Код произведения: 15210
Автор: Башкиров Михаил
Наименование: По всем правилам осадного искусства
Михаил БАШКИРОВ
ПО ВСЕМ ПРАВИЛАМ ОСАДНОГО ИСКУССТВА
Студент пятого курса филфака шел по нечетной стороне улицы. То и
дело замедляя шаги, поглядывая мимо заснеженных тополей, поверх сугро-
бов, через укатанную дорогу на фасады. И вот, наконец, сквозь медленно
падающий снег он различил две черные цифры на белом квадрате на пест-
рой стене, как будто подранки на замерзающем озере.
Поставив дипломат у ног - ботинки разбухли от налипшего снега -
студент палец за пальцем снял перчатки, засунул их в карманы, расстег-
нул верхние пуговицы тяжелого пальто и достал из горячей глубины пид-
жака записку с адресом - шарф следом вылез наружу, вздулся.
Верно: дом двадцать два, или, как говаривала бабка Анна, играя в
лото, - дикие уточки...
Все погожие летние вечера просиживала бабка с неугомонными сосед-
ками под окнами ветхого, с резными наличниками, облупленными ставнями
и рассыпающимися завалинками, особняка. Старухи, войдя в азарт и сгре-
бая с блюдца липкие медяки, выражались сочно и метко...
Студент заправил шарф, колючий от снежинок, и натянул перчатки.
Весной будет три года, как похоронили бабку Анну. Могила ее про-
села и заросла - так нет, все чаще и чаще всплывает в памяти, как жи-
вая, и почему-то всегда в одном и том же сером платье с вязаным ворот-
ником, хотя платье это совсем редко вынималось из сундука... Впрочем,
бабка Анна было что надо, пока совсем не слегла, пока не измучила вко-
нец мать...
Клочок с адресом, подброшенный ветром, зацепился за окантованный
медью угол дипломата, потом сорвался, перемахнул через сугроб, исчез
под колесами такси.
Переступая с ноги на ногу, постукивая отсыревшими ботинками, сту-
дент не решался перейти улицу - в том доме, с вереницей неоновых вит-
ри, опоясывающих первый этаж, его не ждали.
... Бабка Анна обожала выкрикивать номера лото... Поднося очеред-
ной бочонок прямо к носу и разобрав цифры, откидывалась назад и, вы-
держав паузу, проговаривала чуть нараспев: кривые ноги... Счастливчики
торопливо накрывали разноцветными пуговицами - семьдесят семь, осталь-
ные умоляюще поглядывали на бабку, которая, запустив руку по локоть в
мешок, шурудила старательно по уголкам, надеясь на скорую "квартиру".
Туды-сюды, как свиньи спят, - это, кажется, шестьдесят девять... Венс-
кие стульчики - сорок четыре... Дед, конечно, - девяносто... Бабка -
воемьдесят... Неужели так мало запомнилось? Да, вот еще - бычий глаз -
десять...
Окончательно продрогнув, студент подхватил дипломат занемевшими
пальцами и, черпая ботинками снег, перескочил на льдистую дорогу,
обождал, когда проедет, чадя дизелем, автобус.
Рекламная спираль простреливала длинный фасад от края до края.
Студент, разогреваясь, прошелся мимо беспрестанно хлопающих две-
рей. Зачем-то юркнул в гастроном и сейчас же выскочил обратно. Кругом
суетливые люди с пакетами и тугими сумками. На тротуаре снежное радуж-
ное месиво.
Добравшись кое-как до противоположного конца дома, остановился
возле углового окна. В пустом зале две женщины, удобно рассевшись в
креслах, воинственно размахивали длинными расческами.
Спорят о чем-то своем или ругают клиентуру?.. Им хорошо в тепле,
пропахшем одеколоном... Сколько еще торчать у этой парикмахерской?..
Надо решаться... А все началось с недавнего разговора с Андрюхой, ког-
да возвращались из кино, не досмотрев сеанса. Фильм был французский,
широкоэкранный и цветной, но уже через полчаса зрители дружно потяну-
лись к выходу...
- Так, значит, ваш диплом пробуксовывает на ровном месте? - Анд-
рюха швырнул скомканные билеты рядом с опрокинутой урной. - Стыдно,
стыдно...
- Тебе бы такую занудную тему.
- У нас в политехе на одних чертежах пупок надорвешь, - Андрюха
разбежался, лихо проскочил по черной полосе льда метров двадцать, а
потом так же лихо - назад. - То ли дело у вас... Обхвати голову руками
покрепче и думай...
- Если бы не завкафедрой, я бы такую тему никогда не взял... Она
баба умная, ничего не скажешь, но с пунктиком... Вцепилась в одного
местного писателишку и размахивает им, как кувалдой.
- А что, все-таки тебе светит при кафедре осесть?
- Конечно, намекают... Да, по-моему, нечего иллюзии строить...
Запрут, как миленького, в глухую таежную деревню, и не пикнешь...
- Надо было меньше по кино шляться да ночами ерунду читать вся-
кую, - Андрюха пнул бумажный стаканчик из-под мороженого, и тот влетел
в открытую телефонную будку. - Так, значит, на кафедре без ума от
предмета твоего исследования?
- Второй год с ним носятся.
- И ты в такой ситуации опустил руки, слепец... Это же твой
единственный шанс! Выдай работу экстра-класса!
- С моим автором, пожалуй, выдашь... Пролистал на днях его пос-
ледний роман - тягомотина...
- Да не бейся головой о стену, - Андрюха подпрыгнул и, ударив ру-
кой ветку, съежился под сияющей пылью. - Есть потрясающая идея! Срочно
достань адрес писателя и, не раздумывая, дуй прямо к нему. Лихая кава-
лерийская атака! Не давай ему рта раскрыть, кричи, что жить не можешь
без его потрясающего творчества, и когда он размякнет, развесит уши,
бери его за жабры! Остальное - дело техники... Раз, и его черновики у
тебя, два - и твоя дипломатия переполняется уникальным материалом...
Дерзай его на всю катушку!..
Женщины в парикмахерской спорили по-прежнему, только одна теперь
ходила между креслами, и полы ее накрахмаленного халата цеплялись за
подлокотники.
Студент вновь миновал гастроном, булочную, молочный. Как ни шагал
он вразвалочку, приостанавливаясь возле витрин, край дома был уже от-
четливо виден, а за ним - тусклый фонарь и узкая черная щель, в кото-
рую проваливался косой снег. Хотел было еще раз пройтись вдоль магази-
нов да и уехать к себе, но вдруг решительно свернул с тротуара - длин-
ная размытая тень легла вдоль глухой торцовой стены. За домом - штабе-
ля пустых ящиков, припорошенных снегом, квадрат насаждений, железные
гаражи.
Отыскав нужный подъезд, студент, не останавливаясь, расстегнул
пальто, а на четвертом этаже с разгону ткнул пальцем в облупленную
кнопку звонка. Поставил дипломат на резиновый коврик, снял шапку, от-
ряхнул раскисший снег, нахлобучил ее снова.
Звонок давно стих в глубине квартиры, а за дверью - ни звука. Но
вот и шаги - медленные, неуверенные.
Студент подхватил дипломат, и тот, качнувшись, ткнулся углом в
коричневый дерматин.
Дверь отползла, и студент увидел сначала раскрытую книгу, лежащую
на полусогнутой руке - тонкие, бледно наманикюренные пальцы замерли на
страницах, как на грифе скрипки. Затем разглядел в тусклом свете бра
желтую пушистую кофту, очки и прямую челку, закрывающую целиком лоб.
- Здравствуйте, - студент чуть отступил.
Хозяйка кивнула - челка дрогнула, очки съехали на самый кончик
носа. Тогда она указательным пальцем свободной руки вернула их на мес-
то.
- Понимаете, я учусь в университете... - студент для убедитель-
ности встряхнул дипломат, в котором болталась единственная общая тет-
радь.
- Как ни странно, я тоже учусь в университете, - хозяйка закрыла
книгу и сунула ее под мышку.
Студент перехватил дипломат из руки в руку.
- На каком же факультете вы имеете честь постигать науки?
- Биолого-почвенном.
- Да, вам не повезло, - студент снял шапку. - Все факультеты как
факультеты, давно перебрались в университетский городок, один ваш
застрял... Говорят, у вас там во время лекций потолки обваливаются?
- А мне в старом корпусе нравится... Там даже пыль особенная...
- Извините, - студент прижал шапку к дипломату. - Я к вам по
очень важному делу.
- Сначала зайдите в квартиру, - она положила книгу на тумбочку
рядом с телефоном. - А то держу вас на пороге... Только уговор...
Стейте на тряпке и не топчите пол...
- Топтать не буду, честное слово, - студент вошел, прикрыл дверь,
поставил дипломат у стены рядом с облезлыми собачьими унтами.
За стеной, где-то совсем рядом, застучала пишущая машинка и так
же неожиданно смолкла.
- Понимаете, у меня дипломная на тему "Использование глаголов
прошедшего времени в романе..."
Машинка опять застучала - прерывисто и зло.
- Папа, как всегда, занят, - она поправила очки, взяла книгу. -
Сейчас уточню...
Она открыла ближнюю дверь - стало слышно, как машинка дребезжит.
Студент потрогал широкие лыжи, которые стояли возле настенного
зеркала. Рядом с унтами лежал рюкзак с широкими самодельными лямками.
Дочь писателя вышла из кабинета.
- Подождите.
- С удовольствием.
- Всего хорошего, - она повернулась к нему спиной, на ходу раск-
рыв книгу, и исчезла за дверью в конце узкого коридора.
Минут через пять вышел писатель в расстегнутой безрукавке.
- Добрый вечер, юноша, с чем пожаловали? - писатель остался у
двери кабинета - ему, наверное, не терпелось вернуться к еще не остыв-
шей рукописи.
- Значит... так... Дипломная у меня по вашему последнему роману,
- студент вдруг почувствовал, какой спертый воздух в узком коридоре -
и эти непросохшие унты, рюкзак, пахнущий дымом и хвоей, и лыжи у зер-
кала. - Если вы мне поможете, я буду очень благодарен.
- А в чем, собственно, должна заключаться моя помощь? - писатель
поддернул зашарканные брюки, которые сваливались с весьма солидного -
даже для классика - живота. - Читайте произведение и делайте нужные
выводы... Добавить что-нибудь существенное к тексту я вряд ли смогу...
- Но... все же... - студент что было силы дернул тесемки на шап-
ке, которую с начала разговора настойчиво мял обеими руками. - Если
привлечь...
- Сожалею, но в столь важном и нужном для общества деле я бесси-
лен...
- Извините, - студент нахлобучил шапку, подхватил дипломат. - Из-
вините...
На площадке он перехватил дипломат в левую руку и побежал вниз,
касаясь шершавых перил кончиками пальцев. Незавязанные уши на шапке
мотались, в дипломате глухо постукивала тетрадь.
Вышвырнул, как грязного котенка... Ну держись, классик недорезан-
ный... Я уж поизмываюсь вдоволь над твоими глаголами прошедшего време-
ни... Пусть завалюсь, но публика при защите получит истинное наслажде-
ние...
Внизу, около почтовых ящиков, остановился.
Только вот публики, к сожалению, не будет, а комиссию разве тро-
нешь... Да и чего обижаться... На его месте так любой бы поступил...
Завязал тесемки на шапке элегантным бантиком, выдернул из кармана
печатку, полез в другой карман - лишь горстка холодных монет.
Неужели перчатка выпала там, возле лыж?.. Надо вернуться, позво-
нить, извиниться... А если снова откроет дочь с книгой?.. Даже лучше,
если она...
Студент медленно начал подниматься, разглядывая на всякий случай
каждую ступеньку, и через два пролета увидел перчатку - она лежала,
зацепившись пальцами за граненый прут.
Нехотя спустился, аккуратно прикрыл за собой входную дверь и поб-
рел, срезая путь между барьером насаждения и гаражами, туда, где
сквозь ленивый снегопад ярко горели уличные фонари. В боитнках против-
но хлюпало.
Воспаление легких можно схлопопать... Андрюха вечно втянет в ис-
торию... С другой стороны, сам виноват... Оторвал от работы... Навер-
ное, очередной роман кропает - писатель...
В доме зажглись все окна.
Выбравшись на тротуар, студент зажмурился. Ветер ударил прямо в
лицо, но прежде чем ослепнуть от мокрого снега, он успел разглядеть в
отблеске рекламы две черные цифры в белом квадрате - они вздрагивали,
как птицы, опоздавшие по теплу встать на крыло.
Минут десять проторчал на остановке. Но вот, высвечивая прожекто-
ром занесенные рельсы, вырвался из-за поворота спецвагон - щетки
яростно скрежетали. За ним потянулись промерзшие трамваи.
У церкви студент пересел в троллейбус. Долго толкался среди мок-
рых воротников и стоящих дыбом женских шапок. Наконец за мостом пасса-
жиров убавилось. Когда троллейбус в очередной раз мотнуло на скольэкой
дороге, студент плюхнулся на холодное сиденье, протаял дыханием на
стекле ровную круглую дырку и, прижав лоб к перчатке, стал смотреть на
рассыпанные по бугру огни микрорайона - они то и дело пропадали за
глухим массивом рощи. Сейчас троллейбус вздрогнет на повороте, моргнет
плафонами, с гулом проскочит виадук, еще раз свернет и мимо железнодо-
рожной насыпи вырвется на кольцевую. Роща останется позади, а слева и
справа замелькают девятиэтажки.
- Жду тебя третий час, - Андрюха отбросил журнал. - Хотел было
домой податься...
- Мать когда ушла?
- Минут двадцать назад... Ну и видок у тебя, как у мокрого цып-
ленка, - Андрюха поднялся с кресла, закрыл форточку. - Что, перепил
чаю с малиновым вареньем у великого писателя?
- Я всегда говорил: ты прожектер, - студент передвинул кресло к
окну, сменил носки, закутался в плед и сел, уперев ноги в батарею -
большой палец на правой ноге совсем онемел.
- Значит, смалодушничал, струсил? Я изнываю от нетерпения, том-
люсь, волнуюсь... А он без толку мотается по улицам... Тоже мне, выб-
рал погоду для прогулок...
- Надоел...
- Без нервов... Лучше объясни... План-то был загляденье! А может,
я адрес раздобыл неправильный?
- Да был я в этом проклятущем доме, был! - студент выпрямил ноги,
и кресло, смяв дорожку, отползло.
- Значит, фиаско, - Андрюха обошел вокруг кресла. - Но какой наш
главный принцип?
- У меня, кажется, температура...
- Главный принцип - учиться на ошибках... И тогда самое жестокое
поражение, как по волшебству, оборачивается победой...
- Дураки учатся на своих ошибках, умные - на чужих.
- Только без нервов, - Андрюха остановился между креслом и окном.
- Давай спокойно проанализируем, в чем был наш просчет.
- Мать сегодня в ночную, - студент отбросил плед. - Звякни своим,
что останешься у меня... Побалдеем... Мне вчера сосед приволок лицен-
зионный диск - лучшие альт-саксофонисты мира...
- Но хоть расскажи, как тебя встретили, как выпроводили.
- Пошли на кухню, перекусим, - студент натянул свитер. - Видно,
ему моя рожа не понравилась...
- Надо было тебе для начала автограф попросить... Да, не продума-
ли как следует ход операции, не учли психологию индивидуума...
- К тому же нарисовался в самый неподходящий момент.
- Судьба играет человеком...
- А хотел бы я побывать в его кабинете, - студент включил на кух-
не свет, заглянул в духовку. - Запеканку будешь?
- Еще спрашивает!
- Там у него, наверное, книг до потолка, а на стене портрет Фолк-
нера с трубкой...
- Почему Фолкнера?
- Тебе чай с молоком? Я когда его последний роман листал, сразу
почуял влияние американской школы. Те же громоздкие периоды, та же юж-
ная пышность сравнений...
- Стоп! Заведешься - до утра не остановишься... - Андрюха ткнул в
масленку ножом. - Лучше дай мне факты... Значит, открывает писатель
дверь, и...
- Гораздо смешнее... Сначала я предстал во всей красе перед его
дочерью...
- Хоть симпатичная?
- Толком не разобрал... Очки да челка лошадиная...
- Идея! Грандиозная идея! - Андрюха отложил бутерброд в сторону.
- Мы за тебя отомстим!
- Разобъем в его подъезде лампочку, позвоним в пять утра и поже-
лаем спокойного сна или напишем анонимку?
- На этот раз ты прав: месть - дело последнее, к тому же бесплод-
ное... Впрочем, есть потрясающий вариант спасения твоей дипломной, ко-
торая без уникального материала зачахнет на корню!
- Очередной прожект? Может, хватит?
- На этот раз выгорит, у меня предчувствие... Но все будет зави-
сеть от тебя... Если сумеешь...
- Интересно, что?
- Если сумеешь охмурить писательскую дочку!
- Нашел Дон-Жуана...
- Подумай!
- Она так противно очки поправляет...
- Привыкнешь. Да и кто тебя заставляет объясняться в любви? Поф-
лиртуй, войди в дом, как друг, влезь к папаше в доверие, поделись пла-
нами... А драпануть никогда не поздно...
Ночью студент почти не спал - ворочался с боку на бок, вспоминая
то дом с парикмахерской и магазинами, то пустой троллейбус. Рядом с
кроватью на раскладушке храпел Андрюха. За раскладушкой темнело кресло
- единственная вещь, которую привезли со старой квартиры. Бабка Анна
любила смотреть в нем телевизор, обязательно засыпая к концу фильма;
еще она любила подолгу в одиночестве пить на кухне чай с черствыми ба-
ранками, размачивая их в блюдце...
Студент повернулся к стене.
Очки, прямая челка, желтая пушистая кофта, раскрытая книга... Уз-
кий коридор, лыжи у зеркала, рюкзак... Оглянулась она в конце тусклого
коридора, или это сейчас кажется, что оглянулась?.. Надо уснуть, ско-
рее уснуть и забыть навсегда сегодняшнюю нелепость...
- Достопочтенный рыцарь от филологии, вы готовы приступить к по-
корению прекрасной дамы, которая откроет вам заветные врата к вершинам
познания, академическим титулам и благам? - Андрюха взял со стола яй-
ца. - Готовь сковородку...
- Ты что, серьезно поверил, что я готов приударить за кем угодно
ради сомнительного результата? Да будь она хоть сама Елена Прекрасная,
мне было бы тошно при одной мысли...
- Какие мы чувствительные... - Андрюха тюкнул по яйцу ножом. -
Достань молоко... А вот Елена Прекрасная на тебя бы даже не взгляну-
ла... Увы, мой друг, ты отнюдь не Парис, а всего лишь рефлексирующий
студент... Впрочем, правильно сделал, что передумал, куда тебе... Вот
если бы мне подвернулся такой случай...
- Вечером пойдем на Бергмана? Сегодня же премьера. Возьми билеты
на последний сеанс.
- Ну почему всю дорогу я бегаю за билетами? - Андрюха бросил на
сковородку масло - кусок сразу стал расплываться. - Мне еще четыре
листа переделывать...
Скромный завтрак из омлета затянулся до двенадцати. Но вот нако-
нец, сложив посуду в раковину, они бесшумно, чтобы не разбудить вер-
нувшуюся после ночной смены мать, оделись.
Выскочили из подъезда, свернули к заснеженным кучам земли, кото-
рые еще с лета оставили строители, и пошли наперерез к троллейбусу ми-
мо крутых склонов, отшлифованных ветром, - из промороженной глины тор-
чала гнутая ржавая арматура. Перед ними здесь пробежал только один че-
ловек, оставив размашистые глубокие следы. Видно было, как у траншеи
он поскользнулся: на белом скате справа - четкий отпечаток пятерни.
Троллейбус простоял на кольце не меньше десяти минут после того,
как друзья влезли в пустой салон. Они бросили в кассу троячок и смело
взяли два билета - один оказался счастливым. Вошла девушка в лисе и
застыла у окна, прислонившись к гнутому поручню. Они заспорили, какого
цвета у нее глаза. В таких спорах студент всегда выбирал карие, а Анд-
рюха не признавал других, кроме зеленых. После того как Андрюха про-
шелся к задней площадке и обратно, выяснилось, что у особы в лисе гла-
за неопределенно-серые, как сегодняшнее провисшее небо.
- Кстати, забыл вчера уточнить маленькую деталь, - Андрюха снял
перчатку и хлопнул ею о тугое сиденье. - Какого цвета глаза у прекрас-
ной дамы, которую вы героически отказались очаровывать?
- У нее была французская оправа, - студент обернулся к задней
площадке. Лиса по-прежнему стояла неподвижно, даже не заплатив. - Точ-
но такую же оправу я недавно видел у соседки... Прибегала к матери
похвастаться...
- А все-таки план бы наш удался...
- Давай, я влезу в предложенную тобой авантюру, если ты сумеешь
познакомиться с грустной лисой...
Троллейбус разом сомкнул двери, задребезжал кронштейнами по обле-
денелым проводам и выбрался на трассу.
- Я бы ее охмурил в течение одного пролета, но видишь ли, она
весьма похожа на печально известную тебе особу, которая имела глупость
выскочить замуж за плюгавенького лейтенанта...
- Да, твоя Верка в прошлом году такую же лису таскала. А что, все
забыть не можешь первую любовь?
- Смеешься... Погляжу на тебя, когда ты наконец-то втюришься
по-настоящему и получишь отставку...
- Сие мероприятие запланировано у меня на двадцать пять лет...
Самый цветущий возраст...
- Значит, встречаемся, как обычно, у памятника... А после сеанса
двинем к тебе. Последний диск - это вещь! Мне "Блюз ржавых крыш" всю
ночь мерещился, представляешь, - не сон, а сплошная музыка...
- Надо было храпеть поменьше...
Через час студент уже сидел в читальном зале, на своем излюблен-
ном месте возле фикуса, рядом прогнувшимися под тяжестью Брокгауза и
Эфрона полками. Когда надоедала обязательная литература, он брал с
полки наугад любой том словаря, открывал и смотрел иллюстрации - осо-
бенно ему нравились солидные, в полный лист, спрятанные под полупроз-
рачной бумагой.
Страсть к разглядыванию картинок жила в нем с детства. Однажды,
играя в прятки, он забрался в полупустой бабкин сундук и там, среди
рваных шалей и клубков ниток, уперся коленом во что-то шершавое и
твердое. Подняв тяжелую крышку сундука головой, вытащил на белый свет
огромную книгу, которая оказалась подшивкой "Огонька" за послевоенные
годы: улыбающиеся пионеры в нелепых панамках, сизоватые осетры, обс-
тавленные банками с икрой, серьезные люди в кителях с планками наград,
яростные карикатуры на разжиревших империалистов, добрые, сильные нег-
ры, разрывающие бесконечные цепи...
Студент в который раз придвинул к себе роман, долго изучал черную
с алым обложку.
Какой-то аляповатый цветок - то ли роза, то ли гвоздика... Нет,
дальше тянуть не имеет смысла: проработал, выписал, что надо, - и вон
из головы... Обращать внимание только на глаголы... А название - чего
стоит одно название! Явно содрано у Фолкнера...
Студент открыл вторую часть - какая разница, откуда начинать, -
положил сбоку тетрадь и ручку. Бегло прочитал один абзац, второй, де-
лая пометки в тетради, перевернул очередную страницу - и вдруг вернул-
ся назад.
Как же сразу не заметил?
Осторожно, боясь ошибиться, читал каждую строчку.
Сползающие на кончик носа очки... Жест безымянного пальца - нама-
никюренный ноготь похож на шелуху от семечек... Прямая челка и глаза,
всегда смотрящие чуть в сторону, черные, без дна, почти не отражающие
свет...
Студент еще несколько раз прочитал эту страницу.
Значит, получается, что у нее черные глаза... А может, и не чер-
ные... Ведь у него написано: поправляет очки безымянным пальцем, когда
точно запомнилось - указательным...
Потом еще в нескольких местах отыскал знакомые детали.
Роман-то сделан крепко - передача настроения, оттенки в манере
импрессионизма, хотя в каждой фразе энергичное начало и вялый, ском-
канный, обрубленный конец - оттого ли, что фраза чересчур длинна и ав-
тор путается в ней, или у его таланта короткое дыхание, и вместо нес-
кольких простых, но сильных предложений он вымучивает недоношенного
гиганта, оставаясь рабом своей манеры, ошибочно выбранной когда-то в
начале пути...
Студент сдал книгу, вышел в коридор, прочитал зачем-то все замет-
ки на стенде и, убедившись, что трезвость - норма жизни, спустился в
раздевалку.
Это будет полезно для дипломной - сверить прототип с персона-
жем... Гляну украдкой - она и не заметит... Наверное, учится курсе на
втором или третьем, а может, и на первом, если сразу не поступила...
Ерунда, такие девочки поступают с первого захода... Андрюха узнает -
возгордится: все идет по его плану...
Выйдя из библиотеки, студент пешком потащился к старому зданию
биофака. Остальные факультеты уже давно перебрались на ту сторону ре-
ки, и лишь для биофака никак не находилось места. На биофаке за все
время учебы в университете он побывал лишь однажды. Там был какой-то
всеобщий митинг, посвященный защите природы. Их группу пригнали туда в
полном составе во главе со взволнованной Людочкой Бякиной - неизменным
комсоргом - и она, замерев под огромной лосиной головой, - на эти об-
ширные рога так и подмывало что-нибудь повесить - проверяла наличие и
отсутствие, ставя жирные галочки в мятом листке... Из этого бурного
события запомнился лишь полный зал - даже в дверях толпились - и высо-
кие шкафы вдоль стен, с банками и цилиндрами, в которых заспиртованные
кверху хвостами рыбы внимательно слушали ораторов. Над президиумом на-
висали пыльные мудрые пальмы, убегающие к потолку из крашеных широких
кадок.
Студент вышел к биофаку со стороны набережной. Двухэтажное здание
с облупленными до грязных кирпичей стенами торчало чуть позади высот-
ной гостиницы. Между ними была лишь узкая дорога, закрытая с обеих
сторон железными барьерами, да стеклянный павильон под единственным
тополем. Раньше в павильоне каждое лето продавали эклеры, фруктовое
мороженое и дорогие соки - то манго, то апельсиновый, то агава... Зна-
комое место... Когда шли оравой купаться, всегда заглядывали в сводча-
тые окна, за которыми, по самым верным слухам, дни и ночи без перерыва
резали собак и кошек. Но встав на цыпочки, ободрав локти сухой акаци-
ей, видели только горшки с кактусами, аквариумы с позеленевшими стен-
ками да мелькание белых, как в больнице, халатов...
Не доходя до закрытого деревянными щитами павильона, студент ос-
тановился возле телефонной будки. Отсюда хорошо просматривалось низкое
каменное крыльцо с чугунной решеткой. Кое-где фрагменты черных узоров
были выломаны, и в бреши пестрел снег, утоптанный и почти исчезающий у
самых дверей.
Бледная тень гостиницы лежала на крыльце и на большей части фаса-
да, и когда открывалась под козырьком дверь, в вестибюле биофака вспы-
хивали из-за голов входящих и выходящих лампы дневного света.
Студент зашел в телефонную будку, постоял, вышел.
От гостиницы важно отвалил новенький автобус "Интуриста".
Сколько раз, возвращаясь с реки, забредали в павильон. Собрав по
карманам мелочь, пили горький мандариновый сок, пуская единственный
стакан по кругу, делили пару рассыпающихся эклеров, а потом облизывали
пальцы, измазанные липучим кремом...
В очередной раз открылась дверь биофака - отсвет бледно упал на
снег, чуть задев чугун решетки. Студент отступил за угол павильона.
Опять вереница роскошных пальто, соболиных и песцовых шапок, пухлых
шуб, подпоясанных широкими ремнями, и, как назло, у каждой очки - оп-
робуй разгляди, узнай ту, которую видел так недолго и почти успел за-
быть.
А вдруг она уже прошла мимо?..
Студент вышел из-за павильона, остановился возле ржавого барьера,
повернулся к гостинице. Через служебные оцинкованные двери разгружали
узкий рефрижератор. Мужики в синих халатах бросали на тележки мороже-
ные бараньи туши.
Когда-то на этом месте была казарма с выбитыми окнами и фигурными
водосточными трубами - в них всегда подмывало швырнуть обломком зап-
лесневелого кирпича. Потом стены долго рушили щербатым стальным шаром.
Издалека были слышны звуки тупых размашистых ударов, и рыжая пыль
вздымалась разрывами из-за наспех сколоченного забора. Чуть позже вы-
рыли глубокий котлован - там, в дальнем углу, белела куча речного пес-
ка, и в нее прыгала ребятня, взобравшись на штабель бетонных свай...
Тележку, загруженную фиолетовыми тушами, закатили в распахнутые
двери, а к рефрижератору сейчас же подставили другую.
Женщина в телогрейке и с мохеровым шарфом на голове что-то писала
в блокнот. Шофер курил, изредка заглядывая под машину. Когда двери для
очередной заполненной тележки широко распахивались, из них выкатыва-
лись клубы пара - казалось, гостиница дышит всеми пластиковыми легкими
- и на мгновение исчезали шофер, женщина с блокнотом и синие халаты.
Если обогнуть гостиницу и через проходной двор аркой выйти в пе-
реулок, миновать сквер, пересечь центральную улицу напротив театра и
свернуть к фонтану, то будет почти рукой подать до того места, где
прожил без малого восемнадцать лет...
Крутая лестница на второй этаж бывшей богадельни... Ступени с вы-
щербленными краями, стертые подошвами шляпки гвоздей... А под лестни-
цей - темная сырая кладовка, где зимой обычно стояла бочка с квашеной
капустой, а летом валялись санки, пылились рамы... Между ступеньками -
узкие черные щели, и если прикрыть одну из них ладонью, то по руке
скользнет вкрадчивый сквозняк...
Студент вернулся к телефонной будке, снял перчатки, растер пальца-
ми щеки.
Теперь там, захватив пол-улицы, стоит Дом быта... Канул в небы-
тие особняк с узкими комнатами - еще после революции залы перегороди-
ли, создавая новый уют, - как раз над кроватью сквозь наслоения извес-
ти проглядывал рельефный круг; часть его, с массивным крюком от люст-
ры, отсекала стена, и меньшая доля оставалась у соседей - бездетных
евреев... В той квартире всегда была тишина - ни радио, ни телевизора,
ни просто разговоров, и только ночью кто-то натужно кашлял и всхлипы-
вал... Их похоронили с интервалом в месяц, а в комнату въехала молодая
парочка и начала регулярно, с воплями и скандалами, разводиться и схо-
диться... Бабка Анна принимала самое активное участие в баталиях...
Когда супруга переходила на истошный крик, бабка Анна вытаскивала из
сундука ненадеванную галошу и шлепала блестящей рубчатой резиной о
стену - только штукатурка летела в разные стороны - и грозилась стро-
гим голосом вызвать милицию. Потом уже, стряхивая верблюжье одеяло,
подметая веником, затянутым в дырявый чулок, шаткий пол, бабка Анна
удовлетворенно прислушивалась к соседскому миру и не догадывалась, что
они успокоились не из-за грозной милиции, а из-за галоши - ведь надо
было убирать осыпавшуюся штукатурку...
Хлопнула дверь биофака. С крыльца, задев тростью чугунную решет-
ку, сошел бородач в каркулевой шапке и каракулевом воротнике. Постоял
у стены, разглядывая что-то между окнами. Затем ткнул витой тростью в
сугроб и посмотрел, задрав клочкастую бороду, на небо.
Студент тоже посмотрел вверх. Мутное белесое небо начиналось сра-
зу же за неподвижной дырявой кроной мускулистого тополя. Казалось, что
если тополь вдруг надломится и рухнет, обрывая закуржевелые провода,
сминая телефонную будку, то и небо, разбухшее от снега, повалится сле-
дом и лопнет от удара, как прохудившаяся перина.
Подожду еще минут пятнадцать... Интересно, возьмет Андрюха билеты
на Бергмана?.. Вот наберусь наглости и приглашу ее в кино - Андрюха с
радостью пожертвует свой билет...
Шапка у студента свалилась, и он, отряхивая ее, увидел, как мель-
кнул за угол каракулевый воротник.
Что же он там разглядывал между окнами?.. Представительный мужчи-
на - доцент или профессор... Сначала посмотрел на стену, а затем уста-
вилс в небо... Вот бы спросить его о ней...
Студент подошел к зданию, увидел термометр в проржавелом футляре
и, не задерживаясь ни у телефонной будки, ни у заколоченного павиль-
она, вернулся в библиотеку.
Вечером у памятника Андрюха сказал, что Бергмана отменили, а би-
леты он взял на венгерский детектив, где убийца - шеф-повар и где каж-
дые пять минут пьют оранжад. Студент молчал, подставив ладонь под ред-
кие снежинки, которые все-таки прорвались к земле, чтобы замереть у
гранитного постамента на чистом квадрате газона...
Назавтра студент просидел в читальном зале лишь полчаса и опять
пошел к биофаку. Наблюдая за дверью, он теперь уже не прятался за па-
вильон, не таился в телефонной будке. Когда же с крыльца сошел профес-
сор в каракуле, стукнул тростью о чугун, как и вчера, посмотрел на
термометр, а затем на небо, студент чуть было с ним не поздоровался.
За профессором вышли двое - высокий парень в дубленке и девица в
длинной шубе, с раздутым импортным пакетом в руке. Парень метнулся об-
ратно к дверям. Она же повернулась к студенту, поправила свободной ру-
кой очки.
- Я тебя еще вчера из окна видела... Думала, дождешься. Выхожу
после практикума - а тебя и след простыл...
- Мне тут один товарищ обещал...
- Врать нехорошо, - она протянула студенту пакет. - По-моему, мы
расстались друзьями?
- Конечно, - студент выронил пакет - к ногам скользнула тетрадь и
свернутый белый халат.
- Растяпа! - она подобрала тетрадь и халат. - Только, пожалуйста,
на отца не обижайся, у него позиция такая... Он вообще с людьми схо-
дится очень трудно...
- Дочь явно не в отца, - студент поднял тяжелый от книг пакет. -
Угадал?
- Нет, а ты что - хотел, чтобы я прошла мимо, когда ты здесь вто-
рой день мерзнешь?..
Из дверей вышел парень в дубленке.
- Марина, ты ручку забыла...
- Спасибо, - она ткнула ручку в пакет, который студент все еще
держал перед собой. - Так мы, Валера, пойдем...
- Но ведь...
- Завтра... Можешь подождать до завтра?
- Тебе видней, - Валера сунул руки в карманы и вразвалочку заша-
гал к гостинице.
- Надоел, - Марина взяла студента под руку. - Думаешь, я ему нуж-
на?.. Папины гонорары, папина машина, папина дача...
- Но ведь в душу человека не влезешь... Может, он цинизмом прик-
рывается из-за робости?
- Я всегда даю точную оценку... Не веришь? Вот у тебя глаза поэ-
та...
- Мимо... Да, стихи люблю, наизусть порядком знаю, но чтобы само-
му... Это какую наглость надо иметь: Пушкин, Блок, Есенин - и вдруг ты
со свиным рылом...
- Верно, сейчас стихи писать не умеют... Рифмовать могут, метафо-
ры нагромождать - пожалуйста, а чувствовать и мыслить - это увольте...
Проза - совершенно другое дело...
Они ходили по набережной, то спускаясь к реке, то взбираясь по
голому бетону к парапету, то снова возвращаясь к перевернутым лодкам,
на лед - между замерзших лунок оставались следы, и при каждом шаге
спрессованный резким ветром снег пружинил, а потом, взвизгнув, прова-
ливался.
За парапетом торчала рябина, густо облепленная свиристелями. Рас-
кормленные птицы, вскинув хохолки, изредка перелетали с ветки на вет-
ку. Они бросали в неуклюжих птиц льдинками, которые свисали с перил
мрачного дебаркадера, но те разбивались о гранит парапета и скатыва-
лись, звеня по бетонному обводу.
Потом болтали об эскимосах, Северном полюсе, лайках, потом долго
молчали.
Пройдя набережную до конца, свернули у глухой стены завода к
церкви, пересекли магистраль у светофора, поднялись к музею по дере-
вянной узкой лестнице с обновленными перилами. Вошли в пустынный двор,
примыкающий к узорной ограде музея, и остановились возле тихого дома.
Решили погреться в ближнем подъезде.
- Хочешь, я открою тайну? - студент поставил на батарею пакет,
надвинул шапку себе на самые брови. - Потрясающую тайну...
- Зачем торопиться? - Марина сняла очки, зажмурилась, отверну-
лась. - И почему вы всегда торопитесь?
- Но я знаю, как можно установить автора "Слова о полку Игореве"!
- Смешной... Кому это интересно, кроме вас, филологов... Подменя-
ете жизнь прочитанными страницами...
- А если это мировая сенсация?.. К тому же мой способ наверняка
применим к любой безымянной поэме прошлого...
- Быть знаменитым некрасиво, - Марина протерла очки платком, шаг-
нула к студенту, тронула пальцем его щеку. - Совсем замерз...
Студент прижался к стене, зажмурился. Он вдруг вспомнил новогод-
нюю ночь, темный коридор общежития, шалую Тамарку, которая вдруг выта-
щила его из комнаты и впилась поцелуем - умело и зло...
- Тебе лучше отогреться здесь, а я пойду, - Марина сдернула с ба-
тареи пакет. - У меня поблизости дела сугубо личные...
Где-то наверху громко хлопнула дверь.
Он молчал.
- Если завтра надумаешь прийти, я сорвусь с лекции...
Он, так и не шелохнувшись, смотрел ей в спину, и она больше не
оглядывалась.
Пусть уходит, скорее уходит... Все блажь... Не надо позволять из-
деваться... Замерз... Дела сугубо личные... Или думает, что брошусь за
ней?.. А если бы вдруг поцеловала, как Тамарка... Нет, такая первая не
поцелует...
По лестнице спустилась женщина с авоськой, набитой пустыми молоч-
ными бутылками, замерла на последней ступеньке.
Выйдя из подъезда, студент остановился посередине двора возле
сугроба с воткнутой метлой.
А может, у нее действительно срочное дело? Или вывел ее из себя
хвастовством... Дурак, нашел время о "Слове" трепаться... Впрочем, хо-
рошо, что обошлось без поцелуев, а то бы потерял голову, стал бы пол-
зать перед ней на коленях и клясться в любви... Тамарке же клялся...
Хорошо еще, что ее перехватил верзила-журналист...
Студент миновал ограду музея. Улица в оба конца была пуста.
Студент вылез из автобуса последним. За декоративной стеной -
гранитные тяжелые глыбы, припорошенные снегом, - торчал угол Андрюхи-
ного дома. Самый край жилого массива. Там крутой бугор, пустырь и
кладбище. А между скученными зданиями и березами кладбища карабкались
от реки высоковольтные опоры. Берег отсюда не был виден, а в просветах
девятиэтажек лишь тянулись провисшие тяжелые провода.
Когда студент вышел к площадке у подъезда, он увидел знакомый
трансформаторный узел, прозванный Андрюхой пауком, отступающие деревья
и четкие штрихи кладбищенской ограды. Березы сливались с наметенным
снегом, и кроны их терялись на фоне мутного неба, и лишь ограда рассе-
кала сугробы вереницей примкнутых штыков.
Мимо студента дворник пронес на плече обитое жестью пихло - при
каждом шаге оно вздрагивало уставшим крылом, заслоняя гудящие нудные
трансформаторы, притихшее кладбище и беспокойное воронье.
Андрюха открыл дверь только после третьего настойчивого звонка.
Он держал в одной руке циркуль, в другой - остро заточенный карандаш.
- Дочку нашего уважаемого классика, оказывается, зовут Мариной, -
студент, не обращая внимания на циркуль с угрожающе оттопыренной иг-
лой, протиснулся вдоль стены, расстегнул пальто, сдернул шарф. -
Ма-ри-на, звучит?
- Плевать, - Андрюха сомкнул циркуль. - Хоть Нина, Таня, Люда -
плевать... Я седьмой лист почти испортил...
- Переделаешь, не барин, - студент расшнуровал ботинки. - А я с
твоей легкой руки успел с этой Мариной познакомиться...
- Чтобы такой инфантил и рохля осмелился... Позвольте усомниться...
- Зато ты у нас герой-любовник! - студент вошел в комнату следом
за Андрюхой, переступил через лист ватмана, остановился у окна.
- К твоему сведению, у меня кроме Верки баб навалом было... Я же
их не идеализирую и не боюсь, как некоторые...
- Сейчас бы чаю, да погорячее...
- Потерпи малость, - Андрюха присел у ватмана, отложил карандаш в
сторону, встал на колени и ткнул циркулем куда-то в самую середину
листа. - Сейчас одну фиговину концу...
- Валяй, - студент повернулся к окну.
Воронье по-прежнему металось от кладбища к домам и обратно. Клад-
бище это, давно не действующее, решили чуть-чуть расширить и превра-
тить в место упокоения выдающихся людей города. Но то ли выдающиеся
люди перестали умирать, то ли город оказался весьма беден на них, но
пока не было зарегистрировано ни одного торжественного погребения, ес-
ли, конечно, верить областной газете и заверениям Андрюхи, который ле-
том пропадал на кладбище целыми днями, составляя каталог эпитафий...
Студент посмотрел, как Андрюха, скорчившись над листом, что-то
срезает бритвой, и снова отвернулся к окну.
Зачем я начал про Марину?.. Если Андрюха узнает про сцену в подъ-
езде - засмеет... Впрочем, теперь даже приятно вспомнить, как она сто-
яла рядом, держа очки в отведенной руке... Стоит закрыть глаза, и то
мгновение, когда она коснулась пальцами его щеки, вдруг начинает
длиться бесконечно, повторяясь вновь и вновь, и даже затылок ощущает
холод стены, а рука помнит ребро батареи... Наверное, теперь никогда
не избавиться от этого... Цепкая штука - память... Вон, когда бабка
Анна умерла, то первые дни казалось, что забыл ее, а потом все чаще и
чаще, к месту и не к месту, всякое стало вспоминаться - запах беспо-
лезных лекарств, приглушенные вскрики последних месяцев, серое платье
с вязаным воротником - оно было на ней в гробу...
Они ехали за город часа два - колонной из дребезжащего катафалка,
служебного автобуса, который выделили матери на работе, и грузовика.
В похоронах он участвовал впервые в жизни и поэтому, когда уже
приехали на кладбище, начал бестолково ходить между катафалком и гру-
зовиком, натыкаясь на людей с одинаковыми печальными лицами, поскаль-
зываясь на глине, мешая вытаскивать цветы и венки. Но тут шофер грузо-
вика позвал к себе, выкинул доски, и они вдвоем потащили их по кромке
между новыми, еще не облупленными оградками да пустыми, про запас на-
рытыми могилами. У нужной ямы шофер остановился. Могильщик, выбросив
на бугор лопату, показал, куда надо положить доски, и стал готовить
веревку.
Он хотел вернуться к катафалку, но гроб уже несли на плечах, а
впереди с крышкой, осторожно переступая лужи, двигались зигзагом два
незнакомых мужика.
Отошел в сторону и долго смотрел, как над рядами могил экскаватор
монотонно и размеренно вскидывает ковш...
- На сегодня хватит, - Андрюха выпрямился, сцепил руки. - Так с
чего у вас началось?
- С ерунды... Разве дело в этом?.. Понимаешь, затем меня с ней на
откровенность потянуло, и я чуть не проболтался о "Слове"...
- О чем?
- "Слово о полку Игореве"... Такая идея осенила - закачаешься!..
- Ну у тебя и зигзаги... Сначала декабристами занимался, потом
носился с фольклором... Я же говорил: не надо бросаться в крайности...
Предлагал свое уникальное собрание эпитафий - разрабатывай в удоволь-
ствие! При желании можно было проиллюстрировать цветными слайдами -
каждое надгробие с трех точек... Одумайся, зачем тебе древнерусская
литература, в ней давно все изучено...
- Я тоже так думал... И вдруг одна мысль... Элементарная, даже
страшно, что никто раньше не догадался...
- И ты молчал!
- Хотел сюрпризом - но вот недавно попробовал взяться и понял:
сейчас мне слабо... Во-первых, подготовка не та, во-вторых, без компь-
ютера не обойтись...
- Суть, в чем суть?
- Представь, что ученые мужи недооценили автора "Слова"... А он
просто-напросто зашифровал свое имя и звание в самом тексте - что-то
типа акростиха... Остается это имя вычислить...
- Потрясающе! И ты хотел первой попавшейся девице подарить такую
идею... Обормот!
- Она и слушать не стала.
- Застолби сначала участок, а потом откровенничай, а то чужой дя-
дя твои лавры отхватит...
- Чтобы застолбить, надо защитить диплом, остаться при кафедре,
заняться наукой... Кому сейчас интересны мои догадки? Вот когда будет
имя...
- Отсюда вывод - роман с дочкой писателя должен иметь логическое
завершение.
- Нет, спасибо, бегайте за ней сами... Лучше как проклятый буду
сидеть в читалке...
Студент пришел в читальный зал одним из первых - только успели
включить свет, поправить стулья, закрыть форточки. Кроме него, у стой-
ки выдачи книг топтались еще два парня. Студент получил вчерашний ро-
ман и еще сборник рассказов того же автора, изданный в Москве, и уст-
роился возле Брокгауза и Эфрона. Парни, обложившись фолиантами, заняли
стол у окна, достали пухлые тетради, ручки и громким шепотом начали
играть в морской бой.
Студент отодвинул роман к самому краю стола, раскрыл сборник: на
заставке одного из рассказов - собака загадочной масти и голое искоре-
женное дерево. Банальное название: "Поздняя любовь".
Заказывая сборник, не думал, что он пригодится... Было просто
любопытно, что же еще настряпал писатель... Теперь ясно, что завкафед-
рой неправа... Ни в коем случае нельзя ограничиваться романом и даже
парой сборников, надо копать с истоков... Талант в то время еще не за-
костенел, не спрятался под суммой приемов... Слишком часто автор при-
бегает в последнем романе к деталям, перескакивающим из эпизода в эпи-
зод, пытается ими, как винтами, скрепить всю конструкцию, чтобы не
рассыпалась, слишком заботится о том, чтобы каждое ружье непременно
выстрелило...
Студент взял обе книги, вышел в библиографический отдел, вытащил
нужный ящик из картотеки, поставил его, как обычно, на подоконник.
Почему сразу не додумался до этого?.. Теперь заказы выполнят дня
через два... А хорошо, если бы в первых его вещах чувствовалась неуве-
ренность... Робкое использование глаголов, назойливость прилагатель-
ных, сравнения и метафоры к месту и не к месту... Но вот постепенно
автор избавляется от засоренности, переходит на новый уровень, к дина-
мичному повествованию, в котором любая деталь находится в постоянном
движении, как электрон... В последнем романе ему в этом плане кое-что
удалось... Хотя бы эпизод в пивной... Пока отец сосет с коллегой пиво,
сын уплетает конфеты, разглядывая старые полуботинки отца и грязные
кеды другого и складывая фантики на стол... А когда наконец они ухо-
дят, по клейкой горке бледных фантиков можно догадаться, как много
прошло времени, и понять, что отцу совсем не хочется возвращаться до-
мой, и его коллеге тоже...
Кто-то вошел. Из-за шкафов картотеки не видна дверь, но зато сра-
зя потянуло сквозняком от окна. Заполненный листок сорвался на пол.
Студент нагнулся.
Вдруг это Марина?.. Ведь ходит она когда-нибудь в библиотеку...
Было бы забавно столкнуться именно здесь нос к носу... А если встре-
тить ее сегодня у биофака, и опять пройти всю набережную, и, как бы
случайно, повернуть к музею и очутиться в том дворе и в том подъезде?
Студент, оставив роман и сборник рассказов на окне, понес заказы
к библиотекарше. Та сидела за высоким барьером и читала книгу. Рядом с
книгой стоял термос.
А ведь хочется, чтобы вчерашнее повторилось... Но каой в этом
смысл?..
Библиотекарша лениво просмотрела заказы.
- Вы наверняка первый, кто затребовал эти бессмертные шедевры...
Придется подождать дня три, не меньше.
- Как можно отзываться о произведении, даже не заглянув в него?..
- Прекрасных книг за прошедшие века уже понаписали столько, что
хватит с лихвой не на одно поколение... К тому же у нынешних писателей
кишка тонка... Общая их беда, что слишком долго находятся под гипнозом
Толстого и Достоевского, - правда, пытаются что-то перенять у Запада,
позабыв при этом, что Запад тоже учился у наших исполинов... Замкнутый
круг...
- Но ведь они как могут стараются запечатлеть нашу с вами жизнь -
то, как мы ездим в переполненных троллейбусах, просиживаем все вечера
перед телевизором, слушаем стереопластинки, мешая нервным соседям...
- Пусть стараются, разве я против - только эти книги через деся-
ток лет вообще никто читать не будет, кроме дотошных специалистов, - а
придет гений и возродит своим воображением конец двадцатого века, и
так убедительно это сделает, что будут верить только его словам...
- А вдруг гений уже написал свою главную книгу, и она лишь вре-
менно затерялась в общем потоке, чтобы потом вынырнуть и поразить лю-
дей и остаться в грядущем?
- Такую книгу сразу бы заметили - не одни же дураки вокруг... Вот
у нас в отделе женщина работает, так у нее, по общему мнению, лучший
вкус в городе! Ей достаточно пролистать любую книгу, и она сразу же
определит ее судьбу... Кстати, о вашем авторе она сказала, что его за-
будут сразу же после кончины... Он у нас выступал недавно, плел всякую
чепуху и думал, что после его пламенных речей все кинутся расхватывать
его опусы...
Библиотекарша зевнула, прикрыв рот ладонью, сняла крышку с термо-
са.
Студент отвернулся. За его спиной вкрадчиво булькал кофе.
В читальном зале парни уже не играли в морской бой. Один дремал,
положив голову на раскрытую тетрадь, другой что-то писал, то и дело
заглядывая в фолиант.
Студент взял с полки крайний том Брокгауза и Эфрона.
Как сказала эта крыса - забудут сразу? Определенно могут забыть,
и не таких забывали... Даже самая бешеная слава при жизни не гаранти-
рует бессмертия... Вот бы расшифровать автора "Слова"... По крайней
мере, есть шанс навечно остаться хотя бы в учебниках...
Студент пришел к биофаку на десять минут раньше обычного. Марина
стояла возле чугунной решетки крыльца, нетерпеливо похлопывая замшевы-
ми перчатками о шубу. Она не сказала ему ни слова, только привычно
взяла под руку. Губы ее, котоыре были вчера бледными, узкими, сегодня
отливали жирной помадой, ресницы за очками отяжелели от махровой туши,
а веки пугали неестественной синевой.
Студент думал, что они и на этот раз повернут к набережной, но
Марина повела его в гостиницу и там, между дверями и стойкой админист-
ратора, усадила его в кресло с лопнувшей спинкой перед низким столиком
с буклетами "Аэрофлота", сбросила ему на руки шубу, сверху пристроила
шапку, вязаный шарф с перчатками и ушла в парикмахерскую.
Он видел, как в киоске "Союзпечать" лениво покупают газеты зас-
панные командированные, как швейцар у лифта читает журнал, как входят
группами иностранцы с деревянными сувенирами в озябших руках.
В конце холла, через дверь ресторана, небрежно задернутую гарди-
ной, белели столы с хрустальными вазами. Между ними лавировали откорм-
ленные официантки в кокошниках.
Марина появилась, когда киоск закрылся на обед, швейцар дочитал
журнал, а ресторан заполнился разрумянившимися иностранцами.
Растопырив свеженаманикюренные пальцы, она взяла шапку, дунула на
серебристый мех. Помедлила, чуть наклонив голову, оберегая прическу.
переложила перчатки на столик, захлестнула шею шарфом и стала ждать,
когда студент встанет и предложит ей шубу.
- Неужели все это ради моей скромной особы? - поднимаясь, он за-
дел столик, и буклеты посыпались на пол.
- Конечно, нет... Просто сегодня у моей лучшей подруги день рож-
дения... Не могу же я показаться в избранном обществе без лоска...
Вышли из гостиницы, остановились на широком гранитном крыльце -
Марина осторожно натянула перчатки, а студент поправил ей воротник шу-
бы.
Солнце едва проглядывало мутным пятном над крышами. Верхние ряды
окон были такими же мутными, как и солнце. Неподвижные гравюрные кроны
тополей подпирали окна.
Марина осмотрела перчатки, разгладила морщины на запястьях и взя-
ла студента под руку.
- Давай сейчас в центр... По пути будем заходить во все магазины
подряд. Надо же выбрать подарок.
Спустились с крыльца, перешли улицу, завернули за угол старинного
особняка с львиными облезлыми мордами на стенах и сразу же наткнулись
на булочную. Высокие узкие двери, а по бокам - запорошенные снегом
витрины. Бледный свет, гирлянды окаменелых баранок, пирамиды сухарей,
полустертое новогоднее поздравление на опрокинутой картонке.
- Зайдем сюда? Моя бабка всю жизнь пила чай исключительно с буб-
ликами. Наломает кусочков, размочит в блюдце...
Марина толкнула тяжелую дверь плечом и мгновенно запахло свежим
хлебом, под ногами чавкнул тающий снег и зашуршала крошка.
На контроле сердитая продавщица одной рукой складывала в стопку
плитки шоколада, другой перекатывала мелочь возле блюдца. Студент на-
шарил в кармане мятую трешку, давно отложенную на словарь синонимов,
взял из стопки верхнюю шоколадку, сгреб сдачу с блюдца.
- Пойдет в качестве довеска к любому подарку, - студент протянул
плитку Марине.
В булочную вошла тетка в пуховом платке - на ворсинках поблески-
вали крупинки снега. Марина, держа шоколадку в руке, проскользнула ми-
мо тетки к выходу - студент за ней.
- Удивительно, моя подруга не любит с орехами, - Марина поверну-
лась спиной к порыву ветра и переломила шоколадку. - Зато я обожаю...
Вдруг колючий ветер спал, не набрав силы, иссяк снег, а когда
снова запуржило, им удалось заскочить в "Радиотовары".
- Давай купим в подарок десять цветных телевизоров, - Марина дос-
тала из шуршащей фольги последнюю дольку. - Они будут торчать у Светки
по всей квартире, и она будет натыкаться на них и получать синяки, а
когда они все раз сломаются, ее предки разорятся на ремонте...
- Тогда уж лучше десять магнитофонов, и на каждом записать твой
голос...
- Это что, замаскированный комплимент?
- А еще можно подарить десять телевизионных антенн - очень полез-
ная в хозяйстве штука: можно сушить полотенца, вешать шляпы, фехто-
вать, бить тараканов на потолке и изображать стадо крупнорогатого ско-
та - самое подходящее занятие для избранного общества, хоровое интел-
лектуальное мычание на тему "Здравствуй, ферма, дом родной!"
- Почему ты купил одну плитку? Мне еще хочется...
- Нормальные люди перед посещением дней рождения сидят голодом
неделю или нагуливают аппетит бегом вокруг дома, но ни в коем случае
не набивают желудок шоколадом.
- Ты прав... Хотя я и люблю шоколад, но еще больше люблю салат из
крабов, маринованные грибы, копченую осетрину, сыр с орехами, фарширо-
ванные кальмары, молочного поросенка и торт "Птичье молоко"...
- А я утром так торопился в библиотеку, что не успел даже чаю по-
пить.
- Бедняжка, - Марина повернулась к стеллажу с телевизорами, отра-
зилась в экранах, загнала кудряшки под шапку.
За прилавком включили магнитофон. Марина что-то сказала, но сту-
дент не разобрал и послушно двинулся за ней к выходу. Запись была чис-
тая, на низких тонах выбрировало стекло, ударник перешел на соло.
Вдруг звук исчез, что-то упруго щелкнуло. Марина обернулась, но ска-
зать ничего не успела - опять ударник вырвался на свободу: покупатель
старательно пробовал ручки тембра и громкости.
- Знаешь, поехали в "Парфюмерию", - Марина подняла воротник. -
Обойдется духами...
Через два часа они стояли перед Марининым домом. Студент все еще
держал в руках запакованную в хрустящую пленку коробочку с духами.
- Значит, так, - Марина взяла подарок. - Сейчас сбегаю переоде-
нусь...
Студент дождался, когда она завернет за угол, и вошел в "Гастро-
ном".
Могла бы и домой пригласить... Постоял бы у порога, не привы-
кать...
Он пересчитал мелочь, оставшуюся с тройки. В конце зала мужчина,
расстегнув пальто и пложив ушанку на высокий стол, доедал пирожное -
крошки сыпались ему на шарф.
Успею перекусить...
Студент взял четыре пирожка с ливером - пока нес их до столика,
бумага успела промаслиться. Вернулся за кофе.
Мужчина стряхнул крошки с шарфа и принялся за очередное пирожное.
Студент тоже расстегнул пальто, снял шапку.
Могла бы вчера предупредить, что ожидается торжество... Поприлич-
ней бы оделся - а то ни галстука, на запонок... Ботинки бы не застави-
ли снять, терпеть не могу танцевать в носках... Наверняка там будет
приличная компания... Врезать им что-нибудь из протопопа Аввакума или
Эразма Роттердамского...
Студент дожевал последний пирожок, допил остывший кофе. Носовым
платком тщательно вытер замасленные пальцы и губы.
Марина узнает про эти черствые пирожки - засмеет... Не мог, види-
те ли, дождаться салата из крабов...
Студент вышел из "Гастронома". Ветер беспокоил сугробы у дороги,
обтекал тополя, не давал снежной крупе успокоиться, гнал ее над затоп-
танным льдистым тротуаром. Прохожие отворачивались, закрывались рука-
ми, а когда ветер особенно наглел, замирали, подставив спину или бок
под резкий порыв, и торопились дальше.
Студент свернул за угол - здесь было тише. Поднял воротник - шею
обдало холодом.
Марина, выходя из-за дома, сразу наткнулась на студента. Постояли
почти вплотную друг к другу. Она была без очков и беспрестанно морга-
ла. Он вдыхал аромат резких, дразнящих духов и не мог отвести взгляда
от ее переносицы - след от тяжелой оправы казался ему рубцом, как буд-
то напоролась на ветку, выбегая из подъезда. Она вдруг перестала мор-
гать, чуть лизнула помаду на губах, отступила на два шага - черная
сумка на длинном ремне качнулась маятником.
Потом они долго шли по улицам, часто молча останавливаясь - то ли
оттого, что слишком резок был ветер, то ли просто им некуда было торо-
питься.
Когда остановились в очередной раз, студент вдруг заметил, что
они уже полчаса назад были возле этой аптеки. Тогда еще удивил резкий
запах лекарств. Студент повернулся лицом к витрине и увидел ряды скля-
нок в узких высоких шкафах, черную тугую кислородную подушку в самом
углу.
Значит, сделали круг.
- Ну ладно, я пойду, - Марина обмотала ремень сумки вокруг желтой
перчатки. - Спасибо, что проводил и помог выбрать подарок...
- Не за что...
- Я бы с радостью пошла с тобой к Светке, но пойми, там будет су-
губо феминизированное общество, традиция..
- А если я подожду здесь?
- Глупый... Во-первых, замерзнешь, во-вторых, это долгая история,
в-третьих, хоть чуточку-то надо работать над дипломом - тем более, та-
кая захватывающая тема, - она тряхнула сумкой - разошелся замок и
мелькнул подарок, схваченный шелковой лентой. - Не сердись.
- Может, еще погуляем?
- Давай я провожу тебя до остановки...
В троллейбусе, на задней площадке, в толкотне, обхватив поручень,
он вспомнил, как Марина отламывала по долькам шоколад с орехами, потом
вспомнил стеллаж, заставленный телевизорами, и в одном мертвом экране
- ее лицо, в другом - рука, трогающая пряжку на поясе.
Троллейбус резко тормознул. Студента прижали грудью к поручню.
С ближнего сиденья из-за плеча матери выглядывал карапуз в пушис-
той шубе, облизывал потрескавшиеся губы, моргал.
Студент отвернулся.
- Вы на следующей выходите? - спросил кто-то простуженно в самое
ухо.
- Да, - оттеснив плечом неуклюжего пассажира, он двинулся к выхо-
ду, хотя до его остановки было еще минут сорок.
Вырвавшись из троллейбуса, перебежал на ту сторону дороги, едва
дождался обратного маршрута и втиснулся в переполненный салон.
Вернувшись, студент основательно изучил аптеку - прочитал назва-
ния всех таблеток, разложенных под стеклом, осмотрел фаянсовые предме-
ты и костыли, щелкнул пальцем кислородную подушку и целых полчаса не
мог оторваться от жирных пиявок в широкой банке. А уходя, купил за
шесть копеек аскорбинку, высыпал таблетки в ладонь и набил ими рот.
Когда стемнело, зашел в подъезд, отогрел руки, но, боясь пропус-
тить Марину, снова вернулся к аптеке - и так шастал, пока не дождался.
Он увидел ее сразу, едва шагнул из-за угла. Марина стояла у вит-
рины с тем длинным с биофака.
Смеялась, разговаривала, взмахивала руками. Ее шапка искрилась в
полосе света от витрины.
Парень, зашвырнув сигарету в сугроб, вдруг обнял Марину.
Студент попятился, задел угол плечом.
Он то бежал, то шел через хмурые, воющие метелью дворы, а очутив-
шись на тротуаре в кипении снега, вновь торопился к черному пятну сле-
дующей арки, подальше от назойливых фонарей. Снег догонял его, срыва-
ясь с крыш, выкатываясь из-за угла, гнал, прижимал к сугробам, но вы-
топтанные тропы еще угадывались в круговерти, и отблески окон, как
ступени бесконечной лестницы, вели к черноте глухих стен.
В длинном гулком тоннеле наконец остановился. С улицы вклинивался
свет пролетавших машин, и тогда на крышке люка возле стены угадывались
притихшие взъерошенные голуби. Из-под тяжелой чугунной крышки сочился
пар. Но вот ветер добрался и сюда - загудело, как в аэродинамической
трубе...
Он приехал домой на последнем троллейбусе. Сбросил пальто на пол,
еле развязал шнурки онемелыми пальцами. Долго сидел в прихожей, наблю-
дая, как оттаивает пальто, - и вдруг обнаружил, что до сих пор не снял
шапку. Раскисшую шапку положил наверх, поднял тяжелое пальто, встрях-
нул, открыв дверь в ванную, - по кафелю разлетелись брызги. Отнес
пальто к себе в комнату, повесил на спинку кресла поближе к батарее.
Вернулся, открыл кран - трубы завибрировали.
Хорошо, что увидел ее с длинным, а то бы мучился, надеялся... По-
играла, как кошка с мышкой. Не зря торчал в аптеке, не зря в подъездах
мялся... А если бы узнал все позднее, когда втюрился бы в нее по самые
уши?.. Сейчас же - легкое опьянение; к утру пройдет, и ничего не оста-
нется...
Отлежавшись в ванне, окатился прохладным душем, растерся полотен-
цем, натянул тренировочный костюм, устроился на кухне.
Написать ей, что ли, письмо... Пусть не думает, что страдаю, мол,
так и так... Авантюра, порожденная неуемным воображением Андрюхи,
рухнула... Приходил не из-за твоих красивых глаз, а из-за папаши...
На кухню вышла мать в халате. Налила кружку чаю, села напротив и
стала смотреть на него.
- Нагулялся?
- Угу...
- Опять с Андрюхой в кино торчали?
- Вроде...
- Кстати, тебе звонила Тамара... Завтра у вас консультация на ка-
федре, в десять...
- Без нее знаю прекрасно.
- Утром купила две банки эмали... Надо будет перед родительским
днем оградку подновить...
- Мы же в том году и оградку покрасили, и тумбочку.
- Грязновато получилось...
- Кисть попалась паршивая... Ты больше такую не покупай... Надо
соседа попросить, может, японскую достанет...
- Ты у него опять пластинки брал?
- Всего две... Сказал, подождет до стипехи.
- Ладно, пойду...
Мать выплеснула остывший чай в раковину - так и не отпила ни гло-
точка.
Студент положил вилку, отодвинул тарелку.
Да, последний раз они были у бабки Анны по весне. Поехали на
кладбище вдвоем. Заказали такси, положили в сетку банку краски, новую
кисточку с еще не оторванным ценником. К себе в сумку мать поставила
бутылочку ацетона. Приехал на кладбище, с трудом отыскали могилу. Она
теперь была далеко от края. Плотный клин оградок, выбравшись из тесно-
ты рощицы, позванивая металлическими листьями венков, захватывал ког-
да-то плодородное поле - оспины могил да кое-где на уцелевшем дерне
трава - издали она кажется бумажной, как вылинявше цветы, прикручен-
ные к облупленным прутьям...
Студент поставил сковородку в раковину, залил водой. Тщательно
вытер стол. Потом взял металлическую щетку и принялся очищать дно ско-
вородки.
Мать утром удивится... После консультации рвану прямо в библиоте-
ку, засяду всерьез...
Поставил сковородку на видное место, повесил щетку над краном.
Вымыл руки, выпил еще кружку чая и ушел спать.
В комнате от сохнущего пальто воздух был как в кладовке под лест-
ницей.
Один раз, играя в войну, сидел за бочкой, накрывшись фанерой и
заставив ноги ящиком. Ребята заглядывали в кладовку раз пять, но так и
не обнаружили его, а он выскочил в самый ответственный момент, а потом
рассказывал, как у его носа по крышке бочки пробежал мышонок, и дев-
чонки, взвизгивая, бегали смотреть то место. Про мышонка он, конечно,
наврал. Не рассказывать же про то, нестерпимо хотелось чихать и как
занемели ноги. А в том, что появился из кладовки в нужный момент, ви-
новата паутина. Привстал размять ноги, да и цапанул ее затылком, как
будто летучая мышь приклеилась мягким крылом, - чуть не заорал...
Студент разделся, приоткрыл форточку и залез под холодное одеяло.
Все, что произошло вечером, казалось ему сейчас таким же далеким, как
детство в старом доме. Словно кто-то другой торчал в аптеке, метался
по городу, стоял в тоннеле, дыша на руки, а рядом на крышке колодца
грелись усталые голуби...
Под самое утро проснулся. Почудилось сквозь сон, что у соседа за
стеной, чуть слышно, - та музыка, тот же ударник, как в магазине, ког-
да вздрагивала стеклина, за которой стояли "кассетники" и "вертаки", а
в экранах телевизоров отражалась она, идущая к выходу...
После консультации студент зашел в столовую, взял "комплекс",
устроился в уголке. Отпил сразу полстакана компота, ткнул вилкой в
шницель.
Может, поехать к биофаку? Попытаться еще раз... Нет... Рядом бу-
дет маячить и ухмыляться тот парень... Лучше вообще об этом не ду-
мать... Сейчас главное - сесть за диплом, сесть основательно... Через
две недели надо показать собранный материал... В библиотеку сегодня не
сунусь - оттуда прямая дорога к биофаку - поеду к Андрюхе; сегодня чем
дальше от центра, тем лучше...
Студент отнес посуду в мойку. Из-за соседнего столика рукой мах-
нула Тамарка. Отвернулся.
Пока студент ждал трамвай, по дороге, что шла параллельно линии,
один за одним проносились самосвалы, груженные снегом. Потом, уже из
вагона, он видел вгрызающиеся в сугробы снегоочистители, грейдеры,
скребущие обочину, людей в оранжевых жилетах.
Студент не отрываясь смотрел в протаянную дырку. Сквозь нее город
казался чуточку незнакомым.
В трамвае не умолкал пассажир:
- Нынче зима что надо...
- А в том году снега почти не было, помните?.. Вот и приходится
теперь небесам план перевыполнять...
- Старики говорят, лето будет засушливое...
Студент, вслушиваясь в разговор, выскреб на замерзшем стекле ма-
ленькую буковку "м".
- Я лично в их приметы не верю. Все же на глазах меняется. Может,
мы уже такого на нашей многострадальной планете натворили, что и поду-
мать страшно. Кругом стронций-девяносто - снег, и тот радиоактивный,
скоро люминесцировать начнет - вот примета настоящая...
Андрюха был дома. Как и в прошлый раз, ползал на четвереньках
вокруг ватмана - подправлял, подчищал.
- Да ты не расстраивайся, - Андрюха свернул ватман, отнес на
стол. - Я еще вчера понял, что наш план с изъяном: не учел психологии.
Во-первых, насильно мил не будешь, во-вторых, девицы типа твоей изба-
лованы до ужаса - им принцев подавай, ведь, по их мнению, они живут
для счастья, а счастье должно строиться на прочном фундаменте... Вот
был бы ты железобетонным...
- А если она специально с тем парнем подстроила, чтобы надо мной
подшутить, - знала, что будут ее ждать? А может, он случайно забрел на
день рождения, и она хотела от него отделаться, да не могла?
- С женщинами надо рвать сразу и с корнем!
- Что-то ты свою Верочку до сих пор забыть не можешь... Сам же
говорил: если вернется, все прощу, пусть хоть с ребенком чужим, - го-
ворил?
- Сравнил... У нас была настоящая любовь...
- У меня, может быть, тоже настоящая.
- Не смеши... Тебе просто обидно, что тебя обвели вокруг паль-
ца... Если бы любил, то не сидел бы у меня, а метался бы под ее окна-
ми, телефон бы терзал, плакал бы горючими слезами, кусал пальцы и
выл... Впрочем, я знаю, как тебе помочь, - Андрюха расстелил очередной
лист, прижав края толстыми справочниками. - К тому же доведем до конца
наш первоначальный план...
- Опять за свое!
- Нет, наберись терпения и выслушай, - Андрюха сжал лезвие между
пальцами, навис над ватманом и срезал прозрачный лоскуток.- Есть самый
верный и надежный путь... И как я сразу не допер? Нет на свете писате-
ля, могу поспорить на что угодно, который не мечтал бы открыть настоя-
щий талант и ввести его в большую литературу, А ведь у человека на лбу
не написано - талант он или элементарный графоман...
- Зато написано в его произведениях... Талант виден по первой же
строчке...
- Это когда талант уже развился... Вначале же трудно определить
истинную цену, тем более в литературе... Сколько примеров, что писал
человек ерунду, писал, а потом взял да выдал гениальную книгу - и ник-
то его остальную писанину не помнит, и кажется, что гениальная книга
была написана им сразу, без усилий... Да что я тебе объясняю - ты же
об этом лекции слушал, на семинарах спорил, рефераты писал...
- Если я тебя правильно понял, то ты предлагаешь, чтобы я изобра-
зил подающий надежды талант.
- Да тебе и делать-то, в сущности, ничего не придется - возьми
какого-нибудь сильного, но забытого писателя, сработай под его стиль
новеллу - так, странички три-четыре, чтобы не напугать мэтра объемом.
- Но он же знает, зачем я приходил в первый раз.
- И прекрасно... Скажи, что новелла уже тогда лежала в дипломате,
а ты переволновался и нагородил всякой чепухи про диплом... Сделай
страдальческое лицо, и он, вспомнив, как был несправедлив к тебе в тот
раз, компенсирует все повышенным вниманием... К тому же любопытство -
вдруг ты приволок шедевр... А когда он заглотнет наживку, ты не стес-
няйся, соглашайся со всеми его замечаниями и побольше спрашивай, как
ему удается так замечательно писать, и уверяй, что хочешь сам научить-
ся такому искусству...
- Ты же знаешь, я слишком уважаю литературу... К тому же я никог-
да не писал ни прозы, ни стихов и пробовать не хотел... Человек или
рождается писателем, или нет... Этому нельзя научиться...
- Минуточку, - Андрюха сходил на кухню, принес кусок батона, ска-
тал мякиш. - Неужели из всей уймы прочитанных книг ты не вынес ничего?
Все равно что-то осело в твоем мозгу, вошло в тебя непроизвольно, -
Андрюха прогнал хлебный шарик ладонью по ватману. - Сядь, попробуй; не
получится - и не надо... К тому же твое появление с новеллой у писате-
ля даст тебе шанс прояснить отношения с дочкой... Она откроет тебе
дверь, а ты холодно скажешь: извините, но я не к вам, или, наоборот,
убедишь ее, что она вдохновила тебя на творческие муки и ты благодарен
ей...
- Лучше позвонить...
- Да она по телефону и разговаривать с тобой не будет, не надей-
ся, - бросит трубку, и все, а на улице будет нарочно таскать за собой
ухажера, и он даже может начистить тебе харю... Выбирай...
Вернувшись домой, студент отыскал в затрепанной телефонной книге
нужный номер. Ему хотелось лишь одного: чтобы подошла она - и будь
что будет. Но трубку снял писатель. Студент, прикрыв микрофон ладонью,
дождался коротких гудков - давать отбой сразу было бы подозрительно.
Минут через пятнадцать снова позвонил, и опять трубку поднял писатель.
Наверное, ждет срочного и важного звонка, или просто Марины нет
дома... Гуляет с длинным по набережной...
Студент ушел к себе в комнату, уселся в старое кресло. Телефонный
звонок - резкий и неожиданный.
Боясь опоздать, сдернул трубку - и услышал насмешливый голос Анд-
рюхи. Тот обещал нагрянуть с утра пораньше и приобщиться к плодам
творчества...
Студент еще раз, как можно старательней, набрал пять обыкновенных
цифр.
Теперь этот номер вряд ли удастся забыть...
Но опять неудача.
А действительно, в предложении Андрюхи насчет новеллы есть рацио-
нальное зерно... Писатель же не круглый дурак, чтобы выставить начина-
ющего автора, даже не загляув в предложенную рукопись... История лите-
ратуры убедительно показывает, что молодые всегда цеплялись с лов-
костью обезьян за старые, но прочные ветки... Скакали по ним вверх, и
только сорвав желанный плод, успокаивались и начинали в свою очередь
помогать тем, кто рвался следом... Да и не в этом даже дело - пусть
раздраженно откажет или озабоченно сошлется на нехватку времени - его
право... Главное - доказать самому себе и Андрюхе, что не такое это
сложное дело - выдать образец элементарной прозы, ведь большинство
профессионалов лишь владеют суммой приемов, они как бы делают зарядку
по давно заученному комплексу, и им в голову не приходит, что можно
выкинуть какой-нибудь дух захватывающий трюк... Взять яркость и терп-
кость Бунина, добавить мягкость и плавность Чехова, подбросить болез-
ненной психологии Достоевского и увенчать все толстовским психоанали-
зом... Но тогда получится не рассказ, а целый роман, бумаги не хва-
тит... Глядь, к утру на эпопею из современной жизни потянет... Только
начать - засосет, как болото...
Студент достал из стола новую общую тетрадь, приготовил набор ша-
риковых ручек, подаренных матерью, открыл форточку, чтобы проветрить
комнату, а сам пошел на кухню чем-нибудь подкрепиться.
Заглянул в холодильник.
Почему раньше не тянуло писать?.. Или чем больше читаешь, тем
меньше тянет к творчеству, и наоборот?.. Если у Марины скажут хоть од-
но доброе слово, начну копить деньги на пишущую машинку... В комисси-
онке их - завались...
Достал колбасу, масло, хлеб.
Для начала выдать бы страниц десять...
Студент просидел над раскрытой тетрадью всю ночь. Рисовал черти-
ков и принцесс, каждые полчаса умывался холодной водой и снова рисовал
чертиков. Когда пришел Андрюха, то чертики перепрыгнули уже на следую-
щую страницу.
- По небритой, мятой роже вижу, что шедевр готов, - Андрюха вошел
в комнату. - Завидую твоей работоспособности...
- Знаешь, я наконец-то понял, почему в наше время так поздно ста-
новятся писателями.
- Оттого, что поздно влюбляются, - Андрюха взял тетрадь. - Насто-
ящая любовь теперь посещает людей, увы, в достаточно зрелом возрасте,
и исключения вроде меня только подтверждают правило...
- Я загорелся твоей идеей, устремился к листу бумаги - и вдруг
подумал: о чем писать?..
- Конечно, о чертях, - Андрюха положил тетрадь обратно на стол. -
Под Булгакова!
- Понимаешь, для меня не было откровением, что писатели, как бы
они ни уходили от реальности, строят свое произведение на фактах своей
жизни. Пережитая ими боль, испытанное ими счастье - вот неисчерпаемый
источник всех эмоций... А я, очутившись перед чистым листом, вдруг
осознал, что мне не о чем рассказать людям, совсем не о чем...
- А детство?
- Детство было у каждого - а мое детство вряд ли чем отличается
от детства любого другого; все мы шагаем по одним ступенькам, и все
это на сто рядов давно обмусолено и обкатано.
- А учеба в университете?
- Конечно, весьма неловко вспоминать о пропущенных лекциях, ду-
рацких практиках, косноязычных преподавателях... Можно еще припомнить,
как забывал платить комсомольские и профсоюзные взносы, как на суббот-
нике грелся на солнышке, как смылся из колхоза и потом достал липовую
справку...
- Стоило из-за этого страдать всю ночь! Взял бы да написал о сво-
ей бабке... Ты же мне все уши прожужжал. Какая она была хорошая, какая
добрая...
- О бабке Анне я сразу подумал, и когда понял, что, в сущности,
ничего о ней не знаю, опешил... Вспомнил, что муж ее бросил еще до
войны, что двое детей из трех умерли, даже не знаю, от чего... Вспом-
нил обрывки рассказов о ее работе на швейной фабрике и в театре... И
все... Осталось от нее одно это кресло, которое скоро тоже выкинут...
Оказывается, я и корней-то своих не знаю... Как-то стал мать расспра-
шивать, а она достала старую, всю изломанную фотографию, ничего не
разберешь, - говорит, это прабабушка с прадедушкой - Петр и Анастасия,
а отчества ихние уже не помнит... Не умел я бабку слушать, все некогда
было - помню, то в футбол гоняли, то мультики смотрели, а потом, уже
когда студентом стал, - просила: запиши, мол, для своих будущих детей
факты прошлой жизни - смеялся, отмахивался, думал, успею...
- Ладно, побегу, мне еще пять листов чертить.
- Сейчас завалюсь спать на целый день... Представляешь, до сих
пор даже влюбиться не мог по-настоящему... А то было бы про что пи-
сать, наверняка...
- Хочешь, я схожу на биофак, разыщу твою Марину и выясню отноше-
ния? Объясню твои чувства? Ты же никогда сам на это не решишься...
- Заткнись и сделай милость, исчезни! Рожа твоя мне за последние
дни очень уж опротивела. Генератор идей! Мефистофель недорезанный!
- Я же хотел как лучше...
- Бывает.
- Ну, отсыпайся.
- Постараюь...
Через три дня, вернувшись из библиотеки, студент в один присест
написал почти без помарок грустную новеллу, вернее, акварельный этюд,
и после уже, перечитывая, удивлялся, почему вдруг именно сегодня
вспомнил давнишнюю осень, старого пса без имени на покосившемся крыль-
це и мотоцикл у забора с разбитой фарой. Остальное придумалось как-то
само собой - и письмо, что привез на этом мотоцикле почтальон в дожде-
вике и фуражке с оторванной кокардой, и человек, проживающий временно
в доме и ушедший в сырые сопки по палой листве, так и не дождавшись
письма.
Студент переписал все начисто, сколол листки скрепкой, положил в
дипломат.
На улицах уже зажгли фонари. Когда он пересаживался из троллейбу-
са в трамвай, повалил снег.
Вот и хорошо... Пусть все будет, как в тот вечер... Только на
этот раз в дипломате - пять убористых страниц... Кажется, получилось
хорошо... Даже при отсутствии сюжета, при традиционности характера...
Есть какое-то грустное, особое настроение... А может, действительно,
это начало чего-то настоящего, серьезного... И все началось с глупого,
нелепого визита... Марина... Думал беспрестанно лишь о ней, хотел на-
писать про нее, вспоминал, мечтал, клял - и вдруг: человек, уходящий в
тайгу с ружьем на плече, уходящий, чтобы не вернуться, и старый пес
долго смотрит ему вслед с крыльца, и запоздавший мотоцикл...
Когда подходил к дому и поднимался по лестнице, твердо знал, что
теперь никакая сила не остановит. Прежде чем нажать кнопку звонка, от-
дышался, снял шапку, спрятал перчатки в карманы.
Только бы прочитал...
Дверь открыла Марина - все та же книга в руках - молча отступила.
Он шагнул за порог.
- Мог бы и предупредить по телефону, - Марина поправила очки.
- Я, как это ни странно, снова к твоему отцу.
- К сожалению, папа уничтожает все черновики и варианты... Улы-
байся - не улыбайся, а я имела удовольствие поговорить с твоим другом,
по крайней мере он так отрекомендовался, кажется, Андрей или Алексей,
- так вот, этот твой друг отыскал меня и объяснил твое поведение...
При этом брал всю вину на себя...
- Значит, не судьба, - студент напялил шапку, повернулся к дверям.
- Да ты не огорчайся, папа все равно в Москве.
- Какая разница? - студент вышел на площадку.
- Ты на меня сердишься? - Марина вышла на площадку следом. - За
день рождения?
- Ни на кого я не сержусь, - студент поставил дипломат, повернул-
ся к Марине. - Я бы никогда тебе этого не сказал, да видно, не встре-
чаться нам больше...
- Как торжественно.
- Люблю я тебя, - студент подхватил дипломат и, не оглядываясь,
стал спускаться по лестнице.
Он приостанавливался на каждой ступеньке и, прежде чем сделать
следующий шаг, напряженно вслушивался - но лишь с улицы доходил шум
редких машин: им, наверное, было трудно врезаться в пелену снега, и
"дворники", натужно поскрипывая, сбивали мокрые хлопья по рамке стекла.
Дойдя до площадки с почтовыми ящиками, студент услышал, как лязг-
нула дверь, и звук этот, цепляясь за прутья гнутых перил, опадал, как
последний лист с озябшего дерева. Навалившись плечом на железо мятых
ящиков, студент пытался угадать, по какую сторону двери осталась Мари-
на - боясь догнать его, все еще смотрит в черную щель пролета или,
сжав мягкий воротник, уходит по коридору мимо широких лыж, мимо зерка-
ла, мимо тусклого бра.
Он выпрямился - плечо тяжело отлепилось, и пустое железо щелкнуло
и загудело. Вернулся к лестнице, уперся ногой в первую ступеньку, пос-
тавил на колено дипломат, откинул крышку, выдернул листки - скрепка
сорвалась и зазвенела об пол - смял в кулаке. Выйдя из подъезда, швыр-
нул комок в ближайший сугроб.
Снег падал степенно, размеренно, как будто у него впереди была
целая зима...