Код произведения: 14671
Автор: Вагнер Н.П.
Наименование: Дядя Бодряй
Н. П. Вагнер
Дядя Бодряй
I
Родились они, оба брата, и жили в одном из медвежьих углов - в глухой
деревушке Пустышке. Старшего звали Зеноном, младшего - Паисием; только никто
его так не звал, а звали просто дядя Бодряй.
Дядя Бодряй любил брата своего Зенона и всех людей, весь Божий мир; а
Зенон никого не любил, - разумеется, кроме себя.
Когда умирал их отец, Степан, то он долго думал: кому оставить наследство?
Сын Паисий сильно смущал его. "Вертопрашный мот! - думал он. - Ничего он не
сбережет, не приумножит, а все по ветру стравит - ни себе, ни людям".
Думал, думал отец Степан и, наконец, решил: "Оставлю я сыну Зенону всю
землю, и лошадушек моих (а их был целый косяк), и коровушек, и овечек, и
всякий скот, и всю худобу мою; а непутящему Паисию оставлю я сто рублев - и
того ему много".
Как решил, так и сделал. Оставил в завещании Зенону все имение свое, а
дяде Бодряю только сто рублей, - новеньких, все рублевиками серебряными.
И когда получил это наследство дядя Бодряй, то сел на лавку и задумался:
"Что я с ними сделаю, с этим наследством? Раздам я его беднякам, как я,
многогрешным. Хорошо!.. Да ведь не хватит на всех. Вот тут, возле нас, в
Пустобрюхове, да в Голодаеве, да в Плохосытове, больше ста побирух... мужиков
и старух... Раздай сто рублев. Меньше рубля на рыло придется... Да какая же
тягота!.. Тут, чай, фунтов 20 али боле будет... И куда я с ними поеду?!. Без
них, без этих рублев, я - вольный казак и весь Божий мир мне путь и дорога...
А с ними?!." Но тут в его раздумье вмешалась Аленка - жена брата Зенона.
- А ты отдай мне, братец, - заговорила она. - На что тебе? А мне они
пригодятся... Вот к зиме шубейку Мишутке справлю, да Варюшке одеяльце
сооружу...
И протянул дядя Бодряй кожаный мешочек со ста рублями невестке своей
Аленке.
- На!.. - сказал он. - Господь нас так учил: просящему дай и от
занимающего не убегай!
- Ну, вот и отлично! Дай тебе Господи доброго здоровья! Спаси Господи твою
душеньку!
И она, вся радостная, отправилась к себе и положила в свой большой
сундучище мешочек со ста рублями, а дядя Бодряй вздохнул глубоко, встал с
лавки, потянулся и сказал в веселии сердца:
- Слава Тебе, Господи! избавил от тяготы жизненной.
И вышел из избы, а сам думает: "А если б все, что оставил отец брату
Зенону, да разменять на рублевики, - у-у-у! какая бы тягота была... не
вздымешь и не уволочешь!!.
II
Дядя Бодряй был бездомник, вдовец. Он каждый день и всю жизнь шлялся по
чужим избам, и везде были ему рады.
- А?! - говорят. - Дядя Бодряй пожаловал. Милости просим, милости просим!
И дядя Бодряй, помолившись перед образом, с веселым радостным лицом,
здоровый и румяный, всех ласково привечал, со всеми целовался, здоровался.
Малых детей обдарить - кому грошовый пряник, кому деревянного коня.
И все ему рады, в особенности детвора. Дядя Бодряй ей слаще меду кажется.
Как только он придет, так сейчас же все облепят его и начнут просить,
канючить:
- Дядюшка Бодряй, расскажи сказочку!..
- Дядюшка Бодряй, расскажи побасеночку!
- Дядюшка Бодряй, расскажи что-нибудь божественно.
И в особенности им нравится это - божественно... Только дядя Бодряй не
всегда расскажет. Иной раз придет из дальней деревни, Глушанки; верст двадцать
отмашет и притомится, еле отдышится.
- Не почтовый я конь, - говорит, - и одна пара у меня ходилок-то. Двадцать
верст отмахают - и приустанут, притомятся.
А в другой раз придет бодрый, да свежий и начнет сказы рассказывать.
Вокруг него прицепятся, присядут ребятишки со всей деревни: одни влезут на
колени, другие обнимут его за шею. И начнет дядя Бодряй рассказывать.
А за маленькими малышами, глядишь, бегут слушать дядю Бодряя и уже
взрослые ребята; а за ними, гляди, плетутся, пробираются уже совсем взрослые
мужички. Ведь всем занятно послушать краснобая - дядю Бодряя.
- Вот, - говорит, - не в котором царстве, не в котором государстве,
жил-был один старче. И задумал старче спасаться... И просит, и молит он своего
ангела-хранителя. Ангел, мол, хранитель мой! Скажи и укажи, что мне сделать,
чтобы спасти душеньку и в царство небесное ее водворить?
- А рубашка у тебя есть? - спрашивает его ангел.
- Есть, - говорит старче.
- Своя? - спрашивает ангел.
- Своя, своя, - говорит старче.
- Ну, сними ее и отдай тому, у кого нет ее...
"Как же я отдам, - думает старче, - ведь голому-то, чай, зазорно ходить?"
Сам это думает, а рубашку все-таки снимает. Только, глядь-поглядь, не
может он снять рубашки, к телу приросла... Уж он ее так и этак... Всю спину в
кровь изодрал, а рубашки не может отодрать... приросла! - у каждого человека
всегда так: своя рубашка к телу приросла. И если ее не отдерешь, то и не
спасешься... Что ни делай - никак не спасешься. Хоть сто поклонов каждый день
клади, хоть к соловецким угодникам ходи или в скиты печерские. Ничего не
поделаешь... Таков уж предел положен.
- Чудно дело! - говорит один из слушавших его мужичков. - Как же это так?
Как же это угодники-то Божьи спасались?..
- Для Бога, милый человек, - говорит дядя Бодряй, - все возможно. Для
человека невозможно, а для Бога все возможно.
III
И так проходила или, вернее говоря, тихо катилась вся жизнь дяди Бодряя.
Была у него жена, баба суровая и злющая. Были и детки - целых трое. Умерла
жена, и детки за нею пошли, три дочки, одна за другою.
Как потерял он вторую дочку, самую красивую и тихую, Машу, то он загрустил
и пропадал из деревни целых три дня. Через три дня пришел, еще веселее и
радостнее, чем был. И куда он исчезал, и куда он свое горе снес - никто об
этом не узнал и никто не спросил его.
- Миру нужны мои сказы да побасенки, а не я сам, - говорил он. - А ты дай
миру, милый ты человек, то, что ему нужно, или то, что он хочет!..
И опять покатилась его жизнь тихо, да радостно. Плетет он лапти себе, а
больше другим, ребятишкам, плетет и поет, сидя на завалинке у братниной избы.
Люди мимо идут, каждый с ним поздоровается так приветливо.
- Здравствуй, милый дядя Бодряй! Каково живется-можется?
И пройдут дальше.
- Здравствуй! Здравствуй! Милый человек, - скажет дядя Бодряй. - Живу,
хлеб жую; Бога прославляю, всем добра желаю.
- Так! Так! - скажет прохожий. - Верно! Правильно! И пойдет дальше. И все
ему кажется, что кто-то ласковое слово ему в душу заронил и по сердцу, любя,
погладил.
- Дядя Бодряй! - говорит один мужичок. - Приходи к нам блины есть.
- Ладно! Милый человек, приду.
- Дядя Бодряй! - говорит другой мужичок. - У нас крестины. Мишутку
крестим. Приходи, гостем будешь.
- Приду! Милый человек, спасибо на зове!
- Дядя Бодряй! - говорит третий мужичок. - Дочь Пашутку выдаю. Приходи
пиво пить.
- Ладно, ладно, милый человек. Беспременно приду!
И ни одна свадьба, ни одни именины и крестины без Дяди Бодряя не бывают.
Без него скучно и нерадостно, а он придет, румяный да ласковый, и точно всех
озарит. И начнутся сказки да россказни, один другого краше да занятнее. То
расскажет он, как кум Матвей к отцу Матвею ходил, помочь в нужде просил и как,
наконец, отец Матвей помог куму Матвею в беде и как эта помощь, от долгого
ожидания, показалась куму Матвею вдвое слаще.
- Так-то, милый человек, - прибавил дядя Бодряй, - сказано: терпи, казак,
- атаманом будешь! Так оно и есть. У Господа Бога сроки долги. Не по нашему
плечу, а все-таки надо терпеть, ибо всякому делу положен у Бога час и срок, и
ничего не может произойти без этого положения. Вот, милый человек, чай,
знаешь, как, примерно сказать, жисть в квашне скисает и поднимается, и растет.
Вот так-то оно и везде, милый человек!
IV
Год за годом проходит. Люди родятся, живут и помирают. Молодые стареются.
Один дядя Бодряй не меняется. Только волоса его стали как будто чуточку
седеть, а такой же крепкий, румяный и такой же запас у него сказок и
пересказов. Целый непочатый кошель.
Только в последнее время стал он их меньше рассказывать, а больше слушать,
что другие рассказывают.
- Для того, милый человек, - говорит, - нам два уха и один рот дан: больше
слушать и меньше говорить.
И начали люди замечать, что дядя Бодряй стал в последнее время чаще
пропадать, а куда - неизвестно. Уйдет он куда неведомо и пропадает и день, и
два, и целую неделю. Вернется дядя Бодряй еще веселее и здоровее, чем был, и
все ему, как родному, обрадуются. Все друг другу говорят:
- Дядя Бодряй пришел! Дядя Бодряй пришел!
И был в деревне Пустышке в те поры озорной и дурашный малый. И все его так
и звали: озорник Прошка.
"Семь-ка, - думает Прошка, - дай-ка я узнаю, куда дядя Бодряй пропадат".
И стал он следить, выслеживать, куда дядю Бодряя нелегкая носит.
Один раз, дело было летом, вечером, подкараулил он, как дядя Бодряй
отправился из деревни.
Вышел он из деревни в Памаевские луга и пошел прямо в Кузьминский лес, а
лес тот тянулся в доброе старое время на многие добрые версты, и мужички
говорили, что в том лесу есть благодатные уголки, только добраться до них
нелегко.
Идет, идет дядя Бодряй, идет, калиновым подожком подпираючись, идет за ним
дурашный Прошка, а за ними ночь и гроза надвигаются.
И дурашному Прошке вдруг стало жутко. "Куда, мол, - думает, - я в эку
страсть пойду?" А дядя Бодряй обернулся и говорит:
- Иди, иди, милый человек, не бойся! Коли не будешь бояться, то никакой
страх тебя не возьмет, а коли убоишься, то страх тут как тут, и накроет, и
осенит, и осилит.
Прошка приободрился. "Я только, - думает, - до Семенова ключика провожу
его, а там и удеру. Пущай один идет. Вишь, как гроза накатывает".
А в лесу темная ночь. Ни зги не видно.
V
И только что вошли они в Кузьминский лес, как вдруг: трах! - ударил гром и
пошла кружить, вертеть буря, а дядя Бодряй говорит:
- Ничего! Ничего, милый человек... волос с головы твоей не падет без воли
Господа... Не бойся!
А Прошка совсем струсил и испугался. Сам идет, дрожит; ноги еле
переставляет и про себя скорехонько твердит: "Свят! Свят! Свят! Господь
Саваоф!.."
И кажется ему, что кругом его не деревья, а какие-то лешие стоят или идут
вместе с ними. "Дядя Бодряй! Дядя Бодряй!" - хочет он сказать, да голосу не
хватает, горло перехватило.
А дядя Бодряй знай себе идет вперед и говорит так ласково, да приветливо:
- Иди-иди, милый человек. Ничего не бойся!
Шли, шли они, и стал примечать Прошка, что буря начала затихать и какой-то
свет засквозил между деревьев.
Чем дальше идут они, тем ярче становится этот свет. И не может Прошка
разобрать, что это. Месяц ли сияет или солнышко проглянуло?
И пришли они, наконец, на место красоты неописанной. Все деревья и кусты
сияют и благоухают. Цветы кругом такие яркие да нарядные, что ни в сказке
сказать, ни пером описать.
Раскрыл рот Прошка, стоит и любуется, глядит - не налюбуется.
- Что, - говорит Прошка, - так бы все и глядел. Никуда бы отсюда не ушел.
- Вот, милый человек, - говорит дядя Бодряй, - коли не побоишься да
потрудишься, то и до места доброго дойдешь.
И спрашивает Прошка дядю Бодряя:
- Где же это такое хорошее место находится?
- Там, - говорит дядя Бодряй, - где все хорошо и нет земной скверны. От
деревни Пустышки это место отстоит на многие, многие тыщи верст. Кто зол, тот
ни в жизнь до этого места не дойдет, а кто добр да прост - так того сам Бог
донесет.
- Как же это так? - спрашивает Прошка. Но только что успел это выговорить,
как глядь-поглядь... нет хорошего места... сгинуло и пропало.
И сам Прошка лежит на земле, в Памаевских лугах. И как он попал в эти
луга? - не может он этого понять... Вздремнул, должно быть, а когда вздремнул
- ничего не знает, и не помнит, и не понимает.
VI
И не мог Прошка помириться с тем, что он во сне только видел "хорошее
место". Ходит он, бродит по Кузьминскому лесу и все думает да гадает: "Во сне
или наяву видел он "хорошее место". И все ему чудятся слова дяди Бодряя: "Кто
добр да прост, того сам Бог до этого места донесет".
А как же это узнать: добр он или нет? И не просто добр, а добр и прост.
Один раз, дело было к вечеру, зашел он далеко в Кузьминский лес и вдруг
видит сквозь ветви: сидит дядя Бодряй на большом камне, а подле него на задних
лапах сидит огромный медведь.
Струсил Прошка и к месту прирос. Стоит и глядит, рот разинув, а дядя
Бодряй говорит ему:
- Ничего, милый человек, подойди, не бойся. Это мой старый приятель,
Михаил Иваныч. Он не тронет. Подойди, милый человек.
Приободрился Прошка, подошел. Смотрит, у ног дяди Бодряя лиса сидит, такая
пушистая, огнистая, а тут же, в траве, возится махонький зайчик.
Чудно показалось Прошке. "Как это лиса не задавит зайчика и как медведь не
тронет лисы?" А дядя Бодряй говорит:
- Они не грызутся. Мирно живут. Так-то, милый человек. Бог велел всем быть
добрыми, а пуще всех людям заповедал: пребывать в благе и любви. Коли человек
добр, ибо добро исходит от Бога и от него входит в душу человека, а от
человека идет во всякого зверя, и в травы, и в камни, по всему Божьему миру.
Ничего не сказал Прошка, а только посмотрел на Бодряя, а дядя Бодряй,
такой румяный да ласковый, сидит, улыбается. И нагнулся он и подставил руки
зайчику; а зайчик прямо прыг к нему на руки, и посадил его дядя Бодряй к себе
на колени, а зайчик весь дрожит, трясется.
- Вот, - говорит дядя Бодряй, - вишь робкая, заячья душа. Всего его
лихоманка треплет. Ну! Небось, небось! Труска ты, добрая, да тихая. - И
погладил его дядя Бодряй и подставил свою руку зайчику, а зайчик начал лизать
эту руку. - Вот, - говорит дядя Бодряй, - попробуй, как у него сердце стучит.
Испугался косой: струсил, что твой Прошка.
И Прошка погладил легонько зайчика, а зайчик уши пригнул и покосился на
него.
- Так-то, милый человек, - сказал дядя Бодряй. - Живи в благе, и благо
будет исходить от тебя в Божий мир.
И, сказав это, дядя Бодряй встал и пошел. И за ним следом пошел медведь,
переваливаясь из стороны в сторону, а за ним шмыгнула лиса и зайчик ускакал
скорехонько. Вытаращил глаза Прошка и долго смотрел в ту сторону, куда ушел
дядя Бодряй, а за ним вся его компания.
VII
И стал Прошка рассказывать всем, что он видел. И никто ему не верил, а все
хохотали и потешались над ним.
- Это он у дяди Бодряя сказкам выучился, - говорили мужички.
- А ты ври, дурень, да знай меру! Чего зря врешь? - корил его Парамоныч,
умный, разумный, старый старик. - Разве можно поверить, чтобы человек, да со
зверем дружбу водил или чтобы лиса с зайцем рядом сидела, да не утерпела и его
бы не съела. Это одни басни, да россказни!..
И вот все смеялись, потешались над дурнем малоумным Прошкой и все думали:
- А вот! Погоди! Дядя Бодряй сам придет. Мы его доподлинно допросим.
А дядя Бодряй сгинул да пропал. Лето уже к осени подошло, а дяди Бодряя
нет как нет. И вдруг вместо дяди Бодряя пришла гостья, непрошеная и
негаданная, лихая немочь. И стал народ помирать. Повалились мужики и бабы, как
мухи осенью; а пуще всего ребятки махонькие.
Приуныли все люди Божии. Стали креститься, молиться, грехи замаливать.
Замолкли песни гудошные. Перестали люди пить зелено вино, так что и дорога к
кабаку травой заросла. Все носы повесили. На всех смерть глядит.
И вот, как раз среди этого печального жития, объявился дядя Бодряй.
- Что, - говорит, - братцы, носы повесили. Аль Бога забыли, аль Он вас
забыл?..
И все подбодрились, храбрости набрались.
- А вы, милые люди, человеки, - говорит дядя Бодряй, - руки не покладайте
и носов не опускайте. Коли пришла беда - отворяй ворота!.. Милости просим!..
Надо и ее весело принимать. Пожили не скучно и помрем весело!..
И начал дядя Бодряй всех подбодрять и утешать. С раннего утра до поздней
ночи, а то и всю ночь напролет ходит он, бегает, своим калиновым подожком
подпирается и во всякую избу, куда злая немочь пришла, он добрым словом да
веселым сказом выгонит ее...
- Пошла, мол! Тут дух бодр и нет тебе места и пристанища.
И не больше как пять, шесть дней прошло, как все переменилось. Немочь
стала ослабевать. Все приободрились. Всем стало приятно и весело. Молодые
вставали с их постелей и выздоравливали. Пожилые принимались, перекрестясь, за
работу. И только совсем старые старички да старушки помирали покойно, с
твердой верой, что в "ином мире" им будет лучше. И ни один человек, ни одна
Божья душа не подумала, не догадалась, что всю бодрость духа принес им дядя
Бодряй.
VIII
Прошла зима, пришла весна. Дорожку к кабаку расчистили, и все пошло
по-прежнему, по-привычному да по-давнишнему.
И дядя Бодряй опять стал пропадать по целым дням и однажды пропал надолго.
"Верно, опять ушел в хорошее место, да там и застрял!" - думает Прошка.
Пришла и прошла весна, прошло лето, за ним осень и зима, прошел целый год,
а за ним другой, третий, прошли и десятки лет.
Нет дяди Бодряя.
Не стало Прошки. В самый рождественский сочельник Богу душу отдал.
Не стало и Кузьминского леса. Весь вырублен.
А дядя Бодряй все нейдет.
Пришло и прошло голодное время. Пришла опять злая немочь. Все опять носы
повесили и некому их поднять. Нет дяди Бодряя.
Совсем опустился народ. Каждый год недород да недород. Все даже отощали, и
все глядят во все стороны: нет ли где дяди Бодряя. Благо, можно смотреть во
все стороны. Везде чисто да пусто, и кабак далеко виден. К нему ведет широкая
дорога, вся елками уставлена.
А дяди Бодряя все нет!
Наконец один раз весной был ясный, погожий день, солнышко светит. Всюду
тепло, хорошо. И вдруг неизвестно и неведомо откуда кричат: "нашли!"
- Нашли дядю Бодряя!
Весь народ кричит, голосит, и все бегом бегут на горку, которая прежде в
Кузьминском лесу была, а теперь совсем голая стоит. Взошли на горку, а на
горке чистая полянка, и лежит среди этой полянки дядя Бодряй, только не живой,
а мертвый. Вся голова его - седая, а лицо такое же, как было, только румянца
нет. Белей оно воску белого; а на губах та же, что и прежде, веселая улыбка
играет. И лежит он как живой и точно... вот, вот!.. сейчас зашевелит он
губами, раскроет рот и начнет сказки да побасенки рассказывать. А кругом его
камни большущие лежат. И откуда и как они очутились тут, никто не знает.
И вот все собрались, весь народ. Все глядят на тело дяди Бодряя. Бабы то
здесь, то там начинают голосить голосянку, реветь, причитать...
И слышит народ, что внизу горки какой-то переполох; кричат: "ведут!
ведут!"
И точно "ведут на горку старика старого Парамоныча". Ему уже сотня лет с
хвостиком.
Сгорбился он, съежился, и ведут его под руки.
Привели деда Парамоныча. Остановился он перед телом дяди Бодряя и говорит:
- Был добрый человек, жил добрый человек, и все мы были живы: бодры и
добры. В нем жила сила духа... и все мы теперь поклонимся этой силе.
И дряхлый старик Парамоныч опустился на колени и поклонился до земли праху
дяди Бодряя, а за ним весь народ поклонился в землю. А за народом поклонились
все травы, кусты и деревья, все птицы и звери и даже все бездушные камни
припали к земле, и никто теперь ни у кого не спрашивал:
- Как это возможно!..
Ибо все знали и видели, что это возможно и что все преклоняется перед
силою духа...
Эх, кабы нам да дядю Бодряя!..