Код произведения: 15628
Автор: Эллисон Харлан
Наименование: Волны в Рио
ХАРЛАН ЭЛЛИСОН
ВОЛНЫ В РИО
Стою у окна отеля и упираюсь взглядом в Атлантический океан, что
обрушивает сумрачные валы на пляжи Копакабаны. Черт знает, зачем меня
вообще занесло в Бразилию. Вот и болтаю сам с собой. Стою у незнакомого мне
окна, которое вдруг прекрасно узнал, - а тем временем другое, на
Авенида-Атлантика - то, что прекрасно знаю, - вдруг становится совершенно
мне незнакомо.
Смотрю, как к берегу несутся ониксовые волны - потом обретают цвет
бутылочного стекла, обрастают белыми кружевами, тянутся жадными лапами к
берегу - и под конец лишь раз судорожно дергаются, прежде чем исчезнуть в
рыхлом песке. Да, дебил я знатный. Я тут и стих сочинил.
А говорится в моем стихе, что вот стою я здесь, оглядывая труды
человеческие, и сам удивляюсь, какого черта мне здесь нужно - мне, чужаку,
в стране, которой я и знать не знаю... И еще там про волны. Катятся они две
тысячи миль во мраке и пустоте, в полном одиночестве от самого Лагоса.
Подобно тем неграм, которых везли сюда с Золотого Берега. Чашечка к
чашечке, черенок к черенку - как ложки - как черное мясо в трюмах чужих
кораблей. Несутся сюда черт-те откуда - несутся, чтобы, как и я, оказаться
на чужом берегу.
Зачем? По какой такой надобности люди и волны отправляются невесть в
какую даль - чтобы в конце пути остаться в одиночестве?
Христос с высокой горы оглядывает весь Рио-де-Жанейро. Руки
распростерты, беззвучная молитва стекает с каменных губ. Изваяли его
итальянцы, водрузили на гору - пусть слепо глазеет в сторону Сахарной
Головы. Еще в Христа вмонтировали лампочки. Раз в году (сами знаете когда)
далеко-далеко в Ватикане щелкает выключатель - и Папа зажигает своего
Cristo Redentor.
Это Христос богатых, тех, кто обитает в роскошных апартаментах.
Христос шаркающих по голубым коврам в Жокей-клубе. Христос тех, кто вкушает
фондю ориентале в "Швейцарском Шале". Христос тех, кто выплывает в залив
Рио на гордых белых яхтах. Таких гордых и таких белых, что даже и не
посмотри - ослепнешь. Таков Христос на горе.
Но Рио-де-Жанейро - город разительных контрастов.
Чего тут только нет. От белых яхт, Жокей-клуба и роскошных
апартаментов - до скопищ жалких лачуг, лепящихся к склонам холма, где
бедняки содранными до мяса ногтями цепляются за жизнь в своем тропическом
раю. Зовут их здесь фавеллас. Где-то чуть ниже большого Христа, но .выше
богатых, разместились потомки негров с Золотого Берега. Ходят друг другу по
головам, ютятся в хижинах, кое-как слепленных из бросового шифера и
обломков досок, насквозь прогнивших на жуткой жаре. Город над городом, что
будто лоскутное одеяло покрывает пологий склон. И есть там над ними еще
холмик, поменьше. И на этом холмике воздвигли они еще одного Христа. Христа
бедняков.
Они не знатные дебилы. Не бумагомараки, проводящие тонкие и
бессмысленные параллели между громадным белым Христом на горе и маленьким
черным Христом на холме. Они знают только, что он - Христос Избавитель. И
нет у них достаточно крузейрос, чтобы прокормить своих рахитичных детей.
Нет у них лишних сентавос, чтобы купить дешевые сальные свечки и поставить
их в уличной церковке. Но Христос избавит их. Обязательно избавит.
Они одиноки. Одиноки на собственной земле. Христос не избавит их.
Никогда. И люди их никогда не избавят. Проживут они свои дни подобно волнам
от берегов Африки - и разобьются о побережье безжалостного бытия.
Они ничем не лучше вас. Или меня.
Я пришел к этой книге с чистыми руками. Знаю, что
работу свою сделал хорошо. Чего ради гадать, что будет дальше?
Я провел барьер, обозначил позиции, выбрал оружие и огласил боевой
клич. Зачем?
Затем, быть может, чтобы окончательно себе уяснить, о чем идет речь в
моих рассказах последних лет. А речь там, по-моему, о том, что человек
возводит для себя темную завесу от мира, который сводит его с ума. Что
давление слишком велико, а машины слишком часто ломаются. И что в одиночку
никто с этим справиться не может. Надо думать по-новому, иначе любить -
открывать в себе такую любовь, о которой мы раньше и не подозревали. А если
делом чести оказывается насилие, надо идти на него, справляться, жить с
чувством вины за содеянное - и двигаться. Двигаться дальше.
И как бывает со всякой моей книгой, вначале мне кажется, что это
хорошая книга. Даже лучшая моя книга. Потoм мне доходчиво объясняют, что
все совсем не так. Что вот тут я имел в виду вот это (чего мне, признаться,
и в голову не приходило) - и что я вообще изгадил все, что только мог, ибо
отродясь не обладал ни талантом, ни интуицией. Сейчас я об этом переживать
не способен. Какнибудь потом, Бог даст, запереживаю и постараюсь
исправиться, но прямо сейчас я удовлетворен.
Хотелось бы мне поведать вам кое-что по поводу этих рассказов.
Самую-самую малость, ибо, как точно выразился Джордж Эрнсбергер, мой
редактор в "Эвоне", "на самом деле ничего интересного ни об одном из
когда-либо написанных рассказов сказать нельзя - включая порой и самые
лучшие". Но о возникновении и написании некоторых из них, может, и стоило
бы кое-что поведать если и не ради проникновения в суть творческого метода
данного автора, то хотя бы для пополнения рабочего материала у идущих той
же дорогой.
Рассказ "Зверь и т.д." задумывался как эксперимент. Изначально
задумывался. Я рассматривал его как серьезное начинание в области формы и
стиля. Теплый прием его теми читателями, что пожелали отправиться со мной и
проверить, достигну ли я своей цели, дает мне повод поделиться некоторыми
мыслями относительно авангарда - как внаучной фантастике, так и в целом.
(А рассказ, кстати говоря, не последовательное повествование. Он
написан в циклической форме - как если бы некоторое число событий
одновременно случились на ободе некоего колеса. Причем одновременность
событий по всему ободу разделяется искусственными барьерами времени,
пространства, измерения и мысли. А в конце концов все сходится к одному в
центре - в ступице колеса.)
В последние два-три года "авангарду" в умозрительной литературе
определенными критиками и самозваными историками жанра приписывалась
необходимость быть неразрывно связанным с некой загадочной категорией, что
помечена биркой "Новая Волна". Множеству совершенно несхожих писателей - от
Филипа Хосе Фармера до Томаса Диша - налепили куда надо красивую наклейку
"писатель Новой Волны". Список осчастливленных растет изо дня в день, с
явлением народу каждого нового журналиста.
Олдисс, Браннер, Боллард, Саллис, Зилазни, Дилэйни, Муркок, Спинрад,
Энтони, Вильгельм... - короче, все, кроме Паншина и Нивена (которые упорно
не желают).
Все они в то или иное время удостаивались причисления к "Новой Волне".
И все как один свою принадлежность отрицали.
Куда ж тут без меня? Из-за рассказов типа "Зверь, в сердце мира о
любви кричащий", да еще из-за составленной мной на грех антологии "Опасные
видения" и меня сунули в тот же безразмерный мешок особого пошива.
Так вот. Для протокола и для тех, кому все нужно разжевывать. Я не
считаю, что в умозрительной литературе существуют категории наподобие
"Новой Волны" (как, кстати говоря, и что какое-то произведение можно
пометить тошнотворной аббревиатурой НФ - хотя и не надеюсь, что чуждые
жанру обозреватели Обретут достаточно вкуса, чтобы отказаться от этого
удобного жаргонно-ублюдочного ярлыка). А считаю я, что "Новая Волна" -
всего лишь расхожее журналистское клише, приветствовать которое могут
только совсем безмозглые критики и сторонние обозреватели. Не хватает им ни
духа, ни глубины, чтобы понять: это богатство голосов суть многие волны. И
каждая волна - писатель.
Хотя мне уже надоело без конца мусолить этот термин, скажу еще вот
что: "Новая Волна" просто-напросто включает в себя писателей, которые
занимаются своим делом. И не более. Сравнивать то, что делаю я, с тем, что
делает Чип Дилэйни, - просто чушь. Проводить параллели между, скажем,
рассказами Болларда, где содержится кодификация образа "героя нашего
времени", и рассказами Олдисса об "ЛСД-войнах" - тяжелое помешательство.
Пытаться слепить в один комок таланты столь расхожие, как поэтичный Зилазни
и поэтичный Саллис, - прямое оскорбление.
И все же нельзя отрицать: нечто происходит. Вы, мистер Джонс" ни хрена
в этом не смыслите, но знаете, что оно происходит, - вот вы и называете это
"Новой Волной". Так проще. Вроде бы и кретином себя уже не чувствуешь. Да,
мистер Джонс? А? Не слышу!
Да, нечто происходит. Происходит в том, что я называю умозрительной
литературой, вы называете научной фантастикой, а прочие козлы кличут НФ.
Происходит и в университетских кампусах, и в рок-музыке, и в испанском
Гарлеме, и вообще повсюду. А происходит просто-напросто то, что самый
передовой народ полнее открывает себя все новому и новому опыту, а также
разным способам выражения. (Сегодня человек, отвергающий все
экспериментальное только потому, что оно, мол, экспериментальное, уже
достоин не обвинения в тупости, а простой жалости. Вроде тугоухого,
колченогого или невосприимчивого к цвету - короче, слегка дефектного.
Был я тут как-то в Рио на вечеринке у Харта Спрейджера вместе с
прочими светилами мировой фантастики, и Харт положил на крутилку что-то из
Джимми Хендрикса. Только я себе заторчал - ведь с самого прибытия не слышал
ничего, кроме паскудной самбы и еще какого-то музыкального зловония, - как
подходит будто бы элегантная супруга одного из светил, морщит рыло и
спрашивает: "Ах, неужели вам и вправду нравится этот шум?" Я промолчал.
Хрена ли мне? Из нее и так уже песок сыплется.)
Так что все происходящее происходит сегодня повсюду.
И вот Спинрад в "Джеке Барроне" отвешивает громкую плюху правящим
кругам за их способы использования энергии, солидная вроде бы дама Кейт
Вильгельм посылает к нужной матери общепринятые правила построения рассказа
и заслуженно удостаивается премии "Небьюла" за своих "Плановиков", а Кэрол
Эмшвиллер и Пирс Энтони становятся писателями, активно читаемыми
андеграундом. Скажите мне наконец честно - кого волнует, в каком именно
рассказе Сыоэлла Пизли Райта 1928 года предсказана алюминиевая полоска на
банках с сардинами?
Реакционеры, которые всегда с нами, - всего лишь пугливые малые дети
(возраст значения не имеет), которым просто хочется, чтобы все оставалось
как есть. Проповедуют они при этом даже не цензорство, а сталинскую опеку,
когда закрытыми объявляются целые темы- Таковы они, мистеры Джонсы от НФ-
Лепечут об "ощущении чуда", а сами прочно вделаны в бетонные устои своего
прошлого. Заперты во вчерашнем дне - а все пытаются переврать наши фантазии
о дне сегодняшнем и временах грядущего. Уверяют нас, что новые писатели с
их новыми словечками и подходцами оскверняют драгоценные телесные флюиды
научной фантастики. И клянутся вести священную войну против этой самой
"Новой Волны".
Хрен вам, дети, Дед Мороз.
Впрочем, пусть себе словоблудствуют. Читатели фантастики год от года
становятся все вдумчивее и все острее чувствуют требования литературного
мастерства. Заскорузлое вчера, конечно же, достойно уважения, ибо содержит
корни нашего наследия в области формы. Но одно дело уважать. Превращать в
кумира - совсем другое. Пытаться ухватить будущее, позволяя вчерашним
призракам кормиться днем сегодняшним, которым они не владеют, - занятие
безнадежное. Никто при этом не предлагает начисто отвергнуть более
традиционные формы научной фантастики - тут всем хватит места встать в
полный рост. А с такими мастерами, как Саймак, Азимов, Нивен, Кларк, Пол и
Дель Рей, у нас еще долго не будет недостатка в прекрасных уроках пусть и в
русле традиции.
Все, чего мы просим... впрочем, нет - время просьб давно прошло. Все,
чего мы требуем, - это равного времени для каждого голоса, включая и новые.
А эти новые голоса как раз и принадлежат тем, кого успели украсить дешевым
ярлыком "Новая Волна".
И еще ярлыком "авангард", что уже тридцать пять лет как стал не более
чем снобистским анахронизмом. Причем эти обращенные в завтра люди, надо
думать, охотно будут предоставлять право голоса и тем, кто предвидит другое
завтра, по-иному выраженное.
Один из этих иных способов выражения как раз и есть тот, который мне
показалось необходимым использовать в "Звере". Я уже объяснил, какая
потребовалась форма, чтобы поведать всю историю так, как мне представлялось
единственно возможным. И все же в журнальном варианте издатель счел
необходимым изменить эту форму и добавить некоторые пояснения. Ему
показалось, что в первоначальном виде рассказ будет труден для читателей
его журнала. Спорить с этим издателем я не мог. Значит, просто больше не
буду с ним работать. В письме он пояснил, что аудиторию свою представляет
состоящей в основном из четырнадцатилетних подростков, чьи мамочки
заблаговременно пролистывают рассказы, желая убедиться в достаточной их
невинности для драгоценных сыночков. Вот жалость! Ну не пишу я для
четырнадцатилетних подростков! Тем более для их строгих мамаш. И вообще
ожидаю от своего читателя несколько больше эрудиции, внимания и
сотрудничества. Упомянутый издатель уже знает, что для него я больше писать
не буду, и не считает это достаточной потерей. Особенно если вспомнить те
муки адовы, что он испытал, мухлюя с названиями и текстами моих рассказов.
Все к лучшему куда ни кинь. Главное - множество мамаш четырнадцатилетних
подростков смогут теперь спать спокойно, твердо зная: этого Эллисона держат
на коротком поводке. Спокойно, мамаши! Эллисон не сорвется и не осквернит
драгоценные телесные флюиды ваших сыночков!
Но для вас, кто купил эту книгу, я написал рассказ "Зверь, в сердце
мира о любви кричащий" без лишней заботы о детках и мамашах. Без поводка и
намордника. И надеюсь, что творческая свобода не раз сверкнет для вас при
его прочтении.
...кажется, я забрел намного дальше, чем собирался, махнул далеко за
границы, которых обещал придерживаться Джорджу Эрнсбергеру. Намеревался-то
я поведать про шестилетнюю цепь параноидных событий, что привели к
написанию рассказа "Попробуй тупым ножом". У меня просто язык чесался
поговорить о семинаре Робина Скотта Уилсона при Кларион-колледж, на котором
я накропал "Феникса" и "Бригаду Пъел-Пъеб", одновременно умоляя студентов
строчить по рассказу в день. Хотел я попытаться выяснить, почему "Разбитый
как стеклянный гоблин" вызывает такой отклик, когда я читаю его на лекциях
в колледже... и почему кайфоманы не устают от него обламываться.
А больше всего я хотел поговорить про "Парня и его пса". Ох, ну и
рассказик.
Но уже нет места. А если честно, то и желания.
С одной стороны, мне думается, что всякий, кто выкладывает свои
кровные денежки за подобный товар, заслуживает чего-то новенького - чего-то
написанного специально для этой книжки. А с другой стороны, прав и Джордж -
не стоит пороть горячку.
И мне кажется, итог всего, что я тут нагородил, - это связь рассказов
с тем, что я почувствовал в Рио (и с "волнами" - во всех смыслах). Одни
рассказы - всего лишь рассказы. Для развлечения. "Фома", как выражается
Воннегут, безвредная неправда. Другие же должны поведать вам, что, когда
ночь близится, все мы становимся незнакомцами - чужими друг другу на чужой
Земле. Сказать, что ни люди, ни правительства вас не спасут. Сказать, что
писателям о днях грядущих нельзя жить днем вчерашним, что работать надо
всем сердцем, собирая в себе всю волю и всю отвагу, чтобы все-таки поведать
о днях грядущих, пока эти дни у нас не украли. Сказать, что никто не
спустится с горы, чтобы спасти вашу лилейную кожу или вашу черную жопу. Бог
в вас самих. Спаситесь сами.
Иначе к чему идти весь этот путь - просто чтобы остаться в
одиночестве?