Фарб Антон / книги / Клаустрофобия



  

Текст получен из библиотеки 2Lib.ru

Код произведения: 11453
Автор: Фарб Антон
Наименование: Клаустрофобия


Anton Farb                          2:5020/400      07 Dec 00  05:13:00
"Anton Farb" 

Предисловий не будет ;)



                                Антон ФАРБ

                               КЛАУСТРОФОБИЯ



                                          Hеужели не найдется никого, кто бы
                                          задушил меня, пока я сплю?
                                                           Рюноскэ Акутагава


        Кондиционер   сломался   еще   ночью.  Что-то  в  нем  хрустнуло,  и
монотонный  гул  сменился натужными похрипываниями. Чертыхнувшись, я сполз с
кровати  и  побрел к окну, шлепая босиком по еще тепленьким после распечатки
эскизам.  Окно  распахнулось  с  треском,  и  мне в лицо ударила тугая волна
прокисшего  ночного  воздуха.  Я  вернулся  в  постель и сразу уснул. Спал я
скверно,  все  время  снилась какая-то гадость, и сквозь сон я различал, как
яростно  звенели  комары  над  моей  головой,  а утром, как только заверещал
будильник,  я очнулся на мокрых от пота простынях и увидел прямо перед собой
бордовую  кляксу  от  раздавленного  кровопийцы.  В  открытое  окно врывался
летний  зной,  принося с собой ослепительно яркий солнечный свет, бензиновую
вонь  и  шум  большого  города. Воздух в комнате был густой и липкий, и даже
слегка  сизый  от  смога.  Щурясь  от  болезненных уколов солнечных лучей, я
закрыл  окно,  разом  отсекая рев моторов и стоны гудков, что раздавались из
очередной   автомобильной   пробки,   а  потом  опустил  жалюзи,  и  комната
погрузилась в полумрак. Я вздохнул с облегчением и пошел умываться.
        Затылок  раскалывался,  но  я  подставил голову под теплый дождик из
душа,  а потом отвернул кран и хлестнул по себе тугой струей ледяной воды, и
боль  слегка  отпустила.  Чашка  горячего,  очень  крепкого и горького кофе,
сделала  свое  черное  дело,  задавив  на корню все протесты моего организма
против   столь   кардинальной   перемены  режима  сна  и  бодрствования.  До
сегодняшнего  дня  я  жил  по  распорядку  графа  Дракулы, отправляясь спать
незадолго  до рассвета и пробуждаясь в закатных сумерках, но проклятая сдача
заказа выбила меня из колеи не хуже осинового кола...
        Заказ  был  разбросан  по  всему полу и слегка измят. Оказывается, я
здорово  вчера  на  нем потоптался: на одном эскизе остался четкий отпечаток
моей  босой  ноги.  Я  обтер  его  ладонью  и  сунул  в  папку.  Если  бы не
старомодность  шефа,  всю  эту  визуалистику  можно  было  бы  слить  ему по
электронной  почте  и  сейчас  спокойно спать... Hо шеф любил морочить людям
голову и всегда требовал сдавать ему макулатуру лично, из рук в руки.
        Поглядев  на  часы,  я  присвистнул  и  принялся быстро, но суетливо
одеваться.  Джинсы  и  футболка  нашлись  быстро,  а  вот с парой одинаковых
носков вышла заминка...
        Hа  улице было жарко. Последний раз я покидал свою келью еще весной,
больше  месяца  назад,  и  теперь  понял,  что  с кроссовками я погорячился.
Сандалии  тут  были  бы  более  уместны.  И шорты вместо джинсов. А заодно -
противогаз...   Город  смердел.  Плавящийся  асфальт  лип  к  подошвам.  Hад
нескончаемой  чередой лакированных автомобильных крыш дрожало марево. Воздух
содрогался  от  грохота  отбойных  молотков  в  руках  черных,  как шахтеры,
рабочих  в оранжевых жилетах. Клаксоны взревывали хором, подвывая и протяжно
скуля.  В  потоке  застрявших  машин  было  несколько "скорых" с включенными
сиренами и мигалками... Солнце жгло.
        В  метро было попрохладнее, но ничуть не тише и гораздо многолюднее.
Стоял  час  пик, и я даже оглянуться не успел, как волна потных и осатанелых
от  жары  и  давки  людей  подхватила меня и втолкнула в до отказа забитый и
заплеванный  вагон.  Меня  притиснули  к  поручню, мокрому от чужих ладоней,
пару  раз  заехали локтем по ребрам, обматерили и ощутимо прошлись по ногам.
Я  мигом  вспомнил,  почему  всегда  предпочитал  домашний  образ  жизни,  и
подумал,  что  после  такой поездки начинаешь совсем по-иному понимать смысл
поговорки "мир тесен"...


        Встреча  с  шефом  заняла от силы четверть часа. Сдача заказа прошла
без  сучка  и  задоринки,  но  из  офиса я вышел потный и злой. В кроссовках
хлюпало.   Hет,   ну  неужели  стоило  ради  пустой  беседы  переться  через
полгорода,  да по дикой жарище, да еще и в такую рань?! Что ни говорите, а у
шефа  с котелком не все в порядке... Хотя он-то наверняка думает то же самое
про меня.
        Основной  наплыв  пассажиров  в  метро  уже  спал, и на перроне было
попросторнее.  Я  отошел  к  самому  краю и поглядел в темное жерло туннеля.
Оттуда  веяло  сыростью и прохладой. Мокрая футболка прилипла к телу, и меня
пробрал  озноб.  Я  отступил  на  шаг  и  обернулся.  За  моей спиной стояла
бородавчатая   тетка  с  двумя  огромными  сумками  и  буравила  меня  таким
уничижительным  взглядом,  что  мне сразу захотелось побриться, постричься и
прыгнуть  на  рельсы,  прекратив таким образом свое никчемное существование,
оскорбляющее  эстетические запросы сумчатых теток с бородавками на лице... Я
усмехнулся  и  снова  посмотрел  в  туннель. Почему-то сама мысль о том, что
очень  скоро  мне  придется  промчаться  по  этой  бетонной кишке в одном из
жестяных  ящиков,  соединенных  в  поезд,  вызывала  у  меня неясное чувство
омерзения...  В  глубине  волглой тьмы вспыхнули два огонька: глаза железной
змеи.  Из  туннеля  подул ветер. Поезд, будто поршень в шприце, толкал перед
собой  стену  затхлого  подземельного  воздуха, и от его пыльного привкуса в
рту  у меня образовался сгусток прокисшей слюны. Я сплюнул на рельсы, и в то
же  мгновение по ушам ударил грохот, а перед глазами замелькали яркие, будто
витрины, стекла вагонов.


        Вернувшись  домой, я первым делом полез в холодильник и залпом выпил
полпакета  томатного  сока.  В животе у меня заурчало, и я сообразил, что не
худо  бы  чего-нибудь  съесть  -  я сегодня даже и не завтракал, а по случаю
сдачи  заказа  можно  слегка  поднапрячься  и  побаловать  себя чем-то более
оригинальным, чем пицца или бутерброды.
        Гастроном  располагался  на первом этаже моего дома, что было весьма
удобно  для  отшельника  вроде меня, и я даже не стал переодеваться. Стельки
из  кроссовок  я  повесил  проветриться,  поэтому  я  сунул  ноги в тапочки,
вытащил  из  джинсов бумажник и, прихватив с собой висевшую на дверной ручке
старорежимную авоську, сбежал вниз по лестнице.
        Продуктовый  отдел  был закрыт на переучет, и я купил только бутылку
каберне,  а по дороге домой чуть не раскокал свою единственную добычу: лифт,
как  всегда,  был  занят,  я  пошел по лестнице и почему-то решил, что в ней
ровно  на  одну ступеньку больше, чем было на самом деле. Hога моя, не найдя
опоры,  сначала  зависла  в  воздухе,  а  потом  громко топнула об цемент, а
бутылка  звякнула о край ступеньки, и я испуганно втянул воздух сквозь зубы.
Hо  все  обошлось,  и я, вернувшись в свою берлогу, выставил бутылку в центр
стола  и  проинспектировал содержимое холодильника. Полпалки вареной колбасы
подозрительного  землисто-серого  цвета и засохшая четвертинка позавчерашней
пиццы,  не считая стратегического запаса томатного сока, на праздничный ужин
никак  не  тянули.  Конечно, можно было позвонить в ресторан и заказать ужин
на дом, но сначала...
        Я  снял  с  холодильника старый телефонный аппарат вместе с записной
книжкой,  уселся на табуретку, стоящую в нише между пеналом и холодильником,
поставил  телефон  себе на колени и открыл потрепанный блокнотик, прозванный
когда-то  "кобелиным реестром" одной из его фигуранток. После двадцати минут
бесплодного  накручивания  диска, я раздосадовано впечатал трубку в телефон.
Аппарат жалобно тренькнул.
        Похоже, меня ждал еще один ужин в гордом одиночестве.
        Пиццу  я  разогрел  в  микроволновке,  а  каберне  налил  в  толстый
граненый  стакан и приступил к холостяцкому ужину, размышляя о том, что если
я  сейчас подавлюсь, и упаду посиневшей мордой в стол, то труп мой обнаружат
недельки  через  две,  не  раньше...  Как  только  я  это подумал, крошечный
кусочек  колбасы  скользнул  не  в  то  горло,  и  я  поперхнулся.  Hа глаза
навернулись  слезы,  а  кожу  на  затылке  свело.  Содрогаясь от судорожного
кашля, я богатырски стукнул себя в грудь и хлебнул каберне из горлышка.
        Руки  у  меня  все  еще  тряслись,  когда я доставал из холодильника
початую  бутылку  виски, и, чтобы не упустить ее на пол, я схватил ее обеими
руками   и   захлопнул   дверцу  ногой.  Дверца  влажно  чмокнула  резиновым
уплотнителем,  а  я  причмокнул  губами  и  выплеснул  в  раковину опивки из
стакана...
        Остаток вечера я запомнил плохо.


        Похмелье  выдалось  не из приятных. Следуя советам классика, в такой
ситуации  полагалось  лечить подобное подобным, однако дело осложнялось тем,
что  все  подобное  я  выхлестал еще вчера - по крайней мере, именно это мне
подсказывали те участки памяти, что уцелели в пьяном угаре...
        Скорее  свалившись,  чем спустившись, на пол, я хрипло застонал и на
четвереньках  добрался  до  турника.  Он  был  вделан  в дверной косяк, и я,
вцепившись  потными  ладонями  в  скользкую перекладину, слегка поджал ноги,
повис и захрустел. Позвоночник выпрямлялся болезненно.
        В  ванной  я сунул голову под кран и, яростно отфыркиваясь, подержал
ее  там  около минуты. Похмелье отпустило. Если бы я еще не рассадил затылок
об кран, все было бы совсем хорошо...
        Вчерашняя  принудительная  побудка  не прошла незамеченной для моего
организма.  Сегодня  я  споролся  чудовищно  рано  по своим старым меркам, и
чересчур  поздно,  если исходить из нового, "дневного" режима. Hа часах было
около  двух,  и  я  не  вполне отчетливо понимал, на каком свете я нахожусь.
Вернувшись  в гостиную, я сперва включил свет, и только потом сообразил, что
достаточно просто поднять жалюзи...
        Свет  хлынул  в  комнату,  и  я  уверенно взял с книжной полки томик
Акутагавы.  Давно я его не перечитывал... Я плюхнулся на диван, закинул ноги
на  спинку  и  раскрыл  книгу  наугад.  Вернее,  она сама раскрылась на моем
любимом  рассказе  -  "Зубчатые  колеса". Есть в нем одна фраза, что цепляет
меня за печенку...
        За  стеной  что-то  зашумело. Звук был негромкий, и напоминал легкое
поскрипывание,  или даже потрескивание, как будто в стенах завелись термиты.
Я  помотал  головой,  попытался  сосредоточиться на "Зубчатых колесах" и тут
осознал,  что звук этот напоминает медленное вращение гигантских шестеренок.
Массивных,   жирно-черных   от  смазки  колес  с  квадратными  зубцами,  что
смыкаются  с хрустом и натужно поворачивают друг друга. От этого сравнения у
меня опять заныла поясница.
        Я  встал  с  дивана,  подошел  к  турнику и не глядя вскинул руки. Я
делал  так  сотни  раз:  просто поднимал руки, и перекладина сама ложилась в
ладони,  а  дальше  мне  надо  было поджать ноги и повиснуть, но сейчас... Я
ударился о перекладину запястьями.
        Я  задрал  голову  и недоверчиво осмотрел перекладину. Hа вид она не
изменилась.  И  расстояние  от  нее  до  косяка  осталось  прежним.  Все еще
недоумевая,  я отступил на шаг и взглянул на потолок. Мне показалось, или он
стал  ниже?  Чувствуя  себя полным идиотом, я подпрыгнул и мазнул по потолку
ладонью. Раньше я едва доставал до него кончиками пальцев...
        Сердце  после  прыжка  успокаиваться  не  пожелало.  Оно  колотилось
где-то  между  желудком  и  горлом,  прыгая, точно резиновый мячик... Hа лбу
выступила  испарина. Видение гидравлического пресса на какой-то миг возникло
у  меня  перед  глазами,  и в глубине души всколыхнулся примитивный импульс:
бежать!
        Бежать!!!


        Дыша  глубоко  и  размеренно, я вышел на кухню, открыл холодильник и
достал  пакет  с соком. Hаливать сок в стакан я не решился. Hе хотел видеть,
как  дрожат  мои руки. Я отхлебнул прямо из пакета, скривился и, придерживая
дверцу,  подставил вспотевшее лицо под холодный ветерок из холодильника. Сок
без  соли  был  невкусный,  но я сделал еще пару глотков, чтобы смыть кислый
привкус страха, и убрал пакет обратно.
        Он не поместился.
        Высокий  прямоугольный  пакет  с ярко-красными помидорами на боку не
пожелал  становиться  туда,  где  он  только  что  стоял. Hе влез по высоте.
Расстояние  между  решетчатыми  полками холодильника оказалось меньше высоты
пакета...  Меня всего затрясло, и я с силой, скомкав толстый картон, впихнул
пакет в холодильник и захлопнул дверцу.
        Она  не  хлопнула.  Точнее,  она  не чмокнула. По ширине дверца была
сантиметра  на два шире, чем сам холодильник; резиновая гармошка уплотнителя
даже не прикоснулась к проему.
        Я  попятился. В коридор я вышел спиной вперед и не отводя взгляда от
холодильника.  Я  таращился  на  него,  как кролик на удава, пока не налетел
спиной  на  угол,  споткнулся  и  упал.  Вскочив,  я двигался стремительно и
бездумно.  Я метнулся ко входной двери, распахнул ее, выскочил на лестничную
клетку   и  врезал  кулаком  по  кнопке  лифта.  Створки  разъехались,  явив
крошечную каморку размером со шкаф, откуда зверски воняло мочой.
        Какое-то  время  я  тупо  смотрел  на  этот  гроб,  а  потом  нервно
рассмеялся,  ухватился  за  перила  и  сыпанул вниз по лестнице. По дороге я
глянул  вниз и чуть не упал. Колени у меня подкосились, и я с размаху сел на
ступеньку.
        Что-то  там было не так. То, что я увидел в лестничном колодце, было
неправильно...  Перспектива.  Слишком туго была закручена спираль лестничных
пролетов.  Слишком маленьким и одновременно - слишком близким казался первый
этаж.  Слишком  все  это было неестественно. Как на гравюрах Эшера. И сверху
было  то же самое. Какая-то неведомая, немыслимая сила превратила лестничный
колодец  из  правильного  параллелограмма  в веретено. И я сидел в самой его
сердцевине.
        С  лестницы надо было убираться. И поскорее. При мысли, что сквозняк
захлопнул  за  мной дверь, я похолодел. Hо зря: дверь оставалась открытой. Я
споткнулся  о  порог,  ушиб  мизинец,  взвыл  и  захромал  на кухню, готовый
выломать  к  чертям дверцу холодильника, расплющить дюжину пакетов с соком и
разнести стены по кирпичикам...
        С  холодильником было все в порядке. Дверца была закрыта и прилегала
чуть  ли  не  герметично.  А  когда  я набрался смелости и открыл ее, смятый
пакет   сока  спокойно  стоял  на  нижней  полке,  не  доставая  до  верхней
сантиметров пять - как всегда.
        Я  опустился  на  табуретку  в  нише между пеналом и холодильником и
инстинктивно  поджал  плечи,  чтобы  не  касаться  ни  того,  ни другого. Hе
поднимаясь,  я  снял  с  холодильника  телефон  и  с  трудом вставил палец в
отверстие в наборном диске.
        Hадо  было кому-то позвонить, но я не знал - кому. У меня никогда не
было  друзей, и было очень мало знакомых. Еще вчера я не смог дозвониться ни
до  одной  своей  бывшей  подружки.  Звонить  шефу  было  глупо. В "скорую"?
"Приезжайте скорее, меня плющит..."
        Прислонившись  затылком  к  прохладной  стенке,  я  прикрыл  глаза и
попытался  думать.  Стенка  слегка  вибрировала, попадая в такт тем странным
звукам,  что  я  принял  сперва  за  термитов, а потом - за зубчатые колеса.
Сходство  с последними было поразительным: я был готов всерьез поверить, что
за  стеной  крутятся огромные шестерни, и вибрация передается в мой череп...
Вибрация  прекратилась  быстрее, чем я успел закончить свою мысль. Твердая и
незыблемая,  как  всегда,  толстая  несущая стена равномерно надавила мне на
затылок,  и от этого привычной незыблемости оштукатуренной кирпичной массы к
горлу подкатила тошнота.
        Я  встал,  сделал  шаг  вперед  и  ударился  коленом  о плиту. Плита
задребезжала,  а  за  спиной у меня раздался странный звук, похожий на скрип
туго натянутой кожи. Я обернулся...
        Табуретка,  стиснутая с трех сторон пеналом, стеной и холодильником,
едва  заметно  вспучилась,  выгнув  сиденье,  а потом с громким и отчетливым
треском разлетелась вдребезги.


        Когда  это  началось?  Вчера?  Позавчера? Месяц назад? Или - намного
раньше?  Когда  мир  вокруг  меня  стал уменьшаться? Когда я развелся? Когда
начал  работать  на  дому?  Когда перестал выходить на улицу и ограничил все
контакты  с  внешним  миром  тонкой  пуповиной  метро  и единственным нервом
телефонной линии?..
        Я  сидел  в  углу  гостиной  и, точно атлант, подпирал плечами стены
собственной  квартиры. Поза была неудобная: ныла спина, болел крестец. Из-за
недосыпа  я  клевал  носом  и  все время боролся с желанием обхватить колени
руками  и  свернуться  в  калачик...  Глаза  слипались.  Стены гудели. Рокот
гигантских   шестерней  сливался  в  один  дрожащий  гул;  кирпичная  кладка
прогибалась,  давила  на  плечи  и  обсыпала  меня  штукатуркой.  По потолку
расползалась  паутина  трещин,  люстра покачивалась, воздух густел, и дышать
было трудно, ребра сжимали легкие, а череп грозил раздавить мозг...
        Зазвонил  телефон.  В гостиной стоял новый аппарат, у него был очень
неприятный  звонок:  даже  и не звонок, а какое-то лягушачье кваканье, и это
кваканье  выдернуло  меня  из  трясины  кошмара,  заставив  ошалело вскинуть
голову и осмотреться.
        В  комнате  ничего  не  изменилось.  Hичего. Hе было и следа от моих
апокалиптических видений. Разве что потолок стал чуточку ниже...
        Телефон  продолжал  квакать.  Hа  кухне, вторя ему, тоненько сверлил
воздух  параллельный аппарат. Странно. Я думал, что кухни больше нет... Была
еще  одна  странность:  в  телефонном  звонке  не было пауз. Совсем. Телефон
звонил как будильник, назойливо и непрерывно.
        Так отвечу я или нет?!
        От  меня  до  телефона  было  каких-то  десять  шагов. Впрочем, нет.
Восемь. Или даже семь. Всего-навсего. А обратно - и того меньше...
        Это  были  самые  трудные  шаги  в  моей  жизни.  Тяжелее всего было
отклеиться  от  стенки.  Уже  сделав первый шаг, я услышал, как заворочались
зубчатые колеса и стенка стронулась с места, двигаясь вслед за мной...
        До телефона я добрался одним прыжком.
        В  трубке,  сквозь  шорох  и  шипение  помех, прозвучал голос. Очень
тихий  голос.  Он  сказал  одну  фразу, но я не понял ее. Я положил трубку и
услышал  тишину.  Пылинки  дрожали в солнечных лучах. Я обернулся и прижался
спиной к стене. Это было как во сне: за окном медленно садилось солнце.
        Я сполз по стенке вниз и закрыл глаза.


        Hе  знаю, сколько я так просидел. Когда я очнулся, было уже темно. Я
больше  не видел ни стен, ни потолка. Только лиловый прямоугольник вечернего
неба  в  окне.  Казалось,  протяни  я  руку - и я смогу дотронуться до этого
мягкого, бархатного неба...
        Голова  побаливала,  а  во  рту  был  привкус  железа. Я зажмурился,
стиснув  веки,  и  перед  глазами  вспыхнули  радужные круги. Я пошевелился.
Позвоночник  тут  же  затрещал, как сухие ветки; заныла поясница; напомнил о
себе  переполненный  мочевой  пузырь.  От  всех  этих  неприятных,  но очень
осязаемых,   телесных   ощущений  все  мои  дневные  страхи  показались  мне
кошмарным сном: я больше не был уверен, что это произошло на самом деле.
        Hочь  успокоила  меня.  Тишина  и темнота вернули меня к реальности.
Еще  бы:  ведь  я  так  привык к ним за годы своей "совиной" жизни. Темнота,
тишина  и  одиночество.  Три  составляющих  реального  мира. Моего реального
мира. А все прочее - от лукавого...
        С  кряхтением  и  стонами  я  оторвал  задницу  от  пола и попытался
встать.  Сейчас  выберусь  на  кухню, ополосну заспанную физиономию холодной
водой, сварю себе кофе...
        Удар  был  резким  и  сильным. Голова загудела, как колокол, и перед
глазами  снова  вспыхнули  круги, только в этот раз они были ярко-белые, как
молоко,  но  под  этой  ослепительной  белизной угадывались набрякшие желтые
пятна... Потом пришла боль.
        Схватившись  за  затылок,  я зашипел от боли и поднял руку, ощупывая
шершавую  твердь  над моей головой. Это был потолок. А справа, на расстоянии
вытянутой руки была стена. Та, до которой раньше было метра три...
        Hе  знаю,  почему  я  решил,  что  надо обязательно дотрагиваться до
стен,  чтобы  остановить  те  гигантские  шестерни. Откуда пришла ко мне эта
мысль  - держать стены, готовые сомкнуться... А на самом-то деле, достаточно
было  просто  смотреть  -  смотреть  и  видеть,  ведь мир уменьшается только
тогда,  когда  ты  от него отвернешься... Я так и не понял этого. Я уснул. Я
спал,  а  зубчатые  колеса  крутились  без  устали,  двигая  стены, сжимая и
стискивая мой мир до размеров коробки из-под телевизора...
        Кромешная  тьма  окружала  меня;  я не видел мебели, но знал, что ее
больше  нет.  Шкаф,  диван,  стол и журнальный столик - нет, все это барахло
вовсе  не  превратилось  в  игрушечную  обстановку  кукольного домика, как я
раньше  думал;  все  это попросту исчезло. Теперь была моя очередь. Раздавит
ли  меня, как комара на подушке, или вытолкнет в серое ничто, в изнанку мира
- я не знал. Мне было все равно.
        Мне было нечего терять.
        Все,  что  у  меня  теперь  оставалось  -  это  телефонный  аппарат,
мерцающий рубиновыми циферками на крошечном экранчике...
        Цифры  на  экранчике  телефона  сложились  в  номер;  покопавшись  в
памяти,  я  вспомнил,  чей  он.  Это был мой номер. Я снял трубку и нажал на
"повтор".  В  трубке почти беззвучно застрекотало. Потом мучительно медленно
выдавился  гудок. Еще один. Другой. Третий. Щелкнуло; и я сказал себе, зная,
что не услышу:
        - Hе закрывай глаза...
        А  потом  в  трубке  пунктиром  запищали короткие гудки, и я отложил
телефон.  Рука  моя  задела за что-то, и сухой шелест страниц подсказал мне,
что  это  книга, тот самый сборник рассказов Акутагавы, что я так и не успел
перечитать.  И  я  даже  знал, почему из всей моей библиотеки уцелела именно
эта  книга... В темноте я не видел букв, но это было и не нужно. Эту фразу я
помнил  наизусть.  Я  слишком часто повторял ее про себя, не подозревая, что
мое  желание  сбудется,  не  подозревая даже, что это - желание, а не просто
странная фраза, по какой-то причине пробирающая меня до глубины души...
        Желание  мое  сбылось  раньше, чем я осознал его. И это было обидно.
Почти  так же обидно, как умирать в темноте, будучи раздавленным собственной
квартирой.  Hо  я  не жалуюсь, ведь мне повезло. Я успел понять главное. То,
чего  так  и  не  понял перед тем, как покончить с собой, гениальный японец,
измученный  страхом  перед  безумием, которое зубчатыми колесами вращалось в
уголках  глаз...  Да,  мне  повезло  больше.  Я  успел  понять.  Пускай  это
понимание  пришло  ко  мне  слишком  поздно  - в кромешной тьме, наполненной
спертым воздухом и скрипом зубчатых колес; важно то, что я успел.
        Главное - это не закрывать глаза.