Код произведения: 168
Автор: Акунин Борис
Наименование: Проблема 2000
Борис АКУНИН
ПРОБЛЕМА 2000
(Типа святочный рассказ)
ONLINE БИБЛИОТЕКА
http://www.bestlibrary.ru
Глава 1
- Луцкий, немедленно откройте! Что за ребячество! - жирным голосом
взывал из коридора Солодовников, председатель ссудно-кредитного
товарищества "Добрый самарянин". - Мы сломаем дверь!
Ломайте, ваше степенство, усмехнулся Константин Львович, стоя перед
высоким старинным зеркалом. Дверь дубовая, скоро не поддастся. А до
полуночи остается всего три минуты. Каких-то три минуты, и век закончится.
Вместе с ним закончится и отставной штабс-ротмистр Луцкий, погубленный
страстями и мамоной. Будь проклят тот день и час, когда он, любимец
московских репортеров, герой Абиссинской кампании, согласился стать
управляющим этой подлой купеческой лавочки. Польстился на жалованье,
трехэтажный особняк, хороший выезд. Лучше бы остался в полку - глядишь,
эскадроном бы уже командовал...
Увы, девятнадцатый век неумолимо отсчитывал свои последние секунды.
Сам же Константин Львович это и доказал - неделю назад, на рождественском
балу в Английском клубе. Шел обычный в нынешнем сезоне спор о том, когда
начнется двадцатый век - следующей зимой, с 1901 года, или же нынешней, 1
января 1900-го. Луцкий отстаивал вторую точку зрения. "Тогда у вас
получается, что Спаситель родился в нулевом году, а сие - математический
нонсенс", - прищурился присяжный поверенный Пфуль. Константин Львович
иронически улыбнулся, обвел взглядом слушателей и срезал умника: "А
позвольте вас спросить, милостивый государь, сколько времени продолжался
первый год от Рождества Христова? По-вашему, выходит, что всего шесть дней
- с 25 декабря по 31-е, а там уж сразу начался второй. Нет, Готфрид
Семенович, Иисус родился 25 декабря предгода, то есть именно что в нулевом
году, и, стало быть, первый год двадцатого века - 1900-й".
В дверь ударили чем-то тяжелым: раз, другой, третий.
- Луцкий! Я не шучу! Чего вы добиваетесь? Деньги возвращать все равно
придется! Я потребую репараций через суд! Подумайте о вашем добром имени!
- надрывался Солодовников.
"Репарации" - словечко-то какое мерзкое. Так и несет двадцатым веком.
В девятнадцатом в ходу все больше было слово "сатисфакция". Ну хорошо: он,
Луцкий, чересчур вольно обращался с кассой, и Солодовников, владелец
"Доброго самарянина", почитает себя оскорбленным. Так вызови обидчика на
дуэль, как это принято в хорошем обществе. Но нет - грозится судом.
Купчишка, жалкий арифмометр с тройным подбородком. И ведь засудит,
опозорит столбового дворянина, у этих новоявленных хозяев жизни нет ничего
святого.
- Констан, сейчас же отопри! Мы должны объясниться!
Энни! Это она! И, конечно же, скотина Солодовников все ей рассказал -
и про кутежи в Сокольниках, и про цыганку Любу, и про поездки в Отрадное.
Милая, бесконечно обожаемая, ну как тебе объяснить, что семья - это одно,
а Люба - это совсем-совсем другое?
Часы звякнули, готовясь бить двенадцать ударов. "Вечерний звон,
бом-бом", - иронически улыбнувшись, пропел Константин Львович и поднял
пятизарядный "бульдог". В Бога он перестал верить с шестнадцати лет, после
первого визита в бордель, однако перед финалом жизненной карьеры все же
счел нужным произнести нечто вроде молитвы: "Господи всемилостивый,
прости, если можешь. Я не хочу жить в этом мерзком двадцатом веке".
На шестом ударе, одновременно с щелчком взводимого курка, зеркало
повело себя престранно. Серебристая гладь замутилась, стройная фигура
отставного штабс-ротмистра окуталась туманом и вдруг чудовищнейшим образом
преобразилась. Константин Львович увидел вместо себя какого-то бритого
толстощекого господина в коротком бордовом сюртучишке и с бокалом в
мясистой руке. Нелепая поросячья физиономия перекосилась от ужаса, и из
рамы выметнулась короткопалая пятерня, блеснув массивным золотым перстнем.
Так вот она какая, смерть, успел подумать Луцкий и ощутил мимолетное
разочарование, ибо Великая Утешительница всегда представлялась ему
благообразной старухой, или бледной девушкой, или, на худой конец, суровым
старцем, но никак не этакой пошлой лакейской образиной.
Глава 2
Вован прикрыл за собой дверь, и музон как пригасило. Конкретная была
дверка - старинный дуб, блин, покруче любой железной. Круглую комнату с
гипсовыми телками и пацанами под потолком Вовах сразу определил себе под
кабинет. Самое оно. Все ж таки генеральный директор не хрен собачий.
Поставить офисный гарнитурчик с кожаными сидалами, навесить фальш-потолок,
по полу запустить реальный белый ковролин - выйдет адекватно.
Недвижка обломилась почти что на халяву. Раньше тут сидела типа
редакции какого-то научного журнала - такие лохи, каких Вован раньше
только по телеку видал, в кино "Девять дней одного года". Взял у них в
субаренду закуточек скромненько так, по двести баксов за квадрат, а после
кинул интеллигенцию - чихнуть не успела. Сделал их так, что любо-дорого.
Чисто как в сказке: была у лоха избушка лубяная, да подсел на кидалово.
Собрали редакторы-птеродакторы свои пишущие машинки с фикусами и, как
говорится, отбыли в неизвестном направлении. Главный птеродактор (он же по
совместительству - главный лох) зашел попрощаться. Вован немножко напрягся
- думал, кошмарить станет. Но дедушка сказал только: "Вам, молодой
человек, потом будет стыдно", - и почапал себе пешим строем. Чистый
зоопарк, блин.
Редакция, конечно, туфта. Рамс мог выйти с банком "Евросервис",
который тоже ронял слюни на арбатский особнячок. Тамошний председатель
правления Пыла - пацан серьезный, в терпилах ходить не привык. Но, как
говорится, кто не рискует, тот не пьет шампуськи. А именно шампуськи -
"Клико", Франция, полтонны баксов за ящик - Вован как раз сейчас и
нацелился жахнуть. Не то чтоб сильно любил это кислое пойло с пузырями.
Все эти навороты вообще были ему по барабану. То есть в ресторанах или там
на презентациях хавал, конечно, и омаров, и устриц, и улиток этих поганых,
двадцатилетнего вискаря клопиного выдувал по три пузыря зараз, но не для
души, а чисто ради понтов. Душа, она помнила хорошее, просила жареной
картошечки с лучком и пробористого портвешка, такого теперь не добудешь ни
за какие бабки. Эх, какую страну просерили, суки!
Но про трудное детство пора было забывать. Чисто и маза подвалила -
2000-й год. Пускай Вован из Раменок там, с тремя девятками остается, а в
новое типа тысячелетие въедет авторитетный чувак Владимир Егорович, нет,
лучше Владимир Георгиевич, генеральный директор
инвестиционно-маркетингового холдинга "Конкретика".
Для того и отвалил Вован с гулевого фуршета в коридорчик, а после
сюда, в будущий свой кабинет, чтобы отметить ломовой момент интеллигентно,
без козлов и лялек. Три нуля в номинале нового года обнадеживали - это ж
по-нашему тонна. Где три нуля, там и шесть, а после если масть пойдет, то
и девять. Зам по железкам Лифшиц, в прошлом физматкандидат, из-за трех
нулей в последнее время сильно депрессовал. Говорил, из-за них может все
компьютеры закозлить. А сегодня грузанул тренди-бренди с коксой и давай,
блин, колотить понты про какой-то "хронопарадокс": типа само время может
запутаться в нулях. Возьмет и кинет сознание в какой-нибудь другой год с
нулями, на сто лет вперед или назад. Стих читал, типа "какое, милые, у нас
тысячелетье на дворе". Но Вован этот бухой базар слушал вполуха, потому
что у него как раз подоспел ключевой разбор с Клавкой.
Свой протокол о намерениях он ей давно представил, еще в понедельник.
Она сказала, подумает, а сегодня, как говорится, выкатила бартер на
бартер: поедет к нему на дачу в Отрадное и будет регулярно выдавать по
полной программе, но не за фу-фу, не на такую напал, а за новую бээмвэшку
или минимум вольвешник.
Клавка, конечно, бикса представительная, при всех наворотах: у ней
через слово "как бы" да на "самом деле", но это ж сорок штук баксов! Тоже,
блин, нашлась Клавдия Шиффер.
Вован подошел к щербатому зеркалу (старье, надо будет его на
помойку). Посмотрел на себя и словил кайф. Пиджачок от "Версаче" -
конфетка, ботиночки "Гуччи", морда гладкая, глаза маленькие, но
объективные такие, типа с интеллектом.
Здоровенные деревянные часы с башенкой навроде офисного центра на
Дербеневке брякнули, хрюкнули и давай отстукивать: блин! блин! блин! блин!
Пакеда, Вован, попрощался генеральный директор со своим попсовым
прошлым. Здравствуйте, Владимир Георгиевич. Поднял бокал и аккурат на
шестом "блине" чокнулся с зеркалом.
И тут случился облом. Зеркало вдруг все запотело, типа как в ванной,
а когда снова оттаяло, Вован увидел в раме какого-то чудилу с блестящими
волосами, посередке разделенными напополам, и подкрученными, как у
Чапаева, усами. Хуже всего было то, что в руке чудила держал ствол.
Ах, суки, что удумали - через дырявое зеркало достать! Выходило, что
главный птеродактор не такой уж лох, не въехал Во ван, и от этого ему
теперь в натуре стало стыдно. Надо же так облажаться! По виду киллера было
ясно, что он из фраеров: в стремном черном клифте, с узким галстучком,
каких уже лет десять не носят, и воротник торчком. Обиднее всего было то,
что Вована заказали такому уроду, заказали по дешевке - откуда бы у лохов
взялись настоящие бабки?
Хрен бы Вован дожил до сегодняшнего дня, если б зявился и лоховал на
кипеже. Генеральный директор "Конкретики" схватил Чапаева за руку с
волыной и дернул на себя. Киллер вылетел из рамы, но и сам Вован, не
удержавшись, перелетел на ту сторону.
Глава 3
Константин Львович едва удержался на ногах. Резко обернулся к зеркалу
- мерцающую поверхность вновь затянуло молочной рябью. Часы достучали
последний удар и умолкли. Ночь за окном озарилась сполохами праздничных
фейерверков. Он опоздал, девятнадцатый век кончился!
Померещится же такая дребедень перед смертью. Все, пора и честь
знать. Луцкий поднес правую руку к виску и не сразу сообразил, что вместо
"бульдога" его пальцы сжимают хрустальный бокал. Понюхал - шампанское,
"Вев кли ко", ароматом напоминает урожай 89-го, но, пожалуй, все-таки не
он. Прежде чем управляющий "Доброго самарянина" успел удивиться чудесной
замене револьвера на бокал, муть в зеркале улеглась, и Константин Львович
вновь увидел перед собой давешнего хама. Кто бы тот ни был, пусть хоть сам
Люцифер, но прощать оскорбление бывший кавалергард не привык и с размаху
плеснул шампанским прямо в наглую плебейскую физиономию.
Визави сделал точно такое же порывистое движение, и золотистый
напиток богов, пузырясь, потек по глади. Здесь в мозгу управляющего
шевельнулось нелепейшее подозрение. Константин Львович похлопал себя по
щекам, оскалил зубы, даже подпрыгнул на месте. Толстомордый в точности
повторил все движения, как дрессированная обезьяна в цирке. Сомнений не
оставалось! Что за непристойная метаморфоза!
Луцкий в растерянности огляделся по сторонам и заметил, что
переменился не только он сам, но и будуар: исчезла потемкинская кровать
под балдахином и вся прочая мебель. Напольные часы "Мозер унд Мозер"
странным образом потускнели и осели набок, а в углу невесть откуда
появился дрянной письменный стол с расцарапанной крышкой. Неужто уже
описали имущество? Не может быть, суда-то еще не было!
На стене - в том самом месте, где полагалось висеть дивной картине
Фрагонара, купленной на аукционе в Париже за тридцать тысяч франков, -
посверкивал яркий глянцевый листок, изображавший гейшу в кимоно. Луцкий
подошел ближе и увидел, что это календарь. Сверху было написано: "Фирма
Седзи-модзи поздравляет своих клиентов с 2000 годом!" Глупые японцы не
только переврали правописание, потеряв все "еры" и "яти", но даже
умудрились перепутать год.
Константин Львович потер лоб, неприятно узкий и бугристый, пытаясь
собраться с мыслями. Воздуха, свежего воздуха!
Бросился к окну, распахнул форточку и вдруг замер. Что случилось с
Москвой? Откуда взялись эти небоскребы в шесть, семь, десять этажей! Эти
электрические фонари, эти приплюснутые авто, ярко освещенные окна! Все
было в точности как в иллюстрированном очерке "Город будущего" из журнала
"Созерцатель", разве что в небе не летали воздушные дилижансы.
Желтолицые сыны микадо ничего не перепутали! Неведомая сила и в самом
деле схватила отставного штабс-ротмистра и засунула в чужую шкуру, в чужое
время!
Но куда величественней было иное открытие, пронзившее душу безбожника
благоговейным трепетом. Константин Львович пал на колени и воскликнул:
"Верую, Господи, верую!" Да и как было не уверовать? Всеблагий Господь
внял его молитве и уберег от смертного греха самоубийства. Не желаешь жить
в двадцатом веке, сын Мой? Как угодно - перемещу тебя сразу в двадцать
первый.
Сквозь радужную пелену экстатических слез Луцкий возвел очи горе и
увидел на крыше дома, что возвышался напротив, большую афишу, подсвеченную
разноцветными лампионами:
В новом годе и новом веке
Снова с заботой о человеке!
Блок "Отечество"
Что за Блок такой, умильно подумал Константин Львович. Уж не Сашура
ли, сынок Сэнди Кублицкой-Пиоттух? Сэнди рассказывала, что мальчик пишет
недурные стихи. Должно быть, в двадцатом веке стал знаменитым поэтом и
даже классиком - сочинил стихотворение с патриотическим названием.
Сзади скрипнула дверь, и стали слышны звуки разухабистой музыки -
чей-то пропитой голос немузыкально выводил: "Как у-па-ительны в России
вечера!"
Константин Львович обернулся. В дверях, картинно подбоченясь, стояла
стройная молодая особа в такой невозможно короткой тунике, что управляющий
сразу забыл и о Саше Блоке, и даже о вновь обретенном Господе.
Глава 4
Спокуха, сказал себе Вован. Не мети пургу. Пушка - вот она, а значит,
с заказухой у птеродакторов вышел облом. Поживем еще.
Он вскочил на ноги, повернулся к липовому зеркалу, чтобы взять
Чапаева на мушку, но тот тоже оказался не пень лесной: успел вытащить
запасной ствол и целил прямо в Вована. Генеральный директор нажал спуск,
пушка грохнула, и зеркало разлетелось в стеклянную труху, а за ним
открылась типа каменная стенка.
Е мое, сначала подумал, а потом и сказал Вован. Е мое, блин.
Хотел ухватить себя за нос, чтобы в натуре проснуться, но пальцы
нащупали жесткое, колючее. Усы! Другой рукой попробовал рвануть ворот -
что-то не впродых стало - и наткнулся на острые углы воротника!
Не иначе пацаны прикололись - сыпанули в шампуську толченого грибца,
вот и повело в загогулины. Вован дернул себя за глючный ус посильней и
заорал от боли. Блин, ус был в натуре настоящий!
Генеральный директор попятился и приложился копчиком об угол
педоватого золотого столика на гнутых ножках. На пол грохнулся органайзер
- нет, типа папка в крокодиловом переплете - распахнулась, и стало видно
золотые буквы:
"Дражайшему Константину Львовичу отъ признательныхъ сослуживцевъ въ
ознаменованье Новаго 1900 года!"
Тут-то Вован наконец и въехал. Блин, проблема-2000! Та самая, про
которую физмат Лифшиц базар держал! Время, сука корявая, свинтилось с гаек
и кинуло солидного человека на сто лет назад! Ну, кто-то ответит!
Бу-бух! - звездануло в дверь чем-то тяжелым. А потом еще и еще:
бу-бух! бу-бух!
Что за лажа? Вован вспомнил какое-то кино из детства: типа дворец,
там за столом шишаки с олигархами припухают, а в дверь ломят быки с
винтарями и пулеметными лентами. Типа революция. Е мое, в каком она
году-то была, не в девятисотом? Хрен вспомнишь.
По прикиду выходило, что он, Вован - чистый буржуй. Сейчас эти, блин,
как их, пролетарии, его в натуре станут мочить.
Ну, падлы, задешево не возьмете. Он выставил вперед пушку, и в самый
раз - дверь соскочила с петель. В комнату влетел типа генерал с реальной,
до пупа бородищей и ломом в руках. Вован хотел уже было засадить ему дулю
промеж подфарников, но генерал согнулся напополам и культурно так:
- Так что извиняемся, Константин Львович, Анна Сазонтьевна ломать
приказали-с.
А за генералом влез какой-то козлина - то есть в натуре, и даже с
козлиной бородкой на жирном хавале.
- Что за ребячество, господин Луцкий! - забазарил козлина. - По вашей
милости я должен проводить новогоднюю ночь таким диким манером! Извольте
вернуть деньги! И не вздумайте стреляться. Мы же деловые люди.
Вован понял только одно: нет, не революция - нормальный наезд. Этот
чувак Костя, за которого его тут держат, кинул козлину на бабки, а козлина
оказался из деловых - сам сказал - и затеял разборку. Сто лет прошло - ни
банана не поменялось, все те же заморочки.
Из-за козлины высунулась баруха в навороченном макси с крутейшим
декольтешником. Ручонками замахала и давай ныть:
- Констан, не делай этого! Я заложу бриллианты, возьму в долг у папа!
Ты непременно вернешь господину Солодовникову эти сорок тысяч!
Вован с нерва малость съехал и волыну убрал. За сорок штук баксов
нынче мочат только в колхозе.
- Обижаешь, братан, - сказал он деловому. - Чтоб Костька сороковник
скрысятничал? Давай по-людски края разведем. Мы ж не фраера, а бизнесмены.
Козлина захлопал глазами - видно, и сам понял, что не прав.
- Господин Луцкий, я последний раз спрашиваю: вы вернете деньги?
- Какой базар, - успокоил его Вован. - Если на счетчик ставить не
будешь, разойдемся. Недельку отслюнишь?
Надо будет поглядеть, что за брулики у ляльки, с попом этим ее
потереть, под какой лаве ссуду дает, прикидывал на ходу генеральный
директор. А там поглядим, козлина, какой ты деловой.
- Вы не шутите? - вылупился козлина. - Вы и в самом деле вернете в
кассу все деньги через неделю? И готовы дать честное слово?
- Сука буду, - хлопнул себя по груди Вован. - Мое слово - железняк.
Не такой человек Костюха Луцкий, чтоб фуфло толкать.
- Слово дворянина?
- А то. - И Вован для убедительности еще чиркнул себя большим пальцем
по горлу.
Деловой оказался чистым лохом - даже расписки не взял. Наклонил лысую
башку, повернулся и топ-топ на выход. Вован сразу передумал отдавать ему
бабки. Ушился и генерал. В комнате осталась только телка - между прочим,
по лекалам сильно богаче Клавки, да и на мордалитет пореальней.
- Констан, - сказала телка, - я требую объяснений.
Глава 5
- Хамишь, Вован, - строго сказала удивительная особа, затягиваясь
белой пахитоской с золотым ободком. - Свалил и ничего мне не ответил. Я
тебе не цыпка по вызову, я Иняз закончила. На самом деле я ж понимаю -
тебе не просто давалка нужна, а классная герлфренд, с которой как бы не
стыдно потусоваться в престижном обществе. Престиж, Вованчик, он на самом
деле хороших бабок стоит. Не жидись.
Хороша, подумал Константин Львович, оценивающе разглядывая
прелестницу и надолго задержавшись взглядом на полуобнаженных бедрах.
Хороша! Пожалуй, несколько тощевата, но и в этой субтильности есть шарм
милой девичьей беззащитности. Как она его назвала - Вобан? Француз, что
ли? Кто вообще этот субъект, в шкуру которого Всевышний поместил
Константина Луцкого? И какого рода отношения связывают мьсе Вобана с этой
одалиской, изъясняющейся загадками?
- Cheri... - отважился Константин Львович на вольное обращение и
сделал паузу - не вспылит ли? - Vous etes ravissante.
- Нахватался по верхам, - фыркнула чаровница. - Валенок раменский,
произношения никакого.
По привычке Луцкий не вслушивался в то, что говорят хорошенькие
женщины, а следил лишь за интонацией и выражением глаз. Тон, которым
разговаривала с ним красавица, был ледяным, но в глазах поигрывала этакая
чертовщинка, подававшая надежду. Очень вероятно, что за внешней
холодностью сей лорелеи таилась пылкая, чувственная натура. А что, если
попробовать кавалерийским наскоком?
- Бывали ли вы в Отрадном, мадемуазель? - галантно спросил он. - Там
отличное катание. Вы любите быструю езду?
- Будет тебе и катание, и езда, - пообещала непреклонная. - Такая
быстрая, что тебе и не снилось. С сертификатом качества. Но сначала гони
тачку.
- Куда? - Константин Львович охотно выполнил бы любую прихоть
очаровательницы, даже такую экстравагантную, но в этот миг варварская
музыка, доносившаяся из соседнего помещения, оборвалась, раздался топот и
громкие голоса, причем отчетливо донеслось странное выражение "козел
моченый".
Кто-то крикнул:
- Вован, шухер! Пыпа из "Евросервиса" наехал!
Красавица взвизгнула и проворно спряталась за спину Луцкого.
Глава 6
- Констан, ты же клялся, что это больше не повторится! Я поверила
тебе, простила гнусную интрижку с той развратной актриской! А теперь еще
цыганка! Ты чудовище!
А Костик-то, видать, ходок, сообразил Вован, разглядывая пузырящуюся
биксу. Типа жена или так, подруга бойца?
- Все, довольно! - заистерила Костькина матрешка, - Мы расстаемся! Я
уезжаю в Биарриц, а ты.., а ты живи как хочешь.
- Не понял! - вскинулся Вован. - Минуту, киса! Ты че вешаешь? Как это
в натуре "ухожу"? А кто тут гнал про брулики, про башли? У нас не Африка,
цыпа, - у нас за базар отвечают. Отстегивай сорок штук и вали.
- Какая Африка? При чем тут базар? - наморщила лоб бареха. - Ты
говоришь загадками. В последние месяцы тебя словно подменили! Я совсем
перестала тебя понимать!
- Я тебя за язык не тянул, - отрезал Вован. - Обещала - башляй. Ты
че, хочешь, чтоб меня козлина этот завалил? Гони мани, киска, пенендзы.
Тут фишка наконец проскочила.
- Ты о деньгах? - Стала вся розовая, чисто омар на блюде. Дерг из
ушей висюли, с шеи цепуру, с пальца перстак. - На, заложи это, низкий
человек. Боже, какое ничтожество!
Типа зарыдала, порулила на выезд, но в дверях тормознула. Плечи
трясутся - переживает.
Вован цацки взял, посмотрел. Брулики были адекватные - пудов на сто
зеленки. На крайняк хватит с тем козлиной разойтись, и еще останется.
Жалко, конечно, что из кадра уплывала такая суперная бабца, но уговор есть
уговор.
- О'кей, мадам, - вежливо попрощался Вован. - Малина нас венчала, а
зона развела. Гуд бай, май лав, гуд бай.
Сделал ляльке ручкой и стал присматривать, куда бы ненадежнее
заныкать цацки. Может, под плинтус? Или в койку, под матрас?
Бикса все телилась, не уходила.
- Констан... - Голос закумаренный, как с отходняка. - Ты в самом деле
готов со мной расстаться? Ты меня больше не любишь? Совсем? Но ты сказал
"my love"...
Вован посмотрел повнимательней в ее глаза цвета "мокрый асфальт", и у
него вдруг арбуз заклинило. Блин, какие глаза! Лох однозначный этот
Костик, что от такой евроматрехи в театр "Ромэн" закосил. Да и Клавка
против нее - сявка драная.
Вована круто заколбасило, да так, что он забыл и про заморочки с
временем, и про то, что эта блонда ему в натуре в прабабки тянет. Чисто по
песне: "Любовь, как финка, в грудь его вошла".
Чумовой взгляд тянул его, как магнит булавку. Вован уронил брулики на
пол и сам не врубился, как его подкатило к двери. Крепко взял любашу за
буфера и, кошмарно стремаясь от чувств, просипел:
- Тащусь от тебя, как вошь по гребешку. Типа перепихнемся?
- Сумасшедший... Совсем такой, как прежде...
Она обхватила Вована обеими цапками за шею так, что он аж захрипел.
Глава 7
В будуар неспешной походкой вошел плечистый господин в коротком, выше
щиколоток, пальто и белом шарфе через плечо. Обрюзгшим, брыластым лицом и
короткой бородкой он напоминал Генриха VIII с портрета кисти Ганса
Гольбейна Младшего. За неприятным господином вошли двое молодых людей
крепкого телосложения и встали по обе стороны двери.
Не поздоровавшись и даже не поклонившись даме, Генрих VIII сказал:
- Борзеешь, Вовчик? Пылу запомоить хочешь? Пыпу еще никто не помоил,
а кто пробовал - долго плакал.
- С кем имею честь? - неприязненно осведомился Константин Львович,
разглядывая странного гостя в упор.
Генрих VIII зло улыбнулся одними губами.
- Ах, ты по понтам? Зря, Вован. Твои быки у моих на мухе. Так что
давай без геморроя.
Прелестное создание, очаровательно прижимавшееся упругим телом к
спине Константина Львовича, пролепетало с дрожью в голосе:
- Мальчики, вы тут разбирайтесь, а я пойду, ладно?
- Стой, где стоишь, лярва, - шикнул на нее Генрих VIII. - И без
базара, а то ноги выдерну.
У Луцкого потемнело в глазах. В его присутствии никогда еще так не
оскорбляли даму!
Константин Львович шагнул вперед, отвесил наглецу две звонкие
пощечины и тихим от ярости голосом процедил:
- За такое платят кровью! Я пришлю вам своих секундантов. Завтра же.
Наглый господин схватился за битую щеку и весь побелел.
- Ты че беспредельничаешь? Че кошмаришь? - воскликнул он и попятился.
- Кровью, блин. Мочилов пришлю... Из-за паршивой аренды? Неадекватно себя
ведешь, Вова.
Судя по всему, принимать вызов этот жалкий трус не собирался.
- Как угодно, - пожал плечами Константин Львович, глядя на противника
с гадливым презрением. - Но вам придется извиниться перед дамой.
- Не бери в падлу, цыпа, - немедленно обратился Генрих VIII к
чаровнице. - Типа ай эм сорри.
- А теперь вон отсюда, - бросил ему Луцкий и отвернулся.
Барышня восхитительнейшим манером преобразилась - ее необычайно
длинные и черные ресницы трепетали, а глаза светились таким восторгом, что
было бы просто глупо не воспользоваться моментом. Константин Львович
наклонился и жарко поцеловал тонкую белую руку. И - великий признак -
красавица ее не отняла. О!
- Хрен с ним, с бартером, - сказала она звонко. - Едем в твое
Отрадное, Вовчик! Только давай сначала где-нибудь как бы поужинаем, а то я
жутко голодная - на самом деле за вечер только одну канапешку цапнула.
Полчаса спустя стремительное авто доставило Константина Львовича и
Клавдию Владленовну (так звали умопомрачительную барышню) в ресторацию,
где играла экзотическая музыка, а по потолку скользили красивые
разноцветные пятна.
Луцкий принялся осторожно выведывать у спутницы, как сложилась
история отечества в двадцатом столетии.
- Валенок ты раменский, - ласково молвила Клавдия Владленовна, глядя
на него влюбленными глазами. - Чему тебя только в школе учили? Ничего, я
сделаю из тебя человека.
И порассказала про минувший век такое, что Константин Львович
мысленно воз благодарил Господа, Который в щедром Своем милосердии перенес
раба Божьего Луцкого из 1900 года сразу в 2000-й.
Время от времени Константин Львович прерывал импровизированный урок
истории, целуя Клавдии Владленовне ручку. Во время очередного
восхитительного антракта до него донесся обрывок разговора двух немцев,
сидевших за соседним столиком.
- А вы говорили, герр профессор, что "новые русские" грубы и
неотесанны, - сказал один.
Второй ответил:
- Очевидно, герр Штубе, это один из так называемых "новых новых
русских". Я читал о них в "Франкфурте? альгемайне".
Глава 8
- Че, и бубль-гама у вас нет? - недоверчиво спросил Вован, почесывая
мохнатый бампер (не свой, Костяшкин, - свой, с татухой, остался дома, в
двухтысячном годе).
- Что, милый? - не въехала Анька, елозя щекой по его плечу.
Он задвигал челюстями, типа жует, потом чпокнул губами, типа лопанул
пузырь, но она все равно не врубилась - за смеялась тоненько так, звонко,
как пейджер, и у Вована внутри потеплело. Он зацепил пальцем ее сиротский
чулочек, свисавший с койки, и жалостно поцокал языком:
- Как бомжиха - в шкарпетках на ленточке. Че я, в натуре, на колготки
не набашляю?
- На что, на что?
Блин, у них тут и колготок не было! Вообще ни хрена моржовича: ни
баночной жбанки, ни лифчиков, ни "марса" со "сникерсом". Полный голяк.
Мазы открывались такие, что дух захватывало. На каждом углу
лохотронов понаставить - это перво-наперво, пальцевал сам с собой Вован.
Пацанов найти без проблем, у них тут пролетариев до утопа. Потом -
"Макдональдсов" понатыкать: ну там типа квас, булка с колбасером,
туда-сюда. Народ небалованный, схавают. А после можно и заводик чипсовый
забабахать.
Так, спокуха, тормознул себя Вован, чтоб не зарываться. Где взять
бабок на раскрутку?
- У твоего попа в натуре сбашлять можно? - спросил он Нюську. - Скажи
ему, Костяха не крысятник, не соскочит.
Бабца была, конечно, супер, но на мозги не Хакамада - простой вопрос,
а долго не догоняла. Зато когда усекла, здорово Вована обнадежила:
- Если я скажу, что деньги нужны для дела, папа, разумеется, даст.
Только он считает, что вкладывать капиталы в российскую промышленность
неразумно. У нас в империи слишком неспокойно. Папа опасается революции и
хочет перевести дело в Америку.
- Какая, блин, революция! - зауродило Вована. - Тут такие бабки
ломятся! Не пузырься, Анька, прорвемся. Короче, тут у вас пахан один есть,
в большом авторитете, кликуха - Ильич. Не слыхала? Чуть что не по нем, на
БМП залазит и все, такая идет мочиловка - сливай воду, я по телеку видел.
Забью с ним стрелку, обкатаем вопрос, сговоримся насчет лаве.
Буду отстегивать его пацанам сколько положено. На кой им революция,
они ж не лохи. Держись Костика, Нюсек, за ним не пропадешь.
- Обожаю тебя безумно, - сказала умотная Нюрка и всосала Вовану чмоку
прямо в губешник.