Код произведения: 15577
Автор: Эллисон Харлан
Наименование: Даже нечем подкрепиться
ХАРЛАН ЭЛЛИСОН
ДАЖЕ НЕЧЕМ ПОДКРЕПИТЬСЯ
перевод В. Гольдича, И. Оганесовой
Человек, одинокий. Человек, угодивший в капкан собственного характера
и ограничений окружающего его мира. Человек против Человека. Человек против
Природы. Все это с неизбежностью подводит к ключевому вопросу: насколько
храбрым окажется человек во времена массовой гибели. Все сводится к тому,
как человек может выжить при помощи крепости рук и проворства ног, а самое
важное - за счет своего ума, изобретательности или интеллекта. Все эти
проблемы стали темой многих моих произведений. Наверное, потому, что я
увидел свои Времена и свою культуру в наиболее "подвешенном" состоянии за
всю их историю. Впервые в истории расы каждый человек, каждый мыслящий
индивидуум полностью - или настолько полностью, насколько ему позволяет
пронизанная предрассудками масс-медиа - сознает наличие сил, швыряющих его
в будущее. Террористов, готовых действовать, едва уровень фанатизма
окажется достаточно высок, едва палец метнется к нужной кнопке; медленно,
но верно расплывающуюся этику; упавшую до самого низкого уровня мораль; и
каждый человек, каждый мыслящий индивидуум, буквально беспомощный против
водоворотов и потоков механизации и стадного инстинкта. И все же,
действительно ли он одинок? И был ли когда-нибудь? И являются ли сила
воображения и яростное стремление выжить прочной связью между нами?
А если да, то разве не братья ли мы человеку, которому нечем,
абсолютно нечем подкрепиться?
За холмами росли флюхи. Я попытался их разводить, пересадить поближе,
но чего-то им не хватало, и они умирали, не успев расцвести. Мне тоже нужен
был воздух. Мой резервуар уже наполовину опустел. И голова снова начала
болеть. Ночь продолжается вот уже три месяца.
У меня очень маленький мир. Он недостаточно велик, чтобы накопить
атмосферу, которой мог бы дышать нормальный землянин, но и недостаточно
мал, чтобы не иметь воздуха совсем. Мой мир - это одинокая планета с
красным солнцем и двумя лунами, каждая из которых затмевает мое солнце на
шесть из восемнадцати месяцев. Шесть месяцев у меня светло и двенадцать -
темно. Я называю мой мир Преисподняя:
Сначала у меня было имя, лицо и даже жена. Жена умерла в тот момент,
когда взорвался корабль, имя умирало целых десять лет - годы, что я прожил
здесь, а лицо... ну, чем меньше я о нем думаю, тем мне легче.
О нет, я не жалуюсь. Мне здесь пришлось совсем нелегко, но ведь
удалось выжить, чего еще хотеть?
Я здесь, и я жив, насколько это возможно, а что случилось, то
случилось, и ничего другого тут не скажешь. То, что я потерял, не вернешь
обычными жалобами на судьбу.
Когда я увидел мой мир в первый раз, на карте звездного неба из
маленького корабля, в котором мы путешествовали вместе с женой, он
показался мне крошечным пятнышком света, похожим на яйцо.
- Как ты думаешь, мы найдем там что-нибудь подходящее? - спросил я.
Сначала мне нравилось вспоминать жену; в такие моменты мою душу
наполняла нежность, которая высушивала слезы и убивала ненависть.
- Не знаю. Том, может быть, - ответила она.
Она так и сказала "может быть". Милые, ласковые слова - она просто
замечательно их произносила.
У нее была такая славная, светлая манера говорить "может быть", что
целые тучи вопросов сами просились мне на язык.
- Может быть, найдем руду и сможем подзаработать, - сказал я.
Она улыбнулась в ответ; у нее были полные губы, и она любила
покусывать зубами нижнюю губу.
- За медовый месяц приходится платить.
Я игриво ее поцеловал; мы были счастливы просто потому, что были
вместе. Вместе. Что это для меня значило, я тогда не понимал, просто был
счастлив, и все. Радость, которую мы дарили друг другу, была такой простой,
что мне ни разу не пришло в голову, как я стану себя чувствовать, когда ее
не будет.
А потом мы пролетали через облако субатомных частиц, плавающих возле
орбиты Первой Луны, и хотя их изображение так и не появилось ни на каких
экранах, они у нас побывали, навестили наш корабль и отправились восвояси.
Оставив после себя миллионы крошечных, незаметных отверстий в корпусе.
Конечно, отверстия были такими малюсенькими, что ни я, ни моя жена в
течение долгих месяцев не замечали бы, что через них выходит воздух, но
вредные частицы испортили еще и отсек, где помещался двигатель. Какогото
неизвестного нам, землянам, происхождения, что они там сотворили с
двигателем, мне так никогда и не узнать. Корабль стал терять скорость, его
вынесло к этому, теперь моему, миру, и в нескольких милях над поверхностью
он взорвался.
Моя жена умерла, я видел ее тело, когда меня самого выбросило из
кабины в спасательной капсуле.
Я был в безопасности, имел большой запас кислорода, а моя жена так и
осталась в коридоре с металлическими стенами. Она шла на кухню, чтобы
приготовить мне кофе.
Моя жена там так и осталась, она тянула ко мне руки, ее кожа стала
синей -простите, мне... мне все еще... больно об этом вспоминать - а меня
выбросило на поверхность планеты. Я видел ее всего одно мгновение.
Мой мир - суровый мир. Веселые, пухлые облака никогда не появляются на
его небе, где двенадцать месяцев царит ночь. На поверхности нет воды.
Впрочем, вода не проблема. У меня есть циркулятор, который перерабатывает
мои отходы, превращая их в питьевую воду. У нее довольно сильный привкус
аммиака, но меня это не беспокоит.
Главной проблемой является воздух. По крайней мере, так было, пока я
не обнаружил флюхи и не получил то, в чем нуждался.
Я вам расскажу про это, а еще про то, что случилось с моим лицом; мне
страшно.
Конечно, надо было жить дальше.
Вовсе не потому, что я очень этого хотел; представьте себе: вы всю
свою жизнь болтаетесь по космосу, ну, вроде меня, и нет ничего, абсолютно
ничего, что привязывает вас к какому-то одному, определенному месту... И
вдруг появляется женщина, которая заполняет вашу душу, целиком - а потом ее
у вас отнимают, так скоро...
Надо было жить. Хотя бы потому, что в моей капсуле был воздух, еда,
циркулятор и скафандр. На таком запасе можно продержаться достаточно долго.
Вот я и стал жить в Преисподней.
Я просыпался, проходило множество часов, наполненных пустотой, я
уставал от нее, снова проваливался в сон, и просыпался, когда мои сны
становились слишком громкими и алыми - и так каждый "день". Вскоре мне
осточертела жизнь в капсуле, в одиночестве и тесноте, и я надумал
прогуляться по планете.
Надел кислородный костюм и решил не связываться с оболочкой,
регулирующей давление. Силы тяжести на планете едва хватает, чтобы я
чувствовал себя сносно, порой у меня теснит в груди. Но в ткань моего
костюма была встроена обогревательная система, так что мне не угрожало
ничего особенно страшного. Я прикрепил кислородный баллон к спине, надел на
голову шлем, затем соединил шланг с баллоном и надежно закрепил его гаечным
ключом, чтобы не произошло утечки.
И вышел наружу.
Небо над Преисподней начало темнеть, наступили сумерки. С тех пор как
я приземлился на поверхности планеты, прошло три светлых месяца, по моим
подсчетам еще два - до моего появления. Следовательно, мне оставался всего
один месяц примерно... а потом Вторая Луна полностью скроет крошечное
красное солнце, которому я так и не дал имени. Даже сейчас Вторая начинает
наползать на его диск, и я знаю, что в следующие шесть месяцев здесь
воцарится мрак, еще шесть месяцев солнце будет скрыто Первой Луной, только
после этого меня ждет шесть коротких светлых месяцев.
Вычислить орбиты и периоды вращения за прошедшее время оказалось
совсем нетрудно. Да и чем еще мне было заниматься?
Я начал гулять. Сначала у меня плохо получалось, потом я обнаружил,
что, если делать длинные прыжки, можно преодолевать большие расстояния.
Планета была практически голой. Ни огромных лесов, ни рек, ни океанов,
ни равнин с волнующейся пшеницей, ни птиц, ни другой жизни, кроме моей,
и... . Увидев их впервые, я подумал, что это колокольчики, потому что у них
были околоцветники такой характерной формы, а изящные пестики слегка
высовывались наружу. Однако, подойдя поближе, я понял, что здесь никак не
может быть ничего похожего на земные цветы - даже внешне. Конечно, они не
были цветами; и тогда, прямо на месте, тяжело дыша в своем прозрачном
шлеме, я назвал их флюхами.
Снаружи они были ярко-оранжевого цвета, который постепенно переходил в
оранжево-голубой, а затем в синий - возле самого стебля. Внутри же казались
скорее золотыми, и голубые тычинки заканчивались оранжевыми рожками. Очень
красивые, яркие флюхи радовали глаз.
Их росло около сотни у основания скал явно неестественного
происхождения: высокие, торчащие в разные стороны под причудливыми углами,
гладкие, с острыми, похожими на шипы, краями и плоской вершиной. Они скорее
напоминали кристаллы соли, какими их можно увидеть сквозь окуляр
микроскопа. В этом районе было множество таких скал, и, потеряв на
мгновение связь с реальностью, я представил себя крошечной мошкой,
оказавшейся среди огромных кристаллов, которые на самом деле всего лишь
пыль или какиенибудь микрочастицы.
А потом все вернулось на свои места, я подошел поближе к флюхам, чтобы
получше их рассмотреть, поскольку они были единственными представителями
органической жизни, сумевшей выжить в Преисподней. Очевидно, они
существовали благодаря каким-то веществам, находящимся в перенасыщенной
азотом атмосфере.
Я наклонился, чтобы заглянуть в напоминающие колокольчики цветы,
прижавшиеся к склону одной из псевдоскал. Это была первая ошибка, почти
фатальная, она повлияла на всю мою дальнейшую жизнь в этом мире.
От скалы отвалился кусок - оказалось, что она вулканического
происхождения с пористой, губчатой структурой, - посыпались и другие
обломки. Я упал, прямо на флюхи, последнее, что почувствовал, - мой шлем
разбился. А потом меня окутал мрак, который, впрочем, был не таким
всепоглощающим, как космос.
Я должен был умереть. Не было ни единой причины, по которой мне
следовало остаться в живых. Однако я жил... дышал! Вы в состоянии это
понять? Мне надлежало присоединиться к любимой жене, но я был жив.
Мое лицо было прижато к флюхам.
Они давали мне кислород.
Я споткнулся, упал, мой шлем разгерметизировался, я должен был
умереть, но благодаря чудесным цветам, поглощавшим из атмосферы азот и
перерабатывавшим его в кислород, я все еще был жив. Я проклинал флюхи за
то, что они лишили меня быстрой возможности познать забвение. Ведь я был
так близок к тому, чтобы присоединиться к ней, а они не дали мне этого
сделать. Мне хотелось отползти от флюх подальше, на открытое пространство,
туда, где они не смогут обеспечивать меня воздухом - и выдохнуть в
атмосферу Преисподней свою украденную жизнь. Только что-то мне помешало.
Я никогда не был религиозным человеком и не стал им сейчас. Но в том,
что произошло, было что-то чудесное. Мне трудно объяснить это. Я просто
знал - Судьба посылает Надежду, швырнув меня в заросли флюх.
Я лежал и глубоко дышал.
У основания пестиков находилась мягкая мембрана, которая, вероятно, и
придерживала кислород, давая ему постепенно выходить наружу. Удивительно
сложные растения.
...А еще пахло полуночью.
Я не могу объяснить это яснее. Нельзя сказать, что запах приятный, но
и отвратительным он не был. Нежный, хрупкий аромат, напомнивший мне о нашей
первой брачной ночи, мы жили тогда в Миннесоте. Та ночь была чистой,
прозрачной и возвышенной, наша любовь переступила даже границы супружества,
мы поняли, что влюблены друг в друга больше, чем в саму любовь. Вам кажется
это глупым, или я плохо объясняю? А вот мне все было абсолютно ясно. Вот
каков запах флюх, запах, напомнивший мне о полуночи.
Может быть, именно благодаря этому я и продолжал жить.
А еще мое лицо начало изменяться.
Пока я там лежал, у меня было время подумать о том, что все это
значит: когда возникает нехватка кислорода, страдает мозг. Пять минут - и
ущерб становится невосполнимым. Но имея флюхи, я мог разгуливать по своей
планете без шлема - если бы только мне удалось обнаружить их заросли в
разных уголках моего мира.
Я лежал, обдумывая происшедшее и собираясь с силами, чтобы добежать до
корабля, и тут почувствовал, как высыхает мое лицо. Как будто огромный
нарыв или фурункул появился на щеке и высасывал кровь. Пощупал щеку
рукой... Да, даже через ткань перчатки чувствовалось, что она распухла. Мне
стало ужасно страшно. Вырвав несколько флюх - у самого корня, я засунул в
них лицо и помчался к капсуле.
Оказавшись внутри, флюхи завяли и, повесив головки над моим кулаком,
сморщились. Великолепные цвета исчезли, стали серыми, как мозговое
вещество.
Я отбросил их в сторону, и всего через несколько мгновений они
превратились в тончайшую пыль.
Тогда я снял комбинезон и перчатки и подбежал к рециркулятору, который
был сделан из полированного пластила; мое лицо отражалось в нем вполне
ясно. Правая щека была ужасно воспалена. Громко взвыв от ужаса, я принялся
ощупывать лицо, но не почувствовал никакой боли - настоящего нарыва там не
было. Только непрекращающееся неприятное ощущение.
Что я мог сделать? Ждать.
Через неделю уплотнение на щеке приняло определенную форму. Теперь мое
лицо ничем не напоминало человеческое, оно вытянулось вниз, и вся его
правая часть распухла так, что глаз превратился в узкую щелочку, через
которую едва пробивался свет. Словно у меня выросла огромная опухоль на
щитовидной железе, оказавшейся почему-то не на шее, а на лице. Все это
безобразие заканчивалось в районе челюсти и совершенно не мешало мне
дышать, но вот мой рот опустился, и, когда я его открывал, вместо губ моим
глазам представала огромная, отвратительная пасть.
В остальном все было совершенно нормально. Я стал чудовищем лишь
наполовину. Левая часть лица совсем не изменилась, а правая превратилась в
издевательскую, резиновую, распухшую маску, пародию на человека. Я не мог
выносить собственного вида более нескольких мгновений в течение каждого
"дня". Красное воспаление прошло вместе с неприятными ощущениями, но я еще
долго не понимал, что происходит.
Пока не рискнул снова выйти на поверхность Преисподней.
Шлем, естественно, исправить было уже невозможно, поэтому я взял тот,
которым пользовалась моя жена, пока была жива. Это, конечно же, вызвало к
жизни воспоминания; потом, немного успокоившись, я вытер слезы и вышел
наружу.
Было ясно, что необходимо вернуться к тому месту, где со мной
произошел несчастный случай. Мне удалось добраться до шипов - так я назвал
скопление скал - без каких бы то ни было происшествий, и я уселся среди
флюх. Если я и воспользовался их кислородом, хуже им от этого явно не
стало, они продолжали пышно цвести и, как мне показалось, стали даже еще
красивее.
Я долго смотрел на них, пытаясь воспользоваться своими скромными
познаниями в физике, химии и ботанике и понять, что же все-таки со мной
случилось. Не вызывало сомнения одно: я стал жертвой поразительной мутации.
Такой вид мутации совершенно невозможен с точки зрения человека на
жизнь и ее законы. То, что способно возникнуть при определенных
экстремальных условиях, в течение многих и многих поколений, произошло за
один вечер.
Даже на молекулярном уровне строение нерасторжимо связано с функциями.
Я размышлял о структуре протеина, потому что, как мне казалось, именно в
этом направлении следовало искать ответ.
Наконец я снял шлем и снова склонился над флюхами. Сделал несколько
глубоких вдохов и на этот раз почувствовал, как закружилась голова. Я
продолжал собирать из них кислород до тех пор, пока не наполнил всю
сумку-опухоль. И тут до меня дошло.
Запах полуночи. Это был не просто запах. В мой организм проникли
бактерии флюх; бактерии, которые атаковали стабилизирующие белки в
дыхательной системе. Возможно, вирус, или даже риккетсия[Семейство
бактерий, размножающихся, подобно вирусам, только в клетках хозяина.
Аэробы. Возбудители инфекционных заболеваний типа сыпного тифа.], они - тут
я, конечно, упрощаю для ясности - ослабили структуру моих протеиновых
связей, чтобы те приспособились к использованию флюх.
Чтобы дать мне возможность дышать, как я это делал в насыщенной
кислородом атмосфере, бессмысленно пытаться увеличить мою грудь и объем
легких. Однако орган, напоминающий баллон, в котором можно запасать
кислород под давлением... совсем другое дело.
Когда я вдыхал воздух от растений, кислород собирался в специальную
сумку у меня на щеке до тех пор, пока она не наполнялась до краев.
Отсюда следовало, что я могу короткие промежутки времени обходиться
без кислорода - так верблюд достаточно долго Способен жить без воды.
Конечно, периодически мне нужно будет возобновлять запас; в случае острой
необходимости я смогу продержаться довольно долго, но потом потребуется
много времени, чтобы полностью восстановить мой резерв кислорода.
Как именно это происходило на внутриклеточном уровне, мне не дано было
понять: я слишком плохо знал биохимию. Много лет назад я прошел
гипнотический курс биохимии в университете на Деймосе. Кое-что я, конечно,
знал, но мне никогда не приходилось применять свои знания на практике. Если
бы у меня было время, соответствующая аппаратура и справочники, я сумел бы
разгадать тайну; в отличие от земных ученых, которые даже мысль о
мгновенной мутации отбрасывали как совершенно фантастическую, я не мог в
нее не верить... ведь это произошло со мной. Мне достаточно было просто
пощупать лицо, чтобы убедиться в том, что это правда. Так что у меня было
гораздо больше оснований для того, чтобы сделать великое открытие.
В этот момент я сообразил, что уже несколько минут стою выпрямившись,
а мое лицо находится далеко от флюх. Однако дышал я совершенно свободно.
Да, тут было над чем поразмыслить, поскольку, в отличие от земных
ученых, я стал участником фантастического кошмарного опыта - который, по их
представлениям, и ставить-то не имеет смысла.
Это произошло шесть месяцев назад. Уже давно наступила ночь, и, судя
по тому, как флюхи умирают, к тому времени когда снова вернется свет, их не
останется совсем. А мне станет нечем дышать. Нечем подкрепиться.
Здесь ужасно темно. Звезды сияют где-то далеко, они давно забыли о
Преисподней и о тех, кто на ней живет.
Конечно, мне следовало догадаться. Нескончаемая ночь, которая тянется
двенадцать месяцев, убила флюх. Они не превратились в серый пепел, как те,
первые, что сорвал я. Нет, вместо этого мои флюхи спрятались под землю. Они
становились все меньше и меньше, словно кто-то прокручивал пленку в
обратном направлении. Сделались совсем крошечными, а потом окончательно
исчезли. Я так и не сумел узнать, погибли они или отложили споры - земля
была слишком твердой, чтобы копать, а то, что мне удалось соскрести, не
давало возможности сделать какие бы то ни было выводы.
Я сумел обнаружить лишь крошечные отверстия, в которые опустились
цветы.
Голова у меня снова начала болеть, а сумка с кислородом опустошалась
все быстрее, потому что мое дыхание - а я приучил себя делать короткие
вздохи становилось более глубоким, когда я предпринимал какие-то физические
усилия. Я двинулся обратно в сторону капсулы.
До нее было много миль, потому что последние три "дня" я жил в пещерах
и питался захваченными с собой консервами. Я пытался проследить путь
уходящих флюх не только для того, чтобы возобновлять запас кислорода в
пустеющей сумке, но и с тем, чтобы изучить их странный метаболизм. Мой
запас кислорода в капсуле быстро уменьшался; что-то сломалось в системе
циркуляции воздуха, когда я приземлился... а может быть, те же частицы, что
вызвали взрыв реакторов корабля, нанесли невидимый ущерб очистителям
воздуха. Я не знал. Зато мне было прекрасно известно, что необходимо
научиться жить, пользуясь тем, что Преисподняя может мне дать. Или умереть.
Это было трудное решение. Я очень хотел умереть.
Я стоял на открытой местности, капюшон с подогревом причудливо облегал
мою голову и сумку-опухоль, когда я увидел необычное свечение в черной
глубине космоса. Несколько мгновений огонь ярко горел, а потом начал
мерцать, медленно опускаясь на поверхность планеты.
Космический корабль - это я понял почти сразу. Невероятно, совершенно
невозможно... По непонятным причинам Господь послал корабль, чтобы забрать
меня отсюда. Я бросился к своей капсуле - единственному, что оставалось от
моего корабля.
Я так торопился, что один раз споткнулся и упал и даже сделал
несколько шагов на четвереньках, прежде чем снова подняться на ноги. Снова
побежал, и, к тому времени когда добрался до капсулы, моя сумка почти
опустела, а голова начала раскалываться от боли.
Я влетел внутрь, закрыл замок и, в изнеможении прислонившись к стенке,
попытался отдышаться. Потом, еще до того как перестала болеть голова,
повернулся к радиоаппаратуре и уселся перед ручками настройки.
Я уже успел забыть, что передатчик - прибор невероятно важный;
оказавшись здесь в одиночестве, так далеко от обитаемых миров, я уже давно
перестал всерьез рассчитывать на то, что меня когда-нибудь найдут. В
действительности появление спасателей не было таким уж чудом - мой корабль
взорвался совсем недалеко от торговых маршрутов. Конечно, меня отнесло в
сторону, но при определенных обстоятельствах какой-нибудь космический
корабль мог случайно сделать здесь посадку.
Так оно и вышло.
Они прилетели.
И теперь находятся совсем рядом.
Я включил сигнал маяка и начал передавать его на всех частотах. Мне
казалось, я слышу, как сигнал покидает капсулу и летит в сторону корабля,
находящегося на орбите моей планеты. Сделав это, я медленно повернулся на
вращающемся стуле, устало положив руки на колени, - и увидел свое отражение
на полированной стенке рециркулятора. Я смотрел на свою чудовищную,
невероятную, отвратительную сумкуопухоль, покрытую недельной щетиной, на
свой рот, превратившийся в мерзкую щель. Ведь я уже почти перестал быть
человеком.
Когда они придут, не открою им дверь.
В конце концов я все-таки впустил гостей внутрь.
Их было трое - молодые, с чистыми красивыми лицами, они пытались
скрыть ужас, который появлялся у них в глазах, когда они на меня смотрели.
Они вошли и сняли свои громоздкие скафандры. В капсуле сразу стало тесно,
но девушка и один из молодых людей уселись на полу, скрестив ноги, а другой
устроился на крышке резервуара с запасом воды.
- Мое имя, - я не знал, как правильно сказать: "есть" или "было",
поэтому не сказал ничего, - Том Ван Хорн. Я нахожусь здесь около четырех
или пяти месяцев, точно мне и самому неизвестно.
Один из парней - он открыто разглядывал меня, видимо, просто не мог
оторвать взгляда - ответил:
- Мы представляем Фонд исследований человека. Наша экспедиция изучает
миры, находящиеся за границей колонизации. Мы... мы... видели другую часть
вашего корабля... там была женщ...
Я прервал его:
- Знаю. Моя жена.
Они принялись изучать входной люк, передатчик, пол. Некоторое время мы
разговаривали, и я заметил, что молодые люди заинтересовались моими
теориями о почти мгновенной мутации. Это как раз и было полем их
деятельности, так что довольно скоро девушка заявила:
- Мистер Ван Хорн, вы натолкнулись на нечто необычайно важное для всех
нас. Вы должны отправиться с нами и помочь докопаться до причин вашего...
вашего изменения. - Она покраснела и немного напомнила мне мою жену.
Затем в разговор вступили мужчины. Они задавали бесконечные вопросы и
сами на них отвечали, так что я с каждой минутой все больше и больше хотел
полететь с ними. Меня захлестнула волна их энтузиазма. На некоторое время я
стал одним из них и забыл забыл, как мой корабль вспыхнул, словно спичка;
забыл, как она стояла в коридоре, чужая, посиневшая; забыл годы,
проведенные в скитаниях по бескрайним равнинам космоса; забыл долгие
месяцы, прожитые здесь; и самое главное - я забыл о том, что изменился.
Они уговаривали меня, предлагали немедленно улететь. Я на мгновение
заколебался... но сам не знаю, почему что-то заставляло меня не слушать их.
Потом я сдался и надел свой скафандр. Когда я накинул на голову капюшон,
молодые люди уставились на меня, так что девушке прищлось ткнуть одного из
своих приятелей под ребра, а другой нервно хихикнул.
Они пытались убедить меня в важности моего открытия для всего
человечества. Я слушал. Я был кому-то нужен - это хорошо, так хорошо после
бесконечных месяцев, проведенных в Преисподней!
Мы покинули капсулу и быстро прошли расстояние, отделявшее корабль от
моего жилища. Мне было приятно посмотреть на их сверкающий корабль; они
явно им гордились и хорошо о нем заботились. Новое поколение - сильные,
умные ученые, полные юношеского энтузиазма, стремящиеся к замечательным
открытиям. Совсем не похожие на старых, измученных людей, вроде меня.
Корабль был залит ярким светом прожекторов и сиял в ночи Преисподней,
как огромный горящий факел. Будет здорово снова оказаться в космосе. Мы
подошли к кораблю, один из мужчин нажал на панель, и внутри что-то
загудело. Открылся люк, опустился посадочный трап; я сразу заметил, что
модель современная. Раньше это меня совсем не волновало; я был бедным
космическимскитальцем до того, как встретил свою будущую жену. Она значила
для меня гораздо больше, чем все корабли на свете.
Я сделал первый шаг вверх по трапу, и в этот момент, почти
одновременно, произошли два события.
Я увидел свое отражение на гладкой поверхности корабля.
Малопривлекательное зрелище. Отвратительный рот, перекосившийся набок,
зиял, словно открытая рана. Глаз, сверкающая щелка, - и чудовищная,
покрытая венами опухоль. Я остановился на мостике, молодые ученые на миг
замерли у меня за спиной.
И тут случилось второе событие.
Я услышал ее голос.
Где-то... очень далеко... в ярко освещенной янтарной пещере, с потолка
которой свисали разноцветные сталактиты... окруженная мерцающей аурой
доброты, чистоты и надежды... юная... необыкновенно прекрасная, она меня
звала... сладкоголосая музыка среди сверкающих солнц и мерцающих звезд, на
зеленой траве Земли, где счастливо живут маленькие существа... это была
она!
Я стоял и слушал, и это мгновение показалось мне вечностью.
Склонив голову, я слушал и знал, что она говорит правду - такую
простую, такую чистую и реальную, что я повернулся, прошел мимо молодых
людей и вернулся в Преисподнюю.
Ее голос смолк в тот момент, когда моя нога коснулась земли.
Они посмотрели на меня, и некоторое время все молчали. Потом один из
них - невысокий блондин с живыми голубыми глазами и короткой шеей -
спросил:
- В чем дело?
- Я не полечу, - ответил я.
Девушка сбежала ко мне вниз по трапу.
- Но почему? - В ее голосе слышались слезы. Конечно, я не мог сказать.
Но она была такой маленькой, такой милой и так напоминала мою жену, когда
мы только познакомились, что я должен был ей ответить.
- Я слишком долго пробыл здесь; на меня неприятно смотреть...
- О!.. - Вырвавшееся у нее восклицание не могло меня остановить, и я
продолжал:
- ...вы вряд ли сможете меня понять, но я... мне здесь было спокойно.
Это жестокий мир, здесь темно, но там она, - и я показал в черное небо
Преисподней, - я не могу улететь и оставить ее. Вы в состоянии понять это?
Они медленно кивнули, и один из парней сказал:
-Дело не только в вас, Ван Хорн. Это открытие имеет огромное значение
для всех на Земле. Жизнь там с каждым днем становится все хуже и хуже.
После того как были изобретены препараты, замедляющие старение, люди просто
перестали умирать, а католики и пресвитерианцы мешают принятию законов,
контролирующих рождаемость. Перенаселение стало очень серьезной проблемой;
в цели нашей экспедиции входит выяснить, насколько человек в состоянии
адаптироваться к новым мирам. Ваше открытие может оказать нам огромную
помощь.
- Кроме того, вы же сказали, что флюхи исчезли, заговорил другой
ученый. - Без них вы умрете.
Я улыбнулся им; она сообщила мне кое-что очень важное про флюхи.
- Я смогу принести вам пользу, - быстро проговорил я. - Пришлите сюда
нескольких молодых людей. Мы станем вместе изучать это явление. Я покажу им
все, что мне удалось найти, а они смогут ставить здесь эксперименты. В
лабораторных условиях никогда не воссоздать ситуацию в Преисподней.
Так я их и поймал. Они грустно на меня посмотрели, девушка
согласилась... а через несколько мгновений к ней присоединились и ее
коллеги.
- И... и... я не могу оставить ее здесь одну, - повторил я.
-- До свидания, Том Ван Хорн, - сказала девушка и сжала мою руку
своими пальчиками в перчатках.
Это было что-то вроде поцелуя в щеку, только шлем мешал, поэтому она
пожала мне руку.
А потом они стали подниматься по трапу на корабль.
- Откуда вы возьмете воздух, если флюхи ушли? - спросил один из
молодых людей, остановившись на полпути.
- Со мной все будет в порядке, я вам обещаю.
Когда вы вернетесь, я буду вас поджидать.
Они с сомнением посмотрели на меня, но я улыбнулся и погладил свою
сумку-опухоль, у всех троих сделался смущенный вид, и они пошли дальше по
трапу.
- Мы вернемся. И привезем с собой других.
Девушка посмотрела на меня сверху. Я помахал рукой, и они вошли
внутрь. А я быстро добрался до своей капсулы и стал наблюдать за их
кораблем, который прочертил ночь яростным, пламенным хвостом. Когда они
улетели, я зашел внутрь и стал смотреть на тусклые, такие далекие точечки
мертвых звезд.
Где-то там, наверху, кружила она.
Я знал, что мне будет чем подкрепиться сегодня, и потом. Она мне
сказала; я думаю, что всегда это знал, только не понимал, что знаю, поэтому
она мне и сказала: флюхи не умерли. Они просто отправились пополнить свой
запас кислорода, взять его из тела планеты, из пещер и пористых полостей,
хранящих воздух. Они вернутся задолго до того, как у меня возникнет в них
нужда.
Флюхи вернутся.
И наступит день, когда я снова ее найду, и это уже будет навсегда.
Я ошибся, когда давал имя этому миру. Не Преисподняя.
Это вовсе не Преисподняя.