Ванька Тепляшин

Текст получен из библиотеки 2Lib.ru

Код произведения: 12791
Автор: Шукшин Василий
Наименование: Ванька Тепляшин

Василий Шукшин

Ванька Тепляшин

Ванька Тепляшин лежал у себя в сельской больнице с язвой
двенадцатиперстной кишки. Лежал себе и лежал. А приехал в больницу
какой-то человек из районного города, Ваньку вызвал к себе врач, они с тем
человеком крутили Ваньку, мяли, давили на живот, хлопали по спине...
Поговорили о чем-то между собой и сказали Ваньке:
- Поедешь в городскую больницу?
- Зачем? - не понял Ванька.
- Лежать. Также лежать, как здесь лежишь. Вот... Сергей Николаевич лечить
будет.
Ванька согласился.
В горбольнице его устроили хорошо. Его там стали называть "тематический
больной".
- А где тематический больной-то? - спрашивала сестра.
- Курит, наверно, в уборной, - отвечали соседи Ванькины. - Где же еще.
- Опять курит? Что с ним делать, с этим тематическим...
Ваньке что-то не очень нравилось в горбольнице. Все рассказал соседям по
палате, что с ним случалось в жизни: как у него в прошлом году шоферские
права хотели отнять, как один раз тонул с машиной...
- Лед впереди уже о так от горбатится - горкой... Я открыл дверцу,
придавил газку. Вдруг - вниз поехал!.. - Ванька, когда рассказывает,
торопится, размахивает руками, перескакивает с одного на другое. - Ну,
поехал!.. Натурально, как с горки! Вода - хлобысь мне в ветровое стекло! А
дверку льдиной шваркнуло и заклинило. И я, натурально, иду ко дну, а
дверку не могу открыть. А сам уже плаваю в кабине. Тогда я другую нашарил,
вылез из кабины-то и начинаю осматриваться...
- Ты прямо, как это... как в баню попал: "вылез, начинаю осматриваться".
Меньше ври-то.
Ванька на своей кровати выпучил честные глаза.
- Я вру?! - некоторое время он даже слов больше не находил. - Хот... Да ты
что? Как же я врать стану! Хот...
И верно, посмотришь на Ваньку - и понятно станет, что он, пожалуй, и
врать-то не умеет. Это ведь тоже - уметь надо.
- Ну, ну? Дальше, Вань. Не обращай внимания.
- Я, значит, смотрю вверх - вижу: дыра такая голубая, это куда я
провалился... Я туда погреб.
- Да сколько ж ты под водой-то был?
- А я откуда знаю? Небось недолго, это я рассказываю долго. Да еще
перебивают...
- Ну, ну?
- Ну, вылез... Ко мне уже бегут. Завели в первую избу...
- Сразу - водки?
- Одеколоном сперва оттерли... Я целую неделю потом "красной гвоздикой"
вонял. Потом уж за водкой сбегали.
...Ванька и не заметил, как наладился тосковать. Стоял часами у окна,
смотрел, как живет чужая его уму и сердцу улица. Странно живет: шумит,
кричит, а никто друг друга не слышит. Все торопятся, но оттого, что сверху
все люди одинаковы, кажется, что они никуда не убегают: какой-то
загадочный бег на месте. И Ванька скоро привык скользить взглядом по улице
- по людям, по машинам... Еще пройдет, надламываясь в талии, какая-нибудь
фифочка в короткой юбке, Ванька проводит ее взглядом. А так - все
одинаково. К Ваньке подступила тоска. Он чувствовал себя одиноко.
И каково же было его удивление, радость, когда он в этом мире внизу вдруг
увидел свою мать... Пробирается через улицу, оглядывается - боится. Ах,
родная ты, родная! Вот догадалась-то.
- Мама идет! - закричал он всем в палате радостно. Так это было
неожиданно, так она вольно вскрикнула, радость человеческая, что все
засмеялись.
- Где, Ваня?
- Да вон! Вон, с сумкой-то! - Ванька свесился с подоконника и закричал: -
Ма-ам!
- Ты иди встреть ее внизу, - сказали Ваньке. - А то ее еще не пропустят:
сегодня не приемный день-то.
- Да пустят! Скажет - из деревни... - гадать стали.
- Пустят! Если этот стоит, худой такой, с красными глазами, этот сроду не
пустит.
Ванька побежал вниз.
А мать уже стояла возле этого худого с красными глазами, просила его.
Красноглазый даже и не слушал ее.
- Это ко мне! - издали еще сказал Ванька. - Это моя мать.
- В среду, субботу, воскресенье, - деревянно прокуковал красноглазый.
Мать тоже обрадовалась, увидев Ваньку, даже и пошла было навстречу ему, но
этот красноглазый придержал ее.
- Назад.
- Да ко мне она! - закричал Ванька. - Ты что?!
- В среду, субботу, воскресенье, - опять трижды отстукал этот... вахтер,
что ли, как их там называют.
- Да не знала я, - взмолилась мать, - из деревни я... Не знала я, товарищ.
Мне вот посидеть с им где-нибудь, маленько хоть...
Ваньку впервые поразило, - он обратил внимание, - какой у матери сразу
сделался жалкий голос, даже какой-то заученно-жалкий, привычно-жалкий, и
как она сразу перескочила на этот голос... И Ваньке стало стыдно, что мать
так униженно просит. Он велел ей молчать:
- Помолчи, мам.
- Да я вот объясняю товарищу... Чего же?
- Помолчи! - опять велел Ванька. - Товарищ, - вежливо и с достоинством
обратился он к вахтеру, но вахтер даже не посмотрел в его сторону. -
Товарищ! - повысил голос Ванька. - Я к вам обращаюсь!
- Вань, - предостерегающе сказала мать, зная про сына, что он ни с того ни
с сего может соскочить с зарубки.
Красноглазый все безучастно смотрел в сторону, словно никого рядом не было
и его не просили сзади и спереди.
- Пойдем вон там посидим, - изо всех сил спокойно сказал Ванька матери и
показал на скамеечку за вахтером. И пошел мимо него.
- Наз-зад, - как-то даже брезгливо сказал тот. И хотел развернуть Ваньку
за рукав.
Ванька точно ждал этого. Только красноглазый коснулся его, Ванька
движением руки вверх резко отстранил руку вахтера и, бледнея уже, но еще
спокойно, сказал матери:
- Вот сюда вот, на эту вот скамеечку.
Но и дальше тоже ждал Ванька - ждал, что красноглазый схватит его сзади. И
красноглазый схватил. За воротник Ванькиной полосатой пижамы. И больно
дернул. Ванька поймал его руку и так сдавил, что красноглазый рот скривил.
- Еще раз замечу, что ты свои руки будешь распускать... - заговорил Ванька
ему в лицо негромко, не сразу находя веские слова, - я тебе... я буду
иметь с вами очень серьезный разговор.
- Вань, - чуть не со слезами взмолилась мать. - Господи, господи...
- Садись, - велел Ванька чуть осевшим голосом. - Садись вот сюда.
Рассказывай, как там?..
Красноглазый на какое-то короткое время оторопел, потом пришел в движение
и подал громкий голос тревоги.
- Стигаеев! Лизавета Сергеевна!.. - закричал он. - Ко мне! Тут произвол!..
- и он, растопырив руки, как если бы надо было ловить буйно помешанного,
пошел на Ваньку. Но Ванька сидел на месте, только весь напружинился и
смотрел снизу на красноглазого. И взгляд этот остановил красноглазого. Он
оглянулся и опять закричал: - Стигаеев!
Из боковой комнаты, из двери выскочил квадратный Евстигнеев в белом
халате, с булочкой в руке.
- А? - спросил он, не понимая, где тут произвол, какой произвол.
- Ко мне! - закричал красноглазый. И, растопырив руки, стал падать на
Ваньку.
Ванька принял его... Вахтер отлетел назад. Но тут уже и Евстигнеев увидел
"произвол" и бросился на Ваньку.
...Ваньку им не удалось сцапать... Он не убегал, но не давал себя
схватить, хоть этот Евстигнеев был мужик крепкий и старались они с
красноглазым во всю силу, а Ванька еще стерегся, чтоб поменьше летели
стулья и тумбочки. Но все равно, тумбочка вахтерская полетела, и с нее
полетел графин и раскололся. Крик, шум поднялся... Набежало белых халатов.
Прибежал Сергей Николаевич, врач Ванькин... Красноглазого и Евстигнеева
еле-еле уняли. Ваньку повели наверх. Сергей Николаевич повел. Он очень
расстроился.
- Ну как же так, Иван?..
Ванька, напротив, очень даже успокоился. Он понял, что сейчас он поедет
домой. Он даже наказал матери, чтоб она подождала его.
- На кой черт ты связался-то с ним? - никак не мог понять молодой Сергей
Николаевич. Ванька очень уважал этого доктора.
- Он мать не пустил.
- Да сказал бы мне, я бы все сделал! Иди в палату, я ее приведу.
- Не надо, мы счас домой поедем.
- Как домой? Ты что?
Но Ванька проявил непонятную ему самому непреклонность. Он потому и
успокоился-то, что собрался домой. Сергей Николаевич стал его уговаривать
в своем кабинетике... Сказал даже так:
- Пусть твоя мама поживет пока у меня. Дня три. Сколько хочет! У меня есть
где пожить. Мы же не довели дело до конца. Понимаешь? Ты просто меня
подводишь. Не обращай внимания на этих дураков! Что с ними сделаешь? А
мама будет приходить к тебе...
- Нет, - сказал Ванька. Ему вспомнилось, как мать униженно просила этого
красноглазого... - Нет. Что вы!
- Но я же не выпишу тебя!
- Я из окна выпрыгну... В пижаме убегу ночью.
- Ну-у - огорченно сказал Сергей Николаевич. - Зря ты.
- Ничего, - Ваньке было даже весело. Немного только жаль, что доктора...
жалко, что он огорчился. - А вы найдете кого-нибудь еще с язвой... У
окна-то лежит, рыжий-то, у него же тоже язва.
- Не в этом дело. Зря ты, Иван.
- Нет, - Ваньке становилось все легче и легче. - Не обижайтесь на меня.
- Ну, что ж... - Сергей Николаевич все же очень расстроился. - Так держать
тебя тоже бесполезно. Может, подумаешь?.. Успокоишься...
- Нет. Решено.
Ванька помчался в палату - собрать кой-какие свои вещички. В палате его
стали наперебой ругать:
- Дурак! Ты бы пошел...
- Ведь тебя бы вылечили здесь, Сергей Николаевич довел бы тебя до конца.
Они не понимали, эти люди, что скоро они с матерью сядут в автобус и через
какой-нибудь час Ванька будет дома. Они этого как-то не могли понять.
- Из-за какого-то дурака ты себе здоровье не хочешь поправить. Эх ты!
- Надо человеком быть, - с каким-то мстительным покоем, даже, пожалуй,
торжественно сказал Ванька. - Ясно?
- Ясно, ясно... Зря порешь горячку-то, зря.
- Ты бы полтинник сунул ему, этому красноглазому, и все было бы в порядке.
Чего ты?
Ванька весело со всеми попрощался, пожелал всем здоровья и с легкой душой
поскакал вниз.
Надо было еще взять внизу свою одежду. А одежду выдавал как раз этот
Евстигнеев. Он совсем не зло посмотрел на Ваньку и с сожалением даже
сказал:
- Выгнали? Ну вот...
А когда выдавал одежду, склонился к Ваньке и сказал негромко, с запоздалым
укором:
- Ты бы ему копеек пятьдесят дал, и все - никакого шуму не было бы.
Молодежь, молодежь... Неужели трудно догадаться?
- Надо человеком быть, а не сшибать полтинники, - опять важно сказал
Ванька. Но здесь, в подвале, среди множества вешалок, в нафталиновом
душном облаке, слова эти не вышли торжественными; Евстигнеев не обратил на
них внимания.
- Ботинки эти? Твои?
- Мои.
- Не долечился и едешь...
- Дома долечусь.
- До-ома! Дома долечисся...
- Будь здоров, Иван Петров! - сказал Ванька.
- Сам будь здоров. Попросил бы врача-то... может, оставют. Зря связался с
этим дураком-то.
Ванька не стал ничего объяснять Евстигнееву, а поспешил к матери, которая
небось сидит возле красноглазого и плачет.
И так и было: мать сидела на скамеечке за вахтером и вытирала полушалком
слезы. Красноглазый стоял возле своей тумбочки, смотрел в коридор - на
прострел. Стоял прямо, как палка. У Ваньки даже сердце заколотилось от
волнения, когда он увидел его. Он даже шаг замедлил - хотел напоследок
что-нибудь сказать ему. Покрепче. Но никак не находил нужное.
- Будь здоров! - сказал Ванька. - Загогулина.
Красноглазый моргнул от неожиданности, но головы не повернул - все смотрел
вдоль своей вахты.
Ванька взял материну сумку, и они пошли вон из хваленой-прехваленой
горбольницы, где, по слухам, чуть ли не рак вылечивают.
- Не плачь, - сказал Ванька матери. - Чего ты?
- Нигде ты, сынок, как-то не можешь закрепиться, - сказала мать свою
горькую думу. - Из ФЗУ тада тоже...
- Да ладно!.. Вались они со своими ФЗУ. Еще тебе одно скажу: не проси так
никого, как давеча этого красношарого просила. Никогда никого не проси.
Ясно?
- Много так сделаешь - не просить-то!
- Ну... и так тоже нельзя. Слушать стыдно.
- Стыдно ему!.. Мне вон счас гумажки собирать на пенсию - побегай-ка за
имя, да не попроси... Много соберешь?
- Ладно, ладно... - мать никогда не переговорить. - Как там, дома-то?
- Ничо. У себя-то будешь долеживать?
- Та-а... не знаю, - сказал Ванька. - Мне уже лучше. Через некоторое время
они сели у вокзала в автобус и поехали домой.