Кэннинг Виктор / книги / Тающий человек

Текст получен из библиотеки 2Lib.ru

Код произведения: 15150
Автор: Кэннинг Виктор
Наименование: Тающий человек


                               Виктор Кэннинг

                               Тающий человек

                            Криминальная повесть


     ---------------------------------------------------------------------
     Кэннинг В. Тающий человек: детектив. - Л., Вильнюс: Полюс, 1991
     Перевод А.Онурова
     OCR: Zmiy ([email protected]),
     SpellCheck: Денис (http://www.nihe.niks.by/mysuli/),
     26 апреля 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------

     Малоизвестный  в  СССР,  но  знаменитый  на  Западе  автор  боевиков  и
триллеров Виктор Кэннинг представлен детективом "Тающий человек".
     Разыскивая  красный  "Мерседес" миллионера О'Дауда детектив Рекс Карвер
и  не  предполагал, что ему придется рисковать жизнью, встретиться не только
с очаровательной дочерью О'Дауды, но и агентами Интерпола...


                                Глава первая

                                            "О, как этот блеск пленит меня!"
                                                               Роберт Херрик

     Я  сидел  у  окна,  закинув  ноги  на  подоконник, и наблюдал сверкание
уличной  жизни.  Вообще-то,  она  не  очень  сверкала.  Водитель такси читал
утренний  выпуск "Ивнинг Стэндард" и курил сигару. Несколько рано покинувших
родные  платаны  листьев исполняли под аккомпанемент ветра танец дервишей. В
огромной   голубой  простыне  медленно  продвигался  представитель  Западной
Африки.  Его  большое  лицо озаряла двухсотпятидесятиваттная улыбка, которая
могла   являться   следствием   только   трансцендентальной   медитации  или
удовлетворительного   пополнения   его  гарема.  Служащий  дорожной  полиции
выписывал  штраф  владельцу  "Мини-Остина" за парковку на запрещающей линии.
По  другой стороне улицы шли две девушки: одна - блондинка с лицом, при виде
которого  у  Боттичелли  вылезли  бы из орбит глаза, вторая несла приемник и
лизала  мороженое.  Носильщик  надраивал  свою  бляху.  В водосточном желобе
голубь  пытался  затеять  драку  с  парой  воробьев.  Два  бизнесмена спешно
направлялись  в  сторону  Трафальгар  Сквер,  в  цилиндрах,  с дипломатами и
зонтиками наготове.
     Я  устал  от  уличного  маскарада и посмотрел на свои ноги. По замшевым
туфлям  давно  следовало  хорошенько  пройтись щеткой. Зеленые носки явно не
подходили  к моему темному костюму. Но меня это не трогало. В это время года
меня  почти  ничего не трогает. Перед отпуском меня всегда посещает летаргия
и  небрежность.  Через пять дней я буду отдыхать. Нужно подзарядить батареи.
Я подумал, что очень скоро мне придется решить, куда я еду.
     Позади  меня  открылась дверь. Я не стал оборачиваться. Я знал, что это
Уилкинз,  Хильда  Уилкинз:  тридцать  пять,  старая дева, ярко-рыжие волосы,
честные  голубые глаза, даже слишком честные, толстая твидовая юбка, простая
белая  блузка,  мешковатый  серый  кардиган - мой партнер и наше партнерство
незыблемо.  Ей  мало  что  нравилось во мне. Иногда я спрашивал себя, почему
она продолжает работать со мной. Конечно, не из-за жалования.
     - Я еду в банк, - сказала она.
     Я повернулся к ней.
     - Класть или снимать?
     - Снимать,  -  сказала  она.  -  Я переключила конторский телефон через
вас.
     - А я и не предполагал, что там есть что снимать.
     - Немного. Вы решили, куда вы едете?
     - Нет. Ни вместе с кем я еду. Или следует сказать просто "с кем"?
     Она  фыркнула  и  направилась  к двери. Хильда была невысокого мнения о
моих моральных принципах и грамматике.
     - Я подумал о "Гритти Пэлас" в Венеции, - сказал я.
     Она тоже немного подумала.
     - А  почему  бы и нет... если вы собираетесь провести только одну ночь?
Вам все же лучше поехать к вашей сестре в Хонитон. Бесплатное питание.
     - Да,  это  мысль.  Девонширские  сливки и сидр, ломти бекона, яичница,
потроха,  пудинг,  жареная  свинина, отварная говядина и пельмени... Да, мне
нужно набраться сил.
     Она пристально посмотрела на нижнюю пуговицу моего жилета и заявила:
     - У меня не создается такого впечатления.
     Хильда  ушла,  а  я  посмотрел  на  пуговицу. Возможно, она была права.
Последнее  время  я  вел  сидячий  образ  жизни. Я посмотрел на календарь на
противоположной  стене и, так как больше заняться мне было нечем, попробовал
определить,  сколько  осталось  дней  для  рождественских покупок, но у меня
ничего не получилось.
     Зазвонил телефон. Я подождал немного и поднял трубку.
     - Карвер и Уилкинз. Чем могу вам помочь?
     Мужской голос официально произнес:
     - Я хотел бы поговорить с мистером Рексом Карвером.
     - Подождите минутку, я посмотрю, на месте ли он, - сказал я.
     Я  отложил  трубку и зажег сигарету. Наша контора была очень небольшой,
только   Уилкинз   и  я,  и  незначительная  помощь  со  стороны  в  периоды
напряженной  работы.  Однако  никогда  не мешало создать впечатление большой
организации.  Да  и долгие годы работы наделили меня шестым чувством, всегда
позволяющим   безошибочно  определить  по  телефону  нового  клиента.  Но  я
собирался  в  отпуск  и  не хотел ввязываться в какие-либо дела, связанные с
обнаружением  какой-нибудь  утерянной  мелочи или махинациями со страховкой,
или  носиться  в поисках какого-либо мужчины или женщины, не желающих, чтобы
их нашли.
     Я взял трубку.
     - Извините, но мистер Карвер не может сейчас подойти к телефону.
     - Вы  хотите сказать, что его нет на месте? - Его вопрос прозвучал так,
словно он не привык, чтобы кого-либо, кто ему нужен, не было на месте.
     - Боюсь, что да. Он вышел.
     - Тогда не передадите ему пару слов?
     - Конечно.
     - Скажите  ему,  что  звонил  секретарь  мистера Кэвана О'Дауды. Машина
мистера  О'Дауды  заедет  за  ним  сегодня  в три часа дня. Я думаю, было бы
желательно,  чтобы  он  захватил  с  собой  все  необходимое  для небольшого
путешествия.
     Я спросил:
     - А мистер Карвер знает об этом?
     Голос произнес слегка раздраженно:
     - Конечно,  знает.  Иначе  я  не  стал  бы  звонить и подтверждать это.
Машина будет у его конторы в три часа. Благодарю вас.
     Щелчок, и голос пропал.
     Интересно.  Но  не настолько, чтобы заставить меня подняться и заняться
поиском  О'Дауды в телефонном справочнике Лондона. Мне нужен был отдых, а не
работа.  Но заметьте, мне также нужны были и деньги. Мне они всегда нужны, и
иногда,  когда  эта нужда была особенно острой, меня не очень волновали пути
их  получения.  Но  в  тот  момент, так как на моем банковском счету кое-что
лежало,  мне  нужен был отдых по полной программе. Я сидел и перебирал в уме
все  места,  куда бы я мог поехать. У меня был друг, который уехал на Мальту
из-за  некоторых налоговых моментов. Но это означало бы путешествие на яхте,
а  я терпеть не могу возиться с парусами. Коста Брава? Рыба и чипсы, ужасное
гаспаччо  и  еще более ужасное пение фламенко. Биарриц? Тихий городок времен
Эдуардов...  Только  все  в  прошлом. Сейчас это большой, суетливый и шумный
город,  улицы  которого забиты "Ситроенами", а стоит только вступить в дюны,
как  Атлантика  сразу  начинает бросать тебе в лицо пену и песок. Что-нибудь
тихое  рядом  с  Каннами?  Возможно,  это будет приятно - покой, уединение и
полная  расслабленность,  утреннее  потягивание  красного  вина  под  увитым
виноградом   деревом,   чтобы   прийти   в  себя  после  вечернего  периода.
Замечательно,   все,  кроме  уединения.  Мне  все  же  придется  найти  себе
компаньона.  Я  почти  собрался с силами, чтобы дотянуться до своей записной
книжки,  лежащей  в ящике стола, как зазвонил телефон. Я изменил направление
движения руки и взял трубку.
     - Я вернулась, - доложила Уилкинз.
     - Хорошо.  Без  тебя  контора  стала  совсем  другой.  -  Не дождавшись
ответа,  я  спросил:  - Ты не договаривалась о моей встрече с неким мистером
О'Даудой?
     - Нет.
     - У-гу. Тогда все.
     Я  положил трубку и забыл о своей записной книжке. Так или иначе, у них
у  всех  найдутся  уважительные  причины.  Конечно,  я  мог  бы  попробовать
что-нибудь  новое.  Возможно,  круиз, если удастся взять билет. Нет. Они все
там  чертовски  приветливые, эти дневные прогулки по палубе, игры в кольца и
настольный  теннис,  и  смешные  одежды.  И, тем не менее, все эти недотроги
будут  влет  сбиты  морскими  офицерами.  Форме  и  черному  морскому загару
противопоставить нечего.
     Зазвонил мой личный телефон. Сделав усилие, я поднес трубку к уху.
     - Карвер слушает.
     Веселый, грохочущий голос пахаря, принадлежащий Миггзу, оглушил меня.
     - Как  дела,  старина?  Ты  уже  месяц  не разминал у меня кости. Готов
спорить,  что  все твои связки и мышцы за плыли жиром, в противном случае, я
- болван.
     - Иди, продолжай накачиваться.
     - Ни  в  одном  глазу.  Такая  работа.  Но  приходи,  и мы пропустим по
стаканчику. К тому же, у меня кое-что есть для тебя.
     - Все,  что  у  тебя  есть,  оставь себе. Но выпить я приду... если мой
геморрой позволит.
     В  приемной  Уилкинз  вязала  что-то из желтой шерсти гадкого оттенка и
разгадывала кроссворд в "Хейли Телеграф".
     - Пойду, зайду к Миггзу, - сказал я.
     Она посмотрела на меня и сказала:
     - Не забудьте пообедать. А почему вы спросили меня о Кэване О'Дауде?
     - Я не говорил, что его зовут Кэван.
     Она кивнула на блок аппаратуры на столе.
     - Я оставила включенным магнитофон.
     - Знаешь его?
     - Слышала о нем. Он...
     - Не  трудись  рассказывать мне. В настоящий момент меня волнует только
одна проблема. Куда поехать отдыхать.
     Я потянулся и вышел.
     Я   спустился   по   лестнице   и   остановился   в  дверях,  обозревая
Нортумберленд  Авеню. Слева от меня, на некотором удалении, на своей колонне
стоял  Нельсон,  повернув невидящий глаз навстречу атаке голубей и скворцов.
Справа  медная  дощечка  с  надписью  "Карвер  и  Уилкинз"  явно нуждалась в
чистке.  Раньше  там  было  только  мое имя, пока в один из крайне неудачных
годов  Уилкинз  не настояла на освобождении старой чайной банки, стоявшей на
камине  у  нее  дома (она жила вместе с отцом, ушедшим на пенсию корабельным
стюардом  и  неутомимым,  хотя  и  не  очень удачливым, игроком на лошадиных
бегах)  и  не  пришла  на  помощь  с таким видом, который вызвал у меня даже
двухсекундную   вспышку  благодарности.  Ничего  ей  не  говоря,  я  поменял
дощечку.  Оценив  ее  настоящее  состояние, я понял, что очень скоро кому-то
хорошо намылят голову за все это.
     Я  направился  к  Миггзу.  Для  человека  в  подобном  моему  апатичном
состоянии  это  был  нелегкий  труд,  но  я собрался на все триста пятьдесят
метров.
     За  гаражом  Миггза  находился  его  спортзал.  Его  цены  кусались, но
желающих  было  хоть отбавляй. Одно время Миггз служил сержантом в спецназе.
Поработав  с ним в паре, даже хорошо подготовленный человек обнаруживал, что
у  него  болят  с десяток мышц, о существовании которых он и не догадывался.
Для  спецклиентов  -  а таких у него были единицы - он проводил курс занятий
по  безоружному бою, включавший несколько очень интересных способов быстрого
и бесшумного убийства людей.
     Когда  я  добрался до Миггза, он заканчивал занятия, поэтому я прошел в
его  контору,  сел  и  стал  тихо  ждать.  Вскоре  он  появился, с красным и
блестящим после душа лицом, взглянул на меня и произнес:
     - Боже  мой, юноша в теле старика. Позволь мне записать тебя на десяток
занятий. Для тебя - особые расценки.
     - Мне  и так хорошо. Мне нравится набирать вес к сентябрю. За зиму весь
жир уйдет. Так медведи делают. Так как насчет выпить?
     Он открыл буфет и достал виски.
     Мы  сидели  и  пили, и он печально качал головой по моему поводу, а его
глаза  разочарованно  ощупывали  меня,  словно  он  был скульптор, а я - его
первый   глиняный   греческий  атлет  в  натуральную  величину,  который  не
получился везде, где только было возможно.
     - Работа  -  как раз то, что тебе нужно. Но прежде чем ты возьмешься за
дело, походи сюда несколько дней.
     - Отдых - вот, что мне нужно... и я буду отдыхать.
     - Отдых  подождет,  а  хорошие  деньги  не  будут. Ты возьмешься за это
дело.  К  тому  же,  там  можно  много срубить на стороне. Ты же это любишь,
правда?  Этот  коротко  стриженый  мерзавец имеет явно больше того, с чем он
знает  как  управляться,  но  это  не  значит, что он разбрасывает деньги на
ветер, не удостоверившись в их возвращении. Эти миллионеры все такие.
     - Что  я  люблю,  -  сказал  я,  -  так  это  людей, которые не говорят
загадками, а также больше виски к моей содовой.
     Я подтолкнул стакан к нему и он выполнил мою просьбу.
     - Разве ты не получал мое послание?
     - Нет.
     - Я звонил вчера вечером твоей миссис Мелд и передал его ей.
     - Сегодня  понедельник.  На выходных я был в Брайтоне и приехал прямо в
контору  утренним  поездом.  Я  так  понимаю,  ты пытаешься организовать мне
работу?
     - Уже  организовал.  Он  сказал,  что пришлет за тобой машину сегодня в
три.
     - Слишком самоуверенно.
     - Нет,  когда  это  -  миллионер.  Его  сын был убит в Италии у меня на
глазах.  Он  всегда  очень трепетно относился ко мне и доверяет мне все свои
автомобильные  дела.  Он  покупает  машины  у "Джек Баркли", а это настоящее
сумасшествие,  сплошные  "Роллсы"  и  "Бентли", а он иногда меняет машины по
четыре-пять  раз в год. Вчера я пригнал ему "Фейсл Вегу" - он хочет подарить
ее своей дочке на день рождения.
     - Я  всегда  мечтал  о  папе-миллионере.  Что  ты думаешь об Ирландии в
плане отдыха?
     - Ничего.  Все эти бары, которые они называют перворазрядными и которые
на  деле  оказываются  комнатушкой  размером  с  половину бакалейной лавки с
одним  столом  и тремя стульями. А их идиотское отношение к погоде. Выходишь
из  отеля  под  проливной  дождь  с  ветром,  а швейцар говорит: "Прекрасный
сегодня день, сэр". К тому же я не люблю "Гиннесс" и "Джон Джеймсон".
     - Тогда Ирландия отпадает.
     - Поэтому  берись  за  работу.  Я  сделал тебе хорошую рекламу. Честен,
надежен,  неустрашим  и  благоразумно осторожен. Быстр и решителен в сложных
ситуациях, находчив, презирает все опасности.
     - Великолепно.  Добавь  сюда  пару  крыльев и я - Бэтмэн. Я полагаю, ты
говоришь о неком мистере Кэване О'Дауде?
     - А я разве не сказал?
     - Нет.  Но  можешь  не  трудиться.  Мне  не нужна никакая работа. Я еду
отдыхать.
     - Ты берешь эту работу.
     - Какую именно?
     - Кто-то украл один из его автомобилей.
     Я  рассмеялся.  И любой человек из Скотланд-Ярда сделал бы то же самое.
К  настоящему  моменту она была уже раскурочена, номер на двигателе перебит,
коробка  передач  заменена,  номерные знаки поставлены другие, перекрашена и
выставлена  с  поддельным  паспортом  на продажу на каком-либо автомобильном
рынке;  или  брошена  где-нибудь под Хэкни, после того, как пара проходимцев
попользовалась ею для своих дел. Я сказал:
     - Об  этом  пусть  беспокоится  полиция.  Хотя  я  не  думаю,  что  они
возьмутся за это с охотой.
     - Есть еще один момент. Ее украли не в Англии.
     - А где?
     - Где-то  за  границей.  Он не сказал. И я думаю, что на самом деле его
волнует не машина, хотя он всячески старался это не показать.
     - Мне не нужна работа. В сентябре я всегда беру отпуск.
     - Поезжай  и  переговори  с  ним.  В  конце  концов,  я  сказал, что ты
возьмешься  за  это  дело,  а  если  я  подведу  его, он может передать свои
автомобильные дела кому-нибудь другому.
     - Я бы расплакался, если бы не знал, что ты врешь.
     - Встреться  с  ним.  Если  ты  отошьешь  его,  все  в  порядке.  Но  я
разрекламировал  тебя  просто  потрясающе.  Там  была его дочка, та с "Фейсл
Вегой",  и ты бы только видел, как заблестели ее глаза, когда я рисовал твой
портрет.  Хотя,  должен  признаться,  я  полагал, что ты находиться в лучшей
форме. И тем не менее...
     - Спасибо за виски. - Я потянулся к двери.
     - Ты уходишь?
     - Да, пообедать. Мне было дано указание не забывать об этом.
     - Ты меня разочаровываешь.
     - Временами  я  сам  себя  разочаровываю.  Но  мне  нужен отдых. Иногда
человек просто должен куда-нибудь уехать.
     - Зачем?
     - Я пришлю тебе открытку и все объясню.
     Я вышел.
     Такие  вот  дела. Человеку всегда следует знать, что он хочет делать и,
по  возможности,  почему  он  хочет делать это. А что я не хотел делать, так
это  искать  украденную машину. Пусть О'Дауда покупает себе другую. А если к
украденной  машине  прилагалось еще что-то, пускай это беспокоит кого-нибудь
другого.  Для  этого  существует  Скотланд-Ярд,  Интерпол и им подобные. Да,
одиннадцать  месяцев  в  году  я  работаю,  если  есть  работа,  но приходит
сентябрь, сезон туманов и спелых и сочных плодов, и я беру отпуск.
     Но не в этот сентябрь.
     В  четыре  часа  того  же  дня я сидел в "Роллс Ройсе", скользящем, как
горячий нож по маслу, по автостраде А21 в направлении Суссекса.
     Объяснение   было  очень  простым  и  очень  человеческим.  У  Херрика,
конечно,  были строки на этот случай, не только потому что он угадал ее имя,
а   потому   что   он,   как   и   я,   был  девонширцем,  а  девонширцы,  в
противоположность  школе мыслителей "от сохи", - большие романтики, особенно
когда  дело  касается  шелеста  шелков  идущей  женщины, приятного и мягкого
строения  ее  одежд... и в завершении очень сильная строчка: "...О, как этот
блеск пленит меня!" Он пленил меня ровно в двадцать секунд.
     Без  двух минут три я сидел, закинув ноги на стол, и читал августовский
номер  "Криминалиста"  -  почему-то издательство "Форензик" всегда присылало
мне  бесплатные  номера.  Я  уже полностью погрузился в редакторскую статью,
посвященную  особенностям  пыли,  когда  уставшим горном загудела внутренняя
связь и Уилкинз сказала:
     - За вами пришла машина мистера Кэвана О'Дауды.
     - Отошли ее обратно. - Я отключился.
     Анализ  обычной  домашней  пыли, читал я, выявляет наличие в ней целого
ряда  таких  веществ,  как  окись  кремния,  оксиды алюминия и железа, окись
магния, известь, оксид титана, щелочи...
     Снова раздался гудок.
     Уилкинз сказала:
     - Шофер мистера О'Дауды хотел бы поговорить с вами.
     - Скажи  шоферу мистера О'Дауды, - сказал я, - что я не договаривался о
поездке  к  его  хозяину. Скажи ему, если его интересуют личные подробности,
что мне не нужна работа. Мне нужен отдых. Скажи ему...
     Уилкинз  отключилась,  без  сомнения,  испугавшись, что последуют более
яркие выражения.
     Через  три  секунды  дверь  в мою комнату открылась. Я поднял голову, и
это, конечно, было смертельно. Удар был нанесен прямо промеж глаз.
     Секунду-другую  она  молча  смотрела  на  меня,  пока я моргал, пытаясь
отделаться  от  блеска в глазах. Затем она закрыла дверь и медленно прошла к
столу.  Ее  одежда  по-настоящему  струилась,  даже с присутствовавшим в ней
очень  приятным  моментом  маленького беспорядка. Это даже скорее был только
намек  на  него.  На  ней было серое шелковое платье с крошечными золотыми и
серебряными  прожилками,  на  которых  при  каждом  ее движении изгибались и
вытягивались  лучи  света. Если вы можете представить платье, сшитое из воды
с  играющими  на  ней золотыми и серебряными солнечными зайчиками, то мне не
нужно  больше  ничего  говорить.  В самом низу выреза на груди был маленький
изящный бантик, похожий на готовую вспорхнуть бабочку.
     Она сказала:
     - Что  все  это значит? Я проделала такой путь до Лондона специально за
вами.
     Сделав усилие, я произнес:
     - Если вы - шофер мистера О'Дауды, то на вас прекрасная униформа.
     - Не будьте болваном. Я - его дочь Джулия.
     Я  встал. Я не стал бы этого делать перед шофером, но дочь миллионера -
совсем  другое дело. И даже если бы она не была дочерью миллионера, я бы все
равно  сделал  это.  Ей  было  немногим  за  двадцать, у нее были черные как
воронье  крыло волосы и ярко-вишневые губы. Ее лицо покрывал приятный загар,
ее  темные  глаза  смотрели  вызывающе  независимо,  а  приятно подчеркнутый
подбородок  предполагал  наличие  в ее характере такой черты, как упрямство.
Ее  лицо  было  красивым,  немножко цыганским, но исполненным самоуверенного
великолепия.
     Она  была  выше  меня,  но меня это не беспокоило. Хорошая вещь в любом
виде  хороша.  Я  продолжал  стоять,  дрожа как пойнтер, ожидающий команды к
началу охоты.
     Она сказала:
     - Красивое платье, не правда ли? Жак Фат.
     - Не могу оторвать от него глаз, - сказал я. - Я - Рекс Карвер.
     В  ответ на мой упорно продолжающийся идиотизм она слегка подняла глаза
и сказала:
     - Я  знаю.  Но  вы  не совсем соответствуете тому описанию, которое дал
Миггз. Кое-где смазаны грани.
     - Осенью,  -  сказал  я,  -  я  всегда начинаю немного распадаться. Мой
лучший месяц - май.
     Она   посмотрела   на  свои  часы  -  я  заметил  мягкое  поблескивание
бриллиантовой оправы - и заявила:
     - Я не могу ждать, да и мой отец тоже. Вы едете или нет?
     - Я предполагал, - промямлил я, - поехать отдыхать.
     - Вы  выглядите так, - сказала она, - что вам, возможно, и нужен отдых.
Я скажу отцу, что вы не можете ничем помочь. - Она повернулась к двери.
     Я пересек комнату и взял свою дорожную сумку.
     - Вы  явно  пытаетесь  меня  обидеть, - сказал я. - Но мне все равно. С
вами  я  поеду куда угодно. - Я широко улыбнулся ей. Это стоило определенных
усилий,  но  я подумал, что дело того стоит. - Джулия О'Дауда. Замечательное
имя.  Дикая ирландка с развевающимися под свистящими порывами ветра волосами
и...
     Она пошла к двери, говоря:
     - Я  -  его  падчерица.  Меня  зовут  Джулия  Юнге-Браун. И в машине вы
сядете  на  заднее  сидение.  Я не люблю, чтобы на моем колене лежала чья-то
рука, когда я веду машину. Хорошо?
     - Хорошо, - сказал я.
     Я  покорно  последовал  за  ней  к выходу. Уилкинз посмотрела на меня с
деревянным выражением лица.
     Я сказал:
     - Следующий   раз,   когда  ты  будешь  использовать  слово  "шофер"  в
телефонном разговоре, называй пол. Меня уводят в рабство.
     Джулия,  идущая впереди, засмеялась. Это был замечательный звук, словно
быстрый ручеек пробежал по камням.
     Уилкинз сказала:
     - Я позвоню миссис Мелд и скажу, что вы не вернетесь сегодня.
     Это  была не "Фейсл Вега", а большой черный "Роллс", немного походивший
на  катафалк  и  такой  же  тихий и спокойный на заднем сиденье как траурный
зал.  Рядом  со  мной,  зажатая  в  серебряном кронштейне, находилась труба,
ведущая в водительский отсек.
     Когда  мы проезжали по Вестминстер Бридж, я посвистел в трубу и сказал:
- А что случилось с настоящим шофером?
     Приставив к трубе ухо, я получил ответ:
     - С Тишем? Он на рыбалке с моим отцом. Отчимом.
     - Что там с этой украденной машиной? - спросил я.
     - Что-то связанное с Зелией. У нее всегда что-то случается.
     - Зелия?
     - Моя сестра. Вам все расскажут.
     - Куда мы едем?
     - В  Суссекс.  Рядом  с  Седлзкомбом.  Вы  как раз успеваете к вечерней
зорьке.
     - Вечерней что?
     Она проскочила между автобусом и бензовозом и затем сказала:
     - Перестаньте разговаривать. Там на полочке перед вами есть журналы.
     Я  поковырялся  немного  и  опустил  полочку. Там были последние номера
"Вог",  "Филда",  "Иллюстрейтид Лондон Ньюс", "Плейбоя" и "Ривалля". А также
наполовину  опустошенная  коробка  с  сигарами  "Боливар  Пети  Коронас".  Я
закурил сигару и откинулся на сиденье с "Плейбоем".
     Когда  мы выехали из города, она погнала машину так, словно жалела, что
бог  не  дал  ей  крылья, и втайне надеялась, что если она поедет достаточно
быстро,  то  машина,  возможно,  и  взлетит.  Любой, ехавший в машине, может
быть,  и  не  услышал бы тиканья часов в тишине, но он бы точно услышал, как
мое  сердце  бьется  о мое нёбо. Я начал сожалеть о своем поспешном решении.
Симпатичная  цыганка  заходит в твою контору в платье от Фата, которое стоит
почти  столько  же,  сколько  выкуренные  тобою  за  год сигареты, вызывающе
смотрит  на  тебя и вот ты, отбросив все благие намерения, снова за работой,
вместо того чтобы отдыхать.
     Я  не пытался следить, куда мы едем. Но вся дорога заняла часа полтора.
Наконец,  мы  свернули  с шоссе, проехали через главные ворота парка, столбы
которых  были  украшены  каменными  гончими  псами, каждый из которых держал
щит.  Я  не  смог  разобрать  девиз  на  щитах,  потому что мы ехали слишком
быстро.  Затем мы проехали около километра по парку. Впереди я увидел массив
загородного  особняка,  но  не  успел хорошенько рассмотреть его, так как мы
свернули  с  главной  парковой  дороги  и поехали по боковой, между буками и
елями, под которыми росли грязные, неприятно влажные на вид рододендроны.
     Мы  миновали  деревья  и  боковая  дорога  закончилась  большим круглым
пространством  для  удобства разворота машин, за которым возвышался поросший
травой вал.
     Джулия  развернула  машину  и остановилась. Пока я вылезал и подходил к
ее двери, она продолжала сидеть на месте.
     - Бодрящая  поездка,  - сказал я. - Тоник для нервной системы. Когда вы
будете  ставить ее в конюшню, хорошенько пройдитесь по ней щеткой и дайте ей
горсть  овса.  Но  не  давайте  ей пить какое-то время. Как-нибудь вы можете
вывезти меня на "Фейсл Веге" и мы действительно хорошо проведем время.
     Она  задумчиво  посмотрела  на  меня  сверху вниз, а потом снизу вверх,
словно  я  был  предметом  антикварной мебели, высоким комодом на ножках или
чем-нибудь  подобным,  который,  как  она считала, может ей подойти, и затем
сказала:
     - В  вас  есть  что-то.  Совсем  немного,  и  я боюсь, вы слишком много
ставите на это что-то.
     - Просто  давно  не  было практики. Все, что мне нужно, - это несколько
дней на свежем воздухе. Так где папа?
     - Папа - это тот человек, с которым вам нужно быть чертовски любезным.
     Я  вдруг понял, что сорвало меня с уютного конторского кресла. Она была
человеком,  с  которым  можно  обходиться  и  так,  и  так.  Обойдись  с ней
неправильно,  погладь  ее  против шерсти и перед тобой будет если не враг на
всю  жизнь  (всегда надеешься на лучшее), то человек, который вычеркнул тебя
из  своей  памяти.  Но поведи себя с ней правильно, прикоснись к ней умелой,
искусной  рукой  мастера, и тебя ждет усыпанный звездами карнавал. Но на это
нечего было надеяться, пока не достигнешь пика своей формы.
     Я подмигнул ей.
     - Я  уже  имел дело с миллионерами. С ними легко, когда даешь им знать,
что ищешь именно их деньги. Так где он?
     - Наверху.  Позвоните  ему.  Можете  оставить свою сумку. Я отвезу ее в
дом.
     Она завела мотор.
     Прежде чем машина тронулась, я спросил:
     - А за что вы не любите своего неродного папу?
     И  тут  я впервые получил, прямо и сполна: холодный взгляд темных глаз,
явившийся следствием удивления, которое ей не удалось полностью скрыть.
     Она  нажала  на  педаль  газа  и  "Роллс"  стал удаляться от меня вдоль
буковой аллеи.
     Я  закурил и поднялся по каменным ступеням на вал. Вал оказался дамбой,
поросшей  травой  с одной стороны и облицованной бетонными плитами с другой.
По  ее  верху  шла  коротко  подстриженная  дорожка.  За дамбой простиралось
искусственное  озеро  площадью примерно акров в тридцать. Вокруг озера росли
сосны,  а  его  дальний  берег  подпирал холм, усыпанный большими дубами. На
этом  дальнем  берегу,  у  левого  края  дамбы  располагались эллинг и пирс,
который  метров на двадцать врезался в озеро. В центре озера я увидел лодку,
в которой находились два человека.
     Я  пошел  по  дамбе  к  пирсу.  Пара  голубей  пронеслась  над соснами,
откуда-то  из-за  буков  донесся  голос  фазана,  утиный  выводок поднялся с
прибрежной  отмели  у  дальнего  конца озера. Место было красивым и, судя по
дамбе,  эллингу и пирсу, все это было сооружено недавно. О'Дауде это, должно
быть,  влетело  в  копеечку.  Замечательно,  подумал  я,  когда ты не можешь
поехать  на  рыбалку в Ирландию или Шотландию, ты организуешь ее прямо рядом
с домом.
     Я  прошел мимо эллинга на пирс. У пирса был пришвартован фиберглассовый
катер  с подвесным мотором. На конце пирса находился вертикальный деревянный
шест,  похожий  на  маленькую  виселицу,  на  котором  висел  большой медный
колокол.  Я  пару  раз  качнул его язык и по озеру прокатился звон. Я сел на
край пирса, свесил ноги и стал ждать, пока подойдет лодка.
     Двое  в  лодке  не  обратили  на  меня  никакого  внимания,  хотя  они,
наверняка,  слышали  звон.  Я  продолжал  сидеть,  докуривая  сигарету.  Они
слышали,  они  подгребут, когда будут готовы. Одну вещь невозможно сделать -
поторопить  миллионера.  Если  я  возьму  работу,  решил  я,  я  накину пять
процентов  за  ожидание. Ондатра лениво выплыла из-под пирса и направилась к
клумбам  ирисов на берегу. Неподалеку от дамбы ласточка спикировала к воде и
оставила  на  ней  круг, напоминающий те, которые производит поднимающаяся к
поверхности  форель.  Метрах в тридцати над соснами не спеша пролетела цапля
с  вытянутыми  назад ногами - настоящая старая птичья аристократка. День был
замечательный:   солнце,   облака,   легкий  ветерок,  оставляющий  на  воде
небольшую  рябь.  На  озере  один из рыбаков сделал пробный заброс, и солнце
заиграло  на  мокрой  лесе.  Ожидание  не  тяготило меня, оно отвечало моему
настроению. Я был почти в полном согласии с миром.
     В следующее мгновение я чуть было не лишился всего этого.
     Две  вещи  случились,  как  мне  показалось,  совершенно  одновременно.
Винтовочный  выстрел  и удар пули, вошедшей в колокольный шест сантиметрах в
семи  над  моей  головой.  Отколовшаяся от шеста щепка пролетела мимо меня и
стала  опускаться  на  воду.  Она еще не коснулась поверхности воды, а я уже
бежал к эллингу - ближайшему укрытию.


                                Глава вторая

                                                "Ночь, яркий факел и открыта
                                             окошка створка для тепла любви"
                                                                   Джон Китс

     Прежде,  чем  я  добежал  до  эллинга,  неизвестный  стрелок предпринял
вторую   попытку.   Пуля  прожужжала  над  головой,  слишком  близко,  чтобы
испытывать комфорт. Злой, испуганный и запыхавшийся, я укрылся за эллингом.
     Я  посмотрел  на  озеро.  Те двое продолжали ловить, даже не взглянув в
моем   направлении.   Из  всех  людей  только  рыбаки  могут  так  увлеченно
заниматься  своим  делом. Я высунулся из-за эллинга и осмотрел ближайший ряд
сосен.  К  моему  удивлению  из-за  деревьев  показался  человек в джинсах и
куртке и побежал вдоль них. В руках у него была винтовка.
     Я  дал ему пробежать метров пятьдесят и последовал за ним, петляя вдоль
внешнего   ряда  сосен,  чтобы  как  можно  меньше  находиться  на  открытом
пространстве.  Местность стала плавно повышаться, сосны кончились и сразу за
ними была калитка, сделанная из пяти прутиков.
     Человек  с  винтовкой  перемахнул через нее и остановился, чтобы что-то
поднять  из  травы  по  ту  сторону изгороди. Это был мотороллер. Он закинул
винтовку  за  спину.  Увидев  это,  я спуртовал. Я уловил движение его ноги,
нажимавшей  на  стартер.  Я  был  у  калитки,  когда  он  быстро отъезжал по
ухабистой  дорожке.  Я  перегнулся  через  калитку  и  наблюдал  его отъезд,
стараясь  отложить  в  памяти  номер  мотороллера  ГН  4839.  Отъехав метров
двадцать,  он  обернулся  через  плечо  и посмотрел на меня. Я помахал ему и
мерзавец помахал мне в ответ. Его лицо было черным как уголь.
     Я  медленно  пошел назад к пирсу, размышляя, что я такого сделал, чтобы
вызвать  подобное  к  себе  отношение.  Насколько мне было известно, ничего.
Когда я дошел до края пирса, лодка уже подходила к нему.
     На  веслах  сидел  маленький,  похожий  на  мальчишку  человек с лицом,
напоминающим  выжатый  лимон.  На  шее  у  него  висел полевой бинокль. Это,
догадался  я, был Тиш, шофер. Он был в рубашке и брюках, в углу его рта была
зажата  большая  сигара,  а  на  голове нахлобучена старая матерчатая шляпа,
утыканная   искусственными  мушками.  На  корме,  в  удобном  крестообразном
сооружении сидел Кэван О'Дауда.
     Пока  лодка  проходила  последние пятнадцать метров, я успел хорошенько
рассмотреть  его.  Ростом  он  был,  решил  я,  где-то метр девяносто пять и
одному  человеку  вряд ли бы удалось обхватить его. Да, забраться в спальный
мешок  было бы для него проблемой. Когда его создавали, вокруг, должно быть,
валялось  много  ненужного  материала,  от которого они решили отделаться. Я
определил,  что  ему  где-то  около  шестидесяти.  На нем был светло-голубой
маскировочный  костюм  и  резиновые  сапоги. Его голова имела форму тыквы и,
если  бы  проводился  конкурс  на  самую  большую  голову, он бы, наверняка,
получил  приз. Как я смог заметить, у него практически не было шеи, а волосы
были  так  коротко  подстрижены,  что  напоминали налет рыжей пыли. Он был в
темных  очках,  а в углу его рта была сигара. У него были огромные, покрытые
золотисто-коричневым  пухом руки, но, как я убедился позднее, когда он начал
ловить, это были хорошие руки, умелые и чувствительные.
     Когда лодка причалила к ступеням пирса, О'Дауда спросил:
     - Вы - мистер Карвер?
     - Он самый.
     Он сделал вид, что не заметил моей иронии.
     - Залезайте, - сказал он.
     Пока  я спускался по ступеням, он снял очки и я увидел, что у него были
ярко-голубые  глаза,  слишком  маленькие  для  его  лица,  которые утопали в
многочисленных  пухлых  морщинах.  Он  был  не  только  самым отвратительным
миллионером из тех, кого я видел, но также и самым большим.
     Я устроился на носу.
     - На то же место, Кермод.
     Тиш  начал  отгребать  от  пирса, а я начал наблюдать за О'Даудой из-за
головы шофера.
     - Замечательно,  что  вы  приехали,  -  сказал О'Дауда. - И хорошо, что
Миггз  порекомендовал  вас.  Он,  конечно,  имеет с меня пару тысяч в год. Я
нисколько  не  против.  Настоящий  парень,  Миггз. Показалось, что мы совсем
недавно слышали выстрел.
     - Два,  -  сказал я. - Кто-то использовал ваш колокольный шест или меня
в  качестве тренировочной мишени. Я проводил его до края леса, и он уехал на
мотороллере.
     На большом лице не выразилось ни малейшего удивления.
     Он  только  произнес:  "Кермод",  и кивнул на корзину у ног шофера. Тиш
перестал  грести,  порылся  в  корзине  и  через  плечо передал мне флягу. Я
отвинтил  крышку и сделал глоток. Это, возможно, был "Курвузьер". Я протянул
флягу  назад.  Тиш  принял  ее  одной  рукой,  а другой передал мне сигару и
вернулся к гребле. Я закурил.
     - Ловили  когда-нибудь?  -  Хотя  имя  его  было чисто ирландским, я не
заметил  никакого  акцента.  Если  и  было  что-то,  то  скорее заокеанское.
Канадское, может быть.
     - Мой  отец,  упокой  его  душу,  - сказал я, - научил меня привязывать
мушку, когда мне было пять лет.
     - И  он  был  чертовски  прав.  Сколько рыбы было упущено из-за неумело
завязанных узлов. Возьмите удилище Кермода.
     Удилище  лежало рядом со мной. Это было произведение "Харди". Тиш ловил
на большую лососевую мушку в сопровождении двух более мелких.
     Я спросил:
     - И что у вас здесь есть?
     О'Дауда, уже приступивший к ловле, ответил:
     - Радужная и пеструшка. И несколько гиллару. Знаете эту рыбу?
     - Нет.
     - Ирландская. Водится в озерах Мелвин и Эрне. Но она плохо берет.
     Я  отпустил  лесу,  сделал  пару  пробных забросов, чтобы почувствовать
снасть  - она была замечательной - и затем сделал заброс метров на двадцать.
Неплохо,  учитывая,  что  я  год  не брал снасть в руки. Я знал, что О'Дауда
наблюдает  за  мной. Я понял, что О'Дауда был человеком, который наблюдал за
всем и вся его окружавшими.
     Тиш  пустил  лодку  по  ветру,  и  мы стали облавливать озеро на мокрую
мушку.  Через какое-то время я увидел быстрый бурунчик рядом с опустившимися
на  воду мушками и почувствовал резкую поклевку. Я подсек, леса натянулась и
кончик   удилища  согнулся.  Минут  пять  я  вываживал  рыбу,  и  затем  она
показалась,  утомленная  и поблескивающая плавниками, и Тиш подсачил ее. Это
была  радужная  форель,  взявшаяся  на  одну  из  мелких  мушек.  Прекрасный
экземпляр,  где-то  около  килограмма, подумал я. Я отцепил крючок и оглушил
рыбу  о  борт  лодки.  Она  лежала  на дощатом настиле и ее пунцовая боковая
линия  ярко  переливалась на солнце, но вскоре смерть взяла свое и она стала
блекнуть.  Я  посмотрел на границу соснового леса. Мой несостоявшийся убийца
мог запросто вернуться.
     - Неплохо,  -  сказал  О'Дауда. - Вам могут приготовить ее на ужин. Мой
шеф-повар   великолепно   запекает   рыбу   с  пармезанским  сыром,  имеющим
потрясающий  аромат.  Но  он  ничуть не забивает аромат рыбы. Просто приятно
подчеркивает его. Вы успели рассмотреть человека, который стрелял в вас?
     - Нет,  не  успел. Прежде чем я смог приблизиться к нему на достаточное
расстояние, он уже отъехал. Однако я подумал, что он может вернуться.
     - Он не вернется.
     - Рад это слышать.
     - В  любом  случае  он  охотился  не  за  вами. Ему был нужен я. Просто
ошибся целью. Был плохо проинструктирован.
     Мы  были уже почти у самого берега, поросшего деревьями. О'Дауда сделал
аккуратный  заброс  и  мушки  опустились  на  воду рядом с группой береговых
лилий.  Через  мгновение  он  уже  вываживал  подсеченную рыбу и, наконец, в
подсачке   у   Тиша   заворочалась  большая  форель-пеструшка.  Наблюдая  за
О'Даудой,  я  думал,  насколько плохо должен быть проинструктирован человек,
чтобы  перепутать  меня  с  ним.  Если  я возьму эту работу, размышлял я, то
будет приплюсована существенная сумма за риск.
     Мы  проловили  еще  час.  О'Дауда  вытащил три пеструшки. Я поймал одну
пеструшку, а затем зацепил что-то, что в итоге сломало мое удилище и ушло.
     - Должно быть, крупная была, - сказал я.
     - Вы немного поторопились, - заметил Кермод.
     - Недостаток  практики,  -  сказал  О'Дауда. Затем он повернул голову в
мою  сторону и пристально посмотрел на меня. - Легко вытащить мелкую рыбу. А
большую  рыбу... ну, здесь элемент времени изменяется не в арифметической, а
в  геометрической  прогрессии.  Для большой рыбы требуется время и терпение.
Вот  почему  я  -  миллионер.  - Он засмеялся. Это был звук водяного потока,
быстро  заполняющего подземный тоннель. Мне не понравился этот звук и у меня
возникло сильное ощущение, что и он сам мне не нравится.
     О'Дауда  посмотрел  на  свои  часы  и  кивнул  Кермоду.  Тот нагнулся к
корзине, вытащил переносной переговорник и произнес в него:
     - Машину мистера О'Дауды. Через пять минут.
     Он убрал переговорник на прежнее место, и мы погребли к пирсу.
     О'Дауда заметил, что я смотрю на корзину, и сказал:
     - Время  и  терпение,  мистер  Карвер.  И  постоянный контакт с внешним
миром. Жизнь полна неожиданностей и непредвиденных обстоятельств.
     Я  не  ответил.  Я  был,  в  принципе, согласен с данной философией. Но
чтобы позволить себе исповедовать ее, нужно быть миллионером.
     Когда  мы  подошли  к  круглой  площадке  у дамбы, там нас уже поджидал
большой  темно-синий  многоместный  фургон  "Форд  Зефир".  За  рулем  сидел
маленький  опрятный  человек  лет сорока. У него были небольшие топорщащиеся
усы,  крупные  зубы и жесткие агатовые глаза, которые он увлажнял, постоянно
моргая.  Нас  не  представили  друг  другу, но из разговора я понял, что его
зовут Денфорд и что он - секретарь О'Дауды.
     По  дороге  к  особняку  произошел  лишь  один небольшой разговор между
О'Даудой и Денфордом.
     - Я  хочу получить исчерпывающую информацию относительно того, как этот
парень попал вовнутрь, Денфорд, - сказал О'Дауда.
     - Это  общественная  верховая тропа, сэр. - Его голос, даже в разговоре
с  О'Даудой, был отрывистым и резким, как и со мной по телефону. - У нас нет
законных прав, чтобы закрыть ее.
     - Тогда найдите какой-нибудь другой способ.
     И   точка.   Миллионерово   решение.   Нет   законных  прав  -  найдите
какой-нибудь другой способ.
     Особняк  был  большим  квадратным  каменным  строением.  По  небольшому
створчатому  проходу  мы  попали  во  внутренний  двор,  вымощенный  крупной
брусчаткой,  через  который  проходила узкая, слегка приподнятая дорожка. На
ее  балюстраде  через каждые несколько метров стояли классические обнаженные
скульптуры,  главным  образом, женские, с невыразительными лицами и большими
бедрами.  За  входными  дверями  из  красного  дерева,  которые, как я узнал
позже,  были укреплены стальными вставками, находился вестибюль. О'Дауда и я
вошли  в  лифт,  поднялись  на  два  этажа  и  оказались в длинной картинной
галерее.  Нас  ожидал  слуга,  и  О'Дауда  дал ему указание проводить меня в
отведенную   мне   комнату.   Он   кивнул   мне   и   пошел  в  направлении,
противоположном  тому,  в  котором  двинулся  слуга. Я последовал за слугой,
осторожно ступая по идеально отполированному полу, чтобы не поскользнуться.
     - Ужин, - уходя, сообщил мне слуга, - будет через час.
     - Лучше оставьте мне карту данного места, иначе я заблужусь.
     - В этом нет необходимости, сэр. - Он ушел.
     У  меня была спальня и ванная. Из окна спальни был виден парк. За окном
находился  небольшой  балкон, но для шезлонга места было достаточно. Стоя на
балконе,  я  узнал,  что  все  остальные комнаты в этом крыле имеют такие же
балконы.
     На  убранной  кровати были разложены мои брайтонские пижама и халат. На
невысоком  трюмо  лежали  сигареты  и  на  серебряном подносе стояли стакан,
графин  с  водой,  содовая,  лед  и  четыре  бутылки.  Ковер  издавал легкие
свистящие  звуки  при  каждом  моем  шаге. На стенах висели две акварели, на
которых  были изображены рыбные угодья, и каждый предмет имел на себе хорошо
ухоженный  налет  времени. Ванная была наполнена сверканием хрома и мрамора,
а  туалетный  бачок  издавал  при  спуске воды тихий вздох. Банное полотенце
было  таким  большим,  что  управиться  с  ним, требовался второй человек. Я
закончил  осмотр  всей  этой роскоши и вернулся к серебряному подносу, чтобы
налить  себе  виски  с  содовой. Под бутылкой содовой лежал маленький клочок
картона, на котором чернилами было написано следующее послание:
     "Я  хочу  прийти и поговорить с вами сегодня поздно вечером: поэтому не
кричите, когда я зайду.
     Джулия".
     Я  сделал  глоток  и  посмотрел  на  окутываемый сумерками парк. У Тиша
Кермода  был  полевой бинокль. Он вполне мог видеть человека, выбегавшего из
леса.  Бинокль  был  очень  не  плохим  и они могли видеть ровно столько же,
сколько   и  я.  И,  судя  по  адресованному  Денфорду  вопросу  О'Дауды,  о
происшествии   было  сообщено  в  дом  по  радиосвязи.  Если  эти  две  пули
предназначались  О'Дауде,  то он проявил завидное спокойствие по отношению к
происшедшему.  Если  же  они  предназначались  мне,  то  он проявил завидную
бесцеремонность  по  отношению к гостю. Но так как он был миллионер, подумал
я,   он   уже   давно   перестал  по-человечески  нормально  реагировать  на
ненормальные  события.  Но эта мысль не добавила мне радости. И какого черта
нужно Джулии?
     Я  допил  виски  с  содовой,  и снял с находившегося у кровати телефона
трубку.  Это  был внутренний телефон и откуда-то, возможно, из какого-нибудь
подвального  помещения,  женский голос спросил меня, чем мне можно помочь. Я
назвал  телефон  Миггза. Девушка сказала, что перезвонит мне, и я направился
за второй порцией виски.
     Голос  Миггза  я  услышал минуты через три. Он начал со своего обычного
подшучивания,  но  я  оборвал его и он сразу понял, что для шуток не время и
не  место.  Я  был готов поспорить, что любой телефонный разговор, ведущийся
из  этого  дома,  прослушивается, а уж разговоры гостей моего положения - на
сто процентов.
     Я сказал:
     - Попробуй  узнать  для меня что-нибудь об одном мотороллере, модель не
знаю, номер ГН 4839. Габби из Ярда тебе поможет, а ты сообщи Уилкинз.
     - О'кей. Будет сделано.
     Я  повесил  трубку  и  пошел  в  ванную. Выбор моющих средств был очень
широк. Я остановился на "Флорис 89" и отмокал целых полчаса.
     На  нем была зеленая домашняя куртка, просторная белая шелковая рубашка
с  расстегнутой  верхней  пуговицей,  клетчатые  брюки  и шлепанцы из черной
лакированной  кожи.  В  одной  руке  он  держал  бокал  с бренди, в другой -
сигару.  Я  сидел  напротив,  вооруженный  тем  же,  только  моя сигара была
меньшего  размера  (мой выбор) и в моем бокале было меньше бренди (а наливал
он), чем в его.
     За  мной  пришел  слуга  и  проводил  меня в столовую, небольшую личную
столовую  О'Дауды,  располагавшуюся  рядом  с его кабинетом, где мы вдвоем и
ужинали.  Прозрачный  суп с шерри, форель, слегка приправленная пармезанским
сыром,  с  прекрасным  "Мерсо",  а затем филе говядины с веточками шпината и
жареным  картофелем и кларет, который был настолько хорош, что мы прикончили
его  вдвоем.  Он  ел  и  пил  гораздо  больше  меня, но я полагаю, что с его
размерами  это  было  вполне  оправдано.  Кроме  того, было очевидно, что он
просто  наслаждается  прелестями  стола  ради  них  самих. Я был уверен, что
О'Дауда   -  человек,  который  наслаждается  практически  всеми  прелестями
цивилизации  ради самих этих прелестей, что, конечно, делало его опасным для
любого,  кто  бы  встал  на  пути  достижения  этих  благ. Во время ужина он
говорил  о  рыбалке  и  своих  многочисленных особняках. Я же не произнес ни
одного  слова.  Я  просто  слушал  и думал, когда же он, наконец, перейдет к
делу.  О'кей,  у него был этот дом, дом в Лондоне, еще один в Каннах, шато в
предместьях   Эвьена,   квартира   в  Париже,  рыболовные  угодья  на  одной
ирландской  реке,  охотничьи  угодья  площадью  в  несколько  тысяч  акров в
Шотландии  и,  Боже,  поместье  на  Багамах,  куда он ездил играть в гольф и
ловить  крупную  морскую рыбу. Ну, разве не прекрасно жить, имея все это! Он
не  сказал  этого,  но эта мысль присутствовала. Кларет размягчил меня, и я,
естественно,  почувствовал  зависть.  А  почему бы и нет? Я ничуть не против
богатства.  Мне  бы хватило и трети того, что имел он, чтобы быть счастливым
до  конца  дней своих. Я и так был счастлив, но еще немного деньжат скрасили
бы  унылость  утренних часов по понедельникам. Я должен еще добавить, что он
упомянул  о  шести  автомобилях,  стоящих  в гараже данного поместья и о еще
большем  их  количестве  в  других  местах; так почему его беспокоит пропажа
какого-то  "Мерседеса  250SL"?  Для  него эта потеря была равнозначна потере
велосипеда.
     Удобно   расположившись   в   своем   кресле   -  его  клетчатые  штаны
приподнялись  немного,  обнажив  небольшие  участки  больших  белых  ног над
собравшимися  складками  черными  шелковыми носками - он сосредоточил на мне
взгляд своих крошечных, заплывших жиром глазок и заметил:
     - Вы, кажется, не спешите перейти к делу.
     Я сказал:
     - У  меня нет к вам никаких дел. У вас есть дело ко мне. Если бы оно не
терпело, вы бы облегчили душу еще на озере.
     Какое-то  время он обдумывал мое заявление, решая, нравится оно ему или
нет и, так и не решив, произнес:
     - Миггз дал вам хорошую характеристику.
     - Для   того  и  существуют  друзья,  -  сказал  я.  -  Но  иногда  они
преувеличивают.
     - Сколько вы зарабатываете за год?
     Забавно. И миллионеры не могут уйти от этого.
     - Меньше,  чем  вы  тратите  на рыбалку и охоту, но если вы будете моим
клиентом, то я надеюсь, что этот год будет урожайным.
     Прежде  чем  рассмеяться,  он  обдумал  и  этот  ответ.  Затем, к моему
удивлению, он дружелюбно сказал:
     - У  вас  стандартное  представление  о  миллионерах,  не  так ли? И вы
выбрали  один  из двух стандартных ответов. Грубый и наплевательский. Другой
- жаждуще раболепный. Мне надоели оба. Почему просто не быть самим собой?
     - Вы  просите  о  невозможном. Но я прошу прощения, если это прозвучало
грубо.  Почему  просто  не  рассказать  мне, что за дело, и не позволить мне
начать работу... если я, конечно, возьмусь за это дело.
     - Вы  возьметесь  за  него, иначе вас бы здесь не было. Дело простое. Я
потерял  автомобиль.  Точнее, "Мерседес-Бенц 250SL". Регистрационный номер -
828В9626. Красный седан модели шестьдесят шестого года...
     Он  продолжал говорить, а я думал, что я сам не отказался бы от такого.
Они  продавались  в  Англии  и стоили около трех тысяч фунтов. Элегантная, с
четкими  линиями  машина,  предназначенная  для острой езды, современная, но
эта  современность  не  из  тех,  что  проходят  и быстро уходят, со смелыми
техническими  современными  решениями...  Я  мог  бы услышать все это из уст
Миггза, если бы он продавал эту модель.
     - Она  пропала  где-то  между  Каннами  и  Эвьеном.  За  рулем была моя
падчерица Зелия. Это случилось две недели назад.
     Он замолчал и выпустил облако сигарного дыма.
     - Вы сообщили в полицию?
     - Да.  Но  я  не  верю в их успех. У них по горло других дел. Они будут
ждать, пока не всплывет где-нибудь... а если не всплывет, тогда...
     Он пожал плечами.
     - А  если  она  не  всплывет,  это разобьет ваше сердце? Я полагаю, она
застрахована от кражи?
     - Да.
     - Тогда почему вы так хотите вернуть эту машину?
     - Скажем,  просто  хочу.  Я  не  люблю терять вещи. Я хочу ее вернуть и
хочу узнать, у кого и где она была. Все подробности.
     Мы посмотрели друг на друга через неподвижную пелену сигарного дыма.
     Я сказал:
     - Вам нужно что-то еще.
     Он улыбнулся мне, согревая бокал бренди в своих больших ладонях.
     - Возможно.
     - Вам нужно что-то, что находилось в машине.
     - Очевидно.
     - Спрятано в ней?
     - Да, Миггз был прав, говоря о вас.
     - Забудьте  Миггза.  Это  и  ребенку  понятно.  Ваша  дочь знала, что в
машине что-то спрятано?
     - Нет.
     - А сейчас знает?
     - Нет.
     - А ваша вторая дочь?
     - Нет.  И  я  не  хочу, чтобы им это стало известно. Это не имеет к ним
никакого отношения.
     - Мне скажут, что спрятано в машине?
     - Нет,  если  это  не будет абсолютно необходимо для ее розыска. Теперь
задавайте второй вопрос, мистер Карвер.
     - Какой именно?
     - Является  ли  то,  что  спрятано,  чем-либо  незаконным,  запрещенным
законом,   скажем,  наркотиками,  золотыми  слитками,  бриллиантами  и  тому
подобным?
     - Ну, допустим.
     - Там  нет  ничего,  что бы заинтересовало полицию. Нечто очень личное.
Скажем, документы.
     - Вы сообщили полиции об этих спрятанных документах?
     - Нет.
     - Почему?
     - Потому  что,  хотя  полицейские  организации  и  прекрасны,  если они
узнают,  что  мне  нужна машина из-за спрятанных в ней документов, этот факт
может  просочиться  за  пределы  их расследования, а я не хочу, чтобы знали,
что  мне  наплевать  на  машину,  а нужны только документы. Чем меньше людей
знает об этом, тем лучше. Еще бренди?
     Я отрицательно покачал головой. Он наполнил свой бокал.
     - Где, - спросил я, - все это случилось?
     - Где-то  по  дороге  из  Эвьена  в  Канны.  Денфорд  сообщит  вам  все
известные  ему  подробности.  Но  чтобы  узнать  все  детали,  вам  придется
увидеться  с  Зелией.  Я  надеюсь,  вам удастся узнать у нее больше, чем это
удалось мне.
     - Почему вы так думаете?
     - Хотя  я  ее очень люблю, она меня очень не любит. Но известно, что по
пути  в  Канны  она  остановилась  в отеле. На следующий день она выехала...
через сорок восемь часов она появилась в Каннах без машины.
     - И каким было ее объяснение?
     - Никаким.
     - У нее есть язык. И у нее должно быть объяснение.
     - Но  только  не  у  Зелии. Она абсолютно ничего не помнит из того, что
произошло в эти сорок восемь часов.
     - Вы этому верите?
     - Я  пригласил  двух ведущих французских специалистов по амнезии, чтобы
они обследовали ее. Они подтверждают, что у нее потеря памяти.
     - Люди  иногда  забывают,  потому что правда слишком неприглядна, чтобы
вспоминать ее.
     - Именно.
     - А почему вы думаете, что она откроется мне?
     - Я  не  знаю,  откроется  она  или нет. Если нет, то тогда ваша задача
усложняется...  Но  если  она  не  потеряла  память,  у  нее  может  с языка
сорваться  что-нибудь,  что  может  пригодиться  в  деле.  Я хочу, чтобы это
сделали вы. Я думаю, что вы именно тот человек, который может сделать это.
     - Потому что Миггз рекомендовал меня?
     - Первоначально,  да.  После  этого  я навел еще кое-какие справки. Они
полностью  подтвердили слова Миггза. У вас есть свои слабости - некоторые из
которых,  должен  сказать,  я  разделяю - но если вы беретесь за дело, вы не
нарушаете взятых обязательств. Верно?
     - Если деньги хорошие.
     - Вы  можете  назвать  свои  условия. Определите это с Денфордом. Я даю
вам  карт-бланш  на все расходы, пока вы работаете на меня. Сюда входит все,
включая  любые  передышки  и  развлечения,  необходимые  вам для поддержания
хорошей  формы.  Кроме  того,  я  добавлю тысячу фунтов премиальных, если вы
найдете машину и документы.
     - Даже если они, возможно, будут и не в машине?
     - Совершенно  верно.  Но  я  думаю,  они  там.  Возможность  случайного
обнаружения исключена.
     - Зачем  перевозить  важные  документы  в машине, за рулем которой была
ваша дочь, которая понятия не имела о их существовании? - спросил я.
     Он улыбнулся.
     - Потому что они важные.
     - Вы могли бы послать их из Эвьена в Канны заказной почтой.
     Улыбка стала шире.
     - Ну,  мистер  Карвер.  Не  станете  же вы говорить мне, что никогда не
слышали о пропажах почтовых отправлений.
     - И машину могут украсть.
     - Жизнь  полна  неопределенностей.  Можете  вы  назвать  верный  способ
пересылки ценной вещи из одного места в другое?
     - Нет.   Нет,  если  кому-то  еще  нужна  эта  ценная  вещь  или  пачка
документов.
     - Именно.
     Я встал.
     - Сколько людей знали, что вы собираетесь пригласить меня сюда?
     Он тоже встал.
     - Я,  Джулия,  Тиш  Кермод,  Денфорд,  несколько человек из прислуги и,
конечно, Миггз. И два-три человека, у которых я справлялся о вас. А что?
     - То,   что   меня  не  покидает  чувство,  что  сегодняшние  две  пули
предназначались мне.
     - Уверяю вас, что не вам.
     - Почему вы так в этом уверены?
     - Потому  что  за последний месяц было три телефонных звонка с угрозами
моей   жизни.   А  сегодня  вечером,  сразу  после  нашего  возвращения  был
четвертый.   Звонил   мужчина.  Если  я  точно  помню  слова,  сказано  было
следующее: "Сегодня тебе повезло. Но я достану тебя, ублюдок".
     Он широко улыбнулся. Конечно, он мог наврать.
     - Кажется, это вас не беспокоит.
     - Возможно,   я   не  показываю  этого,  мистер  Карвер,  но  меня  это
беспокоит.  Мне  нравится жить. Но в любом случае, покушение на мою жизнь не
имеет  никакого  отношения  к  нашему делу. Вы хотите поговорить с Денфордом
сейчас или утром?
     Я посмотрел на часы. Было уже за полночь.
     - Он, наверное, уже спит.
     - Я всегда могу поднять его.
     Конечно,  если  ты - миллионер, какое тебе дело до чьего-либо сна. Но в
эту ночь мне не хотелось смотреть в те моргающие агатовые глаза.
     - Лучше утром.
     - Хорошо.  Но  прежде  чем  уехать,  возьмите  у  Денфорда  список моих
передвижений  на  следующей  неделе.  Я  хочу,  чтобы вы сообщали мне о ходе
поисков  как  можно  чаще.  -  Он  осушил  свой  бокал и подмигнул мне. - Я,
большой  человек,  мистер Карвер. И у меня большие аппетиты. Я люблю жизнь и
я  готов  любить  людей.  Но  я  -  миллионер. И на самом деле меня никто не
любит.
     - Я не думаю, что эта мысль не дает вам спать по ночам.
     Впервые с явно ирландским акцентом, он произнес:
     - Ты чертовски прав, парень.
     Как  только  моя  голова  коснулась  подушки, я выключился. Проснулся я
через  два  часа.  Какое-то  время  я лежал, пытаясь определить, где я и что
меня  разбудило.  Затем  через  открытое  окно  балкона  в  комнату упал луч
фонарика.  Луч  исчез,  и  на  фоне  серого  ночного  неба я увидел какую-то
фигуру,  подходящую  к  окну  и влезающую в него. Через мгновение я услышал,
как скрипнуло кресло и женский голос произнес:
     - Черт бы побрал это дурацкое кресло.
     Я вспомнил записку Джулии, сел в кровати и включил лампу.
     Она  стояла  у  окна, одной рукой опираясь на спинку кресла, а другой -
потирая  левую  лодыжку.  На  ней  было короткое вечернее платье и ее волосы
были взъерошены.
     Она сердито посмотрела на меня и сказала:
     - Вы  же  знали,  что  я  приду.  Зачем  вы поставили здесь это чертово
кресло?
     - Оно  стояло там с момента моего прихода. И как сегодня была переправа
через балкон - бурная?
     - Говорите тише.
     Джулия  повернулась  и задернула на окне занавески. Затем она подошла и
села  на  край  кровати.  Даже  в  моих  полных  сна  глазах  она  выглядела
прекрасно.  Она поджала левую ногу и снова стала потирать лодыжку. Нога была
замечательная.
     - Можно я сделаю это за вас? - сказал я.
     - Сидите на месте.
     - "Ночь, яркий факел и открыта окошка створка для тепла любви".
     - Что это, черт возьми?
     - Китс.  Я  испытываю  слабость  к нему и некоторым другим. А когда я в
замешательстве, я всегда опираюсь на поэзию.
     - Обопритесь на свою подушку и не шевелитесь.
     Я повиновался, закурил и бросил зажигалку и сигарету ей.
     Даже  просто  смотреть  на  нее  было  удовольствием.  В  ней  все  еще
присутствовало  то,  что нокаутировало меня в моей конторе, и я понимал, что
бороться  с  этим бесполезно. По сравнению с большинством девушек, которых я
знал,  она,  несомненно,  принадлежала  к классу "люкс". Те заслуживали лишь
поездок  по  окольным дорогам, с этой же, если бы у меня нашлись силы, можно
смело  отправляться  в  первоклассный  круиз.  Когда  она зажгла сигарету, я
спросил:
     - Зачем этот таинственный ночной визит?
     - Вы  не  знаете  этот дом. Это - тюрьма. Ультрасовременная. Оснащенная
всеми  средствами  защиты.  Идешь по коридору и за тобой следит телеглаз или
что-нибудь  еще.  Открываешь  дверь  и  в  подвальном  помещении  загорается
красная  лампочка.  Ночью  никто  не  может подняться выше первого этажа без
специального ключа для лифта.
     - У  миллионеров  -  привычки  феодалов.  Но вы ведь не бедная девушка,
попавшая в беду, правда?
     - Я хочу поговорить с вами... серьезно.
     - Начинайте.
     - Почему вы спросили меня, за что я не люблю своего неродного папу?
     - Просто так, чтобы завязать разговор.
     - Врун.
     - А что вы имеете против него?
     - Ничего. Он великодушен и добр.
     - Ну и хорошо. Могу я вернуться ко сну?
     Она   подошла  к  трюмо,  взяла  для  себя  пепельницу  и  затем  снова
устроилась на конце кровати, поджав под себя ноги.
     - Почему,  -  спросила  она, - он так хочет вернуть свой "Мерседес"? Он
застрахован, и видит бог, у нас хватает машин.
     - Он  хочет  вернуть  его.  И  пока он платит за эту работу деньги, мне
этого достаточно.
     Она вытянула ногу в нейлоновом чулке и поиграла пальцами.
     - Хотите сказать, что не намерены обсуждать детали этого дела?
     - Да.
     - Потому что он просил вас об этом?
     Чтобы переменить тему и все еще не понимая цели ее визита, я сказал:
     - Расскажите мне о Зелии.
     - Зачем?
     - Я  собираюсь  встретиться  с  ней.  Я  собираюсь выяснить подробности
того,  как,  где  и,  возможно,  почему  она  потеряла машину. Пока, как мне
сказали, она рассказала не слишком много. Потеря памяти, как она говорит.
     - Да, правильно. Ее пытались лечить, но это не помогло.
     - Это никогда не помогает, когда люди не хотят вспоминать.
     - Почему,  черт  побери,  вы  так  говорите? - В ее глазах промелькнула
высоковольтная вспышка гнева.
     - Просто общее наблюдение. Она младше вас?
     - Почти на два года.
     - А что ваша мать... разве она не может узнать у нее что-нибудь?
     - Мама умерла несколько лет назад.
     - Понимаю. Вы ведь любите Зелию, правда?
     - Конечно,  люблю.  Она  -  моя  сестра.  - Ее искренность не подлежала
сомнению.  С другой стороны, не подлежало сомнению сильное, почти страстное,
защитное  чувство,  которое  исходило  от  нее,  когда  она говорила о своей
сестре.
     Я сказал:
     - Прежде  чем  мы  перейдем  к  истинной  причине вашего визита, как вы
думаете,  сможете  вы  ответить  на несколько вопросов, касающихся Зелии, не
пытаясь откусить мне голову, если я задену вас за живое?
     В  ее  глазах на секунду показалось упрямство, затем взгляд смягчился и
она сказала:
     - Я попробую.
     - Отлично. Вы хорошо знаете Зелию, у вас с ней близкие отношения?
     - Да.
     - Она   потеряла  эту  машину  и  свою  память.  Как  вы  думаете,  она
действительно   знает,   что   произошло,  но  не  говорит,  чтобы  досадить
О'Дауде... скажем, в отместку за что-либо?
     Я  не  попал,  но был близок к этому. Я понял это по движению ее тела и
вздернутому подбородку, пока она обдумывала мой вопрос.
     - У  нас  обеих не очень хорошие отношения с отчимом, но я уверена, что
причина  не  в  этом.  Она  действительно  потеряла  память  и...  Хорошо, я
согласна. Я думаю, она не хочет вспоминать.
     Я  мог бы решительно продолжить движение в этом направлении, но мне это
показалось  неразумным,  потому  что  я почувствовал, что если я это сделаю,
мне,  возможно,  больше ничего не удастся узнать у нее, а мне было нужно еще
много  чего,  если  я  собирался  в  итоге  получить  тысячефунтовую  премию
О'Дауды. Корыстно, но что поделаешь. Я работаю за деньги.
     - Сколько раз О'Дауда был женат? - спросил я.
     - Два.  Со  своей  первой  женой  он расписался в одна тысяча девятьсот
двадцать шестом году. У них был сын. Она умерла через десять лет.
     - Сын - это тот, которого убили на глазах Миггза?
     Она кивнула.
     - Ему  было  девятнадцать.  Он  рано ушел в армию, скрыв свой настоящий
возраст.   Я   думаю,   он  был  единственным  человеком,  которого  О'Дауда
действительно любил.
     Я  не  стал комментировать вслух, что она так же, как и я, называла его
О'Дауда.
     - А потом?
     - В  пятьдесят  пятом  он  женился на моей маме. Она была вдовой. Зелии
тогда было двенадцать, мне - четырнадцать.
     Она  посмотрела  на  меня,  ожидая моего следующего вопроса. Я не задал
его.  Я  сосредоточился на созерцании. Вот она сидит передо мной - ее волосы
слегка  растрепаны, цыганские глаза огромны и бездонны, а ее поза вызвала бы
у  Гойи  страстное  желание раздеть ее и нарисовать. Я понимал, что ей очень
не хочется переходить к главному пункту ее визита.
     Я спросил:
     - А  в  социальном  плане  какую  жизнь ведет Зелия? Я имею в виду: она
дружелюбна, общительна? У нее хорошие отношения с мужчинами? Много друзей?
     Она покачала головой.
     - Она вся в себе. Она очень красива, но мужчины ее не интересуют.
     - Тогда в чем проблема? - сказал я. - Что вы тогда здесь делаете?
     Она нахмурилась.
     - Я вас не понимаю.
     - Нет,  вы  понимаете.  Вы уже давно подаете мне сигналы. Может быть вы
не  хотите  выразить  это словами. Вы бы хотели, наверное, чтобы я сказал об
этом.  Хорошо, она потеряла машину. Возможно, у нее ее украли. Возможно, она
продала  ее.  Да мало ли что могло случиться. Но ничто подобное не заставило
бы  ее  скрывать  это  от  О'Дауды...  кроме  одного.  И  это одно - что-то,
связанное  непосредственно с Зелией, что-то, что случилось лично с ней и что
она  не  хочет  никому  рассказывать.  Даже  вам...  хотя,  мне думается, вы
догадываетесь, что это могло быть. Правильно?
     - Откуда вы можете это знать?
     Я пожал плечами.
     - По  работе  мне  приходится  уже довольно длительное время копаться в
грязи.  Я  знаю  расклад.  Дочки миллионеров ни о чем не беспокоятся. Деньги
могут  поправить  все.  Кроме одного - их оскорбленного достоинства, позора,
страданий и тому подобного. Так о чем вы хотите попросить меня?
     Какое-то время она молчала, затем сказала:
     - Я  думаю, что я, возможно, ошибалась, оценивая вас. Я не знаю, откуда
вы  могли  все  это  узнать,  но вы все знаете. Да, я хочу, чтобы вы сделали
одну  вещь.  Именно поэтому я здесь и пришла сюда таким странным способом. Я
не  хочу,  чтобы  он узнал. Ради Зелии, я просто хочу, чтобы вы сказали, что
вы  не  можете  взяться  за  эту  работу. Я просто хочу, чтобы ее оставили в
покое.  Эта работа ничего для вас не значит. Вы найдете себе другую. Но я не
хочу, чтобы Зелии причинили боль.
     - И  в  частности  вы  не  хотите,  чтобы  я  выяснил, что произошло, и
передал эту информацию О'Дауде.
     - Конечно, не хочу. Это бы погубило Зелию.
     Я зажег вторую сигарету.
     - Вы даже готовы заплатить мне, чтобы я отказался от этой работы?
     - Конечно. Ведь вас интересует именно это? Деньги.
     - Покажите  мне  человека,  которого  они  не  интересуют.  Но меня еще
интересует логика.
     - Что вы имеете в виду?
     - Если  я  отбрыкнусь  от  этой  работы,  то О'Дауда наймет кого-нибудь
другого. Ведь когда ему что-то нужно, он это получает, не так ли?
     - Если  бы  деньги  могли помочь, он бы изменил погоду на свой лад, и к
черту все урожаи.
     Сердитым  движением  она  соскользнула  с  кровати  и стала искать свои
туфли.
     - Тогда  вам  придется  иметь  дело  с кем-то другим. О'Дауде нужна эта
машина.  И  может  так  случиться,  что  перед  вами появится кто-то, кто, в
отличие  от  меня,  не  будет  благоразумно осмотрителен. Кто-то, кому будет
наплевать на Зелию. Возможно, он даже найдет это очень смешным.
     - Вы  просто хотите сказать, что не собираетесь отказываться от хорошей
работы.
     - Возможно.  И  плохо, что вас это так возмущает. Я собираюсь найти ему
машину.  Это означает, что мне, возможно, придется выяснить, что произошло с
Зелией  в  те  сорок  восемь  часов.  Но  это не означает, что я должен буду
кому-либо  рассказать  об  этом.  Ни  вам,  ни  О'Дауде.  Моя задача - найти
машину.  Маленькое  печатное примечание в самом низу бланка договора гласит,
что   я  не  обязан  сообщать  детали  всех  моих  операций  или  разглашать
конфиденциальную информацию и ее источники. Это вам подходит?
     Она  посмотрела  на меня сверху вниз, решая, видимо, оставить ли ей все
как  есть  и перестать обращать на меня внимание или устроить мне разгон. Не
потому,  что  у  нее накипело против меня, а потому, что она беспокоилась за
Зелию,  как  она,  возможно,  всегда  беспокоилась  за  нее; потому, что она
защищала  ее,  как  она,  возможно, всегда защищала ее, и просто потому, что
она  хотела скинуть с себя весь груз эмоций, устроив кому-либо первоклассный
скандал, чтобы потом чувствовать себя лучше.
     - Выбора у меня нет, не так ли?
     - На  самом  деле он у вас есть. Я только что его назвал... и вы можете
его  сделать.  Либо  вы  имеете  дело со мной, либо с другим парнем, который
займет мое место. Ну, так как?
     Где-то  в  парке  закричала  сова, и мое лицо приняло выражение суровой
индейской  непроницаемости.  Ночной  бриз  шевелил  занавески,  и прекрасная
ундина  смотрела  на меня, словно решая, какой кинжал воткнуть в мое сердце.
Затем она сказала:
     - Если вы причините Зелии боль, я найду способ ответить вам тем же.
     Я широко, по-мальчишески улыбнулся ей.
     - Справедливо. И спасибо вам за вотум доверия.
     Она  подошла  к окну и взяла фонарик. Мне нравилось, как она двигалась.
Вообще,  мне  нравилось все, что она делала, даже когда она злилась на меня,
но  с  личной  точки  зрения - я не стал бы обманывать себя - наши отношения
завязывались  не  лучшим  образом.  Это  было неприятно, потому что в кои-то
веки  я  встретил  человека,  с  которым предпочел бы завязать более хорошие
отношения.
     У окна она сказала:
     - Вы  не  хотите выключить лампу? - Она уже взялась за занавеску, чтобы
отдернуть ее.
     - Зачем?
     - Затем,  что  по  ночам  вокруг дома прогуливаются два охранника. Я не
хочу, чтобы за моими балконными перемещениями наблюдали зрители.
     Я  выключил  лампу,  услышал  звук раздвигаемых занавесок, почувствовал
дуновение  свежего  ночного  воздуха  и  увидел,  как ее фигура скользнула в
длинный   прямоугольник   серого  ночного  неба.  Я  лег  и  стал  думать  о
миллионерах,  о  том,  как  спокойно  О'Дауда  был готов вытащить из постели
Денфорда  в  первом часу ночи, и как он налил себе больше бренди, чем мне, о
дюжине  машин  и  почти  таком же количестве домов, о тетеревиных охотничьих
угодьях  и  торфяных  ирландских  озерах  и  об  общественной тропе к озеру,
которую  нужно  как-то  закрыть...  и  я  думал,  как  здорово  было бы быть
миллионером   и  не  копаться  в  чужом  дерьме,  и  иметь  под  рукой  кучу
подхалимов,  которые  готовы в любую минуту убрать твое. А затем я подумал о
Зелии,  у  которой  совсем  не  было  времени  на мужчин. Это не понравилось
матушке-природе   и,   я  готов  был  спорить,  она,  как  водится,  выбрала
подходящий  момент,  чтобы  исправить  положение.  А  затем  я  заснул и мне
снилось,  что я иду по Макджилликаддиз Рикс с Джулией. Ветер и дождь, а наши
сердца  поют  одну  и  ту  же  песню.  По  крайней  мере,  мои  сны  меня не
обманывают.
     Завтрак  был  доставлен  мне  прямо  в постель моим вчерашним слугой. Я
повернулся,  сел,  и  моему  затуманенному  взору предстал томатный сок, два
крутых яйца на тосте, кофе, джем и все остальное.
     Слуга сказал:
     - Доброе утро, сэр.
     - Я так не думаю, - ответил я.
     Он посмотрел на меня в недоумении.
     Я пояснил:
     - Я  еще  не  видел  ни  одного  доброго  утра,  начинающегося  в шесть
тридцать.
     Помпезно,  словно  он  зачитывал правило клуба, которое каждый его член
должен знать наизусть, он произнес:
     - Мистер  О'Дауда,  сэр,  верит  в  раннее  пробуждение. Завтрак всегда
подается между шестью тридцатью и семью часами.
     Я снова лег и кивнул на поднос.
     - Унесите  это  и  принесите  опять без четверти восемь. И я люблю яйца
всмятку,  а не вкрутую. Варить две с половиной минуты. А если мистер О'Дауда
следит  за  временем  утреннего приема пищи, скажите ему, что так как у меня
язва,  доктора  запрещают  мне  вставать и принимать пищу раньше семи сорока
пяти.
     Я  повернулся  и  погрузился в легкий сон, полный неприятных видений по
поводу миллионеров.
     Я получил свои яйца всмятку в точно назначенное мною время.
     В  начале  десятого я был у секретаря. Денфорд был не в настроении. Он,
вероятно,  уже  выполнил  весь объем дневной работы. Я изо всех сил старался
поменьше  смотреть  на  него,  потому  что  для меня было еще слишком раннее
утро,  чтобы  созерцать  его  постоянно  моргающие, холодные агатовые глаза,
крупные  зубы  и  щетку  усов,  всю  в  желтых  никотиновых  пятнах.  Мы оба
инстинктивно  поняли,  что  никогда  не понравимся друг другу, что во многих
отношениях  было  хорошо. Мы четко знали свои места и не стали тратить время
на идиотскую чепуху признаний в братской любви.
     Он  уклонился  от  прямого  ответа  на  мои условия, но я сделал резкий
выпад и он их принял.
     Он  дал  мне список передвижения О'Дауды, адреса и все остальное на две
последующие  недели,  и напротив двух пунктов он поставил красную звездочку.
Это  были  названия  отелей,  и  если  он  мне  понадобится,  то мне следует
установить  личный  или  телефонный  контакт в любое время до восьми вечера.
После восьми его ни в коем случае нельзя беспокоить.
     - Почему? - спросил я.
     Денфорд пропустил мой вопрос мимо ушей.
     Он  описал  мне продвижение Зелии на "Мерседесе" от Эвьена - то, что им
было  известно  -  и  назвал  ее  настоящее местопребывание - яхта О'Дауды в
Каннах.
     Я спросил:
     - Вы действительно считаете, что она утратила память?
     Он ответил довольно жестко:
     - Если  мисс  Зелия говорит, что это так, значит так оно и есть. У меня
еще не было случая усомниться в ее словах.
     - Приятно слышать. Кстати... какие у нее отношения с отчимом?
     Он подумал какое-то время, затем сказал резко:
     - Неважные.
     - А какие отношения с ним были у ее матери?
     Что-то  шевельнулось  в  нем, мимолетно, но очень сильно, и я не мог не
заметить  продолжительную  дрожь  борьбы  с этим шевелением, пока он пытался
обуздать его.
     - Я  не  понимаю,  какое  отношение  к  делу  имеет  этот  вопрос.  Вас
нанимают, чтобы вы нашли машину.
     - Что  подразумевает  выяснение  причины  утраты  мисс  Зелией  памяти,
которая  могла  явиться следствием множества вещей. Однако давайте поговорим
о машине, раз вы не хотите обсуждать семейные отношения О'Дауды.
     - Не хочу, - сказал он.
     Он  подробно рассказал мне о "Мерседесе", дал его цветную фотографию, а
также  список  заграничных  банков,  получивших  уведомление о моей персоне,
куда  я  мог  обратиться  за наличными. Затем он встал, давая понять, что со
мной  у  него  все.  И  хотя  я  собирался  задать ему несколько вопросов об
О'Дауде,  его деловых интересах, я решил не делать этого. Я мог получить эту
информацию  и  в  другом  месте.  Поэтому я тоже встал и направился к двери.
Открывать ее для меня он явно не собирался.
     У двери я сказал:
     - А что вы собираетесь делать с общественной тропой?
     Впервые,  и  не  потому, я был в этом уверен, что он проникся ко мне, в
нем появилось что-то человеческое.
     - Если  вы думаете, мистер Карвер, что работать на такого человека, как
мистер  О'Дауда, - приятное времяпровождение, выбросите эту мысль из головы.
Ему нужны результаты.
     - И неважно, как они получены?
     Он  быстро  моргнул,  словно  я  неожиданно зажег слишком яркий свет, и
сказал:
     - Обычно,  да.  -  Он  посмотрел  на свои часы. - Кермод отвезет вас на
станцию. Вы спокойно успеваете на 10.10.
     Я приоткрыл дверь.
     - Кермод,  -  сказал я, - отвезет меня в Лондон. Иначе работа отпадает.
Да или нет?
     - В таком случае, да, - ответил он.
     Кермод  отвез меня в Лондон на фордовском фургоне. Я сидел рядом с ним,
и  он  всю  дорогу  говорил  о рыбалке, лошадях, охоте, женщинах и политике.
Больше  всего  он  говорил все же о рыбалке и ни единым словом не обмолвился
об  О'Дауде,  и  это  было  не  просто уважение и восхищение. Тиш Кермод был
человеком О'Дауды до самого кончика сигары последнего, которую он курил.
     Я  зашел  в  контору  почти  в полдень. Мне пришлось пользоваться своим
ключом,  потому  что  Уилкинз  не  было. Где она, я не знал. Отпечатанная на
машинке записка сообщила: "Вернусь после обеда".
     На  моем  столе  лежала четвертинка бумажного листа, на котором ею были
напечатаны три следующих сообщения:
     1.  От  Миггза, девять тридцать. Следующая информация, полученная им от
Гаффи  (Ярд).  Владелец  мотороллера  ГН  4839  Джозеф  Бована.  Из Западной
Африки. Фентиман Роуд, Маршкрофт Вилла, квартира 2.
     2.  От  Миггза,  десять  тридцать.  Гаффи сообщает о докладе Суссекской
полиции.  Джозеф Бована, находившийся за рулем мотороллера ГН 4839, был сбит
неизвестной  машиной  на  Укфилд-Форест  Роу Роуд вчера в 18. 00. Свидетелей
нет. На момент обнаружения Бована был мертв.
     3. От Гаффи, одиннадцать тридцать. Пожалуйста, позвоните ему.
     Я  откинулся в кресле и уставился на листок. Джозеф Бована, из Западной
Африки.   Чтобы   перекрыть  общественную  тропу,  нужно  время,  даже  если
приказывает  миллионер.  А  стереть с лица земли человеческое существо - это
просто...  если  вы  -  О'Дауда и у вас всегда под рукой два-три человека из
личной охраны.
     Зазвонил городской телефон.
     - Карвер слушает.
     - А,  Гаффи  говорит,  дорогуша.  Тебе не стоит тратить время и идти ко
мне. Я буду у тебя через пять минут.
     Он  повесил  трубку,  а  я  уставился  в  пространство. Я это частенько
делал.  Ты  просто смотришь в него и через какое-то время обнаруживаешь, что
ты абсолютно ни о чем не думаешь, и пока это длится, тебе хорошо и покойно.


                                Глава третья

                                                  "Ты можешь спрятать пламя,
                                           но что ты будешь делать с дымом?"
                                                        Джоул Чандлер Хэррис

     Полное  имя  Гаффи было Джеральд Алстер Фоули. Если любого в Ярде можно
было  назвать  моим близким другом, то он был самым близким, но даже это нас
не  слишком  сближало.  Однако  хотя  деловое  общение со мной приносило ему
сплошные  напряги  и  катастрофы,  он был всегда любезен и воспитан. Приятно
осознавать,  что  кто-то,  кто  с  готовностью  запихнул  бы  тебя на угли и
поджарил, постоянно улыбается тебе и бормочет извинения.
     Официально  он  был  старшим  детективом  в Отделе С, зарабатывая около
двух  с  половиной  тысяч  фунтов в год. С его качествами и способностями он
мог  бы  зарабатывать  в производственной сфере раз в десять больше, но, мне
представлялось,  там  бы он страдал от недостатка острых ощущений и забавных
происшествий.  А  Гаффи любил острые ощущения и разнообразие. Даже при одной
только  мысли  о  них его зелено-желтые кошачьи глаза сужались, и он начинал
мурлыкать.  Он был похож на тощего бродячего кота, и если его уши и морда не
были  разодраны  в  битвах  с  другими  кузьками  и васьками, то только лишь
потому,  что  он знал, как себя вести в драках, как и почти всякий известный
мне  мужчина. Никто из знакомых мне работников Ярда никогда не рассказывал о
специфике  своей  работы.  Но  я  точно  знал,  что  Гаффи два года исправно
посещал  дом  26  по  Рю  Арненгод  в  столице Франции и, насколько мне было
известно, все еще работал на Интерпол.
     Он   сидел   у   стола   напротив  меня,  курил  свою  привычную  "Датч
Шиммельпенник",  улыбался  и  вообще выглядел так, словно был готов поверить
каждому моему слову и, в свою очередь, ожидал, что я поверю ему.
     Я  очень  аккуратно  рассказывал  о причинах моего интереса к покойному
Джозефу  Боване.  Я  рассказал  ему все о моем визите к О'Дауде, не упомянув
лишь  о  характере  работы,  полученной  мною от моего клиента, и о душевном
ночном  разговоре  с  Джулией.  Также  я  не  сказал  о  полевом бинокле и о
двусторонней  радиосвязи  в лодке на озере. Возможно, О'Дауда приказал убить
Бовану,  а  возможно,  это  был  несчастный  случай.  Если это был все же не
несчастный  случай,  тогда  О'Дауда  очень отзывчив, защищая либо меня, либо
себя.  В  любом  случае,  этика и здравый смысл говорили мне, что не следует
пускаться  в размышления с таким человеком, как Гаффи, до тех пор, пока меня
не возьмут за руку и не подведут к этому.
     Когда я закончил, он вежливо сказал:
     - Хороший   конспект  всей  истории,  дорогуша.  Четкий,  подтянутый  и
лишенный  всех  существенных  деталей.  Например,  такой,  как  суть задания
О'Дауды.
     - Он  хочет,  чтобы  я  нашел  ему  кое-что. Чисто розыскная работа. Ты
настаиваешь на моем сообщении всех подробностей?
     - Не  сейчас.  А  может  быть, и вообще никогда. Как ты думаешь, почему
Бована хотел убить тебя или О'Дауду?
     - Понятия не имею. Расскажи мне о Боване.
     - Охотно.  Винтовка,  из которой он стрелял, была найдена в разобранном
виде  в  одном  из  багажных  отсеков  мотороллера.  Он  был  студентом.  Не
Лондонского  университета,  а коммерческого колледжа. Перед этим он закончил
курсы  компьютерного  управления.  Но все это ничего не значит. Просто крыша
для  политической  деятельности.  Знаешь,  сколько  африканских политических
групп действуют из Лондона в настоящий момент?
     - Нет.
     - Гораздо  больше всех уже существующих организаций польских, русских и
других,  бежавших  от  европейских тюрем. На них натыкаешься на каждом шагу.
Половина  из  них - такие же безобидные организации, как и общества "Кому за
тридцать".   Из   остальных   одни   -   разведывательные  организации  ряда
африканских  государств,  другие  -  организации  политических  изгнанников,
которые  хотят  вернуться  на родину, влекомые ветром перемен. Некоторыми из
них  управляют идеалисты, но большинство - авантюристы и пройдохи. Некоторые
их  действия могут вызвать смех, другие - слезы, а от некоторых кровь стынет
в  жилах.  Вообще-то,  все они - мелочь, но нам приходится держать их в поле
зрения.  Твой интерес к Джозефу Боване, естественно, разжег мое любопытство.
Он был одним из кровезамораживателей - наемный убийца.
     - И кто его нанимал?
     - Я  не  знаю.  Поэтому-то  я  и говорю с тобой, старина. - Он встал. -
Мысля  логически  -  а  я не сомневаюсь, что ты пришел к этому еще до меня -
если  он хотел убить тебя, значит, кто-то очень не хочет, чтобы ты занимался
поисками или чем-то еще для О'Дауды.
     - О'Дауда говорит, что это была ошибка. Им нужен он.
     - Может  быть,  может быть. И говоря между нами, старик, я бы не пролил
слезу. Но это не для записи.
     - Тогда что, - спросил я, - ты здесь делаешь?
     Он был искренне удивлен.
     - Как,  просто  беседую.  Не  видел тебя тысячу лет. Мне всегда приятно
поговорить с тобой.
     - Тебе,  конечно,  не  пришло  в голову, что, возможно, О'Дауда устроил
Боване аварию с летальным исходом?
     - Я  уверен, что это он. - Он очаровательно и обезоруживающе улыбнулся.
-  И  так  же,  как  мы  не можем схватить за руку больших ребят, стоящих за
контрабандой  золота  через  Лондон,  Бейрут  и  Калькутту,  хотя мы их всех
прекрасно  знаем,  мы не можем сделать это и с О'Даудой. Они отдают приказы,
но  эти приказы спускаются вниз по очень тонкой, неуловимой, подобно осенней
паутинке цепочке.
     - Поэтично.
     - Совсем  нет, старина. Паутина наиболее видна поздней осенью, в начале
декабря.  Кстати, в это же время едят гусей. И на сковородку всегда попадает
только глупый гусь.
     - Еще минута, и у меня навсегда пропадет аппетит к гусиному паштету.
     - У тебя не пропадет.
     Я открыл для него дверь и спросил:
     - У Ярда или Интерпола есть что-нибудь на О'Дауду?
     Я  увидел,  как сузились кошачьи глаза, и мне стало чертовски ясно, что
сюда он пришел не просто так, и уж, конечно, не для милой беседы.
     - Абсолютно  ничего.  Он - уважаемый миллионер. Все, что нам известно о
нем, можно найти в альманахе "Кто есть кто"... ну, почти все.
     - И тебе от меня ничего не нужно?
     - Старик,  ты говоришь как нашкодивший мальчишка, который был вызван на
допрос и с удивлением обнаружил, что его отпускают.
     - Я он и есть. Обычно, ты не тратишь время вот так.
     - Был  бы  рад  быть  тебе  полезен.  Но  нам  от тебя ничего не нужно.
Конечно,  если  в  процессе  своей  работы ты наткнешься на что-нибудь, что,
по-твоему,  будет  представлять  серьезный  интерес для полиции, можешь дать
мне  знать.  Или, так как ты будешь искать эту машину за границей, позвони в
Интерпол комиссару Мазиолу.
     - Как ты узнал, что это - машина?
     - Старина,  Миггз  мне сказал. Дай знать, если наткнешься на что-нибудь
интересное.
     - Что, например?
     - Все,   что   привлечет  твое  внимание.  Мы  всегда  рады  помощи  от
общественности. Даже если это анонимное письмо.
     - Вы получили такое письмо, касающееся О'Дауды?
     - Да,   совсем   недавно.   Естественно,  не  могу  передать  тебе  его
содержание.
     - Какой был почерк? Мужской или женский?
     - Не  могу  сказать,  старик. Оно отпечатано на машинке и не подписано.
Ну, смотри в оба.
     Он ушел.
     Иногда  мне  казалось, что в своей конспирации я захожу слишком далеко.
Но  по  сравнению  с  ними я был зеленый новичок. Моя предстоящая работа мне
совсем  не  нравилась.  С  самого  начала стали возникать осложнения: Бована
стрелял  в  меня,  Джулия хотела, чтобы я отказался от этой работы, а теперь
Гаффи,  наверное,  идет  по Нортумберленд Авеню, умирает со смеху, зная, что
зацепил  меня  там,  где  хотел,  и  совершенно  не спешит сообщить мне, где
именно.  Мне  следовало  бы  остаться  твердым  и  взять отпуск. Но было уже
слишком поздно.
     Я  подошел  к  книжной полке и вытащил выпуск "Кто есть кто" трехлетней
давности...  Ну,  а  кто  будет  каждый  год покупать новый за шесть фунтов?
Тренируя  запястье, я донес почти трехкилограммовый фолиант до стола в одной
руке.
     О'Дауда  там  был.  Вот  он.  И, судя по статье, было очевидно, что ему
наплевать на то, есть он там или нет.
     О'Дауда,  Кэван; Председатель правления; Атена Холдингз, Лимитид; р. 24
февр.  1903;  Образ.: Дублин. Также является директором ряда государственных
коммерческих  и  производственных  компаний.  Адрес: Атена Хаус, Парк Стрит,
Парк Лейн: Гроссвенор 21835.
     Была  масса  вещей,  которые  можно было написать между этими короткими
строками.  И,  я был уверен, еще целая масса, которая никогда не будет здесь
написана, иначе Гаффи не пришел бы ко мне.
     Я  вытащил  почти  такой  же короткий отчет о путешествии Зелии из шато
под Эвьеном в Канны, который мне дал Денфорд.
     День   первый.   Она  выехала  из  шато  в  два  часа  дня  на  красном
"Мерседесе".  По  ее  собственным  словам,  она поехала на юг, через Женеву,
Франжи и Сессиль, к отелю на западной стороне Лак Ле Бурже.
     Я  поставил  "Кто  есть кто" на место и взял мишленовскую карту "Дороги
Франции".  Было  очевидно,  что  более  естественно  было  бы  поехать через
Аннеси,  Эй-ле-Бейн и Шамбери. Но она объяснила это. У нее была уйма времени
и  она  решила изменить маршрут. Она остановилась на ночь в отеле "Омбремон"
в  Ле  Бурже-дю-Лак. Около девяти часов вечера она позвонила из отеля отцу в
его  суссекский  особняк.  О'Дауды  там не было и говорил с ней Денфорд. Она
сказала  Денфорду,  что  на следующий день она поедет не прямо в Канны, а по
пути,  возможно,  заскочит  на  пару дней к своим друзьям. Она не назвала ни
имени  друзей,  ни  их  местожительства,  а Денфорд, прилежный секретарь, не
стал спрашивать то, что ему не посчитали нужным сказать.
     День  второй.  Она выехала из отеля утром, до девяти тридцати. Это было
точно  установлено,  потому  что  Денфорд, как прилежный секретарь, позвонил
О'Дауде,  который  был  в  Лондоне  (вероятно, там, где "не беспокоить после
восьми  вечера"),  и  О'Дауда  дал ему указание позвонить в отель и передать
Зелии,  чтобы  она  ехала  прямо  в  Канны,  безо  всяких  задержек. Денфорд
позвонил  в  девять  тридцать. Зелия уже выехала. С этого момента - то есть,
почти  весь день второй, день третий, - до утра дня четвертого (когда Зелия,
по  ее  словам,  обнаружила,  что  она  находится в Гапе, небольшом городке,
расположенном   в   ста   шестидесяти  с  чем-то  километрах  на  юг  от  Ле
Бурже-дю-Лак)  ее  жизнь  -  сплошное  белое  пятно.  В  Гапе  она  была без
"Мерседеса",  без  своего  багажа  и без памяти относительно того, что с ней
произошло  с  момента  ее отъезда из отеля. На ней была та одежда, в которой
она  выехала из отеля, и ее сумочка с деньгами. Она взяла в прокате машину и
приехала  в  Канны на яхту, где ее с нетерпением ожидал О'Дауда. Мне не было
сообщено  подробностей  сцены ее прибытия и того, что произошло после, кроме
одной  -  что  никто, включая Зелию, не смог вспомнить никого из ее друзей и
знакомых,  кто  бы жил где-нибудь между Ле Бурже-дю-Лак и Гапом. Я готов был
спорить  на  все  свои  деньги,  что  Зелия лжет и что если она захочет, она
может  с  точностью  до минуты описать все, что произошло в те двое суток. А
на деньги О'Дауды, я должен был доказать это и найти пропавшую машину.
     После  обеда у меня возникли трудности с Уилкинз. Она была у дантиста и
тот  поставил  ей пломбу. Было немного трудновато понимать, что она говорит,
так как половина ее челюсти все еще находилась под влиянием новокаина.
     Следуя  установившейся  практике,  я  продиктовал ей для своего личного
архива  незамысловатый  отчет о том, что произошло до настоящего момента. По
выражению  ее  лица  я понял, что ей все это очень не нравится. Она сидела с
таким  видом,  будто  я  диктовал  ей  приказ  об  уничтожении какого-нибудь
центрально-европейского гетто.
     В какой-то момент она сказала:
     - Я думаю, вам не следует больше иметь дело с О'Даудой.
     Ясно, что этот Бована пытался убить вас.
     - Большие  деньги  стоят  риска.  Жизнь  полна  опасностей.  Во  всяком
случае, одна уже устранена.
     Я  закончил  диктовать.  Она закрыла блокнот и поднялась, чтобы уйти. Я
остановил ее.
     - Что ты думаешь? - спросил я.
     - О чем?
     - О  различных вещах. Сперва, о Зелии. - Она явно пережила что-то очень
эмоциональное  и неприятное и ее подсознание заставляет ее забыть об этом. Я
удивляюсь, что такое случается с женщинами так редко.
     - Тогда,  если  ты  считаешь,  что Зелия - невинная девушка, пережившая
душевную травму, почему мне следует отказаться от этой работы?
     - Потому  что  такие  люди,  как  О'Дауда  далеко не невинны, особенно,
когда  дело  доходит  до  вещей,  которые  имеют для них значение, например,
деловые  интересы  и  конкуренция.  Часто  случается так, что законных путей
достижения  их  целей  нет.  И  вот  тут  люди,  подобные  О'Дауде, начинают
использовать  других  людей.  Вот почему перед самым подписанием контракта с
ним  кто-то  пытался  убить  вас.  Просто  напишите  ему, что вы все еще раз
обдумали  и  сожалеете  и  так  далее,  и  тому подобное. Вокруг вас столько
другой работы, стоит только немного поискать ее.
     Это  была,  пожалуй, самая длинная публичная речь, которую я когда-либо
слышал  из  уст  Уилкинз.  И я бы последовал ее совету, если бы не две вещи.
Первая  -  это Джулия и ее беспокойство о Зелии. Я более-менее обещал ей все
сделать.  А  затем - О'Дауда. Что-то в его характере задело меня. Он засел у
меня  в  печенках. Я понимал, что, главным образом, это была чистая зависть.
Но,  по крайней мере, она была чистой. Я просто хотел показать ему, что есть
человек,  которым  он  не  сможет помыкать и который не станет танцевать под
шелест  его чековой книжки. Что бы там ни было в той красной машине, оно ему
было  крайне  необходимо.  О'кей,  мое  дело  найти машину, и здесь контракт
заканчивается.  Когда  я  узнаю,  что  в машине, и, возможно, это окажется у
меня  в  руках,  то  прежде  чем  я  отдам  вещь  ему,  я получу свою порцию
удовольствия,   заставив   его   танцевать  передо  мной.  Может  быть,  это
некрасиво,  но  нам всем время от времени нужно испытывать моменты торжества
своей  власти.  К  тому  же, власть подразумевает деньги, а уж этим я всегда
смогу воспользоваться.
     Я сказал:
     - Я  хочу,  чтобы  ты заказала мне билет на завтрашний утренний рейс на
Женеву  и  организовала  машину к трапу. И еще закажи мне на завтрашнюю ночь
номер  в  отеле  "Омбремон"  в Ле Бурже-дю-Лак. Если у тебя будут сложности,
смело используй имя О'Дауды. Это срабатывает.
     Она  взглянула  на  меня,  кивнула и направилась к двери. Когда она уже
была  у  двери  - одному только Богу известно, как выплыло это заявление - я
сказал:
     - Кстати,  о  машине  для меня. Я хочу, чтобы это был красный "Мерседес
250SL".
     Она быстро обернулась.
     - Почему?
     - Потому  что  я еще никогда не сидел за рулем этой модели. А красный -
мой  любимый  цвет.  Скажи им, что мне нужна только такая машина, и неважно,
сколько это будет стоить.
     - Ну,  в  таком  случае мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы
угодить  вам,  не так ли? - Она вышла. Давно я не слышал, чтобы она говорила
таким ледяным голосом.
     К  моменту  моего  появления  дома  в  тот вечер Уилкинз уже решила все
проблемы,  связанные  с моим воздушным путешествием, и получила заверение из
Женевы,  что  меня  будет  ждать  там машина и что, если это окажется вообще
возможным, это будет красный "Мерседес".
     Моим  домом  была  небольшая  квартирка  -  спальня, гостиная, ванная и
кухня  -  на  одной  из  боковых  улиц  рядом  с  Тейт Гэллери. Из окна моей
гостиной  можно  было  увидеть,  при определенном риске сломать шею, кусочек
Темзы.   Миссис  Мелд,  которая  жила  по  соседству  и  вела  мое  домашнее
хозяйство,   долгие   годы   безуспешно   вела   борьбу  с  моим  квартирным
беспорядком.  На  столике  у  окна  в  вазе стояли принесенные ею хризантемы
цвета  ржавчины,  а рядом лежала записка: "Для вас есть кое-что в духовке. У
нас почти не осталось виски".
     Этим  кое-чем  был  пирог  с  домашним  сыром.  Это означало, что она в
хорошем  настроении.  Я зажег газ в духовке, чтобы разогреть пирог, вернулся
в  гостиную  и  налил себе виски. Она была права. Виски оставалось всего три
четверти  бутылки.  Я сел, закинул ноги на столик и стал смотреть в окно, на
лондонские  сумерки.  Жизнь, вероятно, не так уж и плоха, думал я. В духовке
разогревался  пирог с домашним сыром и луком, в руке у меня бокал виски, мои
ноги  на  столике,  а  завтра  я отбываю в дальние края на поиски украденной
автомашины.  Другие  ребята  моего  возраста  сейчас,  наверное,  все  дома,
пытаются  оторвать своих чад от телевизора и заставить их сесть за уроки или
ищут  отвертку, чтобы починить поломавшийся пылесос, а их жены, наверное, на
кухне,  открывают  банки  с  полуфабрикатами бифштексов, пирогов с почками и
рисовых  пудингов,  а  завтра  у  них  будет  все  такой  же  обычный  день.
Разнообразие  - приправа к жизни. Это как раз для меня. Каждый новый день не
похож  на  предыдущий.  Никогда  не  знаешь, что впереди. Никогда не знаешь,
когда  тебя будут пытаться застрелить, или когда в твою спальню проскользнет
прекрасная   девушка,  взывая  о  помощи.  Никогда  не  знаешь,  когда  тебя
используют,  тебе врут, обманывают или тайком смеются над тобой и презирают.
Замечательная  жизнь.  Но  проблема  была  в  том, что в тот момент я не был
настроен  вести  такую жизнь. Меня вдруг охватило унылое, мрачное настроение
и  я  подумал,  чем могла быть вызвана такая реакция. Явно чем-то, но чем? Я
подумал,  а  не  стоит ли покопаться и найти причину, но затем решил, что не
стоит, и налил себе еще виски.
     Только  я  управился  с  ним,  как  раздался звонок в дверь. Я подождал
немного,  надеясь,  что  за дверью перестанут нажимать на кнопку и уйдут. Но
звонки не прекращались, поэтому я встал и пошел к двери.
     За  дверью  стоял  черный  человек  в темно-синем костюме и котелке, на
одной  руке  у  него  висел  зонт. У него было полное, жизнерадостное лицо с
высокими  дугами  бровей  и  большим  куском замазки вместо носа. На нем был
большой    цветастый   галстук   и   розовая   рубашка,   а   на   ногах   -
рыжевато-коричневые  замшевые  туфли.  Расстояние  от  его  туфель  до верха
котелка  было  всего  сантиметров  сто  сорок.  Мягко говоря, впечатление он
производил  странное.  Сверкая белизной зубов и белков глаз, он протянул мне
визитку  и  я  почувствовал,  как  от  него, слезно от обогревателя, исходит
тепло жизнерадостности.
     - Мистер Карвер, да? - Голос его был радостный и мелодичный.
     Я  кивнул  и  подставил  визитку  под слабый свет прихожей. Читать было
непросто,  потому  что  все  было  напечатано готическим шрифтом. Он, должно
быть,  привык к тому, что с его визиткой у людей возникают трудности, потому
что,   засмеявшись   в   качестве   преамбулы,  он  продекламировал  мне  ее
содержание:
     - Мистер  Джимбо  Алакве, эсквайр, Кардью Мэншенз. Тоттенхем Корт Роуд,
Лондон.  Представительские и особые услуги. Аккредитованный курьер. Импорт и
экспорт.  -  Он  замолчал,  а  затем  добавил. - А жаждущее сердце все летит
впереди, на милю обгоняя шелест давно уставших шин.
     - Где это здесь написано?
     Он  протянул  руку  и  вежливо  перевернул  визитку. Да, на обороте это
было.
     - Замечательная  фраза,  мистер  Алакве,  но  я  не нуждаюсь ни в каких
представительских  и  особых  услугах, импорте или экспорте и уж, конечно, в
агенте с жаждущим сердцем. О'кей?
     - О'кей, - любезно кивнул он.
     Я  начал  было  закрывать  дверь, но он вошел в квартиру и закрыл ее за
меня.
     - Послушайте,  -  сказал  я, - у меня в духовке пирог с сыром, и я хочу
спокойно  провести вечер. И в мире нет такой особой услуги, которую вы могли
бы  предоставить,  которая  заставила бы меня отказаться от тихого домашнего
вечера.
     Он  кивнул,  мягко  снял котелок, вытащил из него носовой платок, нежно
промокнул  лицо,  затем  убрал  платок  обратно  в  котелок  и  снова  надел
последний.
     - Только  десять  минут  вашего  времени.  Не  больше, мистер Карвер. И
прекрасное  предложение  для вас. Я думаю, вы найдете его выгодным для себя.
Я   сказал   "думаю"?   Нет,  не  думаю,  я  знаю.  Вам  нужна  моя  помощь.
Замечательные  перспективы  и,  поверьте  мне, совершенно бесплатно. Как раз
наоборот.
     - Вам  следует торговать страховыми полисами, - сказал я его спине, так
как он уже шел в гостиную.
     Он с любопытством осмотрел комнату и сказал:
     - Я  уже  как-то  занимался  этим  целых  два года. В Гане. В Аккре, вы
знаете.  Но  сейчас  мне  по  душе  большее разнообразие. Симпатичные цветы.
Георгины,  нет?  Ах,  ваша  осень  - благоприятная пора для георгинов. Я уже
видел  их  как-то,  пурпурные  с  маленькими, белыми, как у зебры полосками.
Очень красиво.
     Он  сел  в  мое  кресло  с  восторженной улыбкой на лице и посмотрел на
бутылку виски.
     Я  сдался.  Я  мог  бы  вышвырнуть его, но это потребовало бы усилий. К
тому  же, против всего этого дружелюбия и жизнерадостности любое негодование
было  бы явной грубостью. Усилия и грубость, решил я, могут подождать десять
минут, да и к тому моменту будет готов мой пирог.
     Я налил виски в бокал и передал ему.
     - Вода или содовая, мистер Алакве?
     - Премного  благодарен,  ни  то,  ни  другое. - Он принял бокал из моих
рук,  сделал  глоток,  одобрительно  кивнул  и сказал. - Замечательная у вас
квартирка.  В  моей  живут  еще  трое.  Они - крайне неприятные субъекты, но
полезны  для  дела.  Вы  не  догадываетесь, сколько я уполномочен предложить
вам.  -  Широкая  улыбка,  глоток  виски  и мимолетное движение полной руки,
поправляющее  цветастый  галстук.  На  нем  бы  должны  были быть георгины с
хризантемами, но их не было.
     Я  сел в другое кресло и стал молча изучать его. Мое молчание озадачило
его.
     - Я  говорю, мистер Карвер, - сказал он, - вы не догадываетесь, сколько
я уполномочен предложить вам?
     - А  я  говорю,  мистер  Алакве, эсквайр, что вам лучше начать с самого
начала.  Как  намек,  в  какой  роли  вы здесь выступаете? Представительские
услуги? Особые? Импорт и экспорт или...
     - Я мистер Карвер, представляю.
     - Кого?
     Он сделал еще один глоток.
     - Чертовски  хорошие  виски. Должно быть, какая-нибудь дорогая марка? -
Он посмотрел на бутылку. - Да. Очень хорошая марка.
     - Кого? - повторил я.
     - Скажем,  друзей  моих  друзей,  у  которых есть друзья, которые очень
болезненно  относятся  к  вещам,  которые  оказывают  бурное  влияние  на их
политическую,  промышленную,  коммерческую  и международную репутацию, и так
далее,  и  тому  подобное. - Он улыбнулся. - Вы понимаете, что я не могу все
вам сказать. Поэтому, естественно...
     Я откинулся в кресле и закрыл глаза.
     - Разбудите меня, - сказал я, - когда перейдете к делу.
     Он рассмеялся.
     Я открыл глаза.
     Он подмигнул мне и сказал:
     - Пятьсот фунтов.
     Я закрыл глаза.
     - Гиней, мистер Карвер. Это будет...
     - Пятьсот двадцать пять фунтов.
     - Ах,  значит вы согласны? Хорошо. Очень разумно, мистер Карвер. А если
вам  нужен  совет относительно того, куда вложить эти деньги, то у меня есть
предложение,  которое  позволит  вам  удвоить  эту  сумму  за полгода. После
этого,  еще  одно предложение, которое удвоит ту сумму за то же время, и так
далее  до  тошноты.  Через  несколько  лет  вы станете миллионером благодаря
Джимбо Алакве.
     - Эсквайру, или мистеру?
     Я открыл глаза.
     Он,  казалось,  был искренне опечален, но это продолжалось недолго. Рот
приоткрылся,  прекрасные  зубы  засверкали, толстый нос сморщился, а горящие
глаза  завращались  обещающе в своих гнездах, и мне показалось, что в момент
их  остановки  из  его  рта  со звоном должен вылететь максимальный выигрыш.
Где-то так и произошло.
     - Тысяча.  Не  фунтов,  мистер  Карвер.  Гиней.  Что  равно  тысяче ста
фунтам.
     Я встал и сказал:
     - Пока  из  всего,  что вы мне сказали, только одно слово имеет смысл -
"миллионер".  И  я  предлагаю  вам  как можно быстрее унести его отсюда. - Я
направился   к   двери.  -  Я  не  хочу  быть  грубым...  Особенно  с  таким
жизнерадостным человеком, как вы. Но я хочу поужинать. О'кей?
     - О'кей.  Жизнерадостный.  Приятное слово. Да, это я. О'кей. Эти друзья
моих  друзей  и  так  далее,  и  тому подобное хотели бы, чтобы вы расторгли
контракт с одним джентльменом. Тогда вы получите деньги. О'кей?
     Он  встал и я ни капли не сомневался, что он считал это делом простым и
безболезненным. Только дурак откажется от тысячи гиней.
     Я открыл дверь.
     - А  каков  их  верхний предел, мистер Алакве? Безусловно, много больше
тысячи.
     - Мне  кажется, я чувствую приятный запах, - сказал он. - Ваш ужин, без
сомнения. Чек вам пришлют.
     Я покачал головой.
     - Не трудитесь. Когда я берусь за работу, я довожу ее до конца.
     Он  был  искренне  расстроен  моим  заявлением и, без сомнения, удивлен
отсутствием во мне здравого смысла.
     - Пожалуйста,  мистер  Карвер,  ради  вас  самих. Ситуация не та, чтобы
проявлять  благородство  и  чрезмерный  идеализм.  Работа  и  деньги, мистер
Карвер. Возможно, тысяча пятьсот фунтов.
     - Нет.  И  не переводите их в гинеи. Скажите им, что меня не интересуют
их деньги.
     - Совершенно?
     - Совершенно.
     Он  прошел  мимо меня, испытывая, наверное, самое большое в своей жизни
ошеломление,  как  мне  показалось.  В прихожей он остановился, посмотрел на
меня, покачал головой и сказал, просветлев немного:
     - Да,   я   понимаю.  Объяснение  здесь  может  быть  только  одно.  Вы
эксцентричны. Очень эксцентричны.
     - Что-то в этом роде.
     - Ну,  мистер  Карвер,  все,  что я могу сказать, - что это ваше полное
право  быть  таковым.  Но  это опасно. Эти люди - вы понимаете, что я только
действую  от  их  имени, поэтому, пожалуйста, будьте вежливы - они говорят -
этот  человек  умный,  хорошо  воспитанный  и понимающий. Но теперь эти люди
могут  начать  действовать  по-другому.  "С"  как  радикальная  мера, мистер
Карвер.
     - И вы будете действовать от их имени?
     - Ну,  естественно,  если  они  заплатят мне. Тысяча пятьсот фунтов или
гиней.  Впервые  встречаю  умного  человека,  который  отказывается от такой
суммы.  -  В  его глазах появилась надежда. - Знаете, все будет устроено - к
имею в виду оплату - так, что вам не придется платить налоги.
     - Спокойной ночи, мистер Алакве.
     Я  открыл  дверь и он неохотно прошел мимо меня, остановился на коврике
у двери и стал тщательно вытирать ноги.
     - А  скажите,  -  спросил  я,  -  в  процессе  ваших  отношений с этими
друзьями  ваших  друзей  и  так  далее,  и тому подобное, не встречали ли вы
вашего соотечественника по имени Джозеф Бована?
     - Бована? Да, конечно. Он - мой сводный муж.
     - Ваш кто?
     - Ну,  может быть, я не так выразился... я имею в виду, что он женат на
моей  второй  жене.  Которая  сейчас,  конечно,  вдова.  Поэтому  теперь  я,
возможно, заберу ее назад.
     - Вы знаете, что Бована мертв? Как он умер?
     - Конечно.  Я  говорил  им  не  начинать  с  этого.  С  Джозефом  вечно
что-нибудь  случалось.  С  этим  человеком,  мистер  Карвер,  говорил я им с
самого начала, так поступать нельзя, но Джозеф убедил их.
     - И что вы собираетесь им посоветовать теперь?
     - Вы  мне нравитесь, мистер Карвер! Вы вежливы и почтительны со мной. Я
скажу  им,  что  вы  хотите  пять  тысяч.  Это  даст  вам  несколько дней на
раздумье.  Я  знаю  их. Они скажут: "Господи, пять тысяч за ничегонеделание?
Предложи  ему  две  с  половиной,  гиней, если потребуется". Тогда я приду к
вам.  Вы  согласитесь.  - Его лицо залучилось. - И мы будем счастливы. Ждите
меня  завтра.  Не волнуйтесь, мистер Карвер. - Он ударил себя в грудь ручкой
зонта.  - Жаждущее сердце - это мое. И для друга я готов лететь вперед. - Он
слегка  прикоснулся к своему котелку, повернулся и начал удаляться, уносимый
облаком человеческой доброты.
     Я  вернулся  в  квартиру  и  меня  встретил запах подгорающего на кухне
пирога.
     Миссис  Мелд  разбудила  меня  стуком  в дверь и несколькими роскошными
строчками  из "Желтой подводной лодки". Недавно я уже успел отметить, что ее
репертуар стал медленно выходить на современный уровень.
     - Доброе утро, мистер Карвер. Как пирог?
     - Замечательный, - пробормотал я, протирая глаза.
     - Вам   обязательно   нужна  женщина,  -  сказала  она,  -  которая  бы
заботилась  о  вас.  Нет,  конечно,  вы прекрасно готовите, но сама готовка,
время,  которое  вы на нее тратите. А затем такие вещи, как стирка. Не нужно
будет  думать  обо  всем  этом. Или вы собираетесь оставаться холостяком всю
жизнь?
     - Хватит,  -  сказал я. - Мне нужно два слегка поджаренных яйца и бекон
с корочкой.
     - Десять  минут.  А  на  ужин  я приготовлю отличный бифштекс и пирог с
почками.
     Я вылез из постели.
     - Не  трудитесь.  Вечером  я  буду  во  Франции  есть  гольца  шевалье,
доставленного к столу прямо из озера. Вы знаете, что такое голец?
     - Ну,  если  это  не  рыба,  тогда  не знаю. Но как бы то ни было, это,
возможно,  объясняет присутствие человека на той стороне улицы. Когда в семь
утра  Мелд  выходил  из  дома,  он  был  уже  там.  Значит,  Франция?  У вас
замечательная  жизнь,  мистер  Карвер,  но  вам  явно  нужно  разделить ее с
хорошей женщиной.
     Я натянул халат и прошел в гостиную.
     Из кухни миссис Мелд сказала:
     - Он - в "Мини", стоящем у почтового ящика.
     Из  окна  мне  мало  что удалось увидеть, лишь габариты его тела и пару
коричневых  рук  на  баранке.  Габариты были явно великоваты для моего друга
Джимбо.  Но  я  не  сомневался, что они действуют заодно. Пока Джимбо Алакве
вел переговоры о новой сумме для меня, они держали меня в поле зрения.
     В  половине  десятого я выбросил свой чемодан из окна ванной. Внизу, во
внутреннем  садике,  миссис  Мелд  поймала  его и я двинулся следом, перелез
через  окно  в  ее кухню, остановился на мгновение, чтобы полюбоваться новой
посудомоечной  машиной  -  она,  наконец,  уговорила Мелда купить ее - затем
прошел  по  дому  и вышел через боковую дверь на соседнюю улицу. Я много раз
пользовался  этим маршрутом, так много, что я уже, вероятно, приобрел полное
право использовать его в качестве основного.
     На  такси  я  доехал  до  Миггза  и  попросил его послать какого-нибудь
паренька  в  мою  контору за авиабилетами и паспортом. Если они наблюдали за
квартирой,  то они вполне могли наблюдать к за конторой. Я позвонил Уилкинз,
объяснил  ей  все,  что  происходит, и затем попросил ее послать кого-нибудь
проверить  Сомерсет  Хаус  и  как  можно  больше  узнать  об Атена Холдингз,
Лимитид.   Уилкинз   была  в  более  хорошем  настроении  и  заставила  меня
перечислить  все,  что  я  взял  в  дорогу, чтобы убедиться, что я ничего не
забыл.
     - Вы не берете оружие? - спросила она.
     - Нет,  -  сказал  я,  -  я не беру оружие. А что? Думаешь, мне следует
взять пистолет?
     - Нет, не думаю. Вы - такой стрелок, что он вам вряд ли поможет.
     Да,  может  быть,  она была права. Но иногда мысль о том, что он у тебя
под рукой, действует успокаивающе.
     Затем  я  позвонил  Гаффи  и  рассказал  ему  о  мистере Джимбо Алакве,
эсквайре.  Я  подумал,  что  в  данный момент искренность и открытость может
быть полезна.
     - Если  тебе  станет  известно что-нибудь, что может мне пригодиться, о
нем или его хозяевах, я буду очень признателен. Дай знать Уилкинз.
     Он сказал, что подумает.
     В  два  часа  дня  я  был  в  Женеве  и меня поджидал красный "Мерседес
250SL".  Что  значит  работать  на миллионера и иметь право пользоваться его
именем и счетами!
     На  крыльях  фантазии  я  красной  молнией  полетел  на юг. У меня были
рыболовные  и  охотничьи  угодья,  городские  и  загородные  дома,  а  также
зарезервированные  гостиничные  люксы,  где  меня  нельзя  беспокоить  после
восьми  вечера. У меня была яхта и несколько машин, из которых эта была моей
любимой.  Я  ехал  по  хорошо  знакомой  мне дороге на Аннеси и Эй-ле-Бейн и
мечтал.  Мои  руки  по-миллионерски  твердо сжимали большой руль, снабженный
мягкими   предохранительными   прокладками,   и   -   благодаря  прекрасному
поворотному  механизму  и  независимой  подвеске, машина держалась на дороге
словно  быстроходная  пиявка,  плавно  замедляя ход, когда я нажатием педали
приводил  в  действие  систему  дисковых тормозов с автоблокировкой. Мне был
хорошо  знаком  весь  автомобильный  жаргон.  Я целый год торговал машинами,
прежде  чем  занялся  собственным делом - стал решать проблемы других людей,
чтобы в итоге получать массу своих.
     За   Эй-ле-Бейн,   у  конца  озера,  я  свернул  с  автострады  и  стал
подниматься  на  запасной  берег.  Отель  "Омбремон"  располагался на склоне
холма  и  смотрел  через  озеро на Эй-ле-Бейн. У меня был просторный светлый
номер  с  окнами, выходящими на озеро, и когда я по телефону заказал виски и
минералку  "Перрье", все было доставлено мне в пять минут, что было близко к
рекорду.  Что  касается  рекордов,  то  день у меня выдался очень удачным. В
следующие  два  часа  я  выяснил кое-что о Зелии и это кое-что убедило меня,
что  она  утратила  память не более чем я - хотя в прошлом у меня была масса
вещей,  которые  я  бы  хотел  забыть.  Но все не так просто. С тобой что-то
случается,  ты  сам  совершаешь  что-то,  и  все это навсегда записывается в
твоей памяти.
     Перед  самым  ужином  я  спустился  в  службу  размещения  и  обменял у
дежурившей  там  девушки  дорожный  чек  на  наличные.  Наличные мне были не
нужны,  так  как  я  получил  их  еще  в  Женеве, но это был способ завязать
разговор  и дать ей несколько минут полюбоваться моей любезной и обаятельной
натурой,  прежде  чем я перейду к маленьким хитростям и окольным расспросам,
что являлось частью моей второй натуры.
     Девушке  было  двадцать  с  небольшим.  У  нее была маленькая родинка у
правого  утла рта, темные умные глаза, в которых время от времени вспыхивали
веселые  огоньки,  и  у  нее  было  время, так как все вечерние приезжие уже
расселились.  Ее  английский был на голову выше моего французского. Я сделал
ей  пару  комплиментов  по  этому  поводу  и  спросил,  где она его изучала.
Конечно,  это  сработало.  Это  всегда  срабатывает.  Ничто  так не нравится
людям,  как  признание  их  отличного владения иностранным языком. Вскоре мы
подошли  к  тому  моменту,  когда  она спросила, нахожусь ли я во Франции на
отдыхе  или по делу. Я сказал, что по делу, что я - личный секретарь некоего
мистера  Кэвана О'Дауды. Мне не пришлось объяснять, кто это. Она знала. Если
работаешь  в гостиничном деле, то, вероятно, знаешь всех миллионеров, к тому
же  французы  питают  то  природное уважение к деньгам, которые делают имена
мировых  миллионеров  такими  знакомыми им, как имена футболистов - по-иному
ориентированным англосаксам.
     Медленно  укладывая  франки  в свой бумажник, я конфиденциально сообщил
ей,  что  выясняю  некоторые  моменты, связанные с его падчерицей мадмуазель
Зелией  Юнге-Браун,  которая  в  настоящий момент страдает потерей памяти, и
эта  потеря  случилась  с  ней  сразу же, как только она покинула этот отель
несколько  недель  назад.  На мгновение ее темные глаза сделались печальными
от  мысли,  что с дочерью миллионера случилась такая беда - каждая строчка в
памяти на вес золота. Какое несчастье потерять даже одно воспоминание!
     Я  согласился  и  спросил,  не  могу ли я взглянуть на счет Зелии. Я не
думал,  что это даст мне какое-либо конкретное подтверждение теории, которую
я,  зная  человеческую  натуру,  упорно  вынашивал,  -  что Зелия не поехала
отсюда  прямо  в  Канны.  Но проверка не повредит. Девушка извлекла из папки
копию  счета.  Счет был для номера 15, и Зелия заплатила за номер и завтрак.
Обеда  не  было. Она вполне могла пообедать где-нибудь в другом месте. Я уже
собирался  вернуть  счет, когда обратил внимание, что в нем отсутствует один
пункт, который должен был быть там.
     - Когда  мадмуазель  Зелия  находилась здесь, она звонила своему отцу в
Лондон, где-то в районе десяти часов вечера. Платы за разговор здесь нет.
     Девушка согласилась, что ее нет.
     Я спросил:
     - Вы ведете учет телефонных разговоров?
     - Из номеров, когда это должно войти в счет, да.
     - Вы  можете  проверить  международные  разговоры за тот вечер? Из всех
номеров?
     - Мне  придется  проверить  копии счетов всех, кто проживал здесь в тот
вечер.  -  В  ее  глазах уже не было печали, только здравый смысл. Миллионер
беспокоится  о  своей  дочери  и,  конечно, все будут рады помочь, это будет
означать дополнительную работу.
     Я сказал:
     - Если  это  займет  ваше время, то, безусловно, мосье О'Дауда захочет,
чтобы  я  отблагодарил  вас.  - Я вытащил из бумажника стофранковую купюру и
протянул ей.
     Быстро  кивнув, она взяла деньги и спросила, не заглянет ли мосье после
ужина.
     Мосье отправился ужинать.
     Гольца   там  не  было.  Пришлось  довольствоваться  отварной  уткой  в
трюфелях и цыпленком в сморчках с бутылкой "Шато Роя".
     После  ужина  меня  уже  ожидала  информация.  Единственный  разговор с
Англией  в тот вечер - это было почти в девять - велся из номера 16, который
занимал  мосье  Макс Анзермо. Он въехал тем же вечером и выехал на следующее
утро.
     Не слишком беспокоясь о приличиях, я спросил:
     - Между номером 15 и 16 есть дверь?
     - Да,   мосье.   Обычно   она   закрыта,   но  стоит  только  попросить
горничную...
     - Какой адрес дал этот мосье Анзермо?
     Она  хорошо  выполнила домашнюю работу. Женевский отель "Бернина", Пляс
Корнавин,  22.  Внутреннее  чувство  подсказывало  мне,  что разыскивать там
Макса Анзермо бесполезно.
     Очень искренне девушка сказала:
     - Я  надеюсь,  что  эта  информация не причинит беспокойства мадмуазель
Зелии.
     - Напротив.  Я  думаю,  она  будет  способствовать ее выздоровлению. Ее
отец будет очень вам признателен.
     - Всегда  рада помочь, мосье. Если вы пожелаете, кто-нибудь из служащих
отеля,  возможно,  вспомнит  этого  джентльмена.  Может быть, завтра утром я
смогу вам сказать, как он выглядит, нет?
     Я   сказал,   что  буду  благодарен  за  любую,  даже  самую  крошечную
информацию,  сколько  бы она не стоила, поднялся к себе в номер, устроился в
кресле  на маленьком балкончике, закурил и стал смотреть через озеро на огни
Эй-ле-Бейн.
     Итак,  в  отеле  Зелия встречалась с мосье Максом Анзермо. С ее стороны
было  очень  неосторожно  звонить  из  его  номера,  но  в  тот  момент она,
вероятно,  еще  не  осознавала, что необходима какая-то осторожность. Что-то
произошло  после  отъезда  из  отеля и это что-то вызвало появление на сцене
тупой  осторожности.  После  отъезда  из  отеля, где-то на линии, она начала
терять  вещи  -  свою  машину,  свой багаж, свою память и кто знает, что там
еще...  хотя  я  догадывался,  что это знает Макс Анзермо. Было бы интересно
узнать,  какие  чувства  Зелия  испытывает  по  отношению к нему в настоящий
момент.   А  еще  интереснее  было  бы  узнать,  что  он  сделал  с  красным
"Мерседесом".
     Я  вернулся  в  комнату,  снял  телефонную  трубку и заказал разговор с
абонентом  408-8230  в Париже. Соединили меня минут через двадцать и я попал
на  дежурного,  утомленного  сидением  в доме 26 по Рю Арненгод, Сен Клод, и
явно  не  желающего  разговаривать  со  мной.  Я  сказал  ему,  что он может
справиться  обо  мне  у  комиссара  Мазиола или старшего детектива Джеральда
Алстера  Фоули,  но  в  любом  случае  я бы хотел получить любую информацию,
которую  Интерпол готов передать мне, о некоем Максе Анзермо, если он вообще
существует  в  их архивах. До девяти часов утра звонить сюда, после девяти -
в  мою  контору  в  Лондоне. Он неохотно сообщил мне, что посмотрит, что тут
можно  сделать,  повесил трубку и, без сомнения, возвратился к чтению своего
"Пари-Матча".
     Мне  никто не позвонил до девяти, но за дополнительные двадцать франков
я  получил  описание  Анзермо.  Швейцар  отеля  хорошо его помнил - высокий,
темноволосый  джентльмен  лет  тридцати  пяти,  приехавший  с молодой леди в
красном  "Мерседесе"  и уехавший с ней на той же машине на следующее утро, и
у  него  была  собака,  белый пудель. Он был приятный и вежливый джентльмен,
француз  - так, по крайней мере, показалось моему собеседнику - но, конечно,
он вполне мог быть и швейцарцем.
     Я  дал  ему деньги, поблагодарил, а затем отправился на юг по маршруту,
который во всех путеводителях именуется "Дорогой Наполеона".
     В  Канны  я  приехал  поздно  потому,  что  по  пути  я  останавливался
пообедать,  и обед проходил в очень невысоком темпе, а затем звонил Уилкинз,
и полчаса ушло только на то, чтобы дозвониться.
     У  нее  было  сообщение для меня из Интерпола через Гаффи. Ни один Макс
Анзермо  в их списке не значился, но он мог вполне находиться там под другим
именем.  Не  мог  бы  я  дать  им  словесный портрет, если возможно, и любые
другие  детали,  которые  могут  помочь?  Я попросил Уилкинз передать им его
портрет  и  информацию об отеле в Женеве и о том, что у него, вероятно, есть
маленький белый пудель.
     - По  поручению  своего  отца  звонила  мисс Джулия Юнге-Браун и хотела
узнать,  где  вы  собираетесь остановиться в Каннах. Я обещала позвонить им,
как только узнаю.
     - Скажи  им,  что  в "Маджестике", если удастся снять номер, что вполне
вероятно,  так  как  их  там  три  сотни.  Уже  есть  что-нибудь  об  "Атена
Холдингз"?
     - Сегодня этим как раз занимаются.
     - Хорошо. Я позвоню завтра.
     Между  этим  моим  звонком  и  временем  прибытия в Канны кто-то, как я
обнаружил,  успел  сделать  несколько  звонков.  Я  без  проблем снял номер,
проехал  по  Рю  де  Серб до первого угла, повернул и нашел для своей машины
гараж.  Затем я выпил две порции виски, пообедал, совершил короткую прогулку
до  Бульвар  де  ля  Круазетт,  чтобы  подышать  свежим  морским воздухом, и
вернулся  в  номер.  Где-то в порту стояла на якоре яхта О'Дауды, "Ферокс" -
название,  которое  меня  ничуть не удивило, так как я узнал о его страсти к
рыбалке,  а  также  уже  успел узнать некоторые черты его характера: по всем
меркам  он  был  хищной  форелью,  охотящейся на крупных рыб и мелочь своего
вида.
     В  номере я опустился в кресло, закурил последнюю перед сном сигарету и
стал  думать  о  Зелии  и  Максе  Анзермо,  в  основном  о  тех  комбинациях
человеческих  переживаний  и  страстей,  которые  смогли  заставить ее - так
скоро  после  несомненно  романтической ночи в "Омбремоне" - утратить память
обо  всем,  что  произошло  в  последующие два дня, а вместе с ней и красный
"Мерседес".  Где-то  на  этой линии у кого-то произошли перемены в сердце. Я
не успел рассмотреть все возможные случаи, так как зазвонил телефон.
     Портье сообщил мне, что меня хочет видеть мистер Алакве.
     Было  уже  почти  одиннадцать  и  моей первой мыслью было попросить его
послать  мистера Алакве к черту. Но затем любопытство относительно того, как
он смог вычислить меня, пересилило, и я сказал, чтобы он поднимался.
     Вскоре  он  вошел,  улыбаясь  во  все  лицо,  отчего  его  курносый нос
напоминал   чернослив.   Теперь  он  был  одет  по-континентальному:  легкий
желтовато-коричневый   льняной  костюм,  широкополая  шляпа  с  оранжевой  и
серебряной  лентами,  светло-голубой  галстук с желтой подковой и охотничьей
плетью  и  гадко-зеленого  цвета  рубашка в замечательную желтую полоску. На
нем  были  все те же рыжевато-коричневые замшевые туфли. Он пожал мне руку и
вручил визитку.
     Я сказал:
     - Давайте  не  будем  опять  совершать  весь этот ритуал, мистер Джимбо
Алакве, эсквайр.
     Он  покачал  головой, при этом улыбка почти разрезала его лицо пополам,
и сказал:
     - Не Джимбо, мистер Карвер. Джимбо - мой брат.
     Я  взглянул  на  визитку.  Он  был  прав. Это был мистер Наджиб Алакве,
эсквайр,  род занятий тот же, но адрес другой: Канны, Рю де Мимон, что было,
насколько  я  помнил, где-то рядом с вокзалом. Я перевернул визитку и прочел
на  обратной стороне следующее высказывание: "Хороший друг стоит дороже, чем
сто родственников". Ну, что ж, с этим я спорить не собирался.
     Я вернул ему визитку и спросил:
     - Близнецы?
     - Да, мистер Карвер.
     - И как, черт возьми, я буду вас различать?
     - Очень просто. Я всегда во Франции, а Джимбо всегда в Англии.
     Я  хотел  спросить  о  рыжевато-коричневых  туфлях,  но решил не делать
этого,  потому  что объяснение было бы, наверное, очень простым, чтобы я сам
до него додумался.
     - Как вы узнали, что я здесь? - спросил я.
     - Опять очень просто. Джимбо позвонил и сказал мне.
     - А он как узнал?
     - Это  мне  неизвестно.  Наши  отделения  действуют  независимо друг от
друга,  за  исключением случаев, связанных со странствованиями, когда объект
находится  на  значительном удалении. Это как раз ваш случай, мистер Карвер.
Могу  сказать,  что уже испытываю чувство большого восхищения вами. Да, вы -
чертовски оперативный работник.
     Я  сел,  внезапно  почувствовав  сильную  усталость.  Джимбо  и Наджиб,
возможно,  выглядят  и действуют как два клоуна, но за этим явно стоят более
серьезные  вещи. Они, безусловно, хорошо умеют не только улыбаться и шутить.
И  в  подтверждение  моим  мыслям  Наджиб  засунул  руку  в карман и вытащил
пистолет.
     - Это действительно необходимо? - спросил я.
     - Надеюсь,  что  нет.  Я  очень плохо стреляю. - Он слегка повернулся и
позвал кого-то. - Панда!
     Из  маленького холла рядом со спальней в комнату вошла молодая женщина.
Вообще-то,  слово  "вошла"  не  совсем  подходит. Она влетела подобно ветру,
шлепнула  Наджиба  по  спине  и, танцуя в облаке какого-то сильного аромата,
приблизилась  ко  мне,  провела  пальцами  по  моим волосам, подергала мочку
моего правого уха и сказала:
     - Гав! Гав! Счастлива познакомиться с тобой, Рекси.
     Я спросил Наджиба устало:
     - Она ведь не настоящая, да?
     Панда широко улыбнулась мне.
     - Ты  не  прав, папа. Каждый изгиб, каждый мускул - все самое что ни на
есть настоящее и полное жизни.
     Она  была за метр восемьдесят; на ней была очень короткая юбка и блузка
из  золотой  ламы.  Она  была очень симпатичной, с большими, влажными карими
глазами  и  смеющимся  ртом,  полным  самых  великолепных  зубов,  которые я
когда-либо  видел, хотя мне показалось, что их слишком много. Ее вообще было
слишком  много.  Ее  ноги  были  слишком  длинные,  руки - тоже, и когда она
выписывала  пируэты  передо  мной,  она  издавала  странный  гул,  словно ее
приводила  в  действие какая-то мощная турбина. Ее кожа была приятного, кофе
с  молоком  цвета, а на голове - копна черных жестких кудряшек. В ушах у нее
были золотые сережки в форме человека, болтающегося на виселице.
     - Мой  помощник, мисс Панда Бабукар, - сказал Наджиб. - Не обращайте на
нее внимания. Сегодня она в приподнятом настроении.
     - Панда голодна. Панда хочет мужчину, - сказала Панда.
     - Панда обыщет комнату, - сказал Наджиб, шлепнув ее по заду.
     Стоя, он только-только доставал до него.
     - Панда  может обыскать комнату, - сказал я, - но что, черт побери, она
хочет найти, кроме мужчины?
     - В  Англии, - сказал Наджиб, наставляя на меня пистолет, - вам сделали
чертовски  почетное  предложение  за  несотрудничество  с  О'Даудой.  Теперь
предложенная денежная компенсация снимается. Мы просто забираем товар.
     За  моей  спиной,  где  Панда  перетряхивала  мою  постель, раздался ее
голос:
     - Ра-ра!  Шикарная пижама. Всегда, когда тебе нужно будет ее погладить,
Рекси, звони мне.
     Что-то ужалило меня в шею, и я подпрыгнул.
     - Оставь мистера Карвера в покое и продолжай работу, - сказал Наджиб.
     Я  повернул  голову  и,  потирая  шею, стал наблюдать за ней. Подмигнув
мне,  она  начала  прочесывать  комнату. Делала она это хорошо, хотя я видел
людей,  которые  делали  это  лучше,  все  ее действия доказывали, что она -
далеко не любитель.
     Некоторые   из  ее  замечаний,  отпущенных  в  процессе  осмотра  моего
чемодана  и  ванной комнаты, произвели бы шок в доме приходского священника,
но  ей  нельзя  было отказать в жизнерадостности и дружелюбии. На расстоянии
она  выглядела  -  когда  привыкнешь  к  ее длине - приятно, но я не доверял
голодному  блеску  ее  глаз.  Она  была из тех женщин, которые завершают акт
совокупления поеданием своего супруга.
     Она вернулась из ванной комнаты и сказала:
     - Ничего,  Наджиб,  кроме  того,  что  ему нужна новая зубная щетка и у
него  почти  кончилось  снотворное.  Ты  плохо спишь, дорогой? - Она лягнула
длинной ногой. - Гав! Гав! У мамы есть кое-что на этот случай.
     - Дай  мне  твой  телефон,  -  сказал  я. - Следующий раз, когда у меня
будет бессонница, я позвоню. А теперь убирайтесь оба отсюда к черту.
     - Если  она не здесь, значит должна быть в машине. Ключи, пожалуйста. -
Наджиб протянул руку.
     Панда села на кровать позади меня и обвила мою шею руками.
     - Дай человеку ключи, милый.
     Я произнес полузадушено:
     - Что там насчет машины?
     - Машина,  которую  вы  нашли,  - сказал Наджиб. - Я прождал здесь весь
вечер  и  видел, как вы подъехали, но не успел заметить, в какой гараж вы ее
поставили.
     Одна  из  рук  Панды  заползла  во  внутренний  карман  моего пиджака и
появилась  с  ключами от моей машины. Она соскользнула с кровати и отдала их
Наджибу.
     - О'кей,  -  сказал  я. - Она в гараже "Рено" рядом с Рю д'Антиб. Когда
вы закончите, оставьте ключи швейцару. Я иду спать.
     Я сказал явную глупость.
     Панда пару раз гавкнула, лягнула ногой и сказала:
     - Мама останется, чтобы съесть Рекси.
     Наджиб  посмотрел  на  ключи,  лежащие у него на ладони, поднял глаза и
недоуменно посмотрел на меня.
     Я продолжил:
     - Это  не  та  машина,  которая вам нужна. Я взял ее напрокат в Женеве,
чтобы добраться сюда. Почему вы не проверили номера, когда я приехал?
     - Номера  можно  поменять,  милый, - сказала Панда. - Ты иди и проверь,
Наджиб.
     - Вы  оба  идите,  -  сказал я. - Проверьте машину. Одна вещь подскажет
вам, та это машина или нет, - тайник. Вы знаете, где он должен находиться?
     Наджиб вдруг расплылся в улыбке.
     - Я  знаю, где он находится, мистер Карвер, сэр. Но я не думаю, что это
знаете вы. О'Дауда никогда бы не сказал вам этого. Правда?
     - Конечно,  он  не  знает,  -  сказала  Панда.  - Мама видит это по его
глазам. - Она направилась в ванную.
     - Выход не здесь, - сказал я.
     - Да  я  знаю. Я собираюсь приготовить тебе ванну, а затем сделать тебе
массаж. - Она открыла рот и, завращав глазами, щелкнула прекрасными зубами.
     - Ты  идешь  со мной, Панда, - сказал Наджиб. Обратившись затем ко мне,
он  продолжил.  -  Я проверю и верну ключи. Также, мистер Карвер, как-нибудь
после  того,  как  вы  увидитесь с мисс Зелией, мы должны будем поговорить с
глазу  на глаз, потому что это может пойти вам на пользу. - Он взял Панду за
руку и потащил ее к двери.
     - Мама остается, - закричала она.
     - Мама  уходит,  -  сказал  я.  Я  решительно  прогнал  возникшее  было
искушение. Я был не в ее весовой категории.
     У двери Наджиб произнес:
     - Пока  вы  в  этом  городе, если вам что-нибудь понадобится, дайте мне
знать.
     - И мне тоже, - сказала Панда.
     - В  конце  концов,  - Наджиб не обратил на нее никакого внимания, - мы
занимаемся  одним  делом,  так  почему  не  быть друзьями, если, конечно, не
возникнет чертовски острая необходимость в обратном.
     - Прекрасно сказано, - сказал я.
     - Спокойной ночи, мистер Карвер.
     - Мне  совсем  не нравится мысль о том, что ты останешься совсем один в
этой комнате, любимый, - добавила Панда.
     - Я переживу.
     - Скажи,  Рекси,  -  ее глаза расширились от внезапной мысли, - ты ведь
не придаешь значения цвету кожи, правда?
     Я покачал головой.
     - Мне  нравится твой цвет. Но мне нужно хорошенько поработать над своим
здоровьем,  прежде  чем  иметь  дело с тем размером, в котором он выступает.
Спокойной ночи.
     Они  ушли.  А  я  отправился спать. Они оба ломали дурацкую комедию. Но
они  оба  не  были  дураками.  И  как,  черт возьми, они узнали, что я еду в
"Маджестик"?  Никто  не  знал  об  этом, пока я не позвонил Уилкинз, а та не
позвонила  в  суссекское поместье О'Дауды. Через три-четыре часа после этого
Наджиб  вышел  на  мой след. Где-то в домашнем хозяйстве О'Дауды был кто-то,
кто  подкармливал  информацией  другую  сторону.  Кто-то  из его прислуги не
хотел,  чтобы  О'Дауда  получил  назад  свой  "Мерседес",  и  этот кто-то не
слишком  умело  это  скрывал.  Я  предположил, что это - Денфорд. Работая на
О'Дауду,  он,  вполне  вероятно,  испытывал сильную неприязнь к нему, но это
пошло  дальше  и  превратилось  в  лошадь по имени "Месть из неприязни путем
предательства".  Хорошие  линии,  но воспитание посредственное. Так как дело
касалось  О'Дауды,  что-то  действительно очень сильно жгло Денфорда, потому
что  он  не слишком беспокоился относительно того, что сказал один человек -
что  ты  можешь  спрятать  пламя,  но  что  ты  будешь делать с дымом? Когда
О'Дауда заметит дым, Денфорда ждут большие неприятности.


                              Глава четвертая

                                            "Подстригла коротко его судьба -
                                                          ибо, прошу понять,
                                                     Он прожил, если б смог,
                                                       еще б десятков пять".
                                                         Уилльям Барнз Роудз

     Это  было  теплое,  тихое, поздне-сентябрьское утро, наполненное нежным
желтым  светом,  исходящим  от усыпанной золотыми чешуйками ряби поверхности
моря.
     "Ферокс"  стояла  на  якоре у самого выхода из акватории порта, похожая
на  мягкую белую меренгу, - настоящее произведение кондитерского искусства с
длинным,  узким  носом  в  качестве  последнего  штриха. За десять франков -
ужасная  переплата  -  парнишка  лет пятнадцати согласился доставить меня на
яхту   на  своем  ялике.  Он  был  голым  по  пояс  и  вид  его  загорелого,
мускулистого  торса  без  единого  грамма  жира  заставил  меня  подумать  о
возобновлении занятий утренней гимнастикой.
     По  трапу  я  поднялся на палубу, сощурил глаза от блеска выкрашенных в
белый  и  золотой  цвет поверхностей и отполированных медных и хромированных
предметов,  быстро  прикинул  в  уме, во сколько это все обходится О'Дауде в
год,  содрогнулся и обратил внимание, что на палубе в шезлонге сидит женщина
и  читает  "Вог".  У  нее были серебристые с пурпурным оттенком волосы, а на
ней  -  красные  шорты  и  красная блузка. Ей было где-то около тридцати, ее
лицо  было  очень  детским  со  слегка надутыми пухлыми губами, и она курила
длинную, тонкую сигару.
     - У  меня  назначена  встреча  с  мисс  Зелией  Юнге-Браун.  Меня зовут
Карвер, - сказал я.
     Она  лениво  уронила  "Вог"  на  палубу,  внимательно  осмотрела меня и
спросила с американским акцентом:
     - Встреча  по  какому вопросу? Личному, медицинскому, общественному или
просто с надеждой?
     - По личному.
     - Ну,  хоть  какая-то  перемена  после  всех  этих эскулапов и светских
болванов.  -  Она  посмотрела  на  маленькие золотые часы, украшающие тонкое
запястье,  и  сказала.  -  Она решает мозаичную головоломку в солярии. Идите
прямо.  -  Она  кивнула головой в сторону носа. - Заходите без стука. Если у
нее  хорошее  настроение,  она,  может  быть,  позволит  вам остаться. Перед
уходом  загляните  ко  мне  на  стаканчик  вина.  Возможно,  я  дам вам свой
автограф.
     - Он чего-нибудь стоит?
     - Корыстный   человек,   да?   На   чеке  -  ничего.  На  фотографии  -
сентиментального  отношения. Но все равно приходите и мы выпьем. Вы поможете
мне в проведении Кампании по борьбе со скукой.
     Не  вынимая сигары изо рта, она выпустила струйку дыма, подняла журнал,
подмигнула мне и снова погрузилась в чтение.
     Я  прошел  по  безукоризненно  чистой  палубе  мимо  мостика и увидел с
правой  стороны  ряд  окон  солярия, полукругом опоясывающих носовую палубу.
Чайка  спикировала  к  теплому  морю  и  что-то  крикнула мне по-французски.
Человек  в голубом свитере перегнулся через ограждение мостика и кивнул мне.
Белоснежный  катер  промчался  мимо,  оставляя за собой похожий на хвостовое
оперение страуса бурун.
     Я  посмотрел  через  стеклянную  дверь  солярия  и впервые увидел Зелию
Юнге-Браун   -   девушку   с  утраченной  памятью.  Она  сидела  за  столом,
склонившись  над большим подносом, на котором рождалась гигантская мозаичная
картина.  Справа  от  нее на столе лежала куча незадействованных кусочков. Я
мог  видеть только прядь длинных черных волос, изгиб высокого лба, загорелые
руки  и  кусочек  простенького  платья  из  сине-белой полосатой материи, из
которой  обычно  шьют  передники  для  мясников. Какое-то время я смотрел на
нее,  надеясь,  что  она  обнаружит  мое присутствие. Стекло никак не хотело
пропускать  притягательную  силу  моей личности, поэтому я вошел. Она слегка
прищелкнула  языком,  убрала  кусочек  с  подноса  и  стала  искать другой в
лежащей  рядом с ней куче, не обращая на меня ни малейшего внимания то ли из
нарочитой грубости, то ли по причине глубокой поглощенности работой.
     Я  прошел  к синему кожаному креслу и устроился на его ручке. В глубине
солярия   находился   бар,   закрытый  хромированной  решеткой,  за  которой
просматривались  ряды  бокалов, рюмок и разноцветных бутылок. По обе стороны
бара  висела пара картин, изображающих старинные парусные суда, а над баром,
в   стеклянном  футляре,  находилось  чучело  меч-рыбы  с  глупой  ухмылкой,
застывшей на ее челюстях.
     - И  что это будет в итоге? - спросил я. - Здание Парламента? Коронация
Георга  Пятого?  Или  одна из тех классических охотничьих сцен, где ребята в
красных  камзолах попивают портвейн, пока их слуги стягивают с них сапоги, а
гостиничная  прислуга  заносит  кабаньи  головы и метровых лососей? Да, были
времена.  Всюду на лошади и в карете. Ни одна дорога не воняет автомобилями.
Кстати,  об автомобилях... Меня зовут Карвер, и ваш отец нанял меня, чтобы я
нашел красный "Мерседес", который вы так неосторожно потеряли.
     Я  произнес  все  это достаточно прохладно, в своей лучшей невозмутимой
манере,  давая,  как  я  надеялся,  понять,  что  я не настроен следовать ее
капризам.  В середине моего монолога она подняла голову и мне стоило больших
трудов  сохранить  свою  невозмутимость,  потому что она была одной из самых
красивых  женщин,  которых  я  когда-либо  видел.  Эти  замечательные черные
волосы,  светло-голубые  глаза, идеальные, классические черты лица и ледяная
холодность.  Настоящая  снежная  королева.  В  ней  было какое-то сходство с
Джулией,  но  ровно столько, сколько нужно было для того, чтобы сказать, что
они  -  сестры.  Она выпрямилась в кресле, чтобы лучше рассмотреть меня, и я
увидел,  что  она  - большая девушка, высокая, прекрасно сложенная и сильная
как  бык. Ей не хватало только крылатого шлема, щита и длинной ладьи, и Эрик
Завоеватель  сошел  бы от нее с ума. Что же касается моей персоны, то внутри
меня что-то съежилось и затихло.
     Стальным  и холодным, словно исходящим прямиком из спрятанного где-то у
нее внутри холодильника, голосом она сказала:
     - Меня  ровным  счетом  никак  не волнует ваша манера поведения, мистер
Карвер. И я уже сообщила все, что могла, о машине.
     Я  широко улыбнулся ей, пытаясь поднять столбик термометра выше нулевой
отметки,  и  у меня даже возникло чувство, что я, возможно, немного поспешил
с  ее  оценкой. В конце концов, она была достаточно красива, чтобы заслужить
повторной оценки. Могу же я ошибаться.
     - Итак, - сказал я, - вам жаль, что вы ничем не можете мне помочь?
     - Я ничем не могу вам помочь, мистер Карвер.
     Она подалась вперед и снова занялась головоломкой.
     Я встал, и она слегка подняла голову.
     - Мне  жаль,  -  сказала она, - что вы напрасно проделали столь длинный
путь,  но я ведь говорила отчиму, что совсем нет необходимости вам приезжать
сюда.
     Я  прошел  мимо  нее  к бару, бросил через решетку быстрый, вожделенный
взгляд на бутылку бренди "Хайнс" и сказал:
     - Я хотел бы прояснить одну деталь.
     Ей  пришлось  слегка  повернуться,  что  бы поймать меня в фокус, и это
движение  как  нельзя  лучше  продемонстрировало  ее  замечательные  плечи и
фигуру.
     - Я слушаю.
     - Меня  наняли  для  выполнения  работы.  Я люблю заканчивать то, что я
начинаю.   Такой  я  человек.  Дурацкое  чувство  собственного  достоинства.
Профессионализм.  Называйте  это  как хотите. Но я хочу, чтобы вы знали, что
меня  интересует  только машина. Я хочу вернуть ее вашему отчиму. Но когда я
верну  ее,  я не обязан буду давать детальный отчет о ходе поисков. Все, что
будет   конфиденциально  сообщено  мне  кем-либо,  так  и  останется  сугубо
конфиденциальным. Вы понимаете?
     - Прекрасно понимаю. Но ничем не могу вам помочь.
     Она  отвернулась  и стала перебирать кусочки мозаики. Я прошел у нее за
спиной  и  завершил круг в синем кожаном кресле. Когда я садился, она быстро
взглянула на меня.
     - Я бы хотела, чтобы вы ушли, мистер Карвер.
     - Я  уйду,  - сказал я, - когда сделаю то, за что мне платят деньги. По
какой-то  причине  ваш отчим придает очень большое значение этой машине. Как
его дочь...
     - Падчерица. - Слова были брошены мне со звоном разбивающихся сосулек.
     - ...подумал я, вы, наверное, хотите помочь ему.
     Она холодно посмотрела на меня и сказала:
     - У  меня  есть  все  основания,  чтобы  наплевать на него и на все его
проблемы.
     - И  все-таки  вы  так  не  считаете,  иначе вы бы не сидели здесь и не
наслаждались  всей  этой роскошью за его счет. Ни одна девушка, имеющая хоть
какие-то  принципы, не стала бы этого делать. Ну, давайте, что там случилось
с машиной?
     Я  уже откровенно давил на нее, надеясь хоть немного сломить ее, но это
не сработало.
     Она  встала  из-за  стола и направилась к бару. В его деревянную стенку
была  вмонтирована  кнопка звонка. Я был так поглощен созерцанием ее походки
- прекрасная, холодная амазонка, - что почти позволил ей нажать эту кнопку.
     - Я  бы  не  стал  этого  делать, - сказал я. - Даже если вы не хотите,
чтобы  я  помог вам. Просто выслушайте меня. Эти несколько минут не принесут
вам никакого вреда. А затем, если захотите, можете нажимать кнопку.
     Секунду-две она молчала, затем сказала:
     - Говорите.
     Я  встал  и  закурил.  Ее  возвышающаяся  надо  мной  фигура  несколько
нервировала меня.
     - Я  буду  с  вами  предельно  откровенен.  Возможно,  вы действительно
утратили  память,  а  возможно,  и  нет.  Лично я думаю, что нет. Но если по
каким-то  серьезным  причинам  личного  характера вам так нужно, я ничего не
имею  против.  Но в одном я уверен - вы не сказали правду о вашем пребывании
в  отеле  "Омбремон".  Если бы вы знали, что произойдет после вашего отъезда
из отеля, то вы, конечно, были бы более... ну, скажем, осмотрительны.
     - Я не понимаю, о чем вы...
     - Понимаете. Я говорю о номере 16.
     - Я была в номере 15.
     - Но вы звонили Денфорду в Англию из номера 16.
     - Конечно,  нет.  -  Какой бы большой и замороженной она не была, здесь
не  требовалось  ни  опытного глаза, ни столь же опытного уха, чтобы понять,
что  она  сдерживает что-то внутри себя, вероятно, страстное желание заорать
на  меня,  чтобы  я  убирался с яхты прямо к черту. И мне не слишком приятно
было осознавать это. Совершенно неожиданно мне стало жаль ее.
     Я покачал головой.
     - В  вашем  счете  не было оплаты за телефонный разговор. Зато она была
внесена  в счет за номер 16. И человек, проживавший в этом номере, - мужчина
- отдал деньги без разговоров. Итак, куда это нас ведет?
     Она пошла обратно к столу и остановилась рядом со мной.
     - Это  никуда  нас  не  ведет, мистер Карвер. Я ничего не знаю о номере
16.  Если  в  отеле  что-то  перепутали  и  кто-то  оплатил  мой  телефонный
разговор,  потому  что  слишком  спешил, чтобы проверять правильность счета,
меня  это  ни  капли не интересует. Единственное, что меня интересует, - это
чтобы  вы  поскорее  ушли  и  оставили  меня  в покое. Возвращайтесь к моему
отчиму  и посоветуйте ему забыть о машине. - Она замолчала, и я заметил, как
по  всему  ее телу прошла легкая дрожь, выдающая большое напряжение, которое
она  с  трудом  удерживала  внутри  себя. Я понял, что достаточно небольшого
толчка  с  моей  стороны,  упоминания  об Анзермо, или о белом пуделе, или о
том,  как  она,  смеющаяся  и  счастливая,  отъезжала  утром от отеля, и все
выплеснется  наружу.  Я бы со спокойной душой подтолкнул многих людей. Но не
ее.  Джулия была здесь ни при чем. Во мне самом был какой-то барьер, который
не  позволил  мне  сделать  это. Все, что я хотел узнать у нее, мне придется
узнавать  в  другом  месте.  Моя  работа заставляет смотреть на людей как на
мозаичные  головоломки  -  ты  вынужден  собирать  их, не думая о том, что в
итоге  может получиться мерзкая и порочная картина. Но с ней я так поступить
не  мог.  Она  была большой и прочной как айсберг, но теплое течение отнесло
ее  слишком  далеко  на юг, и она уже была готова рассыпаться на куски. Я не
хотел  наносить ей последний удар. Но теперь мне во что бы то ни стало нужно
было найти Анзермо. О, да, я жаждал встречи с ним.
     Я направился к двери.
     - Хорошо.  Забудьте, что я был у вас. - Я дружелюбно улыбнулся ей. - Но
если  у  вас  когда-нибудь  возникнет  желание  уткнуться  кому-то в плечо и
выплакаться, дайте мне знать.
     Она  опустила  руку,  взяла  один  из свободных кусочков и, не глядя на
меня, сказала:
     - Спасибо, мистер Карвер.
     У двери я сказал:
     - Это  все  ерунда.  Но  все  же  помните,  что у меня хорошие, широкие
плечи.  -  Это  была  правда. Мои плечи были почти такими же широкими, как и
ее.  Я  вышел,  думая  о  словах Роберта Бернса о пользе сбрасывания бремени
греха  и  вреде  сокрытия.  Я не знаю, удавалось ли когда-либо ранее женщине
заморозить  все  у  себя  внутри,  парализовав  свои  чувства,  но Зелии это
удалось  сделать  после  отъезда из отеля "Омбремон". И я намеревался узнать
почему.
     Но    сначала    я    должен    был    проскользнуть   мимо   особы   с
серебристо-пурпурными  волосами и в красных шортах. Особой надежды у меня не
было,  а  в конце я даже обрадовался этому, так как то, на что я рассчитывал
у  меня  не  получилось  с  Зелией,  зато  это мне легко удалось с Мирабелль
Хайзенбахер,  урожденной  Райт,  сценический  псевдоним - Мирабелль Лэндерс,
тридцати  восьми  лет,  дружелюбно  настроенной,  изнывающей  от скуки и уже
полностью  готовой выйти замуж за О'Дауду после получения развода с мистером
Хайзенбахером - "чертовым лысым обувщиком" (ее слова).
     Когда  я  стоял у трапа и думал, куда мог пропасть мой парень с яликом,
она  спустилась  с палубы в зеленом шелковом пляжном костюме и, взяв меня за
локоть свободной от сигары рукой, сказала:
     - Если  вы  не  выпьете  со мной, вам придется добираться назад вплавь.
Пойдем.
     Она  провела меня на корму, где под навесом нас ожидали кресла, столы и
напитки. Она была по-щенячьи дружелюбна и столь же беспокойна.
     - Узнали что-нибудь у Зелии? - спросила она.
     - Нет. Она еще находится в сильно замороженном состоянии.
     - Я  не  могу  понять, почему О'Дауда напрягает ребенка с этой чертовой
машиной. Он так упакован, что ему какая-то машина.
     - Он был с ней крут, да?
     - Первоначально.  Я  даже  подумала, что он сейчас стартует и выйдет на
орбиту.  У меня даже возникло секундное сомнение. Такой темперамент. В конце
концов,  за  этого  парня  мне  выходить  замуж. Но затем я подумала, какого
черта!  У  всех  мужчин  есть  свои  недостатки,  а  у  него,  в  отличие от
большинства,  есть  миллионы, поэтому нет причин лишать цветок любви ухода и
позволить ему вянуть. Почему он так уперся в эту машину?
     - Если бы я знал. Вы давно его знаете?
     - Три,  нет,  четыре  года.  Прекрасный  мужик,  только после того, как
пропала  машина,  в  нем появилось что-то, что мне не нравится. Здесь должно
быть что-то большее нежели машина. Вы знаете мою теорию?
     - Расскажите.
     - Иногда   мне  кажется,  что  Зелия  нарочно  потеряла  машину,  чтобы
досадить  ему.  Она,  должно быть, догадалась, что там есть что-то еще кроме
самой  машины,  и  решила  похоронить  ее,  чтобы отомстить ему. Своего рода
эмоциональная компенсация за что-то.
     - Вы консультировались у психоаналитика.
     - Нет.   Обычно   я   провожу  время  на  подушках  исключительно  ради
удовольствия.  Но сейчас все по-другому. В эти дни я - исключительно девушка
Кэвана О'Дауды.
     - Если  бы  он  получил  назад  свою  машину,  он  был бы приятнее, чем
сейчас, да?
     - Конечно.  А  я бы не торчала здесь, приглядывая за Зелией. Терпеть не
могу  яхты  и  катера.  Она  тоже  хочет вырваться отсюда. Она уже несколько
недель сидит здесь. К чему вы клоните?
     - Разве я клоню?
     - Бросьте,  я  знаю,  какой  взгляд  у  мужчины,  когда он хочет что-то
узнать,  а  у  вас  сейчас  как  раз  такой взгляд, хотя вы явно собираетесь
спросить  не  о  том,  о  чем  обычно  спрашивают  меня мужчины, и это, черт
возьми, не делает мне комплимента.
     - Я просто хочу доставить О'Дауде удовлетворение.
     - Ну, живее. Итак?
     - Есть ли телефонная связь между "Ферокс" и берегом.
     - Нет.
     - А что происходит с почтой? Например, когда вы пишите О'Дауде?
     - Наконец-то  мы  перешли  к делу. Почему не сказать прямо? Вы думаете,
что после вашего визита Зелия может написать кому-нибудь?
     Я  посмотрел  на нее поверх большой порции джина с тоником, которой она
меня  снабдила.  Да,  она  была женщиной, которая знает, куда идет, и знает,
как  держать  себя. Она собирается выйти замуж за О'Дауду. Если она что-то и
не  знала  про  мужчин,  то  это, вероятно, уместилось бы в короткое, в пару
строк  приложение  к  объемистому  тому личных воспоминаний. Она должна быть
такой,  потому  что  я  еще  ничего  не сказал ей, а она уже была со мной. Я
подмигнул  ей.  Она  загасила  сигарету  о  стойку  кормового  ограждения  и
ответила мне тем же.
     - Говорите  правду,  - сказала она, - и Мирабелль, возможно, поможет...
пока  это, конечно, работает на то, чтобы вернуть О'Дауде хорошее настроение
и вытащить Зелию из депрессии.
     - В  разговоре с Зелией я упомянул один фактик, который может вызвать у
нее  желание  написать  кому-нибудь.  Если бы я смог получить имена и адреса
всех  людей,  кому  Зелия  напишет  в следующие двадцать четыре часа, это бы
очень помогло. Сложно?
     - Нет.   Все   письма   на   корабле   опускаются  в  почтовый  ящик  в
кают-компании,   а   вечером  один  из  стюардов  доставляет  их  на  берег.
Какое-нибудь конкретное имя или адрес?
     - Да нет.
     - Лгун. Где вы остановились?
     - "Маджестик".
     - Вам нравится ваша работа?
     - Я путешествую, встречаюсь с людьми и помогаю некоторым из них.
     - Тогда,  ради бога, помогите Зелии выбраться из-под ледника. Я обязана
торчать  здесь  неделями,  что лишает меня массы удовольствий. Это, конечно,
мужчина, да, кому она будет писать?
     - Я бы не стал держать пари.
     - Почему  нет,  ведь  шансы  равны.  В  любом  случае,  это должен быть
мужчина.  Любой  девушке  когда-нибудь становится нужен мужчина. Держу пари,
что  она нашла себе кого-то и он плохо обошелся с ней. Впервые в жизни она с
головой  бросилась  в то, что сквозь ее розовые очки показалось ей настоящей
любовью,  а затем - бам - мерзавец обставил ее по всей форме. Они все такие,
даже  самые  приятные,  но  у  нее совсем не было опыта, который помог бы ей
пережить удар. Правильно?
     - Из вас выйдет первоклассная мачеха.
     - Жена  - вот все, что меня интересует. Я думала, что у меня получилось
с  Хайзенбахером,  но  у  него  появились отвратительные привычки, а когда я
отучила  его  от  них,  он  просто ушел в себя и занялся коллекционированием
японской  резьбы  по  слоновой  кости,  нецке и прочей ерунды. Я сдалась. Не
хотите остаться на обед?
     Я  сказал,  что, к сожалению, не могу, и мне потребовалось еще полчаса,
чтобы,  наконец,  уйти.  Меня  доставили на катере, и на набережной меня уже
поджидал мистер Наджиб Алакве, эсквайр.
     Он зашагал рядом со мной, вручил мне ключи и сказал:
     - О'кей, мистер Карвер, машина не та. Узнали что-нибудь у мисс Зелии?
     - Нет. Но почему я должен держать вас в курсе?
     - Три  тысячи  фунтов,  мистер  Карвер.  Чертовски  щедрое предложение.
Джимбо  телеграфировал  мне  его  сегодня  утром. Три тысячи фунтов, если вы
сейчас   перестанете  работать  на  О'Дауду,  или  четыре  тысячи,  если  вы
продолжаете, находите машину и передаете ее нам, ничего в ней не трогая.
     Я покачал головой.
     Его глаза завращались в точности, как у его брата.
     - Отказ серьезный, мистер Карвер?
     - Совершенно верно.
     Он глубоко и печально вздохнул и произнес:
     - В  таком  случае, все, что я могу сказать, - что последствия для вас,
мистер Карвер, могут быть...
     - "С" как радикальная мера?
     - Совершенно верно.
     Я  пообедал  в  ресторане  отеля, затем поднялся к себе в номер, лег на
кровать  и  уставился  в  потолок. Это был очень утомительный для созерцания
потолок,  без  единой трещины или пятна, поэтому мне пришлось заняться чисто
мыслительной  работой. Что за люди, спрашивал я себя, могли нанять близнецов
Алакве?  О'Дауда  никогда  бы не нанял их кроме как для работы на территории
Африки,  где  они  не  были бы столь вызывающе заметны, хотя у меня возникла
мысль,  что и на базаре в Аккре они выглядели бы так же странно. В Европе же
они  были  похожи на парочку тропических птиц, случайно попавших в голубиную
стаю.  Вероятно, их хозяина или хозяев это не волновало. Братьям Алакве было
нужно  то,  что  спрятано в "Мерседесе", и они знали, что О'Дауда знает, что
это им нужно и - я был почти уверен - что О'Дауда знает, кто их хозяева.
     Затем  я  подумал  о  Зелии.  У меня в голове уже начала вырисовываться
природа  ее  амнезии.  Макс  Анзермо, я надеялся, сможет заполнить пустующие
места, если я когда-нибудь смогу его достать.
     Около  четырех  зазвонил  телефон.  Это была Уилкинз с длинным, как моя
рука,   списком  фирм,  холдинговых  компаний,  дочерних  компаний,  контор,
занимающихся  размещением  недвижимости,  и  различных агентств, которые все
существовали  под  крышей  "Атена  Холдинга  Лимитид".  Я знал, что основная
масса  информации была получена не в Сомерсет-Хаус, а от доброго горожанина,
крепко  поработавшего в пабах на Минсинг Лейн и Флит Стрит. Когда я закончил
письменный прием перечня, Уилкинз спросила:
     - Вас интересует что-нибудь конкретное?
     - А что, должно интересовать?
     - Принимая  во  внимание  Джозефа Бовану и некоего джентльмена по имени
Джимбо  Алакве,  который  заходил  сюда  сегодня  утром  поболтать  о вас, я
подумала, что...
     - Как вы с ним поболтали?
     - Он  сказал  мне, что может достать мне электрическую печатную машинку
с  пятидесятипроцентной  скидкой.  Вы  хотите,  чтобы я поподробнее узнала о
"Юнайтед Африка Энтерпрайсиз"?
     Я  сказал, что хочу. Эта компания была в списке, который она только что
продиктовала.
     Через  полчаса  мне  позвонил Денфорд. Мистер О'Дауда, сказал он, хочет
получить  отчет  о  положении  дел  на  настоящий момент и подробности моего
визита к Зелии. Он полагает, что вы уже видели ее.
     - Я ее видел и ничего не получил от нее.
     - Ничего?
     - Абсолютно  ничего.  Но  я  ухватил другую ниточку, которая, возможно,
поможет мне.
     - Мистер  О'Дауда  оценил  бы  более подробную информацию об этой новой
ниточке. Вы понимаете?
     - Конечно. Очень скоро я сообщу детали.
     - Короче говоря, вы пока еще никуда не продвинулись?
     - Я представил себе, как заморгали его холодные агатовые глаза.
     - Да,  я бы сказал, что это справедливое резюме. Но не волнуйтесь. Я не
падаю  духом.  И  жаждущее  сердце  летит все время впереди, на милю обгоняя
шелест давно уставших шин.
     - Прошу прощения.
     - Это  я так. Но вы можете сделать для меня кое-что полезное. Мне нужен
полный  список  гостей,  друзей  и  членов семьи, которые могли находиться в
эвьенском  шато  мистера О'Дауды в последние две недели перед отъездом Зелии
на красном "Мерседесе". Могу я это получить?
     На  том конце провода пауза затянулась несколько дольше обычного, затем
он сказал:
     - Думаю, что да.
     - Сейчас?
     - Нет. Мне нужно навести кое-какие справки.
     - Хорошо.  Я  позвоню  завтра  или  послезавтра. Да, вы можете сообщить
мистеру  О'Дауде  одну вещь. Некий мистер Джимбо Алакве - мой секретарь даст
вам  его  адрес  -  предложил  мне  три  тысячи  фунтов, чтобы я оставил эту
работу. Интересно?
     - Вы, конечно, отказались.
     - С большим трудом.
     Около  шести,  когда я все еще лежал на кровати и думал о том, что надо
принять  душ и спуститься в бар выпить чего-нибудь, зазвонил телефон. Портье
сообщил мне, что меня хочет видеть мисс Джулия Юнге-Браун.
     Я  встретил  ее  у  двери.  Она  вошла с ослепительной теплой улыбкой и
спадающей   с  одной  руки  норковой  накидкой,  распространяя  вокруг  себя
приятный  аромат  "Жюли  Мадам". После несколько часового созерцания потолка
мои  глаза  испытывали  определенные  трудности  с  фокусировкой. Она села в
кресло,  скрестила  прекрасные,  длинные ноги, одернула свое черное платье и
сказала:
     - Я никогда не видела мужчин с такими опухшими глазами. Пили в обед?
     - Они  всегда  делаются  такими, когда я сплю днем. Пару порций виски и
все тут же вернется на место. Куда мы поедем ужинать?
     - Никуда. Почему вы не оставите все это?
     - Вы решили, что я - не в вашем вкусе?
     - Это еще пока в процессе рассмотрения. Что вы узнали у Зелии?
     - Зелия,  -  сказал  я, - это женщина, которая требует понимания. Я мог
бы  кое-что  узнать у нее, если бы мне удалось на достаточное время оторвать
ее от мозаичной головоломки.
     Она  холодно  посмотрела на меня, но в ее взгляде, мне показалось, было
чуть-чуть  больше  тепла,  чем  во  взгляде  человека,  еще  не закончившего
процесс  рассмотрения.  Она  слегка  тряхнула  головой и из-под черной пряди
мягких   волос  выглянул  кораллово-розовый  кусочек  уха,  который  тут  же
стыдливо спрятался обратно словно морской анемон.
     - Зелия,  -  сказала  она,  -  провела  почти  весь сегодняшний день на
кровати,  вся  в слезах. Я еще никогда ее такой не видела. Что, черт побери,
вы ей сказали? - Последняя фраза прозвучала очень резко и жестко.
     - Когда вы приехали?
     - В обед. Что вы сделали с Зелией?
     - Поездка на "Фейсл Веге" была приятной?
     - Да.  Не  увиливайте.  Если  вы можете только причинять Зелии боль, то
оставьте,  черт возьми, ее в покое. Да, возможно, - она посмотрела на меня с
выражением сердитой задумчивости, - вы мне очень не понравитесь.
     - Жаль.  Я  бы предпочел обратное. И не заводитесь так по поводу Зелии.
Между  нами, она разбудила во мне Сэра Галахада, и я просто рвусь в бой. Мне
нравятся   большие,   красивые  девушки.  Но  мне  не  нравится,  когда  они
заморожены.  Они  должны быть теплыми и полными жизни. Поэтому почему бы вам
не замолчать и не отдать мне тот конверт, который вы вертите в руках.
     Она   посмотрела   на  свою  правую  руку  и,  казалось,  с  удивлением
обнаружила там конверт, который она вытащила из своей сумочки.
     - Если бы я так часто не меняла свое мнение о вас, - сказала она.
     - Дайте  этому  время.  Скоро  стрелка  успокоится  и укажет вам верный
курс.
     Она отдала мне конверт.
     - Это от Мирабелль. Она попросила меня передать его.
     - Да,  вот  женщина,  которая мчится вперед на всех парах, закованная в
броню,  с  укрепленными скулами, и да поможет Господь тем материковым льдам,
которые  встанут  на  ее  пути.  -  Я  перевернул  конверт.  Джулия грамотно
поработала,  но все же было видно, что конверт был вскрыт и снова заклеен. Я
вопросительно посмотрел на нее.
     - Я  открывала  его,  - сказала она. - Я представить себе не могла, что
Мирабелль может сказать вам.
     - Вы  не  могли? Ну, если бы мне дали миллион, я бы предоставил ей свое
ухо  для шептания до конца моих дней, и меня бы это совсем не трогало, но ей
бы пришлось избавиться от пурпурного оттенка ее волос.
     В  конверте  находилась половина обычного блокнотного листа, на котором
Мирабелль написала:
     "Одно  письмо,  через полчаса после вашего ухода. Сейчас она в постели.
Письмо  ушло на берег со всей почтой в пять часов. Макс Анзермо, Шале Баярд,
Сен Боне. Не вздумайте сделать ребенку больно".
     Я  положил письмо в карман. Джулия смотрела на меня так же, как ребенок
смотрит  на  фокусника.  Я достал сигареты и закурил. Она смотрела, как тает
первое облачко дыма.
     - Спасибо за доверие, - сказал я.
     - Что заставляет вас так думать?
     - Вот это. - Я помахал письмом. - Иначе вы бы его просто порвали.
     - Ну?
     - Что, ну?
     - Кто этот Макс Анзермо и какое отношение он имеет к Зелии?
     - Вы не слышали это имя раньше?
     - Нет.
     - Тогда  забудьте  о  нем.  Если  вы любите Зелию. А когда вернетесь на
"Ферокс",  поблагодарите  Мирабелль  и  попросите  ее  сделать  то же самое.
Хорошо?
     - Если вы так говорите. Вы собираетесь встретиться с ним?
     - Да.
     - Когда? Завтра?
     - Да.
     - Я отвезу вас.
     - У  меня  есть  своя  машина,  а  вы  останетесь  здесь.  Я только что
попросил вас забыть о Максе Анзермо.
     - Она  встала  и,  поправляя  норку и поблескивая бриллиантами наручных
часов,  подошла ко мне. Норки и бриллианты, "Фейсл Веги" и яхты, "Мерседесы"
и  шато  в  Альпах, паштет из гусиной печенки, икра и шампанское - мечта, но
все  это не изолирует ни ее, ни Зелию, ни Мирабелль, ни любую другую женщину
от  жизни,  от  тех  маленьких  отвратительных  привычек,  которые некоторые
мужчины  получают  при  рождении,  а  другие  приобретают,  уже живя на этом
свете.  Мужчины  -  охотники  и, как бы они себя не обманывали, женщины - их
добыча.  В  тот момент эта мысль мне не понравилась. Если бы я мог оказаться
вне  всего  этого,  но  это было невозможно. Единственным утешением было то,
что  большинство мужчин с неохотой, но соблюдают правила игры в закрытые для
охоты  сезоны.  Но  некоторые не соблюдают. Я был уверен, что Макс Анзермо -
из  последних. Из них же, подумал я, и Кэван О'Дауда. Когда-нибудь, сказал я
себе,  кто-нибудь должен их застрелить, сделать из них чучела и повесить над
баром.
     - Что  на  вас  нашло?  -  спросила она. - Ваш взгляд вдруг стал таким,
будто вы захотели кого-то ударить.
     - Пусть эти опухшие старые глаза вас не обманывают.
     Она подошла еще ближе.
     - Они  не  такие  уж  и  опухшие, как мне показалось. И я действительно
начинаю  думать,  что они не обманывают меня так, как вам бы этого хотелось.
А хотите я откажусь от уже обещанного мной ужина?
     - Ради  меня  не  стоит.  Я  собираюсь  рано  лечь спать. Завтра у меня
трудный день.
     Ей  меня  не  провести.  Я точно знал, что у нее было сейчас на уме и с
того  самого  момента,  как  она  вскрыла  письмо  над  паром  на  яхте  или
где-нибудь еще.
     Ей  так  же  не  терпелось встретиться с Максом Анзермо, как и мне. Это
меня  не  устраивало.  Я хотел встретиться с ним первым, и без свидетелей. Я
был уже целиком поглощен предстоящей встречей.
     - Я действительно очень хочу поехать с вами завтра, - сказала она.
     - Я  поеду  один.  Если  вы все испортите и от моих услуг откажутся, то
О'Дауда  найдет кого-нибудь еще, какого-нибудь шустрого исполнителя, который
потом  во  всех красках опишет все ребятам в баре и все весело посмеются. Вы
же не хотите этого, поэтому не вмешивайтесь!
     Где-то  глубоко  внутри  меня  затеплилось и стало быстро разогреваться
чувство,  которое  возникало  у  меня  нечасто,  да  я и не хотел, чтобы оно
появлялось   часто,   но   которому,  когда  оно  возникало,  я  не  мог  не
подчиниться.  Кто-то должен получить... О, да, кто-то должен хорошо получить
-  имя  стучало  в  моем  мозгу  подобно  метроному.  Она  также поняла, что
происходит,  медленно  протянула  руку и мягко, двумя пальцами взяла меня за
рукав.
     - Хорошо,  -  сказала она. - Я не буду вмешиваться. Бедная Зелия, - она
повернулась  и  пошла  к  двери. У самой двери она обернулась. - Окажите мне
услугу.
     - Какую?
     - Не старайтесь быть с ним вежливым.
     Она  ушла.  Я  подождал несколько минут, позвонил в службу размещения и
попросил  приготовить  мой счет. Я уезжаю сразу после ужина. Не могли бы они
послать  кого-нибудь ко мне за ключами от машины, чтобы подогнать "Мерседес"
прямо  к  центральному входу? При счастливом стечении обстоятельств я буду в
Шале  Баярд примерно в то же время, когда Макс Анзермо получит письмо Зелии.
В одном я был уверен - я не найду в Шале Баярд рыцаря без страха и упрека.
     Я  выехал  в  начале  одиннадцатого.  Моросил  мелкий  дождь.  На улице
никаких  признаков Наджиба Алакве. Но даже если бы он и был там, меня бы это
не  беспокоило.  Я  был  совершенно  уверен,  что  на  "Мерседесе"  я  смогу
стряхнуть любой хвост.
     Сан  Боне  был  в двадцати или тридцати с лишним километрах к северу от
Гапа,  и мне нужно было ехать по той же самой дороге, по которой я добирался
в  Канны  из  Гренобля.  По  карте  я  вычислил,  что мне предстоит проехать
чуть-чуть  больше  семисот  пятидесяти километров. Времени было достаточно и
можно было не спешить.
     Не  доезжая  до  Гапа,  я  поспал  часок,  а в Гапе устроил себе ранний
завтрак   -   кофе  с  коньяком  и  пара  рогаликов  с  абрикосовым  джемом.
Подкрепившись,  я  покинул  Гап  и  стал подниматься в горы мимо Коль Баярд.
После  перевала  я  скатился  прямо  с  Сан  Боне и взял курс на Шале Баярд.
Узкая,  с  неважным  покрытием дорога какое-то время шла вдоль реки, а затем
стала  круто  подниматься  наверх  через  сосново-дубовый лес, изгибаясь изо
всех  сил.  Так  что  мне  пришлось  обратить  все  внимание на нее, а не на
окрестные виды.
     Деревянное  шале было достаточно свежим, с розовыми и зелеными ставнями
и  полосатой  крышей  тех  же  цветов,  сделанной  из  барочных  досок. Шале
упиралось  в  крутой,  поросший всякой растительностью склон горы. Плато, на
котором  оно  располагалось,  было  размером  с  два  теннисных  корта.  Сад
отсутствовал,  только  деревья  и  кусты  по  обеим сторонам отвратительного
качества  подъезда  и  вокруг дома. На площадке перед домом находился гараж.
Двери дома были закрыты.
     Я  оставил  машину  под  самой  верандой,  которая  тянулась через весь
фасад,  и  поднялся  по  ступенькам. Вдоль веранды в цветочных горшках росли
петуньи  и  герань.  Входная дверь была открыта и за ней находился небольшой
холл,  отделанный  узкими,  полированными сосновыми планками, странного вида
коврик  и  высокие,  громко тикающие напольные часы, показывающие пять минут
десятого.
     Рядом  с  дверью я увидел шнурок звонка. Подергав его, я услышал где-то
в  глубине  дома  звяканье,  настолько  громкое, что, наверное, разбудило бы
даже  мертвого.  Но  в  доме  никто  не проснулся. Я подергал еще, но ко мне
никто не вышел.
     Я  вошел.  Холл  имел две двери. Я попробовал обе. Первая открывалась в
коридор,  ведущий  на  кухню.  Кухня  была  небольшая и до блеска чистая. На
столе  были  остатки  завтрака,  а  в плетеном кресле - кот. Кот взглянул на
меня,  поднялся,  потянулся, а затем повалился на подушку, свернулся клубком
и забыл обо мне.
     Я  вернулся  и  открыл вторую дверь. За ней была большая комната длиной
во  всю  заднюю  стену  дома.  Из  ее окон была видна часть склона и далекие
горные  вершины, некоторые из которых уже были покрыты снежными шапками. Это
была  хорошая, уютная комната: полированный сосновый пол, шкуры, две большие
кушетки,  четыре просторных кресла, большой круглый стол, вытесанный из дуба
и  украшенный  вазой  с  разноцветными георгинами, которые бы ввели Джимбо в
экстаз.  В  одном  из углов стоял стол, а у фальш-стены, которая была частью
лестницы,  ведущей  на открытую галерею с рядом дверей, располагался книжный
шкаф  и  длинный  сервант, полный бутылок, сигаретных пачек и старых газет и
журналов.  Я  закурил  и  поднялся  наверх. Там было три спальни с аккуратно
убранными  кроватями  и  ванная.  Лежащая  на  краю ванны губка была мокрой,
равно  как  и  зубная  щетка  и  мыло.  Я спустился в гостиную и начал более
детальный  осмотр.  Книжный  шкаф представлял определенный интерес. На одной
из  полок  располагалось  самое  большое  из  всех  виденных  мною  собрание
поваренных   книг  на  различных  языках.  Если  Макс  был  специалистом  по
поварскому   делу,   то  у  него  нашлось  бы  чем  порадовать  гостя  любой
национальности.  Остальные  три  полки были забиты остросюжетной литературой
на  французском, английском и немецком языках. Приятно было узнать, что Макс
владеет несколькими языками. Не будет сложностей в общении.
     Стол  был аккуратный и прибранный и на нем, и в нем мало что было. Было
ясно,  что  Макс  не  любит  оставлять личные бумаги где попало. Я обнаружил
несколько  аннулированных  чеков, уплаченных счетов (большинство - местные),
список  акций  и  ценных бумаг (большинство из которых были французскими, но
были  и американские), который время от времени пополнялся. Он, по-видимому,
ничего  не  продавал,  потому  что  в  списке  не  было ни одной вычеркнутой
строчки.  Я не пытался определить, чего все эти ценные бумаги стоят. В одном
из  ящиков  стола  я нашел кипу рекламных буклетов торговцев недвижимостью и
все  они  касались  исключительно  ресторанов и кафе от Парижа до Марселя. В
другом  ящике  лежал  девятимиллиметровый  "Браунинг"  с полным магазином, а
рядом  с  ним  -  коробка с патронами и запасной магазин. На всякий случай я
положил все это в карман.
     Я  подошел  к окну, полюбовался видом и подумал, сколько еще Макс будет
отсутствовать.  Я  предположил,  что  он  совершает  утренний моцион. Он был
человек  аккуратный  и  организованный  -  убирает  кровать перед выходом из
дома,  тщательно  вытирает  везде  пыль,  выбрасывает  содержимое пепельниц.
Аккуратен  и,  как  это  обычно  бывает,  с  устоявшимися  привычками, любит
кулинарное  искусство  до такой степени, что уже стал, или собирается стать,
владельцем  ресторана  или кафе, добр по отношению к животным (кот, кажется,
был  всем  доволен)  и  обладает  вкусом  при  составлении  букетов,  о  чем
свидетельствовала  ваза  с  георгинами.  Отвернувшись от окна, чтобы еще раз
посмотреть  на  цветы,  я  заметил,  что  пропустил одну вещь. Рядом с вазой
лежал конверт.
     Я  взял  его. Он был открыт и в нем лежало письмо. На конверте было его
имя  и  адрес  и вчерашний штемпель каннской почты. Я должен был благодарить
ребят  из  почтово-телеграфной компании. Они все-таки опередили меня, хотя у
них была всего лишь пятичасовая фора.
     Я  опустился  в кресло у камина. Оно было таким глубоким и широким, что
я  даже  подумал,  что  мне  никогда  не достичь дна. Я все-таки его достиг,
устроился  поудобнее  и  вытащил  письмо из конверта. Оно было от Зелии и не
имело никаких радостных обращений типа "Дорогой" или "Любимый мой":
     "Я  надеялась,  что  у меня никогда не будет никаких контактов с тобой.
Но  обстоятельства  сделали  это крайне необходимым. По какой-то причине мой
отец  крайне  обеспокоен  пропажей  машины  и  нанял  для ее розыска некоего
мистера  Рекса  Карвера из Лондона. Этот человек был у меня сегодня. Хотя он
и  не  упомянул  твоего  имени,  он,  должно  быть, знает его, потому что он
знает,  что  ты  находился  в  соседнем  с  моим  номере в том отеле и что я
звонила  домой  от  тебя.  Я все отрицала. Я буду продолжать все отрицать. Я
просто  хочу,  чтобы  все,  что случилось, стерлось в моей памяти. Если этот
человек  вычислит тебя, сделай то же самое. Ты никогда обо мне не слышал. Ты
уже  раз предал меня. Я ни ненавижу, ни прощаю тебя. Я просто выбросила тебя
из  головы.  Если  ты  предашь меня еще раз и все расскажешь этому человеку,
или  кому-либо  еще,  то  я  клянусь,  что  сделаю  так,  что тебя убьют. Ты
уничтожил  что-то  во  мне.  И  если  это  станет  известно кому-либо еще, я
уничтожу тебя.
     Зелия".
     Я  положил  письмо  обратно  в конверт и опустил конверт в карман. Все,
что  она сказала, не было для меня новостью. Каждое слово было сказано ею на
полном  серьезе  и  мне  стало жаль ее. Вот ведь, черт возьми. Мне было жаль
ее,  но  у  меня  была  работа.  Если  я  смогу,  то  я постараюсь больше не
причинять  ей  боль.  Она,  возможно, и хочет стереть все, что произошло, из
памяти,  но я должен знать, что же произошло. Как только я узнаю, как только
я  смогу  заняться непосредственно объектом моего интереса - машиной, я тоже
сотру  все  это  из  своей  памяти.  Я сидел и пытался представить себе, что
чувствовал  Макс  Анзермо,  когда  читал  письмо. Вероятно, оно не очень его
интересовало, иначе бы он не бросил его так небрежно на стол.
     В  этот  момент  за  моей  спиной  раздался  звонкий лай и что-то белое
подкатилось  по  полированному  полу  к  креслу,  запрыгнуло мне на колени и
начало  лизать  мое лицо. Это был маленький белый пудель. За дверью раздался
чей-то запыхавшийся голос:
     - Отто!  Отто, ты что совсем рехнулся притащиться сюда на этом чертовом
автомобиле. Ты хочешь, чтобы все...
     Он осекся, так как заметил меня. Я стоял, держа пуделя на руках.
     - Ты  торопишь  события,  Макс,  -  сказал  я.  -  Это не та машина, на
которой уехал Отто. Цвет тот же, но номера другие.
     Я  опустил  пуделя  на  пол,  и он заходил вокруг меня на задних лапах,
словно исполняя цирковой номер.
     - Умница, - сказал я. - А как он в качестве охотничьей собаки?
     В одной руке он держал ружье, в другой - пару голубей.
     - Кто  вы  и  что вы здесь делаете? - Он спросил это по-английски почти
без акцента и спокойным голосом.
     - Карвер,  -  сказал  я.  -  Рекс  Карвер из Лондона. Мне кажется, мисс
Зелия Юнге-Браун упоминала обо мне в своем письме.
     Я  предъявил  ему письмо. Он не упал в обморок и не повалился в кресло.
Он  просто  стоял  и лишь бросил короткий взгляд на большой круглый стол. Он
был  выше  меня,  стройный - ни грамма лишнего веса - и сильно загорелый, но
загар  был  каким-то  нездоровым.  На  нем  была  свободная куртка с меховым
воротником,  черная фуражка и черные брюки, заправленные в резиновые сапоги.
У  него  было  умное,  приятное  лицо  и  сверкающие  зубы. Мне он совсем не
понравился,  но  я  мог  себе  представить, как при плохом освещении и после
нескольких  бокалов шампанского некоторые женщины называли его своей мечтой.
Но  Зелия,  никогда  бы  не подумал. Но, однако ж... когда женщина, наконец,
решает открыть шлюзы, никогда не знаешь, куда потечет вода.
     Абсолютно спокойно он сказал:
     - Я не понимаю, о чем вы говорите. Пожалуйста, покиньте мой дом.
     Он  бросил голубей на кресло и взял ружье обеими руками, направив его в
пол.  Он  уже  преодолел  первоначальное  удивление и оценил меня. Что я мог
сделать,  пока  у  него  в  руках  ружье?  Я решил посмотреть, как далеко он
пойдет.
     Я пожал плечами и сказал:
     - Если  тебе  нравится  такая  позиция,  ради  Бога.  Но  она ничего не
даст... а я еще вернусь.
     Я  направился  к  двери, и он слегка повернулся, чтобы держать меня под
постоянным наблюдением. Когда я поравнялся с ним, он сказал:
     - Прежде  чем  вы  уйдете,  я хотел бы получить назад письмо, которое я
оставил на столе.
     Я  остановился,  посмотрел на него так, словно принял его требование за
заводку  -  чего я, конечно же, не собирался делать, пока он держал наготове
двустволку  -  а  затем,  пожав  в  очередной  раз плечами, вытащил письмо и
протянул ему.
     Он улыбнулся, слегка обнажив белоснежные зубы, и покачал головой.
     - Положите его на это кресло.
     Я  подошел к креслу, положил письмо на одну из его ручек, а затем резко
и   сильно   толкнул  кресло  в  его  сторону.  Пол  был  отполирован  очень
качественно.  Дальняя  ручка  ударила  его  в бедро, он потерял равновесие и
прежде  чем он успел обрести его снова, я бросился на него. Миггз, я уверен,
сказал  бы,  что  я  действовал медленно, но для Макса Анзермо моей быстроты
вполне  хватило.  Ребром ладони я ударил его по запястью - ружье теперь было
только  в  одной руке - ухватил ствол оружия и, резко повернув его, стал его
полным  хозяином.  Я  полагаю,  что мог бы остановиться на этом, но приятное
теплое  чувство  наполнило меня, и я подумал, а почему бы не воспользоваться
случаем  и  не  сделать  его более склонным к сотрудничеству. Я сильно ткнул
его  прикладом  в  живот  -  он  согнулся пополам - а затем, опять же ребром
ладони,  ударил  его  по  шее. Он с грохотом обрушился на пол, что вызвало у
глупого пуделя бурю восторженных прыжков и повизгиваний.
     Он  оказался  бойцом.  Два  раза  он  поднимался с пола, и каждый раз я
отправлял  его  обратно,  не  слишком заботясь о правилах Куинзберри, потому
что  помнил  правило Миггза: "Не любезничай, будь злым, но чтобы в итоге они
могли говорить".
     Я  позволил  ему  доползти  до  кресла  и заползти в него. Он бессильно
откинулся  на  спинку.  Из  уголка  его  рта  текла  кровь,  а в его взгляде
читалось жгучее желание убить меня. Я сел на край стола перед ним.
     - Прежде  чем  я  начну  задавать вопросы, - сказал я, - давай проясним
один  момент. Все, что ты скажешь о мисс Зелии, останется строго между нами.
Считай меня исповедником. Я слушаю, и дальше меня это не идет. О'кей?
     Он  бросил  мне  что-то  нехорошее на незнакомом языке. Чтобы заставить
его  быть  повежливее,  я  ударил  его  прикладом ружья по коленной чашечке,
стараясь  не  сломать  ее.  Он скорчился от боли, согнулся пополам, и пудель
запрыгал  вокруг  него,  стараясь  лизнуть  его  в  лицо. Он грубо отшвырнул
собаку и повалился назад в кресло.
     - Ублюдок.
     - Я  и не надеюсь, что ты полюбишь меня. Но если хочешь, я приму это за
оскорбление. Отвечай, или я переломаю тебе все кости. Готов?
     Он ничего не ответил, и я посчитал его молчание за согласие.
     - Хорошо,  -  сказал  я.  -  Давай  начнем с конца. Может быть, так нам
удастся избежать кое-какой грязи, лежащей посередине. Кто такой Отто?
     Он  задумался,  и  не  только над тем, что ответить. Я хорошо знал этот
взгляд  и эти медленные движения приходящего в себя человека, который решает
пойти  тебе навстречу в надежде, что это так обрадует тебя, что ты потеряешь
всякую осторожность.
     - Отто Либш, один мой приятель.
     - Возраст, национальность, как выглядит, где живет и чем занимается?
     - За  тридцать.  Австриец.  Высокий,  крупный, светлые волосы, начинает
лысеть. Чуть-чуть прихрамывает, мочка левого уха отсутствует.
     Слишком  бойко  и  слишком быстро. Я ударил его стволом ружья по руке и
он взвыл от боли.
     - Попробуй еще раз. С самого начала.
     Он  слизнул  кровь  с  руки, а затем - с глазами, полными успокаивающих
фантазий относительно того, что бы он со мной сделал - сказал:
     - Двадцать  пять.  Француз.  Маленького  роста,  темноволосый,  худой и
хилый  на  вид.  Бог  знает,  чем  он  занимается и где живет. Он появляется
совершенно неожиданно по своему усмотрению.
     - Не  слишком хорошо. Если бы тебе понадобилось связаться с ним, что бы
ты сделал?
     Он  колебался  какое-то  время,  потом  посмотрел  на  ружье и решил не
рисковать.
     - Я  бы  позвонил  его  подружке,  Мими Пробст. Турин, 5-6-4-5-7-8. Виа
Калетта, 17.
     Не  сводя с него глаз, я попятился к серванту, взял телефон, вернулся и
поставил его на пол перед ним так, чтобы он мог едва до него дотянуться.
     - Позвони  в  справочное  и  попроси номер телефона Пробст, Виа Калетта
17, Турин. Затем передай трубку мне.
     Он снял трубку и, набирая номер, сказал:
     - Я говорю вам правду.
     - Правда - это единственное, что я всегда проверяю.
     Чтобы  дозвониться,  потребовалось какое-то время. Действуя одной рукой
-  в  другой  держал  ружье - я закурил. Наконец ему ответили он сказал, что
ему  нужно,  кивнул  мне  и  поставил  телефон на пол, положив трубку рядом.
Через  несколько  секунд  девушка сообщила мне необходимую информацию. Моего
французского  вполне  хватило,  чтобы  понять,  что он назвал мне правильный
номер.
     Я поставил телефон на стол и спросил:
     - Когда ты был здесь с Зелией, Отто ведь тоже был с вами?
     - Да.
     - Он украл машину?
     - Да.
     - И ее багаж, и часы, и драгоценности, и все остальное?
     - Да.
     - Приятный человек. Тебя это не обеспокоило?
     - Нет.  -  На  его  губах  появилась  легкая  тень усмешки, и мне очень
захотелось хорошим ударом стереть ее с его лица.
     - Его  интересовала  именно  эта  машина  или ему было все равно, какая
машина, была бы возможность без проблем уехать на ней?
     - Отто  украл  бы  все,  что угодно. Он мой приятель. Он забавный... но
прирожденный вор.
     Он быстро приходил в себя: я чувствовал это.
     - Как долго ты знал Зелию до момента вашего приезда сюда?
     - Прилично. Встречались время от времени.
     - Где?
     - В Женеве. Всякий раз, когда она приезжала в родительское шато.
     - Ты  внимательно  прочитал письмо? - Я кивнул на то место на полу, где
оно лежало.
     - Да.
     - Тогда  вот  тебе  мой  совет.  Она  хочет забыть те часы, которые она
провела  здесь.  Так  оно  и будет. Если ты будешь мешать этому, я бесплатно
займусь тобой, и тебя забудут навсегда. Понятно?
     - А вы не знаете, что здесь произошло?
     - Нет,  черт  возьми,  не знаю, и не хочу знать. Меня интересует только
машина.
     Он ухмыльнулся, и я начал краснеть.
     - Вы  не  хотите  знать,  что  из  себя  представляет  этот  прекрасный
айсберг,  когда  руки  мужчины  впервые  касаются  его и начинают согревать?
Когда впервые...
     Мне  следовало бы сидеть на месте и с безопасной дистанции вышибить ему
все  мозги.  Мне следовало бы догадаться, что он намеренно провоцирует меня,
надеясь  извлечь  из  этого  некоторое  преимущество. Боже, мне следовало бы
понять  это,  но  я  проявил  беспечность.  Я  просто  пошел  на него, чтобы
остановить  поток грязи, выплескивающийся из его глотки, и он воспользовался
моим   же   недавним   приемом  -  резко  повернулся  вместе  с  креслом  на
полированному  полу,  и  одна  из  его  ручек  ударила  меня по ноге. Пока я
балансировал, он вскочил и подсечкой отправил меня на пол.
     Я  еще даже не закончил движение, а он уже стоял надо мной, наставив на
меня ружье.
     - Лежи  тихо,  -  сказал  он.  - Одно движение и я прострелю тебе башку
немного быстрее, чем я намерен это сделать.
     Я  лежал  и  молчал.  Это  был  как  раз  один  из  тех моментов, когда
требовалось  бездействие  и молчание. Он держал палец на спусковом крючке, и
я увидел, как он снял ружье с предохранителя.
     - А  я  действительно  намерен  это сделать, - тихо сказал он. - Ты мне
надоел.  Без разрешения вошел в мой дом, избил меня. Я скажу, что я вернулся
и  увидел,  что  ты  пытаешься  ограбить  дом,  что ты напал на меня и ружье
случайно выстрелило. Полиция не будет поднимать шума.
     - Другие  люди  могут его поднять. - Я чувствовал, что мне нужно что-то
сделать.
     - Нет.  Ни мисс Зелия, как ты изволишь ее называть. Ни ее отец - потому
что  она  никогда  ни единого слова не скажет обо мне. Она хочет забыть, что
когда-то  знала  меня  или  Отто.  Ты знаешь, что она также знала Отто? Нет?
Тогда  я  хочу,  чтобы ты знал это. Я хочу, чтобы ты узнал все, прежде чем я
убью  тебя.  Когда  я  встретил  ее  в  Женеве,  она  была совсем спелой, ты
понимаешь.  Спелой  настолько, что готова была взорваться, и она взорвалась,
в  этой  комнате,  после  нескольких  бокалов.  Все  закончилось  наверху, в
большой кровати, где мы были втроем - Отто, милая Зелия и я.
     - Заткни свою вонючую пасть!
     - Одно  движение,  и  я  убью тебя. Теперь мне уже неважно, когда я это
сделаю.  Да,  она  была  просто бешеной. Она вдруг проснулась и начала жить,
она  пыталась  за  два  дня  наверстать  все,  что она упустила за последние
десять  лет.  -  Он  говорил, и его глаза блестели. Он явно получал огромное
удовольствие.  - Бывали даже моменты, когда Отто и я едва с ней справлялись.
Но  если  взлетала  она  как  ракета  -  тебе  нравится  мой  рассказ?  - ее
обугленные  останки возвращались на землю очень медленно. Но прежде, чем они
упали,  Отто  смылся  со всем, что у нее было - с машиной, багажом, со всем.
Он  не  сказал мне, что собирается это сделать. В ее последнее утро, в шесть
часов,  он  вылез  из  нашей коммунальной кровати... нет, нет, слушай все до
конца.  Мне  забавно  наблюдать твою ненависть ко мне и каждому моему слову.
Он  уехал, и она вернулась на землю, в то состояние, в котором она пребывала
до  знакомства  со  мной.  И  она  тоже  ушла,  просто ушла пешком. Мне было
наплевать. Кроме бешеной страсти, все в ней было утомительно скучным.
     - Было бы большим удовольствием убить тебя, - сказал я.
     - К  счастью,  ты  не  получишь  этого удовольствия. Заметь, я не хочу,
чтобы   ты   получил   неправильное   представление   о   Зелии.   Все  было
безукоризненно  и  совершенно  прилично  во время наших встреч в Женеве. Они
были  просто  разминкой.  А здесь... Нет, простой алкоголь не позволил бы ей
подняться  до  таких  бешеных  высот.  Отто  и  я приготовили для нее особый
напиток.  Можно  даже  сказать,  что  это  был  акт  милосердия, своего рода
терапия,  которая  была  ей  необходима. Ты знаешь, с момента ее ухода я все
решаю,  удовлетвориться  ли  мне  альтруистически  тем, что я помог ей найти
себя,  или  потребовать  за это плату. Я полагаю, ты бы назвал это шантажом.
Что ты думаешь?
     Я  ничего  не  думал.  Я  просто  смотрел  на  два  дульных  отверстия,
маячившие  в  метре  от  моего  лица,  и ощущал, как внутри меня поднимается
ярость,  и  скоро ее давление достигнет определенной точки и поднимет меня с
пола и бросит на него, не считаясь с последствиями.
     - Я  спросил  тебя,  что ты об этом думаешь? Я уже, конечно, проделывал
это  с  другими  женщинами, пока не поимел достаточно для того, чтобы встать
на  ноги  в  мире  бизнеса.  После  этого я пообещал себе, что буду помогать
холодным  и  несостоявшимся женщинам типа Зелии просто ради удовольствия. Но
с дочки миллионера было бы, пожалуй, глупо не взять плату.
     В  этот  момент  я метнул в него пуделя. Пока он говорил, тот на задних
лапах  подошел  ко мне, лизнул меня в ухо и начал играть с моей левой рукой.
Я  схватил  пса  за  костлявый  таз  и  бросил  его  в  хозяина.  Пока  тот,
отшатнувшись  и потеряв равновесие, валился на стол, я откатился в сторону и
вскочил  на  ноги,  но  мне явно не хватало быстроты, и я его не достал. Оба
ствола опять смотрели мне в лицо.
     - Хорошо,  мосье,  -  сказал он. - Теперь я убью тебя. Но сперва я хочу
сказать  тебе,  что я принял решение. Я буду шантажировать мисс Зелию. Да, я
заставлю  ее  платить, и каждый раз ей придется лично привозить деньги сюда.
Тебе понятно? Часть она будет оплачивать деньгами, а часть...
     Я  начал  наступать  на него. Времени на то, чтобы выхватить из кармана
его  пистолет,  не  было,  его  не  было  даже  на  раздумье - только слепое
действие.  Я  чувствовал,  как  напрягаются  мои  мышцы  и  все  внутри меня
сжимается  в преддверии решающего броска. З-з-з-ж-ж - над моим плечом что-то
прожужжало,  словно  над  ним  пролетел  неуклюжий майский жук. Голова Макса
дернулась,   будто  он  получил  сильный  апперкот  в  подбородок.  Он  тупо
уставился  на  меня, его рот раскрылся, и в следующее мгновение он рухнул на
спину.  В  двух  сантиметрах  над его носом, между черными бровями виднелась
аккуратная дырочка.
     Сзади раздался знакомый голос.
     - Чертовски  необходимо  и  без  большого  сожаления. По правде, мистер
Карвер, сэр, безо всякого сожаления.
     Я  повалился  в кресло. Меня всего трясло, словно человека, страдающего
болезнью  Паркинсона.  Через несколько мгновений в моей правой руке оказался
бокал. Длинные пальцы Панды гладили мое плечо.
     - Ну, ну, любимый, все кончено и пора твоим щечкам снова порозоветь.
     Мне  пришлось  подключить вторую руку, чтобы поднести бокал ко рту. Это
был коньяк, и он скатился вниз подобно лаве. Тряска прекратилась.
     Из-за моей спины появился мистер Наджиб Алакве, эсквайр, и сказал:
     - Прекрасная  собачка,  но,  мне  кажется,  не  стоит  ей  лизать  лицо
мертвого хозяина.
     Панда   взяла   пуделя   и   вышла  с  ним  из  комнаты.  На  ней  были
небесно-голубые  лыжные  штаны  и короткая красная куртка, и мне показалось,
что с момента нашей последней встречи ее ноги стали еще длиннее.
     Наджиб  сел  на  край стола и над рыжевато-коричневым замшевыми туфлями
вспыхнули ярко-пурпурные носки.
     Я поставил почти пустой стакан на стол и сказал:
     - Огромное  спасибо,  Наджиб.  -  Если  кто-то  и заслуживал перевода в
категорию дружеского обращения, так это был он.
     Он расплылся в улыбке.
     - Да,  я  спас  вашу жизнь. Приятно чувствовать это, так как я не часто
совершаю  добрые  поступки.  Но  в то же время я опечален. - Он посмотрел на
Макса. - Что взять с трупа. Вы много выудили из него?
     - Как вы узнали о нем? - спросил я.
     Панда, заходящая в комнату, ответила:
     - Это  по  моей части, любимый. На "Фероксе" есть стюард, который любит
маму.  Но  я  сказала, чтобы любить маму и чтобы мама любила его, маме нужны
имена   и   адреса  всех  людей,  которым  пишет  мисс  Зелия.  Поэтому  все
закончилось  очень  полюбовно. Как-нибудь я тебе покажу. - Она села на ручку
моего кресла и обняла мою шею длинной рукой.
     Наджиб сказал:
     - Но  до вашего визита к мисс Зелии никаких писем не было. Затем письмо
к  этому  джентльмену и ваш отъезд из отеля, поэтому мы приехали сюда. У нас
сумасшедшая  машина  - американский "Тандерберд" - взятая, как вы понимаете,
напрокат,  потому  что  лично  я не могу себе позволить иметь такую шикарную
вещь. Хотите еще коньяка?
     - Нет, спасибо.
     Панда погладила меня по щеке.
     - Отлично.  Полное  восстановление.  -  Она  посмотрела на Наджиба. - Я
отведу  его наверх в спальню и там за любовью он расскажет мне все, что Макс
рассказал ему.
     - Я еще не полностью восстановился для таких вещей, - сказал я.
     - Тем  не  менее,  - сказал Наджиб, - в благодарность за спасение вашей
жизни  вы  расскажите  нам все, что он сообщил о красном "Мерседесе". Личные
детали,  касающиеся  мисс Зелии, - некоторые из которых я слышал, прежде чем
выстрелил  -  меня совершенно не интересуют. Я прочел между строк причину ее
молчания  о  местонахождении машины. А сейчас вполне резонно рассказать мне,
что известно вам. Да, сэр?
     Конечно,  он был абсолютно прав. И было бы вполне резонно отблагодарить
его,  предоставив  ему  ту  информацию,  которая ему была нужна. Я хотел это
сделать.  Но,  подобно большинству людей, которых вытащили из беды и которые
оправились  от  шока,  я  понимал,  что жизнь не изменилась, она по-прежнему
полна   грязи,   подлости  и  обмана.  И  благодарность  никогда  не  должна
становиться  помехой  в  добывании  хлеба  насущного.  Для сантиментов лучше
всего  подходит  Рождество,  день  рождения и день Святого Валентина. Наджиб
был  на  другой  стороне.  Я  хотел помочь ему. Но у меня была своя работа и
свой заработок и премия в конце, поэтому я ни минуты не сомневался.
     - Мне  не  удалось  много извлечь из него, - сказал я, - и я не уверен,
что  то,  что  он  мне  сказал,  -  правда. Я думаю, что если бы мне удалось
поработать  над  ним  еще  несколько  минут,  то я бы довел его до состояния
полной искренности. Вам это известно.
     Панда  встала, перешагнула через Макса, подошла к серванту и достала из
одной из коробок сигарету. Она повернулась и подмигнула мне:
     - Попытайся,   милый,  хорошенько  попытайся  вспомнить  всю  ту  ложь,
которую  он  тебе  сообщил. Мы все отсортируем. Ты хочешь, чтобы мама отвела
тебя   наверх   в  спальню  и  поработала  над  тобой  до  состояния  полной
искренности? Гав! Гав! - Она пару раз лягнула ногой.
     - Один  его  приятель,  -  сказал  я, - по имени Отто Либш украл машину
прямо  отсюда.  Он,  как  я  понял,  крайне  неприятный тип. Если у вас есть
доступ  к  полицейским  архивам,  вы, вероятно, его там найдете. Из-за того,
что   произошло   здесь   с   мисс  Зелией,  он  чувствовал  себя  в  полной
безопасности,  угоняя  машину. Но он понятия не имел - и, думаю, Макс тоже -
что в машине было что-то особенное.
     - Этот  человек, Отто - у вас есть адрес на него? - спросил Наджиб, и я
отметил, что когда дело дошло до фактов, его английский начал спотыкаться.
     - Нет.  -  Я  решил  потянуть  с  признанием,  чтобы у него не возникло
подозрений, когда он вытащит адрес у меня, что он фальшивый.
     Наджиб  поправил  галстук, снял свою шляпу и положил ее на стол рядом с
вазой с цветами.
     - Замечательные георгины, - сказал он. - Я очень люблю цветы.
     - Это у вас семейное.
     - Может  быть,  -  сказала  Панда,  -  мне стоит разбить эту вазу о его
голову? А, милый? - Она вновь села на ручку моего кресла.
     Наджиб покачал головой и, улыбнувшись, с пониманием посмотрел на меня.
     - Конечно,   мистер   Карвер,  вы  поддеты  на  рога  дилеммы,  нет?  В
благодарность  за  ваше  второе  рождение, ваше сердце хочет быть щедрым. Но
ваш мозг - мозг профессионала. Не рассказывай ничего, говорит он.
     - А что бы вы сделали на моем месте?
     - То же самое.
     - Итак, безвыходное положение.
     - Но у вас есть адрес на Отто Либша?
     - M-м...  у  меня  есть  адрес,  но я не уверен, что Макс его просто не
придумал.
     - Это мы сможем проверить. Пожалуйста, мистер Карвер, адрес.
     Он  достал  из кармана пистолет и кивнул Панде. Целуя меня в левое ухо,
она обвила меня длинной рукой и вытащила из моего кармана "Браунинг" Макса.
     - Слишком  оттопыривает твой карман, - сказала она. - Тебе следовало бы
воспользоваться им против покойного джентльмена.
     - Не было возможности.
     - Сейчас  у вас тоже нет никаких возможностей. Личные чувства отошли на
задний план. Мне нужен адрес.
     - А если я не скажу?
     Я  только  успел  заметить,  как он сверкнул глазами в сторону Панды, а
дальше...   Панда  схватила  меня  за  запястье,  сильно  дернула  на  себя,
подставив  под меня плечи, и я перекатился через нее и врезался лицом в пол.
Она  прыгнула  мне  на  спину и обхватила мою шею своими длинными ногами, да
так крепко, что я почти задохнулся.
     - Для  более  полного  проявления  страсти,  милый, - сказала она, - мы
начнем с нежной любовной игры. - Она резко вывернула мне руку и я закричал.
     - Отпусти  его,  -  сказал  Наджиб.  Он  уже  сбросил  маску. Холодный,
решительный, с безупречным английским.
     Панда  позволила  мне встать. Наджиб наблюдал за мной, потирая свой нос
- картошку. Панда поправила мне галстук.
     - Тебе  следует  познакомиться  с  моим другом Миггзом, - сказал я. - У
вас  много общего. - В следующий момент, из чувства уязвленного самолюбия, я
сделал ей подсечку, и она плюхнулась на пол с громким шлепком.
     Какое-то  время  она удивленно смотрела на меня, не веря в случившееся,
а затем начала смеяться.
     - Ох,  Рекси,  -  сказала  она  сквозь смех. - Я тебя недооценивала. Ты
подаешь надежды.
     Наджиб сделал нетерпеливое движение рукой с пистолетом.
     - Назовите  мне  адрес.  В  противном  случае  я  застрелю вас и вам не
придется  им  воспользоваться.  Я,  конечно,  не  получу адрес, но вы будете
мертвы  и я смогу узнать его где-нибудь в другом месте, уже не беспокоясь по
вашему поводу.
     - Тогда здесь будет уже два трупа. Это может причинить неудобство.
     - Если  у  вас  черная,  как  у меня кожа, мистер Карвер, и вы живете в
мире  белых,  то  вам известно все о неудобствах, некоторые из которых, черт
возьми,  гораздо  более  неудобны  нежели  пара  трупов.  Адрес  или "С" как
радикальная мера.
     Он помахал пистолетом. Панда поднялась с пола.
     - Будь  умницей,  любимый,  -  сказала  она.  - Иначе лишишься стольких
прекрасных  вещей.  Ты  уже  никогда  не  выпьешь  стаканчик виски. Не будет
любящих  объятий по ночам и первой утренней сигареты с похмелья. Одна мысль,
что   столько   хорошей  мужской  силы  просто  исчезнет,  вызывает  у  меня
негодование.
     Конечно,  она  была  права.  К  тому же я чувствовал, что я продержался
достаточно.  Я  хлопнул  себя  по  бедрам  и позволил своим плечам безвольно
опуститься.
     - Хорошо.  Мне  очень  не нравится, что я войду в жемчужные врата сразу
за Максом Анзермо.
     - Замечательно. - Наджиб весь залучился. Мы все опять были друзьями.
     - Отто  Либш,  -  сказал  я.  -  Отель  "Бернина",  Женева. Это на Пляс
Корнавин.
     Наджиб расплылся в улыбке.
     - Спасибо,  мистер  Карвер.  Этот  Макс,  конечно,  мог  наврать. Это я
принимаю.  Но  если  я  узнаю,  что  вы  сказали неправду, тогда вы прямиком
отправитесь к жемчужным вратам. А теперь, пожалуйста, повернитесь.
     - Зачем?
     - Делай, что Наджиб говорит, - сказала Панда.
     Я повернулся.
     Наджиб  ударил  меня  пистолетом  по  затылку,  и  я  рухнул  на  пол и
отключился.
     Когда  я  пришел  в  себя, я все еще лежал на полу, но под моей головой
была  подушка.  Мое  лицо  было  мокрым  и перед моей рубашки также был весь
мокрый.  Рядом  со  мной,  в  кресле сидела Джулия Юнге-Браун, держа в руках
стеклянный  кувшин  с  водой. Она выплеснула половину его содержимого на мое
лицо, и я заморгал от воды и яркого света.
     - Если  вы  действительно  хотите  мне помочь, найдите что-нибудь более
крепкое,  чем  вода. - На это утро у меня были девушки и коньяк. Она отошла,
а я сел и осмотрелся.
     - А где тело? - произнес я.
     Через плечо она спросила:
     - Какое тело?
     Я  ничего не ответил. Все-таки Наджиб был замечательным малым. Он убрал
труп,  чтобы  я  не  испытывал неудобства. Мне стало искренне неловко, что я
солгал  ему.  Но  я знал, что в следующую нашу встречу он уже не будет столь
замечательным  и,  наверняка,  захочет  лишить  меня тех прекрасных вещей, о
которых упоминала Панда.


                                Глава пятая

                                                       "Мы скачем, и я вижу,
                                                   как вздымается ее грудь".
                                                             Роберт Браунинг

     Это  была  милая семейная сцена - воскресенье, десять часов утра, через
открытое   окно  кухни  доносится  церковный  перезвон,  кофейник  на  плите
источает  аромат  и,  кроме всего этого, приятный запах полувысохших детских
пеленок, развешанных на веревке у окна, наполняет кухню.
     В  сломанном плетеном кресле сидел мужчина и кормил на руках ребенка. Я
не  смог  определить  его  пол и не стал спрашивать, но у него было красное,
сморщенное,  как  у  беззубого  старика,  лицо  и  мягкий  черный пух волос,
похожий  на  тот,  который  остается  на расческе после вычесывания собачьей
шубы.  Он  старательно  высасывал  содержимое  рожка,  периодически выпуская
соску, чтобы она не мешала его молочной отрыжке.
     Одной  рукой  мужчина  достал  из  кармана  рубашки  сигарету, закурил,
чиркнув спичкой о подошву своей сандалии, и сказал:
     - После  всех дел с Отто, у Мими пропало молоко. Сильное потрясение, но
сейчас уже все в порядке. В хороших руках все быстро приходит в норму.
     Мими  Пробст  (а  в том, что это была она, я не сомневался, потому что,
когда  она  открыла  дверь,  она  представилась)  гладила  белье на кухонном
столе.   На  ней  был  короткий  домашний  сарафан.  Ее  рыжие  волосы  были
взлохмачены,  а  голубые  глаза  смотрели мягко и спокойно. У нее было очень
худое  лицо  с  высокими  скулами  и узким подбородком. Выглядела она лет на
восемнадцать,  но  ей,  вероятно, было больше. Она с обожанием посмотрела на
мужчину,  когда  тот  сказал  по  поводу  хороших рук, улыбнулась, и ее губы
послали  ему беззвучный поцелуй. Счастливая, полная согласия чета, спокойный
ребенок  и  целое  воскресенье  впереди.  На  ее  запястье были маленькие, в
бриллиантовой  оправе  часы,  которые  принадлежали явно не ее классу и были
один  к  одному схожи с теми, которые носила Джулия. Мне даже не нужно будет
спрашивать  у  Джулии,  были  ли  у  Зелии такие же, как у нее часы. Видимо,
Кэван  О'Дауда  разорился  как-то  на  пару  этих  часов  для своих девушек,
отмечая свой очередной деловой успех.
     - Я  знаю,  кто  я,  -  сказал я. - И я знаю, кто такая Мими, но кто вы
такой? Мне нужен Отто и вы знаете почему?
     Моя  визитка  лежала  на краю кресла, в котором он сидел. Я уже сказал,
что  ищу Отто, так как он нужен мне, чтобы найти "Мерседес" моего клиента. Я
сказал  им только это, не упомянув даже о том, как я вышел на Отто. С самого
начала  меня  озадачило  их  поведение.  Ни малейшего недовольства по поводу
моего  вторжения  в воскресное утро. И всякий раз, когда я упоминал об Отто,
они переглядывались и начинали смеяться.
     Мими  плюнула  на  утюг,  осталась  явно  недовольна его температурой и
поставила  его  на  плиту рядом с кофейником. Она повернулась, уперла руки в
бока  и посмотрела на меня. Если ее привести в порядок и приодеть, она бы не
осталась незамеченной в толпе.
     Она подмигнула мужчине.
     - Что ты думаешь?
     Его  акцент,  когда  он говорил по-английски, был вполне сносным, но ее
оказался на удивление сильным.
     Мужчина  кивнул  и  приветливо  посмотрел на меня, одновременно вынимая
рожок  изо  рта  ребенка,  аккуратно  перекладывая  его  к  себе  на плечо и
массируя его спину, чтобы облегчить выход воздуха.
     - Он  делает  свою  работу,  -  сказал  он,  ни  к кому не обращаясь. -
Честно.  Конкретно.  И,  я  бы  сказал, терпимо. Его работа требует этого. -
Затем,  обращаясь конкретно ко мне, он продолжил. - Я - Тони Коллард. Насчет
Мими  вы ошибаетесь. Не Пробст. Мы поженились на прошлой неделе. Я вижу, вас
удивляет  мое  знание английского. Все просто. Мой отец - канадец, записался
добровольцем  в  Британскую  Королевскую артиллерию, приехал сюда, здесь его
взгляды  на войну изменились, он дезертировал, осел здесь, женился и в итоге
появился  я.  Он  умер  два  года назад. Я унаследовал его гараж и ремонтную
мастерскую, которые так и не принесли ему богатства.
     - Вы  уж  больно  скачете,  -  сказал  я. - Сообщили мне массу ненужных
сведений. Отто - вот птичка, которую я ловлю. Где он сейчас гнездится?
     На  мой  вопрос  они  ответили  дружным  взрывом  хохота. Когда приступ
прошел, Тони сказал:
     - Хотите кофе?
     - Нет, спасибо.
     Ребенок  выпустил  последнюю порцию лишнего воздуха и Тони вернул его в
первоначальное  положение  и  продолжил  кормление.  У него были прекрасные,
легкие  и  нежные  руки,  но  у  меня  было  чувство,  что  за его улыбчивой
откровенностью   и   эпизодическими   взрывами   смеха   скрывается   что-то
значительное  и  серьезное.  Ему было лет двадцать, он был полным, но хорошо
сложенным,  а  его  лицо было похоже на лицо молодого Пиквика и это сходство
усиливалось  очками в металлической оправе. Его светлые волосы были довольно
редкими и к тридцати годам, подумал я, у него уже должна появиться лысина.
     - А что за расклад с машиной? - спросил он.
     - Мой  клиент  хочет  ее  вернуть.  Он  - миллионер. Они очень трепетно
относятся  к  своим  вещам.  Мы  с вами беспокоимся о мелких монетах. Они же
беспокоятся  о  своей  кассе. Поэтому они - миллионеры. Из разговора с одним
джентльменом,  с которым я недавно встречался, я понял, что Отто считал Мими
своей девушкой.
     Мими,  с  утюгом  в  руках  вращающаяся  в  груде пеленок и распашонок,
сказала:
     - Я была его девушкой. Это его ребенок. У меня были с ним трудности.
     - Делали  кесарево,  -  почти с гордостью сказал Тони, и я подумал, что
он  сейчас  попросит  ее  показать шрам. Он с любовью посмотрел на нее и она
ответила  ему  тем  же,  а  ее  губы  добавили  беззвучный  поцелуй. Я начал
чувствовать себя лишним в этом море семейного счастья.
     - Но Тони это ничуть не беспокоит, - сказала Мими.
     - Ни  капли,  -  сказал  Тони.  -  Я  полюбил Мими задолго до того, как
появился  Отто. Я все время оставался верен своему чувству. - Он усмехнулся.
-  Но  каждой девушке суждено пережить момент безрассудной страсти. Таков уж
человек.  А  возможно,  и  не  один. Да? - Он подмигнул Мими и та, изображая
рассерженность,  замахнулась  на  него утюгом. Я уже начинал подумывать, что
они  либо  разыгрывают  передо  мной спектакль, либо просто рады возможности
немного  поразвлечься  в  теплое,  приятное  воскресное  утро, перед тем как
уложить  ребенка  в кроватку и отправиться в какой-нибудь ресторанчик съесть
порцию спагетти и выпить пару бокалов кьянти.
     Я положил несколько итальянских банкнот на холодильник и сказал:
     - Не  обижайтесь.  Хорошая  информация  -  а  о плохих людях особенно -
стоит  дорого.  К  тому  же,  это не мои деньги. Расскажите мне об Отто. Его
внешность, привычки и, может быть, его настоящее местопребывание.
     Они  оба согнулись пополам в очередном приступе смеха, а когда пришли в
себя, посмотрели на меня несколько смущенно.
     - Нам  не  нужны деньги, - сказал Тони, - но мы возьмем их из принципа.
Деньги  -  это  такая  вещь,  которую  всегда  берешь, даже если они тебе не
нужны.  Деньги,  как говаривал мой старик, подобны музыке. Неважно, откуда и
в  каком виде эта музыка приходит к нам, мы должны радоваться ей. Она минует
международные  и  культурные границы и только очень скучный человек не видит
в ней радости. А еще он говорил...
     - Не  начинай  опять  про  отца,  -  сказала Мими, качая головой и мило
улыбаясь ему.
     Он  что-то  быстро  сказал  ей  по-итальянски.  Она  вся  покраснела  и
ответила  ему  тоже  по-итальянски.  Тони скорчился в кресле, и его глаза за
стеклами  очков  округлились. Это было ужасное зрелище. Ребенок поперхнулся,
выпустил  соску и обильно срыгнул себе на пеленку. Тони вытащил свой носовой
платок  и вытер все это безобразие со спокойствием любящего отца. Здесь явно
было  что-то  не  то.  Я чувствовал, что не только внешне, но и внутренне, с
садистским  спокойствием  они  смеялись надо мной. Происходило что-то ужасно
смешное,  и  я  чувствовал,  что когда я уйду, они повалятся на пол и начнут
кататься по нему, умирая со смеху.
     Тони  встал  и положил ребенка в плетеную кроватку, стоящую у стола. Он
начал качать ее, издавая колыбельные звуки. Не оборачиваясь, он спросил:
     - Какая машина, говорите?
     - Я  уже  сказал  вам. Красный "Мерседес 250SL". Номер 8-2-8 В 9-6-2-6.
Модель шестьдесят шестого года.
     Он повернулся ко мне, улыбнулся и кивнул.
     - Та  самая.  Отто пригнал ее ко мне почти месяц назад. Я сделал ее для
него.  Но  только  наружные работы, никакой ерунды с перебиванием номеров на
двигателе  и  тому  подобным.  Простая  перекраска  и замена регистрационных
номеров.  Дайте  вспомнить.  -  Он задумался, подняв глаза к потолку. Он был
крупным  парнем,  крупнее,  чем он выглядел, сидя в кресле. - Да. - Вспомнив
он  вернулся  на  землю,  пошел  к  своему плетеному креслу, успев по дороге
погладить  Мими  по  спине,  и повалился в него так, что оно все заскрипело,
словно   старое   деревянное  здание,  готовое  обрушиться  под  нарастающим
давлением  ветра.  -  Да.  Я  выкрасил  ее  в кремовый цвет и поставил новые
номера,  кажется,  3-2-4-3-Р-3-8.  Или  3-4-2-3.  Но  заканчивалось точно на
Р-3-8.   Последние   две   цифры,  вы  знаете,  указывают,  в  каком  округе
зарегистрирована  машина,  а он хотел, чтобы это был именно Изер - это рядом
с Греноблем.
     - И  вас не беспокоит, что вы сидите здесь и рассказываете все это мне?
- спросил я.
     - Ни  капли.  Если  вы попытаетесь сообщить все это полиции - хотя я не
думаю,  что  вы  это сделаете - я просто откажусь от своих слов. Я занимаюсь
почти  честным  делом.  То  же  самое вам скажет любой владелец гаража. - Он
усмехнулся  и  подмигнул  Мими.  Слава Богу, на этот раз она не ответила ему
беззвучным поцелуем.
     - Что он с ней сделал? Продал?
     - Отто  мог  сделать  все,  что угодно. Загнать ее в Ла Манш, например.
Или  подарить  ее своей старушке - матери... если он, конечно, знал, кто его
мать.
     - Как Отто выглядит?
     Он  не  ответил  мне  сразу. Он посмотрел на Мими, и я увидел, как в их
глазах зажигаются веселые огоньки.
     - Рост  -  метр  двадцать.  Похож  на  обезьяну. Очень сильный. Длинные
каштановые  волосы,  постоянно  спадают  на  глаза.  Хорошо  одевается.  Лет
тридцать  пять.  Прекрасно  танцует. Женщины просто липнут к нему, Бог знает
почему,  но  все  романы  очень  непродолжительны,  потому  что он - большой
эгоист и ненадежен в плане денег. До сих пор не заплатил мне за перекраску.
     - Это все?
     - А что вам еще нужно?
     - У него две головы, - сказала Мими.
     У них начался очередной приступ смеха, и я вздохнул.
     По правде говоря, все это уже начинало меня раздражать.
     - Еще  ничего  не  заметили?  -  спросил я. - Заячья губа, рыбий хвост,
деревянная нога?
     Торжественно Мими сказала:
     - На  внутренней  стороне его левого бедра имеется родимое пятно в виде
креста.
     Они  снова  засмеялись,  и  когда  Тони выдавил из себя последнюю слезу
восторга, он сказал:
     - Не обращайте внимания. Шутки Мими. Она любит посмеяться.
     - Как получилось, что Отто позволил вам перехватить Мими?
     - Он  просто  понял,  что  я  все  равно сделаю это и что если он будет
мешать  я  разорву  его  на  куски. Да, он это прекрасно понял. Через неделю
после  того, как он получил от меня машину, он позвонил откуда-то издалека и
сказал, что у него с Мими все кончено. Правильно, моя дорогая?
     - Все  было  именно  так.  -  Мими стала складывать выглаженные вещи. -
Просто  позвонил  и  все  кончилось.  Это  не  было для меня неожиданностью.
Ребенок  был ошибкой. Он никогда не любил его. И никогда не хотел его. Но я,
естественно,  была шокирована, пока не пришел Тони и не сказал, что он хочет
жениться на мне. Тони - хороший человек.
     - Самый  лучший,  -  сказал  Тони.  -  Настоящая любовь торжествует. Вы
знаете,  что мы собираемся сделать, когда ребенок немного подрастет? Продать
гараж  и  уехать  в  Австралию. Никаких больше гаражей. Я собираюсь заняться
фермерским  хозяйством.  У  меня  хорошо  получается  с  животными.  Как и с
детьми,  и  женщинами.  -  Он поймал проходящую мимо Мими за голое колено, и
они  оба послали друг другу два беззвучных поцелуя, словно меня там не было.
Он  отпустил  ее  и она направилась к ребенку. - Не знаете, где сейчас может
находится Отто? - спросил я.
     Тони  чуть  не  задохнулся  от  очередного приступа веселья, сжал губы,
подумал секунду и затем сказал:
     - Сидит где-нибудь, удобно устроившись и не тревожась ни о чем.
     Я  не должен был это увидеть, если бы не зеркало, висевшее на стене над
креслом   Тони.  В  нем  мне  была  видна  Мими,  склонившаяся  над  детской
кроваткой.  По движению ее плеч и головы я понял, что она с минуты на минуту
забьется  в  конвульсиях.  Она  стояла,  с  трудом  сдерживая мощный приступ
смеха.
     Я  с  облегчением  выбрался  из  их  квартиры,  из этого уютного храма,
который  они  выстроили  для своей настоящей любви. Я пошел вдоль по улице в
поисках   пивного  бара,  абсолютно  уверенный  в  том,  что  в  только  что
оставленной  мной  квартире  извергаются  вулканические  потоки  смеха. Я не
верил  ни  единому  их слову касательно Отто. Но то, что они мне не сказали,
не  вызывало  у  меня  ни малейшей жалости по отношению к нему, где бы он ни
сидел  - уютно устроившись и ни о чем не тревожась - потому что в моем мозгу
постоянно присутствовала мысль о Зелии, Отто и Максе в Шале Баярд.
     После  пива я на такси отправился на Виа Саччи в отель "Палас". Лежа на
кровати,  я  позвонил  в  Париж  и  попал  на  дежурного  офицера Интерпола.
Последовал  короткий  диалог, в результате которого я выяснил, что комиссара
Мазиола  нет  на  месте, и вынужден был опять сказать, кто я такой. Я назвал
ему  имя  Гаффи,  сказал, что он уже как-то удостоверял мою личность и что я
не  понимаю,  их  что  не  интересует  борьба  с  преступностью  в  Европе и
пополнение  своих  архивов  новыми  именами  и  сведениями? Он сказал, что в
Париже  чудесный  день  и  что если можно, покороче. Поэтому я выдал краткую
справку:
     Отто  Либш.  Возможно,  Отто Пробст. Вероятный портрет - метр двадцать,
сильный  как  обезьяна,  каштановые  пушистые  волосы, или метр восемьдесят,
круглое  счастливое  лицо,  очки  в  металлической  оправе,  темные  волосы,
намечается  лысина.  Соучастник  -  Макс  Анзермо.  Запрос о нем уже сделан,
остается  в  силе.  Отто  может  разъезжать  на  кремовом "Мерседесе 250SL".
Регистрационный  номер:  3243,  или  3423  Р 38 согласно последней не совсем
точной  информации, хотя возможен совсем другой номер, и цвет не кремовый, а
зеленый, синий, черный или темно-бордовый. Но, безусловно, "Мерседес".
     Секунду-две  я  решал,  назвать  или  нет  имена  Мими  Пробст  и  Тони
Колларда,  и  решил,  что  не  стоит.  Я подумал, что эта парочка будет моим
козырным  тузом  в  рукаве,  в  случае если всплывет что-нибудь определенное
относительно Отто.
     Я  уже  заканчивал  передачу  информации, когда в номер без стука вошла
Джулия  и села на край кровати. На ней было кремовое шелковое платье и узкий
красный  платок  на  шее.  По  ее поджатым губам я понял, что она решительно
собирается  вытянуть  из меня все. Я посмотрел на ее часы и мысленно сравнил
их  с  теми,  что были на Мими - абсолютно одинаковые. Отто перед уходом или
Тони перед окончательным приходом преподнес их в качестве любовного дара.
     Я повесил трубку, и Джулия сказала:
     - Я привезла вас сюда. Когда, наконец, я завоюю ваше доверие?
     - Должен  сообщить, что мою машину забрал Наджиб. Он оставил записку на
круглом  столе  в гостиной Макса, в которой известил меня, что на ней уехала
Панда  и что я могу забрать ее в таком-то гараже в Женеве. Это было сделано,
конечно,  чтобы  оторваться  от  меня в поисках Отто. В данный момент Наджиб
был,  наверняка, очень сердит и я, без сомнения, был для него кем угодно, но
только не хорошим другом.
     Поэтому  Джулия  была вынуждена отвезти меня в Турин, не получив с моей
стороны  никаких  объяснений.  Она,  видимо,  решила  подождать  подходящего
момента,  который,  судя по тому, как она удобно устроилась на моей кровати,
поджав под себя ноги, по ее мнению уже наступил.
     - Нет  необходимости вводить вас во все детали, - сказал я. - Вы хотите
защитить Зелию. Я тоже. Пусть все будет, как есть.
     - Я хочу знать об этом Максе Анзермо.
     - Он  мертв,  и  я  искрение  рад.  Один  мой,  можно сказать, приятель
застрелил  его  как  раз  в  тот  момент,  когда он уже нажимал на спусковой
крючок,  чтобы застрелить меня, а затем этот приятель очень любезно забрал с
собой  труп...  и  мою машину. Все, что мне следует вам сказать, - что Зелия
провела пару ночей в том шале. О'кей?
     Она   посмотрела  на  меня,  слегка  наклонив  голову,  затем  медленно
кивнула.
     - О'кей. Но зачем вы здесь?
     - У меня есть работа. Помните. Я должен найти машину вашего отца.
     - Могу я вам в этом помочь?
     - Вы  уже  помогли,  доставив меня сюда. Но на этом все. Послушайте, вы
беспокоитесь  о  Зелии.  Я  уже  дал вам слово. О'Дауда ничего не узнает. Но
машина  все еще не найдена, и это моя работа. Это не игра. Мне платят за то,
что  я  рискую  и  набиваю себе шишки. Я - трудный случай. Но я не могу себе
позволить  ввязывать  вас  в это дело. Кто-нибудь может сделать вам больно и
как  мне  тогда  получить деньги с вашего отца? Моя работа означает для меня
деньги,  и  я  не  хочу,  чтобы  вы  участвовали  в  ней  просто ради острых
ощущений.  Дайте  мне  закончить  это  дело  и  тогда,  если вас устроит моя
компания, я подарю вам две недели, которые вы будете помнить всю жизнь.
     - Боже, вы невозможны.
     Ее  грудь  вздымалась.  Я  ее  такой  еще  никогда  не видел. Она почти
взорвалась.
     - У меня даже нет слов, чтобы сказать вам, как я вас не люблю.
     - У  вас  расстегнулась  верхняя  пуговица  на  платье, - сказал я. Она
действительно расстегнулась.
     Она  соскочила  с кровати и пошла к двери, на ходу застегивая пуговицу.
На полпути она остановилась и сказала:
     - Кстати,  пока  вас  не  было,  я  позвонила отцу. Он немедленно хочет
видеть вас. Это приказ.
     - Где он?
     - В Эвьене, в шато.
     Я широко улыбнулся ей.
     - Вас не затруднит подвезти меня до Женевы?
     - Чёрта с два. Помните, вам не нужно от меня никакой помощи.
     - Хорошо.
     Она подошла к двери и остановилась перед ней.
     - Скажите  мне  одну вещь. Я спрашиваю это не из праздного любопытства.
Когда вы говорили с Максом, он не сказал вам, как он познакомился с Зелией?
     - Нет. Он только сказал, что встречался с ней в Женеве и Эвьене.
     - Тайно?
     - Думаю, что да.
     - Бедная Зелия.
     - Ну,  теперь  ей  больше  не  придется беспокоиться по поводу Макса. А
когда я достану второго мерзавца, я с ним что-нибудь сделаю.
     - Второго?
     - Да...  думаю,  что  информация  не  повредит вам. В шале был еще один
мужчина.  Тот, который смылся с машиной. Я думал, что смогу найти его здесь,
но мне не повезло.
     - Как его звали?
     - Отто Либш.
     Длинная  пауза,  затем  она ушла. Пауза так пауза, но в ней было что-то
неестественное.  У  меня  создалось  впечатление,  что  несколько секунд она
внутренне  боролась  с  собой,  решая,  следует ли ей в конце паузы уйти или
сказать что-то.
     Однако  я  не  был  удивлен,  когда  через десять минут она позвонила и
сказала,  что  передумала  и готова отвезти меня в Женеву. Я был уверен, что
это перемена в ее сердце была вызвана моим упоминанием об Отто Либше.
     Через  несколько  минут  мой телефон снова зазвонил. Звонили из Парижа.
Дежурный  офицер  был на этот раз более резким и энергичным в разговоре. Его
голос  был  почти  командным. Кто-то не только подтвердил мою личность, но и
явно  хотел что-то получить от меня. Где, спросил он, меня можно будет найти
в  течение  следующих  суток?  Я  сказал,  что  в ночь выезжаю в Женеву, где
заберу  свою  машину  из  гаража  "Автохолл  Серветт" на Рю Лиотард, а затем
поеду  в шато Кэвана О'Дауды под Эвьеном, и что вдруг за срочность такая? Он
сказал,  что в Париже по-прежнему прекрасный день, и пожелал мне счастливого
пути.
     В  девять  утра  Джулия  высадила  меня  на  Рю Лиотард. Ночная поездка
оказалась  для  меня трудным делом. Я всю дорогу чувствовал себя так, словно
нахожусь  в  грузовом  отсеке  реактивного  лайнера. Я выдавил из себя слова
благодарности и на полусогнутых ногах побрел по улице.
     В  моих глазах было полно сна, а во рту наблюдалась необычайная сухость
от  бесчисленного множества выкуренных сигарет. Обдав меня воздушной волной,
Джулия промчалась мимо, улыбаясь и сверкая свежестью утренней розы.
     У  входа  в  "Автохолл" меня встретил старый приятель, выглядевший, как
обычно,  таким же унылым и ослепленным, как застигнутая дневным светом сова.
Он  стоял  у  стены  со  свисающей  из  уголка  рта  сигаретой.  На  нем был
потасканный  коричневый  костюм,  коричневая рубашка без галстука и огромные
коричневые  туфли  с  загибающимися  кверху  носами.  Он запрокинул голову и
приветливо  заморгал  мне  поверх  ржаво-коричневых усов. Именно запрокинул,
потому  что  Аристид  Маршисси  ле  Доль  был чуть выше метра пятидесяти. Он
посмотрел на свои часы и сказал:
     - Хорошее  время.  Я  слышал,  это  была  "Фейсл  Вега". Я жду тебя уже
полчаса.
     - Что, черт побери, ты делаешь в Швейцарии? - спросил я.
     Когда  мы  виделись  в  последний раз, он работал в Службе безопасности
Франции.
     - Перебрался  туда,  где  повыше,  но  ничуть  не лучше, - сказал он. -
Давай позавтракаем.
     Мы  завернули  за  угол  и зашли в кондитерскую, где он положил себе на
тарелку  огромный кусок пирожного "Галисьен", истекающий персиковым джемом и
весь  утыканный  фисташками,  заказал  большую чашку горячего шоколада, куда
влил коньяку из личной фляжки, и из-под вымазанных кремом усов спросил:
     - Как здоровье?
     Меня мутило, но я бодро ответил:
     - Хорошо. А у тебя?
     - И  здоровье, и аппетит прекрасные, несмотря на недостаток сна. Но сон
-  это  для  слабаков.  Скажи  мне,  у  нас  опять  будут  с  тобой  обычные
неприятности?
     - Вероятно.
     - Ты понимаешь, о чем я?
     - Нет.
     Он откусил добрую порцию пирожного и сказал с набитым ртом:
     - Обожаю  "Галисьен". Его впервые стали делать в Париже, в кондитерской
"Фраскати",  которой,  увы,  больше  не  существует.  Она находилась на углу
Бульвар  Ришелье,  напротив  когда-то  самого  популярного  игорного  дома -
сейчас  там  тоже  уже не игорный дом. - Он вздохнул, моргнул и продолжил. -
Вернуться  бы  в  Париж,  в  Службу  безопасности.  Мне  не нравятся все эти
интернациональные  штуки и, вообще, все, что начинается на "интер". Несмотря
на  Де Голля я даже не в фаворе у Общего Рынка... Я тебя очень люблю, но мне
грустно  встречаться  с тобой по делу, потому что я знаю, что, как и прежде,
ты доставишь мне одни неприятности.
     Он   замолчал,  вспоминая  полное  неприятностей  прошлое.  Я  закурил,
дотянулся до его фляжки и вылил остатки коньяка себе в кофе.
     - Давай играть честно, - сказал он. - Я буду с тобой откровенен.
     - И я буду с тобой откровенен.
     - До определенного момента.
     - До  определенного момента, когда личная этика, собственные интересы и
т.д., и т.п. потребуют иного. Итак?
     - У нас нет ничего на Макса Анзермо.
     - Забудь о нем, - экспансивно сказал я. - Почил с миром.
     Он посмотрел на меня и сказал:
     - Если  это  не  всплывет,  мы  не будем этим заниматься. Без трупа нет
состава убийства. Что-то в этом роде, нет?
     - Что-то такое, - сказал я.
     - Скажи  мне,  - сказал он, - прежде чем мы перейдем к настоящему делу.
Ты  не  подписался  -  где-нибудь  на  стороне - на еще какую-нибудь работу,
имеющую отношение к О'Дауде?
     - Например?
     - Например, предложенную тебе кем-либо из членов его семьи?
     - У  меня и без того полно забот с его "Мерседесом". Я всегда занимаюсь
только  чем-нибудь  одним,  да  и  этого порой оказывается слишком много для
меня.
     Он одобрительно кивнул, а я сказал:
     - Расскажи мне про Отто Либша?
     - Охотно.  Ему  почти  тридцать  пять,  родился  в Линде - австрийском,
конечно.  Проходит  как  француз. Метр семьдесят пять, темные волосы, хорошо
развит  физически,  несколько  тюремных сроков, несколько имен, преступления
одни  и  те  же  - вооруженные ограбления. По внешнему сходству и почерку он
сейчас  находится в розыске по делу об ограблении кассы, которое он совершил
со  своим  напарником  две  недели  назад  во  Франции.  В переводе на фунты
стерлингов  они  взяли...  - Он замолчал, делая в уме расчеты и одновременно
слизывая крем с усов.
     - ...где-то тысяч десять.
     - Где конкретно все это случилось, и как?
     - На настоящий момент моя откровенность не может заходить так далеко.
     - А как далеко она может заходить?
     - Надо  посмотреть.  Ах,  да.  В  ограблении была задействована машина.
Черный  "Мерседес  250SL".  Регистрационный  номер...  отличный от всех тех,
которые ты назвал.
     - Это меня не удивляет. Машину вычислили?
     - Нет. Ни машину, ни Отто.
     - Ни его напарника?
     - Нет.  Высокий,  метр  восемьдесят  с лишним, крупный, круглое, полное
лицо,  очки  в металлической оправе и светлые волосы. В наших архивах такого
человека  нет.  И  нас, естественно, интересует все, что ты можешь сказать о
любом знакомом тебе человеке, который подходит под это описание.
     Я  молчал,  пытаясь  найти лучший выход, потому что мне еще не хотелось
объявлять такого козыря, как Тони Коллард.
     Он  поднялся, подошел к прилавку и вернулся к столу с такой "едой", что
у меня возникло ощущение, что я никогда больше не смогу ничего есть.
     Заметив выражение моего лица, он бодро сказал:
     - Это  -  "Сан  Оноре".  Он,  как  ты знаешь, был епископом Аминским, а
сейчас  -  святой покровитель кондитерского дела, и никто пока еще не знает,
почему  так  получилось.  Итак,  большой мужчина с большим лицом и в дешевых
очках... Не встречал никого похожего в Турине?
     - Нет.  Я узнал про Отто от Макса Анзермо. Макс также дал мне его адрес
в Турине, но он оказался фальшивкой. Там никто даже не слышал об Отто.
     Аристид усмехнулся.
     - Тебе  нужна  машина,  -  сказал  он.  -  А  нам  нужен Отто, плюс его
приятель.  Пожалуйста,  попытайся  найти такой выход, чтобы это не затронуло
ничью этику.
     - Я сделаю все, что в моих силах.
     Он кивнул.
     - В  этом  я  не  сомневаюсь.  Но беда в том, что иногда твои силы дают
очень  плохой  результат.  Вот  я,  например.  Для  друга  я всегда стараюсь
сделать  все,  что  могу.  Возьмем  твою  машину в гараже за углом. Такая же
машина,  по  поводу  которой  твой работодатель проявляет столь таинственное
беспокойство.  Тебе не следует садиться за ее руль, прежде чем ты хорошенько
не  посмотришь под капотом. Пока я ждал тебя, я удосужился залезть под него,
но  только  потому что меня интересуют двигатели - чистое любопытство. И как
иногда маленькое человеческое любопытство влияет на крупные события!
     Я встал.
     - Я  уверен,  -  сказал  я, - что ты хотел бы остаться наедине со своим
"Сан Оноре". И спасибо тебе за все.
     - Не  стоит благодарности. Я оставил свою визитку в твоей машине. Когда
ты  созреешь,  позвони  мне.  - Он поднес ко рту большой, залитый марципаном
круг  и  жадно вонзил в него зубы. Затем он добавил с полным ртом. - Кстати,
есть еще один маленький моментик.
     - Очень  мило  с  твоей  стороны оставить его напоследок. Это означает,
что он есть суть нашей беседы.
     - Возможно.  Когда  ты  обнаружишь  местонахождение  машины,  сразу  же
сообщи мне, и не говори ничего своему клиенту, пока я не разрешу тебе.
     - А если я этого не сделаю?
     Он добродушно и широко улыбнулся, показав мне полный крошек рот.
     - Если  ты  этого  не  сделаешь, тогда многие, более важные, чем я люди
рассердятся.  Очень  рассердятся. Влиятельные, государственные люди, которые
могут усложнить тебе жизнь.
     - А она когда-нибудь была легкой?
     Он  отправил  в  рот  очередную порцию "Сан Оноре" и подмигнул мне, так
как его рот был на сей раз слишком полон для слов.
     Я  забрал свою машину, но перед тем как сесть за руль, осмотрел, следуя
его  совету,  двигатель.  На длинном пути профессиональная этика - это одно.
Но если предстоит длинный путь, ничто не может идти в сравнение с дружбой.
     Шато  де ля Форклас находилось в пятнадцати километрах на юг от Эвьена,
рядом  с  местечком  под  названием  Абонданс.  Шато  было  обнесено высоким
проволочным  забором  и  везде  были понатыканы стандартные таблички "Проезд
запрещен",   "Частное   владение"   и   тому   подобное.  Рядом  с  воротами
располагалась  небольшая  сторожка  и  загон для крупного рогатого скота. За
воротами  начиналась  частная дорога, которая примерно с километр извивалась
между  соснами  и  на которой было еще большее количество табличек и знаков,
предупреждающих,  что  не  следует  спешить  на  поворотах  и  двигаться  со
скоростью  более  тридцати  километров  в  час.  Богатые  очень любят всякие
таблички  и  знаки,  которые  объясняют,  что  тебе  не  следует делать, что
начинает  выглядеть  по  меньшей мере странно, когда понимаешь, что сами они
не обращают никакого внимания на все подобные предупреждения.
     Шато,  фасад  которого  не  уступал по длине Букингемскому дворцу, было
достаточно  большим,  чтобы  миллионер  не  чувствовал  себя  в  нем излишне
стесненным.  В углах строения, выполненного из приятного серо-желтого камня,
находились  круглые  башни,  чьи покрытые голубым шифером крыши устремлялись
ввысь.  Вдоль  фасада  шла просторная терраса, в центре которой располагался
бронзовый  фонтан,  извергавший  примерно  шестиметровую  водяную  струю  из
центральной   фигуры,   которая  являла  собой  группу  водяных,  русалок  и
дельфинов,  причудливо  переплетенных  в  порыве  морского  веселья,  что  в
обычной  жизни, несомненно, закончилось бы бедой. Естественно, так как здесь
жил  О'Дауда, в бурлящих водах фонтана не было никаких золотых рыбок. Только
форель.
     Мне  отвели  комнату  в  одной  из  башен  на  Лак  Леман.  Обедал  я в
маленькой,  для  невысокого  ранга  гостей  столовой  в  компании  Денфорда,
который  по-прежнему часто моргал и не выказывал никаких дружеских чувств по
отношению  ко  мне. Он сообщил мне, что О'Дауда находится в своем кабинете и
вызовет меня после обеда.
     - Вы  уже  составили  список  людей,  которые находились здесь в момент
отъезда мисс Зелии? - спросил я.
     - Я еще работаю над ним.
     Я  подумал, что вряд ли этот список требовал такой долгой работы, но не
стал  это  комментировать,  так как я видел, что он явно не в настроении для
выслушивания моих замечаний.
     Я  слишком  затянул  процесс потребления своего кофе, поэтому он встал,
извинился   и   направился   к  двери.  Но  у  двери  он  исполнил  Уилкинз,
повернувшись и сообщив мне:
     - Мне  кажется, я должен предупредить вас, что мистер О'Дауда находится
сегодня в особом настроении.
     Я вопросительно посмотрел на него.
     - Вы не могли бы объяснить по подробнее?
     - Нет.  -  Он  открыл дверь. - Но я подумал, что мне стоит предупредить
вас.  Его  люди  уже  привыкли  к этому, а вот посторонние иногда приходят в
замешательство.
     Я  задумался, и через какое-то время мне пришло в голову, что он не был
таким  уж  недружелюбным  по  отношению  ко  мне,  как  это  казалось из его
разговора  и  поведения.  Если  бы он меня действительно не любил, он был бы
только рад столкнуть меня с плохим настроением О'Дауды.
     Через  полчаса  лакей  в  зеленой  ливрее  с серебряными пуговицами и с
лицом  профессионального  плакальщика  зашел за мной, чтобы проводить меня к
О'Дауде.  Наверное, с полкилометра мы шли по коридорам, картинным галереям и
лестницам,  прежде  чем оказались перед высокими дверями, обтянутыми красной
кожей с медными кнопками.
     Из стенной ниши рядом с дверями лакей вытащил микрофон и объявил:
     - Мистер Карвер, сэр.
     Почти  тут же двери открылись, и он кивнул мне, чтобы я входил, с таким
видом, словно читал про себя реквием по мою душу.
     Я  вошел,  услышал  шипение  закрывающейся  за мной двери, и оказался в
длинной  комнате,  полной  людей,  ни  один из которых не обратил на меня ни
малейшего внимания.
     Это  была  огромная  комната, изначально предназначавшаяся для светских
балов,   раутов,  собраний,  малых  коронаций  или,  может  быть,  рыцарских
турниров.  Одна  стена  имела  несколько  высоких  окон,  закрытых  тяжелыми
портьерами  из красного бархата. С цилиндрических сводов потолка свисали три
венецианские  стеклянные  люстры. Пол был выполнен из полированного мрамора,
а на противоположной окнам стене висели четыре портрета кисти Веласкеса.
     Хотя  вокруг  было  полно  людей,  они не издавали ни единого звука. Их
было  человек  пятьдесят  -  мужчины  и  женщины, больше мужчин, чем женщин,
некоторые  -  черные, большинство белых и несколько желтых. Их одежда являла
собой  все  от вечерних платьев до национальных костюмов: дворцовые туалеты,
грубые  рабочие  одежды,  рубашки  с  короткими рукавами и джинсы, и военные
формы.   Некоторые  из  них  сидели,  другие  стояли,  а  одна  фигура  даже
преклонила  колено,  выражая  высшее почтение, но все они смотрели в дальний
конец  комнаты.  Ни  один  их  мускул  не  двигался, потому что они все были
сделаны  из воска. Ближе всего ко мне находилась женщина в вечернем платье с
глубоким вырезом, плечи которой уже изрядно запылились.
     В  дальнем  конце  комнаты  находилось  возвышение,  огибаемое по обоим
краям  мраморной  балюстрадой.  Три  низкие  ступеньки  вели  к  еще одному,
последнему  возвышению,  на  котором стоял огромный трон, украшенный золотой
лепкой,  спинка  которого  уходила  высоко  наверх  и  скрывалась  под неким
подобием  балдахина, с которого ниспадали золотые и серебряные занавески. По
обеим  сторонам  трона  стояло по подсвечнику на семь свечей, все свечи были
зажжены.  На троне сидела в два раза превышающая натуральную величину фигура
О'Дауды.  Большая  голова  была  увенчана  лавровым  венком,  громадное тело
закутано  в  пурпурную  тогу, а на огромных ступнях - золотые сандалии. Одна
толстая  рука  держала  серебряный  кубок  для  вина,  другая - пергаментный
свиток.  Убери свиток и вложи в руку лиру, и вот тебе уже не Цезарь, а Нерон
- можно варьировать в зависимости от настроения.
     И   как   раз  в  тот  момент,  уже  оправившись  от  шока,  вызванного
обнаружением  второго  музея  Мадам  Тюссо  в швейцарском шато, я задал себе
вопрос,  что  за  особое  настроение  было  у  человека,  сидящего  на  краю
возвышения  у  подножия  своей  восковой  копии. В обычной ситуации отгадать
было  бы  нелегко.  Он  мог  бы быть Цезарем, Нероном, Гитлером, Наполеоном,
Карлом  Марксом, Сэмом Голдвином или Хрущевым. Но в данной ситуации все было
проще.  На нем был один из тех голубых маскировочных костюмов, которые любил
носить  Уинстон  Черчилль,  в  углу  рта - сигара, брови нахмурены. В правой
руке  он  держал  небольшую  трость,  которой он тихонько постукивал себя по
правой ноге.
     Он  молча  смотрел  на меня через разделяющие нас сто метров мраморного
пола,  ожидая,  что  я  начну  первым.  Но  я  знал  свое  место.  С членами
королевской  семьи начинают говорить только после того, как заговорят они. К
тому  же  я  знал  и кое-что еще. Несмотря на весь этот спектакль, он не был
сумасшедшим.  Он  даже  не был эксцентричным. Все, что он делал, он делал по
расчету  -  холодному,  бухгалтерскому  расчету.  Только неудачники сходят с
ума. Это их способ сойти с дистанции.
     Он  поднялся  и  медленно  пошел  в  мою  сторону. У фигуры лондонского
полицейского  он  остановился  и  резко  ударил  тростью  по  его обтянутому
голубой саржей заду.
     Затем,  подойдя ко мне, он спросил, ни на секунду не забывая о том, что
его брови должны быть нахмурены:
     - Знаешь, почему я это сделал, Карвер?
     Я сказал:
     - Думаю,  потому  что  много лет назад именно он поймал вас ночью в тот
момент,  когда  вы  выходили из находившейся по соседству бакалейной лавки с
карманами, полными мелочи.
     О'Дауда ухмыльнулся, но ему все еще как-то удавалось хмурить брови.
     - Неудачная  попытка.  Конечно,  перед  тем  как  моя  грудь  покрылась
шерстью,  я пару раз набивал свои карманы мелочью. А как иначе, черт возьми,
можно  было  собрать стартовый капитал. Нет, он поймал меня пьяным за рулем.
Мне  тогда  было  двадцать  два.  На  полгода  были  отобраны  права,  и это
означало, что я не могу управлять фургоном. Бизнес капут. Они все такие.
     Он обвел тростью всю толпу.
     - Вы  пригласили  меня  сюда,  чтобы  рассказать  мне  о людях, которые
портили вам жизнь?
     - Ты  очень  скоро  узнаешь,  зачем я тебя сюда пригласил. Да, конечно,
это  все  люди,  которые  портили  или пытались испортить мне жизнь. Я люблю
иногда  приходить  сюда и разговаривать с ними, давая им понять, кто я такой
теперь. Ты знаешь, сколько стоит одна такая фигура?
     - Нет.
     - Их  делает  Кермод.  Замечательный парень, Кермод. Когда-то работал у
Тюссо. Он берет с меня двести фунтов.
     - Вы  можете  сэкономить деньги, заказывая их в миниатюре. И хранить их
можно  будет  под  стеклом.  Так  на  них  не будет оседать пыль. - Я провел
пальцем  по  спине дамы в платье с глубоким вырезом и показал палец ему. - А
теперь оставьте свои попытки поразить меня.
     - Ты уволен, парень.
     - Замечательно.
     - Ты собирался испортить мне жизнь.
     - Вам  следовало  бы  позволить  мне  сделать  это.  Тогда вы смогли бы
водрузить  меня  здесь.  Я бы даже прислал вам один из своих старых костюмов
для большей натуральности.
     - Следи  за  речью,  когда  говоришь  со мной. Ты - только нанятый мной
человек.
     - Вы  уволили  меня несколько секунд назад. Помните? Но в любом случае,
нанятый  или  уволенный,  я  говорю  так,  как  считаю  нужным.  Перестаньте
темнить, О'Дауда.
     На  какое-то  мгновение  мне показалось, что он собирается ударить меня
своей  тростью. Он стоял, набычив свою большую голову и сверля меня голубыми
глазками,   на  медном  ежике  его  волос  играло  солнце,  а  сигара  тлела
запрещающим  красным  светом.  Затем  он  развернулся  и  подошел  к  фигуре
чернокожего  человека  в  тюрбане  и сильным ударом трости сшиб тюрбан с его
головы.
     - А  он  что  сделал?  -  спросил  я. - Продал вам кучу липовых грязных
фотографий?
     - На  самом  деле  это  была  куча липовых технических алмазов во время
войны.  Он  всю  жизнь  сожалел  об этом. И не думай, что я пытаюсь поразить
тебя.  Для меня все это - терапия. Мне нравится обозревать всех их, говорить
с  ними. После этого я ощущаю себя внутренне чистым и розовым, как младенец.
И  даже когда меня здесь нет, они все равно вынуждены смотреть на меня. - Он
кивнул в сторону увеличенной фигуры Цезаря.
     - Вам  следует открыть собрание для публики. Это за два года окупит все
расходы. Кермод мог бы продавать сосиски в тесте и мороженое на террасе.
     Он посмотрел на меня, нахмурившись.
     - Ты уволен.
     Я  повернулся  и  пошел  к двери. Он позволил мне дойти до нее, а затем
сказал:
     - Не хочешь узнать почему?
     Я посмотрел на него через плечо.
     - Если  вы  чувствуете,  что  должны  рассказать мне, о'кей. Но в таком
случае  давайте  сделаем  это  за  сигаретой  и стаканчиком чего-нибудь. - Я
достал свой портсигар и добавил. - Спиртное с вас.
     Он улыбнулся мне.
     - Ты - наглый ублюдок. Но обмен - ничего. Хотя, ты по-прежнему уволен.
     Он  пошел  в  дальний  конец  комнаты, то тут, то там пуская в ход свою
трость,  и,  наконец,  остановился  перед  шкафчиком  времен Луи какого-то и
достал  из него бренди и пару бокалов. И на этот раз он налил себе больше. Я
взял  бокал  и  сел  в кресло, на спинку которого небрежно опирался пожилой,
похожий  на  дипломата  тип  в  придворном  костюме  (он,  вероятно, помешал
посвящению О'Дауды в рыцари).
     Я  вдохнул  аромат  бренди,  отпил  немного,  подождал,  пока  жидкость
нагреется   во   рту,  проглотил,  и  почувствовал,  как  у  меня  в  животе
зарождается новый вулкан.
     - Кошмарная штука, - сказал я.
     - Ты  думаешь,  я  буду  переводить  свое  лучшее  бренди  на человека,
которого я только что уволил.
     - Почему я уволен?
     - Потому  что,  Карвер,  когда  я  нанимаю  кого-либо, я требую от него
полной  лояльности  за  те деньги, которые я ему плачу. За это меня никто не
любит. Но всем им нужно зарабатывать деньги.
     - Насколько  мне  известно, я даже еще не обманул вас ни с одним счетом
за  отель.  Но  я  обязательно  сделаю  это,  когда  вы меня восстановите на
службе.
     Резким,  раздраженным  движением  трости он рассек перед собой воздух и
сказал:
     - Черт, ты меня очень утомляешь.
     - Мне   хотелось  бы  услышать  несколько  фактов,  подтверждающих  мою
нелояльность.
     - Два дня назад меня посетил один человек по имени Алакве.
     - Это было в Англии или здесь?
     - Зачем тебе это?
     - Затем, что тогда я буду знать, был ли это Джимбо Алакве или Наджиб.
     - В Лондоне.
     - Старина  Джимбо,  все  еще  трудится  изо  всех  сил.  Не  нужно  мне
рассказывать.  Я  догадываюсь, что он вам сообщил. Я получил взятку, скажем,
в  три тысячи гиней, не фунтов, за то, что обману вас и скажу, где находится
"Мерседес"  -  когда  я,  конечно,  найду  его  -  сначала ему, а потом вам.
Что-нибудь в этом роде, да?
     - Более-менее. Ты чертовски откровенен.
     - Я  буду даже еще более откровенен. Джимбо попроще, чем его брат - они
близнецы.  Бог  знает, что с него имеют те люди, на которых он работает. Ему
следовало  бы знать, что моя цена за подобного рода обман была бы где-нибудь
в  районе  десяти  тысяч.  Мне  и  у вас хорошо. Постоянная смена декораций,
жизнь  в  окружении роскоши, новые лица - некоторые из них очень симпатичные
и  женственные  -  и  полное  ощущение  вечности  жизни, которое, попади я в
страховое агентство, тут же выгнало бы меня из него. Взгляните на это.
     Я  достал  вещицу из кармана и бросил ему. Она была размером с половину
грейпфрута и такой же формы, но гораздо тяжелее.
     Он взял ее в свою обезьянью лапу и спросил:
     - Что это такое?
     - Это  магнитная  термобомба.  Там  сбоку есть небольшой переключатель,
который   можно   поставить   на  любую,  указанную  на  шкале  температуру.
Температура  дана  по  Фаренгейту,  Цельсию  и  Римеру. Все предусмотрено. В
настоящий  момент  она  поставлена  на  предохранитель.  Я  обнаружил ее под
капотом  своего  автомобиля в Женеве. Она была приведена в рабочее положение
и разнесла бы меня и машину в клочья через пару километров.
     - Черт, какая полезная штука.
     - Можете  оставить  ее  себе.  Но  если  я  взял деньги, зачем им тогда
понадобилось  убирать  меня?  Лишние расходы. Им очень не понравилось, что я
отказался  от  денег.  Я  полагаю,  вы уже хорошо заплатили Джимбо, чтобы он
работал на вас?
     - Да, заплатил.
     Я покачал головой.
     - Вы  его  совсем  запутаете.  Он  не из тех людей, которые могут вести
двойную  игру  и  не  замкнуть в один прекрасный момент оба конца. Хорошо, я
снова на работе?
     Он  протянул  руку  и  положил бомбу на шкафчик. Затем он повернулся ко
мне,  склонил  голову,  как  бык,  нацелившийся  на красный плащ матадора, и
шумно выпустил через нос воздух.
     - Что,  черт  побери,  происходит, - сказал он. - Я только хочу вернуть
свою машину.
     - Вы  ее  получите.  Ее  свистнул  один  мерзавец по имени Отто Либш. -
Упомянув  имя, я замолчал и внимательно посмотрел на него. Я был уверен, что
оно  что-то  значило  для Джулии. Оно также могло что-то значить и для него.
Но  если  оно  и значило, то он никак не выказал этого. Я продолжил. - Он ее
перекрасил  и  несколько  недель  спустя  ограбил  на  ней  кассу  где-то во
Франции.  С  того  момента  ни  его,  ни  машины никто не видел. Но я ставлю
десять  к  одному  в  сотенных  -  фунтах, не франках - что я найду машину в
ближайшие несколько дней. Идет?
     - Нет.
     - Приятно, что вы так уверены во мне. Я восстановлен?
     - Да, временно. Но, клянусь Богом, один неправильный шаг и...
     - Вы  опережаете  события,  -  сказал  я.  -  Если  вы  хотите, чтобы я
вернулся, у меня есть одно условие. Нет, два.
     - Никто  никогда  не  ставит  мне условий. - Он произнес это с грохотом
выходящего  из-под  контроля парового катка. А так как я знал, что с паровым
катком лучше не спорить, я начал вставать, собираясь уходить.
     Жестом руки он указал мне, чтобы я сел.
     - Что ж, давай послушаем твои условия.
     Я сел.
     - Первое,  я  не хочу, чтобы мне задавали вопросы о том, как я вышел на
Отто  и машину. И я не хочу, чтобы вопросы задавались вашей падчерице Зелии.
Как  она и говорит, она ничего не знает. Второе, я хочу знать, что находится
в  тайнике машины и кто те люди, на которых работают Наджиб и Джимбо Алакве.
Это я хочу знать ради собственной безопасности. Что вы скажете?
     Он  медленно  встал  и  тепло  улыбнулся  мне.  В  это  невозможно было
поверить,  но  его  большое  животное  лицо вдруг преобразилось. Передо мной
стоял  огромный,  похожий  на  медведя  папочка  с  распростертыми  руками и
ласковой  улыбкой,  готовый  принять и утешить всех уставших, упавших духом,
угнетаемых,  обездоленных  и  обескровленных  на  этой земле. На меня это не
произвело  ни  малейшего  впечатления,  так как я был уверен, что он их всех
примет и сделает на них деньги.
     - Я  скажу  Карвер,  что  я  явно  ошибался  по  поводу тебя. Продолжай
работу.  Я  тебе  полностью доверяю, парень. Что касается Зелии, я больше не
стану при ней упоминать о машине.
     - Отлично.
     Он покачал головой.
     - Я  не  понимаю, почему ты до сих пор не стал миллионером. У тебя есть
все возможное в этом мире нахальство.
     - Чего  у  меня нет, так это ответа на мое второе условие. Что в машине
и кому еще она нужна?
     - Ах, да, это. Ну, с этим немного сложнее. Щекотливый момент.
     - Все-таки, попробуйте.
     Он  пожевал  кончик  своей  сигары,  придумывая, какое вранье ему стоит
выдать  мне.  Он понимал, что после недавней похвалы в мой адрес, оно должно
быть очень грамотным. Придумал он быстро.
     - В  машине,  - сказал он, - находится очень приличная пачка облигаций.
Облигаций  золотого  займа. Точнее, это - облигации трехпроцентного внешнего
займа   японского   имперского   правительства  1930  года  с  окончательным
погашением  в  мае  1975  года,  но  эти облигации будут погашаться в январе
следующего  года.  Естественно, после этого никакого нарастания процентов по
ним  не  будет.  Но  при  погашении  они  будут оцениваться в двадцать тысяч
фунтов.  С  самого  начала  они принадлежали мне. Но я собирался передать их
одному моему другу в ответ на оказанную мне услугу. Ты удовлетворен?
     - Да. Но я, естественно, проверю, существуют ли такие облигации.
     - Проверяй, проверяй, осторожный ублюдок. - Он ухмыльнулся.
     - А друг?
     - Он   -   влиятельная   фигура   в   оппозиционной  партии  одного  из
новоиспеченных  африканских  государств.  Когда-то  эта оппозиционная партия
была  правящей.  Времена  меняются.  Теперешняя правящая партия считает, что
облигации  принадлежат  им,  потому  что,  как  они  аргументируют,  услуга,
оказанная  мне  моим  другом,  когда  он  находился у власти, была оказана с
использованием служебного положения.
     - И что вы думаете по поводу этого аргумента?
     - Мне  на него плевать. Я обещал облигации ему, и он их получит. И это,
черт возьми, все, что тебе следует знать.
     - Куда  эти облигации должны быть предъявлены к погашению? - спросил я.
Вопрос  был  неожиданным,  но  он  был  к  нему готов и ответ последовал без
заминки.
     - В  Банк токийской трест-компании, Бродвей 100, Нью-Йорк. Естественно,
ты  это  тоже  проверишь.  Но  делай это за свой счет, а не за мой. А теперь
убирайся отсюда и найди мне этот "Мерседес".
     Я встал.
     - А где находится тайник?
     Он надул щеки, как гротескный херувим, мягко выпустил воздух и сказал:
     - Это  не  твое  дело.  Я доверяю тебе, но не настолько, чтобы сообщать
тебе, где лежат облигации на десять тысяч фунтов.
     Я   сделал   для  вида  печальное  лицо  и  направился  к  двери,  мимо
полицейского,   который   поймал   его   пьяным   за  рулем,  мимо  торговца
драгоценностями,    который    подменил    ему    камни,    мимо   стройного
латиноамериканца,  который,  вероятно, продал ему фальсифицированный золотой
рудник,  мимо  мужчин и женщин, которые когда-то на какое-то время возникали
у  него  на  пути,  вымогали  у  него  деньги,  обирали  его, а потом жили и
умирали,  сожалея  о содеянном. Ни на секунду я не поверил в его рассказ про
облигации  -  вернее,  что  именно  они  находились  в  тайнике  машины. Да,
японские  императорские  облигации существовали. Он просто зацепился за них,
чтобы  я  отстал.  А  я  сделал  вид, что поверил. А почему нет? Работа есть
работа,  а  за эту хорошо заплатят, а когда я получу машину, кто-то - я пока
не знал, кто именно - заплатит еще лучше за то, что находится в тайнике.
     Я  отправился  в  свою  комнату, пыхтя забрался по винтовой лестнице на
свою  башню,  желая поскорее собрать вещи и уехать. В комнате меня поджидала
мисс Зелия Юнге-Браун.
     Она  сидела  у  окна. На ней была голубая куртка, голубая юбка и мощные
туристские  ботинки  и  выглядела  она  так,  словно только что вернулась из
длинного пешего путешествия по сосновому лесу.
     - Итак, вы наконец решили сойти на берег? - спросил я.
     - Да.  -  Она подняла руку и провела ею по своим темным волосам, слегка
насупив  брови.  Никакого  намека  на  улыбку на ее лице, но, подумал я, нет
того  ледяного  холода,  который  чуть было не заморозил меня во время нашей
последней встречи.
     Когда  я бросил свой чемодан на кровать и начал укладывать свою пижаму,
которую какой-то лакей уже выложил, она встала.
     - Я  сделала  глупость,  послав  письмо Максу Анзермо. Мне следовало бы
догадаться,  что именно этого вы и ожидали от меня. Вы должно быть, остались
довольны собой.
     - Между нами, - сказал я, - Макс мертв.
     - Мертв?
     - Да. Вы хотите, чтобы я выказал печаль по этому поводу?
     - Но вы...
     - Нет,  я  не  делал  этого.  Но Макс мертв и я не собираюсь оплакивать
его. Меня интересует только машина. Вашего отца тоже.
     - Отчима.
     - Ну  да,  если  вы  так  болезненно  к  этому относитесь. Он ничего не
знает.  Никто  ничего  не знает, кроме меня, а я некоторые вещи очень быстро
забываю.  А  теперь  перестаньте  играть  передо мной роль снежной королевы.
Спишите все в архив и начинайте снова жить.
     - Вы ничего никому не сказали?
     - Совершенно верно.
     Она  была  большой  девушкой,  и  вдруг  она  смутилась и ей не удалось
справиться  со  своим  смущением. Я даже испугался, что она бросится ко мне,
обнимет  меня  и  раздавит в своих красивых, длинных и сильных руках. Однако
она овладела собой и медленно протянула мне руку.
     - Я вам очень благодарна.
     Она взяла мою руку в свои, и тут уже смутился я.
     - Забудьте все это.
     Я  убрал  свою  руку.  Она  затопала к двери в своих тяжелых башмаках и
перед самой дверью остановилась.
     - Как  мне  хочется  сделать  что-нибудь,  что  бы  показало, как я вам
благодарна.
     - Вы  могли  бы  попробовать  начать опять улыбаться, - сказал я. - Эта
способность легко возвращается.
     - В  этом  доме  трудно  улыбаться.  Он хранит столько тяжелых для меня
воспоминаний... о моей маме. Я решила уехать и устроиться на работу.
     - Работа  -  это прекрасно. Однако улыбка на лице немного облегчит ваши
поиски. Попробуйте.
     Возвращение  было  легким.  Она  улыбнулась мне медленно и тепло, затем
тряхнула головой и засмеялась. А затем она ушла.
     Я захлопнул крышку чемодана, радуясь, что Макс мертв.
     В  вестибюле,  вернее,  в  самом начале длинного коридора, выложенного,
как  и  вестибюль,  зелеными и белыми мраморными плитами, меня ждал Денфорд.
Он  подошел ко мне уверенной походкой человека, который привык передвигаться
по мраморным полам, и спросил:
     - Уезжаете?
     - С  радостью,  -  сказал  я.  -  Мне  не  очень-то хочется оказаться в
коллекции   восковых   фигур.  Я  полагаю,  босс  уже  сообщил  вам,  что  я
восстановлен в прежней должности?
     - Да.
     - В  таком  случае  могу  я  получить  список людей, которые находились
здесь до и в момент отъезда мисс Зелии на "Мерседесе"?
     Он протянул мне лист бумаги и сказал:
     - Мне  кажется,  вам  следует знать, что мистер О'Дауда дал мне строгое
указание никому не передавать этот список.
     - Тогда как же я?
     - Я не готов ответить на этот вопрос.
     Я опустил бумагу в карман и посмотрел на него, подняв брови.
     - Вы его не любите, не так ли?
     - Я у него работаю.
     - И  вы  хотели  бы  сделать  ему подножку и посмотреть как он врежется
лицом в пол?
     Он слегка улыбнулся мне и сказал:
     - Я  надеюсь  на большее. Я ждал очень долго. В противоположность вашим
представлениям  я  настроен  совсем  не  враждебно  по  отношению к вам. Мне
кажется, вы можете оказаться тем самым "богом из машины".
     - Вы  имеете  ввиду,  что надеетесь, что когда я найду машину, я заберу
то, что в ней спрятано, с собой? Или передам еще кому-нибудь?
     - Возможно.
     - Вам  действительно  он очень не нравится, да? Скажите мне, вы никогда
не писали анонимных писем о нем в Интерпол или Скотланд-Ярд?
     - С какой стати? - Он прекрасно контролировал себя.
     - Я  просто  подумал.  Но  как  бы  то  ни  было, я думаю, что та игра,
которую  вы  ведете  очень  опасна. Будьте осторожны, если не хотите в итоге
оказаться среди восковых фигур.
     Я  поднял чемодан и вышел на свежий воздух к машине. Рядом с ней стояла
Джулия.
     - Все было в порядке? - спросила она.
     - Все  прекрасно.  Ваш отец почти доверяет мне, Зелия очень благодарна,
а Денфорд полон намеков. Что вы добавите к этому?
     - Почему вы не можете разговаривать со мной без грубости и пошлостей?
     - Вы  как-то  действуете на меня. Больше всего на свете мне хотелось бы
пребывать  с  вами в прекрасных отношениях, но я, кажется, все время стучусь
не в ту дверь.
     Я забросил чемодан в машину. Она тем временем закурила.
     Перед тем как сесть за руль, я сказал:
     - Только  не предпринимайте никаких глупых шагов типа попыток следовать
за мной.
     - Я об этом даже и не думала. Тем не менее, куда вы едете?
     - На поиски Отто Либша. Передать что-нибудь?
     Она быстро и почти испуганно посмотрела на меня.
     - С какой стати?
     - У меня создалось впечатление, что вы знаете его, или что-то о нем.
     - Я не знаю, почему у вас создалось такое впечатление.
     - Нет?  Я  объясню  вам.  Когда  вы  пришли ко мне в ту первую ночь, вы
думали  не  только о безопасности Зелии, но и о чем-то еще. Когда в Турине я
упомянул  его имя, оно вас не удивило, и сейчас вы не сказали, что вы его не
знаете.  Но  не  беспокойтесь,  я  не  собираюсь ничего из вас вытягивать. Я
только хочу найти машину. Это мое дело.
     - Вы упоминали его имя в разговоре с Зелией?
     - Нет.  Чем  меньше  сказано  ей  о  каждом  из  них,  тем лучше. Но я,
естественно,  упомянул  его  в  разговоре  с  вашим  отцом,  но  его большое
счастливое  лицо  осталось без изменений. Итак, вы хотите поговорить об Отто
или я уезжаю?
     Она  смотрела  на  меня какое-то время, моргая и покусывая нижнюю губу,
затем покачала головой и сказала:
     - Не  вижу  смысла. Абсолютно никакого смысла... Это ничего не изменит.
-  Затем,  в  бесстрастной  манере,  она  продолжила. - Поезжайте. Поезжайте
искать  свою  машину.  Это  важно.  Это  деньги,  это  работа. Вещи, которые
действительно ценятся в этой жизни.
     Она  резко  повернулась  и  пошла  к дому. Я отъехал, испытывая сильное
недовольство  собой,  понимая,  что я повел себя с ней неправильно, понимая,
что  ей  нужна  была  помощь  и  также понимание и что в такой момент мне не
следовало  никуда  лезть. В тот момент я мог справиться только с одним делом
- с поисками машины, особенно когда туда уже сунул свой нос Интерпол.


                                Глава шестая

                                                    "И смех сдавил его бока"
                                                                 Джон Милтон

     Я  не  спеша  поехал от Эвьена на юг. В Гренобле я зашел на почту, взял
телефонный  справочник  округа  Гап-Сан-Боне  и  нашел  номер телефона Макса
Анзермо  в  Шале  Баярд.  Было  почти  семь часов. Я позвонил, прождал минут
десять  и  мне  никто  не ответил. Очень хорошо. Судя по всему, единственным
живым  существом  в  доме  был  белый пудель, и он, должно быть, уже здорово
проголодался.
     Я  быстро  перекусил  в  Гренобле и поехал опять на юг по направлению к
Сан-Боне  и  Гапу.  Я не торопился. Это была моя вторая ночь в машине, и мои
веки   напоминали  тяжелые  ставни,  которые  опускались  на  каждом  ухабе.
Неподалеку  от  местечка  под названием Ко я позволил себе пару часов сна, а
затем  отправился  на  последний  этап до Шале Баярд. Я добрался туда, когда
уже  начало  светать  и  под деревьями клубился туман, а воздух был наполнен
пением  птиц,  что  свидетельствовало  об  уединенности  данного места, ибо,
обычно,  если  где-нибудь  во  Франции  птица  подаст голос, то какой-нибудь
охотник тут же сносит ей голову.
     Входная  дверь  была  по-прежнему открыта. Я вошел и был встречен белым
пуделем,  который  лежал  в  кресле, свернувшись клубком. Несколько голодных
дней  научили его хорошим манерам. Он подошел ко мне без привычных прыжков и
повизгиваний,  слегка  подрагивая.  На кухне я дал ему воды - кот исчез, что
меня  ничуть  не  удивило, так как коты дадут сто очков любой собаке в плане
самостоятельности  и  борьбы  за  выживаемость - а затем положил в его миску
порцию  объедков,  которые  я  прихватил  с  собой из ресторана. Я знал, что
через  полчаса он опять станет самим собой - попрыгунчиком и лицелизом. Пока
он  ел,  я  поднялся  наверх,  принял  душ  и  побрился, а затем спустился в
гостиную,   перенес   пишущую   машинку   Макса  и  часть  его  канцелярских
принадлежностей  на  круглый  стол  и  напечатал  письмо  Отто. Мне пришлось
напечатать  его  на английском, потому что мой французский вряд ли бы убедил
кого-нибудь,   что   письмо  от  Макса.  А  то,  что  письмо  напечатано  на
английском,  не  будет  иметь  никакого  значения  для  людей,  которые  его
вскроют,  так  как  я  был уверен, что они понятия не имеют, как Макс обычно
писал письма Отто. Письмо было следующего содержания:
     "Мой дорогой Отто!
     Твой   внезапный   отъезд  на  "Мерседесе"  почти  вверг  меня  в  море
неприятностей, и я очень зол на тебя.
     Я  решил  не  иметь  с  тобой больше никаких дел, но вчера я узнал - от
Аристида,  ты  должен  помнить  его,  у  него  уши вечно приложены к земле -
(упоминая  об  Аристиде,  я ничем не рисковал, потому что, когда Тони и Мими
прочтут  письмо, они подумают, что Аристид - какой-то реальный осведомитель,
которого  знает  и  Отто,  и  Макс),  -  что  ты  на этой машине сделал одно
аккуратненькое  дельце  в своем стиле с одним товарищем, который по описанию
Аристида,  -  а  ты знаешь, как он надежен в плане полицейских досье - похож
на  твоего  туринского приятеля Тони Колларда, о котором ты мне рассказывал.
Я полагаю, машину перекрашивал он.
     Ну,  Отто, дружище, так как я сделал тебе машину, а дела идут всегда не
так  хорошо, как этого бы хотелось, я решил, что должен получить свой кусок.
И никаких возражений.
     Я  буду ждать тебя здесь еще два дня. Если ты не объявишься, я расскажу
Аристиду  -  которому  я многим обязан - кое-какие подробности о тебе и Тони
Колларде  и  о  том,  где  тебя  искать.  (Кстати,  мои  наилучшие пожелания
восхитительной  Мими,  хотя  ума  не  приложу, как ты выносишь ребенка. Не в
твоем  духе.)  Я  уверен,  что  Аристид  быстро  найдет  покупателя  на  мою
информацию  в  полиции.  Поэтому  не  подводи  меня,  дорогой друг. Я обещаю
разумно  подойти  к размерам своей доли, но не думай, что я не знаю, сколько
вы вдвоем сняли.
     С приветом".
     Я  нашел  в  бюро пачку старых чеков и, не слишком усердствуя, подделал
подпись  Макса  под  письмом.  На  конверте  я написал адрес Мими и имя Отто
Либша,  отвез письмо в Гап и отправил его экспресс-почтой. Когда я вернулся,
меня  встретил  уже полностью оправившийся пудель, я сводил его на небольшую
прогулку по сосновому лесу, а по возвращении закрыл его в кухне.
     Вернувшись  в  гостиную,  я  устроился  в  кресле  с  бокалом бренди из
запасов   Макса   и   достал  сделанный  Денфордом  список,  который  я  уже
просмотрел,  решив, что над ним следует хорошенько подумать. Но прежде чем я
приступил  к его изучению, неизвестно откуда появился кот, подошел к пустому
камину,  сел  и  уставился  на  меня,  принимая  нового  хозяина безо всяких
комментариев.
     Список  гостей  был  составлен  Денфордом  от  руки. Шато было отдано в
полное  их  распоряжение  на  пять  дней.  Денфорд пояснил (список был полон
небольших  комментариев, словно он боялся сказать больше, хотя и хотел), что
О'Дауда  часто отдавал шато в распоряжение своих деловых партнеров и друзей.
Не  все  гости  пробыли  полных  пять дней. Главным гостем был генерал Сейфу
Гонвалла.  Денфорд  пояснил,  что не должен говорить мне, кто он такой. И не
сказал.  Генерал  пребывал в шато инкогнито - никто из прислуги не знал, кто
он  (я  готов  был  спорить, что и в Европу от приехал инкогнито). Он пробыл
там  четыре  дня  из  пяти,  пропустив  первый  день - в тот день в шато был
только  один гость - адъютант генерала, который прибыл на день раньше, чтобы
проследить  за  правильностью  приготовлений.  И,  какой сюрприз, адъютантом
оказался  капитан  Наджиб  Алакве.  (Я очень долго пережевывал эту новость в
процессе  своего ночного путешествия и опять был готов спорить, что Наджиб -
Джекил  и  Хайд, хотя я пока еще не знал, с кем из двоих лично я имел дело.)
Наджиб  пробыл все пять дней. Следующим гостем - она пробыла центральные три
дня  - была миссис Фалия Максе (инкогнито). Она была, пояснил Денфорд, женой
министра  сельского хозяйства в правительстве генерала Сейфу Гонваллы. Те же
три  дня  гостила  мисс  Панда  Бабукар.  Напротив  ее имени не было никаких
комментариев,  хотя  я мог бы кое-что приписать. Последние два дня - и опять
без  комментариев - в шато находился некий мистер Алексей Кукарин. Вот и все
гости.
     В конце списка была приписка Денфорда:
     "Вы  понимаете,  что сообщая вам эту информацию, я целиком отдаю себя в
ваши  руки.  Я  делаю  это  потому,  что  тешу  себя  надеждой, что я хорошо
разбираюсь  в  людских характерах. Тайник в "Мерседесе" находится за большим
вентиляционным  отверстием  справа  от  приборной  доски.  Отверните круглую
решетку  против  часовой  стрелки.  Вы,  конечно,  уничтожите этот листок. О
пребывании  вышеуказанных гостей в шато не было известно никому во избежание
проблем с прессой и др.".
     Я  уничтожил  листок  путем сожжения в камине. Кот наблюдал за этим без
особого  интереса.  То,  что  я  сделал это, совсем не означало, что Денфорд
хорошо  разбирался  в  людских  характерах. Просто я подумал, что когда тебя
окружают  такие  люди, как братья Алакве, Аристид, Тони Коллард и так далее,
этот ход вполне разумен.
     Я  снова  сел в кресло и уделил часть своего внимания бренди. Остальное
внимание  я  уделил  О'Дауде и генералу Сейфу Гонвалле. Насколько я понимал,
Гонвалла,  как  нынешний  глава  государства,  был  тем  человеком,  который
считает,  что облигации стоимостью двадцать тысяч фунтов должны принадлежать
ему.   И  очень  странно,  что  О'Дауда,  который  так  не  считает,  охотно
предоставил  ему шато для пятидневной конференции, если это слово подходит в
данном случае.
     Я  повернулся,  взял  телефон  и  заказал  Лондон,  мою  контору. Ждать
пришлось достаточно долго.
     - Где вы? - спросила Уилкинз.
     - Во Франции.
     - Я  это  знаю,  где именно? - Она говорила в раздраженной, кудахтающей
манере словно потревоженная наседка.
     - В  шале  недалеко  от  Гапа.  Очень  уютно,  со мной - белый пудель и
мармеладный, нет, имбирный кот. Никаких женщин. Ты рада?
     - Я думала, что вас уже нет в живых, - сказала она.
     - Почему?
     - Потому  что сегодня утром заходил мистер Джимбо Алакве с предложением
купить  ваш  пай  в  нашей  фирме.  -  Она  сделала паузу, наслаждаясь своим
сообщением.  -  Он  сказал,  что  его  воображение и деловые качества быстро
выведут фирму в преуспевающие.
     - Он,  конечно,  комик,  но  не  настолько,  насколько бы ему хотелось,
чтобы  о  нем думали. Как бы то ни было, я жив и здоров, и хотел бы получить
выжимку  из  всех сообщений в прессе о генерале Сейфу Гонвалле, миссис Фалии
Максе  и,  возможно,  хотя  я  в  этом  сомневаюсь,  о мисс Панде Бабукар. И
особенно  меня интересуют выходящие за официальные рамки, дискредитирующие и
граничащие  с клеветой сообщения. Ты знаешь, что я имею в виду. А также... я
надеюсь, ты все записываешь?
     - Естественно, магнитофон включен.
     - А  также  все,  что  ты  сможешь  найти, о трудностях и неудачах всех
компаний,  принадлежащих  О'Дауде, а особенно "Юнайтед Африка", которые они,
возможно,  имели  или  имеют  сейчас, сотрудничая с режимом Гонваллы. И еще,
позвони  Гаффи  или пригласи его на чашку кофе и сигару, и выясни у него, не
получали  ли  они  в последнее время еще анонимные письма, советующие начать
расследование кое-каких дел О'Дауды, а именно...
     - Не  нужно  деталей.  Но  я  сомневаюсь,  что  старший  детектив Фоули
сообщит мне подобную информацию.
     - Попробуй.  Он  клюет  на голубоглазых с рыжими волосами. Или предложи
ему заштопать носки, у него вечно дырки на пятках.
     - Это все? - Вернулась прежняя резкость.
     - Нет.  -  Я дал ей номер телефона шале, чтобы она могла позвонить мне,
и  продолжил.  -  И  не волнуйся. У меня все отлично, я счастлив и совсем не
одинок.  Скоро  прибудет  один  очень  интересный  гость, который сможет мне
сказать  -  возможно, под определенным давлением - где находится "Мерседес".
Ну разве это не прекрасно?
     - Вы  говорите,  - сказала она, - слишком самодовольно. Это значит, что
у вас, вероятно, по горло неприятностей.
     - Ну,  и что из этого? Это жизнь. Разве не сказано в Ветхом завете, что
человеку   всего   лишь   несколько  дней  от  роду,  а  у  него  уже  полно
неприятностей?
     - Или вы уже напились. До свидания.
     Безусловно,   она  была  права.  Забавно,  сидишь  вот  так  в  кресле,
погрузившись  в  раздумье,  и  не  замечаешь,  как  бренди  все убавляется и
убавляется.
     Это  была великая ночь - десять часов забытья с пуделем в ногах и котом
на  свободной подушке. Разбудил меня кот, который затоптался у меня на груди
и,  когда  я  открыл  глаза,  сообщил  мне, что пора выпустить его на поиски
завтрака,  который,  я  слышал,  уже  пел  в  ближайшем  кустарнике.  Пудель
продолжал  спать,  зная,  что  нет  смысла  дергаться, пока я не встану и не
отправлюсь на кухню готовить ему и себе завтрак.
     После   этого  оставалось  только  ждать,  приняв  все  возможные  меры
предосторожности.  Я был уверен, что как только мое письмо прибудет в Турин,
Мими  и  Тони  вскроют  его.  Тони  примчится  сюда  с максимально возможной
скоростью,  чтобы  самому  убедиться,  что  Макс  никогда  не  скажет  о нем
никакому  Аристиду.  Если  письмо  прибудет  с  первой почтой, то Тони может
появиться  в  шале  к вечеру. А если дневной почтой, то тогда он управится к
середине  ночи  или  раннему  утру.  Но  когда  бы он ни объявился, я не мог
позволить себе клевать носом и не оказать ему достойную встречу.
     Утро  я  провел,  разведывая  окрестности.  Позади  шале - я не заметил
этого  в  свой  первый  визит  -  в  глубине соснового леса стоял деревянный
сарай,  в  котором находился "Фольксваген" Макса. Я поставил его перед шале,
а  в  сарай  загнал  свой  "Мерседес".  Я  не  хотел, чтобы по прибытии Тони
смутился,  увидев  "Мерседес".  Затем  я  съездил  в  Сан  Боне за кое-каким
провиантом,  но  прежде  мне  пришлось долго выгонять пуделя из машины, моей
машины, потому что в городке его мог кто-нибудь узнать.
     Когда  я  вернулся в шале, звонил телефон. Но это оказалась не Уилкинз,
а  какая-то  француженка, которой был нужен Макс. Я потратил немало времени,
прежде  чем  объяснил ей, что Макс уехал по делам в Канны и оставил мне шале
на несколько дней.
     Обедали  мы  втроем,  деля  между  собой  все,  кроме  бутылки розового
"Кло-де-Лейон".  Затем  мы  предались  очень продолжительной сиесте, пока не
наступило  время для джина с кампари, но только одной порции, так как вскоре
предстояли  дела.  После  этого  я  закрыл  животных  в  кухне, нашел теплую
охотничью  куртку  Макса,  позаимствовал  его  двустволку и горсть патронов,
вышел  из  дома  и  устроился  в "Мерседесе", откуда я мог заметить свет фар
любой  машины,  подъезжающей  к  шале.  Мне  не хотелось находиться в доме в
момент  прибытия  Тони.  Это,  конечно, лишало меня определенных преимуществ
хозяина,  но  я  подумал,  что  в  данной  встрече не следует придерживаться
протокола.
     В  первой  половине  ночи не произошло ничего, кроме того, что я замерз
больше,  чем  того ожидал, и стал жалеть, что не прихватил с собой бренди. Я
сидел  и  думал  о  добром  глотке  и  о том, что он всего лишь в нескольких
десятках  метров.  Чем  больше  я об этом думал, тем сильнее замерзал - шале
располагалось  на  высоте примерно километра двухсот метров над уровнем моря
и  поздние  сентябрьские  ночи  были  тут  довольно  прохладные - и меня все
сильнее  подмывало  сходить  выпить. До шале было всего лишь метров сорок. Я
рад,  что  не  сделал  этого,  иначе  бы  он  свалился на меня как раз в тот
момент, когда я открывал бутылку.
     Я  вынужден  был  поставить высший балл за его подход. Или он уже бывал
здесь,  или  Мими  хорошо  проинструктировала  его. Он, должно быть, оставил
машину  на  достаточном  удалении  и  шел  дальше  пешком. Первым знаком его
приближения  была  вспышка фонарика в соснах, метрах в ста справа от меня. Я
уловил  ее  краем  глаза  -  в  моей  работе  края  глаз  именно для этого и
предназначались.  Затем  опять  наступила  темнота, где-то прокричала сова и
послышался   гул   пролетающего   в   вышине   самолета.  Следующая  вспышка
ознаменовала  его  выход  на дорогу. Короткая вспышка, но достаточная, чтобы
сориентироваться.
     Я  выскользнул  из  "Мерседеса"  и  осторожно  стал уходить через сосны
вправо.  Где-то  впереди  меня  ему  все  равно  придется взять влево, чтобы
попасть   к   шале,  даже  если  он  решил  избежать  центрального  входа  и
воспользоваться боковым или задним.
     На  деле  же  он  выбрал  центральный  вход.  Находясь  под  прикрытием
"Фольксвагена",  я  видел, как зажегся фонарик и он стал внимательно изучать
дверь.  Я  запер  дверь,  и  ключ  лежал у меня в кармане. Это его ничуть не
смутило.  Фонарик  погас,  и  я  получил  возможность  созерцать его на фоне
ночного  неба,  пока  он  занимался  дверью. Он просто отжал ее и сделал это
очень  умело.  Короткий хруст дерева и металла и тишина. Тони замер у двери,
прислушиваясь.  Никто бы не смог убедить меня, что этот парень - любитель. Я
скрестил  пальцы,  надеясь,  что  пудель  не поднимет лай и не отпугнет его.
Сытый пудель продолжая спокойно спать.
     Довольный  своей  работой,  Тони  открыл  дверь  и  вошел.  Я  подождал
несколько  секунд  и вошел следом. Я просочился через открытую дверь и сразу
же  увидел  луч  его  фонарика,  ощупывающий гостиную. Дверь в гостиную была
распахнута.
     Я  аккуратно  подошел  к  двери, включил свет и поднял ружье. Он быстро
повернулся. Оба дула смотрели ему прямо в лицо.
     - Руки  остаются там, где они находятся сейчас. Это не мой дом, поэтому
кровь на коврах меня не волнует.
     Он  посмотрел  на меня сквозь свои очки в металлической оправе, а затем
по-детски  улыбнулся  и  засмеялся.  Я  отнесся к этому спокойно. У него был
только один способ выражения своих эмоций.
     Я  осторожно  прошел  мимо  него и остановился у него за спиной. На нем
были  матерчатые  туфли  на  резиновой подошве, черные брюки, толстый черный
свитер  и  пара  белых  хлопчатобумажных перчаток для спокойствия. Из левого
кармана  его  брюк торчал конец фомки. Я протянул руку, вытащил ее и засунул
в  карман своего плаща. Затем, уперев ему в спину стволы ружья, находящегося
в  моей  правой  руке,  левой  рукой  я ощупал карманы его брюк. Там не было
ничего кроме, вероятно, пачки сигарет и зажигалки.
     - Кроме  фомки,  у  меня  ничего  нет,  -  сказал он, - но я вижу, вы -
человек скрупулезный, как мой старик. Никаких случайностей.
     - О своем отце расскажешь как-нибудь в другой раз. Повернись.
     Он повернулся, озаряя меня пиквикской улыбкой.
     - Подними свитер, но так, чтобы я видел твои руки.
     Он  поднял  свитер.  Под  свитером  была  шерстяная  футболка и кожаный
ремень на брюках.
     - Но в любом случае, я против вас ничего не имею.
     Я кивком разрешил ему опустить свитер и сказал:
     - Теперь   сядь   по-турецки  на  пол,  руки  за  голову.  Утомительное
положение,  но  если ты будешь говорить быстро, тебе не придется долго в нем
находиться.  -  Я  хорошо  помнил  о полированном поле гостиной и скользящих
креслах.
     Он  сел на пол, а я отошел метра на три и присел на край стола, положив
по-прежнему  нацеленное  на  него  ружье  на  бедро. И как раз в этот момент
пудель  зашелся в лае. Они хорошо чувствуют момент, когда реальная опасность
уже миновала.
     Держа руки за головой, Тони сказал:
     - Это собака.
     - Пусть   тебя  это  не  обманывает.  Он  только  хочет  создать  такое
впечатление.  А  теперь  рассказывай  все,  что произошло после того, как вы
сняли  кассу  и  смылись  на  "Мерседесе".  Мне  не нужно красочных описаний
личных  ощущений  и ненужных подробностей. Только голые факты. Я хочу знать,
что  стало с машиной и Отто. Лично он меня не волнует. Мой интерес - машина.
Но  было  бы  приятно  услышать, что он мертв. И не беспокойся, что я сообщу
что-нибудь  полиции.  Я  занимаюсь частным расследованием и мне нужна только
машина.
     - Здорово!  Вы  классно провели меня. Это письмо от Макса, так сказать.
-  Он  вытаращил  глаза  в  своей  привычной  комической  манере. - Да, вы -
хитрец.  -  Его  лицо  сделалось серьезным. - Но вы знаете, своим письмом вы
очень  расстроили Мими. У меня было с ней несколько неприятных часов, потому
что  я  не  хотел делать этого. Но она сказала, что если мы хотим настоящего
счастья  и  светлого  будущего,  то  ничего не остается, как приехать сюда и
убрать Макса. Мне пришлось сдаться.
     - Зачем  так  нервничать  по поводу Макса? Ты ведь уже решил проблему с
Отто. А теперь давай, начинай рассказывать.
     - Но  я  ничего  не  сделал  Отто.  Он сам себе все устроил. - Он начал
смеяться.  -  Да, он сам себе все устроил. Никогда в жизни я так не смеялся.
Это  было  действительно  очень  забавно. И, даже заметьте, очень удобно. Он
видел,   что  мы  любим  друг  друга  и  готовы  отдать  ему  все,  что  ему
причиталось.  Он  и  сам хотел выйти из игры, главным образом из-за ребенка.
Но  даже  в этом случае он представлял опасность. Но мы были готовы к этому.
Вот  что  такое  настоящая любовь. Два сердца, бьющихся в унисон. Мой старик
всегда  был  циником в этом плане. И вы, наверное, думали, что и я такой же,
да?  Но  знаете, я - преданный человек. Одна единственная женщина - все, что
мне нужно.
     - Поздравляю. А теперь рассказывай.
     - Конечно,  конечно.  -  Он засмеялся и на его глаза навернулись слезы,
которые,  без  сомнения,  были  настоящими.  Мне  уже  не терпелось услышать
причину  его  смеха.  Ничто  так не раздражает, как смех, в причину которого
тебя  не  посвящают.  Сидя,  как Будда, с руками за головой, он посмотрел на
меня  и затряс своей большой головой в очередном приступе веселья. - Знаете,
он  был  пьян.  Не  в  стельку,  конечно,  но...  очень-очень  сильно  пьян.
Поэтому-то  все  и  случилось.  После  нашего совместного дела он всегда был
таким  - возбужденным, с крыльями за спиной. Знаете, просто парил в воздухе.
У  каждого  своя  реакция.  Я,  например,  почти не изменился. Только изжога
появилась, и все. Я сказал твердо:
     - Если ты сейчас не перейдешь к делу, я...
     - Хорошо.  Все.  Просто  хотел  ввести  вас  в  курс дела. Да, Отто был
сильно  пьян. Поэтому мне никогда не нравилось, что он сидит за рулем, но он
всегда  водил  машину  сам. Тем не менее, мы уехали на машине. Мы собирались
проехать  на ней только километров десять. Иначе это было бы опасно. В горах
нас  ждала другая машина, готовая идти в разнос, и под откос. В разнос и под
откос!  -  Он  снова  засмеялся  и  на  этот  раз  его смех был похож на рев
медведя,   пытающегося  выбраться  из  клетки.  Я  приказал  себе  сохранять
спокойствие.  Рассказывать  он  мог  только в такой манере и тут я ничего не
мог  поделать.  Если  бы  это  даже была его исповедь перед казнью, то он бы
точно  так же перемежал ее взрывами смеха, пока бы у священника не появилось
желание  отказаться от последнего отпущения грехов и побыстрее отправить его
на виселицу.
     Он посмотрел на меня со слезами на глазах и сказал:
     - Это была самая забавная штука, которую вы когда-либо видели.
     - Не  самая,  потому  что  я ее не видел. Но давай, рассказывай скорее,
чтобы и я мог посмеяться.
     - Ну...  в  горах  было это местечко. По грязной, паршивой дороге через
лес  к  озеру.  Мы  оставили вторую машину там. Всю дорогу туда Отто щебетал
как  птичка.  Он был просто ненормальным. Знаете, я думаю, что когда он брал
кассу,  он  получал  какое-то  сексуальное  удовлетворение  от этого дела. Я
говорил об этом с Мими...
     - Ближе к делу.
     На  мгновение  на  его  лице  появилась  досада  и  обида,  словно его,
толстого жизнерадостного мальчишку, несправедливо отругали.
     - Ну...  там  была  вторая  машина  и мы перегрузили все в нее, а затем
Отто   отогнал  "Мерседес"  почти  к  самому  краю  берега  озера.  До  края
оставалось  метров восемь. Берег шел под уклон, а затем обрывался вниз метра
на  три.  Там  редко  кто  бывает.  Только  рыбаки,  да и то очень немногие.
Красивое  место.  Очень хорошее, чтобы провести денек-другой. - Он закачался
от  внезапного  приступа  смеха.  -  И  просто  замечательно, чтобы провести
остаток дней своих.
     Если  он  сейчас начнет рассказывать мне, подумал я, какого размера там
водится форель, то я врежу ему по башке прикладом.
     Он прочитал мой взгляд и несколько успокоился.
     - Ну,  все,  что нужно было сделать, - снять машину с ручника и придать
ей  небольшое  ускорение.  Все это и сделал Отто. Он открыл дверь, дотянулся
до  ручника,  отключил  его  и "Мерседес" покатился. Боже, я не видел ничего
более  смешного. Машина покатилась к краю, прежде чем он успел подготовиться
к  этому.  Дверь  закрылась,  слегка  прижав  его,  и, пытаясь выбраться, он
зацепился  за  что-то курткой или чем-то еще и его потащило вместе с машиной
-  он  был  наполовину  внутри,  наполовину снаружи. Поверьте мне, я пытался
спасти  его.  Это  получилось  чисто  инстинктивно. Видишь человека в беде и
бросаешься  на  помощь,  но  было уже поздно. Пьяная скотина совсем потеряла
голову,  визжала  и  дрыгала  ногами.  Я  думаю, он пытался поставить машину
снова  на ручник. Прежде чем я смог что-нибудь сделать, машина и он свалился
в  озеро,  подняв  столб  брызг. - Он посмотрел на меня и сокрушенно покачал
головой,  но  его полное лицо сияло, а за стеклами очков блестели счастливые
слезы.
     - А что делал ты? - Я встал.
     - Стоял  и читал молитву за упокой всех, кого поглотила морская пучина.
Я  ничего  не  мог  сделать.  Я не умею плавать. А глубина там - около шести
метров.  К тому же, я знал, что Отто неплохо плавает, поэтому я ждал, что он
выберется  на  поверхность.  Но  ему  это  не  удалось. Я прождал пятнадцать
минут,  но  все  было  кончено...  а  вы  бы  что сделали? И что бы в данных
обстоятельствах  сделал любой другой? Он свалился с моих плеч и это означало
конец  всем  неприятностям  Мими  -  он  действительно  не любил ребенка, вы
знаете  -  и  все  деньги доставались мне. Я сел во вторую машину и поехал к
Мими.
     - Умирая от смеха всю дорогу.
     Он ухмыльнулся.
     - Ну,  я  раз-другой  посмеялся.  Только  не  говорите мне, что вас это
расстроило. Вы сказали, что надеетесь, что он мертв.
     - Честно,   я   в  восторге.  Просто  я  достаточно  старомоден,  чтобы
проявлять его таким образом, как делаешь это ты.
     Не  спуская  с  него  глаз,  я подошел к столу и взял карандаш и листок
бумаги.
     Тони был умным парнем.
     - Вы хотите, чтобы я начертил карту?
     Я бросил карандаш и бумагу к его ногам.
     - Да.  И  поаккуратней. Если что-нибудь окажется не так, то я доберусь,
умирая  от  смеха,  до  ближайшей  телефонной будки и позвоню своему другу в
Интерпол.  Сделаешь  все,  как надо, и можешь отваливать отсюда, а я забуду,
что когда-либо встречался с тобой. Ты удивишься, как это все будет просто.
     - Можете  положиться  на  меня.  Кроме  того, мне теперь нужно думать о
Мими и ребенке.
     Он  сел  на  пол  и начал вычерчивать детали дороги и подъезда к озеру,
давая по ходу некоторые комментарии. Я стоял у него за спиной.
     В какой-то момент он поднял голову, посмотрел на меня и спросил:
     - А что за суета такая по поводу этой машины?
     - Мой клиент хочет получить ее назад.
     Он пожал плечами.
     - Зачем?  О'Дауда  мог  бы  получить  хорошую  компенсацию от страховой
компании.
     Мое лицо вытянулось.
     - Откуда ты узнал, что мой клиент - О'Дауда?
     - От  Отто,  конечно,  и от машины. Когда я ее перекрашивал, в ней были
все регистрационные документы.
     - А Отто знал О'Дауду?
     Тони покачал головой и грустно посмотрел на меня.
     - Вы  не  сделали  свою  домашнюю  работу.  Отто  был  вторым шофером у
О'Дауды  в его поместье под Эвьеном. Возил его жену, но года два назад ушел.
Новость для вас?
     Это  было  для  меня новостью, новостью, которая вдруг прояснила многие
вещи, долго бывшие для меня загадкой.
     - Дай мне карту, - сказал я.
     Он передал ее через плечо, и я отступил на несколько шагов.
     - Что теперь? - спросил он.
     - Ты  сваливаешь,  -  сказал  я.  -  У  меня  не  приготовлена для тебя
кровать, да и не хочется готовить завтрак для двоих. Встать.
     Я  отконвоировал  его до входной двери, не спуская его с мушки, пока он
не сошел со ступенек. Внизу он обернулся и весь просиял.
     - Здорово  вам  помог,  да? И все бесплатно. По доброте душевной. Я вам
полностью  доверяю.  Я  имею  в  виду,  насчет  Интерпола  -  вы  ничего  не
рассказывайте  им.  Я  хорошо  разбираюсь в людях. После того как вы ушли от
нас, я сказал Мими: "Вот отличный парень, который..."
     - Не нужно об этом. Я знаю о себе все, что мне нужно.
     - О'кей.  Когда вы, наконец, поднимите машину, передайте от меня привет
Отто.
     Он  ушел  и какое-то время я слышал его раскатистый удаляющийся смех. В
жизни  должно  быть  больше  таких,  как  он,  незамысловатых  людей, всегда
готовых смотреть на вещи с их светлой стороны и любящих детей.
     Я  вернулся  в  дом,  собрал  свои вещи и сварил кофе, чтобы подбодрить
себя  перед дальней дорогой. Мне бы следовало отказаться от кофе, потому что
тогда бы я не встретился с Аристидом.
     Я  взял  чемодан  и  направился  из гостиной в холл и тут увидел в окно
свет  подъезжающей  машины.  Не  зная,  кто это может быть, но прокручивая в
голове  различные  возможные  варианты,  я  подумал  только  об одном. Почти
любого  человека,  приезжающего сюда в четыре часа утра, должно интересовать
местонахождение  "Мерседеса". Я схватил нарисованный Тони план и засунул его
под  подушку  одного  из  кресел.  Затем  я  взял  со  стола ружье. Это было
замечательное  ружье  -  "Когсвелл  и  Харрисон",  с бескурковым эжектором и
прекрасно инкрустированным ореховым ложем.
     Я открыл дверь в холл и приготовился к встрече гостей.
     Входная  дверь открылась, и в дом вошел Аристид. Он снял берет и махнул
им,  приветствуя  меня, а затем остановился и покачал головой, то ли сожалея
о  том, как я выгляжу, то ли прогоняя остатки сна. За его спиной стоял шофер
-  здоровый  детина  в  голубом  спортивном  костюме  и  водительской кепи с
длинным козырьком.
     - Ружье,  мой  друг,  -  сказал  Аристид,  -  не  понадобится.  Ты  уже
уезжаешь?  - Он кивнул на чемодан у двери в гостиную. Затем он потянул носом
воздух и спросил. - Кофе?
     - На кухне. Угощайся.
     - Ты должен составить мне компанию.
     Он подошел ко мне, взял у меня ружье и передал его шоферу.
     - Осмотри все хорошенько, Элберт. Не упусти ничего.
     Он  взял  меня  под  руку,  ввел  в  гостиную, осмотрелся, одобрительно
кивнул и сказал:
     - Всегда  мечтал  о доме в таком месте. Уединение, горы, покой и воздух
настолько чист, что можно неделю в белой рубашке и она ничуть не почернеет.
     Мимо  нас  тяжело  прошагал  Элберт.  Я  направился  на  кухню.  Пудель
встретил  меня  такой бурей восторга, словно я отсутствовал целый месяц. Кот
открыл один глаз, а затем закрыл его и вновь погрузился в сон.
     - Извини,  -  сказал  Аристид  и  начал  наливать кофе. Я нашел коробку
шоколадного  печенья  и  поставил перед ним. Не потому, что я хотел добиться
его расположения, а потому, что я знал, что он все равно найдет ее.
     - Откуда ты узнал, что я здесь? - спросил я.
     - Я  не знал, но я рад, что ты здесь. Мне сообщили, что здесь проживает
Макс  Анзермо  и  что  место  может  представлять  большой  интерес. Лично я
уверен, что все это было сделано, чтобы смутить тебя. Ты смущен?
     - Не более, чем обычно. Кто тебе сообщил?
     - Женщина,  по  телефону.  Она  назвалась мисс Пандой Бабукар. Конечно,
имя  фиктивное.  Это  всегда  так,  или  имя  вообще не называют. - Он тепло
улыбнулся мне и спросил. - А сливки есть?
     Я нашел ему сливки.
     - А  ты  знаешь,  -  продолжил  он,  - что кофе, который так ценится на
Ближнем  Востоке,  когда-то  пили  во  время  молитв в мечетях, а еще раньше
перед  гробом  Пророка  в  Мекке?  А турки когда-то обещали женщине в момент
бракосочетания,  что в дополнение к любви, почитанию и ежедневно исполняемым
супружеским  обязанностям у нее всегда будет в достатке кофе и что появлению
этого  гадкого  растворимого  состава  мы обязаны твоему соотечественнику по
имени Вашингтон, который, живя в Гватемале... да, Элберт?
     В дверях появился Элберт.
     - Он здесь, мосье.
     - Отлично. Иди и побудь возле него. Мы скоро к тебе присоединимся.
     - Что и где? - спросил я, когда Элберт ушел.
     Аристид  отправил  в рот шоколадное печенье и щедро бросил одно пуделю,
который ходил перед ним на задних лапах, а затем спросил:
     - Этой ночью у тебя был гость?
     - Нет.
     - Тогда дверь взломал ты. Фомка лежит на столе в гостиной.
     - Сделай  мне  одолжение,  Аристид,  -  сказал я, - не оставляй главную
тему  разговора  напоследок. У меня впереди долгая дорога и я хочу побыстрее
выехать.
     - Ты узнал, где "Мерседес"?
     - Нет.
     - Жаль.
     - Почему?
     - Если  бы  ты  знал,  я  бы,  возможно,  повременил с темой. С главной
темой,  о которой ты только что говорил. Хороший кофе. С Мартиники. Один мой
великий  соотечественник,  некий Дюкло, несмотря на строжайший запрет привез
на  Мартинику  первые  зерна  кофе.  Всегда  можно узнать кофе с Мартиники -
большие,  закругленные  на  обоих  концах  зерна  зеленоватого  цвета. В это
посещение ты не видел Макса Анзермо?
     - Нет.
     - Ты становишься односложным.
     - Что ты хочешь в такую рань?
     - Чтобы  ты  лежал в кровати и спал сном праведника. Однако это хорошо,
что ты уже одет. Ты уверен, что не знаешь, где машина?
     - Честно, нет.
     - Великолепно.  Если  ты  скажешь  мне, где она, ты сможешь уехать, а я
забуду  все,  что  мне  сказала  мисс Панда, и закрою глаза на то, что видел
Элберт  и  я  сам,  и  даже  на  твои  отпечатки  пальцев - что, несомненно,
определят криминалисты.
     - Я, пожалуй, выпью кофе, а то в голове как-то сумрачно.
     Он  любезно налил кофе мне, а затем себе, тепло, по-совиному, улыбнулся
и сказал:
     - Скажи  мне,  где машина, и я огражу тебя от неприятностей. У меня все
же  есть  власть,  к  тому же я испытываю определенную привязанность к тебе.
Этой  ночью  у  тебя был гость, иначе бы ты не собрался в дорогу в этот час.
Машина, мой друг, где она?
     Я зажег сигарету и покачал головой.
     - Ты настаиваешь?
     - Я  настаиваю,  -  сказал  я.  -  И,  более того, я настаиваю на своих
правах.  Если  у тебя нет никакого обвинения против меня, я хотел бы уехать.
Хорошо?
     Я повернулся, чтобы уйти.
     - Я  думаю,  что  сперва  нам  стоит присоединиться к Элберту, - сказал
Аристид.   -   Хороший   парень,   Элберт.   Крепкий,  немного  тугодум,  но
первоклассный  шофер.  Он - выходец из Британии, где делают суррогат кофе из
семян нута и люпина. Сюда.
     Он  вытянул  руку с пистолетом и указал на дверь в дальнем конце кухни,
через которую удалился Элберт.
     Я  вышел  в  дверь,  он  последовал  за мной. В конце коридора я увидел
ожидающего  нас Элберта. Я уже был здесь, когда осматривал дом в свое первое
посещение.  Тут  находились  две  кладовые  и  погреб.  Элберт стоял у двери
погреба.
     Когда  мы  подошли,  он  повернул  ключ в замке и открыл для нас дверь.
Аристид рукой указал мне входить первым и включил свет.
     На  одной  из  боковых  стен  были  ряды полок, уставленные бутылками с
вином.  У второй боковой стены высилась гора пустых ящиков и коробок. Окна в
погребе  не  было.  У  стены  напротив стоял большой морозильник. Крышка его
была  открыта и было включено внутреннее освещение, отбрасывавшее на потолок
мягкий свет.
     Один  из них аккуратно подтолкнул меня к морозильнику. В нем лежал Макс
Анзермо  -  ноги  согнуты  в  коленях,  а голова вдавлена в плечи. Рядом, на
коробках  с  замороженным  шпинатом,  лежал  пистолет,  из  которого  Наджиб
застрелил  его. Мне не нужно было говорить - потому что мне уже было сказано
-  что  на  нем  были отпечатки моих пальцев. Наджиб все устроил, пока я без
сознания  лежал  в  гостиной.  Наджиб  был  не из тех людей, кто выбрасывает
вещи, которые могут пригодиться в один прекрасный момент.
     - Ну? - сказал Аристид.
     Я отступил от морозильника.
     - Вам лучше закрыть крышку, - сказал я, - а то содержимое испортится.
     - Ты убил его, - сказал Аристид.
     - Нет, и ты знаешь это.
     - Я  узнаю это только тогда, когда ты скажешь мне, где машина. Иначе мы
поедем в следственное управление. На пистолете будут твои отпечатки.
     - Это не будет для меня неожиданностью.
     - Если  ты  скажешь,  где  машина,  это  оградит  тебя  от  бесконечных
сложностей...  медленный  процесс доказания твоей невиновности... протоколы.
Ты не знаешь, сколько это займет времени?
     - Как,  -  сказал я, - я могу сказать тебе, где машина, если я этого не
знаю?
     Аристид пристально посмотрел на меня, покачал головой и сказал:
     - Если бы было можно узнать, говорит человек правду или нет.
     - Это  бы намного облегчило работу полиции и внесло бы большую сумятицу
в семейную жизнь.
     Аристид кивнул, затем сказал:
     - Обыщи его, Элберт.
     Элберт  подошел,  повернул  меня  лицом к двери - видимо, из уважения к
умершим  -  и  прошелся  по  моей  одежде.  Он  выполнил процедуру с большой
тщательностью   и   передал   обнаруженные  им  вещи  Аристиду.  Тот  быстро
просмотрел  их  -  паспорт, кредитные карточки, бумажник и тому подобное - и
вернул мне.
     Я сказал:
     - Послушай,  Аристид,  ты  знаешь, что я не убивал Макса. Это совсем не
значит,  что  я  не  рад  его  смерти,  но я его не убивал. Сейчас ты просто
попался  на  уловку  другой заинтересованной стороны, которая хочет помешать
мне найти машину, и действуешь им на руку.
     - Возможно,  ты  прав,  мой друг, но правда так же и то, что я не хочу,
чтобы  именно  ты нашел ту машину, поэтому... очень удобно, что есть что-то,
что займет тебя на какое-то время.
     В  этот  момент  за  дверью  раздался  лай и в подвал, прыгая и крутясь
волчком,  влетел  пудель.  Он  сделал  вокруг нас троих полный круг, а затем
встал на задние лапы и выпрашивающе затанцевал перед Аристидом.
     Тот весь просиял.
     - Очень милый, да? - Его огрубевшее, полицейское сердце слегка отошло.
     - Не  обманывай  себя,  Аристид. Он смотрит на тебя как на одно большое
шоколадное  печенье.  -  Я  был рад, что они отвлеклись. Они оба смотрели на
выкрутасы  глупого  пуделя  со  счастливыми  улыбками  на  лицах.  Я немного
отступил  назад,  давая  пуделю больше сценического пространства, завел руку
за  спину  и  взял  за  горлышко  ближайшую бутылку на полке. Резко выбросив
руку,  я  ударил  бутылкой по лампочке. Раздался хлопок и свет погас. Следом
послышался  какой-то  гром  и  рев  Элберта,  но  я уже выскочил из погреба,
закрыл дверь и повернул ключ.
     Я   рванул  к  кухне,  но  меня  опередил  пудель.  Можно  всегда  быть
уверенным, что собака первая выкрутится из любой опасной ситуации.
     Миновав  кухню,  я  вбежал  в  гостиную, схватил ружье, выдернул из-под
подушки  карту, прихватил свой чемодан и устремился в сопровождении пуделя к
выходу.  Дверь  погреба  была достаточно крепкой, но под напором мощных плеч
Элберта она не выдержит более пяти минут.
     Вылетев  из  дома,  я  разрядил  оба  ствола  в  задние  колеса  машины
Аристида.  Выстрелы  напугали  пуделя  и  он,  заливаясь  истерическим лаем,
устремился  в  лес,  а  я  побежал  к "Мерседесу", решая на ходу, была ли та
бутылка  с  бургундским  или  с  бордо.  Но  в  любом  случае  Аристид очень
рассердится.  Я был уверен, что вино - это та вещь, к которой он относится с
уважением.  Отто  и  Тони  совершили  ограбление кассы в Сан Джин-де-Морьен,
небольшом  городке  с  семитысячным  населением,  находящимся рядом с шоссе,
соединяющим  Шамбери  с Турином. Место было выбрано очень удачно, потому что
до  итальянской  границы им нужно было проехать только семьдесят с небольшим
километров.  В  четырнадцати  километрах  к востоку от Сан Джин располагался
городок  Сан  Мишель,  а  за  ним  они повернули налево и поднялись в горы к
озеру.  Это  место  было  на  достаточном удалении от Сан Боне, да и прямого
пути  туда  не  было.  Я прикинул, что буду у озера где-нибудь в районе часа
дня.  Как  я  узнал  позднее,  ограблена  была небольшая фирма, занимающаяся
вопросами  освещения  восточных пригородов Сан Джин-де-Морьен. А еще позднее
я  узнал,  что  у  Отто  была разработана своя схема совершения ограблений -
касса  снималась  в  восточных  районах  Франции,  а затем быстрый переезд в
Италию.
     Из  Сан  Боне  я  выехал,  когда  уже занималась заря. Я ехал на север.
Моросил  мелкий  дождь,  который  заметно  снизил мою скорость. Около девяти
часов  я  остановился в небольшом городке, чтобы выпить чашку кофе, и там же
купил  себе  маску,  трубку,  плавки  и  водонепроницаемый  фонарь. Мне было
известно,  что  озерная  вода  прозрачна,  как  джин,  но  я  все  же  хотел
подготовиться  должным  образом.  И  еще  я  знал,  что она будет дьявольски
холодной.
     Я  добрался  до  озера,  как  и  предполагал, в первом часу. Оставалось
проехать  километра  три  по  небольшой  дороге,  которая  уходила  вверх по
склону,  заросшему соснами. Дождь моросил по-прежнему и, поднимаясь все выше
и  выше,  я  заметил,  что  обрывки  облаков  уже  начинают проползать между
деревьями.  Дорога  и  деревья  кончились,  и  я выехал на широкое, поросшее
травой  плато,  которое  выходило  на озеро, имевшее почти такие же размеры,
как  и суссекское озеро О'Дауды. Этот берег был довольно ровным, но усеянный
валунами,   прячущимися   в  зарослях  папоротника.  Противоположный  берег,
который   то   появлялся,   то  исчезал  в  тумане,  круто  уходил  ввысь  и
заканчивался  небольшой  вершиной.  Поверхность озера была спокойной и имела
цвет вороненой стали.
     Я  вылез  из машины и подошел к краю плато. В невысокой траве виднелись
следы  машины  Отто,  а  у края плато не хватало большого куска, который был
отбит  совсем недавно. До воды было метров пять. Я посмотрел вниз, но ничего
не  увидел.  Вода  выглядела холодной и непривлекательной, и я почувствовал,
как  по моим плечам и рукам побежали мурашки. Я вернулся к машине, развернул
ее,  затем  разделся,  надел плавки и маску и подошел к обрыву. Туман быстро
усиливался.
     Где-то  внизу  была машина и Отто. Я был в этом уверен, потому что Тони
никогда  бы  не  рискнул  соврать  мне.  Мне  можно было не нырять вниз и не
передавать  привет  Отто.  Мне можно было не возиться в лежащей на дне озера
машине  и  не  доставать то, что было спрятано за вентиляционной решеткой. Я
мог  просто доехать до ближайшего телефона и сообщить О'Дауде, где находится
машина,  а  затем  послать  ему счет. Меня нанимали только для того, чтобы я
нашел  машину.  А то, что в ней спрятано, было не моим делом. Оно было нужно
О'Дауде  и  Аристиду,  да  и  Наджибу для передачи своим хозяевам. Они могут
сами  разобраться.  К  тому же и погода не располагала к плаванию и нырянию.
Все,  что я должен бы был сделать, - не лезть в чужие дела. Но лишь немногие
из  нас  могут  устоять перед искушением влезть в них, потому что иногда это
дает  комиссионные.  Если  бы  рядом  была  Уилкинз, она бы твердо встала на
высокоморальные  позиции  и  приказала  бы мне вернуться в машину, пока я не
схватил двустороннее воспаление легких.
     Я  осторожно  слез  с  кручи,  и  когда до воды оставалось менее метра,
солдатиком  прыгнул  в  воду.  Я  погрузился  с  головой  и с большим трудом
выбрался  на  поверхность.  Вода  сжала  меня со всех сторон с такой ледяной
силой,  что  я  чуть  было  не лишился жизни. Я всплыл, жадно хватая воздух,
извергая  проклятия  и  твердо намереваясь не терять ни секунды. Я не хотел,
чтобы мои пальцы отвалились, прежде чем я доберусь до машины.
     Я  отплыл от берега на несколько метров, надел маску, пристроил трубку,
сделал глубокий вдох и, зажав в руке фонарик, нырнул.
     Под  водой  было  не  так  темно,  как я предполагал, и машину я увидел
сразу  же.  Она  лежала на дне метрах в трех от меня, слегка накренившись на
один  бок.  Водительская  дверь  была по другую сторону от меня. Я подплыл к
правой  передней  двери,  зацепился  за  нее  и  включил  фонарик. Окно было
открыто.  Я  направил  луч  во  внутрь  и  увидел  Отто.  Зрелище было не из
приятных.  Он болтался под крышей, его руки и ноги свисали и он был похож на
карнавальный  воздушный  шар.  От моих движений его конечности зашевелились,
как  у  марионетки. Я быстро отвел от него луч, нашел решетку вентилятора, а
затем отпустил дверь и всплыл на поверхность.
     Секунду-другую   я   балансировал   на   поверхности,   определяя  свое
состояние,  затем  сделал очередной глубокий вдох и нырнул снова. На сей раз
я  работал  без  фонаря,  не  желая больше наблюдать болтающегося под крышей
Отто.  Я  ухватился правой рукой за дверь, засунул фонарик в плавки, а затем
просунул  левую  руку  в  салон машины. Нащупав круг решетки, я повернул ее.
Какое-то  время  она  не  хотела поворачиваться, но когда весь мой воздушный
запас был почти израсходован, она поддалась.
     Я  выскочил  наверх за глотком свежего воздуха и несколько секунд лежал
на   поверхности,   как  вконец  вымотанная  опытной  рукой  рыболова  рыба.
Облачность  понизилась  и  над  поверхностью  воды медленно колебались клубы
тумана.  Где-то  на  склоне  противоположного  берега мягко звякнул, как мне
показалось, коровий колокольчик.
     Я  опять  нырнул,  и  на  этот  раз  решетка повернулась без проблем. Я
выбросил  ее  и просунул руку в отверстие. Нащупав что-то плоское и толстое,
я  вытащил  его  наружу. Предмет был размером с хорошую, пухлую книгу. Я еще
раз  пошарил  рукой,  чтобы  убедиться,  что  в тайнике больше ничего нет, и
быстро всплыл, не тратя времени на прощание с Отто.
     На  поверхности  я  сдвинул  на макушку маску, сделал несколько глотков
холодного,  влажного  воздуха  и посмотрел на предмет в моей правой руке. Он
был  завернут в толстую коричневую вощеную бумагу и перетянут скотчем. Дрожа
и почти не чувствуя рук и ног, я повернулся, чтобы отправиться к берегу.
     И  в  тот  момент я увидел, что на краю плато стоят, слегка размазанные
обрывками  тумана,  мисс Панда Бабукар и Наджиб Алакве. Они смотрели вниз на
меня,  а я прекратил движение к берегу и задвигал ногами, пытаясь удержаться
на одном месте.
     На  Панде  было  распахнутое короткое кожаное пальто, ее руки лежали на
бедрах  зеленого мини-платья, а ее длинные, обтянутые капроном ноги казались
еще  длинней  с  той  точки,  откуда  смотрел я. Она была такой высокой, что
временами  ее голова терялась в плывущих кусках облаков. Но когда ее смуглое
лицо  прояснялось,  я  видел  ее радостную хищную улыбку и блеск белоснежных
зубов.  На  Наджибе  - хотя у меня совсем не было времени, чтобы удивиться -
были  строгий серый костюм, белая рубашка и темный галстук. Он стоял немного
сзади,   поэтому   я   не   мог   проверить,  были  ли  на  нем  все  те  же
рыжевато-коричневые  ботинки. Но я хорошо видел, что в правой руке он держит
пистолет.
     - Привет,  Рекси-декси,  -  крикнула  Панда. - Плыви сюда. Ты на верном
пути. Тебя ожидает теплая встреча.
     - И  будьте  осторожны,  не  уроните  сверток,  -  добавил  Наджиб. И в
подтверждение  необходимости  проявления  мной  осторожности  он выстрелил в
воду.  Пуля  вошла  в  полуметре от меня, я подпрыгнул, как идущий на нерест
лосось,  а  он  прокричал.  -  Нет нужды беспокоиться о личной безопасности.
Отдайте нам сверток и все забыто.
     - А  мама сделает тебе добрую порцию бренди и бодрящее растирание. Гав,
гав! - Она сопроводила свой лай привычным ляганием.
     Я покачал головой.
     - Извините,  - сказал я, - но я обещал себе сделать несколько рывочков,
прежде чем выйти на берег.
     - Ты   выходишь  прямо  сейчас,  любимый,  -  сказала  Панда,  -  иначе
замерзнешь  и  лишишься  всех своих принадлежностей. Давай, иди к маме. Мама
быстро согреет малыша.
     - Ныряй  ко  мне,  -  сказал  я.  -  Это  здорово. Ты не знаешь, какого
удовольствия ты себя лишаешь.
     Я  повернулся, зажал сверток в зубах и максимально быстро рванул кролем
в  туман. Я знал, что Наджиб не станет в меня стрелять. Ему совсем не нужно,
чтобы  я  уронил  ценную  вещь. С другой стороны, это, вряд ли, было большим
утешением.  Возможно,  я и доплыву до другого берега быстрее, чем они успеют
добежать  туда,  но  меня  совсем не радовала перспектива лазания по горам в
одних  плавках.  Даже  если  я  выберусь  на дорогу, у меня будут проблемы с
поимкой машины. Взгляды французов не столь уж широки.
     Проплыв  метров  двадцать,  я  остановился,  вынул  сверток  изо  рта и
отдышался.  Туман  уже полностью покрыл плато. Это было хорошо. Но он покрыл
и  все  остальное.  Я  не  имел ни малейшего понятия, куда плыть. Есть люди,
которым  можно завязать глаза, бросить в пучину тьмы и они всегда определят,
где  север.  Ну,  я мог бы с натяжкой стать голубем, но и это бы не помогло,
потому что дома у меня не было.
     В  этот  момент  я  услышал  восторженный  лай  Панды где-то в тумане и
хрустящий  звук входящего в воду тела. Это меня напугало. Почти двухметровая
живая  торпеда,  невосприимчивая  к  холодной  воде  и обладающая встроенным
радаром,  который способен найти мужчину и быть постоянно нацеленным на него
независимо  от  расстояния, отправилась в погоню за мной. И если я окажусь в
воде  в объятиях ее длинных рук и прекрасных ног, то шансов у меня будет еще
меньше, чем у карася, попавшего в пасть щуке.
     Снова  зажав  сверток  в  зубах,  я на всех парах промчался метров сто,
надеясь  коснуться  берега. Но никакого берега я не обнаружил. Тяжело дыша и
совсем  не  ощущая  своего  тела,  я  подумал,  сколько еще пройдет времени,
прежде  чем  у  Отто  появится компания. Где-то позади меня, немного правее,
рассекала  воду  Панда,  но  затем  все стихло. Меня окружали только туман и
ледяная  вода.  И  тут до меня донесся короткий звук. Где-то впереди звякнул
колокольчик  коровы.  Я  поплыл,  но  проплыв  метров тридцать, остановился.
Позади  меня  раздавались мерные звуки гребков Панды. Она не спешила, твердо
держа  цель  на  экране своего радара. Сквозь производимый ею шум я услышал,
как  колокольчик  звякнул снова, но на этот раз где-то справа от меня, и мне
в  голову  пришла  неприятная мысль, что по берегу, вероятно, бродит не одна
корова.  Я  сделал  единственно  разумную  с моей точки зрения вещь - выбрал
среднее  между  двумя колокольчиками направление и поплыл. Но разумность моя
не  означала  точность.  Средний  курс  может  привести  к неприятностям. Со
средними  всегда  проблемы  -  они  дают несколько кособокие результаты типа
того,  что средняя английская семья имеет полтора автомобиля. Я выплыл прямо
на  Панду,  просто  потому  что  я не сделал акустическую поправку. В тумане
звуки доносятся не из того места, откуда они в действительности происходят.
     Она  возникла  из тумана в полутора метрах от меня, развернулась ко мне
лицом  и  поприветствовала меня широкой белозубой улыбкой. В зубах у нее был
зажат ужасного вида нож. Она вынула нож изо рта и сказала:
     - Хья, милый. Часто купаешься здесь?
     Я взял сверток в руку и, стуча зубами, произнес:
     - Если  ты  приблизишься  ко мне хоть на десяток сантиметров, я выброшу
эту штуку за борт. - Я поднял сверток.
     - Как  же  мы  согреемся,  если  будем  оставаться  на удалении друг от
друга?
     - Настраивай  свой радар на колокольчик ближайшей коровы, - сказал я, -
и вперед.
     Она покачала головой и сказала:
     - Мы  поплывем  бок  о  бок,  любимый.  И  не  вздумай  шутить с бедной
девушкой,  которая  просто сгорает от любви. Если ты уронишь сверток, я тебя
разрежу  пополам  и черт с ней, с потерей хорошего мужчины. - Она подмигнула
мне  и  добавила.  -  Тебе, наверное, уже говорили, что у тебя замечательные
плечи.  Широкие  и  очень сексуальные. И мне нравится их синий цвет. Отлично
сочетается с красным лицом. Давай поплыли.
     Панда  держалась немного впереди, и между нами было метра полтора. Меня
совсем  не  волновало,  что  будет  дальше.  Я  хотел побыстрее выбраться из
замерзающего   озера.   Мое  тело  промерзло  насквозь,  мой  мозг  требовал
немедленной  разморозки,  а  руки  и  ноги  двигались  так, словно я плыл по
грязной  жиже.  Единственное,  что  работало нормально, - мои глаза, которые
помогали мне держаться на достаточном удалении от Панды.
     Она улыбнулась мне и сказала:
     - Здорово,  что  такое  прекрасное место целиком принадлежит только нам
двоим. Говорят, летом здесь яблоку негде упасть.
     Я  не ответил. Мой рот был занят свертком. Но я ни на секунду не сводил
с нее глаз.
     На  ней  был  бюстгальтер  и  длинные розовые трусы, которые надувались
пузырем  от рвущегося наружу воздуха. Периодически она поворачивалась ко мне
и  ослепляла  меня  улыбкой, в которой бурлили и смешивались самые различные
эмоции.   Самое   меньшее,   что   меня   ждало  на  берегу,  так  это  быть
изнасилованным,  а  затем  зарезанным.  Я  подумал было о молитве, но тут же
отбросил  эту  мысль.  В  подобной  ситуации  самцов богомола это никогда не
спасало.
     Радар   Панды   сработал.   Мы   выплыли   прямо   на  корову.  Большое
бело-коричневое  животное  стояло  между  двух  сосен и, выпуская из ноздрей
клубы пара, смотрело на нас большими, влажными бесстрастными глазами.
     Панда выскользнула из воды и сказала:
     - Привет,  корова! Отличное у тебя здесь озеро. - А затем, повернувшись
ко  мне, - я стоял по щиколотку в воде и прибрежной грязи - она направила на
меня  нож. - Спокойно выходи их воды, парень, и бросай сверток маме. Сначала
дела,  потом  удовольствия,  так  ведь? - Она закинула голову и закричала. -
Наджиб! Наджиб!
     Где-то далеко в тумане раздался ответный крик.
     Панда  стояла и ждала меня. Она не была дурой. Я мог не знать, что было
у  нее  на  уме,  но  она  точно знала, что еще теплилось в моих обледенелых
глубинах. Я не хотел отдавать ей сверток.
     - Без  шуток,  милый.  Ты  мне  очень  нравишься и всегда, когда у тебя
возникнет  желание,  я разделю с тобой большую кровать в каком-нибудь уютном
местечке  и  мы  займемся  главной весенней работой. Но сперва Наджиб должен
получить свой сверток. Хорошо?
     - Хорошо.
     Я начал выходить из воды, но на первых же шагах она остановила меня.
     - Оставайся там и кидай мне сверток.
     Откуда-то  слева донесся крик Наджиба. Панда отозвалась. Я посмотрел на
сверток  в  моей  руке  и вспомнил все, чему меня учил Миггз в своем зале. Я
догадывался,   что  Панда  обучена  гораздо  большему,  да  к  тому  же  она
превосходила  меня  в  росте  и  быстроте,  и  хотя по силе мы были примерно
одинаковы, у нее был нож.
     - Ну  же,  милый.  Кидай. И мы сразу станем опять друзьями и тебя будет
окружать  только  любовь  и  доброта.  Ты  нравишься  Наджибу и, что гораздо
важнее, ты нравишься мне и у нас впереди розовое будущее.
     Давая себе время подумать, я сказал:
     - Вы здорово помогли - заморозили Макса для меня.
     - Ах,  это?  Милый,  это  все  так, для смеха. Ну, давай, гусиная кожа,
бросай!
     Я  бросил. Бросил намеренно так, чтобы сверток упал, не долетев до нее,
и  чуть-чуть  в  стороне.  Она согнула свои великолепные ноги и наклонилась,
протягивая  к  свертку свободную руку, и не сводя с меня глаз. Но она все же
была  вынуждена  на  долю секунды отвести их, чтобы скоординировать движение
руки  в  момент  касания  свертка.  Этого-то момента я и ждал. Я уже положил
руку  на  то место, где под плавками лежал фонарик. Выхватив его, я метнулся
к  ней  как  раз  в  тот  момент,  когда  она  вновь  взглянула на меня. Она
среагировала  прекрасно  и  успела полоснуть меня по левой руке, но все было
сделано  в  большой  спешке  и  рана  оказалась несерьезной. Я изо всей силы
ударил  ее  по  правому  виску, наплевав на всякое рыцарство. Удар получился
отменный. Она рухнула на спину и замерла.
     Я  схватил  сверток и побежал по берегу в сторону, противоположную той,
откуда  доносился  приближающийся  голос Наджиба. Бежал я недолго, поскольку
мои  голые  ступени  вскоре  невыносимо  заболели.  Но я продолжал движение,
припадая  то  на одну, то на другую ногу, и мне повезло. Я выбрался на узкую
тропинку,  покрытую  сухими сосновыми иголками, и в конце концов оказался на
плато.
     Рядом  с моим "Мерседесом" стоял "Тандерберд" Наджиба. Он оставил ключи
в  замке  зажигания,  поэтому  я  выдернул  их и забросил в озеро. Затем, не
тратя  времени  на  одевание,  я  вскочил в свою машину и рванул с места, на
ходу  включая  обогреватель  на  полную  мощность. Мне не терпелось поскорее
добраться до чашки горячего кофе с коньяком.
     Когда  я  был  почти  уже у шоссе, из-за деревьев впереди меня внезапно
вырулил  обшарпанный  желтый "Ситроен" и перегородил мне дорогу. Я тормознул
и  остановился метров в восьми от него. Через заднее стекло "Ситроена" я мог
видеть,  что  за  рулем сидит женщина. Ожидая, пока она сдвинется с места, я
решил  одеться  и  повернулся назад за рубашкой и брюками. Я уже держал их в
руке,  когда в окошке напротив меня появилось сияющее лицо Тони Колларда. Он
был  без  очков.  Тони  открыл дверь, залез в машину и с плавностью, которая
меня  искренне  удивила,  подобрал  с  сиденья сверток, засунул его себе под
куртку,  затем  протянул  руку  назад,  взял  ружье,  проверил, нет ли в нем
патронов,  положил  его  на  место,  вытащил  из-за  пояса  пистолет и мягко
сказал:
     - Поезжайте за Мими.
     Он  протянул  руку  и  нажал на звуковой сигнал. "Ситроен" тронулся. Он
ткнул меня пистолетом в бок, и я двинулся следом.
     - Если  нам  предстоит  долгий  путь,  -  сказал  я, - то я не одет для
этого.
     - Мы  не  будем  выключать  обогреватель.  - Он восхищенно посмотрел на
меня  и  сказал.  -  Я  поспорил  с  Мими,  что  вы сделаете это. На пятьсот
франков.  Эта  девчонка  - азартный игрок. Так, значит, вот из-за этой штуки
вся суета?
     Он достал сверток.
     Я кивнул.
     - Это то, что на самом деле нужно твоему боссу?
     - Не буду врать.
     - Конечно,  вы  ведь  замечательный  человек.  Но  не  волнуйтесь. Тони
позаботился о вас и обо всем остальном. Вы - мой друг, в каком-то смысле.
     - В каком смысле?
     - В  том,  что я вас уважаю. Мой старик всегда говорил, что если хочешь
преуспевать  в  отношениях  с людьми, ты должен действовать в соответствии с
их характерами, а не вразрез с ними. Как там Отто?
     - Не жалуется.
     - Прекрасно.  Заметьте,  в Отто что-то было. Он всегда считал, что он -
"великий  мозг",  и  он  был  им  в какой-то мере. Сделает дело во Франции и
перепрыгнет  в  Италию. Сделает дело в Италии и перепрыгнет во Францию. Туда
мы  и  едем.  Небольшое  укромное  местечко  по  эту сторону границы. Старая
мельница,   сейчас   уже,   конечно,  не  действующая.  Сады  с  мушмулой  и
персиками...  прекрасное  место  для  детских  игр. И еще небольшая речушка.
Безусловно,  теперь,  когда Отто уже нет с нами, я являюсь "великим мозгом".
Скажу  вам, что первое время у меня были неприятности с Мими, но она перешла
на мою сторону. Пришлось убрать кого-нибудь из тех двоих?
     Мы уже выехали на шоссе и направлялись на восток.
     - Я несколько грубо обошелся с девушкой.
     - Решили вопрос с их машиной?
     - Да.
     - Отлично.  Тогда  мы  можем  расслабиться.  - Он откинулся на сиденье,
закурил  и замычал какую-то мелодию. Через некоторое время он сказал. - Я не
против  определенных  напрягов.  Дело есть дело и они иногда возникают. Я не
особо  тревожусь,  даже  когда  кто-то  немного  напрягает Мими. - Он широко
улыбнулся  мне  и  усмехнулся.  -  Но я ненавижу, когда какие-нибудь ублюдки
начинают  беспокоить  ребенка. Эта длинноногая черная лошадь выкинула в окно
рожок.  Вы  знаете,  чтобы  женщина  так  жестоко  отнеслась к ребенку... Вы
понимаете, именно поэтому я вынужден был все рассказать.
     - Понимаю.
     Я  понимал, что бесполезно торопить его или заставлять рассказывать все
по  порядку.  Я  чувствовал смертельную усталость и острое желание наполнить
свои  внутренности  чем-нибудь горячим. Я знал, что мне придется заключить с
ним  сделку,  но  момент  был не очень подходящим, да и мое настроение тоже.
Его  "великий  мозг"  уже  выработал  какой-то  план; пока я не оденусь и не
приду в себя, плану придется обождать.
     Впереди меня Мими свернула с шоссе.
     - Много зарабатываете на своей работе? - спросил Тони.
     - Достаточно.
     - Кто-нибудь  просит  вас  сделать  что-либо,  и вы делаете безо всяких
вопросов?
     - Где-то так.
     - Должно быть, интересно.
     - Всегда что-нибудь случается. Как сейчас.
     Это задело его, но он, как обычно, пересмеял момент.
     Придя в себя, он сказал:
     - Я  бы очень хотел работать с кем-нибудь, похожим на вас, а не с Отто.
Он  был  хамом  и  невеждой.  Если  у  тебя  больше ничего нет в этой жизни,
говорил  мой  старик,  ты  должен уважать женщин. Так он говорил, но никогда
так  не  делал.  Где-то  он  был  даже  хуже, чем Отто. Мими сейчас повернет
налево. Вам придется перейти на низшую передачу. Подъем почти отвесный.
     Я  проехал  за  Мими  километра  три по крутой, извилистой дороге, и мы
выехали  на  широкое  плато,  окруженное  с  трех сторон лесом. Как и сказал
Тони,  там  был сад с множеством покрытых мхом фруктовых деревьев, небольшой
загон  и  высокая  мельница  на  берегу речки. К мельнице прилегал невысокий
коттедж, а перед ним находился вымощенный двор.
     Я  заехал  за  Мими  во  двор.  Она  вышла  из  машины, вытащила из нее
переносную детскую кроватку и зашла в дом.
     - Если  вы не будете делать глупостей, у нас все будет хорошо, - сказал
Тони.  -  С  вами  ничего не случится и ваш босс не сможет ни в чем обвинить
вас.  -  Он  ухмыльнулся, подмигнул мне и добавил. - Надо мириться с этим, у
всех нас случаются неудачи.
     Он  вышел из машины и с пистолетом в руке отконвоировал меня в коттедж.
Центральная  комната  была  достаточно большой и выложена плитняком. У одной
из  стен  стояли  всякие  кухонные  принадлежности. Мими кивнула мне, села в
кресло, расстегнула блузку и начала кормить ребенка.
     - Молока  немного,  Тони, - сказала она. - Вся эта нервотрепка. Растопи
печку  и подогрей еще. Но сперва ты должен что-нибудь сделать с ним. Детское
питание в чемодане в машине.
     Не  сводя  с  меня  глаз,  Тони подошел к ней и поцеловал ее в макушку.
Затем  он  подошел к двери в конце комнаты, отодвинул засов, открыл ее рукой
и сделал мне знак подойти.
     - Я  думаю,  здесь  держали  коз и коров зимой. Своего рода центральное
отопление. - Он засмеялся и пригласил меня во внутрь.
     Помещение  было сделано из камня и имело крошечное квадратное окошко. В
одном  из  углов  находилась  куча  старой  соломы, рядом валялась сломанная
тачка,  у  одной  стены  стояла  металлическая  кровать  без  матраса,  а  у
противоположной  -  ряды кроличьих клеток, затянутых паутиной. Тони запер за
мной  дверь,  но  через несколько минут он появился снова, неся мою одежду и
бутылку.  Мими  стояла  у двери, держа в одной руке ребенка, чей влажный рот
настойчиво искал ее сосок, а в другой - нацеленный на меня пистолет.
     - Располагайтесь,   -  сказал  Тони.  -  Если  что-нибудь  понадобится,
звоните.  -  Он  рассмеялся,  бросил  мою одежду на пол и поставил бутылку в
тачку.
     - Это мальчик или девочка? - спросил я.
     - Мальчик,  -  с  гордостью  сказал  Тони. - Два месяца. Мы назвали его
Габриэль. Нравится?
     - Божественно,  -  сказал я и протянул одну руку к одежде, а вторую - к
бутылке.
     Они  ушли.  Я  оделся  и  выпил.  Затем  я  взял  в углу охапку соломы,
расстелил  ее  на  сетке  кровати  и  плюхнулся на нее. Вокруг меня поднялся
столб пыли с запахом коровьего навоза, но меня это не трогало.
     Я  лежал  и  смотрел  в  потолок. У кровати наготове стояла бутылка. За
свою  жизнь  я  созерцал  огромное  множество  потолков, особенно в подобном
настроении,  когда чувствуешь полную ослабленность и не способность мыслить.
Мне  мои настроения были достаточно хорошо известны, поэтому в данном случае
я точно знал, что ничего не остается делать, как ждать, пока оно пройдет.
     Из  другой  комнаты  доносились  звуки  Мими, Тони и ребенка - звяканье
кастрюлек  и  сковородок,  детский  плач, ржание Тони и эпизодические смешки
Мими.  Через  какое-то  время плач прекратился и слышен был только тихий гул
их голосов. Вдруг Мими издала громкое восклицание, и Тони зарычал от смеха.
     Я  еще  выпил  и  стал  отходить  ко сну, но прежде чем я отключился, я
услышал звук отъезжающей машины.


     Проснулся  я под вечер и обнаружил в комнате Тони и приятный запах кофе
и  жареного бекона. Тони положил на тачку лист фанеры и на нем стоял поднос.
Увидев,  что  я  проснулся,  он  ногой  к тачке подтолкнул старый ящик - мой
стул,  а  затем  отошел  к двери и встал там, держа руку под курткой. Мне не
нужно  было  говорить,  что  он  там  держит. Настроен он был дружелюбно, но
рисковать явно не собирался.
     - Говорите тише, - сказал он, - не хочу, чтобы ребенок проснулся.
     - Я не собираюсь ничего говорить. По-моему, это должен делать ты.
     Я набросился на кофе и бекон.
     А  он поведал мне всю историю в своей привычной манере - очень путано и
с постоянными смешками.
     Когда  он  приехал  на  встречу  со мной в шале, он взял с собой Мими и
ребенка,  которых оставил в машине, а машину - на значительном расстоянии от
шале.  Он  объяснил, что взял с собой Мими главным образом потому, что они -
одно  целое  и  также  потому,  что  если  бы  что-нибудь случилось, было бы
гораздо  легче пересекать границу с женщиной и ребенком в машине. Но Панда и
Наджиб  свалились  на  них, когда Тони вернулся к машине. Наджиб сел за руль
машины  Тони,  а  Тони пришлось ехать с Пандой, возглавляя процессию. Где-то
за  Сан  Боне  они  все  остановились  и  конференция началась. Наджиб хотел
знать, что Тони делал в шале и кто еще там был.
     - Честно,  я  пытался держаться. Как я уже сказал вам, я вас уважаю. Он
хотел  знать  все  -  и мне показалось, что он уже знал достаточно много - и
там  к  тому  же был ребенок. Мими чуть с ума не сошла. Я удивлен, что у нее
вообще  не  пропало  молоко  после всего этого. Эта Панда красочно расписала
все  ужасы,  которые нас ждут. Вы видите, у меня не было выбора, и к тому же
он сказал, что я кое-что получу за это. Само по себе это...
     - Поэтому ты все же рассказал им про "Мерседес" и про озеро?
     - Вынужден  был.  И  нам  пришлось  проводить их до озера. Я ехал с ним
впереди,  а  Мими  с  ней  - за нами. Но я все думал о вас. Я хотел дать вам
шанс,  дать  вам  время  добраться туда первым. Поэтому я повез его окружным
путем,  который  значительно длиннее и, вы знаете, он даже не заметил этого.
- Он засмеялся. - Вы видите, я пытался защищать вас, правда?
     - Я тронут, Тони.
     - Вы  мне  нравитесь.  У  вас  приятные  манеры.  Но я не мог держаться
вечно,  потому  что я знал, что Мими будет беспокоиться о кормлении ребенка,
поэтому  я  в  итоге  подвез  его  к  дороге,  которая  ведет  к  озеру.  Он
расплатился  и  приказал  мне убираться оттуда к черту. - Он засмеялся. - Я,
конечно,  сделал  вид,  что убираюсь, но не убрался. Я хочу сказать вам, что
если  бы  мне  удалось  добраться до пистолета, который был у Мими в детской
кроватке,  я  бы  вышиб  им все мозги. Пока мы ехали к озеру, я много думал.
Мне  и  Мими  нужны деньги, чтобы уехать в Австралию. Нам здорово помогла та
касса,  которую  мы с Отто взяли, и за гараж мы получили приличную сумму, но
почему  бы  не  получить  еще?  Я  подумал, что же там спрятано в машине, за
которой  все,  как  сумасшедшие,  гоняются?  Ясно,  что  не сама машина всем
нужна...  поэтому  я  решил  поболтаться  немного  поблизости. Что бы там ни
было,  подумал  я,  я  должен  получить  эту  вещь.  Такие  вот дела. Первым
появились  вы...  и  я  был искренне рад, что это вы. С ними мне пришлось бы
быть крайне грубым, чтобы порадовать Мими. Я допил кофе и сказал:
     - Не  продолжай, пожалуйста. Ты разбиваешь мое сердце. Скажи мне, какой
у тебя сейчас план?
     - Ничего  такого,  чтобы  причинило  вам  беспокойство.  Ваш  босс  все
поймет.  Вы  пытались, но у вас ничего не вышло. Он не будет на вас ворчать.
-  Он  вытащил  из-под  куртки  пистолет.  -  В  конце  концов, что вы могли
сделать? Я объясню ему, когда он будет здесь.
     - Когда он будет здесь?
     - Да,  чтобы  забрать  сверток.  Мими  поехала за ним. Вернется завтра.
Почему вы так удивлены?
     - А  ты  бы  не  был,  если  бы  увидел, как человек заходит в клетку с
медведем,  чтобы  побороться  с ним? Мой босс разорвет тебя. Тони, мой друг,
он  -  не  тот человек, из которого ты можешь вытянуть деньги. Как бы сказал
твой родной старик, ты, конечно, хорош, но ты не в его весовой категории.
     Тони ухмыльнулся.
     - Вы  пытаетесь  запугать  меня.  Я  смогу с ним справиться. Он приедет
один. Мими знает условия игры.
     - Послушай,  -  сказал  я.  -  Он  два  с  половиной метра ростом, метр
двадцать пять в ширину, и он - дикий ирландец. Он съест тебя.
     - Серьезно?  Тогда  ему  придется  сначала  проглотить  вот  это.  - Он
помахал  пистолетом.  Затем  он добродушно покачал головой. - Не волнуйтесь.
Вы  сделали  все,  что могли. Большего нельзя ожидать ни от одного человека.
Вы  получите  с  него  свои  деньги. Если нет, то вы можете подать на него в
суд. А я с Мими получу свои деньги за сверток. Вы знаете, что в нем?
     - Нет.
     - И  очень  хорошо. - Он начал смеяться. - Вы еще не доросли до такого.
Вы  бы  видели  лицо  Мими.  Она - первоклассная мать и жена, и хотя она уже
достаточно  повидала,  но  и она была шокирована. Она даже не хотела брать с
собой  кусочек  пленки,  который я отрезал, чтобы показать ему, но я сказал,
что  она  должна его взять. Он должен знать, что мы не блефуем. Но все снова
завернуто,  как  и  было,  и  вам не стоит беспокоиться об этом. Он заплатит
недорого,  всего  пять  тысяч  долларов  в  бывших в употреблении купюрах, и
никаких страхов по поводу полиции, иначе он бы не нанял вас.
     Я  посмотрел  на него и пошел обратно к кровати, поднял бутылку, сделал
огромный глоток, отдышался и сказал:
     - Разбуди  меня,  когда  он  будет  здесь.  Я  ни за что не пропущу это
представление.
     - Разбужу.  Вы  будете здесь, чтобы он видел, что это не ваша вина. Как
любил  говорить мой старик, если используешь кого-либо, а особенно того, кто
тебе  нравится,  то  ты  должен  проследить,  чтобы  они  не получили больше
причитающейся  им  доли  вины.  Вас просто перехитрили. Я хочу, чтобы он это
понял. Тогда он не будет ничего иметь против вас.
     Я  не  стал  ему  говорить,  что  я очень беспокоюсь - не за себя, а за
него.  Он  и  Мими  были  просто  детьми,  заблудившимися  в лесу, и О'Дауда
получит удовольствие от каждой минуты своего пребывания в этом доме.
     Я спросил:
     - Отто говорил тебе, почему он ушел от О'Дауды?
     - Конечно.  Он  скопил  кое-какой  капиталец и решил вернуться к своему
любимому делу.
     - Как он его скопил?
     Тони засмеялся и подмигнул мне.
     - Никогда  не  спрашивал  его. Как говорил мой отец, никогда не задавай
вопросы, если ты знаешь, что тебе на них не ответят.
     Он ушел, усмехаясь.
     Я  лег  на  кровать и стал смотреть в квадратик окошка. Через него были
видны  несколько  звезд,  а  из  сада доносились крики совы, предупреждающие
полевок,  что  расслабляться  им  не  следует. До Эвьена было не так далеко.
Мими  должна вернуться утром и с ней прибудет О'Дауда, один. Мими настоит на
этом  и  О'Дауда  согласится.  Конечно, сначала он взорвется, станет давить,
пугать  ее  полицией  и  так  далее,  но в итоге он поедет, один с деньгами,
потому   что  ему  нужен  сверток  и  безо  всякого  вмешательства  полиции.
Вероятно,   ему   уже  известно,  что  полиция,  или  Интерпол,  тоже  хочет
заполучить  этот  сверток.  Наджибу  был  нужен  сверток,  Интерполу нужен и
О'Дауде.  А  что  было нужно мне? Ну, должен сказать честно, мне он тоже был
нужен.  Сначала,  чтобы  удовлетворить  мое любопытство и узнать, что в нем.
После  того  как  я  это  выясню,  я смогу решить, что с ним делать. С точки
зрения  этики  я,  конечно,  должен буду - если я его вообще получу - отдать
его  О'Дауде. Он меня нанял. Но он нанял меня только для того, чтобы я нашел
машину,  а  не возвращал ему сверток. И опять-таки с этической точки зрения,
прежде  чем  разрешать мне браться за дело, ему следовало бы просветить меня
ради  моей  личной  безопасности, а личная безопасность - это то, что я ценю
превыше  всего.  Но  в тот момент, отбросив все этические соображения, я был
готов  плыть  по течению обстоятельств - у меня просто не было выбора - пока
у меня опять появится возможность задавать темп.
     Я  погрузился  в  сон  -  глубокий  и  лишенный  сновидений  -  а когда
проснулся,  обнаружил, что уже светло и что на моих плечах плотно сидит Тони
и  связывает  мои  руки  у меня за спиной. Если бы я был одним из тех людей,
кто  просыпается быстро, со свежей головой и полной готовностью действовать,
то  я  мог  бы  воспользоваться  ситуацией.  Но, по правде говоря, он связал
меня,  прежде  чем  я  проснулся.  Он  слез  с моих плеч, перевернул меня на
спину,  и  я зевнул ему прямо в лицо. Через оконце в комнату падал солнечный
свет и доносилось пение птиц.
     Сияя, Тони сказал:
     - Прекрасное утро. Выходите и я напою вас кофе.
     Я  сидел  в  кухонном  кресле,  а он поил меня кофе, держа чашку у моих
губ, и делал это очень грамотно. Ему следовало бы пойти в няни.
     - Подумал,  что вам захочется присутствовать при прибытии вашего босса.
Он увидит вас связанным и поймет, что вы не могли ничего сделать.
     - Тебя радует встреча с ним? - спросил я.
     - А  почему  бы нет? Он приедет один и у меня есть то, что ему нужно. -
Он ткнул пистолетом в лежащий на столе сверток. - Что для него пять тысяч?
     - Ты  удивишься,  но  у  него  есть галерея таких, как ты. Я думаю, что
некоторые попали туда за меньшую сумму.
     - Галерея?
     - Не  обращай  внимания.  Просто  он  не  любит,  когда  его принуждают
отдавать деньги.
     - А  кто  любит?  Но  это  случается. Сидите здесь и не двигайтесь. Мне
нужно кое-что сделать.
     Он  разогрел  детское  питание,  накормил Габриэля, а затем поменял ему
пеленки.
     - Ты забыл про мытье, - сказал я.
     - Мими  сказала,  что  не нужно, из-за сыпи. Вся попка в прыщах. Только
присыпка. Я уже делал это, прежде чем поменял пеленку.
     Он  положил  Габриэля  в  кроватку.  Я  с  интересом  наблюдал  за ним.
Заметив, что я слежу за его движениями, он сказал:
     - У  Мими  другая  рука. У нее он засыпает сразу же, а у меня он всегда
кричит минут пять. Пусть вас это не беспокоит.
     Меня  это  не беспокоило. Габриэль кричал, а я сидел в кресле и смотрел
на  сверток,  который я выудил из "Мерседеса". Я уже сделал самое трудное и,
похоже,  вряд  ли  поимею с этого что-нибудь. Мне следовало бы отказаться от
этой  работы  и  поехать  отдыхать.  Конечно,  тогда  бы я не познакомился с
Джулией.  Но  это  не  казалось мне большой потерей. Я зевнул. Да, мне нужен
тоник,  что-то, что взбодрит меня и снова отправит меня в путь, придаст моей
походке упругость, а моим глазам - яркий блеск монет.


     О'Дауда  прибыл  через  три  часа. Сначала послышался звук подъезжающей
машины  Мими.  Тони пошел к двери и открыл ее. Со своего кресла я мог видеть
двор.  Мими  поставила  машину  рядом с моей и пошла к дому. Ее рыжие волосы
переливались  на  утреннем  солнце,  ее  походка  была пружинящей - в общем,
полное  согласие  с  миром. Когда она подошла к двери, где ее с пистолетом в
руке встречал Тони, во двор въехал "Роллс" О'Дауды. За рулем был он сам.
     - Он один? - спросил Тони.
     - Да. Я все проверила, как ты мне сказал.
     - Хорошая девочка. - Он провел рукой по ее спине и ущипнул ее за зад.
     Она  вошла,  дружелюбно  кивнула  мне,  подошла  к  кроватке  и  начала
суетиться около ребенка.
     - Как он себя вел? - спросил я.
     - Очень вежливо и по-джентльменски. Никаких проблем.
     Для меня это означало, что он припас проблемы на потом.
     О'Дауда  подошел  к  двери  с небольшим дипломатом в одной руке. На нем
был  толстый  твидовый костюм, в котором он казался еще больше, а на макушке
-  маленькая  шапочка с козырьком. Он широко улыбнулся Тони, а затем, увидев
меня, сказал:
     - Итак,  ты  все  же  заварил  кашу,  парень. Кажется, я читал где-то в
твоих  проспектах,  что  никто  не может перехитрить тебя. Да, ты обойдешься
мне  в  пять  тысяч  долларов.  Думаешь,  я  должен  вычесть  эту  сумму  из
причитающихся ему денег?
     Вопрос был адресован Тони.
     Настроенный по-деловому, Тони сказал:
     - Это  вы  сами  решайте,  но  он  сделал все, что мог. Повернитесь-ка,
мистер О'Дауда, и поднимите руки.
     О'Дауда  выполнил  все,  что  ему было сказано, и Тони сзади ощупал его
одежду.  Затем,  удовлетворившись результатом, он попятился в дом, и О'Дауда
вошел следом за ним.
     О'Дауда осмотрелся и сказал:
     - Приятное  местечко.  Можно  дешево  купить  его  и  сделать  из  него
что-нибудь.
     Тони  обошел  стол,  взял  сверток и передал его Мими, ни на секунду не
сводя  с  О'Дауды глаз. Ну, по крайней мере, это было что-то, но чтобы иметь
дело  с  О'Даудой,  ему  понадобится гораздо больше, чем это. Ничто не могло
убедить  меня, что О'Дауда с готовностью и счастливой улыбкой на лице отдаст
ему пять тысяч долларов.
     - Ваш  человек  сделал  все,  что мог, мистер О'Дауда, - сказал Тони. -
Помните это.
     - Очень  мило  с твоей стороны напомнить об этом еще раз. Я уверен, что
он  сделал,  все  что мог. Но, черт возьми, смог он очень слабо, и это будет
стоить мне пять тысяч долларов.
     Он  положил  дипломат  на  стол  и  махнул  своей  толстой  рукой в его
сторону.
     - Пересчитай,  -  сказал он, - а затем твоя жена передаст мне сверток и
я уеду.
     - Нет,  -  сказал Тони. - Вы сами откройте его. Я не хочу, чтобы из-под
крышки что-нибудь прыгнуло мне в лицо.
     - Он  усмехнулся.  - Мой старик был мастер на подобные сюрпризы, мистер
О'Дауда.
     - Ты  совершенно  прав,  что осторожничаешь, парень. Скажу честно, если
бы  я  мог  тебя  обставить,  я  бы  сделал  это. Но я знаю, когда мне стоит
уступить.  Мне  слишком  сильно  нужен  этот  сверток,  чтобы беспокоиться о
каких-то нескольких тысячах долларов.
     Он  говорил слишком здраво. Я чувствовал, что он полностью контролирует
себя  и  что  за  внешней  мягкостью скрывается суровый, не терпящий никаких
принуждений О'Дауда.
     Он  открыл дипломат, откинув крышку, чтобы Тони мог видеть пачки купюр.
Я  поспорил  сам с собой, что под пачками у него спрятан пистолет. Я ошибся.
Он  поднял  дипломат и перевернул его, высыпав деньги на стол. Тони протянул
руку  через стол, взял одну из пачек и передал ее Мими. Она положила сверток
в   кроватку  и  начала  считать  купюры.  Затем  она  подошла  к  столу  и,
расположившись на безопасном расстоянии от О'Дауды, пересчитала пачки.
     - Здесь все, Тони.
     - Отдай ему сверток. Не приближайся к нему. Брось ему его.
     Мими  взяла  сверток и метнула его через стол О'Дауде. Тот поймал его и
положил  в один из огромных боковых карманов. С этого момента он не терял ни
секунды.  Момент опускания свертка в карман был для него критической точкой.
Когда  его  правая  рука показалась из кармана, он резко выбросил ее вперед,
ухватился за край стола и изо всей силы швырнул его в Тони.
     Прежде,  чем  стол обрушился на него, Тони успел выстрелить, но О'Дауда
уже  переместился,  и  переместился  очень быстро, как и большинство больших
людей.  Пуля пролетела высоко над ним и ударила в потолок. Сверху посыпалась
штукатурка.  Пока  Тони,  лежа  на  полу,  пытался перевернуться для второго
выстрела,  О'Дауда обхватил Мими большой рукой и прижал ее к себе, используя
девушку в качестве щита. Тони не стал стрелять.
     Немного задыхаясь, О'Дауда сказал:
     - А  теперь,  ублюдок,  кидай  сюда свой пистолет, иначе я сверну твоей
жене  шею.  - Он поднял свободную руку, схватил Мими за шею и резко повернул
ее так, что Мими вскрикнула от боли.
     Тони,  лежа  на полу, выглядел полностью растерянным. Игра вышла из-под
его контроля, и он знал, каков должен быть его следующий ход.
     - Скажи ему, Карвер, что я это сделаю, - произнес О'Дауда.
     - Он  сделает  это,  Тони, - сказал я, - а после придаст этому законный
вид.  Пошли  своим тысячам прощальный поцелуй. Делай, что он тебе говорит, и
не глупи.
     Тони  перевел взгляд с меня на Мими. В кроватке заплакал Габриэль. Тони
бросил  пистолет  по полу О'Дауде. О'Дауда наклонил Мими, как охапку сена, и
свободной рукой поднял пистолет. Выпрямившись, он широко улыбнулся.
     - Ну,  теперь  мы  действительно  переходим к делу. - Он потащил Мими к
открытой  двери  в  мою  недавнюю  комнату,  швырнул ее туда, закрыл дверь и
задвинул  засов. Тони сделал движение, чтобы подняться, но О'Дауда движением
пистолета  приказал  ему  лежать  и  медленно  пошел  к  нему.  -  Я немного
засиделся  за  рулем,  -  сказал  он,  -  но  сейчас я начинаю отходить. Все
отлично. После дела - удовольствие. Таков порядок. Вставай.
     Он  положил  пистолет  в  карман и встал перед Тони. Тони, должно быть,
подумал,  что  он  сошел  с  ума,  давая  ему  такой  шанс. Я мог бы ему все
объяснить.  Он  бросился  на  О'Дауду,  но  прежде  чем  он успел подняться,
О'Дауда  ударил  его  ногой  в  грудь, и Тони полетел назад, потеряв по пути
свои  очки.  О'Дауда  последовал за ним, поднял его за грудь рубахи и ударил
его своим огромным кулаком в лицо, отбросив Тони к стене.
     Смотреть  это  было  крайне  неприятно.  Без очков Тони почти ничего не
видел.  О'Дауда просто использовал его в качестве груши. Он зажал его в углу
комнаты  и  бил  его,  пока  тот уже не мог больше стоять на ногах, затем он
поднял  его  и  стал  бить  снова.  Все  это  сопровождалось  дикими криками
запертой  Мими  и  истеричным  плачем  ребенка.  Я  почувствовал, как во мне
поднимается  ярость.  Тони  получал не только то, на что он напрашивался, он
получал гораздо больше.
     - Перестань, О'Дауда, - закричал я. - Ты убьешь его.
     Держа Тони, О'Дауда повернулся и посмотрел на меня.
     - Никогда, чертов мистер Карвер. Я знаю границу.
     Он  отвернулся  и нанес Тони очередной удар, а затем отпустил его. Тони
рухнул на пол, тихонько постанывая.
     О'Дауда  вытер  руки, осмотрел их и затем подошел к кроватке с кричащим
ребенком и нежно потрепал его по щекам.
     - Ну  все,  успокойся,  мой  маленький,  скоро твой папа будет с тобой,
хотя я сомневаюсь, что ты его узнаешь.
     Он подошел ко мне и вытащил из кармана брюк перочинный ножик.
     - Встань и повернись.
     Я  продолжал  сидеть.  В  тот  момент я получал огромное наслаждение. Я
хотел  его.  Я  хотел  его  больше,  чем что-либо еще в этом мире, и от этой
мысли  у  меня  щипало  в горле. Все во мне опять пришло в движение. Ублюдок
приехал  сюда  с  голыми  руками, только со своим природным умом и сознанием
того,  что  он  со  всем  справится,  и  это  сработало, как это срабатывало
прежде. Я хотел доказать ему, что это срабатывает не всегда.
     - Упрямый,  да? - Он ударил меня по лицу и кресло чуть не опрокинулось.
-  И  ты думаешь, я поверю в то, что он рассказывал? Что он перехитрил тебя?
Такой  человек, как он, этого бы никогда не сделал. Нет, это была прекрасная
мысль,  парень,  прямо  из  старой  книги  шуток.  Вы  двое объединились. Он
вытягивает  из  меня  деньги, затем ты откалываешься и по-прежнему остаешься
трудолюбивым,  но  неудачливым  моим  агентом  и получаешь с меня сполна. Ты
думаешь, я это съем? Вставай или я сшибу твою башку.
     Он  снова ударил меня, и я встал, потому что голова была мне еще нужна.
Она  была  мне очень нужна. Я знал, что он собирается сделать. Он собирается
освободить  меня и поиграть со мной в ту же игру, в которую он играл с Тони.
И  у  меня возникла мысль, что, хотя это может занять у него больше времени,
у  него  получится,  он  уже  размялся  и с нетерпением ожидал начала нового
веселья.
     - Ты уже достаточно поупражнялся сегодня, О'Дауда, - сказал я.
     - Ничего  подобного.  С  ним  я лишь немного разогрелся. С тобой у меня
получится лучше. Как, сможешь?
     - Хочешь поспорить?
     - Почему нет?
     - На пять тысяч долларов?
     Он засмеялся.
     - Идет, самоуверенный ублюдок. А теперь повернись.
     Я  медленно повернулся, подставляя ему свои связанные запястья. Я знал,
что  с этого момента, как он перережет веревку, у меня будет секунды четыре,
чтобы  обеспечить  свое спасение. Четыре секунды. На первый взгляд, немного.
Но  на  самом  деле это достаточно большой промежуток, особенно, когда перед
тобой  такой исполненный самоуверенности человек, каким являлся в тот момент
О'Дауда.  За  четыре  секунды  я  должен  был  разделаться  с  ним, иначе он
разделается  со  мной.  Это  могло лишить меня жалования и премиальных, плюс
пяти  тысяч  долларов,  но я был готов отложить этот вопрос на более позднее
время.
     Он  стоял  позади  меня  и  нетерпеливо  перепиливал веревки, которые я
держал  в  натяжении,  чтобы поймать сам момент моего освобождения. Он также
ждал   наступления  этого  момента.  Мне  это  нравилось.  Он  с  садистским
нетерпением  ждал  начала забавы, в результате которой он получит назад свои
пять  тысяч,  и  его мозг был всецело занят предстоящими удовольствиями. Это
означало,  что  в нем нет места для излишней осторожности. Моей единственной
надеждой была неожиданность и быстрота - убрать его за четыре секунды.
     Когда  последняя  веревка была перерезана, я резко выбросил руки вперед
и,  прежде  чем  он  успел  сообразить, что я собираюсь делать, ухватился за
спинку  стоящего  передо  мной  кресла.  Резко  повернувшись, я изо всех сил
ударил  его  этим  креслом.  Удар  пришелся ему точно в голову. Он отлетел в
сторону  и  грохнулся  на  пол.  На  этот  раз  фортуна отвернулась от него.
Увидев,  что у него все идет хорошо, она, видимо, пошла выпить. Его голова с
шумом  врезалась  в каменный пол и он отключился и затих. Я отбросил обломки
кресла  и  склонился над ним. Дыхание было на месте. Я взял у него сверток и
пистолет  и не стал терять ни секунды. Его голова была не менее крепкой, чем
бильярдный шар, и оправится он довольно скоро.
     Я выпустил Мими и сказал:
     - Быстро уезжайте отсюда, он скоро придет в себя. Давай.
     Ее  не  нужно  было торопить. Я помог ей дотащить до машины Тони, затем
вернулся  и  забрал  ребенка  и  мои пять тысяч долларов. Двадцать процентов
суммы  я  положил  в  детскую  кроватку  и  подал ее в машину. Не переставая
всхлипывать,  Мими  быстро  отъехала.  Я  выдернул  ключи из замка зажигания
"Роллса",  развернул  свою  машину,  остановился,  открыл окно и стал ждать,
держа  дверь  дома  под  наблюдением.  Через  несколько  минут  он появился,
пошатываясь и держась за голову.
     - Отличная  драка,  -  крикнул  я  ему.  - Я забрал свой выигрыш. Когда
голова пройдет, нам стоит поболтать о некоторых вещах.
     Я отъехал и, проехав километра полтора, выкинул ключи в окно.
     С  максимально возможной скоростью я отправился на север и к пяти часам
был  в  Таллуаре,  небольшом городке на восточной стороне Лак Аннеси. Я снял
номер  в "Аббей" с видом на озеро - я уже останавливался здесь раньше. Затем
я  позвонил  Уилкинз  и  поймал ее в тот самый момент, когда она выходила из
конторы.  Разговор  был долгим. Она кудахтала как наседка, вся в волнении по
поводу того, что ей не удалось застать меня по номеру Анзермо.
     О  генерале  Сейфу  Гонвалле и миссис Фалии Максе у нее не было никаких
сведений,  кроме  тех, которые были достоянием общественности: он был главой
своего  правительства,  а  она  - женой министра сельского хозяйства. Она не
смогла  найти  вообще  никакой  информации  о мисс Панде Бабукар. Но один из
наших  лондонских  информаторов  сообщил, что "Юнайтед Африка", одна из фирм
О'Дауды,  уже  получила монопольные права и концессии на разработку полезных
ископаемых   от   предыдущего   правительства.   Однако   произошел  военный
переворот,   к  власти  пришел  Гонвалла  и  переговоры  о  концессиях  были
прерваны.  Я  понимал,  какое  раздражение  это  все  должно было вызывать у
такого  человека,  как  О'Дауда.  Вряд  ли,  подумал  я,  он смирился с этой
неудачей.  И  еще  я  подумал,  что  это докажет то, что завернуто в вощеную
бумагу.
     Она  встречалась  с  Гаффи,  но  ничего  не  смогла  у  него  узнать  о
каких-либо  еще анонимных письмах, касающихся О'Дауды. Однако он сказал, что
ему  хотелось  бы  связаться  со  мной  и  не  могла бы она сообщить ему мое
настоящее  местопребывание  или  телефон.  Я обдумал это, решил, что это мне
никак  не  повредит  и  назвал телефонный номер в "Аббей" - Таллуар 8-8-0-2.
Затем  я  сказал  ей, что я наконец нашел "Мерседес" и очень скоро вернусь в
Лондон  и  разберусь  со  счетами,  которых,  несомненно,  уже  поднабралось
достаточно.
     - С вами лично все в порядке? - спросила она.
     - Я  цел  и  невредим, - сообщил я, - кроме небольшой царапины на левой
руке,  которую  я  перевязал  очень грязным носовым платком. За мной гналась
мисс Панда Бабукар. На ней были только розовые трусики и бюстгальтер.
     На другом конце провода Уилкинз откашлялась, но ничего не сказала.
     - Какая-нибудь еще информация? - спросил я.
     - Три  или четыре раза звонила мисс Джулия Юнге-Браун, - сказала она, -
и  спрашивала,  где  вы.  Я  решила, что говорить не стоит. Ах, да, еще одна
вещь.  Во  вчерашнем  выпуске  "Таймс"  помещено  объявление  о  предстоящем
бракосочетании Кэвана О'Дауды с некоей миссис Мирабелль Хайзенбахер.
     - Напомни, чтобы я послал цветы, - сказал я и повесил трубку.
     После  этого  я  позвонил  Денфорду в Шато де ля Форклас. Я сказал ему,
где  находится  машина,  чтобы  он  передал О'Дауде, когда тот вернется. Моя
работа была закончена. Через несколько дней я пошлю счет.
     - Вы спускались к машине? - спросил он.
     - А  вы знаете, какая холодная вода в озерах, даже в сентябре? - сказал
я.
     - Если  вы  нашли  сверток,  -  сказал он, - я хотел поговорить с вами,
конфиденциально  и  как можно быстрее. В конце концов, это я рассказал вам о
тайнике. И это может пойти, пойдет вам на пользу.
     - Я подумаю, - сказал я.
     - Где вы находитесь?
     - Я  скажу  вам,  если  вы  пообещаете мне не сообщать это О'Дауде. - Я
знал, что я могу быть абсолютно спокоен на этот счет.
     - Я обещаю.
     Я назвал ему адрес.
     После  этого  я  позвонил  в  ресторан  и попросил принести мне бутылку
виски  и  пару  бутылок  минералки  "Перрье". Я взял первую порцию напитка с
собой  в  ванную  и  провел  там с ней добрых полчаса. После ванны я оделся,
налил  себе  еще виски с "Перрье" и развернул сверток. Под бумагой находился
толстый    запаянный   полиэтиленовый   пакет,   а   внутри   него   -   две
шестнадцатимиллиметровые фотопленки и катушка с магнитной лентой.
     Я  взял одну из пленок, подошел к окну, отмотал сантиметров пятьдесят и
поднял  ее  к  свету.  Увиденное  меня не удивило. У частного детектива есть
шестое  чувство,  инстинкт предвидения, что иногда мешает насладиться жизнью
в  полной  мере.  На  отрезке  пленки,  который я держал перед глазами, была
запечатлена  в основном Панда Бабукар, с широкой улыбкой на лице, совершенно
голая  и  готовая  к  действию.  Африканец  на  заднем  плане был достаточно
широкоплечим,  чтобы  выдержать  любое  испытание,  но  несмотря  на это он,
казалось,  немного  нервничал  по  поводу  своего  положения, и это было мне
вполне  понятно.  Я  не  стал  разматывать пленку дальше. Я считал, что если
нужно  смотреть  порнографию  - а небольшие эпизодические порции не приносят
вреда,  разве что делают жизнь немного более серой, чем ей следует быть - то
это  лучше  делать  после  обеда  и  под  бренди.  Я  уже пообещал себе, что
пообедаю  в  "Оберж  дю  Пер  Бис" на набережной, поэтому я не хотел портить
себе аппетит.
     Я   завернул   все,   как  и  было,  и  задумался  о  том,  какие  меры
предосторожности  мне  следует  принять.  Я  решил,  что на следующий день я
возьму  напрокат  проектор  и магнитофон и все просмотрю и прослушаю. Но это
будет  на  следующий день. Следующий день, конечно, наступит. Но я не хотел,
чтобы,  когда  он наступит, у меня не было возможности посмотреть на Панду и
ее  друзей,  а также послушать магнитную ленту, которая, мне казалось, будет
еще  интереснее,  так  как  в отличие от пленок она даст гораздо больше нищи
для  воображения.  Поэтому  я  захватил  все  -  мои  доллары были упакованы
отдельно  -  с  собой  в "Оберж дю Пер Бис" и попросил их подержать эту ночь
мои  вещи  в  их  сейфе.  Они  согласились  безо всяких вопросов, что всегда
является  признаком  первоклассности и благополучия любого заведения. В моем
отеле  было  бы  то же самое, но я знал, что любое официальное лицо проверит
это  в  первую  очередь,  так как я жил там. Обед был прекрасным, а особенно
голец шевалье в белом соусе.
     На  следующее  утро я испытал искреннюю радость по поводу принятых мною
накануне  простых  мер  предосторожности. Около восьми часов раздался стук в
дверь  и вошла горничная с моим завтраком: кофе, горячие булочки и рогалики,
две  маленькие  баночки  с  персиковым  и малиновым джемом и большое блюдо с
завитками  масла. За ней в номер вошел Аристид Маршисси ля Доль. Он выглядел
так,  будто целую неделю не спал и месяц не гладил свой коричневый костюм. В
петлице  его  костюма  был  василек,  а  на  подбородке  - бритвенный порез,
прикрытый  кусочком  ваты,  похожим  на  пенициллиновый грибок. Ожидая, пока
уйдет горничная, он медленно и двусмысленно улыбнулся мне и закурил.
     Я сел в кровати и сказал:
     - Я  хотел  бы  прояснить  один  важный  момент.  Я голоден. Поэтому не
трогай мои рогалики.
     Дверь  за горничной закрылась. Аристид подошел к подносу, взял булочку,
намазал  ее  маслом,  открыл баночку с малиновым джемом, положил целую ложку
на масло, вынул изо рта сигарету и проглотил булочку со всеми добавками.
     - Я же сказал, не трогай.
     - Ты  упомянул  только  о  рогаликах,  -  сказал он, - которые, кстати,
впервые  появились  на свет в Будапеште в тысяча шестьсот восемьдесят шестом
году.  Это  был  год,  когда  турки взяли город в осаду. Ночью они проделали
подкопы  под  стенами,  но пекари, которые, естественно, работали в тот час,
услышали  их, подняли тревогу и турецкий план провалился. В благодарность за
их  бдительность  пекарям была дарована привилегия выпекать особые булочки в
виде  полумесяца,  который,  кажется,  до  сих  пор украшает османский флаг.
Очаровательно, не правда ли?
     - Когда-нибудь,    -   сказал   я,   -   я   обязательно   куплю   себе
"Гастрономический словарь Лярусса".
     Но  я  был действительно очарован. Не тем, что он рассказал, а тем, что
он  делал,  пока рассказывал. В свое время я сам перевернул не одну комнату,
видел,  как  это  делают  специалисты,  но  ни  разу  не видел, как работает
специалист,  подобный  Аристиду.  Он  делал  это  без малейшей суеты, строго
ограничивая  свои действия вероятным размером предмета, который он искал. Он
проделывал  все  быстро  и  аккуратно, не оставляя после себя никаких следов
обыска.  Он  нашел  пистолет,  который  я взял у О'Дауды, и без комментариев
положил его в карман.
     Затем он исчез в ванной, быстро вернулся и сказал:
     - Отлично. Теперь кровать.
     Я  неохотно  поднялся.  Он осмотрел подушки, простыни, матрас и коробку
кровати,  затем  аккуратно  положил  все на место и жестом руки позволил мне
занять  прежнее положение, что я и сделал. Он намазал маслом и джемом вторую
булочку.
     - Ты, конечно, уже проверил сейф и мою машину? - спросил я.
     - Естественно.  И,  конечно,  я знаю, что вещь у тебя, спрятана где-то.
Будем  считать, что теперь ты являешься ее хранителем. Если ты ее потеряешь,
у тебя могут быть неприятности.
     Он  доел  булочку,  вернулся  к  подносу,  вытряхнул  из  сахарницы  ее
содержимое и сказал:
     - Ты не против поделиться со мной кофе? Я с четырех утра за рулем.
     - С того момента, как Гаффи сообщил тебе мой телефонный номер?
     - Да. Это сделала твоя мисс Уилкинз, конечно. У нее не было выбора.
     - Ей  и  не  нужно  было  выбирать. Я дал ей разрешение. Поэтому я ждал
тебя,  хотя  и  не  так  скоро. Может быть, теперь ты скажешь мне, почему вы
сели на О'Дауду?
     Он улыбнулся.
     - Я так понимаю, что ты уже закончил работать на него?
     - Да. Я нашел машину и сообщил О'Дауде ее местонахождение.
     - О'Дауда, мне думается, не очень доволен тобой.
     - В  этих  краях  новости  распространяются быстро. У вас, должно быть,
есть связь с Денфордом.
     - Да.  Он  связывался с нами и ранее: сперва - анонимно, а впоследствии
-  открыто.  Он не всегда был предельно откровенен относительно своих целей.
Как, впрочем, и сейчас. Но он был полезен.
     Он поднял сахарницу и с ужасным причмокиванием отхлебнул кофе.
     - Денфорд  был  единственным,  кто  присылал  вам  анонимные  письма? -
спросил я.
     - Насколько  мне  известно,  да.  Одно  пришло  ко  мне в Интерпол. Два
других получил Гаффи в Скотланд-Ярде.
     - И,  естественно,  даже  хотя  в  них могло не быть ни строчки правды,
полиция не могла оставить их без внимания?
     Он кивнул, присел на краешек кресла и сказал:
     - Гаффи  передал письма нам. Затронутое в них лицо - в каком-то смысле,
фигура   международного   масштаба.   А  что  еще  важнее  для  нас,  фигура
европейского масштаба.
     - С  литературным  прототипом?  -  Вспомнив Джулию и то, как она повела
себя  при  моем упоминании об Отто, я подумал, что это, все же, не выстрел в
темноту.
     - Пожалуй. "Сказки времени" кавалера Рауля де Перро.
     - Или  "Жиль де Ретц, маркиз лавальский". Это Холиншт, мне кажется. Моя
сестра  часто  пугала  меня  этой историей перед сном. Она - приятный, милый
человек, но проявляет жуткий вкус при выборе вечерних сказок.
     - Все лучшие сказки - жуткие.
     - Так это сказка, или факт?
     - Поживем,  увидим.  -  Он  встал и посмотрел в окно вниз, на террасу с
подстриженными  деревьями. - Ты с большим вкусом выбираешь отели. "С террасы
открывается прекрасный вид на озеро".
     - Лирика?
     - Нет,  "Мишлен".  Подходит  для  любого  отеля  у  воды. "Не упускайте
возможности хорошо отдохнуть, поезжайте на озера".
     - Не желаешь переменить тему?
     - Да нет.
     Выбираясь из-под одеяла в поисках своих сигарет, я сказал:
     - Я  могу  понять  Гаффи,  у которого голова занята убийством, когда он
предупреждает  меня  смотреть  в  оба, если я буду работать на О'Дауду, но я
совсем  не  понимаю  -  с  точки  зрения  Интерпола  -  интереса к тому, что
находится или не находится в затонувшем "Мерседесе".
     - Нет?
     - Нет.  -  Я  закурил,  налил  себе  остатки  кофе и забрался обратно в
кровать.
     Аристид вернулся от окна.
     - Ты закончил с рогаликами?
     - Да.
     Он  взял  один  из оставшихся и стал медленно намазывать на него масло,
улыбаясь мне. Затем он сказал:
     - Существует  масса  различий между Интерполом и тем получестным делом,
которым занимаешься ты.
     - Естественно.  В  конце  я  не получу пенсию. Поэтому оно получестное.
Время от времени я вынужден отхватывать себе кое-какие куски.
     - На   этот   раз  не  поддавайся  искушению.  Интерпол  -  полицейская
организация.  Международная  организация  уголовной  полиции. И ей неизбежно
приходится   иметь   дело  с  большим,  нежели  просто  преступления.  Любая
международная  организация должна иногда следовать политическим интересам ее
членов.  Небольшой  сверток,  который  -  отдаю  тебе должное - ты так ловко
нашел и так же ловко спрятал, - политическое дело.
     - И кто те заинтересованные стороны?
     Он  нацелил  на  меня  сонный  глаз,  который  быстро  прикрылся серым,
уставшим веком.
     - Долго рассказывать.
     - Ты все же постарайся, самую суть.
     - Могу    только    сказать,    что    заинтересованные   правительства
предпочитают,   чтобы   сверток   не   достался  ни  Гонвалле,  ни  О'Дауде.
Заинтересованные  правительства  могли  бы  прекрасно  воспользоваться им...
если бы их когда-нибудь вынудили к этому.
     - Я в этом уверен. Хотя они никогда не назовут это шантажом.
     - В  достойных руках, для достижения достойных целей шантаж - достойное
оружие.
     - Положи все это на музыку и будет хит.
     Я вылез из кровати.
     - Куда ты собираешься? - спросил он.
     - В душ и бриться. - Я снял верх своей пижамы.
     Он посмотрел на мою руку и сказал:
     - Тебя ранили.
     - Ты же знаешь, какими бывают женщины в возбужденном состоянии.
     - Для  тебя  все  могло  бы  кончиться гораздо серьезнее. Тебе могло бы
быть предъявлено обвинение в убийстве.
     - Даже  ты  не  можешь убежденно говорить об этом. Кстати, предполагая,
что сверток у меня, какую цену Интерпол готов предложить за него?
     - Никакую. Я имею в виду деньги.
     - Ничего  подобного.  Скажи  им,  что  они  могут  забыть  о бесплатном
извинении за попытку приписать мне убийство, и пусть называют цену.
     Он вздохнул.
     - Я  передам  твою  просьбу.  Тем не менее, вынужден сообщить тебе, что
сверток должен быть передан нам в течение четырех дней.
     - Иначе что?
     Он усмехнулся.
     - Особый  дисциплинарный  подкомитет  как  раз  решает  это в настоящий
момент. Не возражаешь, если я доем рогалики?
     - Угощайся.
     Я  вошел  в  ванную и включил воду. Когда я вернулся в комнату, его уже
не было.
     Это  совсем  не  означало,  что меня оставят без внимания. Сверток имел
политическое  значение. Интерпол - организация по борьбе с преступностью, но
-  как  бы  Аристид ни ненавидел любое политическое давление, а в этом я был
уверен,  так как он был профессиональным полицейским - раз дано указание, то
служащим   этой   организации   не   остается  ничего  другого,  как  только
подчиниться  ему.  Вот здесь-то и лежит основное различие между Интерполом и
моим  получестным  делом. Я не должен никому подчиняться. Я сам себе хозяин.
Я  делаю  только  то,  что  является,  по  моему мнению, наилучшим - главным
образом, для меня.
     Я  снял  телефонную  трубку  и  набрал  номер  Шато де ля Форклас. Если
ответит  Денфорд,  я  положу  в  рот  кусок сахара и буду говорить несколько
быстрее  обычного,  чтобы он меня не узнал. Поскольку теперь дело касалось и
меня  лично,  я  решил,  что не стоит доверять Денфорду - уж больно за много
дел  он берется сразу. Мне ответила девушка, сидящая за коммутатором Шато, и
я попросил соединить меня с мисс Джулией Юнге-Браун.
     Когда она была у телефона, я сказал:
     - Это  Карвер.  Если вы хотите помочь мне, соберите свои вещи, садитесь
в  машину и из первого же телефона-автомата позвоните мне - Таллуар 8-8-0-2.
Если  вы не позвоните в течение часа, я уйду в монастырь. Скорее всего, в Ля
Гранд  Шартрез  -  он  тут  рядом.  Совершенно  случайно  у  меня состоялась
короткая встреча с Отто Либшем.
     Я  положил  трубку, прежде чем она успела сказать что-либо. Через сорок
минут она перезвонила.


                               Глава седьмая

                                 "Пусть сердце и нервы побережет твой герой,
                                        Пока твоя героиня играет свою роль".
                                                                  Мэри Элкок

     Я  упаковал  свои  вещи  и  оставил сумку в номере. Затем я спустился в
службу  размещения  и  оплатил счет, сказав, что не буду к обеду, но вернусь
часов в пять и заберу свою сумку.
     Я  пошел вдоль озера по направлению к поселку. Одного из людей Аристида
я  заметил  очень быстро. Не потому, что я был таким умным, а потому, что он
сам  хотел,  чтобы  я  его заметил. Это означало, что где-то поблизости есть
второй.   Если   мне   удастся   вычислить  его,  то  мне  здорово  повезет.
Единственным  разумным  ходом  с  моей стороны было изолировать его, и я уже
предпринял кое-что для этого.
     Моим  преследователем  был  маленький  пухлый  человечек  в  мешковатом
льняном  костюме  и  берете.  У  него на шее висел фотоаппарат и он время от
времени снимал им местные красоты. Вероятно, в нем даже не было пленки.
     Я  решил  поводить  его,  надеясь,  что я смогу вычислить второго, но у
меня  ничего  не  вышло и после часа ходьбы я бросил это занятие, потому что
мне  вдруг  пришло  в голову, что это вовсе не фотоаппарат, а "уоки-токи", и
он просто сообщает своему невидимому другу о всех моих перемещениях.
     Примерно  в  час дня я вернулся в отель и взял свою машину. Проезжая по
набережной,   я  увидел  фотографа,  сидящего  в  припаркованном  у  туалета
автомобиле.  Ему  повезло с парковкой, так как набережная была просто забита
машинами  туристов.  Когда  я  проезжал  мимо него, он сфотографировал меня,
передавая своему приятелю, что я выехал.
     Я  проехал  километра два по дороге на Аннеси и повернул налево, к полю
для  гольфа.  Поставив машину рядом с тремя-четырьмя другими у здания клуба,
я  зашел во внутрь и заказал обед. В середине моей трапезы появился фотограф
и,  сев  за  столик в другом конце зала, заказал пиво и сэндвич. В зале было
еще  несколько  человек  и  все  они  уже  сидели  там,  когда  я вошел. Это
означало,  что  номер два находился где-то снаружи. Спешить мне было некуда.
Джулии  предстояло  проехать  еще  достаточное  расстояние,  даже  на "Фейсл
Веге", и сделать массу различных дел до нашей встречи.
     Пообедав,  я  спустился  вниз, заплатил небольшую сумму и взял напрокат
сумку   с   клюшками.   На  мне  был  свитер  и  спортивные  туфли,  поэтому
переодеваться  было  не  нужно,  но  я  все  же зашел в раздевалку - там был
туалет.  Над писсуаром была привычная надпись, содержащая просьбу не бросать
в   него   окурки.   Какой-то   остряк  приписал  внизу:  "Потом  трудно  их
раскуривать".
     Но  меня  больше интересовал фотоаппарат, висевший на крючке в одном из
шкафчиков.  Я  не  стал  его  осматривать, но обратил внимание на коричневый
пиджак, висевший на том же крючке.
     Выйдя  из  здания,  я  увидел на поляне мужчину, который бил клюшкой по
мячику.  На  нем  были  коричневые  брюки,  составлявшие  с  отмеченным мною
пиджаком  одну  пару.  На  ногах  у  него  были замшевые мокасины. Ну что ж,
подобно  хорошим  полицейским они делают все, что в их силах. Но не могли же
они  предвидеть  игру в гольф. Он был крупным человеком, внешностью и статью
похожим  на  Де  Голля,  но  когда  я  кивнул  ему,  на  его  лице  возникла
неуверенная  улыбка,  которая  никогда  бы  не  появилась у человека большой
судьбы.  Он  не  был  похож  на  человека,  способного сказать "нет" другому
человеку.  Но  внешность  обманчива,  иначе  бы  Аристид  его  не выбрал. Он
собирался  повиснуть  у  меня  на  хвосте.  На  мгновение  у  меня появилось
искушение   попросить   его   составить   мне  компанию,  поставить  на  кон
кругленькую  сумму и обобрать простачка. Но затем я подумал о Джулии и решил
отказать себе в удовольствии.
     Мне  повезло,  что  предстояло  действовать  на  незнакомой территории.
Как-то  я провел в этих краях незабываемый месяц и несколько раз прошел весь
гольфовый  маршрут.  Я  поднялся на украшенный флажком холм к первой метке и
увидел, что мой "хвост" идет за мной и собирается играть следом.
     Я  не  спешил.  Я  не мог этого сделать, потому что это был один из тех
дней,  когда  игра  у  меня  не  шла. Если бы я прошел весь маршрут - чего я
делать  не  собирался  -  мой  внутренний голос подсказывал мне, что я бы не
набрал  и  сотни.  Я  потерял  мяч на первой лунке, в густой траве на правом
склоне.  На  второй  я  запустил мяч за пределы поля, через каменную стену и
деревья  в  чей-то  сад. На третьей лунке, которая была всего в полуторастах
метрах,  я  сделал  удачный  удар, приземлив мяч всего метрах в трех от нее.
Это  меня  не  слишком  обрадовало,  поскольку именно это место я выбрал для
проведения  операции.  Гольф  меня уже не интересовал, только грубая мужская
работа,  поэтому  я  взял  тяжелую  клюшку  и  забросил мяч в кусты в десяти
метрах  от  поля.  Затем я начал искать его и, естественно, не нашел. Позади
меня   "хвост"   выполнил  крайне  неудачный  удар,  затем  несколько  более
неудачных, давая мне время найти мяч и продолжить игру.
     Я  вышел из кустов и, вежливо помахав рукой, пригласил его подойти. Ему
пришлось  это  сделать. Место было замечательное - в низине, в дальнем конце
поля и плохо просматривалось из клуба.
     Ленивой  походкой  "хвост"  подошел  ко  мне,  чтобы  оказать  помощь в
поисках  мяча. На его лице блуждала нервная улыбка, дающая понять, что он не
собирается  терять  меня  из  вида.  Ребром  ладони  я  сильно ударил его по
дыхательному  горлу,  а  затем  по  шее,  и  он, ловя ртом воздух, рухнул на
землю, гремя клюшками, и затих.
     Я  нырнул  в  кусты и побежал. В трехстах метрах через поле и небольшие
фермерские участки проходило шоссе на аннеси.
     Хронометраж  был  великолепным.  Я  выскочил  на  дорогу и в тот же миг
позади   меня   раздался  автомобильный  гудок  и,  визжа  тормозами,  стала
останавливаться следующая со стороны Таллуара "Фейсл Вега".
     Километра  через  три,  когда  мы  уже  проехали  Ментон,  Джулия резко
свернула вправо и стала подниматься по склону холма.
     - Куда мы едем? - спросил я.
     Она  быстро  ехала  и,  сконцентрировав  все  свое внимание на дороге и
потому не поворачиваясь, сказала:
     - Рядом с Межев у меня есть лыжный домик. Там сейчас никого нет.
     - Вы взяли все те вещи, о которых я просил?
     Она кивнула.
     А  просил я ее взять напрокат проектор и магнитофон в Аннеси. Затем она
поехала  в  Таллуар  и  забрала из отеля мою сумку, а из сейфа "Оберж дю Пер
Бис" - сверток.
     Когда  через  несколько  часов  мы прибыли в Межев, она остановилась на
главной улице рядом с казино.
     - Там  нет  никаких  продуктов,  -  сказала  она. - Вы покупаете кофе и
хлеб. Я - все остальное.
     Она   была  очень  деловой  и  явно  наслаждалась  ролью  помощника  по
конспирации.
     Сделав  необходимые  покупки,  мы выехали из города на шоссе, ведущее к
Мон  Арбуа, миновали поле для гольфа и, проехав еще километра два, повернули
на  небольшую  боковую дорогу. Вскоре показалось аккуратное двухэтажное шале
из  полированных досок с розово-серыми ставнями на окнах, имеющими небольшие
сердцеобразные  вырезы. Она поставила машину на гравиевой площадке за домом,
и  мы  перенесли  все  наши  вещи в шале. Внизу находилась большая комната с
отделанной  кафелем  печкой  в  центре,  удобными креслами и парой кушеток и
открытой лестницей, ведущей на второй этаж. Это напоминало мне дом Анзермо.
     Когда мы свалили весь наш багаж на полу, я сказал:
     - Мне нужна комната минут на тридцать. Хорошо?
     - Вы можете расположиться в большой спальне.
     Я  посмотрел на нее. На нее стоило посмотреть. Узкие брюки из шотландки
-  я  не знал, к какому клану она относилась, но преобладал красный и желтый
цвет  -  черный  свитер  и  свободное  кожаное  пальто. На голове у нее была
черная  шапочка  с  козырьком,  похожая  на инженерную фуражку. Я представил
себе фотографию в "Вог".
     Выглядела  она  прекрасно. Один ее вид менял все внутри меня, но никуда
нельзя  было  уйти от того факта, что длины наших волн были различны. Однако
я  уже знал, на какую волну она была более-менее постоянно настроена. Словно
подтверждая это, она спросила:
     - Что там насчет Отто Либша?
     - Мы поговорим о нем позже, - сказал я.
     Я  перенес  проектор,  магнитофон  и сверток наверх в спальню. Стащив с
большой  кровати  простыню,  я  повесил  ее  на  закрытое  ставнями  окно  и
установил проектор. После этого я запер дверь и просмотрел обе пленки.
     На  них  было  то,  что я и ожидал. Действующие лица: Панда Бабукар и -
относительно  двух  других  можно было с уверенностью держать пари - генерал
Сейфу  Гонвалла  и  миссис  Фалия  Максе.  Заснято все было скрытой камерой,
находившейся  где-то  под  потолком.  Я  подумал,  что  организовал это либо
Денфорд,   либо   Тиш   Кермод.   Скорее  всего,  Тиш.  В  плане  акробатики
представление  было  достаточно  ограниченным. На утомленного бизнесмена оно
бы  произвело  не  более  тонизирующее действие, чем рядовая продукция этого
жанра,  но на членов кабинета Гонваллы оно бы произвело эффект разорвавшейся
бомбы,  и  разорвавшейся  под  креслом  министра  сельского хозяйства. Перед
своим  народом  Гонвалла  всегда  выступал  как суровый и справедливый отец,
готовый  вести  решительную  борьбу  с  коррупцией,  аморальностью  и  всеми
социальными  и  экономическими  пороками.  Выборочный показ пленок на родине
генерала,  я  был  уверен,  привел  бы  к быстрой смене правительства. Чего,
конечно, и хотел О'Дауда.
     На  магнитофонной ленте был записан разговор между генералом и мистером
Алексеем  Кукариным.  Они,  судя  по  всему, были большими друзьями, так как
обращались  друг к другу исключительно "генерал" и "Алексей". Разговор велся
на  английском  и  был  записан,  я  снова был в этом уверен, без их ведома,
иначе   бы   генерал   не  высказал  некоторых  замечаний  о  членах  своего
правительства,  а  Алексей - о членах правительства его страны, что могло бы
сделать  его  крайне  непопулярной  фигурой  у  себя  на родине. Однако суть
разговора  сводилась к тому, что люди Алексея были бы рады поставлять боевые
самолеты  и другую технику и вооружение в обмен на гарантированный процент -
довольно  большой  и по низкой цене - от добычи определенных минералов и руд
и  производство  некоторых химических продуктов - простых и безобидных вещей
типа  кобальта,  алюминиевых  руд  и  урана, которые должны будут постепенно
производиться  государственной  монополией  по добыче и переработке полезных
ископаемых,  находящейся  в настоящий момент в процессе становления. Алексей
настаивал   на   том,   что   не  следует  выплачивать  никаких  компенсаций
европейским  концернам,  уже ведущим свою деятельность в стране. Решительная
национализация  -  вот  верный путь. Генерал заколебался относительно этого,
но  Алексей  настойчиво  убеждал  его,  что  после десятков лет колониальных
страданий   и   эксплуатации,  перенесенных  его  страной,  ему  не  следует
проявлять мягкосердечие. В итоге генерал согласился.
     Прослушав  и просмотрев пленки, я составил достаточное представление об
их  характерах.  Несмотря на все свое обаяние и эпизодические шутки, Алексей
четко  следовал  данным  им  инструкциям и когда дело доходило до фактов, он
был  тверд  и  ясен  как  граненый  алмаз.  Генерал был за пределами спальни
довольно  неплохим  парнем,  но  с  несколько смазанными гранями - некоторые
вещи  ему  нужно  было объяснять не один раз. Он, должно быть, был человеком
простоватым,  иначе бы он никогда не принял приглашение воспользоваться Шато
де  ля  Форклас. Я знал, что О'Дауда долгие годы использовал шато для приема
приезжающих   членов   правительства,  и  генералу  и  в  голову  не  пришло
усомниться  в  целесообразности  продолжения  использования  дома, как он не
сомневался  и ранее, когда у него возникала необходимость в покое и отдыхе в
кругу  старых друзей, таких как Панда и миссис Максе. Мы все живем и учимся.
И  весь вопрос - в соотношении этих двух. Генерал был очень далек от золотой
середины.
     Я разобрал аппаратуру и убрал пленки и ленту обратно в пакет.
     Внизу   уже  была  растоплена  печь,  комната  нагрелась,  а  на  столе
появились  бутылки  и  бокалы.  Я слышал, как Джулия делает что-то на кухне.
Порывшись  в  рабочем  столе,  я  нашел коричневую бумагу и бечевку и заново
обернул  и  перевязал  сверток.  В  одном  я  был уверен - что у меня нет ни
малейшего  желания  держать  сверток  в этом доме. Я написал на нем адрес, а
затем просунул голову в кухню. Джулия колдовала над мясом.
     - Могу  я  взять вашу машину? - спросил я. - Мне нужно съездить в Межев
на почту.
     Она посмотрела на часы.
     - Она будет уже закрыта.
     - Что-нибудь придумаю.
     Придумать  было  несложно.  Я  проехал  по  шоссе  до поля для гольфа и
свернул  на  подъезд  к отелю "Мон д'Арбуа". Народа практически не было, так
как сезон приближался к концу.
     Я  вручил  сверток  и  сто  франков  портье и попросил отправить его по
почте.  Он  сказал,  что почта уйдет только утром. Я заметил, что это просто
замечательно,  спросил,  хороший  ли был у них сезон, получил ответ, что так
себе, и ушел.
     Возвращаясь  в шале, я испытывал приятное чувство, что у меня уже нет с
собой свертка. Также было приятно снова увидеть Джулию.
     Она  переоделась и на ней было то самое платье, в котором она появилась
в   моей  конторе  в  нашу  первую  встречу.  Это,  возможно,  было  сделано
намеренно,  а возможно, это была чистая случайность. Но как бы то ни было, я
смотрел  на  нее,  и  этого  было  достаточно,  чтобы исчезло все напряжение
последних  дней. Я спросил ее, что она будет пить, и она сказала, что джин с
кампари  с  большой  долькой  лимона и большой порцией льда. Все это было на
столе.  Себе  я  налил  чистого виски. Она села на кушетку, поджала под себя
ноги  и  с  вежливым  кивком головы взяла бокал. Из кухни доносился приятный
запах.
     - Вы еще и готовите? - спросил я.
     - Я - первоклассный повар.
     - А вы знаете историю появления рогаликов?
     - Нет.
     - Отлично.
     Я  растянулся  в  кресле,  закурил, сделал глоток виски и почувствовал,
как жидкость приятно опускается в мой желудок. Все было прекрасно, почти.
     Почти,  потому что она не сводила с меня темных, цыганских глаз, и я не
знал,  с  чего начать. Аристид назвал мое дело получестным. Он был прав. Ну,
а  почему  бы,  подумал  я,  хоть  один раз не попробовать быть честным? Это
может  принести  свои  плоды.  Это будет, конечно, болезненно, но у меня уже
есть  четыре  тысячи  долларов,  которые  облегчат  боль.  Я  решил серьезно
подумать об этом, но позже.
     - Можете  вы  слушать  так  же  хорошо,  как, я надеюсь, вы готовите? -
спросил я.
     - Вы нервничаете из-за чего-то, - сказала она.
     - Естественно.  Я решаю вопрос о том, чтобы быть предельно честным. Для
меня это несколько необычно.
     - А вы делайте это постепенно. Это не испортит то, что я готовлю.
     Я  так  и  сделал.  Слушала  она  хорошо.  Если  суммировать все, что я
рассказал, это будет выглядеть следующим образом:
     1.   Меня  нанял  О'Дауда  для  поисков  его  "Мерседеса".  В  процессе
расследования  я  узнал,  что  в  машине  спрятан  сверток,  имеющий большую
важность  для  О'Дауды. О'Дауда сказал мне, что в свертке находятся японские
облигации. Я этому не поверил.
     2.   Разыскивая   машину,   я   обнаружил,   что   две  другие  стороны
заинтересованы  в  ее  отыскании  и получении спрятанного в ней свертка. Эти
стороны,  в  порядке  проявления:  Наджиб  и  Джимбо  Алакве, действующие по
приказам  генерала  Сейфу Гонваллы, главы одного африканского государства, и
Интерпол.
     3.  Я  нашел машину и забрал сверток, в котором находились фотопленки и
магнитная лента. (Я не стал упоминать об Отто и интерлюдии с Тони.)
     4.   На   пленках  была  запечатлена  -  с  помощью  скрытой  камеры  -
сексуальная  активность  генерала Гонваллы, мисс Панды Бабукар и некоей мисс
Фалии Максе в Шато де ля Форклас.
     5.  На  магнитофонной  ленте был записан разговор, сделанный без ведома
говорящих,  между генералом Гонваллой и неким Алексеем Кукариным, в процессе
которого  было  достигнуто  соглашение об обмене оружия, военных самолетов и
другой  техники  на  большую  часть  полезных ископаемых и др., производимых
государственными компаниями в стране Гонваллы.
     6.  Очевидно,  что съемка и запись были тайно организованы О'Даудой для
последующего   использования   материалов   в   стране   Гонваллы   с  целью
стимулировать  свержение  его  правительства  и,  таким  образом, обеспечить
получение  монопольных  прав  на  разработку  и  добычу полезных ископаемых,
обещанных О'Дауде прежним правительством.
     7.  Братьям  Алакве  нужны пленки и лента, чтобы уничтожить их. О'Дауде
они  нужны,  чтобы  получить  монопольные  права. Интерполу они нужны, чтобы
передать  их на хранение заинтересованному правительству или правительствам.
Что  это правительство (или правительства) собирается сделать с этими вещами
-  чистая  догадка,  но,  очевидно,  они  не  будут  уничтожать  их и, таким
образом,  оставлять  генерала  Гонваллу  у власти, иначе бы была связь между
Интерполом  и  братьями  Алакве.  Также  очевидно,  что  они  не  собираются
передавать  их О'Дауде, иначе бы Интерпол установил связь со мной. Вероятно,
они  хотят  дать  знать  Гонвалле,  что пленки и лента у них и что они могут
воспользоваться  ими  в любой момент, передать их оппозиционным силам, но не
будут   этого   делать,   пока   Гонвалла   будет  предоставлять  концессии,
политические   или   экономические,   заинтересованному  правительству  (или
правительствам)   и   будет  отказываться  от  подобных  шагов  в  отношении
правительства Кукарина.
     Здесь я спросил ее:
     - Вы все улавливаете?
     - Да,  -  сказала  она.  -  Но  меня  удивляет, что Интерпол занимается
такими вещами.
     - Правительства  стоят  вне  морали. Что есть девальвация, как неплатеж
кредиторам?  Но  правительства могут быстро меняться, люди же - нет. И здесь
мы переходим к самому важному моменту.
     8.  В  продолжение  вопроса  морали  - исторический сверток находится у
меня.  Я занимаюсь небольшим получестным делом, которое существует на деньги
моих  клиентов,  некоторые из которых - неважные плательщики. Поэтому у меня
вошло  в  привычку  в  некоторых  случаях  прибавлять  к плате моих клиентов
существенные  суммы,  скрываемые  мной при каждом удобном случае. Эти деньги
не  облагаются  налогом  и  я  льщу себе, что трачу их с умом и не только на
себя,  да  и  нужно  признать,  что  основная  их масса возвращается в итоге
государству  в  виде  "Игорного  налога".  Настоящая  проблема заключается в
следующем:  что  мне  следует  сделать  со  свертком.  Я могу продать его за
кругленькую  сумму  либо О'Дауде, либо генералу Гонвалле. Или я могу продать
его  Интерполу,  хотя  они  никогда не заплатят столько, сколько предыдущие.
Или я могу его уничтожить.
     - И что, - спросила Джулия, - вы намерены сделать?
     - Это тестирующий вопрос, да?
     - Разве?
     - Для меня, да. Чтобы сделали вы?
     - Отправила бы его в печь немедленно.
     - Что  ж,  решительно и высокоморально. Я, возможно, рассмотрел бы этот
вариант, если бы у меня был сверток. Но он сдан на хранение.
     - Это  меня  не  удивляет.  Такая тактика ограждает вас от импульсивных
поступков, например, от того, что я только что сказала.
     - Умница.
     - Вам понравились пленки?
     Мне не понравилось, как она это спросила.
     - Я  видел  и  получше, - сказал я. - Однако давайте перейдем к другому
моменту,   который   является,  скорее,  делом  домашним.  Кроме  свертка  у
Интерпола  в  этом  деле  есть  еще  один интерес. Кто-то пишет им анонимные
письма о вашем отчиме.
     - Естественно, это не я.
     - Нет,  вас я сюда не включаю. Но вы не догадываетесь, о чем могут быть
эти письма?
     Она  не  ответила,  но  я  был уверен, что она догадывается. Прежде чем
пауза успела приобрести оттенок неловкости, я продолжил:
     - Хорошо.  Давайте  подойдем  с  другой  стороны.  Вы  уже давно хотите
поговорить  об  этом.  Если бы я был порешительнее, я мог бы вытащить это из
вас  в ваш первый визит. Но я где-то рад, что этого не произошло, потому что
это  могло все усложнить. Почему вы не сказали мне, что Отто Либш был в свое
время вторым шофером в шато?
     - Я  не  думала,  что это может помочь. - Ответила она быстро, но ответ
был неубедительным.
     - Послушайте,  -  сказал  я,  -  я всецело на вашей стороне. Поделитесь
некоторыми  сведениями.  Хорошо,  в тот момент информация об Отто не помогла
бы  мне в моей работе. Я могу догадаться, каким образом возникла связь между
ним  и  Максом. Зелия была очень одинокой. Отто возил ее. Они разговаривали.
Он  ей  нравился.  Нравиться  людям  было  для  него обязательной частью его
образа.  Возможно, он сводил ее в дискотеку или что-нибудь еще в Женеве, она
замечательно  провела  там  время, а затем она встретила Макса и держала все
это  в  секрете,  так как это был, как она считала, ее первый большой роман.
Что-нибудь в этом духе?
     - Да, думаю, что так.
     - Ну,  если  это  так,  то не случилось бы ничего страшного, если бы вы
рассказали мне все это в Турине. Но вы этого не сделали. И я знаю почему.
     - Почему?
     - Потому что у вас был свой интерес к Отто. Правильно?
     Она пристально посмотрела на меня и мягко кивнула головой.
     - Хорошо.  У  вас был к нему другой интерес, но вы не были уверены, что
с  ним  делать.  Вы даже не были уверены в том, что можно рассказать об этом
мне,  потому что вы все еще не доверяли мне. Вы думали, а возможно, и сейчас
еще  думаете,  что  любую частную или конфиденциальную информацию, которую я
получаю,  я  тут  же  анализирую  с точки зрения возможности получения с нее
какого-либо дохода.
     - Это неправда!
     - Нет?
     - Нет! - Ее негодование было искренним и мне это было приятно.
     - В  таком  случае,  давайте разберемся во всем сейчас. Какое отношение
имел Отто к смерти вашей матери?
     Она  медленно  положила  сигарету в пепельницу, встала, подошла ко мне,
взяла  мой пустой бокал, повернулась ко мне спиной и пошла к бутылкам, чтобы
наполнить  его.  Это  была  замечательная  спина,  замечательные  ноги и мне
нравилось, как ее черные волосы спадают на ее прекрасную шею.
     - Медленно и своими словами, - я решил ей помочь.
     Не поворачиваясь, она начала говорить.
     - Это  случилось  более  двух  лет  назад. Мы все были в шато. Моя мама
сказала мне, что она уходит от О'Дауды. Она полюбила другого человека.
     - Кого?
     Она повернулась.
     - Она  не  сказала.  Я  думаю,  что  даже тогда она боялась говорить об
этом.  Она  только сказала, что мы скоро узнаем об этом. Она собиралась уйти
утром,  и  Отто должен был отвезти ее в Женеву. Разговор был поздно вечером.
Я пошла спать и больше ее не видела.
     - Почему?
     Она вернулась и поставила бокал передо мной.
     - В  полдень  следующего  дня отчим сказал мне, что она утонула в озере
Леман.  Он  сказал,  что  она встала рано утром, попросила Отто отвезти ее к
озеру  -  у нас там была пара катеров - Кермод и она вышли на катере и катер
перевернулся.
     - Это было вероятно?
     - Она  любила катера и она любила скорость. И она любила рано вставать.
В  любое  другое  утро это могло бы оказаться правдой. Но не в то утро. В то
утро она должна была уйти навсегда с другим мужчиной.
     - И ее тело так и не нашли?
     - Нет. В этом озере такие вещи случаются. Оно очень глубокое.
     - Понимаю.  И в процессе расследования Отто поклялся, что он отвез ее к
озеру и видел, как она и Кермод садятся в катер?
     - Да.
     - А  Кермод  рассказал  свою  историю. Слишком большая скорость, резкий
поворот,  катер переворачивается, он в благородном порыве пытается ее спасти
и тому подобное?
     - Да.
     - И вы, и Зелия стали с того момента подозревать О'Дауду?
     - Я думаю, он подстроил ее убийство.
     - А  что  с  тем человеком, с которым она собиралась уйти? Он проявился
как-нибудь?
     - Нет.
     - И вы понятия не имеете, кто он?
     - Нет. - Она села на кушетку, поджав под себя ноги.
     - Я полагаю, что вскоре после этого Отто ушел от вашего отчима?
     - Да.
     - Вы  хотите, чтобы я сказал, кто тот человек... тот мужчина, с которым
собиралась уйти ваша мать?
     - Как вы можете это знать?
     - Я думаю, что это магия. Но лишь чуть-чуть. Это был Денфорд...
     - Это невозможно!
     - Нет,  возможно.  Мы говорим о любви, а любовь порой проявляется самым
неожиданным  образом. Это был Денфорд. Именно он писал анонимные письма. Его
ненависть   к  О'Дауде  не  есть  необычная,  тихая  ненависть  секретаря  к
боссу-миллионеру.  Он  настолько  переполнен ненавистью к вашему отчиму, что
вьется  и  вертится  подобно осе, зажатой между рамами. Он делает все, что в
его  силах,  чтобы  нагадить  О'Дауде,  особенно  в  его поисках машины. Он,
должно  быть,  был  тем,  кто  первый  сообщил  команде Гонваллы о пленках и
ленте.  Он  бы  сделал  все,  что может досадить О'Дауде. Он собрался уйти с
вашей  матерью  и  каким-то  образом  О'Дауда узнал об этом и с присущим ему
черным  юмором  решил  избавиться  от  вашей  матери и оставить Денфорда при
себе,  догадываясь,  что  тот  все  же  узнает  правду,  но будет совершенно
бессилен  что-либо  сделать.  Такие  вещи  О'Дауда  любит. Именно поэтому он
завел  себе  восковой музей. А Денфорд пытается изо всех сил достать его. Он
так  старается, что забывает об осторожности. И если он будет забывать о ней
и  дальше,  то  когда О'Дауде все это надоест, он попросит Кермода прокатить
его на катере.
     - Денфорд... Не могу в это поверить.
     - А  я  могу.  И  я  могу поверить и в кое-что еще. Если ваш отчим убил
вашу  мать,  то ни вы, ни кто-то еще ничего не сможете поделать с этим. Отто
мертв  и  не  сможет  сообщить  под  присягой о своем лжесвидетельствовании.
Кермод  жив,  но он не станет давать показаний. Она была на озере, как все и
говорили.  И  это  не  удастся  опровергнуть.  Это не только мое мнение. Мне
кажется,  что в Интерполе думают так же. Поэтому советую вам забыть об этом.
У вас есть личные деньги?
     - Да.
     - Тогда  последуйте  примеру  Зелии.  Идите  своей  дорогой.  С  вашими
настоящими чувствами вы не сможете продолжать жить под его крышей.
     - Именно это я и сделала.
     - Сделали?
     - Да.  Я  бы  давно это сделала, но тут случилась эта история с Зелией.
Когда  вы  позвонили  мне  вчера, я собирала свои вещи, чтобы уйти. Это шале
принадлежит  мне.  Я  собиралась  приехать сюда на несколько дней, чтобы все
обдумать.
     - Вы сказали О'Дауде, что вы уходите от него?
     - Да,  в  письме, которое я оставила Денфорду... Денфорд. Не могу в это
поверить.
     - Я  готов  держать пари. В своем письме вы упомянули о причинах своего
ухода?
     - Нет. Но ему несложно будет прочесть между строк.
     Но, черт возьми, меня это ни капли не беспокоит.
     Она встала, разглаживая платье на бедрах.
     - Жизнь  -  сложная  штука,  -  сказал я. - В большинстве своем мне это
нравится.  Вся  эта  история со свертком, а затем ваша мать... какой клубок!
Но  иногда  возврат  к  простым  вещам  оказывает  терапевтическое действие.
Первое, что я сделаю утром, - заберу сверток и уничтожу его.
     Держа руки у печки, она впервые за весь вечер улыбнулась.
     - Вы сделаете это?
     - Если хотите, я поеду и возьму его сейчас.
     - Нет, лучше утром. Я не хочу, чтобы наш ужин был испорчен.
     Она  направилась  к  двери  на  кухню,  затем  полуобернулась  и  с уже
серьезным лицом сказала:
     - Вы действительно думаете, что это безнадежно... ну, с моей мамой?
     - О'Дауда  -  миллионер.  Он умеет быть осторожным. Он умеет покупать и
продавать,  и не только людей, но и правду. Мой совет - забыть об этом. Если
он  сделал  это,  то  это  все  записано  наверху  и  в один прекрасный день
расплата настанет. Но вы ничего не можете сделать.
     Она кивнула и пошла на кухню.
     Ужин  был  прекрасный. Мы ели рагу из баранины, приготовленное в бренди
и поданное с рубленым шпинатом, а затем провели замечательный вечер.
     Когда  мы  пошли наверх спать, она остановилась у двери своей спальни и
спросила:
     - Вы действительно заберете сверток и уничтожите его?
     - Первым делом утром.
     Она  приблизилась  ко  мне  и  обняла меня за шею. Я должен был сделать
что-нибудь  со  своими руками, поэтому я тоже обнял ее. Она поцеловала меня,
и  в  моей  голове  мелодично  зазвенели  колокольчики.  Она отняла голову и
посмотрела мне в глаза.
     - Это за что? - произнес я.
     Она улыбнулась.
     - Это  извинение  за  то,  что я неправильно думала о вас. Вы совсем не
такой, каким вы хотите выглядеть в глазах окружающих.
     Она поцеловала меня еще раз и я мягко отстранил ее.
     - Вы  понятия  не  имеете, какой я, когда у меня есть хороший стимул. А
сейчас  он  очень  хороший.  -  Я  дотянулся  до двери, открыл ее, поцеловал
Джулию,  поборол  возникшее было в моей голове желание и нежно отпустил ее и
направил в комнату. Закрыв за ней дверь, я сказал:
     - Запритесь. Я иногда хожу во сне.
     Я  подождал,  пока  она  повернет  ключ,  и  направился в свою комнату,
говоря  себе,  что  хоть  один  раз  я сделаю все правильно. Первое, я хотел
разделаться  со  свертком, уничтожить его. Я слишком хорошо знал себя. Я мог
бы  пойти  с  ней, а наутро передумать о будущем свертка. В конце концов, он
стоил  дико  много  денег,  а  деньги  -  вещь  реальная. Многие другие вещи
блекнут и вянут со временем.
     Прежде  чем  раздеться,  я достал свои четыре тысячи долларов и спрятал
их  под  линолеум.  Если  я  сделаю  все,  как  надо, и между нами все будет
хорошо,  я  знал,  что  очень скоро я вернусь сюда. А если все повернется не
так,  как  я  рассчитываю, ну, деньги все равно будут здесь. В конце концов,
каждому победителю причитаются призовые.


     На  следующее  утро  я  был  в  отеле "Мон д'Арбуа" уже в восемь часов,
чтобы  успеть  забрать  сверток  до  того, как он уйдет со всей почтой. Но я
опоздал.  Почта  уже ушла. Ну что ж, мне придется забрать его в Эвьене, куда
я  отправил  его  на  свое  имя  до востребования. Я медленно ехал на "Фейсл
Веге"  и  размышлял,  почему  я отбрасываю возможность легкого получения еще
нескольких  тысяч.  Насколько  я  мог предвидеть, это не принесет мне ничего
хорошего.  Я  не мог даже обнаружить ни малейшего признака духовной перемены
во  мне.  Почему  я  делаю  это?  Очевидно,  просто чтобы хорошо выглядеть в
глазах  Джулии.  Когда-нибудь,  подумал  я, могут возникнуть обстоятельства,
когда  я  смогу  сделать  что-либо, руководствуясь только своими принципами,
безо  всяких  посторонних  влияний.  Интересно будет посмотреть, что я тогда
буду чувствовать.
     Я  поставил  машину  за домом и поспешил на кухню в предвкушении кофе и
яичницы  с беконом. Из кофейника на плите исходил приятный запах, но никаких
признаков  завтрака  или  Джулии  не  было. Я поднялся в ее спальню. Кровать
была  убрана, но все ее вещи и чемодан исчезли. В моей комнате кровать также
была убрана.
     Озадаченный,  я  спустился  в  большую гостиную. На столике, где стояли
бутылки, опираясь на одну из них, стоял конверт. Я надорвал его.
     Записка была от Панды Бабукар.
     "Милый,
     Мы   позаимствовали  твою  мисс  Джулию  на  неопределенное  время.  Не
беспокойся,  мы хорошо позаботимся о ней. Передай ее папе, что он получит ее
назад, как только ты отдашь нам сам знаешь что. Шикарная у тебя пижама.
     Море поцелуев. Ням-ням!
     Панда".
     Я пошел на кухню, налил себе кофе и сел за стол в раздумье.
     Мне  пришло  в  голову,  что  все это исходило от Денфорда, пытающегося
выбраться  из  той каши, которую он сам заварил. Теперь он был готов сделать
все,   что   угодно,  чтобы  помешать  О'Дауде,  и  совершенно  не  думал  о
последствиях.  Так  как он не смог получить сверток от меня, он решил помочь
Наджибу получить его. Все годится, лишь бы он не достался О'Дауде.
     Я позвонил ему в Шато де ля Форклас.
     Я сообщил ему, где нахожусь, и спросил:
     - Вы знали, что мисс Джулия собирается поехать сюда?
     - Да.  Перед  тем  как уехать, она попросила меня пересылать всю почту,
адресованную ей, туда.
     - И вы рассказали Наджибу, где он может ее найти?
     - Все, что я делаю - мое дело.
     - Да,  все,  что я могу сказать, - что вам не следует путешествовать на
катере с Тишем Кермодом. Вы страшно все запутали. Где О'Дауда?
     - Он здесь и хочет вас видеть.
     - Еще  бы.  Скажи  ему,  что  я  буду  очень  скоро. Он прочитал письмо
Джулии?
     - Какое письмо?
     - То, в котором она сообщает, что разрывает с ним.
     После некоторой паузы он сказал:
     - Да.
     - Жаль.
     Я повесил трубку.
     Так  как  О'Дауда  знал,  что  Джулия порвала с ним, я подумал, что она
вряд  ли  будет  для  Наджиба  и  компании  сильным козырем в их игре против
О'Дауды.  О'Дауде очень нужен сверток и ему будет абсолютно наплевать на то,
что  случится  с  Джулией.  А  с ней может случиться масса вещей, потому что
Наджиб играл по крупному от имени генерала.
     Я  поджарил  себе яйцо и раздумывал еще какое-то время, но ни к чему не
пришел.  Я  поднялся наверх и упаковал свои вещи, включая шикарную пижаму. Я
понял,  почему  Панда  и  Наджиб  не  стали ждать, когда я вернусь из отеля.
Разговор со мной их не интересовал. Они решили напрямую выйти на О'Дауду.
     Одна  вещь была для меня ясна. У меня был сверток и я не хотел, чтобы с
Джулией  что-нибудь  случилось.  Это  означало,  что  я буду вынужден отдать
сверток   Наджибу.  О'Дауде  это  не  понравится,  Аристиду  тоже.  Они  оба
постараются  сделать все, что в их силах, чтобы остановить меня. Пока, решил
я,  будет  лучше,  если сверток полежит на почте в Эвьене, пока я не проясню
ситуацию.
     Я  запер  шале  и отъехал на "Фейсл Веге". Хорошо, что у меня не было с
собой  свертка.  На  подъезде  к  Клузу  меня остановила пара полицейских на
мотоциклах.  Они  были  очень  вежливы,  проверили  мои  документы,  а затем
сантиметр  за  сантиметром  обыскали всю машину. Разочарованные результатом,
они  спросили,  куда  я еду. Я не был в этом уверен, но чтобы порадовать их,
сказал,  что  в  Шато  де ля Форклас. По-гальски галантно помахав рукой, они
пожелали  мне  доброго пути и километров пятнадцать сидели у меня на хвосте.
Но  их,  должно  быть,  срочно вызвали куда-то по рации, потому что, когда я
подъезжал  к  Тонону,  расположившемуся  на  берегу  озера, появились другие
полицейские  мотоциклисты,  притормозили  меня  немного,  взяли  в  вилку  и
отконвоировали  меня в город на Кве де Рив, где мы все остановились. Аристид
поджидал меня в потрепанном голубом седане.
     Он  вышел,  отпустил  полицейских,  вернулся  ко  мне  и пригласил меня
выпить  в  кафе  через  дорогу.  Он заказал себе пернод, а мне пиво, и тепло
улыбнулся.  Василек в его петлице уже подзавял и бритвенный порез был в этот
раз уже в другом месте.
     - Отлично ты сработал на поле для гольфа, - сказал он.
     Я мысленно согласился с ним.
     - У тебя по всей Франции есть девушки, которые готовы тебе помочь?
     - Их  очень  много,  но  адреса я не продаю. У меня сегодня не торговое
настроение.
     - Жаль. Последнюю ночь ты провел с этой мисс Джулией Юнге-Браун?
     - Да.  Она  - первоклассный повар и мы ели баранье рагу, приготовленное
в бренди. Я не знаю, как она его готовила, но это заняло часа два.
     Он кивнул.
     - Можно  было  сделать  и  в  вине.  Но  обязательно с чесноком. Совсем
чуть-чуть.
     - Он там был.
     - И где она сейчас?
     - Не  знаю.  Я  пошел прогуляться перед завтраком, а когда вернулся, ее
уже не было. Одна наша знакомая оставила эту записку.
     Я  передал  ему записку Панды. Он спокойно прочитал ее и положил к себе
в карман.
     - А что там такое особенное в пижаме?
     - Рисунок представляет собой собрание всех национальных флагов.
     - Конечно,  это  Джулия  забрала  сверток. Мне бы следовало подумать об
"Оберж дю Пер Бис". А теперь ты уже положил его в надежное место?
     - Да.
     - Отлично.  Мне бы не хотелось думать, что кто-либо еще может завладеть
им. Это было бы очень неудачно для тебя.
     - Естественно, пока я не обменяю его на Джулию.
     Он покачал головой.
     - Ты слишком по-рыцарски смотришь на все это дело.
     - Если   я   этого   не  сделаю,  она  может  закончить  свою  жизнь  в
каком-нибудь  озере. Генерал Гонвалла - хотя он, возможно, и любит девушек -
не  больно  уж  мягкосердечен.  Ему  хочется,  чтобы  его кресло хранило его
тепло, поэтому ему все равно, кого он выбросит на холод.
     - Власть,  политика  -  это  моя  погибель. Приятно заниматься простыми
вещами  типа  убийств,  краж и поддельных денег. К сожалению, не всегда есть
возможность  выбора.  Я  получил  строгое  указание  достать  этот  сверток.
Удовлетворяя  твою просьбу, моя организация согласна заплатить за него. - Он
вздохнул.  - До настоящего момента я считал, что это будет простая маленькая
сделка  между  нами двумя. Ты бы конечно, не получил тех денег, которые тебе
мог  бы  заплатить  Гонвалла  или  О'Дауда,  но  так  как  ты  находишься во
вменяемом   состоянии,   я  уверен,  что  ты  бы  отказался  ради  друга  от
дополнительных  денег. Но теперь это похищение все очень усложняет, и у тебя
впереди большие трудности.
     - Ты так думаешь?
     - Я  знаю,  и  ты  тоже.  Я должен получить сверток и передать его моим
хозяевам.  Они настаивают, и настаивают безжалостно. Безжалостным может быть
Гонвалла,  и  О'Дауда  тоже,  но их безжалостность - личного порядка. Она не
идет  ни в какое сравнение с безжалостностью такой аморфной организации, как
правительство  или  группа  правительств,  использующие  абсолютно  законную
международную  организацию.  Никто  не  понесет  личной  ответственности  за
смерть  девушки - мы, конечно, попытаемся найти и освободить ее - потому что
это  будет  бюрократически  необходимо. Очень печально, да? - Он осушил свой
бокал и заказал еще.
     - Ты хочешь, чтобы я отдал вам сверток и будь что будет с Джулией?
     - Именно об этом я и говорю.
     - Ты же знаешь, черт возьми, что я этого никогда не сделаю!
     - Я знаю, что ты попробуешь найти выход.
     - Какой выход?
     - Это  ты  сам  решишь. Я не возражаю против любых твоих действий, если
ты  гарантируешь  мне  получение свертка. Если я не получу его, ты, конечно,
знаешь, что тебя ждет?
     - Давай, давай. Продолжай пугать меня.
     - Этим,  конечно,  буду  заниматься  не  я.  К  счастью,  подобные вещи
находятся  в  ведении  другого  отдела, поэтому я не буду испытывать чувство
вины.  Но тебя уберут - из чисто бюрократического чувства досады, конечно. Я
не  думаю,  что  они  сделают это в садистской манере или станут растягивать
мероприятие.  Все  будет  выполнено  быстро  и  будет  выглядеть как обычный
несчастный  случай.  Ты ведь не настолько наивен, чтобы посчитать это пустой
болтовней.
     Я  не  был  наивен.  Он  откровенно давил на меня, но за этим давлением
стоял  факт  - незамысловатый и пугающий факт. Они сделают именно то, что он
сейчас  обещал.  Чисто  бюрократическая необходимость. Меня уберут. Ситуация
была  предельно  проста.  Сверток  у меня. Если я отдам его О'Дауде (что мне
казалось  невероятным),  то  будет  то же самое, плюс Джулия. А если я отдам
его  Аристиду  -  что  я  мог легко сделать, проехав несколько километров по
берегу  озера  -  то  уберут  Джулию,  потому  что  Гонвалла  вынужден будет
заставить   кого-нибудь   заплатить   за   свои  будущие  неприятности.  Мне
оставалось  только одно - найти какой-либо способ освободить Джулию, а затем
передать  сверток Аристиду. Вот и все. Очень просто. Я заказал себе виски. В
данных обстоятельствах пиво казалось слишком безвкусным.
     Аристид  молча  наблюдал  за  мной.  Я  очень  быстро проглотил виски и
встал.
     - Я должен подумать.
     - Естественно. У тебя есть мой телефон. Надумаешь, позвони.
     - А  что,  -  спросил  я,  -  вы  делаете  в плане второго аспекта дела
О'Дауды?
     Он пожал плечами.
     - Это  просто  убийство.  Я получил указание оставить его в покое, пока
не будет улажено это гораздо более важное дело. Я полагаю, ты едешь в шато?
     - Да.
     - Тогда,  пожалуйста,  не  говори О'Дауде о нашем интересе в этом деле.
Это строго между нами.
     - Конечно,  я  не  стану  делать  ничего, что могло бы поставить тебя в
затруднительное положение.
     Он ухмыльнулся.
     - Абсолютно правильное отношение.
     Было  бы великолепно расквасить ему нос перед уходом. Но это бы делу не
помогло.  Он  не имел к этому никакого отношения. Он был в этом деле круглым
нулем.  Он  выполнял предписания и получал за это жалованье, а когда вечером
он  приходил  домой,  все  стекало  с него, и он оставался совершенно сухим.
Протрешь  нож  влажной  тряпочкой  и  никто  не  скажет,  для  чего  он  был
использован.  Когда  все  идет  по  строго официальной форме, завизированной
нужным отделом и аккуратно занесенной в нужный архив, волноваться не о чем.


     Я  доехал  по берегу озера до Эвьена и оттуда позвонил в шато Денфорду.
Я  спросил,  там  ли  О'Дауда.  Его  там  не было. Он уехал в Женеву и будет
вечером.  Я  сказал  Денфорду, что мне нужно встретиться с ним и что я скоро
буду.
     Уж с кем мне не хотелось встречаться в тот момент, так это с О'Даудой.
     Я  поставил  машину  на  гравиевой  площадке  перед  шато,  вошел  и по
мраморному  полу  направился  к  кабинету  Денфорда. Он сидел во вращающемся
кресле  и  курил,  уставившись  на  зеленый  шкаф  для  документов.  Судя по
усыпанному  пеплом  жилету,  он уже давно пребывал в этом положении. Когда я
вошел, он поднял голову, посмотрел на меня и вернулся к шкафу.
     Я  сел  и закурил. На стене за его столом висела фотография, на которой
О'Дауда,  стоящий на берегу какого-то озера, держал приличную щуку, которая,
должно быть, весила все десять килограммов.
     - Разговор  у  нас  будет  сугубо  личный,  -  сказал  я. - Мы не будем
касаться  той каши, в которую по вашей милости превратилось все это дело. Мы
ограничимся  только  вашими  прямыми  ответами  на  некоторые  мои  вопросы.
Хорошо?
     Он  кивнул,  а  затем  протянул  руку  и из бокового ящика своего стола
достал  бокал. Сделав хороший глоток, он сощурил глаза и убрал бокал обратно
в ящик.
     - И как долго вы этим занимаетесь?
     - С обеда.
     - Тогда  прервитесь  на  время нашего разговора. Прежде всего, вы имели
какую-либо связь с Наджибом Алакве сегодня?
     - Нет.
     - Вы  знаете,  что  он  захватил  Джулию и не собирается возвращать ее,
пока я не передам ему сверток из машины?
     - Нет.  -  Его это, похоже, не очень интересовало. Да, виски притупляет
чувства даже у лучших из нас.
     - Когда раньше вам нужно было связаться с Наджибом, как вы это делали?
     - Это мое дело.
     - Теперь  это  мое дело, - сказал я. - Я хочу это знать и у меня сейчас
такое  настроение,  что  я  спокойно  могу  ударить человека, который старше
меня. Поэтому говорите.
     Он  подумал  какое-то время, затем повернулся, порылся в другом ящике и
передал  мне визитку. Я взглянул на нее и подумал, сколько различных визиток
у  Наджиба.  Почти  все  было  как  и прежде: мистер Наджиб Алакве, эсквайр,
импорт,  экспорт  и  особые  услуги,  но  адрес  на сей раз был женевский. Я
перевернул  визитку.  Никогда  не  знаешь,  какую  жемчужину  братья  Алакве
подарят  в очередной раз. Девиз гласил: "Для хорошего слушателя достаточно и
полуслова".  Ну,  я надеялся перекинуться с Наджибом более чем полусловом, и
в самое ближайшее время.
     Не глядя на меня, он сказал:
     - Все,  что вы должны были сделать, - отдать сверток мне или уничтожить
его.
     - Я собирался уничтожить его, но вы все испортили.
     Теперь все несколько усложнилось.
     Он покачал головой.
     - Вы бы сохранили его. Сделали бы на нем деньги. Я это знаю.
     - Я  сам  думал  об  этом,  но  все получилось по-другому. - Я встал. -
Хотите совет?
     - Нет. - Он был совершенно апатичен, никакой прежней резкости.
     - Пакуйте  вещи  и  убирайтесь  отсюда,  и  чем  дальше от О'Дауды, тем
лучше.  Вы  уже  как-то  собирались  сделать это вместе с ней, но он помешал
вам. Вам следовало бы уже давно уйти от него.
     Он резко поднял голову и заморгал.
     - Как вы это узнали?
     - Это была догадка... до настоящего момента.
     - Он убил ее.
     - Я  склонен  согласиться. Но вы ничего не можете сделать. После всего,
что  вы  сделали,  когда  он  узнает  все  до  конца,  вам придется думать о
собственной шкуре.
     - Я думаю, что смогу убить его, - сказал он.
     - Если  бы  я мог считать это твердым обещанием, - сказал я. - Но когда
закончатся виски, единственной вашей заботой будет борьба с похмельем.
     - Тиш  Кермод  сделал  это.  Он  -  отвратительный ублюдок... хуже, чем
О'Дауда.  Иногда  они  напиваются  вместе,  эти  двое.  Закрываются  в  этом
чертовском  восковом  музее со всеми теми людьми, которых О'Дауда ненавидел.
Можно  слышать,  как они там смеются и танцуют. Долгие годы я скрывал это от
девочек... но они все же узнали... Вот почему они ушли от него.
     Я  направился  к  двери.  И  вдруг  мне в голову пришла одна мысль, и я
спросил:
     - У вас есть пистолет?
     - Пистолет?
     Почему пьяные так любят эхо?
     - Да,  пистолет. Может так случиться, что он мне понадобится, вам же, я
уверен, он ни к чему.
     Мне  кажется,  он  подумал, что я, возможно, собираюсь использовать его
против  О'Дауды,  потому  что  он  решил  сотрудничать  и  достал из ящика и
протянул  мне  пистолет.  Я  не  люблю  пистолеты.  Они  полны  таинственных
враждебных сил. Я посмотрел на него и спросил:
     - Что это, черт побери, такое?
     - Это  все,  что  у  меня  есть,  -  сказал он, передавая мне коробку с
патронами.
     Это  был  пневматический пистолет калибра 5,59 мм, способный обеспечить
скорострельность  до  сорока  выстрелов  в  минуту и скорость пули на выходе
около  ста  двадцати  метров  в секунду. Он мог доставить неприятности и был
похож  на  настоящий. Я уже стрелял из такого в тире Миггза. Я надеялся, что
его  будет  достаточно,  чтобы произвести впечатление на Наджиба и заставить
его передать мне Джулию.
     Я  вернулся  к  машине  и  быстро отъехал, поднимая фонтаны гравия. Мне
хотелось побыстрее уехать, пока не вернулся О'Дауда.
     Пока  я  добирался  до Женевы, уже стемнело. Нужный мне дом находился в
тупиковом  ответвлении  от  Рю  де  Волланд,  неподалеку  от  Гар  де О-Вив.
Квартира   была   на   последнем   этаже.   Входная  дверь  была  голубой  с
диагональными  желтыми  полосами,  и  когда я нажал на кнопку звонка, внутри
раздались звуки какой-то незамысловатой и знакомой мелодии.
     Пока  я ждал, то мучительно пытался вспомнить, что же это была за вещь.
Дверь  открылась,  на  пороге  появился  Наджиб. Он уже возвратился к своему
прежнему  стилю  одежды: рыжевато-коричневые туфли, кремовый льняной костюм,
красная  рубашка  и желтый галстук, усыпанный гирляндами разноцветных роз. Я
был  несколько  шокирован,  но  продолжал  крепко держать нацеленный на него
пистолет.
     - Я хотел бы войти, - сказал я.
     Коричневое  лицо  расплылось  в улыбке, картошка-нос сморщился, а белые
зубы ослепительно засверкали.
     - Конечно,  мистер  Карвер.  Чертовски  рад  видеть  вас  снова.  Добро
пожаловать в не слишком скромную обитель.
     - Иди впереди и оставь мюзик-холльный жаргон.
     Он  пошел  впереди  меня по устланному мягким ковром коридору в большую
гостиную.  Она  была  действительно  не  слишком  скромной.  Мебель была вся
обтянута  черным  вельветом,  ковер  был  жемчужно-серым с большими красными
завитками.  Занавески  были  зелеными, а стены обклеены обоями, имитирующими
гранитную  кладку.  У  одной  из стен стоял длинный буфет с массой бутылок и
сопутствующих  вещей.  Еще  в  комнате  находился  длинный  стол, заваленный
журналами,   на   обложках   которых  была  в  более  чем  достаточной  мере
представлена   женская  плоть.  Воздух  в  помещении  был  пропитан  запахом
турецкого табака.
     Наджиб повернулся, обвел комнату рукой и сказал:
     - Вам  нравится?  Нет?  Вкусы  разные.  Некоторые  говорят,  похоже  на
комнату  шлюхи.  Лично  я  находил  многие  такие  комнаты  очень  уютными и
веселыми. Какое саше любимое питье, сэр?
     - Мое  любимое  питье,  -  сказал  я, - большая порция виски с содовой,
которую  я  приготовлю  себе  сам на случай, если у вас тут есть яд. Лично я
надеюсь,  что  это  не будет тем напитком, который мне придется растягивать,
потому  что  я  хочу  закончить  свое дело очень быстро. Так же, пожалуйста,
оставь  эту речь "англизированного туземца". Ты, вероятно, доктор литературы
и,  без  сомнения,  можешь  начать с Чосера и, пока я с трудом буду отвечать
Шекспиром,  красиво  добить  меня  Т.С.Элиотом.  Поэтому  давай  поговорим в
цивилизованной манере, Наджиб, а?
     Он широко улыбнулся мне и сказал:
     - На  самом  деле,  я  - бакалавр наук, но я не забывал и об искусстве.
Так  же, давайте разберемся с именами. Я разочарован, что у вас такая плохая
память на лица. Я - мистер Джимбо Алакве, эсквайр.
     Я  был так изумлен, что он пошел и приготовил для меня виски с содовой,
пока  я  переваривал  эту  новость.  Когда  я  пришел  в  себя и взял бокал,
спросил:
     - Что, черт возьми, ты тут делаешь?
     - Проживаю  временно.  У  Наджиба  масса  дел.  К тому же, помните, что
теперь я работаю на О'Дауду, поэтому должен быть в центре событий.
     - Ты хочешь сказать, что он действительно нанял тебя?
     - А  почему бы и нет? Он не доверяет мне, но любит знать, где я. К тому
же,  когда  он  получает  от  меня  ложную информацию о положении дел в моей
стране,  он,  вероятно,  догадывается,  что  она  ложная, и может сделать из
этого   кое-какие   выводы.   Ложная   информация   может   быть   такой  же
многоговорящей,  как  и достоверная информация. Мистер О'Дауда готов платить
и  за  ту,  и  за  другую.  Нет  нужды говорить, что я предан, по-настоящему
предан,  своей  стране.  Я непомерно горжусь этим. Мне кажется, что одной из
вещей,  помешавшей  вам достичь успеха, было то, что вы преданы только себе.
Это  может  только  привести  к  ограниченным  доходам.  И что вы просите за
сверток?  -  Он поднял руку и быстро продолжил. - Естественно, девушка будет
возвращена,  но  я  думаю,  что вы захотите что-нибудь и для себя лично. Но,
конечно, не так много, как это могло бы быть, не будь у нас девушки.
     - Никаких денег. И никакого свертка. Мне нужна девушка.
     - Я  думаю,  - сказал Джимбо, - что нам лучше обсудить ситуацию немного
более полно.
     - Давай обсудим, - сказал я и сел в мягкое кресло.
     Джимбо  потянулся  к  сигаретнице.  Когда  он  открыл  крышку, заиграла
какая-то мелодия. Он усмехнулся.
     - "При  свете  луны".  А бачок в туалете играет "На Авиньонском мосту".
Это квартира Панды. Вам она нравится?
     - Отличная  девушка.  К  тому  же,  прекрасная  пловчиха.  Кстати,  мне
хотелось бы знать, как они узнали, что я нахожусь в шале Анзермо.
     - Это  очень  просто.  Они  потеряли  вас, поэтому позвонили в шале. Вы
подошли  к  телефону.  Помните,  вы  ответили  звонившей женщине, что Макс в
Каннах.  Так  они  и  узнали, что вы там. После этого они стали наблюдать за
вами  с  безопасного  расстояния.  - Он улыбнулся. - Человек, который быстро
путешествует  и  мечтает  о  деньгах,  должен  время от времени оглядываться
назад.
     - Тебе  следует  напечатать  это  на  обороте одной их твоих визиток, -
сказал я.
     - Возможно.
     Я встал.
     - Хорошо,  давай  осмотримся.  Ты  пойдешь  впереди  и не будешь делать
никаких резких движений.
     Он  провел  меня  по квартире. Она вся была обставлена во вкусе Панды и
было    несложно   догадаться,   что   она   использовала   ее   для   своих
профессиональных    развлечений.    Вероятно,    квартира    была   снабжена
подслушивающими  и  подсматривающими  устройствами. Единственное, чего в ней
не было, так это Джулии.
     Я   отвел   Джимбо   обратно  в  гостиную.  Он  сел,  достал  очередную
музыкальную  сигарету  и  махнул  рукой  в  сторону  бутылок,  предлагая мне
выпить.
     С бутылкой в руке я сказал:
     - Хорошо, ее здесь нет. Где она?
     Он потер свой подбородок из черного дерева кончиками пальцев и сказал:
     - Если  бы  я  знал, я бы вам не сказал, но печальный факт в том, что я
не знаю.
     - Почему печальный?
     - Потому   что   он   показывает,  что  Наджиб,  в  высшей  степени  не
по-братски,  мне  не доверяет. У меня также нет возможности установить с ним
связь.  Он  сам  звонит  мне,  когда  я  ему  нужен. Поэтому, пожалуйста, не
трудитесь  прибегать  к  мерам физического воздействия, чтобы заставить меня
говорить.   Мне  нечего  сказать.  Это  самое  честное  заявление  из  всех,
сделанных мною за последние недели.
     Я  внутренне усомнился, а затем решил поделиться с ним своим сомнением.
Он понял это и одобрительно кивнул.
     - Однако  я  должен  сказать, мистер Карвер, что я уполномочен обсудить
детали удовлетворительного для обеих сторон обмена. О какой цене вы думали?
     - Ни о какой. Я не намерен заключать никаких сделок.
     - Это  не  по-рыцарски.  Она  -  очень  красивая  девушка и - сорока на
хвосте  принесла  -  питает  к  вам  нежные  чувства. Подумайте, за сверток,
который  не  представляет  для  вас  по  сути  никакой  важности,  вы можете
получить,  скажем,  тысячу  гиней и ее освобождение. Она будет в восторге и,
несомненно,  отблагодарит  вас  тем,  о  чем  постоянно  думают  мужчины. Я,
конечно, полагаю, что сверток все еще у вас и хранится в надежном месте.
     - Ты правильно полагаешь. Но вы не получите сверток.
     - Никто его не получит.
     Он покачал головой.
     - Ни  мы,  ни  О'Дауда,  ни  Интерпол? - На его лице появилась широкая,
полная  недоверия  улыбка. - Вы, как говорят, поддеты на рога дилеммы. Очень
необычной,  нужно  сказать,  так  как  это  животное имеет три рога. Мне вас
жаль.  Не  хотел  бы  я  оказаться  в таком переплете. Я говорю, она - очень
красивая  женщина. Мне кажется, у вас таких называют кельтским типом... нет,
нет, скорее цыганским.
     Он  был,  конечно,  прав.  Не  только по поводу ее типа, но и по поводу
дилеммы.  В  тот момент я не знал, на какой путь свернуть, что делать и куда
идти.  На  какое-то мгновение я опять подумал о применении физической силы в
надежде,  что  он,  возможно,  знает больше того, в чем он признался, но это
было  только  на  мгновение. Я мог бы поработать над ним, но я не думал, что
прежде,  чем  отключиться,  он  заговорит.  Джимбо  был  человеком  твердым,
непомерно гордящимся своей преданностью.
     Я допил виски и направился к двери.
     - Сиди на месте, - сказал я.
     Он кивнул.
     Я  вышел  из квартиры. Когда я закрывал дверь, ко мне, по крайней мере,
пришел  ответ  на  один  вопрос.  Я  понял, что дверной звонок играл мелодию
"Хэппи Бездей".
     Несколько  минут спустя, когда я садился в "Фейсл Вегу", припаркованную
в  тупике  рядом  с  домом,  Тиш  Кермод  ударил  меня по затылку, а О'Дауда
подхватил  меня,  как  мешок  с  картошкой,  прежде  чем я успел удариться о
мостовую. Я отключился безо всяких протестов.


                               Глава восьмая

                                          "Ни один человек, каким бы великим
                                                 и могущественным он не был,
                                            никогда не обладал той свободой,
                                                     которой обладают рыбы".
                                                                 Джон Раскин

     Это  был  "Роллс  Ройс".  Кермод был за рулем, а я сидел сзади, рядом с
О'Даудой.  Я  попытался  нащупать  в  кармане  пистолет, который я одолжил у
Денфорда.  Его  не было. Когда О'Дауда заметил, что я выплыл на поверхность,
он  молча  передал  мне  флягу.  Я  сделал  несколько глотков, содрогнулся и
сощурил  глаза  на  дорогу,  извивавшуюся  в свете фар. Мы круто поднимались
через сосновый лес. Вероятно, подумал я, это была дорога к шато.
     Кермод,  в  сдвинутой  на бок шоферской кепке, что-то тихо насвистывал,
полный  счастья  от  мысли  о  предстоящем веселье. На О'Дауде был костюм из
мохнатого харрисского твида. На его правом виске виднелся большой синяк.
     Довольно  долго  мы  ехали  молча.  Затем,  смотря  прямо  перед собой,
О'Дауда сказал:
     - Ты - ублюдок.
     Это  было  не  слишком  хорошим  началом разговора, поэтому я ничего не
сказал в ответ.
     - Ты  -  ублюдок,  -  повторил  он.  -  И  Денфорд тоже, но он - пьяный
ублюдок. Если тебя это интересует, я выгнал его.
     - После того, как вывернул ему руку и он сказал, где я?
     - Обе руки, - сказал Кермод через плечо.
     Они оба весело рассмеялись.
     Думая   о  ближайших  нескольких  часах,  я  не  получал  ни  малейшего
удовольствия.  О'Дауде нужен был сверток и он не пойдет, я был уверен, ни на
какую сделку, даже если бы я мог что-либо предложить.
     - Терпеть  не  могу  терять  время, - сказал он. - Кто-то всегда должен
платить за это, парень.
     Я  зевнул,  закрыл  глаза  и  откинулся на обтянутое натуральной свиной
кожей сиденье.
     - Почему ты думаешь, что сможешь спать? - спросил О'Дауда.
     - Попробуйте помешать мне. - Я опустился ниже и издал сонное ворчание.
     - С ним должно быть весело, сэр, - сказал Кермод.
     - Да. Стоит ожиданий, - сказал О'Дауда.
     Краем  полузакрытого  глаза  я  видел,  что он достал сигару и закурил.
Несмотря на сильную пульсирующую боль в голове, я заснул.
     Проснулся я, когда мы повернули на подъезд к шато.
     - Чувствуешь себя лучше? - спросил О'Дауда.
     - Спасибо.
     - Отлично.  Я  хочу,  чтобы  ты  был  в боевой форме. И в этот раз я не
держу никакого пари.
     Мы  проехали  километра  два,  но  шато  не  показалось. Мы свернули на
боковой  проезд  и  поднимались  примерно  еще километр, затем остановились.
Кермод   потушил   фары.  Снаружи  я  увидел  большое  водное  пространство,
серо-голубое  в  лунном  свете.  Похоже, это было озеро, и в голове возникли
неприятные воспоминания.
     На  берегу  озера  находился  небольшой  коттедж,  к  которому прилегал
эллинг. Они отвели меня к дому, мы вошли и оказались в большой комнате.
     - Мое рабочее помещение, - сказал Кермод.
     У   одной   из  стен  располагался  длинный  верстак,  в  дальнем  углу
находилась  открытая  печь,  а  в  центре,  на  небольшом  постаменте стояла
неодетая безголовая восковая фигура в человеческий рост.
     - Когда  она  будет  закончена,  -  сказал О'Дауда, - это будешь ты. Мы
воспользуемся  твоим  настоящим  костюмом,  поэтому  давай, снимай его. - Он
посмотрел на Кермода. - Включи обогрев, Кермод, чтобы он не замерз.
     Кермод  прошел по комнате и включил три или четыре электрообогревателя.
О'Дауда зажег очередную сигару, подошел к шкафчику и налил себе бренди.
     - Это для тебя, - сказал он, - когда ты снимешь костюм.
     Я  снял свой костюм. Что еще я мог сделать? Если бы я отказался, они бы
с удовольствием сделали это за меня.
     Неся мне бренди, О'Дауда обратился к Кермоду:
     - Нам нужны его туфли?
     Кермод покачал головой.
     - Слишком потрепанные.
     О'Дауда протянул мне бренди.
     - Не  слишком  растягивай,  - сказал он. - Нам нужно завязать тебе руки
за спиной.
     - Вы уже нашли мне место в галерее негодяев? - спросил я.
     - Еще нет, - сказал О'Дауда.
     - Сделайте  мне  одолжение,  поставьте меня подальше от полицейского. У
меня аллергия на них.
     - Еще  бы.  Я  полагаю,  Интерпол  говорил тебе, что ты должен передать
сверток им, или что-нибудь еще?
     - Что-то в этом роде.
     - Власть,  правительства, - сказал О'Дауда. - Я должен знать, ведь мне,
фактически,  принадлежит  парочка.  Я также плачу двум ребятам из Интерпола.
Кстати,  с  этого  дня  ты  исключен из списка людей, которым я плачу. Более
того,  я  не собираюсь платить тебе ни копейки из того, что я должен тебе за
твою работу, пока ты не отдашь мне сверток.
     - Почему? Вы наняли меня, чтобы я нашел вам машину. Я сделал это.
     - Ты сделал гораздо больше этого. Ты украл мою собственность.
     Пока  мы  говорили,  Кермод  копался  в большом буфете. Насколько я мог
понять, он перебирал коллекцию спиннингов и нахлыстовых удилищ.
     - Вы получали что-нибудь от Наджиба в последнее время? - спросил я.
     Он  кивнул,  посмотрел  на  меня, сощурив свои маленькие глазки, сквозь
пелену сигарного дыма и сказал:
     - Был  телефонный  звонок.  Чтобы  не ходить вокруг да около, парень, я
скажу  тебе,  что  хорошо знаю весь расклад. Наджиб хочет получить сверток в
обмен  на  Джулию.  Интерпол  хочет  получить его от тебя... или кого-нибудь
еще.  А  я  знаю,  что его получу я. Все очень хитро. Для тебя. Я сочувствую
тебе,  но  не  более.  Ах,  есть  еще один момент. Этот бред о моей покойной
жене.  Это  полнейшая  чушь. Джулии все приснилось, а этот сумасшедший идиот
Денфорд  ухватился  за  это.  Заметь, я узнал, что у него роман с моей женой
перед  этим  несчастным случаем, но меня это не волновало. Я и так собирался
разводиться   с   ней.  Я  уже  дал  указания  своим  адвокатам  приготовить
заявление.  Но  одно  из  маленьких  житейских  происшествий  сохранило  мне
деньги, предназначавшиеся на оплату их трудов. Свяжи ему руки, Кермод.
     Кермод  подошел,  вежливо подождал, пока я допью бренди, а затем крепко
связал руки у меня за спиной тонкой бечевкой.
     Полагая, что это может заинтересовать меня, он сказал:
     - Это плетеная спиннинговая леска "Королин Дэкрон".
     - Черт, здорово режет, - сказал я.
     - Так и должно быть.
     Я посмотрел на О'Дауду, который наливал себе очередную порцию бренди.
     - Если я отдам сверток вам... вы знаете, что случится с Джулией?
     - Так  же  хорошо,  как  то,  что  после  ночи  наступает день. Генерал
Гонвалла может быть очень зловредным человеком.
     - И вас, черт возьми, это не волнует?
     - Она  -  не  моя  родная  дочь, к тому же, она уже формально разорвала
всяческие  отношения со мной. Я за нее не отвечаю. Она - красивая девушка, и
это  будет  очень  печально.  Я  бы не удивился, если бы вы испытывали к ней
особые  чувства.  Все  это  ставит вас в неудобное положение, но меня это не
интересует.  Однако,  когда  ты  отдашь  посылку  мне,  я  заставлю Гонваллу
разумно смотреть на вещи, хотя не могу ничего гарантировать.
     - Если я сделаю это, Интерпол сотрет меня в порошок.
     - Да,  думаю,  они  сделают  это.  Именно  поэтому  я  уверен,  что мне
придется  применить  какой-нибудь  метод,  чтобы заставить тебя сказать, где
сверток. Я не думаю, что ты будешь очень разговорчив.
     Кермод посмотрел на О'Дауду.
     - Что вы думаете, сэр? Пусть будет немного полегче, а?
     О'Дауда кивнул.
     - Пожалуй.  Правда,  тогда  это  будет  не  столь забавно, как борьба с
большим  морским  лососем в темноте, но мы не должны рассчитывать на слишком
большую рыбину. Какой спиннинг ты думаешь взять?
     - Может, лососевый?
     - Попробуем  "А.Х.Е.Вуд".  - Он повернулся ко мне. - Конечно, ты можешь
избавить себя от всего этого, если скажешь мне, где сверток.
     - Я уничтожил его.
     Он ухмыльнулся.
     - Только  не  ты,  парень.  Если  бы  ты даже представил мне аффидевит,
подписанный святым Петром, я бы все равно не поверил.
     - А как насчет святого Патрика?
     - Не  поверил  бы  еще  больше.  Думаешь,  я не знаю ирландцев? Нет, ты
спрятал  его  в  надежном месте, и я получу его. Я полагаю, что все же лучше
узнать  это силой. Из тебя стоит выбить твое нахальство. Я бы не сказал, что
твое  отношение  к  человеку моего положения достаточно уважительное. К тому
же,  во  мне  есть  сильно  развитая  садистская  черточка, которая говорит:
давай, позабавься. Господи, как здесь жарко.
     Он  снял  свой  твидовый  пиджак.  У буфета Кермод прилаживал катушку к
лососевому  спиннингу.  Я  уже  ясно  представлял  себе,  что они собираются
делать,  но  не  мог  в  это  поверить.  Я  попытался  вспомнить, что я могу
сделать,  чтобы  освободиться  от  натяжения  лесы,  и в моем мозгу возникла
прочитанная  где-то  информация,  что  хорошее  удилище  и  леска остановили
прекрасного  пловца,  после  того  как  он  проплыл  метров двадцать пять. Я
перестал  думать  об этом. О'Дауда был прав. В помещении было жарко. Озерная
вода даст неприятный температурный контраст.
     Затем  я  подумал  о  свертке.  Что,  черт  возьми, мне делать? Вся эта
история  поставила  меня  в  крайне  затруднительное  положение.  Отдать его
О'Дауде  и  потерять  Джулию?  Отдать его Наджибу и спасти Джулию, но самому
оказаться  в  пиковом  положении?  Отдать  его  Интерполу  и спасти себя, но
потерять  Джулию  и затем оказаться в ситуации, когда Наджиб и О'Дауда будут
охотиться  за  мной  по  чисто политической и экономической злобе? Если бы у
меня  было  время, я мог бы, конечно, обратиться в службу доверия и получить
совет:  "В данных обстоятельствах, я думаю, вы смело можете довериться своей
совести..."  Беда  была  в  том,  что  в данный момент не было видно никаких
признаков   моей   совести.  Такова  была  моя  совесть  -  когда  она  тебе
действительно нужна, ее нет на месте.
     Я   сидел   и  потел.  О'Дауда  задремал.  Кермод  занимался  какими-то
слесарными  работами  на  верстаке в дальнем конце комнаты. Время от времени
он подходил к окну и смотрел, как там на озере со светом.
     Через  пару  часов  он  подошел ко мне и застегнул на моей шее какое-то
подобие  кожаного собачьего ошейника. Прямо под моим подбородком в него было
вделано стальное кольцо, к которому был привязан трехметровый поводок.
     - Это  стальная  нить,  -  сказал  он,  -  поэтому  тебе  не удастся ее
перекусить.  Известно, что некоторые крупные щуки перекусывали, но для этого
нужно  иметь особые зубы. - Он посмотрел на О'Дауду и, хотите верьте, хотите
нет,  на  его  сморщенном,  обезьяньем  лице появилось выражение нежности. -
Жаль  будить  его.  Хозяину нужно поспать. Здорово измучил себя. Все время в
действии.  Не  обращайте  внимания на тот садистский разговор. У него сердце
ягненка,  да. Если бы вы сейчас все рассказали, он бы остановился на этом и,
вероятно, заплатил бы вам все, что причитается. Что вы скажете?
     - Он  выглядит  слишком  толстым. Движение ему не повредит, а еще лучше
посадить его на весла.
     Кермод  подошел к О'Дауде и разбудил его, мягко тряся за плечо, а затем
помог ему одеть пиджак.
     И  это было началом развлечения. Они провели меня через боковую дверь в
эллинг. Кермод нес все снаряжение.
     Мы  сели  в  ялик,  Кермод  взялся за весла и лодка отчалила. Утро было
прекрасным.  Солнце  еще  не  взошло, но на востоке, на фоне жемчужно-серого
неба,  уже  появилась  розовая  полоса.  Небо было совершенно безоблачным, и
несколько   поздних   звезд   все  еще  мерцали  на  нем,  протестуя  против
наступления  дня.  Несколько  уток поднялись из прибрежных зарослей недалеко
от эллинга.
     - Нырки  и  несколько  чирков, - сказал О'Дауда. - Мы пытались развести
здесь  гоголей,  но  они  не оставались. - Он говорил, наклонившись вперед и
привязывая  конец  спиннинговой лески к колечку на свободном конце стального
поводка.
     - Смотрите, чтобы узлы были крепкими, - сказал я.
     - Не  беспокойся, парень, - тепло сказал он. - Удилища у меня ломались,
и  леска  рвалась, но я еще не упустил ни одной рыбы из-за плохо завязанного
узла.  Когда  ты  почувствуешь,  что  тебе достаточно, крикни. Но не слишком
затягивай, а то слабость может помешать тебе сделать это.
     Я  резко  выбросил  вверх  правое  колено,  пытаясь ударить его в лицо,
прежде  чем  он  завяжет узел, но он прекрасно среагировал. Его большая рука
успела  схватить  мою  ногу.  Кермод сзади обхватил меня, О'Дауда сел на мои
ноги и закончил с узлом.
     После  этого они не стали больше испытывать судьбу, сняли с меня туфли,
подняли меня и выбросили за борт.
     Я  ушел  под воду, и мне показалось, что я потеряю сознание от внезапно
охватившего  меня  холода.  Я  был  еще  под  водой, когда почувствовал, как
натянулся  мой  ошейник. Когда я всплыл, лодка была уже метрах в двадцати от
меня.  О'Дауда  стоял на корме и двумя руками держал спиннинг, ни на секунду
не  давая  леске  ослабнуть.  Кермод  сидел  на  веслах,  но не греб, а лишь
выравнивал лодку.
     Я  заработал  ногами  и  почувствовал, как моя рубашка и трусы вздулись
пузырем  от  находившегося  под  ними воздуха. Холод начал заползать в меня.
О'Дауда  усилил  натяжение лески, моя голова подалась вперед и оказалась под
водой.  Я  был  вынужден  сделать  пару  сильных  толчков  ногами и проплыть
немного  в  направлении  лодки,  чтобы  можно было поднять лицо над водой. Я
услышал  треск  катушки,  убирающей  слабину,  и почувствовал, как натяжение
снова  усиливается.  И  опять  мое  лицо  оказалось под водой. На этот раз я
развернулся  в  воде  и  мощно  оттолкнулся  ногами  в направлении от лодки,
полагая,  что  натяжение лески будет, по крайней мере, оттягивать мою голову
назад  и  лицо будет находиться над водой. Но в результате этого хода я чуть
было  не  задушил  себя.  Я  проплыл против натяжения лески, сколько мог, но
затем  оно  остановило  меня,  перевернуло и погрузило в воду сантиметров на
пятьдесят.  Если бы я был лососем, я бы вылетел из воды в мощном серебристом
прыжке,  надеясь  поймать  О'Дауду  в момент неполной готовности и разорвать
леску  или  сломать  кончик  удилища.  Я  всплыл, как мешок с мокрым конским
волосом,  жадно  хватая  ртом  воздух, и услышал, как О'Дауда прокричал мне:
"Давай,  парень,  немного  больше  жизни.  Полукилограммовый линь работал бы
лучше".
     Я  попробовал  снова.  Не  для  того  чтобы  порадовать  его, а надеясь
подобраться  к берегу, который был всего лишь метрах в сорока пяти. Я поплыл
в  сторону  лодки,  но забирая немного в сторону берега, рассчитывая выплыть
на  более мелкое место. Если бы мне удалось встать на ноги, мне, возможно, и
хватило  бы  силы  моих плечевых и шейных мышц, чтобы продержаться на месте,
пока  я  не  сделаю  пару оборотов, накручивая на себя леску, и не ухвачу ее
своими свободными пальцами.
     - Осторожнее,  сэр,  - закричал Кермод. - Он направляется к водорослям.
Вот хитрый парень.
     Лодка  изменила  положение,  и  мое  лицо  вновь  ушло  под воду, когда
О'Дауда  натянул леску. Я сопротивлялся - выбросил ноги вперед, чтобы голова
была  над  водой,  и откинул туловище назад, перекладывая все усилие на шею.
О'Дауда  держал  меня  в  таком  положении  несколько  секунд.  Я видел, как
здорово  согнулось удилище, но не мог пересилить натяжение и сломать бамбук.
Мое  лицо  в очередной раз оказалось в воде, и мне пришлось быстро поплыть к
лодке,  ослабляя натяг лески и обретая тем самым возможность сделать вдох. Я
еще  не  успел  как  следует  отдышаться,  а  лодка  уже  двинулась вперед и
натяжение  стало  опять  увеличиваться.  Минут  пять  О'Дауда играл со мной,
давая  мне  возможность чуть-чуть передохнуть, чтобы я мог двигаться дальше,
но  я  становился  все  слабее  и  отчаяннее,  понимая, что я медленно тону.
О'Дауда  мог  бы  быстро  закончить  со всем этим, но он не спешил. Время от
времени,  когда  я  поднимал  голову,  я видел их и слышал их смех. Я сделал
последний  бросок  в  сторону  берега,  но был очень скоро остановлен. Затем
леска ослабла, и мне позволили нормально дышать.
     - Ну, где он? - закричал О'Дауда.
     Я  был  у него в руках. Вопросов не было. Еще пять минут, и мое будущее
перестанет  меня волновать. Но в тот момент я был еще в сознании, и оно меня
волновало.  Честно  говоря,  я  не  хотел  умирать,  и у меня совсем не было
настроения приносить себя в жертву в чью-либо пользу.
     Я  хотел  остаться  живым.  Это  очень  сильный  инстинкт  и  с  ним не
поспоришь.
     Я  открыл рот, чтобы крикнуть, но Кермод сделал пару гребков, а О'Дауда
натянул  леску и моя голова опять ушла под воду. На секунду-другую я потерял
способность  мыслить  и  просто  погрузился в темноту, тупо говоря себе, что
этого  вполне  достаточно,  чтобы  у  человека на всю жизнь пропал интерес к
рыбалке.
     Они,  должно  быть,  заметили,  что  я готов говорить, потому что леска
ослабла.  Я  медленно всплыл на поверхность, лег на спину и стал смотреть на
утреннее  небо,  полное  золотых  и  серебряных оттенков. Надо мной пролетел
утиный выводок. Я лежал и полной грудью вдыхал замечательный воздух.
     Натяжение  лески  пропало  совсем, и я услышал, как лодка подплывает ко
мне и потрескивает катушка - О'Дауда убирал лишнюю леску.
     - Готов к разговору? - послышался голос О'Дауды.
     Я перевернулся. Лодка была метрах в четырех от меня.
     Я слабо пошевелил ногами и кивнул.
     - Отлично. Где он? - сказал О'Дауда.
     - Мне  придется  поехать  и  забрать  его. Я отправил его по почте себе
самому.
     - Сколько это займет времени?
     - Недолго. Он лежит до востребования в...
     Несколько  событий  не  дали  мне договорить. Раздался выстрел. О'Дауда
резко  нырнул  вниз, подняв конец удилища, и леска снова натянулась, задушив
конец моей фразы.
     Я  сделал  слабое  движение ногами, чтобы ослабить натяжение. Откуда-то
слева  от  меня  выстрелили  еще  раз.  Я  повернул  голову и увидел, что на
дальнем  берегу стоят три фигуры. Одна из них нырнула в воду и направилась в
мою  сторону.  В тот же самый момент другая фигура подняла руку и последовал
третий  выстрел.  О'Дауда  и  Кермод  легли  на дно лодки, и натяжение лески
исчезло совсем.
     Я  сделал несколько безжизненных символических движений в сторону того,
кто плыл ко мне.
     Через несколько секунд знакомый голос произнес:
     - Потерпи  немного, малыш, пока я вытащу крючок из твоего рта. Ням-ням,
рыбка на ужин.
     Это  была,  да  отблагодарит  ее  господь, Панда Бабукар, на всех парах
летящая ко мне с ослепительной улыбкой и ножом, зажатым в зубах.
     Она  подплыла  ко  мне,  ухватила  рукой стальной поводок, добралась по
нему  до  лески  и перерубила ее ножом. Затем она перевернула меня на спину,
схватила  ворот  моей  рубахи и стала отбуксировать меня к берегу, пока двое
других  на  нем  продолжали  производить  эпизодические  выстрелы,  не давая
О'Дауде и Кермоду подняться со дна лодки.
     Когда  мы  добрались  до берега, Панда вытащила меня из воды, поставила
на ноги и занялась освобождением моих рук.
     - Врат,  -  сказала  она,  -  ты явно испытываешь слабость к воде. Твоя
старушка, должно быть, была русалкой.
     Чуть  выше  на  берегу  стояли Наджиб и Джимбо Алакве и тот, и другой с
пистолетом  в  руке.  Наджиб  выглядел  очень  аккуратным и опрятным в своем
темно-сером  костюме. Его лицо озаряла улыбка. На Джимбо были красные джинсы
и  свободная  желтая футболка, на которой была нарисована голова человека, а
надпись  под  ней  поясняла,  что это - Бетховен. Он также улыбнулся мне, но
улыбка  была  короткой,  так  как  затем  он повернулся и произвел очередной
выстрел в сторону лодки.
     Перерезав леску, Панда смачно шлепнула меня по заду и сказала:
     - Побежали, красавчик. Мама покажет дорогу.
     Она  стала  взбираться  на берег. Я неуклюже последовал за ней, шатаясь
от   переутомления   и   нарушения   кровообращения,   но  теперь  испытывая
определенный  интерес  к  жизни, достаточный, чтобы взглянуть на ее длинную,
пышногрудую  коричневую  фигуру  в  одном  бюстгальтере  и  узких трусиках с
особыми  чувствами.  Наверху  она  нагнулась,  схватила  спортивный костюм и
продолжила бег.
     - Очень  скоро присоединимся к вам, - сказал Джимбо, когда мы пробегали
мимо.
     - Очень  скоро,  -  подтвердил  Наджиб и, кивнув мне, добавил. - Доброе
утро, мистер Карвер.
     Я  бежал  за  Пандой  по  небольшой  дорожке  между деревьями, пока мы,
наконец,  не  выбрались  на  открытое  место  за  коттеджем.  Рядом с "Роллс
Ройсом" стоял их "Тандерберд".
     Она распахнула заднюю дверь и достала пару одеял.
     - Давай,   милый,  -  сказала  она.  -  Снимай  свои  мокрые  тряпки  и
заворачивайся  вот  в  это.  И, парень, никаких шуток. - Предупредила она. -
Никаких  доставаний  фонариков  из  трусов и ударов по моей голове. Господи,
какое  разочарование  испытывает  девушка,  когда  мужчина достает из трусов
такую штуку.
     Она  полуотвернулась  от  меня,  сняла  свой  купальный костюм и быстро
надела  спортивную  форму. Я тоже разделся и закутался в одеяла. Она помогла
мне  забраться  в  машину. В тот же самый момент показались бегущие Наджиб и
Джимбо.
     Когда  они  пробегали  мимо  "Роллса", Джимбо выстрелил в каждое из его
задних колес.
     Через  пять  секунд  мы уже быстро удалялись от шато в сторону шоссе, и
мои  зубы  стучали  так,  словно  в  моей голове на полную мощность работала
печатная машинка.
     Наджиб,  сидящий  рядом  с  Джимбо,  который  вел машину, передал Панде
фляжку.
     Она подмигнула мне и сказала:
     - Сперва  дамы,  что  почти  подразумевало  меня. - Она сделала хороший
глоток и отдала фляжку мне.
     Я надолго присосался к ней и она сказала:
     - Соси,  соси,  малыш.  Скоро мы организуем тебе горячую ванну, а затем
мама  хорошенько  разотрет  тебя.  Гав! Гав! - Она обняла меня своей длинной
рукой за плечо и прижала к себе с силой медведицы.
     Не отрываясь от дороги, Джимбо сказал:
     - Этот  миллионер  явно  повернут  на рыбалке. Я единственный раз ловил
рыбу и это было дома на реке с помощью ручных гранат. Помнишь, Наджиб?
     Если  Наджиб  и  помнил, он не посчитал нужным засвидетельствовать этот
факт. Он повернулся ко мне и спросил:
     - Вы им что-нибудь сказали?
     - Еще  бы  секунды  две  и я бы сказал. Никогда бы не поверил, что вода
может быть такой холодной.
     - Зато  это  полезно для здоровья, - сказала Панда. - Утреннее купание,
ух,  заставляет твои корпускулы двигаться быстрее и быть в полной готовности
к последующим забавам.
     Она  подалась вперед и поплотнее завернула мои ноги в одеяло. Затем она
нашла  свои  сигареты, зажгла одну для меня, вставила ее мне в рот и крепко,
почти по-матерински поцеловала меня в щеку.
     - Замечательно.   Ням-ням,  -  сказала  она  и,  обращаясь  к  Наджибу,
добавила. - Могу я забрать его, после того как вы закончите с ним?
     - Панда, ради Бога, сбавь обороты, - сказал Наджиб.
     - Она всегда такая? - спросил я.
     - Даже во сне, - сказал Джимбо и усмехнулся.
     - Конечно,  такая,  -  сказала  Панда  без тени смущения. - У меня есть
более пятисот свидетелей, которые могут это подтвердить.
     Начиная  с  этого  момента  до  самой  квартиры  Джимбо  в  Женеве, она
продолжала  развивать эту тему. Двое на передних сиденьях не обращали на нее
никакого  внимания.  Меня ее болтовня не слишком беспокоила. Мне много о чем
нужно  было  подумать.  Но  время  от  времени мне приходилось бороться с ее
длинными  руками,  когда  она  решала проверить, уютно ли мне под одеялами и
хорошо ли я согреваюсь.
     Когда  я  шел,  завернутый в одеяла, через вестибюль к лифтам, никто не
обратил  на  меня внимания. Женева - космополитический город. Если бы на его
улицах  появился  вдруг  зулус  в  боевом  раскрасе, все бы подумали, что он
только   что   прибыл   на   какую-нибудь  конференцию  в  надежде  получить
экономическую помощь.
     Панда  приготовила  мне  ванну, предложила разделить ее, заскулила, как
обиженный  щенок, когда я умудрился закрыться от нее, но обрадовалась вновь,
когда  я  был  вынужден  закричать,  чтобы  принесли  полотенце,  и хорошего
растирания было уже не избежать.
     Они  подыскали  мне  голубой  костюм  Наджиба,  белую  рубашку и прочие
мелочи,  но  единственно свободной парой обуви оказались рыжевато-коричневые
замшевые туфли.
     Вернувшись в гостиную, я спросил:
     - А почему всегда эти замшевые дела?
     - Мы  покупаем  их  оптом  у  Панды,  -  сказал  Джимбо.  -  У нее есть
небольшая фабрика в Лихтенштейне.
     Входящая с кофе Панда пояснила:
     - Ну,  девушке приходится что-то делать со своими доходами. Обеспечиваю
свою   старость,   когда  я  уйду  из  развлекательного  бизнеса,  в  районе
восьмидесяти, я думаю.
     Она  поставила  поднос с кофе на стол передо мной и ее верхняя половина
почти  вывалилась  из  желтого  платья с глубоким вырезом, в которое она уже
переоделась.
     - Вы  двое  давайте  сюда, - сказал Наджиб. - Вы знаете куда. Мне нужно
поговорить с мистером Карвером.
     Панда подмигнула мне.
     - Хочешь,  передам ей твой любовный привет, милый? Она - просто персик.
Я признаю это, но она никогда не разотрет тебя так, как это сделала я.
     - Вон отсюда, - сказал Наджиб.
     - Этот О'Дауда может появиться здесь, - сказал Джимбо.
     - Пускай,  -  сказал  Наджиб.  -  Он  может  также  привезти  сюда свой
спиннинг, но это ему не поможет.
     Они  ушли,  а  я  откинулся  в  кресле,  потягивая  кофе.  Физически  я
чувствовал  себя  хорошо.  Умственно,  я,  как  и  прежде, испытывал большие
затруднения  в  решении проблемы со свертком, но теперь я начинал испытывать
более  кровожадные  чувства  по  отношению к О'Дауде, чем когда-либо прежде.
Человек  беспокоился  только  о  себе. Пусть погибает Джулия, я, кто угодно,
лишь  бы  он  получил  то,  что  ему нужно. Что касается меня, то это только
усилило  мое  желание  во  что бы то ни стало помешать ему получить сверток.
Когда-нибудь должен же кто-то плюнуть ему в лицо.
     - Как вы узнали, что я там? - спросил я Наджиба.
     - Джимбо  увидел из окна, как они взяли вас. "Фейсл Вега" все еще стоит
там.  Но  это  все  в прошлом. Вы знаете, что вы собираетесь сделать, не так
ли?
     Сейчас  он  был  совсем другим человеком: спокойный, серьезный, никаких
туземных  разговоров, и было легко общаться с ним, когда он выступал в своей
настоящей роли - армейский офицер, работающий в разведслужбе Гонваллы.
     - Я  никогда  не  верил в эту старую ерунду, - сказал я, - типа кого вы
будете  спасать  в  первую  очередь,  когда ваша лодка перевернулась, - вашу
жену или вашу мать.
     Наджиб кивнул.
     - Я   думал,  что  подвергая  Джулию  опасности,  мы  заставим  О'Дауду
уступить.  Он  четко  дал  понять,  что  не  собирается делать это. Такой он
человек.  Но  вы - совсем другой человек. Джулия - в опасности. Я говорю это
совершенно  серьезно. У меня есть, конечно, своя точка зрения на сложившуюся
ситуацию,  но  я должен выполнять приказы. Вы никогда больше не увидите ее -
никто  не  увидит  - если я не получу сверток. Жизнь... жизнь в нашей стране
не  имеет  большой  ценности. И никогда не имела, поэтому я не думаю, что не
стану выполнять приказ, если вы откажетесь отдать сверток.
     - Но у меня на хвосте сидит Интерпол, не забывайте.
     - Я  знаю.  Но  вам придется сделать выбор. Ваша западная философия или
кодекс  требуют  этого.  Вы  это  знаете.  До настоящего момента вы пытались
найти  окружной  путь, и такие пути иногда находятся, но не в данном случае.
Итак, вы ничего не можете сделать. Я уверен, что вы согласны со мной.
     Я  налил  себе  еще  кофе  и задумался. Конечно, он был прав. Рассуждая
трезво,  он  был абсолютно прав. Там, на озере, испытывая сильный недостаток
воздуха,  я  был готов капитулировать, забыв обо всех кодексах. Но здесь, не
испытывая  никакого  физического давления, я думал прямо и чувствовал прямо.
Да,  он  был  абсолютно  прав.  Я  должен  вызволить Джулию из беды, а затем
разбираться  с  Интерполом.  Я  могу  уйти в подполье месяца на три-четыре и
они,  возможно,  решат  простить  меня  или  забыть  обо  мне.  Возможно, но
маловероятно.  Единственное,  что  может  заставить  их  передумать,  -  это
давление, политическое или общественное.
     Хотя я уже все для себя решил, я спросил:
     - Когда  вы  получите  сверток,  каковы  будут шансы у Гонваллы оказать
давление  на  тех, кто сейчас стоит за Интерполом? Окажет он его? Сможет это
сделать?
     Наджиб задумался.
     - Когда  мы получим сверток и уничтожим его, наше правительство будет в
безопасности.  У  нас есть как друзья, так и враги среди правительств других
стран.  Многие  из  них  являются  членами Интерпола. Я бы сказал, что шансы
равны.  Но  говоря  честно - и вы, должно быть, сами уже думали об этом - то
правительство,  которое пытается с помощью Интерпола получить сверток, может
в личном порядке отомстить за неудачу.
     Может.   Но   это   было  частью  того  риска,  который  я  должен  был
предпринять.
     - Хорошо,  -  сказал  я.  -  Как  мы это сделаем? Мне потребуется около
часа, чтобы забрать сверток.
     - Поезжайте  и  берите  его.  Когда  он  будет в ваших руках, позвоните
сюда.  Когда вы вернетесь, Джулия уже будет ждать где-нибудь поблизости и мы
осуществим обмен прямо на улице. Идет?
     Я кивнул и встал, чтобы посмотреть и записать номер телефона.
     - Вы будете ждать моего звонка здесь?
     - Да.
     - Отлично.
     Когда я уже был у двери, он сказал:
     - Мы  сделаем  для  вас  все,  что будет в наших силах. Не время читать
нотации,  но  трудно  побороть  в  себе  это желание. В том, что потом может
произойти  с  вами, вы должны винить только себя. Вы думали, что вам удастся
заработать  кое-что  для  себя  на  свертке.  Человеческая  жадность. Вечная
проблема.
     Может  быть, подумал я, выходя из квартиры, но без нее мир был бы очень
скучным  местом.  Хотя  в тот момент я лично был целиком за эту скуку. В тот
момент  мне  бы хотелось быть где-нибудь на отдыхе, который я себе обещал, и
сидеть  где-нибудь,  умирая  от  скуки  и решая, что бы сделать, и зная, что
если  я  и  придумаю  что-то, то у меня никогда не хватит на это сил. Именно
для этого и существует отдых.
     Утро  было  прекрасным.  Дорога  на  Эвьен, проходящая по берегу озера,
была  забита  машинами.  Некоторые  из них были в состоянии мелкого ремонта,
поэтому  движение происходило в один ряд, перед светофорами возникали пробки
и  мое  нетерпение усиливалось с каждой минутой. Все, что я хотел, - забрать
сверток и вернуть Джулию.
     С  левой  стороны  мне  иногда  открывалось  озеро,  похожее на большую
голубую  простыню.  Справа,  где-то  вне  поля  зрения, находился Монблан, а
рядом  с  ним  -  шале,  в котором я провел ночь с Джулией. Наджиб был прав.
Человеческая  жадность. Я пообещал себе, что если я выберусь из этой истории
живым,  я  попытаюсь что-нибудь сделать с ней. Я знал, что совсем мне от нее
не  отделаться,  но  я  хоть  попробую ее умерить. Для меня это было большим
обещанием.  Деньги,  когда ты их имеешь, действуют так успокаивающе. Судя по
тому,  как  развивались  события,  я  вряд  ли  получу  какие-либо деньги от
О'Дауды за эту работу. У Уилкинз нашлось бы что сказать по этому поводу.
     Старушка  Уилкинз.  Я  подумал,  как  бы она отнеслась к Панде. Остаток
пути  я  проехал,  фантазируя  на  темы  их  совместного  существования. Мне
подумалось, что они могли бы поладить.
     Я  поставил  машину  и  вошел  в  здание  почты, прихватив с собой свои
английские  водительские права, международные права и кредитную карточку для
удостоверения   своей   личности.  Иногда,  когда  получаешь  что-нибудь  до
востребования,  тебя  просят  предъявить  какой-либо документ, а иногда нет.
Они работают по какой-то системе, скорее всего, по настроению.
     У  женщины  в  окошке  был розовый нос, розовые губы, пышные сине-серые
волосы  и  большие  влажные  глаза.  Она  напомнила  мне ангорского кролика,
которого  я как-то забыл покормить, и он голодал целую неделю, а потом умер,
и  моя  сестра  отшлепала  меня  кожаным  тапком.  У  моей сестры были очень
нежные,  чувствительные пальцы, даже в четырнадцатилетнем возрасте, но у нее
также были очень сильные запястья, как у игрока в сквош.
     Я веером разложил перед девушкой удостоверения моей личности.
     Она сморщила свой розовый нос от удовольствия.
     - Карвер,  -  сказал я. - Рекс Карвер. Я думаю, что у вас для меня есть
посылка.
     Она взяла за уголок мою кредитную карточку и переспросила:
     - Карвер?..
     Я знал, что она это сделает.
     - Да, Карвер.
     Она  повернулась  к  рядам  ячеек за спиной, перекинулась парой фраз со
стоящим  слева  от  нее  парнишкой, а затем, начиная с нижнего ряда, с буквы
"Я",  пропутешествовала  до  ячейки  с  буквой  "К". В ней находилась пухлая
пачка конвертов, которую она положила перед собой.
     - Карвер? - Она начала перебирать конверты.
     - Совершенно верно.
     Перебрав всю пачку, она покачала головой.
     - Ничего нет, мсье. Вот есть Кабелэр.
     - Карвер,  -  сказал  я.  Но  мое сердце уже ушло в рыжевато-коричневые
замшевые  туфли.  Ничто  из  того,  что  она держала в руках, не походило на
отправленный мною сверток.
     - Прошу прощения, мосье. Возможно, она придет со следующей почтой.
     Я  покачал  головой  и начал собирать свои документы. Я уже было отошел
от  окошка, усиленно думая, что, черт возьми, могло случиться - мне пришла в
голову  мысль,  что,  может  быть,  это  была  работа  Аристида  (он мог уже
проверить  все  почтовые  отделения  на востоке Франции и забрать сверток) -
когда с неожиданной ноткой узнавания в голосе девушка сказала:
     - Ах, вы - мистер Карвер?
     - Да.
     - Тогда  все  объясняется. Вы - гость мосье О'Дауды, да? - По тому, как
она  это  сказала,  было  ясно,  что она знает мистера О'Дауду. А кто в этом
районе  его  не  знал?  Ему  принадлежит  половина  горы в десяти километрах
отсюда.
     Я  кивнул,  не  решаясь  говорить.  Я  уже  все  понял.  Но  ее было не
остановить.  Гость  из  шато  был чем-то очень приятным и его стоило немного
задержать.
     - Но  мистер  О'Дауда сам позвонил сегодня утром и попросил посмотреть,
нет  ли  посылки  для  его  гостя, мистера Карвера. Я сказала, что да, есть,
поэтому  он прислал своего шофера с паспортом и тот забрал посылку. Это было
не  так  давно.  Час  назад,  может быть. А может быть, и побольше. Шофера я
хорошо знаю. Маленький человек, постоянно шутит и подмигивает...
     Я не стал ждать полного описания Кермода и пошел к выходу.
     Я  сел  в  машину, зажег сигарету и стал курить ее так, словно она была
мне  глубоко  ненавистна и я старался высосать из нее всю жизнь. Не Аристид,
а  О'Дауда  сделал  это.  У О'Дауды было больше стартовой информации. У него
был  мой  костюм  с моим паспортом. Я сказал ему, что сверток лежит на почте
до  востребования.  Я  сказал ему, что это недалеко. Он мог бы обзвонить все
основные  почтовые отделения вокруг озера за полчаса, а его имя сняло бы все
проблемы  с  формальностями.  Гость  мосье  О'Дауды?  Конечно. Гости мистера
О'Дауды  -  всегда  люди  важные - политики, кинозвезды - и, естественно, за
посылкой пришлют шофера с паспортом.
     И что мне теперь делать?
     Сверток  у  О'Дауды.  Я  мог  представить себе, как он и Кермод сидят в
своем  восковом  музее,  умирают  со смеху и, вероятно, отмечают свою победу
несколькими  бутылками  шампанского. Хорошего шампанского, как того требовал
случай. Вероятно, "Клико Брют Голд Лейбл", 1959 года.
     Я  выбросил  сигарету  через  окно  машины  и выругался. Громко. В одно
слово.  Хорошее,  крепкое  слово,  и  оно  дало  мне  толчок.  Нижнее полено
выскользнуло  из  поленницы  и  она  покатилась. У О'Дауды не будет свертка.
Если   Бог   когда-либо   и   создал  человека,  которому  суждено  испытать
разочарование,  так это был О'Дауда. Я выбрал себя в качестве инструмента, с
помощью  которого  будет вершиться его судьба. Я не знал, как я буду это все
делать.  Думать  о  том,  как,  почему и зачем, просто не было смысла. В тот
момент  единственно  верным шагом было навести себя на цель. Но перед этим я
должен был удостовериться в безопасности Джулии.
     Я вернулся на почту к телефонам и позвонил Наджибу.
     Когда он ответил, я сказал:
     - Послушайте,   произошла   небольшая   заминка   со  свертком.  Ничего
серьезного,  но  я  смогу  получить  его  где-нибудь  ближе  к  вечеру.  Это
нормально? - Я пытался говорить обычным голосом. Это было нелегко.
     - Давайте  проясним  одну вещь, мистер Карвер, - сказал Наджиб. - Я вам
доверяю.  Но  я  не  смогу  доверять  и ждать вечно. Если вы не позвоните до
шести  вечера  и  не  скажете, что сверток у вас, я сделаю вывод, что вы его
никогда  не получите. В этом случае я буду вынужден предпринять другие шаги.
Но  одно ясно уже сейчас. Если кто-нибудь еще получит сверток, то вы знаете,
что  произойдет  с мисс Джулией. И, мистер Карвер, я очень скоро узнаю, стал
ли  кто-либо другой обладателем свертка, потому что они уведомят нас об этом
без  задержки.  Так же быстро, как это бы сделал я, если бы получил сверток.
Вы понимаете?
     - Не беспокойтесь, - быстро сказал я. - Вы его получите.
     Я повесил трубку и вышел на улицу.
     Проезжая  по  городу,  я с трудом выдерживал невысокую скорость. Но как
только  я  выехал из него, моя нога утопила педаль почти до упора. Но если я
полагал,  что  скорость  уничтожит  мысль,  то меня ждало разочарование. Всю
дорогу  я  спрашивал  себя  - как? Как я заполучу сверток? Задолго до пункта
назначения  мне стало ясно, что наброситься на О'Дауду с голыми руками - это
самое  последнее,  что я могу сделать. Человек имел силу и власть, и понимал
силу  и власть. Поэтому единственно возможный способ разговаривать с ним - с
позиции  силы.  Но  это  было  на  уровне  логики.  Как  же перевести это на
практические рельсы?


                               Глава девятая

                                         "Я рвал, метал, я таял, я горел..."
                                                                    Джон Гей

     Я  свернул  с  шоссе  на  подъезд  к шато, но поехал не прямо к нему, а
повернул на дорогу к озеру.
     У  коттеджа  стоял  "Роллс Ройс" со сдутыми задними колесами. Я вошел в
коттедж  и  попытался  найти  что-нибудь, что бы приятным грузом ощущалось в
руке  и  придавало  мне чувство уверенности. Внутри мне с этим не повезло. В
комнате  лежал  мой  костюм без паспорта и масса рыболовных снастей, но я не
смог  найти  ни одного спортивного ружья или другого оружия. Самым лучшим из
всего оказался тяжелый гаечный ключ, лежавший на верстаке Кермода.
     Но  снаружи  мне  пришла в голову неожиданная мысль. Я подошел к "Роллс
Ройсу".  В  бардачке  лежал  пневматический пистолет, который они отобрали у
меня во время захвата в Женеве. Я выбросил ключ и взял пистолет.
     Я  проехал  почти  до  самого  центрального  подъезда  к шато и оставил
машину  под  прикрытием  деревьев.  Оставшееся  до  шато расстояние я прошел
пешком, держась в стороне от подъезда.
     У  входа  в дом стоял большой многоместный фургон. Стоя за деревьями, я
понаблюдал  за  шато  какое-то  время,  не заметил никакого движения и начал
обходить  дом.  Я  не  хотел,  чтобы кто-нибудь видел, что я в него вхожу. Я
нашел  боковую  дверь,  подход к которой был надежно защищен от постороннего
взгляда густыми зарослями туи.
     Я  вошел  и  очутился  в  широком каменном коридоре. Когда я был на его
середине,  в нескольких метрах впереди меня открылась дверь, вышел мужчина и
поставил на каменный пол чемодан. Это был Денфорд, и он меня заметил.
     С  пистолетом  в  руке  я  направился к нему. Он попятился в комнату. Я
зашел  следом.  Это  была  спальня  и, войдя, я сразу понял, что он собирает
вещи.
     - Покидаете счастливый дом?
     - Да.
     Он  был трезв. Трезв как стекло. Более того, он был чистый лед. Не было
нервного  моргания глаз, не было недовольной навязчивости. Что-то случилось,
что  совершенно  изменило  его. В обычной ситуации я бы, возможно, попытался
выяснить, что это было, но в тот момент у меня были свои проблемы.
     - Где они? - спросил я.
     Он  отвернулся  и  стал  укладывать  рубашки  и  нижнее белье во второй
чемодан. Через плечо он сказал:
     - На втором этаже.
     - В восковом музее?
     - Да. Празднуют. Им доставили туда ящик шампанского.
     - Празднуют по какому поводу?
     - Я не знаю. И если бы я знал, я бы вам не сказал.
     Я  ему  снова  не  нравился.  И не только я. В этот момент ему никто не
нравился.
     - Сколько они там пробудут? - спросил я.
     - Пока не выйдут.
     - Если у них целый ящик, то это может быть надолго.
     - Да.  Когда  они  решают  напиться,  это  всегда  надолго.  Они  оба -
ирландцы. Вы знаете, как напиваются ирландцы?
     - Я  знаю,  как  напивается  кто  угодно,  если  он решил напиться. Вас
уволили?
     - Я сам написал уведомление.
     - Это одно и то же. Могу я попасть в ту комнату?
     - Нет, если они вас сами не впустят.
     - Но  у вас, конечно, есть какая-то возможность связаться с ними, или у
них с вами.
     - Да.
     - Проведите меня туда.
     - Для  вас  я ничего не буду делать. Вы ничем не лучше их. Деньги - вот
все,  что  вас  интересует.  Вы  только и думаете об этом. Деньги, деньги, и
наплевать на то, что происходит с другими. Люди для вас ничего не значат.
     - Кажется,  я припоминаю человека по имени Джозеф Бована, - сказал я, -
которому вы однажды помогли, и для него это кончилось весьма плачевно.
     - Это  был  не  я.  Это  был  личный секретарь О'Дауды, выполняющий его
приказы.
     - Одно и то же.
     Он отшвырнул в сторону стопку полосатых трусов и заорал:
     - Не  одно  и  то  же! Его больше нет! Теперь есть только я сам! Совсем
другой человек!
     - Думайте,  как  хотите,  -  сказал я. - Я не собираюсь спорить. Но мне
нужно  поговорить  с  ними  и  вы покажете мне, как это сделать. Если нет, я
сообщу  полиции  все,  что я знаю о Боване, и новый Денфорд далеко не уйдет.
Мне бы не хотелось делать это, но если вы вынудите меня, я это сделаю.
     Он какое-то время молча смотрел на меня, затем сказал с горечью:
     - Да,  вы  это  сделаете.  Вы  сделаете все, чтобы получить то, что вам
нужно.  На  мгновение  я  подумал,  что  в вас, возможно, и есть что-то, что
можно  уважать.  Но  теперь я все понял. Вы такой же, как и они. Вы наденете
любую  маску,  скажете любую ложь, если это поможет вам получить то, что вам
нужно.
     - Интересная  точка  зрения,  но  у  меня  нет  времени  обсуждать  ее.
Покажите мне, как я могу с ними поговорить.
     Секунду-другую  мне казалось, что он откажется. Он угрожающе смотрел на
меня,  ненавидя  меня  и,  вероятно, даже более ненавидя себя, и в его мозгу
крутились  воспоминания  о  женщине,  которую  он  любил и которая утонула в
озере;  в мозгу, который был сжат властью О'Дауды до точки противодействия и
даже  больше.  В  этот  момент он был сумасшедшим. Он был способен на все. Я
знал, что если он откажется показать мне, я не смогу его заставить.
     Его взгляд вдруг стал хитрым и он спросил:
     - И что вы собираетесь им сказать?
     - Это  мое  дело. Я должен поговорить с ними. Давайте же, покажите мне,
как это сделать.
     Он злобно улыбнулся и сказал:
     - Вы  все  еще  пытаетесь  поиметь  что-нибудь  для  себя,  да? Все еще
гонитесь за деньгами, не обращая внимания на страдания других?
     - Мне нужно сделать кое-какие дела. Для моего личного удовлетворения.
     - Конечно.  -  Он  сказал  это  крайне  резко.  Затем  он  также  резко
повернулся и вышел из комнаты. Я пошел за ним.
     Мы  прошли  по  кроличьим  норам  коридоров  и  в  итоге вышли к началу
главной  лестницы.  Не  оборачиваясь,  он  поднялся  на второй этаж, пересек
широкий  холл  и  остановился  перед  высокими,  обтянутыми  кожей стальными
дверями.
     - А  нельзя  их открыть с этой стороны? - спросил я. - Я хотел бы войти
без предварительных объяснений.
     Он покачал головой.
     - Нет,  если  они закрылись на защелку изнутри. А они закрылись. Всегда
закрываются, когда пьют.
     Он  подошел  к  краю  дверей  и  открыл маленькую нишу в стене. Вытащив
микрофон, он включил его, нажав какую-то кнопку в нише, и сказал:
     - О'Дауда!
     То,   как   он   это   сказал,  должно  быть,  доставило  ему  огромное
удовольствие.  Он  вложил  в  это  обращение  всю  свою  неприязнь  к  этому
человеку, сбросив с себя груз нескольких лет служения ему.
     Ответа не последовало.
     - О'Дауда! - На этот раз громче, и еще несколько лет ушли.
     На сей раз ответ был.
     Из спрятанного где-то над дверями динамика пророкотал голос О'Дауды:
     - Кто это, черт возьми?
     - Денфорд.
     - Тогда  убирайся  к дьяволу из моего дома, - пророкотал О'Дауда, затем
рокот  перешел  в  рычание.  -  Пытался  украсть мою жену, да, ты, ублюдок с
кроличьими  глазами.  Пошел ты к черту! - Он уже принял, но еще не был пьян,
хотя был достаточно экспансивен.
     Я  увидел,  как  натянулось лицо Денфорда, пока он пытался взять себя в
руки. Затем он поднес микрофон ко рту и сказал:
     - Здесь  Карвер.  Хочет  тебя видеть. А в один из дней я докажу, что ты
убил ее, ты, злобный ирландский боров.
     - Карвер!  -  пророкотал  голос  и  затем  из  динамика  раздался взрыв
хохота.
     О'Дауда сказал:
     - Как там, ничего? Убирайтесь, оба.
     - О'кей,  вы  сделали  свое дело, - сказал я Денфорду. - Теперь вступаю
я.
     Он отдал мне микрофон и сказал:
     - Если  вы  -  человек умный, тогда уезжайте отсюда. Он еще не пьян, но
уже  в  невменяемом  состоянии.  Что  бы  вы от него не хотели, вы ничего не
получите.
     - Ты чертовски прав, парень, - прорычал О'Дауда.
     - Вам  лучше исчезнуть, - сказал я Денфорду. - Когда они откроют дверь,
ваше горло может оказаться в руках Кермода. Идите.
     Он колебался какое-то время, затем сказал:
     - И все же я советую вам не входить туда.
     - Не беспокойтесь.
     - Я и не беспокоюсь. Если вам не нужен мой совет, забудьте о нем.
     Он  повернулся  и  пошел  прочь  по галерее. Я проводил его взглядом, а
затем  подошел  к  лестнице,  чтобы убедиться, что он действительно ушел. Он
действительно ушел, и я вернулся к микрофону.
     Я взял его и услышал крик О'Дауды:
     - Ты все еще здесь, Карвер?
     - А  почему  я  должен быть в другом месте? Я собираюсь получить с тебя
по меньшей мере пять тысяч фунтов.
     Последовала  пауза.  Она должна была последовать. Я упомянул о деньгах,
а  деньги  для  О'Дауды значили много, так много, что любое упоминание о них
вызывало у него любопытство.
     - А  почему  ты  получишь с меня пять тысяч фунтов? - Его голос утратил
часть прежнего запала.
     - Простая продажа. Сюда, конечно, не входит мое жалование.
     - И   что   ты   собираешься  продавать,  парень?  -  Запал  потихоньку
возвращался, но я знал, что я его зацепил.
     Моля всевышнего, чтобы это было так, я сказал:
     - Только  не  рассказывай, что ты забрал на почте сверток и засунул его
в сейф, не проверив, что в нем.
     Очередная  пауза,  достаточно длинная и тяжелая для меня. Он, возможно,
так  и  сделал. Я хотел, чтобы он сделал именно так, потому что только такой
расклад  давал  мне  то  небольшое  преимущество  перед  ним, которого я так
желал,  только он давал самый минимальный шанс вернуть Джулию. Я молчал. Чем
длиннее  будет  пауза,  тем  лучше для меня. Я молчал, пока не почувствовал,
что попал в точку.
     - Не  рассказывай  мне,  что  такой  осторожный  человек,  как  ты,  не
проверил сверток?
     Он попытался блефануть. Его голос четко выдал это.
     - Конечно, я проверил его.
     Я рассмеялся.
     - Ты  не  умеешь врать, О'Дауда. Ты думаешь, я такой дурак и открыл все
козыри?  Имея дело с такими людьми, как ты, Наджиб и парни из Интерпола? Как
и  ты,  О'Дауда,  я  не  доверяю  почте.  Тот  сверток в Эвьене был липой. Я
специально  послал  его  туда, чтобы при неудачном развитии событий получить
небольшую  передышку...  а  они,  признаюсь,  развивались там на озере почти
неудачно.  Ты  слушаешь? Слушай хорошо. У тебя нет того, что ты думаешь, что
у  тебя  есть, О'Дауда. Если сейф внутри, открой его и проверь... а потом мы
поговорим.
     Я  сел  на кресло времен Французской империи, стоящее у двери, выпустил
дым  и начал молиться. Очень усердно. Чтобы его сейф оказался не в банкетном
зале. Если же он был там, мой блеф очень скоро закончится.
     Я  сидел,  убеждая  себя,  что  я  спокоен, зная, что бегуны выходят на
последний  барьер  и  я  - впереди, зная, что на последнем барьере все может
случиться  -  и  обычно  бывает  так,  что то, о чем ты молишь, как раз и не
случается.  Я  выпустил  кольцо и стал смотреть, как оно, вращаясь, плывет в
сторону динамика над дверями и медленно растворяется подобно серой мечте.
     Неожиданно  большие двери загудели и не спеша открылись. У порога стоял
Кермод и держал нацеленный на меня пистолет.
     - Входи медленно и держи руки перед собой, - сказал он.
     Я  расплылся в улыбке. А почему нет? Я выиграл первый раунд. Чувствовал
я себя прекрасно, но следил, чтобы не проявлять излишней самоуверенности.
     Я  вошел,  и он остановил меня. Держа пистолет у моего пупка, он ощупал
мои  карманы.  Я  подумал,  что  Аристид или Наджиб, посчитали бы его работу
дилетантской.  Пневматический  пистолет был засунут стволом вниз в мою левую
замшевую  туфлю  и  спадающие  брюки  надежно  закрывали  его.  Пистолет был
сантиметров   двадцать   пять   длиной,   сантиметров  восемь-десять  ствола
находились   в  моей  туфле,  а  рукоятка  была  над  самой  моей  лодыжкой.
Единственное,  чего  мне  приходилось  опасаться,  так  это резких движений,
потому  что  весил  он граммов семьсот и мог легко выскользнуть. Но меня это
не  особо  волновало.  Я не собирался делать никаких резких движений до того
момента,  когда  пистолет будет в моей руке. Рука Кермода пошла вниз по моей
ноге  и  остановилась  сантиметрах  в  пяти  над пистолетом. Кермод отступил
назад  и сказал, показывая на диван, который стоял напротив каирского купца,
или кто он там был, который надул О'Дауду с алмазами:
     - Сядь туда.
     Я  прошел  к  дивану и осторожно сел, скрестив ноги и прижав внутреннюю
сторону левой туфли к дивану.
     Оглядев восковые фигуры, я сказал:
     - Все те же люди, я смотрю. Пора завести новых врагов.
     О'Дауда   сидел   в   дальнем  конце  комнаты,  перед  своим  огромным,
окруженным  канделябрами  подобием.  На  нем  был свободный восточный халат,
черные  туфли  из  искусственной  кожи и белая футболка. Халат был черный, с
серебряными  павлинами.  Он удобно расположился в кресле у стола, на котором
стояли  бокалы  и  бутылка  шампанского  и  лежал микрофон, шнур от которого
тянулся к нише на дальней стене.
     Он  уставился  на  меня  своими маленькими голубыми глазками - его лицо
было ярко-красного цвета - и сказал:
     - Не беспокойся... ты скоро к ним присоединишься, ублюдок.
     - Если  ты  хочешь  иметь со мной дело, ты, накаченная жаба, тогда будь
вежливым, хорошо?
     Я  был  внутри и наслаждался в полный рост, и меня переполняла приятная
ненависть  к  нему  -  теплое,  дурманящее  желание  посмотреть, как из него
полетит  его  спесь  и  эгоизм.  Я рискнул и у меня получилось. Я чувствовал
себя замечательно, был полон оптимизма и готовности ко всему.
     О'Дауда  дотянулся  до  бокала  с  шампанским на столе, нагнул голову и
сделал  глоток, наблюдая за мной поверх бокала. В двух метрах от него стояло
другое  кресло и другой стол, уставленный бутылками и бокалами. Им нравилось
вот   так.   Сидеть  здесь,  пить,  постепенно  накачиваясь,  и  выкрикивать
ругательства в адрес их гостей. Очень весело.
     - Ты  дурак,  - сказал О'Дауда. - Ты думаешь, я поверил в эту басню про
сверток?  Ты  блефуешь. Если бы у тебя был настоящий сверток, ты бы не сунул
свой нос сюда.
     Я дружески улыбнулся ему.
     - Если  бы  ты  действительно  думал,  что  я  блефую, ты бы никогда не
открыл  дверь. Ведь лично я тебя совершенно не волную. Так же, как и Джулия.
Кстати  о  Джулии,  я решил, что мне не стоит влезать в это дело. Да, у меня
есть  слабость  к  хорошеньким  женщинам, но она никогда не поднимается выше
отметки  в  пять  тысяч  долларов.  Моя цена, исключая мое жалование, - пять
тысяч фунтов.
     - Если  сверток ненастоящий, хозяин, - сказал Кермод, - то нам остается
только уговорить его, как мы это уже делали.
     - Попробуйте,  -  сказал  я.  -  Но  это  вам  ничего  не даст. Сверток
находится  у  моего друга в Женеве. Если я не позвоню ей в течение часа, она
просто  позвонит  в Интерпол и скажет им, что я здесь. Они прибудут сюда, не
теряя ни минуты.
     - Ей? Что за женщина? - спросил О'Дауда.
     - Ради  Бога,  а  о какой женщине вы думаете? - сказал я раздраженно. -
Как  вы  думаете  мне  удалось  оторваться  от  Наджиба и попасть сюда? Мисс
Панда,   конечно.   Мы,  можно  сказать,  сошлись,  финансово  и  по  другим
соображениям,  чтобы  немного помочь себе. - Я полез в карман за сигаретами,
увидел,  что  Кермод напрягся, покачал головой, успокаивая его, и закурил. -
Ну, давайте же, проверьте сверток и мы покончим с этим делом.
     Я  играл  хорошо. Они были у меня в руках. Я приказал себе расслабиться
и  не  поддаваться  чрезмерной  самоуверенности.  Самое трудное было все еще
впереди. Мне нужно было, чтобы сверток для проверки принесли в эту комнату.
     Шампанское  помогло мне. О'Дауда очень удобно сидел в кресле; к тому же
он привык, чтобы его обслуживали.
     - Сходи  и  принеси  его,  -  сказал  он  Кермоду.  - Но сперва дай мне
пистолет.
     Кермод отдал ему пистолет и вышел из комнаты.
     Одной  рукой О'Дауда держал нацеленный на меня пистолет, а другой тянул
к  себе  через  стол  новую  бутылку  шампанского.  Он попытался одной рукой
разделаться  с  проволокой, удерживающей пробку, понял, что это очень сложно
и  неудобно,  и  сдался.  Кермод  сделает это, когда вернется. За его спиной
помаргивали, слегка коптили свечи, окружавшие его восковую копию.
     - Ты мог бы получить деньги с Наджиба, - сказал он.
     - Да, - согласился я.
     - Или с Интерпола.
     - Да.
     - Тогда почему ты пришел ко мне?
     Я пожал плечами.
     - Ты  тупой,  парень.  Черт,  очень  тупой,  тупее,  чем  старый  осел,
нагруженный мешками с торфом.
     Ему это не понравилось, и я был счастлив. Я продолжил:
     - Я  хочу  поиметь  тебя. Хочу показать тебе, что есть человек, который
может  заставить  тебя  выглядеть  ощипанным карнавальным великаном. Ты ведь
любишь  делать с людьми то же самое, да? Утирать им носы. И я тоже люблю это
дело.
     Очень медленно он произнес:
     - Я  обещаю  себе,  что  в  один  прекрасный  день  я  получу  огромное
удовольствие, убивая тебя сантиметр за сантиметром.
     - И  еще  один  момент,  -  сказал  я, не обращая на него внимания. - Я
хочу,  чтобы  ты  получил  сверток.  И когда ты его получишь, я дам указание
своему   маклеру  купить  для  меня  толстую  пачку  акций  "Юнайтед  Африка
Корпорейшн".  И  я  буду  получать  с них приличный доход, когда после ухода
Гонваллы ты начнешь использовать свои монопольные права.
     На  мгновение  его  лицо  искривилось,  словно  ему в рот попало что-то
очень неприятное на вкус. Затем он сказал:
     - Ты  такой же, как и все остальные. Ты ненавидишь меня, потому что я -
миллионер,  но  тем не менее сам ты хочешь стать им. Но запомни, Карвер, что
бы  ни  случилось,  я  достану тебя. Тогда ты пожалеешь, что родился на этот
свет.
     - Посмотрим,  -  сказал я. - Если у меня будет достаточно денег, я даже
смогу  завести собственный музей восковых фигур. Я могу назвать массу людей,
которых я хотел бы там видеть.
     Я  медленно  обвел  взглядом  восковое собрание. Да, я мог бы выставить
многих  людей  в  своем  музее.  Я  закончил  свой обзор на стальных дверях.
Кермод  оставил их открытыми. Когда он вернется, он, безусловно, закроет их,
чтобы,  если я блефую, я не смог быстро откланяться. Я хотел посмотреть, как
работают  двери.  Затем  я  подумал  о том, насколько быстро и точно я смогу
действовать  своим  пневматическим пистолетом. Насколько я помнил из занятий
с  Миггзом,  этот  тип  пистолета давал с семи-восьми метров разброс пуль не
более двух сантиметров. Он должен был сделать то, что было у меня в голове.
     Снаружи,  из дальнего конца галереи с мраморным полом послышались шаги.
Возвращался Кермод.
     Я взглянул на О'Дауду и сказал:
     - Запомни,  никаких торгов. Пять тысяч плюс мое жалованье и мои рабочие
расходы, и я хочу получить все это наличными при прямом обмене.
     Он  промолчал.  Набычив  свою  большую  голову, он смотрел на меня и на
дверь  за  моей  спиной.  Сразу  за  мной  какая-то  восковая аристократка с
небольшой  короной на соломенного цвета волосах не мигая смотрела на большую
фигуру короля О'Дауды, восседающего на приподнятом троне.
     В  галерее  показался Кермод, прижимающий к груди мой сверток. Он вошел
в  двери,  подошел  к  стене  справа  от  них  и нажал на одну из двух белых
кнопок,  вделанных  в  стену  -  одна  для открывания, другая для закрывания
дверей.  Он  нажал  на ближнюю к дверям кнопку. Мне, чтобы открыть их, нужно
будет нажать на дальнюю.
     Двери  мягко  закрылись,  и  Кермод  прошел  мимо  меня,  направляясь к
О'Дауде.  Я точно знал, какого момента я жду - когда Кермод передаст сверток
О'Дауде,  чтобы  тот  открыл  его, а О'Дауда передаст ему пистолет, чтобы он
держал  меня  на прицеле. Мне придется стрелять быстро и двигаться быстро. Я
уронил  правую  руку  и  коснулся  внутренней  стороны  левой  ноги,  плавно
подбираясь к краю широкой штанины, чтобы потом быстро выхватить пистолет.
     Кермод  остановился  у  стола  О'Дауды. Тот не обратил на него никакого
внимания и продолжал смотреть на меня, держа в руке пистолет.
     - Нервничаешь,  парень?  -  сказал он. - Ты думаешь, я тебя не знаю? Ты
блефуешь   до   самого   последнего   момента,   надеясь  извлечь  из  этого
какую-нибудь  выгоду. Ты мне даже где-то нравишься за это. Да, в тебе что-то
есть. Ты сидишь улыбаешься, а сам потеешь внутри.
     - Нервничаешь-то  ты,  - сказал я. - Ты знаешь, что тебя переиграли, но
боишься  убедиться  в этом. Давай, открывай. Я хочу увидеть твое лицо, когда
ты сделаешь это.
     О'Дауда   постучал  по  столу,  указывая  Кермоду,  чтобы  тот  положил
сверток. Когда Кермод сделал это, О'Дауда протянул ему пистолет.
     - Держи этого англо-саксонского ублюдка на мушке, - сказал он.
     Но  было уже поздно. Как только пистолет оказался между ними, рукояткой
к  Кермоду,  я выхватил свой и открыл стрельбу прямо от пола. Я метил в ноги
Кермода,  надеясь  уронить  его.  Продолжая  стрелять, я бросился к ним. Моя
цель  заставила  бы  Миггза  презрительно  сплюнуть. Я видел, как от дальней
ножки  стола отлетают щепки после ударов пуль, видел, как бросился в сторону
Кермод,  размахивая  пистолетом, видел, как О'Дауда поднял свою жирную руку,
защищая  лицо  от  летящих щепок, и тут бог войны - который зачастую слишком
долго  думает  и  в итоге уже ничем не может помочь - выступил очень удачно.
Не  переставая  стрелять,  я перевел пистолет левее, продолжая метить в ноги
Кермода  и  вследствие  этого  взял  немного  выше. Пули попали в стоящие на
столе  бутылки  шампанского  и  они взорвались подобно бомбам. Пена фонтаном
устремилась  вверх, орошая Кермода и О'Дауду. Зловеще загудели разлетающиеся
во  все  стороны  осколки  стекла.  Я  увидел,  как  на  щеке  Кермода вдруг
появилась  красная полоска. Инстинктивно он поднял к щеке руку с пистолетом.
В  этот  момент  я уже был среди них. Я ухватился за пистолет Кермода и стал
выворачивать  его,  пока  тот, наконец, не отпустил его, спасая свою руку от
перелома.  Овладев пистолетом, я подсек его, и он рухнул на стол, отправив в
полет бокалы, разбитые бутылки и сверток.
     Когда  они  пришли  в  себя,  я  уже  стоял  в  десяти метрах от них, с
пневматическим  пистолетом  в кармане, свертком в одной руке и их пистолетом
в фугой.
     О'Дауда,  который упал вместе с креслом, поднялся и стал трясти головой
и  тереть  глаза.  Кермод  сидел  на  полу  с  перекошенным  от боли лицом и
держался  за  ногу - в последнюю секунду пара шальных пуль, должно быть, все
же настигла его. По его лицу текла отвратительная струйка крови.
     Неожиданно  О'Дауда  проснулся.  Он  посмотрел на меня, его лицо начало
багроветь и он зарычал:
     - Ублюдок! Клянусь богом...
     Он  двинулся  ко мне, пробираясь через обломки стола. Я выстрелил в пол
рядом  с  его  ногами.  Пуля  рикошетом  попала в живот фигуры полицейского.
Пройдя насквозь, она упала на пол.
     О'Дауда резко остановился.
     - Еще  один  шаг,  О'Дауда,  -  сказал я, - и ты получишь пулю туда же,
куда ее только что получил страж порядка.
     Он  стоял  вне себя от поражения, и я не был уверен, что он не двинется
дальше.  Затем  к  нему вернулся разум и он немного отошел назад и посмотрел
на Кермода.
     - Ты - бесполезное дерьмо. Я же сказал тебе держать его на прицеле.
     Кермод  промолчал. Какими бы закадычными друзьями они ни были, он четко
знал, когда не стоит спорить со своим хозяином.
     - Не  суетись,  Кермод, - сказал я. - Позже ты сможешь извлечь пульки с
помощью  обычного  пинцета. А сейчас поднимайся и сядь где-нибудь на виду. К
тебе  это  тоже  относится, О'Дауда. Сядьте куда-нибудь и держите руки перед
собой.
     Они выполнили мое указание, медленно и с явной неохотой, но выполнили.
     Я  стоял,  смотрел на них и мне было хорошо. О'Дауда получил удар туда,
куда  я и хотел. Я был человеком. Я должен был сказать ему об этом. Жаль, но
что  поделаешь.  Я  должен был это сделать. Было бы лучше, если бы я проявил
великодушие   победителя   и  просто  удалился.  Мне  следовало  бы  всецело
посвятить себя действию и оставить чтение проповедей другим.
     Я поднял сверток.
     - Ты  был  прав  О'Дауда.  Я  блефовал.  Этот  сверток - настоящий. Две
непристойные  пленки  и прекрасная магнитофонная лента - просто политический
динамит.  Как ты себя чувствуешь, выдающийся ум? Короля О'Дауду переигрывает
один  из  дворцовых  слуг.  О'Дауду,  в распоряжении которого люди и деньги;
О'Дауду,  который, если ему нужно что-нибудь сделать именно так, а не иначе,
получает  все сделанным именно так, не скупясь на расходы... Как это, вообще
- сидеть и чувствовать, как почва уходит из-под ног?
     Мне  бы  не  следовало  этого делать. Это было чистой воды ребячеством.
Простым  злорадством. Когда ты получаешь то, что тебе нужно, быстро сматывай
удочки  -  вот  девиз. Мне нужно бы было последовать ему, но мне очень редко
выпадает  возможность  сыграть  роль  мальчика  Давида  или Джека-победителя
великанов, добавив немного сэра Блахада.
     Я начал отступать к двери, держа их на мушке.
     - Знаешь,  что  я  сделаю со свертком? Я передам его Наджибу в обмен на
Джулию.  Никаких денег, чистый обмен. Это значит, что ты никогда не залезешь
пальцем  в  пирог  Гонваллы.  Это также значит, что я не получу с тебя моего
жалованья,  но  дело  того стоит. Да, оно того стоит. Всякий раз, когда твое
имя  всплывет  в  поле моего зрения, я посмеюсь про себя, вспоминая великана
О'Дауду,  которого  я  усадил  на  горячий  стул  и  подрастопил до обычного
человеческого размера.
     Он  сидел  и  смотрел  на  меня.  Молча. Но я знал, что его переполняет
масса  чувств  и  желаний.  Рядом с ним сидел все еще подрагивающий Кермод и
промокал  щеку  носовым  платком. Позади них, в высоких подсвечниках мерцали
свечи  и  гигантская фигура короля О'Дауды на троне сурово смотрела на своих
однажды  взбунтовавшихся вассалов, людей, которые вымогали у него деньги или
пытались обмануть его, прежде, чем он обманет их.
     Затем он сказал:
     - Очень скоро я достану тебя, Карвер.
     Я прислонился к стене у дверей:
     - Нет,  не достанешь. Как только я уйду, ты сразу захочешь забыть меня.
И  ты  сделаешь  это  хорошо,  в своем стиле. Ты подкупишь свою память и она
выбросит все, что тебе неугодно. Но это будет все равно возвращаться.
     - Убирайся к черту! - заорал он мне.
     - С радостью, О'Дауда.
     Я  засунул  сверток  под  ту  руку,  в которой был пистолет, нащупал за
спиной кнопки и нажал на ближнюю к дверям.
     Ничего не произошло.
     Я  нажал снова и снова ничего. Я нажал на вторую кнопку, надеясь, что я
перепутал. Ничего.
     - Чертова дверь не открывается, - тупо сказал я.
     - Это  твоя  проблема,  парень,  -  сказал  О'Дауда  со вспышкой нового
интереса.
     Обращаясь к Кермоду, я спросил:
     - Эти ведь кнопки, да?
     - Эти, - сказал О'Дауда.
     Я попробовал еще раз. Снова ничего.
     В  тот же самый момент в динамике над дверью раздался треск и в комнате
загудел  голос  Денфорда.  Его  голос  звучал  очень бодро, когда он посылал
последнее прощание слуги ненавистному хозяину.
     - Будьте  счастливы  там, ублюдки! Я рад, что больше не увижу ни одного
из вас. Прощайте... и отправляйтесь все в ад!
     - Денфорд! - заорал я.
     Динамик щелкнул и затих.
     - Как, черт возьми, он смог это сделать? - спросил я.
     - Он вывернул предохранители снаружи, - ответил Кермод.
     - Двери  сделаны  из  двухсантиметрового стального листа. Ты не сможешь
их  выломать,  Карвер.  Ты в западне. - В голосе О'Дауды появились радостные
нотки.
     - Человек сошел с ума.
     - Я  склонен  согласиться.  К  чему,  черт  побери,  он думает, это все
приведет?  Мне  лично наплевать. - О'Дауда улыбнулся. - Меня устраивает, что
ты все еще здесь, Карвер.
     Никогда  не  читай  проповедей  после обеда. Меня бы уже здесь не было,
если бы я не раскрывал рта.
     Я стал отходить от двери, не сводя с них пистолета.
     - Если кто-либо из вас двинется, я очень сильно занервничаю.
     Я  медленно обошел комнату. Все окна были закрыты и зарешечены снаружи.
Стекло,   конечно,  можно  разбить,  но  протиснуться  между  прутьев  будет
невозможно.  Держа  их  в поле зрения, я подошел к трону и заглянул за него.
Другой двери из комнаты не было. Я вернулся к дверям и сел.
     - Ты  тут  много  болтал  о  выдающихся умах, Карвер. Посмотрим, как ты
справишься с этой задачей. - О'Дауда встал и направился к разбитому столу.
     - Сядь на место, - сказал я.
     - Иди  ты  к  черту, - сказал он. - Оставайся там. Эта половина комнаты
наша. И меня мучает жажда.
     Он  поднял  бутылку и бокал и налил шампанского, а затем сел у подножия
трона под своей восковой копией.
     - Кермод,  -  сказал  я. - Подойди к одному из окон, разбей его и когда
увидишь кого-нибудь, кричи им.
     Кермод посмотрел на О'Дауду.
     - Делай, что говорит выдающийся ум, - сказал О'Дауда.
     Кермод  подошел к окну, разбил его ножкой кресла, поставил кресло рядом
с окном и сел.
     О'Дауда потуже завернул вокруг себя халат и сказал, указывая рукой:
     - Видишь того приятного лондонца?
     Он  показывал на выглядевшего пожилым мужчину в брюках в тонкую полоску
и  черном  плаще,  мужчину  с честным квадратным лицом и приятно поседевшими
волосами.
     - Работал  с  ним  как-то  в  паре. Он был умен. Очень умен. И он довел
меня  до  точки,  когда  как  он  считал,  он  легко снимет с меня приличное
количество  тысяч.  Черт,  он был очень близок к этому. Также близок, как ты
сейчас.  Знаешь,  где  он теперь? Мотает срок, восемь лет, за мошенничество.
Ему,  должно  быть, очень обидно, потому что мошенничество было чисто мое. Я
слышал,  его  жена  покончила собой. К счастью, детей нет. Я не люблю, когда
детям  причиняют  неприятности,  пока  им  еще  нет  восемнадцати. - О'Дауда
поднялся  и  дошел  до  середины  комнаты,  неся бутылку и пустой стакан. Он
поставил  их на кресло. - Ждать, возможно, придется долго. Поэтому почему бы
тебе не выпить.
     - Если ты зайдешь за кресло, я выстрелю, - сказал я.
     - Я знаю, что ты это сделаешь, - спокойно сказал О'Дауда.
     Он  вернулся  к  трону  и  сел.  Наполнив  свой  бокал, он поднял его и
сказал, обращаясь ко мне:
     - На   это  потребуется  время,  но,  в  конце  концов,  я  понадоблюсь
кому-нибудь  и  один  из  слуг  придет  сюда. Мы выберемся отсюда и я вызову
полицию,  Интерпол, всех. Мои обвинения будут такими: нападение, вооруженное
ограбление,  в  общем,  весь  список.  Я  подниму  такой  шум, что Интерполу
придется  выйти  из игры, потому что они испугаются гласности. Они забудут о
свертке.  Даже  у  них  есть  свои  границы.  Да,  парень, в любом случае на
горячем  стуле  сидишь  ты.  Был  когда-нибудь во французской тюрьме? Там не
балуют  людей,  как  у  нас.  Французы  -  люди  практичные.  Наказание есть
наказание.
     - Прежде чем это случится, я сожгу это, - я похлопал рукой по свертку.
     - Да.  Я знаю это. И я принимаю это во внимание. Но я все равно выдвину
обвинения.  И  со  временем, парень, я сделаю так, что ты разделишь компанию
лондонского  друга.  Пилч,  так  его  звали. Да, падок был на женщин дружище
Пилч.  Его  жена  так  и  не  узнала  об  этом, иначе бы она, возможно, и не
покончила жизнь самоубийством.
     - Что  происходит здесь, когда вам вдруг становится нужен кто-то, нужно
принести сюда что-нибудь? - спросил я.
     - Хороший  вопрос,  -  сказал  О'Дауда.  - И я буду с тобой откровенен.
Ничего.  Это  моя  территория. Когда я поднимаюсь сюда, я смотрю, чтобы все,
что  мне  нужно, было здесь. Только двум людям позволительно беспокоить меня
здесь  -  Кермоду и Денфорду. Они пользуются микрофоном. Но если мы просидим
здесь достаточно долго, Кермод увидит кого-нибудь в окно.
     Я встал и пошел к шампанскому.
     Он ухмыльнулся.
     - Я  знал,  что  тебе  это  потребуется.  Если бы я знал это заранее, я
припас  бы  что-нибудь немарочное для тебя. "Клико" только для друзей. Но на
этот  раз  я не предусмотрел. Знаешь, ты будешь получать вино во французских
тюрьмах. Дешевое вино. Поэтому пользуйся моментом.
     Я  вернулся  на  место,  сел,  положил сверток на пол между ног и одной
рукой открыл шампанское, зажав бутылку между колен.
     Я  был  в  западне.  Я  выпил  шампанского  и  сделал  попытку обдумать
ситуацию.  Мыслей  было  много,  но ни одна из них не несла мне покоя. Да, я
погрузился  по  самую шею. Мы можем просидеть здесь много часов. Весь день и
ночь  впридачу.  Они  могут  даже поспать. Их двое, а я один. В конце концов
они достанут меня. Это без вопросов.
     Я  посмотрел  на  свои  часы.  Мы  уже  находились в запертом состоянии
полчаса.  Мне  было  жарко  и  я  подумал о еще одном бокале шампанского, но
отбросил  эту  мысль.  В  любой  момент  О'Дауда  и Кермод могли предпринять
что-нибудь. Я не мог себе позволить оказаться в этот момент пьяным.
     Возможно,  мои  мысли передались О'Дауде, и он поднял свой бокал и весь
просиял.
     Сидя  у  окна,  Кермод  продолжал  наблюдать  за внешним миром. Если он
кого-либо  и  увидит,  он,  вероятно,  не  скажет  об  этом,  потому  что он
прекрасно знает, что вся эта игра в ожидание на руку О'Дауде.
     Я  взял  сверток  и,  держа  пистолет  в другой руке, подошел к окнам и
придвинул кресло. Обращаясь к Кермоду я сказал:
     - Иди к нему.
     Он  без  слов  покинул  свой пост и вернулся к О'Дауде. Устроившись, он
закатал  штанину  и стал осматривать свои раны. Я сел под углом, чтобы можно
было  одновременно  смотреть  в  окно  и  наблюдать  за  ними.  Снаружи  был
прекрасный  позднесентябрьский  день.  В  нескольких метрах виднелся краешек
озера,  на  дальнем  берегу  которого  расплывалась  в жарком воздухе тесная
группа  белых  домиков.  В  комнате  было  жарко.  Я  провел  по лбу тыльной
стороной руки.
     - Жарко, да? - сказал О'Дауда.
     - Не стоит включать отопление в такой день, - сказал я.
     Он пожал плечами.
     - Оно  постоянно  включено.  Но есть автоматический контроль. Постоянно
поддерживается   двадцать  градусов,  тебе  жарко,  Карвер,  потому  что  ты
волнуешься.  И  тебе будет еще жарче. Жаль, потому что, если бы ты сыграл со
мной  честно,  я  бы полюбил тебя и ты бы не остался в накладе. Я, возможно,
даже  взял  бы  тебя  в  одну  из  своих  организаций  и дал бы тебе здорово
заработать.  Но  теперь  нет.  Категорически  нет.  Я хочу увидеть, как тебя
зажарят. Я заставлю тебя пожалеть о том, что ты познакомился со мной.
     Я  не  ответил.  Я сидел и наслаждался прохладным воздухом, влетающим в
комнату через разбитое окно. Но несмотря на сквозняк, мне было жарко.
     Через   какое-то  время  я  поднялся  и  встал  над  одной  из  решеток
теплосистемы.  Через  нее  шел  теплый  воздух.  Я  готов был спорить, что в
комнате  было  гораздо  больше  двадцати  градусов.  Должно  быть,  сломался
термостат. Я вернулся к окну.
     Становилось жарче. Сомнений быть не могло.
     О'Дауда  это  тоже заметил. Он распахнул ворот своего восточного халата
и произнес:
     - Что  там  на  термометре?  -  Он кивнул на стенное пространство между
ближайшими ко мне окнами.
     Я встал и посмотрел на него.
     - Что-то  случилось  с  вашей  системой. Двадцать пять с половиной. Где
находится термостат?
     - В галерее снаружи.
     - Да,  если  температура  повысится,  то  все  твои гости расплавятся и
потекут.
     Он ухмыльнулся и выпил еще один бокал шампанского.
     Я  закурил,  выглянул  в  окно  и  был награжден видом залитого солнцем
мира,  в  котором  все замерло, кроме парочки скворцов, которые ковырялись в
клумбе в поисках червяка.
     Кермод  и  О'Дауда  в  очередной  раз освежились шампанским, а я сидел,
держа  в  одной  руке  пистолет,  курил  и думал о закрытых стальных дверях.
Денфорд  был сумасшедшим. Зачем, черт возьми, ему понадобилось закрывать нас
здесь?  Если  бы  он знал, что это сыграет на руку О'Дауде, он никогда бы не
сделал  этого - потому что О'Дауда был тем человеком, которого он ненавидел.
Тогда,  какого  черта уходить и запирать нас? Это то же самое, что бросаться
снежком  в  танк,  когда это касалось О'Дауды. Он действительно сошел с ума.
Но  сумасшедший  или  нет,  он  был человеком умным, а ум не исчезает даже в
моменты   бесконтрольной   ненависти.   Он  обычно  подкрепляет  сумасшедшие
действия.  Обо  мне  он  был невысокого мнения - главным образом потому, что
посчитал,  что  я  помешал  ему  нагадить О'Дауде. Но он не питал ко мне той
ненависти,  которую  он питал к О'Дауде. Он посоветовал мне не входить в эту
комнату и не встречаться с О'Даудой.
     Я  встал  и  ослабил  галстук,  распахивая ворот своей рубашки. Затем я
подошел  к  стене  и  еще раз взглянул на термометр. Было уже около двадцати
семи. Я уже стал испытывать беспокойство.
     Я  посмотрел  на  медную  решетку  в  полу у окна. Они располагались по
всему  периметру  комнаты,  сантиметрах  в  пятидесяти  от  стен.  Эта  была
привинчена  к  полу  двумя шурупами на каждом из концов. Через нее в комнату
нагнетался горячий воздух, очень горячий воздух.
     Я  снова  посмотрел  на  термометр.  Теперь  на  нем  было уже двадцать
восемь.  После  того  как  Денфорд  закрыл нас, температура начала неуклонно
повышаться.  Когда  я  только  вошел сюда, здесь было приятно. Теперь же тут
можно было разводить орхидеи.
     Я  посмотрел  на О'Дауду и Кермода. О'Дауда сидел, откинувшись в кресле
и  держа в руке бокал, и смотрел на меня. Его халат был небрежно распахнут и
пламя горящих свечей озаряло ежик его рыжих волос.
     Кермод  сидел  на краю трона - маленький, похожий на кузнечика человек.
На  его  щеке  запеклась кровь. Он смотрел на меня темными, полными интереса
глазами,  без сомнения обещая себе удовольствие черной мести, когда наступит
подходящий момент.
     О'Дауда, посчитавший, что я собираюсь что-то сказать, произнес:
     - Теперь  уже  нет  былой уверенности, да? Но не трать дыхание, пытаясь
заключить  сделку.  Ты здесь и мы здесь, и мы тебя все равно достанем. Итак,
никаких сделок.
     Он был прав. Я собирался говорить, но не о сделках.
     - Каков температурный предел этой отопительной системы? - спросил я.
     Мой вопрос их сильно удивил, затем Кермод сказал:
     - Где-то около тридцати пяти градусов.
     - За  последние  десять  минут температура поднялась более чем на шесть
градусов, - сказал я.
     - Ну  и  что?  Это  чертов  идиот  Денфорд.  Он  запер  нас  и повернул
регулятор,  -  сказал  О'Дауда. - Человек бездарен. Мы ему не нравимся и это
все,  что  он  может  придумать.  Я  бы стал немного уважать его, если бы он
наставил  на  меня  пистолет.  Садись,  парень, снимай пиджак и допивай свое
шампанское. Может быть, тебе захочется потом вздремнуть. - Он усмехнулся.
     И  тут  до меня дошло. Конечно. Последние несколько минут это крутилось
в  моем  мозгу,  но сейчас я четко все понял. Денфорд был сумасшедшим, но не
был  дураком.  И  вопрос  о  том,  что  он  хочет ранить, но боится ударить,
снимался.
     Я быстро сказал:
     - Помнишь  мой  первый  визит  сюда,  О'Дауда?  Я  дал тебе термобомбу.
Большая,  тяжелая штуковина, способная разнести на куски эту комнату. Что ты
с ней сделал?
     Он тоже был не дурак и подключился ко мне мгновенно.
     - Я отдал ее Денфорду, чтобы он избавился от нее.
     - Да,  я  думаю,  что он так и сделал. Где-то в этой комнате. Вероятно,
прикрепил  ее  к  трубе  под  одной  из  решеток, и она сейчас поджидает там
нужной  температуры.  Все в порядке. Денфорд наставил на тебя пистолет, и на
остальных тоже.
     Они вскочили на ноги.
     - Кермод,  -  сказал  я,  - быстро обойди комнату и посмотри, нет ли на
шурупах какой-либо из решеток свежих царапин.
     - Окна,  -  сказал  О'Дауда  и в его голосе теперь зазвучала тревога. -
Разбей их, это понизит температуру.
     - Только  температуру  воздуха.  На  бомбу это никак не повлияет. Она в
какой-то из труб.
     - Мы  можем  сорвать  все  решетки  и  выключить каждый обогреватель, -
сказал О'Дауда.
     Он уже начинал паниковать.
     - Их  здесь  штук  двадцать  и  нам  нужна  отвертка,  -  сказал  я.  -
Единственный  выход - найти ту решетку, которую отвинчивал он. Возможно, нам
удастся сорвать ее.
     Пока я говорил, Кермод уже отправился осматривать решетки.
     Я  проверил решетки вдоль окон. Никаких признаков того, что какую-то из
них  снимали.  Термометр  на  стене  показывал  уже  двадцать  девять. Какую
температуру он выставил на бомбе? Тридцать? Тридцать два?
     Кермод появился из-за трона и сказал:
     - Я не вижу никаких царапин.
     - Срывай их все, - закричал О'Дауда. - Давай.
     Он  подошел  к ближайшей решетке, нагнулся, ухватил ее своими огромными
пальцами  и  потянул.  Не  в  силах  противостоять  его  мощи,  мягкая  медь
выгнулась,  но  шурупы держали крепко. Я знал, что они будут держать. Он был
миллионером.  Миллионеры  не  терпят  халтуры.  В  любом  пригородном домике
шурупы  выскочили  бы,  словно  они  натирались  мылом перед заворачиванием.
Каждому,  кто  работал  на него, приходилось отрабатывать свои деньги на все
сто.  Это  была  его  эпитафия.  Себе  я не мог придумать ничего стоящего. Я
снова  проверил  термометр  - тридцать. Возможно, в последний раз я поспорил
сам  с собой, что Денфорд поставил на тридцать два, и пошел к дверям. Только
там  не было решеток. Если и можно было говорить о безопасных местах, то это
было  самым безопасным. К тому же, оно было на достаточном удалении от окон.
Мне  не хотелось, чтобы после того как я переживу взрывную волну, мне снесло
голову куском стекла.
     Полностью растерянный Кермод встал у подножия трона и закричал:
     - Что, черт побери, нам делать?
     - Идите  сюда  и  соорудите  себе  какое-нибудь  укрытие,  -  сказал я,
укладывая  перед  собой  герцогиню, а на нее - джентльмена в дипломатических
одеждах. По крайней мере я не нарушил социальных уровней.
     Кермод  направился было ко мне, но О'Дауда, паникуя, не веря, что можно
что-либо  сделать  и в то же время полагаясь на старый миллионерский принцип
иммунитета ко всем неприятностям, заорал:
     - Помоги мне с этой!
     Он  тянул за следующую решетку, и капельки пота блестели на его красном
лице.   Кермод   заколебался,  глядя,  как  я,  нарушая  социальный  кодекс,
укладываю на дипломата коптского базарного торговца.
     О'Дауда  заорал  снова,  и  Кермод  пошел  к  нему. Он был вынужден это
сделать,  ибо  он  рассчитывал на удачный исход и, следовательно, должен был
оставаться  на хорошем счету у О'Дауды. Хозяин и слуга - эта связь не рвется
до  самой  смерти,  когда  хозяин  -  миллионер. Я был рад, что я сам себе и
хозяин,  и  слуга. Никаких противоречий между нами. Я добавил еще три фигуры
и  затем  уложил  поверх них высокого и худого университетского дона с лицом
аскета  в отделанной мехом мантии. Я подумал, чем он мог вызвать раздражение
О'Дауды.  Возможно,  голосовал  против  на  совете, в то время как остальные
хотели  присвоить  ему  почетную юридическую степень в обмен на новое здание
для университета.
     Они,  наконец,  сорвали решетку. О'Дауда нагнулся, пошарил внутри рукой
и  почти  тут же вскочил и бросился к другой. Он был упорным человеком. Если
ему  повезет  -  и  это должно быть везением ирландца - он может на этот раз
попасть  на  нужную  решетку,  и  даже  открыть  ее  и  засунуть руку, но он
соревновался  с тридцатью двумя градусами по Цельсию, и я готов был спорить,
что уже оставалось менее полуградуса.
     Держа  пистолет  и  сверток  в  разных  руках,  я  устроился  за  своей
баррикадой и закричал:
     - Ради  Бога,  не  делайте  глупостей. Укройтесь где-нибудь подальше от
решеток!
     Не  отпуская  решетки,  Кермод повернулся и посмотрел на меня. Ему была
видна  только  моя  голова,  высовывающаяся  над  баррикадой. Его глаза были
полны безысходной тоски, но он не смел оставить своего хозяина.
     Затем он вдруг отпустил решетку и выпрямился.
     - Кермод! - сердито зарычал О'Дауда.
     - Минуту.
     Кермод  повернулся и побежал к трону. В трех метрах от гигантской копии
О'Дауды  на  полу  лежала  прекрасная  персидская  дорожка.  Он швырнул ее в
сторону. Под ней была решетка.
     - Я совсем забыл про эту... - Он нагнулся, осматривая шурупы.
     - Эта! Эта!
     О'Дауда  бросился  к  нему,  сметая  все со стола развевающимися полами
халата  и  отбрасывая  в  сторону фигуру раджеподобного человека в тюрбане и
белых одеждах.
     - Шурупы... смотрите! - показал Кермод.
     Они  оба  ухватились  за решетку и напрягли все свои силы. Бомба должна
была  быть  под  этой  решеткой.  Именно  сюда  ее установил бы Денфорд. Под
гигантской  копией,  и рядом с тем местом, где обычно сидел О'Дауда. Если бы
Кермод вспомнил об этой решетке в самом начале...
     - Бросьте! Бегите сюда! - заорал я.
     Они  не обратили на меня никакого внимания. Большой человек и маленький
человек   обливались  потом,  пытаясь  выломать  решетку.  Хозяин  и  слуга,
связанные  столькими прошлыми вещами: проявлениями лояльности, злодействами,
пьянками,  рыбалками,  публичными  домами  в  былые  дни,  а  затем, по мере
увеличения  богатства хозяина, и более сложными и изощренными манипуляциями,
и  всегда первый думал, что он неприкасаем, сам себе закон, а второй - что в
тени  могущества первого он находится в полной безопасности. Они забыли, что
там   был  я.  Если  ты  не  сидишь  и  ждешь  неприятностей,  борешься,  ты
побеждаешь.  Так было всегда и так будет, должно быть, иначе просто не стоит
жить.
     Я  упал на пол, свернулся клубком, прижавшись к холодной восковой спине
герцогини, и накрылся сверху доном.
     И  тут  это  произошло.  Конец  света.  Раздался  оглушительный хлопок,
словно  реактивный  лайнер миновал в комнате звуковой барьер, и все пришло в
движение.  Вперемежку  с герцогиней, доном и дипломатом меня отбросило назад
к  стальным дверям. Я должен бы был погибнуть. Я подумал, что я погиб - звон
в  ушах  и весь воздух покинул мое тело. И меня ждали стальные двери, ждали,
что  ударная  волна  швырнет  меня  на  них и разобьет в лепешку. Но, должно
быть,  волна  ударилась  в  них  на секунду раньше меня, распахнула их и они
повисли  подобно  двум помятым крыльям. Пролетев метров двадцать по галерее,
я  лежал с закрытыми глазами и ждал... и я слышал звон разбивающегося стекла
и  стук  падающих  и  разлетающихся  на  мелкие кусочки обломков штукатурки,
камня и дерева.
     Я  медленно  поднялся  на  ноги,  постоял  какое-то время в оцепенении,
затем  стал  вытирать  пыль  с  глаз  и  лица.  На полу у моих ног лежал мой
пистолет,  сверток  и  оторванная  голова  герцогини  с  десятисантиметровым
осколком  стекла в щеке. Я перешагнул через штабного генерала, у которого не
хватало седого уса и глаза, и пошел к дверям.
     Комната  была  наполнена  дымом  и пылью. Ни О'Дауды, ни Кермода. Но по
всему  полу были разбросаны головы, руки и ноги. Большинство были восковыми.
Шатаясь  и  не до конца осознавая, что я делаю, я переступил порог и на меня
стал  падать  приятный дождик из разбитой противопожарной системы. Я пошел к
трону.  Занавески и деревянные детали трона уже сгорели и пламя перекинулось
на  одежды О'Дауды. Он лежал на полу без руки и ноги, и языки пламени лизали
его  лицо.  Я  остановился  в некотором удалении, смотрел и думал, жив ли я,
или все это - кошмар смерти. О'Дауда горел и таял.
     Восковое  лицо начало потихоньку таять и течь. Пламя обжигало мне лицо,
в  голове все гудело после встречи с ударной волной. Я смотрел, как огромная
фигура   тает   передо  мной,  тает  до  обычного  человеческого  размера  и
продолжает  таять  дальше.  Дождь падал на мою непокрытую голову и его капли
оставляли  на моих пыльных щеках грязные разводы. Пламя все сильнее жгло мою
кожу,  поэтому  я  стал  медленно  отступать, не сводя глаз с воскового лица
О'Дауды.  С  каждой  секундой оно становилось все бесформеннее, и я с ужасом
наблюдал,   как   сквозь   воск   проступает   что-то.   Медленно,   подобно
проявляющейся   фотокартинке,   показалось  другое  лицо,  с  отвратительной
гримасой  смотревшее  на  меня через текущий, пузырящийся воск; другое лицо,
бесплотное,   с   темными   глазницами,  которые  вдруг  ожили,  наполненные
маленькими  язычками пламени. Рот застыл в ухмылке, затем медленно открылся,
челюсть  отвалилась  и  упала  на  пол,  охваченная  желто-красным  пламенем
горящего воска.
     За  моей  спиной,  как  казалось,  в  нескольких  километрах  от  меня,
послышались крики, звонки, сирены и топот ног.
     Шатаясь,   я  добрался  до  дальней  стены,  согнулся  пополам  и  меня
вытошнило.  Я  знал, что этот кошмар будет преследовать меня не одну ночь...
маленький,  хрупкий  череп, медленно возникающий в языках пламени из тающего
лица О'Дауды.
     Я  выпрямился  и тут увидел настоящего О'Дауду. Когда бомба взорвалась,
Кермод,  должно  быть,  заслонил его. Его отбросило через комнату на оконную
стену,  как  шестипудовый  мешок  с  зерном. Он лежал, скорчившись, у стены,
голый  по  пояс. Его голова была свернута набок, а уцелевшая нога подвернута
под  туловище.  Пальцы его правой руки все еще сжимали большой, искореженный
кусок медной решетки.
     Я  вышел  из  комнаты,  оставляя  позади  горящее  восковое море вокруг
трона. Подбирая сверток, я чуть не упал от внезапного головокружения.
     Пошатываясь,  я пошел по коридору, на ходу запихивая сверток под ремень
брюк и застегивая сверху.
     У    лестницы,    в   красном   бархатном   кресле   сидел   спокойный,
сосредоточенный  Денфорд  и  курил.  Он  посмотрел  на меня и кивнул, словно
поздравляя  себя  с  удачно  проведенной операцией. Главные цели - О'Дауда и
Кермод  -  убиты.  Дрожащий и качающийся Карвер - цель второстепенная. А сам
он  уже  не беспокоился о том, что теперь будет, потому что никто никогда не
сможет  отнять у него тех приятных чувств, которые наполняли его в последний
час.
     - Я вызвал пожарных, - мягко сказал он. - Они сейчас будут.
     В  моем  горле  была настоящая засуха, поэтому слова прозвучали подобно
шелесту старого тростника.
     - Я не думаю, что мне сейчас нужна компания.
     Он указал на боковую дверь за креслом.
     - Сюда.  Спуститесь по лестнице до конца и окажетесь в гараже. - Затем,
когда  я уже собрался с силами, чтобы двинуться дальше, он спросил. - Как он
себя вел перед финалом?
     - Я  думал,  это  была паника, но ошибся, - сказал я. - Он, как всегда,
был  уверен, что ничто никогда не сможет победить его. Ему не хватило секунд
пять.  -  Подойдя  к  двери  и  положив  руку  на  ручку, я добавил. - Когда
прибудут  полицейские,  они  не пустят вас туда. Если вы хотите попрощаться,
делайте это сейчас.
     - С ним?
     - Нет, с ней. Она - у трона, ждет вас.
     Он  посмотрел  на  меня,  не до конца понимая, что я только что сказал,
затем  медленно поднялся и побрел по галерее к наполненной дымом и орошаемой
водой  комнате.  Я  спустился в гараж и выбрался из дома, осознавая, что мне
крупно   повезло.  Исключительный  случай.  Мне  удалось  уйти  с  тем,  что
принадлежало  О'Дауде.  Это  должно  войти в историю. Он хранил даже то, что
принадлежало  ему, но в чем он больше не нуждался. Так же, как он хранил ее,
заперев внутри себя...


                               Глава десятая

                                               "Любовь со временем проходит,
                                                 умение готовить - никогда".
                                                              Джордж Мередит

     "Фейсл  Вега"  была  там,  где  я  ее  оставил.  Я  заполз  в  нее, как
рак-отшельник  в  свою раковину, и отъехал. Я еще не добрался до центральных
ворот,  когда  пожарная  машина  чуть  было  не  столкнула меня в кусты. Да,
французские  борцы  с  огнем  ездят  не  без  щегольства. Полицейская машина
сделала  со  мной  почти  то  же  самое,  когда  я  выезжал на шоссе. Кто-то
прокричал  мне  что-то  через открытое окно. Я не остановился. Возможно, это
был Аристид Маршисси ля Доль.
     Я  ехал  в  направлении  Женевы  и  перед  моими глазами все еще стояло
тающее,   пузырящееся   восковое  лицо  и  проступающий  сквозь  него  ужас.
Кошмарные  сны  долго  еще  будут  преследовать меня, если я не исполню свое
обещание и не отправлюсь отдыхать.
     Я остановился у телефонной будки и позвонил Наджибу.
     - Сверток  у меня, - сказал я. - Сколько вам понадобится времени, чтобы
доставить Джулию?
     - Нисколько.
     - Через  полчаса  я  буду ждать вас у западной стороны Собора Сан Пьер.
О'кей?
     - Мы  будем  там,  и  вы  получите  также  три тысячи фунтов в качестве
премиальных.
     - Ты оговорился, - сказал я. - Братья Алакве всегда платят в гинеях.
     - Гиней, - сказал он.
     Я подъехал к собору и стал ждать.
     Они  прибыли  через двадцать минут; значит, они держали Джулию где-то в
Женеве.
     Они  направились  ко мне веселой семейной группой - братья Алакве, мисс
Панда Бабукар и Джулия.
     Я стоял у машины и ждал.
     Джимбо  похлопал  Джулию  по плечу и мягко подтолкнул ее ко мне. На нем
был  зеленый  вельветовый  пиджак,  черные  брюки,  желтая рубашка и красный
галстук, на котором в высоком прыжке изогнулся большой лосось.
     - Скажите  ему,  мисс, что мы обращались с вами уважительно и учтиво, -
сказал он.
     Джулия  прижалась  ко  мне.  Ей не нужно было ничего говорить. Все было
написано на ее лице.
     Я  передал сверток Наджибу. Тот повертел его в руках, и я знал, что ему
не терпится открыть его и проверить.
     - Проверяй, - сказал я. - Это меня не обидит.
     - Я доверяю вам, - сказал он.
     Панда просигналила мне зубами и глазами и сказала:
     - Ты  так  и  не  дал мне шанса. Я готова была доверить тебе все, что у
меня  есть. Не забывай, любимый, что когда она выбросит тебя обратно в пруд,
ты  всегда  можешь  приплыть к маме. Гав! Гав! - Она лягнула ногой, выписала
пируэт и сунула мне толстый конверт.
     - Американские  доллары,  - сказал Наджиб. - Все, что вам нужно сейчас,
- уйти от руки закона.
     Я покачал головой и сказал:
     - Можно  слегка  вывернуть  ее  на  какое-то  время,  но  уйти  от  нее
невозможно.
     Мы отъехали, направляясь в Бонневиль, а затем в Межев.
     Долгое время она молчала.
     Наконец я сказал:
     - Где ты хочешь остановиться, чтобы сделать покупки?
     - Где угодно. Вы продали им сверток?
     - Нет,  это  был  прямой  обмен на тебя. Я не просил денег. Но когда их
предложили, я подумал, что заработал небольшие премиальные.
     Я  продолжил  и  рассказал  ей  обо всем, что произошло с момента нашей
последней  встречи.  Прежде  чем  я  закончил, ее рука уже лежала на моей, а
когда я закончил, она спросила:
     - Но что теперь будет у тебя с Интерполом?
     - Не  знаю  и это меня не волнует, - сказал я. Я не собираюсь думать об
этом. Что ты думаешь приготовить на ужин?
     На  ужин  у  нас был жареный цыпленок с прованскими маслинами. Пока она
готовила  его,  я  принял  душ,  переоделся  и выложил свою шикарную пижаму.
Затем  я  спустился  вниз,  сел,  налил себе выпить и поднимался всякий раз,
когда  она  кричала  с  кухни,  что  ее бокал пуст. Когда я принес ей третью
порцию, ее рука обвила мою шею, а ее губы нашли мои.
     - Я - очень робкая девушка, - сказала она. - Мне всегда нужно время.
     - Тогда не торопи события.
     Цыпленок был замечательным.
     Когда  она  исчезла  на кухне, чтобы приготовить второе блюдо, зазвонил
телефон.
     Это был Аристид.
     - Я подумал, что найду тебя там, - сказал он. - Ты не один?
     - Она  только  что  накормила  меня  жареным  цыпленком  с  прованскими
маслинами.
     - Она  подала  цыпленка на горячем соусе или полила им птицу? - спросил
он.
     - На.
     - Береги ее как сокровище.
     - На протяжении всего отпущенного мне времени я этим и займусь.
     - Ах  да, об этом-то я и хочу поговорить. У тебя, конечно, были большие
неприятности с О'Даудой?
     - Конечно.
     - Комната   вся   сгорела,  включая  множество  ценных  картин.  Однако
осталось  достаточно,  чтобы  установить косвенный состав убийства. Мои люди
очень довольны этим.
     - Я рад за них.
     - Хотя, они были разочарованы по поводу свертка.
     - Естественно.
     - Пока  я  не  объяснил,  что  ты  действительно предпринял героическую
попытку  достать  его  для  нас  и  что  это не твоя вина, что он сгорел. От
твоего  имени  - и ты поймешь, что ни для кого другого я бы не сделал этого,
и  даже  не  было  особо веской причины, почему я сделал это для тебя, кроме
того,  конечно,  что  я  тебя  люблю,  и как бы нелогично это не казалось, я
вынужден  это  признать, так как это мое искреннее чувство - и ты отнесешься
ко мне снисходительно в...
     - Я  отнесусь  к  тебе  снисходительно,  Аристид,  только  я  несколько
потерялся в твоей фразе.
     - В  итоге,  я  убедил  их  отказаться  от  радикальных мер. Ты пытался
достать  для  нас  сверток, но тебе не удалось. Наказуемо неподчинение, а не
неудача. Поэтому сейчас ты должен быть счастлив, да?
     - Очень.
     - Отлично. Но ты не должен уйти невредимым.
     - Да?
     - Нам  сообщили  из  банка Наджиба, что он снял сегодня крупную сумму в
американских долларах, и я полагаю, что они у тебя?
     - Ты говоришь как лицо официальное или частное?
     - И  то,  и  другое. У Интерпола есть благотворительный фонд, с помощью
которого  делается  много  хорошего.  Очень  часто  туда  приходят анонимные
поступления. Можем мы ожидать очередное в ближайшее время?
     - Я пришлю вам деньги.
     - Я  восхищен. К деньгам следует всегда относиться серьезно и, говоря о
деньгах,  я  бы  посоветовал тебе, если ты сможешь на это решиться, жениться
на  этой  мисс  Джулии. Она, без сомнения, унаследует приличное состояние от
О'Дауды.  У нее будешь ты, у тебя - она и деньги, а у меня никогда больше не
будет неприятностей с тобой. Мы все будем счастливы.
     - Кроме  мисс  Джулии, - сказал я, - если я буду разговаривать с тобой,
после  того  как  она  принесет  омлет-суфле  с  ликером, который она сейчас
готовит.
     Он глубоко вздохнул и сказал:
     - В  деревушке Инксент на севере Франции есть гостиница, где его делают
просто  прекрасно.  Если  она  не  принесет  его к столу пенящимся и готовым
перелиться через край, не женись на ней.
     Он  был доставлен на стол в том виде, в каком, как Аристид сказал, он и
должен  был  быть,  наполняя  комнату  ароматом свежих яиц, кипящего масла и
теплым, сердечным запахом ликера.
     В  последующие  две  недели  я много раз думал, что я женюсь на ней, но
были  дни, когда я не был в этом уверен, а в конце я согласился с Мередитом,
что  "любовь  со временем проходит, умение готовить - никогда". Но кто хочет
провести всю свою жизнь только за едой?
     Поэтому  я  достал  из-под  линолеума  свои  четыре  тысячи  долларов и
вернулся  на  большую дорожку, размышляя, сколько понадобится времени, чтобы
востребовать  причитающиеся  мне  по  контракту  деньги  с  людей О'Дауды, и
надеясь,  что поблизости нет Панды. Но была Уилкинз, от которой я не получил
ни  улыбки,  ни теплого слова, пока, придя в один прекрасный день в контору,
она не обнаружила на своем столе электрическую печатную машинку.
     Она вся просияла, но почти тут же нахмурилась.
     - Зачем  вы  купили немецкую машинку? Британцы делают не менее хорошие.
Нет, я лично ничего не имею против немцев, но нужно же поддерживать...
     Я закрыл дверь в свой кабинет. Выиграть невозможно.