Код произведения: 13339
Автор: Галихин Сергей
Наименование: Эра Водолея
Сергей Галихин
"Эра Водолея"
(главы из романа)
Глава 2
"Тук-тук-тук... Я твой глюк..."
Что-то мокрое и шершавое дотронулось до лица Зубкова. Костя сначала
подумал, что это ему снится. В голове у него отчаянно гудело, как будто
вчера он выпил озеро водки. Он поморщился от очередного прикосновения все
того же шершавого и мокрого и повел головой в сторону. Затылок лежал на
чем-то твердом, а в правый бок упиралось что-то похожее на острый камень.
У Кости защекотало под носом, и все то же шершавое снова прикоснулось к
его подбородку. Зубков глубоко вздохнул, отмахнулся левой рукой и чуть
приоткрыл глаза. Яркое солнце ослепило его. Костя проморгался, потер лицо
левой ладонью и, прищурившись, наконец смог что-то разглядеть. На него
наглыми глазами в упор смотрела крупная рыжая кошачья морда. В первые
секунды Зубков оцепенел от увиденного и просто лежал и смотрел на кота.
Кот тоже замер, приподняв лапу. Где-то сверху ворона захлопала крыльями
и, сев на ветку березы, каркнула. Кот дважды понюхал Костю, отвел морду и,
тихо мяукнув, сделал шаг назад. На несколько секунд Зубков перестал
дышать, а когда пришел в себя, резко поднялся.
В голубом небе не было ни облачка. Солнце грело своими лучами свалку
металлолома, которая была позади помойки, за невысокой кирпичной стеной,
выкрашенной в грязно-серый цвет. Кое-что теперь стало понятным. Правый бок
Зубкова болел оттого, что он спал на старых водопроводных трубах, а то
твердое, что было под головой, оказалось обычным куском бетона.
От резкого движения человека кот втянул голову, пригнулся к земле и
пустился наутек. Зубков не то удивленно, не то испуганно оглянулся вокруг
и медленно приподнялся на ноги. Кругом никого не было. Костя медленно
отряхнул с брюк пыль и ржавчину. Голуби мирно завтракали, отыскав что-то в
мусорном контейнере, зеленые листья шелестели от слабого ветерка, слева
шумела оживленная дорога.
- Ни фига себе, сходил за хлебушком, - тихо прохрипел Костя,
прокашлялся и еще раз придирчиво осмотрел себя со всех сторон. - Как же я
сюда попал?
Одежда была относительно чистой. Что бы ни случилось вчера вечером,
какой бы ни была причина ночевки на свалке, нужно было возвращаться домой.
Зубков проверил карманы рубашки и брюк. Ни денег, ни документов у него
с собой не было. Решив, что уж как-нибудь доберется до дома, Костя вышел
из-за невысокого кирпичного заборчика и увидел, что слева от него проходит
оживленное шоссе. Справа тянулась тихая улочка. "А все-таки интересно, как
я сюда попал?" - подумал Костя и повернул в сторону шоссе.
Через несколько шагов перед Зубковым вырос памятник героям Великой
Отечественной войны, и он сразу же определил свое местонахождение.
Развилка Большой Дорогомиловской улицы и Кутузовского проспекта. На
прошлой неделе он встречался возле этого памятника с бывшим альпинистом, у
которого однажды брал интервью, а в этот раз тот привез Косте фотографии.
Знакомых в этом районе у Зубкова не было, и поэтому вопрос, каким
образом и зачем он здесь оказался, все еще оставался открытым.
Выходя к шоссе, Костя обратил внимание на вывеску, висевшую на углу
дома, на которой было написано: "1407, Большая Дорогомиловская улица, дом
7". Она была новая, хотя еще и полугода не прошло, как во всем городе их
меняли. Навстречу Зубкову шла бабуля, держа за руку светловолосого внука.
По дороге проехали два красных автобуса причудливой формы, которой
Зубков раньше не видел. Следом за красными автобусами проехал зеленый. Все
автобусы и троллейбусы были красного, желтого или зеленого цветов.
Выйдя к дороге, Костя оглянулся в поисках подземного перехода. Переход
был левее, метрах в пятидесяти. По нему Зубков перешел на Кутузовский
проспект и направился к автобусной остановке. Практически сразу к
остановке подошел автобус красного цвета. Костя вошел в среднюю дверь и
остановился на площадке возле ступеней. Водитель объявил следующую
остановку, двери закрылись, и автобус плавно тронулся с места. Зубков
прислушался и не поверил своим ушам. Двигатель автобуса был электрическим.
Конечно, он мог ехать в троллейбусе, но Костя точно помнил, что садился в
автобус.
- Молодой человек, вы не оплатили проезд.
Костя обернулся и увидел мило улыбающуюся женщину лет сорока.
- Так получилось, что мне нечем заплатить, - вздохнув, ответил Зубков с
выражением сожаления на лице.
- Если нечем заплатить, тогда почему вы сели в автобус? - спросил
мужчина тех же лет, сидевший на соседнем сиденье и также сладко
улыбавшийся.
- Потому что мне необходимо ехать, - ответил Костя.
- За проезд нужно платить, - продолжила женщина. - Если вам нечем
платить, ходите на работу. А пока вам лучше выйти.
- Такой молодой, крепкий мужчина - и чтобы не мог заработать? - Костя
обернулся и увидел старушку, укоризненно глядевшую на него. - Ни за что не
поверю в это. А не оплатить свой проезд... как вам не совестно.
Автобус остановился, двери открылись. Не говоря ни слова, Зубков вышел
из автобуса и быстрым шагом пошел в сторону Садового кольца. Автобус, тихо
урча, обогнал его, набирая скорость.
- Едрёна Матрёна... - сам себе сказал Зубков. - Первый раз в жизни
хотел проехать зайцем, и меня чуть не приговорили к расстрелу. Да я из
принципа теперь платить не буду! Тем более что заплатить штраф гораздо
дешевле.
В какой-то момент в голову Зубкову пришла мысль доехать на такси. У
дома можно будет предложить таксисту подняться с ним в квартиру и
заплатить в два раза больше. Но за полчаса возле Кости не остановилось ни
одной машины.
Махнув рукой на эту идею, он продолжил движение в сторону Садового
кольца.
По дороге Зубков обратил внимание на автоматы непонятного назначения,
которых раньше он не встречал и даже не слышал про них. Между тем они
стояли через каждые сто метров и были похожи на обычные телефонные будки.
Костя подошел к следующему стоявшему на его пути автомату и с
любопытством осмотрел его. В ту же секунду у автомата вспыхнул монитор.
- Здравствуйте, - приятным женским голосом поздоровался автомат.
- Привет, - ответил Зубков.
- Пожалуйста, активизируйте свою магнитную карточку и выберите режим
работы, - продолжил ворковать автомат.
На мониторе появился список возможных режимов работы: "Справочная",
"Сбережения", "Розыск", "Новости", "План города", "Экстренные сообщения".
Зубков внимательно оглядел автомат со всех сторон. Кроме монитора у
него были клавиатура, шарик управления курсором и, судя по всему, приемник
магнитной карточки, которую автомат просил активизировать. Костя положил
пальцы на шарик, стрелка курсора пересекла монитор по диагонали и
остановилась на графе "Справочная". После этого Костя нажал клавишу "Ввод".
- Пожалуйста, активизируйте свою магнитную карточку, - повторил автомат.
Зубков услышал легкое жужжание электропривода и, не двигая головой,
скосив глаза, посмотрел в правый верхний угол автомата. Он не ошибся. В
углу просматривался глазок видеокамеры. Карточки у Кости не было, поэтому
он развел руками и пошел дальше. Переходя Москву-реку по Новоарбатскому
мосту, он размышлял, что за странные автоматы появились на улицах города и
как так получилось, что он, журналист, ничего об этом не знает.
На пересечении Нового Арбата и Садового кольца стоял еще один автомат
загадочного происхождения и непонятного назначения. На углу дома висела
такая же квадратная вывеска, что и на доме возле свалки, с непонятным
номером вверху 1404. Зубков повернул направо и пошел в сторону автобусной
остановки. Справа от себя он увидел магазин "Продукты". Костя точно
помнил, что еще на прошлой неделе здесь было что-то другое, но только не
продуктовый магазин.
Возле автобусной остановки был еще один загадочный автомат с монитором
и клавиатурой. Возле автомата стояли молодая женщина и девочка лет девяти.
Женщина вращала шарик, выбирая режим работы автомата. Костя медленно
подошел к остановке и остановился, беззаботно облокотившись о черную трубу
ближней к автомату стойки. До автомата было не более метра, поэтому Костя,
не привлекая внимания, мог следить за действиями женщины.
- Мама, ну где же папа? - проверещала девочка. - Он же обещал, что мы
пойдем в кино.
- Юля, подожди, - жестко ответила мама. Очевидно, девочка не первый раз
уже задавала этот вопрос. - Сейчас узнаем, где папа.
Мама нажала клавишу "Ввод".
- Пожалуйста, активизируйте магнитную карточку, - уже знакомым голосом
сказал автомат.
Мама вспомнила, что еще этого не сделала, и, открыв сумочку, достала
карточку красного цвета. Вставив ее в автомат, она повторила свои
манипуляции с клавиатурой.
- Выберите режим работы.
Ловкость, с которой мама управлялась с клавиатурой и шариком, говорила
о том, что она пользовалась им регулярно.
- Введите цифровой код, - проворковал автомат.
Мама набрала цифровой код, и через несколько секунд на мониторе
высветился план города и несколько строчек текста.
- Водку пьет наш папа, - спокойно выдохнула мама. - В своей любимой
рюмочной.
- А как же кино? - начала кукситься девочка.
- Сходим без него, - ответила мама. - Пошли, вот наш автобус. И даже
зеленый. Быстро доедем.
К остановке подкатил зеленый автобус сорок первого маршрута. Одни
пассажиры вышли из него, другие вошли. Зашли и мама с дочкой. Зубков
остался стоять там, где стоял. Автобус закрыл двери и с легким жужжанием
тронулся с места. Костя проводил его взглядом и медленно пошел в сторону
Парка культуры и отдыха. В голове был кавардак. Главный вопрос, который не
давал покоя: за каким лешим он поперся вчера на "Киевскую"? Что ему там
было нужно? Вечер он помнил. Помнил, что шампанское пил. Помнил даже, что
хотел сходить в магазин и купить что-нибудь для продолжения. Но вот как он
вышел из дома, Зубков вспомнить не мог. Не мог! Как ни старался. И уж ночь
на помойке совсем ни в какие рамки не лезла! Идиотизм какой-то. Бывало,
конечно, пару раз напивался до бессознательного состояния, но чтобы на
улице ночевать... и что вообще было вчера на "Киевской"?..
Впереди шли два молодых парня. Из разговора Зубков понял, что они
студенты. Молодые люди решали очень важный вопрос: в каком пивном баре им
лучше отметить день рождения приятеля.
- А че ты на "Каширку" ехать не хочешь? - спрашивал один студент.
- От их пива у меня изжога, - ответил второй. - И кофе там не варят, а
растворимый я не пью.
- А куда тогда?
- Давай лучше в Парк культуры.
- Это в ту кафешку... там же красенькие не принимают. А у нас всего
пять желтых карточек. Ну и у вас с Егором две зеленые...
- Ну и что. Думаешь, не осилим?
- На девятнадцать-то человек?
- Не боись. Мне отец за окончание третьего курса балабашек подкинул.
Можем хоть неделю гудеть. Кстати, давай зайдем в магазин. Мне сандалии
купить надо. В башмаках жарко.
- Пошли, - согласился первый студент.
Молодые люди зашли в обувной магазин. Зубков зашел за ними следом.
В обувном магазине было четыре отдела, два мужских и два женских. На
одном из отделов мужской обуви висела небольшая табличка, на которой было
написано, что к оплате принимаются карточки желтого и зеленого цвета. В
другом отделе принимались карточки исключительно зеленые. Студенты зашли в
"зеленый" отдел. Зубков автоматически зашел следом за студентами. Пока они
выбирали обувь, Костя без всякой цели осмотрел ассортимент. Увиденное ему
понравилось. Обувь была превосходного качества и фасонов. Самое
поразительное заключалось в том, что большинство моделей было
отечественного производства и по качеству они не уступали импортным
образцам, стоявшим на соседней полке.
Закончив с "зеленым" отделом, Костя зашел в "желто-зеленый". Тут
ассортимент был пожиже и совсем не было импорта. Но даже та обувь, что
стояла на полках, была весьма приличного качества. Просто выглядела она
попроще. В женских отделах ситуация была та же: в "желто-зеленом" зале
продавали высший сорт, а в "зеленом" - обувь экстра-класса.
Выйдя на улицу, Зубков остановился у дверей магазина и задумался.
Увиденное минуту назад его сильно озадачило. Особенно деление кредитных
карточек по цвету. Конечно же, он знал, чем отличается серебряная VISA от
золотой или платиновой, но никогда не слышал о красных и зеленых. В
магазине, в кафе... Костя вдруг почувствовал, что цветовое деление
карточек подразумевает некое подобие классового деления их владельцев. От
этой догадки Зубкову сделалось нехорошо. Он подошел к лавочке, стоявшей
напротив магазина под кленом, и сел в тени под его ветвями. Костя
почувствовал, что сходит с ума. Обрывки догадок, как пчелиный рой, сновали
в его голове: "Где я?" Ночь на помойке, загадочные автоматы, выдающие
местонахождение человека, странные автобусы разных цветов, цветные
карточки...
- Общество, у которого нет цветовой дифференциации штанов, - одними
губами прошептал Зубков, тупо глядя перед собой и растирая правой ладонью
левую часть груди, - обречено на вымирание.
По Садовому кольцу шли люди. Женские ножки сменялись мужскими брюками.
Детишки, собаки... опираясь на палочку, проковыляла старенькая бабушка. В
голове что-то шумело, в ушах появился слабый звон, в глазах - легкая серая
рябь.
- ...молодой человек? Вам плохо? - донеслось до Зубкова.
Костя только сейчас почувствовал, что кто-то трясет его за плечо. Он
поднял глаза и увидел седовласого старичка, который с тревогой смотрел на
него.
Несмотря на жаркую погоду, на старичке была серая тройка и фетровая
шляпа, в руках он держал трость.
- Вам плохо, молодой человек? - еще раз повторил старичок.
- Да... - задумчиво сказал Зубков. - Как-то не очень хорошо.
- Вот, возьмите, - возбужденно сказал старичок. - Это нужно положить
под язык. Я сейчас... Одну минуту... Я сейчас!..
Старичок заспешил к ларьку и тут же вернулся с пластиковой бутылкой
холодной воды в руках. Зубков тупо смотрел перед собой и думал, что именно
так с ума и сходят. Сначала все становится с ног на голову, потом
забываешь назначение предметов, а дальше и собственное имя.
- Мне пло-хо, - медленно проговорил Костя, подняв брови и наморщив лоб.
- Да, мне пло-хо... Мне прак-ти-чес-ки кран-ты...
- Вот вода. Попейте, - сказал старичок.
Костя поднял глаза и, рассеянно улыбнувшись, принял из рук старичка
пластиковую бутылку с водой. Он сделал несколько глотков, и ему немного
полегчало. В глазах перестало рябить, шум в ушах практически исчез. Из
киоска вышла женщина лет сорока. Она подошла к лавочке и протянула
старичку пластиковую карточку желтого цвета.
- Возьмите свою карточку, - сказала женщина.
- Спасибо, - все еще с тревогой на лице сказал старичок, повернувшись к
продавщице, и коротко кивнул головой.
- Как он?
- Вроде бы немножко отошел, - ответил старичок и снова повернулся к
Зубкову.
- Да, спасибо, - сказал Костя, осознавая, что привлек к себе много
внимания.
- Мне уже лучше...
- Ох, - вздохнула продавщица, - какой молодой, а сердце уже ни к черту.
Она развернулась и пошла к ларьку, что-то бурча под нос и покачивая
головой.
- Нельзя так, молодой человек, - укоризненно сказал старичок, надевая
шляпу и перекладывая трость в правую руку. - За здоровьем следить надо.
- Спасибо, - еще раз поблагодарил Костя заботливого старичка. - Завтра
же схожу в больницу и проверюсь.
- Непременно сходите. Будьте здоровы, - улыбнулся старичок, дотронулся
до полей своей шляпы и пошел дальше по дороге.
Зубков проводил дедушку взглядом и залпом выпил полбутылки воды. Вода
была простая, холодная и вкусная. Через несколько минут Костя поднялся с
лавочки и медленно побрел дальше, по направлению к Парку культуры. С
рекламного щита, скалясь белозубой улыбкой, на него смотрел все тот же
манекенщик в шикарном пиджаке. На следующем плакате обворожительная
девушка, мило улыбаясь, держала в руке три пластиковые карточки красного,
желтого и зеленого цвета. Надпись на плакате гласила:
Стремление к смене цвета карточки достойно уважения.
Зубков вдруг предположил и сразу же обрадовался своей догадке, что он
вовсе не сошел с ума. Просто в какое-то время общество разделилось по
цветам, а он этого не заметил. И то, что можно носителю карточки одного
цвета, недоступно носителю другого. Но вот когда это произошло, он
вспомнить не мог. Солнце зашло за крышу жилого дома, от которого теперь
падала тень.
Костя подошел к стене и прислонился к ней спиной.
Студенты, пьющие пиво, доступное только цвету их карточки, мамаша с
дочкой, при помощи загадочного автомата и цифрового кода за две секунды
узнавшие местонахождение отца. Ну не может такого быть, чтобы он просто
забыл о времени тех перемен, что сейчас заметил на улицах города. Если
только память отшибло... и карточки почему-то у него с собой не
оказалось... А как же тогда одежда? Ведь вчера он уснул в кресле в тех же
самых брюках и рубашке, в которых ходил на работу. И синяк на ноге от
ящика... Зубков судорожно задрал правую штанину и увидел вместо синяка
темно-коричневую ссадину. Она была на том же самом месте, что и вчера
утром. Но Костя не испытал от этого ни облегчения, ни досады. Как будто он
надолго отвлекся от приключенческого фильма и теперь, потеряв нить
развития сюжета, просто досматривал финальную часть картины, не понимая
смысла поступков героев.
- А я сош-ла с ума-а-а... - тихо сказал Костя и, прикрыв глаза,
коснулся затылком холодной стены. - Какая досада.
Легкий теплый ветерок приятно дотронулся до щеки Зубкова и полетел
дальше. Костя стоял с закрытыми глазами и ни о чем не думал. Ему вдруг
стало все равно, сошел он с ума или только еще сходит. Говорят, психи тоже
бывают счастливы, только по-своему. Живут, как и остальные люди, дышат
кислородом, ходят на двух ногах, гадят в белые унитазы. И плевать, если
однажды решу, что я Гагарин. Зато это я первым в космос слетал.
Костя открыл глаза и увидел надпись на доме через дорогу - "Комбинат
бесплатного питания". В животе у Зубкова что-то зашевелилось, булькнуло и
издало загадочный звук. Костя сглотнул слюну и почувствовал, что
проголодался. Он посмотрел на часы. Стрелки показывали без пятнадцати три.
"Подумаешь, бесплатное питание, - сам себе сказал Костя, оттолкнувшись
от стены дома и делая первые шаги к подземному переходу. - Невелика птица.
Если крыша съехала, и с бомжами не западло за одним столом посидеть.
Конечно, с одной стороны первому космонавту это как бы и не пристало...
но с другой - еще не до конца все доказано, может, и не первый. А раз не
до конца, то и нечего привередничать. Карточки нет, до дома добраться
непросто, жрать нечего, а очень хочется. Может, я просто все забыл и меня
где-то ждут, надеются и верят? Вот сейчас съем чего-нибудь, если дадут, и
пойду в милицию".
Утвердившись в этой мысли, Костя перешел через дорогу по подземному
переходу, потянул на себя дверь и вошел в комбинат бесплатного питания.
Сразу же за дверью оказался небольшой коридорчик с гардеробом
самообслуживания с правой стороны и двумя белыми дверьми с левой. На
дверях были буквы "М" и "Ж". За коридором начинался светлый зал столовой,
обычной совковой столовой где-нибудь на ЗИЛе или в НИИ. Столов в зале было
не более двух десятков. Они стояли тремя ровными рядами, при каждом из них
было по четыре пластмассовых стула. Стены столовой были выкрашены в
приятные светлые тона. Внимание Зубкова сразу же привлек один странный
персонаж. На вид ему было не более сорока лет, но седые волосы и уставшие
глаза говорили о том, что пятидесятилетний юбилей он уже отметил. Одет он
был в обычный черный комбинезон рабочей одежды. Его ботинки своей
массивностью смахивали на строительные. Мужчина подошел к столику, на
котором стояли подносы и два пластиковых корытца с одноразовыми вилками и
ложками, взял поднос, столовые приборы и встал в хвост очереди в кассу.
Зубков сделал то же самое. Перед седовласым стояли еще четыре человека.
Пышная бабуля за кассовым аппаратом лихо колотила по клавишам. Костя
почувствовал слабую дрожь в коленях. Очередь двигалась быстро. Из-за
стойки вкусно пахло щами и вареными сосисками.
- Вам чего? - добродушно спросила бабуля.
- Первое, второе и стакан молока, - сказал седовласый в комбинезоне.
- А не пронесет? После капусты... - с улыбкой спросила бабуля,
шевельнув бровью.
- А у вас капуста?.. - задумался на секунду седовласый и замотал
головой.
-
Не, молока. Чай надоел.
На стойку поставили тарелку щей, порцию сосисок с тушеной капустой и
стакан молока. Все было в одноразовой посуде. Седовласый равнодушно
переставил еду себе на поднос.
- Карточка есть? - спросила бабуля.
- А как же, - ответил седовласый и передал бабуле желтую карточку.
"И здесь карточки! - заволновался Зубков, но быстро взял себя в руки. -
Если она спросила, есть ли карточка, значит, ее наличие желательно, но
совсем не обязательно. Тем более что нигде не написано, какого цвета
карточки здесь принимаются к оплате. И все это называется комбинатом
бесплатного питания.
Бес-плат-но-го".
Додумать Костя не успел.
- Вам чего? - добродушно спросила бабуля.
- Первое, второе, чай, - ответил Зубков.
- Зря чай берешь, возьми лучше молока, - сказал седовласый.
Он стоял возле кассы и никак не мог убрать карточку в левый нагрудный
карман комбинезона, из которого торчали бумаги разных цветов, сложенные в
несколько раз.
- Тогда молока, - сказал Зубков.
- Ну-у... значит, дуэтом споете, - захихикала бабуля, молотя по
клавишам.
-
Карточка есть?
- Нет, - ответил Костя и приготовился к нравоучениям.
Нравоучений не последовало. На стойку поставили тарелку щей из кислой
капусты, сосиски с тушеной капустой и стакан молока. Костя все еще в
ожидании продолжения разговора с кассиршей переставил обед на свой поднос.
- Вам чего? - спросила бабуля следующего посетителя.
Костя повернул голову направо. Там стояла пожилая женщина с очень
грустными глазами.
- Пошли вон за тот стол, - сказал седовласый, мотнув головой в сторону.
Он наконец справился с бумагой в кармане, убрал карточку и уже держал в
руках поднос.
Костя молча пошел за ним следом. Седовласый провел Зубкова между рядами
к столику, стоявшему в дальнем углу, поставил поднос на стол и сел на
стул. Зубков переставил обед на стол, отложил поднос в сторону и сел
напротив незнакомца. Не успел он взять в руку ложку из белой пластмассы,
как к столу подошла бабуля и поставила тарелку с четырьмя кусками черного
хлеба.
- Жора, - сказал седовласый и протянул через стол руку.
- Костя, - ответил Зубков и пожал протянутую руку.
- Ты зря карточку не показал, - сказал Жора, с шумом втягивая с ложки
горячие щи. - Подумаешь, в компьютер бы занесли. Ну, узнали бы все, что ты
в халявке ешь, и что с этого?
- А что с того, что я не дал карточку? - спросил Костя и осторожно
попробовал бесплатные щи.
Щи оказались очень вкусными. Возможно, это показалось Зубкову оттого,
что он очень проголодался, но тем не менее Костя успел проглотить три
ложки, прежде чем Жора ему ответил.
- Хорошо, если бабке все по барабану. А то вызовет наряд. Пока
проверять будут, вопросы задавать... к вечеру обязательно отпустят и даже
до дома довезут, но смотреть на их улыбчивые рыла... знаешь, занятие не из
приятных для нормального человека.
- А с чего ты взял, что я нормальный? - спросил Костя, доедая щи. - Я
что, похож на нормального человека?
Жора открыл рот и уже поднес к нему ложку, да так и замер, глядя на
Костю.
Зубков вдруг испугался. И зачем надо было это говорить... Ну зачем,
спрашивается, он задал этот вопрос? Его что, за язык тянули? Жора
внимательно посмотрел на странного нового знакомого, затем отправил в рот
ложку со щами и равнодушно продолжил трапезу.
- Журналист, что ли? - спросил Жора, помешивая ложкой в тарелке.
Костя проглотил комок в горле, два раза, словно лошадь, мотнул головой
и, отодвинув пустую тарелку из-под первого, приступил к сосискам с тушеной
капустой.
- А как ты догадался? - спросил он.
- Работа у меня такая, - сказал Жора, наклонив к себе тарелку и доедая
щи.
-
Опер я. По особо важным.
Зубков медленно стал помешивать капусту и разглядывать сосиски.
- Ты че, парень?! Испугался? - улыбнулся Жора и пододвинул к себе
второе блюдо.
- А чего нам, психам, бояться, - ответил Костя, вспомнив, что он уже
решил дожить свои дни в приюте мудрецов. - Я вот даже какой год сегодня не
знаю.
- Да-а, - вздохнул Жора и, отпихнув тарелку с капустой, сложил руки
перед собой на столе. - Многие со счету сбились...
А ведь уже двадцать шестой год Эры Водолея. Подумать только, двадцать
шестой...
Жора повернулся к окну и долго смотрел на проезжавшие по Садовому
кольцу разноцветные автобусы. Зубкову на секунду показалось, что в этом
взгляде присутствует какая-то трагедия.
И ведь действительно, что, как не трагедия, может заставить опера по
особо важным питаться, как он сам выразился, в халявке, да еще, судя по
всему, регулярно?!
- Мда-а, - еще раз вздохнул Жора. - Двадцать шесть лет... как все
начиналось... А теперь...
Жора махнул рукой и поднялся из-за стола. Зубков, не зная, что делать,
на всякий случай тоже встал.
- Ладно, Костя, побрел я. Что-то аппетит пропал...
Жора протянул руку. Костя пожал ее.
- Будешь рядом, заходи в гости. 1406, Серпов переулок, дом 36, квартира
11.
И в следующий раз бери с собой карточку. Проблем меньше будет.
Жора выбросил в мусорный ящик посуду, отнес поднос и, рассматривая пол
под ногами и о чем-то размышляя, медленно направился к выходу. Зубков
проводил его взглядом и сел за стол. Поковыряв капусту вилкой и съев одну
сосиску, Костя выпил молоко и вытер рот салфеткой. Постепенно обеденный
зал комбината бесплатного питания заполнялся посетителями. Зубков отнес
посуду с остатками пищи в мусорный ящик и направился к выходу.
- Сержант Юшкин, - приветливо сказал Зубкову на выходе молоденький
парнишка в милицейской форме, приставив руку к фуражке. - Вашу карточку,
пожалуйста.
За спиной сержанта стояли двое рядовых, как показалось Зубкову, солдат
срочной службы.
- Карточку? - с удивлением спросил Костя и похлопал себя по карманам. -
Дома карточка. Забыл на рояле.
- Вам придется проехать с нами, - также приветливо сказал Юшкин.
- Можно и проехать, - сказал Зубков. - Можно и с вами.
Жестом руки сержант Юшкин показал Косте на микроавтобус, стоявший
напротив дверей комбината, раскрашенный в синий и желтый цвета. Один из
рядовых проворно открыл перед Зубковым дверь. Костя покорно зашел в
автобус. Двое рядовых милиционеров сели рядом с ним, сержант Юшкин занял
место с водителем. Двери закрылись, и микроавтобус плавно тронулся с места.
Глава 5
"Сытый голодного не разумеет".
Телефон звонил противно и настойчиво.
- Какая сволочь?.. - сонным голосом прохрипел Зубков и выругался.
Лежа на спине и все еще не открывая глаза, Костя вытянул левую руку в
сторону, но она почему-то не нашла тумбочки. Пошарив рукой в пространстве,
Зубков открыл глаза и, повернув голову налево, тупо посмотрел на сервант с
простеньким сервизом на шесть персон. Телефон истошно звенел, а сон
продолжался. Рывком Костя поднял корпус и сел на диване. Оглядевшись, он
понял, что находится не в своей московской квартире, а в той же, где
заснул. Он снова проснулся во сне. Часы показывали без пятнадцати восемь.
Завернувшись в простыню, Костя вышел в коридор и снял телефонную трубку.
- Костя? - спросила трубка.
- Да.
- Дядя Юра говорит. Ты спал, что ли?
- Да... прилег на диван и задремал.
- Приходи ко мне, отметим выписку.
- Хорошо... - согласился Костя. - Сейчас... только умоюсь.
- И вот что, по пути зайди в булочную, купи пару черного хлеба, а то я
зевнул, у меня четвертинка осталась.
- Хорошо.
- Записывай адрес.
Чуев жил на той же улице, что и Зубков, поэтому Костя записал лишь
номера дома и квартиры. Через десять минут он вышел на улицу, а еще через
десять звонил в квартиру дяди Юры. Дверь открыла Наташа.
- Привет, - сказала она, улыбнувшись.
- Привет, - ответил Костя, несколько растерявшись. Дядя Юра говорил,
что Наташа живет в квартире напротив, но Костя совсем не ожидал ее
встретить на пороге его квартиры.
- Проходите, - сказала Наташа.
Квартира Чуева имела точно такое же расположение, как и квартира
Зубкова, и являлась точной ее копией. Разве что меблировка была побогаче.
Костя отдал Наташе сумку с хлебом, снял ботинки и вошел в комнату.
Посреди комнаты стоял большой стол, заставленный разнообразной снедью и
напитками. За столом кроме дяди Юры сидели еще три человека.
- Проходи, не стесняйся, - сказал хозяин.
- Здравствуйте, - поздоровался Костя.
- Здравствуйте, - ответили все трое.
Костю усадили с правой стороны стола, напротив Чуева. Наташа принесла
плетенку с нарезанным хлебом и чистую тарелку для Кости, после чего обошла
стол и села рядом с дядей Юрой.
- Знакомься, - сказал дядя Юра и представил своих гостей. - Борис
Евгеньевич Мухин, подполковник Службы государственной безопасности.
Широкоплечий мужчина сорока лет поднялся из-за стола и пожал Зубкову
руку. Рукопожатие было крепким.
- Константин.
- Иван Данилович Богатырев. Слесарь. Если есть на свете механизм, то он
его обязательно сломает. Простите, - поправился дядя Юра, - я хотел
сказать, починит.
Ивану Даниловичу было за пятьдесят, но выглядел он довольно бодро.
Богатырев легко поднялся из-за стола, дожевывая копченую колбаску,
пожал Косте руку и сел на место.
- Евгений Владимирович Лукошкин. Доктор наук, историк.
- Очень приятно, - сказал доктор, пожав руку Зубкову.
- Взаимно, - ответил Костя.
- Наталью ты знаешь, - продолжал дядя Юра, повернувшись в сторону
соседки, - ну а это, господа, Константин Зубков. Журналист.
Костя окинул стол взглядом, и в животе у него подло булькнуло. Еще бы!
Последний раз он ел в больнице, за обедом, а сейчас уже давно прошло
время ужина. Да и на столе тоже было что откушать: салат крабовый, салат
мясной, бульон с профитролями, поросенок с хреном, голубцы под грибным
соусом, гусь, запеченный с яблоками и картофелем. Холодная телятина,
горячие котлеты, картошечка отварная рассыпчатая. А также икра черная,
помидоры красные, огурчики маринованные, грибки соленые.
А уж что касается колбасы копченой, ветчин и сыров... не перечесть.
- За встречу? - сказал Лукошкин и потянулся к бутылке.
Костя еще раз оглядел стол, не решаясь, с чего начать.
- Возьмите грибочки, очень вкусные, - сказала Наташа, протягивая Косте
лоток с солеными груздями.
- Спасибо, - сказал Костя и переложил себе в тарелку четыре пятачка
молодых черных груздей, засыпанных репчатым луком и залитых подсолнечным
маслом.
- Наташка, ты прям как я не знаю... - сказал дядя Юра. - Мужик не
жрамши с обеда, а она ему грибочки... Константин, давай налегай на мясо.
Поросенок, телятина, гусь сегодня замечательный. Конечно, Наташу тоже
понять можно, грибки-то она сама солила...
- Дядя Юра... - чуть повысив голос, сказала Наташа, глядя на соседа.
- А что дядя Юра? - Чуев посмотрел на соседку и тут же повернулся к
Зубкову. - Константин, накладывай мясной салат. Его, между прочим, тоже
Наталья делала.
Наташа сдержанно улыбнулась и, бросив на Костю быстрый взгляд, снова
опустила глаза. Костя заметил этот взгляд. Его тарелка уже была полна, так
как за ним ухаживали со всех сторон, но он не мог не положить еще хотя бы
ложку салата.
Рюмки дзынькнули. Прохладная водка горьким ручейком стекла по пищеводу.
Костя закусил груздем и приступил к поросенку. На его тарелке лежали два
сочных куска с румяной корочкой. Запах жареной свинины вызвал обильное
выделение слюны. Водка приятно зажгла в желудке. Костя почувствовал мягкое
головокружение и с большим аппетитом начал ужин.
- Мда, - сказал Богатырев, с улыбкой глядя на Костю. - Система.
Карточку дали, квартиру. Выдали телевизор, холодильник поставили, а
наполнить забыли.
Все одобрительно замычали, не переставая жевать.
- Итак, господа, минуточку внимания, - дожевывая, сказал дядя Юра,
положив вилку зубьями на край тарелки. - Константина я вам уже представил.
Теперь я хочу вам про него немного рассказать. Ты не возражаешь? -
спросил он Зубкова.
- Да нет... рассказывай. Может, и я что-нибудь интересное узнаю.
- Так вот... - сдержанно начал дядя Юра. - С Костей мы познакомились в
клинике, где я проходил обследование. Выписали нас вместе. Но у Кости
остались некоторые провалы в памяти.
- И большие? - спросил Мухин.
- Последние тридцать лет он не помнит. То есть он достаточно адекватно
оценивает действительность, и в принципе он ничем не отличается от нас с
вами, но из того, что касается Эры Водолея, он не помнит ничего. То есть
как будто в другой мир попал. Я ничего не напутал?
- Нет, ничего... все в точку, - сказал Костя, расправившись с
поросенком.
Если выпивать на пустой желудок, то водка действует в два раза быстрее.
Зубков немного опоздал к началу застолья, но после второй рюмки уже в
меру захмелел, немного насытился и размяк. Все, кто сидел за столом, за
исключением Наташи, уже успели изрядно откушать и сейчас находились в
сытой неге, откинувшись на спинки стульев.
- Мда, - промычал захмелевший Мухин. - Другой мир - это серьезно. Ну и
как тебе у нас? - спросил он с улыбкой.
- Ничего, - ответил Зубков, - жить можно.
- Как я уже тебе говорил, - напомнил дядя Юра, - если есть вопросы - не
стесняйся, спрашивай.
- Что за автоматы стоят на улицах? - спросил Костя.
- Эти автоматы, - начал объяснять Лукошкин, - в техниче-ской
документации называются СЭС-2000. СЭС - Справочная электронная система.
Справочная система является основой всего общественного и
государственного строя. Как известно, наше общество, и не только наше, не
в последней степени держится на полной, так сказать, открытости и свободе
слова. "Каждый имеет право знать все обо всем и о каждом" - вот главный
лозунг Лебедева.
- Кто такой Лебедев? - спросил Костя.
- Лебедев - это бывший президент России, - пояснил Мухин. - На втором
году его правления было официально объявлено о наступлении Эры Водолея -
эры всеобщего процветания и благоденствия.
- Так... - сказал дядя Юра и, на несколько секунд задумавшись,
развернул тему в аспекте ее целесообразности. - Остановимся на машине
подробнее. При помощи СЭС-2000 каждый гражданин страны может получить
практически любую информацию. Ну вот, к примеру, тебя как журналиста
заинтересовал некий Иванов, который является государственным чиновником и
подозревается во взяточничестве. Ты делаешь на машине запрос, и она выдает
тебе всю информацию на интересующего человека. Это если на улице. Дома
можешь сделать запрос, войдя в систему через Интернет со своего
компьютера. Все, что с этим человеком было в течение жизни, хранится в
Государственной базе данных. Причем информация доступна, я подчеркиваю,
практически любая.
Частной тайны не существует. Я не зря привел пример с журналистом. Они
этой системой пользуются чаще всех. Выйдешь на работу - сам ощутишь всю
прелесть.
- Как же это так? - удивился Зубков. - Ведь частная жизнь священна и
неприкосновенна.
- Глупости, - махнул рукой Лукошкин, - сказки крикунов. Именно тот
факт, что про тебя всем все известно, и останавливает от совершения
преступления или аморального поступка.
- Еще одна возможность СЭС-2000, - продолжил дядя Юра, - это розыск
людей. После рождения ребенка, если желают его родители, ему под кожу
вживляется электронный чип. Своим цифровым кодом он как бы дублирует
отпечатки пальцев. Этот чип используется и как радиомаяк. С его помощью
разыскивают потерявшихся детей или же просто узнают их местонахождение.
Родители заходят в систему, набирают код доступа. На мониторе
высвечивается карта, и на ней показано, где сейчас находится ребенок.
Многие из взрослых людей после наступления Эры Водолея тоже вживили себе
такой маяк.
- Зачем? - удивился Костя.
- С помощью маяка опознают тела погибших в катастрофах, разыскивают
оставшихся в живых после землетрясений или просто узнают местонахождение
того или иного человека. Если, конечно, он даст код доступа. Ведь, как я
уже сказал, доступность любой информации о человеке - это основа нашего
государства и страховка от нарушения закона. Да и для спокойствия граждан
тоже нелишне... Задерживается, допустим, один из супругов, другой легко
узнает, где он сейчас находится.
- Значит, все-таки если кто-то не хочет вживлять себе чип, его никто не
заставит? - уточнил Зубков.
- Естественно. Чип даже можно удалить, если захочется. Свобода выбора.
- Только желающих удалить чип очень мало, - уточнил Лукошкин.
- А у вас он есть? - спросил Костя.
- Нет, молодой человек, у меня его нет и никогда не было, - сказал
Лукошкин, положил себе на тарелку кусок гуся и, протянув руку к бутылке,
спросил присутствующих: - Повторим?
Водку снова разлили по рюмкам. Наташа положила Косте два голубца и
полила их сверху грибным соусом. Дядя Юра подложил ему бутерброд с икрой и
кусок холодной телятины. Зубков поблагодарил за заботу и зацепил вилкой
маринованный огурец. Соприкоснувшись, рюмки издали чистейший звук. Костя
закусил маринованным огурцом и принялся за голубец.
- Магнитная карточка является и удостоверением личности, и средством
платежа, это я уже понял, - сказал он, пережевывая. - Но, как я заметил,
есть какое-то различие карточек в зависимости от цвета. Я видел надписи в
магазинах, где одни карточки принимают, а другие - нет.
- Каждому по потребности, от каждого по способности, - ответил дядя Юра.
- В этом старом лозунге есть большая доля истины.
- Потребности индивидуума в прямой зависимости от его способностей, -
вставил Лукошкин и отправил в рот кусочек салями. - Цвет карточки
обозначает уровень твоих потребностей.
- Условно говоря, есть три основные ступени, - продолжил дядя Юра. -
Первая ступень - красный цвет. Это рабочие, служащие первого уровня и
иждивенцы - люди, которые не хотят работать. Живут они, как правило, от
окраины и до первого автомобильного кольца. В народе его называют кольцом
"благополучия", официально - красным сектором. Каждый цвет имеет пять
степеней. Вот у меня, например, кстати, и у тебя тоже, желтая карточка
второй степени. Мы служащие второго уровня. Обладатели желтых карточек
живут, как правило, между первым и вторым кольцом. У Бориса Евгеньевича
зеленая карточка первой степени. Он военный, и не просто военный, а
полковник, и не просто полковник, а полковник СГБ. Владельцы зеленых
карточек, как правило, живут за вторым кольцом, то есть внутри Садового
кольца. Зеленые карточки имеют руководящие работники высшего звена, ученые
со степенью не ниже кандидата в доктора, военные в чине не ниже генерала.
Для СГБ планка ниже.
В
зеленом секторе также живут художники, писатели, актеры, имеющие знаки
отличия или государственные награды.
- Идея введения карточек тоже принадлежит Лебедеву, - добавил Мухин. -
Их введением был нанесен сокрушительный удар по незаконной торговой
деятельности. Чтобы производить денежные расчеты, нужен приемник карточек.
А для его получения нужно оформить лицензию на торговлю. Вся информация с
приемника мгновенно поступает в вычислительный центр.
- У нас нет бездомных, - сказал Лукошкин, - у нас нет голодных. Если ты
не можешь работать или не хочешь, государство предоставит тебе прожиточный
минимум. Тем самым у человека нет необходимости задумываться, где и как
добыть себе пропитание. Тем самым человека не подталкивают на путь
преступления. Если ты не имеешь источника дохода, два раза в месяц на твой
счет перечисляется по двести восемьдесят пять рублей - минимальное пособие.
Питаться можешь бесплатно, а пособие потратишь на одежду. Но таких, кто
живет на пособие, очень мало. Меньше одного процента. Подавляющее
большинство трудоспособного населения работает. А те, кто поначалу сидит
на голом пособии, в конце концов тоже начинают работать. Берутся за
неквалифицированную или за временную работу. Видя, что твои соседи живут
совсем неплохо и могут себе многое позволить... не многие остаются лежать
на диване. Так или иначе, они все равно приносят пользу обществу.
Лукошкин замолчал и вернулся к жареному гусю. Зубков обдумывал
полученную информацию, гости, хозяин квартиры с сытым снисхождением
наблюдали за ним.
- Лебедев великий человек, - провозгласил Лукошкин, поддев вилкой
лепесток сыра. - Он привел наше общество к процветанию, социальной
справедливости и полному удовлетворению потребностей.
- Какая же это социальная справедливость? - возразил Зубков. - Одним
можно жить в желтом секторе, а другим только в красном. Налицо как раз
социальная дискриминация.
- А с чего ты взял, что с красной карточкой нельзя жить в желтом или
зеленом секторе? - удивился дядя Юра.
- Ты сам сказал, что с красной карточкой живут...
- Я сказал "...как правило, живут", - перебил дядя Юра. - Живи где
хочешь, никто тебе ничего не запрещает. Только стоимость жизни в каждом
секторе разная. Доходов красной карточки с трудом хватит на жизнь в желтом
секторе, а про зеленый вообще говорить не приходится. Между прочим, не для
всех платежей в красной зоне принимаются желтые и зеленые карточки.
- Непонятно, - удивился Костя. - А почему?
- Цены в красном секторе ниже, чем в желтом. Естественно, возникает
желание делать покупки там, где дешевле. А на дешевый товар тратишься
легче, даже, можно сказать, играючи. Граждане с более низкими доходами,
видя, как легко тратятся суммы, которые они не всегда могут себе
позволить, будут относиться к этому с недовольством. Зависть, недовольство
и как результат -
волнения. А лучше от этого никому не станет. Так разумнее уж не искушать.
С
той же целью и распределение мест проживания - отсутствие ненужного
искушения, зависти и соблазна. Но государство призывает к смене цвета
карточки, всячески приветствует и поощряет это стремление. По телевидению
показывают документальные фильмы, рекламные ролики. Они правильно
выстроены с психологической точки зрения и вызывают не зависть, а
ощущение, что каждый может жить лучше и достоин этой жизни.
Почти час Зубкову объясняли, что в этом обществе к чему относится и
почему все именно так, а не иначе. Дядя Юра терпеливо и доходчиво отвечал
на вопросы. Через час компания уже изрядно набралась, трезвой оставалась
одна Наташа. Вскоре разговор перешел на обычную житейскую тему -
обсуждение преимуществ и недостатков существующего строя. После
восхваления существующих порядков и воспевания гения Лебедева Зубков с
интересом слушал разговоры об отдельных, но постоянных "идиотизмах" Эры
Водолея.
Еще через час Наташа ушла домой. Костя было собрался ее проводить, но
ему напомнили, что она живет в квартире напротив. Он несколько смутился
своей забывчивости, но Мухин успокоил его, сказав, что по сравнению с
тридцатью годами, которые он абсолютно не помнит, забыть такой пустяк
просто ерунда. Когда все расходились, дядя Юра вышел на улицу, чтобы
проводить гостей.
У подъезда все остановились и никак не могли закончить начатый разговор.
Костя извинился, сказал, что сильно устал за сегодняшний день,
поблагодарил всех за приятное времяпрепровождения, Чуева за угощение,
выразил надежду, что эта встреча будет не последней, и, попрощавшись, ушел
домой.
Ночь была тихой и теплой. С безоблачного неба смотрели ярко-белые
звезды.
Чуев, Мухин, Богатырев и Лукошкин сидели во дворе дома Чуева под
раскидистым кленом за столиком для игры в домино и обсуждали свои
наблюдения за Зубковым.
Когда дядя Юра, приехав домой из больницы, вышел из такси, он первым
делом позвонил из телефона-автомата друзьям и вкратце объяснил им
ситуацию. Было решено устроить маленький ужин и всем лично познакомиться с
человеком, которого приставили к Моисею и который ничего не помнит из
прошлого.
- Ну что, господа, как вам наш мистер Икс? - спросил дядя Юра старых
друзей. - Что скажет разведка?
- М-м-м, - промычал Мухин. - Беседу вел спокойно. Не переигрывал,
эмоции выражал адекватно, похоже, был искренен. Я проверю его по нашей
картотеке, но на это уйдет время. Если он провокатор - данные будут
спрятаны, придется искать.
- Наташка сказала, что в информационной машине о нем нет никаких
данных, - сказал Чуев.
- В дурдоме уровень доступа к информации, конечно, достаточно высок, но
все же... мне нужно время.
- Интересно, - сказал Лукошкин, - зачем все-таки Шваркин его к тебе
приставил?
- Понятия не имею. Может, правда он больной? Издевается Шваркин...
- А может, просто провокация, - сказал Лукошкин. - Подкинули нам
дурачка и наблюдают за нами, что мы будем делать.
- А смысл? - спросил Богатырев. - Они и так про нас все знают.
- А это мысль, господа, - сказал Мухин с такой интонацией, как будто
обо всем догадался. - Крикуны последнее время заметно активизировались.
Возможно, есть информация, что Моисей тоже что-то затевает. Именно в
этот момент к нему подсовывают топтуна. Что он тогда должен сделать? По
крайней мере насторожиться. Потому что им заинтересовались как раз тогда,
когда он что-то затевает.
- А дальше?
- А дальше они будут наблюдать за ним, оценивать его поведение. Если он
засуетится, значит, их предположения верны.
- Не нравится мне все это, - замотал головой Богатырев.
Глава 13
"Машенька"
День был пасмурным и грустным. Небо, затянутое свинцовыми тучами,
монотонно опрыскивало землю мелким дождем. Костя сидел в стареньком
автомобиле и смотрел на подъезд шестнадцатиэтажного дома, стоящего в ста
метрах от кольцевой дороги. Он ждал уже четвертый час. Двигатель тихо
урчал, вентилятор печки мерно шелестел, наполняя салон теплым воздухом.
Костя достал термос, налил в крышку чаю и, разорвав пластиковую упаковку,
обнажил половину булочки с маком. Чай был горячим, Костя сделал маленький
глоток, затем еще один...
Дверь подъезда открылась. Костя перестал жевать, отставил крышку в
сторону и, прильнув к стеклу, забрызганному мелким дождем, попытался
разглядеть человека, вышедшего из подъезда. Он был в сером плаще с
поднятым воротником, в руках у него было мусорное ведро. Костя достал
фотографию и сравнил ее с оригиналом. Несомненно, это был Синицын. Костя
открыл дверь, вышел из машины и сделал шаг навстречу профессору,
неторопливо идущему к мусорному контейнеру и смотрящему под ноги.
- Михаил Игоревич, - сказал Зубков, кутаясь в кожаную куртку.
Синицын поднял глаза, посмотрел на незнакомца и остановился.
- Константин Зубков, корреспондент газеты "Новости дня". - Костя достал
удостоверение и протянул его профессору.
Синицын бросил короткий взгляд на документы Зубкова.
- Мы можем поговорить?
- О чем?
- О вашей диссертации, о хирургическом отделении, из которого вы ушли в
заводскую медсанчасть, о переезде в красный сектор, о вашей жене, о сыне,
который был вынужден оставить математическую школу.
- Вы знаете ответы на все вопросы, - сказал Синицын. - Так что наша
беседа бессмысленна. До свидания.
Синицын сделал шаг, чтобы продолжить путь к мусорному контейнеру,
стоящему в другом конце двора, но Костя преградил ему дорогу.
- То, что вам теперь живется несладко, ясно как божий день. Но ведь вы
же еще и писатель... - пытался возразить Костя.
- Молодой человек, я же вам сказал, наша беседа не имеет смысла.
- Я вам не верю, - жестко сказал Костя. - Я никогда не поверю, что
человек, написавший "Сказку о радуге"...
- У вас есть дети? - спросил Синицын.
- Нет.
- Вот когда появятся, спросите себя, во что вы верите. До свидания.
Чуть отстранив Зубкова, Синицын продолжил свой путь, ступая резиновыми
сапогами по мелким лужам на тротуаре. Зубков смотрел ему в спину. Косте
говорили, что Синицын сломался, что он не скажет ни слова, что он бросил
писать. А если и не бросил, то никогда никому об этом не расскажет. Будет
складывать пухлые и тонюсенькие папочки в ящик. И лишь в завещании
напишет, что передает свои сочинения в собственность кому-либо с
непременным условием, что это будет напечатано.
Зубков сел в машину и медленно поехал прочь со двора. В зеркало заднего
вида он видел, как Синицын открыл дверь подъезда и остановился, провожая
машину взглядом.
По дороге в редакцию Костя думал, что ему здесь нравится все меньше и
меньше. Практичность и разумность в жизнеобеспечении граждан и их
социальной защите граничила с невероятным цинизмом права сильного,
вытекавшего из безусловного приоритета большинства перед меньшинством,
права решать что-то за другого, объясняя это его же собственным
благополучием, совершенно не задумываясь, а нужно ли ему это благополучие.
И все это было в скрытой форме, под личиной всеобщего блага, с лежащим
на витрине уважением чужого мнения и чужих свобод.
Профессор Синицын был хирургом от Бога. Он брался оперировать
пациентов, которых его коллеги считали безнадежными. Если был хотя бы один
шанс достать человека из могилы, Синицын его использовал. Но у профессора
было хобби. Он сочинял сказки для взрослых. Верховному Совету и президенту
эти сказки не нравились. В течение полугода, вдумчиво и с расстановкой,
Синицына вынудили уйти с работы. В результате его семье пришлось переехать
жить в красный сектор, ребенок не смог больше посещать ту математическую
школу, которая ему нравилась, жене пришлось уйти из ателье при киностудии,
и теперь она работала дворником.
По возвращении в редакцию Костя зашел к главному редактору и сказал,
что разговор не получился. Главный решил пока эту тему отложить на неделю,
а за это время подумать, как уговорить Синицына дать интервью. Костя же
должен был зайти к секретарю отдела, взять очередное открытое письмо
Гуньдяева и слов на триста размазать манной каши по тарелке по поводу
очередного выступления правозащитника. Он обещал сделать это к двенадцати
часам завтрашенго дня, зная, что открытые письма Гуньдяева были достаточно
похожи.
В приемной главного редактора Костя взглянул на часы. Половина третьего.
Не мешало бы и пообедать. А уже после обеда зайти к секретарю. Костя
вышел в коридор и пошел в столовую, раскланиваясь и здороваясь со
встречавшимися знакомыми журналистами и техническими работниками газеты.
В газете "Новости дня" Костя работал уже вторую неделю. Как и обещал
Чуев, проблем с трудоустройством не было. Газета была частной, и нового
смелого журналиста приняли с радостью. Зубков быстро влился в дружный
коллектив и принялся за работу. По большому счету он не мог сказать, что
новая работа чем-то отличалась от старой. Разница заключалась лишь в том,
что раньше газета была государственной, а теперь частной. Но и здесь был
человек, который принимал решения: пойдет материал в номер или не пойдет.
Разве что объяснения отказа были более честными. Когда материал был
неинтересным или газета не хотела ввязываться в какую-нибудь склоку,
главный редактор так и говорил, что газете это не интересно. Статью,
ставшую причиной увольнения Зубкова из государственной газеты, он
согласился напечатать, но предварительно заставив Костю избавиться от
эмоций и опустить два на самом деле сомнительных факта. Когда же Костя
сказал, что хочет продолжить тему несчастных случаев и попробовать найти
их истинную причину, редактор ответил, что газете это не интересно. "Вот
будут новые происшествия, пиши, напечатаем. А ковыряться в прошлом... Не
наш стиль. Наш девиз - новости дня". Зубков с этим спорить не стал,
справедливо рассудив, что кто платит, тот и музыку заказывает.
Спустившись в подвал, он прошел по длинному коридору, свернул налево и
остановился перед дверью с табличкой "Начальник отдела снабжения Чуев Юрий
Александрович". За дверью слышались голоса. Костя два раза стукнул в дверь
костяшками пальцев. Голоса затихли, их сменил легкий звон бутылок и
шуршание газеты. Послышались шаги. Замок щелкнул. Дверь открыл Чуев.
- Здрасте, - сказал Зубков.
- Привет. Заходи.
Костя прошел в кабинет начальника отдела снабжения. Дядя Юра закрыл за
ним дверь. За столом сидели еще двое - Картошкин и Лобачевский. Оба они
были журналистами, ветеранами "Новостей дня". Первый специализировался на
экономической тематике, второй - на социальной.
- Присаживайся, - сказал Чуев, показывая на стул.
Костя взял стул за спинку и пододвинул его к столу. Картошкин достал
закуску, завернутую в газету, Лобачевский - полупустую бутылку вина и три
стакана. Дядя Юра достал из шкафчика четвертый стакан, поставил его на
стол и сел в свое любимое кожаное кресло на крутящейся ноге. Картошкин
развернул газету, Лобачевский разлил остатки вина по стаканам. На закуску
были нарезанные толстыми ломтями сыр и тоненькими ломтиками суджук.
- И по какому поводу? - спросил Костя.
- Без повода, - ответил Лобачевский.
- Мы, Константин, когда собираемся втроем, чаще пьем для души, -
добавил Картошкин.
- Алексеич на выходные к сестре в Грузию летал, - сказал Чуев. - Привез
гостинчик, по паре бутылочек "Киндзмараули".
- Ну, господа...- сказал Картошкин, подняв стакан с вином. - Чтобы все
у нас было и за это нам ничего не было.
Выпили. Закусили.
- Так вот, - дожевывая сыр, продолжил прерванный разговор Лобачевский.
- Человек по природе своей не является самим собой. То есть независимой,
самостоятельной единицей. Он часть. Вселенной. Общества. Часть массы. Но в
подсознании он осознает себя этой единицей. Он нуждается в сказках,
посредством которых эта единица становится частью чего-то. Пусть даже это
"что-то" существует лишь в вымысле. Телешоу - одна из таких сказок.
- Не могу с тобой до конца согласиться, Николай Алексеевич, - ответил
Картошкин, медленно пережевывая суджук. - Человек - животное, но на очень
высокой стадии развития... Согласен. То, что телевидение забивает мозги
выдуманными и пустыми моральными ценностями... Согласен. Но нельзя грести
все под одну гребенку. Человечеству нужна мечта. Она как надежда.
Если нет надежды, жизнь теряет смысл. А то, что кто-то распорядился
телевидением или вообще идеей сказки по своему усмотрению... Так это он
мразь, а не сказочник, который придумал сказку. Убийство посредством
бытового молотка или кухонного ножа происходит достаточно часто. Но никому
и в голову не пришло продавать их по специальному разрешению. А то, что
человек становится частью какого-то сообщества... еще первобытные люди
объединялись, когда собирались охотиться на мамонта.
- Да, - сказал Лобачевский. - Согласен. Но! Тогда люди объединялись,
чтобы добыть пищу, которую поодиночке не могли добыть. То есть объединение
для действия. Сейчас же все происходит, как говорят в геометрии, от
обратного. Объединение для бездействия.
Картошкин и Чуев переглянулись. Зубков с интересом слушал разговор и
при этом не забывал наслаждаться вином.
- Ты что-нибудь понял? - спросил Картошкин.
- Смутно, - ответил Чуев. - Алексеич... а попроще?
- Хорошо, - сказал Лобачевский, открывая новую бутылку. - Попробуем с
самого начала. Группа, а в нашем случае общество, может помочь человеку
осознать себя равным среди подобных. Оно может дать слабому человеку
мужество и достоинство, к чему слабый и стремится, объединяясь с такими же
слабыми. Чтобы удержать общество в однажды определенной форме, на сцене
появляются дары. Ну, скажем, в виде социальной помощи. Человек, принимая
дары, очень быстро начинает воспринимать их как должное и при затруднении
перестает добиваться чего-либо сам. Он требует, совершенно не задумываясь,
что государство состоит из таких же, как он сам, граждан, которые так же,
как и он, требуют и ничего не отдают. Из этого логично вытекает самый
банальный социализм. Государство выступает рабовладельцем, по своему
усмотрению раздающим блага, а гражданин - рабом, потребляющим их. Теперь
тебе понятно? - спросил Лобачевский Картошкина.
- Нет истины, пока нет людей, готовых ее принять, - ответил Чуев. - Был
у меня в юности приятель Мишка Абакумов. Так вот, он любил повторять:
жилабыла девочка, сама виноватая.
- Каждый человек имеет то правительство, которое он заслуживает, -
монотонно процитировал Картошкин.
- Именно, - подтвердил Чуев. - Вспомни, что мы сделали в молодости,
когда нам все это надоело. Я не вижу причины, оправдывающей бездействие
сегодняшнего общества. То есть ее нет. А раз так, значит, общество это все
устраивает. А раз его все устраивает...
Чуев замолчал в поиске более подходящего выражения. По его лицу было
видно, что он знал, что сказать, но это вдруг вылетело у него из головы.
- Если ты женщина, сиди и грызи кость, - сказал Костя и отправил в рот
ломтик сыра.
Дядя Юра посмотрел на него.
- Что?.. - спросил Костя, перестав жевать, и чуть улыбнулся. - Старая
чукотская поговорка.
- Да, - сказал Чуев, оставив надежду вспомнить свою мысль. - Суть
именно та. Хочешь что-то изменить, так хотя бы попробуй. А если ты даже и
не пытаешься, наверное, тебя все устраивает.
А я не собираюсь делать кого бы то ни было счастливым насильно. И вам
не советую.
Сказав это, Чуев поднял стакан, приветствуя собеседников, и сделал
глоток.
Все сделали то же самое.
В дверь постучали. Лобачевский протянул руку к бутылке, Картошкин начал
сворачивать газету с закуской.
- Это я, Моисей, - послышалось из-за двери.
Все угадали голос Михалыча и вернули все на прежнее место. Чуев
поднялся со стула и быстро пошел к двери. Михалыч работал в газете
плотником, слесарем, электриком, но для хороших людей оказывал еще одну
маленькую, но очень важную услугу.
- Ну как? - спросил Чуев, выйдя в коридор и прикрыв за собой дверь.
- Держи, - ответил Михалыч.
- Сколько?
- Пока как всегда. В следующий раз на треть дороже.
- Завтра рассчитаемся.
Михалыч ушел, а Чуев вернулся в свой кабинет. Он просто светился от
счастья.
- Вот тебе загадка для твоей диссертации, - сказал Картошкин,
повернувшись к Лобачевскому. - Живет человек в желтом секторе, имеет
карточку второго уровня и все, что в связи с этим полагается. А купив на
черном рынке красную карточку, радуется как ребенок.
- Ну так!.. - сказал Чуев. - Я ее месяц ждал. Ну что, диссидент,
составишь вечером компанию? - спросил он Костю. - А то что-то ты загрустил
последнее время. Я тебе кое-что покажу. Отдохнем по полной программе. Ну
как, едем?
- Куда? - спросил Костя, хотя был заранее согласен. Воодушевление дяди
Юры его по крайней мере заинтриговало.
- К блядям... - ответил Лобачевский.
Чуев посмотрел на него укоризненно и, склонив голову набок, спокойно
сказал:
- Вот ведь, Николай Алексеевич. Два высших образования у тебя,
пятьдесят шесть лет прожил, про общественный строй докторскую написал,
правда, защищаться не рискнул. А простой истины не знаешь. Проституция -
это профессия, а блядство - это образ жизни.
- И мысли, - добавил Картошкин.
- И мысли, - подтвердил Чуев.
- Напротив газеты есть великолепный комбинат сексуального обслуживания,
- сказал Зубков. - Чем тебя не устраивают проститутки в желтом секторе?
- Своими постными рожами. Задору в них нет. А цена запредельная. И
правила поведения меня тоже не устраивают. Я не пионер в Музее Ленина.
- Цена, согласен, высоковата, - согласился Костя, - а вот насчет рож и
задору... недалеко от твоего дома есть одно заведеньице... Накинь малость
- они забудут про параграф сохранения семьи, и ты получишь по полной
программе.
- Еще не хватало проститутке взятку давать, - возмутился дядя Юра. -
Знаю я, о чем ты говоришь... шик там есть. И лоск... аж кровь в жилах
стынет.
Но там, куда я тебя отведу, она у тебя закипит. Ближе надо быть к
народу, к традициям.
Костя не стал спорить о преимуществах и недостатках местных борделей.
На вкус и цвет товарищей нет. И к чему спорить, все равно вечером все
разъяснится. Решено было встретиться у дяди Юры в восемь.
Допив вино, все пошли в столовую. После обеда Зубков зашел к секретарю,
взял открытое письмо Гуньдяева и поехал домой писать статью. Включив дома
компьютер, Костя первым делом, как обычно, проверил, нет ли новой
информации о Лене. Новостей не было. Зубков без настроения прочитал
открытое письмо и за полтора часа написал статью. Сделав всю работу по
дому, Костя легко поужинал и в назначенное время появился у дяди Юры. Чуев
был уже одет, и через пять минут они вышли из подъезда.
- Привет, - сказала Наташа, столкнувшись с Костей нос к носу в дверях
подъезда.
- Привет, - улыбнулся в ответ Костя.
- Куда это вы собрались?
- На экскурсию, - ответил дядя Юра и легонько подтолкнул Костю в спину.
Наташа еще раз улыбнулась и, пожелав приятных впечатлений, вошла в
подъезд. Костя с дядей Юрой сели в машину и выехали со двора. По дороге
дядя Юра расспрашивал Костю, как ему работается на новом месте, как вообще
жизнь, как продвигаются отношения с Наташей. Костя отвечал односложно. Что
все нормально, работа как работа, а главный редактор везде главный.
С Наташей же все несколько хуже, чем ему хотелось бы, но в последнее
время наметился прогресс.
Еще не доехав до увеселительного заведения, Зубков услышал музыку,
доносившуюся из распахнутых дверей под неоновой вывеской "Кабак". Среди
откровенного автохлама и недорогих машин красного сектора Костя заметил
два БМВ и один дорогой "Мерседес". Очевидно, не одни они приехали сюда с
купленной красной карточкой. Зубков поставил машину на стоянку и следом за
Чуевым вошел внутрь заведения. На входе два амбала проверили протянутую
Чуевым красную карточку и только после этого пропустили посетителей внутрь.
Именно так и представлял себе Зубков провинциальный кабак конца
восемнадцатого - начала девятнадцатого века. В сизой пелене табачного
дыма, сгущавшегося под потолком, витал стойкий дух винного перегара. Три
дородные красотки, стоя на большом дубовом столе, лихо отплясывали канкан
под одобрительные аплодисменты и свист сидящих за тем же столом
посетителей. Еще одна красотка на небольшой низкой сцене ловко перебирала
ножками в такт простенькому мотивчику, размахивая направо и налево
складками широкой юбки.
Навстречу Зубкову и Чуеву выкатилась пухленькая тетка лет сорока, с
боевой раскраской на лице и в достаточно откровенном сарафане. Она именно
выкатилась, потому что ее очертания имели почти правильной формы шар.
- Знакомься, - сказал дядя Юра, пытаясь перекричать оркестр. - Это Алла
Шухер.
- Ух ты мой сладенький, - кровожадно простонала Алла, вытянула губки
дудочкой и двинулась на Костю, выставив вперед пухленькие ручонки с
растопыренными пальцами.
- Предпочитаю воздушные поцелуи, - мгновенно среагировал Костя и
приставил большим пальцем к переносице правую кисть с плотно сжатыми
пальцами, как будто ему пытались выколоть глаза.
Но это ему не помогло. Алла знала свое дело. Она шлепнула пухлой
ладошкой по Костиной руке и впилась в его уста. Костя пробовал
сопротивляться, но у него ничего не получилось. Алла отпустила Зубкова,
лишь когда он почувствовал, что теряет сознание от нехватки кислорода.
- Представь меня своему другу, - аристократично сказала Алла, глубоко
вздохнув и облизав губы.
- Константин, - улыбнулся дядя Юра. - А это Алла. Она здесь за главного
по части отдельных кабинетов.
- Интересный мужчина, - сказала Алла, просканировав Костю взглядом от
пяток и до макушки.
- Нам бы столик где потише, - сказал дядя Юра. - Два по сто,
чего-нибудь закусить и пару номеров почище... Стелла сегодня работает?
- Конечно, - улыбнулась Алла.
- Свободна?
- Для тебя она всегда свободна, - продолжала улыбаться Алла и перевела
взгляд на Костю. - А твоему другу?..
Алла протянула к Зубкову руку, взялась за пуговицу на его рубахе и чуть
высунула кончик язычка. Мороз прошел по спине Зубкова.
- А моему другу Машеньку, - сказал Чуев и добавил Косте: - Образование
восемь классов и ПТУ, но мозги... профессорские. И из себя богиня. А уж
вытворяет что...
- Пойдемте провожу вас к столику, - сказала Алла и покатилась между
стульями, показывая дорогу.
Девчонки закончили танец, с визгом спрыгнули со стола и приземлились на
крепкие мужские руки. Оркестр взял тайм-аут. Посетители свистели, хлопали
в ладоши и просто толкались в проходах, обнимая продажных женщин, которые
то и дело хохотали с переходом на визг. Алла катилась, словно шар в лузу,
расчищая проход. Возле свободного стола она остановилась и жестом руки
пригласила гостей присесть. Чуев и Зубков сели на деревянные стулья с
высокими спинками.
- Я не прощаюсь, - томно сказала Алла и, подмигнув Косте, удалилась.
Оркестр ударил по струнам, клавишам и в барабаны. Громкая музыка
ударила по ушам, и желающие потанцевать высыпали на пятачок перед сценой.
Невыразительная официантка принесла графинчик с водкой, две рюмки, два
салата из свежих помидоров и огурцов, два антрекота и блюдце с четырьмя
кусочками черного хлеба. Чуев расплатился красной карточкой, и официантка
ушла.
- За столиком здесь принято расплачиваться сразу же, - пояснил Чуев,
перекрикивая оркестр и разливая по рюмкам водку. - Давай, - сказал он,
поднимая рюмку, - за приятный вечер.
Рюмки звякнули, но из-за гремящей музыки никто этого не услышал. Чуев
открыл рот и начал запрокидывать голову, чтобы опрокинуть рюмку.
- Оглох на радостях, что ли? - раздалось за спиной у Зубкова.
Оркестр в этот момент закончил песню и затих на несколько секунд. Костя
от неожиданности вздрогнул и чуть не подавился водкой. Чуев вернул голову
на место, закрыл рот и недовольно взглянул Зубкову за спину. Разглядев в
табачной дымке того, кто кричал, Моисей снова прикрыл глаза, и открыв рот,
все-таки опрокинул в него водку. Оркестр грянул. Скушав водку, Чуев
закусил ее долькой помидора в подсолнечном масле, Зубков прокашлялся и
обернулся.
За его спиной стояли Богатырев и Мухин. Они оба были навеселе. И если
Мухин был пьян слегка, то Богатырев уже набрался основательно. Под мышкой
Мухин держал полупустую литровую бутылку мутного самогона, прижимая ее
правой рукой, в которой еще была тарелка с тремя солеными огурцами, двумя
свежими помидорами, несколькими кусками шашлыка, черным хлебом и двумя
вилками. Левой рукой он поддерживал Богатырева.
В красном секторе каждый желающий мог гнать самогон. Нужно было лишь
купить лицензию у государства. И, как ни странно, даже то, что гнали не
для себя, на продажу магазинам и барам, было отменного качества.
Покупатель, то есть бар, проводил анализ в течение минуты при помощи
электронного анализатора, в который вставлялась карточка производителя, и
если качество было низким, после третьего предупреждения лицензия
аннулировалась.
- Мо-и-се-ей! - улыбаясь, гаркнул Богатырев, пытаясь перекричать
оркестр, пока Чуев закусывал, и упал на соседний стул.
- Дядя Ваня, - недовольно и назидательно сказал Чуев. - Когда человек
пьет, его даже змея не кусает.
Мухин поставил на стол литровину, тарелку с закуской, сел рядом с
Зубковым и пожал ему руку. Костя повернулся и посмотрел куда-то в сторону
сцены.
- Куда прицелился? - спросил Мухин слегка опьяневшим голосом.
- По-моему, этого человека я где-то видел, - в задумчивости ответил
Костя.
Богатырев обнял Чуева за шею и что-то с чувством объяснял ему. Дядя Юра
с тенью мучения на лице слушал старого, но уже пьяного друга. Костя
смотрел на толстенького мужичка с бородой, одетого в потертые синие
джинсы, темнокрасную майку и коричневый замшевый пиджак. Мужичок сидел
недалеко от сцены, пил "Смирновскую", закусывал жареным поросенком и, чуть
покачивая головой в такт музыке, следил за кордебалетом на сцене,
размахивающим ногами.
- Точно, - утвердительно сказал Зубков. - Это священник из 349-й
церкви. Я у него интервью брал три недели назад. Мы его с Моисеем еще в
Большом видели.
- Ну и что? - улыбнулся Мухин.
- Ну... священник и в борделе...
- Оставь его, - махнул рукой Борис, - может, он ищет.
- Кого?
- Не к-кого, а ч-чего, - поправил Зубкова Богатырев и обнял теперь его
за шею. - Ись-сину...
Костя посмотрел на Ивана Даниловича и не мог не улыбнуться. Глаза его
были чуть прищурены, лицо раскраснелось. Было ясно, что они здесь с
Мухиным уже пару часов. Что, собственно, и подтверждала на две трети
пустая литровая бутылка.
- Моисей, - невнятно сказал Данилыч. - Надо отметить твое пос-сещенье
этого злачного з-заведенья. Борис, наливай.
Мухин оглянулся направо, налево, и увидев за пустым столом два граненых
стакана, взял их и поставил перед собой. Мутный самогон забулькал,
благоухая только ему одному присущим запахом. Качество продукта, наверное,
было хорошим, но вот запах... Запах сшибал с ног. Зубков испугался, что
сейчас и ему нальют этого загадочного пойла, и протянул руку к графину с
водкой. Пока разливали напитки, Данилыч, не переставая улыбаться, смотрел
на Костю, поддерживая голову левой рукой, локтем опиравшуюся о стол.
- Кстян... - сказал Данилыч, взяв наполовину наполненный стакан и
уронив голову. - Скажи ме чессно. А-а... ткуда ты взялса?
- Не помню, - искренне ответил Костя.
Взгляды Зубкова и Богатырева встретились. Сквозь пьяную пелену глаз
Данилыча Костя прочел, что вопрос этот осознанный и задан не по пьянке. И
ответ для Богатырева очень важен.
- Уажаю, - мотнул головой Данилыч. - Чессно сказал.
Богатырев в два глотка выпил самогон, взял соленый огурец и, с силой
втянув его запах ноздрями, откусил половину. Мухин за один глоток
проглотил отмеренную дозу, поставил стакан на стол и, закусив помидоркой,
отправил в рот кусочек шашлыка.
Оркестр перестал играть. Зал галдел, повизгивал, заливался женским
смехом и оглашался пьяными выкриками. Одним словом, жил своей обычной
вечерней жизнью.
- Моисей, - заплетался языком Данилыч, - я тя люблю... пень ты старый...
- Я тебя тоже, - улыбнувшись, ответил Чуев и обнял друга.
- Давай на хрен взорвем чё-нить... - улыбнулся Данилыч. - Я знаю одно
здание... Если его под корень... все карточки сотрутся.
Прикинь, весело будет...
- Однажды, двадцать лет спустя, - улыбнулся пьяный Мухин. - Я так
понимаю, здесь рождается революция. За это надо выпить стоя.
Мухин встал со стула и, взяв бутылку за горлышко, разлил по стаканам
самогон.
- Ах ты, морда эсгэбэшная! - прорычал кто-то за спиной у Зубкова.
Над его головой пролетела пивная бутылка, чуть задела Мухина по носу и,
встретившись со стеной, разлетелась брызгами осколков. Зубков
непроизвольно втянул голову в плечи и вскочил со стула. Боря повернул
голову в сторону метателя бутылок. Им оказался крепкий мужик средних лет,
среднего роста и животом явно больше среднего размера. Мужик был заметно
пьян, но шел на Мухина уверенной походкой, сжав кулаки. За мужиком шел еще
один, такой же пузанчик, только ростом он был на голову выше. Богатырев и
Чуев поднялись из-за стола. Мухин, окинув взглядом стол, убедился, что у
всех налито, после чего сделал шаг навстречу контрагенту и, держа
литровину за горлышко, так же, как когда разливал самогон, с размаху
опустил ему на голову.
Контрагент остановился, обтекая остатками самогона и осыпаясь
осколками, похлопал глазами, после чего закрыл их и упал на спину. Мухин
удовлетворенно посмотрел на поверженного врага и, улыбнувшись, перевел
взгляд на его приятеля. Приятель контрагента посмотрел на лежащего на полу
друга и поднял на Мухина злобные глаза. В зале воцарилась тишина. Все
смотрели на представление, которое входило в стоимость напитков.
- Не люблю пролетариат, - прошипел Богатырев, медленно сжимая кулаки
размером с пивные кружки и приподнимая их до уровня груди.
Тихо вдарила барабанная дробь. Зубков не успел опомниться, как Чуев
повис на плечах Богатырева.
- Данилыч, я тебя умоляю, - уговаривал его Моисей. - Нас опять полгода
сюда не пустят.
- Уди, Моис-сей, - промычал Данилыч, - он в меня целил.
- Не в тебя, а в Борю, - не отставал Чуев. - Боря сам разберется. Он
аккуратно работает, а ты опять мебель поломаешь.
Зубков уже хотел ударить гада в ухо, но тут загремела мебель и пузана
схватили за руки два молодых парня, у которых голова, минуя шею, сразу
переходила в плечи. Пузан было дернулся, но его мягко стукнули тыльной
стороной кулака по макушке, и он повис на молодых и крепких руках.
- Это что еще за бардак? - гремела на весь зал Алла, быстро приближаясь
к эпицентру беспорядка.
За Аллой шли еще двое крепких молодых ребят. Только сейчас Зубков
заметил, что они были одеты в одинаковые белые футболки и тренировочные
штаны с белыми полосками во всю длину штанин. Объяснения были получены
вместе с удостоверением полковника СГБ и улыбкой дяди Юры. Инцидент был
исчерпан. Возмутителей спокойствия взяли за руки и за ноги и понесли к
выходу. Юморист трубач медленно заиграл похоронный марш. В нужный момент
вступили литавры.
Через минуту оркестр снова заиграл задорную мелодию, и ночная жизнь
вошла в привычное русло.
- Уроды, - обиделся Боря. - Зачем бутылку-то кидать было? А если бы в
голову кому попали?
- Кстян, - промычал уже сильно пьяный Данилыч и про-тянул к нему
расто-пыренную пятерню. - Уажаю.
- Ну что, - сказал Боря, - на посошок? И надо Данилыча домой отвезти...
Выпив, Боря попрощался и практически поволок Данилыча к выходу. В этот
момент по лестнице со второго этажа спускались две женщины, и, заметив их,
дядя Юра расплылся в улыбке. Одной из них было лет сорок, другой,
наверное, не больше двадцати. Дама постарше была одета в черное платье до
колен с глубоким вырезом на пышной груди. Ее молоденькая спутница
смахивала на школьницу. Клетчатая темно-красная, со складками, юбочка чуть
выше колен, белая блузка с расстегнутыми на груди пуговками. Круглое
личико, светлые волосы, схваченные на затылке черной резинкой.
- Стел-лоч-ка, - пропел Чуев, когда женщины подошли к столу. - Как же я
по тебе соскучился.
- Иду, мой хороший, - ласково ответила та, что была постарше. - Иду.
Костя понял, что вторая - это Машенька. Машенька была весьма хороша,
только красной шапочки не хватало и лукошка с пирожками для бабушки. Чуев
поднялся навстречу к Стелле. Костя посмотрел на него и тоже встал. Дядя
Юра поцеловал Стеллу в щечку, а затем и Машеньку.
- Давно тебя не было видно, - сказала Машенька.
- Лечился. Познакомьтесь. Мой товарищ по лечению - Константин.
- Какой красавчик, - улыбнулась Стелла. - Стелла.
- Маша.
- Номера готовы? - спросил Чуев.
- Конечно, готовы, - улыбнулась Стелла.
- Так чего же мы стоим? - удивился дядя Юра и повернулся к Маше: -
Машенька, очень тяжелый случай, - кивнул он на Костю. - У человека отшибло
всю память. Тридцать лет прожил и ничего не помнит. Ты уж постарайся...
Дядя Юра не договорил. Он лишь улыбнулся и, обняв Стеллу за талию,
пошел к лестнице, ведущей на второй этаж.
- Счет мне, - крикнул дядя Юра с лестницы и поцеловал Стеллу в шею.
Машенька кивнула головой и посмотрела на Костю.
- Ну что, - улыбнулась Машенька, - пошли восстанавливать память?
Машенька взяла Костю за руку и повела на второй этаж. В зале народ
веселился от души. Оркестр весь вечер выдавал заводные мотивчики.
Комнатка, в которую Машенька привела Зубкова, была оклеена дешевыми, но
не противными обоями и имела размер три на пять метров. Посреди комнаты
стояла кровать. Плафон с одной лампочкой, висящий под потолком, давал
слабое освещение. Рядом с входной дверью были двери в туалет и ванную, а
напротив небольшое окно, плотно занавешенное шторой. Зубков подошел к
окну, чуть отодвинул штору и, взглянув на улицу, отошел от него и сел на
кровать. Кровать без скрипа туго прогнулась под ним. Машенька закрыла
дверь на щеколду, обошла вокруг кровати, распустив волосы, села Косте на
колени, качнув своей молодой, упругой грудью к его носу. Костя посмотрел
ей в глаза и, взяв руками за попку, притянул к себе поближе. Внутри у него
что-то зашевелилось, появилось приятное головокружение. Машенька
расстегнула пуговицу его рубашки. Затем вторую...
- Как зовут твоего приятеля? - спросила Машенька, продолжая неторопливо
расстегивать пуговицы на Костиной рубашке.
- Ты же его знаешь, - ответил Костя, чуть сжимая пальцами упругие
ягодицы.
- Да нет, - усмехнулась Машенька, - я про половой член.
- А-а... - понял Костя. - Его зовут член. Или, если официально, пенис.
- Пенис?.. - задумалась Машенька и, посмотрев в потолок, перестала
расстегивать пуговицы. - Как же ты с ним разговариваешь?..
- Что? - опять не понял Зубков. - А что, с ним нужно разговаривать?
- Ну... некоторые разговаривают. Дают имена...
- Какие, например?
- Ну, там... Железный Феликс, Шалунишка, - не спеша перечисляла
Машенька, напрягая память, - Келдыш, Солдат, Малыш, Кегля, Тушканчик,
Бориска, Живчик.
- Хм-хм. Ну... Феликс - еще куда ни шло, а вот насчет железного... это
он тебе приврал.
- Я и сама знаю, - сказала Машенька. - Две минуты - и на боковую.
- Ну а у тебя как ее зовут? Дразнилка?
- Киска, - улыбнулась Машенька, кокетливо склонив голову набок.
- И о чем же вы с ней беседуете?
- Так... о разном... я ее люблю... глажу...
- Гладишь? - поднял брови Костя. - Вообще-то это называется
мастурбацией, а не беседой. Хотя... - вздохнул он, - какой собеседник
попадется. В этом обществе мастурбация и дискуссия, судя по всему,
обозначают одно и то же.
- Как это? - удивилась Машенька.
- Движение есть, а дети не рождаются.
- Как в буддизме, - сказала Машенька и нежно поцеловала Костю в нижнюю
губу. - Главное - процесс.
- Че-го? - от услышанного Костя перестал мять Машенькины ягодицы и чуть
не открыл рот.
- Я сейчас тебе все объясню, - прошептала Машенька и мягко повалила
Костю на кровать.
В зале уронили что-то тяжелое, и грохот смешался со звоном стеклянных
осколков. За стеной послышалось рычание. Зубков успел разобрать голос
Чуева.
Со следующей секунды он перестал воспринимать окружающий мир, кроме
того, что было в этой маленькой комнатке...
Глава 15
"Слово дворянина и история Моисея".
Премию было решено обмыть в ресторане напротив редакции. По пути к
гардеробу Зубков заглянул в кафетерий. Там завязалась нешуточная дискуссия.
"...И все равно я не понимаю, за что императора причислили к лику
святых, да еще мучеников. За то, что он отрекся от престола и бросил свою
страну на произвол судьбы? Дескать, извините, ребята". - "Так какая
ситуация была в стране, помнишь? Если бы не отрекся, может, было бы еще
хуже". - "Возможно. Но каждый солдат давал клятву на верность царю и
отечеству. И если он уходил с поля боя без приказа и говорил, что так
будет лучше, его объявляли дезертиром и расстреливали. У императора
ответственность еще больше. Он главнокомандующий, в конце концов! Так что
же получается? Что он предал свою армию, свой народ?" - "Не о том вы,
господа, говорите. Его объявили мучеником. Но ведь его просто застрелили.
После этого последовали десятилетия террора и были уничтожены десятки
миллионов людей. Вот кого действительно мучили в лагерях, над кем
издевались. Что-то я не помню, чтобы хоть одного из них канонизировали". -
"Я согласен с тобой. Конечно же, он безвинно пострадал. Но разве он один?
Так почему же такая избирательность?.."
- "Потому что нужен новый идол..."
Зубков недослушал спор. Он спустился вниз и стоял возле барьера
гардероба в ожидании дяди Юры, когда в дверях появился элегантный старичок
в строгом черном костюме, белой рубашке и галстуке-бабочке. Старичок снял
шляпу и о чем-то осведомился у секретаря-распорядителя. Тот показал на
Костю, и старичок, раскланявшись, пошел в его сторону.
- Ну что, идем? - спросил подошедший дядя Юра.
- Секунду. Очевидно, это ко мне.
Чуев посмотрел на старичка. Тот подошел ближе.
- Простите, вы Константин Зубков? - нараспев спросил старичок.
- Я.
- Член Дворянского собрания Олдищев-Снежин-Вольский, - расправив плечи,
отрекомендовался старичок.
Электрик, менявший в фойе лампочки, уронил лестницу, и Костя не
расслышал фамилию дворянина.
- Ваша статья - гнусная отрыжка Ивана, не помнящего родства, -
торжественно провозгласил старичок. - Вы хам и мерзавец, - добавил
дворянин и отвесил Косте смачную пощечину. - Как вы посмели своими
грязными руками касаться имени этого человека?! Ваше счастье, что сейчас
не те времена.
Я бы вас просто убил на дуэли.
- Извините, что вмешиваюсь, - втиснулся плечом между спорщиками Чуев,
видя в глазах Кости если не желание ответить оппоненту с правой, так, по
крайней мере, надрать ему уши. - Вы, наверное, и в Бога веруете...
- Да как вы посмели... - вознегодовал Олдищев-Снежин-Вольский.
Чуев продолжил так же сдержанно, как и начал:
- Сказано в Евангелии: не сотвори себе кумира... Не собирайте себе
богатства на земле, но на Небе... Вы готовы из-за слова убить человека...
А
Христос учил прощать.
- Милостивый государь...
- Вере он учил, а не слепому поклонению идолам...
- Хамы, - сдавленно прошипел дворянин.
Олдищев-Снежин-Вольский развернулся и, гордо подняв голову, пошел
прочь. Чуев смотрел ему вслед с какой-то грустью.
- Ты чего? - спросил Костя, заметив, как погрустнели глаза дяди Юры.
- Мир хочет трахаться и убивать, - тихо сказал Чуев и, вздохнув,
добавил, повернувшись к Зубкову: - А я хочу есть. Пошли.
Ресторан был наполовину пустым. Распорядитель проводил новых
посетителей к столику, окруженному пальмами в бочках, и, щелкнув пальцами,
подозвал официанта. Тот вырос словно из-под земли с рябчиками на подносе,
сыром, вином.
Чуев предусмотрительно позвонил в ресторан еще из газеты, заказал
столик и обед. Когда они с Зубковым вошли в голубой зал, все уже было
приготовлено.
Чуть позже должны были принести баранью ногу, соленую оленину, черную и
красную икру, заливное из телятины, жульен, фрукты. Зубков разлил вино по
бокалам.
- За удачу, - сказал Чуев, подняв бокал. - Только будь осторожен.
Вино было превосходным. Оценив размер премии, дядя Юра заказал
сорокалетний "Мускат красного камня".
- Вчера, когда открывали памятник, ко мне подошел Игорь и попросился
переночевать, - сказал Костя, подливая вино в бокалы.
Дядя Юра, не отрываясь от рябчика, поднял на него глаза, бросил
короткий взгляд и снова опустил их на птицу.
- Вечером он рассказал мне, что Лена не в командировке, - продолжил
Костя.
- И что тебя смущает? - спросил дядя Юра, обсасывая косточки рябчика.
- Ленка раскопала информацию, что крикуны готовят переворот. Игорь
сказал, что у них есть свои люди в МВД и Лену просто убрали. У него
остались какие-то ее бумаги. И когда он в обед заехал домой, то увидел,
что там все перевернуто вверх дном.
- Искали бумаги? - равнодушно спросил Чуев, вытер руку салфеткой и
протянул ее к бокалу с вином.
- Он думает, что да. Я оставил его переночевать, а утром он ушел и
оставил записку, что не хочет меня втягивать в эту историю.
Дядя Юра сделал два глотка, поставил бокал на стол и, делая короткий
перерыв перед бараниной, откинулся на спинку диванчика.
- Ты думаешь, это реально? - спросил Костя.
- Что именно? Переворот крикунов или обыск у Игоря и пропажа Лены?
- А разве это не связано?
- Я не знаю, откуда ты взялся, - сказал дядя Юра, - но, насколько я
понял, ты на самом деле ничего не помнишь. Так вот. Крикуны не способны на
переворот.
Они потому и называются крикунами. Вечная оппозиция. А что касается
Лены и Игоря... всякое, конечно, бывает... но я думаю, что это игра.
Провокация.
- Против кого?
- Против тебя. Так что не принимай близко к сердцу.
- Как это не принимай, если против меня? - удивился Костя.
- Я же сказал, что игра, - улыбнулся дядя Юра. - Понимаешь? Наживка.
Главное - не клюнуть. Каждый делает вид, что делает свое дело.
К столику подошел тот же официант и принес жареную баранину, нарезанную
кусками, соленую оленину, красную и черную икру, заливное из телятины,
жульен, фруктовое ассорти и вторую бутылку "Муската...".
Через полчаса Чуев с Зубковым сидели уже приятно захмелевшие. Костя
несколько успокоился, получив простое объяснение из уст авторитетного
человека. Теперь непонятное становилось понятным. А может быть, обильный
обед сделал свое дело. Когда желудок полон, мысли становятся слегка
ленивыми.
- А здесь вкусно кормят, - сказал Костя и сделал глоток вина.
- У нас вообще все построено на еде.
- Как это? Хотя... - Костя понял, о чем говорит дядя Юра, и согласился
с этой мыслью.
- Основной фетиш любого общества - это потребление, - объяснял дядя
Юра, откинувшись на мягкую спинку диванчика. - Если ты делаешь все, что от
тебя хочет государство, то получаешь косточку послаще. А самое страшное,
что люди уже на генетическом уровне знают, что будет правильно, а что нет.
Не сговариваясь, массы поддерживают общую идею. Никто не говорит об этом
вслух, никто не обсуждает это с родственниками. Все просто делают то, что,
по их расчетам, должно быть одобрено. И, как правило, они не ошибаются.
- А если кто-то не угадал, что будет в данной ситуации правильным?
- Он будет предупрежден. Если это повторится, то он будет предупрежден
уже серьезно. Ну а в третий раз - наказан. Только репрессии применяются в
скрытой форме. Очень редко когда людей сажают в тюрьму. У нас в тюрьмах
сидят только уголовники. А те, кто с чем-то не согласен, в крайнем случае
просто исчезают.
- Как Лена?
- Ну... если это не игра... почерк тот же. Не исключено, что с ней
именно это и произошло. Всем объявляют, что ты переходишь на новое место
работы или едешь в командировку. Там тебя никто не знает, а здесь тебя
больше никто не увидит. Подставное лицо поболтается немного по стране,
сменит еще пару мест работы. Только человека уже давно нет. И редко кто
исчезает поодиночке, обычно семьями. Но это крайняя мера. Если всех
стрелять, скоро это станет слишком очевидно. Есть более простая схема.
Машина объявляет, что твоя карточка не читается. В течение двух часов тебе
выдается временная карточка.
Она красного цвета, имеет второй уровень, и по ней ты можешь получить
минимум.
А проверка и экспертиза файла с твоими данными может занять и полгода.
Тем временем тебе достается работа попроще и, естественно, подешевле.
Ты съезжаешь со старой квартиры, поскольку не можешь ее оплачивать,
переходишь на другое питание, покупаешь другую одежду. Все эти товары
превосходного качества, но возможность выбора ограничена, у одежды фасон
попроще, у продуктов - ассортимент. Тебя никто не сажает в тюрьму, ты не
чувствуешь себя лишенным свободы. У тебя никто не отнимает последнего.
Потому что человек, когда ему нечего терять, становится опасным. Просто
с определенного момента ты не можешь сделать то, что мог раньше, к чему
привыкли ты и твоя семья. Твои дети. Соседи начинают шептаться, их дети,
естественно, все слышат. Они посмеиваются над твоим ребенком. Это очень
страшно, когда тебя начинает ненавидеть твой ребенок.
- Но ведь есть еще и наличные деньги. Можно хранить сбережения в
наличных. И тогда поломка карточки не так опасна.
- Ты не понял. Карточка определяет твой статус. Даже если у тебя на
счете миллион, но твой цвет красный, ты не сможешь даже пообедать в желтой
столовой. Точно так же как с желтой карточкой мало что можно сделать в
красном секторе. Да и вообще... Жители красного сектора утешают себя тем,
что жизнь в желтом и зеленом секторах гораздо дороже, чем у них. И когда
из желтого сектора приезжают в красный, те воспринимают это как покушение
на собственность. А наличные... ты их когда-нибудь видел?
- Нет.
- Наличные представляют собой монету из чистого золота с номиналом в
полторы тысячи. У тебя, конечно же, их примут в любом магазине, но сдача
будет только цифровая. Ее можно зачислить на карточку, но нельзя потрогать.
Понимаешь? Наличные нельзя разменять. А если у тебя карточка
"усредненный дубликат", то все, что превышает лимит этого среднего
минимума, будет просто заморожено.
- Господи, что же за общество вы построили?
- Наступила Эра Водолея, - улыбнулся Чуев и сделал глоток вина.
- Этому есть и другое определение - тоталитарный режим. Почему же никто
не уезжает отсюда?
- Куда и зачем?
- За границу.
- За границу? Там та же задница, только вид сбоку.
- Что же, везде одно и то же? Этого не может быть.
- Может. На мой взгляд, Лебедев был просто куклой на ниточке. Он делал
то, что ему говорили. За это его сделали президентом.
- Наместник... - невесело добавил Костя.
- Именно так. Правда, выборы были, как и положено. Предвыборная борьба,
война компромата. А на деле все обстояло гораздо проще. Государства
договорились между собой. "Лучше водку пить, чем воевать..." Вот они и
пришли к компромиссу. Появился Мировой совет. И очень скоро бытие везде
стало почти одинаковым. Законы, условия жизни, распределение благ. Нет
искушения - нет и греха. Ты думаешь, что оппозиция что-то изменит? Она
просто играет отведенную ей роль, а руководитель получает за это самую
банальную зарплату. Как любой служащий в госаппарате. Но только об этом
мало кто знает. Ты же слышал, как они бескомпромиссно спорят до хрипоты и
даже выводы делают. Только ничего не меняется, потому что большинство в
стране, да и в мире, не хочет ничего менять. Церковь перешла на службу
государству. В храмах проповедуют, что Эра Водолея - благо, что президент
получил благословение небес. В общем, обычная отработанная технология
агитации. Правда, не все священники думают так же, как и патриарх. Но их
не так много. Они пытаются что-то объяснить людям, но их мало кто слушает.
Основная проповедь строго регламентирована и утверждена начальством. На
проповедь после проповеди остаются единицы. Тех же священников, кто видит
в религии источник дохода и власти, гораздо больше, чем настоящих. Так
что, как видишь, все до страшного просто.
Костя первый раз разговаривал с Чуевым так откровенно. Он вообще первый
раз разговаривал откровенно с тех пор, как осознал, что за мир его
окружает. И Чуев, казалось, первый раз не боится сказать ему правду. Как
будто он прошел проверку и теперь заслуживает доверия.
- Почему тебя зовут Моисеем? - спросил Костя.
- Это было очень давно, - улыбнулся дядя Юра. - Я был молод и глуп.
Когда я понял, к чему нас ведет Лебедев, я начал бороться с этим. Писал
статьи, выступал на митингах. В знак протеста против идей и пропаганды
Лебедева предлагал всем москвичам на сутки выйти из города. С тех пор меня
и прозвали Моисеем. Потом я понял, что люди всегда ищут гарантии. Чтобы
подтолкнуть их к действию, мы с друзьями взорвали вычислительный центр
госбезопасности и подняли восстание. Теперь о нем говорят как об июньском
мятеже. Но мои друзья были слишком агрессивны. Когда они почувствовали
запах крови, их уже было невозможно остановить. Но что я мог сделать?
Сначала я призывал выйти на улицу, а потом просил всех тихо разойтись по
домам? Ну что же, я сделал это. Я выступил по телевидению, рассказал, что
идеалы свободы подменены целью слепого убийства. Ночью мятеж был подавлен.
Организаторов восстания, как и участников преступлений, арестовали.
Кого-то посадили в тюрьму, кого-то, в том числе и меня, закрыли в
психушку. Продержали два с половиной года. Теперь я официальный
сумасшедший. Раз в год ложусь на обследование. При случае меня закроют
надолго - диагноз уже готов.
- Что стало с твоими друзьями?
- Их обвинили в организации сотен убийств и казнили.
- Почему не посадили тебя? Ты, можно сказать, был идеологом.
- Во-первых, я не призывал к насилию и не организовывал убийства. Если
я и был организатором, то только протеста. Они не трогают меня, потому что
такие, как я, создают подпольные организации. А тогда, да и сейчас, им
только это и нужно. Если есть Мы, значит, у Них есть работа. Значит, Они
нужны.
Только я уже давно не играю в сопротивление. Я устал от человеческой
подлости и глупости. Я просто хочу дожить свой век.
- Когда мы после больницы пили пиво, ты сказал, что у тебя была жена...
сейчас ты живешь один...
- Была жена, были и родственники... а теперь, ты прав, я один. Наташка
вот еще есть. Теперь ты...
- Спасибо, - сказал Костя и немного растрогался.
- Слушай, - сказал дядя Юра и подался вперед. - Ответь мне: откуда ты
такой взялся?
- Не знаю, - ответил Зубков. - Ей-богу не знаю. Есть какие-то
воспоминания, которые я считал раньше настоящей жизнью, а теперь сном. Или
же наоборот.
Я
сейчас сплю. Только что-то уж очень долго.
- Мда. Память значит многое. Нет памяти - нет прошлого, а нет прошлого
- невозможно и будущее.
- А с чего все началось? Вся эта Эра Водолея...
Чуев взял бутылку и, разливая вино по бокалам, начал рассказывать с
интонацией сказочника:
- Однажды, давным-давно, Лебедев владел четырьмя телеканалами, пятком
радиостанций, полутора десятками газет. Кто-то считал, что он сам по себе
идет к власти, кто-то думал, что он марионетка в руках недоброго и
ненасытного соседа и просто отрабатывает заказ. А может, правы были и те и
другие, просто однажды чужие интересы и личные пересеклись и обнаружили
много общих целей. Не важно. Важно то, что под прикрытием свободы слова
телевидение, радио и газеты Лебедева, сообщая новости, интерпретировали их
в нужном заказчику ключе, делали заказные передачи. Ставили под сомнение
любое действие правительства, президента, государственных органов. Сам
понимаешь, средства массовой информации сильное оружие, и через несколько
лет посеянное зерно сомнения дало всходы. Лебедева выбрали президентом.
Кстати, крикуны не придумали ничего нового. Они пользовались методикой
Лебедева. За два года люди Лебедева заняли все ключевые посты. А между тем
в мире наблюдалось странное явление. Государства вдруг начали
договариваться между собой. Появился Мировой Совет, который начал с того,
что поставил нефтяных шейхов на колени. А через два года было объявлено о
наступлении Эры Водолея. Мир переступил черту, за которой началось
всеобщее процветание и благополучие. И вот уже двадцать пять лет ничего не
меняется.
- Но были же восстания... - сказал Костя.
- Ну-у, хм... Это было давно... и неправда... Конечно, в самом начале
были люди, которые выступали против такого рая. Но... Кто-то переменил
точку зрения, кто-то просто исчез, кто-то решил, что раз кругом такой
кошмар, так лучше уж заработать деньги и быть богатым, а не бедным, и
начал работать на систему. А кто-то просто перешел на розовые таблетки,
чтобы ни о чем не думать.
- А что же ты...
- А я и без таблеток не мучаюсь. Я достаточно неглуп, чтобы не пытаться
пробить стену головой. Есть, конечно, и такие любители, но, как говорится,
флаг им в руки и возглавлять колонну...
А что они думают обо мне - мне как-то плевать. Я не хочу осчастливить
мир.
Я
просто хочу жить. Тихо и спокойно.
Костя пришел домой пьяный, сытый и довольный. Довольный тем, что
наконец-то с ним перестали говорить полунамеками, недомолвками и общими
выражениями. Несомненно, он о многом догадывался или, по крайней мере,
предполагал. Но сейчас ему все это разложили по полочкам и расфасовали по
кастрюлькам.
И та пощечина, что была получена в редакции газеты, казалась такой
обыденной издержкой производства, что Костя забыл про нее, как только
вошел в ресторан.
Дядя Юра сегодня был совсем другим. Он выглядел обреченным на
спокойствие, ему было скучно жить в этом обществе. Ему было противно
участвовать в дрязгах, в этих чудовищных игрищах и обрядах. Он уже никому
ничего не хотел объяснять. Костя знал, что, просыпаясь, каждое утро Моисей
кричал, надрывая связки: "Дайте жить, гады!" - но никто его не слышал и не
слушал. Каждый грыз свою кость.
Закрыв дверь квартиры, Зубков снял ботинки и, не включая свет,
пошатываясь, прошел к компьютеру. Экран вспыхнул, машина возвестила о
готовности работать. Костя проверил информацию о Лене. Все было без
изменений. Когда он сделал запрос об Игоре... Костя долго смотрел на
экран, перечитывая справку.
В ней говорилось, что Игорь Шишкин уже три дня в командировке и на
данный момент находится во Владивостоке. Попробуй после этого поставить
под сомнение слова Моисея.
Глава 16
"Основа основ, или Нам же будет лучше".
Яркое утреннее солнце не пробивалось сквозь задернутые шторы, а лишь
подсвечивало их рисунок, окрашивая красную материю синими и зелеными
цветами. Слабые вздохи ветра через приоткрытую форточку чуть колыхали
занавеску на кухне. Кто-то настойчиво звонил в дверь. Без надрыва, но с
завидным упорством. Зубков проснулся, но еще какое-то время не открывал
глаза, переходя от феерии сна к реальности. Тот, кто стоял за дверью,
повторил попытку в очередной раз. Костя открыл глаза, задумался и пришел к
выводу, что кто-то звонит в дверь его квартиры. Этот кто-то снова нажал
кнопку звонка.
- Минуточку! - лениво крикнул Костя. - Сейчас открою!
Звонки прекратились.
Кряхтя и морщась, Зубков поднялся с постели, надел широкие домашние
штаны, накинул рубаху и босиком пошел в прихожую. Когда он открыл дверь,
вопреки его предположениям, звонивший не ушел, а стоял возле двери. Им
оказался низенький высохший старичок лет шестидесяти. Он был седой, но не
горбился. Руки и губы у него вовсе даже не тряслись.
- Константин Зубков? - с некоторым почтением осведомился старичок.
- Он, - мотнул головой Костя, морща лоб и чувствуя в голове остаточное
влияние сна после восхода солнца.
- Вам заказное письмо, - сказал старичок и протянул Косте конверт. -
Распишитесь.
Зубков взял предложенную ручку и поставил напротив фамилии "Зубков" в
подсунутом старичком бланке свою подпись.
- Всего хорошего, - сказал старичок и ушел прочь.
Костя машинально взглянул на конверт и вошел в квартиру. Закрыв дверь,
он рассмотрел конверт более детально.
На конверте стоял вчерашний штемпель и был написан его адрес. Адреса
отправителя не было. Костя разорвал конверт и достал из него приглашение.
Уважаемый господин Зубков. Служба государственной безопасности
приглашает вас в течение семи календарных дней в любое удобное для вас
время посетить собеседование, которое проводится ежедневно с 10 до 18
часов по адресу: Лубянская площадь...
Капитан Шушукин
Костя пару раз отрешенно хлопнул глазами и тут же окончательно
проснулся. Он перечитал приглашение еще раз. Когда он понял, что именно у
него в руках, то вновь перечитал приглашение, переводя с официального
языка на нормальный, человеческий.
Гражданин Зубков. Вам надлежит сегодня в десять часов ноль-ноль минут
явиться в СГБ к капитану Шушукину для дачи разъяснений.
Число. Подпись
"Ну вот, - рассуждал Костя. - Коротко и ясно. А то, понимаешь ли,
свобода слова, каждый имеет право на свои взгляды... Коротко и ясно:
явиться и дать разъяснения. Только непонятно, зачем повестку, пардон,
пригласительный билет, нужно было вкладывать в конверт".
Зубков взглянул на часы. Половина девятого. "Ну что, сразу же и заеду.
А
потом, если отпустят, поеду на работу". Наверное, получив такую повестку
после его статьи о мэре и патриархе, Зубкову нужно было бы испугаться, но
он почему-то не испугался. Возможно, потому, что дядя Юра сказал вчера,
что здесь принято сначала предупреждать, а уже потом принимать меры. Что
ни говорите, а выстрел в воздух штука замечательная. Особенно когда мишень
- ты.
В назначенное время Зубков вошел в приемную Службы государственной
безопасности. Там его ждал пропуск, в который дежурный вписал сегодняшнее
число и проставил время. Он объяснил Зубкову, как найти кабинет Шушукина,
и Костя ступил в лабиринт коридоров. Дверь капитана отыскалась сразу.
Увидев посетителя, Шушукин улыбнулся и, встав из-за стола, вышел Косте
навстречу.
- Я так и предполагал, что вы придете сегодня же, - улыбался Шушукин,
пожимая Косте руку.
- Сделал дело - гуляй смело, - ответил Костя, наигранно улыбаясь в
ответ.
- Прошу вас, присаживайтесь, - сказал Шушукин, показывая рукой на стул.
- Благодарю, - ответил Костя и присел.
- Константин, - сразу же начал Шушукин, - я ознакомился с вашим делом
и... не нашел в нем ничего неразрешимого. Вы со мной согласны?
- В некотором смысле, - ответил Зубков.
- Люблю журналистов, - улыбался Шушукин. - С вами работать одно
удовольствие. Не даете зачахнуть. Простую мысль так витиевато выскажете,
что прямо и не знаешь, поблагодарили тебя или послали. Ну что же, перейду
сразу к главному. Не люблю я все эти реверансы и намеки.
- Простите, как вас по имени-отчеству? - спросил Костя.
- Это как раз совсем не обязательно, но если вам так удобнее... Иван
Иванович.
- Иван Иванович, я с вами полностью согласен, - сказал Зубков.
- Ну вот! - воскликнул Шушукин и продолжил все с той же улыбкой. -
Итак... Из-за своей болезни вы наверняка не помните, что у нас принято,
чтобы каждый человек вел дневник наблюдений.
- Как юный натуралист? - спросил Костя, не переставая улыбаться.
- Д-да-а... Это очень похоже. Вас это ничем не обременит, потому что
наблюдения свои вы должны делать, как говорится, "мимоходом".
- Извините, я не совсем понял.
- Да. Простите. М-м-м... В интересах безопасности каждому гражданину
поручается наблюдать за двумя-тремя соседями по дому или сослуживцами по
работе. То есть от вас ожидаются ежедневно сделанные заметки о том, что
наблюдаемый объект делал за сегодняшний день, если, конечно, вы его видели.
Еще раз повторю: ни за кем специально следить не надо.
- То есть увидел, записал, не увидел - тоже не беда, - улыбнулся Костя.
- Совершенно верно, - улыбнулся Шушукин. - Встретили в коридоре
редакции, назовем его условно Петров, Петрова, ну и встретили. Что делает
Петров? Разговаривает с Сидоровым. Ну и пусть разговаривает. Вы прошли
мимо по своим делам. Идете домой и видите, как соседка провожает кого-то
на синих "Жигулях" - счастливого пути. Пришли домой и вечером сделали
коротенькие пометки. Зафиксировали эти пустяки, и все дела. А раз в неделю
отправили этот дневник заказным письмом на адрес, который я вам дам, и все.
Ваш гражданский долг выполнен. Пересылка, естественно, за счет Службы
государственной безопасности.
- То есть вы предлагаете мне стучать? - все с той же улыбкой спросил
Зубков.
- Нет, - улыбнулся Шушукин. - Стучать - это когда донос или когда вы
агент. Вы же будете просто делать наблюдения. И чтобы предупредить ваши
моральные терзания, хочу проинформировать вас о том, что это делают все
граждане. Все без исключения. Понимаете?
- Что же тут не понять... - улыбался Костя. - Все - значит все.
- Вот и ладушки, - улыбался Шушукин. - В подтверждение моих слов вот
вам распечатка вашего вчерашнего дня. Утром вы получили одобрение
сослуживцев за свою статью, некто пожилой дал вам пощечину, домой пришли
поздно и были, судя по всему, пьяны. Никаких комментариев. Сухие факты.
Продолжая улыбаться, Шушукин передал Зубкову лист бумаги. Улыбаясь в
ответ, Костя принял лист и прочел несколько строк, что были там написаны.
- Что же это получается, - продолжал улыбаться Костя. - Что-то вроде
коротенькой аннотации ко вчерашнему дню?
- Совершенно верно, - улыбнулся Шушукин. - А случись беда, не дай Бог,
конечно, милиции не нужно восстанавливать день потерпевшего месячной
давности. Допустим, по приметам подозревается юноша на красном "Москвиче".
А из дневников наблюдений следует, что потерпевший несколько раз
встречался с этим человеком. Сразу ясно, что это не случайный знакомый.
Потом компьютер в автоматическом режиме выберет всех, кто ездит на
красных "Москвичах", и в течение получаса круг подозреваемых сужается до
десятка человек.
- Какая прелесть, - еще шире улыбнулся Зубков и от восторга поднял
брови.
- Все гениальное просто, - сказал, улыбаясь, Шушукин. - Объекты
наблюдения пересекаются. За каждым наблюдают два-три человека. Это дает
возможность избежать путаницы и нежелательных ошибок, совпадений. Вот вам
карточки наблюдений на первое время, а потом вы будете получать их по
почте раз в месяц.
Зубков принял карточки и адрес, по которому их нужно будет отправлять
после заполнения.
- Если вопросов больше нет, то у меня все, - улыбнулся Шушукин.
- Да нет, - улыбаясь, сказал Костя, - все более чем понятно.
- Ну что же, желаю удачи, - улыбнулся Шушукин и протянул руку.
- Всего хорошего, - улыбнулся в ответ Зубков, пожал руку Шушукину и
вышел из кабинета.
"Твари, играющие на дудках! - размышлял Костя, идя по коридорам СГБ и
по инерции продолжая улыбаться. - Что же это получается? Здесь все стучат
на всех? И этот засранец из МЧС наверняка с ними заодно. Он говорит только
санкционированную государством информацию, делая видимость ее утечки.
Вот она иллюзия всеобщего равенства, свободы слова. Каждый имеет право
знать все про каждого. На деле это оправдание того, что каждый имеет право
доносить на каждого".
Зубков с трудом добрался до работы. Два раза он не замечал, как
светофор переключался с красного на зеленый, и приходил в себя, лишь
услышав истошное гудение сзади стоящих машин. Один раз чуть не проехал на
красный, в последний момент заметил пешеходов, вышедших на полосатый
переход.
Сидя за своим рабочим столом, Костя порылся в черновиках, пытаясь
чемнибудь заинтересоваться, но вскоре бросил это занятие. После разговора
с Шушукиным работать ему совсем не хотелось. Одна мысль вернула его к
жизни. Они договорились с Наташей сходить сегодня погулять в парк. Уже шла
вторая неделя, как отношения с Наташей сдвинулись с мертвой точки и
активно двигались в сторону улучшения. Признаться, предвкушение этой
встречи вскоре вытеснило утренний разговор из памяти. Костя убрал
черновики в стол и позвонил Наташе на работу. Она сказала, что через
десять минут заканчивает и едет домой. Было решено встретиться у входа в
парк через полтора часа.
Ровно в два Костя увидел идущую от автобусной остановки Наташу. На ней
был простенький сарафан, что только подчеркивало стройность ее фигуры,
женственность и красоту.
- Привет, - сказала Наташа и поцеловала Костю в подставленную щеку.
Костя подарил ей букет полевых цветов, и они пошли по тенистым аллеям
парка.
День был жарким. В парке прогуливались пожилые люди, влюбленные пары,
мамаши с маленькими детьми. Деды резались в домино, играли в шахматы и
шашки.
На маленькой голубой сцене проводился конкурс на звание лучшей хозяйки
микрорайона. Шесть десятков зрителей, половина которых вдумчиво записывали
в блокноты кулинарные рецепты, с интересом следили за происходящим на
сцене.
- Послушаем... - предложила Наташа.
Постепенно Костя начал привыкать к всеобщему интересу к кулинарии, и
они с Наташей остановились возле невысокого заборчика.
- Итак, - сказала ведущая конкурса, - сейчас Мария Леопольдовна
поделится с нами рецептом приготовления баранины с грибами.
К микрофону подошла нескладная женщина лет пятидесяти. Она была изрядно
напудрена и, как показалось Косте, носила парик.
- Для приготовления баранины с грибами, - начала с удовольствием и
громко рассказывать Мария Леопольдовна, - нам необходимо взять восемьсот
граммов баранины, полстакана жира, четыреста граммов свежих грибов, одну
столовую ложку муки, черный молотый перец, соль, укроп или петрушку.
Мария Леопольдовна великодушно сделала паузу, чтобы все желающие успели
записать ее слова, и продолжила:
- Мясо нужно нарезать кусочками и обжарить в жире. Затем, добавив
очищенные, промытые и нарезанные грибы, припустить на слабом огне, время
от времени подливая теплой воды, и довести до мягкости. Готовое мясо
заправить мукой, разведенной в воде, и черным перцем. После чего варить
еще пять-шесть минут, пока не выпарится вся вода.
- Она забыла про сок половины лимона, - повернувшись к Косте, сказала
Наташа.
Костя посмотрел в ее глаза и улыбнулся.
После рецепта баранины настало время конкурса "Кто быстрее сделает
салат "Оливье".
На сцену вынесли четыре стола и поставили их на расстоянии трех метров
друг от друга. Через минуту на столах стояло по белому эмалированному
тазику, лежали все необходимые для приготовления салата продукты и
инструменты. Четыре участницы в белых фартуках подошли к столам и
приготовились к соревнованию.
- На старт, - сказала ведущая, подняв вверх правую руку с секундомером.
- Внимание... Марш!
Остро отточенные ножи гулко застучали по дощечкам для резки. Каждая из
участниц была настроена на победу. В качестве призов выступали кухонный
комбайн, моечная машина и шестиконфорочная плита.
Через минуту Костя и Наташа пошли дальше по тенистой аллее парка. Костя
обнял Наташу за талию, она чуть наклонила к нему свою прелестную головку и
коснулась виском плеча. Августовское солнце щедро одаривало мир своими
теплыми лучами.
Аллея незаметно перешла в тропинку. Попетляв немного между высоких
деревьев и густого кустарника, тропинка закончилась небольшой полянкой с
невысокой травой. Наташа и Костя присели на поляне.
- Почему ты пошла в медучилище? - спросил Костя.
- Не поступила в театральный, - ответила Наташа с улыбкой.
- Ничего себе альтернатива. Или роли играть, или людей резать.
- Почему обязательно резать? Болезнь предпочтительнее лечить
медикаментозно.
- Да. В вашем отделении любят таблетки. Кстати, а почему психиатрия?
- Очень тяжело смотреть в глаза смертельно больному человеку. А у нас в
отделении все больные добрые и беспомощные, как дети.
Костя лег на спину и, раскинув руки, закрыл глаза. Наташа посидела
немного и легла на траву рядом, положив голову на правую руку Кости.
- Если бы тогда, у Жоры, ты еще минут десять построила ему глазки, -
сказал Костя, - я бы стал пожизненным пациентом вашего отделения.
- А я специально, - тихо сказала Наташа. - Чтобы ты ревновал.
Костя повернул голову и посмотрел на Наташу. Она улыбалась безобидной
улыбкой ребенка.
- Почему ты так на меня смотрел тогда в больнице, в первый день? -
спросила Наташа.
- Я видел тебя во сне, - тихо ответил Костя.
Он долго смотрел в ее глаза, потом нежно поцеловал чуть дрогнувшие губы.
Наташа прикрыла глаза и ответила тем же нежным поцелуем. Костина рука
скользнула пальцами по тонкой нежной шее, задержалась на упругом мячике
груди, по изгибам талии прошла до бедра. Наташа, прикрыв глаза, принимала
поцелуи любимого человека. Через минуту Костина рука спустилась ниже и
остановилась на колене, у края подола сарафана. Кожа у Наташи была как
будто бархатной. Костя нежно погладил ногу под коленом и осторожно начал
продвигаться вверх, увлекая за рукой сарафан. В этот момент кустарник
хрустнул. Наташа и Костя вздрогнули, как будто их окатили ледяной водой.
Костя обернулся на резкий звук и увидел чуть качающиеся ветки сирени.
За ними кто-то был.
Резким движением он оттолкнулся от травы и бросился к кустарнику,
сквозь него... Обломок ветки оцарапал щеку, но Зубков не заметил этого -
он хотел поймать того, кто был в кустах, и разбить ему нос. Хорошо
разбить. В лепешку.
Или лучше даже сломать. Чтобы опух на неделю.
За кустами сирени стояли два сорокалетних мужика. Они оба были среднего
роста, небриты, в руках держали по бутылке крепкого пива "Эра Водолея" и
по пакетику соленых орешков. Один из них был тощ и, как показалось Косте,
сморщен. Второй был толстоват. Из-под его застиранной майки, выбившейся из
спортивных штанов, выглядывало брюшко.
- А вы че, уже все, что ли? - удивился толстячок, перестав жевать
орешки.
Он был явно огорчен неожиданным финалом.
Зубков открыл рот, чтобы сказать, как гомосексуалист называется
где-нибудь на металлургическом заводе или на стройке, и уже отвел плечо,
чтобы размах был побольше, но на его правой руке повисла Наташа.
- Да, мы уже уходим, - быстро и спокойно сказала она зрителям и
посмотрела на Костю. - Пошли. Я же тебе сказала, что у меня сегодня мало
времени.
Зубков хотел сказать "погоди" и начал освобождаться от ее рук, но
Наташа дотянулась до его уха и прошептала:
- Быстро пошли отсюда. Нас могут арестовать.
Косте пришлось подчиниться, хотя его возмущение переливалось через край.
- За что же нас могут арестовать? - тихо прорычал Костя, когда они
вышли на поляну.
- За то, что ты хотел их прогнать, - все еще шепотом ответила Наташа,
уводя Костю все дальше от поляны.
- Че-го?!
От услышанного глаза у Кости увеличились до невероятных размеров.
- Каждый имеет право знать все про каждого, - сказала Наташа. - Это
парк, общественное место. Ты не имеешь права мешать кому-либо получать в
нем информацию.
Осознав, что именно имела в виду Наташа, Зубков открыл рот, чтобы
сказать что-то в ответ, но никак не мог подобрать слов.
- А что же стулья с собой не принесли?.. - с удивлением сказал Костя.
Через пять минут они шли по аллее парка и хохотали. Наташа смеялась над
тем, что Костя при всей своей проницательности и незаурядном уме порой
бывает неуклюж в обычных житейских ситуациях, не понимает и не знает
простых истин, которые понятны даже первокласснику. Костя смеялся тому
абсурду, до которого может дойти общество, если не задумываясь будет
тысячи раз твердить благие призывы и лозунги. И оправдывать ими любые свои
поступки. Даже самые нелепые.
Из парка они прямиком направились домой к Наташе. Было решено
пригласить в гости дядю Юру и дать праздничный ужин. Пока Костя блуждал
между рядами в винном магазине, выбирая, какое вино купить к рыбе, Наталья
с удовольствием суетилась на кухне. Готовить она умела и любила. Дядя Юра
был рад видеть Наталью счастливой. Он был рад и ее выбору. Костя, конечно,
непонятно откуда взялся, но человек он, судя по всему, порядочный.
Странный только какой-то, но... это не страшно. Главное, что он не
сволочь. А все остальное... Все мы не без странностей.
После ужина пили чай. Наташа испекла замечательный яблочный торт. Она
была очаровательна, и Зубков был горд тем, что у него есть такая женщина.
Наташа была рада, что теперь у нее есть такой мужчина. Дядя Юра сидел в
кресле возле журнального столика и, откинувшись на спинку, ел торт. Он был
горд собой, справедливо рассуждая, что его участие в этой истории было
центральным.
Наташа ушла на кухню. Телевизор монотонно бубнил о том, какой хороший
человек мэр. У неподготовленного зрителя могло сложиться впечатление, что
если бы не мэр, то вообще неизвестно, всходило бы утром солнце или нет.
Дядя Юра доел второй кусок торта и взялся за третий. Костя сидел в
соседнем кресле.
"...С наступлением Эры Водолея, - сказал мэр, - человечество сделало
гигантский прыжок вперед. Оно построило подобие рая на Земле своими
собственными силами. Силами мысли и труда..."
- Какая дикость, - сказал дядя Юра, - утверждать, что ты лучше кого бы
то ни было знаешь, каким именно образом можно сделать человечество
счастливым.
- Дикость?.. - усмехнулся Костя. - Сегодня меня пригласили на беседу в
СГБ. В машине осталась пачка карточек... Слушай, как вы до этого
докатились?
Вся страна добровольно стучит друг на друга.
- Каждый имеет право знать все про каждого, - с иронией ответил дядя
Юра и, откусив торт, сделал глоток горячего чая.
- Я это уже слышал сегодня, - сказал Костя, но дядя Юра не знал о
случае в парке, поэтому подумал совершенно о другом.
- Когда это начиналось, - сказал дядя Юра, - все выглядело достаточно
безобидно и поэтому никто не сопротивлялся. А в результате... ты прав, все
стучат на всех.
- Благими намерениями вымощена дорога в ад.
- С одной стороны, ты абсолютно прав, а с другой - есть в этом и
некоторый плюс. Государство требует от тебя выполнения определенных правил
игры.
Например, присылать дневники наблюдения. Пожалуйста. Вечером пять минут
потратил, в понедельник заказным письмом отправил и все, живи спокойно.
И волки сыты, и овцы целы.
- Как все просто, - грустно усмехнулся Костя. - Вас заставляют
переступить черту в малом, а дальше... когда девушка теряет девственность,
на все последующее она смотрит уже гораздо проще.
- Ты намекаешь, что нас отымели? - спокойно спросил Чуев. - Возможно.
Но это вопрос весьма спорный. Порядочные люди стараются не замечать
лишнего и пишут в отчетах о мелочах. Но это чистая правда, и при
перекрестном сравнении она подтверждается.
- Порядочные люди не стали бы вообще ничего писать.
- Порядочных людей очень мало, и они должны помогать друг другу. Сам
знаешь, основной закон человека - кто сильнее, тот и прав. Что ты
предлагаешь? Поднять восстание? Собственно, это не сложно. Только зачем?
Чтобы какая-нибудь сволочь воспользовалась этим и, вывернув все
наизнанку, наживалась на чужой крови? Нет уж, увольте. Ты не понимаешь
главного.
Человек по натуре существо рабское. Оно не может жить самостоятельно.
Ему обязательно нужно подчиняться кому-нибудь. Чтобы кто-то принимал за
него решения, говорил, что делать. Может, поэтому возникают некоторые
легенды?
Атлантида - страна, где вершины технического и морального развития
человечества сделали всех счастливыми.
- Ты веришь в Атлантиду? - удивился Зубков.
- Я живу в Эру Водолея, - ответил Чуев.
Через час дядя Юра ушел, оставив Костю и Наташу одних.
Зубков лежал в кровати, заложив руки за голову, укрывшись одной
простынкой. Было слышно, как на улице лаяла собака. Наташа выключила свет,
осторожно ступая, прошла к кровати и нырнула под простыню. Костя обнял
свою мечту и вдохнул пьянящий запах ее мокрых волос. Он потерся носом о ее
левое ушко, затем коснулся его кончиком языка. Его руки медленно
заскользили вниз, от плеча по ключице, и задержались на несколько
мгновений на правой груди. В темноте что-то зажужжало. Костя насторожился.
- Слышишь? - прошептал Костя. - Что это?
- Камера безопасности, - также шепотом ответила Наташа и коснулась
губами его прикрытых век.
- Что? - чуть ли не крикнул Костя.
- Видеокамера наблюдения, - улыбнулась Наташа. - Для защиты от
нападения на жилище.
- А может, потому, что каждый имеет право знать все про всех? - громко
спросил Костя.
- И это тоже. Только чтобы получить запись из частного жилища, нужен
специальный допуск. А его без уголовного дела никому не дают. И звука у
записи нет.
- Цивилизация извращенцев! Как же вы по нужде ходите? Как можно мыться,
зная, что на тебя кто-то смотрит да еще и записывает все на видео?!
- В ванной и туалете нет камер, - сказала Наташа и осторожно поцеловала
нижнюю губу возлюбленного.
Головокружение вернулось к Косте. Он ответил на поцелуй. Наличие камеры
на мгновение стало не таким уж и важным.
- Тогда пошли в ванную, - пробормотал Костя, на секунду оторвавшись от
губ возлюбленной.
- Зачем? - удивилась Наташа.
- Потрешь мне спинку.
Глава 18
"Доброе утро, страна!"
Зубков проснулся рано. Он открыл глаза и повернул голову налево. Наташа
еще спала, положив голову на его левую руку. Осторожно, чтобы не разбудить
ее, Костя чуть приподнял голову и посмотрел на будильник. Было без
пятнадцати шесть. Спать больше не хотелось. Зубков осторожно освободил
руку и встал с кровати. Наташа спала, тихо посапывая, как ребенок. Костя
улыбнулся этому и, надев штаны, вышел на балкон. Утро было прохладным и
свежим, небо - безоблачным и голубым. Костя вернулся в комнату и осторожно
закрыл балконную дверь. Он поправил одеяло, сползшее с плеча Наташи, и
пошел в ванную чистить зубы.
Через десять минут на плите стояла турочка с кофе. Его ароматный парок
дразнил аппетит. Костя зашел на кухню с красной конторской папкой в руках,
положил ее на стол, открыл холодильник и достал из него кусочек
голландского сыра. Сделав себе два бутерброда, он налил минуту назад
сваренный кофе и, удобно пристроившись на табурете, развязал у папки
тесемочки. Вчера после работы он заехал на свою квартиру и забрал папку,
чтобы сделать в ней новые записи.
В красной папке Зубков хранил листы бумаги, которые с большой натяжкой
можно было назвать дневником. Скорее это были путевые заметки. Костя не
мог сказать, зачем он однажды начал делать эти записи. Наверное, в
какой-то момент ему захотелось зафиксировать те мысли, что мучили его
первые недели.
Зафиксировать для того, чтобы позже к ним вернуться.
Вчера Костя почувствовал сильное желание перечитать свои записи. Так,
за чтением этих заметок, кофе и бутербродами с сыром, прошли первые два
часа.
Без двух минут восемь Костя допил вторую чашку кофе и включил маленький
телевизор, стоявший на кухне на холодильнике. Экран вспыхнул, по
циферблату ползла секундная стрелка. Пошла заставка программы новостей.
Грянул знакомый с детства гимн с незнакомыми словами, за ним появилась
милашка телеведущая.
"Доброе утро, дамы и господа, - со сдержанной улыбкой сказала ведущая.
-
Передаем экстренное сообщение!"
Костя оторвался от заметок и насторожился. Картинка скакнула, ведущая
исчезла, и появилось изображение четырех мужчин, сидевших за столом,
накрытым зеленой материей. Лицо одного из них Зубкову показалось знакомым.
Только сейчас он заметил таблички с фамилиями собравшихся за столом. Ну
конечно же, это был Штырев.
"Доброе утро, дамы и господа, - сказал Штырев. - И оно на самом деле
доброе. Сегодня в шесть часов утра президент подал в отставку. Режим
ставленников Лебедева пал. - Костя не мог поверить в только что
услышанное, но чувствовал, что это случилось на самом деле. - На время
переходного периода, до новых демократических выборов, власть переходит к
Комитету национального спасения. Всем государственным чиновникам и
служащим предлагается продолжать исполнение своих служебных обязанностей
вплоть до особого распоряжения. Любые беспорядки будут пресечены и в
случае необходимости милиции и внутренним войскам будет отдан приказ о
наведении порядка более жест-кими способами".
Камера немного отъехала назад и сделала наезд на Мукина.
"Доброе утро, страна, - воодушевленно сказал Мукин. - Сегодня мы все
проснулись в новом, светлом государстве. Государстве, в котором больше не
будет лжи, тотальных слежек, доносов, репрессий инакомыслящих. Отныне в
психиатрических клиниках будут лечиться только больные люди, а не треть
населения страны. В командировки будут ездить только по служебным делам, а
не по приговору особой комиссии. Отныне свобода слова будет основываться
на праве каждого говорить то, что он хочет, а не то, что разрешает Служба
государственной безопасности".
На кухню вошла Наташа и, встав у Кости за спиной, положила руки ему на
плечи.
- Доброе утро, - сказала она сонным голосом.
Костя поднял глаза и посмотрел на нее снизу вверх.
- Привет, - сказал он без эмоций.
- Что передают?
- Наши в городе.
- Что? - не поняла спросонок Наташа.
- Президент подал в отставку. Власть перешла к Комитету национального
спасения.
Наташа медленно села на табурет.
- Спокойствие. Только спокойствие, - сказал Костя с улыбкой. - Ничего
страшного не произошло. По крайней мере пока. В стране всего-навсего
переворот.
В дверь длинно позвонили. Наташа и Костя перевели на нее взгляд, потом
посмотрели друг на друга.
- За тобой или за мной? - спросил Костя, подняв брови и перестав
улыбаться.
Наташа сидела белая, как снег. Ее прелестный ротик чуть приоткрылся, а
в глазах читался испуг. Повторного звонка не последовало. Костя встал с
табурета и пошел открывать дверь. Наташа хотела остановить его, сказать,
чтобы он не открывал, но не смогла этого сделать. Казалось, силы покинули
ее.
И что будет лучше, она тоже не знала. От двери Костя подмигнул ей и
щелкнул замком. Он чувствовал легкий мандраж в коленях, но не открывать
было глупо.
Если это новая власть, то при необходимости она просто высадит дверь.
На пороге в халате и шлепанцах стоял дядя Юра. На его лице, от правого
уха до левого, растянулась улыбка. В руках он держал бутылку шампанского.
- Я пришел к тебе с приветом рассказать, что солнце встало! - радостно
и с выражением сообщил дядя Юра и вдруг, посерьезнев, добавил: - А чем это
у вас пахнет?
Он заглянул Косте за спину, очевидно, пытаясь разглядеть, что у него со
штанами. Костя отошел в сторону, пропуская в квартиру раннего гостя, и
закрыл за ним дверь.
- Здравствуй, мой цветочек, - улыбнулся Наташе дядя Юра и поцеловал ее
в щечку.
- Здравствуй, - испуганно ответила Наташа. - Это ты...
- Бутылка шампанского, - объявил дядя Юра, подняв руку с бутылкой вверх.
- Привез из Франции пять лет назад. Спецом, чтобы выпить по случаю и в
хорошей компании.
- Ты думаешь, сейчас как раз тот случай, когда пьют шампанское? -
наморщив лоб, спросил Костя.
- Ну... откровенно говоря... да, - ответил дядя Юра, срывая фольгу. -
Вопервых, шампанское сегодня выпьют Штырев и его команда. Во-вторых,
шампанское сегодня выпьют те, кто прежнюю власть тихо ненавидел. Втретьих,
сегодня выпьют просто умные люди. Потому что еще неизвестно, чем все это
кончится и придется ли еще когда-нибудь пить шампанское.
Проволочка была откручена, пробка ослаблена.
- Как будем открывать? - спросил дядя Юра. - По-гусарски или с высшим
образованием?
- С высшим, - сказал Костя.
Дядя Юра осторожно придерживал пробку, вращая ее на сорок градусов по
часовой стрелке и против, не давая выстрелить. Наконец послышалось резкое
шипение, и бутылка была открыта.
- У вас принято пить из горлаR? - с издевкой спросил дядя Юра и положил
пробку на стол.
Наташа, все еще растрепанная после сна, поднялась с табурета, и достав
из шкафчика три бокала, поставила их на стол. Чуев разлил пенящийся
напиток по бокалам.
- Я только не пойму, чему ты так радуешься? - спросил Костя.
- Быть может, это последний бокал шампанского в моей жизни, - ответил
дядя Юра. - Могу я выпить его с приятными мне людьми и в хорошем
настроении?
Стекло дзинькнуло нежной и чистой нотой. Словами Чуева Наташа была еще
раз напугана, а Костя озадачен. Сам же дядя Юра был как-то неестественно
весел. Сделав по глотку, все сели на табуреты.
В прихожей зазвонил телефон.
- Я возьму, - сказала Наташа и, поставив на стол бокал, вышла из кухни.
- Скажи, пожалуйста, - снова спросил Костя, - чему ты так рад?
- А с чего ты взял, что я рад? - удивленно спросил Чуев, допив
шампанское и налив себе еще.
- Да потому, что ты просто сияешь от веселья, - ответил Зубков. - У
тебя даже сейчас глаза смеются.
- Смеются... Я смеюсь, чтобы не заплакать.
В кухню вошла Наташа. Как показалось Косте, она была напугана еще
больше, чем прежде.
- Звонили из больницы, - тихо сказала Наташа. - Попросили срочно прийти.
- Ничего удивительного, - пытаясь ее успокоить, сказал дядя Юра. - В
стране власть меняется. У кого-то сердце не выдержит. А у кого-то и
психика.
Сейчас все службы города приведут в полную готовность.
Слова дяди Юры вовсе не успокоили Наташу. Она быстро оделась,
поцеловала Костю и дядю Юру и ушла. Зубков и Чуев остались сидеть на
кухне, допивая "Дом Периньон".
- Нет, родной. Крикуны - это не те люди, которые принесут обществу
желаемые перемены, - сказал Чуев, как только входная дверь хлопнула. - Их
поэтому так и называют: крикуны. Другое дело, что они сыграли отведенную
им роль. Сдвинули процесс с мертвой точки. Вода в нашем озере покоя давно
зацвела и протухла. У меня двойственные чувства. С одной стороны, я рад,
что началось хоть какое-то движение, с другой - мне страшно, потому что я
предвижу большую кровь.
- Ты думаешь, их кто-то специально выпустил наружу, как чертика из
коробочки? - спросил Костя.
- Не исключен и этот вариант, - ответил дядя Юра. - Я все же склонен
считать, что они сами все это затеяли, хотя и с трудом могу поверить в то,
что крикуны на такое решились. Но беда даже не в этом, сейчас крикуны не
знают, что делать дальше. Они так долго стремились к перевороту, что
перестали задумываться о программе действий, на случай если он
действительно произойдет. Для них был важен сам процесс. - Дядя Юра встал
с табурета. - А
теперь пора и нам на работу. В такое время журналисту дома сидеть грех.
Встретимся внизу.
Через полчаса Зубков и Чуев вышли из подъезда. Неизвестно откуда
доносилась музыка. Когда они вышли со двора на улицу, их взору открылось
массовое веселье. Люди не торопясь прогуливались по улицам, как будто
сегодня был национальный праздник. Они пели, пили, отплясывали. Молодежь
кружила прохожих в хороводе. Казалось, на город опустилось безмерное
счастье. В кафе и барах с большой скидкой разливали спиртные напитки. В
глазах хозяина одного из заведений Зубков прочел испуг. Костя понял, что
щедрость идет не из-за праздника, а из-за боязни погромов. Это был второй
испуг, который в тот день увидел Костя.
На перекрестке произошло слияние двух праздничных колонн в одну. С
транспарантами и бумажными цветами, с детьми, сидящими на плечах пап, и
воздушными шарами на ниточках счастливая масса двигалась к центру города.
Атмосфера праздника усиливалась. Появились ряженые. С бутылкой вина и
стаканом в руке навстречу Зубкову шел человек со знакомым лицом и сияющими
глазами. Костя быстро вспомнил его. Это был Федотов. Первый раз они
встретились в зале ожидания, когда его забрала милиция у выхода из
халявки. Еще один раз они встречались на вечерних посиделках.
- Если не ошибаюсь... Константин? - спросил захмелевший Федотов.
- Да. Здравствуйте, - чуть улыбнулся Костя.
Чуев кивнул головой и тоже улыбнулся. Федотов налил полстакана вина и
протянул его Косте.
- За свободу! - провозгласил Федотов.
Окружающие их люди хором крикнули "За свободу!", и в воздух полетело
конфетти. Зубкову показалось, что все смотрят на него и ждут, выпьет он за
свободу или нет.
- За свободу, - сказал Костя и выпил вино.
Затем за свободу выпил и дядя Юра. Только он пил молча.
Вокруг Федотова, Зубкова и Чуева образовался хоровод. Подвыпивший
Федотов поднял вверх руки с бутылкой и стаканом и отплясывал вместе с
хороводом. Все просто светились от счастья. Дядя Юра и Костя, улыбаясь в
ответ прохожим, пробирались сквозь толпу. Откуда-то взялся человек с
аккордеоном. Хоровод распался на пары, и они закружились в ритме "Голубого
Дуная".
Словно из-под земли появился Мухин. Он поздоровался с Чуевым и
Зубковым. Как показалось Косте, Мухин не сильно радовался происходящему,
но и не сильно переживал. Возможно, он был просто спокоен.
- Ну, что ты думаешь по поводу всего этого безобразия? - спросил Мухин,
перекрикивая музыку.
- Я думаю, что город, как и вся страна, сегодня нажрется, - ответил
Чуев.
- А
завтра будет опохмеляться.
- У тебя есть знакомые, которые могут достать оружие? - спросил Мухина
Костя.
- Зачем? - удивился снова возникший Федотов. - Ведь это ре-во-лю-ци-я.
Режим клики Лебедева пал. Свобода, равенство, братство. Бог создал
человека...
- А Смит и Вессон сделали людей равными, - перебил его Костя.
В редакцию Чуев и Зубков попали только к обеду. Костя ожидал увидеть
там вавилонское столпотворение, но его ожидания не оправдались. По
коридорам никто не ходил, почти все корреспонденты были на улицах. Они
собирали информацию. Людям нужны новости - они их получат. Большинство же
из тех, кто был в редакции, сидели в зале для совещаний. Кто-то курил,
запрет на курение в общественных местах почти единогласно на сегодня было
решено отменить, и в задумчивой беседе каждый высказывал свои догадки и
предположения.
- Не верю я в Это, - сказал Лобачевский. - Слишком неожиданно все Это
произошло.
- А ты что, ждал революционную ситуацию? - спросил Новиков,
ответственный секретарь. - Верхи не могут, а низы не хотят.
- Да, если угодно. В природе существуют некоторые правила. Все это
сильно смахивает не на революцию, а на самопровозглашение. А раз так, то и
принимать происходящее нужно соответственно.
- Николай Алексеевич, ты своими заявлениями, ей-богу, порой в тупик
ставишь, - сказал Брюхин, начальник транспортного отдела. - Какая тебе в
этом обществе может быть ситуация? Все не то что могут, а даже очень хотят.
- Нет, не все могут и не все хотят! - негромко, но с акцентом на
последнем слове сказал Лобачевский.
- Уж не сам ли ты готовил маленький переворот? - спросил Картошкин.
- Ничего я не готовил. Просто я констатирую факт, что не всем прежняя
жизнь нравилась.
- Так ты думаешь, большие перемены произойдут? - спросил Михалыч. -
Свобода, равенство, братство?
- Я не сказал, что перемены будут в лучшую сторону. Но как прежде уже
тоже не будет. Так что мало не покажется.
Дверь открылась, и в зал вошел Филатов, владелец газеты. За ним шел
главный редактор. Все с ними поздоровались. Редактор, как всегда, был
сдержан, но не высокомерен. Всем предложили сесть в кресла. Главный
редактор и владелец газеты поднялись на сцену, сели за стол и пододвинули
к себе микрофоны.
- Итак, господа, - сказал главный редактор, - поздравляю вас с "поющей
революцией".
- И пьющей, - крикнул кто-то из задних рядов.
Все заулыбались, захмыкали, но быстро успокоились.
- Я вам говорю официальные сведения, - продолжил главный. - Именно так
назвал Это действо Мукин. Если кто-то еще не в курсе - объясняю. Власть
перешла к Комитету национального спасения. Председателем комитета является
всем известный Штырев, заместителем председателя - Мукин. Из комитета с
курьером нам было доставлено письмо. Сейчас я его зачитаю.
Главный редактор достал из внутреннего кармана пиджака продолговатый
конверт, извлек из него сложенный втрое лист бумаги, развернул и,
откашлявшись, зачитал:
Уважаемые дамы и господа. От лица Комитета национального спасения
позвольте поздравить вас с августовской революцией. В народе ее уже
назвали поющей. Именно это еще один аргумент в пользу того, что все
происходящее является не путчем группы заговорщиков, а волеизъявлением
подавляющего большинства граждан. В нашей стране произошли большие
перемены. И не в последнюю очередь от вас, журналистов, зависит то, как
будут развиваться дальнейшие события. Слово может привести не только к
миру, но и к войне.
Мы призываем вас быть выдержанными, осмотрительными в выборе выражений
и эпитетов, не делать скоропалительных выводов, всегда сообщать только
факты, без оттенка эмоций. Ваша газета всегда придерживалась этой позиции.
Мы надеемся, что и впредь вы не измените своего лица. Завтра будет
созвана большая пресс-конференция, на которой председатель Комитета
национального спасения господин Штырев ответит на все вопросы. Надеемся на
вашу мудрость и гражданскую позицию.
Председатель Комитета национального спасения Мукин
Заместитель председателя Комитета национального спасения Штырев
Главный редактор закончил чтение, положил письмо перед собой и сцепил
пальцы рук в замок. Все присутствующие молчали.
- Вот это то, что новая власть сказала нам, - проговорил главный
редактор.
-
Теперь о том, что ответим мы. Господа, я тысячу раз призывал вас к
хладнокровию. Сейчас я готов повторить свои слова еще тысячу раз. Я
настаиваю, чтобы вы ни во что не вмешивались и не участвовали ни в каких
политических партиях или движениях. Я настаиваю, чтобы вы оставались
нейтральны и беспристрастны. Если, конечно, хотите работать в нашей газете
и далее. Любая борьба за власть рождает тысячи провокаторов. Я настаиваю
на том, чтобы каждая информация тщательно перепроверялась. Газета должна
оставаться нейтральной к переменам. По крайней мере первое время.
- Да, господа, - сказал Филатов. - Как владелец газеты я могу сказать
то же самое. Если вы собираетесь и дальше работать в газете, вам придется
оставаться нейтральными. Кто не уверен, что сможет это сделать, должен
уйти. Я не позволю превратить газету в рупор какой-либо партии. Наше дело
- новости.
Новости и еще раз новости.
После короткого совещания все занялись делом. Чуев стал выяснять, кто
из бывших поставщиков продолжает работать, Зубков собирался ехать в центр
города.
У выхода из гардероба Костю окликнул дядя Юра и сказал, что звонил
Богатырев. Данилыч предложил встретиться вечером у него дома. Часиков в
восемь. Костя сказал, что будет обязательно. Выйдя из газеты, он достал
мобильный телефон и позвонил Наташе на работу. Она сказала, что сегодня
домой не придет. Из министерства пришла бумага, в которой говорилось, что
все медицинские учреждения переводятся на круглосуточное дежурство. Костя
предупредил, что после работы поедет к Богатыреву, и если что, чтобы
Наташа звонила туда.
Машина Зубкова так и осталась стоять возле газеты. Он решил, что метро
в данной ситуации будет наиболее безопасным видом транспорта и уж точно
более скоростным. Город в одночасье превратился в пешеходную зону. Все
вышли на улицы.
Вечером в квартире Богатырева собрались старые друзья: Чуев, Лукошкин,
Мухин, Лобачевский. Компания собиралась регулярно раз в месяц, чтобы
поиграть в преферанс. Относительно новым был только Костя. Он и пришел
последним.
С улицы доносилось пьяное пение, где-то надрывалась гармошка. В этот
вечер решили обойтись без спиртного. Слишком серьезное событие произошло.
Его осмысление требовало трезвой головы. Все сидели за столом и пили чай.
На столе стояли три начатых торта: "Чародейка", "Птичье молоко", "Ландыш".
Один лишь Богатырев был пьян. Он набрался еще днем, на улице.
- У тебя не видно видеокамер... - сказал Костя, когда огляделся в
квартире Данилыча.
После казуса в квартире Наташи он всегда, когда оказывался в помещении,
первым делом искал камеры.
- Камеры безопасности дело добровольное, - ответил Данилыч. - Я их
ставить не просил. А на Советы... В общем, я их послал.
Костя вошел в комнату, поприветствовал присутствующих и положил на стол
пакет с кремовыми пирожными. Все кивнули ему в ответ и продолжили слушать
Лобачевского. Николай Алексеевич как всегда блистал глубиной мысли и
красноре-чием.
- Идея безграничной свободы неосуществима, потому что никто не умеет ею
пользоваться в меру. Что заявляет Комнацспас? Полное самоуправление?
У-топи-я! Стоит только народу на некоторое время предоставить
самоуправление, как это самоуправление тут же превращается в
распущенность. А так все и будет. Очень быстро возникнут междоусобицы,
которые быстро перейдут в погромы. На почве все той же социальной
справедливости. История знает сотни примеров, когда в подобных битвах
сгорали государства. Значение самого слова "государство" превращалось в
пепел.
- Алексеич, от твоих слов сильно отдает монархией.
- Да. Я заявляю, что кухарка не может управлять государством, но и
право управления по крови - тоже недопустимо. А вот когда кухарка пойдет
учиться управлению и если она научится чему-нибудь... Если найдется
достаточно желающих доверить ей управление страной, тогда пожалуйста.
Только нужно уметь отвечать за последствия своего выбора.
- Я согласен с Алексеичем, - сказал Мухин. - Ведь никто толком так и не
сформулировал определение демократии.
- Демократия - это форма общественного строя, в котором свобода одного
человека ограничивается свободой другого, - сказал Лукошкин.
- Да, - согласился Мухин. - Но это определение больше претендует на
лозунг.
- Почему?
- Оно неточно, даже аморфно. Это то же самое, что и заявление: все
металлы электропроводны. С этим никто не спорит, но вода тоже
электропроводна.
Однако от этого она не стала металлом.
- Не все то золото, что с воза упало, - сказал Чуев.
- Вот! Это очень точно. Именно об этом я и говорю. Конечно,
замечательно, когда человек свободен в поступках ровно настолько, чтобы не
мешать другому, но как определить эту грань?
- По-моему, ты заблудился в своих мыслях, - сказал Чуев, доставая из
бумажного пакета пирожное.
- Ничего подобного, - возразил Мухин. - Представим свободу человека в
виде окружности. Берем циркуль и чертим две наползающие друг на друга
окружности. Налицо конфликт свобод граждан. Теперь попробуем определить,
где ограничивается свобода каждого. У нас три варианта. Первое: через
точки пересечения окружностей проводим прямую. Тем самым мы ограничиваем
свободу каждого. Второе: мы определяем зону интересов в момент их
столкновения. То есть кто первый, тот и прав. Тем самым одна окружность
занимает часть другой. И третье: ограничиваем свободу каждого началом
интересов контрагента, создавая тем самым некоторую зону отчуждения.
- Конечно же, первое, - сказал Лукошкин. - Правило "кто первый встал,
того и тапки" здесь не сработает.
- Но окружности бывают разных размеров, - заметил Мухин.
- Если я тоньше, мне что, меньше есть надо? - спросил Лукошкин. - Нет.
Так дело не пойдет. Каждому предоставляются равные права и свободы.
Поэтому разграничение определяется правилом.
- Значит, нам нужен свод правил, - сказал Мухин. - А свод правил - это
уже не та демократия. Свобода каждого ограничивается не свободой другого,
а определением, то есть законом. Закон принимают представители, а не
каждый гражданин в отдельности. То есть вероятность того, что закон не
соответствует волеизъявлению народа, а всего лишь желание избранных,
которые руководствуются своими интересами, достаточно велика.
- Константин, какое твое мнение? - спросил Лобачевский.
- Утопия.
Лобачевский немного улыбнулся и чуть развел руки в стороны.
- И он прав.
- С другой стороны, я согласен с Черчиллем, - сказал Мухин. - Кажется,
это он сказал: "Демократия - это дрянная система, но ничего лучшего люди
еще не придумали".
- С этим сложно спорить, - согласился Чуев, - да и не хочется. Но если
я правильно тебя понял, ты просто предлагаешь называть вещи своими
именами, а не прятаться за красивые фразы, смысл которых не соответствует
действительности. В этом я тебя поддерживаю.
- Костя, мы здесь давно сидим, что там, на улице? - вдруг спросил
Лукошкин.
- Весь город упивается в полном смысле слова "пить". Как будто бы
винные склады открыли и бочки выкатили на улицу.
- Классическая схема, - сказал Лобачевский. - От того, как предсказуемо
развивается ситуация, даже страшно становится.
- Как работа начинается с перекура, - заметил пьяный Богатырев, - так и
новая власть начинается с банкета.
- Начнется все с поисков виноватого, - сказал Лобачевский. - Как всегда
это будут евреи. Моисей, ты готов?
- Я не еврей, - ответил Чуев и откусил пирожное.
- Как это? - удивился Лобачевский. - Ты же Моисей. И не докажешь ты
ничего. Не успеешь. Так что, батенька, ты еврей. Смирись с этим.
- Мукин и Штырев, конечно же, болтуны, - сказал Лукошкин, - но... они
же цивилизованные люди. Образованные и воспитанные.
- Моисей, давай взорвем че-нить на хрен, - сказал пьяный Богатырев.
- Подожди, - ответил Чуев, как бы остановив Богатырева ладонью левой
руки.
- Да их никто и не спросит, - улыбнулся Лобачевский. - Их поставят
перед фактом, что охлос требует жертву. Если никто не виноват, никого не
накажут, значит, все останется, как и прежде. Ничего не изменится. Тогда
зачем было все это затевать? Так что им просто придется кого-нибудь убить.
- Но ведь крикуны не единственная партия в стране, - заметил Лукошкин.
- Теперь, когда нет тотального контроля, партий станет еще больше. В конце
концов найдутся люди, которые покажут, насколько абсурдны идеи крикунов.
- Именно потому, что однажды вдруг все стало можно, и начнется
настоящая грызня, которая непременно перерастет в бойню.
- Господа. Вы слишком сильно сгущаете краски, - сказал Лукошкин. -
Всегда найдутся умные люди, которые понимают, что разрешение споров, пусть
политических, с помощью кровопролития недопустимо.
- Всегда найдутся недовольные, - уточнил Чуев. - Точно так же, как
найдутся и те, кто будет подначивать их, не забывая при этом делать ставки.
- А остальным в это время будет на все плевать, - добавил Мухин.
- Кстати, о многопартийности, - сказал Чуев. - Действительно, партии
теперь будут плодиться как кролики. Вопрос, сколько из них готовы строить
государство, а не играть в политику.
У нас Петрович, из четвертого подъезда, между прочим, тоже большая
партийная величина дворового масштаба. Во времена его героической зрелости
он был секретарем первичной организации на заводе "Красный трансформатор".
После прихода Лебедева к власти актуальность компартии упала. На
продвижение по службе членство в ней больше не влияло. За нелояльность к
стенке не ставили.
Вот и разбежались кто куда. Эти дворовые деятели через пять лет
собрались и постановили восстановить первичную организацию. Сурин -
секретарь партячейки, Иванов - заместитель секретаря, Сидоров -
культмассовый сектор, а перечница Коллонтай - сектор пропаганды и
наглядной агитации. Печать у Петровича еще заводская осталась. Заплатили
взносы за пять лет. С тех пор раз в месяц собираются, платят взносы,
Петрович в партийные билеты печать ставит, Сидоров, как культмассовый
сектор, организует закусон, а Коллонтай бежит в магазин за красненьким.
Вот это наглядная агитация. Вот это я понимаю. Между прочим, за пятнадцать
лет в их ячейку вступили еще трое. Так что это у них теперь что-то вроде
закрытого клуба. И кого попало они не принимают. Кандидатский срок как
минимум полгода.
Так вот. Пока все это организуется стараниями Коллонтай и Сидорова,
Иванов составляет протокол заседания. С постановлениями, на что тратятся
партийные деньги. Тратятся они, естественно, на агитацию, канцтовары,
поход в Музей Ленина. Даже билеты где-то нарыл и приколол к протоколу.
- Какие билеты? - спросил Костя.
- Железнодорожные. Что они в Шушенское ездили. А ты говоришь: митинг,
флаги... их бронепоезд на запасном пути. Можешь не сомневаться. А случись
так, что с каждого спросится: "Товарищ, а где ты был в трудный для родины
час?" - у них готово дело. Быстренько представят отчет о проделанной
подпольной работе. С подписяRми и штеRмпелями. А теперь скажи мне: что они
смогут противопоставить желающему в диктаторы? Ничего. По привычке
соберутся на пару митингов и по той же самой привычке уйдут в тихое
подполье. Взносы пропивать.
- Ну так че, взорвем или нет? - повысил голос Богатырев.
Все посмотрели на него.
- Чем?! - не выдержал Чуев.
- Спокойно, - сказал Иван Данилович.
Язык его перестал заплетаться, слова стали внятными и весомыми.
Опираясь двумя руками о стол, он поднялся со стула и медленно подошел к
серванту, стоящему посреди двух платяных шкафов. Все присутствующие
наблюдали за ним с интересом. Богатырев вдруг замер, как будто никак не
мог что-то вспомнить. Через несколько секунд, очевидно, что-то прояснилось
в его сознании, он подошел к правому шкафу и раскрыл дверцы. Мухин выронил
чайную ложечку, и в возникшей тишине она смачно звякнула по блюдцу.
Богатырев расплылся в улыбке и довольно икнул.
- Пжалста, - сказал он, показывая на пластид, который занимал все
пространство шкафа без остатка.
Все молчали. Было слышно, как над пирожными жужжит неизвестно как
попавшая в комнату пчела.
- Ты откуда это взял? - через минуту спросил Мухин.
Задать этот вопрос хотели все, но выговорить смог только он. Очевидно,
сказались годы службы.
- А... твои корочки больш не дес-ствительны, - улыбнулся Богатырев. -
Так что з-запросто могу не отвечать.
Больше никто не проронил ни слова. Иван Данилович понял, что его фокус
должного эффекта не произвел, вздохнул разочарованно, закрыл шкаф, обошел
стол и занял за ним свое место.
- Ты стал много пить, Данилыч, - мрачно констатировал Чуев.
- Я знаю, - ответил Богатырев. - Только, наверное, не много, а часто.
Скучно как-то стало последнее время.
- А ты женись, - предложил Мухин. - Не соскучишься.
Богатырев ответил не сразу.
- Нет, ребята. Мы с Моисеем как доказательство от обратного.
- В каком смысле? - не понял Лобачевский.
- Должен же быть у вас перед глазами пример неженатого мужика. Должны
же вы с чем-то сравнивать свое счастье. - И добавил с усмешкой: - Или
несчастье.
На улице что-то бабахнуло, и гулкое эхо отозвалось многократным
повтором.
Все повернулись в сторону балкона и медленно начали вставать с мест. На
балконе у Богатырева было тесновато, но поместились все. Через несколько
секунд томительного ожидания небо с треском разорвалось тысячей огней
праздничного фейерверка. На улице послышались крики. После каждого нового
букета огненных цветов народ с самозабвением кричал "Ура!". На Костю
накатило воспоминание, как в детстве на Седьмое ноября или Девятое мая
вечером с родителями и знакомыми они ходили на пустырь смотреть салют. В
те дни тоже все были искренне счастливы. И если не все, то многие.
Так же по одному все вернулись в комнату. Между тем небо снова и снова
освещалось яркими разноцветными вспышками. Так продолжалось около часа.
После фейерверка гости помогли хозяину квартиры убрать со стола, вымыть
посуду и разошлись по домам. Народ продолжал гулянье, начатое утром.
Кругом слышались песни и смех. Проехав две остановки на метро, Костя и
дядя Юра неторопливо шли от станции до дома.
- По пиву? - предложил Костя, когда они проходили мимо шумного кафе.
- Не возражаю, - ответил дядя Юра.
Они купили по пластиковому стакану светлого "Тульского" и той же
неторопливой походкой пошли дальше в сторону дома.
- Ты коренной москвич? - вдруг спросил Костя.
- Нет. Мать с отцом приехали на стройку. Там и познакомились. У меня
вообще занятная родословная.
- Ты сын турецко-подданного? - улыбнулся Костя.
Дядя Юра сделал большой и вкусный глоток янтарного напитка, облизал
губы и глубоко вздохнул.
- Начнем с отца. Его отец, то есть мой дед, познакомился с моей бабкой
в Первую мировую войну. Дед у меня был донским казаком. Как-то они
ворвались на плечах противника в его лагерь, и тут-то он увидел молодую
докторшу. Не знаю, что он ей там рассказал, и главное, как она его поняла,
но с войны дед привез жену-немку. Вот отсюда, наверное, все и пошло.
Представляешь, какая смесь...
- Что русскому хорошо, то немцу смерть, - согласился Зубков и запил эту
мысль пивом.
- Матушка у меня тоже была дай Бог каждому. Ее отец, мой дед, был
грузином. Потомственный князь. Женился на хохлушке. В общем, коктейль
Молотова. Детство мое прошло в коммуналке. Так что вспомнить есть что.
На перекрестке человек сорок весело отплясывали под местный духовой
оркестр. Милицейские патрули миролюбиво прогуливались по городу, не мешая
народу веселиться. Городские власти принимали в веселье самое
непосредственное участие. До поздней ночи по городу ездили передвижные
магазинчики и продавали напитки и легкую закуску.
Оказавшись дома, Костя позвонил Наташе и спросил, как у нее дела.
Наташа сказала, что все в порядке. День прошел спокойно. Сейчас они с
девчонками сидят и пьют чай в столовой. Ночевать она останется в больнице.
Домой придет не раньше чем завтра вечером.
Положив трубку, Костя развалился в кресле и включил телевизор. Делать
было вроде как нечего, а спать ему пока не хотелось. Экран еще не
загорелся, но Зубков уже услышал неспешную, отрывистую речь Компотова.
Костя взглянул на часы. Компотов не изменил своему стилю. Он, как и
всегда, говорил, делая секундную паузу почти после каждого слова.
"...Как бы там ни было на самом деле, - говорил Компотов, - народ,
общество приняло так называемую поющую революцию достаточно спокойно.
Весь день на улицах города продолжались праздничные гулянья, к вечеру
перешедшие в карнавал. Люди собираются большими группами, танцуют вальсы,
поют песни. Мэрия позаботилась о том, чтобы праздник был полноценным. По
городу курсирует несколько сотен автолавок, прямо с колес снабжая людей
напитками, закусками и мороженым. Спонтанный праздник был обеспечен всем
необходимым. Милиция не вмешивается и спокойно наблюдает за происходящим,
пресекая редкие случаи нарушения общественного порядка.
Праздник продолжается. Новая власть обещает настоящую демократию,
свободу слова, свободу мысли. Ну что же, посмотрим. Еще ни одна власть не
объявляла, что с первых же дней ее правления начнется террор. В конце
концов, история знает сотни примеров..."
Зубков не дослушал, какие же примеры знает история, и выключил
телевизор.
....
........
..........
Глава 24
"Нарушение конвенции о биологическом оружии".
Индустриальный город. Два часа дня. Жара. Августовское солнце
расплавило асфальт, и он стал мягким. Хозяин кафе подметал с пола стекла
от разбитой ночью витрины. Милицейский патруль из пяти человек в полном
спецобмундировании с поднятым забралом из небьющегося пластика, обильно
потея, мерно вышагивал по тротуару. Сержант непринужденно поглаживал
пальцем спусковой крючок автомата. Шел третий день, как Наташа ушла из
дома и не вернулась.
Зубков сидел в пустом летнем кафе и допивал вторую бутылку "Боржоми".
Переполненный автобус, первый за два часа, подкатил к остановке,
фыркнул, и его двери с трудом открылись. Люди, стоявшие на остановке,
ринулись к автобусу, когда тот еще до конца не остановился, и попытались
опровергнуть утверждение водителя, что машина не резиновая. Штурм
сопровождался отборным матом и банальными бытовыми оскорблениями. Автобус
был зеленого цвета, но сейчас это не имело ни малейшего значения.
Еще неделю назад цвет автобуса определял количество остановок, которые
он сделает на своем маршруте. Красный останавливался на каждой остановке.
Желтый - через одну, зеленый - через две. Еще неделю назад в этом была
своя прелесть. Теперь же это было неважно. Наземный транспорт стал ходить
крайне нерегулярно. В магазинах опустели полки, а то, что на них еще
осталось, стоило в двадцать раз дороже, чем неделю назад. Большинство
горожан сидели дома и ждали хоть какой-то ясности. Комитет обещал порядок
и закон, но не было видно ни того, ни другого. По стране поползли слухи,
что вклады населения будут полностью заморожены до окончания переходного
периода, а зарплата будет выплачиваться карточками на продукты. С
продуктами у народа было все в порядке, по крайней мере на ближайшие два
месяца, и возможно, поэтому большинство работоспособного населения
воспользовалось конституционным правом раз в год взять десять дней
дополнительного отпуска за свой счет в любое удобное время. Конституцию
пока еще не отменили.
Костя допил минералку и взглянул на часы. Восемнадцать минут третьего.
Человек, обещавший принести документы, обличающие, по его словам, новую
власть во всех смертных грехах, опаздывал почти на полтора часа. Ждать
дальше не было смысла. Костя подозвал хозяина кафе и, расплатившись за
минералку, поднялся со стула.
Неторопливо вышагивая, Зубков перешел через дорогу и направился в
редакцию. Он был небрит и выглядел невыспавшимся. Ему навстречу пробежали
четверо мальчишек с потрепанным футбольным мячом в руках.
Вчера Костя ездил в клинику. Ответ, услышанный там, был как приговор,
окончательный и не подлежащий обжалованию. Колесникову не видели уже
несколько дней. Когда Костя вернулся домой и прислонился спиной к закрытой
двери, его затрясло от страха, что он больше никогда не увидит Наташу, и
от бессилия что-то изменить.
До редакции Зубков добрался через сорок минут. В дверях он столкнулся с
каким-то капитаном внутренних войск. Костя обернулся, держась за дверную
ручку, и проводил капитана взглядом. Ему показалось, что он где-то его
видел, но, так и не вспомнив, вошел в здание. Встреча не состоялась, и, не
заходя в свой отдел, Костя спустился в подвал к дяде Юре.
- Уроды! - в сердцах высказался Михалыч, выйдя из дверей чуевской
коморки и, хлопнув дверью, пошел прочь по коридору, в противоположную от
Зубкова сторону. Костя проводил его взглядом и открыл дверь начальника
отдела снабжения.
- Чем это ты его так обидел? - лениво спросил Костя, войдя в кабинет
Моисея.
- Это не я, это Мукин.
Дядя Юра бросил на стол городскую газету и, встав с кресла, подошел к
холодильнику.
- Пива хочешь? - спросил он, открыв белую дверь.
- Давай, - ответил Костя, присаживаясь в кресло.
Чуев достал две бутылки холодного пива и, открыв их, передал одну гостю.
Зубков сделал несколько глотков и взял со стола газету. На первой
полосе красовался заголовок "Ложь - основа разложения нации". Под
заголовком помещалась статья, сообщавшая горожанам о том, что новая власть
намерена прекратить порочную практику использования незаконно
приобретенных карточек, а позже вообще отменить деление на сектора.
- А что его так расстроило? - спросил Костя.
- Бордели в красном секторе обслуживают только владельцев красных
карточек, - напомнил дядя Юра, - настоящих карточек.
- Вот это проблема, - согласился Костя и сделал глоток пива. - Как же
народ будет сексуально обслуживаться?
- Строго по закону.
- Чего они прицепились к этим карточкам? - удивился Костя. - Насколько
мне известно, подделывали только красные карточки. Но деньги-то на них
переводились с настоящих счетов. По магазинам с ними никто не ходил.
Только по борделям. Так что экономического урона никакого.
- Правильно, - подтвердил дядя Юра. - Компьютер легко распознавал
"левую" карточку. Стоило тебе пару раз отовариться в магазине вне сектора
проживания, и ты получал штраф. А в следующий раз могли и посадить.
- Так в чем же дело?
- Ложь - основа разложения нации.
- Они даже не представляют, чем эта борьба за чистоту помыслов
обернется.
- Вот именно, - согласился Чуев. - Государство годами разрабатывало
схему невинного обмана, втягивало в него население.
И всем было хорошо, все были в выигрыше. Одни обманывали закон и делали
вид, что верят в то, что государство об этом и не подозревает. А
государство подыгрывало им и делало вид, что действительно не подозревает
об этих махинациях. Вот ведь идиоты, не могли ничего лучше придумать, как
посягнуть на половой инстинкт.
Сложив газету пополам, Зубков швырнул ее на стол и, закрыв глаза, чуть
сполз вниз по спинке кресла. Вчера он вдруг почувствовал, что устал от
этого сна. Если выразить его ощущения точнее, то скорее он чувствовал то
же, что чувствует человек, которому не давали заснуть целую неделю.
- Новостей не было? - спросил Костя, не открывая глаз.
- Нет, - невесело ответил дядя Юра. - Ничего нового. Но трупа не нашли.
Есть шанс, что она еще жива.
- Шанс... он не получка, не аванс... Кстати, о деньгах. Что думает
начальство? Не мешало бы прибавить на инфляцию.
- Ты только не вздумай у него спросить об этом, - посоветовал Чуев. - У
хозяина и так нервы на пределе. Счета частично заморожены, запасы
кончаются. Типографии закрываются одна за другой, бумагу не достать.
- А я и не думаю, - ответил Костя. - Это я так... бубню с горя.
Костя снова вернулся к мыслям о Наташе. Она была единственным человеком
в этом сумасшедшем доме, которому можно было открыть душу, не стыдясь, что
это будет выглядеть как слабость. Она была юна, красива и наивна как
ребенок, но в этом и заключалась ее великая сила. В душевной чистоте и
непорочности.
Дверь распахнулась, и словно ураган в комнату ворвался Лобачевский.
Костя приподнял левое веко и, увидев, кто именно вошел, снова прикрыл
его. Глаза Лобачевского кричали о сенсации.
- Слышали, что совесть нации удумала?
- Слышали, - промямлил Костя, - газеты читаем.
- Полчаса назад у Дома правительства начала собираться толпа. По радио
сказали, что сейчас там больше ста тысяч. Они вооружены арматурой и
камнями. У некоторых автоматы. Толпа требует отменить "карточные"
репрессии и в противном случае угрожает изнасиловать комитет.
- Мир хочет трахаться и убивать, - громко профилософствовал Чуев и
сделал два больших глотка из своей бутылки.
- Сто тысяч крепких мужиков - это серьезно, - сказал Лобачевский,
доставая из холодильника бутылку пива.
- Заметьте, сексуально неудовлетворенных мужиков, - пробурчал Костя, не
открывая глаз. - Это обстоятельство удваивает их разрушительную силу.
- Господа, я серьезно. Дело пахнет восстанием, - сказал Лобачевский и
сделал глоток. - Мало того что в магазинах шаром покати, по улице пройти
страшно не только ночью, но уже и днем, так эти умники еще и бордели
прижать решили.
- Ходи в своем секторе, - посоветовал Чуев.
- Ну да. С тем лимитом, что разрешается тратить, даже на минет не
хватит.
Нет, господа. Дело пахнет мордобоем.
- Ты мне сам недавно пытался прочитать лекцию о низости походов
"желтого" или "зеленого" гражданина в бордель красного сектора. А сейчас...
- Моисей, - не открывая глаз, поежился в кресле Костя. - Давай взорвем
ченить на хрен. Мало того что жрать нечего, так еще...
- Во-от... - протянул Чуев. - Еще одного Богатырева нам только
недоставало.
- Нет, господа, - сказал Лобачевский. - Дело определенно пахнет кровью.
Большой кровью.
Лобачевский не ошибся. В семь часов вечера Комитет национального
спасения принял самый необдуманный шаг за все время своего короткого
правления. К Дому правительства подъехали машины с внутренними войсками.
Толпа не стала дожидаться, пока войска выгрузятся из машин, встанут в
каре и начнут размахивать демократизаторами направо и налево. Кто-то
крикнул:
"Бей ментов - спасай Россию", и толпа бросилась на неприятеля. Два
опрокинутых грузовика были пустяком по сравнению с той рекой крови, что
залила асфальт в следующие два часа. К девятнадцати ноль-ноль бунтовал
весь город. Верным комитету войскам был отдан приказ жестко пресечь
беспорядки. Но вдруг выяснилось, что неверных не так уж и мало. По городу
прокатилась новая волна погромов. Комитет национального спасения в срочном
порядке подтягивал к Москве войска и бронетехнику.
Народ двинулся к Кремлю в половине восьмого. Все, кто еще считал себя
журналистом, были в эпицентре событий. Проходя по Новому Арбату, толпа
била все витрины, которые попадались на ее пути. Не доходя до
"Новоарбатского" гастронома ста метров, Костя услышал, как осыпались
стекла. Несколько человек отделились от общего потока и нырнули внутрь
магазина. Проходя мимо, Зубков повернул голову и увидел, как крушат пустые
прилавки и бьют стекла холодильных шкафов. Когда магазин уже был за
спиной, Костя услышал душераздирающий женский крик. Он обернулся.
Женский крик сливался с плачем ребенка. Скорее это был даже не плач, а
смесь визга с ревом. От услышанного он вздрогнул и ужаснулся. Не видя
перед собой ни бушующей толпы, ни разгромленных витрин, он шел на жуткие
крики, заранее боясь того, что сейчас ему доведется увидеть.
В бывшем торговом зале два мародера короткими и частыми ударами - у
одного была милицейская резиновая дубинка, у другого кусок трубы - осыпали
женщину, лежавшую на полу и закрывавшую собой двенадцатилетнюю девочку.
- Ну что, сука, - зло шипел тот, что был ростом пониже, - кончился,
значит, вчера сахар! Или зверенышу своему скормила?
Откуда-то изнутри темного зала появился высокий бородатый человек в
белом балахоне с красным крестом на спине и сумкой, перекинутой через
плечо. Он схватил двумя руками за воротник одного мародера и отшвырнул его
в сторону, словно пушинку.
- Что же вы творите, нелюди! - крикнул человек в белом балахоне и
развернулся ко второму мародеру.
Тот пнул его ногой в живот, и бородатый согнулся пополам. Мародер
ростом пониже поднялся на ноги, держа дубинку двумя руками, отвел ее
далеко за правое плечо и что было силы опустил на спину бородатому. От
удара белая ткать лопнула чуть выше нашитого на нее красного креста и
разошлась в разные стороны, открывая на спине кровавый рубец. Выгнув
спину, бородатый упал на колени и тут же получил трубой по голове. Лицо
женщины перекосилось от ужаса, и она снова завизжала, надрывая связки. Уже
теряя сознание, бородатый повалился на нее, пытаясь закрыть собой и
женщину, и ребенка. Мародеры с остервенением принялись пинать ногами всех
троих.
Все произошедшее заняло чуть больше десяти секунд, но в эти секунды
Зубков стоял в оцепенении и не мог пошевелиться. Не в силах выговорить ни
слова, Костя взревел, словно раненый медведь, и, подняв над головой
помятый сорокакилограммовый холодильник для продажи мороженого, двинулся
на выродков. Те повернули головы в его сторону и замерли на секунду от
увиденного зрелища. Зрелище не предвещало ничего хорошего. С холодильником
над головой на них шел человек со звериным оскалом и белым, как у смерти,
лицом. Мародеры сделали шаг назад, развернулись, побежали в глубь
торгового зала. Добежав до поднимавшейся с пола женщины, Костя запустил им
вслед холодильником и, тяжело дыша, остановился. Его била мелкая дрожь. Он
в полном смысле слова готов был перегрызть им горло зубами.
В пылу ярости он не заметил, как из-за его спины выскочили несколько
человек и бросились вдогонку за мародерами.
Сидя на полу, скулящая женщина левой рукой перевернула бородача набок и
протянула дрожащую левую руку к своему ребенку. Ее правая рука была
неподвижна. Хнычущая девочка с перемазанным кровью из разбитой головы
лицом протянула к маме руки и, обняв ее за шею, припала правой щекой к
груди. Женщина дотронулась дрожащими пальцами до мокрых от крови волос
ребенка и, зажмурив глаза, заскулила. Костя перевернул бородача на спину и
подложил ему под голову белого плюшевого медведя, по которому сразу же
начало расползаться красное пятно. Костя узнал бородача. Это был священник
из двести десятой церкви. Слова его второй проповеди в тот день, когда
Зубков делал репортаж о церковных службах, понравились Косте, и он
поверил, что еще не все потеряно, что еще есть шанс остаться людьми, а не
животными, пожирающими пищу за выполненную работу.
И он не ошибся.
Сзади загремели обломки мебели, скрипнули осколки стекла. Зубков
обернулся и увидел идущих к ним монашку и двух бородатых мужчин. Все они
были в белых балахонах и с сумками с красными медицинскими крестами.
Именно эта монашка позвала на помощь, когда увидела, как убивают
женщину и ребенка, а священник пытался закрыть их собой.
Пострадавшим начали оказывать первую помощь. Встав на ноги, Костя,
рванув ворот рубашки, пошел прочь из магазина. Ему было тяжело дышать. За
четыре дня из благонравных и сердобольных людей горожане превратились в
полную противоположность. До остервенения озлобленную толпу. "Нет, это не
правда, что люди стали злыми, - рассуждал Костя, двигаясь в нескончаемом
потоке восставших к Красной площади. - Это все сидело в них, как
диверсант, и ожидало благоприятного случая. Случая остаться
безнаказанными..."
Красная площадь и крыши стоящих рядом домов кишели объективами фотои
видеокамер. Зубков стоял на площади недалеко от Исторического музея и
лично видел, как восставшие кинулись на штурм Кремля. На площадь въехали
машины с подъемниками, в люльки которых тут же полезли разъяренные дядьки
с арматурой в руках. Откуда-то в огромном количестве появились раздвижные
пожарные лестницы. Машины с подъемниками подъехали вплотную к стене,
выдвинули для устойчивости лапы и начали подъем. В считанные секунды стены
древней крепости превратились в муравейник.
Не успели пожарные лестницы приставить к стенам, как раздались первые
автоматные очереди. Солдаты получили приказ на Красной площади стрелять
только в воздух. Восставшие, как спелые яблоки, посыпались с лестниц и
подъемников. Все, кто был на площади, бросились врассыпную. Низко
пригибаясь, Костя забежал за угол Исторического музея и продолжил
наблюдения оттуда. Через секунду он заметил идиота, оставшегося на площади
и снимавшего на видеокамеру все происходящее. Сумасшедший был высоченного
роста, тощий, как черенок от лопаты. Двух мнений быть не могло.
Это Ганс. Казалось, чувство страха у него просто отсутствовало.
Наркотик профессионального азарта подталкивал его в спину и шептал на ухо:
снимай, снимай, снимай...
Ворота Кремля открылись, и на Красную площадь высыпали солдаты
внутренних войск. Они были в бронежилетах и шлемах с опущенным забралом из
пуленепробиваемого пластика. В руках у них были короткоствольные автоматы
Калашникова. Солдаты постреливали в воздух, щедро осыпая булыжник
гильзами, и передвигались неспешно, давая восставшим возможность покинуть
площадь. Следом за пехотой на брусчатку выкатили бронетранспортеры.
Солдаты прошли мимо немца и не тронули его.
Бронетранспортеры веером разошлись по площади и втянулись в прилегающие
улицы. Зубков не рискнул рассчитывать на свою мифическую
неприкосновенность, хотя и проверил серебряную карточку, лежавшую в
кармане рубашки, застегнутом на пуговицу. Да и смысла оставаться на
Красной площади уже не было. Восставшие отступили.
Два мотострелковых взвода, подошедших со стороны Лубянки, оттесняли
толпу в сторону Садового кольца. Втянув голову в плечи и прижимая правой
рукой предусмотрительно захваченную в редакции противогазную сумку, Зубков
побежал к Крымскому мосту. Автоматная очередь хлестанула по старенькому
"Москвичу", брошенному на Манежной площади, его стекла с "шорохом"
осыпались на асфальт. Зубков увеличил скорость и запетлял по Моховой,
словно заяц.
"Внимание! - разнесся по воздуху суровый голос диктора. - С двадцати
одного часа и до семи утра в городе вводится комендантский час. Все
передвижения без специального разрешения комендатуры запрещены.
Сохраняйте спокойствие. Ситуация в городе находится под контролем".
Костя взглянул на часы. Двенадцать минут десятого.
Зубков был одним из последних, кто бежал от Красной площади. Еще
пересекая Большой Каменный мост, он видел впереди около двух десятков
затылков. У развилки Большой Полянки и Большой Якиманки взорвались два
дымных снаряда, один дальше другого на десять метров, и все затянуло серым
вонючим дымом. Когда Костя выбрался из дымовой завесы, впереди уже никого
не было. Очевидно, все побежали по Большой Полянке, а Костя незаметно для
себя взял гораздо правее.
За двести пятьдесят метров до пересечения Большой Якиманки с Садовым
кольцом, ощетинившись кусками ржавых труб и прочего металлолома,
возвышалась баррикада самооборонщиков. Над баррикадой развевался
Андреевский флаг. Размышляя о его происхождении в этом конкретном месте,
Зубков споткнулся и упал на асфальт от сильного толчка в спину. Толчок в
спину был взрывной волной от танкового снаряда, разорвавшегося где-то
рядом. Прокатившись кубарем по инерции несколько метров, Костя попытался
подняться на ноги и снова упал. От легкой контузии в голове у него что-то
звенело. Над баррикадой виднелись несколько голов в каких-то одинаковых
шапочках. Кажется, беретах. И кажется, черного цвета.
Ударила длинная пулеметная очередь. Головы, торчавшие над баррикадой,
исчезли. Не замечая ссадин на локтях и ладонях, Зубков влип в асфальт и
внутренне сжался, словно пружина, в ожидании паузы. Над баррикадой
поднялся человек в черном бушлате и бескозырке, с самодельным гранатометом
на плече. Шайтан-труба гулко ухнула и выплюнула начинку. За спиной у
Зубкова что-то бабахнуло, и выстрелы прекратились. Как только пулемет
замолчал, Костя подскочил с асфальта и, вложив всю свою энергию в ноги,
бросился к баррикаде. Его сердце было готово выпрыгнуть из груди и убежать
вперед.
- Давай, братишка, давай! - орал человек в бушлате, размахивая
бескозыркой над головой.
"Это не береты, а бескозырки", - думал Костя, с немыслимой скоростью
переставляя ноги.
Из последних сил, словно спринтер на олимпийском финише, Зубков вбежал
за баррикаду сквозь узкую брешь. Пока он, тяжело дыша, опускался на
колени, за его спиной упал холодильник и закрыл проход. На холодильник
легли два огромных электродвигателя и смятая телефонная будка.
- Ну что, успел? - улыбнулся человек в бушлате с погонами старшины
второй статьи. - Не дрейфь, братишка. Балтика не подведет.
Старшина нацепил бескозырку и встряхнул сидящего на асфальте Зубкова за
плечи. Он коряво улыбнулся в ответ и огляделся. В ушах у Кости по-прежнему
звенело. Рядом с ним стояли полтора десятка матросов при полном параде. В
черных бушлатах с горящими огнем пуговицами и пряжками ремней в якорях и,
естественно, в роскошных клешах. Их черные короткие сапоги были
надраенными до блеска.
- Полундра! - крикнул молодой, коротко стриженный матросик, стоявший на
верху баррикады. - Коробочки идут.
- Свистать всех наверх! - гаркнул старшина и заиграл на боцманской
трубке.
Матросы сорвались с места и зашуршали клешами.
Костя поднялся с асфальта и огляделся. Самооборонщиками здесь и не
пахло.
Баррикада была во власти матросов Балтийского флота. Счетом их было
двадцать один. Баррикада полностью перегораживала Большую Якиманку, от
стены дома на левой стороне до стены магазина на правой. В десяти метрах
от баррикады, на автобусной остановке, сидели два связанных человека.
Очевидно, это были представители новой власти, чье присутствие на
блокпостах было практически обязательным. За остановкой стоял "газик". От
Садового кольца к баррикаде двигался бензовоз. Шел тяжело. Зубкову
показалось, что на подножке бензовоза кто-то стоит.
- Слушать в отсеках! - гаркнул старшина.
Зубков обернулся. Все матросы осторожно выглядывали из-за баррикады, а
старшина стоял в полный рост, поставив одну ногу на корпус разбитого
телевизора, и в морской бинокль разглядывал неприятеля.
- По местам стоять, с якоря сниматься! - скомандовал старшина, чеканя
каждое слово. - Прямо по курсу восемь дымов. Шесть катеров и два линкора.
За ними до роты пехоты. Дистанция два кабельтова.
Сзади два раза прокряхтел осипший от возраста автомобильный клаксон.
Все обернулись. В пятнадцати метрах от баррикады останавливалась машина
ассенизаторов. Цвета она была оранжевого, и лет ей было никак не меньше
тридцати. С подножки спрыгнул молодой матросик со смешно оттопыривающимися
ушами. От прыжка его бескозырка, которая была ему явно велика, чуть не
упала.
Матросик успел ее поймать и засеменил к старшине. Все матросы сползли
вниз к машине.
- Слушай мою команду! - продолжил старшина. - Из всех калибров, залпом,
заряд дымный!
Пли!
Два матроса прижали к бедру ружья для стрельбы дымовыми шашками и
дружно "плюнули" в сторону неприятеля.
- Повторить три раза! - скомандовал старшина и начал спускаться вниз.
Матросы, галдя, суетились возле большой оранжевой бочки с дерьмом.
Зубков стоял в некоторой растерянности от завораживающего зрелища
военной субординации. И не просто военной, а военно-морской. И не просто
военноморской, а балтийской.
В ушах у него гудело уже меньше.
- Товарищ старшина... - затараторил матросик, приложив руку к
бескозырке, но старшина оборвал его.
- Где тебя три часа носило, краб обглоданный?!
- Машину сразу нашли, - оправдывался матрос, - вызвали на аварию и
реквизировали. А переходник долго сделать не могли.
- Пустую пригнали?
- Никак нет, - улыбнулся матросик, - больше половины.
- Железняк!
- Я, - отозвался матрос двух метров ростом и не менее метра в плечах.
Голова его, минуя шею, переходила в плечи.
- Тащи машинки.
- Есть.
Железняк развернулся на каблуках и побежал к "газику".
- Ну что стоишь, сухопутный? - сказал старшина, повернувшись к Косте. -
Помоги братве. Если не успеем, то всем нам амба.
Костя мотнул головой и пошел к бочке. Через две секунды он замер с
открытым ртом.
На левом борту машины стояла большая коробка презервативов. Матросы
приладили к сливному крану переходник и наполняли противозачаточные
средства дерьмом. Работа спорилась. Матросик, что пригнал цистерну,
вентилем дозировал величину заряда.
- Куда ты столько льешь, салага! Не больше чем полкило. Не долетят.
Зубкову, как человеку абсолютно гражданскому, доверили разрывать
индивидуальную упаковку, извлекать презервативы и разматывать в полную
длину. Через пару минут дюжина снарядов биологического оружия была готова
к применению.
- Тащи, - скомандовал один из матросов, и Зубков в коробке из-под обуви
осторожно понес боеприпасы на передовую.
От остановки бежал Железняк с какими-то хитроумными механизмами в
руках. Он остановился в трех метрах от баррикады и положил механизмы на
асфальт. Это были обычные катапульты высотой чуть больше метра. Их было
четыре. За дымом со стороны "Президент-отеля" послышался лязг гусениц и
рычание мотора.
- Двое ко мне, - сказал Железняк.
Два матроса подбежали к нему и помогли привести орудия в боевую
готовность. Стальную станину при помощи монтажных пистолетов закрепили на
асфальте. Зубкову показалось, что эти машинки переделаны из каких-то
строительных механизмов. Слишком заводской у них был вид.
- Заряжай! - скомандовал старшина, выглядывая из-за бруствера и
разглядывая неприятеля в морской бинокль.
Презервативы с дерьмом легли в метательные чаши.
- Взвод - до деления девять. Поправка на ветер - два.
Матросы при помощи редуктора натянули пружины катапульт до девятого
деления на хромированной линейке. За спусковое кольцо карабином зацепили
веревочку.
- Залпом...
Все притихли. Матросы у бочки перекрыли вентиль, перестали наполнять
презервативы и обратили суровые взоры в сторону неприятеля.
- Огонь! - гаркнул старшина и продублировал команду взмахом руки.
Четыре катапульты вздрогнули и запустили заряды в воздух. Матросы
замерли, как замирает в ожидании экипаж подводной лодки, выпустив по цели
торпеду. Секунды казались минутами. Старшина отслеживал траекторию полета
снарядов и вел хронометраж.
- Четыре... три... два...
Заряды скрылись в пелене дымовой завесы.
- ...один. Контакт.
Тишину ожидания нарушали лишь лязг гусениц и рокот танковых двигателей.
- ...вашу мать! - послышались из дыма нестройные вопли, пробиваясь
сквозь гул танковых моторов. - ...арасы!
- Ур-р-ра! - гаркнули матросы и подбросили вверх бескозырки. - Ур-ра!
Урра!
- Заряжай! - скомандовал старшина.
Матросы замолчали и снова засуетились возле катапульт. Самодельный
гранатомет был единственным боевым оружием на этой баррикаде, а к нему
была всего одна граната. Кроме как дерьмом матросам, приехавшим в Москву
на недельную экскурсию, было нечем отбиваться от двух мотострелковых
взводов внутренних войск. Пробные стрельбы прошли успешно, и теперь в
каждую чашу положили по шесть зарядов.
- Взвод - восемь-десять, - скомандовал старшина. - Ветер - один.
Беглым...
Огонь!
Катапульты вздрогнули. Заряды поднялись в воздух. Матросы забрались на
баррикаду, чтобы своими глазами увидеть разрушительную силу биологического
оружия.
Первыми из дыма вышли два танка, следом показалась пехота и
бронетранспортеры. Пеший неприятель заметил полет "валькирий" и заметался
по дороге... Забрызганные и злые солдаты открыли шквальный огонь из всех
стволов. Матросы посыпались вниз. Баррикада взорвалась в двух местах,
разлетаясь в разные стороны ржавыми железяками и старым холодильником.
Четверо моряков были убиты, пятеро легко ранены. Самого молодого, того,
что пригнал цистерну, разорвало в клочья на глазах у Зубкова. Прямое
попадание танкового снаряда в цистерну предрешило исход баталии.
Лежа на асфальте лицом вниз, Зубков подумал сначала, что ранен в голову.
По его виску что-то стекало. Он перевернулся набок и поднес к голове
руку, но тут же отдернул ее. Рука была в дерьме. Голова тоже. На шоссе
стоял горящий остов грузовика. Все прилегающее пространство было
забрызгано его недавним содержимым.
- ... и ржавый якорь в жопу, - выплюнув, просипел старшина, вытирая
губы тыльной стороной ладони.
Моряки оттаскивали трупы и помогали раненым. Железняк сидел на
асфальте, прижимая к себе лежавшее на его коленях тело мертвого матроса, и
медленно покачивался из стороны в сторону.
- Сеня... Братишка... - стонал Железняк. - Да как же это?.. Что же я
деткам твоим скажу... Жабы, - выдавил вдруг Железняк, вставая с асфальта,
и зарычал, выпуская из рук тело друга. - Я вас на ленточки для бескозырок
порву! Жабы!
Гордость Балтийского флота, матрос Железняк стоял как гора. Глаза его
налились кровью. Пудовые кулаки посинели от того, с какой силой он их
сжимал. Железняк достал из-за спины черную ленточку с золотым якорем, сжал
ее зубами и, нагнувшись, достал из сапога великолепный финский нож.
- Слушай мою команду! - крикнул старшина. - Поворот фордевинт... Триста
метров прямо по курсу... Самый полный... вперед!
Матросы подхватили раненых под руки и побежали по указанному курсу.
Железняк сделал несколько шагов и уперся в мощный корпус старшины,
вставшего у него на дороге.
- Мы отступаем, - тихо сказал Афанасьев.
- Уйди, старшина, - прорычал Железняк.
- Отступаем для сохранения личного состава и подготовки контрудара, -
повысил голос Афанасьев и продолжил уже тихо: - Давай, братишка, не дури.
Проигранное сражение не значит, что проиграна война. Мы еще шарахнем по
ним из главного калибра. А за Сеню они мне ответят. Штырев ответит.
Персонально.
Рокот усилился, и баррикада вздрогнула. Танк уперся в груду мусора и
после небольшого усилия развалил ее. Матросы отступали. Старшина бросил
две дымовые шашки, прикрывая отход балтийцев. На столбах вспыхнули фонари,
освещая желтым светом слабые сумерки. Защитники баррикады погрузились в
"рафик", стоявший возле выхода метро "Октябрьская", и ретировались,
получив вслед длинную очередь из танкового пулемета.
Недалеко от места боев жил родной брат мичмана с крейсера, на котором
служили балтийцы. Отмывшись у него и перевязав раненых, Зубков уговорил
Железняка и старшину Афанасьева пойти с ним в редакцию газеты. Моряки
отказывались сначала наотрез, потом все менее убедительно, но Зубков стоял
на своем. "Об этом нужно рассказать. Люди должны знать о случившемся". В
конце концов матросы согласились. Раненых и группу прикрытия оставили на
квартире брата мичмана, благо жена его и дети все лето жили у бабушки под
Новороссийском, а старшина Афанасьев и Железняк общим собранием были
командированы в народ, то есть в газету.
Через пятнадцать минут "рафик" не спеша ехал по ночной улице. За рулем
сидел старшина. Железняк тяжело сопел рядом, на пассажирском сиденье. По
дороге в газету Костя набросал черновик статьи под заголовком "И падет
дерьмо с небес на ваши головы...".
- Тебя как звать-то? - спросил старшина, не поворачивая головы.
- Константин.
- Андрей, - сказал старшина и, не поворачиваясь, протянул через плечо
Косте руку. - А это Сашко.
Железняк протянул Косте ладонь размером с бескозырку. После рукопожатия
он снова вернулся в прежнюю позу и продолжил бесцельно смотреть на улицу,
ползущую за окном авто.
- Ты на Красной площади был, когда все началось? - спросил старшина.
- Да. Как раз за десять минут до штурма стен подошел.
- По идейным соображениям или из любопытства?
- Скорее по работе, мне нельзя быть идейным. Я репортер. Я обязан быть
объективным.
- То есть ты наблюдатель? - сказал Железняк. - Пока...
Он не договорил, осекся и снова отвернулся к окну.
- Остынь, Саша, - сказал старшина. - Не все журналисты сволочи. Он ведь
тоже рискует сейчас. Привезет нас в газету, а кто-нибудь возьмет и
стуканет. И как пособника не только его, но и всю газету. К стенке.
- Я не наблюдатель, - уточнил Зубков, - я репортер. И за мной уже
приходили, и в розыске я был.
- Почему был?
Костя не успел ответить. Дорога была перегорожена самосвалом.
На перекрестке машину остановили самооборонщики. Чуть в стороне стояли
трое солдат в полном вооружении с автоматами наперевес и разговаривали с
владельцем желтой "Волги"-такси. К "рафику" подошел человек в серой тройке
и черной широкополой шляпе. За ним шли двое небритых самооборонщиков.
Все остальные обитатели блокпоста встали с ящиков, на которых сидели, и
перевели свое внимание на подъехавшую машину. Костя открыл дверь и вышел
из "рафика".
- Документы, - скомандовал тот, что был в серой тройке.
Костя передал ему серебряную карточку, оставленную Сойкиным. Срок ее
действия заканчивался, но попробовать все же стоило.
- А остальным что, особое приглашение нужно?
- Они со мной.
Представитель Комитета национального спасения посмотрел на Костю, как
бы оценивая, по Сеньке ли шапка, и отошел к справочной машине.
Самооборонщики медленно подошли к "рафику" и окружили его. Солдаты
взяли из рук водителя "Волги" две банки тушенки. Самосвал завелся. Солдаты
передернули затворы и перевели свое внимание на "рафик". Самосвал
освободил дорогу и, когда "Волга" проехала, снова перегородил ее.
Через минуту представитель вернулся и отдал Зубкову его карточку.
- С тобой все понятно. Где документы остальных?
- Я же сказал, что они со мной, - терпеливо повторил Костя.
- Твоя карточка не дает тебе права на сопровождающих лиц. И форма у них
морская. А от тебя, - принюхался представитель, - говнецом попахивает. Не
ты ли на Большой Якиманке с морячками был?
- Если уверен, что не дает, тогда позвони кому-нибудь из них и скажи то
же самое.
Зубков протянул представителю три визитные карточки: Сиверина, Жердина
и Сойкина. Судя по изменившемуся лицу представителя, Зубков понял, что для
него эти фамилии одна другой страшнее.
- Ладно, пропусти их, - сказал представитель сержанту и повернулся к
человеку у компьютера. - А номер карточки "этого" зафиксируй. Разберемся
еще. Свободны.
Самосвал снова завелся и освободил дорогу. "Рафик" медленно тронулся с
места и проехал мимо недовольных лиц самооборонщиков. "Значит, можно и без
разрешения ездить, если в багажнике десяток банок тушенки", - отметил про
себя Костя.
В газете появление матросов произвело почти такой же эффект, как
появление Ленина на Путиловском заводе. Все, включая уборщицу тетю Клаву,
собрались в актовом зале. Охрана сразу же прекратила пропуск в газету
посторонних. Через полчаса у проходной собралась небольшая, человек в
тридцать, группа журналистов из других изданий. Они ни в какую не хотели
уходить и просили разрешить присутствовать на пресс-конференции. Вскоре
после просьб послышались обвинения в нарушении закона о свободе получения
информации и угрозы, что за это придется ответить по закону. Назревала
маленькая буза. Хозяину газеты пришлось выйти и успокоить толпу. В конце
концов "чужих" журналистов пустили на пресс-конференцию при условии, что
они обязательно укажут, где услышали информацию, когда и при каких
обстоятельствах. За пять минут до этого Зубков предложил дождаться, когда
матросы расскажут все, что знают, а потом, когда "чужие" журналисты
разойдутся, он сам выступит и расскажет все, что с ним было за этот вечер.
Так и сделали. Оставался неясным один вопрос: откуда "чужие" узнали о
поздних гостях? Главный редактор распорядился отключить все телефоны сразу
же, как только Зубков вошел в его кабинет и сказал, кто ждет в приемной.
Сотовая связь не работала уже который день. Да и передвигаться по городу
во время комендантского часа и без специального разрешения...
Загадку помогла решить служба внутренней безопасности. Среди "чужих"
журналистов они узнали пару кадровых осведомителей СГБ. Значит, новая
власть решила не до конца отказываться от старых методов. Ложь не всегда
основа разложения. Есть очень старый лозунг: "Если не можешь
предотвратить, то возглавь". Люди Комитета национального спасения, получив
информацию с блокпоста, посоветовались и передали ее в другие издания.
Только для какой цели они это сделали? Как только одна загадка была
разгадана, тут же появилась другая. Не менее сложная.
...
......
.........
--------------------------------------------------------------------
Данное художественное произведение распространяется в электронной
форме с ведома и согласия владельца авторских прав на некоммерческой
основе при условии сохранения целостности и неизменности текста,
включая сохранение настоящего уведомления. Любое коммерческое
использование настоящего текста без ведома и прямого согласия
владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 30.01.2002 12:45