Код произведения: 15608
Автор: Эллисон Харлан
Наименование: Задним числом: 480 секунд
ХАРЛАН ЭЛЛИСОН
ЗАДНИМ ЧИСЛОМ: 480 СЕКУНД
перевод И. Васильевой
Поэт Хэддон Брукс стоял в последнем городе Земли, ожидая, когда из
космоса раздастся слово "столкновение". Поэта записывали. Все, что он видел
и чувствовал, все звуки, и запахи, и тончайшие оттенки гибнущей планеты
возносились к кораблям, начавшим свой последний полет к новому дому где-то
среди звезд. Мониторы неустанно следили за поэтом, зрительные устройства
схватывали его восприятие и передавали все цвета, что окружали его, на борт
кораблей, где их записывали на кассеты. "Нужен доброволец, способный
описать гибель Земли" - так вкратце звучал призыв, и из десяти тысяч
претендентов выбрали Хэддона Брукса.
Десять тысяч мазохистов, извращенцев, провозвестников конца света,
потенциальных самоубийц, душевнобольных, трезвых аналитиков-мыслителей,
фанатиков, истинно верующих и тех, кто воображал себя камерами. Из десяти
тысяч выбрали его, потому что он был поэт, а, пожалуй, лишь увиденные
глазами подлинного мечтателя грядущие события могли сохранить свое
волшебство для поколений детей, которые родятся в космосе или на далеких
планетах, кружащих возле неведомых солнц. Брукс вызвался добровольцем не
из-за отсутствия инстинкта самосохранения или здравого смысла, а как раз
напротив: ему было что терять. У него была любимая жена, дети, которые его
обожали, у него был покой и талант, и он наслаждался всем, чем одарила его
судьба. Такой человек мог почувствовать боль от потери родной для
человечества планеты. Он вызвался добровольцем, понимая, что как никто
другой годится на эту роль, и его выбрали из десяти тысяч, поскольку
понимали, что он сумеет описать последние мгновения вдохновенно и
выразительно.
Город был еще жив. Его сохранили специально для поэта. Все прочие
города расплавили до ядерных частиц. Города превратились в громадные
корабли флотилии "Орион" весом по три миллиона тонн каждый. Внешне они
походили на знаменитую пирамиду Хеопса со слегка коническими толкающими
тарелками внизу.
Взрывы водородных бомб под толкающими тарелками, раздававшиеся каждую
секунду в течение семи минут, вынесли города на околоземную орбиту... А
затем "Орионы" разлетелись во все стороны, чтобы рассеять человечество в
космосе. Города улетели, и взлет их загрязнил атмосферу Земли смертоносной
радиацией. Но это не имело значения: через час Земле все равно придет
конец.
Хэддон стоял в центре ротонды искусств. Последние произведения
Константина Ксенакиса сияли под куполом - серебристые и голубые нити
сплетались и расплетались, образуя сто новых узоров в минуту. В мозгу у
поэта зазвучал негромкий, но очень ясный и отчетливый голос с флагманского
судна флотилии:
- Он приближается. Осталось около часа.
Брукс заметил, что, отвечая, смотрит вверх.
- Вы принимаете то, что я передаю?
- Воспроизводим.
- Да, извините. Я именно это имел в виду. Воспроизводите.
Голос из космоса смягчился:
- Нет, это вы меня извините. Привык к техническому жаргону. Вы вольны
выбирать слова по своему вкусу, мистер Брукс. Мы принимаем абсолютно все.
Очень четко, просто замечательно. Я не собирался вас прерывать, только
хотел сообщить, что все без изменений.
-Спасибо.
Голос и еле слышный фон исчезли, и поэт понял, что снова остался один.
Один - но все население Земли слушало его и наблюдало за ним.
Он вышел из ротонды и взобрался на ораторскую трибуну, глядя на
пастельные сады.
- Небо голубое-голубое, - сказал он. - В жизни не видал такой
голубизны. Небо сливается с морем. Только вот птиц уже нет.
Глаза его впитывали все: качание деревьев, подхватывающих бриз и
передающих его друг дружке, их цвета, плавно перетекавшие один в другой.
-Вот стихотворение для всех вас.
Он сочинял на ходу; строчки сами ложились на место за мгновение до
того, как он их произносил:
Вастатор, разрушитель из мрака,
Пожирающий время по пятидесяти тысяч километров
в секунду,
Я даже не увижу твоего приближения.
Космическая тьма наслала тебя,
Солнце мое скрывает тебя,
И когда, влекомый голодом, ты умчишься прочь,
То бросишь всего лишь восемь минут объедков
Со своего ужасного стояа.
Брукс покачал головой. Стихотворение не удалось. Он попытался внести
поправки:
--Здания словно стальные зерна, залитые светом. Солнечные зайчики
вспыхивают, как новые звезды в перекрестье светофильтров. Дивный вид.
Только шума людского не слышно. Город словно бы ждет вашего возвращения.
Бедный дурачок, пес, не знающий о том, что хозяин его умер. Он будет ждать,
пока сам не умрет. Знаете ли вы, что города живы только до тех пор, пока в
них живут люди?
Брукс нажал на кнопку своего летательного ранца и медленно воспарил
над трибуной. Центральные городские сады не кончались внезапно и резко они
незаметно растворялись в главных улицах-артериях, отходящих в стороны.
Улицы даже сейчас не были пустыми. Брукс полетел над торговым центром.
- Роботы продолжают трудиться, - рассказывал он.-Малыши из металла и
пластика. Они всегда мне были симпатичны. И знаете почему? Они требуют так
мало, а делают так много. Они так добры, что никому и в голову не придет их
обидеть, поэтому жизнь их была прекрасной. Они любят свою работу. Даже
теперь, когда люди ушли, роботы продолжают крутить колеса торговли. Как нам
повезло, что они были рядом с нами!
Он спустился немного, подлетев к будке новостей на углу улицы Прессы и
Голограмм-авеню. Будка передавала последние сообщения астрономов. Брукс
завис и прислушался к мелодичному голосу будки это был голос
голографической личности Тандры Меллоу.
"Масса планетного тела, приближающегося к нашему Солнцу из
межзвездного пространства, в триста двадцать пять раз превышает массу
Земли. То есть этот планетоид больше Юпитера, самой большой планеты
Солнечной системы. Его диаметр - 91 тысяча миль, и, поскольку он движется
прямо по направлению к Солнцу, его назвали Вастатором, что в переводе с
латыни означает "разрушитель". Предварительные подсчеты показывали, что
Вастатор ударит прямо в Солнце и столкнет его с орбиты на тридцать
градусов. Но по мере приближения планетоида были сделаны новые вычисления,
согласно которым Вастатор только заденет Солнце, оторвав большой кусок
короны. К сожалению, для Земли от этого ничего не изменится. Выброс
радиации - в основном высокоэнергетических протонов и ядер гелия - ударит в
Землю, как только Солнце потеряет часть своей короны. Все живое будет
сначала стерилизовано, а вскоре после этого испарится в солнечной буре.
Почва расплавится и превратится в лаву, все океаны закипят. Солнечный
выброс достигнет Земли примерно через восемь минут после столкновения, но
никто этого не увидит. Никто - за исключением Хэддона Брукса, известного
поэта..."
Брукс взмыл вверх и устремился дальше.
Он летел над сотней озер, соединенных каналами и паромами. По водной
глади праздно скользили мелкие лодочки и катамараны.
- Воскресное гулянье, - пробормотал Брукс и, никем не замеченный,
продолжил полет. - Я лечу сейчас над гетто. При виде его мне вспоминаются
стихи из "Матушки Гусыни". Хорошо, наверное,
быть членом меньшинства, знать, откуда ты родом и что означают слова,
не поддающиеся точному переводу. Здесь никто не мог быть счастлив. Смертное
ложе иллюзий. Невидимые стены. Мужчины и женщины жили в этих пещерах
вчерашним днем, стараясь обеспечить своим детям день завтрашний. Но я не
могу печалиться о них. Они знали любовь, какая всем нам уже недоступна. Где
бы вы ни поселились, оставьте в новых мирах место для тех, кто нуждается в
ощущениисвоей особенности; мы не можем быть все одинаковы, да и не нужно
нам такими быть.
Брукс воспарил к верхним уровням жилых кварталов, пролетая над
боковыми улочками и ныряя под воздушные мосты, скользя над движущимися
дорогами и отбрасывая длинную тень на каменные поверхности бесчисленных
стен. Пологие склоны и неожиданные обрывы. Впадины и туннели, созданные
специально для тех, кому по душе прохладные тенистые места, где все еще
струился аромат гардений.
Брукс остановился в крохотной рощице карликовых деревьев и попытался
сочинить еще одно стихотворение, на сей раз для жены.
- Возможно, это неправильно, Калла, но ничего лучшего я придумать не в
силах. Мысли мои разбегаются. Я хочу сказать что-то особенное тебе и детям,
однако время поджимает - и я, наверное, это заслужил, если за целую жизнь
не сумел выразить тебе всю свою любовь и уважение.
Ты для меня - самые лучшие мгновения, и самые яркие краски, и самые
глубокие вздохи, и вся невыразимая прелесть бытия. Я всегда боялся, что не
заслуживаю тебя. Но теперь я доволен: я был тобою любим. Ох, черт возьми,
любовь моя, моя единственная, я не способен сейчас писать стихи. Прости, но
все, что мне приходит в голову, - это слова, сказанные другим человеком.
Его звали Рэндалл Джаррелл[Рэндалл Джаррелл - американский поэт
(1914-1965). (Примеч. пер.)], он жил сто лет назад и никогда не смотрел на
звезды с Марса и не вглядывался в пылающее сердце нашего бедного Солнца с
блистающих лунных куполов. Зато он знал о моей любви к тебе и написал о
ней: Но будь, как и была, моим ты счастьем.
Позволь ночами засыпать с тобою рядом. Когда же я очнусь от грез со
стоном,
Пусть шепот твой: "Люблю" меня погрузит в сон. А утром подари мне
отраженье солнца
В лучистой радужке прекрасных серых глаз.
И тут раздался голос, возвещающий конец:
- Мистер Брукс, столкновение.
Воздух застыл у него в ноздрях.
И снова голос зазвучал, почти навзрыд:
- О Боже, как это прекрасно! И как ужасно...
Брукс понял, что ему осталось всего восемь минут.
Странное покалывание побежало по телу, и он крикнул, взывая к Калле,
улетающей вдаль на борту "Ориона":
-Все кончено!.. Я не смогу больше иметь детей...
И осекся. Он знал, что осталось четыреста восемьдесят секунд, даже
меньше, и нужно рассказать о каждой из них, рассказать так, чтобы дети
Земли увидели на кассете все, что видит он, чтобы до них дошли все его
слова и мечты.
Он взял себя в руки, слетел вниз и встал на серебристый тротуар -
последний тротуар в его жизни.
А потом Хэддон Брукс заговорил. Он говорил о жизненном пространстве,
воплотившем в конце концов все заветные чаяния людей. Он говорил о пещерах
под пульсирующим городом, в которых энергия превращалась в свет, и тепло, и
дождик, лившийся с небес, когда женщины просили дождя. Он говорил о треках,
где любители приключений могли испытать свою ловкость, соревнуясь в
скорости со звуковыми волнами. Он говорил о лучших из людей, о том, как
людям удалось познать себя настолько, что мысль о неизбежности войн стала
казаться им смешной.
В этом городе он родился, в нем находил слова для своих песен, здесь
встретил Каллу и соединился с ней, здесь из их тел родились и выросли дети;
в этом городе он превратится в пар. В такой кончине была даже доля поэзии,
хотя и небольшая.
- Я боюсь, слышите! Я боюсь своей гордыни, побудившей меня остаться.
Какую же я сделал глупость! Как я хочу быть вместе с вами! Пожалуйста,
простите мне этот страх, но мне так хочется жить...
Если бы только у него было время!.. Он рассердился на себя за то, что
не оправдал их надежд, не выполнил того, ради чего остался на Земле. Но
досада длилась всего мгновение. Он тут же понял, что любой на его месте
сказал бы то же самое и что именно эти слова должны услышать дети космоса,
пусть даже пройдет тысяча лет, пока они найдут себе новый дом.
Брукс ощущал, как тают секунды. Он знал, что солнечная буря уже
иссушила его и скоро превратит в облачко пара. Поэт посмотрел на голубое,
словно море, небо, на ослепительное Солнце, которое вдруг полыхнуло и
поглотило небеса, и крикнул:
- Я всегда буду с ва...
Но фраза оборвалась на полуслове, и его не стало. А чуть погодя начали
потихоньку закипать моря.