Код произведения: 15173
Автор: О'Коннер Фрэнк
Наименование: Венок
Фрэнк О'Коннор
Венок
Перевод М. Шерешевской
Известие о том, что в дублинской лечебнице умер его друг, отец Девин,
ошеломило отца Фогарти. Смерть, как все необратимое, не укладывалась у
него в голове. Достав старую фотографию группы семинаристов, он поставил
ее на камин и весь вечер смотрел на нее. Умиое, бескровное, словно
съежившееся личико Девина выделялось среди остальных, почти такое же,
каким оно выглядело в последние годы - разве что на нем не было пенсне.
Они с Фогарти росли в захолустном городишке, где отец Девина
учительствовал, а мать Фогарти держала лавку. Еще тогда все знали, что
Девин самой природой предназначен в священники: такой умный, послушный,
благонравный мальчик! К Фогарти это призвание пришло позднее и совершенно
неожиданно - не только для окружающих, но и для него самого.
Все эти годы они оставались друзьями, относясь друг к другу с
нежностью, когда бывали вместе, критически и не без иронии - когда врозь.
Последний год они не виделись. Девину не везло. При старом епископе,
Гэллогли, он жил как за каменной стеной, новый же - Лэглен - не взлюбил
его. Отчасти по вине самого Девина: он не умел держать язык за зубами.
Остроумный, язвительный, Девин говорил о собратьях по профессии, отнюдь не
обладавших его дарованиями, все, что приходило на ум. Фогарти вспомнил,
что Девин говорил о нем. Делая вид, будто убежден, что Фогарти всегда
выступает в какой-то роли, он с наигранной кротостью осведомлялся, с кем
на этот раз ему придется иметь дело - Нероном, Наполеоном или Франциском
Ассизским.
В памяти всплывало прошлое: случайные вылазки вдвоем, планы
каникулярных поездок за границу, которые так и не осуществились; теплое
искреннее чувство, столь естественное для Фогарти, поднялось в его душе и,
поняв, что на этом свете ему уже никогда не придется выразить его другу,
он заплакал. В проявлении чувств Фогарти был прост, как ребенок. В хорошем
настроении изобретал немыслимо озорные "штуки", в дурном - днями терзался
из-за воображаемых обид, которые так же легко забывал, как внезапно и
бурно вспоминал, или же яростно и беспричинно клял себя за собственные
недостатки. Он очень удивился бы, узнав, что, несмотря на свои превращения
то в Нерона, то в Наполеона, пэ только не утратил, как многие куда более
умные люди, способность понимать окружающих, а напротив, с годами развил
ее, и теперь, в свои сорок лет, был мудрее и человечнее, чем в двадцать.
И все же необратимое не укладывалось у него в голове. Ему нужно было
излить душу, и, за неимением никого лучшего, он позвонил Джексону -
викарию, с которым Девин тоже дружил. Откровенно говоря, Фогарти
недолюбливал Джексона, считая его человеком суетным, циничным, не чуждым
карьеризма, и обычно называл самым бранным из имеющихся в его запасе слов
- иезуит. Он не раз спрашивал Девина, что тот находит в Джексоне, но из
его ответов мало что уразумел.
- На твоем месте я не слишком доверял бы этому молодому Лойоле, -
бросил он как-то Девину небрежносветским тоном. Но теперь ему было не до
светскости.
- Какое ужасное известие. О Девине. Вы ведь знаете? - сказал он.
- Знаю, - протянул Джексон в своей обычной уклончиво-скрытной манере,
словно боясь сказать лишнее даже по такому поводу. - Счастливый исход для
бедняги, надо полагать.
Именно этот тон и доводил Фогарти до белого каления. Точно речь шла о
дряхлой болонке, которую отправили к ветеринару.
- Надеюсь, Девин это оценил, - зло буркнул он. - Я собираюсь в Дублин,
чтобы сопровождать гроб. Вы не поедете, надо полагать?
- Не знаю, смогу ли я вырваться, Джерри, - ответил Джексон, и в голосе
его послышалось замешательство. - Я был там всего неделю назад.
- Ну, поеду один, - сказал Фогарти. - Вы, конечно, не в курсе, отчего
он умер?
- Ну, он всегда страдал малокровием, - бросил Джексон непринужденным
тоном. - Ему нужно было как следует заботиться о себе. Правда, старина
О'Лири не предоставлял ему для этого много возможностей.
- Это не входило в обязанности О'Лири, - мрачно отрезал Фогарти, по
обыкновению не сдерживаясь.
- Что? - удивился Джексон. - Да, - добавил он, вновь обретя свой
непринужденный тон, - служба не была для Девина синекурой. Сколько раз ему
бывало плохо. Последний раз - посредине мессы. Но тогда, конечно, было уже
поздно что-нибудь предпринимать. Когда я видел его на прошлой неделе, мне
стало ясно - он умирает.
- Вы видели его на прошлой неделе?
- Всего несколько минут. Он уже почти не мог говорить.
Сознание вины снова завладело Фогарти. До него дошло, что Джексон, у
которого, как он считал, было столько же чувств, сколько у сенокосилки,
все время поддерживал отношения с Девиным и сделал все возможное и
невозможное, чтобы повидаться с ним перед смертью, меж тем как он -
преданный, задушевный друг - потерял его из виду и дал уйти в иной мир, нэ
простившись, а теперь упивается своим горем по случаи?
невозвратимой утраты, - Никогда не прощу себе этого, Джим, - сказал он
убитым голосом. - Я даже не знал, что он болен.
- Я хотел бы поехать на похороны, - сказал Джексон. - Я позвоню вам
попозже, если удастся что-нибудь сделать, Ему удалось, и вечером они
выехали в Дублин на машине Фогарти, Остановились в старой гостинице в
переулке, где все их знали - от коридорных до официантов. Ужинать Джексон
повел Фогарти в уютный ресторанчик. От одного вида Джексона в Фогарти
вновь пробудилась прежняя неприязнь к нему. Высокий, худощавый, с чинными,
осмотрительными манерами, типичными для духовного лица, он превосходно во
всем разбирался. Минут десять, не менее, изучал меню и карту вин, а
метрдотель угодливо ждал распоряжений, как ждут все метрдотели, когда
рассчитывают на обильные чаевые или же трепещут перед клиентом.
- Со мной можете не возиться, - сказал Фогарти, желая покончить с этим
вздором. - Принесите мне бифштекс.
- Пришейте отцу Фогарти бжфштекс, Падди, - повторил Джексон мягко,
бросая на метрдотеля поверх очков взгляд, который Фогарти определил бы не
иначе как "иезуитский". - И не какой-нибудь, а самый лучший"
И портера, я так полагаю? Любимый напиток местного населения.
- Нет, от портера я вас освобождаю, - сказал Фогарти, легко вступая в
игру. - Я обойдусь стаканом красного вина.
- Вот так-то, Падди, - сказал Джексон, не меняя тона. - Запомните: отец
Фогарти сказал - красного вина.
Вот теперь сомнений нет: мы в Ирландии, Назавтра утром они пошли в
приходскую церковь, где перед алтарем на подмостях стоял гроб. Сбоку, к
удивлению Фогарти, был прислонен большой венок из роз. Поднявшись с колен,
они увидели дядю Девина - :
Неда, прибывшего вместе с сыном. Нед, широколицый"
темноволосый малый с анемичным, как у всех Девинов, лицом, был чем-то
очень взволнован.
- Искрение сочувствую вашему горю, Нед, - сказал Фогарти.
- Да, все там будем, святой отец, - ответил Нед.
- Это отец Джексон. Не знаю, знакомы ли вы? Он тоже дружил с отцом
Вилли.
- Да, слышал, слышал, - сказал Нед. - Вилли часто поминал вас обоих, и
того и другого. Вы были ему настоящими друзьями. Бедный Вилли! - добавил
он, вздыхая. - Мало у него было друзей.
В эту минуту вошел приходской священник и обратился к Неду Девину. Его
звали Мартин. Это был высокий человек с суровым, гладким, деревянным лицом
и ясными голубыми, как у младенца, глазами. Он постоял у гроба, изучая
табличку на груди усопшего, венок и особенно внимательно ленту на венке.
Затем сделал знак Фогарти и Джексону, приглашая их отойти с ним к двери.
- Скажите, что нам делать? - спросил он, взывая к обоим молодым
священникам как к собратьям по профессии.
- С чем? - удивился Фогарти.
- С венком, - ответил Мартин, кивая через плечо.
- А что в нем дурного?
- Не положено по правилам, - сказал священник уверенным тоном
полицейского, только что справившегося на этот счет в своде законов.
- Господи боже мой, при чем здесь правила? - резко спросил Фогарти.
- Весьма при чем, - возразил Мартин, окинув Фогарти суровым взглядом. -
И вообще, это дурной обычай.
- Вы имеете в виду, что заупокойная месса приносит церкви больше
дохода? - съязвил отец Фогарти.
- Нет, я не имею в виду, что месса приносит церкви большз дохода, -
сказал отец Мартин, который любил так строить ответ, чтобы в нем - как в
письма стряпчего - вопрос повторялся слово в слово. Впечатление
деревянности, которое он производил, от этого только удваивалось. - Я имею
в виду, что цветы - пережиток язычества. - Он обвел молодых священников
своим боязливо-невинным деревянным взглядом. - Изо дня в день я ратую
против цветов. И вот, извольте, - в моей собственной церкви красуется этот
бесстыдный огромный венок. И к тому же на гробе священнослужителя. Что же
я должен на это сказать?
- А почему вам непременно нужпо что-то сказать? - сердито спросил
Фогарти. - Покойный не принадлежал к вашей епархии.
- Пусть так, - сказал Мартин. - Все это достаточно скверно само по
себе, но ведь это еще не все.
- Вы имеете в виду, что венок прислан женщиной? - спросил Джексон в
своей непринужденной манере, от которой любая, даже менее монументальная,
чем принятая Мартином, поза разлетелась бы в пух и прах.
Но Мартин был неодолим.
- Да, я имею в виду, что венок прислан женщиной.
Вот именно.
- Женщиной? - спросил, недоумевая, Фогарти, - Там это обозначено?
- Там это не обозначено.
- Так откуда же вы знаете?
- Он из красных роз.
- И это означает, что он от женщины?
- Что же еще это может означать?
- По-моему, это может означать, что венок прислал человек, не владеющий
языком цветов так отменно, как вы, - выпалил Фогарти.
Ему казалось, атмосфера сгустилась от невысказанного ему Джексоном
неодобрения, но когда тот заговорил, холодом и презрением обдало
приходского священника.
- Увы, - сказал Джексон, пожимая плечами. - Мыв этих делах ничего не
смыслим. Придется вам решать самому, отец.
- Нет уж, увольте. Не в моих правилах распоряжаться похоронами
человека, которого я в глаза не видел, - проворчал Мартин с недовольным
видом, но больше ничего не сказал, и служащие похоронного бюро, подхватив
венок, положили его на катафалк. Фогарти с трудом себя сдерживал. С
пылающим лицом он хлопнул дверцей машины, завел стартер. За рулем сидел,
опустив голову; сведенные брови двумя выступами нависали над глазницами.
Покойный Девин называл это Неронов взгляд. Когда выехали на центральные
улицы, его прорвало:
- Наткнешься на такое, и хочется сквозь землю провалиться. Цветы -
пережиток язычества! Но что еще хуже - к нему же прислушиваются. С ним
соглашаются! Внимают этому бреду, вместо того чтобы сказать!
заткни, невежда, свое хайло!
- Ну-ну, - примирительно сказал Джексон, доставая трубку. - Мы тоже не
совсем к нему справедливы. Ведь он Девина не знал.
- Тем хуже, - с жаром возразил Фогарти. - Не будь нас в церкви, он
выбросил бы венок на свалку. А из-за чего? Из-за собственного грязного
воображения, низкого и презрительного умишки!
- Ну, стоит ли заходить так далеко, - сказал Джексон, хмурясь. - Будь я
на его месте, я, пожалуй, попросил бы кого-нибудь забрать венок.
- Попросили бы?
- А вы - нет?
- Но с какой стати, господи боже мой?
- Я, наверное, побоялся бы скандала. Я не из храброго десятка.
- Скандала?
- Можно назвать и иначе. Ведь венок все-таки от женщины.
- Да, от одной из старых дев, которых Вилли опекал.
- Вы хоть раз слышали, что какая-нибудь престарелая мисс прислала на
гроб венок из алых роз? - осведомился Джексон; подымая брови и картинно
откидывая голову.
- Господи боже! мой! Да, по совести говоря, я и сам бы мог его
прислать, - с детским чистосердечием заявил Фогарти. - Мне бы и в голову
не пришло, что здесь кроется что-то дурное,
- А вот старой деве, несомненно, пришло бы.
На мгновение Фогарти оторвал глаза от дороги и посмотрел в упор на
Джексона. Джексон ответил тем же.
В результате они проскочили перекресток, и Фогарти, рванувшись, дал
задний ход. Слева от них тянулись к югу Уиклоуские горы и под клочками
разорванного неба между их серыми громадами зубцами яркой зелени мелькали
поля. Несколько минут они ехали молча.
- Вы шутите, Джим, - сказал наконец Фогарти.
- Ну, я вовсе не хочу сказать, что там было что-то дурное, - ответил
Джексон, широким движением отводя в сторону руку с трубкой. - Женщинам что
только не приходит в голову. Кто же этого не знает!
- Такие отношения могут носить вполне невинный характер, - сказал
Фогарти с наивной убежденностью.
И вдруг вновь помрачнел, краска залила его красивое, крупной лепки,
лицо. Как все люди, живущие в мире воображения, он всегда удивлялся и
пугался, принимая сигналы, поступающие к нему извне: наслаждаться своими
фантазиями он мог только, не выходя за их пределы, Джексон, воображение
которого было вымуштровано и укрощено и который никогда не шел напролом,
словно племенной бык на запертые ворота, сейчас смотрел на Фогарти,
забавляясь, хотя и не без чувства скрытой зависти. Временами им овладевало
желание, столкнувшись с чем-нибудь непривычным, вот так же,
по-мальчишески, удивиться и испугаться.
- Нет, не могу в это поверить, - произнес сердито Фогарти, тряхнув
головой.
- И не надо, - отозвался Джексон, вертя в пальцах трубку и раскачиваясь
на сидении, так что рука его почти касалась плеча Фогарти. - Женщинам, как
я сказал, что только не приходит в голову. И чаще всего за этим ничего
нет. Все же, должен признаться, я не был бы шокирован, если бы выяснилось,
что у него что-то было. Девин как никто другой нуждался в том, чтобы его
любили. Особенно в последние два года.
- Только не Девин, Джим, - запротестовал Фогарти, возвышая голос. -
Только не Девин! Вы могли бы поверить, если бы дело шло обо мне. Я - если
бы дело шло о вас. Но Девина я знаю с детства. Вот уж кто не был на это
способен.
- В этом плане я его не знал, - согласился Джексон. - Да и вообще, по
правде говоря, мало знал. Но, пожалуй, не побоюсь сказать: он был на это
способен, как и любой из нас. А одинок он был, как никто из нас.
- Разве я не знаю, боже правый! - воскликнул Фогарти, словно упрекая
себя. - Я понял бы, если бы он запил.
- Запил? Нет, - сказал Джексон, поморщившись.- Он был слишком
взыскателен. Вот уж кого невозможно вообразить себе в состоянии белой
горячки. Вот уж кто не допился бы до зеленого змия, словно какой-нибудь
старик священник, который пытается задушить сиделку.
- Я это и говорю, Джим. Не такого сорта он был человек.
- Ну, это разные вещи, - сказал Джексон. - Я вполне могу представить
себе, что он увлекся какой-нибудь интеллигентной женщиной. Вы и сами
знаете, что он понравился бы такой женщине, как нравился нам, -
единственный образованный человек в этом захолустье.
Не мне вам объяснять, каково тут живется интеллигентной женщине с мужем
лавочником или сельским хозяйчиком. Бедняжки! Счастье их, что большинству
недоступно образование.
- Он не намекал, кто она? - спросил Фогарти.
Он все еще не верил, но Джексон говорил с такой убежденностью, что его
охватило сомнение.
- Я даже не знаю, была ли такая женщина, - быстро проговорил Джексон и
густо покраснел. Фогарти ничего не сказал: так вот оно что - Джексон не о
Девино говорил, о себе!
По мере того как они забирались все дальше в глушь и пастбища да
древние аббатства сменились зарослями утесника и развалинами крепостных
башен, глаза Фогарти все чаще останавливались на покачивавшемся вместе с
катафалком венке - единственном ярком пятне в размытом сине-серо-зеленом
ландшасрте. Он казался символом тайны, окутывавшей жизнь священника. Что,
по сути, он знал о Девине? Только то, что подсказывал ему собственный
опыт. Из них двоих он считал себя - за исключением тех минут, когда
выступал в роли Франциска Ассизского, - более мирским: практичным,
толстокожим, умеющим брать быка за рога, а Девина - человеком не от мира
сего, страдающим от своей взыскательности и аскетизма, что нет-нет да
прорывалось в его горьких шуточках. Теперь он цеплялся за мысль, что
только отчаяние могло толкнуть Девина на связь с женщиной, и чем больше он
сомневался в возможности такой связи, тем правдоподобнее она ему казалась.
Всякий раз, когда новая мысль прорывалась в его сознание через препоны,
воздвигнутые воображением, он подолгу вынашивал ее, обкатывал, возводил в
ранг откровения.
- Господи, какую же страшную жизнь мы ведем! - вырвалось у него
наконец. - Вот мы - те двое, кто, пожалуй, знал Девина лучше всех на
свете. Но ведь и мы понятия не имеем, что означает этот маячащий перед
нами предмет.
- И это, возможно, только хорошо для нашего душевного спокойствия, -
сказал Джексон.
- Бьюсь об заклад, Девину от всего этого мало было радости, - сказал
Фогарти мрачно.
Странно, он не верил в существование этой жепщнны, приславшей венок, но
все равно - ненавидел ее.
- Не знаю, не знаю, - сказал Джексон, с удивлением взглянув на него. -
Разве это не главное, чего мы хотим от жизни?
- Главное? - переспросил Фогарти, недоумевая.
Он всегда считал Джексона ледышкой, а оказалось - все не так. Что-то же
привлекало к нему Девина! Он чувствовал, что и Джексон, человек куда более
тонкого склада, чем он сам - что есть, то есть! - сейчас тоже словпо
прощупывает его, и, очевидно, по той же самой причине: каждый искал в
другом то, что привлекало к нему Девина и что, сдружив его с ним, могло бы
сдружить их между собой. Каждый старался увидеть, как далеко они смогли бы
прошагать вместе. Фогарти, как всегда, первым решился на признание.
- А я вот не мог бы сблизиться с женщиной, Джим, - сказал он очень
серьезно. - У меня даже и искушения такого не было - разве что
один-единственный раз. Она была женой служителя в семинарии. Я с ума по
ней сходил. Но когда увидел, чем был ее брак с этим малым, все как рукой
сняло. Она люто его ненавидела, Джим. И я понял - меня она точно так же
могла возненавидеть. Когда видишь - а уж мы-то видим, - что такое брак на
самом деле, начинаешь понимать: нам повезло!
- Повезло? - иронически повторил Джексон.
- А разве нет?
- Да, конечно. Семинарии набиты молодыми людьми, считающими, что им
повезло. Они могут допиваться до белой горячки, но какое может быть
сомнение - им сказочно повезло! Какая нелепость, милый мой! И почему вы
думаете, что она бы вас возненавидела?
- Я вовсе так не думаю, - ответил Фогарти с мальчишеским смешком. - Я,
естественно, полагаю, что был бы ей превосходным мужем. Вот так Природа и
подшучивает над нами.
- Ну, а почему бы вам и не быть ей превосходным мужем? - спросил
Джексон не без иронии. - У вас для этого все есть, насколько могу судить.
Хотя, признаться, в качестве превосходного отца я вас себе лучше
представляю.
- Может быть, вы и правы, бог его знает, - согласился Фогарти, и лицо
его снова помрачнело. ("Переменчиво, как ирландское небо", - отметил про
себя, посмеиваясь, Джексон.) - Без женщины - еще туда-сюда, а вот детишки
- это мука мученическая. У нее их было двое. Отец Фогги - так они меня
звали. И моя мать была такая же, - продолжал он. - Ничего не видела, кроме
нас двоих. Только и думала о том, чтобы мы были лучше всех, а когда из
этого ничего не получалось, горько плакала. Она говорила, в нас
сказывается кровъ Фогарти. Все Фогарти были барышниками. - Его красивое,
ясное лицо потемнело от застарелого раскаяния и чувства вины. - Так она и
умерла с сознанием, что я - Чистокровный Фогарти.
- Если Фогарти сродни Мартинам, то ваша матушка скорее всего
ошибалась,-" сказал Джексон полушутливо, йолурастроганно.
- Только после ее смерти я понял, чем она была Для меня, - сказал
Фогарти задумчиво. - Отец Хенесси сказал мне тогда, чтобы сам я не служил
по ней заупокойную мессу. Но я считал - это последнее, что я могу для нее
сделать, Он знал, что говорил. Я опозорился:
разрыдался, как ребенок, и он, заняв мое место, довел Службу до конца.
Бог мой, до чего же быстро все проходит! И вот уже настает твой черед. С
тех пор, когда Я служу заупокойную мессу, я служу ее, как по родной матери.
Джексон недоумевающе покачал головой.
- Вы чувствуете эти вещи глубже, чем я. Я - ледышка.
Фогарти поразило, что Джексон сказал о себе как раз то, что он всегда
думал о нем и что теперь уже не мог о нем думать.
- До ее смерти у меня ветер гулял в голове, - признался он. - Но когда
ее не стало, я понял? нет у меня другой любви. Ни одну женщину я больше не
полюблю.
- Какая нелепость, - сказал Джексон сердито. - Любовь - всегда любовь,
одно чувство, а не полдюжины равных чувств. Если бы мне можно было
жениться, я выбрал бы девушку, которая обожает своего отца. В вас просто
слишком много любви. А во мне недостаточно.
Когда я жил в Манстере, у меня завязалось знакомство с женой местного
лавочника. Мы часто с ней разговаривали, и я ссужал ей книги. Она просто с
ума сходила от одиночества. Однажды утром я застал ее у своей входной
двери. Она простояла там полночи под проливным дождем. Пришла просить,
чтобы я увез ее - "спас ее", как она говорила. Можете представить, что
было с ней потом.
- Уехала, наверное, с кем-нибудь другим?
- Такого счастья ей на долю не выпало. Она стала пить, спала с кем
попало: с игроками на скачках, с букмекерами. Иногда я ловлю себя на
мысли: "Твоя вина!"
Вероятно, было бы лучше, если бы я ломал перед ней комедию. Но во мне
слишком мало любви и на такое я не способен. А вот вы - горячая натура,
вы, наверное, убежали бы с ней.
- Я и сам часто не знаю, что сделал бы, - смущенно сознался Фогарти.
У него словно комок появился в горле. Отчасти из-за венка, ослепительно
яркого на солнце, - венка, побудившего его, вопреки обычной сдержанности,
пуститься в откровенности с человеком, вдвойне по сравнению с ним
сдержанным. Отчасти же оттого, что "го волновала встреча с местом, где
прошло его детство. Он ненавидел и всячески избегал возвращаться, даже
мысленно, в этот городишко, воплощавший в его глазах всю узость и
подлость, которые он старался изгнать из своей души, и в то же время
вызывавший в нем приступы тоски по родному краю и болезненные воспоминания
о пережитом. Теперь, приближаясь к нему, он почти задыхался от наплыва
разноречивых чувств и уже, словно влюбленный, с нетерпением всматривался
вдаль.
- Вот! - радостно воскликнул он, указывая на низину, где за скоплением
невысоких георгианских домов и крытых соломой лачуг возвышалась, сужаясь
кверху, башня францисканского монастыря. - Нас ждут, наверное, у моста.
Когда-нибудь и меня здесь так будут ждать, Джим, когда придет мой срок.
У дальнего конца моста толпилось довольно много народу, собравшегося,
чтобы проводить похоронную машину на кладбище. Четверо мужчин подняли
полированный гроб на плечи и понесли его через мост, мимо развалин
старинного замка, вверх по Главной улице. Жалюзи на витринах были подняты,
ставни распахнуты, все замерло, только там и сям, отодвинув кончик
занавески, смотрели в окно старухи.
- Считают провожающих, - заметил Фогарти с горькой усмешкой. - Про меня
скажут: куда ему до Девина!
Вон наш дом, - добавил он, понижая голос. - Второй от утла, где лавка.
Джексон без труда нашел глазами дом Фогарти. Волнение, которое тот
испытывал, поражало и умиляло его.
Этот захолустный городишко ничем не отличался от сотен ему подобных.
Узкая дорога, ответвляясь от подымавшегося в гору шоссе, вела к аббатству
- разругпепной башне и остаткам стен, все пространство между которыми было
густо усеяно надгробиями. Катафалк въехал наверх, и толпа обступила его
полукругом. Нед Девин поспешно приближался к машине, где облачались в ризы
оба священника. Фогарти сразу почувствовал - зреет скандал.
- Шепотки начались. Пересуды, - проскрипел Пед напряженным,
взволнованным голосом. - Люди о венке толкуют. Может, вы знаете, от кого
он?
- Нет, Нед, ничего не знаю, - сказал Фогарти, вдруг ощутив, как у него
забилось сердце.
- Поди сюда, Шийла, - позвал Нед, и высокая бледная девушка со следами
слез на длинном костистом лице присоединилась к ним, отделившись от кучки
провожающих. Фогарти поклонился ей. Это была сестра Девпна - учительница,
так и не вышедшая замуж.
- Вот отец Джексон, - сказал Нед. - Он тоже был другом Вилли. Они с
отцом Джерри ничего о вепке не знают.
- Значит, я велю его убрать, - сказала Шийла резко.
- А вы как считаете, отец? - спросил Нед, обращаясь к Фогарти, и
Фогарти вдруг почувствовал, как улетучивается вся его отвага. В споре с
Мартином борьба шла с ровней и на нейтральной почве, но здесь страсти и
предрассудки маленького городка, казалось, встали против него стеной, и он
вновь почувствовал себя как в детстве - бунтующим, испуганным мальчишкой.
Он слишком хорошо знал этот мирок, чтобы не понимать, какая буря может
разыграться тут вокруг похорон.
- Могу лишь повторить то, что уже сказал отцу Мартину, - ответил он,
краснея и злясь.
- А он тоже об этом говорил? - быстро спросил Нед.
- Вот видите! - подхватила Шийла уличающим топом. - Что я вам сказала!
- Вы оба, верно, умнее меня, - сказал Фогарти. - Я ничего в нем дурного
не нашел.
- Но это же непристойно - прислать такое на похороны священника, -
прошипела Шийла, еле сдерживая ярость. - И тот, кто это сделал - кто бы он
пи был, - не мог желать моему брату добра.
- Вы не нашли в нем ничего дурного, отец? - умоляюще повторил Нед.
- Послушайте, дядя! - взвилась Шнйла, впадая в стародевическое
исступление. - Если этот венок положат на могилу, мы станем посмешищем
всего города. Раз вы не хотите, я сама его вышвырну.
- Тише, милая, тише. Дай отцу Джерри сказать, - почти прикрикнул на нее
Нед.
- Тут вам решать, Нед, только вам, - сказал Фогарти, волнуясь.
Теперь он действительно испугался. Дело принимало опасный оборот: не
дай бог сделать неверный шаг на людях. Рано или поздно история дойдет до
епископа, и еще подумают, что он знал больше, чем говорил.
- Прошу прощения, что я перебиваю, отец, - вкрадчиво произнес Джексон,
бросая на Фогарти предостерегающий взгляд поверх очков, - но должен
заявить: ыоня это никак не касается.
- Конечно, конечно, - с готовностью согласился Нед. - Но вы были
друзьями племяннику. Мы всого только и просим - скажите, как нам быть.
- Боюсь, мистер Девин, такую ответственность я на себя не возьму, -
ответил Джексон с уклончивой улыбкой, хотя Фогарти видел: лицо у Джима
пылает. - Только человек, досконально знающий ваш город, мог бы дать вам
толковый совет. Мне же известны лишь дела и люди моего прихода.
Разумеется, я полностью солидарен с мисс Девин, - и он одарил ее улыбкой,
наводившей на мысль, что соглашаться с ней ему так же приятно, как было бы
приятно висеть распятым на кресте. - Естественно, мы с отцом Фогарти уже
обсуждали этот вопрос.
Лично я полагаю, что было в высшей степени непристойным прислать такой
венок. - Тут в его мягком, как и подобало священнослужителю, голосе
внезапно зазвучали металлические нотки и он с презрительным видом
передернул плечами: - Но как человек посторонний скажу вам: если вы
отошлете этот венок в виду кладбища, то навлечете на себя беду, куда
худшую, чем насмешки ваших земляков. Вы забросаете грязью имя усопшего, и
это не простится вам никогда, до скончания ваших, дай бог, долгих дней...
Конечно, я говорю исключительно как человек посторонний, - добавил он
учтиво, почти с шипением втягивая в себя воздух.
- Конечно, конечно, - подтвердил Нед Девин и, Щелкнув пальцами, тут же
отдал распоряжение приниматься за дело. - Нам и самим следовало так
рассудить, отец. Ведь тут и камни возопили бы!
И он сам взял венок и понес его к открытой могиле. Несколько человек,
ожидавших у ворот, вопросительно взглянули на него и пошли за ним следом.
В воздухе быстро растаяли один-два всплеска недовольства. Атмосфера
разрядилась. Фогарти с чувством пожал Джексону руку.
Вместе с местным клиром они стояли с Джексоном у изголовья гроба. И
пока хор голосов выводил над умершим гимны и в такт им колыхались рпзы,
Фогарти задумчиво вглядывался в десятки знакомых с детства лиц, искаженных
годами и горем. И каждый раз глаза его останавливались на венке,
прислоненном к краю отверстой могилы. Он будет покоиться здесь, над
Девиным, и останется с ним, когда все живые уйдут, - память о его тайне. И
каждый раз вместе с волной скорби в Фогарти подымалась мысль, что венок
этот - венок, который им с Джексоном удалось все-таки отстоять, - означает
нечто большее, чем некий сентиментальный символ. Он уже связал их с
Девиным и еще свяжет друг с другом, и имя ему Любовь. Любовь, которая
всегда любовь, одно чувство, а не полдюжины разных чувств - любовь сына к
матери, мужчины к возлюбленной, друга к другу.
О'Коннор Ф.
С 51 Избранное: Пер. с англ./Сост. М. Шерешевская; Примеч. П.
Труханович, - Л.: Худож. лит., 1983. - 408 с., 1 л. портр.
В сборник избранных произведений известного ирландского писателя Фрэнка
О'Коннора (1903 - 1966) входят лучшие рассказы писателя, его эссе и
мемуары.
4703000000-078
О -------------- 124-83
028(01)-83
ББК 84.4 И
Фрэнк О'Коннор
ИЗБРАННОЕ
Редактор Н. Толстая
Художественный редактор В. Куприянов
Технический редактор Н. Литвина
Корректор А. Борисенкова
ИБ ь 2963
Сдано в набор 01.02.83. Подписано в печать 25.08.83. Формат 84Х108 1/32.
Бумага кнгжурн. Гарнитура "Обыкновенная новая". Печать высокая.
21,42+вкл. 0,05=21,47 усл. печ. л. 21,89 усл. кр.-отт. 23,38+1 вкл
=23,44 уч.- изд. л. Тираж 51.000 экз. Изд. N ЛУ1-13. Заказ ь 540. Цена 2
р. 60 к.
Ордена Трудового Красного Знамени издательство "Художественная
литература", Ленинградское отделение. 191186, Ленинград, Д-186, Невский
пр., 28. Ленинградская типография М4 2 головное предприятие ордена
Трудового Красного Знамени Ленинградского объединения "Техническая книга"
им. Евгении Соколовой Союзполиграфпрома при Государственном комитете СССР
по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. 198052, г. Ленинград,
Л-52, Измайловский проспект, 29.
OCR Pirat