Код произведения: 15380
Автор: Кристофер Джон
Наименование: Город золота и свинца
Джон Кристофер
Город золота и свинца
(Триподы-2)
Библиотека Луки Бомануара - http://www.bomanuar.ru/
Scan&Ocr&Spellcheck - Starik ([email protected])
ББК 84.4 Вл
К 89
На 1-й странице обложки: Андрей САМОЙЛОВ. Молния
Кристофер Джон, К 89 Огненный бассейн. Фантастика / Перевод с англ. Д.
Арсеньева. - М., Молодая гвардия, 1991. - 288 с.
ISBN 5-235-01907-3
Трилогия известного писателя Джош Кристофера - "Белые горы", "Город
золота и свинца", "Огненный бассейн" - рассказывает о героической борьбе
землян далекого будущего с захватчиками из космоса, продолжая, таким
образом, традицию английской литературы, начатую Гербертом Уэллсом и его
"Войной миров"
(c) ВТО МПФ при ИПО ЦК ВЛКСМ "Молодая гвардия", 1991
Глава первая
Трое избраны
Однажды Джулиус созвал совещание инструкторов, и все тренировки
прекратились. Мы втроем: Генри, Бинпол и я - решили использовать свободное
время для исследования верхних уровней тоннеля. Мы взяли на кухне продукты,
с полдюжины больших, медленно сгорающих свечей и двинулись вверх по долгому
извилистому склону от пещеры, в которой жили.
Вначале мы болтали, слыша, как эхо наших голосов отдается от скал, но
по мере того, как продвижение становилось все более затруднительным, мы
перестали разговаривать, сберегая силы. Древние разместили в пещере шмен-фе
- железную дорогу, как она некогда называлась на моем языке, и
металлические полосы уходили вдаль, казалось, бесконечно. Свечи давали мало
света, но зато он не мигал: тут не было даже ветерка, который мог бы задуть
пламя. Мы взбирались в гору, но изнутри нее.
Я удивляюсь этому, как всегда раньше. И это одна из бесчисленных
загадок, оставленных нашими предками. Даже с теми замечательными машинами,
которыми, мы знали, они обладали, должны были уйти многие годы, чтобы
прорубить туннель в самом сердце горы. И для чего? Чтобы построить железную
дорогу, ведущую на вершину, которая всегда покрыта снегом и льдом? Я не
видел в этом никакого смысла.
Они были странные и удивительные люди. Я видел руины одного из
гигантских городов с широкими улицами, которые тянулись на мили, со
зданиями, устремившимися к небу, с огромными магазинами, где могли бы
поместиться все дома моей родной деревни, и еще бы осталось место. Они
легко и свободно передвигались по земле, могущество их было безмерно, почти
непостижимо. И, несмотря на все это, треножники победили и поработили их.
Как это случилось? Мы не знаем. Знаем только, что, кроме нас, горсточки
живущих в Белых горах, люди выполняют все приказы треножников, и выполняют
с радостью.
С другой стороны, способ, которым они удерживают свое господство,
совершенно очевиден. Это делается благодаря шапкам, сеткам из серебристого
металла, которые плотно охватывают череп и врастают в тело. Шапку надевают
в четырнадцать лет, обозначая этим превращение ребенка во взрослого.
Треножник забирает тебя и возвращает. Вернувшиеся, за исключением
вагрантов, несвободны, они не распоряжаются своим мозгом.
Мы шли все выше и выше по тоннелю. Изредка мы отдыхали, вытянув ноги.
Иногда в этих местах были отверстия, сквозь которые видны горы и холодные,
пустынные снежные поля, лежащие в их тени. Если бы мы знали, каким долгим и
трудным будет подъем, мы бы, наверное, на него не решились, но теперь, уже
зайдя так далеко, не хотели возвращаться. Изредка нам попадались разные
предметы: пуговица, коробочка с надписью "Кэмел" и рисунком животного,
похожего на горбатую лошадь, обрывок газеты, напечатанной на языке, который
мы сейчас изучали. В обрывках речь шла о совершенно непонятных вещах. Всему
этому было больше ста лет, это были реликвии мира до треножников.
Наконец мы достигли пещеры, где кончалась железная дорога. Каменные
ступени вели в помещение, похожее на дворец. В огромном, обшитом деревом
зале сквозь большие окна мы смотрели на удивительные картины. Снежные
вершины окружали долину, через которую далеко внизу текла река. Вершины
ослепительно сверкали на солнце, на них больно было смотреть. Жил ли здесь
когда-то король - король, правивший миром и выбравший своим жилищем его
крышу?
Но почему же королевский зал уставлен столиками и к нему примыкают
кухни? Мы продолжали поиски и нашли надпись: "Отель "Юнгфрау". Я знал, что
такое отель, - большая гостиница, в которой останавливались путники. Но
здесь, на вершине горы? Эта мысль была еще более невероятна, чем мысль о
королевском зале. Не король и его приближенные ходили по этим гулким
помещениям и смотрели на вечные снега, но обычные женщины и мужчины.
Действительно, странный и удивительный народ. В те дни, подумал я, все были
короли и королевы.
Я смотрел вокруг. Здесь уже столетиями ничего не менялось. А для меня
изменилось так много.
Нас было одиннадцать, готовившихся к первой атаке на врага. Учение
было тяжелым, и физически, и умственно, но мы мало знали о своем задании и
о том, как ничтожны наши шансы на успех. Дисциплина и тренировки немного
увеличивали наши шансы, но нам нужны были даже самые ничтожные.
Мы - вернее, некоторые из нас - должны были произвести разведку. Мы
почти ничего не знали о треножниках, не знали даже, разумные ли это машины
или средства передвижения других разумных существ. Нужно было узнать
больше, прежде чем надеяться на успех, и существовал лишь один способ
получить эти знания. Кто-то из нас должен был проникнуть в город
треножников, изучить их и вернуться с информацией.
План был таков. Город находится на севере, в стране, называемой
Германия. Каждый год в него приносят некоторое количество только что
надевших шапки, чтобы они служили треножникам. Отбирают их разными
способами. Я сам был свидетелем одного способа в замке де ла Тур Роже,
когда Элоиза, дочь графа, стала королевой турнира. Я пришел в ужас, узнав,
что в конце своего короткого правления она станет рабыней врага, пойдет на
это с радостью, считая честью.
Среди немцев каждое утро праздника проводились игры, на которые
собирались молодые люди со всей земли. В честь победителей давали пир,
после чего они тоже отправлялись служить в город. Мы надеялись, что на
следующих играх один из нас выиграет и получит доступ в город. Мы
надеялись... Что произойдет с ним потом, неизвестно. Для успеха придется
целиком полагаться на себя, как в изучении треножников, так и в передаче
информации. Последнее было, вероятно, труднее всего. Хотя ежегодно десятки,
а может, сотни уходили в город, никто оттуда не вернулся.
И вот снег у входа в туннель, где проходили наши тренировки, начал
таять, а неделю спустя лежал лишь островками, появилась свежая трава. Небо
поголубело, солнце отражалось от белоснежных вершин, и мы быстро загорели в
чистом, разреженном воздухе. В перерывах мы ложились на траву и смотрели
вниз. В полумиле под нами виднелись маленькие фигурки. Нам они были видны,
но от тех, кто мог бы заметить их из долины, они прятались. Это был наш
первый отряд, отправившийся добывать продовольствие на богатых землях людей
в шапках?
Я сидел с Генри и Бинполом немного в стороне от остальных. В горах
жизнь всех тесно связана. Но у нас эта связь была еще теснее. Трудности,
выпавшие на нашу долю, уничтожили ревность и вражду, которые сменились
подлинной дружбой. Все ребята в нашем отряде были друзьями, но отношения
между нами троими все же были особыми. Бинпол печально сказал:
- Я сегодня не взял метр семьдесят... Говорил он по-немецки. Мы
изучали этот язык и нуждались в практике. Я ответил:
- Иногда выходишь из формы. Ты еще наверстаешь.
- Но у меня с каждым днем результаты все хуже.
- А я сегодня обошел Родриго, - заметил Генри.
- У тебя все в порядке.
Генри тренировался в беге на длинные дистанции, и Родриго был его
главным соперником. Бинпол упражнялся в прыжках в длину и в высоту. Я был
одним из двух боксеров. Всего было четыре вида состязаний (четвертое -
спринтерский бег), и они проходили в остром соперничестве. Генри хорошо шел
с самого начала. Я был уверен в себе, во всяком случае, по отношению к
здешнему противнику. Это был Тонио, смуглый юноша с юга, выше меня, с более
длинными руками, но не такой быстрый. Бинпол же все пессимистичнее смотрел
на шансы попасть в команду.
Генри успокаивал друга, говоря, что слышал, как инструкторы его
хвалили. Интересно, правда ли это, или выдумано для поддержки? Я надеялся
на первое.
Я сказал:
- Я спрашивал Иоганна, принято ли решений о том, сколько нас пойдет.
Иоганн, один из наших инструкторов, приземистый, мощный, светловолосый
человек, выглядел диким злобным быком, но в глубине души был очень добр.
- И что же он сказал?
- Он не уверен, но думает, что четверо - лучшие из каждой группы.
- Значит, трое нас и еще один, - сказал Генри. Бинпол покачал головой:
- Мне не выйти.
- Выйдешь.
- А четвертый? - спросил я.
- Возможно, Фриц.
Это был лучший спринтер. Фриц - немец и пришел к нам из местности на
северо-востоке. Главным его соперником был француз Этьен, который нравился
мне больше. Этьен был веселый и говорливый, Фриц молчаливый и угрюмый.
- Пусть кто угодно, лишь бы мы втроем прошли, - сказал я.
- Вы двое пройдете, - сказал Бинпол. Генри вскочил на ноги.
- Свисток. Пошли, Бинпол. Пора за работу.
У старших были свои задачи. Одни тренировали нас, другие уходили с
отрадами за пищей. Были и такие, кто изучат немногие книги, оставшиеся от
древних, и старался заново постигнуть чудеса искусства наших предков.
Бинпол, когда представлялась возможность, бывал с ними, слушал их разговоры
и иногда даже высказывал свои предположения. Вскоре после нашей встречи он
рассказывал - мне казались эти слова ерундой - о чем-то вроде гигантского
котла, который без лошадей приводил в движение экипажи. Нечто подобное было
открыто - и открыто заново - здесь, хотя и не работало пока должным
образом. А планы у нас были еще грандиознее - получать свет и тепло при
помощи того, что древние называли электричеством.
А во главе всех стоял один человек, он держал в своих руках все нити
управления, решения его выполнялись беспрекословно. И это был Джулиус.
Ему около шестидесяти лет, он мал ростом и хром. Мальчиком он упал в
расщелину и сломал бедро. Оно неправильно срослось, и он остался хромым. В
те дни дела в Белых горах шли по-другому. У тех, кто там жил, была
единственная цель - выжить, и число их уменьшалось. Именно Джулиус подумал
о привлечении людей извне. И он верил - и заставлял верить других, что
придет день, когда человек выступит против треножников и победит их.
И именно Джулиус разработал план, к выполнению которого мы сейчас
готовились. И Джулиус же должен был сделать окончательный выбор.
Однажды он пришел взглянуть на нас. У него были седые голова и борода,
красные щеки, как у большинства тех, кто провел всю жизнь в разреженном
воздухе высот. Он опирался на палку. Я увидел его и сосредоточил все
внимание на поединке, в котором участвовал. Тонио парировал мой удар левой
и нанес удар правой. Я увернулся, сильно ударил его по ребрам, а затем
слева ударил по челюсти, отчего он упал.
Джулиус поманил меня, и я побежал к тому месту, где он стоял. Он
проговорил:
- Ты совершенствуешься, Уилл.
- Благодарю вас, сэр.
- Тебе, наверное, не терпится узнать, кто из вас примет участие в
играх? Я кивнул:
- Немного, сэр. Он изучал меня.
- Когда треножник схватил тебя, ты помнишь то, что чувствовал? Ты
боялся?
- Да, сэр.
- А мысль о том, что ты будешь в их руках, в их городе, не пугает
тебя? - Я промолчал, а он продолжал: - Есть альтернатива выбора. Мы,
старшие, можем оценить вашу быстроту и совершенство тела и мозга, но мы не
можем читать в ваших сердцах.
- Да, - признал я, - меня это пугает.
- Можешь не идти. Ты будешь полезен и здесь. - Его бледно-голубые
глаза смотрели на меня. - Никто не узнает, что ты предпочел остаться.
- Я хочу идти. Мне легче перенести мысль, что я буду в их руках, чем
позор, если меня оставят.
- Хорошо. - Он улыбнулся. - И ты ведь уже убил треножник - сомневаюсь,
чтобы другой человек мог похвастать этим же. Теперь мы знаем, что они не
всемогущи.
- Вы хотите сказать, сэр...
- Я хочу сказать то, что сказал. Есть и другие соображения. Готовься,
трудись, если хочешь быть избранным.
Позже я видел, как он говорил с Генри, и он мне ничего не сказал.
На протяжении всей зимы наша диета, хоть и сытная, была однообразна -
сухое или соленое мясо, которое, что с ним ни делали, оставалось тяжелым и
неаппетитным. Но в середине апреля наш отряд привел с собой шесть коров, и
Джулиус решил, что одну можно зарезать и зажарить. После пира он произнес
речь. Когда он проговорил уже несколько минут, я понял - и возбуждение
сразу охватило меня, - что наступил момент объявления имен тех, кто сделает
попытку разведать город треножников.
Джулиус говорил негромко, а я с остальными ребятами находился в
дальнем конце пещеры, но слова его ясно доносились до нас. Все слушали
внимательно и молча. Я взглянул на Генри - он был справа от меня. Мне
показалось, что он выглядит уверенным. Моя собственная уверенность быстро
ослабела. Вероятно, он пойдет, а я останусь.
Сначала Джулиус говорил о плане вообще. Участников готовили несколько
месяцев. У них будут определенные преимущества перед соперниками, потому
что человек в высокогорье развивает сильные легкие, да и мышцы у него
сильнее, чем у тех, кто живет в плотном воздухе. Но следует помнить, что
соперников будут сотни, они будут лучшими бойцами страны. Может случиться
так, что ни один член нашего маленького отряда не наденет чемпионский пояс.
В таком случае мы повторим попытку. Терпение столь же необходимо, как и
решительность.
Конечно, участники игр должны быть в шапках. Это не представляло
трудности. У нас были шапки, снятые с убитых во время набегов на долины. Их
можно подогнать. Они похожи на настоящие шапки, но не контролируют мозг.
Теперь подробности. Город треножников лежит в сотнях миль к северу.
Большую часть этого расстояния покрывает большая река. По ней плывут
торговые баржи, и одна из них принадлежит нашим людям. Она доставит
участников до места, где происходят игры.
Джулиус помолчал, потом продолжил.
Решено избрать троих из числа готовившихся. Многое принималось во
внимание: индивидуальное мастерство и сила, вероятный уровень соперничества
на играх, темперамент, вероятная полезность участника, если ему удастся
проникнуть в город. Нелегко было сделать выбор, но необходимо. Слегка
подняв голос, Джулиус сказал:
- Встань, Уилл Паркер.
Несмотря на все свои надежды, я был ошеломлен, услышав свое имя. Когда
же я встал, ноги у меня дрожали. Джулиус сказал:
- Ты неплохо проявил себя как боксер, Уилл, и у тебя преимущество
малого роста и веса. Ты тренировался с Тонио, который на играх выступал бы
в более тяжелом весе, и это пошло тебе на пользу.
Сомнения наши были связаны с самим тобой. Ты нетерпелив, часто
неразумен, склонен действовать сгоряча, не подумав, что произойдет потом. С
этой точки зрения Тонио подошел бы больше. Но его успех на играх менее
вероятен, а это пока главное. Тяжелая ответственность ляжет на тебя. Можем
ли мы рассчитывать, что ты сделаешь все, чтобы преодолеть свои недостатки?
- Да, сэр.
- Садись, Уилл. Встань, Жан-Поль Дели.
Мне кажется, я больше обрадовался за Бинпола, чем когда услышал
собственное имя, может, потому, что я был менее смущен и более оптимистично
настроен. Итак, нас будет трое - втроем мы путешествовали, втроем сражались
с треножником на склоне холма. Джулиус сказал:
- И в твоем случае были трудности, Жан-Поль. Ты лучший из наших
прыгунов, но мы не уверены, что ты достиг уровня, необходимого для победы
на играх. К тому же затруднение связано с твоим зрением. Приспособление,
которое ты изобрел - или же, вернее, открыл заново, потому что оно было
широко употребительно среди древних, - производит впечатление
эксцентричности, а эксцентричность не характерна для людей с шапками. Без
этих линз ты будешь видеть хуже своих товарищей. Если тебе удастся попасть
в город, ты будешь подмечать детали хуже Уилла, например.
Но зато поймешь увиденное ты лучше. Ум твой - это преимущество,
которое перевешивает слабость зрения. Ты можешь оказаться самым полезным
при доставке сведений. Ты принимаешь задание?
- Да, сэр.
- Остается третий", и здесь выбрать было легче всего. - Я видел, что
Генри доволен собой и совсем по-детски почувствовал какое-то недовольство.
Он наиболее вероятный победитель в состязаниях и наиболее подходит для
следующего этапа.
- Фриц Эгер, ты согласен?
Я попытался поговорить с Генри, но тот ясно показал, что хочет
остаться один. Я позже еще раз увидел его, он был мрачен и необщителен. На
следующее утро я встретил его в наружной галерее.
Это было наше любимое место, где через отверстия можно было смотреть
на внешний мир. В тысячах футов внизу виднелась богатая зеленая равнина с
дорогами, как черные нити, с крошечными домиками, коровами с булавочную
головку на миниатюрных лугах. Генри сидел у стены. Увидев меня, он
отвернулся. Я неловко сказал:
- Если хочешь, чтобы я ушел...
- Неважно.
- Мне жаль.
Он вымученно улыбнулся.
- Не так, как мне.
- Если повидаться с Джулиусом... Не понимаю, почему бы не послать
четверых вместо троих.
- Я уже виделся с ним.
- Надежды нет?
- Никакой. Я лучший из наших, но они думают, что у меня нет шансов на
играх. Может, в следующем году.
- Не понимаю, почему не попытаться и в этом году?
- Я говорил об этом. Он ответил, что трое и так уже слишком большая
группа. Легче оказаться заподозренными, да и труднее с доставкой.
С Джулиусом не спорят. Я сказал:
- Что ж, у тебя будет возможность в будущем году.
- Если он будет, этот год.
Если наша экспедиция не удастся, состоится еще только одна. Я подумал
о том, что означает неудача лично для меня. Долина с полями, домами к
ленточками-реками, на которую я с такой жадностью смотрел, показалась вдруг
менее привлекательной. Я смотрел на нее сквозь темное отверстие, но здесь я
был в безопасности.
Но даже в приступе страха я жалел Генри. Я тоже мог бы быть не избран.
Не думаю, что перенес бы это так же достойно, как он.
Глава вторая
Пленник в яме
Мы выступили во второй половине дня, тайно пробрались через ближайшую
долину и дальше шли при луне. До восхода солнца мы не отдыхали; к этому
времени мы прошли половину пути - до берега дальнего из двух озер, лежавших
под нашей крепостью. Мы спрятались на склоне холма; высоко над нами сверкал
белый пик, с которого мы начали свой путь. Мы устали. Поели и уснули,
несмотря на жару.
Сто миль отделяло нас от того пункта на реке, где нас будет ждать
"Эрлкениг". У нас был проводник - человек, знавший местность благодаря
участию в набегах. Он доведет нас до баржи. Мы шли по ночам, а днем
отдыхали.
Прошло несколько недель после пира и речи Джулиуса. Все это время мы
продолжали готовиться, начав с того, что постригли волосы и надели
специально подогнанные фальшивые шапки. Вначале было неудобно, но
постепенно я привык к этому жесткому металлическому шлему. Волосы у меня
уже проросли сквозь сетку, и мы были уверены, что во время игр не будем
отличаться от тех, на кого надели шапки в первые недели лета. Ночью мы
надевали шерстяные шапочки, иначе холод металла не давал уснуть.
Генри не было среди тех, кто нас провожал. Я понимал это. И я не пошел
бы, если бы нас поменяли местами. Мне хотелось злиться на Фрица, занявшего
место Генри, но я помнил что говорил Джулиус о моей несдержанности. Помнил
я и то, как негодовал из-за дружбы Бинпола и Генри во время нашего
путешествия на юг и как это повлияло на меня во время пребывания в замке де
ла Тур Роже.
Я решил, что больше такое не повторится, и делал особые усилия, чтобы
преодолеть вражду к Фрицу. Но он не отвечал на мои попытки, оставаясь
молчаливым и замкнутым. Видя это, я еще больше готов был невзлюбить его. Но
мне удалось подавить свое раздражение. Хорошо, что с нами был Бинпол.
Обычно, когда обстоятельства позволяли, мы с ним разговаривали. Наш
проводник Примо, смуглый, внешне неуклюжий, но на самом деле удивительно
ловкий человек, говорил немного, кроме необходимых предупреждений и
указаний.
Нам была дана неделя на то, чтобы добраться до баржи, но мы покрыли
это расстояние за три-четыре дня. Мы шли по вершине гряды, огибая развалины
одного из огромных городов. Он расположен на изгибе реки, которая была
нашей целью. Река течет с востока, и раннее утреннее солнце сверкает на ее
поверхности, потом она поворачивает и устремляется на север. Две баржи шли
вниз по течению, примерно с дюжину были пришвартованы в гавани небольшого
островка.
Примо указал вниз.
- Одна из них - "Эрлкениг". Сможете спуститься сами? Мы уверили его,
что сможем.
- Тогда я возвращаюсь. - Он кивнул. - И удачи вам всем.
"Эрлкениг" оказался одной из самых маленьких барж, примерно пятидесяти
футов в длину. Ничего в нем не было особенного - длинное низкое сооружение,
всего на несколько футов возвышающееся над водой, с навесом на носу,
который давал некоторую защиту от непогоды. Экипаж состоял из двух человек,
оба с фальшивыми шапками. Старшего из них звали Ульф. Это был приземистый,
с бочкообразной грудью, человек около сорока, с грубыми манерами и
привычкой постоянно сплевывать. Он мне не понравился, особенно когда он
сделал насмешливое замечание по поводу хрупкости моего тела. Его товарищ
Мориц был лет на десять моложе, и, я думаю, в десять раз приятнее. У него
были красивые волосы, тонкое лицо и теплая улыбка. Но не было сомнений в
том, кто из них хозяин: Мориц автоматически подчинялся Ульфу. И именно
Ульф, сплевывая и бранясь через довольно регулярные интервалы, давал нам
указания на время пути.
- У нас баржа с экипажем из двух человек, - сказал он нам. - Один
лишний мальчишка - это ничего, он сойдет за ученика. Но если их больше,
привлечет внимание, а нам это не нужно. Поэтому вы по очереди будете
работать на палубе - и когда я говорю "работать", я именно это и имею в
виду, - а остальные двое будут лежать в трюме и не выйдут, даже если баржа
перевернется. Вам говорили о необходимости дисциплины, так что я не буду
повторяться, хочу сказать только: я выкину всякого, кто вызовет
неприятности, и независимо от причины.
Я знаю, какая работа вам предстоит, и надеюсь, что вы ее выполните. Но
если вы не сможете вести себя разумно и по пути повиноваться приказам,
значит, из вас не будет толку и потом. Поэтому я, не задумываясь, выполню
свое обещание. А поскольку мне не нужно, чтобы он остался в гавани, и люди
начали задавать ему вопросы, я скорее всего привяжу ему железо к ногам и
брошу в воду.
Он откашлялся, сплюнул и хмыкнул. Вероятно, последнее замечание должно
сойти за шутку. Но я не был уверен в этом. Он выглядел вполне способным
выполнить угрозу.
Он продолжал:
- Вы пришли рано, и это, конечно, лучше, чем прийти поздно. Нам нужно
еще погрузиться, и во всяком случае известно, что мы не тронемся еще три
дня. Мы можем выйти на день раньше, но не более. Итак, первой паре,
придется два дня просидеть внизу, прежде чем снова увидеть небо. Хотите
бросить жребий?
Я посмотрел на Бинпола. Два дня на палубе, конечно, лучше двух дней в
трюме. Но тогда была возможность потом провести в заключении два дня с
молчаливым Фрицем. Бинпол, который, по-видимому, пришел к такому же
заключению, сказал:
- Мы с Уиллом пойдем вниз.
Ульф взглянул на меня, я кивнул. Хозяин баржи сказал:
- Как хотите, Покажи им койки, Мориц.
Когда мы спускались с холма, Бинпола занимало, как баржи движутся. У
них не было парусов, да те мало помогали бы на реке. Конечно, они легко
могли идти вниз по течению, но как они движутся обратно, вверх? Подойдя
ближе, мы увидели по бокам барж колеса с планками. Бинпол был возбужден
мыслью, что, может быть, тут с древних времен сохранились и машины.
Ответ оказался обескураживающим. Каждое колесо имело внутри привод,
который при плавании против течения двигал осел. Приученные к этой работе с
юности, ослы равномерно шли вперед, их усилия передавались колесу и двигали
баржу по воде. Их жизнь казалась мне тяжелой и скучной, и мне было их жаль,
но Мориц, который любил животных, хорошо смотрел за ними. В плавании вниз
по реке они работали мало и паслись, где только представлялась возможность.
И теперь они в поле, недалеко от речного берега, и останутся там до
отплытия "Эрлкенига". Пока их не привели на борт, мы с Бинполом оставались
в их маленьких стойлах, где запах ослов и сена смешивался с запахом старых
грузов.
На этот раз грузом служили деревянные часы и резные украшения. Их
делали жители большого леса на востоке, а теперь их повезут вниз по реке
для продажи. Их нужно было грузить осторожно из-за хрупкости, и на борт
пришли приглядывать за этим владельцы. Мы с Бинполом прятались за тюками
сена, которое держали для ослов, и старались не шуметь. Однажды я не
удержался и чихнул, но, к счастью, люди в это время громко смеялись и
ничего не услышали.
Но все же это было облегчение, когда прошли два дня, и баржа рано
утром двинулась по реке. Ослы тянули привод - двое работали, а один
отдыхал, а мы с Бинполом бросили жребий, кому сменять Фрица на палубе.
Повезло мне, и я вышел на палубу. Был сумрачный, ветреный день, часто шел
дождь. Но воздух был легким и свежим, особенно после заточения внизу, и так
много можно видеть на реке и по берегам. На запад лежала обширная
плодородная равнина, где на полях работали люди. На востоке поднимались
холмы, над их вершинами висели темные тучи. Впрочем, у меня было немного
времени, чтобы восхищаться картиной. Ульф позвал меня и дал ведро и швабру
с горстью мягкого желтого мыла. Палуба, как он справедливо отметил, не
убиралась несколько недель. Я принесу пользу, исправив это.
"Эрлкениг" двигался ровно, но не быстро. К вечеру мы причалили к
длинному острову, где уже стояла одна баржа. Это был один из многих
остановочных пунктов вдоль всей пятисотмильной реки. Мориц объяснил мне,
что они расположены на расстоянии дневного перехода друг от друга. Вниз по
течению обычно легко проходили два таких отрезка за день, но на третьем
рисковали очутиться в темноте. Баржи не плыли по ночам.
На всем пути к реке мы ни разу не видели треножников. За один день на
палубе я видел два. Оба в отдалении шагали на западном горизонте, по
крайней мере в трех-четырех милях. Один их вид заставил меня вздрогнуть от
страха, который мне пришлось подавлять. Можно на время забыть об
окончательной цели нашего пути, но их вид напомнил мне о ней.
Я старался успокоить себя тем, что до сих пор все шло хорошо, мы не
встретили никаких препятствий. Это помогало мало, но к следующему вечеру
даже этого небольшого утешения не стало.
"Эрлкениг" остановился в небольшом торговом городке. Мориц сказал, что
у Ульфа здесь какое-то дело. Оно должно было занять не больше часа, но он
решил, поскольку мы и так идем раньше намеченного, задержаться здесь до
следующего утра. Наступил полдень, но Ульф не возвращался. И Мориц все
заметнее нервничал.
В конце концов он высказал свои сомнения. Ульф, случалось, напивался.
Мориц считал, что в этой поездке он так не сделает, учитывая всю
ответственность нашего поручения, но если дело, которое он должен был
завершить, не вышло, он мог рассердиться, зайти в таверну, рассчитывая
немного выпить, чтобы успокоиться, но один стакан тянет за собой другой.
Запив, он мог отсутствовать несколько дней.
Эта мысль обескураживала. Садилось солнце, а Ульфа не было. Мориц
начал говорить о том, что он оставит нас на барже, а сам пойдет искать его.
Трудность заключалась в том, что "Эрлкениг", Ульф и Мориц были хорошо
известны в городе. Постоянно к барже подходили люди поздороваться и
поболтать. Если Мориц уйдет, с ними придется иметь дело Бинполу (был его
день на палубе), и Мориц из-за этого беспокоился. Могли возникнуть
подозрения. Вряд ли Бинпол подходил для нового ученика. Люди на реке
любопытны, хорошо знают друг друга, и Бинпол мог сказать что-нибудь такое,
что сразу бы выдало его.
Бинпол предложил другой выход. Мы можем поискать Ульфа. Выбрав момент,
когда поблизости никого не будет, мы выскользнем с баржи и побродим по
тавернам, пока не найдем его. Тогда мы либо уговорим его вернуться, либо по
крайней мере скажем Морицу, где он. Если нас станут расспрашивать, мы
выдадим себя за пришельцев из дальних районов: в конце концов город же
торговый. Это не то же самое, что отвечать на вопросы, как мы оказались на
борту "Эрлкенига".
Мориц колебался, но согласился, что в этом есть смысл. Постепенно он
позволил нам убедить себя. Конечно, втроем мы не можем искать Ульфа, но
один может - Бинпол, поскольку это была его идея. Бинпол ушел, и я тут же
начал убеждать Морица отпустить и меня.
Мне помогло то, что моей настойчивости сопутствовало равнодушное
молчание Фрица. Он не делал никаких замечаний и ясно показывал, что
собирается ждать, пока дела сами собой, без его помощи, придут в порядок. Я
знал, что уговорю Морица, он был гораздо дружелюбнее Ульфа, но и гораздо
менее самоуверен. Он сказал, что я должен вернуться через час, найду Ульфа
или же нет, и я согласился. Я дрожал от возбуждения: мне предстояло
оказаться в незнакомом городе чужой страны. Я убедился, что никто не следит
за баржой, быстро спрыгнул на причал и пошел.
Город оказался больше, чем я думал, глядя на него с борта баржи. К
реке выходил ряд складов и амбаров, многие в три этажа. Часть зданий была
каменная, но больше деревянные, дерево резное и расписанное фигурами людей
и животных. Поблизости находилось несколько таверн, и я быстро пробежался
по ним, хотя Бинпол, очевидно, уж побывал здесь. В одной сидели за большими
кружками два старика и курили трубки. А в другой была дюжина посетителей,
но я тут же увидел, что среди них нет Ульфа.
Я вышел на дорогу, которая под прямым углом уходила от реки, и пошел
по ней. Тут располагались магазины, двигались экипажи и всадники. Людей
было множество. Я понял, почему, когда пришел к первому перекрестку:
поперечная улица в обеих направлениях была перекрыта столами, за которыми
продавали пищу, одежду и другие товары. В городе был торговый день.
Как интересно после долгой зимы, проведенной в темном туннеле в горах,
оказаться снова среди множества людей, занятых повседневными делами. И
особенно интересно для меня. Ведь до побега к Белым горам я знал лишь
спокойствие деревенской жизни. Несколько раз я бывал в Винчестере на рынке.
Этот город был, вероятно, больше Винчестера.
Я прошел мимо рядов. На первом были навалены груды овощей: морковь и
картошка, толстые бело-зеленые стебли спаржи, горох, большие кочаны
капусты, белой и цветной. Во втором продавали мясо - и не просто куски,
какие мясник привозил к нам в деревню, но ноги, челюсти, внутренности. Я
бродил, глазея и принюхиваясь. Один ряд был целиком отдан сыру десятков
различных оттенков и цветов, форм и размеров. Я и не знал, что их может
быть так много. А рыбный ряд с сушеной и копченой рыбой, свисающей с
крюков, со свежей рыбой, только что пойманной и уложенной на каменные
плиты, с еще влажной чешуей! С приближением темноты некоторые киоски
закрывались, но многие еще торговали, и людей было множество.
Между двумя киосками - в одном торговали кожей, в другом свертками
тканей, - я увидел вход в таверну и виновато вспомнил о том, что мне
полагалось делать. Я вошел и осмотрелся. Там было темнее, чем в предыдущих
тавернах, помещение было заполнено табачным дымом и едва видимыми фигурами,
некоторые сидели за столиками, другие стояли у прилавка. Когда я подошел,
чтобы всмотреться повнимательней, меня окликнули из-за прилавка. Говоривший
оказался высоким толстым человеком в кожаном переднике. Грубым голосом, с
акцентом, который я с трудом понимал, он спросил:
- Что тебе, парень?
Мориц дал мне несколько местных монет. Я сделал то, что мне казалось
самым благоразумным: заказал кружку темного эля - обычный здешний напиток.
Кружка оказалась больше, чем я ожидал. Он принес мне кружку с пеной по
краям, и я дал ему монету. У пива был горьковатый вкус, впрочем, не
неприятный. Я осмотрелся в поисках Ульфа, вглядываясь в темные углы, где на
деревянных стенах висели головы оленей и диких кабанов. На мгновение мне
показалось, что я его вижу, но человек передвинулся в более светлое место.
Это был не Ульф.
Я начал нервничать. С шапкой меня признавали мужчиной, поэтому я
вполне мог находиться здесь. Но мне не хватало уверенности тех, у кого были
настоящие шапки, и я конечно, сознавал свое отличное от остальных
положение. Установив, что Ульфа здесь нет, я хотел уйти побыстрее. Как
можно незаметнее я поставил кружку и начал продвигаться к улице. Не успел я
сделать и двух шагов, как человек в кожаном переднике окликнул меня. Я
обернулся.
- Эй! - Он протягивал несколько мелких монет. - Ты забыл сдачу.
Я поблагодарил его и хотел идти дальше. Но тут он увидел, что моя
кружка на две трети полна,
- Ты не допил свой эль. Тебе он не понравился? Я торопливо сказал, что
эль понравился, просто я не очень хорошо себя чувствую. К своему отчаянию я
увидел, что посетители начали проявлять ко мне интерес. Человек за
прилавком отчасти, казалось, смягчился, но сказал:
- Ты не вюртембуржец, говоришь не так. Откуда ты?
На это у меня был готов ответ. Мы должны были называть себя приезжими
из отдаленных мест. В моем случае это была местность на юге, называемая
Тироль. Я так и сказал.
Что касается возможных подозрений, то это подействовало. С другой
точки зрения, выбор оказался неудачен. Позже я узнал, что в городе были
сильные антитирольские настроения. В прошлом году на играх тиролец победил
местного чемпиона и, как утверждали, победил нечестно. Один из посетителей
спросил, отправляюсь ли я на игры, и я, ничего не подозревая, ответил, что
да. Последовал поток оскорблений... Тирольцы все лгуны и воры, они
презирают добрый вюртембургский эль. Их нужно выгнать из города, выкупать в
реке, чтобы немного очистить...
Нужно было убираться, и побыстрее. Я проглотил оскорбления и пошел.
Снаружи я затерялся бы в толпе. Думая об этом, я не смотрел себе под ноги.
Из-под одного столика протянулась нога, и под аккомпанемент общего хохота я
растянулся на опилках, которыми был посыпан пол.
Даже это я готов был вынести, хотя при падении больно ушиб колено. Я
начал вставать, но в этот момент кто-то ухватил меня за волосы, проросшие
сквозь шапку, затряс яростно и ударил о землю.
Нужно быть благодарным, что при этом у меня не свалилась фальшивая
шапка. Нужно было думать только об одном - о возможности благополучно уйти
и добраться до баржи. Но боюсь, что в тот момент я не мог думать ни о чем,
кроме боли и унижения. Я встал, увидел перед собой ухмыляющееся лицо и
размахнулся.
Мой противник был примерно на год старше меня и гораздо тяжелее. Он
презрительно отразил мою атаку. Не сознавая, как глупо я себя веду, я
использовал то, чему меня научили во время долгих тренировок. Я поднырнул
под его руку и нанес ему сильнейший удар в грудь. Теперь была его очередь
упасть, и люди, стоявшие вокруг нас, взревели. Мой противник медленно
встал, его лицо было искажено гневом. Остальные образовали круг и
раздвинули столы. Я понял, что боя не избежать. Я не боялся, но понимал
собственную глупость. Джулиус предупреждал меня о моей несдержанности, и
вот, спустя всего неделю после начала важнейшего дела, эта несдержанность
подвела меня.
Он двинулся на меня, и я снова сосредоточился на настоящем. Я
увернулся и сбоку ударил его. Хотя он и был тяжелее меня, ему не хватало
умения. Я мог сколько угодно плясать вокруг него, нанося удары. Но этого
нельзя было делать. Нужен один решающий удар. Со всех точек зрения, чем
скорее это кончится, тем лучше.
Поэтому, когда он в следующий раз атаковал меня, я отразил удар левым
плечом и сам сильно ударил его в уязвимое место под ребрами. Я вложил всю
свою силу в этот хук. Глотая воздух, он непроизвольно пошел головой вперед.
От второго моего удара он еще быстрее двинулся, но уже назад и ударился об
поя. Зрители молчали. Я поглядел на лежащего противника и, видя, что он и
не собирается вставать, направился к двери, ожидая, что кольцо зрителей
расступится, и меня выпустят.
Но этого не случилось. Они продолжали молча и неподвижно смотреть на
меня. Один из них наклонился над лежащим. Он сказал:
- Удар в голову. Он может быть серьезно ранен.
- Нужно вызвать полицию, - заметил кто-то другой.
Несколько часов спустя я смотрел на звезды, ярко горевшие на чистом
черном небе. Я был голоден, замерз. Но больше всего я был недоволен собой.
Я был пленником в яме.
Член магистрата, который допрашивал меня, проявил вопиющую
несправедливость. Мой противник оказался его племянником и сыном
богатейшего купца в городе. Ясно было, что я спровоцировал его, унизительно
отозвавшись о вюртембуржцах, и ударил, когда он не смотрел на меня. Это
совершенно не соответствовало случившемуся в действительности, но
большинство свидетелей подтвердили эту версию. Правда, нужно сказать, что
моего противника среди них не было: он все еще не пришел в себя после удара
головой об пол. Меня предупредили о том, что если он не поправится, меня
повесят. А тем временем я был приговорен к заключению в яме до городского
праздника.
Именно в этот день и производилось наказание преступников. Яма
оказалась круглой, примерно пятнадцати футов в диаметре и такой же глубины.
Дно и стены вымощены камнем. Гладкие стены не давали возможности выбраться,
а вверху торчали остриями внутрь железные прутья, которые вообще делали
невозможным побег. Меня бросили сквозь них, как мешок картошки, и оставили.
Мне не дали еды, мне нечем было укрыться на ночь, которая оказалась очень
холодной. При падении я разбил локоть и ободрал руку.
Но по-настоящему веселье, как с удовлетворением сказали мне, начнется
завтра. Яму содержали отчасти для наказания, отчасти для развлечения
жителей. В их обычае было бросать в несчастных пленников все, что
подвернется под руку. Предпочитали обычно гнилые овощи, комки грязи, помои
и тому подобное, но если они сердились по-настоящему, то могли использовать
камни, поленья и разбитые бутылки. В прошлом бывало, что пленников тяжело
ранили или даже убивали. Они ожидали получить завтра большое удовольствие и
не преминули сообщить мне об этом.
Хорошо еще, что небо оставалось ясным. Тут не было защиты от дождя. У
стены стояло корыто с водой. Хотя я и хотел пить, но не настолько: света
было достаточно, чтобы разглядеть зеленую слизь по краям корыта. Пленникам
не давали еды. Достаточно проголодавшись, они могли есть гнилые отбросы,
кости, черствый хлеб и все прочее, чем в них швыряли. Это тоже считалось
развлечением. Какой я все же дурак! Дрожа, я ругал себя за глупость. Ночь
тянулась медленно. Я несколько раз ложился, свернувшись клубком, и пытался
уснуть. Но было так холодно, что я должен был встать и походить, чтобы
восстановить кровообращение. Я ждал наступления дня и боялся его. Что
случилось с остальными? Вернулся ли Ульф? Я не надеялся на его
вмешательство. Его хорошо знали в этом городе, но он не мог пойти на риск и
признать свою связь со мной. Завтра они уплывут вниз по реке и оставят меня
здесь. Что еще они могут сделать?
Широкий круг неба надо мной посветлел, и я смог определить, где
восток, по начинающемуся рассвету. Для разнообразия я сел спиной к стене.
Усталость, несмотря на холод, надвинулась на меня. Голова опустилась на
грудь. Потом какой-то звук сверху заставил меня очнуться. Я увидел чью-то
голову. Кому-то не терпится добраться до жертвы, сонно подумал я. Скоро
начнется забава. И тут я услышал негромкий голос: - Уилл, как ты там?
Голос Бинпола.
Он принес с баржи веревку. Вытянувшись, он привязал ее к одному из
железных прутьев и бросил мне другой конец. Я схватил его и подтянулся.
Трудно было пробраться сквозь прутья, но Бинпол помог мне. Через несколько
секунд я перевалил через край ямы.
Мы не стали тратить время на разговоры. Яма находилась на окраине
города. Сам город, еще спящий, но уже озаренный рассветом, отделял нас от
реки и от "Эрлкенига". У меня сохранились лишь смутные воспоминания, как
меня привели сюда, но Бинпол бежал уверенно, я следовал за ним.
Нам потребовалось лишь десять минут, чтобы добраться до реки, и мы
видели только одного человека в отдалении. Он что-то закричал нам, но не
сделал попытки нас преследовать. Я понял, что Бинпол хорошо рассчитал
время. Мы миновали улицу, где был рынок. Еще пятьдесят ярдов, и мы будем в
гавани.
Мы добежали до нее и повернули налево. Сразу за таверной, рядом с
баржей, которая называлась "Зигфрид", я остановился, как вкопанный, и
Бинпол сделал то же. Да, "Зигфрид" был на месте, но следующий кнехт
оказался пустым.
Бинпол потянул меня за рукав. Я посмотрел, куда он показывал, - на
север. В четверти мили от нас посредине реки "Эрлкениг" направлялся вниз по
течению - крошечная лодка, быстро уменьшавшаяся на расстоянии.
Глава третья
Плот на реке
Первой нашей задачей было уйти подальше, пока не стало известно о моем
побеге из ямы. Мы прошли несколько кварталов, застроенных хижинами, совсем
не похожими на крашеные, резные дома в центре города, и вышли на дорогу,
которая шла вдоль берега реки, справа из-за лесистых холмов поднялось
солнце. С угрожающей быстротой формировались облака. Через полчаса они
затянули все небо и закрыли солнце, а еще четверть часа спустя в лицо нам
ударил дождь. Пять минут спустя, уже абсолютно промокнув, мы нашли убежище
в разрушенном здании в стороне от дороги. Тут у нас было время подумать о
случившемся и о том, что делать дальше.
По пути Бинпол рассказал, что было с ним. Он не нашел Ульфа, но когда
вернулся на баржу, Ульф уже был там. Он был пьян, но это не улучшило его
характера. Он разъярился на меня и Бинпола за то, что мы ушли в город. Он
решил, что мы вдвоем проведем оставшуюся часть пути под палубными досками.
А Фриц, очевидно, единственный, на кого можно рассчитывать, в ком есть
разум.
Шло время, я не возвращался, и гнев Ульфа усиливался. Вечером пришел
один его знакомый и рассказал о молодом тирольце, который затеял драку в
таверне и был приговорен к яме. Когда этот человек ушел, Ульф заговорил с
холодным гневом и нетерпением. Моя глупость поставила все под угрозу. Я не
только не гожусь для дела, но являюсь просто помехой. Он не станет ждать и
не будет пытаться освободить меня утром. "Эрлкениг" продолжит путешествие.
В играх будет два участника, вместо трех. А что касается меня, то я могу
оставаться в яме и сгнить в ней.
Хотя Бинпол не говорил мне об этом, но он решил, что Ульф жесток и
несправедлив. Мы находились в его распоряжении и должны были повиноваться
всем его приказам. Больше того, в его словах был определенный смысл. Прежде
всего дело, а не личности. Задача Бинпола - как можно лучше выступить в
играх, добиться доступа в город треножников и добыть информацию, которая
поможет уничтожить их. Только это и было важно.
Но Бинпол расспросил Морица о яме: что это такое, где она помещается.
Не знаю, то ли Мориц не понял, к чему направлены эти вопросы, то ли понял и
одобрил. Я думаю, он был слишком мягким человеком для работы, которая
требует суровости. Во всяком случае, Бинпол узнал все, что ему было нужно,
на рассвете взял веревку и отправился искать меня. По-видимому, Ульф
слышал, как он уходил, и либо в гневе, либо холодно и логично рассудил, что
нужно спасти единственного достойного члена трио от возникающих подозрений
и расспросов.
И вот мы оказались на мели в сотнях миль от цели.
Дождь прекратился так же внезапно, как и начался, и сменился горячим
солнцем, в лучах которого наша влажная одежда начала парить. Менее часа
спустя мы снова вымокли; на этот раз убежища вообще не было, ливень вымочил
нас до костей. И так продолжалось весь день. Мы мокли, мерзли и все время
сознавали - особенно я, - в какую историю попали.
К тому же мы были голодны. Со вчерашнего обеда я ничего не ел, и как
только возбуждение от спасения и бегства спало, я почувствовал жестокий
голод. У нас оставалось еще немного денег, но негде было истратить их, а мы
не хотели ждать, когда в городе откроются магазины. Мы шли по лугам, где
паслись коровы. Я предложил подоить одну и с помощью Бинпола загнал ее в
угол поля. Она сопротивлялась моим неуклюжим и неумелым попыткам, вырвалась
и убежала. Пытаться снова казалось бесполезным.
Спустя несколько часов мы увидели поле репы. Поблизости виднелся дом,
но мы рискнули нарвать ее немного. Репа оказалась мелкой и горькой, но все
же ее можно было жевать. Снова пошел дождь и на этот раз продолжался без
перерыва больше часа.
Мы нашли развалины, в которых решили провести ночь. Других источников
пищи мы не встретили и жевали траву в попытках уничтожить голод. Это
оказалось бесполезно, и к тому же у нас разболелись животы. И, конечно,
одежда оставалась мокрой. Мы пытались уснуть, но безуспешно. Когда же ночь
начала сереть, усталые и не выспавшиеся, мы пошли дальше.
День, хоть и без дождя, выдался облачным и холодным. Река, широкая и
могучая, текла рядом, мы видели плывущую вниз баржу, и нам показалось, что
до нас долетел аромат жареной свинины. Вскоре нам встретилась небольшая
деревушка. Бинпол хотел притвориться вагрантом, надеясь получить пищу. Я
предложил заменить его, но он сказал, что это его идея, и я не должен
показываться. Я спрятался за изгородью и ждал.
В моей родной деревне был дом вагрантов, в котором останавливались эти
бедные блуждающие безумцы. Там им давали еду и белье, стирали и чинили их
одежду. Бинпол говорил мне, что в его стране ничего подобного нет. Вагранты
спали где придется - в сараях, если повезет, или в развалинах. Они
выпрашивали пищу у дверей, и ее давали им с различной щедростью.
Мы полагали, что-нибудь подобное может существовать и здесь. В деревне
было с полдюжины домов, и я видел, как Бинпол подошел к первому и постучал.
Дверь не открыли; позже он рассказал мне, что голос изнутри велел ему
убираться, добавив проклятие. У второй двери вообще не было ответа. В
третьем доме открылось окно, и на него в сопровождении хохота выплеснули
ведро грязной воды. Когда же он, еще более мокрый, пошел дальше, дверь
отворилась. Он обернулся, готовясь перенести унижение, если есть надежда
получить пищу, и побежал. На него спустили огромного свирепого пса. Собака
гнала его почти до того места, где лежал я, а потом стояла и лаяла ему
вслед.
В полумиле дальше мы нашли картофельное поле. Картошка была маленькая
и, конечно, вареная она вкуснее. Но у нас не было возможности развести
костер. Мы тащились вперед и, когда наступил вечер, увидели у берега баржу.
Я думаю, одна и та же мысль пришла нам в голову: это "Эрлкениг"; по
какой-то причине Ульф задержался, и мы можем присоединиться к ним. Это была
весьма нелепая надежда, но все же разочарование оказалось горьким. Баржа
была большая, и шла она вверх по течению, а не вниз. Мы ушли от реки.
Позже мы снова вышли на берег и сидели, дрожа, в хижине с обвалившейся
крышей. Мы молчали. Не думал ли Бинпол, что если бы не я, он сейчас в тепле
и безопасности плыл бы на барже?
Но Бинпол сказал:
- Уилл.
- Да.
- Там, где стояла баржа, была пристань и несколько домов. Должно быть,
это остановочный пункт.
- Может быть.
- Первый, который мы миновали после выхода из города. Я подумал об
этом.
- Да, это так.
- Ульф предполагал проходить два пункта за день, двигаясь не очень
быстро. Значит, за два дня...
За два дня мы прошли расстояние, которое баржа проходит за утро, хотя
мы шли с рассвета дотемна. Я ничего не сказал.
Бинпол продолжал:
- Планировалось, что мы прибудем за три дня до начала игр. Путь должен
был занять пять дней. А так нам потребуется двадцать дней. Игры начнутся до
нашего прибытия.
- Да, - я старался унять дрожь. - Ты думаешь, нам придется вернуться?
- В туннель? Мне не хочется думать, что нам скажет там Джулиус.
Мне тоже этого не хотелось, но я не знал, что еще мы можем сделать.
Бинпол сказал:
- Мы должны двигаться быстрее. Есть река.
- Мы не смеем приблизиться к баржам. Ты знаешь, что нам сказали об
этом. К незнакомцам тут относятся подозрительно и никогда не пускают на
борт.
- Если бы у нас была своя лодка...
- Неплохо бы, - сказал я без сарказма. - Или бы вдоль реки шло
шмен-фе.
Бинпол терпеливо проговорил:
- Лодка - или плот? Стена хижины, может быть? Она и так отпала. Если
мы сможем оторвать ее и спустить в воду... течение понесет нас вдвое
быстрее.
Я почувствовал неожиданный прилив надежды, которая на мгновение
позволила мне забыть холод и ноющую пустоту в желудке. Это возможно.
Давным-давно мальчишкой я помогал своему двоюродному брату Джеку строить
плот, и мы плавали на нем по пруду. Он перевернулся, и мы оказались в воде
и тине. Тогда мы были детьми. Но сейчас положение другое.
- Ты думаешь, мы сможем... - сказал я.
- Утром, - ответил Бинпол. - Попробуем утром.
День, как бы для того, чтобы подбодрить нас, был ясный. При первом
свете мы принялись за работу. Сначала она оказалась ободряюще легкой, а
потом обескураживающе трудной; стена, о которой говорил Бинпол, была
площадью примерно в шесть квадратных футов и почти отделилась от крыши. Мы
завершили это отделение и высвободили бока. Осталось только нажать. Стена
обрушилась... и раскололась на несколько частей.
Надо, сказал Бинпол, скрепить их перекрестными планками. Доски будем
брать из других стен. Придется вытаскивать гвозди, распрямлять их и снова
забивать, где понадобится. Говорил он со спокойной убежденностью.
Беда в том, что большинство гвоздей было не только изогнуто, но
проржавело, и они ломались иногда от легкого нажима. Нам приходилось
отыскивать сравнительно сохранившиеся, осторожно распрямлять их и прибивать
ими доски. Конечно, молотка у нас не было. Мы пользовались камнями с ровной
поверхностью. Бинпол отыскал хороший камень и отдал мне, так как, сказал
он, я лучше смогу его использовать. Это верно. У меня всегда были умелые
руки - боюсь, более умные, чем голова.
Работа была тяжелой и долгой. К концу мы вспотели, а солнце уже высоко
стояло в небе. Оставалось стащить плот в воду, но это тоже было нелегко.
Хижина находилась примерно в пятидесяти футах от воды, а земля была
неровной. Поднять плот мы не могли, он был слишком тяжел, и нам пришлось
тащить и толкать его, время от времени отдыхая между усилиями. Однажды,
когда на пути попались колючие кусты, я готов был сдаться и в гневе пнул
доски. Бинпол вытащил плот из кустов. Вскоре мы добрались до берега и без
сил упали на песок. И снова, благодаря Бинполу, нам повезло: он наткнулся
на гнездо какой-то водной птицы. Мы съели четыре яйца сырыми, облизали
скорлупу и взялись за последнюю часть работы. Бинпол тащил с одной стороны,
а я - с другой. Плот зловеще заскрипел, я увидел, как зашатался гвоздь, но
все же плот коснулся воды и поплыл. Мы взобрались на него и оттолкнулись от
берега.
Путешествие не было триумфальным. Течение подхватило нас, повернуло и
понесло вниз. Но под нашим весом один угол плота ушел под воду. Впрочем,
из-за каких-то капризов равновесия поверхность плота ушла под воду лишь на
несколько дюймов. Мы по очереди сидели в воде и на сравнительно сухом
конце. Вода была холодна, ведь речка питается тающим снегом в горах.
Но мы по крайней мере продвигались быстрее, чем по суше. Берега
проплывали мимо. И погода держалась хорошая... Солнце сияло в небе,
голубизна которого отражалась в гладкой поверхности, по которой мы
двигались. Бинпол окликнул меня и указал: на западе через поля огромными
скачками шел треножник. Я почувствовал некоторое удовлетворение от этого
зрелища. Хоть мы и малы сравнительно с ним, но нам предстоит сражаться.
Когда я в следующий раз увидел треножник, мне было не до таких
рассуждений.
Час cпустя мы миновали баржу. Она шла вверх по течению, и поэтому
встреча была короткой. Человек на палубе с любопытством смотрел на нас и
задал какой-то вопрос, который мы не расслышали. Должно быть, мы
представляли странное зрелище, плывя на своем диком сооружении.
Голод не был утолен четырьмя яйцами и становился все сильнее и
сильнее. Мы видели поля, которые как будто мог ли дать нам пищу, но тут нам
стала ясна одна особенность нашего плота: мы не могли .управлять им. У нас
было несколько досок, но они лишь могли отталкивать плот от препятствий. Я
понял, что нам придется положиться на течение, и добраться до берега мы
можем, лишь покинув плот и пустившись вплавь. Мы находились теперь далеко
от берега, а течение было сильное; нужно быть хорошим пловцом, чтобы
добраться до берега. Тем временем поля сменились террасами с ровными рядами
виноградных лоз. Здесь пищи не было. Плоды винограда в это время еще
зелены.
Большая рыба, вероятно, семга выпрыгнула около нас. Мы не могли бы
изжарить ее, но если бы удалось поймать, я думаю, мы съели бы ее сырой.
Видения еды проходили передо мной, когда я цеплялся за дерево плота.
Жареное мясо на вертеле... баранья нога с соусом, который моя мать готовила
из садовой мяты... или просто хлеб с сыром, хлеб, запеченный снаружи, но
мягкий изнутри, сыр, желтый и крошащийся при прикосновении. Я глотал слюну.
Проходили часы. Солнце поднялось высоко и начало клониться к западу.
Мне было и жарко, и холодно. Я пил воду, черпая ладонями, чтобы заполнить
ноющую пустоту в желудке, но чувствовал себя все хуже. В конце концов я
сказал Бинполу, что мы должны как-то добыть пищу. Мы проплыли две деревни,
по одной на каждом берегу... Там еда, что-нибудь съедобное, по крайней мере
в огородах, если не найдется чего-то получше. Если мы будем сильно грести к
берегу обломками досок... и постараемся доставить плот на берег при виде
следующего человеческого жилища... Бинпол сказал:
- Лучше бы продержаться до вечера. Тогда больше возможностей для
добычи.
- Мы можем тогда не увидеть деревни
- Это значит бросить плот. Конечно! Я был голоден.
- Мы не можем жить без пищи. Безумием было садиться на плот, не имея
возможности управлять им.
Бинпол молчал. Все еще раздраженный, я сказал:
- А как же ночью? Здесь невозможно даже спать. Если уснешь, то
скатишься в воду и утонешь. До темноты все равно придется бросить плот.
- Да, я согласен. Но подождем еще. Сейчас домов не видно.
И верно. Река текла мимо зеленых берегов, на которых не было никаких
признаков жизни. Я угрюмо сказал:
- Пожалуй. Не пора ли нам поменяться?
Позже мы проплыли пустынные развалины, а севернее встретили еще одну
баржу. Было сильное искушение закричать и попросить подобрать нас. Я
преодолел его, но с трудом. Вскоре после полудня мы миновали остановочный
пункт. Он был пуст, белела на солнце маленькая гавань. У второго поста были
привязаны две баржи, а в миле к нему направлялась и третья.
Потом мы снова увидели развалины, но по-прежнему никаких следов
обитания. Река стала шире, и мы плыли по ее центру. Плыть тут было бы
нелегко в любых обстоятельствах, а тем более для нас, голодных и уставших,
замерзших и промокших. Недовольство, которое я испытывал по отношению к
Бинполу, поблекло перед предстоящим испытанием.
И вдруг совершенно неожиданно все изменилось. Треножник появился с
севера, идя по западному берегу. Он должен был миновать нас в ста ярдах,
ближе, чем любой другой в этом путешествии. Я испытал огромное облегчение,
когда он прошел мимо. Но тут он повернул и направился к нам, и я услышал
улюлюканье, которое дважды слышал раньше и имел все основания бояться. Вода
взметнулась фонтанами, когда огромные ноги погрузились в воду. Не
оставалось никаких сомнений, что его цель - мы. Неужели они захватили
"Эрлкениг"? Неужели они каким-то фантастическим способом узнали о нашей
цели и ищут нас? Я смотрел на Бинпола, а он на меня. Я сказал:
- Лучше нырнуть.
Но было уже поздно. Из полушария свесилось щупальце. Оно ударило между
нами, расколов хрупкий плот. И в следующее мгновение мы оба барахтались в
воде.
Глава четвертая
Отшельник на острове
Я ожидал быть схваченным щупальцем. То, что оно вместо этого разбило
плот, одновременно удивило и встревожило меня. Я ушел на глубину и
наглотался воды, прежде чем сообразил, что произошло. Вынырнув, я огляделся
и увидел, что треножник молча удаляется прежним курсом на юг. Казалось, его
поступок совершенно бессмыслен, точно так же, как кружение вокруг "Ориона",
когда мы пересекали пролив. Как озорной мальчишка, он увидел что-то, разбил
его с бессмысленной злобой и пошел своим путем.
Но у меня были более важные дела, чем размышления над мотивами
поступков треножника. Плот раскололся на два бруса, один из них плясал
рядом со мной в воде. В несколько гребков я доплыл до него, ухватился и
осмотрелся в поисках Бинпола. Я видел только реку, серую от приближающегося
вечера, и подумал, что, возможно, конец щупальца ударил друга, и он уже под
водой. Потом я услышал его голос и, повернувшись назад, увидел, что он
плывет ко мне. Он ухватился за другой конец бревна, и мы, отплевываясь,
начали грести.
- Поплывем к берегу? - спросил я. Он закашлялся, потом сказал.
- Еще нет. Посмотри вперед. Река изгибается. Если мы просто будем
держаться, нас может прибить ближе.
Бревно, которое нас удерживало, я во всяком случае не хотел оставлять.
Течение казалось более быстрым и бурным. По обоим берегам возвышались
холмы, река пробивала себе путь среди них. Мы приблизились к месту, где она
резко поворачивала на запад. И тут я увидел, что зеленый берег справа от
нас разделяется.
- Река... - сказал я. - Тут она разделяется.
- Да, - ответил Бинпол. - Уилл, я думаю, сейчас нужно плыть.
Я учился плавать в речках около моего родного Вертона и один или два
раза в озере вблизи поместья. Это лучше, чем ничего, но Бинпол вырос в
приморском городе. Он быстро поплыл, гребя мощными ударами, и, поняв, что я
отстаю, окликнул меня:
- У тебя все в порядке?
- В порядке, - отозвался я и сосредоточился целиком на плавании.
Течение было очень сильное. Берег, к которому мы плыли, скользнул мимо и
назад. Только постепенно я стал правильно оценивать расстояния. А потом
увидел то, что меня испугало. Впереди от берега отходила отмель, за которой
виднелось обширное водное пространство. Река вовсе не разделялась здесь. В
ней просто был остров. Если я не попаду на него, то окажусь в трудном
положении. Я и так устал, а плыть еще дальше... Я сменил направление и
поплыл поперек течения. Бинпол снова окликнул меня, но я не стал тратить
силы на ответ. Руки мои становились все тяжелее, а вода холоднее. Я больше
не смотрел, куда направляюсь, сосредоточившись на том, чтобы передвигать
руки. Что-то ударило меня по голове, и я погрузился в воду. Больше я ничего
не помню, кроме смутного сознания, что меня тащат и под ногами у меня
твердая земля.
Меня вытащил на травянистый берег Бинпол. Придя в себя, я увидел, как
близко находился к гибели. Мы лежали в нескольких ярдах от северного конца
острова. Остров находится в середине речного изгиба, и сразу за ним река
сильно расширяется. Голова у меня болела, я положил ладонь на лоб.
- Тебя ударило бревно, - сказал Бинпол. - Я думаю, от плота. Как ты
себя чувствуешь, Уилл?
- Голова кружится. И голод. Тут есть...
- Да, деревня.
Сквозь сгущающийся мрак мы разглядели дома на восточном берегу. В
окнах горел свет. К этому времени я готов был принять ведро помоев или
встретиться со злой собакой - и даже подвергнуться расспросам о том, что мы
делаем здесь, - лишь бы снова не доверяться реке. Голова у меня
прояснилась, но физически я был так слаб, словно провел месяц в постели.
- Утром мы пойдем туда, - сказал Бинпол.
- Да, - устало кивнул я, - утром.
- На дальнем берегу деревья гуще. Хоть какая-то защита от дождя.
Я опять кивнул, заставил свои свинцовые ноги сделать несколько шагов и
остановился. Кто-то стоял у деревьев и смотрел на нас. Поняв, что мы его
увидели, он направился к нам. В тусклом свете я разглядел, что это мужчина
средних лет, высокий и худой, одетый в грубые темные брюки и рубашку. У
него были длинные волосы и борода. Я увидел кое-что еще. На лбу волосы у
него редели. Они были черные и начинали седеть. И там, где должна была
находиться полоса шапки, виднелась только кожа, задубевшая и смуглая.
Он говорил по-немецки с сильным акцентом. Он видел, как мы барахтались
в воде, и как Бинпол вытащил меня на берег. Манеры у него были странные,
как будто он в одно и то же .время и недоволен и приветлив. Мне казалось,
что он с удовольствием увидел бы, как мы проплываем мимо, и даже не
задумался бы о наших шансах на спасение. Но мы уже были здесь... Он лишь
сказал:
- Вам нужно просушиться. Идемте со мной.
Множество вопросов мелькало у меня в голове, и среди них самый важный:
почему на нем не было шапки? Но казалось более благоразумным подождать с
вопросами. Я посмотрел на Бинпола, он кивнул. Человек провел нас к
утоптанной тропе. Она извивалась между деревьями, и через несколько минут
мы оказались на поляне. Перед нами был деревянный дом, в окне горела
масляная лампа, из трубы поднимался дым. Наш проводник открыл двери и
вошел, мы же за ним.
В очаге горели дрова. На полу лежал большой ковер, красный, с
изображением черных и желтых животных; на ковре сидели три кошки. Человек
отпихнул их ногой, не грубо, просто заставляя их уступить место. Он подошел
к шкафу и достал два холщевых полотенца.
- Снимите мокрое, - сказал он. - Согрейтесь перед огнем. У меня есть
несколько пар брюк и рубашек, сможете надеть, пока ваши не просохнут. Вы
голодны?
Мы взглянули друг на друга. Бинпол сказал:
- Очень голодны, сэр. Если вы...
- Не называйте меня "сэр". Я Ганс. Хлеб и холодное мясо. Я не готовлю
на ночь.
- Достаточно одного хлеба, - сказал я.
- Нет. Вы голодны. Вытритесь.
Брюки и рубашки были, конечно, велики, особенно для меня. Я закатал
штанины, и он дал мне ремень, которым я подпоясался. Внутри рубашки я
вообще потерялся. Пока мы переодевались, он ставил все необходимое на
выскобленный деревянный стол: ножи и тарелки, блюдце с желтым маслом,
большой плоский хлеб с коричневой корочкой, и мясо, частично нарезанное:
розовое мясо было окружено чистым белым жиром, с одной стороны запеченным.
Я отрезал его, пока Бинпол кромсал хлеб. Ганс следил за мной, и я слегка
устыдился толщины кусков. Но он одобрительно кивнул. Потом принес две
кружки, поставил их около тарелок и опять вернулся с большим глиняным
кувшином, из которого налил нам темного пива. Мы принялись за еду. Я
уговаривал себя есть медленно, но тщетно. Мясо было нежным, хлеб мягким, а
масло таким, какого я не пробовал с тех пор, как ушел из дому. Пиво,
которым я запивал все это, было крепким и вкусным. Челюсти у меня заныли от
жевания, но живот требовал еще и еще.
Ганс сказал:
- Вы действительно были голодны. - При этом я виновато взглянул на
свою тарелку.
- Ничего. Ешьте. Люблю, когда радуются еде.
Наконец я остановился; Бинпол закончил есть намного раньше. Я
чувствовал себя наполненным, даже переполненным, и счастливым. Уютная
комната с мягким светом лампы и отблесками огня в очаге, с тремя кошками,
мурлыкавшими у очага. Я решил, что сейчас начнутся расспросы: откуда мы,
как оказались в реке. Ничего подобного. Наш хозяин сидел в деревянном
кресле-качалке, как будто самодельном, и курил трубку. Он не считал тишину
неловкой. В конце концов заговорил Бинпол:
- Как случилось, что у вас нет шапки? Ганс достал трубку изо рта.
- Я никогда не беспокоился об этом.
- Не беспокоились?
Он медленно, с усилием отвечал на наши расспросы. Отец привез его на
этот остров ребенком после смерти матери. Они жили вдвоем, выращивали
овощи, держали кур, свиней и продавали продукты в деревне за рекой. Потом в
свою очередь умер и его отец, и он остался один. Никто в деревне не
беспокоился о нем: его не считали своим. Так случилось, что всю весну того
года, когда на него должны были надеть шапку, и все лето он не покидал
острова, сосредоточившись на выполнении своих работ, в которых раньше
помогал отцу. Он рассказал нам, что похоронил отца недалеко от дома и за
длинные месяцы зимы вырезал на каменной плите его имя. С тех пор он бывал в
деревне не больше двух раз в год. У него была лодка, в которой он плавал
туда и назад.
Вначале я не поверил ему, думая о том, как мы бежали к Белым горам,
чтобы избежать надевания шапки. Этот же человек оставался просто на месте и
ни о чем не беспокоился. Разве могут существовать такие пробелы во власти
треножников над Землей? Но чем больше я думал, тем менее удивительным мне
это казалось. Он был один и жил отшельником. Господство треножников
основывалось на рабстве людей, на представлении о том, что там, где
собирается несколько человек, хотя бы два-три, шапки естественны и
неизбежны. Один человек был неважен, пока он сидел тихо и не вызывал
неприятностей. В тот момент, как он начал их вызывать, ему, конечно,
пришлось бы иметь дело либо с самим треножником, либо с его человеческими
слугами.
Бинпол, разобравшись во всем этом, начал расспрашивать его о
треножниках. Много ли он их видел? Что он испытывает к ним? Я видел, куда
ведут вопросы, и решил предоставить дело ему. Наш хозяин не казался
удивленным или обеспокоенным таким поворотом разговора, и одно это
показывало, как ничтожны его контакты с внешним миром. Обычаи в разных
странах меняются, но повсюду разговор о треножниках и шапках был табу. Ни
один человек в шапке не говорил бы так, как он.
Но он оставался абсолютно равнодушным... Да, время от времени он видит
треножники. Ему кажется, что они повреждают посевы; да и как им избежать
этого, слишком уж велики. Но он рад сказать, что ни один из них не ставил
свою тяжелую ногу на этот остров. Что касается шапок, что ж, люди носят их,
но они, похоже, не приносят ни вреда, ни пользы... Он знает, что они имеют
какое-то отношение к треножникам, потому что треножники забирают мальчишек
в день надевания шапок. Бинпол смело спросил, не препятствуют ли шапки
людям воевать против треножников.
Ганс задумчиво посмотрел на него.
- Ну, вы ведь знаете об этом больше меня, не так ли? А какой смысл
воевать с треножниками? Нужно иметь очень сильную руку, чтобы добросить
камень хотя бы до середины его роста, а что это даст? И зачем? Конечно,
какой-то вред они приносят. Посевы, иногда скот, даже люди, если не
уберутся вовремя с дороги. Но молния может убить тоже, а град уничтожает
посевы.
Бинпол сказал:
- Мы плыли по реке на плоту. Треножник разбил наш плот. Поэтому мы и
оказались здесь. Ганс кивнул.
- Неудачи случаются у всех. Какая-то болезнь скосила всех моих кур два
года назад. Осталось только три.
- Мы вам очень благодарны за убежище, - сказал Бинпол.
Ганс перевел взгляд с его лица на огонь и обратно.
- Я обхожусь без людей, но теперь вы здесь... Мне нужно вырубить
деревья на верхнем конце. У меня болит плечо, я не могу сам. Сделаете
завтра и отплатите мне за еду и жилье. Позже я перевезу вас в деревню.
Бинпол хотел что-то сказать, но передумал и кивнул. Наступило
молчание. Ганс опять уставился на огонь. Я сказал, отчасти раздраженный, но
все же надеясь:
- Но если бы вы встретили людей, которые борются с треножниками, разве
вы не помогли бы им? В конце концов вы ведь свободный человек.
Он некоторое время смотрел на меня, потом ответил:
- Странный разговор. Я не имею ничего общего с людьми, но разговор
странный. Ты не из нашей местности, парень.
Частично это было утверждение, частично вопрос.
- Но если бы существовали люди, которые не желают быть рабами
треножников, вы же сделали бы все, что можете...
Я замолчал под спокойным взглядом бородатого человека.
- Странный разговор, - повторил он. - Я занимаюсь своими делами.
Всегда только ими занимался и буду. Может, вы из тех, кого называют
вагрантами? Но они бродят сами по себе, а не парами. У меня нет ни с кем
неприятностей, потому что я держусь в стороне. Похоже, вы мечтаете о
неприятностях. Если вы об этом думаете...
Бинпол прервал его. Он сказал, бросив мне предупреждающий взгляд:
- Не обращайте на него внимания, Ганс. Он просто плохо себя чувствует.
Его ударило в воде бревно. Видите у него шишку на лбу?
Ганс встал и подошел ко мне. Долго смотрел на мою голову. Потом
сказал:
- Да. Может, он слегка свихнулся. Но это не помешает ему завтра
работать топором. Вам обоим будет полезен хороший сон. Я встаю рано,
поэтому вечером не засиживаюсь.
Из другой комнаты он принес одеяла, пожелал нам доброй ночи и ушел,
забрав с собой лампу. Мы с Бинполом легли на полу по обе стороны очага. Мне
было слегка нехорошо: после двух дней голодания не так-то легко переварить
ужин, весьма обильный. Я думал, что ночь будет у меня беспокойной. Но
усталость оказалась сильней. Я смотрел на огонь и трех кошек, по-прежнему
сидевших перед ним. А потом сразу увидел освещенный солнцем холодный пепел,
кошек не было, и Ганс, чьи тяжелые шаги разбудили меня, велел нам вставать.
Он приготовил плотный завтрак. Большие куски жареного окорока с яйцами
(яиц можно было съесть сколько угодно, я съел три штуки) и горячие
коричнево-золотистые картофельные пирожки. И пиво, такое же, как и накануне
вечером.
- Ешьте хорошо, - сказал Ганс. - Чем больше съедите, тем лучше
поработаете.
Он отвел нас на северную часть острова. Там было картофельное поле
примерно с акр, и он объяснил нам, что хочет увеличить его, срубив деревья
в примыкающем к полю лесу. Он сам начал это делать, но ревматизм сначала
задержал, а затем совсем помешал ему работать. Он дал нам топор, лопаты,
мотыгу, посмотрел немного, как мы начали, и ушел.
Работа была тяжелой. Между деревьями рос густой подлесок, корни
переплетались, и их невозможно было выкопать. Бинпол считал, что если мы
хорошо поработаем, то за утро можно будет отплатить нашему хозяину за
гостеприимство, и после полудня он перевезет нас в деревню. Но хотя мы
вспотели от напряжения, работа шла медленно. В середине дня пришел Ганс и
критически глянул на результаты нашего труда.
- Я думал, вы сделаете больше. Но начало есть. Сейчас вам лучше
пообедать.
Он дал нам жареных цыплят и груду вареной картошки с кислой капустой.
И еще дал вина, сказав, что если мы напьемся в полдень пива, то захотим
спать. Потом была сладкая черника с кремом. Ганс сказал:
- Отдохните с полчаса, переварите еду, пока я убираю. Потом вернетесь
на поле. Большой дуб оставьте на завтра. Я хочу быть уверен, что он
правильно упадет.
Он оставил нас лежать на солнце. Я сказал Бинполу:
- Завтра? Не много ли за то, чтобы перевезти нас к деревне?
Бинпол медленно ответил:
- Завтра, и послезавтра, и еще один день. Он решил держать нас, пока
не будет расчищен лес.
- Но это займет неделю, а то и две!
- Да. А времени у нас мало, если мы хотим участвовать в играх.
- Но пешком мы не доберемся. Нужно найти материал и построить другой
плот. Впрочем, вряд ли мы сумеем. Нужна лодка.
И тут я удивился, как эта идея не пришла мне в голову раньше. По пути
на поле мы видели лодку Ганса. Она была привязана в маленьком заливчике на
востоке острова, неуклюжая шестифутовая лодка с парой весел. Мысли Бинпола,
судя по его взгляду, шли в том же направлении.
Я сказал:
- Если нам удастся вечером улизнуть... Конечно это подло, но...
- Лодка очень много значит для него, - заметил Бинпол. - Без нее ему
не добраться до деревни. Вероятно, он построил ее сам, и построить другую
ему будет нелегко, особенно с его ревматизмом. Но мы знаем из его слов, что
он не станет нам помогать, хотя у него и нет шапки. Он стал бы удерживать
нас и заставлять работать, даже если бы знал, что нам предстоит. Добраться
до города, Уилл, важнее, чем этот одинокий человек с его лодкой.
- Итак, вечером...
- Пропадет еще полдня, да и может не представиться случая, когда еще
мы будем одни. - Он встал. - Лучше сейчас.
Мы как можно невинней пошли с поля. Я увидел открытую дверь дома, но
Ганса не было. После этого мы побежали в направлении заливчика с лодкой.
Она закачалась, когда Бинпол забрался на борт и достал из нее весла, а я
занялся веревкой. Лодка была привязана к дереву сложным узлом, который
сначала мне не поддавался.
- Торопись, Уилл, - сказал Бинпол.
- Если бы был нож...
- Мне кажется я что-то слышу.
Я тоже услышал - сначала топот бегущих ног, затем хриплый крик. Я
отчаянно дернул узел, и он поддался. Когда я карабкался в лодку, она опасно
наклонилась подо мной. Бинпол оттолкнулся от берега, и тут же из-за
деревьев показался Ганс. Он выкрикивал проклятия. К тому времени, как он
добежал до воды, мы были уже в десяти футах от дерева на берегу. Ганс не
остановился, он бросился в воду вслед за нами. Вода поднялась ему до колен,
потом до пояса, но он продолжал с криками идти вперед. Ему удалось
ухватиться за весло, но Бинпол выдернул его. Течение подхватило нас и
понесло.
Ганс замолчал, и выражение лица у него изменилось. Я легко перенес его
гнев и ругань, но тут было другое. Мне и сейчас становится плохо, когда я
вспоминаю ужасное отчаяние на его лице.
Мы быстро плыли вниз по течению. Мы по очереди гребли весь день с
самого утра. Пища вновь была проблемой, но мы как-то продержались, хотя в
первые дни сильно голодали. Мимо вверх и вниз проплывали баржи, но мы
держались от них подальше, и это становилось все легче делать, так как
русло реки сильно расширялось. Сама река представляла огромный интерес: по
берегам мелькали роскошные леса, пастбища, виноградники, пшеничные поля и
молчаливые руины гигантских городов древних. Много раз мы видели
треножники, а однажды слышали и их охотничье улюлюканье, но достаточно от
нас далеко. Ни один из них не приблизился к нам. В реку впадали притоки,
древние замки вздымали свои башни на утесах, а в одном месте огромная
красновато-коричневая скала, поросшая деревьями, выше треножника, торчала
из середины реки.
Наконец мы прибыли к месту, где проходили игры. К берегу было
причалено множество барж, и среди них был "Эрлкениг".
Глава пятая
Игры
Это была земля цветущих лугов, богатой почвы, маленьких богатых
деревень и множества ветряных мельниц, чьи крылья медленно поворачивались
под порывами теплого ветра. Стояла прекрасная погода. Настоящая погода игр,
говорили люди.
Город лежит на запад от реки, за лугами. Здесь шло множество людей, и
не только участники игр, но и зрители. Город и прилегающие деревни кишели
ими, а еще тысячи расставляли на полях палатки. Чувствовалось праздничное
оживление - все ели, пили пиво и прошлогоднее вино, все были довольны,
одеты в лучшее платье. Мы пришли за день до начала. Ночь мы провели под
открытым небом, под ивой, у быстрого ручья, но завтра, если удастся пройти
предварительные испытания, мы станем участниками и будем жить в длинном
низком деревянном здании, построенном рядом с полем.
По пути к этому месту нужно пройти через город, с его большим собором
с двумя одинаковыми башнями, с заново раскрашенными домами, и пересечь
холмы. Бродя там, мы однажды обнаружили огромное овальное углубление, его
пологие склоны спускались к каменной платформе в центре. Мы не могли
догадаться о назначении этого места, но камни его, треснувшие и
выветрившиеся, несли на себе следы не годов, а столетий. Бесчисленных
поколений, подумал я, до прихода треножников. Далее была деревня, а рядом с
ней - поле. Оно было огромно, и местные жители рассказывали, что во времена
древних здесь происходили великие сражения, в которых - хотя в это трудно
поверить - люди убивали друг друга. Это поле самой свирепой, самой жестокой
битвы, и некоторые говорили, что такая же битва еще предстоит. Я надеялся,
что это предзнаменование нашего успеха. Нам действительно предстоит битва,
и мы авангард нашей армии.
На барже мы встретили Морица, но не Ульфа, который где-то пил. Мориц
был рад видеть нас, но советовал не оставаться, потому что Ульф продолжал
ругать нас и вряд ли обрадовался бы, узнав, что мы все же добрались
вовремя. Мориц сказал нам, что Фриц утром ушел на поле.
В городе и деревнях повсюду висели знамена и вымпелы они окружали
поле, как тысячи огромных цветов. Вокруг поля были сооружены деревянные
трибуны, на которых сидели зрители, множество разносчиков ходило среди них,
продавая безделушки, ленты, сладости, вино и горячие сосиски. С одной
стороны выдавался судейский павильон с помостом, на котором победитель
получал свой чемпионский пояс. Мы отчаянно надеялись побывать на этом
помосте.
В первый день, как я и сказал, отсеивались те, у кого были совсем
низкие результаты. Мы не сомневались, что пройдем квалификацию, и
действительно легко прошли ее. Я боксировал с парнем примерно моего
возраста и веса, и меньше минуты спустя судья прекратил бой, отправив меня
взвешиваться. В палатке, где происходили дальнейшие процедуры, я встретил
Фрица. Он не проявил ни удивления при моем появлении, ни любопытства. Я
сказал ему, что Бинпол тоже здесь, и он кивнул. Трое лучше одного. Но у
меня было впечатление, что он лишь себя считает способным проникнуть в
город, что на нас не стоит рассчитывать. Я почти надеялся, что он проиграет
в первом же забеге, но тут же спохватился и стал ругать себя за глупость.
Важно только, чтобы кто-нибудь победил, и трое лучше одного.
Позже я нашел Бинпола. Он тоже без труда прошел квалификацию, с
большим запасом прыгнув в длину и в высоту. Вместе мы пошли на обед: нам
дали теперь еду и постель. Я спросил его, что он думает о своих шансах. Он
серьезно ответил:
- Все в порядке. Я особенно и не напрягался. А ты, Уилл?
- Тот, кого я победил, тоже получил квалификацию. Я видел его в доме.
- Неплохо. Не поискать ли нам Фрица?
- Позже. Сначала поедим.
На следующее утро состоялась церемония открытия. Из города двинулась
процессия со знаменами, и капитан игр, седой старик, председатель
городского магистрата, приветствовал участников, собравшихся на поле, и
произнес немало пышных фраз о соперничестве и чести. Может, его слова и
произвели бы впечатление на меня, если бы не необычные зрители. Во время
турнира в замке де ла Тур Роже молчаливым часовым возвышался один
треножник, здесь их было шесть. Они пришли рано утром и, когда мы
проснулись, уже окружили поле. Соперничество и честь - пустые слова, когда
вспомнишь, что игры предназначены поставлять рабов этим металлическим
чудовищам. Рабов - или жертвы. Ведь хотя ежегодно сотни мужчин и женщин
входили в город, не было известно ни об одном вернувшемся оттуда. Думая об
этом, я дрожал, несмотря на жаркое солнце.
В этот день бокса не было, и я мог следить, как разворачиваются
события в других видах. Фриц участвовал в беге на сто и двести метров. Это
было популярное состязание: вначале проводилось двенадцать забегов по
десять участников в каждом; занявшие первое и второе места участвовали в
следующих трех забегах, победители которых уже встречались
непосредственно... Фриц пришел вторым в четвертом забеге. Он, возможно,
вводил в заблуждение соперников, но мне казалось, что он бежал изо всех
сил. Первая группа участников в прыжках в длину начала состязания после
полудня, и Бинпол легко победил, на полметра опередив ближайшего соперника.
Мой первый бой состоялся на следующее утро. Мой противник, высокий
тощий парень, только защищался. Я гонял его по всему рингу, изредка
пропускал удары, но гораздо больше нанес и не сомневался в результате.
Позже я опять дрался и снова легко выиграл. Бинпол был среди зрителей.
Посте боя я надел тренировочный костюм, который мне выдали, и мы
отправились наблюдать за событиями на поле. Шли состязания на двести
метров. Бинпол вглядывался в доску объявлений. Он спросил, какой забег
проводится. Я ответил: седьмой.
- Значит, Фриц уже пробежал. Он в шестом забеге. Есть ли уже
результаты?
- Сейчас вывешивают.
Доска объявлений находилась рядом с павильоном судей. При помощи
сложной системы окошечек и лестниц группа мальчишек развешивала номера
победителей. Вот не доске появились номера двоих победителей шестого
забега.
- Ну? - спросил Бинпол. Я покачал головой:
- Нет.
Ни Бинпол, ни я больше ничего не сказали. Проигрыш Фрица в одном из
двух видов был нашим первым поражением, и мы понимали, что возможны и
другие. Конечно, было бы ужасно, если бы мы все проиграли, но и с такой
возможностью приходилось считаться.
Для меня лично такая возможность стала совершенно реальной в следующем
бою. Мой противник, подобно первому, был быстр, но более искусен и
агрессивен. В первом раунде он нанес мне несколько сильных ударов и
заставил меня промахнуться при контакте. Я не сомневался, что проиграл
раунд и вполне мог проиграть весь бой. В начале второго раунда я постарался
сблизиться и наносить удары по корпусу. Это мне удалось, но я чувствовал,
что все еще проигрываю. Последний раунд я начал в отчаянном настроении.
Атаковал яростно и привел противника в замешательство. Он на мгновение
открылся, и я поймал его на удар справа в голову. Он упал. Правда, встал
немедленно, но начал нервничать и держался на расстоянии. К тому же он явно
устал, очевидно, от ударов по корпусу во втором раунде.
К концу боя я был уверен, что последний раунд за мной, но относительно
всего боя сомневался. Я видел, как совещались судьи. Они делали это дольше
обычного, и моя неуверенность перешла в физическую слабость. Я дрожал,
когда мы шли к центру ринга, и с трудом мог поверить, когда судья поднял
мою руку в знак победы.
Фриц и Бинпол следили за боем. Бинпол сказал:
- Я думал, ты проиграешь.
Я все еще дрожал, но чувствовал себя уже лучше.
- И я тоже.
- Поздно спохватился, - заметил Фриц.
- Но не так поздно, как ты на двухсотметровке. Ответ был глупый, но
Фриц не возмутился. Он просто сказал:
- Правда. Поэтому я должен выложиться в следующем забеге.
Вероятно, его невозмутимость была хорошим качеством, но меня она
раздражала.
После обеда произошли два события: Фриц вышел в финал бега на сто
метров, а Бинпол проиграл прыжки в высоту. Фриц опять пришел вторым, но
победитель опередил его на несколько ярдов, и шансы Фрица казались мне
незначительными. Бинпол был весьма угнетен поражением. В предварительных
состязаниях он прыгал хорошо и уверенно, и казалось несомненным, что он
победит. И вот в первой же финальной попытке его подвела координация, и он
нелепо сбил планку бедром. Вторая попытка была лучше, но все же с ошибками.
Мне показалось, что в третьей попытке он уже преодолел планку, но в
последнее мгновение задел ее ногой.
- Не повезло, - сказал я.
Когда он натягивал тренировочный костюм, лицо у него было белым от
гнева на самого себя.
- Как я мог прыгать так плохо? - спросил он. - Ведь раньше я прыгал
намного выше. И теперь, в самый нужный момент...
- Есть еще прыжки в длину.
- У меня не получается взлет...
- Забудем об этом.
- Легко сказать.
- Вспомни, что говорил Фриц. Выложись во втором виде.
- Да. Это хороший совет.
Но он не выглядел убежденным.
Наступил день финалов. Вечером процессия отправилась в город, где в
честь игр будет дан ужин. Будут приветствовать всех участников, особенно
победителей в их алых поясах. А утром, после того, как они парадом в
последний раз пройдут по полю, их подберут треножники и унесут в свой
город.
Ночью было очень жарко, а небо, больше не голубое, затянулось тучами,
которые каждую минуту угрожали проливным дождем. В отдалении гремел гром. В
случае дождя торжества переносятся на следующий день. Я смотрел на небо
через двери дома и молился, чтобы дождя не было. Нервы у меня были
напряжены до предела. Я старался заставить себя позавтракать, но пища не
шла в горло.
Сначала шел вид Бинпола, затем мой и наконец Фрица. Я начал следить за
состязанием по прыжкам и постепенно отвлекся, Бинпол прыгал хорошо, и было
ясно, что лишь двое участников смогут тягаться с ним. Они прыгали раньше, и
после первой попытки их разделяли дюймы. Остальные намного отстали. Во
второй попытке они показали почти такие же результаты, но Бинпол прыгнул
дальше всех и захватил лидерство. Я видел, как он возвращается из ямы,
отряхивая песок, и подумал: он выиграет.
Один из его соперников в финальной попытке прыгнул недалеко. Зато
другой, долговязый веснушчатый парень, у которого волосы пучками
пробивались сквозь серебряную шапку, прыгнул намного лучше и вышел на
первое место. Разница составляла девять сантиметров - около четырех дюймов
по нашим английским мерам. Само по себе немного, но на этой стадии
соревнований огромное преимущество. Я видел, как Бинпол собрался,
разбежался по травянистой дорожке и бросил свое тело в воздух. Раздались
крики. Это, несомненно, был лучший прыжок дня. Но восторженные крики
превратились в стон разочарования, когда судья поднял флажок. Прыжок не
засчитали, долговязый парень выиграл.
Бинпол ушел, я пошел за ним, говоря:
- Ты же не виноват. Ты сделал все, что мог. Он поглядел на меня без
всякого выражения.
- Я заступил на планку. С самых первых тренировок я этого не делал.
- Ты вложил в попытку слишком много усилий. Это могло случиться с
любым.
- Я хотел победить. Но и боялся последующего. Но все же я старался.
- Мы все это видели.
- В прыжках в высоту я не собрался в решающий момент. А на этот раз
глупо нарушил правила. Я старался, но зачем?
- Ты говоришь глупости. Ты слишком старался.
- Оставь меня одного, Уилл. Сейчас я не хочу разговаривать.
Боксерские финалы проходили в середине дня, и мой вес шел вторым. Мне
предстояло драться с немцем с севера, сыном рыбака. Он был даже меньше меня
ростом, но мускулистый и крепко сложенный. Я видел, как он дерется, и
понял, что это сильный боец, быстрый и с мощным ударом.
Первую минуту мы осторожно кружили по рингу. Потом он быстро ударил
слева и справа, я парировал. Я контратаковал его и прижал к канатам, сильно
ударив по ребрам и сбив дыхание. Но он ушел, прежде чем я ударил еще. Мы
снова дрались на дистанции, но в последние тридцать секунд я сумел
приблизиться к нему и несколько раз ударить. Раунд был за мной.
Я уверенно начал второй раунд, атаковал, а он отступал. Он был почти
прижат к канатам. Сильный хук в челюсть. Я промахнулся ненамного, но все же
промахнулся. А следующее, что я помню: я лежу на полу, а рефери надо мной
считает:
- ...три, четыре, пять...
Бинпол позже сказал мне, что это был короткий апперкот - снизу вверх в
подбородок. Удар подбросил и перевернул меня. В тот момент я сознавал лишь,
что плыву в каком-то тумане боли, и земля прочно держит меня в объятьях.
Мне нужно встать, но я не знаю, как это сделать. Да и срочности никакой
нет. Между словами судьи такие длинные промежутки.
- ...шесть, семь...
Я, конечно, проиграл, но по крайней мере сделал все возможное. Как и
Бинпол. Сквозь туман я увидел его печальное лицо.
- Я старался, но зачем?
А я? Поймал удар, потому что ослабил бдительность. Неужели в глубине
души я хотел этого? И теперь могу сказать себе: ты сделал все, что мог, и
никто не имеет права упрекнуть тебя? Можешь возвращаться в Белые горы
вместо города треножников. Но с сомнением в душе, от которого нелегко
избавиться.
- Восемь!
Каким-то образом я умудрился встать. Я плохо видел и шатался. Парень с
севера атаковал. Я сумел уйти от его ударов, но не представляю, каким
образом. Оставшуюся часть раунда он гонялся за мной, однажды загнал в угол
и сильно ударил. На этот раз не упал, но когда я сел в своем углу, и меня
начали обтирать влажной губкой, то понял, что безнадежно проигрываю. Чтобы
победить, мне нужен только нокаут.
Он тоже понимал это. Убедившись в начале третьего раунда, что я пришел
в себя, он не пытался сближаться, а боксировал на расстоянии. Я шел за ним,
он уходил. Вероятно, я получил несколько очков, но потерял гораздо больше.
А часы, большие деревянные часы, показывали, как уходили секунды. В начале
каждого раунда их пускали в ход и три минуты спустя останавливали.
Я пришел в отчаяние. Отказавшись от защиты, на этот раз сознательно, я
стал наносить удары. Чаще всего я промахивался, а он сумел несколько раз
сильно достать меня по корпусу. Но я продолжал отчаянно драться, а не
боксировать, надеясь на чудо. И оно произошло. Он нанес удар, который
закончил бы дело, начатое апперкотом, но промахнулся. Зато я своим ударом в
челюсть не промахнулся. Колени его подогнулись, он упал, и я был уверен,
что он не встанет ни при счете десять, ни пятьдесят. У меня лишь оставалось
сомнение, не прозвучит ли гонг раньше конца счета. Мне казалось, что идут
последние секунды боя. Но я ошибся. К моему изумлению, до конца оставалось
еще больше минуты.
Мы с Бинполом молча следили за финалом бега на сто метров, испытывая
разные чувства. Но наше молчание кончилось, когда стало ясно, что Фриц
держится наравне с бегуном, который обошел его в предыдущем финале. Мы оба
закричали, когда они пересекли финишную ленту. Бинпол считал, что победил
Фриц, я - что он проиграл. Наступило время объявления результатов, и оба мы
ошиблись. Победитель не был назван. И предстоял новый забег всего с двумя
участниками.
И на этот раз Фриц не допустил ошибки. Он с самого начала захватил
лидерство и удерживал его до конца. Я горячо его приветствовал вместе со
всеми. Я был бы еще более рад, если бы на его месте оказался Бинпол, но я
радовался тому, что в городе у меня будет союзник.
Вечером во время пира разверзлись небеса, непрерывно гремел гром, и
через высокие окна я видел молнии над крышами домов города. Мы ели
прекрасную пищу в огромных количествах, пили вино, которое пузырилось в
бокалах и щекотало горло. А я сидел за высоким столом среди других
победителей в алых поясах.
Утром, когда начался парад, шел мелкий дождь. Поле было мокрое, и наша
обувь покрылась грязью. Я попрощался с Бинполом и сказал, что надеюсь снова
увидеться с ним в Белых горах.
Но надежда на это была слабой. Церемония прощания продолжалась, а
шесть треножников неподвижно стояли на прежних местах. Я смотрел на лица
спутников, счастливые и возбужденные мыслью о службе треножникам, пытался
придать своему лицу такое же выражение. Ноги у меня дрожали. Я сделал
усилие и сдержал дрожь, но несколько мгновений спустя они снова дрожали.
Нас было более тридцати, разбитых на шесть групп. Группа с Фрицем
первой направилась к ближайшему треножнику. Когда они приблизились к
металлическим ногам гиганта, сверху опустилось щупальце. Оно по очереди
подняло их к отверстию в полушарии; точно в такое отверстие год назад я
бросил взрывающееся металлическое яйцо древних. Сейчас у меня не было
защиты и не должно было быть. Я следил, как пошла следующая группа, за ней
третья, четвертая. Наступила наша очередь, и, шлепай по лужам, я побрел за
остальными.
Глава шестая
Город золота и свинца
Когда щупальце приблизилось ко мне, я больше всего боялся, что начну
сопротивляться и тем самым покажу, что отличаюсь от остальных. Мне даже
казалось, что щупальце каким-то образом прочтет мои мысли. Когда наступила
моя очередь подниматься, я постарался отвлечься. Я думал о доме, о
послеполуденных прогулках по полям, о плавании по реке со своим двоюродным
братом Джеком. Но тут дыхание у меня оборвалось, и я полетел вверх сквозь
пронизанный дождем воздух. Надо мной раскрылась дверь в полушарии - зияющая
пасть, к которой несло меня.
Я ожидал, что потеряю сознание, как и в первый раз, у замка де ла Тур
Роже, но этого не случилось. Позже я понял, почему так. У треножников есть
для этого способ, но они применяют его только к тем, у кого нет шапок, кто
может испугаться и сопротивляться. Но для тех, кто преклоняется перед ними,
это не нужно.
Щупальце внесло меня внутрь и освободило, и я смог оглядеться.
Полушарие имело не менее пятидесяти футов в основании, но часть, где мы
находились, была гораздо меньше. Это было неправильной формы помещение
примерно в семь футов высотой. Внешняя стена с дверью изгибалась, в ней
виднелись иллюминаторы, закрытые чем-то вроде толстого стекла. Остальные
стены были прямые и слегка наклонные, при этом внешняя стена была длиннее
внутренней. И имелась еще одна, но запертая дверь.
Никакой мебели не было. Я провел ногтем по металлу: он был жесткий, но
шелковистый на ощупь. В моей группе было шестеро, я поднимался пятым.
Внесли последнего, и дверь закрылась - поднимающаяся круглая крышка,
которая прилегла без всякой щели. Я смотрел на лица своих товарищей. Они
были в смущении, но в то же время радостно возбуждены, и я постарался
скопировать их выражение. Все молчали, и для меня это было облегчением. Я
не знал бы, что сказать и как.
Молчание в течение бесконечных минут, затем пол неожиданно наклонился.
Погрузка закончилась, очевидно. Началось наше путешествие в город.
Двигались мы гладко. Три ноги машины прикреплялись к кольцу под
полушарием. В местах соединений имелись сегменты, которые обладали
способностью удлиняться и сокращаться, когда ноги перемещались относительно
друг друга. Между кольцом и полушарием имелось такое устройство из пружин,
которое компенсировало толчки. Поэтому мы ощущали только легкую качку. Она
вначале вызывала тошноту, но мы к ней быстро привыкли.
Треножник мог спокойно двигаться в любом направлении, но сейчас то
помещение, в котором мы находились, оказалось расположенным впереди. Мы
столпились у иллюминаторов.
Впереди и немного справа виднелся холм с древним полукругом каменных
ступеней, за ним город, где мы пировали накануне вечером. Дальше лента
реки. Мы направлялись к ней, двигаясь на северо-восток. Дождь прекратился,
и на небе появилась просинь между облаками. Все внизу казалось маленьким и
далеким. Поля, дома, скот, которые мы видели в долине из туннеля, были еще
меньше, но там панорама не менялась. Тут же картина постоянно изменялась.
Мы как будто висели на животе у огромной птицы, пролетающей над местностью.
Вспомнив треножники, которым ноги служили плотами, я подумал, смогут
ли и эти так, когда достигнут реки. Но ничего подобного. Передняя нога с
фонтаном брызг ушла в воду, остальные за ней. Треножник пересек реку по
дну, как всадник пересекает ручей ниже мельницы моего отца в Вертоне. На
другом берегу треножник изменил направление и двинулся на юг. Вокруг
расстилалась открытая местность, затем пустыня.
Мы с Бинполом видели развалины одного из городов-гигантов на своем
пути на север. Река на протяжении миль текла меж черных угрюмых берегов. Но
с высоты видно было гораздо больше. Город тянулся на восток от реки -
темная отвратительная масса разрушенных зданий и разбитых дорог. Посреди
них росли деревья, но меньше, чем в том городе, который мы пересекали на
пути в Белые горы. Этот город казался больше и отвратительней. Я не видел
здесь остатков широких улиц и площадей, тут не было чувства, что наши
предки до прихода треножников жили в порядке и красоте. Но здесь было
сознание силы и власти, и я снова удивился, как они могли быть побеждены,
как мы, горсточка беглецов, можем надеяться победить там, где они
проиграли.
Один из нас увидел его первым и закричал, остальные начали тесниться,
чтобы тоже увидеть. Оно поднималось за краем развалин, кольцо тусклого
золота, встающее на сером горизонте, увенчанное и накрытое огромным пузырем
зеленоватого хрусталя. Стена была втрое выше треножника, гладкая и без
всяких перерывов. Все это, хотя и находилось на земле, казалось странно не
связанным с нею. На некотором расстоянии от того места, куда мы
направлялись, из-под золотого щита вырывался поток и устремлялся к большой
реке за нами. Следуя взглядом за течением, можно было подумать, что иллюзия
вот-вот рассеется, город исчезнет и останется только река, текущая среди
обычных полей. Но город не исчезал. Стена поднималась все выше, становилась
зловещей и угрожающей.
Небо посветлело. Время от времени сквозь тучи прорывалось солнце. Оно
блестело на стене, отражаясь от хрустальной крыши. Мы видели гигантское
золотое кольцо, на котором сверкал титанический изумруд. И узкую темную
щель, которая все расширялась. В сплошной стене открылась дверь. Первый
треножник прошел в нее.
Я был совершенно не подготовлен к тому, что случилось, когда наш
треножник вошел в город. Я упал, как будто получил свирепый удар, но такой
удар, который одновременно пришелся по всем частям тела, удар спереди,
сзади, а больше всего сверху. Я увидел, падая, что с моими товарищами
происходит то же самое. Пол, как магнитом, притягивал нас к земле. Пытаясь
встать, я понял, что это не удар, а нечто совсем другое. Все мои члены
налились свинцом. И огромных усилий стоило поднять руку, даже пошевелить
пальцем. Напрягая все силы, я встал. На спине я нес огромную тяжесть. И не
только на спине - на каждом квадратном дюйме тела.
Остальные выглядели удивленными и испуганными, но не несчастными. В
конце концов треножники хотят им добра. Вокруг разлился тусклый зеленоватый
свет, как в густом лесу или в пещере на дне моря. Я пытался понять, что все
это значит, и не мог. Вес тела сгибал мне плечи. Я распрямлял их, но
чувствовал, как они снова провисают.
Время шло. Мы ждали. Тишина, тяжесть и тусклая зелень. Я старался
сосредоточиться на самой важной мысли - мы достигли первой цели и находимся
внутри города треножников. Нужно иметь терпение. Это не мое отличительное
качество, как указывал Джулиус, но теперь мне придется им обзавестись.
Ждать было бы легче без этой полутьмы и сокрушительной тяжести. Было бы
облегчением сказать что-нибудь, что угодно, но я не осмеливался. Я
переминался, пытаясь найти положение поудобнее, но не смог.
Я смотрел на внутреннюю дверь, но со слабым свистом открылась
наружная. Снаружи видна была все та же тусклая зелень. Появилось щупальце и
вынесло одного из моих товарищей. Я понял, что оно каким-то образом видит
нас снаружи. Может ли быть, что треножники живые, что мы пленники живой
разумной машины? Щупальце вернулось. На этот раз оно взяло меня.
Зал, длинный и узкий, но невероятных размеров, не менее восьмидесяти
футов в высоту и в три раза больше в длину. Что-то вроде стойла для
треножников. У стены в полутьму уходил их длинный ряд. Они были едва
освещены тусклым зеленоватым светом висящих шаров. Их полусферы
прислонились к стене высоко над нашими головами. Те, в которых мы. прибыли,
разгружали свой человеческий груз. Я увидел Фрица, но не заговорил с ним.
Мы заранее условились, что на первом этапе не будем общаться. Так
безопаснее. Один за другим к нам присоединялись остальные. Наконец щупальце
неподвижно застыло. И послышался голос.
Он тоже звучал так, будто говорила машина, глубокий и без интонаций,
он гулко отражался от стен. Говорил он по-немецки.
- Люди, вам оказали великую честь. Вы избраны служить хозяевам. Идите
туда, где виден синий свет. Там вы найдете других рабов, которые научат
вас, что делать. Идите за синим светом.
Он вспыхнул, когда еще звучал голос, - глубокий синий свет у основания
стены, вдоль которой стояли треножники. Мы пошли к нему или, скорее,
заковыляли, преодолевая свинцовую тяжесть, тянувшую книзу. Воздух стал
жарче, чем был внутри треножника. Свет горел над открытой дверью, через
которую мы попали в небольшое помещение, почти такое же, как в треножнике,
но с правильными стенами. Когда мы все вошли, дверь за нами закрылась.
Щелчок, скрежет, и неожиданно вес стал еще больше. Желудок у меня потянуло
книзу, я ощутил неодолимую тошноту. Это длилось несколько секунд, затем
кратковременное ощущение легкости. Скрежет прекратился, дверь открылась, и
мы вышли в другое помещение.
Оно оказалось большим, но все же скромным сравнительно с залом
треножников. Тот же зеленоватый свет шел от ламп на стенах, я заметил, что
свет этот не мигал, как в наших лампах. У меня создалось смутное
впечатление рядов столов или скорее скамей. И полуодетых стариков.
Именно они должны были инструктировать нас. На них были только шорты,
они напоминали мне тех, кто работал на уборке урожая. Но на этом сходство
кончалось. Зеленый свет отражался в их глазах, но даже в нем я видел, что
кожа у них бледная и нездоровая. Но так ли они стары, как кажутся?
Двигались они старчески, и кожа у них была в морщинах, но в остальном...
Они подошли к каждому, и я пошел за своим проводником к одной из скамей.
Здесь лежала небольшая кучка предметов.
Большинство из них не требовали объяснений. Две пары шортов, такие же,
как на инструкторах, носки, две пары туфель. Нет, пара туфель и пара
сандалий. Позже я узнал, что сандалии полагается носить в домах. Но было
также устройство, удивившее меня. Усталым голосом с южно-немецким акцентом
раб объяснил:
- Перед выходом ты должен надеть это и носить всегда, пока дышишь
воздухом хозяев. В доме твоего хозяина будет комната, в которой ты будешь
есть и спать, там это тебе не нужно, но во всех других местах не снимай.
Воздух хозяина слишком силен для таких, как мы. Если ты будешь дышать им
без защиты, ты умрешь.
Устройство было как будто сделано из толстого стекла, но на ощупь
производило другое впечатление. Даже самая толстая его часть, которую
надевали на голову и плечи, слегка поддавалась при нажиме. Заканчивалось
оно тонким пояском, который прилипал к телу. Шлем удерживался еще и поясом,
который шел по груди и под мышками. С обеих сторон шеи в отверстиях видны
были пласты темно-зеленого материала, похожего на губку. Через сеть тонких
отверстий они пропускали воздух. По-видимому, эти губки фильтровали воздух
хозяев, которым не могли дышать их рабы. Мой инструктор указал на них.
- Их нужно менять ежедневно. Твой хозяин снабдит тебя новыми.
- А кто мой хозяин?
Это был глупый вопрос. Инструктор тускло взглянул на меня.
- Твой хозяин выберет тебя.
Я напомнил себе, что должен наблюдать и не задавать вопросов. Но было
одно обстоятельство, которое я хотел выяснить.
- Давно ты в городе?
- Два года.
- Но ты не...
Остатки прежней гордости пробились сквозь тяжелую тусклость его
голоса:
- Два года назад, через месяц после того, как мне надели шапку, я
выиграл бег на тысячу метров на играх. Никто в моей области не добивался
этого раньше.
Я с ужасом смотрел на его старческое лицо, на бледное дряхлое тело. Он
не больше чем на два года старше меня, может, и меньше.
- Переоденься. - Голос его снова стал тусклым и лишенным всякого
выражения. - А старую одежду брось в груду.
Я снял свой алый чемпионский пояс.
- А это куда?
- Туда же. В городе он тебе не нужен.
Мы переоделись, сложили ненужные вещи в специальные мешки и надели
маски. Потом нас построили и провели в другое помещение, меньшего размера.
Дверь за нами закрылась, и я увидел в противоположной стене такую же дверь.
Послышался свист, и по полу подул ветерок. Я понял, что воздух уходит
сквозь решетку у основания одной из стен. Но из другой решетки на уровне
головы поступал другой воздух. Я чувствовал его, а спустя некоторое время
мне показалось, что я вижу его - густой, зеленоватый в зеленом свете.
Каким-то непонятным образом воздух в помещении менялся, обычный уступал
место тому, которым дышат хозяева. Это продолжалось несколько минут. Затем
свист прекратился, и двери впереди открылись. Нам велели выходить.
Вначале меня поразил зной. Мне казалось, что в треножнике и во внешних
помещениях города жарко, но это было прохладой в сравнении с жаром, в
который вступил я. К тому же воздух был не только горячий, но и влажный.
Пот сразу покрыл все тело, но особенно голову, закрытую прозрачной жесткой
оболочкой. Он тек по лицу и шее, собираясь в том месте, где пояс прижимал
маску к груди. Я вдохнул горячий воздух. Тяжесть снова согнула меня. Ноги
начали подгибаться. Один из моих товарищей упал, за ним другой, третий...
Спустя несколько мгновений двое из них сумели встать, третий лежал
неподвижно. Я хотел помочь ему, но вспомнил свое решение ни в чем не
проявлять инициативы. Я был рад, что есть повод ничего не делать. И так
трудно было удержаться от падения и потери сознания.
Постепенно я немного привык к обстановке и смог бросить взгляд вперед.
Мы находились на чем-то вроде карниза, и под нами проходила главная улица
города. Непривычная картина ошеломляла. Ни одна из дорог не была прямой, и
лишь некоторые шли на одном уровне: они опускались и поднимались, огибали
здания и терялись на расстоянии в зеленой полутьме. Город изнутри казался
обширнее, чем через иллюминатор треножника, но я решил, что это впечатление
создает густой зеленоватый воздух. В нем невозможно было видеть далеко и
ясно. Хрустальный купол, покрывавший город, не был виден изнутри. Зеленый
туман, казалось, тянулся бесконечно.
Здания тоже поразили меня. Они были разных размеров, но одной формы -
пирамидальной. Непосредственно под нашим карнизом я увидел несколько
приземистых пирамид с широким основанием. Дальше пирамиды становились
тоньше и поднимались на разную высоту, самые низкие доходили до уровня
карниза, но большинство было гораздо выше. В них виднелись треугольные
отверстия, похожие на окна, но размещены они были без всякого порядка и
последовательности. У меня уставали глаза при взгляде на них.
Странные экипажи двигались по дорогам. В общем это тоже были пирамиды,
но лежали они не на основании, а на боковой поверхности. Верхние части этих
экипажей были сделаны из того же прозрачного материала, что и наши шлемы, и
я смутно видел внутри фигуры. Другие фигуры двигались между зданиями и по
карнизам, которые отходили от зданий через неравные промежутки. Фигуры были
двух видов, одни гораздо меньше других. Хотя на расстоянии трудно
разглядеть подробности, ясно было, что одни - хозяева, другие - рабы:
меньшие фигуры двигались медленно, как будто несли большую тяжесть, большие
двигались легко и быстро.
Один из инструкторов сказал:
- Смотрите! Это жилища хозяев.
Голос его, хоть и приглушенный, звучал почтительно. Под нишами с
губками находились маленькие металлические устройства. Они передавали звуки
через маски. Голос звучал искаженно, но к этому можно было привыкнуть. Он
указал на ближайшую пирамиду.
- А это место выбора. Спускайтесь.
Мы медленно, пошатываясь, спускались по спиральной рампе, чья крутизна
вызывала добавочную боль в мышцах ног и головокружение, от которого то
один, то другой падали. Парень, который потерял сознание на карнизе, пришел
в себя и тоже был с нами. Это был тот, который победил Бинпола в прыжках в
длину, - веснушчатый верзила, вложивший все свои силы в последнюю попытку.
Здесь бы он далеко не прыгнул. Жара продолжала уносит наши силы, а пот
образовывал неприятную лужу у основания маски. Мне отчаянно хотелось
вытереть пот, но, конечно, это было невозможно. Для этого пришлось бы снять
маску, а меня предупредили, что вдыхание воздуха хозяев означает смерть.
Я по-прежнему не видел вблизи ни одного хозяина. Но по крайней мере
одна проблема была решена. Треножники не были хозяевами, как думали
некоторые, а просто хитроумными машинами, чтобы нести хозяев во внешнем
мире. Я не видел, чем это может помочь Джулиусу и остальным, но это была
информация. Постепенно узнаю больше, гораздо больше. После этого мне и
Фрицу нужно будет бежать. И все! Я рассмеялся бы, если бы у меня были силы.
И, конечно, мне следовало помнить свою роль избранного, но добровольного
раба.
Рампа привела в одну из приземистых пирамид, примерно на полпути от ее
основания. Внутри было светло от множества зеленых шаров, которые на разной
высоте свисали с потолка. Во всяком случае, светлее, чем снаружи. Нас
провели по извивающемуся коридору в длинную комнату со сводчатым потолком.
Вдоль одной из стен тянулся ряд прямоугольных помещений с открытой передней
стенкой. Стены их были сделаны из жесткой стеклоподобной субстанции. Нам
сказали, что каждый из нас должен занять одно из таких помещений. После
этого нужно ждать. Хозяева придут в должное время.
Мы ждали долго. Другим, я полагаю, было легче ждать. Желание служить
хозяевам давало им терпение. У нас с Фрицем не было такого преимущества. Он
находился примерно через десять клеток от меня, и я не мог его видеть.
Я видел лишь тех, что находились рядом, и очень смутно еще
двоих-троих. Напряжение усиливалось, но я знал, что не должен его
показывать. Было очень неудобно. Большинство из нас сидело или лежало на
полу. Лежать было легче, но пот собирался внутри маски. Это вообще
неприятно, а когда голова и плечи не подняты, то непереносимо. К этому
времени я ужасно захотел пить. Я подумал, может, нас забыли, и мы умрем от
жажды и истощения. Наверное, мы представляли какую-то ценность для хозяев,
но не очень большую. Нас легко заменить.
Я скорее почувствовал вначале, чем услышал - ропот пробежал по рядам
клеток, ропот благоговения, удивления, обожествления. Я понял, что наступил
этот момент, и изогнул шею, пытаясь рассмотреть что-нибудь. Они входили на
дальнем конце комнаты и приближались к клеткам. Хозяева.
Несмотря на все неудобство и усталость, несмотря на страх перед
будущим, первым моим желанием было рассмеяться. Они были так нелепы!
Гораздо выше человека, примерно вдвое, и пропорционально толще. Тела их
были шире у основания: внизу четыре пять футов в окружности, но заострялись
кверху.
Голова... если это была голова, потому что никакого признака шеи.
Потом я заметил, что их тела опираются не на две ноги, а на три, и эти ноги
толстые и короткие. Им соответствовали три руки или скорее щупальца,
выдававшиеся примерно из середины тела. А их глаза - я видел, что их тоже
три, и размещены они треугольником, один вверху и два внизу, примерно в
футе от верхушки. Эти существа были зеленые, хотя и разного оттенка, от
темного, почти коричневого, до бледного. Это, а также разный рост служили
мне единственным средством отличить их друг от друга. Да, слабое средство!
Позже я узнал, что когда к ним привыкнешь, различать их становится
легче. Отверстия, служившие им ртом, носом, ушами, тоже различались по
размеру и форме, а также по расположению относительно друг друга. Но по
первому впечатлению они были безлики и совершенно одинаковы. Я почувствовал
дрожь страха, когда один из них, остановившись передо мной, заговорил:
- Встань, мальчик, - произнес он.
Я решил, что звуки доносятся изо рта, и принял за рот нижнее
отверстие, но потом заметил, что как раз открывается и закрывается верхнее,
а нижние два остаются закрытыми. У хозяев органы питания и дыхания не
соединены, как у человека; они дышат и говорят через одно отверстие, а едят
и пьют через нижнее, большее по размеру.
Я встал, как мне было приказано. Ко мне протянулось щупальце, слегка
коснулось меня, потом прочнее схватило за руку. Оно пробежало по телу, и я
сдержал дрожь.
- Двигайся, - сказал хозяин. Голос был холодный, ровный, негромкий, но
отчетливый. - Походи, мальчик.
Я начал ходить по кругу внутри клетки. Однажды я видел в Винчестере
продажу лошадей - мужчины щупали их мускулы, смотрели, как они ходят по
кругу. Хозяин стоял и смотрел, как я сделал несколько кругов. Затем, не
добавив ни слова, пошел дальше. Я снова сел.
Они быстро передвигались на своих приземистых ногах, подпрыгивая
ритмичными движениями. По-видимому, они были гораздо сильнее нас, раз так
легко могли двигаться в свинцовом городе. Когда им действительно надо было
передвигаться, быстро, они могли вращаться, как волчки, очень быстро
перемещаясь при этом вперед, каждая нога касалась земли через несколько
ярдов. Я думаю, что это была их разновидность бега.
Выбор продолжался. Еще один хозяин осмотрел меня, и еще один. Парень в
соседней клетке был взят; хозяин приказал ему идти за собой, и тот
повиновался. Они исчезли в толпе. Некоторые хозяева осматривали меня
внимательнее других, но все проходили мимо. Я думал, не подозревают ли они
что-то, может, мое поведение в чем-то отклоняется от обычного. Я размышлял
также о том, что будет со мной, если меня никто не выберет. Известно, что
из города не возвращаются. Значит...
Эта тревога оказалась неоправданной. Я узнал, что те, кто не попадал в
личные слуги, отправлялся в общую группу. Но тогда я этого не знал и
сознавал, что клетки вокруг меня пустеют. Я видел, как мимо прошел Фриц,
следуя за хозяином. Мы посмотрели друг на друга. К моей клетке подошел
хозяин, молча посмотрел на меня и пошел дальше.
Количество хозяев, как и рабов, уменьшалось. Я печально сидел на полу.
Я устал и хотел пить, у меня болели ноги, а кожу на груди и плечах жгло от
соленого пота. Я прислонился к прозрачной стене и закрыл глаза. И поэтому
не видел, что подошел новый хозяин, лишь услышал его голос:
- Встань, мальчик.
Мне его голос показался приятнее, чем у других, его можно было назвать
почти теплым. Я встал и с любопытством посмотрел на него.
Он был меньше среднего роста и более темного цвета. Коричневый оттенок
на темно-зеленом был вполне заметен. Он смотрел на меня сверху вниз, кожа
между его глазами дергалась. Он велел мне походить. Я собрал все силы и
пошел как можно резвее.
Мне было приказано остановиться. Хозяин сказал:
- Подойди ближе.
Щупальце обвилось вокруг моей левой руки. Я сжал зубы. Второе щупальце
прошло по телу, ощупало ноги, грудь. От его сжатия у меня перехватило
дыхание. Оно отступило. Послышался голос:
- Ты странный, мальчик.
Эти слова, подводя итог моим страхам, оледенили меня. Я глядел на
безликую колонну чудовища. Чем-то я, несомненно, выдал себя. Возбуждением?
Недостаточным счастьем от перспективы служить одному из этих нелепых и
отвратительных существ? Я старался прогнать это настроение. Хозяин снова
заговорил:
- Как ты стал чемпионом игр - в каком из ваших человеческих видов
спорта?
- В боксе... - я поколебался и добавил: - хозяин.
- Ты маленький, но, я думаю, сильный для своего роста. Из какой земли
ты пришел сюда?
- С юга, хозяин. Из Тироля.
- Горная страна. С высокогорья приходят сильные люди.
Он замолчал. Щупальце, державшее мою левую руку, разжалось. Три глаза
смотрели на меня. Затем тот же голос произнес:
- Иди за мной, мальчик.
Я нашел своего хозяина.
Глава седьмая
Кошка моего хозяина
Мне повезло с моим хозяином. Он отвел меня к своему экипажу, стоявшему
в ряду других у здания, велел сесть и повез нас. Он объяснил, что моей
обязанностью будет управлять экипажем. Это оказалось нетрудно. Экипаж
приводился в движение невидимой силой, которая шла из-под земли. Я видел,
что некоторые хозяева тут же принялись обучать своих новых рабов, но мой не
стал этого делать, потому что видел: я устал и расстроен. Экипажи
передвигались на множестве колес, поставленных на одной стороне пирамиды, и
водитель сидел в заостренной части. Хозяин отвез нас к центру города, где
он жил.
По пути я разглядывал окружающее. Трудно было в нем разобраться:
улицы, здания, рампы были в одно и то же время очень похожи и совершенно
различны; в их размещении либо не было никакого плана, либо я не мог понять
этот план. Тут и там виднелись небольшие площадки, которые показались мне
садами. Они были треугольной формы и заполнены водой, из которой
поднимались странные растения различных цветов: красного, коричневого,
зеленого, синего, но все тусклые. У них тоже была одинаковая форма, широкая
у основания и заостренная кверху. Над многими садами-бассейнами поднимался
туман, а в некоторых медленно передвигались или стояли хозяева,
погруженные, как растения, в воду.
Мой собственный хозяин жил в высоком здании, выходящем на большой
сад-бассейн. Здание было пятиэтажное и больше походило на треугольник,
которые, по-видимому, так любили хозяева: три его стороны были короче
других и образовывали почти прямые линии. Мы оставили экипаж у входа -
оглянувшись, я увидел, как раскрылась земля и он опустился в яму, - и
прошли в здание. Внутри оказалась движущаяся комната, такая же, в какой мы
покинули зал треножников. На этот раз я понял, что происходит: комната
поднималась вверх, и мы вместе с нею. Мы вышли в коридор, и я побрел вслед
за хозяином к двери, которая была входом в его дом.
Многое, конечно, я понял гораздо позже. Пирамиды делились на квартиры
хозяев. Внутри находились меньшие пирамиды, накрытые внешней; они
использовались как склады, помещения для экипажей, общие комнаты рабов и
тому подобное. Дома хозяев находились в другом месте, и о важности хозяина
для города можно было судить по расположению его дома. Самые важные жили
вверху. Ниже находились еще два треугольных дома. Несколько таких домов
размещались в беспорядке по углам пирамиды. Мой хозяин не отличался
значительностью, и дом его был в углу, ближе к основанию, чем к вершине.
При первом взгляде на город с его пирамидами я решил, что количество
хозяев фантастически велико. Но при более близком знакомстве я понял, что
это впечатление обманчиво. Все у них было в гораздо больших масштабах, чем
у людей. Особенно просторны были дома, с большими высокими комнатами, не
менее двадцати футов в высоту.
Коридор вел в проход с несколькими дверями. Двери круглые и работали
на том же принципе, что и в треножнике: нужно было нажать кнопку, и часть
стены поднималась внутрь и вверх. Не было ни замков, ни задвижек. В одном
направлении проход поворачивал под прямым углом и вел в наиболее важную
часть дома - треугольную комнату с видом наружу. Здесь хозяин ел и отдыхал.
В центре пола был сделан небольшой круглый сад-бассейн, с поверхности
которого поднимался пар. Это было любимое место хозяина.
Но мне его показали не сразу. Хозяин провел меня по коридору в
противоположном направлении. Проход оканчивался тупиком, но сразу перед ним
находилась дверь. Хозяин сказал:
- Это твое убежище, мальчик. - Там воздушный шлюз - место, где
меняется воздух, - за ним ты сможешь дышать без маски. Здесь ты будешь есть
и спать. Когда мне не нужны твои услуги, можешь оставаться здесь или в
общем помещении. Сейчас отдохни. В нужное время услышишь звонок. Тогда
снова наденешь маску, пройдешь через шлюз и придешь ко мне. Найдешь меня в
комнате с окном, в конце прохода.
Он повернулся и легко заскользил, на своих толстых ногах вдоль
широкого высокого прохода. Я понял, что получил разрешение быть свободным,
и нажал кнопку двери прямо перед собой. Она открылась, и я вошел, и дверь
автоматически закрылась за мной. Послышался свист, по ногам подуло - воздух
хозяев уходил и заменялся человеческим. Все это заняло мало времени, но мне
показалось, что прошел целый век, прежде чем открылась дверь в
противоположной стене и я смог войти. Дрожащими пальцами я сорвал крепления
пояса, удерживающего маску.
Не думаю, чтобы я смог дольше выдерживать эту затхлую маску с лужей
собственного пота на груди. Но позже я узнал, что мне повезло. Фрица еще
несколько часов учили его обязанностям, прежде чем позволили отдохнуть.
Поведение моего хозяина и в другом оказалось особым. Помещение для слуги
было маленьким по площади, но таким же высоким, как все другие помещения в
доме. Хозяин соорудил промежуточный пол, к которому вела лестница, там была
моя спальня. У других рабов постель помещалась в том же крохотном
пространстве.
Помимо этого, здесь находился стул, стол (оба простые), шкаф с двумя
ящиками и отделением для запаса пищи, маленькая туалетная секция. Все голое
и некрасивое. Дополнительного подогрева не было, но не было и возможности
освежиться. Изнемогая от жары, можно было лишь пройти в туалет, где
специальное приспособление позволяло разбрызгивать воду по телу. И эта
вода, и вода для питья всегда была теплой, но по крайней мере холоднее
окружающего воздуха. Я долгое время стоял под ней, потом переоделся. Чистая
одежда тут же стала влажной от воздуха. В городе никогда не ходишь сухим.
В шкафу я нашел еду в пакетах. Она была двух разновидностей: нечто
вроде сухаря и порошок, который нужно было смешивать с водой. Пища всегда
была одинаковой и невкусной. Ее изготовляли где-то в городе машины. Я
попробовал сухарь, но обнаружил, что недостаточно голоден, чтобы есть его.
Устало вскарабкался я по лестнице - в городе свинца это тяжелая работа, - и
упал на жесткую голую постель, ожидавшую меня. В моей комнате, конечно, не
было окон. Свет давал зеленый шар, который включался нажатием кнопки. Я
нажал кнопку и погрузился в темноту и забвение. Я снова был в Белых горах и
говорил Джулиусу, что треножники сделаны из бумаги, а не из металла и что
можно отрубить им ноги топором. Но в середине моего рассказа Джулиус начал
звонить. Я тут же проснулся, вспомнил, где нахожусь, и понял, что меня
зовут.
Ничего не зная об условиях внутри города, мы с Фрицем не могли
конкретно условиться о встрече, хотя, разумеется, нам хотелось увидеться,
как только появится возможность. Когда я оценил размеры и всю сложность
города, отчаяние овладело мной: у нас не было никакой надежды на встречу. В
городе были тысячи хозяев, даже учитывая их любовь к просторным помещениям.
Если у каждого из них есть слуга...
В одном отношении это оказалось гораздо легче, чем я думал; в других -
труднее. И начать с того, что не каждый хозяин обладал рабом. Это была
привилегия определенного ранга, и ею пользовались, вероятно, менее тысячи
хозяев, да и не все использовали это право. Среди хозяев было
распространено движение, возражавшее против присутствия людей в городе. Оно
основывалось не на страхе перед восстанием: никто не сомневался в
покорности рабов. Но многие считали, что, пользуясь услугами враждебных
рабов, хозяева ослабнут и деградируют. Общее количество людей, отбираемых
на играх и другими способами, никогда не превышало пятисот-шестисот.
Но для этих пяти или шести сотен средства общения были крайне
ограничены. Помимо индивидуальных помещений для еды, сна и тому подобного,
в каждой пирамиде имелись общие помещения для рабов. В большой без окон
комнате можно было встретиться и поговорить: на стенах в специальных
окошках загорался номер раба, которого вызывал хозяин. В общие места других
пирамид нельзя было уходить без риска, что тебя потребует хозяин. И рабы
никогда не шли на этот риск, не из страха перед наказанием, а потому что не
представляли себе, что могут доставить какое-нибудь неудобство своим
хозяевам.
Мы могли встретиться на улице, исполняя поручения своих хозяев, но
вероятность этого была мала. Наиболее реальной возможностью встретиться,
по-видимому, служило место, где наши хозяева выполняли какие-то функции и
где так же имелось общее место-помещение для рабов.
Я обнаружил, что таких функций несколько. Самым любимым занятием моего
хозяина было погружение в бассейн в центре пирамиды; в гостиной группы
хозяев особое устройство, приводимое в движение щупальцами, волновало воду,
издавая в то же время дикие звуки, которые мне казались отвратительными, а
хозяевам доставляли удовольствие. В другом случае хозяева разговаривали
друг с другом на своем языке, полном свистящих и хрюкающих звуков; в
третьем хозяева на помосте подпрыгивали и кружились - я думаю, это было их
вариантом танцев.
Я всюду сопровождал своего хозяина и охотно отправлялся в общее
помещение, чтобы вымыться, съесть сухарь и лизнуть соленую палочку,
которыми нас снабжали. И поискать среди других рабов Фрица. Но я его не
видел и начал думать, что это безнадежная задача. Я знал, что не все
хозяева отпускают своих рабов. К счастью, было одно событие, которое
привлекало к себе общий интерес. Они называли это охотой за шаром.
Оно происходило через равные промежутки времени на арене шара. Это
было большое открытое пространство в центре города, и разумеется, в форме
треугольника. Его покрывал какой-то красноватый материал: на пространстве
было установлено семь столбов около тридцати футов высотой, на конце
каждого столба имелось приспособление в форме корзины. Три таких столба
стояли в вершине треугольника, три на полпути к центру и один в центре.
Смысла того, что происходило на площадке, я не понял. Вероятно, это
была какая-то игра, но она резко отличалась от игр людей. Маленькие
треножники, не больше двадцати футов высотой, появлялись из-под земли,
выстраивались на площадке и начинали преследовать друг друга. В ходе этого
преследования между щупальцами треножников появлялся один или несколько
золотых шаров. Их появление приветствовалось гулкими возгласами хозяев,
которые следили за происходящим с террас вокруг площадки. Возгласы
усиливались, когда золотые шары начинали взлетать в воздух. Время от
времени один из шаров оказывался в корзине и вспыхивал там, а зрители
разражались пронзительными возгласами. Когда шар оказывался в корзине
центрального столба, то вопли усиливались. Потом преследование начиналось
заново, и появлялся новый шар.
Я обнаружил, что в маленьких треножниках находились один или два
хозяина. Казалось, охота шаров требует немалого искусства, и лучшие ее
участники пользовались почетом.
Именно охота шаров дала мне возможность после нескольких недель
бесплодных поисков найти Фрица. Я проводил хозяина к его сидению на той
стороне площадки, которая отведена для хозяев высшего ранга, и заторопился
- то есть потащился несколько быстрее обычного - в общую комнату. Она была
больше других общих комнат, но густо заполнена: в ней было не менее
нескольких сотен рабов. Я стянул маску, положил ее в один из ящиков у входа
и отправился на поиски. Он стоял в дальнем конце в очереди за солеными
палочками, которые мы сосали, чтобы возместить соль, утраченную нами при
постоянном потении. Он увидел меня, кивнул и принес две соленые палочки
туда, где стоял я.
Я был поражен его видом. Я знал, что такая жизнь, сочетание тяжести с
жарой и влажностью, быстро губит людей. Многие из них находились в жалком
состоянии, они состарились и ослабли гораздо раньше времени. Я понимал
также, что и мои силы постепенно слабеют, хотя я научился беречь энергию.
Но перемены во Фрице превосходили все мои ожидания.
Мы все похудели, но он, высокий и отлично сложенный, казалось, потерял
в весе гораздо больше. Ребра его торчали, лицо было истощено. Он согнулся
так, как те, что провели год и больше в городе. Я с ужасом заметил кое-что
еще - следы ударов на его спине. Я знал, что некоторые хозяева бьют своих
рабов за неосторожность и глупость, пользуясь при этом чем-то вроде
летающего хлыста. Его прикосновение обжигало тело. Но Фриц был не глуп и не
допустил бы неосторожности.
Отдавая мне соленую палочку, он негромко сказал:
- Самое важное - условиться о следующих встречах. Я живу в 71-й
пирамиде 43. Нам легче встретиться там, если у тебя хороший хозяин.
- Но как? Я не найду туда пути.
- Возле... Нет. Где ты живешь?
- 19-я пирамида, 15.
- Я знаю, где это. Слушай. Мой хозяин ежедневно уходит в бассейн-сад
точно в два-семь. И остается там целый период. Я думаю, мне хватит времени
добраться до тебя. Если ты сумеешь выйти в общее помещение...
- Конечно.
- Я буду рабом хозяина, посещающего твоего хозяина.
Я кивнул. Мы использовали деление времени, принятое хозяевами. День
делился на девять периодов, а каждый период делился на девять частей.
Два-семь означало приблизительно полдень. В это время мой хозяин тоже
отправлялся в бассейн-сад. Даже если бы он не сделал этого, я смог бы уйти
по какому-нибудь поручению.
- Твой хозяин... он плохой? Фриц пожал плечами.
- Мне не с чем сравнивать.
- Твоя спина...
- Это ему нравится.
- Нравится?
- Да. Вначале я думал, будто что-то делаю неверно, однако это не так.
Он находит причины. Я кричу и вою, и это доставляет ему удовольствие. Я
научился кричать громче, тогда он быстрее кончает. А как твой хозяин? У
тебя на спине ничего нет.
- Мне кажется, он из хороших.
Я рассказал Фрицу о своей жизни. Он внимательно выслушал меня и
кивнул:
- Даже очень хороший.
Он кое-чем еще поделился со мной, и я понял, что не только побоями его
жизнь в худшую сторону отличается от моей. Любыми возможными способами
хозяин унижал, преследовал его и возлагал на него непосильные тяжести. Я
почти, стыдился своей жизни. Но Фриц сказал:
- Все это неважно. Главное то, что мы узнали в городе. Мы должны
обмениваться информацией, чтобы знать все. Расскажи мне сначала, что узнал
ты.
- Очень немного. Практически ничего. - Я мысленно собрал обрывки
сведений и изложил их ему. - Вот и все. Фриц серьезно слушал. Он сказал:
- Все это полезно. Я узнал, где расположены большие машины, которые
дают тепло, свет и энергию их экипажам. Наверное, они же делают город
тяжелым. Рампа 914 ведет на улицу 11. Улица проходит между двумя
садами-бассейнами и уходит под землю. Там, внизу, машины. Я пока не смог
туда спуститься - не знаю, могут ли вообще туда ходить люди, - но
попытаюсь.
Еще я обнаружил место, где в город поступает вода. Это сектор стены
23. Река выходит из-под земли и проходит через машину, которая делает воду
пригодной для хозяев. Там я был и пойду еще. Огромное помещение, и мне
трудно в нем разобраться. Есть еще место счастливого освобождения.
- Счастливого освобождения?
Раз или два я слышал это выражение от других рабов, но не знал его
значения. А Фриц сказал:
- Это недалеко отсюда, улица 4. Туда уходят рабы, когда у них уже нет
сил служить своим хозяевам. Я пошел за одним из них и видел, что
происходит. Раб становится под металлическим куполом. Вспыхивает свет, и он
падает мертвый. Пол, на котором он лежит, движется. Открывается дверь, там
печь, и тело сгорает без следа.
Он продолжал рассказывать, что узнал о рабах в городе. Они поступают
не только после игр; в других странах существуют и другие способы отбора,
но выбирают всегда молодых и сильных. Жизнь в городе, даже у такого
хозяина, как мой, медленно, но верно убивает человека. Некоторые умирают
почти сразу же после прибытия; другие - через год, два. Фриц встретил раба,
который провел в городе пять лет, но он был исключением. Когда раб
чувствует, что приближается смерть, он добровольно уходит в место
счастливого освобождения и умирает с радостной уверенностью, что отдал
хозяину все свои способности и энергию.
Я внимательно выслушал все это. Вот теперь мне действительно стало
стыдно. Я считал свою жизнь тяжелой, и это служило мне извинением того, что
я ничего не сделал. В сущности я тянул время, ожидая встречи с Фрицем и
надеясь тогда решить, что делать. Он же, страдавший гораздо больше, тем не
менее выполнял нашу задачу, от решения которой зависело будущее всего
человечества.
Я спросил его:
- Как ты сумел все это узнать, если у тебя есть только два часа,
которые твой хозяин проводит в бассейне? Этого времени просто не хватит.
- Часть дня мой хозяин проводит с другом. Его гость не одобряет рабов,
и поэтому хозяин уходит без меня. Я свободен и отправляюсь на разведку.
- А если он неожиданно вернется или же вызовет тебя? В каждом доме
были средства для вызова рабов. Фриц сказал:
- Я придумал предлог. Он конечно, меня побьет, но к этому я привык.
Бывали случаи, когда я оставался один. Тогда я целый день отдыхал.
Однажды я вышел, но путаница улиц, рамп и пирамид угнетала меня, и я
вернулся. Я почувствовал, что краснею при этом воспоминании.
Мы говорили в стороне от остальных, но все больше и больше рабов
прибывало с арены, и в помещении стало тесно.
- Хватит, - сказал Фриц. - 19 пирамида 15. В общем помещении около
двух-девяти. До свидания, Уилл.
- До свидания, Фриц.
Следя, как он исчезает в толпе рабов, я принял решение - действовать
активней и меньше жалеть себя.
Обязанности, которые я выполнял по отношению к своему хозяину, сами по
себе не были обременительны. Я прибирался в доме, готовил и сервировал еду,
следил за ванной, стелил постель и тому подобное. Что касается пиши, то
приготовление ее было очень легким: нужно было смешать несколько веществ
разной плотности, цвета и, вероятно, вкуса, которые поступали в прозрачных
мешках. Некоторые нужно было смешивать с водой, а другие поступали уже в
готовом виде. Другое дело - сервировка. Порции пищи размещались на
треугольном подносе и съедались в определенной последовательности. Очень
важно было, как положить и разместить пишу. Я быстро усвоил все это и
получил похвалу. Все это несколько труднее, чем кажется, потому что
существовали десятки вариантов, и их было необходимо запомнить все.
Хозяин несколько раз в день принимал ванну, кроме того, он ежедневно
уходил в сад-бассейн и много времени проводил в бассейне комнаты с окном:
все хозяева погружались в воду, как только получали возможность. Его ванна
находилась в соседнем со спальней помещении. В нее вели ступени, а сама
ванна представляла собой яму, в которую хозяин полностью погружался. Вода в
ванне была особенно горячей: кипящая, она поднималась со дна. Я должен был
добавлять в нее порошок и масла для цвета и запаха, а также приносить
необычные устройства, похожие на щетку. С их-то помощью хозяин растирал
свое тело.
Постель находилась вверху и была такой же формы, как ванна, но к ней
поднимались не по ступеням, а по спиральной рампе. Она была очень крутой, и
я тяжело дышал, поднимаясь по ней. Внутри находилось нечто вроде влажного
мха, и я ежедневно должен был убирать старый мох и заменять его свежим из
шкафа. Это была самая трудная моя обязанность.
Кроме этих и им подобных обязанностей, я выполнял и другие функции -
функцию общения. Если не считать совместных посещений охоты шаров и других
развлечений, хозяева вели необыкновенно одинокую жизнь. Они навещали друг
друга, но не часто, а большую часть времени проводили дома в одиночестве. Я
заметил, что даже в садах-бассейнах они много не разговаривают друг с
другом. Но я подозреваю, что моему хозяину одиночество давалось труднее,
чем остальным. Раб-человек был для него не просто исполнителем работ по
дому, не просто знаком принадлежности к определенному рангу, он был и
существом, которое могло слушать. В моей родной деревне у старой миссис Эш
было шесть кисок, и большую часть дня она разговаривала то с одной, то с
другой из них. Я был кошкой своего хозяина.
Но кошкой, которая умела говорить. Хозяин не только говорил со мной о
вещах, имевших отношение к нему (я редко понимал смысл его слов и так и не
разобрался, какую же работу он выполнял), но он и расспрашивал меня. Ему
любопытно было узнать о моей жизни до победы на играх и прибытия в город.
Вначале я решил, что он что-то подозревает, но быстро убедился, что интерес
его невинен. И я рассказал ему, что я сын мелкого фермера в Тироле. Я
рассказывал, как пас коров на высокогорных лугах с раннего утра и до
вечера, когда наступало время доения. Я изобрел братьев и сестер,
двоюродных братьев, дядюшек и тетушек, изобрел целый образ жизни, который,
по-видимому, очень его заинтересовал. Когда у меня не было обязанностей, я
лежал в постели и выдумывал, что еще рассказать ему. Так проходило время.
Вернее, так оно проходило, пока я не понял, как мало сделал
сравнительно с Фрицем. Но когда я при нашей следующей встрече в общем
помещении сказал об этом Фрицу, он со мной не согласился. Он сказал:
- Тебе повезло с хозяином. Я и понятия не имел, что хозяева
разговаривают с рабами, кроме отдачи приказов. Мой, во всяком случае, этого
не делает. Сегодня утром он снова побил меня, но молча. Может, ты больше
узнаешь от него, чем бродя по городу.
- Если я начну задавать вопросы, он заподозрит меня. Люди в шапках не
касаются чудес хозяев.
- Не нужно вопросов. Ты можешь направлять его. Ты говоришь, он не
только расспрашивает, но и рассказывает о своей жизни?
- Иногда. Но его слова не имеют смысла. Он использует слова своего
языка, когда говорит о своей работе, потому что в человеческом языке нет
слов для соответствующих понятий. Несколько дней назад он заявил, что
чувствует себя несчастным, потому, что во время зутлебута цуцуцу вошел в
спивис и поэтому было невозможно издул цуцуцу. Во всяком случае звучало
похоже. Я даже не пытаюсь понять, что он говорит.
- Если будешь продолжать слушать, то со временем сможешь понять.
- Не вижу, каким образом.
- Ты должен быть настойчив, Уилл. Побуждай его к разговорам. Он
использует газовые пузыри?
Это маленькие резиновые шарики, которые приставлялись к коже хозяина
возле носового отверстия. Когда хозяин нажимал на такой шарик щупальцем, из
него поднимался красновато-коричневый туман и медленно окружал голову
хозяина.
Я проговорил:
- Один или два раза, когда сидел в бассейне комнаты с окном.
- Похоже, они действуют на хозяев, как крепкие напитки на людей. Мой
бьет меня сильнее, после того как нанюхался газовых пузырей. Может, твой
будет разговорчивей. Принеси ему, когда он будет в бассейне.
- Сомневаюсь, подействует ли.
- Попробуй.
Фриц выглядел больным и истощенным. Рубцы на его спине кровоточили. Я
сказал:
- Завтра же попробую.
Я принес их, но хозяин отослал меня. Он спросил меня, сколько телят
бывает у коровы, а потом сказал, что пушлу струлгупали. Я немногого
добился.
Глава восьмая
Пирамида красоты
Когда я уже отчаялся получить полезную информацию от своего хозяина,
он сам решил за меня эту проблему. Его работа, чем бы она ни была,
происходила примерно в полнолуние в полумиле от того места, где он жил. Я
отвозил его туда в экипаже и оставался в общем помещении, пока он не
освобождался. Это продолжалось около двух периодов (примерно пять
человеческих часов), и я использовал это время, как и другие рабы, чтобы
отдохнуть и, если возможно, то поспать. В городе быстро привыкаешь
максимально беречь энергию. В общих помещениях стояли диванчики. Они были
жесткие и на всех их обычно не хватало, но это была исключительная роскошь,
и я был благодарен и за нее.
В этот раз я был настолько счастлив, что мне достался диванчик, и я
лежал на нем и дремал, когда меня затрясти. Я сонно спросил, в чем дело.
Мне сказали, что на доске горит мой номер, меня вызывает хозяин. Первой
моей мыслью было, что кто-то хитрит, пытаясь занять мой диванчик. Будивший
меня раб сам хочет занять его. Я так и сказал ему. Но он настаивал, что
говорит правду. Наконец я встал и увидел, что так оно и есть.
Готовясь надеть маску, я сказал:
- Не понимаю, почему хозяин вызывает меня. Сейчас только три-девять.
Должно быть, ошибка.
Раб уже занял мое место и разлегся. Он заметил:
- Может, это болезнь.
- Какая болезнь?
- Время от времени она случается с хозяевами. Два или три дня, а то и
больше, они остаются дома. Чаще это случается с такими, как твой хозяин, у
которых коричневая кожа.
Я вспомнил, что утром мне показалось, что у хозяина кожа темнее
обычного. Когда я вышел из общей комнаты и, как полагалось, низко
поклонился, я увидел, что теперь она много темнее. Щупальца хозяина слегка
дрожали. Он велел мне ехать домой, и я повиновался.
Я подумал, вспомнив человеческие болезни, что он захочет лечь в
постель, и вспомнил, что еще не сменил мох. Но он отправился в бассейн и
сидел там молча и неподвижно. Я спросил, не нужно ли ему что-нибудь. Он не
ответил. Тогда я отправился в спальню и принялся за работу. Я уже почти
закончил и укладывал старый мох в шкаф, где он уничтожался, как услышал
звонок.
Хозяин все еще сидел в бассейне. Он сказал:
- Мальчик, принеси мне газовый пузырь.
Я принес и смотрел, как он пристраивает к месту между ртом и носом и
нажимает щупальцем. Как жидкость, вылился красновато-коричневый туман и
поднялся вверх. Хозяин глубоко вдыхал его. Так продолжалось пока пузырь не
опустел. Он отбросил его и велел мне принести новый. Это было необычно.
Хозяин опустошил его и велел принести третий. Вскоре он заговорил.
Вначале слова его были непонятны. Я понял, что он говорит о болезни.
Он говорил о проклятии Склудзи - то ли это имя его семьи, то ли расы. Много
говорил он о злобе - я не понял, собственной или всех хозяев вообще.
Болезнь - это наказание за злобность, и переносить ее нужно стоически.
Центральным щупальцем он отбросил пустой третий пузырь и велел мне принести
четвертый, да побыстрее.
Газовые пузыри находились в комнате, где хранились запасы пищи. Когда
я вернулся в комнату с окном, хозяина не было в бассейне. Он сказал
нетвердым голосом:
- Я велел принести быстро, мальчик.
Два его щупальца схватили меня и подняли в воздух легко, как котенка.
С нашей первой встречи в месте выбора он не притрагивался ко мне, и я был
поражен. Но удивление тут же сменилось болью. Третье щупальце взметнулось в
воздухе и хлестнуло меня по спине. Меня как будто ударили тяжелым кнутом. Я
дернулся, но щупальца держали крепко. Хлыст обрушился снова и снова. Теперь
он походил не на веревку, а на палку. Я подумал, что он сломает мне ребра,
а может, и позвоночник. Фриц говорил, что он кричит, потому что его хозяин
хочет этого. Вероятно, мне тоже следовало закричать, но я не стал. Я
закусил губу, ощутив соленый вкус крови во рту. Избиение продолжалось. Я
потерял ударам счет: их было слишком много. Потом шум в ушах и забвение.
Очнулся я на полу. Пошевелившись, почувствовал сильную боль. Тело мое
превратилось в сплошной кровоподтек. Я заставил себя встать. Как будто
кости не сломаны. Я поискал хозяина и увидел, что он молча и неподвижно
сидит в бассейне.
Я чувствовал унижение и гнев, все во мне болело. Я выбрался из комнаты
и побрел в свое убежище. Внутри я снял маску, вытер пот с шеи и плеч и
забрался в постель. И тут я понял, что, уходя, не поклонился хозяину. Я,
разумеется, не чувствовал почтения к нему, но таков был обычай. Мне ведь
следовало имитировать поведение людей в шапках. Это ошибка и, может,
опасная. Когда я думал об этом, прозвенел звонок. Хозяин снова вызывал
меня.
Устало я спустился, надел маску и покинул убежище. Мысли мои путались,
я не знал, чего ожидать. Нового избиения я бы не перенес: мне было больно
даже идти. Но я совершенно не был подготовлен к тому, что произошло в
комнате с окнами. Хозяин был не в бассейне, а стоял у входа. Щупальце
схватило меня и подняло. Но пока я готовился к удару, второе щупальце
слегка коснулось меня, гибким змеиным движением обернулось вокруг моих
избитых ребер. Кошку сначала наказали, а потом приласкали.
Хозяин сказал:
- Ты странный мальчик.
Я ничего не ответил. Мне было неловко, голова оказалась намного ниже
туловища. Хозяин продолжал:
- Ты не издаешь громких звуков, как другие. В тебе какое-то отличие. Я
сразу это увидел в месте выбора.
От его слов я оцепенел. Я не понимал, что естественная реакция людей в
-шапках на такое избиение - плакать, как дети... Фриц понял и вел себя
соответственно, а я глупо сопротивлялся. И умудрился потом не поклониться.
Меня ужаснула мысль, что сейчас хозяин концом щупальца коснется шапки через
мягкую часть маски. Он тут же поймет ее отличие от настоящей шапки, которая
срастается с телом. А тогда...
Но он отпустил меня. Я сделал запоздалый поклон и чуть не упал при
этом. Хозяин поддержал меня и сказал:
- Что такое дружба, мальчик?
- Дружба, хозяин?
- В наших архивах есть то, что вы, люди Земли, называете книгами.
Интересуясь вашей расой, изучал некоторые из них. В этих книгах ложь, но
ложь, похожая на правду. И в них говорится о дружбе. О близости между двумя
существами... для нас, хозяев, это странно. Скажи мне, мальчик, была ли в
твоей жизни до того, как тебя избрали служить, дружба? Был ли у тебя друг?
Я поколебался, но потом сказал:
- Да, хозяин.
- Расскажи о нем.
Я рассказал о своем двоюродном брате Джеке, который был моим ближайшим
другом до того, как на него надели шапку. Я изменил подробности нашей
жизни, чтобы они соответствовали горному Тиролю, но в целом описал наши
занятия и убежище, которое мы устроили за деревней. Хозяин внимательно
слушал. Наконец сказал:
- Между тобой и твоим другом установилась связь, связь добровольная, а
не вынужденная обстоятельствами... вы хотели быть вместе, говорить друг с
другом. Я прав?
- Да, хозяин.
- Это часто у вас бывает?
- Да, хозяин.
Он замолчал. Он молчал так долго, что я решил, будто он уже забыл обо
мне, и собрался уйти... отдав, конечно, поклон. Но тут хозяин снова
заговорил.
- Собака. Это маленькое животное которое живет с людьми?
- Некоторые, хозяин. Есть и дикие собаки.
- В одной из ваших книг говорится: "Его единственным другом была
собака". Может это быть правдой или это ложь?
- Может быть правдой, хозяин.
- Да, я так и думал. - Щупальца его шевельнулись особым образом. Я
знал, что так он выражает удовлетворение. Потом одно из них мягко
обернулось вокруг моей талии.
- Мальчик, - сказал хозяин, - ты будешь моим другом. Я был поражен.
Значит, я все же ошибся. В конце концов я не кошка в глазах хозяина. Я его
щенок!
Когда я при следующей встрече рассказал об этом Фрицу, я думал, что
это его позабавит. Но он воспринял мой рассказ серьезно.
- Это удивительно, Уилл.
- Что удивительно?
- На первый взгляд хозяева кажутся одинаковыми. Я думаю, и люди для
них таковы. На самом деле они сильно различаются. У меня хозяин странный в
одном отношении, у тебя - в другом. Но странность твоего хозяина может
помочь нам кое-что узнать о них, а странность моего... - он заставил себя
улыбнуться, - приносит только боль.
- Я все-таки не осмеливаюсь задавать вопросы, которые не задают люди в
шапках.
- Может, ты не прав. Тебе следовало кричать, когда он бил тебя, но
именно потому, что ты не кричал, он заинтересовался тобой. Он заметил, что
ты странный, раньше. Вспомни, они не привыкли иметь дело со свободными
людьми, им в голову не придет, что человек может быть опасен. Я думаю, ты
можешь его расспрашивать, если будешь придерживаться общих тем и станешь
вовремя кланяться.
- Пожалуй, ты прав.
- Полезно было бы найти архив с книгами. Они заставили людей в шапках
уничтожить все книги, в которых хранились знания древних, но здесь они их
сохранили.
- Попробую узнать об этом.
- Но осторожно, - предупредил он. - Твоя задача нелегка.
Вероятно, он подумал, что справился бы с ней лучше, и я склонен с ним
согласиться. Вместо моего упрямства и гордости он обладал удивительной
выносливостью. Он выглядел больным и был опять жестоко избит в это утро.
Следы хлыста его хозяина исчезали через сорок восемь часов, но эти были
свежие. Один или два раза хозяин избивал его щупальцем, и Фриц сказал, что
хотя следы от этого долго не заживают, но сами побои не так болезненны. Мне
ненавистна была мысль об этом хлысте.
Фриц рассказал мне о своих новых открытиях. Наиболее полезным из них
было помещение, где на стенах была картина звездного неба, и хозяева могли
приводить эту картину в движение. В той же пирамиде был шар размером с
человека, покрытый картой. Фриц не хотел проявлять особого любопытства, но
часть карты он узнал: на карте было узкое море, через которое переправились
мы с Генри, были далеко на юге Белое горы и большая река, вниз по которой
плыл "Эрлкениг". И примерно в том месте, где мы сейчас находились, к карте
был прикреплен золотой кружок. Это мог быть только город хозяев.
На шаре были еще два золотых кружка, оба гораздо ниже нашего и далеко
друг от друга: один на краю большого континента на востоке, другой на
перешейке между двумя континентами на западе. Они тоже должны были
обозначать города хозяев. Значит, было всего три города, которые правили
миром. В этот момент в комнату вошел хозяин, и Фриц вынужден был уйти,
делая вид, что оказался здесь по какому-то поручению. Но он собирался
вернуться в ту комнату и получше запомнить расположение городов.
У меня по-прежнему не было ничего достойного упоминания. Кроме того,
что я щенок своего хозяина. Фриц сказал, что моя задача не из легких. В
одном отношении он оказался прав. Но во всем остальном его положение было
гораздо труднее. И в то же время только он и добывал полезную информацию.
Болезнь моего хозяина продолжалась несколько дней. Он не выходил из
дома и большую часть времени проводил в бассейне. Много раз он использовал
газовые пузыри, но больше не бил меня. Изредка он выходил из бассейна,
поднимал меня и ласкал, а также разговаривал со мной. Часто его слова были
для меня непонятны, но не всегда. Однажды, когда зеленоватый туман снаружи
поредел от приближавшегося света солнца, я понял, что он говорит с
завоевании Земли хозяевами.
Они явились на огромном корабле, который может передвигаться в пустоте
между планетами и в еще большей пустоте между звездами, которые согревают
вращающиеся вокруг них планеты. Этот корабль двигался с немыслимой
скоростью, почти так же быстро, сказал хозяин, как летит солнечный луч, но
даже с такой скоростью путешествие продолжалось много лет. Я теперь понял,
что хозяева живут гораздо дольше нас. Этот хозяин, как и другие в городе,
прилетел на этом корабле и жил с тех пор. Это была экспедиция, посланная на
поиски миров, которые их народ может завоевать и колонизировать. Экспедиция
испытала множество неудач и разочарований. Не все звезды имели планеты, а
там, где планеты были, они по разным причинам не подходили для обитания.
Хозяева происходили с планеты, которая была гораздо больше и теплее
Земли. Предметы на ней были тяжелее. Некоторые планеты, найденные
хозяевами, оказались слишком малы, другие слишком велики для их целей, одни
слишком холодны - они были удалены от своих звезд, другие же слишком
горячи. Из десяти планет нашего солнца только одна подходила им, но у нее
была ядовитая атмосфера и слишком малое тяготение. И все же они решили, что
этот мир следует захватить.
Большой корабль облетел вокруг Земли, а хозяева изучали жизнь внизу. У
древних были удивительные машины, при помощи которых можно было говорить и
видеть на расстоянии, и хозяева слушали и смотрели, оставаясь
незамеченными. Много лет они изучали наш мир, изредка посылая меньшие
корабли, чтобы выяснить важные детали. Некоторые из древних, говорил мой
хозяин, сообщали, что видели эти корабли, но им никто не верил. С хозяевами
этого не могло случиться, но у людей было странное обыкновение - оно
называется "ложью" - говорить то, чего не было, и поэтому они не верят друг
другу.
Хозяева понимали, что человек может быть опасным противником. У них
были многочисленные чудеса: передача изображений на расстоянии, гигантские
города в расцвете могущества и силы и многое другое. Люди начали уже
строить корабли, которые могли пронести их через пустоту. Конечно, им было
далеко до кораблей хозяев, но начало было положено, а учились они быстро. И
у них было оружие. Такое, как металлическое яйцо, найденное Бинполом в
городе-гиганте, и гораздо мощнее, как бык по сравнению с муравьем. Хозяин
сказал, что с помощью этого оружия можно было выжечь многие квадратные мили
и полностью уничтожить один из городов-гигантов.
Если бы они посадили корабль на Землю и захватили плацдарм, этот
плацдарм был бы уничтожен. И хозяева нашли другой способ. Он был основан на
той области знаний, в которой они преуспели даже больше, чем в межзвездных
путешествиях, - в понимании деятельности мозга и контроле над ним.
Когда в нашем путешествии к Белым горам они посадили мне под мышку
пуговицу, по которой треножник шел за нами, а Генри сказал, что я должен
был бы знать о ней, Бинпол рассказал о человеке из цирка, который заставлял
людей спать и выполнять его приказы! Я сам однажды видел такого человека в
Вертоне. Хозяева умели гораздо больше. Они могли легко заставлять людей
повиноваться им даже без шапок - по крайней мере на время. Но все же нужно
было поставить людей в такое положение, чтобы они могли отдавать свои
приказы. Чтобы изготовить рагу из кролика, сначала нужно поймать кролика.
И они поймали кролика при помощи чуда самих древних - передачи
изображений. Эти изображения посылались по невидимым лучам и принимались в
миллионах домов по всему миру. Хозяева нашли способ не выпускать лучи из их
источника и заменять их своими с теми изображениями, которые им были нужны.
А их лучи подчиняли мозг человека... Люди смотрели изображения, а те
передавали им приказ спать. Когда они впадали в гипносон, изображения
отдавали команды.
Этот контроль, как я сказал, ослабевал с течением времени, но длился
несколько дней, и хозяева хорошо использовали это время. Приземлились сотни
маленьких кораблей, и люди собрались к ним толпами, как им и было
приказано. На их головы надевали шапки - сначала сами хозяева, а потом и
люди, уже носившие шапки. Этот процесс все расширялся. Нужно было лишь
достаточное количество шапок, а их хватало. План был хорошо продуман.
К тому времени, когда те, кто не смотрел картины, поняли, что
происходит, было уже поздно. Эти люди были разрознены, а те, кто действовал
по приказу хозяев, объединялись общей целью. И когда приказ, отданный
изображениями, ослабел, уже столько людей носили шапки, что пришельцы
встретили лишь неорганизованное слабое сопротивление. Первое, что сделали
люди в шапках, они захватили контроль над могучим оружием древних. Тогда
приземлился большой корабль, и была организована первая оккупационная база.
Это не было концом, сказал мой хозяин... Сопротивление продолжалось.
Были большие корабли в море, были подводные корабли. И некоторые из них
обладали оружием, способным нанести удар через половину мира. Хозяева
выслеживали их и уничтожали. Один из таких подводных кораблей продержался
больше года и в конце концов определил положение главной базы. Он выпустил
гигантское яйцо по воздуху и промахнулся совсем немного. Но при этом он
обнаружил и свою собственную позицию, и хозяева, используя аналогичное
оружие, потопили его.
На суше сопротивление длилось годы, все время ослабевая, так как число
людей в шапках увеличивалось, а свободных уменьшалось. Треножники
расхаживали по миру, направляя послушных им людей на плохо вооруженные
отряды свободных. В конце концов наступил мир.
Я сказал:
- Теперь все люди счастливы. У них есть хозяева, которые правят ими и
помогают им. Больше нет войн и злобы.
Только такое замечание и должно было ожидать, и я постарался вложить в
него как можно больше энтузиазма.
Хозяин ответил:
- Не совсем так. В прошлом году напали на треножник, и хозяева в нем
погибли от ядовитого воздуха. Я спросил в ужасе:
- Кто же мог это сделать?
Одно щупальце с плеском опустилось в бассейн.
- Прежде чем тебе надели шапку, мальчик мой, любил ли ты хозяев, как
теперь?
- Конечно, хозяин, - я колебался. - Ну, может, не так сильно. Шапка
помогает.
Он шевельнул щупальцем. Я знал, что этот жест означает согласие. Он
сказал:
- Шапки надевают на череп к тому времени, когда заканчивается период
роста. Среди хозяев некоторые думают, что их нужно надевать раньше, потому
что люди за год или за два до надевания шапки начинают бунтовать против
хозяев. Это было известно, но считалось неважным, потому что шапки снова
делают их хорошими. Но именно такие мальчики нашли древнее оружие,
сохранившее силу, и использовали его так, что четверо хозяев были убиты.
Отметив про себя, что, по-видимому, обычный экипаж треножника состоит
из четырех хозяев, я изобразил дрожь ужаса и страстно сказал:
- Тогда, конечно, на мальчиков следует надевать шапки раньше!
- Да, - согласился хозяин. - Я думаю, что так и будет. Это значит, что
люди в шапках будут умирать раньше и испытывать сильные боли, потому что
шапка сжимает растущий череп, но было бы неразумно допускать риск, даже
самый незначительный.
Я сказал:
- Хозяевам не должна грозить опасность.
- С другой стороны, некоторые говорят, что это не имеет значения, так
как мы уже приближаемся к завершению плана. Когда же это произойдет, шапки
вообще не потребуются.
Я ждал продолжения, но он молчал. Наконец я осмелился:
- Плана, хозяин?
Он по-прежнему не отвечал, а я не решился настаивать. Спустя полминуты
он сказал:
- Иногда по ночам я думаю об этом. Вероятно, это болезнь, проклятие
Склудзи... Что такое добро, мальчик, и что такое зло?
- Добро - это повиновение хозяевам.
- Да. - Он глубже погрузился в парующую воду бассейна и обернул
щупальца вокруг себя. Я не знал, что означает этот жест. - В каком-то
смысле ты счастлив, мальчик, что носишь шапку.
Я горячо сказал:
- Я знаю, что я счастлив, хозяин.
- Да. - Щупальце развернулось. - Подойди ближе, мальчик.
Я подошел к краю бассейна. Щупальце, от воды скользкое, гладило меня,
а я изо всех сил старался скрыть отвращение. Хозяин сказал:
- Я рад нашей дружбе, мальчик. Она мне особенно помогает во время
болезни. В той книге, что я читал, человек давал собаке вещи, которые ей
нравились. Ты чего-нибудь хочешь, мальчик?
Я колебался недолго, потом сказал:
- Я хотел бы увидеть чудеса города, хозяин. Какое счастье видеть их!
- Это можно сделать. - Щупальце отдернулось, он начал вставать. -
Теперь я хочу есть. Приготовь стол.
На следующий день болезнь кончилась, и хозяин вернулся к своей работе.
Он дал мне браслет, который я должен был носить на руке, и объяснил, что в
любой части города эта штука зажужжит, как множество пчел, если я ему
понадоблюсь. Тогда я должен вернуться к нему, а в остальном я свободен. Мне
не обязательно, например, оставаться в общем помещении, пока он работает.
Я был удивлен тем, что он не забыл мою просьбу, но еще больше удивился
последовавшему. Он действительно брал меня с собой на экскурсии. Многое из
увиденного оказалось неинтересным или непонятным. В одной маленькой
пирамиде не было ничего, кроме разноцветных пузырьков, которые медленно
двигались вверх и вниз. То, что сказал о ней хозяин, вообще не имело для
меня смысла. Было также несколько поездок к большим водяным садам: я стоял
или сидел на берегу, а он бродил в воде среди растений. Он пригласил меня
восхититься их красотой, и я послушно восхитился. Они были отвратительны.
Но он брал меня также в место, о котором говорил Фриц, с вращающимся
шаром, покрытым картой, с яркими звездами на стенах. Когда хозяин произнес
несколько слов на своем языке, звезды двинулись. Это были звездные карты, и
на одной из них он показал мне звезду, с планеты которой давным-давно
вылетели хозяева. Я постарался как можно лучше запомнить ее положение, хотя
трудно было сказать, что мне это даст.
А однажды он взял меня в пирамиду красоты.
С первого дня в городе меня поражало, что все рабы были мужчины.
Элоиза, дочь графа де ла Тур Роже, была избрана королевой турнира и после
этого с радостью, как она сказала мне, пошла служить треножникам в их
город. Я думал, что встречу ее здесь - этого я хотел и не хотел в одно и тo
же время. Ужасно было бы увидеть ее измученной, как все остальные рабы. Но
я не видел девушек, и Фриц, когда я спросил его, сказал, что тоже не видел.
Я увидел их однажды, когда устало тащился рядом с хозяином, и пот собирался
у меня под подбородком.
Это была не одна, а несколько пирамид, соединявшихся у основания. Мы
добирались долго, две девятых (более получаса) в экипаже от того места, где
жил хозяин. Я увидел прогуливающихся хозяев, некоторые были с рабами. Мы
вошли в первую пирамиду, и я чуть не закричал при виде того, что лежало
передо мной: сад с земными цветами - красными, голубыми, желтыми, розовыми
и белыми. Я почти забыл о них, окруженный вечной зеленой полутьмой, видя
лишь отвратительные тусклые растения садов-бассейнов.
Коснуться их я не мог. Они были защищены от атмосферы города
стекловидным материалом. Но мне потребовалось больше времени, чтобы понять,
что несмотря на всю видимость жизни, они были мертвы. Впервые я понял это,
когда заметил на алом бархате розы пчелу. Она не двигалась. Я увидел других
пчел, бабочек - самых разных насекомых, но все они были неподвижны. И цветы
тоже были неподвижны и безупречны. Это было пышное зрелище, панорама
истинной жизни мира, который завоевали хозяева. Там, внутри, даже свет был
белый, а не зеленый, и от этого цветы сверкали с ослепительной яркостью.
Дальше находилась лесная поляна с белочками на ветках, с птицами, каким-то
образом подвешенными в воздухе, с бегущим ручьем, на берегу которого сидела
выдра с рыбой в зубах. И все застывшее, мертвое. Оно не имело ничего общего
с миром, который я знал, как только я пригляделся, потому что мой мир был
живой, движущийся, пульсирующий жизнью.
Тут была дюжина различных видов, некоторые оказались мне незнакомы.
Одни показывали темное водянистое болото, чем-то похожее на сады-бассейны
хозяев. В воде плавало несколько странных существ. Я бы принял их за
бревна, если бы не их разинутые пасти со множеством зубов. В некоторых
пирамидах работали хозяева в масках, похожих на наши, и мой хозяин сказал
мне, что время от времени виды меняются. Но это была лишь смена одной
мертвой сцены другой.
Однако у хозяев была особая цель. Мы прошли к центральной пирамиде.
Тут поднималась вверх спиральная рампа с выходами на разные уровни. Я
устало тащился за хозяином. Как всегда, после четверти часа ходьбы, я
чувствовал сильную усталость, а рампа была крутой. Мы прошли мимо первого
выхода. А во втором хозяин подвел меня к треугольному отверстию и сказал:
- Смотри, мальчик.
Я посмотрел, и соленый пот у меня на лице смешался с солеными слезами
- слезами не только горя, но и гнева. Думаю, что большего гнева я в жизни
не испытывал.
У викария в Вертоне была комната, которую он называл своим кабинетом,
а в нем шкаф со множеством ящичков. Однажды меня послали к нему по
какому-то делу, и он, вытаскивая ящички, показывал, что в них лежит. Там
под стеклом были ряды бабочек, приколотых с расправленными крылышками. Я
вспомнил об этом, глядя на то, что было здесь выставлено. Здесь тоже были
ряды ящичков, все прозрачные, и в каждом лежала девушка, одетая в
прекрасное платье.
Хозяин сказал:
- Это женщины, которых привозят в город. Ваш народ избирает их за
красоту, а потом еще хозяева, которые владеют этим местом, отбирают их.
Время от времени тут случаются замены, но самые прекрасные будут долго
храниться перед восхищенными хозяевами. Долго после завершения плана.
Я был слишком полон ненависти и горечи, чтобы обратить внимание на это
загадочное замечание о плане. Мне бы хоть одно из тех железных яиц, что мы
нашли в городе-гиганте...
Он повторил:
- Будут долго храниться перед восхищенными хозяевами. Разве это не
прекрасно, мальчик? И я, давясь, ответил:
- Да, хозяин. Это прекрасно.
- Я давно не смотрел на них, - продолжал хозяин. - Сюда, мальчик. В
этом ряду особенно прекрасные образцы. Временами я сомневаюсь в назначении
нашей расы распространять свое господство по всей галактике, править ею. Но
мы по крайней мере умеем хранить красоту. Мы сохраняем самое прекрасное на
колонизируемых планетах.
Я сказал лишь:
- Да, хозяин.
Я уже говорил, что одновременно я хотел и не хотел найти в городе
Элоизу. Здесь, в этом отвратительном месте, желание и нежелание усилились
тысячекратно. Глаза мои жадно искали того, от чего я мог отвернуться лишь в
горести и отвращении.
- Здесь все рыжеволосые, - сказал хозяин. - Это необычно для вашей
расы. Оттенки красного различаются. Посмотри, в каком порядке они уложены -
красный оттенок все усиливается. Я вижу здесь два новых промежуточных
образца, которых не было при моем последнем посещении.
Но мои глаза искали черные волосы, которые я видел лишь однажды -
короткие волосы, проросшие сквозь серебряную сетку шапки.
- Ты хочешь идти дальше, мальчик, или ты видел уже достаточно?
- Я хочу идти дальше, хозяин.
Хозяин издал негромкий гудящий звук, который означал, что он доволен.
Вероятно, ему нравилось думать, что он делает приятное своему другу щенку.
Он пошел дальше, а я за ним, и наконец увидел ее.
Она была в том же простом темно-синем платье, отделанном белыми
кружевами, что и на турнире, когда лес мечей взлетал в солнечных лучах, и
все рыцари провозгласили ее королевой турнира. Ее карие глаза были закрыты,
лицо порозовело. Если бы не ящик, так похожий на гроб, и не сотни других
вокруг нее, я мог бы принять ее за спящую.
Но на голове у нее не было ни короны, ни тюрбана. Я смотрел на ее
короткие локоны. Они не совсем закрывали то, что она носила на голове, -
шапку, которая привела ее, радостную, сюда, в это отвратительное место.
- Прекрасный образец, - сказал хозяин. - Ты достаточно видел, мальчик?
- Да, хозяин, - ответил я, - я видел достаточно.
Глава девятая
Я наношу отчаянный удар
Проходили дни и недели. В городе были постоянные зеленые сумерки,
которые иногда чуть рассеивались, и тогда можно было догадаться, что
снаружи прекрасный летний день, и солнце сверкает в высоком голубом небе.
Из города оно виднелось, как бледный диск, заметный лишь в зените. Жара не
менялась, не менялась и сокрушительная тяжесть. И день за днем жара и
тяжесть уносили силы. По вечерам я без сил ложился на жесткую постель, с
каждым утром все труднее становилось вставать.
Мне мало помогало то, что хозяин становился все более привязанным ко
мне. Его ласки, вначале случайные, стали ежедневным ритуалом, и я должен
был делать что-то подобное в ответ. У него на спине под задним щупальцем
было место, которое он любил растирать. Он заставлял меня это делать и
указывал, чуть выше или ниже. Я до крови обрывал свои ногти о его жесткую
кожу, а он требовал еще и еще. Наконец я нашел замену - предмет, похожий на
щетку странной формы, который производил аналогичный эффект. Это спасло мне
ногти, но не мышцы правой руки, а он требовал от меня все новых усилий.
Однажды я поскользнулся и, так как он в то же время повернулся, слегка
задел место между его носом и ртом. Результат был поразительный. Он издал
дикий воющий звук, и мгновение спустя я лежал на спине, отброшенный
рефлекторным движением его щупалец. Я почти потерял сознание. Он протянул
щупальце, и я был уверен, что меня ожидает новое избиение. Но он лишь
поставил меня на ноги.
По-видимому, его действие было инстинктивным и оборонительным. Он
объяснил, что место между двумя отверстиями у хозяев наиболее
чувствительно. Мне нельзя его касаться. Хозяина можно тяжело ранить, если
ударить в это место. Он поколебался, а затем добавил: такой удар может даже
убить хозяина.
Я выглядел несчастным и раскаявшимся, как и следует верному рабу в
подобных обстоятельствах. Я продолжал растирать и царапать его спину, и он
скоро успокоился. Его щупальца обернулись вокруг меня, как у
отвратительного страстного спрута. Через полчаса я был отпущен в свое
убежище. Хотя я и устал, но прежде чем лечь, я записал самое важное из
того, что узнал.
Я уже давно поступал так. Узнавая что-либо новое, даже самое
банальное, я все записывал. Это лучше, чем полагаться на память. Я
по-прежнему не знал, сумею ли выбраться из города или передать свои записи,
но важно было продолжать сбор информации. Я гордился тем, что изобрел свой
журнал. Хозяин однажды взял меня с собой в то место, где находились книги,
и позволил унести одну из них с собой, чтобы я мог читать во время отдыха.
Я обнаружил, что черная жидкость, которую хозяева употребляют в пищу, может
служить чернилами, и изготовил примитивное перо. Писать было нелегко, но я
умудрился царапать заметки на полях книги в безопасности, так как хозяин не
мог прийти в мое убежище из-за атмосферы в нем.
Кроме журнала, я, конечно, пересказывал узнанное Фрицу во время наших
встреч, а он сообщал мне о своих открытиях. Город брал с него тяжелую
пошлину - и город, и в особенности его хозяин. Однажды его не было
несколько дней. Я дважды ходил к пирамиде его хозяина и расспрашивал других
рабов в общем помещении. В первый раз я ничего не узнал, но во второй мне
сказали, что его поместили в больницу для рабов. Я спросил, где это, и мне
объяснили. Больница находилась далеко, слишком далеко, чтобы тут же
отправиться туда. Пришлось ждать следующего рабочего времени хозяина.
Больница находилась в секции пирамиды, отведенной под склад. Она была
просторнее общих помещений, там стояли кровати, и не было больше ничего.
Больница была устроена хозяином, более благосклонным к рабам, чем
остальные. В ней должны были приходить в себя рабы, заболевшие от
перенапряжения, но еще недостаточно изношенные, чтобы отправиться в место
счастливого освобождения. Больницей распоряжался раб, который выбирал себе
помощника. Этот помощник со временем сменял его. Хозяева не обращали на
больницу никакого внимания. И если раб падал и быстро не приходил в себя,
его доставляли в больницу. Здесь он находился, пока ему не становилось
лучше, или пока он не решал, что пора идти в место счастливого
освобождения.
Конечно, никакого присмотра тут не требовалось, потому что рабы
стремились служить своим хозяевам, а если они не в силах были это сделать,
то кончить жизнь. Фриц лежал в кровати немного в стороне от остальных. Я
спросил его, что случилось. Его хозяин избил его и сразу же отправил по
поручению, не дав зайти в убежище. По пути Фриц упал. Я спросил, как он
сейчас чувствует. Он ответил, что ему лучше. Но вид у него был плохой. Он
сказал:
- Завтра я возвращаюсь к хозяину. Если он взял другого раба, я пойду в
место выбора. Может, меня выберет другой хозяин... Но не думаю. Сейчас
должна прибыть новая партия рабов с игр, которые проводятся на востоке.
Новые рабы сильнее меня.
- Тогда ты пойдешь в общую группу? - заметил я. - Может, это и к
лучшему... Он покачал головой.
- Нет. Туда идут только новые, которых никто не выбрал.
- Значит...
- Место счастливого освобождения. Я с ужасом сказал:
- Тебя не могут заставить сделать это!
- Если я не захочу, это покажется странным. А мы не должны делать
ничего необычного. - Он вымученно улыбнулся. - Не думаю, что это
произойдет. Новички еще не прибыли. Хозяин пока ждет. Я думаю, он возьмет
меня назад, по крайней мере на время. Но здесь мне нельзя больше
оставаться.
- Мы должны искать выход из города, - сказал я. - Когда с одним из нас
что-либо случится, он сможет бежать. Фриц кивнул:
- Я думал об этом; но это нелегко.
- Если бы мы смогли пробраться в зал треножников и украсть один из
них. Может, нам удалось бы привести в действие его механизмы.
- Не думаю, что на это много шансов. Ты вспомни, они вдвое выше нас, и
все предметы в городе, кроме экипажей, рассчитаны на их рост. К тому же я
не вижу способа проникнуть в зал треножников, у нас нет предлога оказаться
там.
- Должен быть какой-то выход.
- Да. Мы узнали многое, что хотел бы знать Джулиус. Один из нас должен
вернуться в Белые горы.
Возвращаясь из больницы и позже, я думал о Фрице. Если его хозяин все
же взял нового раба... Если даже нет, Фриц был слаб и все слабел. И не
только из-за побоев: хозяин сознательно давал ему задания, превосходившие
его силы. Я пытался вспомнить - казалось, это было так давно, - как не
хотел, чтобы он участвовал в нашей экспедиции. Хотя мы с ним виделись и
редко, он стал мне сейчас ближе, чем когда-либо были Генри и Бинпол. Мы как
будто стали братьями.
Некоторые наслаждаются дружбой в хорошие времена, когда светит солнце,
и мир ко всем добр. Но именно общие беды соединяют людей. Мы оба были
рабами этих чудовищ, и из всех рабов города только мы двое понимали, что
эти существа сделали с нами: что это не боги, которым радостно служить, а
мерзкие чудища. Я долго не спал этой ночью, беспокоясь о Фрице и стараясь
придумать хоть какой-нибудь способ бегства из города. Конечно, он должен
будет уйти первым. Самые нелепые планы приходили мне в голову - например,
взобраться по золотой стене и прорубить дыру в куполе. Я лежал, потел и
приходил в отчаяние.
На следующий день я снова увидел Фрица. Он ушел из больницы, и хозяин
взял его назад. И снова избил. Необходимость срочно отыскать выход
отступила, но недалеко.
Я сначала недоумевал, зачем хозяева изучали наш язык, вместо того,
чтобы заставить рабов изучать их речь, но потом сообразил. Хозяева жили
долго, гораздо больше обычных людей, и сравнительно с ними рабы в городе
были бабочками-однодневками. Раб приходил в негодность уже к тому времени,
как научался понимать настолько, чтобы быть полезным. Были, вероятно, и
другие факторы. Хозяева сохраняли возможность разговаривать друг с другом,
не опасаясь рабов. У них были какие-то способы обучения, неизвестные людям.
Они не нуждались в книгах, но передавали знания от мозга к мозгу
непосредственно. Поэтому и обучение было для них легким делом. Мой хозяин
говорил со мной по-немецки, но с рабами из других стран он мог говорить на
их языке. Это его забавляло - деление людей на расы так, что один не
понимает другого. Кажется, сами хозяева всегда принадлежали к одной расе.
Люди не только забавляли моего хозяина. Он изучал человека более
внимательно, чем другие-хозяева: читал старые книги, расспрашивал меня, У
него было странное отношение к людям. В нем соединялись отвращение и
презрение, очарование и сожаление. Сожаление выступало на первый план,
когда он впадал в меланхолию - одну из фаз болезни - и подолгу сидел в
бассейне, вдыхая газовые пузыри. В один из таких периодов он кое-что
рассказал мне о плане.
Я принес ему третий пузырь и вынужден был вытерпеть обычную ласку
влажных слизистых щупалец. И тут он стал жаловаться, что такая удивительная
дружба будет длиться недолго. Я, его собака, и так живущая недолго, еще
сокращаю свою жизнь пребыванием в городе. Ему не пришло в голову, что он
может продлить мою жизнь, освободив меня. А я, конечно, не предложил это.
Разумеется, я предпочитаю год или два счастья быть его рабом долгой жизни
на свободе. Это была не новая тема. Он говорил об этом и раньше, а я
старался выглядеть удивленным, восхищенным и довольным своей участью.
Но на этот раз предсказания моей близкой смерти перешли в размышления
и даже сомнения. Начались они на личном уровне... Он снова начал
расспрашивать о моей жизни до прихода в город, и я нарисовал картину -
комбинацию правды и вымысла. Мне кажется, иногда я противоречил сказанному
ранее, но он не обращал на это внимания. Я рассказывал о наших детских
играх, о рождественском пире - я знал, что на юге он проходит примерно так
же, как у нас в Вертоне, только у нас чаще выпадал снег. Я рассказывал об
обмене подарками, о службе в церкви и о последующем пире - жареный индюк с
каштанами, окруженный сосисками и золотистой картошкой, горячий сливовый
пудинг. Я описывал все это ярко, потому что несмотря на жару и растущую
слабость у меня текли слюнки при мысли о пище, так отличной от той, что
поддерживала нашу жизнь в городе.
Хозяин сказал:
- Трудно понять удовольствие низшего существа, но я вижу, что все это
приносило тебе радость. И если бы ты не победил на играх, ты бы многие годы
наслаждался этим. Ты об этом думал, мальчик?
- Но, победив на играх, я получил разрешение войти в город, где я могу
быть с вами, хозяин, и служить вам.
Он молчал. Красноватый туман перестал подниматься из пузыря, и я без
приказания встал и принес ему новый. Он все еще молча взял его, приставил и
нажал. Когда поднялся туман, он сказал:
- Так много вас, год за годом - это печально, мальчик. Но все это
ничто по сравнению с теми мыслями, которые приходят в мою голову, когда я
думаю о плане. И все же он должен быть выполнен. Таково наше назначение в
конце концов.
Он замолчал. Я сидел тихо, и немного погодя он продолжил. Он говорил о
плане.
Как я уже говорил, существовало несколько отличий Земли от того мира,
откуда пришли хозяева. Их мир больше, поэтому предметы на нем тяжелее, а
также более жаркий и влажный. Эти отличия особенного значения не имели. В
городе машины создавали тяжесть, но хозяева могли жить и без нее. Тяжесть в
городе была меньше той, что существовала на их планете, а их потомки
научатся жить при нашей силе тяжести. Что касается жары, то на Земле были
достаточно жаркие участки - далеко на юге, где располагались другие два
города.
Но было отличие, к которому они не могли приспособиться, - наша
атмосфера была ядовита для них, а их - для нас. Это значило, что за
пределами города они могут жить только в масках, и маски закрывали у них не
только голову, но и все тело, потому что наше яркое солнце для них вредно.
В сущности, за исключением очень редких случаев, они не покидали треножники
- а в холодных краях Земли вообще никогда.
Все это однако можно было изменить и... будет изменено. На их родную
планету сообщили об успехе экспедиции по завоеванию Земли. Были взяты
образцы воздуха, воды и других составляющих нашего мира. Их изучили, и в
должное время было получено сообщение: земная атмосфера может быть
изменена, и хозяева смогут жить в ней. Колонизация будет завершена.
На это требуется время. Нужно построить могучие машины. Некоторые их
части могут быть созданы здесь, другие привезут с родной планеты. Их
установят в тысячах мест по всей Земле, и они начнут поглощать наш воздух и
выделять пригодный для хозяев. Атмосфера станет густой и зеленой, как под
куполом золотого города, солнечные лучи не будут пробиваться сквозь нее, а
все живое - цветы и деревья, животные, птицы и люди - задохнутся и умрут.
Рассчитано что через десять лет после установки машин планета будет
пригодна для хозяев. Задолго до этого человеческая раса прекратит свое
существование.
Я слушал в ужасе. Подчинение людей не было конечным злом, оно лишь
предшествовало их полному уничтожению. Я умудрился вставить несколько
подобающих замечаний о том, что хозяева всегда желают лишь добра.
Хозяин сказал:
- Ты не понимаешь, мальчик. Но и среди нас есть такие, кого печалит
мысль о неизбежной гибели всего живого на этой планете. Это тяжелая ноша.
Я навострил уши. Возможно ли, что хозяева не едины? Не сможем ли мы
это использовать?
Он продолжал:
- Те из нас, кто так думает, считают, что должны быть устроены места,
где существа вашей планеты продолжали бы жить. Например, города. Можно
устроить так, что в них смогут расти деревья, жить люди и животные. А
хозяева смогут посещать их в масках или защитных экипажах и рассматривать -
не мертвыми, как в пирамиде красоты, а живыми. Разве это не хорошо,
мальчик?
Я подумал, как он мне ненавистен, как они все ненавистны, но улыбнулся
и сказал:
- Да, хозяин.
- Некоторые говорят, что в этом нет необходимости, напрасная трата
ресурсов, но я думаю, они ошибаются. В конце концов мы, хозяева, ценим
красоту. Мы сохраняем лучшее на колонизируемых мирах.
Места, где горсточка людей и животных будет жить, чтобы удовлетворять
любопытство и тщеславие хозяев... "Мы ценим красоту..." Мне необходимо было
знать важнейшую деталь. Нужно было рисковать. Я спросил:
- Когда, хозяин?
Вопросительно шевельнулось щупальце.
- Когда?.. - повторил он.
- Когда исполнится план, хозяин?
Сначала он не ответил, и я подумал, что его удивил мой вопрос, может,
даже насторожил. Некоторые его реакции я научился угадывать со временем, но
большинство было скрыто от меня. Он сказал:
- Большой корабль со всей необходимой аппаратурой уже вылетел. Через
четыре года он будет здесь.
Через четыре года машины начнут изрыгать свой яд. Я знал: Джулиус
уверен, что времени у нас достаточно, что нашу кампанию доведут до конца
последующие поколения. И вдруг время стало нашим врагом, таким же
неумолимым, как хозяева. Если мы потерпим неудачу, и в следующем году будет
предпринята вторая попытка, мы потеряем четверть драгоценного периода,
отведенного нам для действий. Хозяин сказал:
- Великолепное зрелище, когда большой корабль летит в ночи, как
звезда. Я надеюсь, ты увидишь это, мальчик.
Он надеялся, что я доживу до этого: четыре года - очень большая
продолжительность жизни для раба в городе. Я горячо сказал:
- Я тоже надеюсь, хозяин. Это будет весьма славный и счастливый
момент.
- Да, мальчик.
- Принести еще газовый пузырь, хозяин?
- Нет, мальчик. Теперь я поем. Приготовь мой стол.
Фриц сказал:
- Один из нас обязан уйти.
Я кивнул. Мы находились в общем помещении пирамиды Фрица. Здесь было с
полдюжины других рабов, двое играли в карты, остальные лежали неподвижно и
даже не разговаривали. В мире за куполом начиналась осень; воздух после
утреннего заморозка резок и приятен. В городе же влажная жара не
изменялась. Мы сидели в стороне и негромко разговаривали.
- Ты нашел что-нибудь? - спросил я.
- Только установил, что доступа к залу треножников нет. Рабы в месте
входа не имеют ничего общего с рабами внутри города. Это те, что не выбраны
хозяевами, и они завидуют входящим в город. Они не пропустят никого в
противоположном направлении.
- Можем попытаться... напасть на них...
- Их слишком много. И еще одно.
- Что?
- Твой хозяин говорил тебе об уничтоженном треножнике. Они знают об
опасности, но думают, что она исходит только от ребят, которым не надели
шапки. Если они узнают, что мы проникли в город с фальшивыми шапками...
Этого они не должны узнать.
- Но если один из нас сбежит, - возразил я, - разве это не предупредит
их? Никто из тех, у кого настоящая шапка, не захочет покинуть город.
- Только через место счастливого освобождения. Тех, кто туда идет, не
проверяют. Побег должен быть тайным.
- Любой способ бегства лучше, чем ничего. Мы должны сообщить новости
Джулиусу и остальным.
Фриц кивнул, а я снова обратил внимание на его худобу,
непропорционально большую голову на тощей шее. Если кому-то из нас суждено
бежать, то это должен быть он. С хозяином, добрым, по их меркам, я
продержусь еще больше года. Хозяин сказал, что я сумею увидеть большой
корабль. Но Фриц не переживет зиму, если не убежит, это несомненно.
Фриц сказал:
- Я кое-что придумал.
- Что именно?
Он поколебался, потом сказал:
- Да, лучше, если ты будешь знать, пусть даже это только идея. Река.
- Река?
- Она входит в город, ее очищают и делают пригодной для хозяев. Но она
и вытекает. Помнишь, мы видели с треножника поток из-под стены? Если бы мы
нашли место в городе... возможно, это выход.
- Конечно. Выход должен быть в противоположной стороне города.
- Не обязательно. Но там есть район, в котором не разрешается жить
рабам. И его трудно исследовать, опасно привлекать к себе внимание.
- Нужно попытаться. Стоит использовать любой шанс. Фриц сказал:
- Как только мы найдем выход, один из нас должен идти.
Я кивнул. Не было сомнений в том, кто это должен быть. Я подумал, как
одиноко будет в городе, без друзей, не с кем будет поговорить. За
исключением, конечно, хозяина. Эта перспектива заставила меня вздрогнуть. Я
подумал об осени снаружи, о первом снеге, о том, как снег покрывает полгода
выход из туннеля в Белых горах. Я взглянул на часы на стене, разделенные на
периоды и девятые - время хозяев. Через несколько минут нужно надевать
маску и везти хозяина домой с работы.
Это произошло четыре дня спустя.
Хозяин услал меня с поручением. У них была привычка натираться разными
маслами и мазями, он велел мне отправиться в определенное место и привезти
определенное масло. Это нечто вроде магазина, с узкой спиральной рампой в
центре, а по бокам на разных уровнях разложены разные предметы. Никто не
следил за магазином и не платил денег. Пирамида, куда меня послали,
находилась гораздо дальше, чем обычные места моих посещений. Я решил, что
ближе такого масла нет, - он дал мне пустой контейнер, чтобы я мог взять
такой же. Я больше часа тащился по городу и возвращался, измученный и
мокрый от пота. Мне отчаянно хотелось в убежище - снять маску, умыться и
растереться, но было немыслимо, чтобы раб сделал это, не доложившись
вначале хозяину. Поэтому я отправился в комнату с окном, ожидая застать
хозяина в бассейне. Но он находился не там, а в дальнем углу комнаты. Я
подошел к нему и поклонился.
- Подать масло сейчас, хозяин, или поставить его с другими?
Он не ответил. Я подождал и приготовился уходить. Временами он бывал
необщителен и погружен в свои размышления. Выполнив долг, я мог поставить
масло в шкаф и отправиться в убежище, пока он не позовет меня. Но когда я
повернулся, он схватил меня щупальцем и поднял. Еще ласка, подумал я, но
ошибся. Щупальце держало меня, а он разглядывал меня немигающим взглядом.
- Я знал, что ты странный, - сказал хозяин. - Но я не предполагал,
насколько ты странен.
Я не ответил. Мне было неудобно, но я привык к его неожиданным
действиям и не испытывал особых опасений,
Он продолжал:
- Я хотел тебе помочь, мальчик, потому что ты мой друг. Я решил, что
тебя можно поудобнее устроить в твоем убежище. В одной из ваших книг
рассказывается о человеке, который приготовил своему другу то, что
называется "сюрприз". Я тоже хотел сделать тебе сюрприз. И нашел там
любопытную вещь.
Второе щупальце он держал за собой, а теперь вытянул его вперед - в
нем была книга, в которой я делал свои записи. Я отчаянно пытался найти
какое-нибудь объяснение, сказать что-нибудь, и не смог.
- Странное существо, - повторил он. - Слушает и записывает в книгу.
Зачем? Люди в шапках знают, что все, касающееся хозяев, - чудо, которое
людям не дано узнать. Я рассказывал об этих чудесах, а ты слушал. Ты ведь
мой друг, верно? Впрочем, странно, что ты не проявлял страха при разговоре
о запретных вещах. Странный, я уже сказал. Но записывать потом, тайно, в
убежище... Шапка должна была абсолютно исключить это. Осмотрим твою шапку,
мальчик.
И тут он сделал то, чего я постоянно опасался. Держа меня в воздухе
одним щупальцем, другим он коснулся мягкой части маски и потянул вверх. Я
подумал, что вот маска порвется и я отравлюсь, но этого не случилось.
Кончик щупальца пробежал по краю фальшивой шапки.
- Действительно странно, - сказал хозяин. - Шапка не приросла к телу.
Что-то неверно, очень неверно. Необходимо расследовать. Мальчик, тебя
должны осмотреть...
Он произнес непонятное слово; я думаю, он говорил об особой группе
хозяев, имеющих отношение к надеванию шапок. Ясно, что мое положение стало
отчаянным. Я не знал, смогут ли при исследовании прочесть мои мысли, но по
крайней мере им станет известно о существовании фальшивых шапок, и они
встревожатся. Они проверят всех рабов в городе. Фриц тоже погибнет.
Сопротивляться бесполезно. Человек даже при нормальной тяжести гораздо
слабее хозяина. Щупальце держало меня за талию, так что руки у меня были
свободны. Но что с того? Разве только... Центральный глаз над носом и ртом
смотрел на меня. Хозяин понял: что-то не так, но все еще не думал, будто я
могу быть опасен. Он не помнил, что рассказал мне однажды, когда я растирал
его и поскользнулся.
Я проговорил:
- Хозяин, я покажу вам. Поднесите меня ближе.
Щупальце приблизило меня к нему, теперь я был не более чем в двух
футах. Я повернул голову, как бы собираясь показать что-то. Это скрыло мое
следующее движение, пока уже было поздно парировать его или отбросить меня.
Удар пришелся точно в то место, между носом и ртом, что и в тот раз, но
теперь за ним стоял весь вес моего тела.
Он взвыл, щупальце, державшее меня, развернулось и отбросило меня. Я
упал в нескольких ярдах на пол и скользнул к самому краю бассейна. Я так
ударился, что чуть не потерял сознание. Я с трудом поднялся.
Но хозяин перевернулся, отбросив меня, и лежал вытянувшись и молча.
Глава десятая
Под золотой стеной
Я стоял у бассейна, стараясь сообразить, что делать. Голова у меня
кружилась от удара и от того, что я наделал. Тем же самым ударом, который
нокаутировал моего противника в финальном поединке игр, я уложил хозяина.
Теперь мне казалось это невероятным. Я смотрел на большое упавшее тело и
пытался собраться с мыслями. Удивление и гордость смешивались со страхом:
даже без шапки невозможно было не чувствовать страха перед размером и силой
этих существ. Как я, простой человек, осмелился ударить такое существо?
Но постепенно я начал соображать более трезво. То, что я сделал, было
вынужденно. Но сейчас мое положение стало ненамного лучше. Ударив хозяина,
я непоправимо выдал себя. Нужно решать, и решать быстро. Он без сознания, а
надолго ли? И когда он очнется...
Первой моей мыслью было бежать. Но я тут же понял, что при этом сменю
меньшую западню на гораздо большую. В городе, где я не проживу долго без
убежища или общего помещения, меня легко выследить. Все остальные рабы
будут искать дьявола, осмелившегося поднять руку на одного из их божеств.
Я осмотрелся. Все было обычно. Только в маленькой прозрачной пирамиде,
которой хозяин измерял время, поднимались разноцветные пузырьки. Хозяин не
двигался. Я снова вспомнил его слова: хозяина можно ранить, ударив в это
место, можно даже убить. Возможно ли это? Конечно же нет. Но он не
двигался, щупальцы его безжизненно вытянулись на полу.
Я должен знать правду. Следовательно, его нужно осмотреть. На его теле
были места, к которым близко подходят сосуды, и там, несмотря на жесткую
плотную кожу, можно было ощутить медленные удары пульса. Нужно поискать их.
Но при мысли о том, что придется приблизиться к нему, страх мой удвоился.
Снова я захотел убежать, выбраться из пирамиды, пока есть возможность. Ноги
мои дрожали. Несколько мгновений я вообще не мог двинуться с места. Затем
заставил себя подойти к хозяину.
Конец одного щупальца лежал рядом. Я с дрожью коснулся, отдернул руку,
сделав большое усилие, поднял его. Оно было влажное и упало, когда я его
выпустил. Я подошел ближе, наклонился над телом и потрогал то место у
основания щупальца, где проходили сосуды. Ничего. Я снова и снова нажимал,
преодолевая отвращение. Никакого пульса.
Я встал и отошел от него. Невероятное стало еще невероятнее. Я убил
хозяина.
- Ты уверен? - спросил Фриц. Я кивнул.
- Точно.
- Во время сна они похожи на мертвых.
- Но пульс сохраняется. Я заметил это, когда он однажды уснул в
бассейне. Он мертв, это несомненно.
Мы находились в общем помещении пирамиды Фрица. Я скользнул в дом его
хозяина, привлек внимание Фрица так, чтобы его хозяин меня не увидел. Фриц
догадался, что случилось нечто непредвиденное, потому что раньше мы не
связывались таким экстренным способом. Но правда поразила его, как раньше
поразила меня. Выслушав мои уверения, что хозяин мертв, он замолчал.
Я сказал:
- Я должен выбраться. Может, все же попытаться через зал треножников?
Но прежде я решил рассказать тебе.
- Да, - он пришел в себя. - Зал треножников не подойдет. Лучше всего
река.
- Но мы не знаем, где выход.
- Можно поискать. Но на это нужно время. Когда его хватятся?
- Не раньше следующей работы.
- Когда это?
- Завтра. Второй период.
Это значит после полудня. Фриц сказал:
- В нашем распоряжении ночь. Это лучшее время для поисков в месте, где
не должно быть рабов. Но раньше нужно кое-что сделать.
- Что?
- Они не должны знать, что человек, носящий шапку, способен причинить
вред хозяину, ударить или убить его.
- Немного поздно, я уже сделал это. Не знаю, как мы сможем избавиться
от тела, а даже если и сможем, его все равно будут искать.
- Можно придать этому вид несчастного случая.
- Ты думаешь, можно?
- Попробуем. Он говорил, что удар в это место может убить, значит,
такое случалось в прошлом. Я думаю, мы должны немедленно идти туда и
посмотреть, что можно сделать. Меня послали с поручением, которое послужит
предлогом. Но лучше идти не вместе. Иди, а я через несколько минут.
- Ладно, - кивнул я.
Я заторопился назад, но, подходя к знакомой пирамиде, начал
спотыкаться. Несколько секунд я простоял в коридоре, не решаясь нажать
кнопку, открывающую дверь. А вдруг я ошибся. Не заметил слабого пульса, и
теперь он пришел в себя. Или его нашел другой хозяин. Правда, они вели
одинокий образ жизни, но изредка навещали друг друга. Снова я почувствовал
сильное желание убежать. Вероятно, меня удержало сознание, что вскоре вслед
за мной подойдет Фриц.
Ничего не изменилось. Хозяин лежал тут же, неподвижный, молчащий,
мертвый. Я смотрел на него, снова поражаясь происшедшему. И продолжал
смотреть, пока не услышал шаги Фрица.
Он тоже был потрясен увиденным, но быстро пришел в себя. Он сказал:
- У меня есть план. Ты говоришь, он использовал газовые пузыри?
- Да.
- Я заметил, что когда мой хозяин брал их много, его движения
становились неуверенными. Однажды он даже поскользнулся и упал в бассейн.
Это могло случиться и с твоим...
- Но он далеко от бассейна.
- Нужно подтащить его туда. Я с сожалением сказал:
- А сможем ли? Он, должно быть, ужасно тяжел.
- Попробуем.
Мы потащили его за щупальца. Прикосновение вызывало отвращение, но
вскоре я об этом забыл. Вначале казалось, что он прикован к полу. Я решил,
что ничего не выйдет. Но Фриц, который стал гораздо слабее меня, напрягал
все силы, и я устыдился...Тело слегка двинулось, потом еще.
Медленно, тяжело дыша, потея сильнее обычного, мы со множеством
остановок тащили его к бассейну.
Нам пришлось самим спуститься в бассейн, чтобы завершить работу. Вода
была нестерпимо горячей, под ногами на дне хлюпала неприятная слизь. Вода
дошла до пояса, державшего маски. Мы брели, продираясь сквозь тугие
растения, которые липли к нам. Мы дергали за щупальца, подтягивая тело. И
вот оно перевалилось через край и наполовину погрузилось в воду.
Выбравшись, мы посмотрели на него. Хозяин плавал в воде, погрузившись
на три четверти, один его невидящий глаз смотрел вверх. Он вытянулся почти
во всю длину бассейна.
Я был слишком измучен, чтобы думать. Мне хотелось упасть на пол и
лежать неподвижно. Но Фриц сказал:
- Газовые пузыри.
Мы открыли с полдюжины, прижали их, чтобы выпустить красноватый туман,
и разбросали их вокруг бассейна. Фриц додумался даже снова спуститься в
бассейн и прикрепить один пузырь к хозяину. Потом мы вместе пошли в
убежище, сняли маски и вымылись. Я нуждался в отдыхе и хотел, чтобы Фриц
тоже отдохнул, но он сказал, что должен возвращаться. Уже наступила ночь.
Снаружи зажглись зеленые шары. Фриц уйдет, а вскоре я должен буду пойти за
ним и подождать в общем помещении его пирамиды. Он спустится, когда его
хозяин ляжет в постель, и мы вместе пойдем искать реку.
Когда он ушел, я немного полежал, но боялся уснуть. Мне казалось, что,
проснувшись, я увижу другого хозяина, и смерть будет обнаружена. Поэтому я
встал и начал готовиться. Вырвал те страницы, на которых делал записи, и
сложил их в пустой контейнер, а книгу бросил в шкаф, который уничтожал
ненужное. Закупорил контейнер и положил его в маску, прежде чем надеть ее
на себя.
Потом мне в голову пришла новая мысль, я взял еще два маленьких
контейнера и вышел из убежища. Один я наполнил водой из бассейна, другой
воздухом, которым дышат хозяева, и закрыл оба контейнера. Потом вернулся в
убежище и тоже положил эти контейнеры в маску. Они могут оказаться полезны
Джулиусу и остальным.
Конечно, в случае если мы выберемся из города. Я старался не думать,
как это маловероятно.
Мне пришлось долго ждать Фрица, а когда он пришел, я заметил, что его
спина и руки покрыты новыми рубцами. Он сказал, что его побили за
опоздание. Фриц выглядел усталым и больным. Я предложил, чтобы он остался и
немного отдохнул, пока я буду искать выход реки, но он не захотел даже
слушать. Я не найду дорога и буду лишь блуждать по городу. И верно: я так и
не научился ориентироваться в этом лабиринте.
- Ты поел, Уилл? - спросил Фриц.
- Не хочу, - покачал я головой.
- Ты должен поесть. Я принес с собой еду. Напейся и возьми соленую
палочку. И смени губки в маске перед выходом. Мы не знаем, когда снова
сможем дышать хорошим воздухом.
Это тоже было верно, но я ни о чем таком не подумал. Мы были одни в
общем помещении. Я проглотил пищу, раскрошил соленую палочку, съел ее и пил
воду, пока мне не показалось, что я лопаюсь. Потом сменил губки в маске и
надел ее.
- Не будет тратить времени.
- Не будем. - Голос Фрица звучал из-под маски глухо. - Лучше выйти
немедленно.
Снаружи было темно, лишь лампы отбрасывали маленькие круги зеленого
света; мне они показались похожими на гигантских светящихся червей. Жара,
конечно, не спала. Она никогда не спадала. Почти тут же у меня под маской
начал собираться пот. Мы шли особой медлительной походкой, которая
вырабатывается у рабов как лучший способ экономии энергии. До сектора, в
котором, как считал Фриц, вытекает река, был неблизкий путь. Один из
экипажей быстро бы доставил нас туда, но для рабов немыслимо передвигаться
в экипажах без хозяев. Пришлось тащиться пешком.
На улице почти не было хозяев, а рабов мы не встретили вовсе. По
предложению Фрица мы разделились. Он шел впереди, на пределе видимости.
Один раб ночью может сказать, что послан с поручением все еще бодрствующего
хозяина, но два сразу - это уже подозрительно. Я согласился с ним, хотя мне
не хотелось оставаться одному, и я все время, держался так, чтобы не терять
Фрица из виду. Мы двигались от одного круга света к другому, и на середине
между ними был участок тьмы с едва заметным зеленым свечением впереди.
Трудно было напрягать зрение и мозг, особенно мне, так как я должен был
внимательно следить за Фрицем.
Приближение хозяина можно определить на некотором расстоянии. Их
круглые толстые ноги производят отчетливый шлепающий звук на ровной твердой
дороге. Проходя под лампой, я услышал за собой такой звук. Он становился
громче, так как хозяева двигаются быстрее нас. Мне захотелось свернуть. Но
поворота поблизости не было, да и мое поведение могло показаться
подозрительным. К тому же я мог потерять из вида Фрица. Я шел, вспоминая
стихотворение, которое отыскал в старой книге дома:
Как тот, что на одинокой дороге
Идет в страхе и тревоге,
Не поворачивая головы,
Он знает, что ужасный враг
Не отстает от него ни на шаг.
Я не поворачивал головы: и так знал, кто идет за мной. Мы были в
незнакомой для меня части города, и я неожиданно понял, что если меня
начнут расспрашивать, я не сумею ответить. Я старался придумать ответ и не
мог.
Приближался темный участок, а шаги по-прежнему звучали за мной. Сейчас
он поравняется со мной. Мне показалось, что хозяин сознательно замедлил
шаг, что он рассматривает меня и сейчас заговорит. Я шел, ожидая каждую
минуту оклика или же щупальца, которое, обвившись вокруг моей талии,
поднимет меня в воздух. Я смутно видел, как фигура Фрица исчезает на
следующем темном участке. Приближалась очередная лампа. Я чуть не побежал,
но сумел сдержаться. Шлепающие шаги слышались гораздо ближе. И вот они
прошли мимо, и я чуть не упал от слабости облегчения.
Фриц уже исчез во тьме, и хозяин вслед за ним. Я двигался за ними.
Свет слабел, оставив лишь отдаленное свечение. Снова оно стало ярче. Я
увидел лампу на длинном прямоугольном стержне. А под ней...
Там стояли хозяин и Фриц. Стояли рядом, и фигура хозяина возвышалась
над Фрицем. Я слышал отдаленные звуки их разговора.
Я хотел остановиться, повернуть назад в тень, но это могло привлечь
внимание. Что бы ни случилось, нужно идти вперед. К тому же, отступить -
значит, покинуть Фрица. Я пошел дальше. Если он в опасности... Я дрожал от
страха и решимости. Затем с волной облегчения увидел, как пошел хозяин, а
за ним гораздо медленнее двинулся Фриц.
Он ждал меня на следующем темном участке. Я спросил:
- Что ему было нужно? Фриц покачал головой.
- Ничего. Ему показалось, что он узнал меня. Я думаю, он хотел что-то
передать со мной. Но я был не тем рабом, который ему был нужен, и он ушел.
Я перевел дыхание:
- Мне казалось, все пропало.
- Мне тоже.
Я не видел Фрица, но слышал дрожь в его голосе.
- Ты хочешь отдохнуть?
- Нет. Нужно идти.
Мы отдохнули час спустя. У большого треугольного бассейна-сада было
открытое место, на котором росли деревья, похожие на ивы, только с более
толстой корой. Ветви их свешивались в воду. Под ними мы и укрылись, так что
прохожие не могли нас увидеть. Мы легли, и плотные листья шумели над нами,
хотя в городе не было ветра. Земля притягивала нас, и было такое счастье
просто лечь и лежать тихо и неподвижно.
Я сказал:
- Ты бывал в этой части города, Фриц?
- Только один раз. Мы недалеко от края.
- И против того места, где втекает река в город?
- Примерно против.
- Найдя стену, мы сможем начать поиски выхода воды.
- Да. Нужно теперь быть гораздо осторожнее. Уже слишком поздно для
поручений, и мы достигли той части города, где не разрешается жить рабам.
- Похоже, хозяева тоже не ходят по ночам.
- Да. В этом нам повезло. Но мы не можем быть абсолютно уверены в
этом. Хочешь пить?
- Немного.
- Я хочу. Но думать об этом не нужно... Здесь нет рабов и поэтому нет
общих помещений. - Он медленно встал. - Лучше идти, Уилл.
Мы видели много странного во время поисков. Например, большую
треугольную яму со сторонами примерно в сто ярдов, где далеко внизу зеленый
свет отражался на поверхности густой жидкости, из которой через равные
промежутки времени поднимались и лопались пузыри. В другом месте сложное
сооружение из металлических прутьев и переходов возвышалось во тьме,
казалось, устремленное к звездам. Однажды, завернув за угол, Фриц
остановился, потом поманил меня. Я осторожно подошел, и мы вместе смотрели
на открывшуюся перед нами сцену. В маленьком саду-бассейне всего с
несколькими растениями были два хозяина, первые увиденные нами в этом
районе. Они, казалось, боролись друг с другом, щупальца их переплетались,
вода кипела от их борьбы. Мы смотрели несколько мгновений, потом молча
повернулись и пошли другим путем.
Наконец мы увидели стену. Спустились по рампе между двумя маленькими
пирамидами, и она оказалась перед нами. Стена тянулась в обе стороны,
золотая даже в тусклом зеленом свете лампы, слегка изгибаясь внутрь на
расстоянии. Поверхность у нее была гладкая и твердая, без какой-либо опоры.
Взгляд на нее обескураживал.
- Ты думаешь, река близко? - спросил я.
Я видел, как поднимаются и опускаются при каждом вздохе ребра Фрица. Я
был истощен, но он гораздо больше. Он ответил:
- Должна быть. Но она под землей.
- А есть ли спуск?
- Будем надеяться.
Я посмотрел на гладкую стену.
- Куда же мы пойдем?
- Не имеет значения. Налево. Ты ничего не слышишь?
- А что?
- Звук воды.
Я внимательно прислушался.
- Нет.
- Я тоже. - Он покачал головой. - Пойдем налево.
Вскоре я начал испытывать жажду. Старался выбросить мысль о воде, но
она настойчиво возвращалась. Ведь в конце концов мы искали воду. Я думал о
ней, холодной, кристально-чистой, как ручьи, что сбегают с Белых гор. Эта
картина была пыткой, но я не мог выбросить ее из головы.
Мы проверили каждую рампу, ведущую вниз. Там, внизу, мы оказывались в
диком лабиринте, иногда уставленном грудами ящиков, барабанов,
металлических шаров, иногда забитом машинами, которые выли, гудели и даже
искрились. Большинство из них работало без присмотра, но в одном или двух
местах было несколько хозяев, что-то делавших у доски с дырками и кнопками.
Мы шли тихо и осторожно, и они нас не увидели. В одной из пещер
изготовлялись газовые пузыри. Они появлялись из пасти машины и по
сужающемуся пандусу съезжали в ящики, которые, наполнившись, сами
закрывались и автоматически отвозились куда-то. В другом, гораздо большем
месте, делалась пища. Я узнал ее по цвету и форме прозрачного мешка, в
котором доставляли особенно любимую моим хозяином еду. Вспомнив о хозяине,
я снова почувствовал страх. Нашли ли уже его тело? Ищут ли исчезнувшего
раба?
Возвращаясь на поверхность, Фриц сказал:
- Может, мы зря пошли налево? Мы уже долго идем. Надо повернуть назад
и проверить противоположное направление.
- Сначала отдохнем.
- У нас нет времени.
И вот мы потащились назад, время от времени останавливаясь и
прислушиваясь, не уловим ли звук текущей воды. Но всюду был слышен лишь гул
мощных машин. Мы достигли места, где впервые увидели стену, и побрели
дальше. Поглядев вверх, я увидел, что чернота ночи сменяется тусклым
зеленым светом. Ночь подходит к концу. Рассветает, а мы все еще не нашли
реку.
Становилось светлее. Жажда победила голод, а физическая слабость была
хуже всего. Погасли зеленые шары. Мы увидели в отдалении хозяина и
спрятались за краем сада-бассейна, пока он не прошел. Четверть часа спустя
мы увидели еще двоих. Я сказал:
- Скоро улицы будут кишеть ими. Нужно ждать следующей ночи. Мы пойдем
куда-либо, где можно снять маски, поесть и попить.
- Через несколько часов они найдут его.
- Знаю. Но что еще мы можем сделать? Он покачал головой:
- Мне нужно отдохнуть.
Он лег, а я рядом с ним. Голова у меня кружилась от слабости, жажда,
как злобный зверь, рвала горло. Фрицу было еще хуже. Но мы не могли
оставаться здесь. Я сказал Фрицу, что мы должны вставать. Он не ответил.
Встав на колени, я потянул его за руку. И тут он неожиданно возбужденно
сказал:
- Мне кажется... слушай...
Я прислушался и ничего не услышал. Так я ему и сказал. Он ответил:
- Ложись и приложи ухо к земле. Так лучше передается звук. Слушай!
Я лег и через мгновение услышал - далекий звук текущей воды. Я теснее
прижался к земле. Да, где-то здесь подземный поток. Жажда еще усилилась, но
я не обращал на нее внимания. Мы наконец нашли реку. Вернее, мы
приблизительно знаем, где она. Теперь предстояло найти ее на самом деле.
Мы систематически проверяли все идущие вниз рампы в этом районе,
вслушиваясь ухом к земле. Кое-где звук был громче, кое-где слабее. Однажды
мы совсем потеряли его, и нам пришлось возвращаться. Были спуски,
казавшиеся такими многообещающими, но приводившие в тупик. Все чаще и чаще
нам приходилось прятаться и ждать, когда пройдет хозяин. Один
многообещающий спуск привел в огромный зал, где на скамьях сидело несколько
десятков хозяев. Река могла прятаться в дальнем конце зала, но мы не
осмелились идти туда. Время шло. Уже наступил день. И тут совершенно
неожиданно мы нашли.
Очень крутая рампа, за которую мы цеплялись, боясь упасть, привела к
площадке и, повернувшись, углубилась дальше. Фриц схватил меня за руку.
Впереди было подземное помещение с заостренной крышей, где лежали груды
ящиков в рост человека. В дальнем конце, едва видная в свете зеленых ламп,
из огромного отверстия вырывалась вода и образовывала бассейн примерно в
пятьдесят футов в поперечнике.
- Видишь? - спросил Фриц. - Стена.
Правда. В конце помещения за бассейном тускло блестело золото,
безошибочно обозначая подземную часть кольца, которое окружает город и на
котором покоится огромный купол. Бассейн доходил до стены. Эта вода прошла
по городу, питая сотни садов-бассейнов. От нее поднимался пар. Она
заполняла бассейн, а из бассейна... Она должна уходить под стену, другого
пути нет.
Осторожно между грудами ящиков мы прошли к краю бассейна. В воде
виднелось что-то вроде вертикальных сетей, и мы увидели, что она парят
только при входе. Около стены Фриц протянул руку и коснулся воды.
- Она здесь гораздо холодней. Сети забирают тепло, чтобы оно не
уходило из города. - Он смотрел на темную глубину, зеленую от висящих над
ней ламп. - Уилл, пусть тебя несет течением. Перед тем, как ты нырнешь, я
закрою воздушный клапан твоей маски. Внутри маски воздуха хватит для
дыхания на пять минут. Я проверял это.
У нас было вещество, которым хозяева закрывали контейнеры. Оно
выходило из тюбика жидким, но почти мгновенно твердело.
Я сказал:
- Сначала я закрою твой клапан.
- Но я не иду.
Я молча смотрел на него.
- Не глупи. Ты должен идти.
- Нет. Они ничего не должны заподозрить.
- Но они и так заподозрят, когда увидят, что я ушел.
- Не думаю. Твой хозяин погиб. Ударился при падении. Что должен в этом
случае делать раб? Ему незачем жить, и он уходит в место счастливого
освобождения.
Я видел, что он прав, но с сомнением сказал:
- Может, они так и подумают, но мы не можем быть уверены в этом.
- Нужно помочь им подумать так. Я знаю некоторых рабов в твоей
пирамиде. Я скажу им, что видел тебя, и ты говорил, куда направляешься...
И тут он был прав. Фриц все заранее продумал. Я сказал:
- Если ты убежишь, я вернусь... Он терпеливо возразил:
- Это не поможет. Твой хозяин мертв, а не мой, это ты должен уйти в
место счастливого освобождения. Если ты вернешься, тебя начнут
расспрашивать. А это конец.
- Мне это не нравится.
- Не имеет значения, нравится тебе это или нет. Один из нас должен
передать сведения Джулиусу и остальным.
- Тебе это сделать безопаснее. - Он схватил меня за руки. - Я
выберусь. Сейчас это легче. Я знаю, где река. Через три дня я скажу рабам в
своей пирамиде, что слишком слаб для работы и потому выбираю счастливое
освобождение. Я спрячусь и приду сюда ночью.
- Я подожду тебя снаружи.
- Но не больше трех дней. Ты должен вернуться в Белые горы до начала
зимы. А теперь посторонись. - Он заставил себя улыбнуться. - Чем скорее ты
нырнешь, тем скорее я смогу вернуться и попить.
Он запечатал отверстия в моей маске, велев мне предварительно глубоко
вдохнуть. Через несколько секунд он кивнул. Пожал мне руку и сказал:
"Удачи!" Голос его звучал глуше обычного.
Я больше не смел задерживаться. Поверхность воды находилась в шести
футах под низким парапетом. Я встал на ноги и прыгнул в воду.
Глава одиннадцатая
Двое возвращаются домой
Вниз, вниз, во тьму. Течение подхватило меня и потащило, а я помогал
ему гребками. Я продвигался вперед и вниз. Рука задела за что-то, я больно
ударился плечом. Это была стена. В ней по-прежнему нет отверстия, и течение
увлекало меня вниз.
Страх охватил меня. В воде может оказаться решетка, которую я не смогу
преодолеть. Или запутаюсь в какой-нибудь сети. Все предприятие казалось мне
безнадежным. В голове начало шуметь. Я перевел дыхание. Пять минут, сказал
Фриц. Сколько же я под водою? Я понял, что не имею представления: может,
десять секунд, а может, в десять раз дольше. Растущий страх охватил меня, я
хотел повернуть и плыть назад, против течения, туда, где оставил Фрица.
Но я продолжал спускаться, пытаясь выбросить из головы посторонние
мысли. Если я поверну, все погибло. А мы не имеем на это права. Один из нас
должен вырваться. Далеко внизу виднелся тусклый зеленый свет, но вокруг
было темно, и я погружался в эту тьму. Я еще раз вдохнул, чтобы уменьшить
боль в легких.
Течение резко изменило направление. Я протянул руку и опять наткнулся
на стену. Вниз, вниз... И отверстие. Течение внесло меня в него, здесь оно
было гораздо сильнее.
Вода шла более узким каналом. Теперь возврата уже не было.
Меня продолжало тащить вперед в абсолютной тьме. Изредка я вдыхал
воздух, когда становилось невмоготу. Время становилось все более
неизмеримым. Мне казалось, что я нахожусь под водой не минуты, а часы. Я
иногда ударялся головой о твердую поверхность. А под собой я мог коснуться
дна канала. Однажды я оцарапал вытянутую руку о стену, но мне было не до
того, чтобы измерять ширину потока.
Воздуха уже не хватало: я дышал своим же выдохнутым воздухом. В голове
начало стучать. Меня охватывала темнота. Все это безнадежно, ловушка, из
которой нет выхода. Со мной все покончено и с Фрицем тоже, и со всеми теми,
кого мы оставили в Белых горах, и со всем человечеством. Можно
остановиться, прекратить борьбу. И все же...
Вначале оно было очень слабым, только самый убежденный оптимист мог
принять его за свет, но я шевелил уставшими руками, и оно росло.
Становилось все ярче, белее. Там должен быть конец туннеля. Боль в груди
становилась невыносимой, но я решил не обращать на нее внимания; ярче и
ближе свет, но все еще за пределами досягаемости. Еще гребок, говорил я
себе, и еще, и еще. Свет теперь находился надо мной, и я пробивал себе
дорогу вверх. Ярче и ярче, и вот надо мной ослепляюще-яркое земное небо.
Небо, но не воздух, в котором нуждались мои измученные легкие.
Закрытая маска душила меня. Я старался расстегнуть на поясе пряжку, но
пальцы не слушались. Меня потянуло вниз, и лишь маска удерживала меня на
поверхности. Удерживала, но и душила. Я снова попытался снять ее и снова не
смог. Какая ужасная ирония, подумал я. Зайти так далеко и задохнуться на
пороге свободы. Я вцепился в маску - безуспешно. Чувство поражения и стыда
охватило меня, а затем тьма, от которой я так долго отбивался, обрушилась
на меня и поглотила.
Меня окликали по имени, но откуда-то издалека.
- Уилл...
Я сонно подумал, что здесь что-то не так. Это мое имя, но... оно
произносится по-английски, а не так, как я привык слышать в городе, где
говорили по-немецки. Я умер? Может, я уже на небе?
- Как ты, Уилл?
На небе говорят по-английски. Но это английский с акцентом, да и голос
мне сей знаком. Бинпол! Неужели Бинпол тоже на небе?
Я открыл глаза и увидел, что лежу на тенистом берегу реки. Надо мной
склонился Бинпол. Он с облегчением произнес:
- Ты пришел в себя?
- Да. - Я собрался с мыслями. Яркое осеннее утро... текущая мимо
река... солнце, от которого я все еще автоматически отводил глаза... а
дальше... огромная золотая стена, увенчанная обширным зеленым куполом. Я
выбрался из города.
- Как ты здесь оказался? - спросил я у Бинпола.
Объяснение было простым. Когда нас с Фрицем унесли треножники, он
решил вернуться в Белые горы и рассказать Джулиусу о случившемся. Но он был
еще не готов к этому и остался на несколько дней в городе, слушая и
запоминая все, что может оказаться полезным. Он узнал приблизительные
размеры города и решил, что попробует его обойти. Ему сказали, что город
лежит на притоке большой реки, по которой мы плыли. Он взял лодку
отшельника и поплыл на юго-восток.
Отыскав город, он решил понаблюдать за ним. Он не осмеливался
приблизиться к стене днем, но вел наблюдение по ночам, при лунном свете.
Результаты его не обрадовали. В стене не было ни одного отверстия. Не было
и возможности взобраться на нее. Однажды ночью он начал подкоп и углубился
на несколько футов, но стена уходила глубже, и ему пришлось на рассвете
закопать яму и уйти. Никто из людей с шапками не приближался к стене,
поэтому он мог их не опасаться. Сравнительно недалеко располагались фермы,
и он питался там, находя или просто крадя пищу.
Когда он обошел вокруг стены, повода для того, чтобы остаться здесь,
больше не было. Но тут ему пришло в голову, что единственным выходом из
города служит река. Воды ее выходили из города; примерно на милю ниже
выхода на берегах ничего не росло, не было и рыбы, хотя выше города она
водилась во множестве. Бинпол время от времени находил в воде странные
предметы. Он показал мне некоторые - различные контейнеры, включая
несколько пустых газовых пузырей. Их должны были уничтожить, но каким-то
образом они оказались в воде. Однажды он видел, как по течению плывет
что-то большое. Оно находилось слишком далеко, чтобы он ясно мог
рассмотреть, особенно с его зрением без линз, но он взял лодку и вытащил
этот предмет. Он был металлический, полый, так что мог плавать, размером
шесть футов на два при толщине в фут. Бинпол рассудил, что если выплыл
такой предмет, то может выплыть и человек. И он решил остаться и подождать.
Проходили дни и недели. Надежды Бинпола на то, что кто-нибудь из нас
вырвется, рассеивались. Он не имел представления о том, что происходит в
городе: нас в первый же день могли раскрыть, как носящих фальшивые шапки, и
убить. Но он оставался, потому что, как он сказал, уйти означало вообще
оставить всякую надежду. Наступила осень, ом понял, что не может больше
откладывать возвращение. Он решил ждать еще неделю и на утро пятого дня
увидел, как что-то плывет вниз по течению. И он снова взял лодку, нашел
меня и ножом разрезал мягкую часть маски.
- А Фриц? - спросил он.
Я коротко рассказал ему. Он помолчал, а потом спросил:
- Много ли у него шансов?
- Боюсь, что мало. Даже если он снова доберется до реки, он гораздо
слабее меня в настоящее время.
- Он сказал, что попытается в течение трех дней?
- Да.
- Будем следить внимательней. И у тебя глаза лучше моих.
Мы ждали три дня, и трижды по три дня, и еще три дня, каждый раз
находя все менее убедительные причины, чтобы остаться. Ничего не выплывало
из города, кроме обычных обломков. На двенадцатый день пошел дождь, и мы
дрожали, замерзшие и голодные, под перевернутой лодкой. На следующее утро,
без обсуждения, мы тронулись к большой реке.
Один раз я оглянулся. Снег таял, но земля по обе стороны реки была
белой и обнаженной. Река серой стеной неслась по алебастровой пустыне к
золотому кольцу, увенчанному зеленым куполом. Я поднял руку. Как приятно не
чувствовать на себе свинцовую тяжесть. Потом я подумал о Фрице, и радость
освобождения сменилась печалью и глубокой жгучей ненавистью к хозяевам.
Мы возвращались домой, но только чтобы вооружиться. Мы еще вернемся.