Код произведения: 15263
Автор: Иванов Всеволод
Наименование: Про двух аргамаков
Всеволод Вячеславович ИВАНОВ
ПРО ДВУХ АРГАМАКОВ
Рассказ
С крутых яров смотрелись в сытые воды Яика ветхие казацкие
колоколенки. Орлы на берегах караулили рыбу. Утром, когда у орлов цвели,
словно розы, алые клювы, впереди парохода хорек переплывал реку. Пожалел я
о ружье, низко склонившись к перилам и разглядывая его злобную рожу. А он,
фыркнув на пароход, осторожно стряхивая с лапок капли воды, юркнул в
лопушник.
Великое ли диво - пароход? А в этом году впервые за всю свою жизнь
видит славный Яик гремучие лопасти. А тянется этот Яик от Гурьева до
Оренбурга - больше чем тысячу верст, и до сего лета не допускали казаки на
свою реку парохода: рыбу, говорят, перепугают. И довелось мне видеть, как
целые поселки, покинув работу, бежали смотреть на пароход.
Старуху одну, в зеленом казакине, полной семьей вели на пароход под
руки. Надо было старухе ехать в Уральск лечиться. Крепко боялась старуха
парохода, истово крестилась при гудках и с великой верой взирала на ветхие
колоколенки.
Долго не хотела говорить со мною старуха. А потом, когда рассказал я
ей, какие у нас на Иртыше переметы, стала она меня учить, как правильно
рыбачить и какая должна быть "кошка" у перемета. Попутно выбранила
сибирских казаков. И к вечеру уже, когда и колоколенки, и яры скрылись в
лиловом, пахнущем полынью и богородской травой сумраке, поведала мне
Аграфена Петровна семейную свою притчу.
- Ты ведь, поди, нашего хозяйства не знаешь? А наше хозяйство, по
фамилии Железновское, известно по всему Яику. Ильбо от Разина - сказывают,
великий он колдун был, - ильбо от чего другого прадед наш, Евграф
Железнов, развел аргамаков. Таких аргамаков развел, что из Хивы приезжали
и многие тысячи платили за породу. Табуны наши были в скольку сот голов -
уж не помню. Мать моя, царство небесное, сарафан обшивала по вороту
индицким зерном-жемчугом, а дом у нас кирпичный, двухэтажный и под
железной крышей.
Детей? Детей у меня много было, все больше девки, а парня уродилось
два - Егор да Митьша. Егор-то русой был, на солнце, бывало, отцветает, что
солома, а Митьша - черный, чисто кыргыз кыргызом. Разница меж ними в двух
годах была, а учиться довелось им вместе. И по хозяйству все тоже вместе
держались. Вот перед тем, как Егорше в лагеря идти, "сам"-то и подарил им
по жеребку наилучших ног. Он, царство небесное, в ногах беда как понимал -
лучше самого хитрого цыгана. Егору дал Серко, а Митьше - Игреньку.
И выросли те жеребята, как сказ. На войне, говорили, на смотру
генерал оглядел наших аргамаков и Егорку спросил: "Каким, дескать, овсом
кормлена такая чудесная лошадь?" - "Нашим, грит, яицким". И велел генерал
записать адъютанту про тот овес, чтоб кормили им любимого генеральского
коня.
Сколько раз казацкую жизнь спасали кони - я уж и запамятовала, а
только раз на том коне Митьша полковую казну вывез из немецкого плена и
получил за этот подвиг два "Георгия".
Осенью пустили их ильбо самовольно приехали - не знаю уж. Подойти к
ним тогда было - чисто сердце отрывалось. Ходят по двору: один - вправо, а
другой - влево. А как сойдутся, так Митьша крестами на груди трясет и
кричит: "Царя, мол, отдаю, а веру мою не тревожь! Имущество, грит, с
кыргызами да другими собаками делить не хочу".
И почнут кричать, будто не братья, а бог знает кто. Я поплачу,
поплачу, свечку перед образом зажгу. "Утиши, господи, их сердца", - молю.
А самой все-то непонятно, все непонятно: как? из-за чего? Шире - боле. Я
уж говорю Митьше: "Разделить вас ильбо что?" А тот: "Не хочу, грит, добра
зорить". А Егор, тот кричит: "Все народу отдам!" И в кого он уродился
такой заполошный?
Тут еще одна беда - Егорова молодуха собою красавица была: лицо -
чисто молоко, сама - высокая, с любою лошадью управлялась лучше мужика.
Приглянулись ей Митьшины кресты, что ли, - только начала с ним шушукаться.
Я уж ее однаж огрела помелом, а она белки выкатила да на меня. "Ты, грит,
старая чертовка, за сыном бы Егором лучше смотрела: несет он разор всему
нашему роду, в большевики пошел". Мы тогда большевиков-то не знали.
Казаки-отпускники ездят из поселка в поселок, кричат, что офицерское
добро делить надо, что пришла намеднись воля. Только однажды приходит
станичный атаман, говорит Митьше: "Собирайтесь, грит, герои, в станичное
правление - по городу ходят, на манер пугачевского бунта, солдаты. Надо,
грит, ихних главарей переловить".
Егор-то в ту пору в городе находился. Надел все кресты Митьша и
отправился, на меня не взглянув.
Только не вышло у них, что ли, - не знаю. Вернулся Митьша - прямо на
полати в валенках залез. А тут немного погодя и другой сыночек. С порога
прямо кричит: "Митрий Железнов, слазь с полатей! Я тебя за бунт против
народной власти арестую!"
Тот молчком спускается. А на чувале у нас всегда дрова сохнут.
Поставил это Митьша ногу на поленницу, а потом как прыгнет, схватит полено
и брата-то - господи, родного брата! - по голове, и бежать! Ладно, у того
кыргызский треух был. Охнул Егор и пал наземь, а потом через минуту, что
ли, поднялся и говорит: "Никуда, грит, от наказанья не уйдешь! Я, грит, на
замок коней запер".
У нас конюшни-то на железных болтах были. Я его было за руки, а он
отвел меня и говорит ласково: "Не тревожься, матушка. Буду я народным
героем!".
И за дверь - тихонечко.
Я, как только очнулась немного, - за ним. А он на дворе, слышу,
кричит: "Кто смел открыть ему конюшню, когда один ключ у меня, а другой -
у моей жены?"
Посмотрел он на молодуху, покрутил усы. "Выпустила, грит, ты убивца и
предателя. Прощай!" А пуще его озлило, полагаю, что отдала молодуха Митрию
Егорова Серка. А был этот аргамак из лучших лучший - где было тягаться с
ним Игреньке, хоть и получил на нем Митьша два креста! Вывел Егор
оставшегося Игреньку, потрепал по шее, оседлал тихонько и уехал, не
взглянув на жену.
Сказывали, что в ту ночь в нашем городе переворот доспелся. Одолела в
том деле Егорова сила. Отступили за реку те казачки, что за генералов
были. Вот в погоню и отрядили под началом Егора сколько ни на есть народу.
Месяц-то ноябрь был, убродный да лютый. По снегу - след, так и видно, куда
поскакали казаки. Догнал их Егор под Лужьим логом. "Сдавайтесь, грит, а то
всех перепалю из пулеметов". А генеральские казачки-то - шашки наголо, да
- на них. Ну, оседать начали Егоровы силы. Хотел было Егор приказ отдать
отступить, потому видит - не одолеть ему генеральских казаков.
Только заржал в ту пору под ним конь, Игренька. А из супротивников
другая ему лошадь откликнулась. Узнали, вишь, конь коня, Серко - Игреньку.
Закинул Егор голову да и спросил громко: "Брат Митьша, ты?.." - "Я, -
отвечает тот, - я!"
Через всех казаков проскакал Егор к брату. "Эх, - грит, - Митьша,
прощай, изменник. Стыдно мне за тебя и за все семейство наше казацкое!
Помирай от моей руки". И вдарил его шашкой.
Потом что?.. Ну, напугались генеральские казаки. Уж коли брат своего
брата не пожалел, значит, за Егором правда. А с правдой как воевать? Она
победит. Генеральские казаки и сдались.
А Егор револьвер вынул, подходит к коню Серко. У самого слезы на
глазах. Ведь конь - тварь бессловесная, ее винить в чем?.. И говорит Егор
тому коню: "Конь ты, конь серый! Возил ты меня, возил и брата. И всю жизнь
будешь ты напоминать об изменнике. Жалко мне тебя, но стыдно будет всем
смотреть на тебя. Прощай!"
И убил коня.
...Сердце-то у меня с того времени будто полынью поросло. Все-то
времечко на нем горечь горькая.
1926
__________________________________________________________________________
С 56. Советский военный рассказ. / Вступ. ст. Е. А. Глущенко. -
М.: Правда, 1988. - 576 с.
Сборник составили военные произведения советских писателей Вс.
Иванова, К. Симонова, А. Платонова и др.
ИБ 1646
Тираж 300 000 экз. Цена 2 р. 70 к.
Редакторя И. А. Бяаяхямяеятяьяеявяа
Оформление художникая П. С. Сяаядякяоягяо
Художественный редакторя В. В. Мяаясяляеяняняиякяояв
Технический редакторя Е. Н. Щяуякяияняа
__________________________________________________________________________
Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 29.10.2002
О найденных в тексте ошибках сообщать по почте: [email protected]
Новые редакции текста можно получить на: http://vgershov.lib.ru/