Код произведения: 15090
Автор: Туманова Зоя
Наименование: Серебряный лист
Зоя ТУМАНОВА
СЕРЕБРЯНЫЙ ЛИСТ
______________________________________________________________________
(c) Издательство "Ёш гвардия", 1981
OCR Dauphin, 2002
______________________________________________________________________
Все наши не так смотрели вокруг, как в путеводитель: лишь бы чего
не пропустить - всемирно известного. И ахали там, где полагалось: "Ах,
секвойя гигантская! Ах, фисташка дикая в возрасте тысяча лет!" А вы
мне сначала покажите того, кто эту тысячу лет отсчитал.
Надоело. Взял да и махнул в боковую аллейку, без особого шума. Не
лес ведь, не заблужусь.
Иду, а кругом указатели: иди туда, иди сюда... Я взял и свернул по
дорожке, на которой указатель забыли поставить. Густо тут заросло,
тень глухая, без пятнышка. Кусты какие-то стоят, в белом цвету, как в
снегу, пахнет ничего себе, вроде бы в магазине, где духи продают и
разную там губную помаду. А между кустами цепляется проволока колючая.
Ого! Чего это они там запроволочили? Все смотри, а тут нельзя!
Интересно! И я пошел вдоль проволоки.
Шел, шел, слышу голос. Задумчивый такой. - Ну, и как же мне вас
именовать, безродные вы мои?
Я совсем тихо пошел. По-индейски, с пятки на носок. И за кустами,
за изгородью вижу: открытое место, участочек небольшой. И на нем
растения разные, совсем не похожие на все в том саду. Ну, как вам
сказать? Вот если б взять да к зеленому шелку пришить заплату из
мешковины. Все вокруг - блестит, цветет, в глаза бросается. Не лист, а
веер зеленый, не дерево, а целый букет. А тут листики мелкие, все
больше серого, мышиного цвета. И колючек много.
Наверно, за то и земли хорошей пожалели этим травкам. Камней
кругом насыпано, как на пляже. В одном месте - прямо горой. И возле
этой горы каменной сидит человек, ни на чем сидит, просто на
корточках.
Так на вид ничего себе, мускулатура в норме, вроде молодой, но не
очень, парнем не назовешь, и на "дяденьку" еще не потянет.
А занимался он вот чем: травки в большую лупу разглядывал и сам с
собой рассуждал:
- Эндемичные виды? Безусловно. Значит, никакие определители не
помогут... Для удобства скажем так: ты будешь "мохнатус", - он
пошевелил пальцами один кустик, с листьями толстыми, как собачье ухо.
Тронул другую траву, - она щетинилась в ложбинке между камнями, как
бурый ежик. Вскрикнул, видно, укололся. Сказал:
- Ты будешь "подушка для булавок".
И еще травку потеребил. Эта была вся белесая и блестела, как рыбья
чешуя. И говорит:
- А ты - "серебряный лист".
Потом он вытащил из кармана спички. Я подумал: закурит. А он
совсем уже непонятную штуку отчудил: зажег и к своему "мохнатусу"
потянул огонек. И... я чуть не ахнул! Едва удержался.
Над растением заплясало бледно-голубое пламя. Как будто газовую
горелку зажгли. А листья сами не горели.
Пламя точно вздохнуло на ветру и погасло. Человек сказал:
- Эфиронос. Очень приятно. Все вы тут, чем можете, оберегаетесь. И
от солнца, и от холода. А вот как вы насчет алкалоидов? Или
гликозидов?
Я уже совсем ничего не понимал и поэтому стало скучно. А странный
дядька вдруг взглянул на часы и хлопнул себя по затылку:
- Ого! Пора идти за Гэлькой!
Он встал, сладко потянулся, сделал руками "Раз-два!" и зашагал в
глубь участка.
Я ходил и ходил, а наши все не встречались. Оказывается, сад
действительно большой. Недаром - всемирно известный.
А какие тут были местечки, чтобы прятаться! Или играть, например,
во вьетнамских партизан - нападать из непроходимых зарослей! Я
пожалел, что никого из ребят тут нет. Вообще, одному стало скучно.
Хоть бы познакомиться с кем!
Я даже обрадовался, когда увидел девчонку. Она сидела возле
бассейна. Очень интересный был бассейн - как большая лестница, а
каждая ее ступенька - каменная яма с водой, и вода тихонечко
переливается на следующую ступеньку. В воде росли кувшинки с темными
кожаными листьями и еще какие-то водяные растения, а между их стеблей
задумчиво плавали золотые рыбки.
Мне очень захотелось поговорить об этих рыбках, и я сел рядом с
девчонкой на каменный барьер. Конечно, если бы тут был кто-нибудь еще,
я и не подумал бы с ней заговаривать. Вообще-то я не против девчонок.
С Майкой Самохваловой даже дружу. Но этой было всего лет семь или
восемь. Она была худая, с тонкими ногами, и голову держала немножко
набок. А главное - одета, как стиляга. Сарафан такой расписной, и очки
от солнца - узенькие, без оправы. Из-за этих очков она была похожа на
стрекозу.
Когда я сел рядом, девчонка совсем уже свесила голову па плечо и
сверкнула на меня своими стрекозьими темно-зелеными стеклышками, как
будто ожидала, чего я скажу. Я и сказал:
- Ты что, заблудилась?
Она говорит:
- Нет, я садовая.
Голос у нее был такой тоненький, но не визгливый, как у других
девчонок.
Я спрашиваю:
- Что значит - садовая? Разве в саду живут?
И засмеялся. Она так рассудительно отвечает, будто взрослая:
- Конечно, живут. Научные работники - тут работают и живут.
Я еще пуще рассмеялся.
- Ух ты, какой научный работник!
А она сморщилась и подергала носом. Ну, в точности, будто кролик.
И говорит с такой досадой:
- Фу, какой бестолковый мальчик. У научных работников тоже бывают
дети.
Я живенько сделал поворот на сто восемьдесят градусов. Спрашиваю
как ни в чем не бывало:
- А что это за деревья?
Она даже не запнулась. Посыпала, как трещетка:
- Это магнолия японская. А напротив - крупноцветная. У нее цветок
- вот такой!
И показала руками - как будто большую тарелку. Важно так, вроде
она сама такие цветы делает. Это просто удивительно, чем только
девчонки не важничают. Я знал одну - она все гордилась, что коленки
часто расшибает.
Я говорю:
- А по мне, хоть бы вовсе цветов не было. Что в них проку? Вот
бамбук, еще куда ни шло, на удилища годится. Таких вот рыбок ловить,
как здесь.
Девчонка вроде удивилась. Закачала своими стеклышками.
- Где - здесь?
- Ну где, в воде.
Она опустила руку в воду, поплескала пальцами.
- Тут растет кувшинка розовая. И тростник, и камыш. И еще папирус.
А какие же рыбки?
Я рассердился. Еще бестолковым обозвала меня, а сама? И говорю:
- По-вашему, по-девчачьи, - золотые. А на самом деле - просто
оранжевые. Караси, одним словом.
Она еще нашла, что спросить:
- А что такое - оранжевое?
Я говорю:
- Вот сейчас предъявлю тебе, и сама увидишь. Плещи-ка водой в мою
сторону! Да не так, а как будто гребешь!
Она послушалась. И что вы думаете, подогнала рыбку, а я ее
ухватил! Ладонь под бок корабликом подвел и вытащил с водой вместе.
- Держи, - говорю, - научная работница!
Руки у нее маленькие, в двух сразу только рыбку удержать.
Выплеснул я карасика ей в ладони, он как затрепыхается, а девчонка как
запищит:
- Ой, ой, она живая!
Вот смешнячка! Я говорю:
- А ты что думала - тебе в бассейн соленую запустят?
Но она так радостно смеялась, и головой мотала, и тряслась над
этой рыбехой, - мне и то стало весело. И вдруг над самой головой
прогудели басом:
- Что тут такое?
Кто, вы думаете? Тот самый непонятный гражданин, что возился с
травой на огороженном участке. Нахмуренный. Ну, ясно. Сейчас начнет:
"Если каждый будет вылавливать по рыбке..." Будь я один, только бы он
меня и видел. А девчонка весело так на него очки выставила, словно и
не боится. Я скорее у нее рыбку перехватил и бормочу:
- Погуляла и ладно, пора домой!
И булькнул ее в воду. Ругай теперь!
А человек на меня и не взглянул.
- Гэля! - говорит хмурым голосом. - Сколько раз тебе повторять:
нельзя одной. Ты же знаешь: мама волнуется!
- Ну и зря, - заявляет девчонка преспокойно. - Я уже эту дорожку
наизусть знаю: вот так, и так, и так... А вы все не пускаете!
Ну, он ее - за руку, и поволок за собой! Далеко уже отошли, вдруг
она оборачивается.
- Мальчик! Спасибо за рыбку!
Вот чудачка! Как будто я ей подарил карасика.
...В этот день был прибой, и купаться меня не пустили. Мама с
тетей Леной пошли по магазинам. А я катался на кольцевом троллейбусе.
Сделал четыре круга - надоело, слез.
На остановке цветы продавали. Длинные такие, красные, желтые,
всякие. Издали посмотришь - как будто костер в ведре. И как-то
незаметно мысли мои с этих цветов перескочили на сад, где вчера был.
Думаю: почему травки, самые незавидные, проволокой огорожены? Что за
фокус - воздух спичкой поджигать? Девчонка тоже припомнилась.
Разговаривает смешно, как большая, а саму по саду гулять не пускают.
Я и вскочил в автобус - одна остановка всего.
Вот так сад, ну и сад!.. Я думал: запросто вчерашнее место найду,
где "мохнатусы" эти красуются. И вроде узнал дорожку, иду, иду...
Кругом деревья, листья сверкают, колышутся... Нет, не то место!
Бродил, бродил, даже ноги загудели. И вдруг приметные кусты - в
белом цвету, тяжелом и пышном. В кустах проволока прячется. Ага, вот
оно!
Кончились кусты, а за ними... дом. Да, обыкновенный, одноэтажный.
Крылечко с навесом. На крылечке рыжий котище спит. Очень ты мне нужен!
Крякнул я с досады, запустил в кота веточкой. Он глазами - сверк,
и - мя-а-у! И тут же выбегает из дверей девчонка. Та самая. Гэля или
как ее там. В руке - морковка обгрызанная. Кот ей в ноги - трется,
выгибается. Она ему сейчас же - морковку. Тот понюхал для приличия, и
снова кричать. А она уговаривает:
- Ешь, ешь, Базилик. Морковь - это лакомство гномов. Знаешь, таких
лесных человечков. Отнесешь им вечером миску морковок - а утром в
миске золото...
Ну, не видел я таких - котам сказки рассказывать! А она еще села
на ступеньку и запела:
Обо мне все люди скажут -
Сердцем чист и не сбесив...
Услыхал я это "не сбесив" и с хохотом из-за кустов вылез. Она
голову ко мне поворачивает:
- Кто там?
Вот чудачка, не узнала. Я говорю:
- Забыла? Рыбу тебе вчера ловил. А вообще-то я - Сергей.
- Ну, заходи, Сережа.
Зашел я. Сел на крыльцо. Сидим, кота гладим, а он и рад. Я говорю:
- Это кто тебя вчера увел? Брат?
Усмехается.
- Такой большой разве может быть братом? Это дядя Костя. Мы с
мамой к нему приехали хвойным воздухом дышать, чтобы я окрепла.
Посмотрел я на нее: пальцы - палочки, и уши маленькие,
просвечивают, точно раковины. С воздуха окрепнешь! Опять молчим.
Только и слышно: деревья шумят, как море. Птицы начали голоса
пробовать:
- Ци-ци-ци!
- Тень-тень-ти-у!
Гэля спрашивает:
- А какие птицы певучие?
- Я не знаю! Их не видно.
- Тебе тоже не видно? - удивилась.
Вот как туго соображают некоторые люди! Я и не придумал, что
отвечать. И вдруг она говорит:
- А мне совсем ничего не видно.
- Ты бы еще потемнее очки напялила! В тени бы хоть сняла!
Она послушалась сразу.
Я еще ничего сообразить не успел, а меня свело всего - не дохнуть.
Большие у нее были глаза. Темно-синие. И смотрели прямо на солнце
- не жмурясь, не мигая.
Она вздохнула. И говорит прозрачным своим голоском:
- Без очков - все равно. Я ведь слепая.
Что-то рухнуло, обвалилось у меня в душе...
Я почти каждый день ходил в сад. Меня без билета пускали - дядя
Костя попросил. Он и вправду оказался научный работник. На участке
этом, огороженном, опыты проводил. У него там редкие, самые
тропические растения.
И про Гэлю я все узнал. Она скарлатиной болела, маленькая, ну,
осложнение... Мать ее - дяди Кости сестра, а живут они вообще в
Минске. Оттуда в Одессу поехали, думали - можно операцию. Не знаю уж,
почему, но оказалось - нельзя. Мать ее очень переживала. А Гэлька
сама? Ну, что она понимает? Она ведь даже не знает, что значит -
видеть.
Я пробовал сидеть с полчаса, зажмурившись, но разве - то? Веки
красным просвечивают, и свет, и тень чуешь... Конечно, Гэле я ничего
такого не говорил, а просто старался играть с ней и ходить повсюду.
Она ведь не такая, чтобы плакать или там ныть. Везде лезет, все ей
надо узнать. Идет, за руку мою держится и быстро-быстро бормочет:
- Ах, как автобус тарахтит! Ухо заболело. А люди как громко
разговаривают! Второе ухо заболело. Значит, уже базар. Сережа, давай
мороженое купим!
А в саду? Хозяйкой ходит. У цветов, у деревьев названия такие, что
язык вывихнешь, - а у нее так и слетает: кельрейтерия, традесканция,
филлокактус! И еще меня поправляет. Возьмет цветок в горсть, носом
зароется.
- И не китайский чубушник, а амурский! Китайский не такой тебе!
Любимые ее цветы - душистые: лаванда, шалфей мускатный. Миртовые
листики потрет между пальцев: ах! Сама - как заяц: брови наискосок и
очки, будто глаза косые...
И когда это врачи научатся всем операции делать?
К дяде Косте на опытный участок мы нередко захаживали. Сначала он
на меня вроде ругался, а потом ничего, привык. В оранжерею нас повел.
Очень это интересно - оранжерея! Вся из стекла. Вдоль стен трубы
толстые проложены. Отопление! Такие тут растения - им и крымской жары
мало.
Чувствуешь себя в этой оранжерее, как в бане, в парной. Зелень
сочная, скользкая, жирно блестит. А дядя Костя рассказывает, куда
какое дерево годится. Мне больше такие нравились, что плоды вкусные
дают. Авокадо, например, или хурма, или фейхоа. А Гальке - из которых
лекарства делают... И самый ее ненаглядный - саркоцефалюс. Дядя Костя
говорил, что это дерево - аптека африканских саванн. Корни сушат -
делают присыпку для ран. Настой листьев - от лихорадки. Кору жуют,
когда зубы болят. И листья, и кора, и само дерево - все в дело
годится.
- А вот это, - говорит дядя Костя, - "волшебное яблоко". Знаете,
как в сказке: упал богатырь чуть дыша, а яблоко съел - и опять мечом
замахал. Это у нас растет в Приморье. Элеутерококк! Запомните!
Замечательное средство из него получают - бодрит, освежает, снимает
усталость. Заменитель "корня жизни" - женьшеня.
Я спросил:
- Дядя Костя! А вот у вас еще участок есть - там все такое
маленькое... невзрачное... Колючки одни. От них-то какой толк?
Не знаю, почему, но он рассердился. Лицо такое стало - ну, прямо,
как у директора школы, когда тебя в кабинет вызвали по причине
разбитого стекла...
- Предупреждаю, - сказал он скрипучим голосом, - самим никуда не
лазать! Ничего не трогать! И боже упаси - рвать!
Как будто я всю жизнь мечтал - колючки рвать! Ужасно странные люди
- эти ученые.
А он встал - руки в карманы. Глаза куда-то далеко уставились.
Засвистел. Получилось вроде песенки "Далеко, далеко, где кочуют
туманы..."
Я тихонечко Гэльку за руку и - задний ход!
Уселись мы с ней в беседке. Я спрашиваю:
- Отчего это дядя Костя такой сердитый?
Она ладошкой машет.
- И вовсе не сердитый! Он волнуется. Его запланировали.
- Как это - запланировали?
- Поставили в план - лекцию читать. Для трудящихся. А он говорит:
"Мой репертуар известен. Я не пластинка, чтоб сто раз прокручиваться.
Перед слушателями стыдно". А мама говорит: "От тебя вовсе не требуется
Америку открывать". Дядя Костя как закричит: "А почему мне зажимают
рот?" А мама говорит: "Потому что ничего еще не ясно!" А он: "Все
равно, все равно, главное - поставить про... проблему!" Потом я у мамы
спросила: "Зачем дяде Косте рот зажимать?" Она объяснила, что никто
ему не зажимает, а просто он не согласен. Он хочет об одном лекцию
читать, а запланировано о другом. Вот он и разнервничался.
Я говорю:
- А он - настоящий ученый?
- Еще какой! - всплеснула ладошками Гэля. - Он почти что кандидат
наук. Он даже духи умеет делать.
- Какие духи?
- А вот пойдем к нам - узнаешь! Как раз мама в город уехала,
панамку для меня купить. В лабораторию зайдем. Вообще-то туда ходить
не велят, но раз никого дома нету...
Лаборатория - маленький такой чуланчик, раньше это ванная была.
Кругом книги - стопками, пачками. Над столом - полка с дырочками, а в
каждую вставлена пробирка. И в пробирках - зеленое, желтое, синее
налито. Как будто карандаши цветные.
Еще на столе - разные приборы, спиртовка, колбы, тоже неизвестно с
чем. Так и потянуло какой-нибудь опыт сделать! Если б не с Гэлькой я
был... А с ней боюсь.
Все я там потрогал, пересмотрел. На маленьких весах захотелось
что-нибудь взвесить. Смотрю, из одной книги письмо торчит. Я его
вытащил, на чашку бросил и разновесками тютелька в тютельку вывесил. А
потом взглянул на конверт - какая там марка. Оказалось, обыкновенная,
и конверт обыкновенный, с цветной картинкой. Только вот что
удивительного: адрес как будто русскими буквами написан, а я ни слова
не понимаю. Спрашиваю Гэлю:
- А дядя Костя из-за границы письма получает?
- Ой! - говорит. - И письма, и бандероли, и посылки! И сам
посылает - семена, черешки. А как же!
Я опять посмотрел. Нет, конверт наш, советский. Из серии
"Народности СССР".
- Вот, говорю, Гэлька, письмо какое-то странное.
Рассказал ей, в чем вопрос. Ну, разве она знает! Маленькая еще. И
вот что ей в голову взбрело:
- Давай прочитаем!
Я посомневался немного. Нехорошо чужие письма читать. А потом
подумал: прочитать я все равно не смогу. Посмотрю только, это не
считается.
Вытянул письмо из конверта. Такой же почерк, и так же ничего не
понять. Но к письму был приколот лист белой бумаги, на машинке
напечатанный, по-русски. Я заглянул только. И уже не мог оторваться. А
Гэлька теребит меня: "Читай, читай!"
И вот что я прочитал:
"Самому ученому профессору.
Дорогой, уважаемый товарищ!
Желаю вам благополучия и здоровья, вам и вашим детям, и внукам, и
всем родственникам.
Пишет вам старый пастух Арсланкул, сын Бобокула.
С юных лет, когда еще первый пушок не темнел у меня над губой, и
до той поры, когда старость согнула меня, точно куст арчи на ветру,
живу я в горах. Орлы - наши соседи, и по утрам хозяйки выметают из
домов клочья утреннего тумана...
В молодости был я ловок и силен, как говорят, у живой лисы хвост
мог отрубить. Прославился как меткий стрелок, удачливый охотник. В
поисках зверя забредал в такие места, где тишину никогда еще не
вспугивал голос человека. Видел немало чудес, сотворенных из камня
неведомой силой, видел удивительные цветы гор, - они были похожи на
то, как если бы ночь посеяла звезды, а звезды бы расцвели, - но я
проходил мимо, беспечно думая: "На что кошке жемчуг?"
Лишь с годами я стал прислушиваться к рассказам стариков, знающих
то, чего другие не знают. Иным, зорким взглядом смотрел я на все, что
меня окружало, и все сохранял в казне своей памяти.
Я услышал о траве бирмакара с плодами, похожими на пузыри, - из
листьев ее делают примочку, помогающую при ушибах, о травах таг-ялпыз,
сассык-маталь, сум-бул, мехригие, исирик и прочих, которым люди
приписывают полезные, достопамятные и чудодейственные свойства. Семена
этих трав я разыскал и сохранил.
Я увидел в горах необыкновенную дикую яблоню. Вся земля под ней
была усыпана толстым слоем опавших и перезимовавших ее плодов. Они
были сладки и сочны, с гладкой тугой кожицей, словно и не пронеслись
над ними бури суровой горной зимы, словно снег не засыпал их... Я съел
яблоко, а семечки сохранил.
Близ печального озера Кули-Вати-Калон, - расположенное высоко в
горах, оно и летом не освобождается от ледяных пут, - видел я еще одно
чудо. Среди осыпей и голых камней, где могут выжить лишь злые колючие
травы мармарак и кампыр-муруш, глаз мой поразила свежая зелень. Под
скалой, в небольшой пещере, бил теплый ключ, а рядом рос куст черной
смородины, - о ягоде этой, сладкой и крупной, и не слыхивали жители
таких высот. Я сохранил семена смородины.
Я увидел незнакомые растения - зерна их принесла в половодье река
из скалистых мест, недоступных человеку. Не перечислить всего, что я
видел...
Мне самому не довелось учиться, но я возлагал надежды на сына,
быстрого умом и жадного к знаниям. Горе, огромное, как гора,
обрушилось на мой дом, как на тысячи других, - сын мой погиб, защищая
свободу и счастье Родины.
И вот, в преддверьи старости, я остался один, и все, что принесла
мне долгая жизнь, лежит без пользы, как закопанное в землю сокровище.
Цену золота знает ювелир. Я жду от тебя совета. Что делать?
Писал со слов Арсланкула Бобокулова секретарь правления колхоза
Мирза Исмаилов".
Вот так письмо! Лучше иной книжки. Я читал, и у меня даже сердце
заколотилось, как будто два квартала пробежал наперегонки. Кончил, и
еще раз захотелось прочитать, но Гэлька заскучала. Она давно уже
болтала ногами и вертелась на стуле.
- Подумаешь, - говорит, - черная смородина! У нас тут в саду
лавровый лист на дереве растет. Лучше давай, Сережа, духи понюхаем! Их
дядя Костя сделал!
Я никак не мог сообразить, что за духи. О высоких горах, о
немерзнущих яблоках - вот о чем я думал. И даже зло взяло на дядю
Костю - ему такие письма пишут, а он сидит тут, фокусами занимается.
Духи какие-то... Но с Гэлькой спорить невозможно - как наклонит голову
к плечу, так и вспомню: "И без очков - все равно..." Оказывается, духи
эти в пробирках. А я-то думал - опыты... Гэлька говорит: "Это -
перегонкой. И на спирту". А толком рассказать не может. Она ведь
только слышит, что говорят, а видеть - не видит...
И еще она сказала, что самые лучшие духи - на второй полке, в
третьей с краю пробирке, и название им "Серебряный лист". Почему-то
были они синие. Не как чернила для авторучки, а поголубее, и как будто
светились, точно и не пробирка стоит, а лампа дневного света.
Я достал ее осторожненько, пробочку ототкнул. И как тут запахло!
Никакой цветок на свете так не пахнет - у меня защекотало в носу,
и дышать стало необыкновенно приятно, как зимой на лыжах.
А уж Гэлька радовалась! Она прямо пила запах и носом, и ртом:
"Ах-х, ах-х!". Потом говорит:
- Дай мне ее, Сережа, я чуточку подушусь!
Я разозлился. Ей ничего не будет, мне, в случае чего, отвечать.
Может, он эти духи для подарка сделал!
- Нет, - говорю, - хватит!
И обратно в гнездышко пробирку втолкнул. Гэлька сползла со стула,
присела на корточки.
- Котик! - зовет. - Базилик! Где ты, кис-кис-кисанька!
Кот - вот он, пожалуйста. Ласкается, хвост трубой. И Гэлька ему:
- Ах ты, оборванец!
Разговаривает, как с человеком, а у самой губы передергиваются.
Ну, не могу я на это смотреть! Проявил малодушие. Снова достал
пробирку.
- Бери, только каплю, не больше!
Она засияла. Быстренько на ладонь себе капнула. И правда, немного,
по совести. А запах еще сильнее поплыл, волнами. Базилик тоже учуял.
Кругами заходил, задравши голову. Орет. Я знал раньше, что кошки
валерьянку любят. Может, и эти "духи" - вроде валерьянки?
А Гэлька говорит:
- Я еще капельку - волосы подушу. Мама всегда так... В волосах
запах всю жизнь держится!
Не успел я опомниться, она уже на голову капает. И тут Базилик -
как ее всем туловищем под колено двинет! Рука дернулась, и чуть не
полпробирки выплеснулось на лоб!
Она как закричит:
- Ой, ой, жжется!
Ну, не помню, как: я кота - ногой, пробирку - рукой, а другой
рукой платок шарю, и как назло, нет его в кармане, конечно. Схватил
полотенце, давай вытирать. А Гэля очки сбросила, глаза кулаками
натирает и кричит, словно ей зубы рвут:
- Ой, жжет, больно!
Подвел я ее к раковине, тихонечко синее это смыл, полотенцем
промакнул. Она затихла, только дышала еще со всхлипом. Коту, конечно,
наподдал я как следует - он так и выстрелил с крыльца.
- Ой, ругать меня будут! - плачет Гэлька.
Конечно, по головке не погладят за такие номера. Надушилась! Я
прикинул на глаз пробирку: и половины не осталось. А вот если все
поумному... Я говорю:
- А при чем тут ты? Кот пролил, нашкодничал.
Она головой мотает.
- Ну, и побьют его. А он даже сказать не может, что не виноват...
Я же духов захотела!
Полез я в затылок.
- Ну, чего там... Больше всех - моя вина. Постарше, кажется. Так и
скажи дяде: Сергей натворил дел.
Опять не согласна:
- Нет, я все скажу, как было... Только... Одного не скажу - что
больно было. Мама будет волноваться. А зачем - ведь все уже смыли.
На этом и порешили. Я скоро домой пошел: чего еще тут дожидаться!
На другой день мать заявляет:
- Избегался ты. На себя уже не похож, глаза ввалились. Одевайся
поприличней, едешь с нами в Бахчисарай.
Я и так и сяк - ни в какую, едешь и все. Конечно, в другое время
почему не поехать? А тут я все время думал: Гэлька там ждет и уж,
ясное дело, решила, что я струсил, от ответа ушел.
И все мне было ни к чему. По дворцу какому-то ходим, а я и не
смотрю. Вдруг все застыли. У стены - вроде умывальника, с чашечками
мраморными. Из одной в другую вода перекапывает. Слышу, люди шепчутся:
- Вот он, фонтан Бахчисарайский!
Этот и есть? И Пушкин про него целую поэму написал? Да, неважно
тогда обстояло дело с фонтанами. У нас, на Театральной площади, -
куда! В три яруса бьет, а вечером подсвечивается разными цветами.
Поздно уже к себе вернулись. А на другой день снова поездка
назначена. До крику дошло. И все напрасно.
Так четыре дня промытарились. К вечеру в какой-то парк попали, уж
и не помню, где. В кино билетов не достали, катер - через полтора
часа. Сели перед открытой сценой. Там стол устанавливают, и ящик такой
высокий, чтоб за ним человек говорил. Народ собирается, толкуют, что
лекция будет. Лекция так лекция - мне уже все равно было, лишь бы ноги
вытянуть да чтоб в глазах ничего не мельтешило. И чтоб можно было
подумать.
Только маме это почему-то не нравится. Сейчас же начала:
- С ним разговаривают, а у него глаза в космосе... И какими это
мировыми проблемами ты занят, хотелось бы знать?!
Я и вправду никогда столько не думал, как в последнее время. О
разном. Больше - о людях. Каково тем, у кого ноги нет или руки? Или
таким, что ничего не слышат? Ни моря, ни ветра? Или таким, как Гэля?..
Как им жить? Один раз она берет в руки лист кувшинки и говорит:
"Оранжевый!" А он зеленый, конечно. "Почему это?" - думаю. И вспомнил:
рыбки! Они гладкие, холодные, и лист такой же. Вот как она понимает...
Или объясняла мне: "Улитка низкая, а лебедь высокий!" И все... А скажи
ей: "Лебедь красивый!" Надо же объяснить. А как? И так будет жить
человек всю жизнь, не зная, что такое красивый. Ну, читать ее учат, по
выпуклым буквам. Но много ли таких книг? И вот, как подумаешь, на душе
делается, будто ты в чем-то виноват. И ты, и все люди, у кого все
целое, не больное...
Я вспомнил: ящерица. Схватишь ее - хвост в руке остается. А потом
вырастает новый. Вот если бы у человека так!.. Изучить это надо.
Добиться. Ведь узнали же люди, что надо оспу прививать. Или уколы - от
брюшного тифа. Надо только как следует взяться - ну, зубы стиснув, не
отступая...
Я так раздумался, что не заметил, как человек взобрался на сцену и
встал за высоким ящиком. И вдруг подтолкнул меня знакомый голос.
- ...несколько отступлю от намеченной темы лекции...
Это был дядя Костя - вот дела! В костюме, с галстуком, солидный,
будто директор школы. Я даже съежился, вспомнив про нашу с Гэлькой
оплошку. Но он, конечно, не видел меня, а стоял себе и читал лекцию,
как всякий ученый. Пока все это сообразилось, дядя Костя уже много
кой-чего наговорил. Я начал слушать вот с каких слов:
- ...сотни неизвестных прежде алкалоидоносных, гликозидо-
содержащих, ароматических и других фармакологически активных
растений... Из них получены вещества, понижающие кровяное давление,
способствующие заживлению ран, успокаивающие нервную систему...
Слова все были такие длинные, сонные, - я зевнул и долго ничего не
слушал, потом вдруг ухо опять поймало понятное:
- ...и даже в Японии. Японские матери присылают письма, в которых
благодарят ученых нашей страны за чудодейственный препарат. Галантамин
помог сотням детей избавиться от тяжелых последствий полиомиелита -
детского паралича...
Оказывается, если слушать только голос лектора и ни о чем
постороннем не думать, можно все, в общем-то, понять. Дядя Костя
рассказывал о горах и пустынях Средней Азии. Там очень много растений,
каких нигде больше нет. Климат там очень плохой. В горах бывает так:
ночью цветы водяного лютика вмерзают в лед озерков, на которых они
растут. А пригрело солнце - лед растаял, цветы снова живые. Растения
там приспосабливаются к суровому климату. Чтобы не мерзнуть, жмутся к
земле, прячутся в трещинах, за камнями. Или растут плотными подушками,
согревая друг друга. Листья у них опушенные, мохнатые. А в пустыне,
где жарко, наоборот - узкие, чтобы испарять поменьше воды. А есть
такие, что выделяют испарения эфирного масла. Этот пар можно зажечь, а
само растение не сгорит. (Тут я сразу вспомнил, как дядя Костя
поджигал "мохнатуса"! Вот тебе и чудеса!) И во многих растениях
содержатся разные полезные вещества. Из одних делают лекарства. Из
других добывают смолы, нужные для химической промышленности. Одним
словом, наши горные растения такие же полезные, как те цветы и
деревья, что растут в тропических лесах. Только они еще плохо изучены.
И тут я решил... Окончательно и бесповоротно решил: вырасту -
поеду в эти горы. Залезу туда, куда еще никто не забирался. Дорогу
спрошу у того пастуха старого... И сделаю открытие. Это будет
необыкновенный цветок. Ростом с кукурузу, а сам цветок - не меньше
магнолии крупноцветной. И ягоды дает такие, что съел - и отрезанная
нога выросла, съел - и новые глаза вместо старых...
Лекция кончилась. Я хотел подойти к дяде Косте. А ноги не идут, и
сердце так противно съежилось. Ведь я до сих пор не знал, как оно там
получилось, с духами. Разные ведь люди бывают. Иной из-за мелочи
голову оторвет. У меня был приятель Валерка, ну, тень моя, нитка от
иголки. А сломал я лезвие у его ножичка карманного - дружба врозь.
На другой день мне смешно было: чего испугался? Не такой же дядя
Костя. Я прямо тете Лене с мамой заявил, что мотаться по берегу толку
нет, что лучше пойду я в сад, там есть девочка знакомая. Они хотели
меня на высмешку взять, одним словом, тили-тили-тесто, жених и
невеста... И пусть себе. Я-то знаю, зачем хожу.
Добрался до сада. Сторож как раз знакомый - дядя Охрим. Увидел
меня и руками замахал - как ветряная мельница:
- Ну, хлопчик, вот хлопчик! А тут за тобой только и скучают. Ну,
не соврать - раз пять сегодня спрашивали!
Я и стал, как прибитый. Вот тебе и ученый! Никак успокоиться не
может. Ладно бы, целый флакон духов пропал. А то - пол-пробирки, да
самодельных.
Вот некоторым ничего, когда их ругают. Выслушал - встряхнулся,
словно из-под душа. А я так не могу. Когда отругают как следует, я
потом целый день не опомнюсь. И самому кажется: не выйдет из меня не
то что там космонавт, а даже обыкновенный бухгалтер - из бессовестного
такого.
- Ну, иди, чего стоишь, - подтолкнул меня дядька, - заждалась
небось, соскучила за тобой дивчинка слипенька, бесталанна...
Я-то знал, кто по мне соскучился. Пошел все-таки. Думаю: сад
большой, поброжу по закоулкам - и обратно. Очень надо - от чужого дяди
выслушивать...
Ну, иду. Деревья все знакомые. Земляничник - Гэлька любит его
ствол гладить. Весь он красный, лощеный, словно пластмассовый. Тисс -
это дерево совсем особое: много, много стволов подряд растет, и тень
от него самая непробиваемая. Мы на скамеечке под ним сидели, когда
чересчур жара одолевала. И еще один Гэлькин любимец - кедр атласский.
Хвоя у него голубая и висит до земли. Гэля ее теребить любит.
Русалкины, говорит, волосы! Это ей мать про русалок рассказывала, тетя
Тина.
И сам не знаю, как свернул на дорожку, ведущую к тому домику...
Иду - будто сам себя за волосы из болота вытягиваю, как барон
Мюнхгаузен. Не легче. И вдруг чуть меня с ног не сбивает... сама тетя
Тина! Дышит, задыхается:
- Сережа, ой, Сережа, где же Гэля?
Говорю:
- Я только что к ней иду.
Она вся белая сделалась и к дереву прислонилась.
- А мы... а я... Только и надеялись, что вместе вы ушли! С утра
исчезла... Везде уже искали...
Я ее успокоить хотел. И брякнулось так:
- Найдется! Львы в саду не водятся!
Она еле губами шевелит:
- Тут море, мальчик... И обрыв к морю... А Гэля...
И уткнулась лицом в дерево - плачет. А я топчусь с ноги на ногу,
не знаю уж, что и сказать. Поплакала она и говорит:
- Мы с Костей пойдем в милицию заявлять. Может быть, еще... Ты с
нами?
А я вот что придумал:
- Идите, тетя Тина! А я еще раз все уголки парка обегаю. Я ведь
все ее любимые местечки знаю. Может, в беседке где-нибудь солнышко ее
разморило, спит...
Она рукой махнула:
- Как хочешь... Только напрасно это, весь сад пройден насквозь...
Ладно, я свое знаю. Гэле по саду одной не разрешали ходить, а пуще
всего - в "зону отдыха". Это так называется "зона отдыха", а на самом
деле - просто овраг пустой, дикий. Дорожки по склонам вьются, крутые и
скользкие. Кругом ручьи журчат, а где они, и не увидишь: трава в
человеческий рост. Ни асфальта, ни скамеек, ни цветов. А чего же мы
туда зашли? Гэлька попросила. "Меня, - говорит, - так и тянет, куда не
пускают!" Не понравилось нам. Трава какая-то растет, цветы - белыми
блюдцами. Так над ней - мухи столбом, и пахнет неважно - голова болит.
А все-таки, может, там она, упрямая? Если даже искали... Ведь такая
глушь, что слона можно в зелени упрятать. И пошел я через весь сад к
"зоне отдыха"...
Калиточка там легонькая. Несколько ступеней каменных. А дальше -
сплошная тебе природа. Под мостиком хвощи растут, огромные. Папоротник
перья зеленые раскинул. Деревья косматые, мохом заросли, и все кругом
плющ душит.
Я по дорожкам - вверх, вниз. Тихо. И людей никого нет. Сюда редко
кто забредает. Только птицы - свое: "Тё-тё-тё! Тиу-тиу!"
Взмок я наконец, и дыхание сбилось. Сел на камень, глаза закрыл.
Птиц слушаю. И думаю: куда же она убежала? И зачем? Не может быть,
чтобы с обрыва... Там место людное, беседка с перильцами. Нет, не
может быть!
Вдруг птицы замолкли. И сзади меня, в груде листьев перепрелых, в
лопухах - легкое такое шевеленье. Я замер, словно деревянный. Не она
ли бредет? Как бы не испугать! Меня-то она не видит, от неожиданности
и споткнуться может...
Чуть дыша, оборачиваюсь назад. А в траве - как лента стальная
переливается... Змея!
Ну, и скакнул же я! Жаль, без планки, а то бы Брумеля победил!
Отбежал порядочно. И тут уж другие мысли потекли: вдруг змея -
ядовитая? А Гэля не видит... И вся картина уже представилась:
потянулась девчушка на шорох, а змея как ужалит, и никого нет
вокруг... Я еще больше стал себя ругать. Ведь это она от скуки одна
убежала. Привыкла со мной бродить, а тут я пропал и пропал. И сиди
вдвоем с Базиликом на крылечке... Сама с тоски замяучишь!
Я опять зашагал. А где и ползком, где карабкался, за деревья
цеплялся. Ветки раздвигал. Нет! И опять поворот в мыслях: может, вышла
она за ворота да и побрела себе по деревне... А сейчас, конечно,
милиция ее уже разыскала, и теперь у них одно беспокойство осталось:
куда же этого Сережку унесло?
Совсем я растерялся. Стою чурбан чурбаном. То ли дальше искать, то
ли вернуться. И вдруг впереди, в бузиннике, словно цвет розоватый
мелькнул. Смотрю и не соображу: бузина-то белым цветет...
Потом сообразил. Сарафан ее, розовый... Бросился.
Сидит. Комочком сидит, как обезьянка маленькая. Руками голову
обхватила. Я ей - тихо, тихо:
- Гэля! Гэлечка!
Она вздрогнула и еще больше сжалась. Потом хрипло так отозвалась,
головы не подымая:
- Се-ре-жа! Иди сюда, Сережа!
Сел я рядом с ней, прямо на траву. И чего-то так испугался, не
знаю, чего. Затрясся весь, будто замерз.
- Ты зачем тут сидишь? Мама ищет, дядя Костя... Она шепчет:
- Не знаю... Что это... Не знаю! И как заревет!
Я ее даже по голове погладил. Уж так жалостно плачет. Уговариваю:
- Ты погоди, расскажи все по порядку... Случилось что? Обидели
тебя?
Она головой замотала:
- Нет! Сама! Помнишь, духи мы пролили? "Серебряный лист"? Дядя не
догадался. Думал - высохли. А у меня с тех пор глаза болели. Я их
кулаками терла. И сердце так сильно билось, как будто температура. А я
не говорила никому...
И замолчала - слезами захлебнулась. Я опять ее - по голове:
- Ну, ну, дурашка, чего?
- Сегодня... Убежала... Птица пищит, я за ней. И сюда забралась.
Веткой... Веткой сбило очки. И все по-другому стало. Ушло - далеко,
далеко. Я не знаю... Я идти не могу - земли как будто нету!
Страх меня заледенил всего. Зуб на зуб не попадает. И как сумел
все-таки - руки ее осторожно приподнял, голову откинул. Она вся
зажмуренная, и слезы, слезы по лицу...
- Посмотри! - кричу. - Не бойся! Глаза открой! Шире!
Она чуть разлепила ресницы. Я уж и сам - чуть не в слезы:
- Смотри, смотри, Гэля!
И глаза ее раскрылись. Синие. Мокрые. Живые.
И поворотились - медленно, трудно - прямо ко мне.
- Гэлька! - закричал я. - Ты же нечаянно вылечилась! "Серебряным
листом"! Ты видишь!
А она все плакала, плакала, плакала...
Это все летом было. В курортном городе. А сейчас уже осень. Я
уроки сделал и перечитываю письмо от дяди Кости. Он пишет, что все
горные растения, семена которых прислал ему старый пастух, изучаются в
Академии наук. И что Гэля ходит в первый класс. Писать она еще не
научилась, но зато посылает мне...
И я беру в руки Гэлин подарок. Подношу к лицу, вдыхаю удивительный
запах. Трудно даже поверить, что так может пахнуть узкий листочек,
весь серебряный, словно крохотная рыбешка.
______________________________________________________________________
Туманова Зоя. Серебряный лист // Веточка из каменного сада.
Рассказы. - Т.: "Ёш гвардия", 1981. - с.24-43
Мечта об открытиях, о новых, неизведанных путях - куда приведет
она человека, стоящего на пороге юности? Устоишь ли ты, когда жизнь
столкнет тебя с настоящим суровым испытанием? И сумеешь ли прийти на
помощь тому, кто слабее, кто попал в беду?
Эти вопросы встают перед героями сборника приключенческих
рассказов Зои Тумановой "Веточка из каменного сада". Их ведет по
дорогам жизни стремление к открытию тайн природы, справедливости,
желание сделать добро. Они ведут научный поиск, сталкиваются с
загадочными явлениями природы, человеческой психики, им приходится
решать проблемы, связанные с формированием всесторонне развитой
личности.
______________________________________________________________________
Зоя Александровна Туманова
Веточка из каменного сада
Рассказы
Редактор Р.Пылаева
Художник А.Михайлов
Худ.редактор Р.Зуфаров
Техн.редактор Т.Ахмеджанова
Корректор З. Нажатова
ИБ 861
______________________________________________________________________
OCR [email protected]