Хайд Кристофер / книги / Десятый крестовый

Текст получен из библиотеки 2Lib.ru

Код произведения: 11760
Автор: Хайд Кристофер
Наименование: Десятый крестовый


Кристофер ХАЙД

                             ДЕСЯТЫЙ КРЕСТОВЫЙ


  ONLINE БИБЛИОТЕКА


  http://www.bestlibrary.ru


  ПРОЛОГ

  Вот уже больше недели на легком толстошинном мотоцикле "ямаха" с
притороченным к заднему сиденью дорожной амуницией и фотоаппаратурой
гонялся за дикими лошадьми но просторам долины Гэббса, раскинувшейся на
юго-западе штата Невада, фотокорреспондент журнала "Нэшнл джеогрэфик". Уже
удалось более пяти сотен раз щелкнуть неуловимых мустангов, но требования
и престиж популярного журнала обязывали иметь еще хотя бы столько же
снимков.
  Эта перспектива фотографа не удручала. Ему нравилась спекшаяся на
солнце, вся в складках пустыня, и просто так, для себя, он извел еще
дюжины полторы пленок на здешних насекомых и всякую мелкую живность, чего
в этой глуши средь бороздимых фотографом песков оказалось на удивление
предостаточно. Деревьев здесь почти не встречалось, лишь кое-где торчали
редкие кустики можжевельника, зато повсюду росла полынь, своим обилием
возмещая почти отсутствующий запас травяной пищи.
  Но сейчас в пятисотмиллиметровом объективе "никона" возникли вовсе не
дикие лошади, которых искал фотограф, не насекомые, не иные представители
фауны, обитавшие в зарослях полыни, а люди.
  Их было человек двенадцать; все в военной форме. С удобной точки на
вершине каменистой гряды фотограф ясно их видел. Обступив небольшую
походную печурку, военные пили из кружек, переговаривались. Один с
винтовкой типа А-15 через плечо стоял на карауле. Судя по аккуратной
стопке ранцев и прочего снаряжения, группа только что с каких-то ночных
учений. Автоперемотка тихонько потрескивала, фотограф снимал. Он застыл,
прищурившись, припав глазом к видоискателю. Чуть сдвинув аппарат, навел на
высокого, темноволосого военного, с виду старшего по званию.
  Странно. Стаж у фотокорреспондента вроде бы немалый; пришлось
побывать и во Вьетнаме, от Юнайтед Пресс Интернэшнл, за плечами тысячи
военных корреспонденции. Но такой военной формы ему встречать не
приходилось.
  Уже само то, что здесь военные, невероятно. Ведь ближайшая военная
база находится в Фаллоне, а это больше чем в ста милях отсюда. К тому, же
военно-воздушная, а эти - в форме сухопутных войск, причем в полевой. На
нагрудном кармане нет обычной метки "US ARMY", вообще ничего, даже темного
пятнышка, свидетельства, что метка спорота. Никаких привычных знаков, лишь
у высокого на рукаве нашивка в форме щита: серебряный меч на черном как
смоль фоне. У остальных на месте погон эмблема, опять-таки в виде щита, но
на нем не меч, а обведенный черным белый крест на красном фоне. С крестом
совмещена центрами буква X; белая, тоже обведена черным.
  Но еще более странным, чем все эти знаки, было оружие неизвестных в
форме. У каждого на боку кобура, что опять-таки удивительно; рядовой
состав такого оружия не носит; да и по виду это не стандартный
отечественный армейский автоматический пистолет-45, а длинноствольный
кольт-"питон", тип-3. Откуда это грозное оружие весом до полутора
килограммов у обычного пехотинца, к тому же здесь, в невадской пустыне?
Никелированная пуля из такого кольта не потеряет силы, даже пробив на пути
двигатель автомобиля.
  Но оружие, которое держал в руках человек с эмблемой серебряного меча
на щите, выглядело, пожалуй, еще более зловеще. Такую винтовку
фотокорреспондент видал всего раз в жизни среди захваченного у
вьетконговцев в Лангвэе оружия: снайперская винтовка Драгунова. Кто эти
люди? Ясно одно: кто бы они ни были, на виду лучше всего не торчать.
Фотограф отснял еще кадров двенадцать, стараясь запечатлеть нашивки и
винтовку, после чего весь в поту не столько от лучей раннего солнца,
сколько от страха, принялся потихоньку на животе отползать за гребень.
Чтобы снимать, не спугнув, табун диких мустангов, он оставил свой мотоцикл
милях в двух отсюда и на поиски лошадей отправился пешком. Мотоцикл
довольно далеко; надо надеяться, тарахтение мотора не долетит до слуха
военных в чашеобразном овраге у подножия гряды.
  Судя по всему, про охоту за мустангами надо забыть. Еще ранним утром
он прикинул, что автострада-95 проходит где-то милях в тридцати. По ней до
Готорна, где оставался взятый напрокат грузовичок, езды три часа. Если
поспешить, то в Рино можно попасть еще засветло, ну а к вечеру домой, в
Лос-Анджелес. Надо поскорей проявить пленки. Поскорей показать кое-кому из
приятелей, не из "Нэшнл джеогрэфик", разумеется. Давний репортерский опыт
подсказывал фотографу, что он наткнулся на что-то особенное. И не
безопасное.
  Сползя со склона вниз и убедившись, что скрыт от вооруженных людей
грядой, фотограф встал на ноги и поспешил по широкой, петляющей лощине к
тому месту, где оставил свой мотоцикл.
  Внезапно воздух наполнился оглушительным вертолетным стрекотом,
возникшим словно из небытия. Фотокорреспондент в изумлении остановился,
обернулся - в этот самый момент над бровкой гряды выплыл двухвинтовой
"Чинук С-47" в зелено-коричневых маскировочных пятнах.
  Фотокорреспондент окаменел с аппаратом на груди, не сводя глаз с
вертолета, который опускался на ровную площадочку совсем рядом, метрах в
пятидесяти; винты вихрем вздымали песок. Стрекот стал замирать, вой винтов
стих. Дверца посреди борта распахнулась; и не успел фотограф и глазом
моргнуть, как его окружил отряд военных в той самой неизвестной форме. У
каждого боевая винтовка А-15.
  Из вертолета вышел стройный, в безупречно подогнанной форме военный в
очках с зеркальными стеклами, в фуражке типа бейсбольной шапочки - с
длинным козырьком. На ней герб - серебряный меч на черном фоне - как и на
рукаве того, со снайперской винтовкой. Человек в фуражке медленным шагом
направился к фотографу, остановился в нескольких шагах. Остальные слегка
расступились, пропуская его вперед.
  - Имя! - отрывисто произнес человек в фуражке. Рука легла на кобуру
висевшего на боку "питона".
  - Кертис, - пролепетал, еле справляясь с комком в горле,
фотокорреспондент. И в голову не пришло возмущаться. - Мел Кертис.
  - Почему здесь? - с металлом в голосе допрашивал неизвестный.
  - Я.., я, - запинаясь, начал Кертис, - я фотокорреспондент. От "Нэшнл
джеогрэфик". Собираю материал.., про лошадей. Диких...
  - Транспорт имеете? Кертис кивнул.
  - Мотоцикл, легкий. В миле отсюда... - сказал он, оглядываясь на
того, кто стоял за спиной.
  - Оруженосец! - военный указал пальцем. - Доставить! Указанный кивнул
и припустил бегом вдоль лощины.
  - Место базирования? - продолжал допрос человек в фуражке.
  - Базирования?! - не понял Кертис. - Я не...
  - Не на легком же мотоцикле пожаловали сюда из Рино! - раздраженно
бросил человек.
  - Ах, да-да! - спохватился Кертис. - Ясно... У меня грузовик в
Готорне...
  - Полицейские власти в курсе, что вы направлялись сюда? Слукавить у
Кертиса не хватило духу, он мотнул головой.
  - Нет... Думал, обойдется. Мне уже приходилось бывать в пустыне.
  - Какая неосторожность с вашей стороны! - воскликнул человек в
фуражке, и лицо его при этом расплылось в улыбке. - Прямо-таки роковая...
  - И выкрикнул:
  - Оруженосец! Ящик!
  Кертису стало не по себе: какой ящик и почему этот военный к разным
подчиненным обращается одинаково?
  Очередной повернулся и затрусил к вертолету; через минуту появился
снова, неся в руках небольшой металлический ящик, из стенки которого
свисало подобие рукава. Похоже на знакомое устройство для перезарядки
пленки.
  - Скинуть пиджак! - приказал военный. Окончательно смешавшись, Кертис
послушно снял пиджак. Рядовой с ящиком шагнул к нему.
  - Я не... - начал было Кертис.
  - Закатать рукав! - жестко сказал человек в фуражке. И снова Кертис
подчинился. Теперь покорно ждал с закатанным рукавом.
  - Послушайте! - снова рискнул он. - Если я что нарушил...
  - Молчать! - сказал человек. - Руку, пожалуйста, суньте в рукав.
  Это "пожалуйста" настолько дико прозвучало во всей ситуации, что на
какой-то момент приглушило страх фотокорреспондента. Рядовой с ящиком
шагнул еще ближе, развернул ящик рукавом к Кертису. Тот потянулся рукой,
думая при этом, что он, видно, непонятным образом попал на территорию
ядерного полигона "Пеллис" и что его подвергают дозиметрическому досмотру,
и все же трудно представить, что можно настолько сбиться с пути, забрести
так далеко... По его представлениям, "Неллис" в семидесяти пяти, а то и в
ста милях севернее.
  Сунув руку в рукав, фотокорреспондент услыхал не механический и не
электронный звук, как ожидал, знакомое шипение - и тотчас боль резко
обожгла руку.
  Гремучка! Жала трех крупных змей вонзились ему в ладонь и выше
запястья. Кертис вскрикнул, попятился, вырвал руку из ящика, из рукава.
Прижав ее к груди левой рукой, упал на колени. Но смертоносный яд уже
начал действовать, кисть руки и предплечье раздувались на глазах. Он
застонал, боль становилась невыносимой.
  Игнорируя его мучения, человек в фуражке наставлял молодого солдата
со смертоносным ящиком.
  - Дождетесь, когда отключится, потом в вертолет. Доставят его
мотоцикл - тут же на базу. Я к разведчикам в низине, выражу благодарность.
  - Слушаюсь, сэр! - сказал солдат с ящиком.
  - Соберетесь к отлету, подхватите меня.
  Военный кинул взгляд на скорчившегося у его ног Кертиса. Тот лежал
ничком в пыли, все тело сводило судорогами от нестерпимой боли. Человек
отвернулся, стал подниматься по склону вверх.
  Вооруженные люди у него за спиной сгрудились вокруг умирающего
фотокорреспондента.


                                  ЧАСТЬ I


  НАЧАЛО

  Горе тем, которые зло называют добром и добро злом...
  Книга Исайи, in. V, стих 20.


                                  Глава 1


  Посреди дороги в клубах дыма, тянущегося от горящего дома на заднем
плане, стоит начальник сайгонской полиции Нгуен Нгок Лоан. Злобная
черепашья головка торчит из громоздкого, пуленепробиваемого, задубевшего
от пота кителя, правая рука выброшена вперед. Пальцы сжимают изящный
никелированный пистолетик. Прямо перед дулом связанный
офицер-вьетконговец, веки сомкнуты, из простреленного навылет виска тонкой
изогнутой струей бьется кровь...
  Стоя голышом, позевывая, Филип Керкленд лопаточкой поддел со
сковородки две безупречные глазуньи и ловко шмякнул их на тарелку. Поднял
глаза на висевшую над плитой фотографию, криво усмехнулся. Лишь этот,
единственный из множества сделанных им на вьетнамской войне снимков, без
конца мелькал в прессе; встречается до сих пор, почти пятнадцать лет
спустя, все еще приносит доход.
  Филип отрезал толстый ломоть мягкого пшеничного хлеба, лежавшего на
столике, прошелся через огромную захламленную мастерскую и, присев на
подоконник одного из дюжины высоких, от пола до потолка, окон, тянувшихся
вдоль южной стены его чердака, принялся за еду.
  Филипу Керкленду исполнилось тридцать четыре, но если бы не морщины
на лбу и взгляд, выдающий возраст, ему вполне можно было бы дать лет на
десять меньше. Телом поджар, на смугловатой груди резко чернела
мужественная поросль. Тяжелый подбородок - отцовское наследие, темно-карие
глаза, выдающиеся скулы - от матери, а волосы - черные, с блеском, густые,
вьющиеся - от обоих родителей. Мать у Филипа была итальянка, отец
ирландец; Филип унаследовал черты обоих. На правой руке у него недоставало
мизинца - последствие детской травмы. Отсутствие пальца в работе не
мешало, а от воинской обязанности оградило.
  Но от Вьетнама все же не спасло. Окончив школу, уже в семнадцать лет
Филип проявил явные склонности к фотодокументалистике, и, обуреваемый
жаждой снимать, он, не без помощи природного обаяния, сумел пристроиться в
Лос-Анджелесское отделение Ассошиэйтед Пресс. Ему не исполнилось и
восемнадцати, когда он попал в Сайгон; не было и двадцати, а он уже
пережил вспышку столбняка шестьдесят восьмого года, уже отправлялся с
рейдами добровольцев в Камбоджу, собирал документальный материал о
диверсионно-разведывательной деятельности Южного Вьетнама и США.
  К двадцати пяти годам Филип Керкленд уже вдоль и поперек изъездил
свет, успел побывать в крупнейших столицах мира, завоевать себе репутацию
корреспондента сорвиголовы, готового лезть в пекло ради желанного кадра. И
вот наконец осел в Нью-Йорке, купил в Нижнем Манхаттане "Нижний Манхаттан,
или Нижний Ист-Сайд, - традиционно бедный, иммигрантский район Нью-Йорка"
к югу от Хьюстон-стрит этот чердак площадью больше полутораста квадратных
метров.
  Филип взял с подоконника мятую пачку сигарет "Честерфильд", закурил.
Кинул погашенную спичку в жестяную крышку от табачной коробки, служившей
ему во время еды пепельницей, и кинул взгляд с высоты третьего этажа на
Лиспенард-стрит.
  Местный "Сохо" еще только начинал оживать поутру. Какой-то белесый
малый в потертой кожаной куртке, сидя за рулем раздрызганного
"фольксвагена" - пикапа, что-то вдохновенно заливал мусорщику у
контейнера; в это время, в десяти шагах от них, владелец закусочной
опорожнял бак с накопившимся за сутки мусором прямо на тротуар перед своим
заведением. На углу здания "Междугородный телеграф и телефон" орали друг
на дружку два пуэрториканца; на них, прислонясь к столбу светофора,
пялился какой-то пьяница.
  Филип улыбнулся, затянулся, глубоко вдыхая дым. И подумал: если что и
может сравниться с прелестями странствий по свету - так это жизнь в Нижнем
Манхаттане.
  Когда наступал вечер, Лиспенард-стрит, как и весь "Сохо",
преображалась, вселяя ужас в одних и буйное веселье в других.
Прохаживались мужчины в туфлях на высоких каблуках, отлавливали клиентов,
а когда и друг дружку, проститутки; то и дело звон разбитой бутылки,
женский истошный крик. Неизменно и ночью, и средь бела дня сюда заруливали
"мерседесы", "ягуары", BMW и укатывали, прихватив кое-что из творений
местных художников, выставлявшихся в галерейках типа "Лео Кастелли",
"Зонненабенд", "О. К. Харрис" или "Пола Купер", а то просто побывав у
"Танцзала" и наведавшись к ресторану на Весенней улице, где кормят
добротной пищей.
  Филип отвернулся от окна, обвел взглядом огромное чердачное помещение
с высоким потолком. Если смотреть от окна против часовой стрелки, по
четырем углам идут: кухня, ванная, фотолаборатория и спальня. Там
относительный порядок. В середине же чердака царила стихия перемещаемых с
места на место многочисленных вещей - аппаратура, доски с резаками,
фанерные задники, стойки для рекламных снимков, а также уйма имущества,
накопленного за десяток лет. Аккуратно развешанные по белоснежным стенам
фотографии в рамках, поблескивая в свете с потолка, лишь подчеркивали
разгул беспорядка в центре. Попавших сюда впервые клиентов и покупателей
обычно ошарашивал этот хаос, но удостоверившись в безупречности исполнения
заказа, они забывали обо всем остальном. За четыре года обитания на
чердаке Лиспенард-стрит Филип сумел уже трижды организовать персональную
фотовыставку, выполнить сотни рекламных заказов и издать "Остановись,
мгновенье!", единственный вошедший за последнее десятилетие в список
бестселлеров "Нью-Йорк тайме" фотоальбом.
  Именно он принес Филипу славу мастера. Здесь были собраны лучшие его
работы, почти все - свидетельство его стремления поймать решающий миг в
жизни человека. Фотография расстрела в Сайгоне имела явный успех, но были
и другие, не менее впечатляющие: например, сделанный скрытой камерой
портрет убийцы, выслушивающего смертный приговор; молодой отец, впервые
взявший на руки свое новорожденное дитя; старуха, которую в кресле-каталке
везут в операционную; экстаз любви.
  Но была среди его работ одна, казалось бы, самая обычная,
черно-белая, самая любительская по исполнению, которая вызывала постоянные
споры критики: по залу аэропорта идет девушка лет восемнадцати, обернулась
назад, куда ей уже не вернуться. Светлые вьющиеся волосы до плеч, нежный
овал лица; в больших глазах, в изгибе губ крупного рта непостижимое
сочетание горечи, нежности, облегчения и какого-то глубоко затаенного
страха. Филип ждал, когда она обернется, держал фотоаппарат наготове,
понимая, что этот снимок станет последней и наверняка единственной памятью
о ней. Подпись "Хезер. Орли, 1971" интриговала критиков, но на расспросы
Филип отвечать отказывался.
  И никто из видавших эту фотографию никогда не узнает, что для Филипа
эта черно-белая "Хезер" и есть то самое остановившееся мгновение,
последний взгляд любви, перевернувший всю его жизнь, что этот взгляд
неотступно с ним все годы и что Филип вряд ли сможет его забыть.
  Филип загасил сигарету, встал, потянулся. Уже почти полдень, но в
последнее время жизнь течет в какой-то безвременной пустоте от заказа к
заказу. Ничего хорошего, успех кружит голову; он забыл, что такое нищета.
Мог позволить себе выбирать заказы, при желании мог вообще не работать по
полгода, а то и больше, не нанося себе практически материального ущерба. О
таком будущем он когда-то мечтал, но теперь эта жизнь его не радовала,
пожалуй, даже удручала. "М-да, - думал он мрачно, - в самый бы раз теперь
куда-нибудь на передний край!"
Филип прошел мимо ряда окон к спальне, натянул старые джинсы, майку.
Судя по всему, сегодня опять будет невыносимая жара. Стояла настолько
знойная для июля погода, что Филип с невольной тоской вспоминал про
осенние ветры, про дождь.
  Продрался через кавардак мастерской в кухню, налил себе кофе из
кофеварки, снова вернулся к наблюдательному пункту у окна. Закурил
очередную сигарету, сел, привалившись к косяку, раздумывая, как лучше
спланировать сегодняшний день.
  Конкретного заказа нет, потому выбор дел весьма широк: можно
отправиться на Бродвей поснимать туристов, кто знает, вдруг попадется
интересный материал; можно проглядеть накопившиеся негативы, этим уже
давным-давно стоило заняться. Но ни одна из этих идей, как, впрочем, и
всякие другие, Филипа особенно не прельщала. Он сердито смял сигарету.
  Зазвонил телефон на перевернутом вверх дном ящике из-под молочных
бутылок рядом с кроватью. Отражаясь от жестяных пластин на потолке, резкое
дребезжание разносилось по всему чердаку. Филип смотрел на аппарат,
прикидывая, спешить или нет до третьего звонка, пока не включится
автоответчик. А, ладно: хорошие ли, плохие вести, не все ли равно?
Спрыгнув с подоконника, он ринулся через мастерскую, выбирая свободный
путь. Добежал как раз к третьему звонку, схватил трубку, плюхнулся на
кровать, откинувшись к спинке.
  - Алло! Филип Керкленд слушает! Заказчик или интересуетесь?
  Молчание, только чье-то дыхание в трубке. Внезапно из ее глубины
донесся вой автомобильной сирены, и немедленно Филип услышал этот же,
только приглушенный, вой с улицы. Значит, тот, кто звонит, где-то
поблизости.
  - Некогда мне с вами дурака валять! Не назоветесь, кладу трубку! -
рявкнул Филип.
  Необычный стереоэффект сиренного воя оборвался, машина проехала.
Филип услышал голос и тотчас почувствовал, как ладони у него покрываются
потом.
  - Филип! - сказал ее голос. - Ты узнаешь меня? Сердце его учащенно
забилось.
  - Узнаю, - выдохнул он в трубку. Господи, сколько лет прошло, а до
сих пор - она говорит, и как током... Голос все тот же.
  - Я из ресторанчика, рядом. Звоню узнать, дома ты или нет. Хотелось
бы повидаться. Очень нужно поговорить.
  - И мне, - сказал Филип, еще не осознавая до конца, что в нем сильнее
- желание встречи или страх перед ней. - Позвони снизу, я открою дверь.
Это на третьем этаже.
  - Тогда до скорого, - сказала она и повесила трубку. До скорого..,
прошло двенадцать лет.., целая вечность. Та глянцевая, неподвижная,
черно-белая "Хезер. Орли, 1971", бросившая на ходу прощальный взгляд,
все-таки обернулась и, ожив, нагрянула из прошлого.


                                  Глава 2


  Семидесятый год для многих стал началом краха иллюзий. Кошмары войны
в Юго-Восточной Азии способны были помутить человеческий разум, уже не за
горами был Уотергейт, на глазах поколения шестидесятых прежние мечты стали
вязнуть в апатии, в безумном смятении, и само поколение терялось перед
лицом жестокой действительности, о которой люди больше знать не хотели.
  Для Филипа Керкленда семидесятый был памятен Парижем: возвратом к
цивилизованной жизни после более полутора лет скитаний до одури по рисовым
полям Вьетнама. Сам бы Филип оттуда не сбежал, убедил газетный шеф в
Сайгоне, заметив, что эта война нечто вроде долгого пребывания под водой:
начинают одолевать кошмары, и страшнее кошмара нет, если день и ночь
чудится, будто вот-вот враг нащупает своим бамбуком тебя в траве или
подкинет начиненный взрывчаткой велосипед. Хоть официально Филипу было
предписано освещать лишь мирные переговоры, фактически ему разрешалось
снимать что угодно: с самых первых шагов начальство высоко оценило
способности молодого фотокорреспондента и охотно предоставило ему свободу
действий.
  Во Вьетнаме Филип научился прилично говорить по-французски,
направление в Париж было кстати. Снял квартирку прямо над кафе, в доме без
горячей воды, на левом берегу Сены. В джинсовой куртке, с парой видавших
виды аппаратов "никои" Филип блуждал по улицам Парижа, изводя уйму пленки
в надежде поймать неповторимый облик древнего, увядающего города.
  Через месяц после приезда Филип увидел ее. Был зимний день;
набродившись по промозглым улицам, закоченев от холода, он пил в кафе из
громадной чашки жидкий, горький, обжигающий шоколад, любимое питье
парижан. Он сидел в углу, в самой глубине, откуда хорошо была видна серая,
чуть подернутая мглой улица.
  В длинном лиловом пальто она ворвалась, как вихрь, с развевающимися
волосами, рот растянут в улыбке, возбужденно переговариваясь на ходу со
своей спутницей, девицей малозаметной. Сели через пару столиков от Филипа,
заказали: "cafe creme" и "tarte aux pommes". "Кофе со сливками, яблочный
пирог (франц.)" Судя по акценту, не француженки.
  Как завороженный смотрел Филип на девушку с растрепавшимися волосами;
облокотившись на узенький столик, она что-то шептала некрасивой, энергично
жестикулируя. Ее темноволосая подруга, одетая не так броско, в скромном
коричневом пальто, слушала и кивала, изредка вставляя слово без особых
эмоций.
  Та, светловолосая с серебристо-серыми глазами, явно вела в их дуэте.
Незаметно, под прикрытием газеты, Филип установил выдержку и диафрагму.
Убедившись, что девушки в его сторону не глядят, он поднял "никои",
мгновенно навел на резкость, чтобы успеть схватить самый выразительный
кадр. И в тот момент, когда его палец нажимал на кнопку, девушка внезапно,
будто что ее подтолкнуло, обернулась, глаза смотрели прямо в объектив.
  - Questce que vous faites? "Вы что это делаете? (франц.)." - сказала
она сердито. Филип повел плечами, улыбнулся, с невинным видом произнес:
  - Une photograph "Непр, франц. - фотография.".
  Уловив нетвердость его французского, девушка сдвинула брови, бросила:
  - Batard "Зд. Убожество! (франц )."!
  Филип рассмеялся, шутливо салютуя, поднял чашку:
  - Бан фук той!
  Девушка от удивления раскрыла рот.
  - Простите, что? - два слова, вырвавшиеся по-английски, выдали чисто
бостонский выговор.
  - Вьетнамский жаргон, нечто вроде: "Не заносись, пупсик!" - ответил
он с усмешкой. Она вспыхнула:
  - Ты американец?
  - Точно!
  Сердитое выражение сменилось презрительным. Окинув Филипа взглядом,
она съязвила:
  - Хорош солдат, с такими патлами! Филип выставил вперед руку без
мизинца.
  - Я фотограф. - И снова, не дав ей опомниться, нажал кнопку, чтоб
схватить гримасу гнева у нее на лице.
  - Мерзавец!
  - Ой, смотри, нарвешься!.. Повторяю: не заносись, пупсик! Работа у
меня такая, снимать...
  - И вьетнамский прилично знаешь?
  - Так, говорю... - пожал плечами Филип.
  - Ты там был? - спросила она уже без иронии. Подруга стала проявлять
легкое беспокойство, очевидно, уже нарывалась с ней на подобное, знает,
чего можно ждать.
  - Полтора года, - сказал Филип, поднял чашку, одарив девушку одной из
самых обольстительных своих улыбок. - Угостите шоколадом? А я за это
расскажу про Вьетнам.
  - Идем! - ответила она.
  Так все это началось.
  С первого же момента их захлестнуло волной страсти. Ее звали Хезер
Фокскрофт, а ее тихую подругу - Джанет Марголис. Оказались соседками по
комнате. Джанет училась в Сорбонне, на факультете изящных искусств. Хезер
танцевала в кордебалете во французской постановке мюзикла "Волосы" и
попутно посещала занятия, по разным видам хореографии. Они жили в Cite
Universitaire "Университетский городок (франц.).", в общежитии для
студентов-американцев, и у обеих постоянно не хватало денег. Обе уроженки
Бостона, из Бикон-Хилл "Аристократический жилой район в Бостоне". Отец
Хезер - генерал, отец Джанет - видный юрисконсульт по вопросам
налогообложения. Обе баловались травкой и гашишем, если удавалось
разжиться, обожали Боба Дилана и Германа Гессе и нарочито вызывающе
клеймили родителей и их среду.
  Когда много позже Филип спросил Хезер, что думала она, заговаривая с
ним тогда в кафе, та призналась, что мгновенно почувствовала неудержимое
влечение, нараставшее все сильней от интуитивного сознания, что это
чувство взаимно. Просидев с ними в кафе часа два, Джанет наконец
сообразила, что к чему, и откланялась, сославшись на занятия и экскурсию в
Лувр.
  А Хезер пошла с Филипом в его крохотную квартирку; они выкурили по
тоненькой контрабандной таиландской сигаретке, и началась любовь.
Воспитанный на случайных юношеских связях и еще более случайных - в
Сайгоне, Филип предчувствовал обычный, не лишенный приятности роман и
никак не ожидал, что столкнется с таким страстным чувством.
  В любви Хезер было что-то почти мужское: в жаркие часы их свиданий
Филип ощущал этот мощный напор, неисчерпаемое сильное чувство, с каким не
сталкивался ни разу в жизни.
  К вечеру оба выдыхались, блестевшие от пота тела замирали поверх
сбитых в кучу простынь. Но еще хватало сил разговаривать до полуночи,
только потом, почувствовав голод, они брели по темным переулкам в поисках
ночного кафе. Разыскав и утолив голод, говорили снова и снова, пока не
вставал бледный рассвет на все еще пасмурном зимнем небе Парижа.
  Шли недели. Влюбленные практически не разлучались. Не виделись
только, если она выступала или ходила на занятия. Преданная подруга Джанет
не мешала им, ей оставалось лишь издали наблюдать за лихорадочным
развитием романа.
  Оба с сильным характером, оба не привыкшие уступать, Филип с Хезер
часто ссорились. Отчаянная оптимистка, Хезер все еще носилась с лозунгами
шестидесятых, вечно в поисках какого-то идеального умиротворения и
гармонии, и до самозабвения верила во всеобщее равноправие. Читала Гессе,
Гегеля, Библию, Брехта, все стремясь отыскать некий чудесный путь к
спасению человечества, горячо выступая в его защиту. Филип только качал
головой да вставлял рассказы про то, как сопливые мальчишки в душных
джунглях истязают пленных, как сжигают напалмом деревни под
душераздирающий катаклический вой бомб "Гроза земли". Филип считал, что
его задача - отразить безумие, охватившее мир, в то время как Хезер
кричала, что человечеству свойственна доброта и надо просто указать людям
верный путь. Любовь Хезер и Филипа - такая огромная, всепоглощающая,
абсолютная - не могла длиться вечно.
  Полгода длилась страсть, не утихая. Под конец она обескровила обоих.
К весне семьдесят первого стало ясно, что Филип и Хезер до дна исчерпали
друг друга. Хезер стала замыкаться в себе, ходила молчаливая, отрешенная.
Филип ожесточился еще больше и, не скрывая ненависти к миру, позволял себе
смотреть на него лишь в объектив фотоаппарата. Не успев возникнуть,
потерпела крах демократия в Бангладеш; в Лаосе начались военные действия;
к власти в Уганде пришел Иди Амин. Как-то в метро они сцепились по поводу
только что просмотренного на Елисейских полях фильма "Механический
апельсин" и попросту разругались. После чего сгоряча, еще не осознав все
как следует, Хезер бросила свои уроки и решила отправиться с Джанет на
попутках в Индию, Филип же дал согласие заказчику из Северной Ирландии.
Снимок "Хезер. Орли, 1971" он сделал как раз перед посадкой в самолет до
Дублина. С тех пор они с нею не виделись.
  Вплоть до сегодняшнего дня.
  И увидев ее, Филип ощутил, как бешено, словно двенадцать лет назад,
заколотилось сердце.
  - Прелестно выглядишь, - сказал он.
  Она стояла у чердачного окна, смотрела на улицу, вся какая-то
напряженная, скованная. Но выглядела и в самом деле прелестно. Очень
скромные юбка и блузка; но даже в этой маловыразительной одежде заметно,
что фигура ее чуть изменилась. Волосы подстрижены, потемнели, во взгляде
уже нет девической беспечности. Это была все та же Хезер, но время или
жизнь - а может, и то и другое - пригасили горячность, огонь в глазах.
  Хезер обернулась, руки защитным жестом скрещены на груди. Улыбнулась,
чуть слышный призвук вырвался было из гортани, но замер.
  - Ты тоже..
  И между ними, как ржавый гвоздь в кровле, завязла тишина.
  - Может, кофе хочешь? - предложил Филип, махнув в сторону кухни. -
Сядем за стол... Хезер мотнула головой.
  - Нет, лучше здесь! Наверно, помнишь, не люблю сидеть.
  - Конечно, ради бога... - отозвался Филип.
  Закурил, встал на невысокий подоконник.
  Хезер прошла вдоль стены по едва оставшемуся среди хаоса проходу,
рассматривая фотографии. Филип скользил взглядом по стройной спине, ногам,
красивому изгибу бедер, чувствуя, как подступает возбуждение. Закрыл
глаза, чтобы прогнать его.
  Хезер повернулась, пошла в его сторону.
  - Ты все такой же. По-прежнему гибель и смерть.
  - Ну, не только, - Филип попытался изобразить улыбку. - Случается,
иное снимаю.
  Она кивнула; ее ладонь легла на деревянный подоконник, совсем рядом с
голой ногой Филипа. Хезер поводила пальцем по многократно крашенной
поверхности, убрала руку.
  - Знаю. В Мехико мне попался твой фотоальбом. Даже всплакнула, когда
ту фотографию увидела. Мой уход...
  - И мой, - поправил Филип. Она кивнула.
  - Да.., наверное, так...
  Снова ладонь легла на подоконник, пальцы, приковывая внимание их
обоих, гладили дерево.
  - А почему вдруг в Мехико? - спросил Филип.
  - Не поверишь...
  Она улыбнулась; снова Филипа мгновенно обдало жаром.
  - Рискни! - усмехнулся он. - За эти двенадцать лет я столько
перевидал, ничем не прошибешь.
  - Собиралась принять обет...
  - Обет? - воскликнул Филип. Она кивнула.
  - Хотела стать монахиней. Восемь лет провела при ордене "Сестер
милосердия", сначала просто так, потом послушницей.
  - Ну и.., стала? - поспешно спросил Филип, боясь, что Хезер замкнется
в себе, не доскажет до конца.
  - Не смогла... Веры не хватило. Понимаешь, иссякла... Хезер запнулась.
  - И что же?..
  Она слегка подалась от окна, лицо попало в тень оконного переплета.
  - Захотелось снова домой, снова вернуться к обычной жизни, только все
так переменилось за годы... Виделась с отцом, он сказал, что ждет меня. Но
я не поверила, отправилась к Джанет...
  - К Джанет Марголис? Хезер кивнула.
  - Она теперь живет в Канаде, в Торонто. У нее ребенок. Поехала к ней,
пожила немного. Появились новые друзья или что-то в этом роде. Убеждали
меня не ездить к отцу, к тебе, но как я могу...
  - Ты виделась с отцом?
  - Да, вчера, - ответила Хезер. - Он теперь переехал в Вашингтон.
По-прежнему на генеральской должности. Его даже повысили. Уже не три, а
четыре звездочки. Начальник штаба армии.
  - И ко мне приехала...
  Хезер улыбнулась. Сказала задумчиво:
  - Моих друзей это явно не обрадует. Для них ты самый опасный человек.
  - Еще и друзья... - проговорил Филип. К какой такой публике могло
прибить Хезер?
  Они долго молчали, вдруг она засмеялась, тихо-тихо.
  - Знаешь, уже лет восемь я не целовала никого, разве что ребенка.
Целых восемь лет... - Она посмотрела на Филипа. - Вот уже восемь, нет,
десять, двенадцать лет все во мне спит, все ждет тебя, будто ты, как
волшебный принц, приедешь и разбудишь... - Она плакала, слезы струились по
щекам, к уголкам рта. - Я уже не верю, - шептала она, - не верю в
сказочных принцев. Филип... - И снова засмеялась тихо, глухо. - Древние
африканцы сказали бы - двенадцать лет назад ты похитил мою душу. Когда
сделал тот снимок...
  Филип спрыгнул с подоконника, шагнул к Хезер, обнял, шепча:
  - Я верну ее тебе, только скажи...
  Он поцеловал ее: родной запах волос, родные губы, только соленые от
слез.
  К вечеру, когда солнечные лучи загорелись закатным огнем, Филип
спросил, не хочет ли Хезер выпить кофе или просто перекусить.
  - А что, если чаю на травах? - с улыбкой сказала Хезер. - Во мне еще
сидит хиппи!
  - Это можно раздобыть в ресторанчике, тут, неподалеку. Поспешно
одевшись, Филип пошел к двери. Крикнул оттуда:
  - Я мигом!
  Хезер не ответила. Филип распахнул дверь и вышел на темную лестничную
площадку. В этот самый момент, он даже понять ничего не успел, его с силой
ударило в затылок, и он потерял сознание. Когда очнулся, встал и,
пошатываясь, вошел к себе, на чердаке было темно, но все же можно было
разглядеть, что в мастерской все перевернуто вверх дном и Хезер нет,
только на стене у изголовья кровати протянулся длинный красный след...


                                  Глава 3


  На следующий день самолет, в котором летел Филип, приземлялся в
Национальном аэропорту Вашингтона. Промахнув сквозь здание аэропорта,
Филип подхватил такси, сел, откинувшись на спинку сиденья. Район
Александрия, где жил генерал Фокскрофт, не слишком далеко. По случаю
субботы магистраль оказалась забита машинами, но опытный шофер такси,
ловко вынырнул из общего потока, свернул на боковую улицу. Машину вел
молча, что Филипа вполне устраивало. Болел затылок после вчерашнего, да и
надо было собраться с мыслями перед встречей с отцом Хезер.
  Филип все еще кипел яростью после общения с нью-йоркской полицией.
При отсутствии трупа отдел убийств от разбирательства уклонился, пришлось
с полчаса побегать по всему районному полицейскому участку, прежде чем
удалось найти и уломать какого-то сивого коротышку - детектива из Отдела
краж. Но к рассказу Филипа он остался абсолютно безучастен.
  - Взяли что-нибудь? - спросил детектив Рабинович. Хоть он и имел при
себе блокнот с ручкой, однако ничего, кроме имени Филипа, туда не занес.
  - С виду вроде ничего... - сказал Филип.
  Детектив окинул взглядом чердак, выгнул тоненькую бровь.
  - В таком содоме разберись, чего взяли, чего нет!.. Филип разозлился.
  - Ну вот что! - прошипел он. - Я обратился в полицию, так как
подозреваю, что напали на человека, похитили, а возможно, и убили. Ясно
вам?
  - Ясно, ясно! - кивнул детектив. Поджав губы, он с равнодушным видом
оглядывал фотографии на стенах. - Так, говорите, к вам заходила старая
симпатия? Давно не видались, лет десять, кажется? Потом вы собрались за
чем-то в ресторан, вышли, и кто-то ударил вас по голове. Пришли в себя, а
дамочки и след простыл.
  - Но на стене кровавая полоса! - вставил Филип.
  - Вы считаете кровавая, - пожал плечами детектив. - Может, и так. А
может, это куриная кровь, кто его знает? Может, вы сами упали и ударились
головой об стенку, а дамочка скрылась. А может, и не было никакой дамочки,
это вы сами себя шарахнули по голове. Вы говорите, ничего не пропало,
значит, эти дела меня не касаются, так что я здесь торчу?
  - Я заявляю, что совершено преступление! - рявкнул Филип; затылок
сдавило болью.
  - Какое? - удивился Рабинович. - Тела убитой нет, значит, о каком
убийстве речь? Ничего не украдено, значит, и о краже речи нет. Дверь на
месте, следовательно, и взлома не было. Какое преступление?
  - Человека похитили!
  Рабинович ухмыльнулся, растянув в улыбке тонкие губы-ниточки.
  - А это уже по федеральной части. Обращайтесь в ФБР!
  - Все, нет вопросов! - выдохнул Филип. Устало опустился на кровать,
закурил.
  Детектив глянул на него сверху вниз.
  - Чудно! Я рад, что вопросов нет. С настоящими убийствами да кражами,
будь они неладны, поди разберись! А тут вы со своими фокусами...
  - Да пошел ты! - огрызнулся Филип. Рабинович снова улыбнулся, сунул
ручку с блокнотиком в карман мятого пиджака.
  - Давно бы так! Если какую пропажу обнаружите, звоните!
  Помахал рукой и исчез.
  Подавленный всем происшедшим, Филип просидел с сигаретой на чердаке
вплоть до самого вечера, все пытаясь осмыслить случившееся. Отчетливей
всего тревожило сознание: в нем еще живо то, что когда-то крепко спаяло
его с Хезер. Любовь ли это, наваждение ли, только теперь ясно - не сможет
он спокойно жить, если не отыщет Хезер, не дознается, были безумные часы,
только что проведенные с нею, отчаянной тоской по прошлому или все это
означает, что их судьбы переплелись однажды и навек.
  И еще Филипа томил страх. За Хезер, за то, что с ней стало. Вот же
кровь на стене, и к собственному затылку все больней и больней
прикоснуться. На него напали исподтишка, Хезер похитили силой. И потому
всплывали вопросы: кто напал? Почему? Хезер сказала, что, навестив отца в
Вашингтоне, жила потом у Джанет Марголис в Торонто. Выходит, что именно в
Торонто появились эти непонятные "друзья". Те самые, которые не желали ее
встречи с Филипом. Причем настолько, что его оглушили, сшибли с ног, а ее
похитили. Странно все это. Но вывод напрашивается сам собой. Вдобавок
ясно, на помощь полиции рассчитывать не приходится. Если он отважится
искать Хезер, придется действовать в одиночку. И Филип решил сперва
попытаться разузнать что-нибудь у отца Хезер, а после отправиться к Джанет
Марголис.
  Примерно через полчаса такси свернуло на Южную Ли-стрит и
остановилось перед особняком генерала Фокскрофта. За каменным забором
стоял типичный александрийский, сплюснутый, как камбала, дом с
полумезонином и глухой задней стеной. Расплатившись с водителем и
подхватив дорожную сумку, Филип выскочил из такси.
  Допотопная, деревянная с пружиной калитка высокого каменного забора,
скрывавшего фасад дома, судя по толщине слоев черной растрескавшейся
краски, была едва ли не ровесницей старого особняка. Обширный участок
усажен яблонями, магнолиями, кустами шиповника. Слишком живописно для
генеральского жилья. Филип толкнул калитку, прошел по извилистой,
выложенной камнями дорожке, поднялся на три ступеньки и оказался перед
красивой резной парадной дверью. Пару раз стукнул ручкой - головкой
херувима, подождал. Через минуту дверь открылась, и перед Филипом предстал
сутулый негр в темном костюме и белой рубашке с галстуком-бабочкой. Лакей.
Седоватый негр окинул оценивающим взглядом желто-коричневую пилотскую
куртку, клетчатую рубаху и джинсы Филипа. Холодно спросил:
  - Что угодно?
  - Мне надо повидать генерала Фокскрофта, - сказал Филип. Снова лакей
оглядел его с головы до ног и процедил:
  - Генерал не принимает!
  Филип перекинул сумку на другое плечо, набрал в грудь побольше
воздуху.
  - Скажите, что я Керкленд, что мне надо поговорить с ним о Хезер.
  Услышав это имя, лакей насупился, пристальней взглянул на Филипа.
  - Подождите! - и закрыл дверь перед самым его носом. Филип ждал долго
и уж решил, что о нем позабыли, как вдруг дверь распахнулась. Снова лакей.
  - Генерал вас примет, - бросил негр, явно не одобряя воли хозяина. -
Он там, в саду. - Лакей шагнул вперед, указал направо. - Ступайте этой
дорожкой за дом!
  - Благодарю! - сказал Филип.
  - Рады вам, сэр!
  Лакей отступил в глубь дома, тихонько прикрыв за собой дверь.
  Филип пошел по дорожке.
  Сад за домом оказался много меньше, чем спереди, но все рассажено так
же картинно. На кирпичном возвышении внутреннего дворика, ярко белея
краской на фоне цветочных клумб и кустов, стоял железный столик, при нем
четыре стула. От соседей двор заслонен кирпичной стеной и густыми
зарослями белой и лиловой сирени. Генерал предпочитал уединение.
  За столиком сидел отец Хезер, перед ним серебряный чайный сервиз.
Филип, знавший генерала только по фотографиям из "Тайм" и "Ньюсуик", никак
не ожидал увидеть Фокскрофта в штатском - в цветастой рубахе с короткими
рукавами и в старой соломенной шляпе, заслонявшей глаза от ярких лучей
полуденного солнца, которые заливали сад. Без многорядья орденских
ленточек, без форменной фуражки он выглядел весьма буднично; костлявые, в
старческих пятнах руки, потухший взгляд никак не вязались с обликом
начальника штаба армии Соединенных Штатов.
  Даже не привстав навстречу Филипу, генерал указал рукой на стул.
  - Чаю хотите?
  Голос тоненький, пронзительный, будто прорвался из небытия долгой
спячки.
  Филип мотнул головой.
  - Нет, спасибо!
  - Тогда что-нибудь крепкое? Скажу Отису, чтоб принес... Генерал
взялся было за маленький серебряный колокольчик, но Филип снова замотал
головой.
  - Не надо, благодарю, генерал! Не хочется! Старик сухо кивнул и
потянулся за увесистым чайником, демонстрируя, что отказ гостя не
остановит хозяина от чаепития. Пробурчал:
  - Как угодно!
  Филип заметил, что рука, взявшаяся за чайник, трясется - от старости
или от волнения? Он переждал, пока Фокскрофт нальет себе чаю, потом начал:
  - Мне надо поговорить с вами о Хезер.
  - Не знаю, что такое вы можете мне сообщить, - отозвался Фокскрофт с
надменностью представителя бостонского Бэк-Бэя "Фешенебельный район
Бостона". - И вообще, с какой стати мне с вами о ней говорить?
  - Она недавно приезжала сюда, - сказал Филип.
  - Вам это доподлинно известно? - холодно спросил генерал.
  - Она сама сказала.
  Ответ, как видно, поставил старика в тупик; но он взял себя в руки.
  - Когда же? - спросил он, отхлебывая чай и посматривая на Филипа
поверх гофрированного края чашки.
  - Вчера, в Нью-Йорке. Перед тем как исчезла.
  - Этого не может быть, - сказал генерал, неторопливо ставя чашку на
блюдце. - Хезер живет в Канаде, с тех пор как.., как уехала из Мехико.
  - ..С тех пор, как сбежала из монастыря, - уточнил Филип. - Она и об
этом мне сказала.
  Наступила долгая пауза. Совсем рядом взметнулась, мелькнув на фоне
ярко-зеленой травы, колибри, села на ветку магнолии. Вдалеке гулом
проводов высокого напряжения зашлась цикада. Филип ждал. Фокскрофт водил
длинным, ревматичным пальцем по краю чашки.
  - Вы сказали - перед тем, как исчезла... - проговорил генерал, не
поднимая глаз.
  - Именно так. Меня ударили по голове. А когда я пришел в себя, Хезер
уже не было. Но осталась кровь...
  Подбородок старика дрогнул, на мгновение что-то блеснуло в глазах. И
тут впервые Филип увидел, как они похожи с Хезер.
  - Кровь?
  - Вот именно, кровь! Словно ударили об стену головой, после чего
похитили.
  - Вы утверждаете, что ее похитили? - переспросил генерал.
  - Конечно, похитили! Полицейский, которого я вызвал, предложил
обратиться в ФБР. Возможно, он прав.
  - Не думаю, чтоб ее похитили, - сказал Фокскрофт.
  - Ведь вы же не видели!.. Ее взяли силой. Я называю это похищением.
  - Зачем вы ко мне приехали? - спросил старик. На сей раз глаза
сверкнули у Филипа.
  - Да затем, черт побери, что она ваша дочь! Через двенадцать лет она
внезапно возникает предо мной, сообщает, что навещала вас пару дней назад,
вы же утверждаете, будто она, уехав из Мексики, живет в Канаде! Значит,
кто-то лжет!
  - Она мне не дочь! - отрезал Фокскрофт.
  - Что за черт, как вы сказали? - переспросил Филип.
  - Я сказал что есть. В последний раз, мистер Керкленд, я виделся с
дочерью в семидесятом году. Последнее письмо я получил от нее в семьдесят
втором. Это был ответ на мою телеграмму с известием о смерти матери,
которую я послал на ее имя в Калькутту, в "Приют матерей". То, что я от
нее получил, походило скорее на проповедь о неисповедимости божьих путей.
Мы, мистер Керкленд, крестили дочь в баптистской церкви. Я простил ей,
когда она перестала ходить в эту церковь. Я даже простил ей, мистер
Керкленд, что она стала католичкой. Но я не смог простить ей того, что она
не приехала на похороны родной матери. В конце письма она сообщала, что
считает своим долгом служить живущим, а не хоронить мертвых. О господи,
зачем я вам все это рассказываю!..
  - Дело в том, генерал Фокскрофт, что я тоже любил ее. Я и сейчас ее
люблю.
  - Да, да... - произнес генерал. - Вы ведь как будто были близки с ней
там, в Париже? Она писала мне о вас, прямо так и писала, дескать, спит с
вами...
  - Это была не простая связь, генерал. С самого начала и по сей день.
Неужто вы думаете, я приехал бы к вам, если б между мной и Хезер ничего
серьезного не было?
  - Меня не интересует ни то, что между вами было, ни то, что есть
теперь. Я не намерен больше ничего с вами обсуждать.
  - Она говорила, что у нее в Торонто появились какие-то друзья, - не
унимался Филип. - И еще сказала, что эти самые друзья не советовали ей
ездить к вам, а в особенности ко мне. Вам что-нибудь про это известно,
генерал?
  - Мистер Керкленд, Хезер звонила мне месяца четыре назад, сообщила,
что уходит из монастыря, уезжает из Мехико и собирается в Торонто к Джанет
Марголис. Вплоть до нашего с вами разговора я и понятия не имел, где
Хезер, да и в Америке ли она. Как-то месяца два назад она звонила мне из
Торонто, просила денег. Я выслал ей деньги на адрес мисс Марголис. С тех
пор ничего о ней не слыхал, и уж, разумеется, о друзьях своих она не
считала своим долгом меня извещать.
  - Чует мое сердце, не те это друзья, - сказал Филип. - Может, даже
именно они выкрали ее из моей квартиры в Нью-Йорке, стукнув меня вдобавок
по голове.
  - Она никого не называла. Попросила денег, и только.
  - А сколько?
  - Десять тысяч.
  Филип изумленно поднял брови.
  - И вы послали ей такую сумму?
  - А что мне было делать? - сказал отец Хезер. - Эти деньги часть
процентов с капитала, завещанного ей бабкой. По закону это ее деньги.
  - Не говорила, зачем ей? - спросил Филип.
  - Нет. Просто назвала сумму, какую выслать. Что я и сделал.
  - С тех пор не звонила и не приезжала? - спросил Филип.
  - Нет! - покачал головой старик. Филип поднялся.
  - Благодарю вас! - и протянул генералу руку. Тот взглянул высокомерно.
  - Незачем меня благодарить.
  - Если найду ее, что от вас передать? Фокскрофт поднял глаза на
Филипа, щурясь от яркого солнца. Покачал головой.
  - Ничего...
  Филип кивнул, повернулся и пошел, не оборачиваясь. В раздумье шагал
по дорожке, огибая дом. Он не сомневался, что генерал сказал не правду.
Они виделись, Хезер солгать не могла. Почему же старик не признался? Чего
он боится? Филип кинул взгляд на часы. Если удастся сразу поймать такси,
можно успеть в международный аэропорт Даллеса на первый вечерний рейс в
Торонто.

  ***

  В Торонто Филип прилетел в сумерки, поспешно прошел таможенный
досмотр, регистрацию визы. После этой рутины, усталый, все еще чувствуя
боль в затылке, взял номер в гостинице "Хилтон" при аэропорте, заказал в
прокатном бюро "Херц" машину, отыскал в телефонном справочнике адрес
Джанет Марголис. Битый час набирал номер, никто не брал трубку.
Отчаявшись, Филип заказал себе в номер ужин, расположился с едой перед
телевизором, глядя последние известия. Сколько ни щелкал переключателем, и
канадское, и американское телевидение передавало репортажи об одном и том
же: "Международный терроризм перемещается в Соединенные Штаты!"
В половине второго ночи по среднеконтинентальному времени серией
мощных взрывов разрушен участок железной дороги "Миссури-Пасифик" на
территории штата Теннесси, между городами Бридж-Джанкшен и Мемфис; через
полчаса очередная серия взрывов потрясла участок железной дороги
"Сазерн-Пасифик" на территории штата Луизиана "между городами Грос-Тит и
Порт-Аллен. Через несколько минут после этого в штате Орегон, более чем в
полутора тысячах миль от катастрофы в Луизиане, были одновременно взорваны
четыре линии микроволновых телетрансляторов. Спустя два часа мощнейшим
взрывом разрушило ветвь газопровода близ города Фрипорт в штате Техас.
  К восьми часам утра по восточному времени ответственность за эти
разрушения приняла на себя организация, назвавшаяся "Бригадой дьявола".
Как следовало из магнитофонных кассет, подброшенных на радио и телецентры
в Теннесси, Луизиане, Орегоне и Техасе, эти взрывы - первый шаг
террористов, проводящих сегодня по всей стране кампанию под девизом
"Поставить на колени капиталистическую Америку!". Спустя час
государственные эксперты и эксперты ФБР засвидетельствовали, что кассеты
идентичны и что за подобными террористическими акциями стоит хорошо
подготовленная и прекрасно оснащенная организация.
  Кадры теленовостей походили на хронику второй мировой войны:
перекореженные рельсы, изуродованные обломки телемачт, клубы дыма, языки
пламени над взорванными трубами газопровода.
  Филип ел и смотрел телевизор, когда почувствовал, что желудок полон,
выключил. Осушив последний стакан канадского пива, он завалился спать.
Почти мгновенно его сморил крепкий без всяких сновидений сон.


                                  Глава 4


  Джанет Марголис жила в районе Дэнфорд-авеню, в квартале, населенном
преимущественно греками, который имел вид весьма обшарпанный, однако за
последние годы благодаря энтузиазму реконструкторов и реставраторов здесь
был наведен некий порядок. Но судя по всему, улочки, где обитала Джанет,
эти веяния не коснулись. Громоздкие, в викторианском стиле,
четырехквартирные дома выглядели убого. Дом Джанет оказался пятиквартирным.
  На взятом напрокат "форде" Филип подъехал к дощатому жилищу с сонными
окнами. Окна всех четырех этажей грязные, заляпаны городской копотью,
водосточная труба на углу дома нелепо торчала, выбитая из скоб. Филип
вышел из машины, запер дверцу на ключ и пошел по узкому проходу к крыльцу,
ступеньки которого покрывала имитирующая траву ковровая дорожка. На
дверной притолоке пять кнопок; под кнопкой с номером "четыре" значилась
криво нацарапанная фамилия "Марголис". Филип нажал кнопку, подождал.
Довольно скоро послышался глухой щелчок, и дверной замок открылся.
  Филип отворил дверь и очутился в совершенно темном вестибюле, в
глубине которого уходила кверху бесконечная лестница. Рискуя оступиться,
Филип стал осторожно подниматься вверх и наконец достиг крохотной площадки
на третьем этаже. На маленьком коврике у двери груда кроссовок и сандалий.
Одна из пар как будто детская. На двери, над выведенной черной краской
четверкой - глазок. Филип постучал.
  Дверь открылась. Перед ним стоял мальчик лет десяти-одиннадцати. В
одних трусиках и босой. Волосы пострижены коротко-коротко.
  - Здесь живет Джанет Марголис?
  Мальчишка долго смотрел на Филипа, потом бросил через плечо: "Мам!" -
без всякого выражения, не громко, просто отчетливо. Повернулся к Филипу,
отступил.
  - Проходите, пожалуйста!
  Филип шагнул в крохотную переднюю, мальчик скользнул мимо, прикрыл
входную дверь.
  - Вон туда!
  Филип пошел, куда указал мальчик: три ступеньки вели в комнату,
по-видимому, гостиную. Филип вошел, огляделся. Словно попал в прошлое, лет
на десять назад.
  Все в комнате было пропитано духом шестидесятых. На полу вдоль
дальней стены под окном - кусок пенопласта, прикрытый индийским
покрывалом. На окне бамбуковая солнцезащитная циновка. Ветхий плетеный
стул в углу, по обеим стенам двухрядные самодельные стеллажи; на большом
плоском, выкрашенном голубой эмалевой краской чемодане стереопроигрыватель
с магнитофоном. Вот и вся обстановка, да на стене большой черно-белый
плакат, скорее всего заповедь какого-нибудь гуру.
  Мальчик прошел вперед и плюхнулся на плетеный стул. Филип, не
испытывая желания опускаться на тоненький пенопластовый мат, остался
стоять. Чуть погодя в комнату вошла Джанет. Ее темные волосы оказались
теперь коротко пострижены, лицо погрубело за годы. Одеяние типа сари, все
в коричневых разводах, будто заляпанное пятнами кофе.
  - Поди, Каралла, поиграй! - сказала она.
  Мальчик поднялся и вышел. Джанет улыбнулась, и Филип с изумлением
заметил металлические пластинки у нее на зубах. Неужто женщине при таком
нищенском, цыганском образе жизни может прийти в голову исправлять прикус?
  - Ты неплохо сохранился, - сказала Джанет. Легко и непринужденно она
опустилась на пол, расположившись в позе лотоса; подняла взгляд на Филипа.
Тот присел на плетеный стул.
  - Спорим, ты бросила курить? - с улыбкой сказал он. Джанет
усмехнулась, блеснув металлом. Поднялась так же легко, как села,
выскользнула из комнаты. Вернулась, неся в руках простую матовую плошку.
Поставила у ножки стула и снова опустилась на пол неподалеку. Оба молчали.
Филип курил, Джанет не сводила с него глаз.
  - Да что ты меня так пристально разглядываешь? - не выдержал он.
  - Прости! Столько лет не видались... Прямо как призрак из прошлого...
Я для тебя тоже, да?
  - Угу, и уже не первый! - кивнул Филип.
  - Ты что.., и Хезер видел? - спросила Джанет.
  - Позавчера. В Нью-Йорке.
  - В Нью-Йорке... - задумчиво повторила Джанет. - Может, она завязала
с ними?
  - С кем? - спросил Филип.
  - С "Крестовым походом". Ошиваются тут, в Торонто, фундаменталисты
"Фундаментализм ортодоксальное течение в современном протестантизме,
требующее буквального истолкования Библии.", и не только тут. Вроде
местных стражей порядка, "комитетов бдительности" ""Комитеты бдительности"
- добровольные, реакционные по сути отряды стражей порядка, нередко
расистского толка."
. Из "дважды рожденных" ""Дважды рожденный" - термин, применяемый в США к
людям, пережившим духовный кризис и готовым стать истинными христианами.
Организации консервативного толка.".
  - Что же, Хезер теперь с ними? Джанет развела руками.
  - Это целая история...
  - А я не тороплюсь, - сказал Филип.
  - Так ты ее ищешь?
  - Ищу, угадала. Хезер исчезла при очень странных обстоятельствах. Я
беспокоюсь за ее жизнь.
  - А не ее отец тебя подослал? Филип рассмеялся, загасил окурок.
  - Скажешь тоже! Видал я его, старик ведет себя так, будто Хезер не
дочь ему вовсе.
  - А сам, между прочим, повсюду своих шпионов разослал, когда она
бросила своих монахинь и явилась сюда из Мексики. - Джанет тряхнула
головой. - Я прямо отпала, открываю дверь, а передо мной эти жлобы при
полном параде. Закачаешься!
  Только теперь Филип понял, отчего ему с Джанет так неловко. Она
говорила на старом, уже почти забытом жаргоне шестидесятых; то же он
отметил и у Хезер позавчера. Словно они обе выпали из хода времени, а
потом шагнули обратно.
  - Ну и что ты им? - спросил Филип.
  - А что я! - тряхнула головой Джанет. - Папаша немало ей крови
попортил. К тому времени она уже слиняла.
  - С этими, из "Крестового похода"?
  - Ну да... - Тут Джанет с подозрительностью посмотрела на Филипа. -
Может, я и тебе зря рассказываю? Может, и ты станешь ей лезть в печенки?
Или я совсем чокнулась...
  - Чокнулась, - подтвердил Филип. - Я боюсь, она попала в беду.
  - Кончай, не может быть, чтоб столько лет, а ты все так же влюблен!
  - Ты с ней виделась недавно, скажи, она забыла меня или нет?
  - Говорила, ты ее несчастье до самой могилы, - невесело улыбнулась
Джанет. - Помню, какие вы были в Париже. Все никак я не могла поверить,
что это серьезно. После мы с ней отправились в Индию, на попутках.
Случалось, конечно, она.., сам знаешь, бывала с тем, с другим, но все
твердила, что не то, не как с тобой. Вспоминала часто вашу необыкновенную
любовь. Может, так оно и есть?
  - Так оно и есть, - отозвался Филип. - Должно быть, потому и пришел к
тебе, что не могу ее забыть... Джанет рассмеялась.
  - У нее по-другому... Говорила, что должна бежать от тебя. И бегала,
столько лет...
  - А почему, объясняла? - спросил Филип, понимая, что уводит разговор
от цели, но не в силах побороть желание подробней узнать, как жила Хезер
все эти годы.
  - Вина, - просто ответила Джанет. - Вечное чувство вины. Сколько мы с
ней ни путешествовали, все оно ей не давало покоя. Вина перед миром, перед
самой собой, вина в том, что бросила тебя, что изменяла. Даже меня этим
заразила... В Калькутте я чуть было вслед за ней к монашкам не подалась.
Хезер почти уговорила.
  - Но все-таки не подалась? Джанет рассмеялась.
  - Перед Калькуттой мы какое-то время застряли в Катманду. Хезер
подыскала квартирку на Фрик-стрит; что-что, а внедряться она умела. В
общем, оказался там малый, звали Майкл, курил гашиш и занимался
созерцанием. Это тебе не шутка, унция гашиша в день на высоте тысяча
триста над уровнем моря! Словом, и мы пристрастились. Только в Калькутте я
поняла, что беременна. Мать Тереза дама без условностей, но беременных в
послушницы не брала. Пришлось отправиться в Австралию. Там и родила
Караллу. А Хезер осталась в Калькутте.
  - И до самого дня, как она приехала сюда, вы не встречались? -
спросил Филип.
  - Нет. Но когда здесь появилась она, сама не своя...
  - С чего это?
  - Много причин. Католики, кажется, называют это кризис веры. Кто его
знает... Хезер все металась, принимать обет, не принимать. Вот-вот
посвящение, а она вся в страхе. Будто спала, спала, пора проснуться, а не
хочется...
  - Как это?
  - Трудно объяснить, это надо было видеть... То была у нее мать Тереза
вроде подпорки, что ли, а то вдруг подпорка словно и не нужна.
  - Ну и порвала бы раз и навсегда!
  - Раз и навсегда! - усмехнулась Джалет. - После восьми лет при
монастыре! Ей и раньше к жизни не слишком удавалось приспособиться: а уж
после монашеского затворничества тем более. Боялась. Словом, ей страшно
было подумать, чтоб вернуться...
  - И она приехала к тебе... Джанет кивнула.
  - Я ее позвала. Если надумает вернуться, пусть сперва у меня поживет.
И месяцев через пять после того, как она звонила, Хезер приезжает ко мне.
Говорит, что с орденом покончено, что ей надоело, как вьючное животное,
спину гнуть. Смотрю, рясу уже не носит. Конец.
  - А дальше?
  Джанет опасливо взглянула на него.
  - Ты ее отцу не донесешь?
  - Нет.
  - Ладно...
  Она поднялась, подошла к стеллажу с книгами. Вытащила какую-то
брошюрку, вставленную меж двух дешевых книжонок о йоге, протянула Филипу.
Свернутый пополам продолговатый лист бумаги. На лицевой стороне цветное
фото: сверкающий меч, воздетый рукой в кольчужной перчатке. Явно из
нержавеющей стали. На развороте короткое воззвание:

  ГРЯДЕТ ДЕСЯТЫЙ КРЕСТОВЫЙ ПОХОД, И МЫ ПРИЗЫВАЕМ ТЕБЯ В НАШИ РЯДЫ.

  История знает девять крестовых походов. Наш - десятый. Десятый
крестовый поход явится самым тяжким и самым опасным.
  Да что там говорить, он станет величайшим, дерзновенным подвигом.
  Он начинается здесь, не медли! Против чего идем мы на битву?
  Против наркотиков, пьянства, разврата, насилия, преступности в
городах, против бесчинства власть имущих. И мы победим, если ты поможешь
нам.
  Если хочешь подробней узнать о Десятом Крестовом, спроси того, кто
вручил тебе это воззвание, или заходи к нам, на "круглый стол" нашего
сообщества.
  Если считаешь, что сможешь нам помочь в Решающем Бою, торопись
вступить в наши ряды!

  Внизу значился адрес в Торонто, номер телефона. Судя по печати, текст
воззвания универсален, рассчитан на распространение в широком масштабе -
адреса к нему подпечатывались. Филип взглянул на оборот. Маленькая печать
с гербом Соединенных Штатов.
  - Вроде относительно безобидная штука... - проговорил он. - Ну а что
же все-таки это, "Десятый крестовый поход"?
  - На улицу выйди, сразу на них наткнешься! Распространяют брошюрки,
деньги выпрашивают. Ясно, что за публика? В метро группками дежурят, по
кварталам рыщут...
  - И у нас в Нью-Йорке есть нечто подобное, "ангелы-хранители".
Правда, ничего религиозного...
  - Так и эти не сразу о религии заговаривают, только со второго, с
третьего захода! - отозвалась Джанет. - Если судить по рассказам Хезер.
Смесь "дважды рожденных" с "фанатами Иисуса". У них и форма особая.
  - Синяя плиссированная юбка и белая блузка? - вырвалось у Филиппа:
так была одета Хезер. Джанет кивнула.
  - А у мужчин синие брюки, белая рубаха. И еще куртки носят с особым
гербом. Крест, перечеркнутый буквой "икс". Должно быть, означает римское
"десять" - "десятый".
  - И часто Хезер посещала их сборища? - спросил Филип.
  - У нас в Торонто бывала трижды. Раз как-то на неделю уехала в одно
укромное место, на озеро Ниписсинг. Там у них семинар какой-то проходил.
Вернувшись, объявила, что забирает вещи, правда, еще пару дней прожила,
все убеждала меня тоже вступить.
  - Ее отец сказал, что высылал ей деньги.
  - Верно. Она как раз ждала перевода.
  - А почему вдруг вступила, не говорила? - спросил Филип. - Странно
как-то, из монастыря ведь она ушла?
  - Говорила, что "Десятый крестовый" хочет на деле изменить порядок
вещей. Мать Тереза, как она выразилась, дует на рану, а "Десятый
крестовый" орудует скальпелем.
  - Дурь какая-то... - пробормотал Филип, вертя перед глазами листок.
  - То-то и оно, - согласилась Джанет. - Что и настораживает. Пока жила
у меня, Хезер была явно не в себе. Все решала, стоит - не стоит
встретиться с тобой, с отцом. Когда она вернулась с того семинара, я и
спрашиваю: что решила? А она отвечает - мол, "Десятый крестовый" призывает
всех своих порвать с прошлым, особенно с любовными связями, дескать, такие
особи опасны. Вот что ее терзало.
  - Думаешь, ее одурманили? - спросил Филип. Он ясно понимал, как Хезер
там, в Нью-Йорке, то и дело впадала в какой-то транс, словно брела в
тумане, продираясь сквозь сон.
  - Вот именно! - подхватила Джанет. - С ней что-то сделалось...
  - А давно она отсюда уехала? Джанет помолчала, прикидывая.
  - Месяца полтора, а может, два назад, точно не помню.
  - И с тех пор никаких вестей?
  Джанет покачала головой.
  - Я пыталась звонить по телефону, указанному в листовке, мне сказали,
что понятия не имеют, где она может быть.
  - Сдается мне, первым долгом надо разобраться, что это за публика, -
сказал Филип, помахивая листовкой. - Можно, я возьму?
  - Бери, - сказала Джанет. - Только не думаю, чтобы Хезер оказалась
тут.
  - Это почему же?
  Джанет встала, подошла к тому самому стеллажу, откуда извлекла
листовку. Прошлась пальцами по стопке каких-то бумажек, перетянутых
аптекарской резинкой, вытянула одну. Подошла к Филипу, протянула. Это
оказался междугородный телефонный счет. Там значились три звонка - два с
бостонским номером, третий - из города Баррингтон, штат Нью-Йорк.
  - Нью-йоркский номер, - сказала Джанет, снова опускаясь на пол. -
Недели через две после отъезда Хезер вызвала меня по телефону, за мой
счет. Говорила как-то странно, еле шевелила языком. Я пыталась убедить ее
вернуться, но она бормотала только, будто ей выпало идти по стопам Иисуса,
что-то в этом духе. Плела какую-то околесицу...
  - Как ты думаешь, откуда возник этот Баррингтон?
  - Я и слыхом не слыхала о таком городишке, пока этот счет не пришел!
  - Запишу-ка я себе номер! - сказал Филип, рассматривая квитанцию.
  Снова Джанет поднялась, Филип вслед за ней. Джанет нашла карандаш,
листок бумаги. Филип списал номер, вернул ей карандаш.
  - Теперь я, пожалуй, пойду, - сказал он. Джанет потянулась, ласково
коснулась его плеча.
  - Желаю тебе найти ее! Глупо, конечно, только ей, кроме нас тобой,
полагаться не на кого.
  - Разве что на "Десятый крестовый"! - отозвался Филип. Наклонился,
нежно чмокнул Джанет в щеку. Повернулся и вышел, оставив ее одну в
комнате. Джанет стояла посреди комнаты; упавший ей на лицо из окна неяркий
лучик раннего солнца придавал ей странное сходство с образом скорбящей
богоматери.


                                  Глава 5


  Как выяснилось, городок Баррингтон в штате Нью-Йорк насчитывает
тысячи четыре населения, расположен в районе Озер-Пальцев "Озера-Пальцы -
группа вытянутых в виде пальцев руки озер в центральной части штата
Нью-Йорк (оз. Кейюга, оз. Сенека и др.); курортное место.", и от Буффало
до него на восток примерно пять часов езды. Это милях в пяти от озера
Коунсес, одного из крупных здешних озер, но от взоров горожан его скрывают
густо поросшие лесом холмы.
  Городок появился в точке пересечения двух крупных магистралей. Одна
шла с севера на юг, соединяя Рочестер с Корнингом, родиной известных
стекольных заводов, другая - с востока на запад, от Сиракьюз до Буффало.
Вдоль обеих магистралей дома сплошь кирпичные, боковые же улочки глядели
редкими деревянными домишками, которые, судя по облупившейся краске и
тесовым, местами дырявым крышам, знавали лучшие времена. В самом центре
города посреди скверика на площади стоял шест, наподобие радиомачты, на
нем развевался внушительных размеров американский государственный флаг. На
небольшом металлическом щитке, прибитом к подножию шеста, значилось, что
флаг в городке был поднят в день захвата иранскими властями американских
граждан в качестве заложников и что в лучах двенадцати прожекторов этот
флаг реял на мачте все те тревожные дни и ночи напролет. Ниже красными,
белыми и синими буквами выведен девиз городка: БАРРИНГТОН - ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ
АМЕРИКА, И ОН ГОРДИТСЯ ЭТИМ!
  Проехавшись по двум основным улицам захолустного городка, Филип
отыскал наконец единственное заведение, работающее по воскресеньям, - "Бар
и гриль Тоби". В окне вспыхивала и гасла голубоватая реклама "Пиво
Дженеси". Оставив у входа взятую напрокат машину, Филип вошел в полумрак.
  Вдоль стены одна за другой уходили во тьму девять кабинок, напротив
стойка. Внутри никого, кроме человечка с цыплячьей шейкой в замызганном
белом пиджачке: он сидел на высоком табурете возле кассы и читал журнал
"Нью-Йорк". Филип подсел. Порывшись в кармане, извлек пачку сигарет,
закурил. Только тут человечек оторвался от чтения.
  - Пустой журнал! - бросил он вместо приветствия. - Рестораны да
театры! Можно подумать, людям больше делать нечего...
  - Да ну его, Нью-Йорк, сумасшедший дом! - подхватил Филип.
  Человечек насупился.
  - Сам-то из Нью-Йорка?
  - И да и нет... - Филип медленно затянулся. - Родился в Орегоне,
переехал в Сиэтл, учился в Сан-Диего. А после - где только не был...
  - Стало быть, с западного побережья, - выдавил человечек, кинув на
Филипа острый взгляд. - В армии служил?
  Вспомнив про государственный флаг на мачте, Филип помахал рукой с
увечным мизинцем.
  - Два года во Вьетнаме...
  Человечек с цыплячьей шейкой понимающе кивнул.
  - Кофе желаешь? Кухня не работает, но кофе приготовить могу.
  - С удовольствием, - сказал Филип.
  Человечек скользнул с табурета, выдоил в две чашечки кофе из автомата
"Кори", поставил одну перед Филипом. Порылся в карманах грязного пиджака,
нашел одну-единственную сигарету. Щелкнул старой зажигалкой, снова
взгромоздился на табурет, с клацаньем выдвинул ящик допотопного кассового
аппарата, чтоб стряхивать пепел. Филип сдернул верхушку у чашечки с
порошковыми сливками, забелил кофе. Отхлебнул, оценивающе кивнул.
  Хозяин был явно польщен.
  - Надо было тебе в Канаду смыться, - сказал он после паузы.
  - Не понимаю?.. - выгнул бровь Филип.
  Отпихнув сигарету в угол рта, человечек шепеляво пояснил:
  - Чтоб не загребли! Надо идиотом быть или психом, чтоб на целых два
года загреметь во Вьетнам!
  - Что такое? Или вы не патриот своего городка? - насмешливо
воскликнул Филип. - Разве флаг у вас на мачте не отражает образ здешнего
мышления?
  - А мне плевать на их мышление! - крякнул человечек. - Я не хуже их
патриот. На второй мировой воевал и в Корее. Во время второй мировой хоть
знали, за что бьемся. В корейскую войну ввязались по глупости. Ну а
Вьетнам - ясное дело, бред, да и только! Два моих сына там остались. Обоих
поубивало детей! Бах - один, следом бах - другой... И месяца не прошло.
Два цинковых гроба, две похоронные процессии по главной улице Баррингтона,
кругом ветераны в своих шапчонках. Тьфу!..
  - Простите...
  Человек пожал плечами. Вынул изо рта сигарету только, чтоб отхлебнуть
кофе, и тут же снова воткнул сбоку.
  - Много воды утекло. Быть бы мне похитрей, велел бы им сложить
манатки да в Торонто, но я этого не сделал, так оно в нашем мире все
устроено...
  Он умолк. Спросил после паузы:
  - А тебя чего к нам занесло в воскресенье? На туриста вроде не похож.
  - Я не турист, - Филип помолчал, прикидывая, что сказать. - Женщину
одну ищу. Передали, она в Баррингтоне. Человек ухмыльнулся.
  - Как звать? Гости к нам редко жалуют, может, я и знаю...
  - По имени вряд ли... - сказал Филип. - Но мне говорили, она вроде в
синей плиссированной юбке, белой блузке; как юбка, синий пиджак.
Интересная, блондинка, волосы вьются. Около тридцати.
  - Ты случаем не полицейская ищейка? - гася сигарету в кофейную гущу,
спросил хозяин бара.
  - Нет! - мотнул головой Филип.
  - А может, детектив какой? - не отставал тот.
  - Да с чего ты взял? - вскинулся Филип. Человек хмыкнул.
  - Не первый ты, вот что! - загадочно произнес он.
  - Не понял?
  Хозяин пожал плечами.
  - Ну как же.., юбка.., блузка... Синее с белым... Женщина, какую
ищешь. Она, верно, у этих, у монахов...
  - У монахов?
  Рот человечка растянулся в кривой усмешке.
  - Там раньше мужской монастырь был, иезуитский. Обитель уединения,
или как там у них... А года два назад его откупили эти "фанаты Христа".
  - "Фанаты Христа"?
  Хозяин кивнул. Пошарил в кармане, ища сигарету; не нашел. Филип
протянул ему пачку.
  - Называют себя "Десятый крестовый поход", - продолжал человечек. -
Мотаются то в город, то из города в синих автофургонах, "эконолайнах".
Хорошо еще не суются со всякой своей поганью...
  - Какой такой поганью?
  - Да пес их знает! - усмехнулся человечек, щурясь от дыма. - Ясно
одно, у нас ни к кому не суются. Просто деньги собирают, то да се... - Он
покачал головой. - В наших краях, на озерах, у них этот номер не пройдет.
Тут за последнюю сотню лет каких только святош не перебывало, всем глаза
намозолили. Сперва мормоны. Отсюда Бригем Янг "Янг Бригем (1801 - 1877) -
предводитель американских мормонов." родом, слыхал?
  - Нет, не слыхал, - Филипу не терпелось вернуться к разговору о
"Крестовом", но он понимал, что придется дать возможность новому знакомому
выговориться.
  - Ну вот... И Бригем Янг, и "джемаймианцы", и Хорейс Грили "Грилли
Хорейс (1811 - 1872) - журналист, политический деятель". Весь этот сброд
отсюда пошел. Притом заметь, задолго до того, как в здешних местах за
виноделие взялись, стало быть, не от вина вся эта штука. Это надо, как к
нам все такое липнет! В семидесятых даже "мунисты" "Последователи Сун Мюнь
Муна, проповедника-евангелиста корейского происхождения" по новой
объявились, правда, потом подались отсюда в Тэрритаун.
  - А те, из "Десятого крестового", вроде мунистов, что ли? - вставил
Филип.
  - Кто их разберет! Может, и вроде. Теперь к нам то и дело частные
сыщики наведываются. Ищут, кто из дому сбежал. Вот я и соображаю: значит,
у этих "исходников" все шито-крыто. Про таких вроде у вас говорят, "не
засвечиваются". В монастырь съезжаются на несколько дней, потом там
подолгу никого. Только начинают синие "эконолайны" подруливать на
заправку, так и знай: на побывку явились.
  - А где этот монастырь? - спросил Филип. Человечек помолчал, цыкая
зубом.
  - Из города на восток, - наконец произнес он. - Шоссе-15 в сторону
Ливонии. Недалеко. Не промахнешь, метрах в ста от дороги старое кирпичное
здание. Лужайка у них, надо признать, исправно подстригается.
  Филип поднялся.
  - Спасибо! Сколько за кофе? Хозяин махнул рукой.
  - Нисколько! Тут в воскресный день словом не с кем обмолвиться. Я
сигарету у тебя брал.
  Филип кивнул на прощанье, пошел к двери. Не успел переступить порог,
его окликнул хозяин.
  - Эй, мистер! Филип обернулся.
  - Это самое... - Человечек запнулся, подбирая слова. - Бывают среди
них.., ну, по виду судя... Как бы это сказать... Глянешь, мороз по коже...
  - Опасно, хотите сказать? - улыбнулся Филип.
  Пожав плечами, хозяин снова взобрался на свой табурет.
  - Да вроде того...
  Филип поблагодарил кивком: вышел и снова очутился на пустынной улице.
Солнце уже заметно клонилось к западу, тусклые золотые лучи догорали в
непроницаемых стеклах витрин по одну сторону улицы. Противоположную уже
покрыло густой тенью. Лесистые зеленые холмы за городом погружались во
мрак. Филип взглянул на часы. Восемь. Времени достаточно, можно успеть
проехаться к монастырю, а уж потом устраиваться на ночлег в каком-нибудь
мотеле.
  Сев в машину, Филип развернулся и покатил из города на восток; череда
кирпичных домов сменялась дачками и бензоколонками "Шеврон". Машина
обогнула невысокий холм, и город почти скрылся сзади. Филип поглядывал то
в правое, то в левое окошко, стараясь не пропустить монастырь. И наконец
увидел: большое в колониальном стиле здание на склоне холма, вокруг
аккуратно подстриженная лужайка тянется вниз до самого шоссе. Ни изгороди,
ни стены, в окнах темно.
  Метрах в двухстах перед поворотом на шоссе, вьющемся по склону вверх
к монастырю, Филип приметил закрытую заправочную станцию - ни рекламных
табло, ни огней, единственная лампочка горит в телефонной будке у задней
стены. Филипа осенило. Свернув с магистрали, он подъехал к колонке,
выключил мотор. Вышел, направился к телефонной будке, на ходу шаря в
кармане джинсов в поисках клочка бумаги с переписанным у Джанет
баррингтонским номером. Рванул дверцу будки, вгляделся в номер, выбитый на
исчерканном непристойностями корпусе автомата, сравнил с тем, что на
бумажке. Тот самый.
  Филип вышел и, не сводя глаз с монастыря, двинулся через площадку
мимо недействующих бензонасосов. Попытался собрать факты. Хезер связалась
с "Крестовым походом" в Торонто, поехала к ним на семинар, пробыла там с
неделю, вернулась, затем исчезла. Именно отсюда, из этого телефонного
автомата, с этой заправочной станции в ста пятидесяти метрах от возможной
штаб-квартиры "Десятого крестового" выдала тот странный звонок Джанет.
Потом снова никаких вестей, и Хезер объявляется не ранее чем через месяц,
на сей раз в Манхаттане, на чердаке у Филипа. До того наведавшись, если
верить ее словам, к отцу в Вашингтон, хотя сам генерал это отрицает. Затем
Филип получает удар по голове, и Хезер исчезает снова, оставив кровавый
след на стене и массу неразрешимых вопросов.
  Филип стоял, в раздумье глядя на монастырь; вдруг на шоссе с
противоположной от города стороны показался автомобиль - темно-зеленый
"Триумф-7", едва видимый на фоне темной листвы. Уже порядком стемнело,
пора бы зажигать огни, но цепочка фар вдоль обтекаемого клинообразного
переда не светилась. Странно, спортивная гоночная машина тащится по шоссе
еле-еле. Не сводя глаз с "триумфа", Филип инстинктивно присел за своим
"фордом". Поравнявшись с поворотом к монастырю, "триумф" съехал на
обочину. Жадно и напряженно вглядываясь в сгущающиеся сумерки, Филип
разглядел четыре мусорных контейнера, черневших на обочине шоссе, ведущего
к монастырю.
  Дверца машины открылась, показалась низкорослая фигура. Перебежав
через дорогу, человек принялся, сбрасывая крышки с контейнеров,
выволакивать зеленые пластиковые мешки с мусором. Опустошив мусорники,
человек перетащил мешки через дорогу к машине, два запихнул в крохотный
багажник, два закинул внутрь, на сиденье рядом с водительским. Проделав
все это, человек бегом вернулся к контейнерам, закрыл крышки, снова
ринулся к машине. Мгновение стояла тишина, потом раздался шум заводимого
двигателя. "Триумф" поспешно развернулся и все так же, не зажигая фар,
устремился в направлении, откуда возник.
  Удивленный Филип встал, глядя вслед удалявшейся спортивной машине. У
него на глазах какой-то неизвестный непонятно зачем похитил мусор
"Десятого крестового". Значит, не его одного интересует этот
Баррингтонский монастырь! Филип немедля вскочил в свой "форд" и пустился
вдогонку за удалявшимся "триумфом". В сгустившейся тьме он не зажигал фар,
но вот преследуемый скрылся впереди за поворотом, только тогда Филип
включил свет, а миновав поворот, убедился, что водитель спортивной машины
сделал то же самое.
  Поотстав на километр-полтора, Филип с час ехал за "Триум-фом-7",
сначала проехали спящий городок Ливония, потом повернули на юг, шоссе-15
привело к озеру Коунсес, к перекрестку с магистралью-390. Филип молил
бога, чтоб "триумф" не свернул на эту магистраль, где ничего не стоило
потерять его из вида. "Форду-фермонту" смешно тягаться на скоростном шоссе
со спортивным "триумфом".
  Но, к счастью, машина свернула на Уайленд, подъехала к стоянке
мотеля, припарковалась. Филип свернул следом и тихонько подъехал к мотелю
в тот самый момент, когда незнакомец входил в дверь своего номера. Выйдя
из машины, Филип подошел к сигаретному автомату у входа. Кидая
двадцатипяти-центовики в щель, не сводил глаз со спортивной машины на
стоянке. Очень скоро дверь номера отворилась, на пороге показался владелец
"триумфа". Филип нажал рычаг автомата, делая вид, что не смотрит в ту
сторону.
  Ошибки быть не могло: при свете узкой панели парадного козырька Филип
ясно увидел, что владелец спортивной машины - женщина. Исподтишка
наблюдая, как она перетаскивает в номер мешки с мусором, Филип определил,
что ей лет двадцать пять, что волосы у нее темные, длинные, забраны в
пучок и прядями выбиваются из-под полей допотопной охотничьей шляпы.
Впечатление непривлекательности подчеркивалось старыми джинсами и
мешковатым свитером. Не видя, что на лоточек упала пачка сигарет, Филип
продолжал кидать в щель монетки. Снова скосил глаза на девушку: теперь
она, откинув крышку багажничка, извлекала оттуда два последних мешка. На
Филипа не смотрела. Проследовала к себе в номер, прикрыла дверь. Филип
опять нажал рычаг, забрал обе упавшие пачки. В обеих оказались сигареты с
уменьшенным содержанием никотина. Филип вскрыл одну, вынул сигарету,
оторвал фильтр, закурил, раздумывая, что делать дальше.
  После третьей затяжки оборванной сигареты решение пришло. Кинув обе
пачки в мусорную урну при входе в мотель, стряхнув прилипший к губе табак,
Филип направился по узкой дорожке к номеру неизвестной. Решительно
постучал. Подождал. С той стороны стук явно произвел замешательство, но
вот дверь приоткрыли, и Филип увидел незнакомку. Уже без шляпы, волосы
распущены; не красавица, но, надо признать, совсем недурна.
  - Приветствую! - наилюбезнейшим образом произнес Филип. - Меня зовут
Филип Керкленд. Я видел, как вы воровали мусор на территории "Десятого
крестового", в окрестностях Баррингтона. Хочу спросить, зачем вам это
понадобилось?


                                  Глава 6


  Филип едва сдержался, чтоб не рассмеяться. Девушка, от удивления
разинув рот, глядела на него и бледнела прямо на глазах. Отступила,
попятилась, Филип открыл дверь шире.
  - Не может быть... - пролепетала она. - Там никого не было, я все
рассчитала...
  Пытаясь изобразить миролюбивую улыбку, Филип вошел, прикрыл за собой
дверь.
  - Я оказался на заправочной станции, впереди по шоссе. Вам повезло,
что я, а не другой. Не пугайтесь, я не злодей. - Он огляделся. Две кровати
торцом к стене, напротив письменный столик, зеркало. В углу у двери,
ведущей, по-видимому, в ванную, потертое кресло. У ближайшей от входа
кровати сложены мешки с мусором.
  Филип обошел все еще застывшую в оцепенении девушку, перешагнул через
мусорные мешки, уселся на кровать. Кивнул на кресло.
  - Может, присядете, поговорим?
  Не сводя с него глаз, она обошла кровать, шагнула к креслу.
Опустилась - все так же, не отводя взгляда.
  - Вы кто? - еле слышно выдохнула она. Филип снова улыбнулся.
  - Я уже представился. Меня зовут Филип Керкленд. А вы пока не
назвались...
  - Сара, - нехотя выдавила она. - Сара Логан. Послушайте, почему вы
шпионили за мной?
  Тут Филип не удержался, рассмеялся.
  - Ишь какая, с больной головы на здоровую! Если я шпион, вы-то -
воровка!
  В глазах девушки вспыхнул вызов.
  - Ничего подобного! - с достоинством сказала она. - По законам штата
Нью-Йорк мусор брать не возбраняется. Я наводила справки...
  - Как-как? - с улыбкой переспросил Филип. - Справки наводили?
  - Все и всегда надо проверять, - отрезала девушка. - Но будьте
любезны, ответьте на мой вопрос. Зачем вы за мной шпионили?
  - Собственно, я не шпионил, - непринужденно откликнулся Филип. Вынув
пачку "Честерфильда", он закурил. Сара поморщилась на дым, но смолчала. -
Просто заехал поглядеть на этот монастырь.
  - Зачем? - быстро спросила Сара, самообладание вернулось к ней.
Закинув ногу на ногу, она испытующе глядела на Филипа.
  Однако пальцы ее нервно постукивали по подлокотнику кресла, и Филип
понял, что волнение у нее все же не прошло.
  - Сами не сказали, для чего вам понадобилось красть мусор! -
парировал Филип.
  - Так дело не пойдет! Вам отвечать первому, это вы ко мне заявились.
  - Резонно! - кивнул Филип.
  И он рассказал, что счел нужным, опустив кое-какие детали и не назвав
фамилии Хезер на случай, если окажется, что Сара Логан журналистка. Та
слушала его на удивление бесстрастно, даже когда Филип дошел до описания
крови на стене. Рассказ занял минут десять, не больше.
  - Вот и все, - сказал он в завершение. - Я рассказал, теперь ваш
черед.
  И снова закурил, приготовившись слушать.
  Сара встала, подошла к единственному в номере окну, выходившему на
стоянку мотеля. Открыла, глубоко вдохнула чистый воздух, проходящий сквозь
сетку. Обернулась к Филипу.
  - Прежде хочу еще спросить...
  - Прошу!
  - Вы упомянули, что снимаете мастерскую в Манхаттане. Вы тот самый
фотограф Филип Керкленд?
  - Тот самый.
  - Как называется ваш фотоальбом?
  - Это что, проверка! - обиженно вскинулся Филип. Сара тряхнула
головой.
  - Просто хочу убедиться, что вы тот, за кого себя выдаете!
  - "Остановись, мгновенье!" - буркнул Филип. Она кивнула.
  - А какой у него эм-эс-ка-эн?
  - Что-что?
  - Международный стандартный книжный номер, - сухо пояснила Сара.
  - Понятия не имею! - замотал головой Филип. - Но уверяю вас, я
фотограф Филип Керкленд. Да, клянусь, вы сами-то этого номера не знаете!
  Сара усмехнулась.
  - Поль, тире, три ноля, три тире, десять тысяч один, тире, пять! -
отчеканила она.
  - Весьма польщен! - сказал Филип.
  - Пустяки! - она тряхнула головой. - Запомнилось только потому, что
ритмично укладывается. Засело в мозгу вместе с другими де-ка-и-бе-ка...
  - А это еще что за чертовщина?
  - Данные каталогизации изданий Библиотеки Конгресса.
  - Вы библиотекарь?
  - Нет, - ответила Сара. Отошла от окна, снова села в кресло. - Я
историк, научный сотрудник Библиотеки Конгресса.
  - Так-так... А мусор для чего воровали?
  - Ищу факты, - сказала Сара, голос у нее дрогнул. В нем прозвучали
одновременно гнев и печаль.
  - Какие факты?
  - Об убийстве. Которые я смогу выставить против убийц моего отца! - с
вызовом произнесла Сара.
  Филип с интересом взглянул на хрупкую девушку в необъятном свитере:
каштановые пряди волнами спадают на плечи, по виду никак не скажешь, что
такая способна на кровную месть.
  - Можете толком объяснить? - сказал он мягко. - И горячиться не надо.
  - Может, вы помните... - начала Сара. - Отец был сенатор-демократ от
штата Кентукки. Примерно год назад против него начали травлю.
  - Кто?
  - АККИ. Американская консервативная коалиция за истину. У них
солидный центр в Вашингтоне во главе с неким Джоном Стинбейкером.
Развернули против отца шумную кампанию, лили на него грязь и клевету.
Только номер не прошел. Отец на провокацию не поддался. Я думаю, они
хотели вынудить его подать голос против сторонников аборта, а может,
просто надо было провалить его кандидатуру на очередных выборах.
  - Но ведь вы сказали, номер не прошел... Сара кивнула.
  - Тогда он их высмеял. Сказал, любовь, война и политика должны
обходиться без интриг. Но уже недели через три отцу стало не до смеха.
Словом, они его достали...
  - Каким образом? - спросил Филип.
  - Я толком не знаю, - дернула плечом Сара. - Он не рассказывал.
Приезжаю как-то к нему в Уотергейт, а он среди бела дня пьян... Пару раз
порывался мне что-то сказать, но тут же обрывал себя, будто боялся выдать
тайну. А едва я спрашивала об АККИ или Стинбейкере, немедленно взрывался.
Я отстала. И вот, это случилось почти полгода назад, он покончил жизнь
самоубийством. Вставил дробовик дулом в рот, нажал курок... - Сара
зажмурилась, веки ее напряглись. Она судорожно перевела дыхание. Филип
молчал. Несколько секунд девушка боролась с собой, потом продолжала:
  - Не осталось ничего - ни записки, ни объяснения, почему так... Ушел
из жизни, и все. И виной тому, я убеждена, Стинбейкер и его компания.
Сначала их мерзкая травля по радио и телевидению ни к чему не привела,
тогда они изменили тактику, и кончилось тем, что папа наложил на себя
руки...
  Она тяжело, прерывисто вздохнула.
  Филип потянулся к пепельнице на тумбочке между кроватями, загасил
сигарету. Повернулся к Саре.
  - Все-таки не понимаю, почему ни с того ни с сего вам понадобилось
грабить монастырский мусор.
  - Так ведь все взаимосвязано! - устало, с легким раздражением, будто
Филипу это хорошо известно, сказала Сара.
  - Представьте, я ничего не понимаю, - мягко сказал Филип. - Можно
поконкретнее? Она вяло улыбнулась.
  - Простите... Уже полгода я только об одном и думаю. Все пытаюсь
сложить по кусочкам, по осколочкам, дойти до истины, чтоб ею поразить
преступников. Потому мне кажется, что все так очевидно...
  - А я ищу близкого мне человека, - сказал Филип. - И включился на
пять месяцев позже вас. Пожалуйста, расскажите поподробней - Хорошо! -
Сара подалась вперед; чувствовалось, рассказывать ей нелегко. - Пока мне
немногое удалось, но связи я все же выявила. Эти люди словно сетью опутали
всю страну.
  - Кто? - осторожно спросил Филип.
  Сара недовольно покосилась на него, и тут впервые Филип заметил, что
глаза у нее какие-то серебристо-серые, такие светлые, что радужка едва
выделяется на фоне белка... Красиво, как ни странно...
  - Да-да, конечно... - спохватившись, усмехнулась Сара. - Так вот,
начнем с АККИ. Между нею и ОПА, Организацией "Пробудись, Америка", прямая
связь.
  - Это та самая ОПА, которой заправляет Билли Карстерс? - спросил
Филип.
  Насколько он знал, ОПА выплыла на поверхность вскоре после прихода
Рональда Рейгана к власти и вроде бы претендовала на роль некоего рупора
единения христианской Америки. Ни самого Карстерса, ни его организацию
Филип никогда всерьез не воспринимал.
  - Она самая, - подтвердила Сара. - Но Карстерс лишь председатель, а
истинный хозяин ОПА некто Эндру Даглас Кронен. Из породы старых закулисных
интриганов. Мне удалось выяснить, что начинал он на мелких ролях при
никсоновском Комитете по переизбранию президента, КПП. Так вот, Кронен со
Стинбейкером старые приятели, и АККИ оснащает ОПА необходимой рекламой.
Иными словами, прямой доход Кронену со Стинбейкером обеспечивает Чарлз
Тодд, крупный маклер, а ему компьютерную технику оплачивает Семюэл
Келлер...
  Довольный, что услышал знакомое имя, Филип вставил:
  - Не тот ли Келлер - вроде Говарда Хьюза, владелец крупной
фармацевтической фирмы?
  Недовольная, что перебили, Сара нехотя кивнула.
  - Этот. Вдобавок основатель центра "Орел-один", крупного
научно-консультативного заведения с правым уклоном, располагается в штате
Невада.
  - Стало быть, Келлер главный элемент в этой, как вы выразились,
"сети"? - спросил Филип.
  - Отнюдь. Дело в том, что Келлер выставляться не любит. Лидер у них -
сенатор Джеймс Харкорт Споу, от штата Арканзас.
  - Вы смеетесь! - развеселился Филип. - Этот жалкий фигляр! Ведь это
он стоял рядышком с Джорджем Уоллесом на ступеньках школы в Литтл-Роке
тогда, в конце пятидесятых!
  - В пятьдесят шестом, - уточнила Сара. - Это год моего рождения! -
Филип прикинул: двадцать семь. Выглядит моложе. - Между прочим, -
продолжала Сара, - сенатор Сноу вовсе не фигляр. С подчиненными он и в
самом деле до смешного старомоден, но вместе с тем вот уже двадцать три
года бессменно занимает сенаторское кресло. Даже мой отец воздавал ему
должное. При всем своем оголтелом консерватизме Сноу все-таки удалось
своими силами пробиться в Капитолий. В последнее время к его словам стали
прислушиваться, это до смерти пугало отца... - Она осеклась, закусила
губу, потом продолжала:
  - Он самый страшный из консерваторов, к нему все нити сходятся,
Келлер в том числе. Первый фармацевтический завод Келлера построен в
двадцати километрах от городка, где родился Сноу.
  - Все-таки я не вижу, какое это имеет отношение к "Десятому
крестовому" и к тому, что вы похитили их мусор, - не сдержался Филип Он
выкурил уже больше полупачки сигарет, и чем дальше, тем больше увязал в
путанице перечисляемых Сарой имен и организаций.
  - Вернемся к Билли Карстерсу, - продолжала Сара. - Изначально
"Десятый крестовый" - его идея. Чтоб узнать это, мне пришлось немало
потрудиться, рылась в старых подшивках "Сатердей ивнинг пост" и нашла там.
Пятьдесят девятый год, это как раз тогда, когда Билли перекинулся от
бродячего евангелизма к телепроповедям. Он выдумал организацию, нечто
среднее между бойскаутами и воскресной школой, назвал "Десятый крестовый
поход". Униформа, строевая подготовка плюс цитаты из Библии.
  - Прямо гитлерюгенд! - вырвалось у Филипа.
  - Совершенно верно! - кивнула Сара. - Но, видно, что-то у него не
выгорело, и уже в шестидесятые в связи с именем Билли в газетах не
мелькали упоминания об униформе и достижениях "Десятого крестового". И все
же я старательно изучила деятельность всех организаций, с которыми связан
Билли, в особенности "Фонда протестантов-евангелистов", ведущей в своем
роде, которая даже телевыход имеет, передачу "Евангельский час". Эти
"протестанты-евангелисты" включают в себя группку "Провинциальная
миссионерская корпорация: "Американское наследие". Та, в свою очередь,
является владелицей двух крупнейших и доходнейших фирм, поставляющих
средства Карстерсу: издательства "Гейтуэй" и компании "XXI век: средства
связи и вклады". Последняя заслуживает особого внимания, так как если
проглядеть перечень их земельных владений, нетрудно определить, что этому
"XXI веку" принадлежит все, что входит в собственность сегодняшней
организации "Десятый крестовый поход".
  - Очень запутанно, - заметил Филип. Сара выгнула бровь.
  - Для вас я только самую суть излагаю. Вы бы послушали, каким путем
Карстерс выжимает доход из телевизионных передач и книжных пожертвований,
уже точно голова пухнет! Да шут с ним. Главное, я нащупала связь между
Стинбейкером и "Десятым крестовым".
  - Прошу прощения, зачем вам это?
  - Затем, что другого ничего нет! После папиной.., гибели я стала
проглядывать все его бумаги, дома и на работе. И нашла в мусорной корзинке
в его кабинете...
  Сара встала, подошла к письменному столику. Вынула из ящика блокнот и
фломастер, принялась что-то чертить на листке.
  - Там было множество смятых бумажек. Когда расправила, увидела вот
это, символ "Десятого крестового". Такая эмблема у них на пиджаках,
куртках, повсюду. Видали когда-нибудь?
  Сара протянула Филипу блокнот.
  - Сам - нет, но мне описывали, - сказал Филип, принимая блокнот из ее
рук. Он смотрел на знак. Было в нем что-то зловещее. Что-то он напоминал,
знакомое...
  - Как свастика, - подсказала Сара, глядя на Филипа горящими глазами.
- Ломаете голову, на что похоже, так ведь? - возбужденно продолжала она. -
Вглядитесь, знак определенно напоминает свастику. Бумажки у отца были
исписаны сплошь такими вот знаками, кое-где карандаш прорвал бумагу, с
такой силой он черкал. Я спросила, как часто в Капитолии опорожняются
мусорные корзины, мне сказали: ежедневно. Отец покончил с собой в субботу,
около десяти вечера, я на следующий день поднялась в его кабинет в поисках
какой-нибудь записки. Следовательно, эти каракули, эти знаки он выводил..,
всего за несколько часов до смерти. Он никогда не рассказывал мне про
"Десятый крестовый", но перед смертью то и дело выводил их эмблему.
Значит, должна же быть связь...
  - Не слишком убедительно, - сказал Филип, возвращая ей блокнот.
  - Ну, конечно, не слишком! А как насчет пятна крови в вашей
мастерской? У нас с вами общая цель, мистер Керкленд!
  - Которая приводит к копанию в мусоре!
  - Я, мистер Керкленд, имею диплом историка. Даже подумывала стать
археологом. И авторитетно заявляю вам, что во все времена из мусора
извлекалось намного больше фактов о человечестве, чем из любого другого
источника. Возможно, через десять тысяч лет Библиотека Конгресса
превратится в прах, зато сколько останется свалок! Вот о чем я думала,
отправляясь за мусором "Десятого крестового". Похоже, Баррингтон - их
центр на востоке страны. Поэтому я проследила, когда и на сколько они сюда
заявляются, улучила время и стащила мешки с мусором. - Сара с легкой
досадой взглянула на Филипа:
  - Если бы не вы, ни одна душа не узнала бы!
  - Извиняюсь! - улыбнулся Филип. - Но раз уж так вышло, могу я
предложить вам помощь в вашем расследовании?
  Она серьезно посмотрела на него. Помолчав, произнесла:
  - Хорошо. Только для начала советую пойти и оформить себе номер в
мотеле, нам предстоит долго возиться.
  Филип кивнул, поднялся. С ходу расставила все по местам, подумал он,
улыбаясь про себя. Значит, содружество предстоит деловое. Он направился к
двери.
  - Да, кстати, - бросила Сара вдогонку, - не могли бы вы обзавестись
менее вонючими сигаретами?


                                  Глава 7


  Филип устроился в соседнем с Сарой Поган номере. Когда он снова
явился к ней, содержимое одного из мусорных мешков лежало на большом куске
чистой полиэтиленовой пленки.
  - Да уж, подготовились вы на совесть, - сказал Филип, кивая на пленку.
  Сидевшая на полу Сара подняла голову, кивнула.
  - Я воспитана в старых правилах. Люблю порядок и точность. Очень
помогает.
  - В мусоре копаться? - опускаясь на колени, язвительно вставил Филип.
  Сара, насупившись, смолчала, продолжая рыться в куче. Содержимое
первого мешка оказалось, на удивление, почти лишено пищевых отходов, не
считая пустой коробки из-под порошкового молока и чуть зацветшего батона в
пластиковой обертке. Филип отметил это вслух.
  - Нормально, - сказала Сара, перебирая бумажки. - Насколько я знаю,
это баррингтонское заведение использует новейшие методы закаливания. В том
числе строжайшую диету. - Она расправила какой-то смятый листочек, с
минуту рассматривала, отложила.
  - Что это за новейшие методы закаливания? - спросил Филип.
  Сара в раздумье опустилась на пятки, произнесла после паузы:
  - Методы... Немало пришлось потрудиться, но я все же выведала, что
этот "Десятый крестовый" создан, видимо, по образу и подобию всяких
"дважды рожденных". Копаются в житейских делах, повсюду следят за
нравственностью, подслушивают, подглядывают, вынюхивают. И вдалбливают
повсеместно свою ортодоксальную религиозную мораль. Даже так называемые
"христианские альтернативные школы" учредили. К тому же лезут в самую гущу
молодежной преступности. Отсюда все самое интересное и начинается.
Пооткрывали с полсотни "молодежных центров" в восточных штатах, причем в
крупных городах, где хроническая безработица. Якобы для перевоспитания; на
самом деле формируют там свои отряды.
  - Не понял... - Филип прикурил от зажигалки, удобно привалился к
спинке кровати.
  - Вы бы лучше слушали, - пренебрежительно бросила Сара. - Я посетила
один их центр, он неподалеку от меня, в Балтиморе. На Пратт-стрит, ближе к
Иннер-Харбор: район притонов, да и только, киношки явно не для детей, все
такое...
  - Такое я видал!
  - Переоделась, чтоб за свою сойти. Чтоб казаться нищей горемыкой,
словно ищу спасителя. Меня приняли, все показали. Дом снаружи обшарпанный,
хуже некуда. Зато на внутреннее оборудование денег явно не пожалели. Тут и
превосходно оснащенный спортзал, и кафетерий, даже мебель какая-то, все
что хотите...
  - То ли Христианский союз молодежи, то ли Армия спасения? - вставил
Филип.
  - Вот-вот! Изучают Конфуция, читают, плюс к тому стрелковая
подготовка, имеют свой электронный тир. Трудно поверить, посреди таких
трущоб заведение, где тебе и науки, и спорт, притом ни цента из
государственной казны!
  - И каким же образом они публику набирают?
  - А это по вечерам. Я их поблагодарила за экскурсию, а сама - шмыг в
ресторанчик напротив, он круглые сутки открыт, села за столик. Пью кофе
чашка за чашкой, сама наблюдаю. Около семи вечера дом замирает, но через
час снова зажигаются окна, подъезжает пара автофургонов, в них садятся
человек по десять ребят лет восемнадцати и старше. Потом свет гасится,
фургоны уезжают.
  - Какие, синие "эконолайны"?
  Сара с удивлением уставилась на Филипа.
  - Вы откуда знаете?
  - Думаете, только вы сыскной практикой балуетесь? - улыбнулся он. -
Ладно-ладно, продолжайте!
  - И так три вечера подряд, - сказала Сара. - На третий раз я дежурила
в машине.
  - В "триумфе" посреди притонов?! - воскликнул Филип. - Да такую яркую
игрушку за версту видать!
  - Я что, идиотка, по-вашему? - возмутилась Сара. - Подруга в тот
вечер работала, одолжила у нее "датсун". И как только фургон отъехал,
пустилась за ним. Они прибыли в местечко неподалеку от Элктона, прямо у
самой границы с Нью-Джерси. Бывшая ферма, они ее перестроили, понаставили
бараков. Оттуда, где я укрылась с машиной, видно было не слишком хорошо,
но мне показалось, эти парни, выйдя из фургона, построились, и их повели к
баракам.
  - Из чего вы сделали вывод о наличии центров вербовки и этих, как вы
сказали, "новейших методах закаливания"? - фыркнул Филип. - Бросьте, Сара,
ваша игра в стечение обстоятельств, попросту говоря, нелепа...
  - Что у вас за манера все время перебивать? - взорвалась Сара. - Да!
Веских доказательств у меня нет. Но разве все, что я рассказываю, не
внушает подозрения? Недели две я ломала голову, как это понимать. И
кое-что стало вырисовываться...
  - Извольте просветить меня! А то ведь, сами сказали, нам еще всю ночь
с этим мусором возиться.
  - Просвещу! - буркнула Сара. - В этом самом Элктоне они
отсортировывают тех, кто им не подходит. Через пару дней мне удалось
проследить как следует. Каждый вечер человек десять-двенадцать, назавтра
отбраковывается семь-восемь. Потом заявляется фургон с севера, с
нью-йоркским номером, вывозит из Мэриленда тех, кто прошел проверку.
  - Вы и за ним увязались? - спросил Филип.
  - Естественно! И так очутилась здесь.
  - И что теперь?
  - Да ничего... Два дня уже тут. Купила в Баррингтоне бинокль, машину
спрятала подальше за холмом. Пошла через лес, отыскала место, откуда
хорошо просматривается монастырь. В нем днем и ночью окна зашторены. Не
поймешь, горит внутри свет или нет.
  - И вы решили подойти поближе... - не удержался Филип, которого
начало занимать ее повествование, прямо-таки в духе Джеймса Бонда.
  - Разумеется, нет! Вдоль карниза установлены телекамеры. Я разглядела
шесть. Четыре неподвижны, две ходят вправо-влево.
  - Прямо скажем, изощренно для богоугодного заведения! - сказал Филип.
  - И я про то же! - кивнула Сара. - Поняв, что ближе не подойти, я и
решила выкрасть у них мусор. Его выносят как раз перед тем, как они
разъезжаются на несколько дней.
  - Все-таки при чем здесь "новейшие методы закаливания"? Нет, я не
цепляюсь, просто хочу понять ход ваших мыслей.
  Сара пожала плечами, вытянула из груды желтый смятый листок, положила
поверх отобранной кучки рядом с собой.
  - Ни при чем. Но, втянувшись в это дело, я стала читать все, что
можно, про религиозные секты, про всякие религиозные культы. И многое
сходится, вплоть до ограничений в еде.
  - Поясните, пожалуйста!
  - Возьмем "мунистов". Тот же принцип. Ищут неприкаянных, отсекают их
от родных и друзей, как правило, увозя подальше от дома, случается, что
даже очень далеко. У "мунистов", кроме Нью-Йорка, два центра: уединенное
поместье во Флориде и огромное ранчо в Калифорнии. Как только появляются
новички, начинается система их полной обработки. Последователи Муна
проповедуют его толкование Библии, его божественный принцип, вознося таким
образом Муна в глазах его паствы. Так неустанно, день за днем, новичкам
вдалбливается вероучение Муна, параллельно с этим ежедневное содержание
белка в их скудной пище с каждым разом уменьшается, а содержание углеводов
повышается. Неделя такой обработки, и конечный продукт - либо хиппи, либо
фанатик новой веры. По завершении курса обработки Мун сколачивает из
новообращенных группы, которые отправляются собирать отовсюду средства и
вербуют новых сторонников, вырывая людей из родной среды. Сначала
чем-нибудь приманивают, потом производят промывание мозгов, затем
заставляют работать на себя. Так было и в секте "Харе Кришна", и у "Чад
господних", пока их не изгнали из нашей страны.
  - Да, подготовочка у вас солидная! - заметил Филип.
  - Такая у меня профессия.
  - И вы полагаете, что по этому же образцу действует и "Десятый
крестовый"?
  - С той только разницей, что их новобранцы все куда-то исчезают. Не
видно, чтоб болтались толпами и собирали средства. А это настораживает не
на шутку. Что происходит с этими людьми? Имеет ли связи эта организация с
Билли Карстерсом, с другими подобными?
  - Ну и какие соображения?
  - Пока все расплывчато. Единственное явное свидетельство связи
Карстерса с подобными группами - это то, что название - его идея. Сам он
наживает капитал на сбыте своих книжонок, его Фонд "Пробудись, Америка"
выжимает средства, используя компьютерную печать Тодда.
  - Да-а, - протянул Филип, глядя на груду мятых бумажек на полу. - Для
случая с Хезер ваша картинка вербовки как нельзя подходит. В качестве
объекта для них она годится в самый раз. Разброд в мыслях, причастность к
религии, отрешенность от мира. Друзей почти никаких. Но как могло
случиться, что у "Десятого крестового" есть отделение в Торонто? По всему,
это чисто американская затея...
  - Да бросьте в самом деле! - фыркнула Сара. - А ку-клукс-клан? Он
тоже у нас возник, а клаверны их по всей Канаде. А нацисты? А "Общество
Джона Бэрча"? Из проповедников, что имеют выход на телевидение, трое как
минимум связаны с делишками Билли Карстерса!
  - Вы подкованы дай бог!
  - Говорю вам, - улыбнулась Сара, - тщательность прежде всего! Ну а
сотруднику Библиотеки Конгресса это нетрудно: могу в течение двадцати
минут получить любую справку о любом издании. Даже о том, что выходит в
Канаде. В канадской Национальной библиотеке компьютерная система
аналогична нашей: перекрестные каталоги.
  - Гляжу я на вас, когда вы только отдыхать успеваете! Скажите, вы
успеваете развлекаться?
  Улыбка исчезла; брови сдвинулись. Сара бросила на Филипа косой взгляд.
  - От развлечений на время придется отказаться. Есть кое-что поважнее.
  - А как же ваша служба? - попытался Филип переменить эту скользкую
тему. - Как начальство смотрит на ваши погони?
  - Мне пошли навстречу, дали отпуск, - ответила Сара. Его не хватило,
и я взяла годовой за свой счет. Вернуться обратно всегда смогу. Деньги для
меня не проблема. Отец имел приличное состояние, у меня свой счет в банке.
  Она вздохнула, снова посмотрела на кучу бумажек перед собой.
  - Давайте-ка лучше делом займемся. А то за разговорами мы еще и
первой порции не освоили.
  - Вы ищете что-то конкретное?
  - Я ищу информацию! - бросила Сара, не поднимая головы.

  ***

  Роясь вместе с Сарой в бумажках, Филип впивался жадным взглядом в
смятые листки в надежде уловить хоть какое-нибудь упоминание о Хезер.
Занятие казалось безнадежным, но Баррингтон пока единственная зацепка;
если и здесь ничего, дальше - тупик. Задача Сары, понятно, много проще: ей
главное - отомстить, достаточно просто найти хоть какие-нибудь факты
против "Десятого крестового". С другой стороны, чем больше Филип узнавал
про этот "Поход", тем очевиднее вписывалось в контекст все, что произошло
с Хезер. Если она снова попала к ним в лапы, скорее всего ее прячут в
одном из своих мест. Но в каком, где?
  Возились до полуночи и, перебрав все четыре мешка, выудили лишь
небольшую кучку вызвавших хоть какой-то интерес бумажек. В основном
перечни закупок, какие-то списки. В перечнях-заказах в адрес какой-то
мелкой фирмы в Виргинии издания Библии и всякие религиозные брошюрки.
Среди богословских названий попадались непонятные обозначения.
  - "ТМ-31-210, ТМ-3100-1, М-5-31", похоже на библиотечный шифр, только
такого я никогда не видала, - сказала Сара, рассматривая загадочные знаки.
  - Надо полагать, это тоже книги, потому что стоят в списке литературы.
  - Может, это просто код фирмы? - предположил Филип. Сара покачала
головой, в раздумье покусывая губу.
  - Не знаю... Как будто что-то знакомое, никак не могу вспомнить...
  - Ладно, бог с ним! Тут и еще кое-что есть. В списках оказались
данные посерьезней. Это были распорядки мероприятий на четыре дня недели.
Так как листки были отпечатаны ротаторным способом, легко предположить,
что такой план един и что подобные вручались деятелями "Десятого
крестового" каждому новичку. День начинался в пять утра с побудки и
утренней молитвы в месте, именуемом "Алтарь свободы", потом следовал
"паек", за ним - первое из семи "учебных занятий", которые заполняли весь
день. По вторникам основной темой утренних занятий было "духовное
наставление", дневных - "Христос и Америка" В среду религиозный инструктаж
уступал место политическому. В этот день шли индивидуальные занятия по
следующему плану: 1. Должны ли христиане подчиняться государственным
законам. 2. Свобода и смерть. 3. Угроза свободе. 4. Закон божий. 5.
Принципы господней власти. 6. Сатана и коммунизм. 7. Священная борьба. По
пятницам и субботам распорядок, аналогичный среде: политические занятия
плюс беседы: "Как спасти мир от развратителей малолетних, от порнографии,
от распоясавшихся гомосексуалистов". Филип читал, и ему становилось не по
себе.
  - Господи! - вырвалось у него. - Не может быть, чтоб это всерьез...
  - Какие уж тут шутки! - отозвалась Сара. - Страшнее то, что после
недельного пребывания в эдаком баррингтонском местечке новички начинают
как попугаи, слово в слово, повторять весь этот бред. Газеты писали об
одном двадцатитрехлетнем студенте Йельского университета, стипендиате
Родса. Всего пару недель обработки в Территаунском центре, и он отправился
на улицу торговать цветами, денежки секте собирать. Сун Мюнь Муну!
  - Их же ненависти учат! - воскликнул Филип. Осталось штук двадцать
использованных кредитных талонов на бензин, на каждом штамп "XXI век".
Кроме того, штук пятнадцать желтых продолговатых листочков - отпечатанные
на телепринтере копии. Они-то и привлекли внимание Филипа.
  На шести штамп - НСС РИНОНЕВ, на девяти - КРУУЭСТ/ЭСПКОЛ. Каждый раз
перед текстом - две буквы, однозначный номер, а за ними и вовсе странный
набор букв.
  - "Рино, Невада", - отгадал Филип первое сокращение. - Вы, кажется,
говорили, кто-то из людей Карстерса орудует в Неваде?
  - Сэм Келлер. Его научно-консультативный центр "Орел-один" как раз
находится в Рино.
  - Интересно, что же такое НСС? - размышлял Филип. - На "Орел-один"
вроде не похоже...
  - Ну а КРУУЭСТ/ЭСПКОЛ что значит?
  - Я думаю, это "Крусейд-Уэст, Эспен, Колорадо", - предположил Филип.
  - Думается, это та остановка, на которой мне сходить.
  - В каком смысле?
  Филип закурил очередную, бог весть уже какую сигарету.
  - Я ищу Хезер. Мне незачем углубляться в изучение деятельности
"Десятого крестового". Сначала дорога привела меня в Баррингтон, но ясно,
что Хезер давно оттуда увезли. Видно, на время ей удалось улизнуть из
Баррингтонского монастыря, она успела позвонить в Торонто, съездить в
Вашингтон к отцу и навестить меня в Нью-Йорке. - Он вытянул один из
кредитных талонов на бензин. - Может, выдрала такой талончик,
воспользовалась, - задумчиво произнес он. - Как бы там ни было, а в
Баррингтоне пусто, значит, ее отправили в другое место. Если то, что вы
рассказываете, верно, ее должны упрятать как можно дальше от родных мест.
Большинство телексов из Эспена, туда я и отправлюсь. Если решите, что тут
вам нечего делать, может, махнем вместе? - по-дружески предложил он. Сара
потерла лоб, зевнула.
  - Посмотрим. Отложим до завтра.
  - Намек понял! - с улыбкой сказал Филип. Он встал, с хрустом
расправив суставы, пошел к двери. Подойдя, оглянулся.
  - Спокойной ночи! Сара улыбнулась.
  - Спокойной ночи, мистер Керкленд! Спасибо за такой увлекательный
вечер.
  - Лучше просто Филип... Это вам спасибо.
  - Спокойной ночи, мистер Керкленд! - повторила Сара.
  Филип скривился и вышел, захлопнув за собой дверь. Вздохнул,
отправился к себе в номер по соседству. Разделся, рухнул на постель. Но
сон почему-то не шел.
  Постель казалась слишком мягкой, он лежал, уставившись в ребристый
пластиковый потолок. В голове роились события дня. Филип все пытался
отобрать из шелухи стоящие детали и вскоре уперся в вопрос: с какой стати,
собственно, он за все это взялся? Четвертый десяток, давно пора
образумиться. Еще лет пятнадцать назад - в самый бы раз строить баррикады
с разными хиппи и йиппи или фотоизощряться по колено в воде средь рисовых
полей Вьетнама. Теперь уж годы не те! Вновь и вновь Филип спрашивал себя:
что ему Хезер? Отчего до сих пор не стала безразлична, почему все кажется,
что она так много для него значит? Ничего путного ответить себе он не смог
и, уже погружаясь наконец в свой одинокий сон, почему-то подумал - не
пытается ли он, устремляясь на поиски Хезер, поймать что-то утраченное в
самом себе?
  Ему снилось прошлое и тысячу раз являлся разноликий образ Хезер:
фрагменты жизни в Париже, шум толпы в парижском метро, отсыревшие стены
домов в зимний день, магазинчики на улице Риволи и их безумная с Хезер
любовь. Картины мелькали, чередовались. Филип ворочался, метался по
постели, ему снилась Хезер, возникшая несколько дней назад: нервозно
подрагивали руки, когда она раздевалась; вот всплыло лицо Сары Логан;
потом появился какой-то рыцарь в стальных доспехах: потрясая окровавленным
копьем, он размашисто шагал по зыбкой пустыне из пожелтевших фотографий,
каждая как наяву: "Хезер. Орли, 1971". Только вместо головы у Хезер
окровавленный обрубок, а рядом стоит, скалясь, Нгуен Лоан, шеф полиции из
Сайгона.


                                  Глава 8


  Оба, и Филип, и Сара, проспали до полудня; завтракали поздно в
маленьком буфете при мотеле. Они оказались одни в этом помещении, не
считая усталой официантки, клевавшей носом за столиком в глубине зала.
  - Я обдумала ваше предложение, - сказала Сара, пытаясь разрезать
вилкой жесткую яичницу. - И пришла к выводу, что наш союз не лишен смысла.
  Волосы у нее были снова закручены в пучок на затылке. Филипу все
хотелось протянуть руку, вынуть злополучные шпильки. Одета иначе, чем
вчера, но так же безобразно. Вместо свитера широкая плотная клетчатая
рубаха, заправлена в джинсы, мешковато топорщившиеся на щуплой фигурке.
Как фотограф-профессионал, Филип испытывал досаду: одежда явно портила
прекрасные природные данные. Зачем ей так портить себя, недоумевал он.
Однако решил не углубляться. Девушка ему явно нравилась, но в сложившейся
ситуации чувства придется отринуть.
  Филип откусил кусок тоста, жуя, запил глотком горьковатого кофе с
сахаром. Положил на тарелочку надкусанный тост, взялся за сигарету.
  - Значит, вместе едем в Колорадо?
  Сара подняла на него глаза, снова принялась за яичницу. Осторожно,
чтоб не попало на нее, Филип выпустил сигаретный дым.
  - Едем, - не поднимая глаз, Сара отправила в рот кусок яичницы,
прожевала. - Но с одним условием.
  - С каким? - встрепенулся Филип. Сара откашлялась.
  - Вы поможете мне проникнуть в Баррингтонский монастырь, - еле слышно
произнесла она.
  - Вы что, спятили? - сердито фыркнул Филип. - На черта это вам?
  - Побольше разузнать.
  - Пустое дело! - покачал головой Филип. - Воровать мусор это одно, но
вламываться к ним не советую. Тоже мне, шуточки! А если там сторожевые
псы? Вооруженная охрана? И вообще, это попахивает преступлением, за такое
можно и в тюрьму угодить. Нет уж! Благодарю покорно, в Эспен я еду один.
  - Сдрейфили!
  - Проявляю благоразумие! Ночью я все обдумал до мелочей. Я, красавица
моя, уже столько всего навидался! Теперь меня никто не заставит лезть с
фотоаппаратом под пули, тем более вламываться в чужие владения на том
основании, что какой-то пигалице из Библиотеки Конгресса втемяшилось,
будто ее папашу принудили застрелиться! Я ищу Хезер, а вы меня в тюрьму
толкаете!
  - Я вам не пигалица! - вспылила Сара, со злостью швырнув вилку. - Мне
двадцать семь лет! Я утверждаю, что моего отца шантажировали. А это вам
почище, чем вламываться в чужие владения!
  - Пусть я старый маразматик, но вы слишком много на себя берете!
  - Вы совершенно правы! - припечатала Сара. - Да, я много на себя
беру, потому что никто за меня ничего не сделает. За вас, между прочим,
тоже! Сами ринулись в Торонто, потом сюда, выяснять, что стряслось с вашей
пассией, - тоже ведь действуете в одиночку, потому что никто не желает вас
слушать! Вот и не остается ничего, как брать на себя.
  - Пассия? - взорвался Филип. - Да как вы смеете ее так называть? Это
близкий мне человек, попавший в беду. Вы правы, я действую один. Но это
вовсе не значит, что я должен вламываться в чей-то дом, тем более если ее
там нет!
  - Да прекратите вы! - вырвалось у Сары так громко, что официантка за
дальним столиком вздрогнула, проснулась. - Так что же изволите
предпринять? Может, постучитесь к ним, спросите, не у них ли, не будут ли
любезны передать, чтоб вышла к вам на пару слов? Сами говорите, вас
шарахнули по голове, а с ней и вовсе неизвестно что сделали. Вы думаете, я
экзальтированная идиотка. Полианна "Героиня одноименной повести К.Э.
Портер, синоним человека, все видящего в розовом свете." какая-нибудь,
ради скуки все это затеяла, да? Ну вас к дьяволу, ни под кого я не ряжусь,
какая есть, пусть примитивная серость из Библиотеки Конгресса, но уж, как
хотите, подозреваю, что кто-то довел моего отца до самоубийства! Сама до
смерти боюсь, только ничто меня не остановит, я обязательно дознаюсь, что
за этим кроется!
  - Что-нибудь принести? - спросила, вырастая перед их столиком,
официантка.
  - Спасибо, нет! - бросила Сара. - Сыты! - Она метнула взгляд на
Филипа.
  Официантка снова поплелась к своему посту в дальнем углу буфета.
Филип с Сарой молчали, в тишине буфета слышались лишь приглушенные звуки
кантри-музыки и вестерна, долетавшие из радиоприемника на кухне.
  - Да никакая вы не примитивная серость, - нарушил молчание Филип.
Сара продолжала дуться. - Ладно, согласен! Что бы там ни было, мы оба
влипли в эту дикую историю. Может, вы и правы...
  - Так я могу на вас рассчитывать? - спросила Сара.
  - Стало быть, можете! - Филип улыбнулся. - А как быть с телекамерами
у входа?
  - Я все предусмотрела, - воодушевленно сказала Сара. Щелкнув,
извлекла ручку из нагрудного кармашка, потянулась, взяла салфетку Филипа.
  - Вот! - Она быстро принялась рисовать что-то. - Смотрите!

  ***

  После завтрака, вслед за "триумфом" Сары, Филип выводил свой "форд"
на окраинную улочку Дэнсвилла. Сара предложила вернуться в Баррингтон
кружным путем, чтоб не проезжать мимо монастыря. Они выехали по шоссе
круто в гору Норрис, затем повернули назад, по межштатной магистрали-20
прямо к Баррингтону. По случаю понедельника центр городка оказался забит
машинами и автобусами туристов, обитателей палаток и жителей коттеджей,
которые приехали за провиантом на неделю. Будучи без фотоаппарата как без
рук, Филип имел при себе легонький "Канон F-1" без автоматической
перемотки. Прикупил к нему несколько штук высокочувствительной пленки
"Эктахром-160", прикинув, что придется выдержку устанавливать заранее,
чтоб не пользоваться в темноте яркой вспышкой.
  - Я-то хороша! - пробормотала Сара, восхищенно глядя на фотоаппарат.
  - И в голову не пришло фотографировать улики.
  - Доказательство - лучше не бывает! - заверил Филип. - Поделюсь с
вами уловом.
  Он купил себе темный пуловер и плотные штаны; из одежды у него ничего
с собой не было, тем более из экипировки вора-домушника. Весь день Филип
потешался над отчаянностью их затеи, но ближе к вечеру собственные шутки
стали мало-помалу приобретать зловещий оттенок. В половине восьмого зашли
в "Бар Тоби", поужинали; когда совсем стемнело, выехали на "триумфе" из
города, взяв курс на Ливонию.
  К счастью, заправочная станция неподалеку от монастыря снова
оказалась закрыта. "Триумф" припарковался за нею. Филип с Сарой кинулись
бегом назад, через шоссе И вверх по холму; укрылись, присев под деревьями
справа от въезда.
  - И что теперь? - спросил Филип, не видя Сары в кромешной тьме.
Тишина, слышны только ночные звуки: слабое потрескивание ветвей, дуновение
ветерка и еще собственное прерывистое дыхание. Мягкая, мшистая земля под
ладонью отдавала сыростью, Филип ощутил, как холод пробирается под свитер,
под рубашку.
  - Пошли вверх, обойдем монастырь с тыла, - еле слышно распорядилась
Сара. - Я уже обходила, только подъезжала с другой стороны. Почти все окна
со стороны фасада, меньше риска, что кто-то наблюдает.
  - Точно знаете, что в монастыре никого? - спросил Филип, чувствуя,
как его охватывает дрожь.
  - Вроде никого, - сказала Сара где-то рядом. - Я считаю, что
автофургон с новичками только завтра прибудет. Понедельник у них как бы
выпадает из графика. Занятия со вторника по воскресенье.
  - А зачем тогда телекамеры? - нервно спросил Филип. - Может, и охрана
есть?
  - Нет! - заверила Сара. - Я бы заметила. Здесь не остается ни единой
машины. Наверно, просто видеозапись включают. В общем, сегодняшний вечер
единственный, когда тут никого.
  - Дай-то бог! - пробормотал Филип.
  - Пошли! - оборвала его Сара. - Время теряем.
  - Ведите, - сказал Филип. - Вы тут все знаете. Легкой тенью в ночной
темноте Сара скользнула вверх по склону. Филип старался не отставать.
Взбираться было нетрудно, через несколько минут они уже достигли вершины и
двинулись по извилистой бровке назад, к тылу монастыря. Деревья стали
редеть, и внезапно среди листвы возникло здание, контур которого
высвечивался зависшим над крышей тусклым полумесяцем. При выходе из чащи
Сара остановилась. Монастырь был прямо под холмом, на котором они стояли.
Пригибаясь к земле, Сара перебежала туда, откуда левый угол стены
находился всего метрах в ста. Впервые Филип мог разглядеть владение, в
которое предстояло проникнуть. Прямоугольное четырехэтажное здание с
тусклым старинным куполом, эдакий рафинированный оплот просвещения.
  - Вон они! - шепнула Сара, указывая пальцем. - Как я и говорила,
шесть камер, но опасаться следует только угловых. Та, что на переднем
углу, кажется, неисправна; не движется. А та, что с ближнего к нам угла,
каждые полминуты поворачивается на сто восемьдесят градусов. Значит, если
одна не работает, у нас есть примерно пятьдесят секунд, чтобы добежать до
угла. Там окажемся в слепом пятне.
  - Если только это не широкоуголки... - пробормотал Филип.
  - Этого я не учла! - с досадой сказала Сара. - А, ладно! Все равно
темно.
  - А инфракрасные лучи? Вряд ли ночью их камеры работают в обычном
режиме: человеческое тело излучает...
  - Да прекратите вы! - цыкнула на него Сара. - Чего вы меня пугаете?
  Филип пожал плечами.
  - Сами сказали, там никого не должно быть, чего ж переполошились? -
Посмотрел вперед, где в конце огромной подстриженной лужайки возвышался
монастырь. - Сотку за пятнадцать секунд, - пробурчал он себе под нос. -
Было время, бегал за десять, только лет пятнадцать назад. - Обернулся к
Cape:
  - Я готов, когда побежим?
  Не отрывая глаз от бинокля, она кивнула. Через мгновение шепотом
произнесла:
  - Ухватила! Когда камера полностью отворачивается, в ней что-то
мерцает, отражается, должно быть. Когда отъедет в следующий раз - побежим.
Я скажу "Пошел!"
  - Ладно!
  Филип ощутил легкий приступ тошноты и то знакомое чувство, с каким
каждый раз отправлялся в вертолетные рейды во Вьетнаме. Пьянящая до жути,
неукротимая страсть вперед. "Зуд: давай-давай!" - говаривал у них один
рядовой первого класса "Солдатское звание в армии США: выше рядового, ниже
капрала.", в прошлом студент-филолог, цитируя при этом Шекспира: "О будь
конец всему концом, все кончить могли б мы разом!" "В. Шекспир, "Макбет",
акт. 1, сцена VII, пер. Ю. Корнеева." Парня разорвало на месте, едва он
взялся за крышку кастрюли на оставленном вьетконговцами продовольственном
складе.
  - Вот! - полоснул по ушам громкий шепот Сары. Швырнув наземь бинокль,
она кинулась вперед по траве, прямо к углу монастыря. Застигнутый
врасплох, Филип что есть силы рванул следом, так что сердце выскакивало из
груди, стремясь успеть, пока око камеры не развернулось на него. Он бежал,
считая про себя: при счете "тысяча тринадцать" рывком прыгнул к углу,
наскочив на Сару, которая уже притаилась на корточках у гранитного цоколя.
  - Вы же сказали "Вот!", а не "Пошел!", - зашептал Филип.
  - Ш-ш-ш! - прошипела Сара.
  - Теперь куда? - Сердце у Филипа уже не билось так отчаянно, только
жгучий пот тек от подмышек по бокам.
  - Не слыхали, что ли? - понизив голос, раздраженно сказала Сара. - Я
же сказала, лезем через окна!
  - Ага...
  Сара выпрямилась, вжимаясь спиной в стену, прокралась, обогнув угол,
к торцевой стене. Припадая затылком к стене, Филип последовал за ней. Над
ними вдоль торца здания к углу, за которым открывался фасад, шло пять
окон. Сара остановилась посредине. Это место было темнее других.
  - Подсадите!
  Сцепив пальцы замком, Филип подставил Саре руки. Она стала ногой в
кроссовке, Филип поднялся и, выпрямившись, приподнял Сару, развернув так,
чтобы она оказалась лицом к окну. Сара потянулась к подоконнику, Филип
принял ее на плечи, поднял руки, поддерживая и ощущая мягкую упругость ее
бедер. Под мешковатыми джинсами жило сильное, стройное тело. Во тьме
послышался легкий щелчок, через мгновение плечи Филипа утратили тяжесть.
Он повернулся к стене, вытянул шею, вглядываясь вверх: ноги Сары мелькнули
в окне, скрылись. Возникло лицо - бледный овал в кромешной тьме окна.
  - Между цоколем и кладкой уступ, - сообщила она. - Станьте носком, я
подтащу.
  И протянула руки. Проведя по стене пальцами, Филип обнаружил
небольшой уступ между гранитом и кладкой. Отошел, разбежался, подпрыгнул,
целясь носком в уступ и выбросив вверх руки. Почувствовал, как Сара
подхватила руки, и вот уже уперся ладонями в подоконник. Сопя, подтянулся,
перемахнул внутрь. Огляделся. Они находились в помещении, похожем на
класс. Напротив черной, во всю стену, доски, ряды допотопных парт. Темно,
слабый свет едва проникал снаружи из раскрытого Сарой окна. Порывшись в
карманах джинсов, она извлекла фонарик, который купила в Баррингтоне, пока
Филип обзаводился пленкой. Щелкнула кнопкой, на пол упала тонкая нить
света.
  - Пошли! - шепнула Сара. - Ничего интересного. Ведомый лучом, Филип
двинулся за Сарой к двери, чутко вслушиваясь: не выдаст ли чем себя
возможная охрана. Тихо. Только старые доски поскрипывали под ногами.
  Выйдя из комнаты, Филип с Сарой оказались в огромном, до половины
стен обшитом панелями коридоре. Он был узок и, похоже, тянулся через все
здание. Вдоль него равномерно шли двери. Пройдя несколько шагов, Филип
остановился.
  - Только на этом этаже штук пятнадцать дверей! В какую войдем? Не
рыскать же тут всю ночь.
  - Это второй этаж! - шепотом сказала Сара. - Спустимся вниз. Там
могут быть канцелярские помещения.
  С полчаса проплутали во мраке, пока не набрели на то, что искали. На
первом этаже, почти у вестибюля, сбоку от центральной лестницы обнаружили
закрытую дверь какого-то кабинета. На двери написанная от руки табличка:
"СОАО/Н-Й".
  - Что бы это могло значить? - пробормотала Сара.
  - Подобное буквенное сочетание попадалось в тех закодированных
бумажках, - заметил Филип. - Может, должность, звание. Как в военной
номенклатуре - ГТВС.
  - Чего-чего?
  - Главнокомандующий Тихоокеанскими вооруженными силами, - пояснил
Филип. - Не исключено, что "СОАО" из той же оперы.
  - Неважно! - сказала Сара. - Как проникнуть туда, вот в чем вопрос.
  - Дайте-ка фонарь! - попросил Филип.
  Сара протянула ему фонарик. Филип нагнулся, разглядывая замок. Ничего
особенного, старый, цельнометаллический. С такими ему тысячу раз
приходилось иметь дело, почти везде встречаются. Чудно. С одной стороны,
дорогие телекамеры, с другой - дешевые замки...
  - Заколочку одну...
  - Это что, юмор?
  Филип покачал головой, протянул руку.
  - Дайте заколку!
  Сара потянулась, вынула заколку из волос. Филип вставил ее в щель.
Поковырял, и замок щелкнул. Филип, довольный как мальчишка, выпрямился.
  - Колоссально! - Сара перевела восхищенный взгляд с двери на Филипа,
будто перед ней стоял по меньшей мере Гарри Гудини "Известный
фокусник-мистификатор начала XX века, один из героев романа Э. Л. Доктороу
"Рэгтайм".".
  - В Манхаттане живу! - усмехнулся Филип. - У нас иначе нельзя...
  - Войдем?
  Скинув с плеча легкую нейлоновую сумку на ремне, Сара пошарила,
вынула фотоаппарат Филипа, подала ему. Они прошли внутрь кабинета. Сара
обвела комнату лучом фонарика. Большой письменный стол, телефон, рядами
канцелярские шкафы. Больше ничего.
  - Окон нет, - сказал Филип. - Прикроем дверь, можно свет включить.
  Он закрыл дверь, проследив, чтоб не захлопнулась. Сара нащупала
выключатель. С треском начала разгораться неоновая панель на потолке,
освещая комнату. Взломщики заморгали от яркого света. Когда привыкли
глаза, Филип несколько раз щелкнул "каноном", чтоб запечатлеть место. Сара
разглядывала канцелярские шкафы.
  - Тут уж заколкой никак не обойдешься, - произнесла она.
  Филип подошел. Шкафчики новенькие, с единым добротным внутренним
замком-засовом.
  - Вы не против, если о нашем визите станет известно? - спросил Филип.
  - Чего уж тут, все равно увидят открытое окно, если мы, конечно, не
закроем его уходя. А что?
  - Семь бед, один ответ!
  Отступив на шаг, Филип со всего маху пнул ногой нижний ящик одной из
стоек. На металлической поверхности осталась глубокая вмятина.
  - Попробуйте теперь. Вся секция должна открыться. Сара потянула
верхний ящик, и он легко подался.
  - Ну вы и мастак! - произнесла она, потрясенная эффектом.
  - Довелось участвовать в одном рейде, в самом конце войны. Именно так
морские пехотинцы взламывали посольские картотеки, когда на крышу садились
вьетконговские вертолеты. Где уж тут ключ искать...
  - Послушаешь вас, я всю жизнь прожила под стеклянным колпаком.
  - Вплоть до этого самого момента! - рассмеялся Филип. - А ну,
посмотрим, что там в ящиках.
  Они вынули по стопке папок, перенесли на письменный стол. Перелистав,
Сара быстро определила:
  - Это досье! Персональные дела. Значит, они собирают сведения о тех,
кто к ним попадает.
  - Вот послушайте! - Филип стал читать наугад:
  - "Мартин, Джеймс Талбот, 24 года, м-м-м.., образование..,
родители..." Так... Вот! На шестой странице: "На третий день объект
согласился подвергнуться очищению. В присутствии Джонсона, А.Л.К.,
Балтимор. Объект сознался, что состоял в гомосексуальной связи с соседом
по университетскому общежитию Майклом Лэттимером, происходила несколько
раз в течение года, но в дальнейшем не возобновлялась. ПЦН". - Филип
сдвинул брови. - Что бы это значило...
  - Я знаю, - сказала Сара. - Мелькает в таможенных декларациях. ПЦН -
"практической ценности не имеет".
  - Ох и любит эта публика всякие сокращения! - отметил Филип. Он
взялся за очередную папку, время от времени щелкая фотоаппаратом. -
Первосортный материал для шантажа!
  Сара, стоявшая напротив, подняла глаза.
  - Эта процедура так называемого "очищения" попросту исповедование без
участия священника, или же в роли такового выступает какой-нибудь
"А.Л.К.", или вот: "Л.Дж.Л.". Сначала новичка обрабатывают, чтоб размяк,
затем заставляют покаяться в своих грехах, но таинство исповеди при этом
отнюдь не соблюдается, все фиксируется документально. Ужас!
  - Какая низость! - тихо сказал Филип. - Они не гнушаются копаться во
всякой грязи, выспрашивают имена. В каждой такой папке есть материален и
на тех, с кем имел связь этот "объект". В голове не укладывается!..
  Тут оба встрепенулись, замерли: из-за двери донесся приглушенный шум.
  - Что это? - прошептала Сара.
  - Не знаю.., не понял.., будто дверца машины стукнула. Гасите свет!
  Сара поспешно прокралась на цыпочках к двери, щелкнула выключателем.
Комната погрузилась во тьму. Сара слегка приоткрыла дверь, выглянула.
Филип встал у нее за спиной. Кто-то отпирал парадный вход, от которого их
отделяли большой вестибюль и лесенка в пять ступенек. Дверь открылась, и в
просвете возникла покрытая гравием дорожка у входа. На ней автофургон. В
ночном сумраке в просвете возник мужской силуэт, за ним из фургона
выбиралось по очереди человек пять-шесть.
  - О господи! - выдохнул Филип. - Вы же сказали, раньше утра они не
заявятся!
  - Значит, что-то поменялось! - еле слышно прошептала Сара.
  Филип ощутил, как во рту стало сухо, будто в пустыне. И тут эхом
через вестибюль до них долетел мужской голос. Человек у входа приказывал
кому-то:
  - Оруженосец, отвести всех в спальный отсек. Если понадоблюсь, я в
кабинете.
  Высокий детина в светлых штанах и темной куртке повел вышедших из
фургона новобранцев вверх по лестнице. Как только они скрылись, человек у
двери, который был ростом пониже, но одет так же, направился к кабинету.
  - Что делать? - запаниковала Сара.
  - Ш-ш-ш! - Филип оттянул ее от двери, закрыл, стал наготове. Щелкнул
замок, дверь открылась. Через мгновение в комнате вновь вспыхнул свет. Со
всей силы Филип ударил жмурившегося от яркого света человека снизу кулаком
в подбородок. Раздался резкий хруст челюстей, Филип немедленно двинул
незнакомца кулаком прямо в физиономию. Из носа брызнула кровь. Человек
моргнул, глаза закатились, он стал оседать на пол. Филип подхватил,
опустил, чтоб избежать стука. Мигом стянул с него куртку, надел на себя,
отметив беглым взглядом небольшую эмблему на груди: точно такой знак
рисовала вчера Сара. Не сводя глаз с распластанного на полу малого,
потушил свет.
  - Уходим! - шепнул он Cape. - За мной!
  Тихонько приоткрыв дверь, он оглядел все снаружи - нет ли кого, -
махнул Саре. Они вышли в вестибюль, с верхнего этажа доносились голоса.
Приложив палец к губам, Филип двинулся к лестнице, спускавшейся к дверям.
Меньше чем через минуту оба окунулись в ночную прохладу. Сара метнулась
было назад, закрыть окно, но Филип удержал, положив руку на плечо.
  - Времени нет! Идем напрямик! - Он махнул рукой вперед, где
расстилалась огромная, спускавшаяся под уклон лужайка. Хоть бы у второго
охранника не оказалось оружия; подстрелить их посреди лужайки плевое дело!
Филип оглянулся на слепые, занавешенные окна, кинулся к грузовику. Дернул
дверцу, провел рукой под приборной доской, захватил в пригоршню и рванул
все проводки.
  - Теперь далеко не уедут! - еле слышно бросил он Саре. Тронул за
локоть, подтолкнул вперед. - А ну, что есть духу! - сказал он громким
шепотом.
  Сара бросилась бежать, Филип следом, то и дело оборачиваясь на бегу.
  За ними никто не гнался. Добежали до шоссе, в легких кололо от боли,
пересекли; скорее к заправочной станции! Вскочили в "триумф": тут Филип со
страху подумал было, что Сара потеряла ключ. Но нет, ключ нашелся, она
включила зажигание, движок затарахтел. Налегая на руль, Сара развернула
машину, переключила скорость и рванула вперед по темному шоссе. Через
несколько секунд мимо промелькнул черный силуэт монастыря, и машина
понеслась вперед, в темноту, в относительную безопасность - к мотелю.
  Филип откинулся на высокую спинку сиденья с подголовником, сердце
отчаянно билось, дыханье не подчинялось ему.
  - Ну все, - проговорил он, - вот оно, и покушение на частную
собственность, да со взломом, да с нападением на владельца... Состоялось,
вляпались мы с тобой, зайчик, по самые по уши!


                                  ЧАСТЬ II


  ТОЛКОВАТЕЛИ СВЯЩЕННОГО ПИСАНИЯ


                                  Глава 9


  В ту же ночь Сара с Филипом выехали из мотеля. Негромкий стрекот
"триумфа" раскатистым эхом летел меж невысоких холмов, среди лесистых
равнин, между небольших городков со спящими домишками, мелькавшими в
темноте. Держали точно на юг, стремясь поскорее оставить монастырь далеко
позади. Доехав до Бата, сначала свернули на запад, потом на север,
устремившись по пустому шоссе к Дэнсвиллу на Дженесэо. К рассвету уже
достигли Буффало; в городе задержались недолго, перекусили на автостоянке
для грузовиков и справились, летают ли из Буффало самолеты на Эспен.
Выяснилось, что первый удобный рейс только в полдень; и чтобы не торчать
долго на одном месте, было решено снова пуститься в путь, пересечь границу
Канады в районе Ниагарского водопада, затем, обогнув озеро Онтарио,
направиться в Торонто. Просмотрев в Буффало расписание авиалиний, Филип
отметил, что в семь тридцать утра из Торонто в Денвер через Чикаго
вылетает самолет американской авиакомпании. Бросив "триумф" на стоянке при
аэропортовской гостинице, они успели за десять минут до отлета купить
билеты. Рейс 727 прибывал в Денвер в одиннадцать двадцать по тамошнему
времени; из Денвера днем можно лететь местной авиалинией в Эспен.
  За многочасовое путешествие Филип не терял времени даром,
расспрашивал Сару Логан, выуживая из глубин ее поистине энциклопедических
познаний все, что помогало ему полностью осмыслить ситуацию, в которой они
находятся.
  - Ну и мерзкую картинку вы обрисовали, - сказал Филип, едва зажглась
надпись "Пристегнуть ремни!" перед посадкой в "Стэплтон Интернэшнл",
аэропорту Денвера.
  Сара, глаза которой слипались от усталости и бессонной ночи,
встрепенулась.
  - Под стать той, что была в Германии, когда к власти пришли нацисты!
  - Снова за старое! Вам не кажется, что сравнение явно преувеличено?
  - Не кажется! - буркнула Сара. - Все то же. Рост инфляции,
безработица, утрата национального престижа, беспомощный, раздутый
правительственный аппарат, экономический спад. Гитлер нашел для немцев
способ выхода агрессивных эмоций, создал штурмовиков СД, позже СС.
Карстерс преподносит нам "Десятый крестовый".
  - Пожалуй, звучит мелодраматически, - заметил Филип.
  - Именно, вы точно подметили! Наша родная страна обожает смаковать
всякие истории с Лаверном, Ширли, из жизни кинозвезд. Мы так любим
мелодраму! На том же сыграли нацисты. Вспомните, с чего в Германии пошли
штурмовики - со сборища безработных в пивной!
  - Меня волнует только судьба Хезер, - нервозно бросил Филип.
  Самолет пошел на снижение, и в иллюминаторе показалась длинная,
уходящая вдаль к западу складчатая гряда Скалистых гор.
  - Не удивляйтесь потом, если опять столкнетесь с неожиданностями... -
задумчиво сказала Сара.
  Лайнер благополучно приземлился, и уже через несколько минут усталые
путешественники садились в хлипкий самолетик местной линии, на котором и
предстояло лететь из Денвера в Эспен. Пережив недолгую болтанку к сердцу
тонувшей в облаках горной страны, они прибыли наконец на место. Филип взял
напрокат машину, раздобыл карту автомобильных дорог, и они покатили к
находившемуся в нескольких километрах от аэропорта городку,
располагавшемуся у подножия горы Снежники и Эспенских гор. Гигантские
склоны плотным ковром покрывали леса, иссеченные сверху донизу
ярко-зелеными лыжными трассами.
  Колорадский городок Эспен раскинулся в длинной, петляющей горной
долине на высоте более 2400 метров над уровнем моря. Основанный в 1879
году, он первоначально звался Ют-Сити. Тогда казалось, будущее городка
обеспечено на многие годы, поскольку в горах обнаружили крупнейшее в мире
месторождение серебра. Однако его серебряный век продлился всего лет
пятнадцать: все кончилось, как только Соединенные Штаты приняли в 1893
году единый золотой стандарт. В эпоху расцвета по улицам Эспена бегали
трамваи; раньше, чем в прочих городах штата, тут появилось электричество,
город имел больше десятка роскошных отелей, оперу, а население доходило до
двенадцати тысяч. Но бум иссяк, и к концу 1895 года население Эспена упало
до шестисот человек.
  В 1945 году началось чудесное возрождение городка благодаря Уолтеру
Пепке, бизнесмену из Чикаго, большому поклоннику Гете, умудрившемуся
сподвигнуть Гетевское общество из Франкфурта отпраздновать двухсотлетний
юбилей писателя в Эспене. С этого момента дальнейший исторический путь
городка был устлан розами; медленно, но неуклонно Эспен возрождался к
жизни. Начали приезжать горнолыжники, затем в Эспене состоялась
конференция мастеров дизайна, позже фестиваль музыки. К концу семидесятых
уже больше трехсот тысяч туристов ежегодно вливали свои средства в казну
городка. Население подскочило до шести тысяч.
  - Почему в качестве своего пункта на Западе "Крестовый поход" избрал
именно Эспен? - размышлял вслух Филип, когда они, увязнув в пробке,
еле-еле тащились по главной улице к отелю "Джером". - Почему не Денвер или
еще какой-нибудь город покрупнее?
  - Эспен вполне в их стиле, - сказала Сара и от души зевнула. - Полно
приезжих, и все с деньгами. Сподвижники Муна, "Харе Кришна", "Чада
господни" - все они действуют на один лад. Их всегда можно встретить в
аэропорту, где многолюдно. Или грешников подлавливают. Мунисты, скажем,
вечно крутятся у винных лавок. Эспен - прибежище любителей порока, тут и
недозволенные страстишки, и наркомания, и пьянка; не исключено, что
"крестоносцы" здесь имеют свой денежный куш, очищая совесть публике перед
тем, как ей впасть во грех.
  - Да вам известна вся их подноготная! - воскликнул Филип. - Вы прямо
ходячая энциклопедия по сектам.
  - - Если бы! - пробормотала Сара. - То, что мы нашли в Биррингтоне,
подтвердило мои начальные подозрения: этот народец копит материал для
прямого шантажа, именно так они избавились от моего отца. Но настоящих
доказательств у меня нет, нельзя же подавать в суд на основании одних
догадок и измышлений! Вам легче, вам только бы свою девушку отыскать.
Остальное - сверх программы, ну разве что материал для фото на весь
разворот "Нью-Йорк тайме". Может, Пулитцера дадут, - невесело сказала она.
  - Да за кого вы меня принимаете?!
  - Ни за кого... - Сара вздохнула. - Просто я очень, очень устала...
  Наконец подъехали к отелю - одной из главных достопримечательностей
Эспена, добротному четырехэтажному кирпичному зданию периода расцвета
серебряной лихорадки. К счастью, туристический сезон завершался, нашлись
свободные номера. Взяв ключи, они направились в бар, отделанный в духе
баров Сан-Франциско, чтоб обсудить заодно план действий на остаток дня. В
баре оказалось пусто, лишь в самой глубине какой-то одинокий обшарпанный
клиент прильнул к стойке, цедя пиво из жестянки и кидая угрюмые взгляды
вверх, на огромный экран цветного телевизора, укрепленного на узкой
подставке у потолка: передавали бейсбольный матч.
  Сара с Филипом сели в отдельную кабинку, заказали пиво. Официантка с
унылой физиономией отошла, и Сара спросила:
  - А вы чем займетесь, пока я буду предаваться сладкому сну праведницы?
  - Хочу набрести на "крестоносцев". Вернее, дать им себя подловить.
  - Зачем это вам? У меня уже нет сил думать, разгадывать ваши
намерения. - Не вы ли утверждали, что "Десятый крестовый" рассылает своих
членов клянчить средства? Вот я и хочу, если повезет, войти с ними в
контакт.
  - Они ходят по двое, - сказала Сара. - И все же я не пойму, зачем?
  - Представим, что Хезер в Эспене, не вламываться же мне к ним со
словами, что приехал отвезти ее к отцу! Единственный шанс проникнуть к ним
- дать себя завербовать. Иного пути я не вижу.
  - Но ведь это очень рискованно! - нахмурилась Сара. - Что, если они
узнают, кто вы? Я уж не говорю о том, что вас могут подвергнуть особой
обработке.
  - Как-нибудь выдержу напор библейской проповеди! - усмехнулся Филип.
  - Вы идиот, если в этом видите самое страшное! - взорвалась Сара. - У
них такие методы, перед которыми меркнет изощренность всех времен и
народов.
  - Тронут вашим участием, - отозвался Филип. - Ничего, авось обойдется.
  - Значит, решили... - Сара как-то странно на него взглянула, во
взгляде слились досада, гнев, усталость. - Что ж, тогда.., тогда будьте
осторожны, хорошо?
  - Не волнуйтесь! - успокоил ее Филип. - Лезть на рожон не буду. - Он
подался вперед, похлопал ее по руке. Сара тотчас отдернула руку,
схватилась за стакан с пивом.
  Делая вид, что не заметил ее реакции, Филип взглянул на часы. Чуть
больше двух по местному времени.
  - Встречаемся в шесть, здесь же. Хорошо?
  - Ладно! - кивнула Сара.
  Шагнув из кабинки, Филип вытащил из кармана джинсов смятую
пятидолларовую бумажку, положил на столик. Повернулся и вышел из
притемненного бара.

  ***

  Оказавшись на улице, Филип задержался посреди широкого тротуара,
осмотрелся, оценивая обстановку. Небо над головой было блеклое,
водянисто-голубое; темно-зеленые, крутые склоны гор вставали со всех
сторон неприступными преградами. Обозревая городок, Филип отметил, что,
несмотря на близость гор, аналогичного стремления к высоте в зданиях не
наблюдалось: все в основном двухэтажные, выше четырехэтажных не видно.
Взгляд Филипа остановился на указателе названия улицы, из которого
явствовало, что стоит он на Купер-стрит. Судя по обилию пешеходов и
огромному количеству припаркованных углом машин, она и есть центральная
улица Эспена.
  Филип неторопливо пошел по тротуару, то и дело останавливаясь,
вглядываясь в изысканное оформление какой-нибудь витрины и стараясь
производить вид праздношатающегося человека без определенных занятий,
который в данный момент на мели и потому ему суждено спать под открытым
небом и есть даровую похлебку. И, видно, неплохо удалось вжиться в образ:
пройдя всего квартал от отеля, остановившись у светофора в ожидании
зеленого сигнала, Филип заметил, как прямо к нему с противоположного угла
улицы едет голубой "сааб". Он не сразу понял, что это экзотический
автомобиль - здешняя полицейская машина. Полицейский за рулем, по виду
одних с Филипом лет, длинноволосый, с роскошными усами, оглядел его с
головы до ног; Филип почти зрительно ощутил, как задвигались у того в
мозгу шестеренки, и весь напрягся, пережидая, пока машина проедет мимо.
Зажегся зеленый, "сааб" тронулся через перекресток. Филип перешел на
другую сторону и, облегченно переводя дыхание, почувствовал, как кольнуло
внутри - не от перепада ли высот? Разреженный воздух, усталость, пиво,
выпитое в баре, - от всего этого вдруг закружилась голова, и тут Филипу
подумалось: что если Сара права, может, не стоит ему в таком состоянии
выходить на "крестоносцев"?
  Он прогуливался еще минут десять и вот очутился перед ресторанчиком
под вывеской "Копье", внешне в стиле шестидесятых. Остановился прочесть
объявления, пришпиленные к доске у входа. И снова убедился, что в оценке
Сары немало истины: сказать, что Эспен - город свободных нравов, было бы
явной недооценкой существующего.

  "Большое веселье у "Рыжего Рори".
  Бесплатное ложе, выпивка тоже.
  Наркотики с собой".

  "Две подружки намылились
В Миннеаполис; на конец августа.
  Колеса ваши - услуги наши!"

  "Тед! Карла подхватила болячку.
  Насчет подробностей звони Дана", -

  Прочел Филип. Повернулся было идти прочь и замер: на него огромными
голубыми глазами предупредительно смотрела молодая миловидная женщина;
белокурые пряди по плечам. Темно-синий жакет, темно-синяя плиссированная
юбка, белая блузка. На нагрудном кармашке жакета значок - щит с
красно-бело-черным знаком "Десятого крестового". Рядом высокий парень лет
двадцати пяти, тоже белокурый, та же предупредительность во взгляде. Та же
сине-белая форма.
  - Что ищешь, дружище? - спросил парень. По лицу скользнула улыбка,
как показалось Филипу, деланная. Снова входя в роль, Филип повел плечами,
бросил:
  - Мое дело!
  - Приезжий? - спросила девица на одной ноте, почти без выражения.
  - Ну! - отозвался Филип.
  Эти двое подступили слишком близко. Филип попятился, уперся спиной в
доску объявлений.
  - Послушайте, если вам деньги нужны, так ошиблись адресом. Вы, видно,
из "фанатов Иисусовых", нет? Снова та же улыбочка. Парень мотнул головой.
  - Подымай выше! Из соцобеспечения скорее...
  - Честно? - Парню врать, видно, не впервой. - А я думал, мормоны
какие-нибудь...
  - Мы из "Десятого крестового", - сказала девица, снова вплотную
подступая к Филипу. Теперь деваться было некуда. От "крестоноски" пахло
туалетным мылом. - Наша организация из сферы бытовой помощи. Ходим, ищем
по городу таких, кому нужно помочь.
  - Помочь? - Филип попытался придать тону недоверие. Чем же?
  - Деньгами, пищей, одеждой, ночлегом. Все к твоим услугам! - сказал
парень.
  Его спутница кивнула, одарив Филипа лучезарным взглядом.
  - Ну, а что взамен? - спросил Филип, сочтя, что будет правдоподобней,
если он выкажет неуступчивость.
  - Ничего, - сказала девица. - У нас за городом в "Зубчатой вершине"
есть ранчо; заезд на три дня. Отвезем, хорошо накормим, поможем прикинуть
дальнейшие планы, глядишь, и надежды какие появятся. И вообще у нас там
скучать не дадут.
  - Вот-вот, только мне с вами развлекаться! - изобразил Филип горькую
ухмылочку. - А может, врете, может, с дурацкими проповедями лезть станете?
  Парень засмеялся.
  - "Десятый крестовый" - это тебе не библейские сказки, мы прежде
всего заботимся о том, чтобы вернуть времена старой доброй Америки, идеалы
нашей Конституции.
  - И когда у вас очередной заезд? - спросил Филип. - На случай, если
надумаю...
  - У нас все лето заезды, - вставила молодая девица. - Каждый вечер в
семь подъезжает автофургон. Отвозит желающих к нам на ранчо.
  - И куда это?
  - Куда фургон подъезжает? - переспросила девица. Филип кивнул.
  - Прямо сюда, к ресторану. Мы подъезжаем, где самая пьянь толчется,
но здешним пьяницам на нас наплевать. Видят, что мы своим делом заняты. -
Она помолчала, потом широко улыбнулась, показывая зубы. - Очень будем
ждать!
  - Давай-ка, стоит отключиться! - подхватил парень. Девица снова
улыбнулась, подалась еще ближе, положила ладонь на плечо Филипу.
  - Очень просим! - ласково проговорила она. От ее прикосновения, от
этого нежного, обволакивающего взгляда Филип, вопреки всем
предостережениям Сары, чуть не позабыл обо всем.
  - Я подумаю, - выдавил он наконец дрогнувшим голосом. Девица
отступила, парень тут же включил свою автоматическую улыбку.
  - И на том спасибо! - сказал он. - Значит, ждем вечером!
  Филип кивнул, повернулся и пошел дальше по Купер-стрит. Прошел метров
сто, остановился, сделав вид, что смотрит в витрину какого-то спортивного
магазина. Боковым зрением он видел, как двое из "Крестового" удалялись в
противоположном направлении. Филип стоял и следил: те отошли еще метров на
пятьдесят, тогда он двинулся за ними. Видел, как они нырнули в толпу
праздношатающихся туристов, подошли к какому-то мужчине в ослепительно
белом теннисном костюме, выходившему из винного магазина с бутылкой в
пакете. Стоило ему лишь ступить на тротуар, оба "крестоносца" взяли его в
оборот. Девица подступила первой, остановила, положив руку на плечо.
Притаившись под тентом витрины, Филип наблюдал.
  Парень стал что-то проникновенно говорить, потом что-то отрывисто
сказала девица. Через секунду человек в белом полез в задний карман брюк,
потом, зажав под мышкой пакет с бутылкой, вынул из бумажника купюру.
Протянул девице-"крестоноске", все трое раскланялись, и парочка двинулась
дальше. Человек с бутылкой некоторое время глядел им вслед, потом
направился к ярко-желтой спортивной машине с откидным верхом.
  Филип хмуро смотрел, как "крестоносцы" удаляются в толпе прохожих.
Ясно: у них две заботы - вербовка, с которой подъехали к нему, и сбор
средств. Интересно, что тот парень наплел человеку с бутылкой? Впрочем,
какая разница: Филип добился, чего хотел - он может проникнуть в "Десятый
крестовый".
  Он пошел обратно по Купер-стрит к "Джерому". По пути искал глазами
фотомагазин. Уж если решил заделаться шпионом, надо действовать по
правилам. Хоть и был у него захваченный из Нью-Йорка "канон", однако Филип
понимал, вряд ли "крестоносцы" поощряют пытливое любопытство новичков к
своим достопримечательностям. Надо иметь при себе что-то совсем,
маленькое, сунул в карман, и все. За квартал до гостиницы мелькнула
витрина с рекламой "кодака". Филип завернул в магазин. И только вошел,
почувствовал, что выходить не хочется: перед ним открылся заповедный мир,
мечта любого фотографа - выставка новейшей аппаратуры и хранилище музейных
редкостей. По прилавкам и вдоль стен полки заставлены всякой всячиной - от
новейшей японской видеоаппаратуры до гигантского однорельсового аппарата
"пецваль" образца эдак 1888 года. Тут стоял даже "мик-а-матик",
длиннофокусный аппарат в виде головки Микки Мауса. Словом, такой
диковинный магазинчик мог сохраниться разве что в Нью-Йорке, городе с
населением в пятнадцать миллионов, или в таком вот Эспене, где покупатели,
как правило, народ богатый и пресыщенный.
  Владелец, уже немолодой человек в вдвинутой на затылок помятой шляпе
"стетсон" и в очках с металлической оправой, за стеклами которых
помигивали маленькие глазки, завидев Филипа, подался с табурета за
прилавком.
  - Посмотреть зашли? - Он окинул Филипа, подобно тому полицейскому в
"саабе", взглядом с головы до ног.
  Филип покачал головой и указал на изделие странного вида, стоявшее на
полке, более похожее на батареечный мотор стиральной машины, чем на
фотоаппарат.
  - Какой роскошный "перифот"! - Филип сразу решил брать быка за рога и
ставить точки на "i".
  Это люмьеровский "перифот" возник во Франции в начале века и
предназначался для фотопанорамирования.
  Хозяин в удивлении выгнул бровь.
  - Впервые за многие годы вижу клиента, знакомого с этой моделью! Вы
фотограф?
  - Угу, из Нью-Йорка!
  - Я к вашим услугам! Коллекционируете?
  - Эпизодически, - сказал Филип. - Больше всего меня интересуют
аппараты для скрытой съемки. Знаете, всякие такие штучки, которые
выпускались в двадцатые-тридцатые...
  Владелец просиял.
  - Вы явились как раз по адресу! - произнес он и на мгновение исчез
под прилавком. Снова появился, выложил на стекло перед Филипом деревянный
стенд.
  На стенде оказалось десятка два фотоаппаратов, каждый не более
сигаретной пачки. Тут был и "престо" конца прошлого века, и классический
"минокс" образца 1933 года, и панорамный японский "петал" 1948 года, и
"микрокодак" 1944 года, который умещался в спичечный коробок. Особое
внимание Филипа привлек экземпляр, похожий на кустарную имитацию
американской зажигалки "зиппо".
  - А это что? - спросил Филип.
  Владелец магазина взял со стенда тусклый металлический предмет.
Вскинул крышечку, под ней действительно оказалась зажигалка. Потом
отодвинул панельку внизу, и открылся крохотный объектив с кнопкой
перемотки.
  - "Эхо"! Японская вещица середины пятидесятых.
  - А как с пленкой к нему?
  - Пленку теперь достать невозможно, но я исхитрился с черно-белой
восьмимиллиметровкой "кодак" для любительской киносъемки. У аппарата
крохотные катушки. Я намотал парочку. Работает как часы.
  - И сколько кадров на пленке?
  - Шестнадцать. Конечно, фотографии получаются не бог весть, зато
аппарат действует. Можно "Кодак 3-Х", пленка с чувствительностью повыше.
  - Зарядите? Я беру, - сказал Филип.
  - Пожалуйста! Запасную катушку вам вложу.., если, конечно, всерьез
надумали покупать...
  - Сколько?
  Губы у владельца сжались, он повел плечами, выдохнул:
  - Триста!
  - "Америкэн Экспресс" вас устроит? Человек тихонько прыснул.
  - Вы еще спрашиваете! Без этого "Экспресса" наш городишко давно в
трубу бы вылетел. Тут, знаете, как со срамной болячкой, сперва море
удовольствия, а месяц пройдет - мать честная!
  - Что ж, придется лечить вашу болячку! - улыбнулся Филип.
  Он вытащил бумажник, рассчитался посредством кредита.
  - Минуточку! - сказал владелец, подавая Филипу покупку. - Я заправлю
вам зажигалку. Баллончики потом в табачной лавке купите.
  - Как, и зажигалка действует?! - изумился Филип.
  - Ну, ясно, действует! Небось японская...
  Минут через пять с фотоаппаратом-зажигалкой в кармане Филип
переступил порог своего отеля. Войдя в номер, захотел было принять душ, но
передумал, чтобы не выходить из образа. Кроме того, решил выложить
содержимое бумажника, оставив лишь водительские права. Минут двадцать ушло
на то, чтоб выдрать стельку из правого ботинка и упрятать внутрь карточку
"Америкэн Экспресс". Взглянул на часы: половина четвертого. Позвонил
портье, попросил, чтоб разбудили в назначенное время, и через несколько
минут уже спал крепким сном.
  Ровно в шесть, невыспавшийся, с единственным желанием принять горячую
ванну или душ, он спускался в бар "Джерома". Там было полно народу.
Повсюду мелькали изысканные джинсы и простроченные рубашки "Ральф Лорен".
Пиво "Коладас" лилось рекой, полумрак бара наполнялся хохотом, дышал
разнузданной чувственностью. Филип оглядел зал, ища глазами Сару: наконец
увидел ее за маленьким столиком в самом углу. В старых джинсах и
мешковатом свитере, всем своим видом она выпадала из окружающей
обстановки. Филип двинулся лабиринтом столиков, сел напротив нее.
  - Привет! - громко сказал он, перекрывая шум. Сара осоловело глянула
на него сквозь табачный дым.
  - Вид у вас!
  - Вот спасибо! Значит, и вы клюнули.
  - Клюнула?
  - Вхожу в роль бродяги, - пояснил Филип.
  - Делаете успехи, - мрачно сказала Сара.
  - Кроме шуток, сработало! У меня назначено свиданье с этой ордой
правдолюбцев. Меньше чем через час иду на правое дело.
  - Рассказывайте! - Сара подалась вперед.
  - Меня зацепили. В точности, как вы говорили, двое, парень и девица.
Вербовка с места в карьер. У них где-то в районе какой-то "Зубчатой
вершины" ранчо. Встреча у ресторанчика "Копье" в семь.
  - И вы пойдете? Филип кивнул.
  - А как еще узнать, там Хезер или нет?
  - Вам сказали, на сколько вас увозят?
  - У них это называется трехдневный заезд. Обещали прилично накормить,
помочь разобраться с жизненными планами.
  - С пищей у них поосторожней, - еле слышно сказала Сара. - "Чада
господни" подмешивают в чай белену, а боголюбивые фанатики в Ванкувере
подсыпают в еду риталин и пробантелин бромид.
  Филип обалдело уставился на нее.
  - Белена - трава из семейства пасленовых. От нее бывают зрительные
галлюцинации. И еще тошнота, понос, туман в голове, обмороки,
головокружение. В больших дозах смертельна. Риталин - сильное возбуждающее
средство, которым они пичкают своих финансистов, чтоб не утрачивали
энтузиазма, а пробантелин бромид - противоязвенный препарат, побочный
эффект - снижение половой активности и симптомы импотенции.
  - О господи! - в ужасе прошептал Филип.
  - Я предупреждала... Эта публика из своих лап так просто не выпускает.
  - Ну подмешают они эту гадость, а зачем? Сара повела плечами.
  - Такое возможно, и даже очень вероятно. Был некто Тед Патрик,
личность известная своими социологическими исследованиями групп
подростков, вовлекаемых в секты. По его данным, сектантам удавалось в
феноменально короткий срок полностью подчинить себе умы подростков. Словно
каким насильственным путем. Не исключено, они применяли свой метод
промывания мозгов и именно с помощью всяких таблеток.
  - Вот дела... - в раздумье протянул Филип. - Даже не верится, что
такое может быть.
  - Не верится? - саркастически усмехнулась Сара. - Тогда объясните
мне, как могло случиться, чтоб студентка-второкурсница из обеспеченной
семьи, занимавшаяся психологией и изучавшая русский язык, у которой
прекрасные отношения и с друзьями, и с родителями, сама отличница, и вдруг
за двое суток резко меняет образ жизни, примыкает к сподвижникам Муна?
Всего за двое суток!
  - Это реальный факт?
  - Абсолютно! Студентка из Нью-Хэмпширского университета. Не стоит
недооценивать их методы!
  - Убедили! - Филип закурил, задумчиво постукивая пальцами по столу. -
Ладно! Надо наведаться к ним с этим заездом. Постараюсь узнать, там Хезер
или нет, и как можно скорее. Во что бы то ни стало дня через два вернусь,
даже если придется ползком выползать оттуда.
  - Интересно, как вы намерены удрать? - спросила Сара. - Излюбленный
их способ держать людей - изоляция.
  - Единственная моя цель - попытаться найти Хезер. На героический
поступок меня не хватит, вызволять ее сейчас я не стану. Если она там, я
уеду оттуда обычным способом, соберу подкрепление. Если ее увезли силой,
это уже уголовное преступление. Достаточно обратиться в ближайший
полицейский участок.
  - Надо бы вам получше изучить эту публику! - проговорила Сара. -
Иметь с ними дело не так-то просто.
  - Можете предложить иной вариант?
  - Иного нет. А что, если ее там не окажется?
  - Тогда назначаем друг другу свидание. Где вам удобно?
  - В Рино. Мне кажется, есть какая-то связь между Келлеровским
мозговым центром и этим самым НСС, что попадался среди монастырских
бумажек. Я уже забронировала номер в гостинице.
  - В какой?
  - "Холидэй". Не "Холидэй Инн", а просто "Холидэй".
  - Так. Мне тоже забронируйте! Либо туда заявлюсь, либо дам вам знать,
где встретимся. Если не возражаете, я съеду отсюда, а барахло свое вам
оставлю. Оно будет в машине.
  - Хорошо! - сказала Сара.
  Филип посмотрел на часы. Без четверти семь. Он поднялся.
  - Мне пора!
  Посмотрел с высоты роста на сидящую Сару: захотелось ей что-то
сказать, только не знал что. Их взгляды встретились. В неугомонном гуле
переполненного бара на миг воцарилась тишина, до слуха долетел откуда-то
из-под потолка приглушенный голос диктора, комментирующего баскетбольный
матч.
  - Удачи вам! - тихо сказала Сара. Филип кивнул.
  - Спасибо! В четверг или в пятницу дам о себе знать.
  - Буду ждать! - отозвалась Сара.
  Снова накатил возбужденный шум голосов. Филип повернулся, вышел из
бара; внезапно и странно, до дрожи в спине, его окатило холодной волной.


                                  Глава 10


  Автофургон - как и предполагалось, синий "эконолайн" на двадцать мест
- выехал из Эспена на северо-запад по шоссе-82.
  Кроме Филипа и двух его новых знакомцев, там сидело еще шесть
человек. Первые минут десять ушли на обоюдное представление. Светловолосый
парень - он сел за руль - назвался Эриком. Девица по имени Уэнди села
рядом с ним.
  Хоть остальные скорее всего друг друга не знали, все были чем-то
схожи между собой - одинаково юны, значительно моложе Филипа, по виду
неприкаянные.
  После знакомства настала неловкая тишина, тянувшаяся долго, пока не
проехали аэропорт. Тогда, повернувшись с переднего сиденья ко всем лицом,
Уэнди затянула песню. Сначала подтягивали словно нехотя, потом потихоньку
стали подпевать дружней; все, даже Филип. В выборе репертуара особой
святости не ощущалось. Началось с "Америки", с которой патриотическая тема
впредь не иссякала, повторяясь в "Звездном флаге", "Гимне борьбы за
Республику" и "Дикси". Все это напомнило Филипу, как однажды в детстве
родители запихнули его на слет юных республиканцев. Автобусные песни были
из бойскаутского репертуара, но их слова знали все, и это помогало
скоротать время в дороге. Новичкам как бы исподволь подкидывалась
возможность освоиться.
  Так ехали они по то и дело петлявшему шоссе-82, следуя извилистому
руслу Ревущей Двуглавой Реки, мимо курортных городков Снежник, Базальтовая
гора, Эль Джебель. Песни смолкли. Примерно через час стало быстро
смеркаться, и автофургон повернул с шоссе-82 на шоссе-133 в сторону
Карбондейла, держа почти точно на юг среди темных скалистых круч, с одной
стороны, и густо поросших лесом гор Национального заповедника "Белая река"
- с другой. Уже стемнело, когда подъехали к небольшому поселку Редстоун;
теперь их путь по извилистому шоссе тянулся в кромешной темноте, только
желтый свет двойных передних фар освещал дорогу. Спутники Филипа, кроме
Уэнди и водителя, подремывали.
  - Сколько еще? - спросил Филип Уэнди, облокотившись о спинку ее
сиденья.
  Не отрывая взгляда от дороги, та бросила:
  - Недолго! Потерпи.
  - Мы через Зубчатую вершину проедем? - снова спросил Филип. - Я
городок имею в виду...
  - Нет! - припечатал Эрик тоном, исключавшим дальнейшие расспросы.
  И опять, как тогда, когда выходил из бара "Джерома", Филип ощутил
накат ледяной волны. Не страх даже, скорее какую-то ноющую тревогу, словно
упустил что-то очень важное, словно по собственному недосмотру допустил в
своих действиях роковой просчет. Только теперь он осознал смысл
предостережений Сары насчет возможной изоляции. Он попал в лапы "Десятого
крестового", кругом тьма, и совершенно непонятно, куда едет этот
автофургон. Сам ввязавшись в это дело, Филип уже не видел реальной
возможности улизнуть от них. И впервые с того самого дня, как Хезер
нежданно-негаданно снова вторглась в его жизнь, у Филипа зашевелились
сомнения: не зарвался ли он в своих планах?
  Проехали еще чуть больше получаса по узкой дороге, наконец автофургон
свернул на какой-то проселок, круто уходивший вверх, по обеим сторонам
глухой стеной вставали деревья. В слабом отсвете фар Филип снова взглянул
на часы. Поворот с указателем на Боген-Флэтс миновали десять минут тому
назад - хоть какой-то намек на ориентир, однако где именно, в каком месте
на карте расположен этот Боген-Флэтс, Филип понятия не имел.
  Автофургон замедлил ход, в свете фар при повороте возникла высокая
металлическая изгородь-сетка, они выехали на какой-то простор посреди
леса. Подъем кончился, автофургон подъезжал к изгороди, фары осветили
ворота и охранника на часах. Он был в комбинезоне, похожем на ту форму,
что на Эрике. Охранник развел ворота, и машина медленно въехала по гравию
на территорию "Десятого крестового". Проехали еще метров сто по усыпанной
гравием дороге, Филип в боковое окошко различал смутные очертания низких
бревенчатых барачных строений. Дорога уперлась в площадку, обведенную
круговым объездом: небольшая насыпь, неухоженная клумба, в центре высокий
флагшток. Справа огни большого дома, похожего на ранчо, тоже бревенчатого;
слева едва проглядывалось множество разбросанных кучками небольших
домишек. Прямо за клумбой с флагштоком явственно вставал в свете фар
громадный амбар, на обеих дверях которого ярко выведена эмблема "Десятого
крестового".
  Уэнди с улыбкой повернулась назад.
  - Приехали, ребята, конечная остановка! Пожалуйте на свежий воздух!
  Она распахнула дверцу, соскочила; через мгновение послышался лязг и
поворачивание хорошо смазанных шарниров; боковая стенка фургона откинулась.
  Филип подождал, пока выберутся остальные, последним подошел к борту.
Чувство было такое, будто все происходит, как в кино, где герой впервые в
жизни попадает в концлагерь. Ночной воздух встретил холодом. Филип
спрыгнул вниз вслед за попутчиками. Темное небо было сплошь усеяно
немигающими звездами. Вокруг тишина, слышно только сопение новобранцев да
слабое поскрипывание ветвей в лесу, окружавшем лагерь.
  Обойдя грузовик спереди, Эрик встал перед группкой вновь прибывших. И
тут Филипу вспомнились слова человека из Баррингтона про этих, из
"Крестового". Стоявший перед ними в свете звезд, в отблесках горящих окон
ранчо Эрик производил именно такое леденящее душу впечатление. Казалось,
он высечен из белого мрамора, выражение лица абсолютно безжизненное.
Заговорил, и его резкий голос прозвучал как-то странно, словно издалека.
  - Сначала о главном. Все, вероятно, устали. Потому вам организуют
ночлег. Уэнди! - бросил он своей спутнице.
  - Слушаюсь! - кивнув, четко отозвалась она. - Женщины со мной! В
женское общежитие.
  Она указала большим пальцем через плечо на длинное баракоподобное
строение справа от ранчо. И, повернувшись, зашагала к нему, три девушки
безропотно двинулись за ней.
  - Мужчины - туда! - кивнул Эрик в ту сторону, где на задворках лагеря
гнездились маленькие домишки. Он пересек дорожку вокруг клумбы, зашагал
дальше, прямо по утоптанной земле. Филип и трое парней гуськом последовали
за ним. Это все больше и больше напоминало фильм из жизни военнопленных.
Кажется, вот-вот появится Стив Маккуин и начнет дубасить мячом по стенке
какого-нибудь барака. При всей странности и даже жути положения Филипу
почему-то вдруг сделалось смешно, он едва сдержал улыбку. Сопляки,
настоящей службы и не нюхали! Но тут же вспомнил про кровавый след на
стене своей мастерской в "Сохо", и ему стало не до смеха. Эти люди не
шутят, сказала Сара. С виду будто детские шалости, но кто его знает, какая
фантазия взбредет этим детишкам в голову...
  Эрик оставил двоих у домика рядом с громадным амбаром, сказав, что
вернется через пару минут, а Филипа с четвертым повел дальше, под гору, к
домику почти у самой ограды, за которой заслоном вставали деревья. По
дороге миновали штук восемь таких же домиков, но свет нигде не горел, окна
плотно прикрыты. Если кто в них и живет, наверняка спят.
  Эрик распахнул дверь домика, отступил, пропуская вперед Филипа с его
сотоварищем. Вошел следом, щелкнул выключателем у притолоки. Вспыхнула
единственная голая лампочка на длинном гибком шнуре. Ватт сорок, не больше
- чтобы раздеться, достаточно, но для чтения и разных занятий явно
темновато.
  Внутри все по-солдатски просто: грубые нары, четыре тумбочки в ряд
вдоль дальней стены, единственный складной стул. Ни умывальника, ни шкафа
для одежды, ни зеркала. Но с удивлением Филип отметил, что при таком
скудном комфорте в плинтусы вделано электрическое отопление.
  - Здесь просто, - сказал Эрик заученным тоном, явно не в первый раз,
- зато удобно и чисто. Туалет и ванная в дальнем конце учебного корпуса -
помните, тот амбар? Завтрак там же, в учебном корпусе. Для сведения: мы
находимся на большей высоте, чем Эспен, потому не удивляйтесь, если
почувствуете быструю утомляемость. Сейчас советую спать. День завтра
напряженный.
  - А какие планы? - спросил Филип. Эрик пронзил его ледяным взглядом.
  - Сразу после завтрака ознакомительное собрание в учебном корпусе.
  - Во сколько? - спросил новоиспеченный сосед Филипа.
  - Рано, - отрезал Эрик. - Не волнуйтесь, вас непременно разбудят.
  Едва кивнул и вышел, прикрыв за собой дверь. Филипу тотчас захотелось
проверить, заперта дверь или нет. Повернул ручку, дверь со скрипом
распахнулась. Пожав плечами, Филип вернулся в комнату.
  - Слава богу, хоть на ночь не запирают...
  - А что, разве могут? - спросил парень, заметно струхнув.
  - Мне так показалось, - скорчил гримасу Филип. Протянул руку:
  - Меня зовут Филип. Филип Керкленд.
  - Дэн Джексон! - представился его сосед, пожимая руку Филипа.
  С виду около тридцати. Волосы длинные, блекло-соломенные, вытянутая,
изможденного вида физиономия, за стеклами очков без оправы - маленькие
глазки. Сильно потертые джинсы, бледно-зеленая футболка и заношенная
легкая солдатская куртка. В общем, по виду парень отдаленно напоминал
дезертира шестидесятых.
  Джексон присел на нижнюю койку, пружины скрипнули. Похлопал руками по
матрацу, поморщился.
  - Жестко! Я помягче люблю...
  - Не думаю, чтоб они заботились о нашем с тобой удобстве, - заметил
Филип.
  Он сел на раскладной стул, стянул ботинки. Устало откинулся на
спинку, закурил.
  - Что ты хочешь этим сказать? - Джексон, поерзав, плюхнулся на
единственную подушку, заложил под голову руки.
  - Слыхал что-нибудь про этих людей? - спросил Филип, пропуская мимо
ушей вопрос.
  - Только то, что сами сказали.
  - А что сказали?
  - Что заведение у них вроде соцобеспечения. Бесплатная еда, койка,
отдых. Особенно-то я не расспрашивал. Чего нам, нищим-то, права качать!
Так ведь?
  - Ну, а с боженькой они к тебе не подъезжали?
  - Нет. А что? Думаешь, они из этих, да?
  - Кто их разберет! Видал крест у них на куртках и еще такой же
большой знак на дверях амбара?
  - Тоже в виде креста, что ли? Тьфу ты, может, это шайка каких-нибудь
фанатов... - Джексон покосился на верхнюю койку, повернулся к Филипу.
Тусклый свет единственной на потолке голой лампочки замерцал на стеклах
очков, глаза спрятались. - Ладно, ну и что с этого? Я же говорю, где нам
права качать... У меня всего десять долларов за душой и никакой надежды на
большее.
  - Откуда будешь? - спросил Филип. Он поднялся, принялся стягивать
одежду.
  - Не слыхал небось! - со вздохом отозвался Джексон.
  - А все-таки?
  - Из Пустоши, - сказал его долговязый сосед. - Поселок там есть,
Чэтсуорт.
  - Как так из "пустоши"? - переспросил Филип, стягивая носки.
  - Называется: Пустошь "Золотая сосна". Болотный край в Нью-Джерси,
две с половиной тысячи квадратных километров, - пояснил Джексон. - Это
между Филадельфией и океаном, южнее Нью-Йорка. Чэтсуорт - завидная дыра!
Из магазина Базби как посмотришь - кругом одни лопухи!
  - "Золотая сосна" - ну и названьице для болота! - пробормотал Филип.
Он прошлепал босиком по полу, выключил свет, полез на верхнюю койку.
  - Все штаты клюквой обеспечиваем, - с усмешкой произнес Джексон в
темноте. - У нас либо клюкву собирают, либо выдирают мох сфагнум, где топь
и костоломка. Тем и живут.
  Он произнес не "топь", а "тобь".
  - А что это, "топь", "костоломка"? - поинтересовался Филип.
  - "Тобь" - такое болото, где старые дубы гниют. А "костоломка" - то
же болото, только там кедр светлый. Местечко у нас - дай боже! Как школу
закончил, всего и выбору-то, либо клюкву, либо мох собирай. Братья у меня
по клюкве, отец по мху. А меня и от того, и от другого воротит, вот я и
слинял оттуда. Теперь в дебрях кукую, в Колорадо. Гол как сокол. Неплохо
преуспел за шесть лет, а?
  - Сколько тебе? - спросил Филип.
  - Двадцать четыре.
  - Я думал, больше... - протянул Филип.
  - Мы с Пустоши все такие...
  Джексон умолк, наступила долгая глухая тишина. В щелях тесовой крыши
гулял ветер, слабо поскрипывали доски, будто палуба корабля при качке. Вот
скрипу стало вторить всхрапывающее посапывание снизу. Джексон спал и,
вероятно, видел во сне магазин Базби и свои бескрайние болота между
Филадельфией и берегом Атлантики.
  Лежа на жестком тонком матраце прямо под темными балками крыши, Филип
вдруг очень четко все представил: именно такие, вроде Джексона, парни из
самой глубинки Америки и составляют основной резерв "Десятого крестового".
Достаточно найти человека, у которого ничего за душой, вселить в него
искру надежды, и он с радостью заложит им и душу, и мысли, и сердце. Так
случилось с Хезер. Мечта стать великой балериной столкнулась с
действительностью, что означало: как бы способна Хезер ни была, до
истинного таланта ей далеко.
  Но вместо того, чтобы открыто посмотреть правде в глаза, она
схватилась за очередную иллюзию и сама, по доброй воле примкнула к
отшельничьему клану святош, существ с ранимыми душами, готовых без оглядки
отречься от самих себя, чтоб не думать о будущем, отдав себя во власть
чьей-то хозяйской воле-любви - Матери Терезы, Матери Настоятельницы...
  Филип вспомнил, что говорила Сара, когда они летели из Чикаго в
Денвер: почти всегда религиозные секты и группы строятся на узах некоего
родства, жажды родительской опеки. Так, члены возникшей в Калифорнии секты
йога Бхаджана - называли Бхаджана "отцом"; Сун Мюнь Муна, идеолога
"Объединяющей церкви", зовут "отцом", "истинным родителем". Последователи
Клэр Профит и ее "Универсальной церкви" именуют учредительницу
"Мама-гуру"; "отцом" звался и Рон Хаббард, основоположник "сайентологии".
Предводительницу группы "Обитель веры" Элинор Дейрис называли "Мать
Дейрис". Джина Джонса, лидера группы "Храм народа", вдохновителя массовых
самоубийств в столице Гайаны Джорджауне, нередко величали "папа".
  - Так же чтили и Гитлера! - сказала Сара.
  - Все Гитлер у вас на уме! - с улыбкой вставил тогда Филип.
  - "Отец мой, отче, данный мне господом, сохрани и защити меня во веки
веков!" - этими словами начиналась утренняя молитва в детских садах
Германии в тридцатые годы, - отвечала Сара.
  И сейчас, лежа в темноте, прислушиваясь к крепчавшему ветру меж
сосен, Филип все еще до конца не мог поверить в происходящее. Так похоже
на детские забавы - форма, листовки, примитивные лозунги. Но, с другой
стороны, может быть, именно в этом примитивизме и вся соль? В мире,
насыщенном сложными проблемами, только самый простой ответ станет
желанным, в особенности для одиноких, бесправных, опустошенных. Как быстро
просвещенные умы забывают, что перевороты и войны затеваются людьми
заурядными, а за ними идет, выкрикивая лозунги, толпа.
  - Зиг хайль! - прошептал Филип в темноте. - Спаси господи...

  ***

  Его разбудил чей-то незнакомый голос. Филип открыл глаза: перед ним
тускло горела голая лампочка на гибком шнуре.
  - Одежда в большом мешке, личные вещи в маленьком. Запомни, твой
номер "пятьдесят шесть". Забудешь, тогда не найти концов. Ясно?
  - Да, но...
  - Приятеля разбуди. Кормежка через десять минут. Да скажи ему, не
забудь, его номер "восемьдесят восемь".
  - Угу! - отозвался голос Джексона.
  Повернув голову, Филип увидел, как маленький толстяк с белесой, как
рыбье брюхо, физиономией, сплошь усеянной юношескими угрями, выходит из
домика, перекинув через плечо два рюкзака и одной рукой таща два рюкзака
поменьше. Свободная роба, типа той, что носят хирурги, - светло-зеленые
штаны на тесьме, такая же рубаха без застежки, с короткими рукавами.
  - Кого еще черт принес? - пробурчал Филип, как только захлопнулась
дверь.
  Джексон спустился с нар, и Филип в удивлении уставился на него: тот
оказался точно в таких же светло-зеленых штанах.
  - Сказал, что из прачечной, - пояснил Джексон. - Нашу одежду забрали
стирать и все личные вещи. Пока мы тут будем, их запрут в сейф в главном
корпусе. Говорит, вроде чтоб сохранность гарантировать...
  - Он что, и мое все позабирал? - вырвалось у Филипа.
  - Ну да. Оставил тебе то же барахло, что и мне. Да, твой номер
"восемьдесят восемь"!
  - Черт! - выдохнул Филип.
  Скользнув к краю нар, он спрыгнул на голый дощатый пол. Холодно. В
одних трусах метнулся к складному стулу. Не осталось даже ботинок. Вместо
его одежды на стуле лежала аккуратно свернутая спецовка, точь-в-точь как
на Джексоне, теплые шерстяные носки и пара видавших виды солдатских бутс.
  Джексон подал голос сзади:
  - Не знаешь, который час?
  Филип посмотрел на часы, не поверил глазам, снова посмотрел: половина
пятого! Повернувшись к Джексону, бросил со злостью:
  - И ты позволил этому гаду унести нашу одежду? Джексон повел плечами.
Спецовка размера на два больше висела на его тощем теле как на вешалке.
  - А что? Подумаешь, пускай стирает...
  - Так! - сквозь зубы выдавил Филип, косясь на свободно болтавшуюся на
соседе спецовку.
  Сара назвала бы это "отторжением". То же происходит в армии с
новобранцами - им выдают униформу, чтоб все стали как один, главное -
количество, имя никого не интересует. Утрата индивидуальности. Даже
сигареты и те забрали, и ту самую японскую зажигалку. Филипу стало не по
себе: стоит им взглянуть попристальней, могут обнаружить фотоустройство,
тут ему и крышка! Но выбора не было. Филип взялся за одежду, стал
натягивать.
  - Так и не сказал, который час... - обиженно протянул Джексон.
  - Полпятого! - донесся приглушенный голос Филипа, просовывавшего
голову в ворот рубахи.
  - Тьфу ты! - сплюнул уроженец болотного края. - Кормежка в полпятого!
И есть-то еще неохота...
  Присев на складной стул, Филип натянул носки, всунул ноги в бутсы.
Наклонился, принялся зашнуровывать.
  - Думаю, надо есть, пока дают, - заметил он. - Бьюсь об заклад,
кормят тут негусто и нечасто.
  - Да хватит тебе! Только страху нагоняешь...
  - Думаешь, мне не страшно? - отозвался Филип.

  ***

  Когда Филип с Джексоном вошли в амбар, просторное помещение было
сплошь заполнено народом в светло-зеленых спецовках. Убогие фанерные
столики на козлах, вдоль них длинные, грубо сколоченные скамейки. Амбар
был полностью очищен от лишнего и некоторым образом переоборудован. Все
перегородки сняты, стены обшиты досками Сеновал застеклен в виде конторки,
туда вела винтовая металлическая лестница. Слева, над невысоким стояком,
красовалась на стене еще одна эмблема "Десятого крестового", прямо над ней
по ширине стены тянулась занавеска, прикрывая широкий, скрученный трубкой,
экран. Кто-то расщедрился на реконструкцию старого амбара.
  Прямо у входа их встречала молоденькая девушка. Она спросила их
номера, проводила на отведенные места. Джексон отправился на место в самом
центре, а Филип уселся как раз напротив стола, стоявшего на небольшом
возвышении.
  Если по низу колыхалось море бледно-зеленых спецовок, за столом на
возвышении царствовал синий цвет. Филип увидел среди человек двенадцати,
восседавших там, Эрика и Уэнди; все в одинаковой форме - синий пиджак,
белая блуза. В самом центре сидели двое поджарых, загорелых, бодрых
молодцов; поверх черных свитеров с высоким воротом - черные, кожаные, типа
пилотских, куртки. Стул между черными пустовал, на столе возле них лежали
два черных берета, на каждом маленькая серебряная булавка, как Филипу
показалось издали, с изображением занесенного палаша. Однажды он делал
фоторепортаж о "черных беретах", специальном армейском подразделении,
брошенном на борьбу с партизанами; похоже, форма этих двоих заимствована
оттуда. Все сомнения Филипа в оценке Сарой Логан "Десятого крестового"
улетучились раз и навсегда. Эти двое в черном определенно обучены убивать.
  Филип по возможности непринужденно оглядывал амбар в надежде увидеть
Хезер. В непосредственной близи ее не было, зеленые спецовки сливались в
одно пятно, вдобавок половина народа сидела к Филипу спиной. Даже если
Хезер тут нет, это еще ничего не значит. Раз уж они силой заставили ее
вернуться, стало быть, есть причина не помещать Хезер вместе с рядовой
публикой. Тут он снова понял, насколько была права Сара, заметив, что ему
стоило бы сперва побольше разузнать о "Десятом крестовом"; вся затея с
поездкой в "Зубчатую вершину" стала казаться ошибкой, притом опасной. Судя
по всему, Хезер представляет особую ценность для "Крестового", а "Зубчатая
вершина", несмотря на изолированность от внешнего мира, все же, пожалуй,
не то место, где могут содержать нужных людей.
  Громкий гул голосов, наполнявший огромное помещение, утих до шепота,
внезапно смолк совсем. Все головы повернулись к дверям. Филип посмотрел
туда же.
  В дверях стоял высокий лысеющий брюнет. Гладкую, пухлую, как у
невинного херувима, физиономию частично скрывали прятавшие глаза очки с
затемненными стеклами. С минуту он молча стоял и, вертя шеей, оглядывал
помещение; затем неспешно двинулся меж столов к возвышению. Поднялся на
две ступеньки, подошел к стулу между двумя молодцами в черных куртках.
Стоило ему подойти, все сидевшие за этим столом, за исключением двоих в
куртках, поднялись со своих мест, а вслед за ними и остальные в амбаре,
Филип тоже встал, не отрывая взгляда от нового лица.
  Высокий подождал, пока шум утих, опустил голову, зашевелил губами.
Молитва. В ту же секунду слова были подхвачены всеми в амбаре. Голосам
молящегося хора мрачно вторило, отражаясь от деревянных балок, эхо.
Склонив голову и полуприкрыв веки, Филип вслед за другими произносил
молитву. Косясь сквозь ресницы, он заметил, что на первых фразах молитвы
встали и оба молодца.
  Окончив, высокий в центре стола поднял голову, снова обвел всех
взглядом. Чуть заметно кивнул, сел. И немедленно служительницы в форме
внесли тяжелые нагруженные подносы. Женщины обходили длинные ряды столов,
ставя перед каждым тарелку каши, густой и вязкой, с ободком водянистого
молока по краям. Филип потянулся было за ложкой, что лежала перед ним, но
остановился, увидев, что никто вокруг не пошевелился.
  Тут из-за стола поднялся Эрик, устремив взгляд в глубину амбара.
  - Доброе утро, друзья! - прозвучал его голос, уверенный, четкий.
  - ДОБРОЕ УТРО; ДРУГ! - прозвучало хором роботов снизу.
  - Почему утро доброе? - нараспев начал Эрик.
  - ПОТОМУ ЧТО МЫ СВОБОДНЫ!
  - Почему мы свободны?
  - ПОТОМУ ЧТО ВЕРУЕМ!
  - Во что мы веруем?
  - МЫ ВЕРУЕМ В ИСТИНУ!
  - И еще?
  - МЫ ВЕРУЕМ В СПРАВЕДЛИВОСТЬ ДЛЯ ВСЕХ!
  - И еще?
  - В СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ АМЕРИКИ!
  - В чью истину?
  - В ИСТИНУ ГОСПОДНЮ!
  - В чью справедливость?
  - В СПРАВЕДЛИВОСТЬ ГОСПОДНЮ!
  - В чью Америку?
  - В АМЕРИКУ ГОСПОДНЮ!
  Раздался гул ликования и постепенно смолк. Эрик переждал, пока все
снова посмотрят на него, и продолжал:
  - Хочу воспользоваться возможностью и познакомить новичков с
руководителем нашего лагеря "Зубчатая вершина", доктором Джеральдом Лейси!
- кивок в сторону человека в дымчатых очках; ответный кивок.
  - И еще хочу познакомить всех с нашими гостями, лейтенантом Хэлом
Венеттом из главного управления в Денвере и лейтенантом Джоном Холмсом из
главного управления в Рино. Они пробудут у нас пару дней, посмотрят, как
мы с вами живем. Окажем им теплый прием!
  Снова приветственный гул, но уже без прежнего энтузиазма. Когда все
стихло, Эрик поднял правую руку, просияв своей отработанной улыбочкой.
  - Все, друзья, садитесь, жуйте!
  Несмотря на острое чувство голода, Филип есть не стал, водил ложкой
по серой жиже в помятой жестяной миске, тогда как остальные с жадностью
поглощали пищу. Внимания на него никто не обращал, он остался наедине со
своими мыслями.
  Покончив с завтраком, толпа, набившаяся в амбар, суетливо потянулась
к выходу. Филип поотстал у дверей в надежде увидеть Хезер в потоке
выходящих, но зеленая униформа все лица делала похожими друг на друга. В
считанные минуты фигуры растворились в рассветной мгле. И тут же
девушки-подавальщицы принялись двигать столы, ставить рядами полукругом
складные стулья. Буквально на глазах ярко освещенный амбар превращался в
зал, предназначавшийся для дневных занятий.
  - Восемьдесят восьмой! - прокатился трубным гласом усиленный
мегафоном голос Эрика. - Мечтать будешь или выходишь со всеми?
  Белесый Эрик стоял в окружении зеленой группки на полукруглой
утрамбованной насыпи у подножия голого флагштока.
  Резко окунувшись в холод раннего утра, Филип зашагал от амбара к
флагштоку. Подойдя, увидел, что вокруг Эрика парни, с которыми он ехал из
Эспена, и еще какой-то тип, крепкий, широкоплечий, с накачанными мышцами
тяжелоатлета. Та же зеленая униформа, только на рукаве нашивка с эмблемой
"Десятого крестового", а на голове черный фетровый берет.
  - Знакомьтесь, Боб! - представил Эрик, как только Филип подошел. -
Считается главным по физ-подготовке в лагере "Зубчатая вершина". Предложит
вам небольшую разминку прочистить легкие, а потом соберемся здесь на
инструктаж в учебном зале.
  - Можно вопрос? - сказал Филип.
  - Валяй!
  - Я насчет личных вещей. Как-нибудь можно ими воспользоваться?
  - Они не понадобятся, - отрезал Эрик. - Тебе дадут все необходимое.
  - А сигареты? - спросил Филип.
  - У нас не курят. Вредно для здоровья, - сказал Эрик и нахмурился. -
Я вижу, на тебе часы? Санитар должен был изъять. Сними и дай мне! - Он
протянул руку.
  - Мне бы не хотелось... - начал Филип. Физиономия Эрика помрачнела
еще больше.
  - Боюсь, для тебя исключения не будет! У нас сложности с выплатой
компенсации. Не хочешь ведь, чтоб часы украли?
  Он не убирал руку. Некоторое время Филип стоял, глядя на Эрика, потом
покорно щелкнул замком видавших виды водонепроницаемых "сейко", передал.
  - Так-то вот, - сказал Эрик, мгновенно расплывшись в улыбочке. -
Теперь все в порядке, давайте, ребята, занимайтесь! - И кивнул
тяжелоатлету. - Приступай, Боб!
  Так начался этот день.
  "Небольшая разминка" вылилась в восьмикилометровую пробежку вверх по
лесистому склону горы Зубчатая Вершина, по тропинке, едва различимой в
сером мраке встающего рассвета. Семижильный Боб все гнал и гнал вперед
тяжелой трусцой, оставив четверых задыхающихся новобранцев, Филипа в том
числе, далеко позади.
  Не имея часов, Филип не мог точно определить время, однако по тому,
насколько успело рассвести, решил, что, должно быть, прошло не меньше часа
до того момента, как перед глазами вновь выросла металлическая ограда
лагеря. Спецовка на Филипе промокла от пота, пятки жгло от усталости.
  Вернувшись в лагерь, они тотчас же снова попали к Эрику,
обрушившегося на них с лекцией-инструктажем. С первых же фраз Филипу стало
ясно, что в ней заложена доктрина "Десятого крестового". Группа расселась
в учебном зале, слушая длинный, путаный монолог Эрика на тему о насущных
бедах Соединенных Штатов. И всю дорогу, пока этот тип в синей форме
разглагольствовал о положении в стране, на головы слушателей сыпались
цитаты - начиная от Сократа и Томаса Джефферсона до библейских изречений.
Итак, Соединенные Штаты находятся в опасности, а основная причина в
возросшей греховодности и упадке морали, поскольку страной управляет кучка
"либералов" и гуманистов, единственная цель которых разложение нации,
обнажение ее слабых мест, по которым немедленно армадой
безбожников-коммунистов будет нанесен смертоносный удар, чего они только и
ждут. Сбивчивые мысли "крестоносца" были явно абсурдны, нелепы, однако,
поглядывая на лица вокруг, Филип не мог не заметить, что слова Эрика
производят впечатление.
  Аборт назывался преступлением, гомосексуалисты - отщепенцами,
женоподобными фиглярами, движение за равноправие женщин - нелепостью,
поскольку в силу высокой нравственности женщине следует предоставлять не
равные права с мужчиной, а предпочтительные, ибо жены благословенны
господом. Богатство - грех, именно оно разрушило американскую мечту о
продвижении вперед благодаря усиленному труду и личной предприимчивости;
единство в стране подорвано стараниями коммунистов и мафии. Порнография
порождает насилие, экспорт капитала - безработицу, сокращение вооружений
подрывает мощь страны. И вслед за каждым тезисом вдалбливалось одно и то
же: нет иного закона, кроме божьего. Если, следуя догматам, изложенным в
Библии, кто-нибудь, один ли человек, несколько ли, нарушит государственный
закон, виновным считать его никто не имеет права, ибо только божий суд -
единственная, истинная и абсолютная суть высшей справедливости. Закон
округа можно отменить законом штата, но слова господня не может
опровергнуть никто.
  Слушая эту речь, Филип сотни раз отмечал в ней какую-нибудь
логическую брешь, порой такую громадную, что грузовик протолкнуть можно,
но ввязываться не стал, настолько вялым, разбитым чувствовал себя; да и
судя по вдохновенным лицам слушающих, с вопросами лучше было не вылезать.
  Все утро в учебный корпус один за одним вливались потоки слушателей,
и к середине дня, когда солнце стояло уже высоко в небе, в амбаре
оказалось уже человек сто. Сидели, разбившись по группкам, жадно внимали
своим наставникам; в огромном амбаре эхом перекликались крикливые голоса
ораторов, сливались в причудливый гул, от которого голова у Филипа шла
кругом.
  Он осматривал новопришедших, все надеясь увидеть Хезер, но тщетно.
Если она и здесь, в "Зубчатой вершине", в этой общей толпе ее определенно
не может быть.
  Но даже если бы Филип и обнаружил сегодня Хезер, что с того? Лекциям
не было конца, к тому же ни на минуту его не оставляли одного, даже в
туалет сопровождал кто-нибудь из "крестоносцев". Филипу пришло в голову,
что здесь производится не столько "промывание", сколько "оболванивание"
мозгов. Вроде впрыскивания при общей анастезии, чтоб затуманить разум,
чтоб пациент не почувствовал сильной боли. И это срабатывало! Филип сам
почувствовал, как все более и более впадает в летаргию отупения. Не то
чтобы под воздействием смысла услышанного, а просто чужие слова
беспрепятственно сыпались в сознание, методично подавляя глас его
собственного разума. Как ни странно, но хоть одна побочная польза от этого
была - злостный курильщик, Филип чувствовал, что убаюкивающий словесный
поток как бы смывает малейшее желание курить.
  На обед не прерывались. Не предлагая подняться, им подали бутерброды
и кружки с питьем, которое Эрик назвал "Лаймовым прохладительным".
Бутерброды, белый хлеб с ореховым маслом, Филип с жадностью умял,
рассудив, что вряд ли кто отважится совать что-либо в ореховое масло. Вот
"прохладительный" - дело другое. Явно из той же бочки, что и подслащенное
питье, которым Джим Джонс отравил столько народу в Гайане.
  После полудня Эрик исчез, на смену ему явился следующий оратор, на
сей раз девица по имени Рина. Начав с того места, на котором остановился
Эрик, она перешла к конкретике. Накинувшись на плотские грехи, она
проповедовала с жаром - вещала о вреде блуда, искуса, гомосексуализма,
кровосмешения; на бледных, одутловатых щеках ее блестел пот, глаза горели.
  Днем пришел третий наставник, Джош, худой, как жердь, субъект с
прямыми волосами. Он просвещал относительно возросшего зла, проистекающего
от усиления нажима правительства и утраты свободы личности. К концу его
инструктажа Филип почти потерял способность мыслить связно, он изнемогал
от смертельной усталости, в голове гудело от непрерывной просветительной
долбежки.
  Когда солнце стало клониться к западу, учебный зал снова
переоборудовали в столовую, подали ужин - вязкое варево неизвестного
происхождения, сдобренное водянистым порошковым молоком. К тому времени
Филипу уже стало наплевать, подмешано ли, нет ли что-нибудь в еду и в
питье, он просто ел, как все. А в это время Эрик, стоя сбоку от стола на
возвышении, громко, раскатисто зачитывал выдержки из Библии.
  После ужина начальник лагеря доктор Лейси выступил с общим изложением
задач "Десятого крестового". Участники "Похода", говорил он, считают своей
святой обязанностью спасти страну от растущего наступления греха,
алчности, похоти, извращений, а также коммунизма, который грозит
уничтожить американскую нацию. Будучи "воинами Христа", члены "Похода"
ведут борьбу "на переднем крае отчаянья и безнадежности", сражаются "в
окопах деградации и безнадежности", сражаются "в окопах деградации и
безнравственности". В этой битве за спасение Америки ради ее блага все
средства приемлемы, и, как убеждал Лейси, недалек тот час, когда "Десятый
крестовый поход" на деле докажет свою доблесть, вступив в боевое сражение
за истину".
  Погруженный в полусонное оцепенение, Филип поймал себя на том, что
кивает в такт словам Лейси, будто уже почти верит ему, разделяет его
мысли. Понимая в глубине сознания, что все это чушь, Филип все же позволял
хитросплетению слов, звукам монотонного голоса, словно призыву сирен,
медленно, но неотвратимо затягивать себя в омут.
  После ужина все, кто был в амбаре, построившись, зашагали на
церемонию спуска флага, после чего занятия продолжались под открытым
небом, пока не стемнело. Только когда солнце окончательно скрылось за
горами, их отправили по своим хибаркам.
  Филип с облегчением брел по полю, Джексон плелся за ним. За день в
этом смахивавшем на крысу малом произошла разительная перемена. Глаза его
горели фанатическим блеском, он без умолку твердил, какое это счастье, что
он напал на "Десятый крестовый", теперь все былые беды нипочем. В голосе
не осталось и следа от прежнего нытья. Джексон попал к тем, кому оказался
нужен. Не в силах бороться со сном, не слушая Джексона, Филип взобрался к
себе на нары, даже не стянув мятую, всю в разводах от пота спецовку.
  Стремление найти Хезер в здешнем лагере стало отодвигаться на второй
план, взамен этого возникла иная, куда более насущная цель: необходимо
самому выбраться из "Зубчатой вершины", пока еще не поздно, пока он, как
Джексон, не превратится в тупой придаток "Десятого крестового".
  Едва привалившись к подушке, Филип провалился в сон.


                                  Глава 11


  Второй день в лагере "Зубчатая вершина" начался так же, как первый: в
половине пятого заявился с Чистыми спецовками санитар из прачечной,
сказав, что пора двигаться в учебный корпус на кормежку. И еще сказал, что
разминки не будет. Вместо этого ожидается проповедь.
  Почему-то после сна Филип чувствовал себя еще более скверно, но все
же усилием воли заставил себя потащиться за всеми в амбар. Джексон был
полон сил и готовности приступить к выполнению очередного распорядка: как
бы ни было угнетено сознание Филипа, он не мог не заметить этой
удивительной перемены. Всего за двадцать четыре часа выходец из Пустоши
"Золотая сосна" вместо брюзжащего бродяги превратился во вполне
законченного фанатика новой веры, с радостью повторяющего, как попугай,
идеи и лозунги, услышанные лишь вчера.
  Впервые в жизни Филип увидел, что значит на деле "промывание мозгов",
осознал причину ее результативности. В "Зубчатой вершине" не требовалось
преодолевать бастион умственного заслона, как тогда, с корейскими
военнопленными, когда впервые применялся метод воздействия на сознание.
"Поход" отлавливал преимущественно всякого рода неудовлетворенных жизнью,
убогих людей - именно на них равнялся "Десятый крестовый", и потому они с
готовностью подставляли себя его обработке Даже на Филипа, считавшего себя
сравнительно счастливым и удачливым в жизни, и то вчерашняя идеологическая
проработка возымела действие; только усилием воли ему удавалось изгонять
из сознания вкрадчивый голос доктора Лейси, вещавший во время церковной
службы в амбаре, заставлять себя концентрироваться на мысли: как бежать из
"Зубчатой вершины".
  Сколько бы здешние учредители ни камуфлировали свое заведение,
"Зубчатая вершина" являлась типичным действующим концлагерем. Интересно,
думал Филип, много ли народу к ним сюда попало и сколько из привезенных,
поняв роковую ошибку, ломает голову, как отсюда выбраться? По памяти он
прикинул, что, свернув с шоссе, они ехали до лагеря около двадцати
километров, примерно столько же по самому шоссе, свернув с магистрали.
Пусть даже можно добраться до магистрали, не попав в лапы к "походникам",
а как быть дальше - без документов, без денег, даже без своей одежды, в
тоненькой зеленой спецовке, в которой любой водитель примет его за
пациента из дур-дома? Следовательно, перед тем, как бежать из лагеря, надо
вернуть себе одежду, бумажник, ботинки с аккредитивом. Уже совсем
рассвело, вряд ли удастся добыть свое имущество, надо ждать, когда
стемнеет.
  Такие мысли крутились в голове у Филипа во время финала проповеди,
которую Лейси завершал звучным обличением книги "Манифест гуманизма", о
которой Филип слыхом не слыхал. Лейси утверждал, что эта книга по своим
взглядам равнозначна "Майн кампф", что она служит программным документом
антихристов, вознамерившихся завоевать свободный мир. Филип едва слушал,
он мысленно корил себя, что не удосужился взглянуть на карту, что позволил
увезти себя неизвестно куда.
  Длинная, напичканная злобными выпадами проповедь наконец иссякла, и
настала пора изнурительной дневной долбежки. С началом обсуждения
бредовых, псевдонаучных теорий "доктора" Тима Лахэя "Тим Лахэй -
публицист, один из основателей "Морального большинства", идеолог новой
правой" разверзлись небеса, и на лагерь с громом обрушился сильный ливень.
  Из-за этого ли ливня или просто из-за неотвязных дум, как бы
выбраться из "Зубчатой вершины", только в этот день на Филипа уже не такое
отупляющее воздействие оказывал идеологический прессинг. В то же время он
отметил, что к смыслу вдалбливаемого стал относиться все серьезней и
серьезней. Провозглашаемые здесь теории звучат смешно, абсурдно, однако
они обладают колоссальным влиянием на массы, поскольку предельно просты.
  Ярчайшим примером служила система взглядов Лахэя. Этот человек,
защитивший диссертацию, как выяснилось, при Западной консервативной
баптистской семинарии, излагал свои идеи ясно и доходчиво. Есть люди
хорошие и есть плохие. Хорошие верят в господа и Библию, плохие - нет.
Место грядущего сражения - Соединенные Штаты Америки, и, как при всяком
сражении, любое оружие пригодно, и оно праведно, ибо достойна цель битвы.
Цель - христианизация западного мира. Средства для достижений этой цели
многообразны.
  Лахэй выступал поборником так называемой "системы шестнадцати". Это
было не что иное, как прослеживание ступенек власти - от шерифа через
управление округом, штатом, федеральное управление и кончая президентом
Соединенных Штатов. По мнению Лахэя, каждый истинный христианин должен
пристально следить за деятельностью всех ступеней, а заметив что-либо
безнравственное, аморальное или даже неявно выдающее гуманистические
взгляды, призван сделать все возможное, чтоб отмеченный грешник лишился
своего поста. "Все возможное" включало широкий спектр мер от относительно
невинного заявления до широких кампаний протеста.
  Более часа слушая описание картины бытия по Тиму Лахэю, Филип
чувствовал, что его захватило, - но не сама лекция, а эта чудовищная, с
ног на голову поставленная логика. После обсуждения теории Лахэя уже
знакомая Рина принялась чертить на доске схему как подтверждение того,
будто США управляет небольшая, злостная клика угнетателей-гуманистов; при
этом Рина заметила, что схема взята из книги доктора Лахэя "Битва за
разум", словно этот факт мог мгновенно придать весомость сюжету. Из схемы
следовало, что христианство исходит из мудрости господней, а гуманизм,
конфуцианство, буддизм и магометанство суть языческие учения и являются
плодом разума человека. И еще: хоть в США насчитывается всего двести
семьдесят пять тысяч гуманистов, именно в их ведении телевидение, радио,
печать, кинопроизводство, большая часть крупнейших фондов
вспомоществования, профсоюзы, просвещение, Союз гражданских свобод.
Национальная лига женщин и Верховный суд. Далее, посредством схода разных
линий было продемонстрировано, что гуманисты погрязли в утехах,
порнографии и наркотиках.
  Филип едва не расхохотался, внезапно представив себе Эрла Уоррена,
курящего гашиш и листающего порнографический журнальчик. Однако когда Рина
заявила, что мнение Лахэя о гуманистах поддерживает Южная баптистская
конвенция, Джерри Фолуэлл и вашингтонский филиал "Морального большинства",
а также пятьдесят четыре тысячи активных членов "Десятого крестового",
Филипу стало вовсе не до смеха.
  Наконец-то он мог получить представление о размерах "Крестового";
даже если Рина вдвое преувеличивает, все равно, значит, таких, как она, в
стране двадцать пять тысяч! Филип быстро прикинул в уме и пришел к
ошеломляющим выводам.
  Сара упоминала как-то, что рядовой член Объединенной церкви Сун Мюнь
Муна и сотни ее головных центров собирает в сутки в фонд своей организации
в среднем до двухсот долларов. Пусть лишь четвертая часть членов "Десятого
крестового" занимается сбором средств; это значит, "Крестовый" имеет
ежедневного дохода по крайней мере миллион двадцать пять тысяч, и это без
всяких налогов, и все шито-крыто! То, что такая организация, как "Десятый
крестовый", пополняет свой фонд ежегодно четырьмястами миллионами
долларов, не может не внушать страха. Открыть лагерь типа "Зубчатой
вершины" им ничего не стоит, как и учредить свой центр в штате Нью-Йорк и
свой "клуб", который Сара обнаружила в Балтиморе.
  По иронии судьбы, тема следующей лекции, которую начал Эрик, была как
раз посвящена сбору средств для "Похода".
  - Мы объединились не ради забавы, - звучал надсадный голос Эрика. - И
мы не будем обольщаться. Идет война.., война против всего прогнившего,
растленного, безнравственного, что есть в нашей стране. И как всякая
война, наша тоже требует денежных средств. Когда Ричард Львиное Сердце
отправлялся в поход на Иерусалим и в Святую Землю, народ Англии
пожертвовал все, что имел, ради этой благородной цели. Конечно, теперь
иное время... Теперь требуется учить или, пожалуй, даже заново переучивать
американский народ, чтоб он понял: величие его страны зиждется на мудрости
священного писания. Надо рассказать людям, что мы делаем, заставить их
понять, как важна наша работа и как важен нам их денежный вклад. Но вместе
с тем нельзя терять ни минуты. Не нужно долго ходить по улицам в поисках
средств, чтоб определить, кто верует, а кто нет. Встретив неверующего,
немедленно бегите.., невозможно выжать кровь из камня, и нельзя позволить,
чтоб они вас ввергли в искушение. Если откажется жертвовать один, найдите
другого. Время не ждет, потому пусть каждый дорожит своим временем, не
тратит его попусту. Не надо уговаривать и убеждать - это наша задача. Ваше
дело выиграть время и обеспечить средства, что позволит нам неотрывно
действовать на благо освобождения Америки.., освобождении ее от засилья
гуманизма, коммунизма, распущенности.
  Будем говорить прямо: мы принимаем на себя обязательство. Нам не
нужен тот, кто не дорос до осознания нашей цели. Не стану от вас скрывать:
этот путь, друзья, труден. Будет и так, что над вами посмеются, станут
обзывать по-всякому; будет и так, что уж, кажется, нет сил идти дальше, но
это не беда. С вами Господь и истина его, и пусть это придаст вам силы. И
еще с вами мы. Мы все с вами, до единого. Теперь мы ваша семья, ваши
братья и сестры, мы поможем вам во всех ваших делах.
  Так бубнил он долго-долго, петляя вокруг проблемы сборов и роста
денежных средств, то удаляясь, то снова к ней приближаясь, все вдалбливая
слушателям: Господу угодно, чтобы они собирали деньги. Поглядывая время от
времени на кружок своих спутников, Филип диву давался, до чего легко и
свободно славословие этого невежды находит себе благодатную почву! Сидящие
кивали, если ожидалось их одобрение, хмурились и улыбались тоже по указке.
Они уже с потрохами принадлежали Эрику - терять силы, продолжать обработку
ему уже ни к чему. Всего день потребовался на их обращение, и теперь Эрик
говорил с ними так, словно их вступление в "Поход" уже дело решенное.
  Дождь все лил и лил, превращая поляну в топкое болото, и день катился
себе чередой бесконечных лекций, собеседований, семинаров. Только когда
учебный зал стали переоборудовать в столовую, до Филипа дошло, как много
пролетело времени. Казалось, все дневные часы он пребывал в каком-то
трансе, освобождавшем мысли от нескончаемых потоков мусора, метивших в
сознание.
  К тому времени, как Филип опустошил миску все с той же вязкой кашей,
что и вчера вечером, дождь заметно поутих, а пока в кромешной тьме они с
Джексоном брели по грязи к своей лачуге, дождь совсем перестал. К счастью,
Джексон уже не так, как вчера, без умолку выражал свои восторги; теперь он
плелся, смиренно потупясь, с блаженным видом кающегося грешника.
  Когда оба улеглись на нарах, Джексон подал в темноте голос:
  - Завтра обряд посвящения...
  - Знаю, - отозвался Филип. - Слыхал, объявляли.
  - Ну и как, вступаешь?
  - Наверно, - сказал Филип. С Джексоном откровенничать не стоило.
  - Что-то голос у тебя не очень уверенный!
  - Ну а ты сам-то как? - спросил Филип, предвидя ответ. Его вполне
можно было прочесть на физиономии новобранца.
  - Вступлю! - ответил Джексон. - В первый раз понял, зачем жить и как
дальше... Только во имя Господа и Америки. Узловая, ударная фраза Эрика.
  - Молодец! - похвалил Филип.
  Наступило долгое молчание, затем снизу до Филипа донеслось
приглушенное бормотанье молитвы. Лежа над Джексоном, Филип изо всех сил
старался не спать, ожидая, когда тихое бормотание вверху перейдет в мерное
посапывание.

  ***

  Филип, тихонько прикрыв за собой дверь, вышел из хибары; небо было
усеяно звездами. Слева высилась черная как смоль громада Зубчатой Вершины;
огромный гранитный монолит будто гигантским, пришедшим из глубины времен
занавесом закрыл мириады звезд. В лагере было тихо, пусто, темно; амбар и
прочие строения чернели посреди мрака.
  Филип решил, что одежда и вещи, по-видимому, должны храниться в
длинной, без окон дальней пристройке к административному корпусу.
Пристройка тянулась от торцевой стены приземистого дома-ранчо, и видно ее
было только от душевой и туалетов, находившихся между нею и амбаром.
  Вжавшись в стену хибары, Филип ждал, пока глаза привыкнут к темноте.
К пристройке можно было пройти двумя путями: либо прямо через весь лагерь
мимо площадки с флагштоком, либо, обогнув пустырь, пройти за амбаром,
потом за душевой. Путь напрямик короче, однако, если кто покажется на
крыльце главного корпуса, укрыться практически негде. Но там, позади
амбара и душевой, где темнеют заросли низкого кустарника, Филип ни разу не
ходил; не исключено, что придется пробираться сквозь колючки и дебри
папоротника.
  Сообразив наконец, что стоять так у домика отнюдь не безопасно, Филип
решился и быстрым шагом направился по еще не просохшей земле к дальнему
торцу амбара; зашел за угол. Оказалось, что все же кое-какой проход есть.
За амбаром шла полузаросшая тропинка, скорее всего протоптанная для
сокращения пути к уборной обитателями домишек выше по холму. Филип молил
бога, чтоб не появился по малой нужде среди ночи кто-нибудь из
"походников".
  Останавливаясь на каждом шагу и прислушиваясь, он добрался наконец до
противоположного угла амбара, потом, сдерживая дыхание, пробежал с десяток
метров до сарайчика-уборной. Присев у грубой бревенчатой стены, подождал.
По-прежнему тихо. Приподнялся, двинулся на полусогнутых. Дойдя до угла
душевой, снова остановился, подождал. Впереди метрах в пяти от него темнел
глухой торец пристройки. Филип закрыл глаза, стараясь вспомнить, как все
выглядит в дневном свете. Если память не изменяет, единственная дверь - в
длинной стене, обращенной к амбару. Но там самое открытое место. Выбора не
было. Филип прислушался, силясь уловить малейшее человеческое присутствие,
но ничего не услышал, только ветер шуршал в листве деревьев. Филип закусил
губу: единственным желанием было отказаться от замысла, вернуться в свою
лачугу. Можно переждать, потянуть, не вызываться, когда начнется
торжественное произведение в члены. Придется им его отпустить. А что, если
не отпустят? Сара подобное тоже не исключала. Когда один из мунистов решил
выйти из секты, было так подстроено, что свои однокашники учинили ему
судилище. Целый день его допрашивали, травили, терзали, после чего как
отступник он был изгнан из Территауна, форпоста мунистов в штате Нью-Йорк,
и после всего этого кинулся под поезд. Останки его отбросило чуть не за
полкилометра от полотна Центральной Нью-Йоркской железной дороги.
  Сделав над собой усилие, Филип выпрямился и рванул бегом по вязкой
грязи, при каждом прыжке ощущая, как наливаются, точно свинцом, его
солдатские бутсы "походницкого" образца от налипавшей с чавканьем земли.
Забежав за угол пристройки, остановился, впиваясь взглядом в площадку с
флагштоком. Никого. Двинулся дальше, дошел до двери; сердце стучало, как
молот.
  Дверь заперта. Иначе и быть не могло! - пронеслось в голове. Хоть бы
он заранее чуть-чуть поломал голову, обдумывая побег, ясное дело, учел бы
такое обстоятельство. Снаружи на засове висел обыкновенный амбарный замок.
Упершись пальцами в податливую, влажную древесину, Филип потянул. Шурупы
слегка подались. Филип потянул сильней. Раздался резкий скрип. У Филипа
душа ушла в пятки, даже волосы шевельнулись на затылке. Вопреки ночной
прохладе шея и веки покрылись каплями пота. Ладони стали влажные, Филип
замер: вроде тихо. Никто не услыхал. Он вытер ладони о тонкую ткань
штанов, снова взялся за замок. Ухватившись обоими указательными пальцами
за металлический засов, потянул изо всех сил, так что кожа на костяшках
лопнула. Хоть бы гвоздодер или отвертку, в момент отодрал бы! Морщась от
боли, Филип подвигал саднящими пальцами. Опять потянул. Болты вылетели
внезапно, Филип едва устоял на ногах. Обретя равновесие, снял замок с
засова, осторожно приоткрыл дверь, юркнул внутрь. В длинной пристройке без
окон было темно, как в бочке. Филип тихонько прикрыл за собой дверь,
пошарил рукой по стене, нащупал выключатель. Помещение мгновенно залилось
светом, бьющим из дюжины световых панелей над головой.
  По стенам от пола до потолка шли грубо сколоченные деревянные
стеллажи, разделенные на небольшие ячейки. При каждой квадратик из
плотного картона, на нем выведен номер. Похоже на вокзальную камеру
хранения. Филип, в его положении, позволил себе усмехнуться: вспомнил, как
они с Хезер, возвращаясь из Лондона, прибыли в Кале и оставили багаж в
помещении, очень похожем на то, в котором он сейчас очутился. На двери
висела табличка: "Consigne"; и служитель, бросив взгляд на их билеты на
ближайший поезд до Парижа, кивнул и забрал чемоданы. Филип с Хезер решили,
что их вещи проследуют в багажный вагон поезда, и только по приезде в
Париж обнаружили, что "Consignee" означает "Камера хранения" и что их
багаж остался в Кале!
  Вспоминая Хезер той поры, двенадцатилетней давности, Филип
почувствовал, как защемило сердце. Он судорожно сжал веки. На смену
явилось иное, будто сон, недавнее воспоминание. Близость с женщиной, уже
почти чужой, и все же родней которой не было. Кровь на стене. Как удар
бича, обожгла эта реальность.
  Грудь змеями сдавили смятение, слабость, щемящая тревога. Филип
привалился спиной к двери. Горло сжимало спазмом. Время, дороги,
воспоминания, все растянулось, переплелось, жаркой желчью отзываясь на
языке. Нахлынули знакомые ночные кошмары: они стояли у дороги на Куань
Три, тьма хоть глаз выколи; девятнадцатилетние новобранцы, как слепые,
ищут друг друга на ощупь и говорят о доме, о доме.., вот и сейчас - этого
не может быть, это сон; но знаешь, что явь, и можно с ума сойти...
  Филип стряхнул с себя наваждение. Оттолкнулся от двери ладонями,
расправил плечи: хватит с прошлым, надо думать, что делать сейчас. Нету
уже времени складывать по черепочкам миллион событий и стечений
обстоятельств, которые завели его сюда, нельзя позволять всему этому
возникать, овладевать мыслями. Это удовольствие оставим на потом, если,
конечно, удастся выбраться из плена "Зубчатой вершины".
  Номера, ячейки. Филип прошелся вдоль ряда узких полок, оставляя на
полу грязные следы. В каждой ячейке рюкзак, все одинаковые. Филипу
подумалось: скольким парням, заброшенным сюда, удалось снова заполучить
свое имущество? Днем целую лекцию прочли: надо отринуть прошлое, посвятить
себя благодатному будущему христианской Америки. С родными и близкими
встречаться запрещено, это все равно что предаваться дьявольскому искусу.
"Поход" - совершенно обособленная среда, дающая человеку минимум
необходимого. Одержимость прорастает повсюду, как кошмарная порча: вся
нация заражена греховностью...
  Филип отыскал свой номер, восемьдесят восьмой. Залез в мешок. И прямо
где стоял начал стаскивать с себя чужое, зеленое, надевать свою одежду.
Часы пропали; не исключено, утекли в карман к Эрику. Однако
фотоаппарат-зажигалка и сигареты на месте. Филип уже двое суток не курил,
но подавил в себе желание немедленно взяться за сигарету. Это удовольствие
тоже оставим напоследок. Он пошел обратно мимо стеллажей к двери, и так
слишком долго торчал.
  Бредя на цыпочках по проходу, он споткнулся обо что-то и чуть не
растянулся. Глянул под ноги и увидел кольцо в полу: невидимая дверца
стыдливо замаскирована узором серой линолеумной плитки. Филип нагнулся,
взялся за кольцо, потянул на себя. Квадрат из плиток - три на три -
приподнялся, и внизу, во мраке, Филип разглядел лесенку, круто уходившую
вниз. Что это, кочегарка? Котельная для обогрева главного корпуса? Филип
колебался, покусывая губу, но все же, хоть времени было в обрез, рискнул,
чиркнул зажигалкой и стал спускаться вниз. Спустившись, нащупал
выключатель. Над головой в тайнике вспыхнул светильники - в ярких лучах
потрескивавших флюоресцентных ламп резко обозначились контуры.
  Подвал оказался точным повторением верхнего помещения, только вместо
деревянных стеллажей с ячейками здешние полки сделаны из сварной стали. Да
и содержимое совсем иное. Уже не пухлые рюкзаки с рванью рекрутов
"Похода". Здесь располагался склад оружия. Полсотни полок от цементного
пола до голых балок потолка вмещали по меньшей мере несколько тысяч
рассортированных по образцам единиц огнестрельного оружия, а также
необходимых боеприпасов. При беглом осмотре Филип прикинул, что оружие не
новейшее; однако от этого оно не теряло устрашающей силы. Ошарашенный
зрелищем, Филип бродил взад-вперед, рассматривая.
  Вот "ланчестер" сороковых годов; "Томпсон М-1"; короткоствольная
винтовка М-3; "Гриз ганз"; WW2 МР-40 "шмайссер";
"Геклер и Кох", модель 33; советский автомат Калашникова, груды
старых "манлихеров-карканос", именно из такого был застрелен Джон Кеннеди;
ящики с легкими пистолетами "кольт-кобра"; канадские автоматические
браунинги 45-го калибра; узконосые парабеллумы НК, "раджеры", "радомы",
маузеры, никелированные револьверы "Айвор Джонсон" конца тридцатых и так
далее и так далее.
  Филип остановился, вынул фотоаппарат-зажигалку, на глаз определил
выдержку. Владелец фотомагазина в Эспене зарядил аппарат черно-белой
высокочувствительной пленкой "400-АСА". Изображение получится зернистое,
особенно при малом формате, но это лучше, чем ничего. Филип отобрал
несколько видов разного оружия, разложил по полу под самым светильником.
Трижды щелкнул. Потом подложил еще. Минут через пять пленка кончилась.
Возвращать оружие на место уже не было смысла - и так все ясней ясного,
оставил и следы взлома, и ворох грязной одежды. Филип прихватил один
пистолет; оглядевшись, подыскал к нему обойму, зарядил. Судя по клейму,
выбитому на корпусе этого умещавшегося в ладони автоматического пистолета,
изготовлен в Южной Африке, на военном заводе "Джуниор" в Претории. Филип
сунул фотоаппарат в карман пиджака и с пистолетом в руке поспешил к
лесенке. Прислушался, потом погасил свет, стал подниматься по ступенькам.
  Наверху все то же. Он облегченно вздохнул, скользнул к двери,
выключил свет. Приоткрыв дверь на узкую щелку, оглядел лагерь. В пределах
видимости тихо, пусто. Филип подождал, пока глаза привыкнут к темноте, и
вышел, ломая голову, что предпринять дальше.
  За те два дня, что пробыл здесь, Филип насчитал в лагере всего пять
транспортных средств: три синих "эконолайна", красно-бело-черный школьный
автобус - без задних колес, стоявший на бетонных блоках, и "форд" -
микроавтобус последней модели. Школьный автобус торчал на поляне у
женского барака-общежития по ту сторону от главного корпуса; прочие машины
стояли под навесом-сараем, видимо, там раньше хранили зерно или
располагался склад для просушки лесоматериалов. Из всех строений этот
гараж находился ближе всего от главных ворот, у подножия склона, на
котором располагался лагерь.
  Естественней всего было бы попросту рвануть за ворота и припустить
вниз к шоссе, но идти придется долго, возможно, всю ночь. Если увидят, что
замок взломан, "исходникам" не составит труда в считанные минуты
настигнуть Филипа. Второй путь намного опасней: совершить побег красиво,
на здешней машине, как-нибудь выведя из строя все остальные. Однако
вариантов куда бежать остается не так уж много, притом лагерное начальство
может поднять по тревоге свои службы в Эспене и Денвере, куда он может
направиться.
  - Так! - приглушенно произнес Филип. - Значит, надо действовать
вопреки здравому смыслу...
  Повернулся и направился, как пришел, до конца пристройки, потом бегом
за туалетами и амбаром и скорей по склону вниз к гаражу. На бегу отметил,
что в окнах главного корпуса и женского общежития темно, ставни закрыты
наглухо. Похоже, что здешнее начальство считает, что удаленность "Зубчатой
вершины" от магистральных путей гарантирует невозможность побега. Филип
отчаянно молил бога, чтоб эти гарантии исключали и охрану у ворот; как бы
ни было неудержимо его желание убежать отсюда, вряд ли благодаря этой
неудержимости он вдруг обратится в каскадера. Шевельнулся страх: ведь ни
за что в жизни ему не пробить с разгона ворота, как это делает с легкостью
в кино Клинт Иствуд!
  Из мрака вынырнула покатая крыша гаража, и вот все строение встало
перед Филипом, будто остов доисторического монстра. Сквозь щели внутри
темнели три фургона и микроавтобус. Филип пролез в прогал между досками, в
ноздри ударил знакомый запах бензина, сырой древесины. Нырнув в глубину
сарая, Филип двинулся, прячась за фургонами, к микроавтобусу, не выпуская
из поля зрения амбразуру входа. Добравшись, присел, на корточках прокрался
к водительской дверце, открыл.
  Невероятно, но ключ вставлен в зажигание! Филип облегченно вздохнул,
попятился на корточках. Еще пять минут, и он полностью разделался с
автофургонами: действовал быстро - по очереди открывал крышки капотов,
нырял внутрь, рвал провода зажигания и генератора. Интересно, поймут или
нет, что в Баррингтоне это тоже его работа? Может оказаться, что у них
свой механик, и Филип прихватил пучок оборванных проводов, закинул на
заднее сиденье микроавтобуса. Осторожно прикрыл дверцу, повернул ключ
зажигания. Двигатель завелся свободно, чуть слышно заурчал. Филип перевел
рычаг с нейтральной и, не нажимая на педаль газа, тихо выкатился из
гаража. Ни единого звука, лишь легкое шуршание шин о гравий. Подавшись к
лобовому стеклу, Филип вглядывался в темноту: не стоит ли у ворот охрана?
Никого, ворота заперты, и охраны не видно. Выскользнув из "форда", Филип
бросился к воротам; никакого особого запора, обычная щеколда. Отодвинув
ее, Филип толкнул настежь железные ворота. Снова сел за руль, перевел
рычаг на нейтральную скорость и, то впиваясь взглядом в темную дорогу
впереди, то оглядываясь назад, пустил микроавтобус на холостом ходу прямо
через ворота под уклон. Скоро лагерь остался позади, скрывшись, как
призрак, за поворотом. Филип ехал так по инерции еще с километр, потом, не
в силах бороться со страхом, переключил скорость, выжал педаль до отказа.
  Примерно через полчаса лихорадочной гонки дорога уперлась в шоссе.
Тысячи кошмаров, роясь в мозгу, мерещилась Филипу - каждое дерево прятало
за собой тень "исходника" в зеленой униформе, при каждом изгибе шоссе ему
чудилось, что дорога за поворотом перегорожена.
  Только выехав на магистраль и мчась на север межштатной
автострады-70, Филип слегка успокоился. Вспомнил про сигареты, закурил,
глубоко вдыхая отдающий полноценным табаком дым. Холодящие кровь ужасы
лагеря "Зубчатая вершина" стали мало-помалу развеиваться, и тут Филипа
охватила дикая ярость, но на сей раз уже не в связи с судьбой Хезер. Если
эти молодчики решили взять на себя роль твердолобого Ричарда Львиное
Сердце, пусть знают, что и на них найдется Саладин Неверный. Интересно,
долго ли еще так, без остановки, ехать до Рино?


                                  ЧАСТЬ III


  СХВАТКА


                                  Глава 12


  Город Рино расположился средь пустынной равнины между Виргинскими
горами и отрогами Сьерра-Невады, подступающими со стороны недалекой
границы со штатом Калифорния. Как и его двойник по ту сторону реки Траки,
Рино в штате Невада насчитывает жителей поболее средней отметки в сто
тысяч. История этого города повторяла сотни историй подобных городов
Запада. Возникнув на месте давней речной стоянки фургонов на их пути в
Калифорнию, к земле обетованной, Рино начиная с прошлого века пустился в
рост, успешно развивая коммерцию благодаря процветанию производства
кирпича, упаковки мясных изделий, металлической продукции, а в 1874 году
открыл свой университет. Но экономическое благоденствие Рино зиждется на
стяжательстве, на разложении семьи, на возникшей после принятия Невадой в
1933 году Акта, разрешающего азартные игры, индустрии, приносящей
многомиллионную прибыль, а также на местных законах о свободном
расторжении брака.
  Основная жизнь города протекает в центре, в пределах десяти кварталов
по Виргиния-авеню, считая от углового дома с лозунгом на крыше,
провозглашающим Рино "крупнейшим городком Вселенной", и далее к югу, через
реку Траки к Калифорния-авеню; это и есть деловая часть города. Весь вид
улицы в милю длиной свидетельствовал о попрании буквально всех десяти
заповедей священного писания. Любовью торговали и в кабаре "На верхнем
баке", и в заведении "У нас - напоказ!", как, впрочем, на каждом углу, в
каждом баре. Повсюду принимались в залог драгоценности, скупка "Палас" на
Плаза-стрит работала круглосуточно. К тому же в Рино можно приобрести все,
что угодно, от системы стерео до револьвера! Закуски из устриц стоят
меньше доллара, порция виски - пятьдесят центов, и куда ни глянь казино:
крупные, такие, как "Гаролдз", "Харраз", "Древо изобилия Мейна",
"Кал-Нева", и помельче, скажем, "Эльдорадо", славящееся своим
ассортиментом китайско-итальянских мясных блюд по-домашнему. Весь день и
всю ночь напролет на открытых площадках перед фасадами казино клацают
игральные автоматы, а если ваш карман опустел, можете немедленно вступить
в брак на втором этаже заведения "Кирха-малютка посреди вереска", в
качестве бесплатного приложения - музыка, свечи, свидетели. Или можете тут
же развестись по соседству в заведении "И точка!". Летом, в разгар сезона,
и под рождество на улицах Рино круглые сутки толпятся туристы, игроки и
желающие развестись. Один из местных коммерсантов, владелец игральных
аппаратов "Монетка Бобби", на вопрос, что можно сказать о Рино, изрек:
"Помойка"!
  Сара Логан, пребывая наедине со своими мыслями в номере гостиницы
"Холидэй", не могла бы не согласиться с такой оценкой. К вышесказанному
она добавила бы еще: "мерзкая", "грязная", "исходящая похабством".
  Сара сидела в одном из двух массивных кресел посреди номера с
кондиционером и смотрела в огромное, во всю стену окно на узкую речку
Траки, протекавшую метрах в ста от гостиницы. За рекой был виден кусочек
неба над выпиравшими там и сям неоновыми рекламами казино, мертвыми в
лучах полуденного солнца. Сара вздохнула, автоматически потянулась рукой к
затылку, стала медленно накручивать на палец длинную прядь откинутых за
уши волос. Уже целые сутки она в Рино, и никаких вестей! Еще до приезда
сюда Сара знала, что келлеровский фонд "Орел-один" расположен в Рино,
однако только и успела за день, что полистать справочник, найти адрес -
довольно мизерный итог за сутки! Поиски единственной нити, загадочной НСС,
значившейся на бланках, выкинутых на помойку, кажется, зашли в тупик.
Рассудив, что буква Н, по всей вероятности, обозначает "Невада", Сара
обнаружила не менее десятка фирм и организаций под таким сокращением: от
"Невада. Сталеснабжение" до "Невада. Спецкурс самозащиты".
  Ведь нужна же какая-нибудь зацепка... Сара принялась просматривать
фотокопии, сделанные утром в библиотеке графства Уошоу. В основном с
деловых бумаг и справочников по предприятиям города Рино и графства Уошоу
- все, что смогла отыскать из организаций с обозначением "НСС". Отсеять
неподходящее много времени не потребовалось, ведь ясно: ни Келлер, ни
"Орел-один", ни "Десятый крестовый" к организации типа "Невада. Социальное
страхование" или "Невада. Семена для сева" не могут иметь отношения. Для
Келлера в качестве индустриальной базы скорее подходит "Невада. Стальные
сооружения". Но в бумагах - никакой связи. Сара уже сопоставила со
списками штата "Орел-один" и фирмы "Фармацевтические товары Келлера" - ни
одно из имен не совпадало.
  Провозившись битый час с фотокопиями, Сара уже готова была
капитулировать. И вдруг ей повезло.
  Удивительно, но удача выпала именно там, где Сара ее не ждала. С
самого начала отвергла как неимеющее отношение, но тут на глаза случайно
вновь попалось это название: "Невада. Спецкурс самозащиты. Корпорация".
Казалось бы, ничего особенного, но опыт подсказывал Саре, сколько темного
кроется за каждым корпоративным объединением.
  Информация о корпорации "Невада. Спецкурс самозащиты" взята из
"Справочника корпоративных предприятий Невады" и из "Путеводителя по
коммерческим предприятиям графства Уошоу". Из первого источника
явствовало, что эту НСС возглавляет некто Уильям Рэдмор и существует она
на средства компании "Калифорния-Невада кремний", имеющей, по всей
видимости, отношение к заводам электроники в Силиконовой долине и к
производству микрокалькуляторов в Калифорнии, у самой границы с Невадой.
  С этого "Кал. - Нев, кремний" все и завертелось. Сара тотчас
обнаружила связь, заглянув в список штата "Орел-один". Казначеем фонда
значился некий Дикинсон Бернетт. Тот же Бернетт состоял президентом фирмы
"Кал. - Нев, кремний". Но ошеломляюще красноречивым оказался адрес этой
НСС. В "Коммерческом путеводителе" рядом с этой организацией значилось:
"Комн. 12, Вторая Восточная авеню, 30". Офис фонда "Орел-один" в Рино
находился на семнадцатом этаже того же самого здания. Эти организации не
только связаны между собой, они даже расположены под одной крышей!
  Сара принялась лихорадочно листать телефонный справочник Рино, нашла
номер муниципального совета, взялась за трубку. Пальцы левой руки
машинально накручивали выбившиеся пряди волос, порой стягивая их до боли.
  - Муниципальный совет Рино к вашим услугам! - заученно произнес
женский голос в трубке. Точно так же он ответил бы и президенту
Соединенных Штатов.
  - Я хотела бы знать, кто владелец одного из домов в городе. К кому
мне обратиться? - спросила Сара.
  Последовала длительная пауза, потребовавшаяся операторше для
напряжения немногочисленных извилин.
  - Можно в отдел налогообложения или в Центральную справочную.
  - Соедините меня, пожалуйста, с Центральной! - попросила Сара.
  - Минутку!
  Саре пришлось ждать так долго, что она уж было решила - разъединили.
Но вот послышался щелчок, после чего мужской голос ответил:
  - Центральная справочная, Легран слушает!
  - Я бы хотела, если можно, узнать имя одного домовладельца в Рино.
  - Нет проблем! - бодро ответил Легран. - Прошу адрес!
  - Вторая Восточная авеню, тридцать.
  - Так... Придется подождать. Сами перезвоните или оставите ваш номер?
  - Я подожду, - сказала Сара.
  - Хорошо! Одну минуту...
  Что-то в легкости Леграна напомнило Саре Филипа, и ее тотчас охватила
тревога. Но она заставила себя не думать о плохом. На том конце провода
снова возник Легран.
  - Вы сказали Вторая Восточная, тридцать?
  - Да-да!
  - У нас записано, что владельцем дома является некая фирма "Средства
связи, XXI век". Вас устроит?
  - Устроит! - произнесла Сара, дрожа от возбуждения. - Большое спасибо!
  Она повесила трубку. Кинула взгляд на бумаги, разбросанные по столу.
  Будто пальцы сжимающегося кулака, все они сходились в единое,
монолитное целое. "Двадцать первый век", "Производство зонтиков" Билли
Карстерса, "Орел-один" и НСС - "Невада. Спецкурс самозащиты". Сара
раскрыла телефонный справочник Рино, снова принялась листать, зная
наперед, что ее ждет. Нашла, звучно захлопнула справочник. Филиал фонда
протестантов-евангелистов в Рино располагался на одиннадцатом этаже здания
номер тридцать по Второй Восточной авеню!
  - Все тухлые яйца в одной корзинке! - пробормотала Сара.
  Через пять минут она уже ловила такси у входа в гостиницу. Если Филип
позвонит в ее отсутствие, он передаст все что надо портье. А если приедет
в Рино, встретиться с ним можно вечером, в его номере.

  ***

  Катя в такси по городу, Сара убеждала себя, что атака нередко лучший
способ обороны. Однако, оказавшись в помещении корпорации "Невада.
Спецкурс самозащиты", она почувствовала, что прежней уверенности как не
бывало. Вся обстановка приемной подавляла какой-то зловещей топорностью,
повергая женское естество Сары в дрожь. Стены просторной, абсолютно
квадратной комнаты обиты черной искусственной кожей, пол покрыт чем-то
тисненым, темно-серым. Массивные диваны и три кресла обиты тем же
материалом, что и стены. За многократно лакированным казенного вида
столом, который вполне мог бы служить для многодетной семьи обеденным,
восседал секретарь. Стены голы, ни единой картины; на прямоугольном
кофейном столике между двумя диванами ни единого журнала. Нигде ни
пепельницы.
  Темноволосому, в рубашке без пиджака секретарю лет двадцать с
небольшим. Когда вошла Сара, он поднял голову от машинки, снова принялся
печатать. Сара подошла, остановилась у края длиннющего стола, глядя на
сидевшего перед ней молодого человека. Тот опять поднял голову.
  - Слушаю вас?
  - Мне хотелось бы поподробней узнать об организации "Невада. Спецкурс
самозащиты", - сказала Сара.
  - Проспектов не имеем, - отчеканил секретарь. Никакого выражения на
лице, спокоен, непроницаем. Скорее охранник, чем секретарь.
  - А мне не проспект. Мне бы побеседовать со сведущим лицом, если
можно.
  - НСС проводит специальные курсы обучения - владение оружием,
методами борьбы с терроризмом, тактика контрудара, самозащиты и
коллективной безопасности. Вы удовлетворены?
  - Частично, - сказала Сара. - Пожалуй, только, если можно, некоторые
детали...
  Секретарь молча окинул ее пристальным взглядом, затем, не сводя с
Сары глаз, опустил руку под стол, снял трубку с невидимого аппарата.
  - Тут интересуются сведениями о НСС, - сказал секретарь в трубку.
Помолчал, слушая. Нахмурил брови. - Голубой, - произнес он после паузы.
  Зачем, недоумевала Сара, собеседнику секретаря понадобилось узнавать
цвет ее глаз? Но, поразмыслив, решила, что "голубой", вероятно, обозначает
некий пароль. Секретарь повесил трубку.
  - Пройдите в ту дверь! - указал он большим пальцем себе за спину. -
Вас примет мистер Фримен. По коридору вторая дверь налево.
  - Благодарю, - отозвалась Сара.
  Секретарь возобновил печатание, а Сара, обойдя стол, направилась к
двери. Открыв ее, она очутилась в просторном коридоре с дверьми по обеим
сторонам, но на значительном расстоянии друг от друга.
  У второй двери слева помедлила, постучала. На двери ни таблички с
фамилией, ни обозначения должности. Кто такой этот Фримен, чем занимается
в НСС?
  - Войдите! - услышала она.
  Сара открыла дверь, вошла. Ожидая попасть в уменьшенный дубликат
приемной, она с удивлением обнаружила, что в кабинете светло, тепло, очень
уютно. По правой стене полки, заставленные книгами, у противоположной
стены - сервант, за стеклом которого миниатюрные статуэтки в стиле "деко"
или "нуво". Над сервантом известное полотно кисти Н. К. Уайета "Уайет,
Ньюэлл Конверс (1882 - 1943) - американский живописец и иллюстратор, отец
современного американского художника Эндру Ньюэлла Уайета (р, в 1917 г.).".
  - Оригинал, - произнес человек, стоявший у небольшого скромного
столика прямо напротив входа. Он стоял спиной к окну от пола до потолка с
видом на город.
  Около сорока, очень высокий, весьма недурен собой. Лицо бронзовое от
загара, кажется совсем темным в обрамлении густой черной бороды. Худощав,
глаза глубоко посажены. Припорошенные сединой черные волосы копной
курчавились надо лбом, сбегали вниз, почти прикрывая уши. Он словно
вот-вот сошел с рекламы сигарет "Кэмел". Одежда под стать: белые джинсы в
обтяжку и жемчужно-серая шелковая рубашка; расстегнута у ворота.
  - Это его иллюстрация к "Острову сокровищ", - продолжал хозяин
кабинета. - В детстве я целыми днями ими любовался, воображая себя Джимом
Хокинсом. Эту увидал на аукционе, никак не смог удержаться...
  - Да, очень мило, - с усилием выдавила Сара. Идя на эту встречу, она
ожидала увидеть эдакого мужлана, копию Джона Уэйна; а тут - беседует о
живописи, выряжен, как манекенщик фирмы "Вог".
  - - Вы как будто удивлены? - просияв и ослепительно блеснув оскалом
на смуглом лице, сказал бородатый. - Мне кажется, вы рассчитывали увидеть
здесь персонажа в берете, жующего сигару и прочищающего старый, верный
кольт?
  - Что-то в этом роде, - пробормотала Сара.
  - Присаживайтесь! - пригласил человек, указывая на удобного вида
кожаное кресло. Сара села, мало-помалу приходя в себя. Мужчина зашел за
свой стол, тоже сел. Откинулся на спинку кресла. На фоне яркого окна
выражения его лица было не разглядеть.
  - Меня зовут Дэвид Фримен.
  - А меня Сара Сара... Керкленд! - соврала она. Фримен улыбнулся.
  - Журналистка?
  - Ну а если клиентка? - парировала Сара.
  - Возможный вариант, - непринужденно подхватил Фримен. - Только на
клиентку вы никак не похожи. Наш женский контингент, как правило, имеет
отношение к военной обязанности, к полиции или к государственной службе. В
армии вы явно не состоите, для полиции ваш рост маловат, ну а для служащей
- вид неподобающий. Итак, методом от противного. Уверен, что не ошибся.
  "Знал бы ты!" - подумала Сара. Но вслух, кивнув, сказала:
  - Вы угадали! Я пишу книгу.
  - По проблемам самозащиты?
  Сара снова кивнула, решив воспользоваться подсказкой.
  - Про это и про терроризм. С точки зрения женщины.
  - Любопытно! - сказал Фримен. - И чем же я могу быть полезен?
  - Как вам сказать... - протянула Сара. Конечно, хорошо бы узнать
поподробней о "Десятом крестовом". Только от Фримена она вряд ли получит
такую информацию. - НСС - первая организация, связанная с обучением
приемам самозащиты, куда я обратилась. Я, как бы это выразиться, хочу
погрузиться в контекст.
  Явно шито белыми нитками, но ничего умней Сара придумать не смогла.
Фримен подался вперед, свел руки перед собой на гладкой поверхности стола.
  - Что ж, - неторопливо начал он, - видимо, для начала следует
уяснить, что такое средства самозащиты, для того чтоб вы поняли, насколько
полезным окажется для вас знакомство с такой организацией, как наша.
Многие считают это необязательным для жизни, чем-то вроде бомбоубежища
после войны или енотовых шапок "Деви Крокетт". Пусть так, и все же я
сказал бы, что это не излишество, это тенденция времени.
  - То есть?
  - Явление явно не однодневное, - пояснил Фримен. - Сейчас это модно,
но наносное со временем уйдет, а сама идея останется. Она существовала и
раньше, и мы стремимся возродить ее, сделав достоянием культурного
американца. Вместо того чтобы людям полагаться на помощь других - всяких
там объединений, организаций, правительства, - мы воспитываем у них
уверенность в своих силах, если хотите, возвращаем к жизни дух наших
первых поселенцев. Это вовсе не означает, что мы готовимся к скорой войне.
Просто надо задать себе вопрос, не пригодится ли вам в повседневной жизни
тактика самообороны, умение выжить, и если да, приступайте к овладению ими.
  - Чем конкретно? - спросила Сара, пожалев, что не захватила с собой
ни блокнота, ни магнитофона для убедительности, однако Фримена это как
будто не насторожило.
  - Да чем хотите, - пожал он плечами. - Скажем, в пути вас застиг
туман, случилось наводнение, вы отбились от группы туристов и оказались в
дремучем лесу, даже такой простой пример, как повседневная городская
жизнь, - вас могут изнасиловать, избить, могут вломиться к вам в дом.
Наука выжить воспитывает в людях сопротивление.
  - Моральное или как? - вырвалось у Сары, словно она позабыла, что ее
сюда привело.
  - И так и этак, - просто и спокойно сказал Фримен. - Наша программа
охватывает все - от умения выжить в полной изоляции до овладения
различными видами оружия, мы обучаем шоферов дипкорпуса, учим защите от
нападения террористов. Каков запрос - таков и курс. А школа первоклассная
и для отдельных клиентов, и для коллективов.
  - Ну а политические ваши взгляды каковы? - не без риска спросила
Сара. - Ведь не может же ваша организация быть вне политики!
  - Среди подобных организаций встречаются политически ориентированные,
- повел плечами Фримен. - Но мы к ним не относимся. Таких, как мы,
большинство. С нами весьма схож по профилю Учебный центр Магнуса в
Пенсильвании, а их политический максимум - ненавязчивая рекомендация
клиентам вступать в ассоциацию "Стрелок отечества". Имена их сотрудников
не мелькают в скандальных рубриках газет. Как правило, все мы нанимаем на
службу ветеранов вьетнамской войны, бывших сотрудников спецслужб и ФБР,
бывших рейнджеров; конкретно у нас служат двое из Французского
иностранного легиона Словом, это практики. Политика им всем до лампочки.
Просто они неравнодушны к гибели людей, к наглому насилию.
  - А вы сами откуда сюда пришли? - спросила Сара.
  - Из армейских рейнджеров. Вьетнам, Камбоджа, затем диверсионная
школа в Форт-Беннинге, инструктор. В некоторой степени наша НСС создана по
образцу той школы.
  - А демобилизовались почему?
  - Честно говоря, нужны были деньги. Жалованье инструктора - мизер.
Ушел на вольные хлеба.
  - Это как, в наемники?
  - Снова вы из меня персонажа с сигарой лепите! - рассмеялся Фримен. -
Нет, наемником я не стал. Мне вообще армейское наемничество претит. По
моим представлениям, солдат, лишенный самого своего мощного оружия - идеи,
неполноценный солдат.
  - Но если не в наемники, то как же на вольные хлеба? - не отставала
Сара. - Вы ведь сказали, из-за денег ушли .
  - Я стал консультантом По особым видам оружия и военной стратегии.
Сначала в Англии, в ВВС, потом во Франции при боевой группе национальной
жандармерии, потом в Израиле, при особой части номер двести шестьдесят
девять, потом в ФРГ, в спецотрядах. Это все подразделения по борьбе с
терроризмом.
  Сара смотрела на человека, сидевшего по ту сторону стола, силясь
представить его в боевой военной форме.
  - Что-то на вас не похоже, - мотнула она головой после паузы.
  Фримен рассмеялся, смешок какой-то странный, тоненький, фальшивый. Да
и все в нем было фальшиво. Взгляд, голос, жесты - слишком отработанные,
слишком театральные, противоестественные. Словно нарочито разыгрывал перед
Сарой какую-то комедию.
  - Терри, самый крутой из инструкторов школы "Келли-Хилл" в
Форт-Беннинге, внешне был чистый ангел. Щечки гладкие, почти не брился.
Изящная, как у танцора, походка. Во время инструктажа один из учеников
кинул ему: "Гомик!", и не успел этот малый глазом моргнуть, как Терри
свернул ему челюсть и руку переломал в двух местах.
  - Из чего следует, внешность обманчива?
  - Совершенно верно!
  Строгий черный аппарат на столе приглушенно мурлыкнул. Не сводя с
Сары глаз, Фримен снял трубку. Молча слушал, перебирая цепочку на шее, и
тут только Сара заметила на этой цепочке маленький золотой крестик,
перечеркнутый красным эмалевым X. Что это, модная безделушка с эмблемой
"Десятого крестового", а может, особый, тайный знак причастия, как
рукопожатие у масонов? Фримен молча положил трубку. Отодвинулся от стола
вместе с креслом, встал. Выражение лица изменилось. Улыбка осталась, но
холодная, отстраненная. Интервью, или что там у них с Сарой было,
провозглашалось законченным.
  - Прошу меня извинить, - произнес Фримен, протягивая Саре руку для
прощания. - Дела.
  Сара пожала протянутую руку, прикидывая про себя: умеет ли убивать
эта теплая, сухая рука? Взглянула Фримену прямо в глаза: несомненно...
  - Вы мне очень помогли, - сказала Сара. - По крайней мере, теперь мне
есть с чем работать.
  - Искренне рад!
  Фримен вышел из-за стола, проводил Сару до двери, потом в коридор и
так шел за ней до самой приемной, непринужденно болтая о погоде. Когда же
он последовал за ней и дальше, к выходу, Сару будто ледяной волной окатило
с головы до ног и внутри шевельнулась смутная, неясная тревога.
  Вместе с ней Фримен ждал у лифта, и в то самое мгновение, когда вслед
за звоночком разъехались двери в стене, Сару обожгла догадка: она не
просто уходит из НСС, Фримен выпускает ее! Сара шагнула в кабину, тупо
глядя под ноги, ожидая с затаенныам страхом, что пол вот-вот разверзнется.
Обернулась и в быстром сужавшемся проеме между дверьми в последний раз
увидела Фримена. Он стоял, не сводя с нее немигающих глаз, налитой, как
револьверное дуло, закамуфлированное складками шелковой рубашки.
  И пока Сара не выбралась из этого здания, пока не окунулась в знойную
духоту улицы, у нее дрожали коленки.
  Через двадцать минут, вся в испарине, совершенно без сил, Сара
входила в вестибюль "Холидэй". Еще после смерти отца врач предписал ей
держаться на транквилизаторах, и целую неделю Сара пребывала в
непривычном, полуодурманенном состоянии, когда расползаются мысли, находит
отупение и не соображаешь, где находишься. Вот и сейчас на нее нашло то
же, казалось, что все снится, только не ей, а кому-то еще... Все, что она
только что видела, - и это учреждение, и красавец в шелковой рубашке, и
его золотой крестик, перечеркнутый красным, - все было ненастоящим,
какой-то маской, прикрывавшей что-то ужасное.
  Сара с облегчением открыла дверь в свой номер: сейчас подольше
полежать в ванне, чуточку соснуть, и все пройдет...
  К ней подскочили с двух сторон, молниеносно, без звука, без суеты.
Двое в халатах санитаров неотложной помощи. Действовали четко: один прижал
Сару к стене, другой немедленно закрыл дверь номера. Первый одной рукой
зажал Саре рот, другой рукой запрокинул шею полунельсоном назад.
Развернувшись боком, бедром и ногой подломил колени, чтобы не брыкалась.
Когда подошел второй, тот отступил, не отпуская Сару. Второй подставил к
ее шее шприц-пистолет, прижал к коже и ввел дозу тиоридазина в смеси со
спиртом. Сочетание сильного транквилизатора с алкоголем произвело
мгновенное действие. В считанные секунды сопротивление Сары иссякло, она
безжизненно повисла на руках державшего ее "санитара". Когда они уложили
ее на каталку, прихваченную с собой, давление Сары упало, пульс участился,
зрачки расширились. Внешне могло показаться, что она пребывает в состоянии
глубокого шока, а в крови при анализе обнаружилось бы наличие алкоголя и
транквилизатора. Что ж, обычная пациентка из пьющих и употребляющих
наркотики, явление для больниц Рино столь же привычное, как ангина.
  Накинув на лежавшую в беспамятстве женщину одеяло, оба "санитара"
выкатили каталку из номера, направились к грузовому лифту в конце
коридора. Минут через пять эти двое уже грузили Сару в большой
застекленный микроавтобус "эконолайн", оборудованный под "скорую помощь",
- ярко-желтый, с надписью "НЕОТЛОЖНАЯ" на полосках цвета электрик по обеим
сторонам.
  Никто, кроме нескольких зевак, не обратил ни малейшего внимания на
происходящее, и, взвыв сиреной, пылая световым сигналом, микроавтобус
вылетел на улицу. Никому и в голову не пришло, почему вместо того, чтобы
направиться к ближайшим больницам - к северу, к югу или к западу от
гостиницы, микроавтобус рванул на восток, к шоссе-80, ведущему через
пустыню.


                                  Глава 13


  Измученный ночной гонкой среди Скалистых гор, Филип Керкленд,
подгоняемый страхом беглеца, все же скорости не сбавлял. И все старался
пробиться сквозь сутолоку противоречивых мыслей и ощущений, от которых в
голове образовалась каша, как у Джексона.
  По-прежнему основной целью Филипа было отыскать Хезер, только к этой
мысли теперь добавилось кое-что еще, не менее важное: смутная тревога,
которая зародилась в нем перед вылазкой в "Зубчатую вершину", вылилась
теперь в четкое убеждение - Хезер похищена необычной сектой, и этот
насильственный увоз имел под собой нечто большее, чем просто желание не
упустить новообращенку.
  Еще с конца шестидесятых Филип был наслышан о культовых сектах, но
ему впервые пришлось столкнуться с такой, у которой свой склад оружия и
такая изощренная телесвязь для всестороннего охвата любой информации от
поиска финансовых средств до разработки средств шантажа. Теперь тот факт,
что сенатор, отец Сары, ушел из жизни при непонятных обстоятельствах,
связанных с деятельностью "Десятого, крестового", приобретал совсем иной
смысл. Тут уж не до примитивных методов какого-нибудь Элмера Гентри,
сторонники которого пощипывали жалкий пенсион боголюбивых старушек. Здесь
налицо политика, власть - в огромном, возможно, угрожающем масштабе. Филип
понимал, найди он Хезер завтра, дело на этом все равно не кончится - что
им дочка какого-то генерала, им есть что прятать и посущественней. К тому
же как ни верти, а Филип уже настолько во всем этом завяз, что теперь так
просто не отделается.
  И Филип сказал себе: найдет он Хезер, нет ли, но помочь Саре собрать
факты, изобличающие "Десятый крестовый", он должен.
  По иронии судьбы на его пути в Рино единственной радиопередачей,
которая пробивалась сквозь горные заслоны, была программа "За божьим
словом" радиостанции Билли Карстерса. Чтоб не оказаться один на один с
темной тишиной петляющего меж гор шоссе, Филип не выключал радио, и слух
его заполнил бесконечный монотон лицемерия, приправленного богобоязнью,
расточаемого Билли и его командой:
  - И помню я, о боже святый, помню все, точно было вчера. Раз утром
иду я, а мой приятель орудует, лежа под своей машиной, тут словно что
толкнуло меня, говорю ему: "Дейв, выбирайся-ка из-под машины, поговорим о
Господе нашем Иисусе". А он: "Нет, Билли, недосуг мне, чиню машину, сперва
надо дело закончить". Тогда не стал я его лишним словом прерывать, пошел
себе дальше, но только квартала два прошел, не больше, как позади раздался
страшный звук, обернулся и побежал. И вижу: соскользнул корпус с домкрата,
придавило моего друга Дейва. Не ведал он того, друзья мои, что, когда
говорил со мной, ДО ВЕЧНОСТИ ЕМУ ОСТАВАЛСЯ ОДИН МИГ!
  Вот он! Всего лишь миг до вечности. Задумайтесь, друзья мои, как
задумался и я тогда. Я скорбел по Дейву, но и тяжесть легла на мою душу. И
я говорил себе: "Билли Карстерс, какой же ты христианин, если не хватило у
тебя упорства спасти своего друга. Что б тебе сказать тогда: "Дейв!
Выбирайся из-под машины, я должен СООБЩИТЬ ТЕБЕ НЕЧТО, ОТ ЧЕГО ЗАВИСИТ ВСЯ
ТВОЯ ЖИЗНЬ!" Если бы я так сказал тогда, мой друг остался бы жив, более
того, он бы ДВАЖДЫ РОДИЛСЯ В СВОЕЙ ВЕРЕ В ГОСПОДА!
  Но он мертв. Мертв потому, что не послушался меня. И он в аду, потому
что не послушал меня, и погиб во веки веков, потому что не стал слушать,
потому что Я НЕ СТАЛ УБЕЖДАТЬ ЕГО!!! Так погиб он и не познал Господа
перед смертью своей.
  И в том есть мой грех, друзья мои! МОЙ! Мой глас был тих, он не дошел
до моего друга Дейва. Как и глас миллионов дважды рожденных христиан
Америки. Их слова должны звучать громче, доходчивей, тверже, ибо наша
страна СКАТЫВАЕТСЯ В ГЕЕННУ ОГНЕННУЮ!
  Пример должно брать с Иисуса, вечного нашего учителя. Из собственного
промаха я извлек урок, друзья мои, из собственного греха. И вот ТЕПЕРЬ Я
ГОВОРЮ С ВАМИ ВО ВЕСЬ ГОЛОС! Искупаю перед Всевышним грех свой, как он
велит мне. Я говорю всем вам, где бы вы ни были, всем тем, кто пребывает в
безмятежных снах, я говорю вам: "ПРОСНИСЬ, АМЕРИКА! Проснись и оглянись
вокруг! Поглядите, что стало с нашей родной страной. Я ГОВОРЮ О
КОММУНИСТАХ В КОНГРЕССЕ! О ГОМОСЕКСУАЛИСТАХ В НАШИХ УНИВЕРСИТЕТАХ! О
КОРРУПЦИИ ПРОФСОЮЗОВ, О РАЗЛОЖЕНЦАХ И ДЕГРАДАНТАХ В ПРАВИТЕЛЬСТВЕ!
  Но, друзья мои, в наших силах положить этому конец. Мы можем
повернуть Америку вспять! У власти в нашей стране слишком долго находятся
всякие сторонники аборта, женской эмансипации, всякие либералы-социалисты.
  И в том наша вина. Мы все в ответе! Мы сами выпустили страну из-под
своего контроля. Это мы отдали Америку в руки детоубийц и извращенцев! МЫ
ОТДАЛИ ИМ НАШУ АМЕРИКУ!
  Но мы должны вернуть ее себе. Надо сражаться за нашу Америку так же,
как мы сражались за нее более двух столетий тому назад.
  ИМЕННО СЕЙЧАС! Сейчас я сражаюсь за Америку. И веду эту борьбу теперь
из Вашингтона, используя самое наше грозное оружие. СЛОВО ГОСПОДНЕ!
СВЯЩЕННОЕ ПИСАНИЕ БОЖЬЕ! СЛОВО И ЗАКОН БОЖИЙ, ДРУЗЬЯ МОИ! Божий закон -
вот единственная справедливость, единый суд для всех, и его одного да
убоится человек. Фонд "Пробудись, Америка" верует в эту истину, друзья
мои. Будем жить ею изо дня в день, и мы победим, славя Господа!
  Но нам не победить без вас, без ваших молитв, возносимых богу нашему.
Нам не одолеть врага в одиночку. Повсюду вокруг рассеяно зло, друзья мои,
и, верьте, самое зло таится именно здесь, в Вашингтоне. И если вы готовы
помочь, ваши дела не пройдут даром, вы поможете всей нашей стране? нашему
Господу, СЕБЕ САМИМ!
  Итак, если веруете вы, что ради спасения Америки надо бороться, если
веруете, что Америку стоит спасать, направляйте свои пожертвования. Шлите
их по адресу: Фонд "Пробудись, Америка". Почтовый ящик восемь семь два
нуля, Вашингтон, округ Колумбия". Не медлите! Отправляйте!
  Не уподобляйтесь другу моему Дейву. Не откладывайте на потом... ДО
ВЕЧНОСТИ ВСЕГО ОДИН МИГ!!!
  Чем больше слушал его Филип, тем менее правдоподобным казалось ему,
что именно Билли Карстерс, смехотворный проповедник, примитивный маклер,
который то мечет громы и молнии, то жалостливо выклянчивает гроши у
радиослушателей, может стоять за "Десятым крестовым". Даже если бы он
обладал достаточными средствами для финансирования какой-нибудь
организации, того же "Крестового", все равно для роли вдохновителя у него
явно не хватает ни фантазии, ни мозгов. Изощренность методики, с которой
столкнулся Филип, явно превосходила любые возможные помыслы Билли
Карстерса.
  С другой стороны, именно такие, как Билли, привели к власти Рейгана и
его правительство. Чтобы раздавать брошюрки и клепать афишки, особого ума
не надо, было бы рук побольше. При Никсоне никто, например, и знать-то не
знал Джесса Хелмса "Дж. Хелмс - ультраправый сенатор из Сев. Каролины,
основной рупор новой религиозной правой в конгрессе.",
сенатора-республиканца из Каролины, а те, кто знал, всерьез не принимали,
посмеивались, как над жалким фигляром, подобием Джо Маккарти. Однако в
1981 году журнал "Тайм" стал публиковать о нем серьезные статьи,
провозглашая Хелмса лидером, движущей силой неоконсервативной верхушки. Та
же метаморфоза произошла и с Джерри Фолуэллом, дешевым проповедником из
городка Линчберг в штате Виргиния, именовавшим себя "горланом-баптистом".
Еще в 1975 году его имя едва упоминалось в связи с деятельностью
евангелистов. Орэл Робертс, Рекс Хамберд "Рекс Хамберд - популярный
евангелист, телепроповедник" и даже такие новички-евангелисты, как Джим
Бэккер со своей программой "Хвала Господу", и то были более популярны и
собирали больше средств, чем Фолуэлл. Однако всего через четыре года, в
1979-м, Фолуэлл взлетел на самую верхотуру, заделался наинепримиримейшим,
наихристианнейшим деятелем с телеаудиторией в восемнадцать миллионов, с
такими воротилами за спиной, как Джордж Гилдер, экономист-консерватор, а
также Ричард Вигери "Ричард Вигери - деятель новой правой, впоследствии
высыпает как представитель правой оппозиции Рейгану." и Джон Долан, "самая
страшная личность из правительственных консультантов". Теперь "Моральное
большинство" Фолуэлла стало понятием нарицательным, и даже журнал
"Пентхаус" взял у Фолуэлла интервью.
  Ну что ж, все может быть, размышлял про себя Филип. Пусть Джон Долан
внушает страх, а хитрый политик Вигери мастерски выколачивает средства, но
ведь ни того, ни другого обаятельной личностью не назовешь. В этом-то и
собака зарыта. Фолуэлла, Робисона "Дж. Робисон - телепроповедник." и
Шуллера с его "Хрустальным храмом" объединяет одно: подвешен язык, умеют
убеждать среднего, падкого до эмоций американца. Сам Фолуэлл, как бы он
себя ни возносил, полное ничтожество. Он посажен на трон, а за троном ему
нашептывают, незримо присутствуя, всякие вигери, доланы, гилдеры. То, что
Фолуэлл простодушно именует властью, те считают обыкновенной помпой,
стечением обстоятельств. Миром правят не короли, а те, кто возводит их на
престол.
  Выходит, круг замкнулся? Сара Логан утверждает, что крупнейшие
евангелические организации, чьи приходы разбросаны по всему свету, имеют
связь с ЦРУ. С ума можно сойти!
  К рассвету Филип находился уже в самом центре Юты, мимо проносились
долины, складчатые взгорья. Проехав Грин-Ривер, наскоро позавтракал на
стоянке грузовиков, опрокинув для бодрости три пластиковые чашечки кофе, и
поспешил дальше. Слава богу, с лучами восходящего солнца постепенно
растаял в эфире занудный голос Билли Карстерса, а к тому времени, как
Филип подъезжал к Национальному лесному заповеднику "Фишлейк", заткнулся и
Фолуэлл; теперь монотонный голос диктора излагал новости о последних
вылазках "Бригады дьявола", яркого образчика американского терроризма.
  Очередная операция "Бригады" и на этот раз носила комбинированный
характер: четыре группы орудовали в разных концах страны. Во всех четырех
случаях жертвами оказались жители маленьких провинциальных городков -
Ганнибала в штате Иллинойс. Айронвуда в штате Висконсин, Санбери в штате
Пенсильвания и Браунинга в штате Айдахо. Преступления совершены по единому
образцу, вне сомнения, по единой, разработанной кем-то модели. Террористы
врывались в дома, связывали жителей, завязывали им глаза и увозили
подальше от дома. В каждом случае мужчинам перерезались ахиллесовы
сухожилия, чтоб не могли тронуться с места, после чего насиловали женщин,
глумились над ними, потом убивали. Затем Принимались за детей: девочек
насиловали, глумились над ними, так же, как над матерями, мальчиков
кастрировали, после этого всех детей убивали. Все эти зверства
производились на глазах у мужчин, которых после всего, снова завязав
глаза, возвращали по домам. Каждому оставляли записку, отпечатанную на
серой бумажке: "ОТ РУК "БРИГАДЫ ДЬЯВОЛА" НЕ СКРЫТЬСЯ НИКОМУ!"
Из четырех оставшихся в живых лишь двое оказались способными дать
показания. Налетчики одеты в черные штаны и черные рубашки, поверх легкие
черные нейлоновые куртки с ярко-красной эмблемой - черепом на груди слева.
Черные вязаные маски на лицах, как у горнолыжников.
  Лишь только выяснилось, продолжал диктор, что преступления идентичны,
к расследованию подключилось ФБР, однако сотрудникам Бюро пока не удалось
узнать ничего определенного ни о масштабах организации, ни о том, кто
именно в ней состоит. Пока Филип, огибая город Солт-Лейк-Сити и покидая
Юту, выезжал магистралью "Юнайтед-Стейтс-50" в штат Невада, преступления
"Бригады дьявола" обретали все больший и больший резонанс по всей стране.
Чудовищные зверства вытеснили как будто всю прочую информацию из
общенационального радиовещания, и сколько ни крутил Филип ручку приемника,
радиостанции Юты, Невады, Калифорнии распространялись только на эту тему,
возмущенные голоса наполнили душный салон микроавтобуса. Все высказывались
за решительные действия, чтоб призвать "Бригаду дьявола" к ответу,
приводили в пример случай, когда террористская группа "Освободительная
армия симбионистов" похитила девочку Пэтти Херст. Полиция действовала
дружно, и почти всех молодчиков арестовали, что единодушно и предлагалось
сделать с членами "Бригады дьявола". Позвольте, подключались телефонные
голоса из министерства юстиции, сначала ведь надо обнаружить преступников!
Вот в чем проблема.
  По роду своих занятий Филип сталкивался с преступлениями террористов.
Он видел, как взрывались подложенные в автомобили бомбы в Ирландии, снимал
в Ливане воздушных бандитов, видел, сидя в сайгонской пиццерии на углу
площади Пагоды, как десятилетний мальчишка прислонил к окну кафе
велосипед, в котором оказалась взрывчатка, и вместе с шестью американскими
солдатами убило одиннадцать мирных жителей. Но зверства "Бригады" вселяли
особый страх, ведь это происходит не где-то там, за десятки тысяч миль от
родины, в чьем-то дворе, а здесь, в Соединенных Штатах!
  Действия "Бригады", несомненно, производят эффект на людей. Ведь
именно через массовый страх терроризм осуществляет свои политические и
социальные цели. Подобную же тактику использовали Чингисхан, Адольф
Гитлер, тысячи других и до и после. Даже решение Гарри Трумэна сбросить
атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки по сути являлось актом терроризма,
хотя многие в то время, за исключением приверженцев классического ведения
войн, находили оправдание этой акции. "Бригада дьявола", как и ее
предшественники, группа "Баадер-Майнхоф" в ФРГ и итальянские "Красные
бригады", выбрала самый устрашающий прием из всего арсенала терроризма -
они бьют не выбирая цели, наугад. ФБР, блуждая в поисках мотива
преступления или связи между разрозненными налетами, неизбежно зайдет в
тупик, ибо злодеяния "Бригады" беспрецедентны, следовательно,
предотвратить их невозможно. Подкидывая записки с предупреждением, будто
никто не спасется, преступники цинично констатируют факт. Жертвы ими
выбираются вслепую, без всякой причины, уничтожаются без всякой жалости.
Страшнее всего, думал Филип, что этими похищениями, насилиями, убийствами
дело не исчерпывается; это лишь начало, увертюра к разгулу насилия,
которые, несомненно, впереди.
  Бесконечный пересказ подробностей, эпизодов убийств действовал на
него угнетающе, сильнее, чем речи Билли Карстерса. Филип попросту выключил
приемник и оставшиеся три часа ехал в тишине среди покрытых выжженой
травой склонов и долин центральной Невады, среди изнурительного зноя, под
слепящим солнцем, страдая от головной боли, вызванной избытком выпитого
кофе.
  Наконец впереди возникли очертания города Рино. Вечерело, солнце,
сплющившись в оранжевый овал, лило спокойный свет, падая за западные
вершины Сьерра-Невады, один за одним вспыхивали огни неоновой галактики,
высвечивая вечер желтыми, красными, зелеными искрами.
  Как ни вымотался Филип, все же о предосторожностях он не забыл. Он
ехал на угнанной машине, и, надо полагать, люди из лагеря "Зубчатая
вершина" уже заявили об угоне. Предусмотрительно снизив скорость, он
свернул на Виргиния-стрит с шос-се-80, переехал по мосту через Траки.
Дважды останавливался, справлялся, в том ли направлении едет, наконец
очутился в гостинице "Холидэй" на Милл-стрит. Развернулся, снова вырулил
на Виргиния-стрит, проехал здание местного суда, поставил свой
микроавтобус на свободное место стоянки перед гостиницей и казино
"Пионер". Светящийся вестибюль распахнут, в бесконечную, размером с
футбольное поле, даль рядами уходят игорные автоматы. Сотни людей, в
вечерних туалетах, и в смокингах, и в шортах, и в маечках с открытой
спиной, тянут на себя длинные хромированные ручки, ждут результата, снова
тянут, снова ждут: непрекращающийся грохот и клацанье, напоминавшее
бряцание каторжных цепей.
  Бросив микроавтобус, Филип, едва волоча ноги от усталости, пошел
пешком по Виргиния-стрит к Милл-стрит, к гостинице. Портье за конторкой с
подозрением покосился на него, однако, заметив в руках Филипа карточку
"Америкэн Экспресс", которую тот извлек из ботинка еще в Юте на
заправочной станции, портье повеселел, и дело пошло своим чередом.
Направляясь в сопровождении коридорного в свой номер, Филип мысленно
благодарил бога, что в этот момент по телевизору в холле крутили рекламные
ролики для показа за рубежом: в роскошный отель "Ритц" вселяются какие-то
оборванцы-лесорубы в ковбойках.
  Едва коридорный ушел, Филип тотчас повалился на постель, взялся за
трубку, позвонил вниз. Спросил, в каком номере остановилась Сара Логан,
попросил соединить. Подождал до двенадцатого гудка, повесил трубку, решив
позвонить попозже.
  Охая, с трудом содрал одежду с затекшего от непрерывного сидения
почти двадцать часов за рулем тела, поплелся под душ. Долго стоял,
поклевывая носом, под потоком воды, предоставив водяным струям смывать с
себя бремя недавних мытарств. Чуть промокнув влажное тело, вернулся в
комнату, выключил по дороге свет. Откинул покрывало и рухнул на прохладную
простыню. Едва коснувшись подушки, забылся сном.

  ***

  Филип рывком поднялся с подушки, вмиг проснувшись - весь в холодном
поту. Волосы прилипли на уши, во рту пересохло. Моргая со сна, снова
опустился на кровать, повернул голову, взглянул на мерцавший циферблат
радиобудильника. Три часа ночи. Повернулся на бок, пошарил в карманах
брюк, ища сигареты. Нашел, закурил, затягиваясь и одновременно зевая.
Молча лежал, выпуская к потолку едва различимые в темноте облачка дыма,
все пытаясь понять, что же разбудило его. Смутно вспомнился сон: он на
каком-то пляже, где черный песок, на песке - повсюду загорелые тела, на
берег набегает кроваво-красная волна. Попытался напрячь память, но ничего
не шло на ум. Тогда он решил не вспоминать, не напрягаться - после
двухдневного пребывания в "Зубчатой вершине" всякая чертовщина может
присниться, хоть Эрик, прошивающий пулеметом гладь озера Эри...
  Но что-то подсказывало Филипу: причиной пробуждения не был сон! Будто
что кольнуло его - он перевернулся, нащупал телефон, напрягая глаза в
темноте, набрал номер оператора, попросил соединить с номером Сары.
Прождал двенадцать гудков и еще двенадцать; тревога приступом накатила на
него, словно чесотка, от которой не отмахнешься. Прижимая трубку к уху,
Филип вслушивался в гудки, снова взглянул на часы. Какого дьявола, чем
можно заниматься в три ночи? Не похоже, чтоб ее потянуло к азартным играм
или к запою.
  Филип повесил трубку, загасил окурок сигареты в стеклянную пепельницу
у телефонного аппарата, снова закурил. Что-то не так. Если бы нашла чего,
непременно оставила бы ему у портье записку.
  Сгибая колени, Филип рывком сел; посидел, превозмогая легкое
головокружение. Проспав часов шесть, острой усталости он уже не ощущал.
  Номер Сары пятьсот четырнадцатый, на этом же этаже. Филип почесал
подбородок, жесткая щетина отозвалась скрежетом. А если Сары в номере нет?
Филип встал, начал натягивать на себя одежду, неприятно пахнувшую потом.
Еще денек, и можно привести себя в порядок. С сигаретой в зубах он пошел к
двери, распахнул. Коридор ударил в глаза закатной багровостью ковра,
бушующей в свете флюоресцентных ламп. Филип заморгал, ослепленный, шагнул
вперед, в стерильную чистоту коридора. Он двинулся по ковру, дошел до
номера Сары. На ручке картонка:
  "Прошу не беспокоить!" Филип постучал, озираясь по сторонам: пока
никого. За дверью было тихо. Он снова постучал, чуть погромче; подождал.
Молчание. Взялся за ручку, она свободно повернулась у него в руке. Еще раз
оглядев коридор, Филип крутанул ручку до отказа и скользнул внутрь. В
номере темно, свет проникал лишь с улицы через огромное окно в самой
глубине. За стеклом на противоположном берегу Траки подмигивали рекламы
казино. Мерно гудел кондиционер, создавая прохладу.
  Филип щелкнул выключателем, и ночной Рино исчез, вместо него в стекле
возникло собственное отражение Филипа. В номере никого не было. Широкая
кровать, столик, кресла, письменный стол, стул, шкафчик с ящиками.
Стандартный, безликий номер. Кровать застелена; либо не ложились, либо
горничная застелила.
  Филип заметил на столе какие-то бумаги и открытый телефонный
справочник, подошел, присел за стол. С любопытством принялся разглядывать
фотокопии, с ходу поняв, что именно разыскивала Сара. Они все имели
отношение к местным предприятиям, обозначавшимся сокращением НСС. Еще туго
соображая спросонок, Филип вглядывался в бумаги, стараясь определить, что
именно и в какой из них привлекло особый Сарин интерес. Никаких зацепок.
Филип покосился в телефонный справочник и тут ясно на белом листе увидел
подчеркнутое: "Невада. Спецкурс самозащиты". Подчеркнуто с силой, шарик
прорвал бумагу. Адрес - Вторая Восточная авеню.
  Филип в раздумье откинулся на спинку кресла. "Невада. Спецкурс
самозащиты"; значит, Сара обнаружила нечто, заставившее ее предположить,
что это та самая НСС из бумаг "Десятого крестового". Но почему в такой час
она не у себя в номере? Напрашивался вывод: Сара отважилась на
безрассудство, отправилась куда-то, не исключено, решив взять на себя
расследование этой НСС. Как другим советовать насчет предосторожности, тут
она мастак... Тревога подсказывала Филипу, что сама Сара подобные советы
на свой счет не принимала.
  - Ах ты, черт! - вырвалось у него.
  Он снова взялся за фотокопии. Нашел информацию о корпорации "Невада.
Спецкурс самозащиты", стал внимательно ее изучать, стремясь понять что же
толкнуло Сару на риск. Бумаг было мало.
  Пара с описанием корпоративного состава компании и пара с краткой
информацией о появлении в Рино нового предприятия. Филип прочел, что НСС
представляет собой службу обеспечения сохранности жизни, что она
предоставляет для частных лиц и групп курсы по овладению приемами борьбы,
оружием, ориентированием, техникой виртуозного вождения автомобиля,
работают инструкторы с опытом службы в армии или в полиции.
  Филип отложил бумажки, взялся за сигарету. Вот она, связь. Он
убедился лично в лагере "Зубчатая вершина", что запасы у "Десятого
крестового" немалые и НСС может быть идеальной ширмой для прикрытия
военно-тренировочной базы. Филип старался не думать, для какой цели
"Десятому крестовому" понадобилась такая база, об этом после. Еще раз
проглядел бумажки, чтоб найти хоть какой-нибудь намек на месторасположение
лагеря ННС, но ничего, кроме адреса в Рино, не обнаружил.
  Тут вспомнилось: заместителем начальника пресс-бюро в Сайгоне был
некогда Саймон Адлер. В отличие от большинства, занимающих подобные посты,
Саймон не считал для себя зазорным отправляться на передовую, вместо того
чтобы торчать в кабинете. Надо признать, особого труда это не составляло -
бои частенько гремели рядом, рукой подать. Но надо отдать Саймону должное
- от своих подчиненных он не отставал. С Филипом у них быстро завязалась
дружба, продолжавшаяся и после войны.
  После всего происходящего с ним бреда, который, как казалось Филипу,
длился уже целую вечность, голос Саймона, как искра здравого смысла,
словно отрезвил, долетая из другого конца страны, из Нью-Йорка, ночного
корпункта Ассошиэйтед Пресс.
  - Филип? Какого дьявола тебя занесло в Рино? - Вследствие ярой
приверженности к сигарам "Мюриэл", шерри-пилюлям от кашля и джину
"Бифитер" старый журналист хрипел в трубку, будто горло давило петлей.
  - Да вот, фотографирую, туристов обслуживаю, - отозвался Филип.
  - Как же, как же! - хмыкнул Саймон. Филип даже представил себе его
желтозубый оскал. - Скажи еще на свадьбах работаешь! - Он умолк, приступ
кашля, подобно предсмертной агонии монстра из фильма пятидесятых, сотряс
его. В Сайгоне все держали пари, отчего быстрее загнется Адлер, от пули
вьетконговца или от рака легких?
  - Давай выкладывай! Если ты и правда в Рино, у вас там часа четыре
ночи. Что побудило тебя забыть про сладостный сон?
  - Помнишь, ты пару месяцев назад готовил материал по организациям
обеспечения жизни?
  - Еще бы! Помнится, компания такая есть, "Домик в горах", "Обеспечим
ваше существование до самого Судного дня!", такой у них вроде девиз.
  - Вот-вот!
  - И что же?
  - Тебе не попадалась информация о корпорации под названием "Невада.
Спецкурс самозащиты"?
  Некоторое время Саймон молчал, наконец отозвался:
  - Нет.., сразу что-то не припоминаю. Не беда! Погоди-ка, я свяжусь
через компьютер. - До Филипа донеслось явное чирканье спички и едва
слышное причмокивание: это Саймон раскуривал свою "мюриэл". В трубке
что-то жужжало, позвякивало в такт бормотанию кондиционера за спиной у
Филипа.
  - Ну что? - не выдержал Филип, прождав минут пять.
  - Погоди! - рявкнул Саймон с сигарой во рту. Снова потянулось
молчание, но вот в трубке послышался кашель и сиплый голос сказал:
  -Значит, так... Вот сведения из картотеки нашего малого из
Лос-Анджелеса. Не густо, правда... Этот материал в прессе так и не
использовался. Между тем весьма занятно...
  - В каком смысле?
  - Тут фотограф один. Работал внештатно на "Нэшнл джеогрэфик". Исчез
пару месяцев назад. Как раз в тех местах, где база этого НСС.
  - А где это?
  - Указано только местечко Тонопа, - сказал Саймон. - Видимо,
заброшенная военно-воздушная база. Говорит тебе что-нибудь?
  - Не шибко... Это все?
  - Вроде все. Лагерь этой НСС находился где-то между Юкка-Уэллс и
Тонопой. Фотографа нашли в пустынной местности, в двадцати милях от
Юкка-Уэллс; затем тело передано следственной экспертизе того же городка.
  - От чего умер?
  - От змеиного укуса. Указано, трижды куснула в руку. Может, в яму
свалился или еще чего...
  - Ваш сотрудник не связывает смерть фотографа с этим НСС, нет?
  - Нет. Материал попал к нему только потому, что он занимается этим
регионом. - Саймон помолчал. - А почему ты спрашиваешь? Сам, что ли,
связываешь?
  - Нет...
  - А что у тебя там за дело? Может, если подберется материалец про
этих "защитников", и для меня сгодится?
  - Если что попадется, дам знать, - пообещал Филип. Он поблагодарил
Саймона и повесил трубку. Поднялся с кресла, позевывая.
  - Где же этот чертов Юкка-Уэллс находится? - пробормотал он, обводя
взглядом номер Сары. Фыркнул. Да шут с ним, с Юкка-Уэллсом, надо сперва
позавтракать! Филип вышел, оставив в номере все как было; погасил свет,
кондиционер продолжал бормотать печальным баском в тишине.


                                  Глава 14


  Хезер Фокскрофт сидела в углу холодной, мрачной комнаты и пыталась,
сконцентрировав внимание на коричневом насекомом, ползущем по необъятной
поверхности цементного пола, отогнать от себя воспоминания. Изо всех сил
она старалась окаменеть, отключиться, но вот уже поднималась из глубины
нервная дрожь, а ползущий таракан отвлекал все меньше и меньше. Как можно
думать о том, что есть, - настоящее замкнуто стенами этой серой комнаты;
мысли о будущем внушали ужас. Оставалось единственное - вспоминать...
  Она сидит, скрестив ноги, на широком плоском камне и как завороженная
смотрит с вершины горы на величественное святилище Бодхнатх. Вокруг
огромной белой башни-ступы "Буддистское святилище", расчерченные
аккуратными бороздами расстилаются темно-зеленой гладью поля и тянутся до
самых стен Катманду, который в миле отсюда. А еще выше - выше храма, выше
города, выше склона, где сидит Хезер, - горы, словно громадные, воздетые к
небу, припорошенные снегом кулаки, высоченная обитель невидимых богов.
  Откуда-то, возможно, из недр ступы, слышится звук ритуального
барабана, его перекрывает гонг, звон которого разносится эхом по
чашевидной низине, летит до самых Гималаев. Хезер слушает, и под мерный
бой барабана губы шепчут, как молитву, то последнее, что еще наполнено
смыслом:
  - Я Хезер Фокскрофт. Мой отец генерал Фокскрофт, я дочь генерала
Фокскрофта. Мне двадцать лет, я нахожусь в Катманду, это конец моих
странствий.
  Вот и весь ритуал. Но страх не проходит. Хезер старается отрешиться
от мыслей, как учил Гуру в ашраме "Ашрам - место священных встреч
индуистов" на Фрик-стрит: освободись от того, что есть в тебе, пусть небо
и горы, и земля под ногами войдут в тебя, станут тобой. Пусть охватят твою
плоть и воплотятся в ней. Забудь, кто ты...
  Но горы и небо оставались горами и небом. Вместо внутренней пустоты и
покоя Хезер чувствовала, как поднимается изнутри нежное тепло и как ноет
что-то глубоко - так бывало всегда, когда она думала о Филипе. Он далеко,
на том конце света, но стоит ей вспомнить о нем, как воспоминания
овладевают ею с такой силой, что с их напором не справиться даже ледяным
великанам Гималаям, хотя они гораздо ближе, рукой подать.
  Стоит ей только пожелать - и Филип снова рядом, и он заполняет ее
целиком. Ей слаще эта реальная боль, эта атака чувств, чем созерцательные
мысли о горах. И значит вера, которую она так искала, ей ни к чему. И
значит все эти годы, все ее скитания - все напрасно. Но разве мыслимо
признать, что столько времени прошло даром, что ее поиск истины - лишь
бегство от прошлого, больше ничего? Это ужасно, ужасно!
  Хезер плакала, слезы струились по щекам. Всю ее жизнь, весь мир, в
котором она жила, наполняет эгоизм, вот и сейчас он правит ею! Ей хочется
любить Филипа, ничего больше; но разве можно позволить себе такое, когда
столько судеб вокруг и столько несчастья?
  Ей немало пришлось повидать. И парижских нищих, жмущихся от холода к
вентиляционным решеткам метро, и слепых детей, сидящих на корточках среди
рыночной грязи Марракеша "Город в Марокко", старика, еле волокущего ноги,
скрючившегося в три погибели под непомерным грузом, гамаля-носилыцика на
мосту Галета в Стамбуле, оборванца курильщика опиума в луже собственной
блевотины на дороге в Пешавар. Невыносимо...
  Горы молчат, не дают ответа, и Хезер захотелось умереть или вернуться
домой, как далеко бы дом ни был.
  Сара не сводила глаз с молодой женщины напротив: та сидела, скрестив
ноги, прямо на цементном полу глухой комнаты с высоким потолком, где,
кроме них двоих, никого нет. Взгляд женщины был устремлен вверх, к
единственной яркой трубочке флуоресцентного света на потолке. Сара
смотрела, не в силах оторвать взгляда от ее странного лица. Уже несколько
часов женщина сидела не двигаясь, широко открытыми глазами уставившись в
одну точку. Сара решила: либо это шизофренический ступор, либо
беспамятство после дозы наркотика. Что бы это ни было, женщина не
осознавала, ни где она находится, ни то, что Сара с завистью смотрит на
нее.
  После того, что рассказывал Филип, Сара была убеждена: неподвижная
женщина перед ней - Хезер Фокскрофт. Отсюда понятно ее любопытство. Даже в
полубредовом состоянии, с остановившимся взглядом, Хезер поражала
странной, какой-то загадочной привлекательностью. Синяя с белым форма
"Крестового"; но даже этой невыразительной одежде не удавалось скрыть
гибкости и упругости тела Хезер. Филип говорил, что она занималась
хореографией...
  Сара поймала себя на том, что, думая о Филипе и Хезер, испытывает
нечто похожее на ревность. "Что за бабская натура! - нахмурилась,
рассердившись на себя, Сара. - В камере сижу, а мне все неймется!".
  - Ты мне все карты спутала! - проговорила Сара, глядя на Хезер. -
Теперь не одной придется выбираться, а совершать героическое усилие, чтоб
и тебя вытянуть вдобавок. Это нечестно!
  Но сидевшая в углу женщина с остановившимся взглядом не реагировала.
  Сара встала, подошла к единственной двери, широкой, массивной, обитой
грубым листом жести. То место, где раньше находилась ручка, закрыто такой
же жестяной пластиной, наспех прибитой дюжиной гвоздей с широкими
шляпками. В горле у Сары сжалось. Читать про кошмары заточения даже
забавно, однако, когда сталкиваешься в жизни - тут уж не до смеха... Сара
вернулась в свой угол напротив Хезер, снова опустилась на пол, оперлась
спиной о шершавую бетонную стену. Попыталась оценить, что происходит,
выстраивая в уме события таким образом, чтоб уяснить и перспективу.
  Что было после того, как ее втянули в собственный номер гостиницы
"Холидэй", она почти не помнила. Помнилось только, потом ее откуда-то
вытаскивали, куда-то снова сажали, ехали опять. Еще: очнувшись в пути, в
какой-то момент она сообразила, что машина сворачивает на проселок. Когда
дверца распахнулась, Сара увидела, что приехали на какую-то военную базу.
Смутно плыли перед глазами большие строения типа ангаров, ряды облезлых
казарм и допотопные сборные домишки, обитые гофрированной жестью. Лучше
всего запомнился дом, куда ее повели, значит, к тому времени действие
дурмана почти прошло. Ее "тюрьма" была окружена высокой изгородью-сеткой,
поверх которой, с заворотом внутрь дворика, шел тройной ряд колючей
проволоки. Само блочное одноэтажное здание, изогнутое в виде буквы L,
походило на фабричку. Старая рассохшаяся входная дверь, стекло в оконце
разбито. Внутри так же обшарпано и убого, как снаружи. Стены голые,
бетонные, такой же пол; пахнет сыростью и плесенью.
  Ну и что же из всего этого следует? Пока можно сказать только:
привезли на заброшенную военную базу, о чем свидетельствует наличие
ангаров и казарм. Судя по всему, базу оставили уже давненько,
следовательно: либо НСС арендует ее, либо берет у правительства напрокат,
либо пользуется ею без всякого разрешения. Собственно, какая разница; если
здесь и в самом деле старая военно-воздушная база США, это кое-что да
значит. Скажем, хоть и упрятана подальше от глаз, все же подъездные пути
должны быть, возможно, и населенный пункт какой-нибудь есть неподалеку. Но
вместе с тем: на базе ВВС, пусть даже старой, должна остаться система
охраны - сигнализация вдоль изгороди, сторожевые вышки.
  Сара вздохнула, посмотрела на Хезер Фокскфорт: никакого движения.
Снова вздохнув, Сара обхватила руками коленки, зарылась в них лицом от
назойливого света.
  "Темно, пора ложиться спать, дари, господь, мне сон святой.
  Коль ото сна мне не восстать, возьми, господь, мой дух с собой..."
Этому стишку учил ее отец, когда она была маленькая. Вспомнив, она
больно закусила губу, сдерживая слезы. Сара сидела, уронив голову в
колени, и ей чудился голос отца, и было страшно, как никогда. Под конец ее
сморил сон, голос отца растворился в дреме; напротив на полу продолжала
неподвижно сидеть молодая женщина, слепо уставившись на свет; думы ее
блуждали далеко отсюда, в далеком прошлом.

  ***

  Сестра Анжела - в прошлом молодая американка, уроженка Бостона Хезер
Фокскрофт, хотя это имя почти забыто, - медленно бредет вдоль загаженной
отбросами улочки Читпур в самом центре Калькутты, подол ее бело-синей рясы
волочится по земле, привязанная к поясу сумка бьет по ногам. Привычно
ломит спину, старая балетная травма все чаще дает о себе знать, особенно
после того, как годы трудилась, не щадя себя, послушницей у Матери Терезы,
в "Сестрах милосердия". Она привыкла думать, что боль - живое напоминание
о смерти, что эта боль сближает ее с теми, кому она помогает здесь в гуще
перенаселенных трущоб древнего города.
  Нет, не достойна она служить Господу! Почти каждую ночь, в часы между
полуночной мессой и заутреней, ей неизменно снится во сне мирское, снится
ее прошлое, а не Иисус, не бог-отец, не праведная жизнь...
  Ну почему ей в голову постоянно лезут всякие вопросы? Почему просто
не принять на веру, одним сладостным глотком не вобрать в себя божью
благодать? Почему временами, даже наяву, она жаждет прикосновения Филипа к
своей груди, почему ее губы мечтают о его поцелуе?
  Вот уже шесть лет она не знает мужчины; уже семь, как они расстались
с Филипом. После их разрыва и до послушничества у нее бывали мужчины, но
заменить Филипа никто не смог.
  Внезапно перед глазами возникла фигурка спящего мальчика,
умудрившегося свернуться в калачик в крохотном закутке между лотками двух
торговцев. Слева на корточках громадный индус с тяжелым подбородком,
торговец чаем и сушеными фруктами. Справа, также на земле, разложил
завернутые в листья пряности другой торговец. Прямо над ними с лотком
третий, предлагает пилюли от импотенции.
  Она заглядывает между деревянными ножками лотка, дотрагивается до
голой спины мальчугана. По голове его ползают вши: глаза Хезер привыкают к
полумраку, и она видит, как огромная, сверкающая муха заползает прямо в
его полуоткрытый рот... Кожа холодна, как лед. Мальчик мертв. Она встает,
говорит торговцам, что он умер.
  - Знаем, знаем, сестричка! - Кивает тот, что торгует пряностями. - С
утра еще, как мы пришли.
  - Так уберите его, позовите кого-нибудь, пусть его унесут!
  - Он не из наших, сестричка! - говорит торговец чаем. Голова торчит
над лотком, он спокойно смотрит на Хезер. - От мертвого нам никаких
хлопот. Был бы живой, так и норовил бы стянуть чего...
  - Он смирный, - улыбнулся торговец пилюлями. - Не то что те, на
улице. - И махнул в сторону гудящей толчеи мужчин, женщин, детей и
животных, заполнивших узкое пространство. - Его покой всем нам пример. -
Тут продавец пилюль заметил на поясе у Хезер сумку, нахмурился, отступил к
своему ободранному деревянному лотку, тихо сказал:
  - Так ты из этих, что живот режут...
  Хезер кивнула: едва удержалась, чтоб не потянуться, не потереть рукой
ноющую поясницу.
  - Да.
  Это была ее основная забота у "Сестер милосердия". В сумке
хирургические инструменты - зажимы, ножницы, скальпель. Каждый день она
отправлялась из "Приюта матерей", где служила в больнице, прямо по улице
Читпур, к набережной реки Хугли. Шла вдоль нее, туда, где севернее тянулся
огромный мост Хорах, выискивая тела, распростертые на грязном мазутном
мелководье. Излюбленное место для самоубийц, большинство - беременные
женщины. Если удавалось выловить вовремя, ей надлежало, мгновенно сделав
кесарево сечение, попытаться извлечь неродившееся дитя. За шесть лет
пришлось совершить более трехсот подобных операций, а удалось спасти всего
одиннадцать младенцев. И сейчас, стоя посреди зловонной улицы, источавшей
едкий запах смешанных нечистот, пряностей и сластей, Хезер невольно
думала: не один ли из тех одиннадцати лежит сейчас перед ней?
  - Зачем все это? - шепчут губы, а взгляд прикован к трупику ребенка.
  - К чему?
  Из "Приюта матерей" - в лепрозорий в Шантинагаре, а потом в Ciudad
Perdidas "Город пропащих (исп.).", кварталы нищего мира в Мехико. И так
все перемешалось в голове - хинди, малаялам, бенгали, английская речь,
испанская, - что под конец она сама забыла, какой язык родной.
  Потом уже, лет через восемь, возник страх. Оттого что срок
послушничества подходит к концу и пора отправляться в Рим, принимать обряд
посвящения в монахини. Ей позволили в последний раз свидеться с близкими,
попрощаться. На прощание полагалось два месяца - два месяца в мире,
позабывшем о ее существовании, изменившемся за эти годы до неузнаваемости.
И вот она стоит в кабинке междугородного телефонного пункта на Авенида
Хуарес, собственный голос звенит в ушах, словно доносится с того края
света, английские слова и фразы кажутся неестественными, чужими. Слезы
бегут у нее по щекам, она говорит:
  - Джанет? Это я, Хезер. Я возвращаюсь домой. Я еду в Бостон...

  ***

  Грохнув о стену, дверь распахнулась. На пороге стоял человек в
маскировочной форме без армейских знаков отличия, на ногах ботинки
парашютиста, на голове черный берет. Лицо непроницаемо. На резиновом ремне
лейтенантский "Кольт-45", через плечо на удобном ремне перекинут легкий
"Раджер-мини-14". Самому лет двадцать.
  - Встать! - приказал юнец.
  Сара послушно встала, бросив быстрый взгляд на женщину в углу. Хезер
уже не пялилась на свет - пока Сара спала, уснула и она.
  Фигура в дверном проеме отступила в сторону.
  - Проходи!
  Сара направилась к двери и вышла, следуя за человеком в форме. Они
очутились в узеньком предбаннике, обрывавшемся сразу за дверью. Справа
тянулся коридор, в который из допотопных створчатых окошек падал дневной
свет. У окон снаружи грубо приделанная решетка. Лучи света слепят глаза,
стало быть, утро в разгаре.
  - Вперед! - приказал страж, став сзади.
  Сара пошла по коридору, на ходу поглядывая в окна. Солнце едва встало
из-за гор; теперь ясно, в какой стороне восток. Сара разглядела узкую,
засыпанную гравием площадку и дальше сетчатую ограду, подлиннее, чем та,
которую помнила вчера; за большой оградой далеко к горизонту тянулась
голая пустыня, у самого горизонта окаймленная горной грядой.
  Идя по коридору, Сара увидела по левой стене двери, судя по тяжелым
засовам и щеколдам, камеры, подобные той, куда их заперли вместе с Хезер.
  Коридор, в соответствии с L-образной конфигурацией здания,
поворачивал, переходя в узкий рукав. Значит, эта часть смотрит на завод!
Здесь окон не было, только двери по правой стене с обычными ручками.
"Кабинеты", - решила Сара. Едва они поравнялись с третьей дверью, охранник
сказал:
  - Стоять!
  Сара остановилась. Охранник зашел спереди, легонько постучал в дверь,
взялся за ручку, открыл, не сводя при этом с Сары глаз. Пропустил внутрь и
закрыл за ней дверь.
  - Доброе утро!
  Перед Сарой стоял служащий корпорации "Невада. Спецкурс самозащиты"
из Рино Дэвид Фримен.
  В той же форме, что и охранник, только вместо форменного берета на
нем была бейсбольная шапочка с длинным козырьком, а на ней маленькая
эмблема: серебряный меч на черном фоне. И кабинет уже совсем другой.
Никакого антиквариата, никаких картин: светло-серый металлический стол,
деревянное вращающееся кресло - на нем сидел Фримен, - деревянный стул с
жесткой спинкой для посетителей, вдоль стены в ряд видавшие виды
темно-зеленые канцелярские шкафы. На стене карта-схема. Можно разглядеть
нарисованные строения, жирную разметку дорожек. Что это, план базы? Из-за
спины Фримена Саре видно было часть окна, в нем только глухой торец
какого-то обшитою металлическим листом строения. Один из ангаров. Сара
подошла к стулу и села, не дожидаясь приглашения. Помолчав, сказала:
  - Это вам больше подходит!
  - Что именно?
  - Такая обстановка. Теперь вы настоящий мистер Фримен.
  - Полковник Фримен! - поправил он.
  - Какой же армии? - спросила Сара.
  - Отечественной, военно-морские силы, - улыбаясь, ответил он.
  - Но у наших моряков другая форма!
  - А я отслужил свое.
  - И чем же, отслужив свое, занимаетесь? - спросила Сара, едва скрывая
презрение.
  Лицо Фримена стало серьезным.
  - Мне кажется, мисс Логан, вы не вполне отдаете себе отчет, где
находитесь. Здесь вопросы задаю я, а не вы.
  - Позвольте, почему "Логан"? - выгнула бровь Сара. - Я же сказала
Керкленд! - Вы солгали, - Фримен откинулся на спинку кресла. - Вас зовут
Сара Джульет Логан, вы дочь сенатора Эндру Даггана Логана. Нам доподлинно
известно, что вы и ваш сообщник, некто Филип Керкленд, совершили налет на
здание нью-йоркского отделения Мобилизационной ассоциации христиан
"Десятый крестовый поход" в городе Баррингтоне. У нас имеется видеозапись
вашего пребывания в здании, а также отпечатки ваших пальцев и запись ваших
разговоров между собой в момент обшаривания наших помещений. Кроме того,
поступил важный сигнал из Канады, полиция города Торонто разыскивает
человека по имени Керкленд, подозреваемого в убийстве некой Джанет
Марголис. Снова налицо бесспорные улики. И еще: мистера Керкленда срочно
разыскивает также полиция города Нью-Йорка для расследования дела об
исчезновении и возможном убийстве Хезер Фокскрофт. Известно, что мистер
Керкленд обращался в полицейское отделение Нью-Йорка, пытаясь внушить, что
мисс Фокскрофт похитили силой из его мастерской, но ввиду заявления по
поводу мистера Керкленда, поступившего от канадской полиции, полиция
Нью-Йорка склонна полагать, что он, возможно, имеет отношение и к
исчезновению Хезер Фокскрофт. Поскольку вы находились с мистером
Керклендом некоторое время после исчезновения мисс Фокскрофт и после
убийства мисс Марголис, вам инкриминируется соучастие. Короче говоря, мисс
Логан, вы завязли по уши!
  - Что за бред! - возмутилась Сара. - Ведь вам прекрасно известно, что
Хезер Фокскрофт в данный момент сидит в одной из камер этого здания!
  Фримен улыбнулся, покачал головой.
  - Женщина, находящаяся с вами в камере, имеет мексиканский паспорт. В
нем значится: "Сестра Анжела Деликата" "Зд.: смиренная, благочестивая
(лат.)."; и адрес - "Монастырь "Сестер милосердия", Мехико". Ее подобрали
на одной из улиц Денвера в штате Колорадо члены нашей Мобилизационной
ассоциации христиан "Десятый крестовый поход" и препроводили сюда на отдых
и восстановление сил.
  - Чушь какая-то! - пробормотала Сара.
  - Не чушь, а предосторожность, - заметил Фримен. - Ошибки у нас
редки, а если случаются, мы их исправляем. - Сара открыла было рот, но
Фримен жестом заставил ее молчать. - Все, мисс Логан! Нам незачем с вами
дискутировать по этому вопросу. Времени в обрез. А у меня еще есть
конкретные вопросы к вам. Если станете противиться отвечать, обхождение
вас ждет весьма суровое. Ясно?
  - Ясно, - сказала Сара, изо всех сил стараясь не подать вида, что ей
страшно. Лгать сейчас практически не имело смысла.
  - Отлично! - кивнул Фримен. Он подался вперед, вынул небольшой
кассетный магнитофон. Поставил на стол, нажал кнопку - Вопрос первый. Где
сейчас находится Филип Керкленд?
  - Понятия не имею! - сказала Сара. - Последнее, что мне известно, он
собирался проникнуть в лагерь "Десятого крестового" - "Зубчатая вершина",
в штате Колорадо.
  - И вы с тех пор не виделись?
  - Нет.
  - Договаривались встретиться?
  - Да. Мы условились, что я буду в Рино, в гостинице "Холидэй", а он
как-нибудь даст о себе знать.
  - Почему в Рино?
  - Я собиралась продолжить там свои поиски.
  - Какие?
  - Фактов, подтверждающих, что "Десятый крестовый" виновен в смерти
моего отца!
  - Ваш отец покончил жизнь самоубийством, - сказал Фримен. - Если не
ошибаюсь, он прострелил себе голову.
  - На это его толкнули ваши люди!
  - На самоубийство всегда что-нибудь толкает, мисс Логан. Но в
отношении вашего папаши, позвольте вас заверить, "Десятый крестовый" ни
при чем. Вероятней всего, он пошел на самоубийство из чувства раскаяния.
  - Как вы сказали? - удивленно воскликнула Сара.
  - Он, мисс Логан, несколько лет состоял в противоестественной связи с
субъектом много моложе себя.
  - Этого не может быть! - вскричала Сара, вскакивая; стул с грохотом
упал.
  - Сядьте! - приказал Фримен. Дождавшись, пока она поднимет стул и
сядет, продолжал:
  - Я понимаю, мисс Логан, какой это для вас удар, однако то, что ваш
отец был гомосексуалистом, доказано. Есть свидетельские показания.
  - Это ложь! - горячо воскликнула Сара.
  - Увы, это правда, мисс Логан. Имя молодого человека Теренс Куперсмит.
  - Терри? Он один из помощников отца...
  - Совершенно верно! - кивнул Фримен. - И одновременно предмет его
страсти, пока не отбыл доучиваться в юридический институт. Причем ваш
папаша его учебу оплачивал.
  - Вы его шантажировали! Фримен покачал головой.
  - Ничего подобного, просто попросили помочь. Но ваш отец нам отказал.
  - Какая же вам от него потребовалась помощь? Какое гнусное
законодательство вам захотелось поддержать?
  - Вряд ли в вашем положении разумно применять эпитет "гнусное" к
нашим интересам, мисс Логан! - Фримен многозначительно вздохнул. - Но
извольте, мы просили его, чтобы он поддержал нас в нашей борьбе за
аннулирование кое-каких параграфов в федеральном законодательстве об
абортах. Но, как я уже сказал, он отказался.
  - Негодяи!
  - Я попросил бы!.. Однако мы уклонились от темы. Итак, вы сказали,
что в Рино вам понадобилось кое-что отыскать. Почему именно в Рино?
  - Я искала НСС.
  - Откуда вы узнали о ней?
  - Из баррингтонских бумаг. Мы с Филипом выкрали содержимое тамошних
мусорников. В них оказались старые телексные оттиски.
  - Поздравляю! - Фримен посерьезнел, потянулся, нажал "стоп". - И что
же вы узнали про НСС?
  - Ничего особенного, только то, что ваша организация, апартаменты
Билли Карстерса и фирмы "Орел-один" находятся под одной крышей.
  - А что вам известно про "Орел-один"? - внезапно заинтересовался
Фримен.
  - Только то, что эта контора вписывается в общую картину, - повела
плечом Сара. - Сэм Келлер - консерватор из консерваторов. Когда накануне
избрания Рейгана проводился "круглый стол" религиозных деятелей, он и тут
поспел: подбрасывал денежку всем оголтелым.
  - Прямо скажем, вы далеко зашли в своих расследованиях, - сказал
Фримен. - Жаль, что вы не с нами. Мы бы вас оценили по достоинству.
  - Интересно знать, вы-то с кем?
  - С господом богом! - последовал ответ, в котором Сара не уловила ни
тени иронии.


                                  Глава 15


  Поскольку в Рино почти все, кроме публичной библиотеки, работает
круглосуточно, уже к половине девятого утра Филип Керкленд на взятой
напрокат машине был далеко за пределами города. Сперва по межштатному
шоссе-80 он взял курс на восток, на Фернли, потом у развилки свернул на
шоссе-дублер-95 и направился по расчерченной, как "классики", равнине к
графству Лион, снова свернул на восток по шоссе на Минерал и к одиннадцати
подъезжал к административному центру графства, городу Хоторн. Жарища уже
стояла нестерпимая, что не мешало, однако, множеству туристов в смешных
шапчонках сновать повсюду, скупать сувениры в центральном магазине,
приставать к местным, расспрашивать, как проехать к заброшенному золотому
руднику "Везунчик", где по сей день можно отыскать кое-какое золотишко.
Филип подъехал к зданию муниципального совета; вокруг не так многолюдно.
Не меньше часа пришлось провозиться среди пыльных полок справочного
отдела, пока наконец в топографическом атласе 1947 года не нашел то, что
нужно.
  В атласе оказалось несколько крупномасштабных карт графства. Держа в
уме, что рассказывал ему Саймон Адлер, Филип принялся изучать карты, особо
пристально рассматривая область между Тонопой, городом, находившимся сразу
за пределами графства Лион, в графстве Най, и городком Юкка-Уэллс,
стоявшим на шоссе-23 как раз посредине между городами Ланингом и Гэббсом.
В изучаемое Филипом пространство сбоку углом врезалось графство Эсмералда,
но, заглянув для проверки в большую карту США, Филип обнаружил, что в этом
месте проходят высокие горы Монте-Кристо, следовательно, там
военно-воздушная база располагаться никак не должна.
  Наконец он на нее наткнулся: база находилась километрах в десяти
восточное шоссе-23, на дороге, не помеченной на большой карте. Судя по
всему, эта дорога служила когда-то для связи магистрали Ланинг-Гэббс с
Тонопой, но потом севернее для этой цели проложили другую. Оказалось, есть
и третья, обозначенная только на карте-схеме самой базы; та пролегала
километрами тремя южнее через горные кряжи и выводила на ровное, площадью
больше квадратного километра, плато - базу. На общей схеме стояло: "ВВС
США Б-55Д / Мин, об. США ХМУ-9", но чьей-то рукой уже выцветшими чернилами
было подписано рядом: "Военно-воздушная база "Пик Штурмана" - вершину с
этим же названием километрах в двадцати пяти от базы Филип обнаружил на
большой карте. Поскольку на топографических картах сорок восьмого года
базы не оказалось, вероятно, просуществовала она недолго; подтверждением
служило и то, что название не соответствовало современному образцу.
  Масштаб карты-схемы базы был достаточно крупный, размечены даже
рулежные дорожки, постройки. Прихватив из-под носа у дремлющего хранителя
лист бумаги, Филип перерисовал себе схему. Топограф, очевидно, имел
слабость к числу "три", располагал все тройками: три крупных ангара, три
допотопные казармы, три складских помещения с островерхими крышами
сгрудились на северной оконечности единственной взлетной полосы. Кроме
того, за ангарами имелись квадратная постройка, похожая на сарай-навес для
ремонтных работ, контрольный пункт управления и дом, изогнутый буквой L -
то ли столовая, то ли штабное помещение.
  Половина плато огорожена квадратом колючей проволоки, каждые двести
метров сторожевая вышка, у выездных ворот центральный охранный пост.
Перевернув страницу атласа, Филип обнаружил карту в более мелком масштабе,
на ней территория базы обозначалась шире пределов колючей проволоки - до
самой дороги. На этой же карте контуром была обведена область пологих гор
вокруг плато. Как и для лагеря "Зубчатая вершина", местоположение
очередного своего оплота, "Пика Штурмана", "Десятый крестовый" выбрал
отменно изолированное: добраться до базы весьма непросто. Сидя в полумраке
прохладного зала, Филип задумчиво постукивал карандашом по кончикам зубов,
смотря то на карту в атласе, то на свой рисунок. Откуда-то из глубины
здания доносилось гулкое эхо чьих-то голосов, смеха, а мысли Филипа снова
унеслись в его репортерское прошлое, к воюющему Вьетнаму.
  То, что ему предстояло, казалось не менее рискованным делом, чем
спасение в джунглях сбитых вертолетчиков. Раза три-четыре Филипу
доводилось летать со спасательной командой, и он прекрасно представлял
себе, что значит вызволять своих с территории противника. На знаменитых
"зеленых громадинах", вертолетах Сикорского, в сопровождении сторожевых
самолетов "мустанги Рокуэлла", поисковые команды "ныряли", чтоб подобрать
оставшихся в живых сбитых вертолетчиков, а в это время их с воздуха
прикрывали огнем "воздушные штурмовики" А-1. Потом спасателей стали
сопровождать высотные дозорные самолеты с радарами, определявшими основные
наземные огневые точки противника - как правило, зенитные установки и
управляемые ракеты А-2 "земля - воздух". Даже при такой мощной поддержке
предприятие было крайне рискованное, неоднократно вертолет сбивали, и
приходилось спасать самих спасателей. Случалось, затраченные усилия
оказывались попросту неоправданными. Филипу пришлось как-то готовить
репортаж об одном спасателе, пробывшем в джунглях почти две недели. За это
время зенитным огнем противника было сбито три вертолета, а ракетой "земля
- воздух" - самолет "мустанг Рокуэлла". Таким образом, в операции по
спасению одного человека погибло семеро, к тому же одного из сбитых
спасателей тоже пришлось вызволять. По грубому подсчету Филипа, потери
обошлись в три миллиона долларов, не считая безрассудно погубленных
человеческих жизней.
  Тактика спасательных рейдов ВВС строилась в конечном счете на
отвлечении внимания противника и на высоких скоростях, а судя по тому, что
предстояло Филипу, от него требовалось то же самое. Но если летчики могли
запросить по радио, чтоб их поддержали дальнобойной артиллерией или
истребителями или даже орудиями с военных кораблей - Филип выходил на
врага в одиночку, и места будущей схватки он не знал. Никто во Вьетнаме не
рискнул бы на подобное; но у Филипа не было иного выхода. Он не мог не
выполнить свой моральный долг, он знал, что больше этого сделать некому.
  Конечно, дай-то бог, чтоб Сара оказалась там! Филип уже по опыту
знал, что "Десятый крестовый" или НСС могут умыкнуть ее в тартарары. На
миг пришла мысль: может, хватит всего этого, может, просто вернуться в
Нью-Йорк? Но Филип подавил в себе слабость, от которой неприятно
засвербило внутри. Он, конечно, не герой, только предательства себе
никогда не простит... Жизнь Сары и Хезер в опасности, разве оставить их в
беде не равноценно убийству?
  В раздумье он захлопнул атлас, оставил лежать на столике в зале с
высоким потолком - служитель сам уберет. Филип взял свой чертеж, сложил в
несколько раз, опустил в нагрудный карман. Уже перевалило за полдень, а
выезжать пока нельзя, не все дела в Хоторне сделаны.
  Филип разыскал спортивный магазин и пустил в оборот свою кредитную
карточку. Если верить карте, ему предстоял по меньшей мере
трехкилометровый пеший переход до базы по незнакомой, малопроходимой
местности, и, надо думать, этот переход не обернется воскресной прогулкой.
Отобрав себе рюкзак песочного цвета, Филип принялся укладывать в него
флягу, туристские ботинки, весьма отдаленное подобие австралийской
охотничьей шляпы с загнутыми полями, легкий нейлоновый охотничий спальник
в маскировочных разводах под цвета пустыни, большой охотничий нож
канадского производства, бинокль, водонепроницаемые часы, воспламенитель с
магниевым стержнем и кремнием.
  Он прошел в глубь магазина к застекленным стендам с оружием, постоял,
взвешивая: стоит, не стоит брать с собой. Во Вьетнаме он научился стрелять
довольно сносно, однако от одиночных выстрелов из автоматической винтовки
М-16 с борта несущегося грузовика, да еще зажмурившись, до снайперского
мастерства, прямо скажем... К тому же здешнее оружие тяжеловато и не
бесшумно. И Филип решил, от пистолета ему пользы мало, а вреда может
оказаться много.
  Он отнес покупки к кассе, и через пять минут уже выезжал из Хоторна в
восточном направлении. Пару раз останавливался на окраине: сначала забежал
в продуктовый магазин, купил четверть фунта твердого сыра и коробочку с
изюмом, потом на заправку, залил бензин в бак и в канистру. Отъезжая от
обшарпанных колонок фирмы "Юнион-76", взглянул на часы: два. Через часок
он окажется в Юкка-Уэллс. Еще много времени, можно успеть до базы
засветло, как и планировалось.
  От Хоторна до поворота на Ланинг пришлось пилить через выжженную,
сухую пустыню, всю в серо-желтых пятнах разных оттенков, изредка
оживляемую буро-зелеными орошаемыми полями. По другую сторону, за узкой
полоской равнины, тянулись невысокие кряжи Джиллз и Эксцельсиор. Был самый
разгар зноя, впереди над поверхностью шоссе подрагивала жаркая дымка.
Филипу приходилось щуриться, вглядываясь вперед, и уже начало резать
глаза; он мысленно ругал себя за то, что не купил в Хоторне темные очки.
  Вот поворот на Юкка-Уэллс, и дорога повела на север; укатанная
магистраль сменилась разбитой бетонкой. Взмывая вверх, дорога широко
петляла меж обрывистых невысоких склонов.
  Здесь ничего не росло, кроме кустиков полыни, перемежавшихся скудными
зарослями пустынных колючек. По мере того как дорога поднималась выше,
склоны постепенно снижались, образуя чуть волнистое плато - голое,
одинокое, заброшенное, не тронутое человеческой рукой, почти бесплодное,
населенное лишь тарантулами, змеями, скорпионами да кочующими хищниками.
  Наконец среди знойного дрожания, будто пустынный мираж, возник
городок Юкка-Уэллс, такой же заброшенный, как и пустыня вокруг: если и
росли здесь когда пальмы-юкки, то, должно быть, очень и очень давно. По
обеим сторонам узкого шоссе как-то неестественно торчали старенькие,
покосившиеся домишки с накладным фасадом - точно голливудский макет. Из
всех двадцати больше половины - развалюхи, скелеты из серых рассохшихся
досок; окна с выбитыми стеклами слепо пялятся на свое подобие через улицу.
Сбавив скорость до минимума, Филип вертел головой то вправо, то влево,
недоумевая, кому пришло в голову строиться в этих местах? Возможно, если
судить по названию, когда-то здесь был водопой ""Уэллс" (wells) - колодцы
(англ.)", а может, и стоянка дилижансов по дороге в Гэббс или Остин,
который дальше к северу.
  Единственным признаком жизни оказалась бензоколонка на самой дальней
окраине вымершего городка. Никакой броской рекламы, просто в землю врыт
щит с надписью: "Харки: бензин по дешевке". Перед приземистым
оштукатуренным гаражиком торчит одна колонка; у допотопной стойки-шатра
"Кока-кола" немыслимых габаритов толстяк в нижней рубахе сидел за грубым,
кособоким складным столиком. Отпивал из пластиковой чашечки и курил.
Завернув к колонке, Филип притормозил у самого столика. Голова толстяка
была покрыта какой-то серой тряпкой, должно быть, от солнца. На Филипа он
не обращал ни малейшего внимания.
  Выйдя из машины, Филип мгновенно окунулся в нестерпимый зной. Подошел
к столику, присел напротив. Тело толстяка стало бронзовым от загара,
только из-под рубахи выглядывало белое брюшко - то ли толстяк рубаху
вообще не снимал, то ли сменная точно такой же длины. С тучной физиономии
ручьем струился пот, заливая бульдожьи складки на щеках, вспыхивая на
сивых щетинках, усеивавших каскад подбородков. Громадные зеркальные очки
совершенно скрывали глаза. Толстяк поднес чашечку ко рту, и Филип увидел
на безымянном пальце впившееся в плоть дешевое обручальное колечко.
Попытался представить себе, какая же должна быть у него жена, но
воображения не хватило. В другое время, с разрешения клиента, щелкнул бы
такого колоритного типа; но сейчас не до того, есть дела и поважнее.
  - Кофе хотите? - спросил толстяк, голос раздался из самых недр
необъятной утробы. - С пылу, с жару...
  - Нет уж, спасибо! - сказал Филип. Утер пот со лба тыльной стороной
ладони. Кивнув в сторону аппарата, спросил:
  - Кока-кола есть?
  - Лет сорок уже не работает, - ухмыльнувшись, сказал толстяк. - Я
малому наподдал, который баллоны возил. Ишь, "жирным" меня обозвал!
  - Да ну? Толстяк кивнул.
  - Двинул ему разок всего. В челюсть. Ну и сломал, видно. В придачу
половину зубов своих выплюнул. С тех пор и след простыл. Ни его, ни кого
другого не видать. Машина-то прокатная, - последнюю фразу он произнес безо
всякого выражения.
  - Моя? Прокатная.
  - Вон на ней бирочка. Сразу видать. Турист, что ли?
  - Да вроде того, - сказал Филип, не рискуя распространяться. Но все
же решил позондировать:
  - Вот, решил проехаться по памятным местам. Ищу военную базу "Пик
Штурмана".
  - Базу? Вы вроде молодой... Ее после войны прикрыли. После второй
мировой.
  - Я знаю... Мой отец там служил. Я в Рино заехал по делу и решил
подскочить, поглядеть. Отец много интересного про службу рассказывал.
  - Я у них механиком был, - сказал толстяк. - Там как раз и выучился
своему ремеслу.
  У Филипа душа ушла в пятки. Сейчас станет расспрашивать, кто отец,
что да как...
  - Ну, а какие приходилось латать? - поспешил сам с вопросом Филип.
  - Какие... ТВФ, "храбрецов", "диких кошек". Все, что перегоном
летало. Твой старик небось из транспортников был?
  - Угадал, - сказал Филип, вздыхая про себя с облегчением. Его
познания в авиатехнике второй мировой войны практически сводились к нулю.
  - Как зовут? Может, знал или слыхал...
  - Смит! - выпалил Филип. - Боб Смит.
  - У нас Смитов много было. Правда, с офицерами я не очень-то.., все
больше по грязной работе.
  - А близко база? - поспешил Филип отвлечь толстяка от воспоминаний.
  - Да недалеко, - ответил тот. Запалил окурком новую сигарету, глотнул
кофе из чашечки. Осторожно поставил на стол, облизнул губы. - Езжай на
север, еще километров двенадцать, и будет широкое шоссе направо. Старое,
двести двадцать первое. Проедешь по нему километров двенадцать и увидишь
впереди горы, между ними такие впадины. Поезжай прямо через горы, еще
километров пять, а может, меньше. И будет тебе база. Только смысла нету.
  - Почему это?
  Толстяк провел ладонью по подбородку и шее, стряхнул с руки пот.
  - Продали ее. Там какой-то учебный лагерь для всякой знати. Стрелять,
управлять машиной учатся. Не думаю, чтоб посторонних близко пускали...
  - Так хоть издалека взгляну. Там небось все по-новому...
  - Не сказал бы. Я наведывался туда, когда эти вселялись. Помогал им
проводку наладить, водопровод тоже. Как раз они там себе трек для езды
оборудовали. А остальное почти все по-старому. Да! Они собак завели.
Здоровых, доберманов. Специально, видно, обучают. У меня прямо поджилки
затряслись. По две на цепи держат.
  - Пожалуй, в таком случае мне точно лучше на территорию не соваться,
- сказал Филип, изобразив трусоватую ухмылку. - А то заикой останешься...
- Он поднялся, чтоб идти к машине. - Кстати, не знаете ли, где тут можно
разжиться парой темных очков?
  - Не-а! - протянул толстяк. - Кроме как у меня, больше негде.
Классные, ага?
  - Как раз то, что мне нужно, - подхватил, подыгрывая, Филип.
  - За десять купил, - сказал толстяк.
  - Я за такие бы все пятнадцать отдал!
  - Не откажусь...
  Филип вынул пачку долларов, отсчитал пятнадцать, выложил на стол.
Толстяк стянул с носа очки, положил рядом с деньгами. Глаза у него никак
не подходили к бульдожьей физиономии. Большие, светлые, радужка
ярко-зеленая, переливчатая. Женские глаза. На одутловатом в складках лице
такие красивые глаза казались каким-то непотребством...
  Филип взял очки, сунул в тот же карман, где лежала свернутая схема
базы "Пик Штурмана".
  - Спасибо!
  Толстяк услужливо качнул головой.
  - Приятно было познакомиться, - он улыбнулся, шаря глазами по лицу
Филипа. - Как увидел, что подъезжаете, решил было, что вам ничего не
сбудешь. Меня Харки зовут, на случай, если обратно той же дорогой поедете.
  - Боб! - представился Филип.
  - Боб, - задумчиво повторил толстяк. - Как и папашу вашего. Похвально!
  Филип заулыбался, махнул рукой и пошел к машине. Отъезжая и выруливая
на шоссе, он все чувствовал спиной скользкий зеленый взгляд.
  Без труда отыскал поворот, свернул, и немедленно пришлось сбавить
скорость на совершенно сбитой дороге. Из щелей в асфальте росла пучками
трава, обочины практически отсутствовали. По обеим сторонам расстилалась
лишь блеклая пустыня, и Филип содрогнулся от внезапной мысли: сколько же
он сможет идти, оставив машину? Через несколько миль он увидел впереди
горы и совсем сбавил скорость. Сунул руку в карман, вынул очки, обтер об
рукав, надел. Тотчас же в ноздри ударило кислым запахом пота, даже волна
тошноты подступила к горлу.
  Изо всех сил стараясь не обращать внимания на запах, Филип
разглядывал местность слева от дороги. Повсюду ни следа человеческого
присутствия. Доехав до шоссе, ведущего на север, к базе, Филип
остановился, вгляделся вперед. Дорога пробивалась через бугристые горы и
сворачивала чуть вправо. Отсюда казалось, она ведет в никуда. Филип
постоял несколько минут, изучая голый пейзаж, потом развернул машину в ту
сторону, откуда приехал. Углядел впереди на полкилометра какой-то бугорок,
с виду достаточный, чтоб укрыть машину. Поравнявшись с бугром, Филип
свернул с дороги, шины зашелестели по каменистой поверхности пустыни, не
оставляя следов. Заехал за край выступающей породы, остановился, вышел из
машины. Шагая к шоссе, старался запомнить приметы, по которым можно потом
найти это место. С шоссе машины не было видно. Нарвав полыни у дороги,
Филип пошел обратно к машине, тщательно счищая с поверхности камней
возможные следы. Дойдя до выступа, убедился, что видно разве что с
самолета, и тогда принялся вынимать груз из багажника. Через десять минут
он уже шагал с рюкзаком за спиной, сбоку болталась фляга.
  Рассматривая в Хоторне карты, Филип прикинул расстояние от дороги до
базы - километров пять. На самом деле оказалось все пятнадцать. Горные
кряжи на пути попадались такие крутые, что приходилось обходить и потом
долго петлять в поисках направления на север, а это занимало порядком
время.
  Часам к шести вечера Филип выдохся. Сделал короткий привал под
прикрытием полосатого выступа обнаженной породы, наскоро перекусил сыром и
изюмом, стараясь много не пить. Он шел уже часа три, а, судя по карте,
прошел лишь половину пути до "Пика Штурмана". Единственным утешением было
то, что клонившееся к западу солнце теперь оказывалось за спиной, правее.
По мере того как оно закатывалось, постепенно становилось прохладнее,
легче идти, хоть Филип и натер мозоли на пятках и пальцах ног. Он понимал,
что обратно возвращаться таким же способом немыслимо, с базы необходимо
уходить как-то иначе. И в одиночку-то обратный путь через пустыню едва ли
мыслим: вода почти на исходе, даже если двигаться ночью, все равно не
дойти. Если же он отыщет Сару и Хезер, такое путешествие через пустынное
взгорье просто самоубийство.
  Кляня себя за многочисленные промахи, Филип продолжал идти вперед,
увязая в сыпучем песке, с трудом вытягивая отяжелевшие, будто свинцом
налитые ноги. Ремни рюкзака натирали плечи и под мышками, пот тек по бокам
липкими струями, пропитывая и без того намокшую рубаху. Неприкрытое
одеждой тело всего за несколько часов спалило солнцем, особенно нежную
кожу ноздрей и губ. Темные очки, приобретенные у толстенного владельца
колонки, практически оказались бесполезны: они притемняли свет, однако от
ярости рассеянных лучей не уберегали, так что уже через километр ходьбы
глаза Филипа устали постоянно щуриться. Перекусив и снова пускаясь в путь,
Филип уже стал сомневаться, сможет ли дойти. Спускался вечер, Филип шагал
как заведенный, заставляя себя двигаться через силу, с трудом поднимая и
ставя ноги: стянутые, напрягшиеся мышцы икр и бедер уже давно перестали
реагировать на боль, привыкли. Филип утратил ощущение времени, ступал, не
понимая, где он, зачем идет, думая только об одном: не останавливаться,
иначе смерть. Нарочно представлял себе страшные картины: вот он умирает в
этой кошмарной, заброшенной пустыне из песка и камня, вот тело его по
клочкам растаскивают стервятники и на песке остаются одни кости,
выбеленные мириадами ползучих насекомых. Но под конец и на эти видения
Филип перестал реагировать, каждый шаг отзывался в нем борьбой между духом
и плотью.
  И вдруг все кончилось. Выбравшись на вершину одной из бесконечных
волнистых гряд, хватаясь голой рукой за крепкий колючий ствол мескитового
деревца, Филип не поверил своим глазам: перед ним изощренной настольной
игрой посреди плоской долины раскинулась военная база. Филип остолбенел,
разинув рот, уставившись прямо перед собой, пока не сообразил присесть и
отползти за гребень вершины. За спиной светили последние лучи заходящего
солнца, и человеческий силуэт четко выделялся на фоне светлого неба,
выставляясь напоказ возможной охране.
  Филип закрыл глаза, переждал, пока успокоится часто забившееся
сердце, прикидывая, достанет ли его на этом расстоянии пуля. И тут же в
памяти возникла та самая фотография расстрела вьетконговца и то, что было
потом: обмякшее, падающее тело, фонтан серо-алых брызг, хлынувшая кровь,
залившая все вокруг... Цветные блики вспыхнули на солнце. Видение исчезло.
  Филип снова подтянулся к гребню, но так, что только лоб и глаза
выглядывали над краем, и еще раз взглянул на базу. Снял темные очки,
воткнул в рассыпчатый песок, утер пот и налипшую пыль с лица.
  Лагерь располагался примерно в миле от него, было хорошо видно
высокую изгородь с колючей проволокой поверху. База оказалась такой, какой
он себе ее представлял, лишь за некоторым исключением. Единственная,
прямая, как струна, взлетная полоса, скопления ангаров, складов, казарм -
все то же, но у ворот какое-то новое строение, между взлетной полосой и
изгородью с северной стороны плато вилась, описывая полукруги между двух
скалистых выростов, асфальтированная дорога. Никакой растительности,
только кое-где группками мескитовые деревца да заросли креозотника - лишь
эти растения своими цепкими корнями могли укрепиться на здешних камнях. От
построек падали, точно комья грязи, пятна теней, мешая разглядеть все как
следует. Филип отполз пониже, снял с плеч рюкзак. Порылся, вынул бинокль,
вернулся на прежнее место.
  В бинокль тени казались короче, и стало очевидно, что военная база
"Пик Штурмана" место вовсе не заброшенное. У края взлетной полосы, у
одного из громадных старых, обитых рифленой жестью ангаров -
асфальтированная стоянка, забитая битком - тут и полугусеничные, и
"джипы", и тяжелые грузовики, и даже что-то напоминающее танк Шермана. Еще
одно скопление техники, плюс к тому еще несколько легковых машин Филип
обнаружил за высокой изгородью, окружавшей административного вида
постройку в виде буквы L между ангарами и асфальтированным проездом. Вся
техника, исключая легковые, окрашена в тусклый серо-бежевый цвет, идеально
сливавшийся с цветом здешней пустыни. Хоть трудно было даже в бинокль
детально все рассмотреть на расстоянии мили, Филип готов был поклясться,
что на всех танках, самоходках, грузовиках и джипах он видит
опознавательный армейский знак - звезду. Опустив бинокль, он глядел не
отрываясь вперед, на остывавшую от зноя долину.
  Солнце за спиной скатилось еще ниже за горы, и алый свет заката залил
все вокруг. Еще час - и база погрузится во мрак. Филип сдвинул брови,
раздумывая. Наличие звезд на технике естественно, если только это не...
Филип снова поднес к глазам бинокль, прищурился в окуляры, пытаясь
вглядеться как следует в последний раз перед тем, как окончательно зайдет
солнце. Если это техника вооруженных сил США, отсюда следует, что
правительство или, скажем, Пентагон, имеет касательство ко всему развороту
событий. В этот момент даже трудно было представить, что всего
каких-нибудь пару дней назад "Десятый крестовый" вызывал у него только
усмешку.
  Никакого сомнения - на бортиках значилась эмблема вооруженных сил
США. Филип перевел бинокль на изгородь и колючую проволоку. В сгущавшихся
сумерках он увидел, как в казармах и вокруг ангаров стали зажигаться огни.
Обвел взглядом периметр ограждения. Если это армейское подразделение,
значит, охрана должна быть достаточно серьезной. Скорее всего снаружи
вмонтированы установки дистанционного наблюдения или даже слежения за
движущимися объектами, какие-нибудь высокочувствительные приборы ночного
видения или наземные радары из тех, что использовались артиллерийскими
подразделениями во Вьетнаме. Обозрение кончилось: тени покрыли плато
внизу, разбросанные там и сям постройки слились с землей. Филипу ничего не
оставалось, как действовать вслепую.
  Он подождал час и еще немного, пока ночная тьма не окутала всю долину
внизу. Пока ждал, пытался выработать хоть какой-то план, дающий шанс на
выживание. В смысле подхода к лагерю никакого выбора нет: так или иначе
придется спускаться вниз в открытую, разве что прячась за москитными
деревцами, кое-где попадавшимися по склону. Сидя в справочном зале в
Хоторне, Филип рассчитывал в любом месте пробраться через ограждение, но
купленные им в городе кусачки могли оказаться явно бесполезными, если
проволока связана сигнальной системой с постом охраны. Раз ограда имеет
сигнализацию, единственный шанс проникнуть внутрь - пройти через ворота, а
их наверняка охраняют.
  Тогда Филип решил выходить к юго-западному углу ограды. С той стороны
гуще заросли мескитов и креозотника, они могут служить надежным укрытием,
и если при осмотре ограды обнаружится, что сигнализация есть, тогда можно
пройти вдоль ограды к воротам. До того как окончательно стемнело, он успел
разглядеть неглубокую канавку, тянувшуюся параллельно ограде,
образовавшуюся, вероятно, от оседания грунта во время разметки границ
лагеря. Конечно, особо там не укрыться, но все же лучше, чем ничего.
  Если выяснится, что можно проникнуть через ограду, надо, попав на
территорию, пройти вдоль ограды на север, к тем ангарам, что у взлетной
полосы; затем, обогнув их, перебежать через стоянку и уже оттуда - к
административному блоку. На этом план Филипа обрывался. Постройка на самом
виду, ее видно и от ворот, и от казарм, и от ангаров. Дай бог, чтоб база
ночью не освещалась, но в темноте не так-то просто проникнуть через вторую
ограду - вокруг этого небольшого дома. И снова выбора нет: похоже, только
здесь можно было держать пленников.
  С приходом темноты заметно похолодало; Филип, дрожа, переоделся в
маскировочную одежду. Допил остаток воды, приготовил, что взять с собой.
Опустил в кармашек комбинезона воспламенитель, застегнул на "молнию",
приладил к поясу ножны с финкой, опустил в глубокий карман кусачки и,
пригибаясь к земле, так, чтоб силуэт не возник на фоне неба, перемахнул
через вершину кряжа. Луна еще не взошла, но и без луны Филипу, который
скользнул по склону вниз, упираясь, замедляя бег каблуками в песок, все
казалось, что его видно со всех сторон. Он старался использовать любое
укрытие, застывал за каждым кустом, вглядываясь в долину. На освещенной
горсткой огней базе в целом темно, тихо. Ни звука сирены, ни сигнала
тревоги, никаких настораживающих звуков. Филипу вспомнился рассказ
толстяка про собак, и комок подступил к горлу. Сторожевые доберманы
обучены нападать бесшумно, когда их спускают с цепи; он и ахнуть не
успеет... Представив, как на него из ночной тишины кидаются эти звери, он
ощутил резкую горечь во рту. Но продолжал спускаться вниз, сосредоточивая
внимание на каждом шаге.
  Вот и ограда. Филип взглянул на тускло светившийся циферблат и
удивился: пять минут, которые, как ему казалось, длился спуск, вылились на
самом деле в полчаса. Неужто он потерял ориентировку во времени, столько
потратив на спуск по песчаному склону? Так распускаться нельзя, если он
хочет пробраться на базу "Пик Штурмана" да еще и выбраться оттуда.
  Упав на дно ложбинки близ ограды, Филип пополз к металлической сетке
с колючей проволокой, до которой оставалась пара метров. За сеткой темнели
заросли кустарника, тянувшиеся метров двести по всей длине северной линии
ограды. Проникнуть бы туда, там можно спокойно укрыться.
  Приблизившись вплотную к сетке, Филип внимательно ее оглядел.
Насколько можно судить, сетка как сетка, ничем не отличается от той,
которой огорожены школьные дворики. Нигде не видно следов тайной проводки,
подводящей к сигнализации, нет чашечек-изоляторов, свидетельствовавших бы
о наличии тока. Филип вынул кусачки из кармана комбинезона. Повернулся,
привстал на локтях, поднес кусачки к металлической сетке. Застыл, не
решаясь дотронуться.
  Пока спускался вниз, никаких признаков дистанционного наблюдения не
выявилось; на ограде никаких следов сигнализации не видно. Если это и
впрямь подпольная военная база, каким-то боком имеющая отношение к
"Десятому крестовому", что-то уж очень на них не похоже... Хотя возможен и
такой ход, в основе которого поистине дьявольский замысел: не исключено,
что НСС с "Десятым крестовым" специально пририсовали повсюду армейскую
эмблему, чтобы все в округе принимали их лагерь за базу ВВС США. Типовая
военная форма, типовая военная техника - и НСС с "Десятым крестовым"
преспокойно орудуют в этой глуши! Единственная забота, чтоб не изобличила
какая-нибудь настоящая воинская часть; однако, насколько известно, в
местах по соседству с "Пиком Штурмана" никаких воинских подразделений не
расположено. А что, если эта база у них не единственная? Что, если у них
по всей стране такие?
  - Спятил со страху! - пробормотал Филип.
  НСС и "Десятый крестовый", без сомнения, организации со средствами,
влиятельные и опасные - он уже сам в этом убедился; но едва ли здесь "Семь
дней в мае" может служить аналогией - там чистый вымысел, измышление
Нибела... "Неточность: у романа "Семь дней в мае" (1962) два автора - Ф.
Нибел и У. Бейли.".
  С другой стороны - почему бы и нет? Что мешает своре негодяев, этих
"крестоносцев" возомнить, будто они способны всю страну подчинить своей
власти, чтоб насаждать в ней свой образец благочестия? Даже если этот
номер у них не пройдет, все равно они немало бед натворят, учинив борьбу
за власть. И время сейчас вполне подходящее: участившиеся налеты "Бригады
дьявола" побуждают всю страну хвататься за оружие, а, если верить Саре,
баснословный расцвет псевдохристианских сект в последние годы вполне может
стать надежной поддержкой фашистствующей банде фанатов, такой как "Десятый
крестовый". Филип усилием воли оборвал поток размышлений: сейчас не время
для философствований - перед ним ограда, через которую необходимо
проникнуть на базу. Набрав в легкие побольше воздуха, Филип с силой сдавил
кусачками проволоку сетки.
  Тихо, только сердце отчаянно бьется, ликуя, громом отдается в ушах.
Еще разок - слух напряжен до такой степени, что Филип слышит, как сходятся
широкие лезвия, как поддается металл...
  По-прежнему тихо. Филип переждал, прислушиваясь, ноги дрожали от
напряжения, готовые по первому сигналу тревоги сорваться с места. Хотя
бежать некуда. Если тревога уже поднята, его возьмут в считанные минуты.
Смахнув пот с век, Филип в третий раз сдавил кусачками проволоку:
образовался достаточный прогал, чтоб пролезть. Филип лег на спину, пряча
попутно кусачки в карман. Звезды с ледяным мерцанием светили прямо на него
- далекие, холодные свидетели. Дай бог, чтоб единственные...
  Филип с силой отогнул внутрь сетку, расширяя проход, и пополз на
животе; дополз до надежного укрытия в зарослях мескитов, замер. Подобрал
ноги, приподнялся на корточки, чуть высунулся над густой порослью,
огляделся. Кажется, он проник на базу, никем не замеченный. В северном
направлении шла от него темная ограда, неясные силуэты зданий
вырисовывались метрах в двухстах сбоку. Справа во мраке виднелись крыши
казарм, лишь у входа горело по одной голой лампочке. Казармы стояли
темные, глухие, не реагировали на его вторжение. Филип напрягся,
сдерживаясь, чтоб не чихнуть. Средь ночной прохлады кусты креозотника
источали резкий, едкий запах, давший название растению. Филипу подумалось:
когда он выберется, его долго, наверно, будет преследовать эта вонь;
впрочем, это еще не самое страшное...
  Дыша ртом, он осторожно двинулся на четвереньках через кусты, то и
дело озираясь по сторонам. Минут через десять уткнулся в поросль мескитов
у дороги, которая вела за ангары. Отсюда, по его подсчетам, начинался
самый опасный этап. Единственный способ проникнуть к административному
блоку - пересечь рулежную площадку в конце взлетной полосы, потом стоянку.
Если там где-нибудь прохаживается охранник пусть даже самым примитивным
прибором ночного видения, это конец! Пригибаясь, Филип выбежал на дорогу,
ожидая в любую минуту окрика "стой!" за спиной, напрягшись в ожидании
треска выстрела. Ничего. Филип добежал до тыльной стороны ближайшего
ангара, нырнул в глубокую тень, прерывисто и тяжело дыша. Когда дыхание
чуть успокоилось, скользнул вдоль стены к углу, завернул за него,
вздрогнув, лишь только ботинок с хрустом вдавился в гравий.
  Из его укрытия у ангара Филипу была видна выщербленная асфальтовая
рулежная дорожка, вплоть до самой стоянки, но обзор слегка заслонялся
похожим на летучую мышь самолетиком, стоявшим на привязи у дальнего
ангара. В отличие от прочей здешней техники на самолетике никаких
опознавательных знаков, кроме обычного шифра на хвосте. Филип не
переставал озираться вокруг.
  Ничего. Никого. Как и на прочих участках базы, тут как будто ни души.
В голове Филипа всплыли тревожные мысли. Не может этого быть, чтоб база не
охранялась! Если здесь доберманов для охраны завели, почему же ни единого
человека не видно? Странно все это. Но подавив в себе тревогу, Филип вышел
из своего укрытия.
  И ринулся через площадку. Стоянка слева от ангара не огорожена, и вот
уже Филип пробирался между громоздкими машинами: техника оказалась вся
старая, явно списанная. "Джипы" на низких рессорах, такими пользовались во
время второй мировой и сразу после, грузовики - "доджи" и "шевроле"
сороковых пятидесятых годов. Прямо кадры из военной ленты с участием Джона
Уэйна.
  Административный блок, если только это он, стоял на отшибе, точно
посредине между ангарами и подъездным шоссе. Филип прикинул: до ограды
блока бежать метров сто через открытое поле. Отсюда видны небольшие,
развернутые внутрь прожекторы по углам. Не зажженные пока... Если удастся
незаметно добежать до вон той западной стены, можно за ней спрятаться так,
что его не будет видно. Еще глядя с вершины кряжа, он отметил, что метров
на сто пятьдесят севернее между этим домом и большой оградой никаких
других построек нет.
  Филип внимательно оглядывал строение, соображая, как туда проникнуть.
Ограда вокруг высокая, метра три; как и у наружной - по верху тройная
колючая проволока, обращенная внутрь. Отсюда виден только один вход -
ворота, выходящие на дорогу; даже из своего дальнего укрытия Филип смог
рассмотреть огромный засов и замок. За оградой машины, он их видел сверху;
припаркованы у торцевой двери. Вокруг лампочки при входе вьются в
неистовой пляске тучи мошек, больше никаких признаков жизни.
  Сам домик, под стать освещенной двери, неказистый - одноэтажный,
каменный, в виде буквы L. Примерно через каждый метр обычные створчатые
окна. На крыше Филип разглядел небольшие выпуклости. Слуховые окошки? Уж
очень походило это зданьице на фабрику или склад тридцатых годов. Как и на
содержание прочих построек, на эту тоже явно жалели средства. Стены
заляпаны стекавшей с асфальтированной крыши смолистой грязью, краска на
оконных рамах растрескалась, шелушится, а бетонный фигурный бордюр карниза
побит, обломан. И еще Филип отметил: на вытянутой стене дома, где окна,
часть кирпичной кладки почище, поновее. Этот четырехугольник находился
метрах в шести от последнего окна и на одном с ним уровне. Вероятно, не
так давно в этом месте окно заложили, и если именно здесь держат
заключенных, не исключено, окно заложено не случайно, а чтобы изолировать
камеру.
  Филип посмотрел на часы. Почти десять. Уже более получаса он
находился на территории базы "Пик Штурмана", уже больше получаса искушает
судьбу! Собрав в кулак остатки воли и сил, Филип рванул стометровку через
дорогу, через пространство между нею и домом за оградой.
  "Три холеры, две чумы!" Филип рухнул наземь у дальнего края ограды.
За спиной темень, хоть глаз выколи. Расстегнул "молнию", вынул кусачки,
принялся перекусывать проволоку, предварительно проверив, нет ли
сигнализации. Минуты через три он уже бежал к задней стене дома.
  Присел, переполз за угол, притаился там. Метрах в трех у огромной
раздвижной двери стояла погрузочная платформа. У платформы грузовик,
диковинней которого Филип в жизни не видывал. Это был "шевроле" -
полуторка с рулем справа: такие выпускались в Канаде в сороковые годы,
специально для британских частей, действовавших в условиях пустынь. Чуть
побольше обычного пикапа, с открытым кузовом, на массивных листовых
рессорах и с толстыми, предназначенными для езды по пескам, протекторами.
В борте вырезано отверстие и вмонтирован радио-перадатчик, дверец и
переднего стекла нет. Перед допотопным горбатым радиатором громадный,
прямой, как палка, бампер, на коротких подножках запасные аккумуляторы и
плоские канистры, в кузове вдоль стен на подставках металлические
перфорированные полозья для передвижения в песках. У заднего борта
укреплен на специальной станине пулемет пятидесятого калибра, при
водительском сиденье - два карабина. Корпус песочного цвета весь во
вмятинах, кое-где дырки, разъеденные ржавчиной. Весь грузовик в песке,
плотно покрывшем замасленные части кузова, как древний сыпучий прах. Встав
ногой на массивный бампер, Филип без труда взобрался на платформу, по ней
прошел до деревянной двери. Она оказалась полупритворенной, серебристый
лучик света изнутри врезался в ночной мрак. Филип припал глазом к щели.
Большое складское помещение, наполовину забитое длинными деревянными
упаковочными ящиками. На всех военных базах полно таких ящиков. Такие
ящики из-под оружия повсюду одинаковы, как и тяжелые крафт-мешки,
используемые в винных лавках. Склад оружия. Старого.
  Филип на мгновение прислушался и, убедившись, что вокруг никого,
слегка толкнул вбок раздвижную дверь, протиснулся внутрь, вернул дверь на
прежнее место. Обошел стеллажи с ящиками, обнаружил наконец дверь, ведущую
внутрь здания. И эта полуприкрыта. Чем бы они ни занимались в этой НСС,
только насчет охраны явные разгильдяи: ни сигнальной системы, ни
вооруженных стражей, двери склада с оружием не заперты.
  Открыв пошире внутреннюю дверь и переступив порог, Филип очутился на
сходе двух коридоров. Один вел прямо, упираясь в центральный вход, другой
сворачивал влево... Левым можно попасть туда, где заложено окно. Филип
пошел налево, настороженно вслушиваясь в каждый шорох. Прошел шагов
десять, и везенье кончилось.
  В дальнем конце коридора отворилась дверь, из нее, спиной к Филипу,
выходил человек. Он нес что-то, по-видимому, поднос. Филип застыл как
вкопанный. Человек развернулся, прикрывая свободной рукой дверь, другой
удерживая поднос. Филип успел заметить только изумленные глаза и униформу,
после чего все завертелось само собой. Раздумывать было некогда. Человек,
кинув поднос, схватился за кобуру, и тут Филип бросился на него, с разбегу
повалил на пол. Изловчился, зажал локтем горло противника, правая рука
метнулась в карман за ножом. Вырываясь, охранник все хотел схватиться за
пистолет, но, вытащив нож, Филип со всей силы всадил его в бок человеку в
униформе, чувствуя, как финка проходит ниже ребер, пронзая что-то мягкое,
упругое. Охранник дернулся и, испустив дух, обмяк под Филипом.
  Филип выпрямился, учащенно дыша, все еще сидя верхом на мертвом
охраннике. Тошнота подкатила к горлу, но ее тотчас же захлестнул приступ
холодной, безжалостной ярости. Не ты его, он тебя! Старая заповедь по сей
день жива. Филип ощутил триумф победителя. Он жив, вот что главное!
Медленно встал, не вынув ножа из тела. Набрав в легкие побольше воздуха и
задержав дыхание, переступил через труп, направился к двери в конце
коридора. Толкнул ее шагнул в полумрак.


                                  Глава 16


  - Филип! - вскрикнула Сара.
  Рядом с ней Филип разглядел свернувшуюся калачиком на полу Хезер
Фокскрофт. И, странное дело, нисколько не удивился. Настолько тесно
сплелись судьбы всех троих в этом нелепом, абсурдном сценарии. Филип
бесстрастно глядел на женщину, которую называл любимой. В тех самых юбке и
блузе, что и тогда, только одежда с тех пор сильно помялась, испачкана.
Проходя мимо Сары, он приложил палец к губам. Подошел к Хезер, склонился
над ней. Та тихонько напевала что-то заунывное, явно не узнавая, не видя
Филипа. Это была Хезер, только совсем иная, безумная. Лишь внешне схожая с
прежней. Филип тронул ее за плечо.
  - Быстрей! - сказал он тревожным шепотом, повернувшись к Cape. - Надо
отсюда выбираться. Немедленно.
  - Ас ней как же? - спросила Сара.
  - Возьмем с собой. Я понесу.
  - Что там случилось в коридоре? Филип оцепенело смотрел на Сару.
  - Я убил человека, - произнес он каким-то не своим голосом. Шагнул к
Хезер. Наклонился, подхватил под плечи, приподнял. Не открывая глаз, Хезер
продолжала тянуть свой напев. Филип обхватил ее, потащил к двери; ноги
Хезер, безвольно цепляясь, волочились по полу.
  - Давай до конца коридора и направо! - буркнул он Cape. - Там
грузовик у платформы. Двигай!
  Кивнув, Сара ринулась в коридор. Филип, волоча Хезер, за ней. Выйдя
из камеры, увидел, что Сара застыла у трупа; втянула голову в плечи,
перешагнула. Филип устремился следом, не глядя на мертвого охранника. Ноги
Хезер, окунувшись в лужу крови, чертили за собой по полу два длинных следа.
  Дойдя до двери в конце коридора, Филип пнул ее ногой, перетащил Хезер
через порог. Впереди у раздвижной деревянной двери ждала Сара. Филип
замешкался, дотягиваясь до выключателя; огромный склад потонул во мраке.
  - Откати дверь! - хрипло приказал Филип, поддерживая обмякшую Хезер.
  - Тихонько!
  Сара кивнула, взялась за дверь, неслышно пихнула ее по смазанным
рельсам. Филип подался наружу, с жадностью вдыхая прохладный ночной
воздух. Сара пропустила его вперед.
  - Дальше что? - спросила она, как только они оказались на открытой
платформе.
  Филип устало прикрыл веки, задумался. Выбор прост: либо попытаться
вернуться путем, каким шел, либо пробиваться напролом на этом допотопном
грузовике. И тут все смешалось: воздух наполнился раскатистым утробным
воем, точно истошно взвыла громадная механическая гончая. Сирена!
  Взглядом Филип отыскал брешь в ограде.
  - Лезь в грузовик! - приказал он.
  - Чего? - Сара изумленно вытаращилась на засыпанное песком страшилище.
  - Что стоишь! - завопил Филип. - Полезай, тебе говорят! Он резко
пихнул Сару к грузовику. Она спрыгнула с платформы, полезла в кабину.
Сдвинулась вглубь, притаилась. Филип спустил Хезер на край платформы,
спрыгнул, перевернул на бок. Она не сопротивлялась, бесстрастная, как
кукла, сознание ее витало бог весть в каких мирах, Филип подтянул ее к
кузову, вытащил шпильки откидного борта, опустил Хезер, точно мешок с
мукой, на дно кузова, рядом с пулеметом на подставке.
  Издалека нарастал вой сирены, к нему примешивались теперь свистки и
стрекот каких-то моторов. Филип поднял борт, загнал шпильки на место,
кинулся к кабине, прыгнул за руль. Вот зажигание: в нем торчал громадный
ключ. Филип повернул - никакого эффекта.
  - Черт! - выругался он. - Что такое...
  Покосился на приборную доску, проверил показания.
  - Вон! - вскрикнула Сара. - Стартер на полу, рядом с ногой. Филип
глянул под ноги и увидел огромную тусклую металлическую педаль стартера
рядом с длинным изогнутым рычагом переключения скоростей. Нажал педаль
ногой, мотор с ревом взорвался, сотрясая грузовик. Взявшись за рычаг,
Филип выжал сцепление, заскрежетал железной ручкой, отыскивая задний ход.
Нашел, отпустил сцепление; грузовик, дернувшись, откатился назад; Сару
кинуло вперед, взметнувшаяся рука ударилась о приборную доску. Филип
повернул гигантские колеса влечо, втыкая рычаг незнакомого переключателя
на нужную скорость, и выжал акселератор. Тяжелый грузовик рванул вперед,
взметнув фонтаны песка. Филип даже не успел понять что к чему, как они
врезались в ограду: мощный бампер резанул, точно марлю, металлическую
сетку - Филип с Сарой инстинктивно пригнулись. И вот уже грузовик мчался
по утрамбованному полю к взлетной полосе. Боковым зрением Филип успел
заметить, что на стоянке вспыхнули фары. Лишь только достигли края
бетонированной площадки, Филип переключил скорость, и грузовик подскочил,
стукнувшись о бордюр. Приземлились с гулким лязгом, от резкого перехода к
укатанной поверхности у Филипа чуть руль из рук не вывернуло. Налег на
него грудью, удерживая вихляющую туда-сюда по взлетной полосе полуторку.
Наконец выровнял, направил к темневшей у ворот сторожевой будке, до
которой оставалось метров пятьсот; не тратя времени на поиск выезда, Филип
решил рвануть напрямик.
  "Шевроле" перемахнул через противоположный край взлетной полосы и,
подпрыгивая на тяжелых протекторах, пустился по каменистому бездорожью. Из
ночного мрака выплыл волнистый силуэт, и прежде чем Филип успел отвернуть,
грузовик на всем ходу врезался в заросли между взлетной полосой и
сторожевой будкой. Раздался треск сучьев и ветвей, сокрушаемых старым
"шевроле", и наконец они вылетели наружу, выруливая на хорошо укатанную
дорогу к воротам, до которых оставалось уже метров сто. Впервые от начала
их суматошного побега Филип рискнул взглянуть назад. За долю секунды успел
разглядеть вдалеке свет фар, приближавшихся со стороны стоянки. Снова
впился взглядом вперед и, продолжая нестись прямо к воротам, попытался
взвесить ситуацию. Машины на стоянке ненамного современней старого
грузовика и, за исключением пары джипов, ничуть не быстроходней. Если
расстояние между ними и преследователями не сократится, можно успеть без
особых препятствий домчаться до укрытого по дороге автомобиля. Однако это
не слишком утешительно: погоня всего в полумиле за спиной, их разделяет
всего каких-нибудь полминуты, всего полминуты между свободой и мгновенной
смертью!
  Вот они, ворота; тяжелый бампер зацепил за угол крохотной будки, и
она рухнула как раз, когда грузовик врезался в ограду. Филип мгновенно
пригнулся, бревенчатая балка промелькнула над головой, и раздался громкий
скрежет сокрушаемых ворот. Грузовик снова вильнул, и тут Филип услышал
лязгающий звук: кусок металлической сетки зацепился за заднее левое
колесо. Переключив передачу, Филип прокрутил колеса: если полетит
покрышка, они пропали! Но вот, выскочив сзади из-под колес, проволока
отстала, чуть не сбив при этом выхлопную трубу. Лязг прекратился, слышен
только рев мотора да шум шин.
  - Они приближаются! - прокричала Сара ему в ухо, глядя назад из-за
высокой спинки сиденья.
  - Сможешь вести эту колымагу? - выкрикнул Филип, вглядываясь в дорогу
и жмурясь от ветра, несущего песок в глаза. Дорога стремительно летела
вперед среди поросшего низким кустарником взгорья.
  - Наверно, смогу! - отозвалась Сара, не отрывая взгляда от
преследователей.
  - Давай! Я спускаюсь на подножку. Как встану, ногу на газ и хватайся
за руль! Мили через две упремся в перекресток. Сворачивай направо и дуй
прямо!
  Филип отнял ногу от педали, двигатель стал глохнуть, но тут Сара со
всей силы надавила на газ. Убедившись, что руль перехвачен, Филип
скользнул с сиденья, перевесился вбок, ногой в темноте нащупывая подножку.
Ступил, полностью освободив Саре место за рулем; постоял, отклонясь от
кабины, убедился, что Сара справляется. Сиденье было высоким, ей
приходилось привставать, чтобы давить на педали. Но она не сдавалась.
Филип потихоньку попятился на подножке, стукнулся каблуком о металлический
бортик, поддерживавший запасные аккумуляторы, взгромоздился поверх их,
цепляясь руками за трясущуюся скамью кузова, перелез через борт прямо на
крышку деревянного ящика с радиоприемником. Спрыгнул на дно, чуть не
налетев на Хезер. Та лежала, свернувшись в комочек, постанывая. Филип
шагнул к ней, качаясь от тряски грузовика, подтащил к толстой, литой
станине пулемета, прислонил.
  Грузовики британских подразделений действия в районах пустынь
оснащались во время второй мировой войны двумя видами огнестрельного
оружия: "мальчиками", длинноствольными противотанковыми пушками, а также
классическими пулеметами "льюис" с барабанной лентой, зарекомендовавшими
себя еще с времен первой мировой. Оба вида уже давно устарели, и НСС
воспользовалась тяжелым пулеметом "Браунинг М-2" пятидесятого калибра,
взятым из арсенала в Спрингфилде. Он заряжался соединявшимися между собой
стопатронными лентами.
  Филипу приходилось пользоваться во Вьетнаме кое-каким легким оружием,
но никогда не доводилось браться за такое тяжелое и сложное, как пулемет
"браунинг", тем более в разгар схватки. Взявшись за ручки тяжелого орудия,
Филип чуть-чуть не кувырнулся - так неожиданно легко и резко оно
развернулось на хорошо смазанной подставке. Совладав с собой, Филип увидел
у ног ящик с паронами и, придерживая одной рукой пулемет, другой
потянулся, открыл крышку, заполнил патронами свободный конец ленты,
прильнул к глазку прицела: лучи фар погони ударили прямо в глаза; его
охватила паника. Он инстинктивно пригнулся, запихивая свободный конец
ленты в щель, изо всех сил надеясь, что все получится как надо. Развернул
пулемет на дорогу, убегавшую назад, нажал обе гашетки. Никакого эффекта. И
тут слева послышалось жужжание, тяжелая пуля чиркнула по металлу с таким
визгом, от которого волосы стали дыбом; за ней вдогонку рикошетом полетели
остальные. Грузовик дернулся, угодив в рытвину колесом, и Филип чуть снова
не полетел. В чем же дело?.. Он припал к пулемету, вглядываясь в ленту: и
вдруг заметил торчавший сбоку крупный стержень - рычаг. У одного из
офицеров, его приятелей по Вьетнаму, был старенький "Томпсон М-1, А-1",
знаменитый "томми", и на нем такая же штучка. В памяти возникло слово:
"Зажим!" Не раздумывая, Филип потянул рычаг и почувствовал, как двинулась
лента. Снова встал за пулемет, заправил метровую ленту, нажал на гашетки.
  Руки чуть не вывернуло из плечевых суставов. Пулемет, содрогаясь и
подпрыгивая, сыпал шквал трассирующих пуль, оставлявших яркие, сверкающие
прочерки в темноте. Филип подналег на гашетки, стремясь держать дуло
прямо, но это оказалось почти немыслимым. За тридцать секунд он выдал
больше трехсот очередей, дуло накалилось докрасна, как спелая черешня.
Филип оторвал пальцы от гашеток, но кошмарный стрекот пальбы все еще
звоном отдавался в ушах. Он вглядывался в убегавшую дорогу, ища огни. Одна
пара фар, опрокинувшись, светила в небо; значит, кое в чем он преуспел. Но
вот они, друг за дружкой, пар шесть, не меньше. НСС так просто не
отвяжется!
  Грузовик качнулся, вильнул еще раз, и на сей раз Филип повалился на
дно - это Сара, в жизни не водившая ничего, кроме изящного "Триумфа-7",
свернула на четвертой передаче. Не вписавшись в поворот, "шевроле" резко
отбросило назад, чуть не вскинув дыбом, грузовик, как пьяный, завихлял
задом: тогда-то Филип и грохнулся на металлическое дно кузова, с силой
ударившись виском об острый металлический край. Больно резануло, Филип
застонал, отпрянув, откатился к Хезер, но Сара удержала руль, и Филип
привстал на четвереньки. Снова схватился за рукоятку "браунинга". Кровью
заливало глаза, он едва видел дорогу сзади: погоня как будто отстала еще
метров на сто. Грузовик отрывался от преследователей.
  Слишком поздно Филип спохватился, что про спрятанную машину забыл
сказать Саре. Оторвавшись от пулемета, он повернулся к кабине и,
преодолевая качку, пошел вперед, придерживаясь за край борта. Поставил
ногу на ящик с рацией как раз в тот момент, когда промахнули бугор, где
схоронилась его машина; он тенью унесся во тьму.
  - Черт! - Филип стукнул кулаком по спинке сиденья. Сара в изумлении
обернулась.
  - Что случилось? - прокричала она; слова тут же смыло ветром.
  - Ничего! - рявкнул Филип. - Давай, жми на газ!
  Добредя до пулемета, он снова развернул его на дорогу, решив ни за
что не подпустить погоню близко.
  Свет фар исчез. До боли в глазах Филип вглядывался в темноту. Провел
рукой по лбу, утер кровь. Никого. Либо фары погасили, либо прекратили
преследование.
  Филип, держась за борт, подошел к самому заднему краю кузова. Снова
вгляделся в темноту. Огней нет, не видно и темных теней. Стрелять
перестали. Грузовик остался один на шоссе. Их больше не преследуют. Филип
устало опустился на дно, привалился затылком к подпрыгивавшему заднему
откидному борту.
  Дал себе передохнуть минут пять, снова вгляделся назад. Пусто. Побрел
к кабине.
  - Через пару километров перекресток! - прокричал он в самое ухо Cape.
  - Держись левее.
  - Может, сядете за руль? Филип покачал головой.
  - Нет, подежурю немного. Пока спокойно, но кто его знает...
  - Да уж! - буркнула Сара.
  Они неслись на юг по шоссе-361, скоро поворот. В памяти смутно встала
телефонная будка рядом с колонкой Харки. Можно позвонить, вызвать полицию,
хватит уж Зорро из себя корчить, не игрушки... Филип подумал, видно, люди
с базы решили, что осторожность прежде всего и что обстреливание грузовика
на магистрали для них небезопасно. Местность, конечно, безлюдная, но, как
знать, вдруг возникнет какая-нибудь машина. Одновременно Филип отдавал
себе отчет, что от НСС так просто не отделаться. Чем скорее призвать
полицию на помощь, тем лучше.
  Когда они подъезжали к Юкка-Уэллс, луна уже стояла высоко, заливая
бледным серебристым светом город-призрак. Облегченно вздохнув, Филип снова
двинулся к кабине. Сейчас они свяжутся с полицией.
  Он не успел перенять руль у Сары: впереди что-то ослепительно
вспыхнуло, и Сара инстинктивно крутанула руль. Нога соскочила с педали
газа, утробный рокот древнего шестицилиндровика оборвался. Но возник
другой звук - визгливая пулеметная очередь, сопровождаемая тем же осиным
жужжанием, с каким летели на них пули преследователей из НСС. Грузовик
обстреливали. Сара ударила по тормозам, и машину закрутило, отбросив
Филипа обратно в кузов. Он пополз к станине, схватил рукоятки "браунинга",
развернул его на вспышку, скользнул пальцами к гашеткам. Тяжелый пулемет
вырвался из рук: Сара, снова запустив двигатель, рывком свернула с дороги
на мягкую обочину. Снова Филип схватился за рукоятки, снова повернул
пулемет, установив его выше Сариной головы, направил прямо на слепивший
свет. На миг в отблесках вспышек всего метрах в ста впереди возник силуэт
тучного великана с каким-то оружием в руках. Филип налег на гашетки,
стараясь держать прямо. Внезапно что-то грохнуло, это, вспыхнув, потух
прожектор, установленный на пикапе Харки. В тот момент, когда, двумя
колесами по обочине, "шевроле" почти поравнялся с засадой, Филип развернул
пулемет вбок. Описывая дулом полукруг и следя за полетом трассирующих
пуль, он внезапно увидел Харки: брюхо, грудь, голову толстяка решетило
очередью, разнося во прах уже мертвую плоть великана в какой-то дикой
феерии истребления, недоступной даже фантазии Эдгара Аллана По в самой
кошмарной из его новелл... Юкка-Уэллс скрылся за горизонтом, и снова
грузовик мчался один по пустыне.


                                  Глава 17


  К четырем утра они уже подъезжали к Рино, и в баке как раз кончился
бензин. Филип исхитрился в дороге снять пулемет со станины, и они кинули
его в воду вместе с карабинами, когда проезжали через озеро Уокер. Но даже
без оружия грузовик имел довольно подозрительный вид, потому на бульваре
Маккэррен они заехали за забор, где сносили дом. Сначала Сара бегала к
автомату вызвать такси, потом укатила на нем в центр взять напрокат
какую-нибудь машину. Филип между тем вздремнул в грузовике, не без риска,
что вот-вот появится полицейский, которого заинтересует это экзотическое
средство передвижения.
  Сара вернулась уже к рассвету на громоздком, черном "линкольне";
ничего больше в наличии не оказалось. Они не без труда переложили Хезер на
просторное заднее сиденье и отправились в гостиницу "Холидэй". Оставив
спящую Хезер в "линкольне", Сара с Филипом разошлись по своим номерам,
помылись, переоделись и покинули гостиницу. В таком городе, как Рино,
никто и внимания не обратил, что Филип в маскировочном комбинезоне, а Сара
в грязной и измятой одежде. Через час Филип сидел за рулем, "линкольн"
выезжал из Рино по магистрали-80 на Сан-Франциско; на заднем сиденье в
беспамятстве лежала Хезер, на переднем поклевывала носом Сара.
  Сан-Франциско выбрали потому, что сочли этот город единственным
ближайшим местом, где можно укрыться и собраться с мыслями. Сара
рассказала Филипу о своем разговоре с Фрименом, из которого явствовало:
НСС с "Десятым крестовым" подставили Филипа в качестве виновного в
похищении Хезер и убийстве Джанет Марголис в Торонто. Обвинения серьезные,
значит, за ним уже охотится ФБР и Канадская королевская полиция. И это не
считая таких мелочей, как кинутые прокатные автомобили, угнанные машины,
кража со взломом и убийство двух человек за одну прошедшую ночь. Упущен
шанс убедить власти присмотреться к НСС и "Десятому крестовому". Теперь
сам Филип занесен в список преступников. Его охватила паника. Мысли, как
загнанные зверьки, сбились в кучу, заметались, упершись в тупик, будущее.
Единственное, что приходило на ум - немедленно бежать из Рино и искать
место, где можно залечь на дно. Сан-Франциско - ближайший крупный город,
где можно раствориться.
  Путь почти в триста километров от Рино до Сан-Франциско Филип проехал
больше чем за шесть часов. Ехал, не превышая скорости, осторожно, не
привлекая лишнего внимания. Сара спокойно проспала всю дорогу, проснулась
только в самый разгар дня, когда Филип выводил огромный, как дом,
"линкольн" на мост Бэй-Бридж "Мост через Сан-Францисский залив,
соединяющий южное предместье Сан-Франциско с г. Оклендом на восточной
материковой части залива.".
  Город он немного знал, кое-как в нем ориентировался, и меньше чем
через час, петляя по лабиринтам одностороннего движения, съезжая с холма
на холм и блуждая по центральным улицам, они выехали наконец на
Вэн-Несс-стрит к Общественному центру "Комплекс зданий в Сан-Франциско,
куда входят здание муниципалитета, оперный театр, здание ветеранов с
музеем искусств и т.п.". Филип остался в машине с Хезер, а Сара
направилась на поиски жилья. Вернулась через полчаса с бутербродами,
молоком и адресом. Сказала, что в туристическое бюро по случаю сезона не
пробьешься, что все гостиницы забиты, но ей удалось раздобыть адрес
женщины, сдающей приезжим дачу на неделю. Сара ухватилась за этот вариант,
быстро прикинув, что жить в частном доме всегда лучше, чем в гостинице.
Позвонила женщине прямо из бюро, застолбила, не глядя, дачку. В машине,
крутя по городу, съели бутерброды, запили молоком, подъехали к своему
коттеджу в начале третьего.
  Дача стояла на Гринич-стрит, на восточном склоне Телеграфного холма;
пейзаж - как две капли воды похожий на курорт Кейн-Код "Курорт в Новой
Англии, полуостров в штате Массачусетс на берегу Атлантики.". Склон
крутой, и жители соорудили для спуска дощатые дорожки-лесенки, которые
удивительно красиво сочетались с дачками пастельных тонов и обнесенными
изгородью садиками. У дачи их уже ждала хозяйка. Чтобы не пришлось с ней
объясняться по поводу Хезер, Филип отправил на встречу Сару, чтоб та
сказала хозяйке, будто его срочно вызвали по делам. Отъехал, подождал
минут двадцать, вернулся. Застал Сару одну и в хлопотах: она раскрывала
окна, проветривая небольшой дом, готовила чай. Осторожно, чтоб не привлечь
чужого внимания, перенесли Хезер в дом, в дальнюю спальню.
  - Готовь чай, - сказал Филип Cape. - Я раздену и уложу ее.
  Сара странно посмотрела на него, кивнула и вышла. Филип начал
стаскивать с Хезер одежду. Под грязной юбкой и блузкой простой белый
лифчик, такие же трусики. И хоть столько раз Филип видел Хезер обнаженной,
все-таки сейчас он не посмел полностью раздеть ее. Услышав, как в кухне
закипает чайник, поймал себя на том, что думает о Саре и что ему странно и
неловко сидеть здесь в спальне с Хезер, когда рядом за стенкой Сара.
  Но разбираться в самом себе не было ни сил, ни желания. Филип прикрыл
Хезер простыней. Вернулся в кухню к Саре. Кухня была крохотная, такая же
прихожая перед гостиной, комнатой чуть побольше. В маленькое окно
открывался вид на крыши, уходившие вниз по склону, на ярком солнце горели
веселые краски. Филип присел за обеденный стол с пластиковым верхом, Сара
поставила перед ним чашку чая. Он плеснул туда молока из початой бутылки,
с удовольствием отхлебнул горячего. Тело было словно налито свинцом, глаза
закрывались сами собой. Полузатуманенным взором Филип взглянул на Сару и к
своему удивлению обнаружил, что перед ним хорошенькая женщина. Даже
усталость не смогла погасить подступившее возбуждение.
  После выматывающей езды, после тяжелого заточения в "Пике Штурмана",
от Сариной чопорности и следа не осталось. Куда делась напряженность лица,
сжатые губы? Рот стал нежнее, объемней, спокойней, темные тени под глазами
почти исчезли, глаза так и сияют светлой голубизной. И все в Саре совсем
иначе: уже не тянется на стуле в струнку, как образцовая леди, сидит
теперь, уютно подоткнув под себя ногу, пьет себе чай, упершись локтями в
блестящий коричневый стол. Если бы не это бесформенное одеяние, не эта
прическа, красотка, да и только! Филип еле удержался, так захотелось
протянуть руку, вытянуть шпильки, торчавшие из сколотых сзади
золотисто-каштановых волос. Вместо этого он отхлебнул еще чаю.
  - Несмотря на все мытарства последних дней, выглядишь ты отменно, -
сказал он.
  Сара вспыхнула и с таким вниманием уставилась в чашку, будто на
донышке могла прочесть свое будущее.
  - Благодарю... - чуть слышно произнесла она. Филип следил, как
изящные пальчики скользят по рифленому краю блюдца. Красивые руки,
маленькие, почти детские, коротко остриженные ногти, без лака. Движения
мягкие, нежные; Филипу внезапно захотелось, чтоб эти пальцы коснулись
его... Он заморгал, сконфузившись от своего желания. Чего только он ни
испытал, чтоб найти и спасти Хезер, и вдруг на тебе, какая-то полузнакомая
женщина начинает его волновать? Он только что в спальне раздевал Хезер, и
что чувствовал? Нет, не страсть... Любовь? Может, та боль и печаль, с
которой он глядел на Хезер, просто означают, что стрелки часов не
повернуть вспять, что женщина на постели уже не Хезер, которую он любил в
Париже? Он непроизвольно застонал.
  - Что с вами? - участливо спросила Сара. Филип тряхнул головой.
  - Так... Реакция на события, ничего особенного... Не привык я, знаешь
ли, скрываться от суда.
  - А вы поспите, - предложила Сара. - Кровати постелены, хотите на
диван, а хотите.., в общем, выбирайте, где вам удобнее! - докончила она
скороговоркой и снова зарделась.
  - Тогда уж на диван... - сказал, вставая, Филип. Его качнуло, он
ухватился за спинку металлического с пластиком стула.
  - Спасибо за чай, Сара! - и улыбнулся.
  - На здоровье, Филип, - тихо сказала она. Увидев, что его лицо
расплывается в улыбке, гневно вскинула брови. - Чего смеетесь?
  - Так просто, - примиряюще сказал Филип. - За все время впервые
назвала меня по имени. Делаем успехи!
  - Да ну вас к черту! - буркнула Сара, но пунцовые щеки подрагивали,
борясь с улыбкой.
  Филип шутливо помахал ей и пошел к дивану в столовую, что находилась
ближе к входу.

  ***

  Круговерть в голове прекратилась, и среди разорванных воспоминаний
стали прорываться блики реального мира. Она определенно едет в какой-то
машине с Филипом, хотя такое, конечно, невозможно. Теперь она - орудие
Господа, а Филип отступник, противник воле божьей. Теперь телу Хезер
уютно, покойно под прохладной простыней, но мысли тревожно витают,
блуждают в лабиринте вопросов, ищут без устали ответа...
  Она сидит, привалившись спиной к кряжистому дубу на небольшом
кладбище в Бостоне, глаза полуприкрыты, не слышит навязчивого шума
большого города вокруг. Вдыхает запах травы и пахучей земли; если не
открывать глаз, можно представить, что ты не здесь, а там, где хочется
быть.
  Ей кажется, что за двенадцать лет она описала в своих странствиях
громадный круг, и сейчас, сидя здесь, пустив мысли самотеком, она,
возможно, думает: не есть ли вся жизнь человеческая нелегкий путь домой?
  Хезер Фокскрофт открывает глаза: перед ней истертые временем
могильные плиты; пытается представить себя под одной из них, тихую;
умиротворенную. На кладбище смерть так близко, кажется, что это тебя
опускают в землю, и хочешь этого, скорее, скорее...
  Шаги. Она оборачивается. Из створчатых застекленных дверей своего
кабинетика-мансарды выходит на покрытую гудроном крышу дома, тыльной
стороной выходящего на кладбище, молодой человек. Глядит на кладбище
внизу, смотрит на Хезер, курит, наслаждается свежим ветерком первых летних
дней. Костюм-тройка, кажется, твидовый. Родился и вырос в Бэк-Бэе, с
головы до ног типичный выпускник Гарварда.
  Когда-то Хезер могла иметь вот такого мужа. Стоило отцу только
пожелать. Или, чтоб доставить ему приятное, она вышла бы замуж за
какого-нибудь парня из Анпаполиса "Анпаполис - город в штате Мэриленд, где
находится Военно-морская академия США.", стала бы женой морского офицера.
Могло случиться и так. А может, именно так и должно было бы...
  Клерк повернулся спиной, покинул импровизированный балкон, вернулся к
делам, прервав грезы Хезер о несбыточном. Она поднялась, нижнюю часть
спины, как раскаленным копьем, пронзает болью, кажется, вот-вот треснет
позвоночник. Расправив складки рясы, Хезер спускается по тропинке,
вьющейся между могилами, к выходу на улицу. Задержалась на мгновение у
вывески на невысокой чугунной ограде: "Кладбище Грэнери". Повернулась и
пошла в гору к Парк-стрит и Бостон Коммон "Площадь и парк в центре
Бостона.".
  Хезер пересекла парк и вышла на площадь, сандалии неторопливо, мерно
постукивали по асфальту. "Летающие тарелки", собаки, старики на скамейках,
воздушный змей вьется над бледно-зеленым газоном, сияет позолоченный купол
Стейт-Хаус "Законодательное собрание штата." по ту сторону Бикон-стрит
"фешенебельная улица аристократического района Бэк-Бэй.". Сотни людей
радуются солнечному деньку. Все так привычно, даже незачем вспоминать. Но
нет, все-таки это вспоминается, это есть и ранит так глубоко потому, что
ей уже больше не принадлежит; ну а вспоминать не так жутко, как жить.
Захотелось работы до изнурения, до боли, чтоб обрести сладость небытия,
веруя в бога Матери Терезы. Хватит воспоминаний! Они приведут к Филипу, к
другой жизни...
  Хезер идет по дорожке мимо скамейки, молодая женщина порывисто,
словно что ее спугнуло, встает, с колен у нее падает сумочка. Монетки
брызнули на асфальт, катятся, Хезер автоматически замедляет шаг,
наклоняется, помогает женщине собрать деньги.
  - Спасибо! - говорит женщина. - Пролетело что-то, наверно пчела.
Испугалась, что укусит. Вы монашка?
  Спрашивает непредвзято, просто. Хезер кивает.
  - Да, из "Сестер милосердия".
  - А... Мать Тереза! - подхватывает женщина. - Наслышана о ее
праведных делах. Какое, должно быть, счастье служить Господу под ее опекой!
  - Да, - говорит Хезер; она слегка озадачена. Женщине на вид около
тридцати: темные, коротко стриженные волосы, синяя плиссированная юбка,
белая блузка. Хезер знает, что кое-какие секты не исключают ношение
мирского платья. Интересно, эта женщина тоже монахиня? О чем Хезер и
спрашивает незнакомку.
  - Нет! - смеясь, отвечает та. - Не монахиня. Но я тоже служу Иисусу
Христу. Я из местного филиала "Десятого крестового". Говорит неторопливо,
спокойно, уверенно.
  - Из "Десятого крестового"? - переспрашивает Хезер.
  Вот как все это началось.
  Ей во что бы то ни стало хотелось уехать из Бостона, который всегда
будет напоминать о доме. О том, чтоб жить у отца в Вашингтоне, и речи быть
не могло. И Хезер приняла предложение женщины съездить на выходные за
город, на ферму, арендуемую "Десятым крестовым" в Лексингтоне, в штате
Массачусетс.
  Вернувшись, провела пару дней в Бостоне в состоянии какой-то
полупрострации, в голове путано роились лексингтонские впечатления. Это
сообщество провозглашает служение Господу, но не тупо, как тягловые
лошади, а умно и разнообразно отдавая ему все свои таланты, почитая и любя
Господа не менее ревностно. Годы, проведенные в монастыре Матери Терезы,
стали меркнуть в ее сознании перед идеалами "Десятого крестового".

  ***

  Филип проспал до вечера. Проснулся разом, рывком сел, напряженно
прислушиваясь. Наконец сообразил, где находится, успокоился. Встал,
подошел к окошку с видом на Телеграфный холм. Солнце садилось с
противоположной стороны, но его лучи еще щедро заливали террасную панораму
спускавшихся по склону вниз домиков, они яркими красками горели в закатном
свете. На город у подножия холма уже надвинулись сумерки, от Койт-башни
через весь Парк Первопроходцев пролегли темные тени. Между парком и башней
раскинулся квартал Норт-бич "Итальянский район в Сан-Франциско."; и Филипу
даже показалось, что он ощущает на языке вкус свежевыпеченных канноли и
панеттоне, сладких круглых булочек с изюмом и цукатом, к которым так
пристрастился, готовя здесь репортаж о жизни итало-мексикано-бакских
кварталов. И подумал - как давно все это было, кто мог знать тогда, что
потом...
  С сумрачным видом Филип отошел от окна. До него долетали какие-то
приглушенные голоса. Он прошел через столовую, заглянул в крохотную
выгородку-кухню. Сары нет, но на столике сумки с продуктами. Наверно, в
магазин выходила.
  Голоса доносились из дальней спальни, Филип прошел полутемным
коридорчиком вглубь дома, остановился у двери комнаты, где оставил Хезер,
прислушался. Услышал тихий, баюкающий голос Сары. Филип приоткрыл дверь,
заглянул. Лампа не зажжена, только справа светлеет квадрат зашторенного
окна. Сара сидит на кровати Хезер, в полумраке ярко горит индикатор
кассетника. На скрип двери Сара подняла голову. Приложила палец к губам,
давая Филипу знак молчать, тихонько поднялась, как будто от постели
убаюканного дитя. На цыпочках пошла к двери. Филип отступил в коридор, она
вышла за ним, плотно прикрыла за собой дверь, двинулась по коридорчику.
Филип следом. Сара вошла в кухню, села на стул, вздохнула с облегчением.
Нажала клавишу магнитофона, вынула и положила перед собой на стол
маленькую черную кассету.
  - Что ты там делала, откуда магнитофон? - шепотом спросил Филип -
Примерно через час, как вы заснули, она начала приходить в себя, -
спокойно сказала Сара, - выходить из беспамятства или шока... Я заглянула
справиться, как она, смотрю - дышит совсем иначе, как в обычном сне. И
вдруг стала что-то говорить...
  - Она, случалось, разговаривала во сне...
  - Нет, не то... Не бессвязно, она говорила складно. Произносила
какие-то слова, называла имена. Не просто так... Я вышла, купила
магнитофон в магазинчике, который заприметила на углу, ну и кстати всякой
снеди.
  Филипу стало не по себе, он заерзал на стуле: как это можно
записывать на магнитофон сонный лепет Хезер...
  - Не знаю, - наконец решился он. - Не думаю, что... Нехорошо
как-то... Зачем это?
  - У нас нет выбора! - ответила Сара. - Мы потеряли ориентир,
вдобавок, мне кажется, теряем время. А то, что знает она, нам может
помочь. Очень!
  Филип покачал головой.
  - Так не годится! Хезер всего лишь невинная жертва. Всему виной ее
податливая психика. Они заманили ее, и у нее произошел какой-то сдвиг.
  - А по-моему, все иначе! - сказала Сара. - Тут не обычная сектантская
методика, тут другое. Во-первых, что-то не слыхала, чтоб секты умыкали
людей силой. Вспомните, как Хезер выкрали у вас в Нью-Йорке и потом в
каких условиях держали ее в НСС! Нет, Филип, ваша знакомая представляет
для "Десятого крестового" какой-то особый интерес. Она им зачем-то нужна.
Я не успела вам сказать, Фримен практически подтвердил, что моего отца
шантажировали. Сказал, что отец.., что мой отец...
  Голос ее сорвался, Сара умолкла.
  Филип мягко взял ее за руку.
  - Не надо...
  Сара тряхнула головой, еле сдерживая слезы.
  - Нет, нет, ничего... - стараясь овладеть собой, она набрала в грудь
побольше воздуха. - Фримен сказал, что мой отец гомосексуалист,
извращенец. Я не верю ему! Я знаю, что отец ему мешал. Может, и с Хезер
нечто подобное? Ведь вы говорили, ее отец генерал?
  - Да, Объединенный комитет начальников штабов, - кивнул Филип. -
Возглавляет финансовую комиссию министерства обороны.
  - А мой был сенатор, член десятка различных комиссий, в частности,
сенатской - по исследованию возможностей налогообложения всякой
околоцерковной деятельности. Что, если "Десятый крестовый" намерен
использовать Хезер как средство воздействия на ее собственного отца?
  - Это бред, чистейший бред! - пробормотал Филип. Ему нестерпимо
захотелось курить, похлопал себя по карману рубахи.
  - Я купила, - сказала Сара. Встала, подошла к сумкам на столике,
вынула пачку сигарет и спички. Кинула на стол Филипу, снова села.
"Честерфильд"! Филип закурил, глубоко затягиваясь, выпустил густое облачко
дыма. Сара поморщилась.
  - Вы прелесть! - сказал Филип, делая очередную затяжку.
  - Не прелесть, а самоубийца! - фыркнула Сара. - Так на чем мы
остановились?
  - Я говорю, если верить вам, "Крестовый" простирает свой шантаж бог
знает куда! Причем только и делает, что шантажирует.
  - Добавьте к этому, ведет обработку высших политических кругов!
Возомнили, раз их деяния осияны божественным словом, значит, им все
дозволено. Ну а шантаж всего лишь средство к достижению цели.
  - Но каково техническое оснащение! Ведь информация, которую они
выслушивают, в большинстве своем пустой звук, если ее ни с чем не
соотнести. Тут же требуется система перекрестного учета!
  - А вы к Чарлзу Тодду загляните! Вот у кого вся техника.
  - Это тот, вы говорили, что фонды выколачивает? Он работает на Билли
Карстерса и организацию "Пробудись, Америка"?
  - Тот самый, - мрачно отозвалась Сара. - Я читала в газетах, что у
него в почтовом списке значится более трехсот тысяч имен. Не плохая, между
прочим, база данных для перекрестных исследований. Я не говорю уже о том,
что и Карстерс, и "Десятый крестовый" не локально орудуют, а по всей
стране. Не исключено, что у них имеется досье на каждого государственного
деятеля, от мэра или члена муниципалитета до сенатора. Если работать
только на это и не жалеть средств, можно в дальнейшем добиться того, что
вся страна подчинится власти этих честолюбцев.
  - Конечно, средства не проблема, если за спиной "Фармацевтика"
Келлера и "Орел-один". Боже ты мой! Дьявольское отродье...
  - Все это древняя, как мир, политика "казенного пирога" "Амер,
политич. сленг, дословно "бочка с салом", "кормушка", мероприятия
правительства, правящей партии, сводящиеся к выделению некоторых
государственных средств на общественные нужды и проводимые для
задабривания избирателей", - сказала Сара. В сгущавшихся сумерках ее лицо
почти растворилось в темноте. - Эти люди на ней в основном взросли.
Скажем, Билли Карстерс. Да и другие деятели новой правой: Джесс Хелмс,
Филлис Шлэфли, Джо Курс, Фолуэлл. Для них этот пирожок - такая же
национальная реликвия, как яблочный пирог. Выскочки и нувориши типа Долана
и Вигери попросту совершенствуют, улучшают старую методику. Ну а теперь
Тодд и компания продвинулись еще дальше.
  - А оружие? Что вы думаете по поводу того склада, какой я обнаружил в
"Зубчатой вершине", и об оснащении базы НСС "Пик Штурмана"?
  - Чего уж тут думать! - вздохнула Сара. - И "Десятый крестовый", и
НСС махровые организации правого толка. Их маниакальность сродни
отечественному белому расизму, "ку-клукс-клану", "минитменам", нацистам
Рокуэлла. Дайте ничтожной группке деньги и власть, и она вырастет в
организацию. Гитлер ничего не смог бы, не имея за спиной "Фарбен индустри"
и прочих промышленников. Ну а дельцы-воротилы и подавно с законностью не
церемонятся. "Боинг" производил в Сиэтле самолеты для немецкой гражданской
авиации, которые, стоило задраить иллюминаторы, превращались в
бомбардировщики "кондор". А телефонно-телеграфный концерн США после
Пирл-Харбора выполнял военные заказы Германии!
  - Деньги и власть... - повторил Филип в раздумье.
  - Вот именно!
  Наступило долгое молчание. Маленькая кухонька почти полностью
погрузилась во мрак. На миг Филипу почудилось, будто сейчас он беспомощный
свидетель конца света. Скроется солнце, и наступит конец... Век Тьмы,
точно по замыслу "Десятого крестового".
  - Опять гитлеризм... - прошептал он. - Непостижимо...
  - Непостижимо? - сказала Сара. - А вы послушайте пленку! - Она
перемотала кассету, нажала клавишу.
  Пустота, легкое шипение пленки, и вдруг голос Хезер, разрозненные
слова, порой бессвязные фразы, но все же в них прорывался смысл; смысл, от
которого у Филипа, притаившегося в полумраке домика на Телеграфном холме,
холодело внутри.
  - Кто не признает, что Иисус Христос сущ. во плоти, тот антихрист..,
блажен.., блажен народ, избравший Господа правителем своим... Нет, не
могу, нет... Про это в своде Тодда... Иерихон... Грядет Иерихон...
Блаженны отныне мертвые, умершие во имя господне.., деяния их да грядут с
ними, и нет жертвы возвышенней той. Хочу... Филип.., да, да... Грядет,
Иерихон грядет!.. Обет дан в орудие Господа да очистится от греха, и да
войдет в меня вся сила сущая земли. Да гряду Иерихоном! Так в своде Тодда
сказано... Папочка, зачем ты, зачем ты, зачем ты так сделал, они мне все
рассказали.., и про тебя рассказали, Филип, сказали, что этот грех.., тот
грех надо смыть. Смерть! Что нам остается, сирым, только смерть, всем
умереть за Господа нашего! Сражайтесь за Господа! Священное писание речет
и Тодд... В своде Тодда велено... Зачем они со мной так, зачем меня так
готовят... Нет! Не могу... Не надо! Не надо так! Филип! Скорее... ФИЛИП!
  И так без конца, на обеих сторонах ленты, все девяносто минут.
Кассета кончилась. Филип и Сара молча сидели в темноте; в этой тишине
средь вечернего мрака страшные слова звучали как наваждение.
  - Ну и.., как это все понимать? - тяжело сглотнув, произнес Филип, не
в силах совладать с дрожью в голосе.
  Поднес к сигарете спичку; язычок пламени быстро погас, снова темно.
  - Она упоминает Тодда, "свод Тодда", и многократно. Еще Билли,
вероятно, Карстерса. Мне кажется.., то есть, как бы это... мне показалось,
что с ней что-то делали, мучили.., тиранили... Когда обращается к вам,
будто зовет на помощь, что ли... Простите, если...
  - Ничего, - Филип судорожно перевел дыхание. - Боже, что же они
сотворили с ней!
  - Можно всякое предположить, - горечь звучала в голосе Сары. - На
научном языке это именуется "модификацией поведения". Нормальному человеку
такое не приснится в страшном сне... Когда я записывала, что она
говорит.., я поглядывала на нее. На руках у нее синяки от уколов, скорее
всего ей вводили наркотики. И еще.., мне пришлось ее перевернуть..,
поменять ей белье.., и...
  - Что? - выдохнул Филип.
  - Я поняла, что ее.., зверски насиловали.., страшно смотреть.., я...
  - О господи! - простонал Филип.
  Он резко встал, металлический стул грохнул на пол. Подошел к окну,
уставился на пламенеющие огни города. Он плакал, слезы катились по щекам.
Его качнуло, он припал к окну, уткнулся лбом в стекло. Его трясло точно
после контузии, внутри закипали боль, гнев.
  Внезапно он ощутил ласковое прикосновение. Обернулся. Рядом стояла,
мягко поглаживая его по плечу, Сара. Филип застонал и, не скрывая слез,
обхватил Сару, прижался к теплому телу, чувствуя ее подбородок на своей
груди.
  - Мы найдем этих подонков, они ответят за все! - шептала Сара.


                                  Глава 18


  Снова и снова в тот вечер Филип с Сарой прокручивали кассету с
бормотанием Хезер, пытаясь разгадать смысл или хотя бы ухватиться за нить.
К полуночи выявилось, что след, нащупанный при разборе мусора в
Баррингтоне, ведет теперь к Чарлзу Тодду в столицу США, город Вашингтон,
округ Колумбия. По Сариным подсчетам, имя Тодда возникало в записи
семнадцать раз, почти неизменно в сочетании "свод Тодда". Далее по частоте
упоминаний следовало имя Карстерса - четырнадцать раз. Слово "Иерихон"
побило все рекорды, оно встречалось двадцать четыре раза. Из всего этого
Филип с Сарой заключили, что Тодд, его "свод" и Карстеос связаны с этим
"Иерихоном", представляющим по всей видимости, какое-то кодовое название.
  - "Иешуа с боем шел на Иерихон..." - начала Сара, не переставая
вслушиваться в голос Хезер.
  - "...И город пал пред ним!" - подхватил Филип Спиричуэл. - Послушай,
Сара, может, это просто бессмысленный бред? Может, все это ничего не
значит?
  - Я же говорю: это все, что нам осталось... Явно не без умысла эти
молодчики надругались над Хезер.
  - Слишком все у нас гладко выходит, - буркнул Филип. - Так и
покатилось с самого начала. И след, такой явный. И дальше - все одно к
одному. Исключить пару драматических моментов, парочку завалов, и все идет
как по маслу. Теперь этот эпизод: точно нам специально подбросили Хезер,
точно рассчитывали, что мы ее увезем. Казалось, мы оба в ловушке, так нет
же - хоп! - и на воле, и с новыми уликами в придачу. Нет, черт побери,
по-моему, они нас специально дурачат.
  - Ну и что? - сказала Сара. - Вперед так вперед, пусть даже по кем-то
указанной дорожке. Неужели не ясно, выбора нет!
  - Пожалуй...
  - Что будем делать?
  - Надо разобраться, что это: "свод Тодда", - сказал Филип. - Стало
быть, летим в Вашингтон.
  - Вместе нам нельзя, - Сара почесала за ухом, зевнула. - За вами
охотится полиция, за Хезер "Крестовый".
  - Я знаю как! - Филип с очередной сигаретой подошел к кухонному окну.
Внезапно его снова обожгло, снова заныло в груди, но он подавил эту
слабость, убеждая себя, что Хезер пришлось значительно тяжелее. Обернулся
к Саре: в слабом свете плафона ее лицо казалось очень бледным. - Ты
говорила, будто у твоей бабушки в пригороде Вашингтона дача? Когда летели
в Денвер, помнишь?
  - Да, вилла Фредериксбург, - кивнула Сара. - Но не в самом
Фредериксбурге, рядом. Дедов охотничий дом.
  - А ты могла бы при желании туда заявиться?
  - Думаю, да. Ключ обычно оставляли у Дэна Хокера во Фредериксбурге, в
конторе недвижимого имущества. Он присматривает за домом и поместьем.
  - Отправишься туда. Поедешь с Хезер и побудешь там вместе с ней.
Уверен, молодчики из "Крестового" спят и видят, чтоб снова ее заполучить,
да и тебя в придачу.
  - Ну а вы? - спросила Сара серьезно. - Ведь вам нужно от ФБР
скрываться?
  - Я отправлюсь к Тодду. Сама сказала, это единственный путь. Может,
все и обойдется, а нет - что ж, знал на что шел... Нам нужны бесспорные
факты против "Десятого крестового", всей их шайки, иначе не убедить ни
власти, ни прессу.
  - Но почему бы попросту не затаиться! - сказала Сара. - Визит к Тодду
может стать роковым. Изо огня да в полымя...
  - Время нельзя упускать! - ответил Филип. Подошел к столу, сел,
загасил сигарету о блюдце. - Карстерс не последняя скрипка в делах
"Бригады дьявола". Пока мы ехали сюда из Рино, я всю дорогу слушал радио.
Карстерс созывал радиослушателей на массовый митинг, который состоится в
Вашингтоне в понедельник. У меня сильное подозрение, что дело может
кончиться заварушкой. Оружие, что в "Зубчатой вершине" и на базе "Пик
Штурман", явно не просто так копится. Если успеем до понедельника получить
конкретные свидетельства против Карстерса и его сообщников, может, тогда
сможем припереть их всех к стенке, разоблачить. И еще надо как можно
скорее вызвать врача к Хезер. Здесь нельзя.
  - Ладно, - с неохотой произнесла Сара. - Буду пасти Хезер, а вы
орудуйте в Вашингтоне. Что дальше?
  - Если мне что-то удастся обнаружить, немедленно дам знать во
Фредериксбург и ты привезешь Хезер ко мне.
  - А почему не наоборот? Вы живете с Хезер во Фредериксбурге, а я
занимаюсь поисками фактов. Ведь Вашингтон мой родной город. У меня там
гораздо больше связей, чем у вас.
  - Вот именно! - подхватил Филип. - Потому и невозможно.
"Крестоносцам" это тоже известно. Там тебя обнаружить проще простого. Не
говоря уже о том, что наше пребывание с Хезер в пенатах твоей бабуси явно
станет предметом любопытства. Если уж мы принимаем твой план, то во
Фредериксбург надо ехать всем вместе, чтоб ты сперва объяснялась с твоим
смотрителем, а потом отправишься в Вашингтон. Но времени, честно говоря, у
нас в обрез.
  - Ясно! - отозвалась Сара. - Убедили. Когда отправляемся?
  - Завтра утром. В разное время. Я поеду под вымышленным именем,
темные очки надеть, что ли... Ты поместишь Хезер в кресло-каталку.
Скажешь, что твоя сестра, что больна. Мне пользоваться именной кредитной
карточкой опасно, поэтому придется тебе получить в банке на свою кредитку
наличные и одолжить мне - на билет, на всякие расходы. После этого
действуем раздельно. И оставь мне телефон бабушкиного поместья. Надеюсь,
он там есть?
  - Есть, - сказала Сара. - Только не звонит. Никого нет, не заплачено.
Но телефон работает, и связаться со мной можно.
  - Как?
  - Не буду же я как дура сидеть и ждать вашего звонка, в случае, как
вы выразились, "если все обойдется"! Извольте звонить мне каждые четыре
часа. Если звонка не последует, я немедленно обращаюсь в полицию и
рассказываю все как есть. На последствия уже наплевать.
  Мгновение Филип раздумывал, потом кивнул. Сара права: необходима
какая-то гарантия связи, подстраховка на случай срыва. Даже если полиция
Саре не поверит, уж лучше предстать перед ФБР, чем попасть в лапы
"Крестового".
  - Идет! - твердо сказал он. - Если вылетим с утра, сможем оказаться в
Вашингтоне где-то к вечеру по тамошнему времени. Потом вам до
Фредериксбурга еще пару часов езды. Короче, жди первый звонок в районе
полуночи.
  - Хорошо, - согласилась Сара. - Я отправляюсь за билетами.

  ***

  Филип приземлился в Вашингтонском национальном аэропорту в
шестнадцать пятьдесят по местному времени. В разгаре лета по случаю
воскресного дня в центре разгуливали лишь толпы туристов, стремившихся
побыстрей щелкнуть очередной памятник, а потом уж расслабиться в ресторане
"Нисуаз" на Висконсин-авеню, где официанты разъезжают на роликовых коньках.
  Полет прошел в целом удачно, если не считать пары крайне тревожных
моментов в Международном аэропорту Сан-Франциско. Сара с Хезер уехали на
"линкольне", а Филип отправился в аэропорт на такси; подъезжая, увидел,
что там полно охраны, вооруженной винтовками М-16, вдобавок несколько
сыскных групп с собаками. Первым желанием Филипа было дать деру, но он
быстро смекнул, что ни он, ни Сара причиной таких масштабных мер
безопасности служить не могут.
  Продавец табачного киоска, куда Филип заглянул купить пару темных
очков, - дальше подобного камуфляжа его воображение не шло - рассказал,
что полиция дежурит здесь вот уже целую неделю, чтобы предотвратить
многочисленные угрозы "Бригады дьявола". Судя по слухам, почерпнутым от
разных летчиков, то и дело наведывавшихся за сигаретами, то же самое
происходит в аэропортах по всей стране; потому Филип уже не удивлялся,
обнаружив, что и в Вашингтонском аэропорту его тоже встречают полицейские.
Однако напряжение отпустило лишь тогда, когда такси, оставив позади мост
Френсиса Скотта Ки "Френсис Скотт Ки (1780 - 1843) - адвокат, автор
государственного гимна США "Звездно-полосатый флаг"", повернуло в сторону
Джорджтауна.
  Справившись в адресной книге аэропорта, Филип обнаружил два адреса на
имя "Чарлз Тодд" - "Консультационная фирма Чарлза Тодда" на Южной
Капитолийской и домашний, Пи-стрит. Интуиция подсказывала Филипу, что в
конторе ничего касательно "Крестового" Тодд хранить не станет. Потому
решил, что резонней наведаться в резиденцию Тодда в Джорджтауне.
  Он сошел на Висконсин-авеню у гостиницы "Джорджтаун". Взял номер,
поднялся к себе, захотелось подольше полежать в теплой ванне,
расслабиться. Потом переоделся, вышел из гостиницы и зашагал по Эм-стрит,
центральной торговой магистрали Джорджтауна. Отыскал открытый ресторан,
зашел и впервые за последнюю неделю полноценно пообедал. Вышел оттуда
около восьми. Вернулся в номер, разлегся на широкой удобной кровати,
обдумывая свои планы в ожидании наступления темноты.
  Филип лежал обнаженный, обдуваемый прохладой кондиционера, размышлял,
и внезапно до него дошло, что как уголовник-профессионал он нуль, он
абсолютно наивен как взломщик. Помимо неудавшегося налета в Баррингтоне,
единственным источником опыта кражи со взломом служил ему опубликованный в
журнале "Пипл" фоторепортаж об известном грабителе драгоценностей,
издавшем автобиографию, на основе которой был поставлен фильм. Вот и все,
может, еще старая лента "Обнаженный город", и никаких других источников
информации.
  Известный этот грабитель драгоценностей, - как водится, по кличке Док
- утверждал, что настоящий вор прежде всего должен обладать достаточной
долей трусости. Ибо благодаря ей, готовясь к преступлению, он позволяет
себе минимальный риск. Он угробит дело, если не снизит риск до минимума. А
это удается, когда преступление совершается с крайней осторожностью,
граничащей буквально с манией преследования. Док никогда не принимался за
дело, если не был уверен, что хозяева будут отсутствовать по меньшей мере
месяц, что сигнализация лет на десять устарела и что доподлинно известно -
никаких собак поблизости нет. Собаки страшнее всего, утверждал
вор-профессионал и в качестве доказательства демонстрировал журналистам
свой голый зад со следами собачьих зубов - виновником оказался крохотный
пуделек с острыми, как у рыбы-пираньи, зубками. Снимок голого укушенного
зада журнал публиковать не стал, однако рассказ застрял в памяти Филипа.
  Про себя решил, что в его положении смешно думать о снижении фактора
риска до минимума. Если после двадцати гудков Тодд трубку не поднимет,
придется считать, что того вечером нет дома. В остальном же остается
полагаться только на случай. Кто его знает, есть ли в доме сигнализация;
но приходится рисковать, делать нечего. Если у Тодда в доме собака, от нее
единственное средство обороны - декоративный ножик для разрезания бумаги,
лежавший на столе в гостиничном номере.
  - Хорош стратег, нечего сказать! - буркнул Филип, лежа в темноте с
сигаретой в зубах.
  Скорее всего данные, которые ищет Филип в доме Тодда, должны
оказаться в компьютерной записи, и если Тодд, как утверждают, преуспевает
в компьютерном бизнесе, естественно предположить, что он и в доме своем, и
в своем заведении на Капитолийском холме имеет связанные между собой
терминалы. Значит, есть коды, пароли и всякое такое. Познания Филипа в
компьютерной технике ограничивались военной блицигрой на машине VIC-20 или
обработкой информации с помощью системы VDT, распространенной в редакциях
журналов и газет. И все.
  Идея вломиться к Тодду представлялась Филипу все нелепей и нелепей,
не говоря уж большего - опасной. Вторая заповедь Дока относилась к фактору
времени. Туда-сюда - при минимальных затратах этой ценнейшей субстанции.
За все сорок лет обшаривания будуарных комодов у своих "благодетелей", по
свидетельству Дока, он ни разу не затратил на такое мероприятие более
четверти часа. Таков был принцип его работы, даже если грабитель на сто
процентов уверен, что владельцы на противоположном краю света.
  Филип вздохнул, погасил сигарету, закурил новую. Встал, подошел, не
одеваясь, к окну. Курил и смотрел, как снуют по Висконсин-авеню огоньки
машин из пригородов Берлейт и Гловер-Парк.
  Безрассудная идея. Вламываться в дом к Тодду - не та соломинка, за
которую можно хвататься. Даже если его не застукают, все равно, шанс
что-нибудь найти равен нулю. Очередной взлом только удлинит цепь уже
совершенных им преступлений.
  Но ведь что-то же надо делать! История завертелась с его личных
проблем: единственное, чего он хотел вначале, - найти Хезер, убедиться,
что ей ничего не грозит. Толково объяснить себе, почему, собственно, он
считал это своим долгом, Филип не мог. Теперь дело зашло слишком далеко:
во-первых, встретил Сару, узнал историю смерти ее отца; во-вторых,
выясняется, что "Десятый крестовый" замышляет что-то чудовищное в крупном
масштабе. Сара права. Теперь и он уверен в этом.
  "Десятый крестовый" не что иное, как банда бездельников, одержимых и
злобных, которые именем Христа прикрывают свои бесчисленные бредовые
помыслы. Обделенные от природы, они хотят владеть всем; никого, кроме себя
самих, не признающие, они готовы в слепой ярости и жестокости истреблять
всех, кто иначе представляет смысл жизни. Как в Германии после Версаля,
как в годы Великой Депрессии и массовой безработицы, так и сейчас в
Америке после Вьетнама и Уотергейта, после иранского кризиса в движение
приходит серость.
  - Дерьмо! - вслух вырвалось у Филипа.
  Иначе не назовешь. И ни к чему копаться в психологии этой нечисти.
Они надругались над дорогим ему человеком, пытались сломать и его. Нет, им
нельзя спускать! Все. Так просто, так понятно, и в то же время страшнее не
придумаешь! Сара вчера сказала: "Найдем подонков!"
Филип посмотрел на часы. Половина одиннадцатого.
  Он набрал домашний номер Тодда, слушал отзывавшиеся эхом гудки, сам
не зная, что лучше - снимут трубку или не снимут. Подождав до двадцатого
гудка, нажал рычаг. Минут через десять он уже шел по Висконсин-авеню на
север, по направлению к Пи-стрит.

  ***

  Сара вела взятый напрокат "линкольн" по петлявшему шоссе от
Фредериксбурга к заливу реки Потомак, и каждая ферма на пути, каждая
рощица напоминала ей о детстве, о летних каникулах, которые она проводила
у бабушки. Вилла стояла на берегу длинного узкого заливчика в нескольких
милях вверх по реке от Фэрвью-бич, и для Сары эти места были связаны с
безмятежностью, с мечтами, надеждами. С шестилетнего возраста и до самой
юности каждый год она меняла свои мечты. То ей хотелось стать балериной,
то натуралистом, то еще кем-нибудь, и это огромное поместье каждый раз
становилось новым полем ее деятельности - хотя бы на несколько радужных
недель в году! То, надев самодельную пачку, Сара принималась кружиться по
прохладным мхам среди берез, то с двоюродными братишками играла на диком
берегу в Гека Финна. То рассматривала под микроскопом, подаренным отцом к
рождеству, цветы, гусениц, дождевых червей. То в своей маленькой комнатке
на третьем этаже зачитывалась книжкой "Энн из зеленого домика" и все
мечтала, чтоб и у нее были такие же рыжие кудряшки и даже веснушки.
Неизменно в воспоминаниях о детстве главное место занимала "Лисья тропа",
так назвала бабушка поместье.
  На сиденье рядом шевельнулась Хезер, пробормотала что-то в своем
беспокойном сне. Сара потянулась, осторожно откинула ей со лба упавшие
пряди.
  Даже после всего, что перенесла, Хезер поражала своей красотой, и
Сара ощутила легкий укол досады. Отвернулась, сосредоточилась на дороге.
Холмы и перелески по обеим сторонам катились под уклон, сбегая к берегу
Потомака. Еще чуть больше десятка километров, и они на месте. Снова Сара
взглянула на Хезер, улыбнулась печально, подумав, как должно быть жутко ей
в ее воспоминаниях, постоянно среди чужих людей, среди чужих мест, и все
это она видала не из окошка туристического поезда, а исхаживая мили пешком
в зной и пыль.
  Снова Хезер пробормотала что-то; Сара глядела вперед, нахмурившись,
кусая губы. С того момента, как они приземлились в аэропорту имени
Даллеса, Хезер как будто начала приходить в себя. Слава богу, за время
полета ни разу не проснулась: случись, что Хезер после всех перенесенных
ужасов очнулась бы в хвостовой части "джумбо", летящего в другой конец
страны, неизвестно какими неприятностями все могло бы обернуться. Даже
если очнется, когда приедут в "Лисью тропу", и то появятся сложности. Сара
не имела опыта, не знала, как себя вести в подобных случаях, а до
ближайшей больницы очень далеко. Не авантюра ли это, везти Хезер сюда, в
такую глушь?
  Вот и поворот на "Лисью тропу". Хезер пока спит. Сара осторожно
съехала на пыльный проселок; до усадьбы осталось километра полтора. По
дверцам автомобиля хлестали ветки близко растущих от края дороги ясеней,
черной ольхи. Такой родной, такой знакомый шелест! Сара успокоилась. До
ближайшего соседа отсюда примерно километр, единственная связь с миром -
телефон. Все-таки надо передохнуть, осмыслить события последних дней. И
"Листья тропа" - самое подходящее для этого место.
  Внезапно дорога стала шире, и Сара выехала на круг перед фасадом
высокого двухэтажного белого дома, отдаленно напоминавшего древний
ирландский особняк. Нескошенная трава на огромной лужайке пожелтела,
некогда подстриженные куртины гортензии и шиповника росли неухоженные.
Жалованье, которое отец выплачивал конторе Хокера за присмотр, не
предусматривало уход за ландшафтом. Объехав лужайку, Сара подкатила к
дому, выключила двигатель.
  Четыре высокие колонны поддерживали крупный портик, в тени под ними
утопало девять окон нижнего этажа и двойная дверь парадного входа: чуть
пологая крыша портика тускло сияла в поздних лучах солнца. Хоть выложенная
камнями дорожка поросла травой, хоть никем не обрезаемая сирень у входа
буйно разрослась, здесь все в основном осталось по-прежнему.
  Сара вышла, обошла машину, открыла дверцу, вытащила Хезер, поставила
ее на ноги. Медленно стала подниматься с ней по ступенькам. Когда подошли
к дверям, Сара, поддерживая Хезер за талию, свободной рукой вложила в
замочную скважину ключ. Открыла дверь, ввела Хезер в дом.
  Спертый воздух, пахнет мускусом, темнеет мебель в полумраке, на
мраморном полу вестибюля призрачным саваном лежит пыль. К горлу Сары
подступил комок. Никто, кроме смотрителя, не бывал в доме с того самого
дня, как умерла бабушка.
  Чтобы не тащить Хезер по винтовой лестнице наверх, Сара решила
поместить ее в гостевую комнату, которая располагалась как раз за "летним
кабинетом" деда. Раньше здесь была "оранжерея", так по крайней мере
окрестил ее дед, однако оба поколения детей сперва преобразили ее в
помещение для игр, а потом, когда все дети выросли, комната стала
предназначаться для семейных гостей, туда поставили огромную кровать и
оборудовали тут же ванную комнату.
  Сара опустила Хезер на старую, продавленную тахту, укрыла легким
одеялом, которое нашла здесь же, в громадном стенном шкафу.
Удостоверившись, что гостья устроена удобно, пошла обходить дом, смахивая
пыль, распахивая окна.
  На первом этаже было семь комнат, все располагались вокруг овального
вестибюля и винтовой лестницы. Две из них, "летний кабинет", а по существу
старинная библиотека - стены в дубовых панелях, книжные шкафы от пола до
потолка - и огромная гостиная с тяжелой мебелью позапрошлого века
английского и американского образца, которую дед так любил, выходили
окнами на фасад, с видом на сбегавшую вниз лужайку, тенистые деревья,
широкие просторы реки. За этими комнатами шла столовая, отделенная от
гостиной раздвижной дверью, которую на памяти Сары никто никогда не
задвигал. В столовой мебель такая же, как в гостиной, плюс еще массивный
стол из вишневого дерева, и вокруг него, как и прежде, застыли обитые
гобеленом стулья. В глубине дома, окнами на подъездное шоссе и тенистую
рощу на самом краю лужайки, - кухня, комната для завтрака и бельевая.
  Почему-то второй этаж запомнился Саре своей новизной. Мебель в
просторной хозяйской комнате, спальне и гостиной, которые занимали дедушка
с бабушкой, была легкая, по большей части плетеная или из бамбука; три
остальные комнаты, такие же светлые, просторные. Поднявшись на последний
виток лестницы, Сара оказалась в комнате, где когда-то жила, - маленькой,
со скошенным потолком, с двумя старинными слуховыми окошками в крыше, с
веревочной лесенкой на блоке, которую можно спустить и оказаться на
капитанском мостике - выступе портика. Иногда в душные летние ночи отец
позволял Саре с одеялом и подушкой устраиваться на крыше, где было
прохладней. Она лежала, уставившись в бесконечные неподвижные стаи ярких
звезд на темном небе, ждала, когда покажется лик луны или, если повезет,
блеснет тонким волоском хвост кометы. Сара немного постояла посреди
комнаты, погрузясь в воспоминания; наконец, поборов мягко накатившую волну
грусти, она решила спуститься, посмотреть, как там Хезер.
  Женщина во сне сбросила с себя одеяло, казалось, она вот-вот
проснется. Веки подрагивали, шевелились губы; руки, словно оживая, слабо
трепетали, как пойманные в силок птицы; пальцы красивые, длинные. Сара
вышла к машине, вынула продукты, купленные во Фредериксбурге, поставила
чай, выпила, вернулась в большую комнату, села напротив Хезер и стала
ждать.

  ***

  ...Она беспомощно лежит, брошенная на узкую грязную койку, вокруг
серые стены. Здесь сильно и едко пахнет потом, будто несет зловонием от
какого-то мерзкого растения. Нельзя забыться, не идут мысли, не вспыхивают
воспоминания, ничего не существует, кроме этого кошмара: какие-то подонки
лезут к ней снова и снова, измываются, ей больно, гадко...
  - Очищение! Очищение!
  То и дело повторяет голос. Это все во имя очищения, ибо грех ее
огромен, он трепещет в глубине ее души, прячась в темных закоулках, его
извести может лишь самая суровая кара. Виной всему Филип, ибо он суть ее
греха, ее страсти к нему, неизбывной, неистребимой. Вот она, скверна,
которую нужно изгнать.
  Потому - очищение. Освобождение от греха, вызывая отвращение к греху.
И снова один за другим, один за другим, пока кровь не смоет грех, и она
кричит-Пощадите!
  Звучит голос, который знает, что будет. Перед глазами всплывает юный
лик, похожий на Христа. И останется только боль, ничтожный отголосок того
греха, что родился, когда еще не было боли. А после наступит мир и сон; и
вкрадчивый голос, который знает, что будет, тихо нашептывает из глубины
убаюкивающей тьмы:
  - Похоть же, зачавши, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть.
Знаешь ли ты слова эти, Хезер?
  - Это.., это из Иакова...
  - Да, Хезер. Из Иакова. Из Послания. Это закон, Хезер, поняла ли ты?
  - Да...
  - Ты ведь не хочешь преступить этот закон, Хезер?
  - Нет... Прошу, не надо больше боли, господи, пожалуйста!
  - Ибо плоть желает противного духу, а дух противного плоти "Послание
к Галатам, гл. 5, ст. 17.". Помнишь это?
  - Да!
  - Веришь ты в это?
  - Да!
  - Хочешь избавиться от похоти, от греха?
  - Да! Прошу вас, да!
  - И боли испытывать не хочешь, так ведь?
  - Да! Хватит! Пусть они прекратят...
  - Хезер! Тебе послано это во имя Христа, чтоб ты не только верила в
него, чтоб ты страдала за него!
  - Да!
  - Ликуй, Хезер! Ибо когда приимем страдания Христовы на себя, да
будет тогда слава его во веки веков, да исполнятся сердца наши радостью!
  - Да, прошу вас.., да!
  - Запомни, Хезер! Тебя да возненавидят живущие во имя мое, но тот,
кто выстоит до конца, спасен будет! Веришь ли ты в это, Хезер?
  - Да!
  - Хочешь ли ты этого, Хезер?
  - Да!
  - Все ли ты сделаешь ради этого, Хезер?
  - Да! Да! О господи, да! Хочу этого!..
  - Слушай же меня, Хезер, слушай голос мой, все, что я скажу тебе,
слушай меня, Хезер...

  ***

  - Хезер! Вы проснулись, Хезер?
  - М-м-м... - донесся стон, словно издалека, будто стенанье мученика.
Это ее собственный стон. Она открывает глаза, перед ней в сумерках чье-то
лицо. Темные волосы, большие глаза, красивые. Женщина...
  - Кто.., кто вы?
  - Я друг Филипа. Меня зовут Сара Логан. Вы в безопасности. Здесь вас
никто не обидит.


                                  Глава 19


  Тянувшиеся вдоль узкого тротуара Пи-стрит клены чуть слышно шелестели
листвой в ночном ветерке: их сухой шелест отдавался в мозгу каким-то
предсмертным шипением, обволакивая точно саван. Филип, считая номера,
шагал мимо идущей чуть под уклон вереницы кирпичных домов. При каждом -
крохотный палисадник с летниками вокруг эркера, ярко освещаемый фонарем у
входа. Дойдя до особняка Тодда, Филип остановился. Дом погружен во тьму.
Особняк словно отпрянул от своих соседей-домов, высоких и узких, тесно
поставленных друг к дружке. Как бы кичится своей обособленностью. Не держа
в мыслях вламываться с парадного входа, Филип шмыгнул в проулок между
домами, пригибаясь к земле, чтоб на него не попадал бледно-желтый свет
люминесцентных уличных фонарей.
  Он искал полуподвальное окно. Третья заповедь Дока: то, чем меньше
всего дорожат, доступнее всего. Как правило, проникнуть в подсобные
помещения и через окна полуподвалов не стоит особого труда. В Нью-Йорке на
чуланы вешают амбарный замок, а вдоль полуподвальных окон рассыпается
битое стекло. Что же касается Джорджтауна, здешние жители, должно быть,
гораздо беспечней: на полуподвальном окошке, выходящем в проулок, Филип не
обнаружил ни решетки, ни какого другого предохранительного устройства.
Оглядел проулок, улицу; припал к земле, чтоб разглядеть получше окно.
Стекла в копоти, рамы в паутине, никакого провода не видно. Филип легонько
стукнул кулаком по нижнему ободку окна. С петель ссыпалась сухая ржавчина,
но рама во что-то упиралась, не поддавалась. Либо забита гвоздями изнутри,
либо крючок. Филип ударил посильней. Понятно, простой шпингалет сверху.
Филип опустился на холодную брусчатку, прицелился ногой и с размаху двинул
каблуком в правый верхний угол стекла. Оно хрустнуло и грянуло вниз, слабо
звякнув. Филип оглянулся, всматриваясь в прямоугольник уличного света.
Пока пусто. Подполз к окну, откинул крупные осколки с прилипшими остатками
шпатлевки, осторожно просунул руку через разбитое стекло, нащупывая
шпингалет. Нашел, с силой потянул. Тот сначала не поддавался, наконец
отъехал. Окно открыто. Вынув из кармана пиджака нож для бумаги, Филип
вставил его рукояткой в зазор между окном и подоконником, с силой
поддел... Окно с легким скрежетом подалось кверху. Не теряя времени, Филип
нырнул внутрь, придерживая раму рукой и проскальзывая между нею и
подоконником. Не успев еще полностью проползти в щель, он уже шарил ногами
внизу в поисках опоры. Наконец носки уперлись во что-то твердое, Филип
поднырнул под раму головой и, оказавшись в подвале, опустил руку, окно
закрылось.
  Он стоял на полу, слепо озираясь вокруг, выставив вперед руки. Пальцы
натолкнулись на какую-то преграду: грубая деревянная поверхность. Какой-то
ящик. Обойдя его, Филип двинулся с вытянутыми руками по подвалу, хватая
пальцами пустоту. Наткнулся на стену, пошел вдоль нее, дошел до угла. Не
считая ящиков у окна, подвал оказался на удивление пуст. То ли дело в его
собственном подвальном отсеке в Нью-Йорке - сам черт ногу сломит.
  Филип облизнул пересохшие губы. Во рту тоже совершенно пересохло,
сердце билось учащенно. Подумалось: наверно, такие, как Док, мрут раньше
времени от стресса. Если бы он избрал себе такое ремесло, давным-давно бы
уже помер со страху.
  Обойдя угол, он двинулся дальше, пока со всей силы не трахнулся лбом
о столб, выросший будто из-под земли, как раз между слепо раздвинутыми
руками. Охнул от боли, сдерживаясь, чтоб не застонать, ощупал столб. Что
это, стойка лестницы? Скользнул руками вверх и наткнулся на деревянный
выступ. Ступенька. Он задержал дыхание, чтоб успокоить сердцебиение, пошел
на цыпочках вперед, держась за столб. Нащупал ногой нижнюю ступеньку,
начал подниматься. Левой рукой держался за узкие перила, правой, вытянутой
перед собой в кромешной тьме, он страховал глаза, и так поднимался все
выше, пока пальцы не уткнулись в гладкую поверхность двери. Остановился на
верхней ступеньке, прислушался. Тихо. Слышно только его дыхание. Нащупал
ручку; дрожа от страха, повернул. Дверь отворилась бесшумно, и он вступил
в кухню Чарлза Тодда. Утопленный в потолке светильник горел холодным
светом, заливая пустую кухоньку молочно-белым сиянием. Тодд явный
сторонник функциональности; кухня являла некий симбиоз "Баухауз"
"Художественная школа дизайна, основанная в Веймаре в 1919 году Вальтером
Гропиусом, разрабатывавшая основы функционального дизайна в архитектуре и
прикладном искусстве" и административного дизайна НАСА: столики вдоль стен
с темно-коричневым пластиковым покрытием, сияют металлические ручки ящиков
и дверец, кухонный комбайн, вмонтированная в стену высокочастотная
электропечь, кофемолка "Браун" и сверкающая, ультрасовременная
кофеварка-"экспрессо".
  Осторожно прикрыв за собой дверь, Филип на цыпочках пошел по
выложенному темно-синей плиткой полу к двери, ведущей из кухни в дом. За
ней узкий коридор вел к парадному входу. Филип пошел вперед, заглядывая в
комнаты, шедшие по правой стене. Столовая - длинная, узкая комната,
массивный деревянный стол, полдюжины кожаных кресел с хромированной
отделкой, на ослепительно белой стене тавризский ритуальный коврик. За
столовой - маленькая квадратная гостиная с окнами на улицу, та же мебель,
кожа, хром; на стене, судя по колориту, явно произведение Розенквиста.
Судя по обстановке, Тодд человек умеренных вкусов, но не исключено, что не
в хозяине дело, просто поработала рука декоратора.
  Подойдя к лестнице в конце коридора, Филип взглянул на часы. Он уже
восемь минут в доме, больше половины времени, отводимого Доком на
операцию. Филип стал подниматься на второй этаж по ступенькам, покрытым
толстым ковром, не без страха прикидывая, что, если сию минуту заявится
Тодд, пути к отступлению уже не будет. Поднявшись, быстро оглядел все
четыре комнаты, выходившие дверями в маленький холл. Две спальни, одна
явно для гостей, ванная, кабинет. Филип шагнул прямо в кабинет, прикрыл
дверь, зажег свет. Здесь!
  Расположенный в глубине дома прямо над кухней, кабинет был мал и без
окон. Три стены заставлены книжными шкафами от пола до потолка, на нижних
полках одинаковые толстые пластиковые папки. Вдоль четвертой стороны, по
обеим сторонам от двери рядами шкафчики для хранения документации. Посреди
кабинета большой четырехугольный стол, на нем - серый компактный терминал
с дисплеем, принтер, высокая стопка сложенных гармошкой оттисков. Перед
терминалом удобное кресло. Вокруг безупречный порядок, в тишине слабо
шелестел кондиционер. Филип сел в кресло и уставился на экран дисплея. В
левом верхнем углу вспыхивал и гас огонек курсора. Поборником экономии
Тодд явно не был: терминал не выключался, чтобы в любую минуту обращаться
к его услугам. Это, в свою очередь, означало, что установка может иметь
связь с компьютерами, принадлежавшими именно Тодду, а не какому-нибудь
вычислительному центру.
  - И что дальше? - вслух произнес Филип.
  Машина фирмы ИБМ, той самой, с дисплеями которой ему иногда
приходилось иметь дело в телеграфных агентствах и редакциях -
отечественных и зарубежных. Филип прикрыл глаза, напряг память, стараясь
собрать воедино все мизерные познания о работе с компьютером.
Вырисовывалось что-то весьма смутное. Он открыл глаза, уставился на
клавиатуру. Неуверенно потянулся, нажал клавишу "run" ""Пуск"." с левой
стороны. Огонек курсора пыхнул с легким треском и пошел писать.
  "НАЗВАНИЕ ДОКУМЕНТА"
Филип набрал:
  - "Десятый крестовый".
  Никакой реакции. Он нажал клавишу "restore" ""Возврат"", надпись на
экране исчезла, и Филип начал с самого начала, на сей раз набрав: "Невада.
Спецкурс самозащиты". Снова пусто. На лбу у Филипа выступил пот, ладони
стали влажными. Он утер их о штаны. Смертельно хотелось курить. Времени в
обрез! Что же, черт побери, надо делать? Осталось последнее. Он набрал:
  "Иерихон". Ничего.
  - Дьявол! - с яростью бросил он. Глянул на часы. Семнадцать минут
прошло! Он нарушил основную заповедь Дока. И тут в памяти забрезжило:
сидел как-то в кафе Нью-Йоркского отделения Ассошиэйтед Пресс, пил кофе с
длинноногой девицей.., разговор про компьютерную память, редактуру,
печать... Филипу тогда казалось гораздо увлекательней умыкнуть куда-нибудь
длинноногую, а не выслушивать ее познания об устройстве машин, на которых
она работает. И все же что-то застряло в голове. Длинноногая говорила:
когда надо вызвать что-то из машинной памяти, самое сложное - графически
точное соответствие образцу изначального вопроса. Если в первый раз текст
набирался с большой буквы, надо обязательно набирать и в дальнейшем с
большой. Забудешь, в каком виде набиралось изначально, пиши пропало!
  Филип стер свой вопрос, повторил, на сей раз набрав слово "Иерихон" с
маленькой буквы. Безрезультатно. Ни к чему воспоминание о длинноногой не
привело.
  - Черт!
  Филип откинулся на спинку кресла и тут заметил маленький белый
листочек, свисавший с полки книжного шкафа за письменным столом: "нЕ
ТОрОПиСь!"
Филип впился взглядом в надпись, спина напряглась. Надо пробовать!
Снова нажал "enter" ""Ввод"." и рискнул набрать: "иЕрихОн".
  И тут, словно по волшебству, экран, очистившись, выдал ответ:

  "А: Поднять документ.
  Б: Пересмотр/Дополнение.
  В: Постранично.
  Г: Особые распоряжения.
  Д: Выбор задания".
  - Слава тебе господи! - прошептал Филип.
  Он нажал "run", затем букву "А" - "Поднять документ". "Меню" ""Меню"
(вычисл.). - программы или функции, предлагаемые пользователю на выбор."
исчезло, и на маленьком экране начало возникать значение понятия "Иерихон":
  - ИЕРИХОН Обращение к первому общему собранию Комитета политических
действий христианской Америки, КПДХА, состоявшемуся 8.12.82 во время
работы летнего семинара института "Орел-один" в городе Эспен, штат
Колорадо.
  Присутствовали:
  Дж. Стинбейкер / "Коалиция консерваторов-американцев за истину"
А. Кронен / Фонд "Пробудись, Америка"
Ч. Тодд / "Консультация Чарлза Тодда"
Дж. Шоу / Сенат США С. Келлер / "Фармацевтические товары Келлера" /
"Орел-один"
Д. Фримен / "Невада. Спецкурс самозащиты"
Речь председателя собрания:
  " - Джентльмены! Не могу не выразить удовлетворения при виде всех вас
в этот день. За последние четыре года пройден немалый путь, и плодом
нашего общего труда явилось создание КПДХА.
  Не буду напоминать причины, сплотившие наши организации воедино, они
нам всем хорошо известны. Вот уже двадцать лет наша страна переживает
неуклонный кризис руководства, что ведет к финансовому и моральному
застою. Так больше продолжаться не может, и вот в чем смысл нашего
объединения. Мы стремимся возродить былую славу Америки, священную для
каждого из нас, и мы уже преуспели в этом направлении, однако настало
время действий мощных и решительных. Отныне, джентльмены, слов
недостаточно! Если мы намерены возродить былую славу нашей родины, надо
действовать твердо и не медля. Мы добились успехов, возведя Рейгана в
Белый дом, но, как и все наши политические деятели, мистер Рейган,
воспользовавшись дружеской поддержкой, отказался от старых друзей, они
сделались ему не нужны. Да, джентльмены, нами пренебрегли, но мы не можем
этого снести, иначе и мы погибнем вместе с тонущим кораблем.
  К сегодняшнему дню все вопросы материально-технического снабжения
находятся под нашим контролем. Благодаря заслугам мистера Кронена и
мистера Фримена мы создали штабы "Десятого крестового" по всей стране и в
особенности, как и было оговорено ранее, на Среднем Западе и в штатах
центрального Юга. В каждом крупном городе у нас есть люди, наши отделения
имеются в большинстве столиц штатов, нам оказывается поддержка практически
на всех ступенях политической и административной лестницы. Деятельность
мистера Тодда открыла перед нами новые, доселе неведомые возможности,
давшие доступ к важным фигурам и в Вашингтоне, и в профсоюзах, и в деловых
кругах страны. Опыта у нас достаточно, мы знаем, что либерала подвести к
воде нетрудно, но для того, чтобы он стал пить, придется слегка заломить
ему руки.

  (Пауза)

  Это, разумеется, шутка! За последнее время влияние христианских идей
заметно возросло, в значительной мере благодаря телевидению. Противники
кампании за разрешение аборта также оказали нам большую помощь. Но этого
мало. Даже вместе с отцом Фолуэллом и его "Моральным большинством", с
членами религиозного "круглого стола" и с сорока различными церковными
организациями нашей страны нас все равно ничтожно мало. Вспомните слова
нашего гимна "Вперед, воины Христа!" - в этом смысл, вот кем должны мы
стать, солдатами своего отечества, отдать силы битве, которая всего лишь
очередной шаг во всей нашей борьбе. Только на сей раз поле битвы - вся
наша страна. Смешно, уподобляясь хиппи, расхаживать по улицам со знаменами
и рассчитывать на успех. Наша сила в единстве взглядов. Посмотрите: все
телевизионные каналы заполонили евреи-либералы, в крупных городах правят
мэры-извращенцы, а в конгрессе обосновались коммунисты! Если мы хотим
стать солдатами Христа, нам подобает и проявить себя как солдаты. Мы
должны быть готовы драться за победу до последней капли крови, и МЫ
ПОБЕДИМ, джентльмены, потому что это дело правое.
  Но чтобы победить, нам нужен мощный толчок, то, что собрало бы всех
верующих под единое знамя. Уже не время перебранок и разногласий. Господь
есть Господь, он един, джентльмены, и слово его едино и ясно всем. Только
либералы и коммунистишки пользуются политикой "разделяй и властвуй", нам
негоже брать с них пример.
  Отсюда план "Иерихон". Так называю я эту операцию. Под моим
руководством мистер Фримен разработал тактику действий, большинство из вас
уже наслышано об этом, однако после моего выступления, быть может,
целесообразно познакомить с этим и остальных. Если мы справимся со своей
задачей, можно принудить президента силой поддержать нас, и, честно
говоря, не думаю, что это будет так уж сложно, ибо придется ему считаться
с нами, признав политическую актуальность нашей программы, хотя бы в силу
того, что у присутствующего здесь мистера Тодда имеются такие сведения о
голливудском периоде биографии президента, что в сравнении с ним меркнут
страсти, возникающие вокруг Чаппакидика "Намек на драму, происшедшую с
Эдвардом Кеннеди, которая не дала ему возможности баллотироваться в
качестве президента США".
  Итак, пора закругляться. Попрошу вас вместе с Дейвом Фрименом
ознакомиться с нашим совместно разработанным планом и собраться завтра,
чтобы обсудить детали".

  Текст выступления

  Вход, данные для доп. инф. 2021/2025/3225/7684/8556/9997

  Конец.

  Филип набрал шифр дополнительной информации и с вниманием впился в
экран, читая возникшие строки.
  Уже через двадцать минут голова шла кругом. Не получив ни данных,
излагавших детальный план "Иерихона", ни точного определения, что это
значит, Филип обнаружил вместе с тем столько разных побочных сведений, что
все его предчувствия насчет особой опасности, которую несет в себе
"Десятый крестовый", полностью подтвердились. Он узнал, что "Десятый
крестовый", уродливое подобие отрядов народного ополчения по всей
территории Соединенных Штатов, возник с момента принятия плана "Иерихон".
  Склады оружия имелись - в городе Шарлотсвилл, штат Виргиния; городе
Тампа, во Флориде; в Сейнт-Луисе, штат Миссури;
Спокейне, штат Вашингтон; в "Зубчатой вершине", штат Колорадо; в
Хьюстоне, Техас. Если этот "Иерихон" будет осуществлен, тогда телексами
немедленно оповестят все эти точки, что станет сигналом к раздаче и
транспортировке оружия.
  Но что же все-таки это - "Иерихон"? Информация на дисплее оказалась
невнятной, то отсылка к другим файлам, то к сведениям, известным,
по-видимому, узкому кругу лиц. Постоянные буквенные сокращения,
слова-символы еще более путали Филипа. Ему удалось сделать несколько общих
выводов.
  Очевидно, что операция "Иерихон" должна произойти в Вашингтоне.
Название столицы многократно возникало в связи с понятием "Иерихон",
однако необычно, закавычено - "Вашингтон", словно недосказано...
Обозначает что-то? Что?
  Очевидно также, что организация "Невада. Спецкурс самозащиты" имеет
отношение к операции "Иерихон", и, по всей видимости, не только как
транспортная база для перебрасывания оружия. Филип нашел подробный
перечень возможных способов, с учетом затрат времени на переброску оружия
из арсенала в Шарлотсвилле в округ Колумбия, подсчет людской силы и
транспортных средств. И еще неоднократно возникали слова "местонахождение
цели", и поначалу Филип подумал, что, должно быть, этот "Иерихон" -
оголтелый план убийства президента, однако вспомнил, как Келлер говорил о
намерении заставить президента присоединиться. Если "цель" не президент,
то кто же, что же?
  В конце концов Филип решил, что это неважно. Не ему с его мозгами
тратить время на разгадывание головоломки. Хватит и имеющегося перечня
складов оружия и планов его переброски. К тому же среди этих данных есть
ссылки на людей, подмятых под себя "Крестовым"; их, без сомнения,
шантажировали тем же образом, что и отца Сары.
  Филип нажал клавишу "end" , строки исчезли, после этого он возвратил
изначальное "меню" услуг. Набрал "Г: Особые распоряжения", на экране
возникло: "Печатать документ". Он включил принтер у пульта, ввел название
документа, снова нажал "enter". В компьютере что-то щелкнуло, и принтер
принялся печатать, шрифтовой диск с легким стуком заходил туда-сюда. Из
принтера начала вытекать рулонами бумага, которую Филип аккуратно
складывал по сгибам. Это заняло не более пяти минут; информация иссякла,
Филип сложил стопку рядом с принтером, снова сел на пульт, попытался
стереть все свои последние команды. Нельзя, чтобы Тодд, вернувшись,
обнаружил на светящемся экране фрагменты программы "Иерихон".
  Но стереть не получалось. И, сдавшись, Филип попросту выключил
компьютер, потом снова включил. Должно быть, он сделал что-то не так,
потому что в верхнем левом углу уже не мерцал курсор; может быть, Тодд не
заметит? Только теперь Филип снова взглянул на часы.
  Две минуты первого! Господи... Он уже больше часа в кабинете Тодда.
Мало того, что превысил лимит времени, чуть было не прозевал сделать
контрольный звонок Саре. Еще пару минут, и она позвонит в полицию. В
кабинете телефона не оказалось, но Филип помнил: в нижнем холле на столике
стоял аппарат. Он кинулся из кабинета, мигом сбежал по лестнице. Нашел
телефон, отыскал в кармане пиджака бумажку с фредериксбургским номером,
набрал.
  Сара почти мгновенно подняла трубку.
  - Филип?
  - Да, это я.
  - Слава богу! Где вы? Что вы...
  - Времени в обрез. Я звоню из дома Чарлза Тодда, подкину ему счетец
за звонок. Кажется, нашел, что искал. Тодд, НСС и прочие заваривают что-то
серьезное завтра в Вашингтоне. Еще не выяснил точно что, но возникает
название столицы, только в кавычках, с точкой. Кто их знает, может хотят
взорвать обелиск Вашингтона. В общем, все в порядке. Возвращаюсь.
Поселился в гостинице "Джорджтаун". Жду завтра в полдень. Идет?
  - Идет, но...
  Послушалось лязганье ключа, неспешно вставляемого в замочную
скважину, и в этот самый момент Филип почувствовал, что телефон затих.
Что-то прервалось то ли на том конце, то ли на этом. Но сейчас время ли
гадать, на каком? Филип застыл в полутемном коридоре с трубкой в руке и
смотрел, как открывается дверь в дом Чарлза Тодда. Небольшого роста
лысеющий человек в очках ступил в переднюю. В смокинге. За ним двое дюжих
молодцов в штатском. Невысокий джентльмен улыбнулся, шагнул к Филипу,
протянул руку.
  - А-а, мистер Керкленд! - произнес Чарлз Тодд. - Наконец-то! Рад с
вами познакомиться.

  ***

  - Филип!!
  Но ответа не было, и в трубке тишина, ни единого щелчка. Глухо. Сара
нажала рычаг, снова послушала. Гудка нет. Отключили телефон.
  - Черт побери! - негромко выругалась она.
  Этого еще не хватало. Без телефона нет связи с Филипом, если только
тому удастся вернуться в гостиницу живым и невредимым. Сара встала
позевывая, взглянула за заведенные ею часы над камином в дедовой
библиотеке. Пять минут первого. Из глубины дома доносилось звяканье
посуды. Хезер готовила чай.
  Буквально на глазах она преобразилась полностью. Только к вечеру
очнувшись от своего транса-полусна, уже к ужину была в полном порядке.
Заимствовав кое-что из Сариной одежды, Хезер приняла ванну, расчесала
волосы и превратилась в абсолютно нормальное человеческое создание.
Поначалу держалась скованно, но, пообщавшись с Сарой немного, убедилась,
что ей ничего не грозит, и нервозность прошла. Единственная трудность
общения заключалась в том, что Хезер ни о чем другом, как о Филипе и их
отношениях, говорить не хотела. Пару раз Сара осторожно упоминала "Десятый
крестовый", но Хезер просто уклонялась от этой темы под предлогом того,
что ей неприятно говорить.
  Сара не торопясь пошла из библиотеки в прихожую, думая, как станет
себя вести Филип, увидев Хезер. В волнении покусывала губы. Ничего не
поделаешь, Хезер - привлекательная женщина и, судя по всему, быстро
оправляется после перенесенного потрясения. Что ж, теперь будут оба слать
ей открытки к рождеству, и на том спасибо.
  В кухне Хезер накрывала чай на стареньком медово-желтом кленовом
столе, где уже стояла тарелка с приготовленными сандвичами.
  - Ночная трапеза! - улыбнулась Хезер, убирая с разделочного столика.
  - Ну стоит ли.., столько хлопот, - сказала Сара, усаживаясь.
  - Да что вы, какие хлопоты! Вы были так заботливы со мной, это такая
малость...
  Сара улыбнулась Хезер.
  Едва принялась разливать чай, резко зазвонил телефон на кухне. Сара
вздрогнула, пролила чай на стол. Это был необычный звонок. Долгий,
непрерывающийся, казалось, длившийся вечность. Наконец стих.
  - Что за безобразие? - недовольно сказала Сара. Хезер шла прямо на
Сару. В вытянутой вперед руке блеснула сталь кухонного ножа. Острое, как
бритва, лезвие, резанув ткань, полоснуло Сару по плечу, она с криком
дернулась, упала и, зажимая рану рукой, невольно принялась отползать по
скользкому полу, так как Хезер продолжала надвигаться на нее с ножом в
руке. Взгляд затуманенный, пена в уголках губ.
  Носком ноги зацепив за перекладину стула, Сара изо всех сил пихнула
его навстречу Хезер. Ступив на кровавый след, оставляемый Сарой, Хезер
внезапно поскользнулась, столкнувшись со стулом, рухнула на колени. Пальцы
выпустили нож. Сара с трудом поднялась, прижимая руку к плечу.
  - Остановитесь, Хезер! - крикнула она, но судя по лицу, та ее не
слышала.
  Оттолкнув стул с пути, Сара снова упала; с трудом волоча ноги по
линолеуму, поползла к двери черного хода.
  Со стоном снова поднялась, обогнула стол, броском кинулась к стене,
где висел телефон, но взяться за трубку не успела - словно в немом кино
бесшумно взорвался на глазах красный аппарат, осколки пластика фонтаном
брызнули в разные стороны... В нескольких сантиметрах над ее головой на
ослепительно белой стенке буфета вдруг возникла зияющая дыра, и раздался
треск, будто лопается что-то. Со стороны раковины звякнуло, и послышался
режущий ухо металлический скрежет.
  Пригибаясь, с трясущимися от страха коленками, Сара добежала до
двери. Кинулась через вестибюль, в этот момент от двери откололся кусок
доски, разлетелся на мелкие щепки, они вонзились ей в ногу, в предплечье.
Раздумывать некогда, надо вырываться из этого ужаса, обрушившегося будто
по указке невидимого демона. Собрав остаток сил, Сара ринулась вперед,
оглянувшись на Хезер: та лежала, вжимаясь в пол кухни, рядом с посудными
шкафами.
  Снова звон разбитого стекла и взрыв, будто не только мебель, все
стены разлетаются в пух и прах. Прямо на глазах верхушка опорной колонны
винтовой лестницы разлетелась в мелкие куски, роскошное зеркало на
противоположной стене вестибюля лопнуло, образовав жуткий леденящий душу
цветок из тысячи сверкающих брызг. Сара упала на пол, закрыла голову
руками: все кругом звенело от летящих стекол. Сара закричала. Ей обожгло
ногу: взглянула, увидела неглубокую кровоточащую ложбинку над коленкой.
  - Остановитесь!!!
  Но жуткая симфония разрушения не унималась, методично, но одержимо
сокрушая дом по частям. Снаружи донесся чей-то кашель, центральное стекло
парадной двери полетело. Курящийся баллончик величиной с жестянку из-под
супа-концентрата грохнулся о мраморный пол вестибюля и тяжело покатился к
Саре. Она пронзительно закричала, отползая от серого цилиндрика, зашлась
кашлем от ударивших в нос газовых паров.
  Только теперь Сара стала понимать, что происходит. "Лисья тропа"
подверглась нападению каких-то людей, которые, используя бесшумное оружие,
хотят уничтожить и дом, и всех, кто в нем находится. Фримен! НСС! Господи
боже... Как они смогли выследить ее через всю страну? Да мало ли как...
Выследили, и все, а теперь намерены уничтожить. Сара с усилием поднялась,
задыхаясь от дыма, потащилась через вестибюль к библиотеке, ногу жгло
огнем так сильно, что боли в плече уже не чувствовалось. Едва она
добралась до двери, как очередной баллончик пролетел через раскуроченный
парадный вход. Ударился об пол и тут же с ревом взорвался, выбросив белое
жаркое пламя; волна ужаса могучим кулаком подтолкнула Сару в спину, она
ворвалась в библиотеку.
  Врезалась в письменный стол, за которым сиживал дед, отпрянула,
рухнула на пол рядом с окном, глядевшим теперь зияющей дырой без выбитого
вместе с рамой стекла. Сару душил кашель, она беспрестанно чихала, ее чуть
не выворачивало наизнанку, слезы так и бежали из воспаленных глаз. За
спиной в вестибюле уже вовсю занялся огонь, высокие языки пламени лизали
обои, и они горели с жутким треском. Сару обуяла паника, она не раздумывая
поползла к окну, ухватилась за расколотый край подоконника. Поднялась,
упираясь спиной о стену, со стоном перекинула ногу через проем. Сквозь
выбитое парадное влетел третий баллончик, на сей раз обыкновенная граната.
Оглушенная взрывом, прижимая руки к ушам, Сара с криком буквально
вывалилась из окна, упав прямо в кусты сирени.
  Такое необычное бегство из дома прошло незамеченным; под покровом
темноты Сара выкатилась из-под сирени на лужайку и бросилась к деревьям,
что росли метрах в пятидесяти от дома. Избежав новых увечий, она достигла
спасительной ольховой рощи, упала, уткнувшись лицом в мягкую, сладко
пахнувшую землю. Заползла поглубже под защитную сень деревьев, только
тогда обернулась назад, на дом.
  Из окон первого этажа и парадного входа валил дым, из глубин
черно-сизых клубов злобно прорывались ярко-розовые языки пламени.
Красноватые отблески становились все гуще в окнах второго этажа, это пламя
поползло по винтовой лестнице. Если немедленно не затушить, сгорит весь
дом.
  На фоне горящего поместья Сара различала силуэты бегущих вооруженных
людей в черной облегающей одежде, на лица накинуто что-то вроде капюшонов.
Они стекались к дому со всех сторон, точно рассыпанный строй гигантских
атакующих муравьев. Четверо подбежало к парадному входу, теперь их
наполовину заслонял темный корпус Сариной машины. Двое встали по обеим
сторонам дверей, двое кинулись внутрь, срывая с петель останки дверных
панелей. За ними в дом устремилась и оставшаяся пара. Больше терять
времени нельзя!! Эти люди очень скоро разберутся, что ее в доме нет, и
пустятся вдогонку. Сцепив зубы от острой дергающей боли, будто пилой
врезавшейся в плоть, Сара поднялась и потащилась в глубь рощи,
подкашивающиеся ноги несли ее вперед, влекомые смутными воспоминаниями
детства.
  Когда ей исполнилось десять, отец подарил ей собрание романов
писателя Клайва Стейплса Льюиса про Нарнию, она читала их запоем один за
другим, влюбившись в удивительный фантастический мир, созданный
воображением писателя. В то лето леса, родники, полянки "Лисьей тропы"
стали для нее воплощением королевства Нарния, и, играя в "Джилл из
Серебряного стульчика", Сара отыскала себе здесь укромное место, как две
капли воды похожее на выдуманную Льюисом страну. В самом центре лесной
поляны - рожденный родником пруд, от дуновения ветерка, поднимавшегося в
кронах деревьев, легкие волны плещут на берег. На дальнем высоком берегу
рос огромный дуб с корявым стволом и такими древними корнями, что они
взрывали землю горбатыми глыбами. Сара отыскала под корнями скрытую
молодой порослью и травой пещерку, считая, что именно таким должен быть
вход в подземное королевство Нарния, страну гномов-бизмов, которой правит
Хозяйка Зеленой Юбки, Королева Ложбинок. Это было крохотное убежище между
двух корней, но в те годы Саре было в нем вполне уютно. К двенадцати
годам, открыв для себя, что в книжках Льюиса слишком много богословия, а
его аллегории хороши лишь для дошколят, Сара перестала заглядывать в свою
маленькую пещеру под дубом. И вот теперь, семнадцать лет спустя, снова
вспомнила про полянку и про пещеру, открывшую ей тайный приют.


                                  Глава 20


  Филип курил в кресле в гостиной. Тодд сидел слева от него, на обитой
цветастым шелком тахте. Оба тяжеловеса-охранника куда-то делись, но Филип
знал, что они неподалеку. Входная дверь всего в нескольких метрах отсюда,
в конце коридора; теперь эти метры растянулись в бесконечность.
  Тодд сиял довольной улыбкой, поигрывая в пальцах маленькой изящной
стопочкой с ликером, которую подал ему один из телохранителей. Ликер был
темно-янтарного цвета, Тодд отпивал его смакуя, будто изысканный,
божественный нектар. Видно было, что он очень доволен собой; триумфально
поглядывая на Филипа, как натуралист, заполучивший долгожданный экземпляр
в свою коллекцию бабочек. Мозг Филипа напряженно работал в поисках выхода,
но безрезультатно. Вдобавок ко всему его тревожило, что с Сарой и Хезер,
почему замолк телефон.
  - У вас встревоженное лицо, мистер Керкленд, - сказал Тодд, аккуратно
ставя стопку на кофейный столик перед тахтой.
  Филип стряхнул пепел в кадку с фикусом у кресла, стараясь сохранять
спокойствие.
  - Жду, когда вы позвоните в полицию. Ведь вы застали меня на месте
преступления.
  Тодд тихонько рассмеялся.
  - Вы же прекрасно понимаете, что ни в какую полицию я звонить не
стану, мистер Керкленд! Во всяком случае, пока... Нам это ни к чему.
  - Нам? - удивленно спросил Филип.
  - А как же! - театрально поднял брови Тодд. - Нам. Сами знаете кому,
тем самым отпетым безумцам, в конспиративном экстазе стремящимся
уничтожить цивилизацию. Не так ли, мистер Керкленд?
  - Как угодно, - отозвался Филип, не понимая, то ли Тодд издевается,
то ли попросту сумасшедший.
  - Вы решили, что я псих? - спросил Тодд, читая по лицу Филипа. - Могу
заверить вас, я нормален. Разве что с небольшой манией величия, что при
желании можно квалифицировать как здоровое стремление всякого американца к
богатству, к соответствующему положению в обществе и к власти.
  - Не сказал бы, что это норма, - заметил Филип. - Пожалуй, это самое
безумное высказывание за последнее время.
  - Ну да, ну да! - закивал Тодд. - Понаслушались всяких
высокопарностей от вашей юной подружки, дочки сенатора Логана. Девчонка
вбила себе в голову, будто ее отца толкнули на самоубийство мои компаньоны.
  - А разве нет? - в лоб спросил Филип.
  - Весьма вероятно, - вкрадчиво произнес Тодд. - Покойник, мягко
говоря, имел свои слабости. Скрытый гомосексуалист, выбившийся в политики.
В наши дни, да еще в его возрасте надо выбирать что-то одно, совмещать и
то, и другое опасно. А в его случае оказалось просто фатально. Но мы тут
ни при чем, собственная слабость его и сгубила. Политика не детская забава.
  - Шантаж - игра не по правилам!
  - Не будем наивны, мистер Керкленд! - сказал Тодд. - Это вопрос
трактовки. Эйзенхауэра шантажировали русские, Кеннеди шантажировали многие
- от голливудских звездочек до "Американской стальной корпорации", ну а у
Никсона после избрания оказалось столько неоплаченных долгов по всяким
политическим услугам, что его попросту зашантажировали все. Шантаж -
узаконенное правило политики, мистер Керкленд!
  - Не хотите ли внести свои поправки в уголовный кодекс?
  - Бросьте, мистер Керкленд! Этот вывод мне подсказывает
тридцатилетний опыт работы с людьми. Может, в ваших фантазиях вы и
способны воздействовать на человечество, но в реальной жизни природу
естества ничто изменить не может. Наши консерваторы из кожи лезут, чтоб
примирить голоса в свободной прессе, однако либералы остаются либералами,
а коммунисты коммунистами. В конечном счете все сводится к масштабам
поддержки и к власти. Если за вас большинство, вы получите власть, если у
вас есть власть, большинство, вынырнув из своих норок, вас поддержит...
  - Прямо "Майн кампф"! - оборвал его Филип. Ему уже порядком обрыдли
политические воззрения Тодда.
  - О, я снова узнаю влияние мисс Логан! Она из тех, кто приравнивает
американский консерватизм к германскому нацизму тридцатый годов, не так ли?
  - Положим.
  Тодд снова дернул плечом.
  - Пусть так. Ее оценка недалека от действительности. Вопрос, чем это
плохо?
  - Для большинства ответ однозначен, - сказал Филип. Тодд мотнул
головой.
  - Не согласен! Это верно, мистер Керкленд, идеология нацизма все эти
годы подвергалась критике. Но ведь корни ее зиждутся на не лишенном смысла
политическом и в особенности социальном принципах. По сути, Гитлер
стремился возродить умирающую нацию вокруг общей идеи, сплотить народ
Германии перед лицом единой цели. Он первым распознал угрозу, заключенную
в коммунизме, и он действовал в целях создания единого
антикоммунистического фронта. Германия использовалась иностранными
державами в их интересах, вот он и предпринял шаги, чтоб поставить их на
место. Понимая, что Германией правит состарившаяся реакционная клика, он
ловко с ней расправился. Он вернул Германии смысл жизни, направление
роста, мощь. Разве это не сильные стороны его политики?
  - Но его методы граничили с преступлением!
  - Его методы отвечали ситуации того времени, так же, как и наши. Мы
не можем больше ждать естественных перемен. Еще лет пять, еще один
Гинденбург-Рейган, и мы превратимся в нацию рабов!
  - Что же вы хотите, разжечь третью мировую войну?
  - Господь с вами! - воскликнул Тодд. - Как раз напротив. У нас и
своих внутренних проблем хватает, зачем взваливать на себя мировые? Нет,
смысл в том, чтоб расчистить эту мусорную свалку, ибо в нее превращается
вся страна.
  - И кто ж очищать будет, уж не мусорщики ли из "Десятого крестового"?
- язвительно спросил Филип. - На мой взгляд, они больше смахивают на
коричневорубашечников.
  - Они милиция! - поправил Тодд. - Оберегают порядок и нравы.
  - Чьи нравы? - взорвался Филип. - Ваши, Билли Карстерса?
  - На сегодняшний день - наши! - ответил Тодд. - Взгляды Билли, его
приверженность к Библии, пожалуй, выглядят несколько ортодоксально. Хотя
сейчас именно ортодоксальность нам и нужна. Наши граждане забыли основной
принцип, на котором создавалось наше государство.
  - Какой же принцип?
  - А тот, мистер Керкленд, что свобода есть право человека, однако это
самое право надо заслужить, чтобы оценить по достоинству. Граждане
Соединенных Штатов слишком долго пользовались свободой безвозмездно, пора
им преподать урок.
  - Кто же преподаст, ваша братия?
  - Именно! Любая из свобод в нашей стране поругана и обесценена.
Необходимо на время отменить свободы, а когда они снова вернутся потом, их
уже начнут по-настоящему ценить. Вы скажете, что законность в трактовке
Джери Фолуэлла или Билли Карстерса звучит примитивно, но это все-таки
законность! Вместо анархии, которую мы имеем!
  - Значит, по-вашему, лучше это, чем то, что есть?
  - Какой вы непонятливый, мистер Керкленд! Библия проповедует десять
основных жизненных принципов-заповедей, утверждая, что, если им следовать,
на земле воцарится мир. Я верю в это. Десять заповедей - мудрые законы,
мистер Керкленд, и неплохая основа для возведения нации. Наша страна
катится вниз, ибо управляется группкой гуманистов, которые пришли к власти
исключительно в силу прежних демократических порядков. Что же,
благоденствующий гуманизм принес нам инфляцию, безработицу, разнузданный
порок; упадок национального престижа сейчас беспрецедентен. Теперь наш
черед.
  - Да вы просто нечисть! - тихо сказал Филип, стряхивая пепел в кадку.
  - К тому же безумная, как тот мартовский заяц.
  - Извольте! - злобно рявкнул Тодд. - Но, как однажды весьма удачно
выразился Кларк Гейбл: "Ей-богу, дружок, плевал я на твое хамство!"
  - Ну вот, каждый при своем, - сказал Филип.
  - Каждый при своем? - ощерился Тодд. - Да вы соображаете, с кем
говорите?
  - Я соображаю одно, что вы замышляете какую-то пакость во время
митинга, который завтра проводит Билли Карстерс. Кроме того, имею
подозрения, что "Десятый крестовый" негласно связан с "Бригадой дьявола".
И еще то, что вы собираетесь меня убрать.
  - Вы весьма проницательны! - заметил Тодд. - Надо полагать,
знакомство с организацией "Невада. Спецкурс самозащиты" привело вас к
выводу, будто "Крестовый" и "Бригада дьявола" связаны?
  - В том числе. И конечно, сопоставление Сарой ситуации с гитлеровской
Германией. Вы сами породили "Бригаду дьявола", определив ей роль
антихриста. Вдохновенная идея, чтоб придать хлопотам Билли Карстерса и его
организации "Пробудись, Америка" желаемый вес То, что значил для Гитлера
поджог рейхстага.
  Тодд поднялся с дивана.
  - Вы, разумеется, правы, и связь есть, и параллели тоже! Но только не
поджог рейхстага. Скорее "кристальнахт", только вместо Гершеля Гриншпана
выступите вы!
  - Не понял? - сдвинул брови Филип.
  Он знал, что "кристальнахт" называлась ночь первого еврейского
погрома в Германии, но кто такой, черт побери, Гершель Гриншпан?
  - Это неважно, - Тодд улыбнулся. - Мне вас жаль, за деревьями леса не
видите. Да, прошу меня извинить, я отлучусь ненадолго.
  Тодд вышел, но очень быстро вернулся, на сей раз с обоими
телохранителями. В руке он держал наготове шприц для инъекций, который на
глазах Филипа наполнил из крохотной ампулы, извлеченной из собственного
кармана.
  - А теперь попрошу, мистер Керкленд, без глупостей! Это не
смертельно, заснете, только и всего. Будьте любезны, закатайте рукав и
подставьте руку.
  Все в Филипе восстало, однако каменные лица Тодда и двоих громил были
вполне красноречивы. Чуть заартачься, церемониться не станут, скрутят.
Филип повиновался, зажмурился, когда Тодд профессионально ввел иглу прямо
в вену. Через мгновение все поплыло перед глазами, и, проваливаясь в
пустоту, он все же успел спросить:
  - Кто.., кто.., кто такой этот Гершель?
  - Козел отпущения, - глядя с улыбкой прямо ему в глаза, ответил Тодд.
  - Гершель Гриншпан, мистер Керкленд, явился козлом отпущения.
  И тут все померкло.

  ***

  Умерла... Явный запах тлена, на губах привкус влажной, сладковатой
земли. Она умерла или похоронена живьем; шорох ползающих насекомых, ночные
шепоты...
  Сара Логан открыла глаза, дрожа; сердце учащенно билось, из горла
вот-вот вырвется крик, боль в плече, боль в ноге. Мрак редел, сквозь
заслон мшистых кочек и повители из ее укрытия виднелся лес. Сердцебиение
слегка утихло, но Сару все продолжало трясти.
  Морщась от боли, приподнялась на корточки, мазнув затылком по мощному
сплетению обнажившихся корней, и поползла наружу, отстраняя рукой защитную
преграду зарослей. Выглянула, прислушалась: кажется, людей поблизости нет.
Поднесла руку к глазам, посмотрела на часы. Половина шестого. Почти шесть
часов прошло с момента нападения на "Лисью тропу". Сара шумно с
облегчением вздохнула. И вдруг вздрогнула от страшной мысли, даже
ударилась затылком о корни. Хезер! Господи, что сталось с Хезер? Сара
выползла, попав в маленькую ложбинку у подножия дуба, встала, с трудом
расправив затекшие суставы. Чихнула, прикрывшись рукой, - вдруг кто-нибудь
рядом?
  Она стояла на невысоком бережке у пруда, вслушиваясь в тишину.
Никого. Одна в лесу, только птицы тихонько щебечут да шебуршатся какие-то
зверушки.
  - Что же теперь? - спросила она себя.
  Что ей делать, одной, в мятой, грязной, несвежей одежде, без гроша в
кармане, за двадцать пять километров до ближайшего жилья, дрожащей от
холода? Сара снова чихнула, на этот раз в полную силу.
  Выбор один: либо остаться здесь, коченея до смерти, либо брести к
дому и там на месте разобраться, что делать. Можно взять в сарае лодку,
переплыть Потомак, добраться до мэрилендского берега, до города Риверсайд.
Тут километра три, она сотни раз переплывала реку.
  И Сара пошла, по мере приближения к поместью все замедляя шаг. Этот
километр пути через лес она тащилась почти час и, когда стала подходить к
сбегавшей под уклон полянке, посреди которой стоял дом, солнце во влажной
дымке уже поднималось над землей, а предрассветной прохлады уже как не
бывало.
  Последние сто метров Сара ползла на животе сквозь редеющую чащу,
стараясь проявлять максимальную осторожность на случай, если "Десятый
крестовый" оставил дозорных. Но предосторожность оказалась излишней: в
"Лисьей тропе" никого не было.
  Сара не ожидала, что дом еще стоит: черные мазки копоти вокруг
выбитых окон первого и второго этажа, в остальном здание снаружи почти
целехонько. Больше того, взятый напрокат "линкольн" на том же месте перед
входом.
  Сара затаилась, припав грудью к земле, минут двадцать следила за
домом, только потом шевельнулась. Удостоверившись, что вокруг никого,
поднялась, осторожно вышла из-за деревьев на поляну. Она вошла в дом через
зияющий, с сорванной дверью черный ход, на цыпочках прокралась через
маленькую заднюю прихожую, с замиранием сердца вошла в кухню. Хезер там не
оказалось. Нож, поднятый кем-то с пола, лежал на золотистом кухонном
столе, рядом Сарина сумочка. Сара подошла, взяла сумочку и нож. Сжимая в
руке тяжелый нож из шведской стали, она почувствовала себя уверенной.
Выставив его перед собой острием, стала обходить дом.
  Внутри все выглядело гораздо плачевней, чем можно было предположить
после наружного обзора. В большом вестибюле, в библиотеке деда и в
гостиной все было уничтожено обстрелом и пожаром, однако Сара с удивлением
обнаружила, что кто-то прошелся огнетушителем внутри, чтобы остановить
огонь. Страшно было представить себе, что делается на втором этаже,
винтовая лестница прогорела в нескольких местах. Хезер нигде не было. Не
исключено, "крестоносцы" снова схватили ее.
  Сара вошла в гостевую комнату, ступая через обугленные обломки. Эта
комната почти не пострадала, но все в ней пропиталось запахом горелого.
Сара вернулась на кухню, промыла порез на плече, умыла лицо, вымыла руки.
Теперь хоть можно на люди показаться, только куда отправиться, что делать,
вот в чем вопрос.
  Сара вышла к машине, открыла дверцу. И стоило ей сесть за руль, она
чуть не разрыдалась. Только сейчас наступила разрядка после всех событий -
и того, что случилось с "Лисьей тропой", и того, как Хезер кинулась на нее
с ножом. Страшно подумать! Сара вцепилась в руль, взяла себя в руки;
расслабляться нельзя, иначе - беда! Филип обнаружил что-то страшное в
компьютерной записи Тодда - ведь это же сегодня, это может произойти очень
скоро. Сара повернула ключ зажигания, направила машину полукругом аллеи к
шоссе. Выехав на шоссе-3 и свернув на Фредериксбург, принялась мысленно
взвешивать известные факты, предположения, гипотезы.
  Оружие. Филип обнаружил склад в "Зубчатой вершине"; при бегстве из
"Пика Штурман " их попросту обстреляли. Отец выстрелил себе в голову из
своего любимого дробовика "пэрди", он до сих пор висит над камином в его
уотергейтской квартире.
  Оружие. Насилие. Вооруженное нападение на "Лисью тропу". Подозрение
Филипа: сегодня готовится какое-то вооруженное действие в связи с
публичным выступлением Билли Карстерса. Что это? Покушение на президента?
Нет, они его в грош не ставят. Гангстеры? Беспорядки? Вряд ли, не тот
масштаб. "Бригада дьявола"? Какая-нибудь террористическая акция, которая
призвана сыграть на руку "Десятому крестовому"? Может, и так... Но какая?
Какая?
  "Вашингтон". В кавычках. Это повторялось на экране дисплея. Ну и что?
К чему относится? Памятник Вашингтону? Вашингтонский аэропорт?
Вашингтонский городской транспорт? Вашингтонская полиция? Вашингтонова
аллея? Вашингтонское судостроительство? "Вашингтон стар"? Вашингтонский
стадион? Собор? Медицинский центр? Вашингтонская кольцевая дорога?
Господи, гадать - не перегадать! Стоп... А если не надо гадать? Если это
не часть, если это самостоятельное слово и ничего больше? Ну да,
попробуем. То, что замышляется, произойдет в месте, именуемом "Вашингтон".
Вариантов нет. Отель "Вашингтон"! Так, отлично, а почему именно там?
Почему в отеле "Вашингтон"? Что там такое может быть? Чем он так знаменит,
чем он известен-то?
  И тут откуда ни возьмись в мозг вонзилась фраза из "Путеводителя по
Соединенным Штатам" Стивена Бэрнбаума, который Сара и листала-то всего
один раз, но, странное дело, что-то отложилось в памяти: "В рубрике
"Достопримечательности городов" где-то между отелем "Люкс" и отелем
"Тэбард" вклинилось описание "Вашингтона": "Исключительно комфортабельный
отель, но особая удача оказаться в нем в день парада по случаю вступления
на пост президента Соединенных Штатов. Изумительный вид на Четырнадцатую
улицу и Пенсильвания-авеню!"
Вот оно! Обрывки фактов, точно заряженные частички, притянуло друг к
другу. И все с самого начала надежно и прочно встало на свои места. Теперь
ясно: кто, как, что, где, когда и почему. Вплоть до ее собственной роли и
роли Филипа во всей этой истории.
  Сара бегло взглянула на часы. Половина восьмого, а ехать еще по
крайней мере час, не меньше!


                                  Глава 21


  Мало-помалу действие дурмана проходило, в сознание Филипа стало
проникать короткими вспышками все, что происходило вокруг. Сначала не было
ничего, только бездонная, бархатная чернота и откуда-то издалека невнятные
звуки голосов. Потом проблеск памяти, какое-то движение. Машина? Гул
уличного движения, рычание автобуса под боком, густое облако выхлопных
газов. Вой сирены, снова голоса, смутные очертания каких-то высоких белых
зданий. Все остановилось, знакомые щелкающие и клацающие звуки: как в
тумане, дверца открывается, его подхватывают, вынося. Потом он сидит
где-то, не в силах поднять головы. По мере того как сознание судорожно
набирало силу, легким зудом пробивалась память. Больница. Почему он
вспомнил о больнице? Как же, давным-давно, в Дублине... Во время стычки
демонстрантов с полицией сломал ногу. Все было, как сейчас. Катили в
кресле. Почему его катят в кресле?
  - Сестра, присмотреть за ним! Какая еще сестра?
  - Пожалуйста, сэр! Надеюсь, мистеру Керкленду будет у нас удобно.
  - Не сомневаюсь.
  - Окна выходят на южную сторону, на Пенсильвания-авеню, как и
заказывал мистер Керкленд.
  - Благодарю вас! Это как раз то, что нужно.
  Кто это сказал? Мужской голос, красивый, спокойный, голос
образованного человека. Тодд? Нет. Значительно моложе. Да что, черт
побери, происходит?
  Лифт, ярко освещенный коридор. Ключ в двери; переносят с
кресла-каталки в другое кресло, мягкое, с прямой спинкой. Внезапным острым
приступом тошноты, головокружения развеяло последние остатки наркотика,
Филип открыл глаза.
  Определенно номер в отеле, не больничная палата. Номер огромный,
обстановка без особых излишеств: широченная кровать, шкаф с ящиками,
кофейный столик, кресла. Свет раннего утра брезжит сквозь занавешенное
прозрачной шторой большое двустворчатое окно.
  Филип в номере не один; у окна человек, смотрит, отогнув штору, на
улицу. Рядом с ним кресло-каталка. Разобранное сиденье снято. На полу
серая металлическая квадратная коробка. Филип застонал, человек обернулся:
гладко выбрит, импозантен, лет тридцати пяти. Увидев, что Филип приходит в
себя, расплылся в улыбке.
  - Проснулись? Чудно.
  - Кто вы, черт побери, такой? - прорычал Филип. После наркотика
раскалывалась голова. Хотел было поднести руку ко лбу, но не смог. Бросил
взгляд на подлокотники: каждая рука зажата парой специальных наручников.
  - Меня зовут Фримен, - сказал человек. - Но это так, к слову.
  - Фримен? - переспросил Филип.
  - "Невада. Спецкурс самозащиты". Я имел беседу с вашей приятельницей
Сарой Логан. Как раз накануне того, как вы с нахрапистостью заправского
киногероя нагрянули в "Пик Штурман".
  - Вы были там? - проговорил Филип. Приступы головной боли накатывали,
парализуя волю.
  - Я начальник этой базы. Должен вам заметить, доставили нам немало
хлопот. Мы вас недооценили, - Фримен дернул подбородком, усмехнулся. -
Бедный старина Харки. Мог ли он ожидать, что в него станут стрелять!
  Фримен сунул руку в карман брюк, вынул ключ, присел перед серой
коробкой. Открыл замок, откинул крышку, начал извлекать какие-то
металлические детали. И когда стал собирать, стало ясно, что это какое-то
необычного вида оружие: короткоствольное, с трубчатым прикладом, а
рукоятка, как у пистолета. Последнюю деталь - округлый ребристый магазин -
Фримен вставил с щелчком прямо перед затвором.
  - Это боевая винтовка "Валмет М-62", - сказал Фримен, кидая взгляд на
Филипа. - Финская. Последняя модель. Сто пятьдесят выстрелов в минуту,
радиус действия до девятисот метров. Ваша цель будет гораздо ближе. Легче
попасть.
  - Не буду я никуда стрелять! Фримен улыбнулся.
  - Будете, будете! Во всяком случае, так решат следователи ФБР. - Он
полез в коробку, извлек очередную деталь. Вторую, точно такую же рукоятку
к винтовке. - На этой штучке чудно отпечатались ваши пальчики. Ее зажали в
вашей руке, пока вы пребывали в прострации. Деталь съемная. Если
понадобится, мы вставим нужную, с вашими отпечатками.
  - Мне что, со скованными руками стрелять? - спросил Филип. Пот бежал
со лба, живот сводило судорогой.
  - Наручники снимут с вас мертвого, - сказал Фримен непринужденно,
будто называл очередной ход пешки. - Самоубийство задумано двойное. Надо
отдать должное Тодду, он сконструировал исключительно изящную операцию.
Никаких пробоев. - Снова Фримен улыбнулся, поставил винтовку на пол,
прислонив к подоконнику. Опять полез в ящик, вынул баллончик, похожий на
тюбик с краской. Отвинтил крышечку, подошел к кровати, встал на нее
ногами, нажал кнопку и принялся шипящей струей выводить алым по рисунчатым
обоям: "Бригада дьявола".
  - Черт... - пробормотал Филип, - бред какой-то...
  - А по-моему, просто замечательно! - возразил Фримен, шагнув с
кровати на пол. Завинтил крышку, подошел к Филипу в кресле, взял за руку,
вложил баллончик, сжал пальцы Филипа на корпусе. Затем, придерживая
баллончик за ободок кончиками пальцев, отнес его к окну, поставил на
подоконник. Обернулся к Филипу, изобразив на физиономии скорбную улыбку. -
Неплохая деталь! Ваши пальчики на корпусе винтовки, на баллончике с
краской, ваше имя в книге регистрации...
  - А как же вы? - спросил Филип. - Портье не мог вас не видеть.
  - И что из этого? Я был и ушел. Кому я интересен? Таких тысячи.
Существа с невысоким интеллектом не усмотрят в моей наружности ничего
компрометирующего.
  - Вы сказали "двойное самоубийство", кто же второй? спросил Филип.
Мысли кружились роем. - И кого это по вашему замыслу я должен убить?
  - Мне кажется, будет лучше, если вы останетесь в неведении, - сказал
Фримен. - Если вам рассказать, это испортит весь эффект. - Сунув руку в
карман брюк, он извлек еще один ключ. Положил на подоконник рядом с
баллончиком. - Этот от наручников, - пояснил он. Прошел через комнату к
Филипу, проверил, достаточно ли хорошо они прилажены. - Нельзя, чтоб
нарушалось кровообращение! - шепнул он Филипу в самое ухо. - А то при
вскрытии будут всякие вопросы... - Он достал из кармана поплиновой куртки
рулончик пластика, оторвал кусочек, слегка заклеил Филипу рот. - Могут,
конечно, обнаружить на лице следы пластыря, хотя вряд ли... От вашего лица
почти ничего не останется. Вы, вероятно, наслышаны, что "Бригада дьявола"
тяготеет к гротеску? - Фримен снова улыбнулся, похлопал Филипа по плечу. -
Ну вот, как будто и все... - Взглянул на часы, сам себе кивнул. - Мне
пора, стрелки бегут. На случай, если вас интересует.., до последней черты,
мистер Керкленд, вам осталось минут сорок пять!
  Фримен с улыбкой снова похлопал Филипа по плечу и скрылся., Через
пару секунд легкий щелчок дверного замка известил, что Фримен покинул
номер. Филип остался один.

  ***

  Сара въехала на территорию округа Колумбия по магистрали-1, вписалась
в движение клеверной развязки вокруг Пентагона, немедленно попав в пробку,
забившую въезд в столицу. Наконец "линкольн" вынесло к бульвару Вашингтон,
затем, лихорадочно поглядывая на часы, в многотысячном потоке
автовладельцев из пригорода Сара миновала Арлингтонский мемориальный мост.
  Всю дорогу из "Лисьей тропы" она перепроверяла свою версию, искала
возможные изъяны, но не находила. Итак, это единственная разгадка
операции, сам смысл которой представлялся полным безумием. Одно время Сара
считала, что именно за ней охотятся "крестоносцы", теперь же была
убеждена, что вовсе не она, жалкая мошка, ничтожная помеха, была основной
мишенью дикого плана, замышляемого "Крестовым" и всей этой шайкой. Им
нужен был Филип, человек, близкий Хезер. Теперь все факты сходились
настолько, что без труда можно проследить всю картину с начала и до конца.
  Сейчас организации неоконсервативного толка - и "Пробудись,
Америка!", и "Десятый крестовый", и им подобные - переживают сложное
время. После первых стремительных побед, принесенных успешными акциями
"Морального большинства" Фолуэлла, деятельностью Додана и активностью
Комитетов политического действия, их всех постигла участь, неизбежная для
политической действительности. Многообещавший поначалу курс Рейгана
обернулся тяжким бременем. Состояние бюджета, политического руководства,
государственного аппарата - все оказалось не лучше, чем у
предшественников, и хоть новые правые, включая сообщество "Пробудись,
Америка!", поспешили отмежеваться от своего некогда ослепительного героя,
их рыльце уже оказалось в пушку. Более того, вступил в силу закон инерции:
массы утратили интерес к новым правым, а без широкой поддержки угасает
энтузиазм, исчезает стимул.
  Словом, встала необходимость измыслить нечто такое, что могло бы не
только возродить угасший интерес, но и возбудить массы к действию. А что
может возбудить сильней, чем гибель мученика? Тут в игру вводятся Хезер
Фокскрофт и "Бригада дьявола".
  Вне всякого сомнения, Тодд использовал свой электронный шантаж и на
Фокскрофте, одним из средств такого шантажа могла стать его дочь Хезер.
Видно, они держали его на крючке, а когда Хезер вернулась на родину, Тодд
с компанией смекнули, что можно использовать в своих целях ее и,
соответственно, Филипа.
  Еще в Сан-Франциско Филип заметил, что уж больно легко ему все
дается. После вторжения в Баррингтонский монастырь - никакого
преследования; вылазка в лагерь "Зубчатая вершина" и бегство оттуда тоже
сошли на удивление гладко: ну а побег с военной базы "Пик Штурман" вообще
прошел как по нотам! Сара готова была поклясться, что преследователи вовсе
не стремились их поймать, ну а Харки с пулеметом поставили для
убедительности. В конце концов выходило все так, будто Филипа постоянно
водили за нос, шаг за шагом завлекая все глубже и глубже в омут,
накапливая всякие свидетельства против него. Кровь на стене в его
мастерской, убийство Джанет Марголис сразу после визита к ней, украденный
из "Зубчатой вершины" микроавтобус, вдобавок ее, Сарино соучастие - это
она увезла Хезер в "Лисью тропу", потащила через всю страну женщину в
бессознательном состоянии. Явное похищение. Нетрудно составить версию:
пара опасных преступников с явным злонамерением, выглядит особенно
зловеще, если их связать со взрывом активности "Бригады дьявола".
  И все нити ведут к этому самому событию, которое должно свершиться
сегодня. Все рассчитано до последней доли секунды у окна отеля
"Вашингтон"; аккуратно проложен след, по которому они шли с Филипом, и он
вел их к развязке, предопределенной Тоддом и его бандой. К убийству. Не
президента, нет! Но, учитывая ситуацию в стране и интересы сообщества
"Пробудись, Америка", найдена мишень не хуже, а то и ярче. Тодду и его
компании президент нужен живым.
  Не нужен им Билли Карстерс. Во всяком случае, живой. А мертвый Билли,
павший от руки террориста из "Бригады дьявола", приобретает необыкновенную
ценность. Он становится жертвой в борьбе за возрождение духа Америки, во
имя Господа. До сей поры выжидавшие "дважды рожденные" поползут наружу из
своих нор, станут землю рыть, чтоб им позволили превратиться в стражей
закона и порядка под лозунгом: "Очистим Америку!" И тогда толпа с радостью
будет приветствовать на улицах отряды "Десятого крестового", этих
военизированных добровольцев. Если террористы взрывают железные дороги,
линии телепередачи, если они насилуют и убивают, должен ведь кто-нибудь, в
конце концов, следить за безопасностью граждан? А кто это сделает лучше,
чем богобоязненные христиане, у которых по случаю оказалось при себе
оружие и которые по случаю прошли военную подготовку! Это стихийное
движение масс, а ему чинят препятствие всякие умники из Вашингтона! И
стоит какому-нибудь конгрессмену слово вымолвить против, тотчас "свод
Тодда" изыщет сведения, компрометирующие любого инакомыслящего. Подобное
же всего за два года проделали Гитлер и его коричневорубашечники, почти не
имея такой поддержки и средств. Можно не сомневаться, у Тодда уйдет на это
времени много меньше.
  Объехав вокруг холма, на котором высился мемориал Линкольна, Сара
направилась по аллее через парк Рок-Крик, мимо Центра Кеннеди, к
Виргиния-авеню. Отыскала глазами свободное место под сенью бесконечного
извилистого фасада Уотергейта, оставила машину, сама направилась внутрь.
  Первым долгом зашла в киоск в вестибюле, торговавший цветами, купила
два десятка длинных роз, которые ей упаковали в специальную коробку. Зажав
ее под мышкой, Сара пересекла вестибюль, подошла к лифтам. Больше двух
месяцев она не заходила в апартаменты отца, но Хью, дежуривший сегодня
охранник, узнал ее. Сара кивнула ему, вошла в лифт, нажала кнопку
одиннадцатого этажа.
  Снова входить к отцу было невыносимо тяжко. Горничная все еще раз в
месяц наведывалась сюда убираться, но в комнатах стоял затхлый, отдающий
плесенью запах. Запах смерти. Каждое кресло здесь, каждая картина на стене
напоминали о трагедии.
  Апартаменты были огромны, из одиннадцати комнат. Отец не раз
подшучивал насчет их необъятности. Окна комнат, расположенные вдоль
длинной стены, выходили на реку Потомак и остров Теодора Рузвельта. Левее
едва просматривался скрытый за изгибом моста Центр Кеннеди.
  Сара глубоко вздохнула. Для воспоминаний времени нет. Нет даже
времени, чтоб заняться обработкой ран. Она выложила розы из коробки на
маленький столик времен королевы Анны в гостиной, прошла по мягкому
персидскому ковру к камину. На стене над ним, зловеще поблескивая
металлом, висел дробовик "пэрди" стоимостью в три тысячи долларов, оружие,
убившее отца.
  На миг ей представилось, как он направляет дуло себе в рот... даже
ощутила на языке горьковатый привкус смазки... Сара прогнала видение,
встала на цыпочки, сняла дробовик со стены. Тяжелый. Отнесла к столику,
положила в коробку из-под роз. Та пришлась точно по размеру, чуть-чуть
длиннее. Оставив коробку с дробовиком на столе, Сара прошла в маленький
отцовский кабинет, который находился сразу за столовой. Ящик с патронами
оказался на прежнем месте, в столе. Взяв ящик, Сара вернулась в гостиную,
проворно зарядила ружье, а пока закладывала четыре патрона в патронник, ей
снова вспомнилось: "Лисья тропа", ей восемнадцать, вздумалось повоображать
перед подружкой, студенткой Вассарского колледжа. Попросила отца, чтоб
показал, как стрелять из ружья, и он обстоятельно ей все объяснил. Сара
стреляла всего один раз, целясь в тумбу у причала, всего в метрах
двадцати. Отдача была такая, что Сару чуть не сбило с ног. Повоображать не
вышло, подружка хохотала до упаду, а на плече у Сары целую неделю
красовался синяк.
  Ружье заряжено. Сара опять вложила его в цветочную коробку,
перевязала коробку лентой и вышла. Минуты через три она ехала в своем
прокатном "линкольне" по Виргиния-авеню. Проскочила в туннель, вынырнула с
противоположной стороны, свернула на И-стрит.
  Потом, круто забрав вбок, объехала Роулинз-парк и покатила дальше по
И-стрит в восточном направлении. Участок улицы за Белым домом, не доезжая
до "Элипс", оказался перегорожен. Чертыхнувшись, Сара тут же крутанула
руль на полный оборот и рванула по Семнадцатой улице мимо административных
зданий. Снова выехала на восток, припустила по Пенсильвания-авеню, мимо
Белого дома, высовываясь из окошка - не происходит ли чего?
  Перед парадным портиком выстроились в ряд автомобили. Саре даже
показалось, что мелькнула вспышка фотоаппарата. Черт! Отъезжают. Времени
почти не осталось. Больше десятка черных лимузинов тронулись вереницей.
Внимание Сары привлек белый открытый "кадиллак". Не исключено, это
автомобиль Билли. Она резко затормозила, чуть не врезавшись в автобус,
подала назад.
  - Спокойно, девочка! - шепотом сказала она себе. - Не хватает еще,
чтоб полицейский прицепился...
  Вот и Пятнадцатая. Теперь Сара свернула на юг, поискала взглядом
место стоянки. Увидев почти на самом углу водоразборный кран, не
раздумывая завернула к нему, выскочила из машины, прихватив тяжелую
коробку. Добежала до угла Пенсильвания-авеню, ворвалась в вестибюль
гостиницы "Вашингтон" и тут замедлила шаг, стараясь скрыть свое
возбуждение.
  Осмотрелась, увидела телефон, подошла к кабинке, набрала ноль,
попросила операторшу соединить ее с номером мистера Фримена. И секунды не
прошло, как та ответила, что такой в отеле "Вашингтон" не проживает.
Поблагодарив, Сара повесила трубку.
  Что дальше? В догадках все выстраивалось складно, но может, она
слишком увлеклась? В чем ошибка? Сара постояла с минуту, соображая, как
теперь быть. Собралась с духом, решившись действовать по чистому наитию.
  Она уверенным шагом подошла к регистрационной стойке и обратилась к
дежурному:
  - Будьте добры, в каком номере поселился мистер Керкленд? Мне надо
передать ему цветы. Дежурный деланно улыбнулся.
  - Простите, мадам, но нам запрещено говорить, где он находится.
Почему бы вам не отдать цветы мне? Я скажу, ему передадут. Мистер Керкленд
прибыл к нам не вполне здоровым, он вряд ли принимает гостей.
  Значит, они поймали-таки Филипа! Сердце Сары бешено заколотилось.
  - Не ваше дело, принимает он или нет, понятно? - рявкнула она как
могла начальственно.
  - Что ж, мадам, если вы настаиваете... - потеряв уверенность,
проговорил дежурный. - Мистер Керкленд в четыреста двенадцатом номере.
  Не теряя времени на благодарность, Сара тотчас же направилась к
лифтам, сжимая под мышкой коробку из-под роз.

  ***

  Дверь, соединявшая четыреста двенадцатый с четыреста четырнадцатым,
отворилась, в номер Филипа вошла женщина в белом одеянии медсестры.
Прикрыла дверь, повернулась лицом. Через полуприкрытое окно послышались,
нарастая, топот марширующих ног и звуки оркестра.
  - Здравствуй, Филип! - сказала медсестра.
  Сперва он не понял, кто это, смутил белый халат. Но теперь...
  - Хезер! - изумленно прошептал Филип.
  Ничего общего с той недавней, полубезумной, ничего не видящей и не
слышащей. Энергична, абсолютно вменяема, до пугающей безупречности
нормальна.
  - Ты удивлен? - улыбнулась она.
  - Ничего не понимаю...
  Хезер прошла через комнату к окну, выглянула. Потом взяла снайперскую
винтовку, проверила затвор, явно со знанием дела. И тут только Филип
заметил, что на руках у нее плотно облегающие хирургические перчатки.
  - Все мы орудия в руках Господа, - тихо произнесла Хезер. - Все
маленькие исполнители его большого завета. Следуя его воле, мы очищаемся
от греха. Возликуй же со мной, Филип!
  Звуки оркестра становились все слышней. В горле у Филипа внезапно
стало сухо, он судорожно сглотнул слюну. Мимоходом кинув взгляд в окно,
Хезер подошла к его креслу. Присела перед Филипом на корточках, обхватив
его колени.
  - Я так счастлива, что они выбрали именно тебя, - прошептала она, с
улыбкой глядя ему прямо в глаза. - С самого начала наши судьбы
переплелись. Я знаю, любить тебя так, как я любила, страшный грех, но
теперь мы оба заплатим за него и очистим друг друга перед концом.
  - Что ты, Хезер! Ради бога.., сними с меня наручники! Еще есть время
вырваться из этого кошмара!
  - Нет! - сказала Хезер с кроткой улыбкой. Ангельской улыбкой. - У
меня долг перед Господом. И это его воля.
  - Это воля Тодда! - вскричал Филип. - Не божья, а "Десятого
крестового" воля! И ты их орудие, Хезер!
  На мгновение улыбка погасла, но вот появилась опять. Хезер покачала
головой.
  - Это не твои слова, Филип! Мне указан путь, и я знаю, что мне
делать. - Она встала, потянулась к нему, нежно, ласково, коснулась губами
его губ. Отступила, глядя на Филипа сверху вниз, повернулась, пошла к
окну. Взяла в руки "валмет", отвела затвор. С легким щелчком патрон вошел
в ствол.
  - Ты станешь убийцей! - проговорил Филип, не отрывая глаз от
глядящего на него черным рылом дула "валмета".
  - Цель моя искупить этот грех, - прошептала Хезер. - Я искуплю его,
как и все другие, и этим добьюсь очищения, спасения Господня.
  Дуло приподнялось, целя Филипу прямо в грудь. Ледяной холод сковал
его по рукам и ногам, жило лишь сердце, налитое невыносимой тяжестью.
Филип понял, что ему осталось всего несколько секунд, и теперь ничто уже
его не спасет.
  - И ты знала это с самого начала? - выдавил он сквозь зубы. - Ты
знала, чем все это кончится, когда набирала мой номер в Нью-Йорке? Когда
ты спала со мной? Неужели, когда мы любили друг друга, ты знала, что
убьешь меня?
  - Не надо! - пробормотала Хезер, поднося приклад к плечу. - Не
усугубляй...
  - Продажная тварь! - плюнул в нее Филип. - Так вот какая у тебя цель
в жизни! Переспать, разбередить человека, заставить бегать за тобой,
обманывать, а потом пристрелить его?
  Хезер застонала, точно от боли.
  - Я сбилась с пути, - еле слышно проговорила она, прижимая палец к
курку. - Я сбилась с пути, но они указали мне дорогу к самоочищению.
  - Ради тебя я стал убийцей! - сказал Филип. - Я убил двоих человек,
потому что верил, что тебе грозит опасность. А ты, значит, все время лгала
мне? И все это ложь, кошмарная, наглая, мерзкая ложь!
  - ЗАМОЛЧИ! - выкрикнула Хезер.
  Внезапно спину Филипа резко обожгло, и тут все вокруг громыхнуло,
словно от взрыва. И, теряя сознание, Филип увидел, как Хезер разносит на
куски, белые клочья халата, одежды, фонтан крови, и вместе с выбитым
стеклом как взрывной волной выбрасывает прямо в окно бесформенную массу
кровавой плоти, и не различишь ни лица, ни шеи, ни рук, ни ног...
  В этот момент оркестр неистово грянул: "Когда святые...", и Филип
окончательно канул в слепую тишь.


                                  Глава 22


  Почти неделю целая группа следователей занималась восстановлением
всей цепи событий, приведших к кровавому исходу в номере четыреста
двенадцать отеля "Вашингтон". Выстрелом дробовика Сары Логан выбило дверь
номера. Дробь попала в спинку кресла, к которому был прикован наручниками
Филип Керкленд. Несколько дробинок застряло у него в позвоночнике и
пояснице, но, по мнению врачей Джорджтаунской больницы, раны
незначительные, и уже на следующий день Филип смог отвечать на вопросы.
  Потребовалось всего несколько дней, чтобы, изучив файлы компьютеров
НСС в доме и конторе Тодда, а также в Баррингтоне и в институте
"Орел-один" в Рино, представить доказательства связи этих организаций с
"Бригадой дьявола".
  Согласно этим данным, план убийства Карстерса был задуман еще год
тому назад, и каждый шаг этой операции был педантично расписан буквально
поминутно. Имелось и еще несколько запасных вариантов на случай, если
появится какое препятствие. Ну а если Филип почему-либо не станет
следовать подсказываемым ему путем, учитывалась возможность схватить его в
любой момент и любым способом доставить в отель "Вашингтон". Неудача
операции исключалась. В файлах нашли и подробную разработку характера
Филипа Керкленда с описанием всех его возможных реакций на те или иные
обстоятельства.
  Совместно с ФБР и с секретным отделом министерства финансов работали
и психиатры, постепенно воссоздавая механизм воздействия "Десятого
крестового" на Хезер, чтобы сделать из нее преступницу. Чрезмерно
чувствительная, с расшатанной психикой после многолетней отшельничьей
жизни в монастыре "Сестер милосердия", Хезер легко подвергалась внушению.
Неоднократно учиняя над Хезер телесное и духовное надругательство, ей
внушали, что она - орудие бога, и раз слово божье выше всех законов,
моральные угрызения в расчет принимать не следует. Вслед за этим был
проведен особый тренаж - ее заставляли реагировать на ключевые слова, на
сигналы, такие, как долгий телефонный звонок, раздавшийся в поместье
"Лисья тропа". Все это уже оказалось легче, поскольку падало в
подготовленную, податливую почву. По мнению специалистов, "Десятый
крестовый" выбрал именно Хезер, а не какого-либо иного члена своей
организации для подобной подготовки по двум причинам: им потребовалась ее
связь с Филипом Керклендом, и еще они оставляли за собой главный козырь,
заявление, что дочь самого генерала Фокскрофта - террористка, член
нашумевшей "Бригады дьявола". В отличие от случаев, описанных в романах
"Семь дней в мае" и "Кандидат от Маньчжурии", заговорщики не имели целью
арестовать правительство Соединенных Штатов: Тодд, Сноу, Кроун и Келлер
прекрасно осознавали, что тоталитарная власть сможет удержаться, только
будучи избранной населением страны, но не путем государственного
переворота. Цель убийства Карстерса - заложить основу для более прочного
господства неоконсервативных сил, чтобы затем, вооружившись растущим
авторитетом "Десятого крестового", который преобразуется в добровольные
отряды охраны порядка, постепенно взять в свои руки всю власть в стране.
Проекты, обнаруженные в компьютерной программе "Иерихон", провозглашали
полную христианизацию Америки в три года.
  Неудивительно, что, лишившись руководства, а также сложной системы
централизованного управления, "Десятый крестовый" вынужден был прекратить
свое существование. Создаваясь на сходных с нацизмом основах, "Десятый
крестовый поход" состоял из системы "ячеек", практически не
взаимодействовавших друг с другом. Будучи обезглавлены, мелкие ячейки
попросту распались, потеряв ориентир, а также из чистого страха перед
полицией.
  Корпорация "Невада. Спецкурс самозащиты" была распущена; сенатора
Сноу, Кроуна, а также Тодда до решения суда отпустили под залог, им
инкриминировалось участие в заговоре, в похищениях людей с целью убийства,
в шантаже. Фримен был убит в перестрелке при попытке пересечь канадскую
границу. Билли Карстерс отсиживался в изоляции на вилле у приятеля на
Багамских островах, ожидая заключения налоговой комиссии министерства
финансов, инспектирующей его доходы от предприятия "XXI век, связи и
вклады".
  Сару Логан вызывали, допрашивали, интервьюировали - и полиция округа
Колумбия, и ФБР, и секретные службы, и полиция города Нью-Йорка, и полиция
штатов Невада и Колорадо, а также председатель сенатской комиссии по
нравственным проблемам.
  Когда наконец Сара выбралась навестить Филипа в больнице, то застала
его лежащим на боку в больничной пижаме, прикрытым простыней до пояса; с
сигаретой в зубах, он читал небрежно скомканную газету.
  - Привет! - сказал Филип. - Присаживайся! - и кивнул на простой серый
стул у кровати.
  - Чудесно выглядите! - сказала Сара, усаживаясь. Филип с усмешкой
повел плечами.
  - Еще бы, даром что одна психованная всю задницу изрешетила!
  - Простите меня! - Сара густо покраснела.
  - Чего там... Ты же прострелила, ты же и спасла. Да и Билли Карстерса
в придачу. Один из фэбээровцев, когда допрашивал меня, сказал, как раз
внизу по улице проходила торжественная процессия. Еще пара секунд, и от
Билли остались бы рожки да ножки.
  - И от вице-президента! - подхватила Сара. - Он рядом с Билли в
открытом "кадиллаке" ехал.
  - Тоже мне потеря!
  - Бросьте ваши шуточки!
  - Бросить? Пожалуйста! Насколько я знаю, они уже давно замышляли этот
тандем: Карстерс - "Бригада дьявола". Вероятно, уже наметили кого-то из
своих "крестоносцев" на эту работенку, а только им подвернулась Хезер,
немедленно ухватились за нее. В ее прошлом никаких связей с "Десятым
крестовым", у меня тоже. Мы оба "чистенькие". Ну а генерал Фокскрофт уже
значился в списке шантажируемых ими кандидатур. Стало быть, это упрощало
задачу. Смысл моего участия заключался в том, чтобы я, позволяя им водить
себя за нос, накапливал свидетельства против себя самого, откуда следовало
бы, что я имею что-то против "Десятого крестового". Парень из ФБР
рассказывал, что в моей мастерской нашли подброшенные бумаги, уличающие
меня в связи с "Бригадой дьявола". Если бы все развивалось точно по плану
Тодда и компании, вышло бы так, будто это я похитил Хезер и убедил ее, что
нам с ней надо убить Карстерса. Сейчас эта версия звучит липово, но если
бы убийство состоялось, никто бы копаться в подробностях не стал. Скушали
бы эту липу за милую душу. Жертва мертва, преступники тоже, все концы в
воду. А ты взяла и смешала все их карты. Они никак не могли предвидеть,
что нас с тобой сведет судьба. А как только от тебя пошли волны, эти
начали поневоле суетиться, исправлять положение. Оставалось либо вписать
тебя в свой сценарий, либо убрать с дороги. Потому-то они и организовали
нападение на дедовские пенаты. Надо было Хезер выцарапать, а тебя
уничтожить.
  - Ой, у меня уже голова пухнет! - взмолилась Сара.
  - Еще бы не пухнуть! Пока я тут целую неделю валялся, столько всего
передумал, чтоб свести воедино. Одного никак не могу понять, как это ты
додумалась, что я в отеле "Вашингтон"?
  - Сама не знаю, - растерянно произнесла Сара. - Так долго все
раскручивалось... Ведь должно же было что-то произойти, привести к
чему-нибудь, иметь какой-то смысл! Почему-то узловым событием мне
показался митинг Билли Карстерса, а убийство Билли Карстерса уже
что-нибудь да значит! Отсюда я пошла раскручивать дальше, и мне вдруг
втемяшилось, что весьма логично представить убийцей вас. Вообще-то был и
другой выход - обратиться в полицию, но на это уже не хватило бы времени,
ведь их пришлось бы долго убеждать. И как видите, спасительная роль
правосудия, налет на преступников и прочее мне не очень-то удались...
  - Ты прекрасно справилась, и слава богу! - сказал Филип. - Ну прямо
Джеймс Бонд, честное слово. Кстати, ты разыскала, что хотела.., ну, о
твоем отце?..
  - Да! - кивнула Сара. - Все обнаружилось в их файлах. Но публиковать
не буду. Я прочла все. Они действительно шантажировали отца, но.., не без
оснований... Я не хочу ворошить это дело. Секретные службы нашли у них
досье более чем на семьдесят тысяч человек, материалы для шантажа. Одного
этого достаточно, чтобы навсегда упрятать за решетку Тодда со всей его
шайкой. Так оно и будет. Со всеми, кроме Келлера. Этот сбежал, прячется
где-то в Европе.
  - Словом, все так, как и должно быть! - сказал Филип, гася сигарету.
  - Только не для Хезер...
  И между ними бездонной пропастью повисла тишина. Наконец Сара
проговорила:
  - Я не хотела, Филип! Все произошло так внезапно... Я только после
сообразила...
  - Тебе не в чем себя винить! - сказал Филип. - Ты мне жизнь спасла,
да и не только мне, многим...
  - Но ведь вы любили ее! - Сара тихонько плакала, слезы текли по
щекам. - Вы ее любили, а я ее убила...
  - Да, любил. Когда-то, давным-давно, - мягко сказал Филип. - Ее
возвращение для меня было как сон. И подумалось: а вдруг явь? Я так хотел,
чтоб это стало явью, так верил!.. Мне показывали модель моей психики,
составленную Тоддом. Они знали, как я отреагирую... Я ошибся. В последний
раз настоящую Хезер я видел в тот момент, когда нажал кнопку фотоаппарата
там, в Орли. Ты не Хезер убила. Ты убила ту, которую я не знал. Чужую мне
женщину. - Филип глубоко вздохнул. Тряхнул головой. - Черт, жестоко для
эпитафии?
  - Пожалуй...
  Они снова замолчали. Каждый думал о своем.
  Вдруг Филип сказал:
  - Ну-ка, подсядь поближе на кровать!
  Сара взглянула на него заплаканными глазами, повиновалась.
  - Наклонись! - велел Филип.
  Он приподнялся на локте, слегка коснулся губами ее губ, снова
откинулся на подушку.
  - Вот еще! - вспыхнула Сара. - Нечего меня жалеть, это вы больной...
  - Вовсе я тебя не жалею! Наклонись...
  Сара подалась к нему, и он снова поцеловал ее, на сей раз
по-настоящему.
  И Сара ответила ему, но вдруг отпрянула, обескураженно глядя на
Филипа.
  - Хочешь стихи? - улыбнулся он. - Слушай:

  Нет, не Будущим манящим
И не Прошлым, что мертво,
Жить должны мы Настоящим,
В нем лишь - жизни торжество!

  - Вордсворт?
  - Лонгфелло! - улыбнулся Филип, - Оказывается, библиотечные
работники, как и все смертные, способны ошибаться!
  - Ну и при чем здесь эти стихи?
  - А вот при чем, - сказал Филип, приподнимаясь снова поцеловать ее. -
Как насчет того, чтобы вместе махнуть на Гавайи, когда я выберусь отсюда?