Динец Владимир / книги / America Latina

Текст получен из библиотеки 2Lib.ru

Код произведения: 3765
Автор: Динец Владимир
Наименование: America Latina


Владимир Динец


                              America Latina,
                        или повесть о первой любви


                    Южная и Центральная Америка, 1995 г


  Никому так не везет, как сумасшедшим.

  Аргентинская пословица.

                                   1996



  Колибри. Рисунок на плато Наска, I-VIII века


Оглавление
Предисловие
Глава первая. Разминка
Глава вторая. Гробы с музыкой
Глава третья. Праздник Нептуна
Глава четвертая. Острова чудес
Глава пятая. Холодные тропики
Глава шестая. Ману
Глава седьмая. Золото инков
Глава восьмая. Внеочередная весна
Глава девятая. Песня ветра
Глава десятая. Американские саванны
Эпилог



 
 
   Юльке, моей маленькой земляничке 
 
   Предисловие 
 
   - Я хочу уехать, Шура. Уехать очень далеко...
   Илья Ильф, Евгений Петров. Золотой теленок.
   Когда я учился в школе, учителя вызывали туда мою матушку чаще других.
По моему глубокому убеждению, единственная причина этого заключалась в
садистском удовольствии, которое они получали, видя, как переживает
бедняжка за сына - ни в чем не повинного маленького ангелочка. Во время
одной из особенно серьезных разборок в присутствии директора классная
руководительница, которой, надо сказать, больше подошла бы работа в
гестапо, сказала матушке:
   - Если бы вы проявляли больше жесткости в воспитании, ваш Вовочка, быть
может, поднялся бы до троечника, а через несколько лет, возможно, даже до
хорошиста.
   - Никогда мне не стать хорошистом, - грустно заметил я.
   - Плох тот солдат, - назидательно заявила директрисса, - который не
хочет стать генералом.
   Дело было в разгар социализма. Как раз перед тем несколько учеников из
нашего 1 "А" уехали в Израиль и США, и обстановка в школе была взвинченной
до предела. А я как раз прочитал "Зов Амазонки" Фидлера и "Три билета до
Эдвенчер" Даррелла, поэтому ответил фразой, которая оказалась программной:
   - Я не хочу стать генералом, я хочу поехать в Южную Америку.
   Школьные годы прошли от звонка до звонка, и на выпускном вечере завуч
спросила меня:
   - Ну а ты, Динец? У тебя есть хоть какие-нибудь планы на будущее?
   - Да. Через десять лет я организую экспедицию на Амазонку.
   В то время недельная турпоездка в Болгарию для многих была главным
событием всей жизни, а Амазонка казалась такой же далекой, как Красное
Пятно на Юпитере.
   Поэтому я совсем не обиделся на завуча за ее реакцию:
   - Эх, Динец, Динец! Неужели ты так и не станешь нормальным?
   Прогнозы учителей полностью подтвердились: я стал одним из самых
квалифицированных бездельников и прогульщиков страны. Наверное, за время
существования СССР никому не случалось исколесить его так, как бывшему
двоечнику Вовочке. Я покатался и почти по всем соседним странам, вплоть до
Египта и Лаоса (самое смешное, что все эти годы у меня шел непрерывный
трудовой стаж), но прошло ровно 10 лет, прежде чем удалось заработать
сумму, достаточную для путешествия за океан.
   До тех пор, как правило, мне приходилось путешествовать в одиночку -
найти компанию для продолжительной экспедиции за свой счет по диким краям
очень трудно. Но в Южную Америку я решил взять с собой девушку по имени
Юля (к удивлению моих друзей, заявивших, что я "еду в Тулу со своим
самоваром"). Такой, на первый взгляд, самоубийственный шаг объясняется
прежде всего обнаруженными у нее совершенно уникальными личными
качествами. Выбор оказался правильным. Хотя Юльке, до тех пор не бывавшей
дальше Азовского моря, пришлось очень нелегко, она прошла через все
испытания с удивительным мужеством и выдержкой. Я даже отказался от
первоначального намерения использовать ее в качестве аварийного
продовольственного резерва.
   Вообще-то мы собирались проехать от Мексики до Антарктики вдоль
Тихоокеанского побережья Центральной и Южной Америки и вернуться по
Атлантической стороне, улетев затем домой с Кубы. Увы, за год каторжной
работы (соответственно за компьютером и за швейной машинкой) мы сумели
скопить всего 10 тысяч долларов.
   Поэтому мы начали маршрут из Никарагуа, добрались до Эквадора, потом
Юлька вернулась домой, а я прокатился на юг до Огненной Земли и вернулся в
Москву из Бразилии. Из островов удалось посмотреть Галапагосские,
Хуан-Фернандес и Серебряный, но "выпали" Антильские, Фолклендские и Пасхи.
   Хотя в целом континент оказался гораздо более освоенным, чем об этом
можно было судить по доступной в нашей стране литературе, мы все же
увидели за это время гораздо больше интересного, чем большинство наших
сограждан за всю жизнь. В этой книге я дам кое-какие практические
рекомендации в надежде, что хоть кто-нибудь из читателей сумеет вырваться
из серого житейского болота и добраться в чудесный край настоящего солнца,
настоящего моря и настоящего леса.
   В Южной Америке нет ужасных дебрей с табунами кровожадных анаконд и
пираний, которые так любят описывать в "Московском комсомольце" и "Вокруг
Света" отечественные путешественники. Нет там и не знакомых с белым
человеком индейских племен, с которыми якобы часто встречаются наши
туристы. Чтобы увидеть хоть сколько-нибудь дикую природу, надо забираться
очень далеко, и даже тогда невозможно сказать заранее, насколько она там
сохранилась. Но если вы все же найдете кусочек относительно нетронутой
сельвы и проведете там достаточно времени, вас ждет множество чудес - если,
конечно, вы умеете их видеть. На этом континенте почти нет таких
"историко-архитектурных" достопримечательностей, как в Европе, Азии и
Северной Африке. Главное здесь - горы и леса, моря и ледники, вулканы и
пещеры, а в особенности - фантастически богатые флора и фауна. Так что
Южная Америка - рай для натуралиста, будь он профессионалом (как я) или
любителем (как с недавнего времени Юлька), но не для человека, чуждого
подобным вещам.
   Отметим, впрочем, что страх перед "джунглями" - удел не только широкой
публики, но и многих людей, связанных с ними по роду деятельности.
Незадолго до нашего отъезда моя матушка посетила Институт Тропической
Медицины и получила официальный инструктаж "техника безопасности в
тропиках Южной Америки". Документ начинался такими словами: "Полную защиту
от смертельно опасных инфекций обеспечивает только костюм химической
защиты (его вы можете купить в нашем институте). Особенно опасно купаться,
ходить босиком, подвергаться укусам насекомых, приближаться к лесам и
водоемам." Затем следовали кошмарные описания язв, лихорадок и опухолей.
Матушка едва не поседела, ознакомившись с жуткой "инструкцией". Мы же в
течение многих месяцев плавали в реках, разгуливали по лесу босиком и
кормили комаров, однако практически ни разу не чихнули, хотя, возможно,
нам просто повезло.
   Один приятель познакомил меня с человеком, который долгие годы был
резидентом КГБ в Колумбии. "Там очень опасно,- сказал боец невидимого
фронта, - но выжить можно, только, ради бога, не подходите к джунглям." "А
что же там еще делать?"- искренне изумился я, но найти с беднягой общий
язык так и не смог. Только представьте себе: человек много лет прожил в
стране и ни разу не рискнул хоть краем глаза взглянуть на самое
интересное, что там есть! Его даже жалеть не хотелось: сам виноват...
Между прочим, этот кагебист поспорил с моим приятелем на бутылку коньяка,
что из Никарагуа нам не удастся попасть даже в соседнюю Коста-Рику, не
говоря уже о других странах. Пока эта бутылка -- единственный доход,
полученный нами от путешествия.
   Итак, 17 мая 1995 года, в мой день рождения, мы оказались в Шереметьево
с половиной необходимых виз в паспортах, сотней испанских слов в голове,
парой довольно тяжелых рюкзаков и желтыми физиономиями (последнюю неделю
пришлось работать почти круглосуточно). В закрытом на три застежки (от
карманников) внутреннем кармане у меня лежала индульгенция - письмо от моей
конторы на трех языках с просьбой оказывать всяческое содействие двум
"великим биологам". Мы постарались, чтобы вся одежда и снаряжение были
зелеными или камуфляжными - это позволяет ближе подбираться к дикой фауне и
легче проникать в национальные парки в обход билетных касс.
   - Вы что, на войну собрались? - сурово спросил нас пограничник.
   - Хуже! - весело ответили мы, протянув ему загранпаспорта - жеваный мой
и новенький Юлькин.
   А потом - Шеннон - Гавана - Панама-сити - Манагуа. Над Бермудским
треугольником у Юльки вдруг загадочно заболели ушки, и я здорово за нее
беспокоился - ведь сразу после двадцатичасового перелета нам предстояло
взойти на действующий вулкан. Слегка шатаясь, мы вышли из самолета и
окунулись в горячий свет темпераментного тропического солнца.
 
 
   Изобрел человек кока-колу, 
   Душегубку, иприт, пулемет, 
   А потом, после стольких проколов, 
   Все же сделал себе самолет.
   Человек распахал пол-планеты, 
   Отравил океан, свел леса, 
   Но зато есть на свете билеты 
   И посадочная полоса.
   Так пускай мы плодимся, как крысы, 
   И все вместе подохнем вот-вот - 
   Ждут нас неба бескрайние выси, 
   Нам доступен свободный полет !
 
 
 
 
 
                          Глава первая. Разминка 
 
   Дорогой друг, турист-гринго! Мы необычайно рады, что вы нашли время
удостоить наш парк своим посещением! Искренне надеемся, что пребывание
здесь доставит вам большое удовольствие и послужит укреплению братской
дружбы между народами! Цена билета для костариканцев 5 центов, для
иностранцев 20 долларов.
 
   Плакат у входа в национальные парки Коста-Рики.
 
 
 
   Выйдя из здания аэропорта, мы оказались на узенькой, усыпанной
апельсинами и лепестками цветущих деревьев улице, которая была ни чем
иным, как знаменитым Панамериканским шоссе. Эта трасса связывает Ном на
Аляске с Ушуайей на Огненной Земле, а ответвления заходят в столицы
большинства стран Нового Света. К сожалению, в районе
Панамско-Колумбийской границы шоссе прерывается (так называемый Darien
Gap, Дарьенский Разрыв, шириной около 200 км). Когда-то дорогу там не
смогли проложить из-за желтой лихорадки, а сейчас ее не достраивают из
страха перед контрабандой наркотиков и южноамериканскими болезнями скота.
   Впрочем, через густые леса Дарьена можно примерно за неделю пройти
пешком.
   В результате долгих лет гражданской войны Манагуа выглядит как после
сильного землетрясения. Большинство жителей обитает в лачугах из мусора
или просто под навесами. Как известно, после прихода к власти сандинистов
США объявили Никарагуа бойкот, и даже массированная помощь СССР не смогла
спасти экономику страны от краха. В конце концов народ, не выдержав,
проголосовал за оппозицию, купив тем самым признание со стороны Штатов. Но
уровень жизни растет очень медленно, а бесплатные образование и медицина
исчезли вместе с "социалистической ориентацией". Боюсь, на следующих
выборах многие вновь отдадут голоса левым.
   Пока что непримиримые сторонники сандинистов ушли в джунгли (их
называют compas или neocompas) и воюют с оставшимися там ультраправыми
(contras или neocontras), причем и те, и другие питаются за счет местного
населения, которое, по-моему, все больше путается в названиях. В целом же,
несмотря на бедность, никарагуанцы остаются веселыми, доброжелательными и
искренними, что вообще свойственно людям, не обремененным лишним
имуществом.
   Первым делом мы зашли в посольство Коста-Рики. В Москве костариканскую
визу выдают за большие деньги и только при наличии 15 разных документов, в
том числе приглашения, кредитной карточки, страховки и т. д. Поэтому мы не
на шутку волновались - ведь хотя эта страна и маленькая, объехать ее очень
трудно. Но сотрудники посольства, привыкшие к потоку катающихся туда-сюда
гринго, просто не заметили, что паспорта не совсем обычные - визы шлепнули
за 20 $ в течение минуты.
   В прекрасном настроении мы доехали до расположенного неподалеку
национального парка Масайя и начали восхождение на одноименный вулкан.
Только пройдя пару километров, мы сообразили, что 10 $, которые мы
обменяли на местные cordobas в аэропорту, уже кончились, а вся остальная
наличка у нас в стодолларовых купюрах.
   И, конечно, на радостях мы забыли купить еду. Но делать было нечего, и
мы поплелись дальше, благо красота пейзажа позволяла забыть о бытовых
сложностях.
   На большей части Центральной Америки атлантическая сторона отличается
влажным климатом, а тихоокеанская - сухим. Мы были на западной стороне,
поэтому вокруг рос сухой тропический лес. Был разгар жаркого сезона,
многие деревья стояли без листьев, толстый слой сухой листвы покрывал
землю, а ветви сгибались под тяжестью лиан, которых в сухих джунглях
почему-то еще больше, чем во влажных. Но первые дожди уже прошли, кое-где
появилась нежная дымка молодой листвы, и повсюду распускались цветы. Тут и
там белыми облачками маячили кроны Plumeria, цветки которой удивительно
похожи на пластмассовые детские вертушки. Выше по склону росли алые
плюмерии, а вдоль застывших лавовых потоков - усыпанные желтыми цветами
кактусы. Ярко-голубые длиннохвостые сойки (Cyanolica)
   перекликались в ветвях, и большие черные колибри с деловитым гудением
носились сквозь чащу.
   Сильная жара даже в это время года бывает только 6-7 часов в день, так
что вскоре мы смогли продолжить путь. Вулкан всего 680 м высотой, и наверх
мы поднялись еще до заката. Бросив рюкзаки за полкилометра до вершины, мы
взобрались на край кратера - глубокого колодца диаметром около пятисот
метров, над которым поднимался огромный столб едкого темно-рыжего дыма. К
моему удивлению, в стенах кратера гнездилась многотысячная колония
длиннохвостых попугаев-аратинг. Стаи ярко-зеленых птиц, проносящиеся над
багровыми, кирпично-красными и черными скалами, выглядели совершенно
фантастически. В старых норах попугаев жили маленькие стрижи. Каким
образом птицы, обычно крайне чувствительные к загрязнению воздуха, могут
выводить птенцов в насыщенной сернистым газом воронке кратера, для меня
загадка.
   Еще недавно на дне кратера было большое лавовое озеро, одно из пяти в
мире.
   Индейцы приносили здесь человеческие жертвы богу огня, а испанцы
считали это место входом в ад. Увы, шесть лет назад озеро, благополучно
существовавшее много веков, застыло, а потом образовавшееся дно кратера
провалилось, и теперь грозно светящуюся жидкую лаву видно только на дне
узкого отверстия.
   У самого обрыва мы обнаружили бочку с водой и приняли душ, мысленно
благодаря сотрудников парка. Потом спустились к рюкзакам, оставленным у
ветхой беседки без крыши, и уже в темноте поставили палатку, с опаской
глядя на подкравшиеся с востока мрачные тучи.
   Наша палатка была результатом многомесячного творческого процесса.
Стремясь сделать ее как можно легче, мы сшили крышу из зеленой курточной
ткани, а боковинки из черного шифона. Весила она всего 400 г, и
закрывалась абсолютно надежно - ни один москит или муравей так и не смог
пробраться внутрь. В ней было прохладно даже в самую жаркую ночь, но у нас
оставались сомнения по поводу ее водостойкости. К счастью, она с честью
выдержала испытание тропической грозой - наутро мы были сухими и
довольными, а палатка высохла за несколько минут.
   Утром мы взобрались на самую вершину, увенчанную деревянным крестом,
посмотрели на восход солнца сквозь густую пелену дыма, потом успешно
спустились к шоссе до наступления жары и поймали попутку до городка
Масайя. Сменяв на базаре деньги, мы принялись закупать фрукты. Нам
пришлось потратить всего доллар, чтобы стать тяжелыми, круглыми и липкими,
а еще за пять долларов такая же судьба постигла наши рюкзаки. Манго,
ананасы, папайя и всевозможные бананы стоили издевательски дешево, так что
остановиться было нелегко.
   Наконец мы направились в битком набитом автобусе дальше на юг, к
костариканской границе. Хотя климат тут довольно сухой, на проводах вдоль
дороги повсюду торчали растения-эпифиты. Вскоре слева распахнулось
огромное озеро Никарагуа с высокими конусами вулканических островов. Мы
загляделись на пейзаж, проскочили развилку и оказались на побережье, в
старинном городке Порто-Боа, испокон века служившем приютом
контрабандистов, пиратов и партизан всех мастей. Наш водитель, которому мы
сообщили об ошибке, тут же ударил по тормозам, выскочил на дорогу,
остановил встречный автобус и отправил нас обратно на "Панамерикану". Еще
час жары и давки (здесь курсируют желтые школьные автобусы из США, не
рассчитанные на такое количество народа) - и мы на границе.
   Границы в Латинской Америке обычно почти не охраняются. Но переходить
их лучше легально, если не собираешься вскоре вернуться тем же путем.
Легальность означает наличие в паспорте выездного штампа предыдущей страны
и въездного - той, где в данный момент находишься.
   Практически все страны региона имеют давние территориальные претензии
ко всем своим соседям. В некоторых случаях спорные территории составляют
более половины общей площади той или иной страны. Некоторые из этих споров
приводят к периодическим конфликтам, но обычно о них помнят лишь
официальные лица. Тем не менее каждая страна с идиотской пунктуальностью
изображает спорные территории как свои на всех картах и регулярно
упоминает их в прогнозе погоды. Поэтому понять, где проходит граница на
самом деле, иногда очень непросто.
   Если же вас ловят без въездного или выездного штампа в паспорте, то
автоматически считают шпионом той страны, где поставлен последний из
штампов, имеющихся в наличии, со всеми вытекающими последствиями. Поэтому,
перейдя границу где-то в глубинке, иногда приходится несколько дней
искать, где можно шлепнуть хоть какую-нибудь печать, или ждать, когда
кончатся очередные праздники и откроется таможня.
   В здании никарагуанской таможни было не меньше 60 градусов жары, так
что офицеры сидели в трусах и фуражках. Тем не менее всех выезжающих
шмонали с торжественной добросовестностью, не делая исключения и для
многочисленных туристов, которые толпами путешествуют автостопом и на
автобусах по Панамериканскому шоссе. Что можно вывезти из Никарагуа, кроме
бананов и гепатита, трудно понять. Нам удалось пройти мимо шмонального
столика за спинами остальных и очень быстро, всего за час, проставить
заветные штампики. Для этого пришлось собрать кучу талончиков об уплате
всяческих сборов, в названиях которых путались сами чиновники, и еще
десяток долларов истратить на подозрительные сборы, талончиками не
подтвержденные.
   Пара километров пешком - и мы на костариканской стороне. Здесь все
заняло пару минут. У выхода с таможни за складным столиком сидел
интеллигентного вида сеньор, который проверял наличие у въезжающих гринго
таблеток от малярии и при необходимости бесплатно выдавал их, а заодно
проводил короткий инструктаж. Нам такой сервис очень понравился. Пожалуй,
при въезде в Россию стоило бы читать лекцию об алкоголизме и выдавать
"Алка-Зельцер".
   -- Hablen castellano? Вы говорите по-испански? - спросил он нас.
   В Латинской Америке свой язык обычно называют не испанским, а
кастильским, поскольку здесь распространен именно этот диалект.
   -- Un poquito, чуть-чуть,- ответили мы.
   -- Чуть-чуть? Странно! Откуда вы?
   -- Из России.
   -- А-а, тогда понятно.
   Нам было очень стыдно. В последние месяцы перед отъездом у нас не было
ни одной свободной минуты, и мы успели пройти по самоучителю всего
несколько первых уроков. Между тем испанский язык такой легкий, что почти
все туристы-гринго выучивают его заранее. Из-за этого, кстати, многие
местные жители, постоянно общающиеся по роду работы с иностранцами, так и
не удосуживаются выучить английский. В странах с трудными языками, вроде
Израиля или Венгрии, знание английского намного более распространено.
   Впрочем, всего через месяц мы уже могли беседовать с шоферами попуток
на несложные темы, а через полгода я уже трепался по-испански довольно
свободно, хотя слов все еще очень не хватало.
   Коста-Рика, "Богатый Берег", действительно живет неплохо, особенно в
последние годы, когда сюда валом валят туристы и пожилые американцы,
покупающие виллы в горах, чтобы спокойно и дешево провести остаток жизни в
райском климате "вечной весны". Прекрасные дороги, удобные автобусы,
довольно меркантильная публика и, конечно, все втрое дороже, чем в
Никарагуа, хотя и намного дешевле, чем в Европе или США.
   Попутный грузовик доставил нас к подножию уходящего в облака вулкана
Ороси (1571 м) и высадил у неприметной развилки, откуда узкая дорожка
спускалась к расположенному в 30 километрах побережью. Когда-то почти весь
этот (северо-западный) угол страны был собственностью одного помещика
(такие гигантские участки здесь называют латифундиями), а сейчас превращен
в национальный парк Санта-Роса. Уже темнело, и в билетном киоске на входе
никого не было, что, как потом выяснилось, большая удача (см. эпиграф к
этой главе). Мы долго шли вниз через зарастающие пастбища и перелески,
наслаждаясь прохладой, тишиной и простором. Потом сзади замелькали фары, и
молоденькая девчушка - сотрудница парка подбросила нас к кемпингу, где к
нашим услугам оказались теплый душ, пятачок для палатки и вдоволь чистой
питьевой воды.
   Правда, из душа сначала выскочил очаровательный черный скорпиончик, а
затем уже полилась вода. К тому же лес тут был гуще и более влажный, чем
на Масайе, поэтому москиты давали себя знать. (По-английски mosquito - это
обычный комар, а наши зоологи называют так маленьких кусачих мушек
Phlebotomus, похожих на сибирского мокреца. Различие в терминологии
приводит к изрядной путанице. Я буду пользоваться русскими названиями.) Но
все равно эта полянка в тени огромных деревьев нам очень понравилась.
Поставив палатку, мы долго гуляли по лесу с фонариком, любуясь на
светлячков и слушая загадочные голоса местной фауны.
   О голосах тропического леса можно написать отдельную книгу, и не одну.
   Разобраться в них трудно - не всегда удается даже отличать песни
насекомых от птичьих или обезяньих. С одной точки за ночь можно услышать
крики 5-6 видов сов и 20-30 видов сверчков. Все вместе звучит удивительно
красиво.
   На дорожке мы нашли молоденькую гремучую змейку. Ее погремушка состояла
всего из двух звеньев, так что она, видимо, только один раз перелиняла за
свою недолгую жизнь. (От каждой сброшенной шкурки остается одно
дополнительное звено погремушки, правда, они часто теряются, так что точно
определить возраст змеи таким способом нельзя).
   Чуть дальше попался коралловый аспид. Пока не увидишь его живьем,
трудно поверить, что змея может быть так ярко окрашена. Аспиды полагаются
на свою предупреждающую окраску (чередование алых, черных и желтых колец)
и довольно медлительны. Позже я научился спокойно брать их в руки.
Змеи-подражатели, которые не ядовиты, но окрашены так же (их здесь
несколько видов), пытаются копировать и неторопливые движения аспида. Но
если враг подходит слишком близко, нервы у них обычно не выдерживают, и
они пытаются поскорей удрать.
   Вообще-то змей в лесах тропической Америки намного меньше, чем, скажем,
в Уссурийской тайге или горах Туркмении. В сухих лесах редко удается найти
больше одной-двух за ночь, а во влажных я иногда не видел их по нескольку
дней подряд, хотя специально искал.
   В Центральной Америке их несколько больше, чем в Южной, особенно
ядовитых.
   Ядовитые змеи проникли сюда из Азии в третичном периоде и успели
образовать много новых видов, а в Южную Америку они расселились позже, и
пока их там очень мало - всего 7 родов, впятеро меньше, чем в Африке или
Азии. Тем не менее ходить босиком по траве безлунной ночью лучше все-таки
с фонариком.
   Утром нас разбудил "концерт" черных ревунов (Alouatta villosa) -
великолепные басовые завывания, волнами накатывающиеся со всех сторон.
Увидеть этих обезьян гораздо труднее, чем услышать, потому что они
держатся очень высоко в кронах и почти не спускаются вниз. Зато в
Санта-Росе постоянно встречаются небольшие белоголовые капуцины (Cebus
capucinus), живущие на меньшей высоте. Нам несколько раз попадались их
стайки, пока мы спускались по разбитой грунтовке к побережью.
   Миновав полосу мангровых зарослей, мы вышли на берег океана. Широкий
пляж, обрамленный лохматыми кокосовыми пальмами, тянулся на много
километров в обе стороны, и нигде не было ни души, только белые
крабы-привидения сновали по мокрому песку, да цепочки бурых пеликанов
порой пролетали мимо, плавно скользя над самой водой. Мощные валы прибоя
один за другим катились к нам от горизонта, подгоняемые свежим ветром. Мы
тут же скинули одежду, вбежали в теплую белую пену и упали на мягкий
песок, распугав маленьких салатовых крабов-плавунцов. Не знаю, как Юлька,
а я только в тот момент впервые за три дня по-настоящему почувствовал, что
все это не сон, а восхитительная реальность.
   На широте тропиков бывает намного жарче, чем на экваторе, а этот день
выдался и вовсе знойный. Только под вечер мы выползли на берег и, поставив
в лесочке палатку, приступили к изучению окрестностей.
   Неподалеку обнаружилась небольшая лагуна с ярко-зеленой водой,
уходившая вглубь таинственных мангровых зарослей. Между морем и лагуной
стояла табличка "Осторожно! Местообитание крокодилов!" Нам так хотелось
узнать, что скрывается за поворотом лагуны, что мы захватили на всякий
случай дубинку и медленно поплыли по неподвижной глади среди обнажившихся
в отлив корней мангровых деревьев. Крокодилов нигде не было видно, лишь
голубые цапли и белые ибисы изредка вспархивали с веток. По илистым
отмелям бегали желтоватые манящие крабы, размахивая огромными левыми
клешнями, которые выполняют у них функцию сигнальных флажков. На корнях
сидели крошечные черные крабики в белых звездочках, а по лесу, шурша
сухими листьями, пробирались тяжелые розовые сухопутные крабы.
   Я заплыл в сплетение корней и вдруг встретился взглядом с уставившимся
на меня из-под воды маленьким серо-зеленым крокодильчиком. Подняв глаза
повыше, я увидел второго, покрупней - он притаился на низкой ветке. Еще
шаг - и бедняга в страхе ринулся в воду. Тут мы поняли, что крокодилы
существуют на самом деле, и вернулись на пляж.
   Наступил отлив, и на обнажившейся полосе мокрого песка маленькие бурые
крабики принялись выкладывать вокруг своих норок причудливые узоры из
песчаных шариков.
   Хотя крабы, видимо, не так давно появились на нашей планете и почти не
отличаются друг от друга по строению, многочисленные виды их занимают
поразительно разнообразные экологические ниши. Эти существа кажутся очень
перспективными с точки зрения эволюции. Через несколько десятков или сотен
лет, когда люди исчезнут с лица Земли и вызванное ими очередное массовое
вымирание закончится, крабы, возможно, станут подлинными хозяевами морей и
берегов.
   Впрочем, сейчас очень трудно предсказать, кто из современных нам
животных даст начало самым процветающим группам в следующий геологический
период.
   Недалеко от нашей палатки остановилось еще несколько компаний. Между
палатками бродили здоровенные серые игуаны и странные птицы - каракары
(Polyborus plancus), родственники соколов. Когда-то в юности, помню, я
писал про них научную работу в биологическом кружке Московского зоопарка.
Но мне тогда и в голову не приходило, что они стащат у меня из сумки
последний апельсин!
   Тут выяснилось, что душ на стоянке не работает, а столовая, на которую
мы рассчитывали, закрыта. У Юльки вдруг ни с того ни с сего испортилось
настроение.
   Напрасно я объяснял, что воду можно набрать в лагуне, а на ужин
зажарить игуану.
   Вот и пойми после этого женщин!
   По натуре я человек мягкий и добрый, и мне проще оказаться один на один
с разъяренным слоном, чем с всхлипывающей девушкой. Как раз в тот момент,
когда желание немедленно утопиться в болоте стало у меня почти
непреодолимым, я увидел симпатичную молодую парочку, направляющуюся к
припаркованному в тени фикуса джипенку.
   - Уже уезжаете? - спросил я как бы между прочим.
   - Нет, - ответили они, - мы едем в город ужинать.
   - Как, за сорок миль?
   - Ну конечно, ведь ближе негде!
   - Вчера был дождь, - предупредил я, - дорогу здорово размыло, так что
вы наверняка застрянете. Впрочем, мы могли бы вас проводить и помочь
вытолкнуть, если что.
   - Ой, правда? Замечательно! Спасибо вам огромное! Но как же мы доедем
обратно?
   - Так уж и быть, мы вас и обратно проводим.
   И мы в отличном настроении покатили вверх по раскисшей колее,
обмениваясь шуточками и оглядываясь на пасущихся в зарослях белохвостых
оленей. Юлька, до того никогда не общавшаяся с живыми американцами,
поначалу никак не могла поверить, что ее английского вполне хватает на
нормальный разговор. Но потом она как-то втянулась, да и тряска кончилась
- начался асфальт, так что всем было очень весело. Мы выехали из парка и
помчались по совершенно пустому шоссе.
   Мы не особенно спешили ("Я не хочу столкнуться с единственной, кроме
нас, машиной на этом шоссе," - сказал Майк). Тем не менее вскоре нас
остановили грозного вида люди в форме с надписью "военно-транспортная
полиция". Офицер подозрительно оглядел нашу зеленую одежду, лежащий под
задним стеклом рюкзак из камуфляжки и, видимо, хотел уже предложить выйти
из машины для многочасовой проверки, но тут заметил сумку с кока-колой.
   - Бутылку дадите? - спросил он.
   - Конечно! - обрадовались мы.
   - Тогда проезжайте, но учтите: иметь военное снаряжение запрещено.
   Что ж, ГАИ везде ГАИ. Все могло кончиться гораздо хуже. Только
представьте: двое русских и двое американцев в одежде коммандос едут от
никарагуанской границы...
   По местной примете, это к государственному перевороту. Мы решили было и
вправду устроить переворот, и даже начали распределять места в будущем
правительстве, но тут как раз въехали в чистый маленький городок Либерия,
где немедленно вломились в самый симпатичный ресторанчик под дорожным
знаком "осторожно, людоеды"
   (скрещенные нож и вилка).
   Посещение местных ресторанов доставляло мне, как
ученому-экспериментатору, огромное удовольствие, поскольку, не зная
местных названий блюд, мы никогда не могли заранее угадать, что именно
заказываем. Пока мы сидели и пускали слюни, как свора бульдогов, в зале
появились бродячие музыканты. Они подходили к столикам и исполняли песни
на заказ. Майк, профессионалный джазмен, пришел в восторг от одного
инструмента - большого фанерного ящика с длинной рукояткой, на которую
была натянута пеньковая веревка. Ящик издавал звуки на манер контрабасного
пицикатто.
   - Я слышал, - сказал Майк, - что у нас играли на таких штуках во время
Гражданской войны, но их нет ни в одном американском музее.
   Пожилой негр, владелец инструмента, исполнил по нашей просьбе какую-то
местную мелодию и отрывок из "Америка, Америка". Тут появились пиццы
размером с колесо, и музыка сменилась сосредоточенным чавканьем. Только
поздней ночью мы забрались в джипульку и поплелись обратно в лагерь. В
лучах фар то и дело появлялись кавалькады местных жителей, целыми семьями
кативших куда-то на велосипедах.
   - Почему у них нет отражателей? - возмущался Майк, - как можно ездить
на велосипеде без отражателя?
   Но тут мы свернули в лес, и проблема решилась сама собой. Здесь на
дороге попадались только маленькие птицы-козодои, у которых отражатели
были - пара больших белых пятен на хвосте. Раз встретился ватнохвостый
кролик (Sylvilagus dicei), которого в Штатах называют "кролик туда-сюда".
Оказавшись перед машиной, он никак не может решить, в какую сторону
убегать, и бестолково скачет с одной обочины на другую. Наконец джипик
выкатился на пляж, и тут нас ждал приятный сюрприз.
   Широкий след, похожий на отпечаток гусениц мини-трактора, выходил из
моря и тянулся к нашей палатке. Прямо перед входом мы обнаружили большую
яму, заполненную пустыми яичными скорлупками. Пока нас не было, зеленая
черепаха выползла из моря и отложила яйца у палатки. К сожалению, кладку
уже разрыли койоты. Подвесив на дерево остатки пицц и уложив Юльку спать,
я взял фонарик и пошел гулять по берегу. Сначала я подошел к лагуне и
услышал странные звуки, похожие на оплеухи. Оказалось, что это охотятся
рыбоядные летучие мыши (Noctilio leporinus). Стоило посветить на воду, как
на свет собрались маленькие рыбки.
   Летучие мыши тут же слетелись и стали ловить их прямо передо мной,
выхватывая из воды когтями. Я поднял фонарик повыше - и чуть не уронил.
Вся дальняя часть лагуны была усеяна ярко светящимися глазами крокодилов.
В основном, конечно, мелких, но некоторые "оранжевые лампочки" отстояли
друг от друга сантиметров на 30. Оказывается, мы здорово рисковали, плавая
здесь днем. Впрочем, острорылый крокодил (Crocodilus acutus) хотя и
вырастает до 5 метров в длину, все же не считается особенно опасным.
Вообще виды с узкими челюстями обычно едят в основном рыбу, а с широкими -
что попало, в том числе туристов.
   Потом я пошел по пляжу в другую сторону. В ярком свете луны на песке
были издали видны следы черепах. Однако все кладки были уже разрыты и
разграблены - в луче фонарика то и дело вспыхивали глаза рыскающих вдоль
берега койотов, носух и маленьких серых лисичек (Urocyon). Наконец впереди
показалась ползущая к морю маленькая черепаха-ридлея (Lepidochelys
olivacea). Проводив ее до воды, я заправился припасенной кока-колой и
пометил песок вокруг кладки как свою территорию (по методике Ф. Моуэта).
   К сожалению, увидеть в эту ночь процесс откладки яиц мне не удалось,
хотя я прошагал километров двадцать. Зато помеченное мной черепашье гнездо
так и осталось неразрытым до утра, а на следующую ночь звери уже не
способны его найти.
   Когда я вернулся в лагерь, уже светало. В лагуне исчезли крокодилы и
летучие мыши, но зато появились рыбки-четырехглазки (Anableps). Каждый
глаз у них из двух половинок, из которых одна смотрит в воздух, а другая -
в воду. Я разбудил Юльку, и мы собрались позавтракать.
   Увы, в пакете с пиццей зияла дыра, и вереница сухопутных
раков-отшельников улепетывала вниз по стволу дерева с кусочками нашего
завтрака в клешнях. Я всю жизнь изучаю зоологию, но никогда бы не поверил,
что эти крошки способны на подобную низость. От чудесной пиццы осталось
меньше трети.
   Пришлось нам предложить нашим друзьям проводить их до Сан-Хосе, куда
они как раз собирались. Добирались мы в столицу почти весь день - все-таки
300 км. Там очень удобная система нумерации улиц, так что найти любой
адрес не представляет труда.
   Мы выбрали по путеводителю ночлежку с гордым названием "Gran Hotel
Imperial", которая характеризовалась как "популярный приют бедных гринго,
но с сомнительной репутацией и в неблагополучной части города". Нам очень
понравилось, что прямо под окнами - большой фруктовый базар. Правда, никто
из персонала не говорил по-английски, а понимать местный испанский трудно
из-за беспорядочного проглатывания согласных. В отеле было совсем мало
народу - в жаркое время года здесь "межсезонье".
   В Сан-Хосе мы отдохнули денек, слоняясь по китайским ресторанчикам и
фруктовым лавкам, а потом поехали к вулкану Ареналь (1552 м). Автобус
долго петлял по центральному нагорью, среди цветущих вилл и садов, то
въезжая в облака, то выскакивая на солнце. Он останавливался у каждого
столба, подбирая и высаживая крошечных девчушек-первоклассниц и пожилых
дам с авоськами, так что вулкан мы увидели уже под вечер. Голый конус
грозно поднимался над лесом, его вершину скрывало грязно-бурое облако. У
развилки стояла билетная касса с плакатом, приведенным в начале этой главы.
   - Пустяки, - сказал я, - обойдем лесом.
   Мы отошли метров на пятьсот и вломились в заросли. Обычно по
тропическому лесу пройти не так уж сложно, но здесь большие деревья были
когда-то вырублены, и образовалось густое сплетение лиан, бамбука, толстой
паутины, древовидных папоротников и колючих пальм. От малейшего
прикосновения к веткам с них сыпался серый вулканический пепел, который
забивался за шиворот и прилипал к мокрой коже. Мы упорно пробивались
вперед, но вскоре у меня появилось ощущение, что Юлька готова вцепиться
зубами мне в затылок.
   К счастью, тут мы снова вышли на дорогу. Но едва мы успели отряхнуться,
как из-за поворота появилась машина сторожа, объезжавшего парк перед
закрытием, и нас с позором отконвоировали обратно ко входу. Только
индульгенция спасла нас от более серьезных неприятностей.
   Я всегда испытывал жесточайшие муки совести, пролезая в заповедники и
национальные парки без билета. Ведь, будучи биологом, я должен был бы в
первую очередь тратить деньги на поддержку охраны природы. Увы, подобные
расходы были нам совершенно не по средствам. Мы спустились к соседнему
озеру, окруженному густыми зарослями панданусов (это вроде вертикально
растущих пальмовых листьев), вздремнули немного, а в полночь по сухому
руслу снова пошли на вулкан. В ночной тишине было отчетливо слышно его
забавное пыхтение, как у древнего паровоза.
   Облака разошлись, но над вершиной висела черная туча, освещенная снизу
красным пламенем, а на голову нам то и дело сыпался пепел. Раз в несколько
минут в воздух взлетал фонтан золотой лавы, и тонкие светящиеся ручейки
устремлялись вниз по склону. По мере того, как очередная порция лавы
застывала, от концов этих ручейков отрывались огромные горящие комья и с
сочным чавканьем катились к подножию. Спотыкаясь о камни, мы постарались
подойти как можно ближе к самому длинному из лавовых языков и долго
смотрели на эти "снежки". Потом мы спустились вниз, расстелили на песке
палатку, плюхнулись на нее и спали до рассвета, не обращая внимания на
начавшийся мутный дождик.
   Наутро вулкан неожиданно сделал нам более приятный подарок. Мы
возвращались к деревне Фортуна и у самой дороги нашли в лесу горячую речку
с чистейшими изумрудными плесами, над которыми то и дело зависали в
воздухе серебристые колибри, а яркие бабочки порхали вокруг свисающих с
деревьев белоснежных орхидей. При нашем приближении ярко-зеленая
ящерица-василиск соскочила с ветки, перебежала плес по воде на задних
лапках и скрылась в траве. Мы смыли с себя грязь и пепел и, довольные,
вернулись в Сан-Хосе. Но память о восхождении еще долго оставалась на
нашей одежде.
   В американских тропиках постоянно встречаются растения из семейства
луносемянниковых (Menispermaceae). Их семена полукруглой формы
одновременно приклеиваются к ткани и прицепляются микрокрючками, иногда
сплошь покрывая ваши брюки за несколько метров пути по лесу. Уже
вернувшись в Москву, я обнаружил на одежде и рюкзаке семена 6 разных
видов. Одна такая травка даже сумела расселиться из Бразилии до самой
России. В общем, все оставшееся время в Коста-Рике мы то и дело срывали с
себя не замеченные ранее зеленые "липучки". К луносемянниковым относится
также большинство растений, используемых индейцами для приготовления
стрельного яда.
   Еще мы совершили вылазку на вулкан Поас (2760 м). Там прохладно и очень
красиво, хотя он сейчас не "работает", а в кратерах лежат разноцветные
озера. Склоны его сплошь заняты под ранчо и сады, только на самом верху
остался "облачный лес".
   Эти невысокие густые леса растут в горах влажных тропиков, на той
высоте, где несущие дождь облака "упираются" в склоны, поэтому в них
всегда сыро и обычно стоит густой прохладный туман. С кривых ветвей
свисают бороды мхов и лишайников, а на верхней стороне толстых веток
торчат зеленые корзины бромелий. В таких лесах больше всего колибри,
орхидей и сороконожек. На нагорьях Коста-Рики в этом поясе живут также
большие черные дрозды и серые горные белки (Syntheosciurus poasensis). На
обратном пути мы встретили девятипоясного броненосца (Dasypus
novemcinctus) - нечто вроде закованного в рыцарские латы поросеночка с
нежными розовыми ушами. При виде нас кажущееся неуклюжим существо
неожиданно умчалось резвыми прыжками.
   К сожалению, на Поасе можно ходить только по дорожкам, везде полно
туристов, да к тому же с нас содрали-таки плату за вход. Все это слегка
испортило нам удовольствие от леса и прекрасной панорамы соседних гор.
Устав от сплошь освоенных окрестностей Сан-Хосе, мы на следующее утро
рванули в Лимон - единственный порт на Карибском побережье Коста-Рики.
   По пути мы сделали остановку в заповедничке Braullo Carillo. Он
расположен уже на карибском склоне Сьерры (так в Центральной Америке и
Мексике называют горы, которые в Штатах зовутся the Rockies, а на наших
картах - Кордильеры), поэтому здесь растет влажный тропический лес. Это,
конечно, не значит, что отовсюду капает, как в облачных лесах - просто
деревья никогда не сбрасывают листву, очень много цветов и всякой мелкой
живности. На полянках раскинулись города муравьев-листорезов (Atta).
Снаружи они выглядят как группы маленьких песчаных вулканчиков, а глубоко
под землей лежат лабиринты "парников", в которых муравьи выращивают
съедобные грибы. Грибы растут на кусочках листьев, которые муравьи
стаскивают со всей округи, иногда совсем оголяя соседние деревья. От
"кратеров"
   вулканчиков расходятся шоссе шириной в ладонь, по которым, держа над
головой зеленые кусочки листьев, маршируют тысячи муравьев, словно конница
пророка Мухаммеда.
   В лесах тропической Америки мало крупных животных. Иногда за целый день
не видишь никого, кроме стайки обезьян. Зато птиц и насекомых столько, что
каждые несколько минут попадается что-нибудь интересное, а флору вообще
трудно описать.
   Иногда на гектаре леса нет двух деревьев одного вида. Различать их,
впрочем, трудно - почти все с гладкими светло-серыми стволами и мелкими
листьями. Самые эффектные - колоссальные сейбы (в Коста-Рике это Ceiba
pyntadra) с треугольными досковидными корнями, расходящимися вокруг
ствола. Между "стенами" корней образуются уютные "комнатки", где всегда
есть шанс найти что-нибудь интересное.
   Сочные, богатые нектаром цветы сейб привлекают массу живности, но
разглядеть ее на высоте 60-70 метров очень трудно, а влезть на гигантское
дерево можно только c помощью специального снаряжения (легкая прочная
веревка и арбалет для перебрасывания ее через толстую ветку), либо при
наличии удобных лиан, что бывает очень редко. В джунглях Азии удается
влезать на деревья по фикусам-душителям, которые образуют как бы решетку
поверх ствола, но в Америке я таких не видел ни разу. Кроме сейб,
деревья-эмергенты (поднимающиеся выше общего уровня) в Центральной Америке
в основном относятся к семейству ореховых (Juglandaceae), но орехи у них с
"крылышками".
   На тропинке нам попалась маленькая копьеголовая змейка (Bothrops
montana), окрашенная под цвет опавших листьев. Ботропсы, похожие на наших
щитомордников, "ответственны" за 90% змеиных укусов в лесах тропической
Америки. Кроме них, из ядовитых змей здесь встечаются только флегматичные
коралловые аспиды, очень редкий бушмейстер, а по сухим местам - каскавелла
(Crotalus durissus), единственный вид гремучки южнее Мексики. Многие
ботропсы, например, ярко-зеленый в золотых точках B. smaragdinus, живущий
на деревьях, и черный в серебряных полумесяцах B. alternatus, обитатель
лесной подстилки, относятся к самым красивым живым существам континента.
   Город Лимон оказался жарким, грязным и битком набитым бичами всех
национальностей, от шведов до нигерийцев. Ночевать пришлось в гнуснейшем
отеле.
   Прежде, чем уйти, мы провели по стене номера полоску от потолка к
кровати и подписали: "Внимание! По этой трассе ночью мигрируют клопы.
Просим не беспокоить животных во время миграции. Штраф за нарушение 100 $.
Министерство туризма и заповедников." Наутро мы отправились на поиски
лодки, чтобы добраться в Тортугеро.
   Низменные земли, тянущиеся вдоль Карибского моря от Лимона до
Гондураса, носят сочное название "Москитовый берег". В данном случае под
"москитами" имеются в виду комары, которых здесь почти столько же, сколько
в Подмосковье в июне. Реки, текущие сюда со Сьерры, откладывают песок
вдоль края суши, поэтому между низменностью и морем тянется полоса пляжей
шириной метров сто-двести, отгороженных длинными естественными протоками.
Местные жители соединили протоки каналами, и теперь до самой
никарагуанской границы можно добраться на лодке, ни разу на протяжении 200
км не выходя в открытое море.
   Тортугеро - туристское местечко, так что лодки стоят очень дорого. К
счастью, нам удалось найти катер, который обычно развозит местных жителей.
Хозяин согласился взять с нас всего 40 $ за целый день пути.
   Узкие "каналы" Москитового берега - один из красивейших водных путей
мира. Вдоль берегов цепочкой стоят водяные пальмы (Rafia), а дальше
поднимаются кроны леса.
   Поначалу между деревьев то и дело проглядывают скотоводческие haciendas
(это то же самое, что по-португальски fasenda), но дальше среди сельвы
лишь изредка попадаются домики метисов, выполняющие функции отелей,
придорожных таверн и лавок.
   Основным источником доходов для аборигенов является "экологический
туризм", который в последние годы стремительно развивается во всех
странах, кроме таких отсталых, как наша. В большинстве тропических районов
нет теперь более престижной и денежной работы, чем гид-натуралист,
naturalist guide. Особенно велик на них спрос в дождевых лесах, где
неподготовленному человеку трудно увидеть диких животных без помощи
профессионала.
   Наш лодочник тоже не упускал случая показать нам то, что ни за что не
заметишь, если не знать заранее, куда смотреть - серых летучих мышек
Rhynchonycteris, облепивших ствол дерева; ленивца, висящего в кроне; или
роскошные цветки водяной сейбы (Pachira aquatica). Такой цветок, пока ему
не придет время раскрыться, выглядит, как незрелый банан. Но лодочник
разглядел его в листве, сорвал и протянул Юльке, развернув зеленые
лепестки, так что цветок превратился в роскошный букет длинных нежных
тычинок.
   Впрочем, самыми интересными обитателями берегов были птицы, которых
трудно проглядеть - цапли всех цветов, змеешейки, бакланы, роскошные
тигровые выпи (Tigrisoma mexicanum), зимородки и прочие любители рыбки.
Пару раз навстречу попались отчаянно тарахтящие плоскодонки, битком
набитые туристами-гринго, но в основном тишину нарушало лишь тихое
жужжание нашего мотора и резкие крики птиц оропендол (Psarocolius), гнезда
которых в виде кошелок гроздьями свисали с некоторых веток. Серебряные
тарпоны (Megalops atlanticus) плескались в неподвижной воде, ярко-синие
бабочки Morpho перелетали протоку, кайманчики глядели на нас с
полузатонувших бревен, да цветущие "плоты" из водяных гиацинтов медленно
дрейфовали навстречу.
   То ли лодочник оценил мой интерес к фауне, то ли проникся симпатией к
Юльке, но в Тортугеро он устроил нас в самый дешевый (и самый уютный, как
это часто бывает) отель и обещал назавтра отвезти обратно за полцены. В
отеле было почти пусто, так что душ и холодное пиво оказались в нашем
полном распоряжении.
   Вообще-то останавливаться в домах с крышами из пальмовых листьев нам не
советовали - там якобы водится поцелуйный клоп (Verrucus planus), который
ночью кусает спящих в губы и переносит болезнь Шагаса. Но в чистом,
аккуратном отельчике думать о подобных ужасах казалось смешным. Правда,
когда мы зашли в свой номер, я заметил краем глаза, как большая
серо-голубая тень метнулась в угол и исчезла в дыре между досками пола, но
решил, что мне это просто показалось.
   Маленькая деревушка Тортугеро когда-то была просто временной базой
охотников на морских черепах (по-испански tortugas). Каждый год сюда
собираются для спаривания и откладки яиц все взрослые зеленые черепахи
(Chelonia mydas)
   западной части Карибского моря. Арчи Карр, американский герпетолог,
организовал здесь массовое мечение черепах и, чуть позже, первый
заповедник для их охраны.
   Сейчас туристы, приезжающие в Тортугеро, приносят Коста-Рике намного
больший доход, чем раньше ловля черепах и сбор их яиц.
   К сожалению, в Тортугеро зеленые черепахи выходят на берег не в
апреле-мае, как в Санта-Росе, а в сентябре-ноябре. Поэтому увидеть их нам
не пришлось. Зато в это время года у нас был шанс посмотреть на кое-что
более редкое и интересное.
   Кроме семи видов настоящих морских черепах (Cheloniidae), есть еще одна
морская рептилия, на первый взгляд похожая на них внешне, но гораздо более
древняя и чрезвычайно редкая. Это так называемая кожистая черепаха
(Dermochelys coriacea), названная так за покрытый кожей панцирь. Об образе
жизни древнейшей из ныне живущих рептилий мы почти ничего не знаем. Она
встречается во всех океанах, заплывая на север до самой Чукотки, но
известно лишь шесть мест, где она выходит на берег для откладки яиц -
Москитовый берег в том числе. Питается она медузами, причем большую часть
жизни проводит в холодных водах, где-то в радиусе нескольких тысяч
километров от Северной Европы и Курильских островов. В последние годы
гигантское "живое ископаемое" становится все более редким.
   Возможно, причина гибели черепах - плавающие в море полиэтиленовые
пакеты, которые они глотают, принимая за медуз.
   Как и обычные морские черепахи, кожистая не выходит на берег, если
заметит движущихся людей, свет фонарика или услышит шум. Но как только яма
в песке вырыта и отложено первое яйцо, она ни за что не остановится, даже
если ее фотографируют с помощью прожекторов или бродячие собаки
выхватывают яйца прямо из-под задних лап рептилии. Что бы ни случилось,
самка отложит сотню яиц размером с шарики для пинг-понга, зароет яму и
уползет обратно в море.
   Поэтому, хотя ночь была безлунная, нам пришлось идти по пляжу в полной
темноте.
   Кожистая черепаха так редка, что даже в пик сезона можно прочесывать
пляж несколько недель и не увидеть ни одной. Мы то шагали по самому
берегу, утопая в песке и спотыкаясь о бесчисленные коряги, выброшенные
волнами, то пытались пройти ближе к опушке, где на нас тут же обрушивались
тучи комаров. Пару раз мы встречали старые следы черепах - на этот раз они
были похожи на след настоящего бульдозера, а не мини-трактора. Идти
приходилось бесшумно и мягко, чтобы не испугать черепаху вибрацией почвы -
этот вид еще более осторожен, чем другие. К моему удивлению, не успели мы
отойти от деревни и двух десятков километров, как Юлька вдруг ни с того ни
с сего заявила, что устала и хочет вернуться.
   Мы остановились и начали шепотом спорить, но тут на нас вдруг вышли из
чернильной тьмы трое туристов под охраной "гида-натуралиста".
   - Что вы здесь делаете? - спросил он.
   - Гуляем.
   - Здесь запрещено гулять без сопровождения гида!
   - Да? Мы не знали. Ну что же, давайте вы и будете нашим гидом.
   - Нет, так не положено. Вернитесь в Тортугеро, уплатите 50 долларов и
принесите квитанцию.
   - Но тогда будет уже утро!
   - Ничем не могу помочь. Немедленно возвращайтесь!
   И четверка бодро двинулась дальше. Юлька пошла обратно в деревню, а я
одел поверх белой футболки темную куртку, отошел к лесу, чтобы меня не
заметили на фоне неба, и крадучись помчался волчьей рысью вслед за
туристами.
   Вскоре мне показалось, что метрах в ста впереди что-то темнеет. Я упал
на землю, накинул капюшон и погрузил в песок ноги и руки, чтобы спрятать
их от комаров.
   Вглядываясь в кромешный мрак, я постепенно убедился, что это люди.
"Ага, - подумал я, - они увидели свежий след, выходящий из моря, и
выжидают положенные 20 минут, чтобы быть уверенными, что черепаха начала
откладку яиц и ее уже нельзя спугнуть".
   Вскоре они встали и перешли немного вперед. Я немедленно рванул следом.
Все четверо стояли на коленях, окружив что-то жутко громадное, тяжко
ворочающееся и горестно вздыхающее. Я тихо и вежливо опустился рядом. Гид
включил фонарик, осветил меня и яростным шепотом осведомился, какого черта
я не выполнил его распоряжение.
   - Почему не выполнил? - робко спросил я. - Моя подруга как раз пошла за
квитанцией, а я - за вами, чтобы не потерять из виду. Ведь без вас у нас
нет гида!
   - Заткнитесь, не мешайте смотреть! - хором зашикали туристы, и гид,
скрипнув зубами, перевел луч фонаря на черепаху.
   Трехметровая туша, похожая на опрокинутую лодку с парой длинных, как
крылья, передних ласт, лежала в песке. Под задними ластами зияла
свежевырытая яма, куда время от времени скатывались белые кожистые шарики.
Прошло не менее сорока минут, пока самка закончила кладку и, небрежно
закопав кучу яиц, поползла к воде. Это был действительно крупный
экземпляр, и продвижение давалось ей с огромным трудом - передний край
панциря двигал перед собой вал песка, могучие ласты отчаянно взрывали
землю, мучительным усилием продвигая великаншу на несколько сантиметров
вперед. После каждых двух-трех движений черепаха подолгу отдыхала, роняя
на песок тяжелые слезы (у черепах и крокодилов солевыводящие железы
находятся в уголках глаз) и все так же душераздирающе вздыхая. Мы пытались
помочь ей, но с таким же успехом можно было бы подталкивать застрявший
танк. Нам показалось, что прошли часы, прежде чем первая волна обрызгала
измученную черепаху. Накатывающиеся волны одна за другой приподнимали ее
над землей, рептилия резко взмахивала ластами, продвигаясь вперед, и снова
плюхалась на дно. Я шел рядом, положив руку на кожаный панцирь и
подталкивая ее к морю.
   Вдруг дно ушло из-под ног, очередная волна окончательно оторвала
бедняжку от песка, черепаха мощно ударила "крыльями" и в мгновение ока
легко и стремительно умчалась прочь, рассекая воду с изяществом летучей
рыбки.
   Мы разровняли песок над кладкой и черепаший след, чтобы бродячие собаки
или дикие свинки-пекари не разрыли гнездо. В сезон откладки яиц зелеными
черепахами пекари за сотни километров собираются в Тортугеро, приходя
через леса и болота из внутренних районов страны. Но сейчас пожива была не
столь обильна, и на пляже нигде не было видно ни зверей, ни их следов.
   Тут гид опомнился и яростно заорал:
   - Какого дьявола ты все еще здесь? Немедленно вернись в деревню! Ты
что, английского языка не понимаешь?
   - Да-да, конечно, извините, - виновато пробормотал я, повернулся и
пошел в Тортугеро.
   Я боялся, что Юлька расстроится, что вернулась в отель и не увидела
черепаху. Но она, как настоящий друг, только порадовалась за меня, а потом
рассказала о своих приключениях.
   В нашем номере она обнаружила третьего постояльца - громадного
серо-голубого краба. Уже зная по опыту, что крабы могут здорово ущипнуть
клешней и к тому же тащат все, что плохо лежит, она мужественно решила
дать бой чудовищу и бесстрашно притаилась в засаде на кровати, зажав в
руках большую кастрюлю.
   Несколько раз монстр выходил из убежища под полом, и Юлька пыталась
накрыть его кастрюлей, но каждый раз промахивалась. Коридор отеля то и
дело оглашался громким звоном и русским матом. Наконец ей удалось пленить
страшилище и выкинуть из номера.
   Я похвалил ее за отвагу, и мы пошли купаться, благо уже светало. Когда
мы выходили из воды, мимо нас, качаясь, проползли трое туристов и
"гид-натуралист".
   Кажется, они нас не узнали.
   Мы вернулись в Лимон на том же катере. Только теперь я понимаю, как
много мы потеряли из-за недостаточного знания испанского. Среди местных
жителей встречаются замечательные рассказчики, а наш обаятельный лодочник
явно был человеком с богатым жизненным опытом. Но в тот раз мы вынуждены
были плыть по каналам в основном молча.
   В Лимоне мы поселились в другом отеле, но он оказался немногим лучше
первого.
   Уже не помню, что мы там написали на стене, но что-то написали точно.
Мы рассчитывали поймать здесь попутный корабль до какого-нибудь порта
Венесуэлы или Колумбии. В этой части Карибского моря нет пассажирского
сообщения, но индульгенция давала нам возможность устраиваться на грузовые
суда.
   На тихоокеанском побережье Центральной Америки, кроме испанцев, метисов
и остатков индейских племен, живут креолы - потомки негров, завезенных в
качестве рабов из Западной Африки. (В других частях Нового Света слово
"креол" имеет совсем другие значения.) Говорят они на креольском языке -
упрощенной версии английского со множеством испанских слов и
грамматических оборотов. Когда у нас возникали лингвистические трудности в
общении с местными жителями, мы всегда искали глазами негра, зная, что с
ним можно будет объясниться на английском.
   Мы три дня проторчали в Лимоне, дожидаясь очередного "бананового судна"
до Картахены. Все это время стояла сильная жара, но море близ города
слишком грязное, чтобы купаться. В Лимоне почему-то поразительное
количество нищих и бичей. Как и в любом городе большинства стран мира,
здесь есть "плешка", где каждое утро собираются желающие устроиться на
работу на день. Сюда приезжают владельцы мелких компаний, чтобы набрать
грузчиков или разносчиков. Обычно в небольшом городишке на "плешке" каждое
утро собирается пять-десять человек, представляющих если не самое "дно",
то "придонные слои" местного общества. Но на лимонскую плешку собиралась
огромная толпа. Даже в Перу и Боливии, живущих несравнимо беднее
Коста-Рики, нет такого количества люмпенов всех мастей.
   Кроме огромного скопления грифов-урубу на базаре, единственная
достопримечательность этой дыры -- пара трехпалых ленивцев (Bradypus
variegatus), висящих на большом дереве в городском сквере. Естественно,
мне очень хотелось влезть наверх и познакомиться с ними поближе. Я
попросил Юльку постоять на стреме, пока я полезу на дерево с
фотоаппаратом. По разработанному мной хитроумному плану, она должна была
прогуливаться под деревом, делая вид, что не имеет ко мне никакого
отношения, и время от времени повторять как бы невзначай:
   - Кажется, дождик собирается... Кажется, дождик собирается...
   А при появлении полицейского должна была громко запеть:
   - Вихри враждебные веют над нами...
   Но почему-то на этот раз вместо дружеского понимания и сочувствия,
которого я ожидал от Юльки, ответом на мое предложение было: "На меня не
рассчитывай, псих ненормальный!"
   Ранним-ранним утром, когда город еще спал и пускал во сне слюни, я как
бы случайно завел ее в пустынный парк. Юлька попыталась оттащить меня от
дерева, но появление двух случайных прохожих позволило мне вырваться и
приступить к задуманному исследованию.
   Дерево было очень толстым, неудобным и грязным. Лишь взобравшись на
первый сук, я посмотрел вниз и увидел громадную толпу. Запрокинув головы,
открыв рты и затаив дыхание, взрослые и дети в напряженном ожидании
смотрели, что я буду делать дальше. А Юлька сидела на скамейке и
притворялась, что разглядывает вывески на другой стороне улицы.
   Но делать нечего, пришлось карабкаться дальше на виду у десятков зевак.
Ленивцы дожидались меня на самом верху. Они едва обернулись при моем
появлении, продолжая жевать листья и почесываться длинными когтями. Их
шерсть имеет зеленоватый оттенок из-за растущих в ней водорослей, которыми
питаются гусеницы одного из видов бабочки-огневки. Вероятно, в этой
спутанной, похожей на паклю массе волос находят приют и иные насекомые,
потому что оба ленивца постоянно чесались. Никаких других особенностей
поведения за время наблюдения мне установить не удалось.
   Помахивая фотоаппаратом, я спустился вниз, весь коричневый от грязи,
покрывавшей кору дерева. Народ почтительно расступился передо мной, но
Юлька вдруг перешла на другую сторону улицы и до самого обеда не желала со
мной разговаривать. До сих пор не могу понять, чем я ее обидел?
   Лимон надоел нам до чертиков, и мы совершили вылазку в национальный
парк Кауита недалеко от панамской границы. Райский уголок: уютные бухточки
с белым коралловым песком, рощи кокосовых пальм, полоска леса с обезьянами
и попугаями, терпимое количество комаров и туристов. Полчища
раков-отшельников прочесывали заросли, громко шурша сухими листьями.
   Мы забрались в самую уютную бухточку, и я сказал Юльке:
   - Сейчас буду тебя учить подводному плаванию. Одевай маску и поплывем
вон туда, на риф.
   Белая полоска пены виднелась метрах в ста от берега, там, где волны
разбивались о коралловый барьер.
   Мы одели пляжные тапочки, чтобы не порезать ноги, и зашагали по дну
лагуны к рифу. Вдруг Юлька начала хныкать:
   - Я боюсь! Я же почти не умею плавать! У меня маска протекает! Плавай
сам на своем рифе! Не хочу, и все!
   Я долго пытался ее уговорить, потом махнул рукой и пошел дальше один.
   Выскользнув из лагуны сквозь узкий проход между огромными шарами
кораллов-мозговиков (Leptoria), я сразу же убедился в том, что риф не
особенно интересный. Отчаяно маневрируя в накатывающихся волнах прибоя, я
попытался просочиться обратно в лагуну, но выбранный мной просвет в стене
рифа оказался тупиком. Вместо того, чтобы рыбкой влететь в спокойную воду,
я ударился о "колючую изгородь" кораллов Acropora palmata и здорово
ободрался. Раз за разом сердитые буруны колотили мной о риф, пока,
наконец, я не сумел через него переползти. Оставляя за собой кровавую
дорожку, я побрел к берегу и обнаружил там Юльку, которая безмятежно
плавала в маске среди разноцветных рыбок.
   - Вовка, там такая красота! - закричала она, выныривая, - такие цвета!
Ой, что это с тобой?
   - Ничего, пустяки. Зря ты не пошла со мной на риф, там гораздо
интересней.
   И, морщась от боли, я повалился на горячий песок.
   Перехватив мороженого в придорожном кафе, мы поймали джип обратно в
Лимон.
   Хозяин машины, индеец из местного племени брибри, хорошо говорил
по-английски, но он почему-то оказался не очень разговорчивым.
   Назавтра прибыло "банановое судно". Эти здоровенные теплоходы курсируют
по всему побережью, собирая бананы, и затем отвозят их в Европу. Капитан,
интеллигентного вида голландец, согласился подбросить нас до Картахены на
севере Колумбии, но из-за всяких бюрократических проволочек, о которых
даже писать противно, мы не успели оформить нужные бумажки до отхода
судна. Целый день я мотался по жаре взад-вперед между портом и городом, а
Юлька сидела на портовой проходной, отбиваясь от периодических предложений
пойти попить кофе или просто поговорить.
   Единственным утешением Юльке было мороженое, которое я ей привозил, а
мне - встреча с великолепным золотым дятлом (Colaptes), которого я заметил
из автобуса в один из рейсов.
   Следующего борта в подходящем направлении пришлось бы дожидаться
неделю, так что мы плюнули и уехали в Сан-Хосе, надеясь добраться в Панаму
и затем в Колумбию (на пароме или пешком через Дарьен). После удачи с
Коста-Рикой мы рассчитывали и панамскую визу получить без особых проблем -
ведь в Москве ее выдают за пару часов.
   - Да-да, конечно, - сказал сотрудник посольства. - Вот только запросим
наше министерство и сразу выдадим визу. Уплатите 10 долларов и приходите
завтра с утра.
   Утром мы ни свет ни заря примчались в посольство и были встречены все
тем же жизнерадостным "maсana" - "завтра". Дело было в пятницу.
   История тихой, не имеющей даже собственной армии Коста-Рики бедна
событиями. Эта страна избежала бесчисленных революций, переворотов и
гражданских войн, являющихся любимым национальным спортом некоторых ее
соседей. По этой ли причине, или по какой другой, в симпатичном Сан-Хосе
не так уж много достопримечательностей. Кроме "памятника неизвестному
конкистадору", Музея Нефрита с интереснейшей коллекцией каменных фаллосов,
священных наркотических кактусов-мескалито (Lophophora williamsii) и
других предметов доколумбовой культуры, и зоопарка нам не удалось найти
что-либо интересное. Напрасно я прочесывал вдоль и поперек Tico Times -
единственную местную газету на английском языке. Мы лежали в койке в
номере полюбившегося нам Gran Hotel Imperial, я читал вслух объявления, а
Юлька записывала в дневник впечатления.
   - Капитан с командой или без предлагает услуги по судовождению, - читал
я.
   - У нас нет судна, - вздохнула Юлька. - Как называется бурелом из камня?
   - Лавовый поток. А, вот интересно: "Герпетологический клуб сообщает,
что в среду состоится первое вылупление черепашат вида Peltocephalus
tracaxa в неволе.
   Приглашаются все желающие".
   - Это было позавчера.
   -"Дорогая редакция! Мы с мужем приехали из Австрии в вашу страну, чтобы
отдохнуть. Но в ресторане, куда мы зашли, сидел какой-то ужасный
костариканец и курил. Мы потребовали, чтобы он немедленно покинул
ресторан, но он не только не убрался, но даже не извинился! Мы сегодня же
улетаем домой и посоветуем всем нашим друзьям никогда не ездить в вашу
ужасную банановую республику!"
   - Это сама редакция написала, - предположила Юлька.
   - Или вот: "В пруду Западного парка появился крокодил и уничтожает
уток. Как он туда попал, неизвестно. Гулять вблизи пруда с маленькими
детьми не рекомендуется." Пошли, попробуем его поймать и запустить в
панамское посольство!
 
   Делать все равно было нечего, так что мы сбегали в парк и посмотрели на
маленького смешного крокодильчика, а также на великолепных черных с
серебром бабочек Urania. На следующий день мы потащились за 50 км в
национальный парк Таканти. Мы вымокли под проливным дождем (сухой сезон
уже кончался), но вместо леса обнаружили поля и свежие вырубки. Подобно
очень многим заповедникам Латинской Америки, Таканти существует только на
бумаге.
   Экологический туризм - один из основных источников дохода Коста-Рики.
Сотни тысяч гринго приезжают посмотреть на широко разрекламированные
национальные парки "чемпиона третьего мира по охране природы". Но даже
здесь охрана парков находится в довольно плачевном состоянии, и каждый год
сельскохозяйственные земли наступают на леса. Что уж говорить о других
государствах, где положение еще хуже. Впрочем, кое-где, например в Перу и
Венесуэле, природу удалось сохранить в гораздо большей степени. Но у этих
стран не так хорошо поставлена реклама, и доходы от туризма намного ниже.
   В воскресенье я все же решил рискнуть и съездить в маленький заказник
на горе Смерти (Sierra del Muerte), который почему-то не упоминается в
рекламных проспектах. Юльку я решил зря не тащить, поскольку был уверен,
что опять найду там только поля и расчищенные пастбища.
   К моему удивлению, на вершине горы все же сохранился приличный кусок
облачного леса со множеством колибри. Я нашел гнездо одной пары в листе
огромного "лопуха"
   гигантской бегонии (это растение типично для высокогорий Коста-Рики).
Черная птичка с ярко сверкающими рубиновыми, темно-зелеными и синими
мазками на оперении сидела на чашечке из пуха и паутины размером с
бадминтонный воланчик.
   Когда она взлетела, в гнезде оказались двое крошечных птенцов.
   Гуляя по лесу, я наткнулся на небольшой кусочек парамо. Так называется
особый тип растительности, который во влажных высокогорьях Южной Америки
заменяет альпийские луга. Здесь оно было очень похожим на наши северные
болота, только вместо папоротников росли более грубые "живые ископаемые" -
Zamia из цикадовых.
   В ледяной болотной воде извивались крошечные розовые саламандры
Oedipina, а в глубине мха сновали зверьки-землеройки размером с
пистолетный патрон.
   Когда я уже собирался ловить попутку обратно, то с удивлением обнаружил
на дороге указатель: "Смотровая площадка кецалей. Добро пожаловать!"
Конечно, я сразу свернул на узкую грунтовку, резко нырявшую вниз по
склону. Кому же не захочется увидеть кецаля (Pharomachus mocinno),
священную птицу всех местных народов! Пусть даже по-русски ее называют
"квезал". Спустившись метров на триста, я увидел вторую табличку:
   "Входной билет 40 долларов. Добро пожаловать!"
   Я уже хотел начать привычный обходной маневр, но тут сверху спустился
джип с чилийскими туристами. После недолгой беседы мы договорились, что
они платят за мой билет, а я, как зоолог-профессионал, нахожу им кецаля.
   Прошло три часа. Густой холодный туман заполнил лес, затем пошел дождь.
Начинало темнеть. Все живые существа, дрожа от холода и сырости,
попрятались в сухие уютные дупла и норы. Лишь колибри черными пулями
прошивали лес, как ни в чем не бывало "целуя" один цветок за другим.
   Я бродил по кустам, раздвигая руками мокрые бороды свисающих с веток
мхов и проклиная все на свете. Чилийцы понуро брели за мной. Я уже продрог
до крайней степени, но отдавать деньги ужас как не хотелось. За все время
мы видели только большое осиное гнездо, корову, двух попугаев и пустое
дупло кецаля. Мне все сильнее хотелось лечь и уснуть, и лишь пример
несгибаемых колибри еще удерживал меня от позорной капитуляции.
   Вообще-то я всю жизнь считал колибри нежными детьми ласковых тропиков.
Это заблуждение разделялo и большинство моих коллег. Несколько лет назад
мой друг, орнитолог высшего класса, обнаружил, что один вид колибри
встречается на продуваемом всеми ветрами островке в Беринговом проливе.
Так вот, по-моему, он и сам до сих пор с трудом верит в то, что видел
своими глазами, не говоря уже о других ученых. Теперь-то я знаю, что эти
удивительные существа остаются зимовать на Огненной Земле, у самого порога
Антарктики.
   Спас меня годами выработанный "рефлекс лягушки" - мгновенная реакция на
любое движение. Что-то чуть шевельнулось в кронах деревьев, я долго
вглядывался в сгущающиеся сумерки и разглядел-таки сидящего на ветке
кецаля. Он и вправду был хорош: ярко-зеленый, с пушистым хохолком, алым
брюшком и парой длиннющих хвостовых перьев - каждое в метр. Чилийцы
мгновенно перестали хныкать и запрыгали от радости (они были в куртках). Я
выжал мокрую футболку и терпеливо дожидался, пока они успокоются, в
надежде, что меня подвезут обратно в город.
   Когда мы садились в джип, шофер отвел меня в сторону.
   - Я отвезу тебя в город, - сказал он, - если ты дашь мне 20 долларов и
ничего не скажешь моим туристам.
   Мне было уже все равно. Мы бодро покатили вверх, но за двадцать метров
до шоссе мотор заглох. Машина упорно отказывалась брать последний подъем.
   Оставив новых знакомых дожидаться вызванного сторожем трактора, я
забрал свои 20 долларов, вышел на шоссе, прошелся немного, чтобы
согреться, и поймал машину до самого отеля, причем совершенно бесплатно. В
отеле меня ждали теплая койка, вкусный ужин и, главное, чудесная Юлька,
которой так приятно рассказать о приключениях дня!
   На следующий день панамцы снова сказали "маньяна" (это вообще любимое
словечко латиноамериканских чиновников), и мы, отчаявшись, взяли билет на
самолет прямо в Венесуэлу. Центральноамериканская "разминка" закончилась.
Нас ждал огромный континент Южной Америки с бесконечными расстояниями,
высочайшими горами, дикими контрастами климатов и прочими сложностями. До
чего же это здорово!
 
 
   КОНЧИТА
 
   костариканская народная песня 
 
   Расцветает кактус-мескалито, 
   Поплыли кайманы по реке.
   Выходила из лесу Кончита,
   Завязав рубашку на пупке.
   Выходила, самбу заводила
   Про морского синего тунца, 
   Про того, кого она любила, 
   По кому скучала без конца.
   - Съешь, тукан, кусочек ананаса,
   Улетай туда, где ал рассвет, 
   И бойцу в болотах Гондураса 
   От Кончиты передай привет.
   Пусть мулатку вспомнит он простую,
   Пусть услышит, как она поет, 
   Пусть асьенду бережет родную, 
   А Кончита кактус пожует !
 
 
 
 
 
 
                       Глава вторая. Гробы с музыкой 
 
   Пусть ваша бдительность не переходит в паранойю. Я прожил в этой стране
несколько месяцев, и меня только трижды пытались ограбить.

   Из путеводителя Lonely Planet.
 
 
 
   Во время промежуточной посадки в Барранкиле (Колумбия) у нас стащили
всякую мелочь из кармана одного из рюкзаков, но в целом перелет прошел
нормально, да еще с видами Панамского канала и красивейшим закатом над
пиком Sierra Nevada de Santa Marta (5775 м) - передовым отрогом Анд в том
месте, где они выходят к Карибскому морю. К тому же удалось посмотреть
сверху на знаменитый старинный город Картахену.
   Эту грозную крепость, "ключ к Панамскому перешейку", штурмовали все,
кому не лень. В 1586 году Френсис Дрейк взял ее силами девятисот корсаров;
в 1697 ее захватил десятитысячный французкий корпус. Но самую грозную
осаду, предпринятую 27-тысячной армией капитана Вернона в 1741 году, город
успешно выдержал благодаря коменданту гарнизона - безрукому, безногому и
одноглазому старику Блазу де Лезо. Бронзовый памятник герою украшает
центральную площадь города, но разглядеть его с самолета нам не удалось.
   Город Каракас отделен от моря горным хребтом, склоны которого внизу
поросли агавами и кактусами, а вверху - влажными тропическими лесами.
Поскольку прилетели мы поздно ночью, то переночевали в маленьком городке
на берегу, а в столицу двинулись лишь наутро. Каракас нам не понравился.
Центр города - лабиринт небоскребов, барахолок и заводов, а предместья -
море построенных из кирпича развалюх, похожих издали на пчелиные соты.
   В 60-х годах Венесуэла наслаждалась экономическим расцветом, но потом
падение цен на нефть (основной предмет экспорта) буквально подкосило
страну. До сих пор местные жители разъезжают на некогда роскошных
лимузинах тех времен. Дороги, впрочем, и сейчас в прекрасном состоянии.
Уже к ночи мы домчались на автобусе до восточной части побережья, где
переночевали в другом симпатичном городке и отправились на местный
"Лазурный берег".
   Горы здесь подходят вплотную к берегу, а у их подножий лежат крошечные
бухточки с рощами кокосовых пальм. Начинался сезон дождей, и туристов
почти не было. В море обнаружился коралловый риф, так что я очень долго не
вылезал из теплой воды, изучая местную фауну.
   Рифы здесь четко делятся на три полосы: дальше от берега растут
гигантские шаровидные кораллы (Platygira), способные выдержать любые удары
волн, основная часть рифа состоит из жгучего коралла (Millepora
alcicornis), а в глубине бухт раскинулся "лес" изящных Pocillopora. По
жгучему кораллу ползают "ракушки-фламинго" (Cyphoma gibbosa). Это одна из
самых красивых раковин Атлантики, но для меня было сюрпризом, что живой
моллюск еще прекраснее - словно маленький изящный сверток из леопардовой
шкуры.
   К полудню начался теплый ливень. Мы сидели под навесом кафе, выбегая
наружу после каждого порыва ветра, чтобы собрать осыпавшиеся с огромного
дерева плоды манго. Вместе с нами коротал время полуголый бич, худой и
весь обросший.
   Оказалось, впрочем, что он ветеран чуть ли не всех войн, в которых
участвовал Иностранный Легион, и получает от правительства Франции
огромную, по местным понятиям, пенсию.
   К вечеру едва ползущий трактор доставил нас по красивейшей дороге в
Куману - самое первое поселение испанцев в Южной Америке. Мы оказались
очень далеко от центра и понятия не имели, в какой стороне он находится.
Пришлось идти в сторону уменьшавшихся номеров домов. Темнело.
   - А откуда ты знаешь, что эта улица куда-нибудь ведет? - вдруг спросила
Юлька.
   - А как же, - бодро ответил я.- Видишь, вот дом номер 500. Как только
дойдем до ь1, это и будет центр.
   Мы шли и шли, а рюкзаки почему-то внезапно стали наливаться тяжестью. Я
слабо надеялся, что улица и вправду ведет к центру, но на сей раз нам
повезло.
   - Вот видишь, - гордо заявил я, - а ты еще споришь. Если я что-нибудь
говорю, значит, это наверняка.
   Тут мы встретили парочку местных хиппи, Гарри и Монику, и они, приняв
за своих, помогли найти самый дешевый в городе отель. К сожалению, как и
большинство дешевых ночлежек Венесуэлы, он одновременно являлся публичным
домом. Как раз под нашей дверью стояла допотопная стиральная машина, и
каждые несколько минут "девушки" засовывали туда очередную партию белья.
Зато было и преимущество:
   вентилятор, сдувающий комаров. В более дорогих отелях вместо
вентиляторов кондиционеры (тоже 60-х годов). Они грохочут даже страшнее,
но комаров, естественно, не сдувают, а в противомоскитных пологах всегда
есть хотя бы одна дырка.
   Назавтра нам пришлось ехать в автобусе почти весь день, и до городка
Карипе в глубине Берегового хребта мы доплелись совершенно измученными. Но
здесь нам так понравилось, что мы прожили в чистенькой маленькой гостинице
целых три дня.
   Местные жители уже привыкли к туристам, но еще не испорчены нашествием
богатых гринго. Вскоре мы уже знали в лицо многих горожан. Каждый день мы
ездили на попутках (которые тут ловятся за две минуты) в соседний
заповедничек, где находится знаменитая Пещера Гуахаро, описанная еще
Гумбольдтом.
   Днем в ней слишком много народу, к тому же заходить можно только на 200
метров вглубь, поэтому мы не поленились забраться туда ночью.
   В ближайшей ко входу части пещеры гнездится около 300 000 гуахаро
(Steatornis caripensis) - больших птиц, родственных козодоям. Они вылетают
наружу только по ночам, а для ориентации в темноте пользуются эхолокацией.
Еще на входе слышишь оркестр птичьих криков и громких локационных щелчков.
Поздно вечером из огромной "готической арки" пещеры вылетают тучи птиц, но
и после полуночи можно увидеть, как отдельные опоздавшие проносятся на
фоне луны к дальним равнинам. Ведь гуахаро питаются семенами масличной
пальмы, за которыми приходится иногда отправляться очень далеко.
   В пещере очень тепло и влажно, пол покрыт густой белой "щетиной" -
проростками из оброненных птицами семян, которым так и не суждено увидеть
свет. Благодаря такому источнику пищи тут водится множество всякой
живности: колючие крысы (Ploechimys), алые сколопендры, гигантские
жгутоногие пауки, слепые рыбки и сверчки. В дальних коридорах и в соседних
мелких пещерках живет множество летучих мышей - от забавно бегающих черных
вампиров (Desmodus rotundus) с круглыми пятачками до здоровенных хищных
ложных вампиров (Vampyrum spectrum) с размахом крыльев почти метр и
крошечных, питающихся нектаром листоносиков (Micronycteris и прочих). А
над входом в пещеру гнездятся крупные черные стрижи (Cypseloides cryptus).
Они вылетают на охоту только на 30-40 минут вечером и утром, но в это
время над лесом столько насекомых, что они успевают накормить и себя и
птенцов.
   Окружающий лес очень красив, но там мало что водится. Ярко-зеленые
сойки кричат в ветвях, в сумерках огромные бабочки Caligo с "совиными
глазами" на крыльях величественно порхают в зарослях, а днем вдоль
тропинок вьются геликониды - необыкновенно яркие и изящные мотыльки.
Геликониды очень ядовиты, поэтому многие местные бабочки более или менее
удачно подражают их окраске и манере полета.
   Мы уже поняли, что лучшее время в тропическом лесу - ночь, поэтому
каждый вечер после ужина совершали вылазку в заповедник. У пещеры обычно
стояли автобусы с туристами, приехавшими посмотреть на вылет гуахаро, но с
наступлением темноты они уезжали, и усыпанные лунными зайчиками лесные
тропинки оставались в нашем полном распоряжении.
   В один из таких ясных, теплых вечеров мы поднялись к высокому водопаду
в глубине леса и присели отдохнуть на гладкие валуны в выбитой у его
подножия чаше.
   Потягивая по очереди чистейшую ручьевую водичку из кружки, мы молча
смотрели, как зажигаются звезды на небе и светлячки в лесу. Среди корней
ползали редчайшие светящиеся гекконы (Cyrtodactilus madarensis). Крохотные
искорки светящегося мха мерцали по краям заводей, и первые лягушки уже
журчали в кронах деревьев.
   Вдруг раздалось громкое хлопанье крыльев, и тяжелая птица пролетела над
нами, чуть не задев. Следом появились еще и еще, а через пару минут уже
несколько сотен гуахаро кружили над нами. Сначала их большим черным глазам
хватало света, потом они стали одна за другой включать "локаторы", и эхо
громких щелчков запрыгало по скалам. Птицы стаями проносились сквозь
водопад, успевая выпить немного воды на лету. Видимо, их локационная
система не так совершенна, как у летучих мышей - они часто сталкивались, а
одна даже села мне на голову.
   Потом мы долго шли по еще мягкому асфальту обратно в Карипе, глядя, как
крошечные мышевидные хомячки (Calomys) перебегают дорогу там, где она
перечеркнута тенями деревьев, а черные силуэты гуахаро и сов проплывают в
небе под сверкающей монетой луны. И нам казалось, что более счастливыми
быть просто невозможно.
   Но вскоре выяснилось, что мы ошибались.
   Правда, поначалу очередной этап нашего путешествия проходил не слишком
удачно.
   Утром в понедельник мы выбрались на попутке из Карипе и двинулись через
горы к побережью. Мы уже привыкли, что попутки ловятся за пару минут, и не
очень огорчились, когда нас высадили на какой-то развилке. Но здесь
пришлось ждать несколько часов. Стоять на одном месте было скучно, и мы
потихоньку двинулись пешком. Немедленно полил дождь, который кончился лишь
тогда, когда мы вымокли с головы до ног. Потом вышло солнце, и дорога,
казалось, вот-вот зашипит в облаках пара. Мы уныло тащились вперед по
холмистым полям, пока нас не подобрал очередной частник. Будучи выходцем с
Тринидада, он знал полукреольский английский, так что мы весело болтали,
пока впереди не появились соборы и крепостные башни Куманы.
   В нашем отеле мест не было, и мы переночевали в соседнем бардаке между
дискотекой и весело журчащим унитазом. Я узнал о себе много нового, когда
утром пытался оторвать Юльку от подушки. Целый день мы мчались по
прекрасному шоссе на юг, и на закате достигли моста через широ-кую мутную
Ориноко.
   Вообще-то в Венесуэле, да и почти во всех других странах континета,
автобусное сообщение просто прекрасное. Можно в любое время уехать куда
угодно, хоть из Колумбии в Чили. Но в каждой стране есть какая-то местная
особенность, которая в той или иной степени отравляет все удовольствие. В
Венесуэле это музыка.
   Мы с Юлькой очень любим музыку, но только хорошую, а здесь слушают
нечто среднее между нашими блатными песнями, "Ласковым маем" и маршами
30-х годов. При этом шофер непременно вешает в автобусе несколько
динамиков и включает звук на такую громкость (особенно ночью, чтобы не
уснуть за рулем), что даже с заткнутыми ватой ушами через час лезешь на
стену. Самое удивительное, что пассажирам нравится, а вот мы так и не
сумели понять, чем отличается одна песня от другой.
   Центральная Венесуэла - это страна llanos (йянос), сухих высокотравных
саванн с рощицами деревьев и бесконечными стадами скота. Раньше они
доходили на юг примерно до Ориноко, но теперь простираются до самого
подножия Гвианского нагорья. Кроме некоторых птиц и грызунов, тут мало кто
водится. Поэтому уже на следующее утро мы занялись тем, как пробраться
дальше к югу, в сельву.
   Сьюдад Боливар (Боливарград) назван в честь родившегося здесь Симона
Боливара, освободившего Венесуэлу и соседние страны от владычества
Испании. В Венесуэле существует настоящий культ его личности, поэтому
бюсты "Освободителя" здесь встречаются чаще, чем памятники Ленину в СССР.
Подозреваю, впрочем, что он никогда не сумел бы победить, если бы Испания
не была ослаблена вторжением Наполеона. Боливар мечтал об объединении
стран континента, но они немедленно передрались между собой и продолжают
выяснять отношения по сей день.
   Городок жаркий и стоит на болоте, но здесь очень неплохо отдохнуть с
дороги, гуляя по узким улочкам и цветущим паркам. Особенно здорово на
холме, в старой части города, среди выкрашенных в земляничный, салатовый,
синий и белоснежный цвета колониальных домиков. К сожалению, крошечные
мошки Simulium, которые размножаются в прудах и речных заводях, переносят
речную слепоту (онхоцеркоз), так что на улицах полно людей с побелевшими и
уродливо вытаращенными глазными яблоками. Зато прямо в ботаническом саду
можно увидеть чертовых обезьян (Pitecia) с лицами, похожими на попки,
гигантских лягушек-быков (Rana catesbiana), пчел-плотников (Xylocopa)
размером с кулак и удивительных черепах-матамат (Chelus timbriatus),
маскирующихся под клубок водорослей, причем выросты на их морде похожи на
извивающихся червячков и привлекают мелких рыбок, тут же попадающих
черепахам в пасть.
   Отсюда до Канаймы на краю сельвы всего 200 км, но по разбитой грунтовке
почти никто не ездит, так что можно пройти весь путь пешком, так и не
дождавшись попутки. Я отправился в аэропорт, чтобы попробовать найти
самолет. На улице со мной разминулсь два типа, говоривших по-русски. Это
было так неожиданно, что я лишь через несколько шагов обернулся и окликнул
их: "Мужики!" Они остановились.
   - Ты русский, что ль?
   - А как вы догадались?
   Оказалось, что это механики, обслуживающие самолеты "АН" на местных
линиях.
   - Зайди в аэропорту в крайнюю левую комнату, - посоветовали они мне. -
Там сидит мужик, серб, он поменьше возьмет за самолет - если сумеешь
договориться.
   Высокий, интеллигентный серб поначалу запросил с нас 1000 долларов за
маленький самолетик. Но я рассказал ему пару баек о том, как мы,
российские братья, стоим на страже православной веры, и в конце концов
удалось договориться за 480, включая бензин, транспорт по реке дальше на
юг и питание на три дня.
   Назавтра нам пришлось встать в четыре утра. Летать на таких "комариках"
лучше до полудня, потому что потом появляются кучевые облака, и приходится
петлять между ними, чтобы избежать болтанки в восходящих потоках. Набрав
высоту, мы полетели точно на юг. Вскоре саванна с кольцами бутылочных
пальм (Maximiliana regia)
   вокруг спрятавшихся между холмами болот сменилась пятнами леса, и вдруг
мы оказались над окутанными водяной пылью водопадами на широкой мутной
реке. Описав крутой вираж, мы сели на аэродром Канаймы, откуда уже видны
затянутые облаками горы Гвианского нагорья.
   Всего десять лет назад Канайма была никому не известной индейской
деревушкой, но наплыв туристов превратил ее в райский уголок с уютными
отелями и рестораном. Мы чудом успели добраться сюда за несколько дней до
начала сезона, но все равно народу было очень много. Тем не менее в
пальмовом болотце на окраине поселка обнаружилась масса интересного, в том
числе ящерицы всех цветов радуги.
   Я сидел на краю болота, наблюдая за ящерками и колибри, как вдруг
словно порыв ветра пробежал по траве. Чем-то испуганные ящерицы
разбегались в разные строны:
   стремительно уносились изумрудные амейвы, прыгали с веток в воду бурые
василиски, прятались под бревна мелкие сцинки. Причина паники выяснилась
очень скоро: по тропинке хозяйской походкой шествовал полутораметровый
тейю (Tupinambus teguixin). Как и похожие на них настоящие вараны, тейю
очень сообразительны и легко различают даже неподвижного человека (в
отличие от, например, копытных млекопитающих). Поэтому он быстро заметил
меня и с неожиданной прытью удрал.
   Перекусив и искупавшись, мы сели в пирогу с подвесным мотором и, пройдя
под самым водопадом, пристали к другому берегу - точнее, к большому
острову между двумя рукавами реки. Полчаса по лесу - и перед нами второй
рукав с еще более красивым водопадом. Он называется Лягушачьим, потому что
вокруг водятся изумительно яркие желто-черные лягушки (Dendrobates). Между
стеной падающей воды и скалой остается узкий просвет, и можно, раздевшись,
пройти на другую сторону, посмотрев на водопад изнутри. Здесь растут
крошечные растения из семейства Podostomaceae - обитатели водопадов и
быстрых ручьев. Они так плотно прижимаются к камню, что больше напоминают
мхи или лишайники, и лишь приглядевшись, можно заметить крошечные цветки.
   Пройдя пару километров по саванне, мы снова сели в пирогу и помчались
вверх по реке. Плоские холмы, тянувшиеся по берегам, становились все выше,
и вскоре мы оказались среди совершенно ни на что не похожего ландшафта,
единственного в своем роде на Земле.
   Нас окружали тепуи - плато из темно-красного базальта высотой около
километра с вертикальными стенами и плоскими вершинами. Бесчисленные
водопады срывались с зазубренных обрывов плато, но многие из них из-за
огромной высоты не долетали до земли, рассеиваясь в воздухе. Густой лес
покрывал подножия тепуи и берега реки.
   Некоторые из плато были совсем небольшими и торчали на горизонте, как
гигантские зубы или пни чудовищных деревьев, другие тянулись на много
километров. В лесу не было видно ничего, лишь изредка срывался с ветки
зимородок или пара больших зеленых попугаев-амазонов с громкими криками
пролетала над лодкой.
   Река эта относится к "красным" (rios colorados) - вода в ней
прозрачная, красного цвета, а по поверхности плывут огромные комья пены
(они образуются из омываемых потоком корней "мыльного дерева" Sapindus).
Реки, текущие не с базальтовых, а с гранитных нагорий или из болот, обычно
имеют черную воду (rios negros), а те, которые стекают с равнин или
песчаниковых массивов, бывают мутными, светлыми (rios blancos).
   Когда-то эти плато, на многие из которых практически невозможно
взобраться, послужили Конан-Дойлю прообразом его "Затерянного мира". На
самом деле динозавров там нет (по крайней мере на тех тепуи, которые уже
исследованы), но есть много эндемичных растений и животных,
приспособившихся к сырому холодному климату.
   Я тогда надеялся, что в самом конце путешествия побываю в этом краю еще
раз и, пользуясь сухим сезоном, сбегаю на самое высокое из тепуи - Рорайму
(2810 м) на стыке границ Венесуэлы, Бразилии и Гайаны. К сожалению, пока
мне так и не удалось туда добраться, так что сам я о вершинах плато ничего
рассказать не могу. Но даже со стороны это пейзаж совершенно неземной
красоты, особенно в сезон дождей, когда тепуи то плывут, как острова, над
низким туманом, то таинственно вырисовываются сквозь пелену облаков, то
сверкают острыми гранями в высекающих из туч радуги солнечных лучах.
   Мы специально постарались попасть сюда в начале сезона дождей, когда
облака еще не закрывают горы, а в реках уже достаточно воды. Эти несколько
дней - лучшее время для вылазки к тому чуду, которое скрывается в самом
сердце нагорья, среди грозных скальных массивов и стремительных порожистых
рек.
   Вскоре на смену крошечным изящным стрижикам (Tachornis), носившимся
вдоль опушек, пришли такие же маленькие летучие мышки (Tyropteris). Днем
они прячутся в свернутых листьях нависающих над водой деревьев, а с вечера
порхают над водой.
   Ночевали мы в тот раз на острове Орхидей - небольшом островке между
речными протоками у подножия Аян-тепуи, одного из самых больших плато.
Орхидеи тут и вправду растут, но только карликовые - всего сантиметр
высотой. У меня перегорела лампочка в фонаре, поэтому побродить ночью по
лесу не удалось, но зато мы долго болтали с нашим проводником из местного
племени пемон.
   Интересная у парня биография: до двадцати лет он жил с родителями под
навесом из листьев на этом самом острове и ни разу не выбирался из леса,
разве что полгода прожил в Канайме, чтобы выучить в школе испанский. В
здешних реках мало рыбы (большинство рыб погибает от сапонинов, выделяемых
корнями мыльного дерева), а в лесу можно проходить несколько недель, ни
разу не увидев оленя или тапира. Так что жизнь была нелегкой. В языке
пемон нет числительных больше трех: видимо, у них никогда ничего не было
помногу. Но потом на Канайму обрушился вал международного туризма, и все
мгновенно изменилось: теперь он работает гидом, свободно болтает
по-английски, получает вполне приличную зарплату и летает в отпуск в
Каракас.
   Впрочем, цивилизация пока не испортила здешних индейцев: это отличные
ребята, веселые, спокойные и обаятельные, чем-то похожие на хоббитов. Мы
сразу подружились и все три дня продолжали подкалывать друг друга по
любому поводу.
   Наконец мы влезли в гамаки (до чего же здорово болтаться в гамаке,
словно банан!
   - заметил один из индейцев, вызвав взрыв хохота), и как раз начали
засыпать, но тут начался тропический ливень - один из трех настоящих
ливней за полгода, проведенных нами в Южной Америке. Сплошной поток воды
не менее двух часов грохотал по железному навесу над нашими головами.
Позже я нашел несколько сбитых дождем лемуровых лягушек (Phyllomedusa) -
они все еще держались за листочки, вместе с которыми упали с дерева. Я
тихо радовался, потому что предвидел, как подействует дождь на цель нашего
путешествия. Несмотря на грохот, к утру мы прекрасно выспались. Вообще мы
с Юлькой давно поняли, что устаем не от приключений, а от цивилизации.
   Вместе с нами на лодке плыли еще две парочки: туристы из Германии и
Англии.
   Немец - типичный "фриц", жена его на первый взгляд славянского типа, но
при ближайшем рассмотрении - словно персонаж плаката "арийская семья
провожает воина Люфтваффе на Восточный фронт". Английская чета тоже очень
характерная, типа "Темза, сэр!" Все это несколько напоминало анекдоты про
русского, немца и англичанина: смешные ситуации возникали без конца. Дело
в том, что испорченные женской эмансипацией европейцы относились к своим
спутницам просто как к приятелям: рюкзаки строго одинакового веса и так
далее. Немка и англичанка вскоре начали с отчаянной завистью смотреть на
Юльку, которая одна чувствовала себя настоящей женщиной. Ведь я понимал,
что ей приходится очень нелегко в таком долгом путешествии, и старался
заботиться о ней, как мог.
   Все началось еще в ресторане самообслуживания в Канайме. Я взял два
подноса и пошел за обедом, а Юлька осталась за столом. Немцы очень
удивились: "Ты что, не голодна?" "Не знаю, я так устала" - лениво
промурлыкала Юлька, положила голову на руки и задремала. Когда она
проснулась, перед ней уже стоял поднос со всякой вкуснятиной. Немец
смутился и беспокойно посмотрел на свою подругу. Когда же я вернулся из
второго рейса с фруктами и кофе, бедняга не выдержал и рысью помчался к
раздаче. Надо было видеть лицо Бригитты, когда ей притащили наполовину
расплескавшуюся чашечку кофе.
   Дальше все продолжалось в том же духе. Нам то и дело приходилось
выбираться из лодки и влезать обратно. Лишь на второй день мужики
научились у меня подавать руку даме, но все же только Юлька ходила налегке
- немка и англичанка тащили рюкзаки наравне с парнями, скрипя зубами от
злости. Мне очень хотелось перенести Юльку через какую-нибудь лужу, но я
все же проявил милосердие и не стал разрушать две довольно счастливые, по
западным понятиям, семьи.
   А вот для индейцев такое отношение к женщине было само собой
разумеющимся, и они с едва уловимым презрением смотрели на немца и
англичанина. В общем, лучше выходите замуж за индейца племени пемон, чем
за европейца.
   Утром следующего дня мы продолжали путь вверх по реке. Аян-Тепуи в
плане напоминает подкову, и нам надо было забраться глубоко внутрь. Первым
исследователем этого плато был летчик Анхель (Anjel). Он предполагал, что
золото, которым богаты реки края, выносится реками с вершин плато. Ради
золота он и пошел на сумасшедший риск, первым из европейцев проникнув в
1935 году на вершину тепуи с помощью маленького самолета. Он не был знаком
с торфяными болотами, встречающимися в прохладном климате наверху, и сел
на изумрудную "лужайку", в которой самолет тут же увяз. Анхелю с женой и
компаньоном пришлось две недели искать спуск из "Затерянного мира". Им
удивительно повезло - они наткнулись на единственную тропу, ведущую с
вершины к индейской деревушке на другой стороне. Они не нашли золота, но
зато открыли подлинное сокровище плато, к которому теперь добирались и мы.
При попытке вернуться на плато через год Анхель погиб.
   Река становилась все уже, и нам то и дело приходилось преодолевать
пороги. Это довольно острое ощущение, потому что пирога-долбленка кажется
очень неустойчивой (на самом деле они переворачиваются крайне редко), а
волны порой окатывают вас с головы до ног. Часа через два лодочник показал
в большое облако, клубившиеся впереди.
   - В хорошую погоду его видно вон там.
   Но пока "его" видно не было - на плато еще шел дождь, а над лесом лежал
туман.
   Мы пристали к берегу и долго шли по terra baja - затапливаемому лесу.
Сезон дождей только начался, и вода не успела подняться по-настоящему, но
все же большей частью тропа петляла по лужам и скользким бревнам. Наконец
мы вышли на terra firma, "твердую землю", где воды не бывает, и запрыгали
вверх по камням.
   Примерно через час мы вышли к обрыву и остановились.
   Прямо перед нами с края Аян-Тепуи обрушивался Анхель - самый высокий и
красивый в мире водопад (примерно вдвое выше Останкинской башни -1156 м).
Он падает с выступа плато, и можно подумать, что вода течет с вершины
гигантской скальной пирамиды. Форма скал настолько симметрична, что
кажется, будто это архитектурное сооружение - чем-то Анхель неуловимо
напоминает Кельнский собор. Благодаря ночному ливню с неба падала не
небольшая речка, как обычно, а могучий поток.
   Пройдя через несколько слоев облаков, тысячи тонн воды превращались в
пыль, так что мы мгновенно вымокли с головы до ног, хотя стояли довольно
далеко. Хорошо, что у нас хватило ума заранее раздеться. Ближе к подножию,
впрочем, вообще невозможно дышать.
   Поначалу мы видели только нижнюю часть, словно река летела прямо с
неба. Потом тучи разошлись, и поверх клубящегося тумана, освещенного
солнцем, проступил край плато - зазубреная линия, вознесенная на страшную
высоту. Оттуда, почти из зенита, падали волнами постепенно расходящиеся
белые струи. Мы легли на нагретую солнцем каменную плиту и долго смотрели,
как тает туман и медленно, метр за метром, "вырастают" из него утес и
водопад. Наконец он появился весь - непостижимо огромный, древний, не
похожий ни на что на нашей маленькой планетке.
 
   Тогда мы вернулись в сумрак скрюченного "облачного леса" и пошли к
лодке.
   Впереди шел проводник, затем я, ведя за руку Юльку, а Юлька, которой
надоели вскрикивания спотыкающихся англичанки и немки, вела их. Замыкали
шествие немец и англичанин. Чтобы увидеть лесную фауну, желательно ходить
максимум вдвоем, так что в этот раз мы встретили только туканов и
трогонов. К нашему удивлению, у подножия Анхеля росли прекрасные
подберезовики. Индейцы поразились, когда мы сказали, что едим грибы - по
их мнению, на такое способны только совсем дикие племена, вроде яномами.
От реки снова открылся вид на водопад - теперь уже полностью залитый
солнцем. В этом райском уголке мы перекусили и поплыли вниз.
   По дороге нас опять накрыл ливень, но на остров Орхидей мы вернулись
крайне довольные и счастливые. Навстречу уже приплыли две туристские
группы - с этого дня (16 июня) и до конца сентября здесь слишком много
народу, а потом в водопаде мало воды. Очень часто бывает и так, что людям,
приехавшим с другой стороны мира, вообще не удается ничего увидеть -
облака могут наглухо закрыть Анхель на целую неделю. Я сразу же стрельнул
фонарик и бродил по лесу до полуночи. Но продолжавшая подниматься река уже
оставила от нашего острова совсем небольшой кусок, так что мне не попалось
ничего интересного.
   Утром мы спустились вниз по реке, заглянув по дороге в индейскую
хижину, где туристам продают духовые трубки и луки со стрелами, и
благополучно вернулись в Канайму. Вода уже затопила пляж, и пальмы торчали
из воды. На этот раз я нашел гнездо колибри под крышей одного из домов -
крохотную чашечку из мха и паутины с четырьмя яйцами размером с крупную
горошину.
   По пути в Канайму у нас кончился бензин, и пришлось сесть на маленьком
аэродроме на полдороге. К самолету немедленно подбежали два полуголых
негра, кативших перед собой тележки: одну с канистрами, другую с
мороженым. Первый негр взобрался на крыло и стал заливать горючее в баки
нашей "птички" а второй продал нам эскимо и, узнав, что мы из Москвы,
принялся расхваливать достоинства самолета АН-2.
   Вечером мы прилетели в город, тепло попрощались с братским сербом, по
истошным крикам "Карака-какака-каракас!!!" нашли на автовокзале свой
автобус и укатили на север. А наутро, злые и невыспавшиеся после ночи в
автобусной "дискотеке", мы добрались до заповедника Генри Питер на
перевале через Береговой хребет.
   Контора заповедника расположена в циклопическом здании Ранчо Гранде -
недостроенного дворца покойного диктатора Гомеса. Стоит оно на крутом
склоне, поэтому с верхнего этажа, занятого конторой, можно выйти прямо в
лес. Остальные четыре этажа населены несметным количеством летучих мышей,
которые даже днем носятся стаями среди огромных пустых залов и
обрушившихся перекрытий. Больше всего здесь крупных плодоядных копьеносов
(Phyllostomus и других) и маленьких, быстрых, как ласточки, насекомоядных
бульдоговых (Molossidae).
   Но главная достопримечательность дворца - не причудливые летучие мыши,
а птицы.
   Мне, увы, не удалось вернуться сюда в ноябре, когда через перевал
пролетает чуть ли не треть видов птиц США и Канады. Но и в июне была в
наличии вся местная фауна. Каждое утро сотрудники заповедника выкладывают
на кормушки фрукты и семечки, и на этих кормушках можно увидеть до 30
видов сразу. Мы пробыли в заповеднике день, ночь и еще утро, и не было
случая, чтобы я, проходя по веранде, не увидел что-нибудь новое.
   Здесь были сине-фиолетовые индиговые вьюрки (Passerina), ярко-оранжевые
огненные чижи (Serinus cucullatus), крошечные пушистые манакины (Pipridae)
невероятно яркой расцветки, сочно-синие цветочницы (Diglossa), семицвеная,
пятицветная, изумрудная, голубая, красная и еще десяток танагр
(Traupidae), зеленые туканы (Aulacorhynchus), попугаи всех калибров,
лазурные сойки (Cyanocorax) и множество прочих. Я стрельнул у жившего в
соседней комнате итальянского орнитолога здоровенный кирпич "Птиц
Венесуэлы" с прекрасными картинками и благодаря этому наконец-то начал
немного ориентироваться в фантастическом разнообразии местных птиц, многие
из которых не встречаются нигде, кроме Берегового хребта.
   Но самое большое удовольствие нам доставили не птицы на кормушках,
летучие мыши или пушистые белки, а маленькие колибри. На ветках деревьев,
свешивающихся на веранду, болтались поилки с сахарным раствором (ни в коем
случае нельзя заливать туда медовый раствор, от него птички могут
погибнуть). Перед "носиками" поилок то и дело с мягким гудением зависали
чудесные создания размером с мизинец, а иногда и с большого шмеля. В этом
месте большинство птиц почти не боится человека, но колибри - самые
доверчивые. Если поставить перед поилкой палец и стоять неподвижно, они
садятся на него и, запустив длинный клювик в поилку, тянут сахарный
раствор. Тот миг, когда мне на палец опустился черно-зеленый небесный
сильф (Aglaiocercus kingi) с 20-сантиметровым темно-синим хвостом, я с тех
пор всегда вспоминаю в трудную минуту, чтобы поднять настроение.
   В окружающем лесу тоже было много интересного. К сожалению, мне
приходилось бродить по горам в одиночку. Дело в том, что, как я уже
говорил, в маршруте на Анхель мы оплатили питание заранее. Кормили там
необыкновенно вкусно и в неограниченном количестве, поэтому мы постарались
наестся на несколько дней вперед. В результате у Юльки заболел животик, и
она вынуждена была лежать в мрачном полупустом дворце, пока я бегал по
окрестностям.
   Поначалу я притаскивал ей всякие интересные вещи, чтобы развлечь.
Например, ярко-алую с черными кольцами тысяченожку-кивсяка размером с
карандаш, или жука-суперсветлячка Pyrophorus. Точнее, щелкуна - самые
яркие светящиеся жуки здесь имено щелкуны. Спереди у него две ярких
зеленых "фары", в полете включается голубой мигающий "маячок", а при
посадке - расположенный на заднем конце пятисантиметрового тела
"стоп-сигнал". Но потом я понял, что зря травлю душу лишенной возможности
составить мне компанию Юльке.
   На склонах рос влажный тропический лес, ближе к вершинам переходивший в
облачный. От дворца расходилось несколько узких скользких тропинок,
проложенных одним американским ботаником. По одной из них можно спуститься
в сухие леса и потом к морю, но этот путь я надеюсь проделать в следующий
раз. Сам ботаник погиб пять лет назад - он упал с платформы, которую
построил на вершине высокой сейбы, и разбил голову о досковидный корень.
   Здесь я впервые встретил большую колонну бродячих муравьев (Ecyton).
Это необыкновенно интересная штука. Их много видов, и у каждого свой
характер построения. Одни идут беспорядочной лавой, другие - широкой
фалангой, третьи - отдельными легионами, четвертые - узкой колонной или
цепочкой. Одни совершают переходы днем, другие ночью, одни взбираются на
кусты и деревья, другие нет.
   Некоторые виды, встретив тропинку, сворачивают на нее и идут по ней
сотни метров, другие избегают любых открытых мест.
   В двух-трех шагах перед фронтом колонны можно идти совершенно спокойно,
а позади "армии" тянется длинный "хвост" кусачих отстающих. Поэтому
наблюдать за колонной лучше спереди. Муравьи выпугивают из лесной
подстилки великое множество сверчков, пауков, лягушат и прочей мелочи,
которую иначе довольно трудно увидеть. Эта шуршащая "волна" привлекает
множество птиц. Некоторые птицы, особенно из семейства муравьеловок
(Formicariidae), которые на самом деле едят не муравьев, а вспугнутых ими
насекомых, встречаются почти исключительно рядом с "армиями". Над
некоторыми колоннами в воздухе неподвижно висят маленькие мушки, которые
откладывают яйца в муравьиных личинок, а в гуще толпы попадаются
всевозможные дармоеды - жуки, гусеницы бабочек-голубянок (они маскируются
под личинок, и муравьи несут их с собой) и прочие.
   После каждого рейда по лесу я возвращался во дворец, чтобы навестить
Юльку, за которую начал здорово волноваться. Там я разговорился с
итальянским орнитологом.
 
   - А что тебя интересует больше всего? - спросил он.
   - Я сейчас не на работе, поэтому могу изучать всю фауну подряд.
   - Ну, а все-таки?
   - Меня все интересует. Змеи, птицы...
   - Змеи? Тут нет змей.
   - Есть. Я тут один день и уже нашел двух.
   - Не надо меня пугать, - засмеялся он, - Я живу в заповеднике месяц и
ни одной не видел.
   - Просто орнитологи всегда смотрят вверх, а не под ноги.
   - Все равно не верю. Если бы ты видел здесь змей, ни за что не ходил бы
по лесу в такой обуви, - он показал на мои плетеные сандалетки.
   Напрасно я объяснял, что змеи обычно уползают с открытых мест, услышав
шаги, и ходить по тропам можно даже босиком. Итальянец был уверен, что его
просто разыгрывают. А ведь он профессиональный зоолог! Потом я столкнулся
с тем, что многие исследователи панически боятся змей. Если у них ночью
ломается фонарик, они боятся сделать даже несколько шагов и неподвижно
стоят до утра, к радости комаров.
   Комаров, кстати, в сельве меньше, чем в наших лесах. Можно вообще
ходить в плавках, если не останавливаться надолго. Они очень разнообразны
по размеру и внешнему виду, но мало что переносят. Малярия встречается
редко (ее переносчики, комары Anopheles, часто выводятся в лужицах воды,
которая скапливается в основании листьев Heliconia - растения типа банана,
но с огромными красными соцветиями.) Желтая лихорадка, завезенная из
Африки, практически исчезла благодаря прививкам. Москиты, переносчики
лейшманиоза, более опасны, но они встречаются в основном в сухих лесах.
   Весь день из леса то и дело доносились завывания рыжих ревунов
(Alouatta siniculus), но увидеть их мне никак не удавалось. Уже под вечер
к нам в комнату заглянул мой друг итальянец.
   - Я нашел огромного ревуна, - сказал он, - пошли быстрее, может, он еще
там.
   Он отвел меня к высоченному дереву Lecythis, и через несколько минут мы
отыскали в кроне обезьяну. К сожалению, начавший накрапывать дождик
заставил ее спрятаться в большой куст эпифита-бромелии, росший на толстой
ветке, так что наружу свисал только длинный хвост.
   Вечером налетела сильная гроза, но к полуночи она кончилась, и я успел
обойти все тропинки еще по разу. Под большими сейбами, где вечером бегало
множество колючих хомячков Neacomys, привлеченных опавшими цветами, я
встретил маленькую, изящную пятнистую кошечку (Felis tigrina), но больше
ничего интересного не было, если не считать ползающих по веткам алых
кивсяков.
   Когда начало светать, я пошел навестить ревуна. Вспугнутый зеленый
агути (Dasyprocta viridis), грызун размером с фокстерьера, упругим мячиком
ускакал от меня по тропинке; грузный кудрявый гокко (Crax) с шумом взлетел
из зарослей бамбука. А вот и высокое дерево. Старый самец как раз выбрался
из бромелии и потягивался, угрюмо оглядываясь по сторонам. Рыжий ревун -
самая крупная обезьяна Нового Света, окраской и размерами он напоминает
молодого орангутанга.
   К сожалению, оба моих фотоаппарата были с коротким фокусным
расстоянием, поэтому я мог снимать только тех животных, к которым
удавалось подобраться в упор.
   Я уже собрался идти домой, но тут старик прокашлялся, выдыхая пар, и
над кронами леса разнеслись громовые раскаты его утренней песни. Топорща
густую бороду, медно-красная зверюга оглашала лес мощным чистым ревом,
словно внутри у нее был дизельный двигатель. Другие самцы ответили с
соседних гор, и минут десять они перекликались в утреннем тумане, а эхо
еще долго висело в насыщенном влагой воздухе.
   Юльке стало чуть получше, но она все еще очень неважно себя
чувствовала, так что мы решили перебраться на море и отдохуть в более
комфортабельных условиях. К вечеру мы добрались до Чечеревиче - маленького
курортного городка дальше к западу. Отсюда почти до самой Колумбии тянутся
знойные низменности, богатые нефтью, особенно вокруг залива Маракаибо.
Лишь на границе к морю подходит невысокий хребет, на котором живут "дикие"
индейцы керечо, до сих пор не допускающие на свою территорию даже
проникающих везде без мыла миссионеров.
   Из-за своего упрямства бедные дикари до сих пор лишены эпидемий,
алкоголизма, экологических катастроф и других радостей цивилизации.
   Юлька, пользуясь болезнью, уговорила-таки меня остановиться разок в
дорогом отеле (40$ за ночь). Естественно, там был кондиционер (ревущий,
как танк) вместо вентилятора, так что всю ночь нам не давали спать комары.
Зато во дворе отеля был бассейн. Обычно мне казалось идиотизмом
доплачивать за бассейн, когда рядом море. Но в этот раз я уже не стал
спорить, тем более, что море оказалось довольно грязным.
   Дорога, ведущая в городок, пересекает главную местную
достопримечательность - огромную соленую лагуну, мозаику мелких озер,
мангровых зарослей, топких сырых лугов и маленьких рощиц. Это место не так
известно среди орнитологов, как знаменитые болота Карони на Тринидаде, но
на самом деле гораздо богаче. На больших озерах здесь собираются стаи
красных фламинго (Phoenicopteris ruber)
   численностью до 300000 птиц. Вообще-то они ярко-розовые, но все же куда
ярче, чем другие виды фламинго. Зато алые ибисы (Eudocimus ruber), тучами
вьющиеся над небольшими болотцами, и вправду алые - более яркого цвета,
пожалуй, просто нет в природе. Самое интересное, что это просто цветовая
фаза белого ибиса (E. alba), более обычного в Центральной Америке, причем
нередко встречаются птицы промежуточной, розовой окраски.
   Оставив Юльку отмокать в бассейне, я полдня шлялся под палящим солнцем,
высматривая сквозь тучи комаров всевозможные редкости. В глубине лагуны
спрятались окруженные деревьями заводи, в каждой из которых тусовался тот
или иной вид птиц. На одних гнездились толстенькие серые кваквы, на других
- здоровенные лесные аисты (Nycteria americana), на третьих - маленькие
свистящие утки (Dendrocygna), грузные паламедеи (Chunga), мелкие гуси,
причудливые водорезы, белые и голубые цапли или еще кто-нибудь. Несметное
количество хищных птиц парило в воздухе, шмыгало по кустам или сидело на
столбах, высматривая добычу (в основном крупных улиток Ampullaria, ведь
здесь самые многочисленные хищники - коршуны-слизнееды (Rostrhamus).
   Весь облепленный грязью и совершенно измученный, я доплелся до отеля и
присоединился к Юльке, которая уже совсем выздоровела. Пересидев в
бассейне самые жаркие часы, мы сбегали на околицу посмотреть на ибисов и
укатили на юго-запад, в город Мерида в Андах.
   Еще одна ночь в "музыкальном ящике" - и мы оказались в этом симпатичном
студенческом городке с узкими улочками и великолепными соборами на фоне
гор с пятнами снега на пиках. Из Мериды к ближайшей вершине ведет самая
длинная в мире канатная дорога, но при нас она не работала. Народ здесь
как-то поинтеллигентней, чем внизу, а женщины одеты со вкусом (по Юлькиной
оценке), да и произношение очень четкое и красивое (хотя в других частях
Венесуэлы говорят тоже куда более правильно, чем в слегка "мяукающей"
Коста-Рике).
   Небольшой отрог Анд, заходящий в Венесуэлу, освоен человеком до самой
снеговой линии. Поэтому, отдохнув денек в Мериде, мы отправились в
Колумбию. Автобус оказался очередным "гробом с музыкой", так что мы не
выдержали и последний участок пути преодолели на такси. Горы здесь покрыты
в основном полями и зарослями высоких кактусов.
   В этой части Анд восточный склон сухой, а на западе растут влажные
тропические леса. Дальше к югу до самой Патагонии сухие и влажные склоны
чередуются примерно в шахматном порядке, в зависимости от направления
несущих осадки ветров.
   Как известно, внутренняя ситуация в Колумбии, мягко говоря, довольно
сложная:
   многие горные и лесные районы до сих пор находятся под контролем
наркобаронов или экстремистских группировок, нередки дорожные грабежи и
даже захваты небольших городов. Но почему-то единственное место, где мы
видели армейские части - это пограничный с Венесуэлой городок Кукута. Он
буквально забит солдатами, на улицах полно танков и прочей техники.
   Самое смешное, что именно в этом городке автовокзал уже много лет
находится под контролем мафии, занимающейся облапошиванием
туристов-гринго. Нет ни одного путеводителя, в котором не упоминался бы
этот автовокзал и методы работы жуликов. За долгие годы здесь "кинули" не
одну тысячу проезжих, многие из них жаловались во все инстанции вплоть до
президента, но все идет по-прежнему - получаемых от "бизнеса" денег
хватает, чтобы "купить" всех, кого надо. Работают здесь на редкость чисто
и красиво, а туристов бывает много.
   Как только вы появляетесь на автовокзале, к вам подходит молодой
человек и на безукоризненном английском (лучшем, какой мы слышали в
Колумбии), сообщает, что иностранцы имеют право покупать билеты на автобус
только в одной компании. Это, конечно, чушь, но все кассиры и водители в
деле, и билеты вам не продадут.
   Итак, вы заходите в "офис компании", которой на самом деле не
существует.
   "Директор" на столь же блестящем английском читает вам лекцию об
опасностях колумбийских дорог, особенно о грабежах.
   - По нашим правилам, - говорит он, - все ваши деньги должны быть
зарегистрированы. Мы выпишем вам квитанцию, и в случае ограбления
возместим ущерб.
   Естественно, в процессе "регистрации" большая часть денег исчезает. Но
остаток вам вручают в закрытом конверте с печатью "компании", так что
обнаружить пропажу удается в лучшем случае в автобусе.
   К счастью, я вовремя сориентировался и по-русски предупредил Юльку, что
все деньги у нас якобы в чеках American Express. ("За чеки мы не
отвечаем", - грустно сообщил "директор"). Поэтому мы отделались
символической суммой, большую часть которой жуликам пришлось истратить на
то, чтобы купить нам билеты. Но я успел пробежать глазами несколько строк
в "журнале регистрации": только за этот день десяток несчастных гринго
"зарегистрировали" от 500 до 1000 долларов.
   Позже, уже в Бразилии, я встретил американца по имени Билл, которого
кинули в Кукуте на 2000$. Обнаружил он это в автобусе на Боготу. Прибыв в
столицу, он пошел в МВД и предъявил выданную "квитанцию".
   - А, это кукутская группировка, - сказали ему, - ее дело ведет
полковник Гонсалес. Зайдите в 730-й кабинет.
   - Да, да, мы в курсе, - обрадовался полковник. - Собираемся их брать со
дня на день. Они вам вернули хотя бы часть денег? На них могут быть
отпечатки пальцев преступников.
   Билл протянул полковнику оставшиеся деньги и "расписку".
   - К сожалению, деньги фальшивые, - ледяным тоном вдруг произнес
полковник, опуская все это в карман. - Ваши документы!
   Американец дал ему паспорт.
   - А где виза?
   - У нас сюда безвизовый въезд, - сказал Билл (кстати, у нас тоже).
   - А где въездной штамп?
   - Вот, - несчастный парень показал на маленький синий квадратик.
   - Штамп поддельный! - рявкнул полковник, ставя в паспорт огромную
красную печать.- Ты должен покинуть страну в 24 часа, или сядешь на десять
лет. И учти, что с этой печатью ни в одну испаноязычную страну тебя не
пустят, так что катись-ка в свои Штаты, шпион!
   К счастью, у бедняги оставались деньги в чеках. Он вылетел в Летисию
(единственный колумбийский порт на Амазонке) и оттуда уплыл в
португалоязычную Бразилию, где и провел остаток отпуска.
   Справедливости ради надо отметить, что больше нигде в Колумбии мы не
попадали в хоть сколько-нибудь "нештатные" ситуации, а народ в целом
относится к туристам так же тепло, как и в других странах.
   В автобусах Колумбии, невероятно комфортабельных, реже крутят музыку. В
основном тут показывают фильмы по видео (мы посмотрели первую серию "Войны
и мира" с Одри Хэпберн, "Терминатора-2" и трижды - гнусную мексиканскую
музкомедию). Проблема здесь в дорогах.
   Большинство городов страны разбросано по пяти параллельным хребтам,
разделенным глубокими долинами. Чтобы откуда-то куда-то доехать, нужно
долгие часы петлять по бесконечным серпантинам, преодолевая многочисленные
перевалы. Из-за постоянных аварий для автобусов установлены жесткие
ограничения скорости, так что даже по хорошей дороге они ползут, как
черепахи.
   Поэтому выдержать многодневное пересечение Колумбии очень трудно,
несмотря на красоту пейзажей и частые остановки для перекусывания. К тому
же у нас резко обострилась реакция на местные песни из-за того, что мы
понемногу начали понимать слова. Сначала обратила на себя внимание
настойчиво повторяемая рифма "американа - марихуана" (стиль песен здесь
несколько приблатненный). Потом мы заметили, что абсолютно в каждой песне
встречается слово "corazon" (сердце), как будто вся страна населена людьми
с сердечно-сосудистыми заболеваниями. И наконец нам стали понятны все
тексты, которые оказались практически одинаковыми.
   Вот так мы ехали вглубь ночной Колумбии, усталые, но предвкушающие
новые приключения.
 
 
   Dime, Por que tu no me queres?
 
   (обобщенный перевод всех латиноамериканских песен).

   Ты почему меня не любишь?
   Зачем с другим гуляешь ты?
   Скажи, когда моей ты будешь?
   Лишь о тебе мои мечты.
   Другой мне женщины не надо,
   В моем ты сердце навсегда, 
   Ты даже слаще шоколада, 
   Желанней, чем в жару вода.
   Возьму мешок марихуаны,
   К богатым гринго поплыву, 
   Там серебром набью карманы - 
   Моей ты станешь наяву !
 
 
 
 
 
                      Глава третья. Праздник Нептуна 
 
   В холоде согреет, в голоде накормит, в горе утешит, в страхе успокоит,
в любви окрылит, в тоску развеселит, в пути не бросит, в беде не предаст.

   Загадка индейцев чибча 
 
   Отгадка 
 
 
   Следующие два дня мы провели в дороге, перебираясь из одного городка в
другой.
   Некоторые из них сохранились практически нетронутыми со времен Конкисты
- в Памплоне и Тунхе можно увидеть дома, построенные самими
конкистадорами. Горы здесь давным-давно освоены человеком, лишь на самых
вершинах остались сырые альпийские луга-парамос и кусочки облачных лесов с
великолепными раскидистыми древовидными папоротниками (Cyatea). Ниже все
расчерчено квадратиками изумрудных полей и садов, а в глубоких сухих
ущельях желтеют поросшие кактусами пастбища.
   Хотя автобусы в Колумбии стоят очень дорого, остальные цены низкие, так
что многие венесуэльцы приезжают сюда за покупками. Сейчас как раз были
очередные праздники (в странах Латинской Америки их вообще очень много), и
отели северо-восточной части страны были забиты "челноками". Но, несмотря
на активную торговлю, поменять деньги здесь крайне сложно, не говоря уже о
чеках.
   Когда мы уезжали из Москвы, долларов разрешалось вывозить не более 500
на нос.
   Поэтому, а также в целях безопасности, мы взяли почти все деньги в
чеках American Express, которые тогда еще не контролировались. В
большинстве стран их легко обменять, но кое-где много теряешь на комиссии.
А в Колумбии даже наличные доллары считаются подозрительными, так как
основной их источник - наркоторговля.
   В общем, мы здорово намучились с обменом.
   В последнем и самом симпатичном из городков, Бийя де Лейве (Villa de
Leiva) мы отдохнули денек в райском отельчике. Узкие улочки были заполнены
праздничной толпой, а обязанности регулировщиков исполняли маленькие
детишки в полицейской форме. Народ здесь, как и в российской глубинке,
очень любит уменьшительные суффиксы. Мы заходили в уютные кафе, и хозяева
непременно спрашивали нас:
   - Tecito o cafecito? Чайку или кофейку?
   Я больше люблю кофе, а Юлька - чай. Плохо зная испанский, мы пытались
заказать по чашечке того и другого и в результате однажды получили две
порции чая, смешанного с кофе.
   Близ Бийи находится маленький высокогорный заповедник Iguaque. Это
почти единственное место в Центральной Колумбии, где еще можно отдохнуть
"на природе", поэтому в выходные здесь полно туристов, приезжающих из
самой Боготы. Хотя в отеле заповедника нет горячей воды, стоит он очень
дорого. Мы попросили хозяйку отеля, чтобы нам разрешили спать на одной
кровати и платить, как за одного человека.
   - Я не могу брать на себя ответственность и самостоятельно решать такие
важные вопросы, - ответила она. Связавшись по радио с управлением
заповедника, она долго обсуждала возникшую проблему с каким-то доном
Эрнандо (видимо, начальником), а мы еле сдерживались, чтоб не
расхохотаться. Наконец согласие руководства было получено, и мы, оставив
рюкзаки, устремились по тропе в гору.
   Облачный лес здесь состоит в основном из мелколистных дубов и
единственного в Колумбии местного хвойного дерева - Podocarpus, похожего
на тис. Все ветки снизу доверху обросли густым мхом, поверх которого,
словно корзины с цветами, торчали пышные бромелии. Я читал, что в
основаниях листьев этих эпифитов, где всегда скапливается вода, обитают
особые виды растений и животных. Теперь представилась возможность это
проверить. Я сорвал несколько бромелий и ободрал их листок за листком, но
улов был довольно скромен: один маленький серебряный лягушонок,
сороконожки, мхи, нитчатые водоросли, пара улиток, палочники и множество
кузнечиков. Позже выяснилось, что по-настоящему богатая фауна скрывается в
бромелиях тропического леса, но там они растут в основном на большой
высоте.
   И вообще в этих лесах удивительно мало живности: только мелкие птицы (в
основном колибри), крысовидные хомячки да гигантские жгутоногие пауки,
живущие под корой.
   Из хищников водится великолепный хохлатый орел Oroaetus isidori,
черно-шоколадный с желтыми глазами, и (теоретически) очковый медведь.
   После долгого тяжелого подъема мы выбрались из леса и оказались на
просторе усыпанного цветами альпийского луга - парамо. То тут, то там
торчали farallones - розеточные деревца из рода Espletia. Розеточные
деревца - не деревья и не кустарники, а нечто особенное - шар торчащих во
все стороны длинных листьев на коротком толстом стволе. Они широко
распространены в высокогорьях тропиков, но в разных горах относятся к
разным семействам, несмотря на внешнее сходство.
   Эсплетии покрыты густым белым пухом и издали похожи на толпу странных
седых гномов. Над лохматыми головами поднимаются большие, похожие на лилии
мохнатые цветы.
   Мы поднялись до лежащего в ледниковом цирке озера Игуаке, отдохнули
среди столпившихся вокруг эсплетий, наслаждаясь горным воздухом и
расстилавшимися вокруг пейзажами, и спустились вниз. Отдохнув еще денек в
облачных лесах, мы отправились дальше на юг.
   Теперь мы двигались по долинам, где до прихода испанцев существовала
цивилизация - империя индейцев чибча. Они были земледельцами и прекрасными
ювелирами.
   Недалеко от Боготы есть озеро Гуатавита, где они приносили жертвы
богам. Вождь, покрытый золотой краской, выплывал на плоту на середину
озера и бросал в воду золотые украшения, потом нырял сам и выходил
"очищенным". Один предприимчивый археолог извлек со дна озера огромное
количество золотых изделий, составивших знаменитую коллекцию боготинского
музея. Там, в частности, есть сделанная из золота модель плота для
жертвоприношений.
   Кроме этого музея, в Боготе нет ничего, заслуживающего внимания. Город
застроен одно-двухэтажными домишками и при населении в 6 миллионов человек
занимает громадное пространство. Широкая долина сплошь залита тонущим в
смоге архитектурным убожеством, лишь в одном углу торчит пучок
небоскребов. Мы постарались побыстрее уехать оттуда, но автобус еще долго
поднимался на перевал, и мы то и дело видели эту чудовищную серую лужу то
с одной, то с другой стороны.
   Наконец перевал позади, и автобус пополз по глубокому каньону,
спускаясь в синюю дымку, окутывающую предгорья.
   Говорят, что на этой дороге бывают грабежи. По-моему, гораздо опасней
частые оползни. Из-за них дорога постоянно ремонтируется, и возникают
многокилометровые пробки. Лишь поздно ночью, выбравшись из каньона на
равнину, мы оказались в городе Клевая Жизнь - Vistahermosa.
   Юлька хотела обязательно найти отель с горячей водой, но нам пришлось
обойти полгорода, пока мы нашли один с хотя бы холодной. Когда мы уже
заползли в номер, оказалось, что вода - в ведрах. Всегда проверяйте работу
водопровода, прежде чем остановиться в местном отеле.
   За Вистаэрмосой асфальт кончился, и мы еще целый день тряслись по
щебенке до Villavicensio - последнего на юг большого поселка. В Южной
Колумбии и Северном Эквадоре оба склона Анд влажные, и когда-то здесь
росли роскошные тропические леса. На западной стороне они местами еще
сохранились, но на востоке, как оказалось, вся земля расчищена под
пастбища и теперь занята травянистыми йяносами, на которых пасутся стада
зебу - белого скота, происходящего от азиатского быка-бантенга. Самый
многочисленный обитатель этих скучных равнин - черный ани (Crotophaga ani)
из семейства кукушек. Почему-то ани в огромном количестве появляются
всюду, где пасется скот - может быть, они питаются жуками и личинками из
навоза. У рек попадаются свистящие утки и паламедеи, которых местные
жители часто держат дома.
   Мы терпеливо тащились на юг, чтобы добраться до большого заповедника
Sierra de Macarena, занимающего одноименный хребтик и предгорную равнину.
Часть его рек течет в Ориноко, а часть - в Амазонку. Говорят, что здесь
самая богатая флора в Колумбии.
   На следующее утро, оставив Юльку отдыхать в отеле, я отправился на
разведку к видневшемуся невдалеке хребтику. Эта гряда высотой 700-800
метров тянется параллельно Андам и со стороны кажется очень красивой -
высокие водопады прорезают густой лес. Микроавтобус довез меня до реки,
через которую сделанный из двух долбленок паром перевозит только легковые
машины. Пришлось тащиться дальше пешком. Я все ждал, что вот-вот начнется
лес. Но даже после того, как я углубился на 15 километров вглубь
заповедника, ничего не изменилось - все те же пастбища, зебу, ани и
маленькие хутора.
   Тут меня догнал бородатый всадник в широкополой шляпе, с огромными
шпорами, ножом за поясом, винтовкой за спиной и запасной лошадью в поводу.
Я поднял большой палец, прося подвезти, и чуть не упал, когда он обратился
ко мне на неплохом английском. Оказалось, что это учитель местной школы.
   Мы быстро проскакали оставшийся путь к подножию гор и, привязав
лошадей, пошли вверх по тропинке. Тут оказалось, что в лесу все, кроме
больших деревьев, вырублено, и вместо подлеска растут огромные плантации
коки.
   Кока (Erythroxylum coca) - основа колумбийской экономики. Мой спутник,
дон Хосе, оказался большим любителем этого растения. Он писал посвященные
коке стихи и даже собирался открыть в школе музей коки. Он рассказал мне
много интересного про этот кустарник, который с древнейших времен является
такой же неотъемлемой частью андийской культуры, как опиум - индийской,
марихуана - североамериканской или водка - русской.
   Среди жителей Южной Америки привычка жевать листья коки настолько
распространена, что кое-где (например, в Аргентине) это официально
разрешено.
   Колумбийская "наркомафия" (охватывающая, вероятно, значительную часть
населения страны), недавно предложила правительству погасить
государственный долг в обмен на легализацию. Под давлением США
правительство отказалось, но многие здесь уверены, что тайная сделка все
же была заключена и именно этим объясняются успехи экономики в последние
три года.
   В Колумбии настоящие знатоки употребляют более "крепкий" вид (E.
   novagranatense), но в Штаты его не вывозят, потому что он слишком
быстро выводит из строя постоянных покупателей. Детям здесь, наоборот,
дают "мягкую" коку (E.
   minor). Лишь индейцы равнинной Амазонии не любят коку, предпочитая ей
более сильный галлюциноген - лиану Banisteriopsis caapi. Пока она мало
известна за пределами континента, но у этого вида большое будущее.
   Когда мы поднялись на хребет, то увидели, что вся огромная равнинная
часть заповедника до самой реки Путумайо на юге занята пастбищами.
Поскольку на плантациях коки тоже почти не остается ни флоры, ни фауны, то
единственное, что уцелело от заповедника площадью с четыре Москвы - это
узкая полоска магнолиевого леса по гребню сьерры. Здесь такое разнообразие
красивых цветов, какого я ни разу больше не видел в сельве. Особенно много
орхидей - маленькие алые или оранжевые Epidendrum, "светящиеся" в кронах;
роскошные Oncidium krameranum, похожие на огромных бордово-белых бабочек с
пышными усами; знаменитые Odontoglossum cryspus, ради добычи которых
когда-то вырубали целые леса; и еще десятки других. Большие белые и желтые
цветы магнолий привлекали горных туканов (Andigena), черно-зеленых и
черно-голубых, и изумительных горных квезалов (Pharomachus antisianus).
   От равнинных же лесов сохранился лишь пятачок в глубоком "котле" у
подножия самого большого водопада, Salto de Coca. В омуте на дне "котла",
к моей радости, плавали пятиметровые оринокские крокодилы (Crocodilus
intermedius). Не знаю, как они сюда попали - обычно в таких небольших
быстрых реках живут только гладколобые кайманчики (Paleosuchus). У
оринокского крокодила качественная шкура, и он практически истреблен. В
бассейне Амазонки его заменяет черный кайман. Вообще фауна Ориноко и
Амазонки заметно отличаются, хотя бассейны этих рек связаны небольшой
протокой, в зависимости от времени года текущей то в одну, то в другую
сторону. Широкомордый оринокский крокодил считается самым опасным видом
континента, но стоило мне подойти к воде, чтобы искупаться, как они
мгновенно удрали.
   С первого дня в Южной Америке я переворачивал каждое бревно в лесу -
ведь в других теплых странах под бревнами попадается масса интересного. Но
здесь мне почему-то не особенно везло. Вскоре выяснилось, что самые
интересные животные скрываются под бревнами, лежащими на полянках и
вырубках, а особенно в земле под ними. В этот раз я поймал крошечную
лягушечку Stereocyclops, обитающую в подземных термитниках. От укусов ее
защищает панцирь из затвердевшей слизи.
   Обратно пришлось идти пешком. Начался проливной дождь, но все равно на
открытых местах было очень жарко. В поселке меня ждали отдохнувшая Юлька и
бадья ежевичного молочного шейка в кафе. Мы позвонили в Москву, вызвав
большое оживление у работников почты, и уехали в Боготу, а оттуда - сразу
же в Перейру, через два хребта к западу.
   Рассвет застал нас в широкой пыльной долине Магдалены. Когда-то эта
река текла сквозь великолепные леса, но сейчас от них остались лишь жалкие
клочки в низовьях. Окрестные горы тоже освоены чуть ли не до снеговой
линии - ведь европейцы в здешних краях предпочитают селиться повыше, в
климате "вечной весны". Естественная растительность сохранилась лишь на
хребте, соединяющем грозные вулканы Nevada del Tolima и Nevada del Ruis
(Nevada означает гору, на которой всегда лежит снег. Сейчас, правда, из-за
потепления на некоторых из них исчезли не только снег, но даже ледники.)
Туда-то мы и направлялись.
   Мы остановились в Перейре - современном городе чуть южнее Медельина,
когда-то города еврейских иммигрантов, а ныне столицы наркобизнеса. Про
эти места в путеводителях рассказывают много всяких ужасов. Якобы на улице
к туристам подходят полицейские в штатском и предлагают купить коки, а
согласившихся тут же хватают и сажают. А рядом к туристом подходят бандиты
в полицейской форме, требуют пройти в участок, а согласившихся заводят
куда-то, грабят и насилуют. Не знаю, бывает ли такое на самом деле.
   Зайдя в санузел нашего номера в отеле, я заметил в выемке стены
крошечного тощего геккончика. "Бедняга, - подумал я, - окно закрыто, мух и
тараканов нет, чем же он здесь питается?" Облазив весь номер, я сумел-таки
поймать мошку и предложил геккончику, но тут выяснилось, что он
давным-давно издох. Было очень обидно.
   Наутро деревянный автобус с открытыми с боков поперечными сиденьями
отвез нас на склон Руиса. Извержения этого вулкана периодически приводят к
катастрофическим оползням в окрестностях, но сейчас он не работал, так что
лезть на самый верх мы не стали, ограничившись прогулкой до облачных лесов.
   Мы были еще в тропическом поясе, с его тучами разноцветных бабочек на
лужах, красивейшими птицами - туканами, момотами, гуанами, причудливыми
черепахами в реках и прочими чудесами, когда решили зайти в маленькое
придорожное кафе.
   Обсаженная могучими платанами проселочная дорога была пуста, и в кафе
никого не было, кроме хозяев - пьяного в дымину мужика и девушки лет 27.
Разговаривая между собой, мы зашли в калитку и хотели взять бутылочку
воды, как вдруг женщина спросила нас: "Ребята, вы что, русские?"
   Оказалось, что она девять лет училась в Москве, в 1-м мединституте. Об
этом она вспоминала с грустью - Колумбия казалась бедняге малокультурной и
опасной. Мы пытались объяснить, что у нас теперь еще хуже, а потом начали
беседовать о работе, и вдруг Юлька спросила:
   - А чем тут вообще народ занимается?
   - Да как вам сказать... - опешила девушка. Она была уверена, что всем
это хорошо известно. Тут Юлька поняла, что спросила, и мы дружно
посмеялись, после чего разговор перешел на мафию.
   - Они тут делают, что хотят, - сказала наша новая знакомая. - Приходят
и говорят: "Нам нравится твой дом. Уезжай." И людям приходится бросать все
и уезжать.
   Мы все трое соскучились по русской речи и с удовольствием потрепались
бы еще, но нам надо было успеть обернуться до последнего автобуса. Мы
тронулись дальше, а маленькие яркие бабочки "88" (Callicore), на крыльях
которых написаны разные двузначные цифры, вились вокруг.
   Дорога перешла в узкую тропинку, и вскоре начался облачный лес, а на
склонах появились 60-метровые восковые пальмы Ceroxylon quindense, самые
высокие в мире.
   Удивительно похожие на ожившие кактусы колючие гусеницы ползли через
дорогу, а иногда попадались шустрые шоколадные полозы. Пройдя километров
25, мы в итоге поднялись так высоко, что на опушках рядом с лошадьми
появились мирно пасущиеся очковые медведи (Tremarctos ornatus). Кстати, во
всех книгах пишут, что это исключительно редкий зверь, которого
практически невозможно увидеть, если не знать, где его логово (обычно
небольшая пещера).
   Утром следующего дня обнаружилось, что у нас кончились наличные деньги.
Как назло, было воскресенье, так что банки не работали, а в местных отелях
чеки почему-то обналичивают только постояльцам. Оставив Юльку в отеле в
качестве залога, я долго бегал по городу, но даже все всегда знающие
таксисты не могли мне помочь, хотя и устроили целый консилиум. В конце
концов мне буквально чудом удалось разменять один чек в датском
консульстве, и мы немедленно укатили в Кали.
   Мы собирались сделать отсюда вылазку в леса тихоокеанского побережья,
которые сильно отличаются от амазонских. Но мы боялись обнаружить там
такой же сельхозландшафт, как и на восточной стороне, к тому же нам
осточертели местные автобусы, проблемы с обменом денег и прочие
неприятности. Так что мы решили отложить вылазку на запад и рванули в
Эквадор.
   По мере продвижения на юг пять хребтов Анд сливаются в два, между
которыми тянется высокогорная долина - "Аллея Вулканов", обрамленная с
обеих сторон снеговыми конусами. Здесь посуше, чем в высокогорьях
Центральной Колумбии, поэтому сельское хозяйство не так развито - склоны
используются в основном под пастбища и лучше сохранились.
   Границу мы перешли в час ночи. Естественно, все было закрыто, но
таксист в долг отвез нас в отель, где нас с радостью поселили. Утром,
расплатившись, мы отправились в Кито. В Эквадоре нет таких строгих
ограничений скорости, так что мы с наслаждением мчались по узкому шоссе со
стайками многозначительных крестиков на обочинах, а по видео нам крутили
"Звездные Войны-3".
   Эквадор нам с самого начала понравился больше, чем Колумбия. Здесь, в
Перу и Боливии большинство населения - горные индейцы, в основном
говорящие на кечуа, языке империи инков. Их внешность, манеры и одежда
удивительно напоминают тибетцев, живущих в похожем климате. Хотя мы как
раз пересекали экватор, было довольно холодно, если только не грело
солнце. Вершины вулканов прятались в поднимающихся из Амазонии тучах,
которые расходятся только перед закатом.
   Как раз в это время эквадорские войска периодически пытались отбить у
Перу богатые нефтью участки сельвы, которые когда-то принадлежали
Эквадору, но уже много десятилетий заселены перуанцами. Перуанская армия
намного сильнее, а перуанский президент Фухимори намного умнее, так что
через два-три дня эквадорцам приходится просить мира, но еще пара месяцев
- и все повторяется. На улицах висят плакаты в знакомом до боли стиле,
например: "Семья братских народов Эквадора принимает в свои объятия
индейцев спорных территорий", или: "Рабочие Эквадора пригвождают штыком
когтистую лапу агрессора, тянущуюся к нашей земле"
   (агрессором здесь, естественно, считают Перу). При этом народ полностью
солидарен с правительством и покрывает заборы надписями типа: "Солдат моей
Родины! Ты - моя последняя надежда! Дай отпор лицемерной рептилии
Фухимори!".
   Или просто: "Фухимори - лицемер, агент американского и японского
империализма!"
   Все это перемежается смешными плакатиками на бытовые темы, вроде такого:
   "Peligro (опасно)! Epidemia de colera! Por favor (пожалуйста), pipi y
popo solo a lavatores (только в туалетах)!".
   К чести местных жителей, конфликт совершенно не отражается ни на
торговле, ни вообще на отношениях между гражданами двух стран. То же
самое, кстати, характерно почти для всех застарелых территориальных споров
на континенте. Да и всеобщая ненависть к "империализму янки" никак не
сказывается на американских туристах. Вот только слово "американский" в
значении "из США" здесь не любят - ведь тут тоже Америка!
   Кито оказался необыкновенно красивым городом. Он со всех сторон окружен
горами (на которые раньше с удовольствием поднимались толпы туристов, но
сейчас это опасно из-за грабежей). На одной из этих гор, а также
прилегающих улицах, водится эндемичный колибри. Старая часть города - сеть
узких улочек с прелестной староиспанской застройкой, множеством
средневековых церквушек, высоченным готическим собором на холме и
колоритной публикой. В новых кварталах архитектура вполне современная, но
тоже со вкусом, к тому же полно парков и цветников.
   В Кито у нас было два важных дела: получение чилийской и перуанской виз
и выяснение ситуации с транспортом на Галапагосские острова. Мы
остановились в холодном отеле в самом центре, где основным недостатком
оказалось наличие в холле телевизора.
   Шел чемпионат Америки по футболу, а местные жители болеют за свою
команду гораздо азартнее, чем за своего кандидата на выборах. После каждой
победы "своих" латиноамериканские города целый день не могут успокоиться:
машины разъезжают с огромными национальными флагами и непрерывно сигналят,
улицы заполняются поющей и танцующей публикой, повсюду вспыхивают
стихийные митинги и попойки. Каждый вечер телекомментаторы подолгу
истязали нас безумными воплями
"Гооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооооолллл!!!!!!!!!", а
потом поздно ночью начинались программы новостей, в основном состоявшие из
подробного разбора матчей с повтором всех интересных моментов (здесь
вообще спортивные новости всегда идут раньше любых других.) К счастью,
город был настолько очарователен, что за целую неделю все это лишь немного
начало нам надоедать.
   Самый интересный музей Кито - Музей Золота, где собраны археологические
находки со всей страны. Еще задолго до прихода инков здесь существовало
множество самобытных культур, владевших, в частности, практически всеми
методами обработки золота, известными ювелирам наших дней. Особенно
красивы золотые маски вождей.
   Платину здесь научились добывать по крайней мере в 2000 году до нашей
эры.
   К сожалению, Юлька то ли снова чего-то объелась (в Кито это нетрудно),
то ли плохо переносила профилактические таблетки от малярии, которые мы,
начитавшись всяких ужасов, глотали сдуру каждую неделю, но несколько дней
она неважно себя чувствовала, так что первую вылазку из города я совершил
один. Мне очень хотелось все-таки посмотреть леса крайнего северо-запада
континента, и я сел на автобус в город Santo Domingo de los Colorados,
лежащий у подножия Анд к западу от Кито.
   Колорадос (Цветные) - местное племя, известное тем, что добывает из
дерева Bixa orellana алую краску, которой раскрашивает одежду, волосы и
кожу. Сейчас, к сожалению, они делают это только для туристов и, конечно,
не бесплатно. Недалеко от города есть маленький и очень дорогой отель под
названием Tinalandia. Его хозяйка, сеньора Тина, эмигрировала из Питера
еще до войны. Много десятилетий отель, расположенный у дороги на дне
глубокого каньона, влачил довольно жалкое существование. Потом вдруг
выяснилось, что склоны над отелем - чуть ли не единственный кусочек
тропического леса, сохранившийся в этой части страны. В отель потоком
устремились биологи, birdwatcher`ы и просто туристы, так что теперь даже
просто вход в лес стоит около 40 долларов.
   Я был уверен, что с первого за все годы земляка сеньора денег не
возьмет, но по пути встретил двух голландцев, которые предупредили меня,
что она уехала в Кито и отелем временно руководит управляющий. Пришлось
лезть через забор и долго ломиться по зарослям. Наконец мне удалось выйти
на трубу водозабора, а по ней - к лесному ручью глубиной по колено, по
песчаному дну которого я и пошел вглубь леса.
   Здесь я наконец обнаружил роскошную коллекцию живущих в бромелиях
микролягушек, в том числе кремовую в зеленых полосках квакшу длиной не
более восьми миллимеров. Вообще в этом лесу необыкновенно много
интересного: в реке плавают рыбоядные хомячки (Ichtyomys), на бревнах
греются ложные аспиды и земляные удавчики (Trachyboa), а в кронах
копошатся зеленые ары и смешные короткохвостые дикобразы (Echinoprocta) с
курносыми мордочками. На камнях сидят крошечные ярко-лимонные цвета
лягушечки Phyllobates. Несмотря на скромные размеры, кожного яда одной
лягушки достаточно, чтобы убить несколько сот человек. Кое-где индейцы
смазывают этим ядом наконечники стрел. Конечно, в руки их брать совершенно
не опасно. Потом я заметил впереди странного колибри, который зависал в
воздухе не прямо перед цветками, а на некотором расстоянии. Оказалось, что
это Ensifera ensifera, у которой клюв длиннее, чем сама птичка.
   Ручей привел меня к большой заводи, сплошь заросшей голубыми кувшинками
и пушистым бамбуком. В середине плеса копошилось какое-то странное
существо, похожее на большую сардельку с парой крыльев и мохнатым хвостом.
Сарделька то и дело обвивалась вокруг кувшинок, по одной утягивая их в
воду. Мне понадобилось не меньше минуты, чтобы понять, что это хобот, уши
и грива забравшегося в омут тапира.
   Я и не надеялся, что центральноамериканский тапир (Tapirus bairdi)
встречается так далеко к югу. Этот похожий по образу жизни на африканского
карликового бегемота зверь - единственная по-настоящему крупная дичь в
здешних краях, поэтому выжить ему очень непросто. Не успел я обрадоваться,
как хобот вдруг поднялся вверх, нюхая воздух, и в следующий миг заводь
буквально взорвалась.
   Могучая черная туша оборвала опутавшие ее стебли кувшинок и с
оглушительным шумом вломилась в лес, испуганно хрюкая. Если бы я вовремя
не заметил зверя, сюрпризик был бы еще тот. Обратно к шоссе я шел
вприпрыжку и едва не проглядел перуанского скального петушка (Rupicola
peruviana) - ярко-алую птицу размером с галку с смешным круглым хохолком
на лбу. Увы, я заметил его слишком поздно и спугнул.
   Вторую вылазку мы совершили на юг, к вулкану Котопахи. Мы долго гуляли
по сосновым лесам (сосна раньше не росла в Южной Америке, но теперь
посадки встречаются повсюду), потом вышли в парамо. Вся Аллея Вулканов
была как на ладони, только сам красавец Котопахи (5896 м) упорно прятался
в тучах. Вместо эсплетий здесь росли другие розеточные деревца - пуйи
(Puia) из бромелиевых.
   Листья у них узкие и колючие, а соцветие - торчащая вверх метровая
дубинка, густо обмотанная войлоком, из которого торчат маленькие синие
колокольчики.
   Мы собирались подняться к скальным гребням, где, говорят, можно увидеть
пуму, но тут у Юльки снова заболел животик. Конечно, мы сразу покатились
вниз, однако забрели в настоящий лабиринт из проволочных оград пастбищ и
глубоких оврагов, заросших бурьяном. К этому времени Юлька стонала от боли
на каждом шагу, а я готов был на стену лезть от отчаяния - хорошо, что
вокруг не было стен.
   Кончилось тем, что мы форсировали жуткий овраг с вертикальными стенами
и непролазными зарослями колючей ежевики на дне. Юльке сразу стало лучше
(приключения всегда на нее благотворно влияют), а тут еще облака разошлись
и вышло солнце. Весь день было довольно холодно, но теперь мы сразу
согрелись и повеселели. А на закате, наконец, открылся и сам вулкан:
гигантский правильный конус цвета сырого мяса в серебряной шапке ледников.
   Я все же не оставил надежду познакомиться с высокогорьями и через пару
дней прокатился к безымянному перевалу через восточный борт Аллеи, по
которому проходит дорога из Кито в Амазонскую низменность. Именно этим
перевалом когда-то воспользовался Франсиско Орельяна, чтобы первым из
европейцев попасть в верховья Амазонки.
   Перевал расположен почти точно на экваторе, но, сойдя с автобуса, я
попал под сильный снегопад. Тропинка вилась между кочек, уходя дальше
вверх. Несколько минут подъема - и передо мной открылась огромная чаша
ледникового цирка, на дне которого среди тускло-зеленого парамо сверкала
серо-стальная гладь озера.
   В этом краю моросящего дождя, ледяного ветра, пушистых цветов и мокрой
травы я с наслаждением прогулял целый день. Там множество озер, но на них
никто не живет, кроме серебристых поганок (Podiceps occipitalis) - самых
маленьких водоплавающих птиц континента. Зато в небольших лужах, к моему
удивлению, жили изящные лягушки из рода Atelopus - черные или
черно-красные. Больше мне никто не встретился, кроме смешных мохнатых
зайчиков (Sylvilagus insunus?), черных хищных птиц - горных каракар
(Phalcoboenus) и мелькнувшего вдалеке белохвостого оленя.
   Постепенно я спустился к краю леса, где росли причудливо искривленные,
сплошь обросшие мхом деревья с оранжевой корой. Здесь сновали хомячки
Auliscomys, похожие на наших рыжих полевок, в самых густых участках
бродили маленькие олени Mazama nana, а на тропинках виднелись овальные
следы небольшой пумы.
   На закате, когда я уже стоял на шоссе, дожидаясь автобуса, облака снова
разошлись, и оказалось, что прямо надо мной возвышается громадный белый
сугроб вулкана Antisana (5704 м), известного колоссальными снежными
лавинами. "Неужели получится?" - думал я, снимая сверкающее чудо. Увы,
проявить эту пленку мне было не суждено.
   Между тем визы были получены, а транспорт на острова найден. Поскольку
на Галапагосы ездят почти исключтельно туристы, добраться туда очень
сложно: цены и на самолет, и на теплоход для иностранцев совершенно, по
местным понятиям, дикие. Недельная поездка обходится примерно в тысячу
долларов. Однако нам удалось выяснить, что через десять дней на острова
отходит самоходная баржа, которая, кроме груза, берет несколько туристов и
даже гида. Остававшиеся до отплытия дни мы решили провести в сельве и,
проехав через тот же перевал, спустились к подножию вулкана Reventador
("Мститель", 3488 м). Голый из-за недавних извержений дымящийся конус
торчит среди горной сельвы, в которой мы нашли пустующий лагерь
электрической компании.
   Место оказалось очень неплохим. В километре - красивейший водопад San
Rafael, вокруг - окутанные зеленым одеялом леса хребты, а в лагере -
несколько комфортабельных домиков. Ветви здесь сплошь поросли зеленым
трутовиком (Сora pavonia, он содержит водоросли, так что его можно считать
также лишайником), а по берегам ручьев прыгают смешные черно-белые оляпки
(Cynclus leucocephalus).
   Сторож лагеря вышел к нам с попугаем на плече и потребовал заплатить за
ночлег, но выяснилось, что он умеет считать только до пяти, так что
получилось недорого.
   К утру Юлька так оживилась среди бабочек, розовых орхидей, горного
воздуха и чистейших рек, что предложила совершить восхождение на вулкан.
Но оно занимает три дня, так что мы предпочли спускаться дальше и прибыли
в Lago Agrio - недавно образовавшийся городок в равнинной сельве недалеко
от колумбийской границы.
   В сельве - это громко сказано. По эквадорским законам, всякий, кто
расчистил 30% какого-либо участка сельвы, имеет право стать его
владельцем. Почему-то это правило действует и в большинстве заповедников,
так что от окружающей территории они отличаются только тем, что за вход в
них с иностранцев берут плату. Даже в самом диком уголке страны - Yasuni в
глубине Амазонии - всего через месяц после его объявления заповедником
началась широкомасштабная добыча нефти.
   Достаточно появиться в лесу дороге или хотя бы колее, как лес вдоль нее
мгновенно расчищается и превращается в пастбища с посадками бананов и
прочих культур. А в радиусе десятков километров уничтожаются деревья
ценных пород, крупные звери и вообще все, представляющее коммерческий
интерес. Поэтому открытие одной нефтяной скважины означает потерю тысяч
квадратных километров леса. Равнинные реки, а с появлением лодочных
моторов - и предгорные, также служат дорогами. С воды кажется, что по
берегам тянется лес, но за узкой полоской зелени скрываются все те же
асьенды и ранчо. Лишь в маленьких частных заповедниках расчистки не
происходит, хотя охотники забираются и туда.
   Мы еще не представляли себе масштабов происходящего и отправились из
Лаго Агрио в Cuyabeno - большой (3800 км2) национальный парк ниже по
течению реки Напо. Нам пришлось проехать его почти весь, прежде чем мы
нашли место, где с дороги было видно лес. Но и здесь все большие деревья
были повалены, а из интересной фауны остались только некоторые птицы -
якамары, черные дятлы с похожим на алое знамя хохлом, и еще кое-кто. Лишь
у реки, на затапливаемой земле, лес сохранился чуть получше. Здесь мы
впервые познакомились с колибри-отшельниками (Glaucis etc.)
   Эти птички живут под пологом леса и окрашены не очень ярко, но зато они
необычайно любопытны. Если заходишь на участок отшельника, он непременно
вылетает навстречу и зависает в воздухе прямо перед твоим лицом, чтобы
получше рассмотреть.
   Еще в этом лесу водились гигантские пауки Nefila (собственно,
гигантские, размером с палец, только самки, а самцы у них крошечные) и
много других. Вообще пауки в Амазонии обычно выглядят настолько
причудливо, что не всегда можно сразу понять, что это. Многие из них
похожи на веточки, капельки птичьего помета на листьях, якоря, циркули,
оленьи рога, звезды и так далее, и расцветки тоже совершенно
фантастические. Есть общественные пауки, оплетающие деревья сверху донизу,
есть спутники бродячих муравьев, почти неотличимые от них внешне... Кого
только нет!
   Больше, кроме красивых желтых голуболицых цапель (Syrinma sibilatrix),
мы в этот день ничего интересного не видели. Зато в Лаго Агрио мы
обнаружили магазин "Браконьер" (название наше), где продавалось все, чего
уже нет в лесу: шкуры выдр и оцелотов, сушеные руки обезьян, украшения из
перьев ара - в общем, то, что по закону добывать запрещено.
   В Лаго Агрио у нас возникла серьезная проблема. Мы так наслаждались
путешествием по безлюдным пляжам, теплым лесам, уютным отелям и диким
горам, что неожиданно остались без презервативов. Кому-то надо было идти в
аптеку. "Конечно, тебе - ты же мужчина!" - заявила Юлька и оказалась
неправа. В одной аптеке, как на грех, сидела строгого вида пожилая
сеньора, а в другой - застенчивая девушка лет 16, с которой уж точно было
бы легче объясняться Юльке. Обе аптекарши не поняли слов "презерватив" и
"кондом", и обе чуть не упали в обморок, когда я попытался объяснить
жестами.
   К счастью, за спинкой кровати в отеле мы нашли один презервативчик (в
упаковке).
   Я радостно схватил его, помчался в аптеку, предъявил девушке и
потребовал "это, и много". Бедняжка стала малиновой от смущения, но
резинок отсыпала от души.
   Кстати, потом выяснилось, что презерватив по-испански все-таки condom,
но с ударением на первый слог.
   Очередной деревянный автобус, в котором из-за жары и пыли гораздо
приятней ехать на крыше, долго пилил по щебенке на юго-запад, пока впереди
не возник одиноко торчащий в сельве вулкан Сумако (3900 м), а за ним -
зеленые предгорья Анд. По дороге нас то и дело останавливали для проверки
документов, при этом не забывая "регистрировать" всех иностранцев. Но из
нас двоих регистрировали только Юльку:
   мой паспорт отпугивал полицейских непривычного вида кожаной обложкой.
   Следующую остановку мы сделали у пещеры Jumandi, названной в честь
Хуманди - вождя индейского восстания в XVIII веке. Чтобы пройти вглубь
пещеры, надо переплыть довольно широкое подземное озеро, держа фонарик и
фотоаппарат на вытянутой руке, а потом долго идти против течения по
быстрой подземной речке.
   Сначала попадаются только колючие крысы, жгутоногие пауки и слепые
рыбки в плесах, но потом в обе строны начинают отходить узкие щели с
огромным количеством летучих мышей. Как правило, в каждой щели живут
другие виды, и каждый раз приходится протискиваться туда сквозь узкие
"шкуродеры", чтобы познакомиться поближе.
   В пещере обитает не меньше 50 видов летучек, один другого причудливей.
Есть тут и полупрозрачные "мыши-привидения" (Diclidurus), и "носорог"
(Sphaeronycteris), и "злобный старик" (Centurio), и черт знает кто еще. Но
самое сильное впечатление производят трещины, занятые вампирами (их здесь
три вида и около тридцати тысяч штук). Они висят на стенах, как
шевелящиеся черные занавеси, стаями снуют по камням (эти летучие мыши
умеют очень быстро бегать), сотнями носятся в тесном пространстве пещеры,
а их состоящий из свернувшейся крови помет, скапливаясь на полу, размокает
и снова становится красным, так что кажется, будто идешь по кровавым
лужам. Долго находиться в таких местах опасно (можно респираторным путем
подцепить паралитическую форму бешенства), но зрелище стоит риска. Мне
очень хотелось побродить ночью по окрестным пастбищам, чтобы увидеть, как
вампиры нападают на скот, но мы торопились - до отхода баржи осталось
меньше недели.
   Соседний городок Тена оказался на удивление приятным, а цены в нем -
низкими, в отличие от других городов Амазонии, где даже фрукты порой
сравнительно дороги.
   Наутро мы всего за час доехали до расположенного поблизости частного
заповедника Jatun Sacha - маленького (~10х20 км) островка леса в море
культурного ландшафта.
   К тому времени мне начало казаться, что более или менее сохранившихся
тропических лесов в Амазонской низменности вообще не осталось, а ведь это
самое интересное, что есть на свете (с точки зрения биолога, конечно).
   К счастью, несмотря на маленькие размеры, Хатун Сача оказался в
отличном состоянии - здесь еще есть даже крупные животные, хотя некоторые
группы, например, обезьяны, все же почти исчезли. На самой биостанции мест
не было, но мы нашли неподалеку маленькую "турбазу". Там нам так
понравилось, что мы провели на ней два дня, несмотря на очень высокую цену
(хотя для нас по дружбе сделали невероятную скидку, все же по 100 $
пришлось заплатить). Но в нашем распоряжении оказалась уютная хижина с
изумительным видом на реку, сельву и Анды, окутанный облачком бабочек
пляж, вкуснейшее питание (плюс роща грейпфрутов под окнами) и, главное,
роскошный лес с сетью узких тропинок.
   Хатун Сача была для нас вознаграждением за долгие дни в дороге, похожие
на КПЗ ночлежки, скуку сельскохозяйственных ландшафтов и холодные ночи в
горах. Публика здесь на редкость приятная (и американцы-хозяева, и
туристы), климат райский (был сезон дождей, но дождь шел не больше часа в
день), а флора и фауна совершенно уникальные.
   Когда испанцы пришли в Южную Америку, сельва сплошным массивом
покрывала экваториальную часть континента от верховьев Ла-Платы до Ориноко
и от устья Амазонки до Анд. Но так было не всегда. Примерно 50 тысяч лет
назад большую часть этой территории занимали сухие леса, а влажные
сохранялись в изолированных "островках". Их расположение нетрудно
"вычислить": там и по сей день заметно богаче видовой состав животных и
растений, причем много видов-эндемиков, не встречающихся в других районах.
В Амазонии таких "островов эндемизма" семь.
   Три из них, увы, почти уничтожены: это Макарена в Колумбии, Центральный
у города Манаус и Пара в устье Амазонки. От двух остались лишь
заповедники: Бананал в Бразилии и Хатун Сача в Эквадоре (этот "островок"
биогеографы называют Рио Напо). Только Гвианский "остров" на стыке границ
Гайаны, Венесуэлы и Бразилии и особенно Ману в Перу еще в относительно
хорошем состоянии.
   Есть и другие "острова", но они занимают участки влажных лесов, почти
или совсем не связанные с Амазонией: Чоко (тихоокеанское побережье от
Южной Коста-Рики до Северного Эквадора), Москито (Москитовый берег от
Коста-Рики до Гондураса), Майя (штат Чьяпас в Мексике, Гватемала, Белиз и
Северный Гондурас), Каракас (Береговой хребет в Венесуэле), Атлантический
(от него осталось несколько заповедников близ городов Сан-Паулу и
Рио-де-Жанейро) и острова Хуан-Фернандес в Чили.
   Хатун Сача не только последний кусочек одного из самых богатых
"островов", она еще и крайне удачно расположена на самом стыке равнинных и
предгорных лесов - там, где природа наиболее интересная. Близ отеля флора
и фауна очень сильно отличаются от тех, что можно увидеть у биостанции -
хотя это всего в пяти километрах, но там уже появляются невысокие холмы, и
все сразу меняется. Нигде в мире нет такого видового разнообразия на такой
маленькой площади. Птиц и бабочек здесь примерно столько же видов, сколько
на всей территории СССР, а рептилий и деревьев - в 5 раз больше.
   Я, конечно, почти круглые сутки бродил по лесу, но и на самой турбазе
было немало интересного. В первые же пять минут я обнаружил (к восторгу
публики, состоящей в основном из биологов - профессионалов и любителей),
что в соломенных крышах беседок живут мохнатые коричневые пауки-птицеяды
(Avicularia) размером с ладонь. Позже мне удалось наблюдать их
удивительный брачный ритуал, когда самец приносит самке "подарок" -
упакованую в паутину добычу. Некоторые виды этих пауков очень ядовиты,
другие безвредны, но и тем, и другим можно спокойно позволять по себе
ползать.
   Что касается леса, то там больше всего видишь не на тропинках, а вдоль
ручьев.
   Ходить по ним довольно утомительно из-за завалов бревен и глубоких
омутов, но зато здесь встречаются довольно неожиданные существа:
пресноводные светящиеся креветки, выдровые опоссумы (Chironectes minimus),
речные рыбы-шар (Colomesus), водяные червяги Typhlonectes (эти загадочные
амфибии, пожалуй, самые малоизученные позвоночные), водомерковые жучки
Velosites (когда их преследует крупная хищная водомерка, они выделяют
капли жидкости типа мыла, ослабляющей поверхностное натяжение воды, и
преследователь проваливается в "полынью").
   О местных насекомых вообще можно рассказывать бесконечно. Часто они
настолько причудливы, что трудно понять, с кем имеешь дело. Найдешь, к
примеру, палочника, смотришь - у него ловчие передние ноги, значит, это не
палочник, а богомол. Но устроены они не так, как у богомола - выходит, это
хищный клоп. Потом приглядываешься - а он на самом деле кузнечик.
   В лесу множество лиан, причем самых неожиданных - есть кактусы-лианы и
пальмы-лианы (Chamaedorea). Лианы из семейства Malpigiaceae перекручены,
как канаты или телефонный шнур, а их крылатые семена так разнообразны по
форме, что бывают похожи на любые летающие объекты и многие нелетающие -
птичек, мух, бабочек, пропеллеры, самолетики, парусные лодки, веера,
звезды, и т.д.
   Цветов здесь немного, и почти все они сосредоточены в кронах, а внизу
видишь разве что алые кисти различных Heliconia, одну другой красивее. В
воде, которая всегда есть внутри цветов геликоний, живет несколько
десятков разных видов насекомых. На земле растут всевозможные ароидные,
иногда очень странного облика.
   Anturium scheitzerianum, например, похож на красного фламинго, а Arum
conofalloides мало того, что совершенно неприличного вида, так еще теплый
на ощупь и пахнет потом и кожей (он опыляется кровососущими комарами).
   И мышевидных грызунов мало. Норы, постоянно встречающиеся в лесу, чаще
принадлежат ящерицам, крабам или броненосцам. Собственно, настоящих мышей
и крыс в Америке вообще не было до прихода белых. Их заменяют
исключительно разнообразные хомяки - среди них есть подземные, водные,
древесные и высокогорные, но в основном они населяют открытые ландшафты. В
Хатун Саче мне встречались только черные крысовидные хомяки Tylomys,
живущие на скалах.
   Вечером началась гроза. Я пережидал ее, забравшись под стоявшую у
тропинки скамеечку, на нижней стороне которой оказалась целая коллекция
гекконов. Вдруг раздался оглушительный треск, и в нескольких шагах на
землю рухнуло большое дерево. Обрадовавшись редкой возможности исследовать
верхний ярус, я внимательно просмотрел крону упавшего великана и обнаружил
парочку копьеголовых змей Bothrops smaragdinus. Одна из них была типичной,
изумрудно-зеленой окраски, другая ярко-желтой. Нежные любовники так
страстно сплелись в объятиях, что даже падение с 50-метровой высоты не
отвлекло их друг от друга.
   Такого разнообразия лягушек нет больше нигде на свете. За одну ночь
после дождя, не поднимаясь в кроны, я насчитал тридцать два вида одних
только квакш. Бежевые и серые квакши живут на стволах сейб, зеленые - на
листьях, розовые - на цветах бромелий, черные - на тонких ветках, бурые -
на камнях, красные - на цветах геликоний, темно-зеленые - на папоротниках,
а синие - на светящихся гнилушках.
   Как и во многих других заповедниках, в Хатун Саче есть свой "фирменный"
вид наземных лягушек из семейства Dendrobatidae. Это чудо природы, "слава
сельвы"
   (Dendrobates gloriaselvae), до пояса окрашено в алый цвет с черным
пятиугольником на спинке, а ниже пояса ярко-синее в черных пятнах. Я долго
облизывался на лягушечку, изображенную на сувенирных футболках, кружках и
открытках Хатун Сачи, но никак не мог найти ее в лесу. Лишь в самом конце
выяснилось, что "слава сельвы" всего сантиметр в длину. Поймать эту живую
драгоценность трудно - лягушечки очень шустрые и скрываются в густом слое
опавшей листвы на вершинах сухих холмов. В сырых местах обитает чуть более
крупный D. bicolor, он до пояса красный, а ниже пояса - сиреневый. Этот
вид довольно обычен, но стал известен науке только в 1990 году. В
бромелиях попадается D. azurea, сочно-голубой с алым глазком на брюшке; в
подушках мха в руслах ручейков живет черный в зеленых пятнах D. minutus.
   На следующее утро под крышей беседки мне попался небольшой коричневый
удав из рода Corallus. Как и у многих древесных змей, "главный инстинкт" у
него - хватательный. Ведь если, живя в кронах, не будешь всегда крепко
держаться, неизбежно свалишься. Удава можно повесить на палец, зацепив
последним сантиметром хвоста (у древесных змей хвосты тонкие, но очень
сильные) - он так и будет висеть, не пытаясь отцепиться и удрать.
   С болтающимся на пальце удавом я вышел к завтраку, вызвав веселое
оживление среди присутствующих. Потом отнес его к соседнему банану и
выпустил в сплетение лиан у основания листьев. Но тут подошли опоздавшие
на завтрак туристы и тоже захотели увидеть удава. "Он сидит вон на том
банане" - закричали все. Трое "гидов-натуралистов" обшарили банан и
смущенно заявили, что удав уполз. Я был уверен, что среди бела дня удав
никуда не денется с дерева, просто его трудно найти в таких же по цвету
сухих лианах. Так и оказалось: змейчик преспокойно сидел там, где я его
оставил. После того, как я нашел удава, а они нет, местные гиды прониклись
ко мне огромным уважением и при встрече раскланивались так, что даже
приседали. Хозяин отеля тут же предложил мне работу, и, быть может, я
когда-нибудь воспользуюсь этим предложением.
   В километре от биостанции стоит 70-метровая "смотровая башня" -
поставленная вертикально на растяжках железная лестница с деревянным
кругом наверху. Пока взбираешься на нее сквозь все ярусы леса, чего только
не увидишь - туканы, огненные попугаи (Pyrrhula), маленькие черные
обезьянки-тамарины (Saguinus), которые при виде человека начинают прыгать
вверх-вниз, словно чертенята.
   Поднявшись наверх, я достал фотоаппарат "Вилия", чтобы снять панораму,
но тут он вывалился из чехла, упал на бетонное основание башни и
разлетелся вдребезги.
   Почти отснятая пленка, естественно, засветилась.
   У нас осталась только запасная широкоугольная "мыльница", совершенно
непригодная для съемок живой природы. Если зверь дальше двух метров, на
фотографии его почти не видно, если ближе метра - он уже не в фокусе.
Вспышка работает лишь совсем вблизи, а чуть дальше можно снимать только
при ярком солнце. В результате не удалось снять и сотой доли того, что мы
видели. Впрочем, что ни случается, все к лучшему: у нас и так ушло
несколько сот долларов на пленки и их проявку.
   В тот вечер к нам пожаловал гость: желто-зеленый таракан Balaberus
giganteus размером со сторублевку. Когда-то такой великан жил у меня дома,
пока матушка, рассердившись на меня одажды за двойки, не выбросила его в
мусоропровод. К сожалению, в мусоропроводе этот вид не прижился, в отличие
от последовавшего вскоре тем же путем Periplaneta americana, который
теперь обычен по всему нашему району.
   Как ни жаль было уезжать из Хатун Сачи, пришлось покинуть этот чудесный
уголок.
   Пройдя в последний раз по аллее, где снуют дятелки Picumnus размером с
воробья, мы сели на автобус и двинулись в горы. К сожалению, мы не успели
заглянуть южнее, к племени шуар, бывшим "охотникам за головами". Все
дороги из сельвы на Аллею Вулканов очень красивы - они идут по глубоким
каньонам с тысячами водопадов, некоторые из которых обрушиваются прямо на
асфальт (наверное, это особенно остро воспринимается теми, кто едет в
кузове). Горные леса благодаря крутизне склонов сохранились намного лучше
равнинных, хотя и им в последнее время достается. Обогнув с юга ледяную
глыбу вулкана Чимборасо (6267 м), мы спустились с Анд по другую сторону и
поздно ночью добрались в Гуаякиль, где наша баржа уже стояла под загрузкой.
   Оказалось, что до отхода судна остается целых пять дней, и мы,
переночевав в кубрике, уехали в заповедник Cerro Blanco. Хотя он всего в
тринадцати километрах к северу от многомиллионного города, но сохранился
очень неплохо, потому что находится в собственности завода компании
"Эквадорский Народный Цемент". Здесь есть даже ягуары, которых нам, увы,
не удалось увидеть, несмотря на ночные засады в каньонах.
   Отсюда и до самого Северного Чили западная сторона Анд гораздо суше
восточной.
   Могучее холодное течение Гумбольдта приходит сюда из Антарктики,
определяя всю жизнь побережья и Галапагосских островов, к которым оно
сворачивает от берега. В Эквадоре и на крайнем севере Перу его влияние еще
не такое сильное, и здесь растет сухой тропический лес. Половину года он
орошается только редкими дождями, половину - еще и наползающими с моря
холодными туманами гарруа.
   Раз в 4-5 лет с севера прорывается теплое течение Эль Ниньо
("мальчик"), названное так потому, что возникает в дни Рождества. Тогда на
побережье обрушиваются катастрофические ливни, а в море происходит
экологическая катастрофа из-за массовой гибели предпочитающего холодную
воду планктона.
   Был разгар сухого сезона, и пейзажи напоминали подмосковную осень.
Ласковое солнце пробивается сквозь легкую дымку, шуршат под ногами сухие
листья, прозрачный лес лишь в глубоких оврагах сохранил часть листвы.
Толстенные бутылочного цвета сейбы Seiba angustifolia, однако, стояли в
облаке белых цветов, словно гигантские вазы.
   Мы предъявили в конторе Индульгенцию, и нам разрешили воспользоваться
"кемпингом" - полянкой с душем и площадкой для костра. Здесь мы поставили
палатку и целых пять дней наслаждались тишиной и покоем. До ближайшего
городка, где продавались продукты, всего полчаса ходу, а там можно
освежиться холодным кокосовым "молоком" и искупаться в море. Вдвоем или в
компании Майка, американского ботаника, мы облазили весь горный кряж,
пользуясь тропинками и руслами почти пересохших ручьев. Единственное, что
порой портило эту райскую жизнь - ветер с соседней фабрики рыбьей муки,
прозванный нами "вобляк".
   Хотя фауна сухих лесов не так богата, как влажных, ее намного легче
увидеть.
   Кого только мы не встретили за эти дни: причудливого древесного
муравьеда (Tamandua mexicana), редкого ночного ленивца (Choloepus
hoffmani), белохвостых оленей, крошечных лесных кроликов (Sylvilagus
brazilensis), похожих на заляпанных белой краской морских свинок пак
(Cuniculus paca), ярко-красных грызунов акуши (Myoprocta)... И флора
оригинальная: у одного из местных деревьев, например, крылатые семечки
размером с комнатный вентилятор.
   Особенно много редкостей попадается вдоль ручьев. Идти по их скалистому
ложу очень тяжело, потому что приходиться продираться сквозь колючий
бурьян и толстую паутину гигантских пауков-нефил. Но только здесь можно
увидеть местный подвид зеленого ара (Ara ambigua), которого в мире
осталось не больше двадцати птиц, оленей-мазама, серых древесных крабов,
змеек-ботропсов, изумительно красивого белого хохлатого орла (Spizastur),
состоящих словно из одного хвоста шоколадных белок (Microsciurus). Днем в
заводях плавают тысячи крошечных золотых лягушек Colostethus, а ночью их
сменяют квакши, похожие на сухой лист.
   Ночь для нас начиналась с громких криков попугаев-амазонов, которые
большими стаями летели из леса на ночевку в мангровые заросли. Тогда я
брал фонарик и медленно поднимался по одной из тропинок к гребню кряжа.
Перед самой вершиной я входил в плотный слой ночного тумана-гарруа, но по
дороге обратно успевал согреться и высохнуть. На гребне меня ждала
маленькая совка, которая обязательно подбиралась поближе и долго летела
следом, с любопытством меня разглядывая.
   За горами начинались заброшенные пастбища, поросшие густым кустарником.
Там водились зеленые змейки-плетевидки (Oxybelis). Их ни за что не
заметишь в переплетении вьющихся растений, ведь даже змея длиной в полтора
метра чуть толще карандаша. Но если плетевидка выдаст себя неосторожным
движением, ее можно смело хватать за хвост - не укусит, только попытается
отпугнуть, раскрыв ярко-фиолетовую пасть и с шипением бросаясь в лицо.
   Еще в кустарниках встречались мелкие бродячие муравьи, передвигавшиеся
огромными толпами: встречая их на тропе, приходилось пробегать по ним
прыжками несколько десятков метров, чтобы избежать укусов.
   Спустившись вниз, я останавливался на часок-другой в овраге. Выше по
ручью, судя по обилию оленьих костей, жил ягуар или пума, но мне так и не
удалось их увидеть. Лишь однажды сверху донеслись странные мягкие шаги, но
оказалось, что так поет маленький зеленый сверчок.
   Когда над лесом раздавались крики возвращающихся с ночевки амазонов, я
шел к палатке. Вокруг паслись на травке белохвостые олени, которые здесь
почему-то вдвое меньше, чем в Коста-Рике. Просыпались жившие на нашей
полянке птицы - черно-белые сойки, желто-черные танагры, лимонные чижи,
черно-красные дятлы, рыжие древолазы, синие колибри и крошечные
попугайчики Forpus, у которых самки зеленые, а самцы бирюзовые. Следом
просыпалась Юлька, и мы спешили в город, чтобы успеть позавтракать и
вернуться до наступления жары.
   Как-то раз под утро я спускался по тропинке и вдруг увидел бегущего
навстречу паука-птицееда. Эти мохнатые фиолетовые красавцы размером с
кулак днем прячутся норах, а ночью охотятся. За пауком, нервно вибрируя
усиками, гнался профессиональный киллер - изящная, стремительная черная
оса размером с сигарету, безжалостной целеустремленностью и металлическим
блеском напоминающая очищенного от кожи терминатора.
   Однажды давным-давно я нашел в Подмосковье песчаную горку, на которой
гнездились в норках всевозможные одиночные осы. Были там и убийцы пауков -
маленькие черно-красные Pompillus. Наблюдая за их методами, я не раз
видел, как они справляются с опасной добычей: вскакивают на спину,
подгибают вниз брюшко и наносят молниеносные уколы в головной и грудной
нервные узлы. Затем они уволакивают парализованного паука в норку и
откладывают на него яйцо, а вышедшая личинка питается этими "живыми
консервами".
   Но как осы справляются с живущими в норах тарантулами? В норе пауку на
спину не вскочишь, а его сильные лапы и ядовитые челюсти перегораживают
весь просвет земляного хода. Я пытался поселить паука в стеклянную трубку,
однако из этого ничего не вышло.
   И вот теперь, спустя 15 лет, мне удалось узнать, что происходит в
зловещем мраке паучьих нор. Не успев добежать до своего дома, паук нырнул
в подходящую по диаметру выемку под корнем, но она оказалась совсем
короткой, и, посветив внутрь фонариком, я мог отлично видеть, что там
происходит. Птицеед развернулся в тупике и поднял к потолку мохнатые лапы.
Оса изогнулась, просунула вперед узкое брюшко и, бесстрашно втиснув его
между ядовитыми челюстями противника, ударила в подбородок. Паук тут же
схватил ее лапами и потащил к себе, но его челюсти уже были парализованы,
и он ничего не успел с ней сделать. Второй укол, нанесенный в "солнечное
сплетение", добил беднягу. Все вместе заняло не более полсекунды. Не
остановившись ни на миг после жуткой корриды, оса тут же вцепилась в
несчастного, вытащила наружу и поволокла сквозь густую траву с неожиданной
для такого хрупкого на вид существа силой. Я проводил ее до норки,
находившейся метрах в ста - за два часа пути оса ни разу не отдыхала.
   Несмотря на то, что Серро Бланко расположен в самой густонаселенной
части Эквадора, его флора и фауна все еще плохо изучены. За пять дней мы
сделали несколько интересных записей в "журнал исследований" - в
частности, о встрече очень редкого рогатого гуана (Oreophasis derbiana),
второй за все время существования заповедника. А ведь это не какая-нибудь
пичужка, а птица размером с индюка. Что уж говорить о насекомых или грибах
- вероятно, сотни видов их еще не открыты.
   На этом наше путешествие по холодным парамо и теплым лесам Эквадора
закончилось.
   Мы вернулись в Гуаякиль и взошли на борт самоходной баржи "Piquero"
("Олуша"), чтобы выйти на ней в океан.
 
 
   Парамо 
 
   Закрыты горы облаками, 
   Туман крадется по земле, 
   И снег стекает ручейками 
   С вершин, невидимых во мгле.
 
   Речушка вьется между кочек, 
   Холодный дождик моросит, 
   Там склона дальнего кусочек 
   Как будто в воздухе висит.

   Озера, спрятавшись в распадках,
   Стальными дисками лежат, 
   На лепестках пушистых капли 
   Росы мерцающей дрожат.
 
   А мы шагаем по тропинке, 
   И в мягкой тишине сырой 
   Лишь наши мокрые ботинки 
   Шуршат по камешкам порой.
 
 
 
 
 
                      Глава четвертая. Острова чудес 
 
   Цена входного билета на биостанцию 3$, въездная плата за посещение
архипелага 80$, штраф за катание на черепахах 100$.

   Табличка на воротах биостанции имени Дарвина.

 
   Порт Гуаякиль (ударение на последнем слоге), занимающий почетное первое
место в мире по вывозу бананов, назван в честь вождя индейского восстания
Гуайи и его жены Киль. Во всех путеводителях он описывается как
нагромождение грязных трущоб, где на каждом шагу шайки бандитов поджидают
несчастных туристов. Нам он показался красивым, чистым и сравнительно
безопасным современным городом.
   Гуаякиль стоит на берегу широкой реки, и каждый вечер можно наблюдать
феерическое зрелище: несметные полчища летучих мышей, живущих под крышами
и в щелях стен, планируют к реке с небоскребов и устремляются на кормежку
в мангровые заросли на том берегу. Я подсчитал, что за 50 минут над
набережной пролетает примерно полмиллиона летучек.
   В Гуаякиле мы сделали интересное открытие: оказывается, наш салат
"оливье" здесь известен как "русский". Потом выяснилось, что так его
называют во всем мире, включая Францию.
   На баржу между тем прибывали пассажиры. Первыми появились пятеро
колумбийских хиппи, ехавших на острова торговать фенечками. Они не
побоялись взять с собой грудного ребенка, хотя каюты у них не было и жить
пришлось в палатках на продуваемой ветром крыше рулевой рубки. Затем
подоспели туристы - израильтяне, англичане, бельгийцы и американец.
Последним прибыл кудрявый парнишка Диего - наш гид.
   Нам с Юлькой каюта тоже не полагалась, но Диего все же нашел для нас
одну. Ведь он знал, что об этом маршруте я напишу книгу, и надеялся, что
после моей рекламы к нему примчатся толпы русских туристов. Выполняю свое
обещание: офис компании "Галапагос" в Кито - на ул. Gonzales Suarez, в
Гуаякиле лучше сразу искать баржу на 16-м причале.
   Мы до поздней ночи торчали в порту, наблюдая, как плывут по воде вверх
или вниз (в зависимости от фазы прилива) островки водяного латука (Pistia
stratoides).
   Лишь поздно ночью, когда баржу до отказа забили досками, бочками,
автомашинами и ящиками с пепси-колой, мы отчалили и утром оказались у
мрачных голых берегов острова Смерти (Isla del Muerte) на выходе из
залива. Длинные цепочки бурых пеликанов разлетались во все стороны с
острова, а вдали пускали фонтаны киты-горбачи.
   Меня вообще-то не укачивает, но есть определенная амплитуда качки,
которую я плохо переношу. К тому же чертова баржа вся пропахла соляркой и
краской. Съев за завтраком по куску хлеба, мы тут же бежали в каюту и
ложились "на сохранение", а вся прочая вкусная еда (заранее оплаченная)
доставалась акулам. Вскоре, однако, я нашел себе занятие и целыми днями
торчал с биноклем на баке, подсчитывая количество морских птиц и
млекопитающих. На третий день качка усилилась, и я сразу ожил, а все
остальные "позеленели", так что теперь вся еда доставалась мне. Юлька же
находила утешение в чтении взятого у кого-то "Хоббита".
   Взъерошенное холодным ветром море казалось пустынным, но на самом деле
там было много интересного. По ночам за кораблем, словно белые призраки,
следовали ночные чайки. Одна из них, вилохвостая чайка (Larus sabini)
гнездится в тундрах Сибири, а в водах Галапагосских островов, как
считалось раньше, только зимует. Другая, ласточкохвостая (L. furcatus),
видимо, происходит от птиц первого вида, начавших здесь гнездиться, и не
улетает далеко от островов.
   До сих пор считалось, что ласточкохвостая чайка кормится по ночам,
чтобы избежать перегрева. Мне, однако, удалось выяснить, что дело совсем
не в этом.
   Во-первых, температура была всего около 15о и днем, и ночью. Во-вторых,
вилохвостая чайка тоже ведет здесь ночной образ жизни, хотя в якутских
тундрах прекрасно себя чувствует при 30-градусной жаре. В-третьих, птицы,
чувствительные к перегреву (например, конюги), обычно, наоборот, день
проводят в море, а ночью прилетают к гнездам. Настоящая же причина -
фрегаты. Эти профессиональные разбойники кормятся, отбирая добычу у олуш,
фаэтонов и других морских птиц, но почему-то особенно любят нападать на
чаек. Каждое утро они появлялись с рассветом и летели за нами, настойчиво
отнимая у чаек одну рыбку за другой.
   Выдержав минут пять, чайки разворачивались и уносились прочь.
   По вечерам мы собирались в кубрике и подолгу трепались. В таких местах
обычно подбирается интересная публика: не всякий ведь рискнет свернуть с
описанного в путеводителе маршрута и плыть на какой-то барже. Мне удалось
узнать много нового про страны, где я еще не был, а ребята познакомились с
некоторыми из лучших наших анекдотов. Особый успех выпал почему-то на долю
анекдота про экзамен на звание полярника. Вообще, наша страна всегда
вызывает большой интерес, потому что остается одной из самых закрытых и
малоизвестных. Впрочем, рассказывать европейцам, что у нас пьют денатурат
и стеклоочиститель - такое же безнадежное занятие, как убеждать
венесуэльца, что в Москве за зиму выпадает полметра снега.
   Все равно не поверят.
   Преодолев тысячу километров за позорные трое суток, баржа наконец
бросила якорь на рейде Пуэрто Айоры, столицы архипелага. Этот аккуратный
курортный поселок наполовину населен богатыми гринго, которые ищут здесь
покоя и экологической чистоты. Благодаря стремительно растущему потоку
туристов жители Галапагос - самые зажиточные в Эквадоре. Несмотря на
сложности с пропиской, население островов удваивается каждые 5 лет. Толпы
туристов бродят по улицам, скупая бесчисленные сувениры с изображением
местной фауны. Чтобы попасть на другие острова, надо воспользоваться
туристическими яхтами, а цены очень высокие - от 45 до 200 $ с носа, в
зависимости от расстояния. Самое обидное, что вся фауна разбросана по
разным островам, некоторые из которых вообще закрыты для туристов, так что
посещение архипелага обходится в копеечку, а все увидеть просто невозможно.
   Центральный остров Санта-Крус - самый населенный. Вообще-то Галапагосы
- национальный парк, но на четырех островах есть поселки и частные земли,
в основном на склонах гор. Низменности заняты манграми и сухими
кактусовыми лесами, а выше осадков больше. В горах Санта-Круса есть даже
облачные леса из древесных маргариток Switenia.
   На Санта-Крусе еще осталось около 2000 гигантских черепах (Geochelone
elephantopus). Здесь же, на биостанции имени Дарвина, собраны черепахи с
островов, где они почти уничтожены. Раньше на каждом острове, кроме самых
маленьких, жил свой вид черепах, несколько отличавшийся от других в
зависимости от характера растительности. Потом кое-где их истребили, а
кое-где не совсем, но такого моря движущихся панцирей, как раньше, уже не
увидишь. Тем не менее мы встретили в лесу очень крупного самца старше 140
лет и несколько черепах помоложе.
   На станции Дарвина среди прочих живет Одинокий Джордж - последняя
черепаха с острова Пинта. Когда стало ясно, что он остался один, его
попытались скрестить с самками с соседнего острова Марчена, чтобы хотя бы
таким путем сохранить генофонд. Тут-то и выяснилось, что черепахи с разных
островов не дают помесей и, стало быть, это разные виды.
   Именно различия в облике черепах впервые натолкнули Дарвина на мысль,
что все островные формы происходят от общего предка, крупной
южноамериканской угольной черепахи (G. carbonaria), но на каждом острове
приспособились к местным условиям в результате отбора. К счастью, его
тогдашние оппоненты плохо представляли себе Галапагосы, потому что
черепахи могут в той же степени послужить доказательством ошибочности
теории эволюции.
   Во-первых, непонятно, как они попали на острова через 800-километровый
пролив.
   Во-вторых, даже если допустить какую-то фантастическую случайность,
совершенно неясно, как они перебирались через проливы между островами
шириной до 70 км.
   Сейчас мы знаем, что эти вулканические острова образовались над
"горячей точкой"
   - восходящим током магмы, который "прожигает" земную кору вулканами.
Поскольку плита земной коры в этом районе медленно движется, на западе
архипелага возникают новые острова, а на востоке более старые постепенно
погружаются в море под действием собственной тяжести. Таким образом, около
50 миллионов лет назад архипелаг был гораздо ближе к материку, чем сейчас.
Предполагается, что черепахи могли попасть сюда на "растительных плотах" -
островках спутанных растений, которые часто выносятся в море большими
реками.
   Трудно поверить, что черепаха проплывет на таком островке хотя бы час и
ни разу не свалится "за борт". Но даже если считать, что они каким-то
образом доcтигли архипелага, все равно непонятно, как они перебирались с
одного острова на другой. Проливы глубиной до 700 метров, а уровень моря
даже в разгар ледникового периода понижался максимум на 150. Некоторые
острова, наверное, соединялись с другими до того, как начали погружаться в
земную кору, но мелкие периферийные островки вряд ли были настолько
велики, чтобы соединиться с остальными. А больших рек на архипелаге нет.
   Единственное объяснение, которое я могу дать - это то, что на некоторые
острова черепахи завезены людьми. Считается, что Галапагосы до прихода
европейцев всегда были необитаемы. Но в последние годы появляется все
больше доказательств того, что в глубокой древности у индейцев Южной
Америки существовали культуры с развитым мореходством. Они плавали из Перу
в Гватемалу и, вероятно, обнаружили эти острова. Ведь остров Кокос,
прообраз "острова сокровищ" Стивенсона, они посещали регулярно, а он
удален на сотни километров от Коста-Рики. Смутные упоминания об этих
землях есть и в полинезийских преданиях эпохи Великих Полинезийских
Плаваний (VIII-XII века). Правда, непонятно, как за столь короткое время
(не больше 2000 лет) успели образоваться новые виды. Но в популяциях,
происходящих от небольшого числа особей, процесс генетического расхождения
может идти очень быстро. А археологических находок на архипелаге нет
потому, что древние стоянки располагались на берегах и за сотни лет
оказались под водой.
   Интересно, что и вторая группа обитателей островов, легшая "первым
камнем" в теорию эволюции, тоже оказалась с подвохом. Речь идет о
маленьких птичках - дарвиновых вьюрках (Geospizinae). Их на архипелаге 13
видов, очень похожих внешне, но питающихся разной пищей и соответственно с
разной формой клюва.
   Дарвин предположил, что они происходят от одного вида, случайно
залетевшего на острова, но в условиях отсутствия конкуренции (кроме них,
здесь только 4 вида мелких наземных птиц) заняли разные экологические ниши.
   Специализацию вьюрков мы могли наблюдать воочию. Лежа как-то на пляже,
мы кормили их с рук печеньем. Собралось около десятка птичек трех видов,
все зерноядные (Geospiza). Вскоре от печенья осталось только кусочки,
завернутых в целлофан. Напрасно вьюрки пытались пробить упаковку: их тупые
клювики для этого явно не годились. Бросив бесплодные попытки, малыши
расселись вокруг в немом отчаянии.
   И тут появился еще один вьюрок, Camarhynchus psittacula - амбал
размером почти со снегиря, с тяжелым, как нож гильотины, острым клювом.
Пара мощных ударов - и целлофан пробит насквозь. Через секунду все было
кончено, лишь самый маленький из вьюрков (G. fuliginosa) еще выбирал из
песка последние крошки.
   Все это выглядит очень убедительно, но дело в том, что есть еще 14-й
вид дарвиновых вьюрков, и живет он на уже упоминавшемся острове Кокос в
900 километрах к северу. Как он туда попал? Вьюрки не обладают особой
тягой к дальним перелетам, и трудно понять, почему из тысяч видов птиц
побережья на разные острова проник именно предполагаемый предок дарвиновых
вьюрков. Может быть, на Кокос его завезли древние индейцы, захватив по
пути с Галапагосских островов? Прояснить ситуацию могло бы изучение
генетического расхождения видов методом электрофореза - кто бы мне его
профинансировал?
   Вьюрки - не единственные "ручные" обитатели архипелага. Собственно,
одна из главных причин, почему он так притягателен для туристов, как раз и
заключается в том, что местные животные совершенно не боятся человека.
Причем если для морских птиц, черепах и котиков это вполне нормально, то
от ящериц, мелких птичек и всегда крайне осторожных фламинго такого как-то
не ожидаешь. Даже самый крупный местный хищник, галапагосский канюк (Buteo
galapagoensis), может сесть вам на голову. Подобная доверчивость дорого
обошлась островной фауне: после завоза моряками собак, кошек и крыс многие
виды вымерли или сохранились только на маленьких островках. Еще больший
ущерб нанесли одичавшие овцы и козы, с которыми сейчас ведется настоящая
война.
   Но чудеса островов - это не только удивительная фауна. Здесь
встречаются поразительно красивые вещи, которые даже не сообразишь сразу,
как назвать.
   Идешь, к примеру, по кактусовому лесу среди россыпей пемзы и лавовых
пригорков, и вдруг оказываешься на краю широченной трещины с черными
базальтовыми стенами, а в полусотне метров внизу мерцает узкая полоска
голубой морской воды. Таких заливчиков полно на Санта-Крусе, и в них любят
отдыхать акулы и скаты. А если подняться в "мокрые" высокогорья, то можно
увидеть "провалы" - места, гле обрушился свод лавовых "пузырей". Это нечто
вроде колодца шириной и глубиной метров двести с лесом из древовидных
папоротников на дне. А вокруг - укутанный по горло в мох причудливый лес
из кривых свитений, где гнездятся необыкновенно яркие горлинки Zenaida
galapagoensis. На самых же высоких горах растут только низкие кустарники
Miconia.
   Внутренние районы островов кажутся довольно безжизненными. Кроме
черепах, тут попадаются канюки, очень скрытные погоныши Laterallus
spinolotus, еще несколько видов птиц, редкие земляные удавчики Dromicus,
маленькие лавовые ящерки Tropidurus, а на двух островах - практически
вымершие после завоза крыс хомячки Oryzomys. Даже насекомых очень мало. В
основном вся живность сосредоточена у побережья, в том числе в самом
порту. А отдыхая на местных пляжах (они бывают черные, белые,
жемчужно-розовые и голубые), чувствуешь себя, как в зоопарке.
   Цапли расхаживают вокруг, высматривая алых крабов Grapsus, здоровенные
морские игуаны греются на застывшей лаве, в море у берега кормится великое
множество морских птиц, от маленьких изящных крачек до грузных пеликанов.
Нередко приходится загорать в окружении морских львов. В отличие от других
ластоногих, тоже собирающих гаремы, самец этого вида (Zalophus
californianus) охраняет свой участок не с суши, а с воды. Поэтому к нему
можно спокойно подходить, а вот в море иногда случаются эксцессы, ведь
плавание с морскими львами и игуанами - одно из главных местных туристских
развлечений. Особенно часто "хулиганят"
   львы-подростки. Становится очень неуютно, когда такой львенок
стремительно, как блик света, носится вокруг, норовя укусить. А вот
молодые самочки совсем не агрессивны, и с ними очень здорово поиграть в
море, хотя и кажешься себе ужасно медлительным и неуклюжим.
   В море вообще стоит понырять: там можно встретить золотых скатов
(Rhinoptera steindacheri), одну из красивейших рыб мира - королевского
ангела (Pomacentrus rex) и других коралловых рыбок (здесь кое-где растут
кораллы, хотя рифов они не образуют). В заливах можно покататься на
морской черепахе. Их тут два близких вида, но почему-то черная черепаха
(Chelonia agassizi) откладывает яйца на местных пляжах, а зеленая (Ch.
mydas) уплывает для этого к берегам Центральной Америки. К сожалению, при
нас вода была мутноватой из-за недавнего подводного землетрясения к югу от
островов.
   Увы, закрытых бухт на островах мало, и приходится либо плавать в прибое
(что не всем нравится - Юльке, например, не понравилось бултыхаться в
холодной воде на трехбалльных волнах, тем более что ныряли мы в тот раз с
лодки в километре от острова), либо купаться в лавовых трещинах. Там можно
наступить на ската-хвостокола, но зато вода теплая (а в море - всего
градусов 17-20, и это почти на экваторе). Из-за наката высадка на берег со
стоящего на рейде корабля иногда превращается в довольно рискованную
акробатику, но к этому быстро привыкаешь.
   Еще одна достопримечательность Санта-Круса - лавовые туннели. Они
образуются, когда лавовый поток застывает с поверхности, а изнутри потом
вытекает.
   Получается нечто вроде метро до 10 км длиной, но иногда в несколько
этажей. В этих туннелях можно увидеть "каменные розы", "каменную грибницу"
и многие другие причудливые наросты на стенах, полу и покрытом сверкающими
капельками воды потолке, причем большинство из этих образований никогда не
встречается в обычных, карстовых пещерах.
   Даже в самом порту есть несколько редких эндемичных видов, которых
почти не встретишь в других местах архипелага - летучих мышей Lasiurus
brachyotis, гекконов Phyllodactylus bauri, лавовых чаек (Larus
fuliginosus) и ласточек Progne modesta (как и другие американские
ласточки, они гнездятся в щелях или глубоко под кровлей, а не открыто на
стенах).
   Следующий остров, к которому мы направились - San Cristobal на востоке
архипелага. Он очень похож на Санта-Крус, но в горы покрыты не лесами, а
папоротниковой степью. Когда-то такие степи были широко распространены на
Земле, но уже в меловом периоде папоротники уступили место цветковым
растениям. На вершине есть маленькое кратерное озеро, где живет
единственная пресноводная рыба архипелага - ложная четырехглазка
(Dialommus fuscus). Несмотря на густой туман, десятки фрегатов кружились
над водой, высматривая рыбок.
   Недалеко от островного поселка Puerto Moreno есть большая колония
фрегатов. К сожалению, в это время года она была пуста, лишь в воздухе
парили несколько больших фрегатов (Fregata minor). Обычно этот вид
встречается только в открытом море, а у берега охотится великолепный
фрегат (F. magnificiens). Зато на пляже под скалами я обнаружил целые
толпы северных куликов, в основном пепельных улитов (Heteroscelus
incanus). Эти птицы прилетают сюда на зимовку, но ведь был июль! Потом я
узнал, что некоторые кулики, например житель Высокой Арктики песчанка
(Calidris alba), встречаются здесь круглый год.
   В Пуэрто Морено мы наблюдали учения эквдорской армии, представленной на
островах ротой стройбата под гордым названием "войска охраны
территориальной целостности". Вид у них совершенно совковый. Кстати,
Эквадор и Перу очень любят обзывать друг друга "социалистической страной",
что имеет некоторые основания.
   Здесь существует нечто вроде социализма по Солженицыну - с частными
фирмами и большой ролью местного самоуправления. На каждом шагу можно
увидеть всевозможные общественные постройки. Любая из них, будь то мост
через ручей, "туалет типа сортир" или будка сторожа, украшена гордой
табличкой "построено коммуной такой-то", причем табличка такого размера,
словно речь идет об атомной электростанции.
   Теперь мы двинулись на запад, к самому большому острову Izabela.
Плавать в этих водах интересно, потому что они буквально кишат живностью.
Как раз здесь холодное Перуанское течение встречается с теплым
Противопассатным, благодаря чему продуктивность моря очень высокая (только
в годы Эль-Ниньо она резко падает, и местная фауна в массе гибнет). По
утрам можно увидеть волнистых альбатросов (Diomedea irrorata),
разлетающихся во все стороны с единственной колонии на Эспаньоле. Днем по
волнам бегают похожие на ласточек качурки (Oceanodroma). Их тут несколько
видов, из которых два встречаются буквально тучами: O. castro и O. tethys.
Они гнездятся в гигантской колонии в глубине щебнистых осыпей на острове
Genovesa. Качурка Oceanites gracilis еще многочисленней, но ее гнездовья
до сих пор не найдены.
   На Галапагосах гнездятся три вида олуш (Sula). Я наблюдал, как они
охотятся на рыбу вместе с обыкновенными дельфинами (Delphinus delphis).
Дельфины, выстроившись полукругом, гнали большой косяк, а олуши кружились
над ним и группами по нескольку десятков птиц пикировали в воду метров с
30, затем по спирали снова набирая высоту. Со стороны это выглядело как
небольшой смерч.
   Дельфины-афалины (Tursiops gilli), завидев наш корабль, немедленно
мчались навстречу и пристраивались на носовой волне. Свесившись с носа
корабля, можно было видеть, как десяток сильных серых зверей стремительно
летит в зеленой толще воды. Афалины любят похулиганить и не упускают
случая пристать к мирно плывущему морскому льву или пингвину. Особенно
доставалось от них черно-белым китовидным дельфинам (Lissodelphis peroni),
которые вынуждены были прыжками удирать с пути веселой ватаги афалин.
   Несмотря на то, что острова - одна из самых популярных тусовок
биологов, они все еще хранят немало секретов. Мне, например, удалось
встретить парочку китов-ремнезубов Mesoplodon densirostris, которые до сих
пор были известны лишь по выброшенным на берег трупам.
   Между тем погода испортилась окончательно, и я торчал на носу под
проливным дождем. Обычно ливни здесь бывают в жаркий сезон (с октября по
апрель), а в остальное время - прохладные туманы и морось. Но нам
досталось и то, и другое.
   Наконец из пелены дождя выступила длинная темная полоса берега в белой
пене прибоя.
   Остров Исабела - цепочка из пяти вулканов, окруженных широкими шлейфами
лавовых потоков. Галапагосы образованы щитовидными вулканами, которые
возникают при извержениях жидкой слабогазированной лавы. В отличие от
случаев, когда лава вязкая и сильногазированная, такие извержения проходят
без взрывов - расплавленный базальт просто выплескивается из кратера и
растекается широко вокруг. Поэтому здешние горы имеют пологие склоны и
спокойные очертания. Лишь совсем маленькие островки, со всех сторон
подмытые волнами, бывают причудливой формы. На крайнем северо-западе
архипелага есть похожий на зуб островок Дарвин, на который можно
высадиться только с вертолета.
   Вулканы Исабелы и соседнего острова Фернандина периодически
извергаются, поэтому большие площади здесь заняты свежими лавовыми
потоками, где только начинают закрепляться кактусы и колючий кустарник.
Вдоль побережья кое-где есть мангровые лагуны. На Исабеле одна маленькая
деревушка, где мы и провели первый день, пережидая дождь. Прямо на околице
бродят красные фламинго, к которым можно подойти на десять шагов, а в
глубине леса попадаются канюки, черепахи и болотные совы. К северу от
деревни лавовое поле достигает моря, и там волны выгрызли много крошечных
бухт, проливов и "фьордов". Здесь живут маленькие галапагосские пингвины
(Spheniscus mendiculus), с которыми можно поплавать. Видеть их среди
кораллов и мангровых зарослей несколько дико, но на этих островах вообще
много странностей.
   Мы подошли к одной из заполненных водой трещин шириной в два метра и
длиной около тридцати. В конце этого каменного мешка лежали на дне семь
здоровенных островных акул (Carcharinus galapagensis) и одна белоперая
рифовая (Triaenodon obesus). Акулы часто собираются в пещерах и гротах со
спокойной водой и как бы спят там, но даже после специальных исследований
никто не знает, зачем им это нужно. Наш гид Диего заглянул в трещину,
поежился и весело спросил, не желает ли кто-нибудь нырнуть. Я знал, что
акулы не охотятся в таких "спальных гротах", поэтому тут же закричал "да!"
и, раздевшись до плавок, поплыл к рыбкам с дальнего конца трещины. Самое
главное при этом - не делать резких движений, ведь если среди акул
начнется паника, они, выскакивая все разом из узкого пространства, могут
здорово помять вас и ободрать колючей шкурой (их шкура покрыта мелкими
шипиками, из которых когда-то образовались акульи зубы - самые первые зубы
на Земле).
   Двигаясь со скоростью улитки, я проплыл всю трещину, пристроился над
акулами и погладил их по колючим спинкам. Пара рыб лениво стронулась с
места, медленно описала круг и вернулась на исходную позицию. Более
нервная рифовая акула приняла было угрожающую позу (как и кошки, акулы
выгибают спину и скалят зубы, но не так заметно), но тут же успокоилась.
Повисев немного бок о бок с серо-голубыми тушами, я так же медленно выплыл
из трещины, чрезвычайно довольный. Остальные ребята начали лихорадочно
раздеваться и по очереди лезть в воду - публика у нас и вправду подбралась
неплохая. Поскольку каждому требовалось много времени, чтобы доползти до
акул и вернуться обратно, нам пришлось очень долго торчать на ветру под
дождем, так что Диего, наверное, готов был меня убить.
   Не будучи профессиональным биологом, он все же неплохо знал фауну
островов - ведь его работа заключалась в том, чтобы показывать ее
туристам. Поначалу он с радостью слушал всякие интересные вещи, которые я
ему рассказывал, и даже кое-что записывал, но потом потихонечку начал
комплексовать. Особенно ему действовало на нервы, что я постоянно видел
то, что другие не видели. Ничего удивительного: я торчал на носу корабля,
пока все валялись в теплых каютах, к тому же глаза у меня натренированы
многолетней практикой. На этот раз, не успел я влезть в соседний заливчик
(в воде было чуть теплее, чем на воздухе), как тут же встретил
акулу-молота (Sphyrna lewini).
   - Здесь нет акул-молотов! - заявил Диего, ехидно усмехнувшись.
   - Ну как же нет, когда я ее только что видел!
   - Ты всегда видишь то, чего никто не видит!
   Мне было его искренне жаль, когда тем же вечером он сам поймал на леску
полуметрового молотенка.
   Эти вечера на якорных стоянках Галапагос мы вспоминаем как волшебную
сказку. Мы уже окончательно привыкли к качке и даже научились под нее
подстраиваться, когда спали на борту. Из окна каюты мы могли видеть
изумительно красивое зрелище.
   Яркие прожектора на корме освещали море под нами, и там, в
прозрачно-зеленой толще воды, словно в аквариуме, появлялись привлеченные
светом морские обитатели. На Санта-Крусе нас встретили желтые в черный
горошек спинороги (Ballista), которые обдирали жесткими клювами наросшие
на днище баржи водоросли и ракушек, а заодно перехватывали кусочки хлеба,
которые мы им кидали. На других островах это были морские львы. Они
кружились под нами, дожидаясь, пока в освещенное пространство не ворвется
сверкающей молнией похожая на ожившую серебряную стрелу рыбка-сарган.
Тогда следовало несколько секунд стремительных бросков, мгновенных
разворотов и прыжков, прежде чем юркая добыча не доставалась одному из
охотников.
   На юг от деревни тянулась полоса пляжей, усыпанных ракушками янтин
(Jantina).
   Эти молюски делают поплавки из затвердевшей пены и плавают по
поверхности моря, питаясь синими медузами-парусниками (Velella), а в их
ярко-сиреневых раковинах живут крошечные голубые крабики (Planes). Гуляя
по пляжу, мы неожиданно встретили галапагосского баклана (Nannopterum
harrisi), рослого зеленоглазого крепыша, который не летает, но зато
бесстрашно ныряет прямо в прибое. Еще недавно пингвины и бакланы водились
только на Фернандине и на западной стороне Исабелы, но теперь, похоже,
заселяют и восточный берег, восстанавливая численность после
катастрофического Эль-Ниньо 1982-83 годов, от которого эти птицы,
пришельцы из холодных вод, гибли в первую очередь.
   Дождь так и не кончился, и нам пришлось подниматься на вулкан Santo
Tomas в отвратительную погоду. Мне досталась низкорослая кляча, которая
буквально засыпала на ходу, а заставить ее подняться в галоп стоило
нечеловеческих усилий.
   Я привязал к поводьям брючный ремень, чтобы подгонять ее, но мне
доставалось больше ударов, чем кобыле. По мокрым пастбищам мы поднялись к
широкому плоскому кратеру и вскоре обнаружили, что на другой стороне
острова погода просто прекрасная. Перед нами расстилалась великолепная
панорама разноцветных лавовых полей, океана и островов.
   Вокруг нас лавовые потоки были совсем свежими и начисто лишенными
растительности, а дальше внизу на них понемногу появлялись сухие
кустарнички, в которых жили птицы-пересмешники (Neosomimus parvulus).
Среди мертвых черных камней вились похожие на метровой толщины канаты
потоки более вязкой лавы, полые внутри - маленькие туннели. На вершинах
красных конусов из щебенки открывались похожие на кратеры отверстия -
фумаролы. Если подняться на конус и заглянуть в такую трехметровую дыру,
то увидишь черное мокрое дно, с которого поднимается столб горячего едкого
дыма, кольцо теплолюбивых папоротничков по стенам и яркую-яркую радугу.
   Позагорав на горячей лаве, мы вернулись в седла и стали медленно
спускаться обратно в дождь. Среди серого тумана светились ярко-красные с
черным самцы рубиновой мухоловки (Pyrocephalus rubinus). Эта
очаровательная маленькая птичка - одна из основных достопримечательностей
островов, и туристы увозят отсюда сотни футболок с ее изображением. С
радостью покупают такие сувениры и американцы, которым невдомек, что тот
же вид встречается у них в юго-западных штатах.
   Следующий день мы провели в море, где встретили пару синих акул-мако
(Isiurus glaucus). Этот вид считается одним из самых опасных, но на
Галапагосах ни одного случая нападения акул на человека вообще не
известно, хотя морских львов они ловят постоянно. В чем тут дело, никто не
знает. Посмотрев с моря на несколько совсем мелких островков, мы вернулись
на Санта-Крус, где состоялась торжественная пьянка перед возвращением на
материк. Мы, однако, решили, что лучше провести на островах еще пару дней,
чем снова торчать на загруженной теперь коровами барже. Это было мудрое
решение: потом я встретил пару знакомых с этого рейса, которые рассказали,
что на обратном пути кэп заблудился по пьяни, и в Гуаякиль они шли пять
суток вместо трех.
   Пуэрто-Айора, где на причале греются морские игуаны, а кафе названы по
латинским названиям птиц - один из самых райских уголков на свете. Мы
поселились в маленьком отеле и гуляли по улицам, где уже знали многих в
лицо. Каждое утро из порта расходились яхты на соседние острова. Я
понимал, что могу себе позволить максимум одну вылазку, и выбрал Islas
Plazas (Плоские острова) - во-первых, они ближе всего, во-вторых, одни из
самых интересных.
   Плоские острова - два крошечных клочка базальта у восточного берега
Санта-Круса, разделенных узким проливом. По пути к ним можно увидеть
морских котиков (Arctocephalus galapagoensis) - маленьких красноватых
зверей с курносыми мордочками. На архипелаге их почти столько же, сколько
львов, но увидеть их гораздо труднее. Из-за теплого меха они выходят на
сушу в основном по ночам, а размножаются в гротах или под защитой скал и
обрывов. К тому же в результате многолетнего преследования они сохранились
только в более глухих уголках.
   Плавать с ними гораздо приятнее, чем с большими и склонными к глупым
шуткам львами.
   На самих островках валяется множество морских львов, а по красной
травке под кактусами ползают грузные сухопутные игуаны Conolophus
subcristatus. Вся остальная живность сосредоточена на гребне высокого
обрыва одного из островков.
   К моему удивлению, там оказалось лежбище холостяков (молодых
львов-самцов) и множество морских игуан (Amblyrhynchus cristatus). Причем
если львы забирались сюда с пологой стороны гребня, то игуаны влезали по
стометровой вертикальной стене, обращенной к морю. Этот опасный путь
проделывали даже полутораметровые самцы, которые по случаю брачного сезона
сменили черную окраску на кирпично-красную с голубым и неистово бодались
колючими лбами. (На некоторых островах игуаны всего полметра в длину, а на
Эспаньоле самцы круглый год ярко окрашены). Когда проходишь мимо них,
маленькие "драконы" с шумом выпускают из ноздрей облачка соленых брызг.
   Там же, на гребне обрыва, гнездились ласточкохвостые и лавовые чайки, в
россыпях камней - красивые черно-белые гавайские тайфунники (Pterodroma
paeophygia), а в трещинах под обрывом - красноклювые фаэтоны (Phaeton
anaethereus), самые эффектные морские птицы архипелага. Они похожи на
изящных белых чаек, но за каждой тянется по воздуху пара длинных мягких
перьев. Чтобы заглянуть в их убежище, мне пришлось свеситься с обрыва вниз
головой, а двое туристов держали меня за ноги. Снимок получился отличный,
хотя сидящую на яйцах птицу не очень хорошо видно среди штабелей игуан.
   На обратном пути мы попали в легкий шторм, так что обед я ел в
одиночестве.
   Целые стада морских черепах Chelonia попадались навстречу, а за пару
миль до города мы разминулись с баржей "Piquero", откуда мне долго махали
возвращающиеся в Гуаякиль бедолаги. Увы, еще день отдыха на пляже, где
ползают по скалам черные моллюски-хитоны и шустрые крачки выхватывают
рыбку из мешков охотящихся пеликанов - и нам тоже пришла пора возвращаться.
   Аэропорт расположен на плоском островке Бальтра, где есть две
достопримечательности. Во-первых, колония буревестников Puffinus
lherminieri; во-вторых, весы, которые показывают вес вашего багажа вдвое
большим, чем на самом деле - вероятно, это мировой рекорд. Кстати, билет
на самолет здесь стоит гораздо дешевле, чем если его покупать на материке.
К сожалению, многие достопримечательности островов нам не удалось увидеть
- постоянно действующий вулкан на Марчене, колонии некоторых птиц,
скатов-манта и так далее. Но в целом нам здорово повезло - мы смогли
посмотреть все то, чего нет нигде в мире, кроме Галапагос.
   Мы летели в Гуаякиль в отвратительном настроении. Денег у нас осталось
совсем мало - около двух тысяч долларов, так что дальше мне предстояло
путешествовать одному. Юлька очень соскучилась по любимой работе, но все
равно уезжать ей не особенно хотелось. Увы, ничего другого нам не
оставалось. В Гуаякиле она постригла меня на прощание в номере отеля,
после чего я посадил ее на самолет до Гаваны, откуда у нас были обратные
билеты в Москву.
   Когда мы делали посадку на Кубе по пути в Манагуа, то были приятно
удивлены низкими ценами. Поэтому сейчас Юлька взяла с собой совсем мало
денег. Когда же она оказалась в Гаване, то выяснилось, что за два с
половиной месяца цены выросли в несколько раз, а до ближайшего рейса
Аэрофлота целых три дня. Поэтому вместо того, чтобы закупить всем знакомым
сувениры (майки с портретом Че Гевары и так далее) и спокойно вернуться
домой, ей пришлось торчать в дешевом отеле и бродить по улицам, отбиваясь
от местных мужиков.
   Когда мы собирались в эту экспедицию, то сумели достать два
путеводителя: Lonely Planet`s Central America и South American Handbook.
Первый из них более удобен в обращении и содержит больше сведений о
природе, зато второй более информативен, хоть и с ошибками. Все
путеводители других серий, коим несть числа, гораздо хуже. Что касается
серии Lonely Planet, она пользуется у "диких" туристов огромным
авторитетом, не всегда оправданным.
   Оба путеводителя в один голос утверждали: в Латинской Америке девушки
должны одеваться скромно, чтобы избежать излишнего к себе внимания, и ни в
коем случае не появляться на улице без лифчика - якобы местные мужчины
расценивают это как прямую провокацию. И вот, как нарочно, перед самым
отъездом выяснилось, что у Юльки нет ни одного лифчика!
   Но мы напрасно беспокоились. Реакция местных жителей на Юльку
совершенно не зависела от того, одевала она легкую футболку или плотную
крутку. Пока мы были вдвоем, почти никто не обращал на нее внимания. Но
стоило мне на минуту отлучиться, будь то в грязном порту или приличном
кафе, как, вернувшись, я заставал ее в окружении жужжащего роя "лиц
латинской национальности"
   численностью от одного до двадцати.
   То же самое наблюдалось и на Кубе. Юлька искала офис Аэрофлота в
Гаване. Искала бы она его долго, поскольку в отеле ей все обьяснили
неправильно и направили на другой конец города, но тут появился достойный
caballero 68 лет от роду (а не 69, как он подчеркнул), немного говорящий
по-английски. Всего за 2$ очарованный Юлькой сеньор отвел ее в Аэрофлот и
на рынок за фруктами. Попутно она узнала у бравого дедушки много
интересного: например, что "заниматься любовью" на местном слэнге будет
"faki-faki-mandarina".
   Гавана Юльке понравилась: красивый город, старинная архитектура, а
главное, мало машин на улицах. Вскоре она благополучно долетела до Москвы
и, истратив последние 30$ на такси, оказалась у станции метро "Водный
Стадион" за два часа до его открытия. Там, на ступеньках метро, в компании
бомжей и нищих, Юлька сразу почувствовала, что муки ностальгии позади и
Родина-мать вновь крепко держит ее в обьятиях.
   Между тем я, проводив ее на самолет, сел в автобус и поехал на север. В
Эквадоре мне оставалось посмотреть два островка у побережья. Настроение
было грустное, ведь мне предстояло много месяцев провести в одиночестве. С
тоской глядел я на серое небо, бедные деревушки, тощих зебу и сухой
кустарник по склонам холмов.
   Задняя половина автобуса была заполнена девочками-подростками из
католического колледжа. В гробовом молчании они тряслись на ухабах под
присмотром строгих монахинь-наставниц. Да и остальная публика подобралась
невеселая.
   Как это принято в здешних краях, по автобусу то и дело ходили
продавцы-разносчики, торговавшие всякой всячиной - водой, мороженым,
беляшами и так далее. Некоторые из них хорошо поставленным голосом
произносили короткие спичи, расхваливая товар или объясняя полезность,
допустим, усовершенствованных отверток. Народ потихоньку покупал и беляши,
и отвертки. На очередной остановке в салоне появилась высокая женщина лет
сорока и развернула перед нами огромную, роскошно изданную книгу со
множеством красочных иллюстраций.
   Оказалось, что она продает таблетки от импотенции. Водя пальцем по
картинкам в книге (это был анатомический атлас), тетушка оперным сопрано
прочла нам сорокаминутную лекцию о строении и взаимодействии половых
органов, о причинах импотенции и механизме действия чудо-таблеток.
Постепенно из задней части автобуса начали доноситься сдавленные смешки,
перешедшие в странные вздохи и постанывания. Я обернулся. Монахини сидели,
зажмурившись и заткнув уши пальцами, а бедные девочки, прожигая глазами
картинки, попросту корчились в судорогах.
   Наверное, это был самый счастливый день в их жизни. На остальных
пассажиров лекция тоже произвела впечатление: таблетки купили все, включая
старушек и одну из девочек. Бедная крошка просунула мне в потной ладошке
деньги и умоляюще зашептала:
   - Сеньор, купите нам таблеток! Только, пожалуйста, чтобы сеньора не
заметила!
   - Но зачем вам таблетки от импотенции?
   - Мы подсыпем их в чай отцу келарю!
   Нет, в этих странах совершенно невозможно долго оставаться в плохом
настроении!
   Поздно ночью, спустившись с укрытого туманом берегового хребта, мы
добрались до маленького рыбацкого городка Puerto Lopez. Вообще-то мы
всегда предпочитали ночевать в палатке - это дешевле, чем в отеле, и
намного комфортабельней. Но в городах и местах с очень уж гнусной погодой
приходилось все-таки искать дешевую ночлежку. Так я и поступил,
предварительно узнав, что лодок до Isla de la Plata (Серебряного острова)
не будет до послезавтра.
   Наутро оказалось, что горбушку хлеба, припасенную мной на завтрак и
лежавшую на столе, кто-то украл. Я решил посвятить следующую ночь засаде
на воришку, а пока пошел гулять в окружающий национальный парк Machalilla.
Как и в Серро Бланко, это сухой тропический лес, но поскольку здесь не
частная, а государственная земля, то местные жители ее потихоньку
приватизируют. Пасущиеся повсюду козы полностью уничтожили подлесок, и на
голой земле остались лишь кактусы, ящерицы да муравьи. Зато теперь трава
не мешает охотится хищным птицам, которых здесь множество - одних канюков
восемь видов.
   Только на крутых береговых обрывах сохранилась нормальная трава. Пе-сок
там изрыт норками, в которых выращивают потомство самки одиночных пчел
рода Centris.
   Самцы же поделили берег на участки, которые бдительно охраняют. Они
вылетают навстречу любому движущемуся предмету, и, если это соперник, с
разгона бодают его головой.
   А под обрывами растут орхидеи Oncidium hyphaematicum. Их мелкие темные
цветки поразительно похожи на пчел-центрисов и, видимо, так же пахнут.
Стоит ветру качнуть стебелек онцидиума, как самец-владелец участка
подлетает к ним и раз за разом бодает, при этом производя опыление. Когда
я впервые увидел, что происходит, то был уверен, что до меня этого никто
не замечал. Но дома мне удалось найти в литературе подробное описание
этого способа опыления орхидей, а также множества других, не менее
удивительных.
   Вскоре я вышел к деревне Salango, где в III-VII веках существовала
своеобразная цивилизация. Местные жители поклонялись ракушкам - вся их
жизнь была связана с резьбой по раковинам, перламутровыми инкрустациями, и
даже умерших они хоронили, вложив в глазницы по кусочку перламутра.
Интересно, что это единственный район в Америке, где у индейцев
встречается один из факторов крови, широко распространенный в Азии.
Археологи выяснили, что начиная с V века здесь внезапно распространилась
так называемая веревочная керамика, в то время очень популярная в Японии
(чтобы получить узор на кувшине, его обматывали толстой веревкой).
   Вероятно, в пятом веке сюда принесло ветром рыбацкую лодку из Японии -
направление ветров допускает такую гипотезу.
   В ресторанах Пуэрто Лопеса можно попробовать множество разных
деликатесов - осьминогов, всевозможных моллюсков, химеру под соусом, суп
из акульих плавников и так далее, не говоря уже о таких обычных вещах, как
омары, гигантские креветки и устрицы. Каждый вечер и каждое утро десятки
лодок возвращаются с моря, привозя богатый улов, а огромные стаи грифов,
пеликанов и фрегатов поджидают их на берегу.
   Вернувшись в отель, я проложил по полу несколько дорожек из хлебных
крошек, сходившихся к большому куску возле кровати. Потом я влез под
полог, сжал в руке фонарик, держа палец на кнопке, и стал ждать.
   Прошло около часа, и вот в кромешном мраке послышался шорох. Кто-то шел
по крошковой тропе, поедая один кусочек за другим. Когда неизвестный гость
достиг большого куска, я включил фонарик.
   На полу сидел странный ушастый зверек с розовым носом, пышными усами,
круглыми черными глазами и пушистым хвостом. Сорвавшись с места, он
взлетел на стену, пробежал по трубе и удрал. Это был соневидный опоссум
(Marmosa). Опоссумы - единственные сумчатые Америки, но их здесь больше
видов, чем всех австралийских.
   Они считаются более древними и примитивными, чем сумчатые Австралии, но
это не мешает им во множестве населять весь континент, приспосабливаясь к
любым условиям, в том числе к жизни в городах и поселках, где их очень не
любят и называют просто "крысами". Среди них есть водяные, древесные и
пустынные виды, большинство из которых совсем не изучено. Ведь зоологи
здесь в основном американцы, а у них к опоссумам отношение неприязненное,
потому что единственный живущий в Штатах представитель этой группы мало у
кого может вызвать симпатию.
   Наутро мы вышли в море на маленьком катере и после нескольких часов
прыжков по волнам достигли острова. Его называют "Галапагосы для
бедняков", потому что экскурсия сюда стоит всего 20 $, зато здесь можно
увидеть почти такие же эффектные колонии птиц, как и на архипелаге.
   Семь видов птиц поделили между собой остров и нигде не гнездятся
вместе, хотя в других местах они успешно соседствуют. Под обрывами селятся
фаэтоны; на крутых, поросших деревом palo santo (Pursera graveolens)
склонах - фрегаты; на высоких "лаврах" (Cordia) - грифы-индейки; а на
пологих холмах дальше от берега - олуши.
 
   Самые многочисленные - дымчато-серые синелапые олуши (Sula nebouxii),
которые расхаживают словно в ярко-голубых или сиреневых сапожках. Их
гнезда - круглые вытоптанные площадки, окруженные несколькими прутиками.
Здесь они танцуют во время ухаживания, а потом выводят пушистых белых
птенцов. На острове их около ста тысяч пар. Под кустами в неглубоких
круглых ямках сидят большие бело-черные масковые олуши (S. dactylartra). К
каждому гнезду ведет "взлетная полоса" - короткая тропинка, протоптанная
тяжелой птицей при взлетах и посадках. На низких кустах гнездятся
краснолапые олуши (S. sula). Они белого или светло-кофейного цвета с алыми
лапами и голубым клювом. Эти три вида избегают конкуренции, потому что
ловят рыбу на разном расстоянии от берега (дальше всех летают краснолапые,
а ближе всех - синелапые).
   На узких выступах скалы, где с обеих сторон уходят вниз серебряные от
гуано обрывы и всегда дует сильный ветер, живут волнистые альбатросы. Их
здесь всего пять пар, и это единственная колония, кроме основной на
Галапагосах. Пока альбатрос сидит на земле, это удивительно смешная птица
с грустными черными глазами, длинным клювом, нескладными (в буквальном
смысле - их никак не удается нормально сложить) крыльями и неуклюжей
походкой. Но стоит ей взлететь, как она превращается в быстрый и
маневренный планер с узкими двухметровыми "несущими плоскостями". Птенец
альбатроса на острове в это время был всего один - ком легкого темного
пуха размером с очень большую подушку. А рядом другая пара только
собиралась обзавестись потомством и танцевала. Они кружились на одном
месте, стоя лицом к лицу, расправив крылья и вытянув к небу клювы, под
собственную "музыку" из трубных нот и посвистывания.
   Поныряв на коралловой банке вместе с сотнями рыб-бабочек (Chaetodon),
мы поплыли дальше в море, чтобы посмотреть на китов-горбачей (Megaptera
novaeangliae).
   Каждый год они собираются в этих водах и весело проводят время, без
конца выпрыгивая из воды и исполняя друг другу свои песни. Зачем они
прыгают, никто не знает, но зрелище фантастическое, особенно если подойти
совсем близко. Огромная черная туша вылетает из воды, вращаясь вокруг
своей оси, и валится плашмя, размахивая длинными, как крылья, белыми
грудными плавниками. При этом в лодку выплескивается не меньше тонны воды,
а грохот стоит такой, что его слышно за сотни метров. Мы видели и одного
белого кита, но довольно далеко. У хозяина катера был маленький гидрофон,
так что нам удалось послушать песни китов, похожие на музыку Шнитке,
прокрученную с замедлением.
   На обратном пути мы встретили выпрыгивающего из воды шестиметрового
ската-манту (Manta birostris), косяк мелких китов-гринд и дельфинов
Stenella, но видели их только мы с кэпом, потому что туристы с непривычки
укачались и лежали на дне в луже, не имея даже сил перегнуться через борт,
так что я снова имел возможность пообедать за пятерых.
   Мокрые и продрогшие, мы выползли из лодки на пляж, и к ночи я уже
добрался до города Manta ("Скат"). Именно здесь жили отважные мореходы, в
X-XIV веках достигавшие на бальсовых плотах Мексики и Чили. Но сейчас в
Манте ничего интересного нет, так что я тут же двинулся дальше. Заросшие
похожими на бутылки капоковыми сейбами (Ceiba pyntandra) холмы сменились
низкорослыми лесами, и вкоре автобус достиг Bahia de Caraquez - города в
устье реки San Vincente.
   Было уже за полночь, так что я решил скоротать время до рассвета на
мягком песочке под бетонной набережной. Рядом росло дерево с большими
синими цветами, вокруг которого тучей вились маленькие летучие мышки. Они
то и дело забирались в цветы и копошились там, объедаясь нектаром. Я
прилег на песок и долго смотрел на черную реку и огоньки на том берегу.
Ночные птицы - цапли, авдотки и северные кулики - ходили взад-вперед вдоль
кромки берега, прокрадываясь мимо через правильные интервалы времени. В
пять утра прилив согнал меня с теплого пляжа, и тут я обнаружил, что возле
дерева нет ни одной летучей мышки, а его цветы печально и беззвучно
осыпаются один за другим.
   За рекой зона воздействия холодного течения кончается - там нет больше
холодных туманов, зато много дождей и растут влажные леса. Но я туда не
поехал, а ограничился вылазкой на крошечные мангровые островки Islas de
Fragatos посередине реки.
   Когда-то почти все побережье Эквадора окаймляла полоса мангровых
зарослей шириной от ста метров до десяти километров. Но несколько лет
назад здесь начали строить пруды для разведения креветок, и в течение
короткого времени от мангр остались рожки да ножки. Было создано несколько
"мангровых" заповедников, которые постигла типичная для здешних мест
судьба. Сейчас креветочный бизнес гибнет - ведь для разведения надо
собирать молодь креветок, а размножаются они как раз в манграх. В Серро
Бланко американские биологи пытаются восстановить заросли, но результаты
их героических усилий пока довольно скромные.
   В отлив Острова Фрегатов - действительно два песчаных островка,
поросших красными манграми (Rhizophora). Всевозможные цапли, ибисы, кулики
и чайки бродят по отмелям, собирая мелкие ракушки. Но вот начинается
прилив - и в считанные минуты над водой остаются лишь сами деревья,
стоящие на пучках ходульных корней, а вскоре - только их густые зеленые
кроны, словно лес растет прямо в воде.
   А на вершинах деревьев гнездятся великолепные фрегаты. Их тут около
пяти тысяч пар, плюс пушистые белые птенцы в гнездах. Черные с фиолетовым
отливом на спине самцы и черно-белые самки морских разбойников парили в
небе на длинных крыльях, ссорились из-за веток для гнезд, гонялись за
другими птицами и не обращали никакого внимания на людей. Одинокий самец
большого фрегата, отличающийся зеленой спиной, грустно сидел на самом
высоком дереве. А самцы-хозяева гнезд то и дело исполняли спектакль под
названием "место занято, приглашается подруга жизни с серьезными планами
на будущее". Они запрокидывали голову и раздували огромный ярко-алый
горловой мешок, похожий издали на причудливый качающийся фонарик.
   На следующий день в городе ожидались выборы "банановой королевы" (так
здесь называют конкурс красоты), но я не стал дожидаться этого
увлекательного мероприятия и уехал обратно на юг, в царство туманов. За
Гуаякилем началась пограничная зона, и мне пришлось пройти через восемь
проверок документов и шмонов, прежде чем я добрался до городка Huaquillas
на самой границе (Эквадор, впрочем, считает, что граница проходит на 35
километров южнее). Здесь я поспал немного под кустом и на рассвете,
перейдя границу, оказался в похожем на Уакийяс как две капли воды
перуанском пограничном городке Tumbez. Передо мной простиралась на 3600
километров огороженная ледяной стеной Анд береговая пустыня, которую я
должен был преодолеть, чтобы добраться до заснеженной Патагонии.
 
 
   Не грусти, я вернусь очень скоро, 
   Не скучай, время быстро промчится.
   Возвращайся в наш солнечный город, 
   А со мной ничего не случится.
 
   Для тебя там горячая ванна, 
   И домашний уют, и подруги, 
   А меня ждут холодные страны, 
   Ледники, перевалы да вьюги.
 
   Только зря я тебя утешаю:
   Знаю сам, что там грустно и скучно,
   Ветер голые ветки качает 
   И дождем сыплют низкие тучи.
 
 
 
 
 
                       Глава пятая. Холодные тропики 
 
   Колледж иезуитов имени Св. Игнатия Лойолы проводит конкурс красоты на
звание "Мисс Христианская Любовь". Заявки на участие в конкурсе
принимаются в часовне Св. Марии Египетской.
 
   Плакат на автобусной остановке в г. Сечура 
 
 
   Панамериканское шоссе проходит вдоль всего побережья Перу, почти точно
совпадая с древней дорогой инков. Этот участок трассы выгодно отличается
от эквадорского обилием дорожных знаков и указателей. Почти сразу после
пересечения границы сухие леса сменяются пустыней, тянущейся между океаном
и Андами до Центрального Чили. В северной части этой полосы, называемой
Сечура, дожди бывают в каждый год Эль-Ниньо, то есть раз в 4-6 лет, но
дальше к югу становятся все более редкими.
   В остальное время влагу сюда приносят зимние туманы - гарруа, которые
проникают лишь на несколько километров вглубь суши. Там, где туманов нет,
пустыня на протяжении сотен миль полностью лишена растительности. Реки,
стекающие с Анд, прочерчивают ее зелеными полосками оазисов. В каждом из
этих "островков"
   археологи обнаружили по нескольку местных цивилизаций, которые сменяли
друг друга на протяжении тысяч лет, прежде чем инки, проложив от оазиса к
оазису дорогу, не объединили их всех силой оружия.
   На самом краю пустыни есть большой заповедник Cerros de Amotape. Из-за
перевыпаса скота здесь не осталось травы, а только зонтичные акации -
algarrobo (Prozopis), придающие пейзажу сходство с Африкой. Я так устал
после пересечения границы, что забрел в первый же каньон и проспал весь
дeнь. От фауны здесь сохранились только красные дятлы (Piculus rivolii),
грифы и маленькие серые лисички (Dusicyon sechurae). Выше в горах растут
кактусы Melocactus, которые местные жители, выходцы из Шотландии, называют
throll`s prick ("член тролля").
   Они и вправду похожи на полуметровые фаллосы с венком крошечных розовых
цветков на кончике.
   Нет на свете более унылого зрелища, чем города перуанского побережья
зимой.
   Среди голой, заваленной мусором каменистой пустыни торчат россыпи
обшарпанных бараков, времянок и нефтяных вышек, а ветер несет на них серую
пыль и холодный туман. Глядя, как угрюмые ледяные волны обрушиваются на
безжизненные песчаные обрывы, трудно поверить, что эти воды - одни из
самых богатых на Земле. Холодное течение, отнимающее жизнь у суши, щедро
дарит ее морю. Бурно размножающийся планктон служит пищей косякам
перуанского анчоуса (Engraulis ringens), благодаря чему здесь добывается
четверть мировых уловов рыбы. Правда, в годы Эль-Ниньо анчоус почти
полностью гибнет. Особенно страшными были последствия невиданного
Эль-Ниньо 1982-83 годов. Дожди, обрушившиеся на Сечуру, превратили сотни
километров пустыни в озера; дороги были разрушены настолько, что некоторые
участки не восстановлены до сих пор; на пляжах образовался пятиметровый
вал из мертвой рыбы. После этой катастрофы уцелевшие косяки анчоуса в
основном ушли в чилийские воды, усугубив положение несчастного Перу.
   Что происходит в пустыне после дождей, я мог видеть на крутом повороте
шоссе. На обочине лежала опрокинувшаяся автоцистерна, вода из которой ушла
в песок. В радиусе полусотни метров от этого места земля была покрыта
концентрическими кругами распустившихся цветов. Спешно выскочившие из нор
песчаные жабы Leptodactilys бродили по цветущему пятачку, пытаясь найти
лужу для откладки икры. А вокруг на сотни миль тянулась ровная поверхность
щебенки с редкими перритосами.
   Перритосы ("собачки") - местное название сложных барханов, которые
встречаются только в Сечуре и кое-где в Гашунской Гоби. Это горы из серого
песка высотой около двухсот метров, покрытые правильной сеткой
двух-трехметровых дюн. Почему они так называются, не знаю.
   У самого берега на обращенных к морю склонах попадаются маленькие
растения Tillandsia. У тилландсий нет корней, а воду они получают только
из тумана. В таких местах водятся жучки-чернотелки, мухи, ящерицы, птички
типа вьюрков и даже крупный хищник - похожий на варана Teyovaranus
sechurae.
   За Сечурой начинаются крупные оазисы с множеством древних развалин,
захоронений и городищ. Здесь существует особая профессия - huaquero,
"кладоискатель".
   Археологам и полиции нередко приходится вступать с ними в перестрелки,
чтобы уберечь от разграбления скрытые в земле сокровища. В основном
страниями уакерос был открыт город Сипан, столица существовавшего в I-V
веках государства Моче.
   Сенсацией стало найденное недавно захоронение, названное "могилой
правителя".
   Старикашка был похоронен в древнеегипетской манере -
набальзамированный, с запасом еды и оружия, в компании убитых путем
ритуальной трепанации жены, слуг и молодой наложницы. Всем им прикрепили
на лицо выкованные из золота "улыбки".
   Теперь все это можно увидеть в знаменитом археологическом музее городка
Lambayeque.
   На смену Моче пришла культура Тукуме. Раскопки под руководством Тура
Хейердала обнаружили у тогдашних жителей оазиса высокую культуру
мореплавания. Их бальсовые плоты достигали Чили и, возможно, Южной
Мексики. При раскопке комплекса из 26 пирамид найдена великолепная
керамика с изображением морских сцен, навигационного оборудования и рыб
тропических вод.
   В XII веке возникла новая цивилизация, Ламбайеке. От нее в музее
остался целый этаж керамики с эротическими картинками. В эпоху Ламбайеке
был распространен обычай сплющивать черепа детей дощечками, чтобы они
вырастали с узкой головой - для красоты.
   Перебравшись немного южнее, попадаешь в город Huanchaco, "Иерусалим
Южной Америки". Здесь земля скрывает уже не три, а семь культурных слоев,
из которых самый древний, Huaca Prieta, датируется XXX-XXV веками до н. э.
Люди того времени жили в землянках, но у них уже существовал культ
раковин. Особым поклонением пользовался моллюск Spondilys, похожий на
красного морского гребешка, но с длинными выростами наподобие солнечных
лучей. Ракушки священного спондилюса продаются здесь по сумасшедшей цене в
10 $, и мне пришлось полчаса бултыхаться в ледяной воде, чтобы наловить их
самому.
   В эпоху Guanaque (XXIV-VIII века до н. э.) местные жители изобрели
знаменитые лодочки, которые используются местными рыбаками по сей день и
называются caballitos ("лошадки"). Это связанные из камыша конструкции в
форме домашней тапочки, но с острым загнутым носом. В такой лодке совсем
мало места, и плыть на ней приходится верхом. Зато она идеально подходит
для преодоления прибойной полосы. Рыбаки выходят на них в море всего на
несколько сотен метров, собирают улов из ставных сетей и возвращаются,
словно на досках для серфинга. За 5 $ можно прокатиться на "лошадке"
самому (тут уж я не стал экономить). Кстати, на пляжи Уанчако съезжаются
любители серфинга со всего света: здесь самая длинная в мире левая волна.
   В VII-I веках до н.э. оазис был захвачен пришельцами с Анд,
поклонявшимися ягуару, а потом уже знакомыми нам Моче. Моче не строили
городов, а только храмы.
   Секс у них не считался чем-то неприличным: общественное мнение поощряло
занятие любовью на улицах и в любых других местах. Именно в этот период
достигли вершины искусство керамики и ткачества. Моче воздвигли здесь
пирамиды Солнца и Луны - самые большие сооружения доколумбовой Америки.
Подобно иудеям, моче считали радугу символом связи между землей и небом и
построили в честь нее маленький, но очень красивый храм.
   В X веке оазис Уанчако стал столицей Чиму, которые основали огромный
город Чанчан. К сожалению, он был сложен из сырцового кирпича. Со времени
прихода инков в 1470 году здесь прошло около 60 дождей, так что от города
осталось бескрайнее поле, усыпанное черепками. Только в центре столицы
сохранились части стен, площади и рельефы с изображением нутрий и
пеликанов с рыбкой в мешке. В местном музее хранятся две глиняные
свистульки Чиму, изображающие самца и самку тинаму (Crypturella). Внешне
они ничем не отличаются (как и сами птицы), но одна издает свист самца, а
другая - более тонкий писк самки.
   Дальше горы подходят ближе к берегу, а оазисы следуют один за другим.
Каждый окружен сетью оросительных каналов, которые, однако, до сих пор не
достигли таких размеров, как при инках. Большинство католических церквей
здесь чуть-чуть недостроено. В конце ХVII века Испания, нещадно
эксплуатировавшая колонии, ввела налог с каждой построенной церкви. Чтобы
не платить, их оставляли слегка незаконченными.
   Зато протестанские церкви все достроены, и притом с роскошью, хотя в
некоторых из них по пять-шесть прихожан. От религиозных общин США и Европы
поступают фантастические, по местным понятиям, деньги на пропаганду
реформаторских течений. Особого успеха этот натиск не имеет. На ветровом
стекле большинства автобусов можно увидеть маленький плакатик: "Мы здесь
католики и не хотим менять веру. Пожалуйста, не настаивайте. Спасибо."
   А вообще народ тут религиозен почти поголовно, даже городская
интеллигенция.
   Чтобы понять причину, достаточно пройтись по книжным магазинам.
Половина из них торгует канцтоварами, а остальные состоят из двух отделов.
Первый заполнен только христианской литературой, а второй - книгами по
оккультизму, магии, гаданию, экстрасенсорике, полевыми определителями НЛО
и прочей дребеденью. Когда рассказываешь людям, что человек произошел от
обезьяны, на тебя начинают смотреть, как на пророка.
   Ни в одной стране я не видел таких однообразных надписей на заборах,
как в Перу.
   Их всего три типа: "такого-то в президенты", "такого-то в депутаты" и
"такой-то - друг Фухимори". По смене имен узнаешь, что пересек границу
административных районов.
   Альберто Фухимори пользуется всенародной любовью - ведь это последняя
надежда страны, не вылезающей из беспросветного экономического упадка.
Всего за несколько лет он реформировал экономику, сделав ее более
капиталистической, разгромил маоистов и прочую красную сволочь как в
горах, так и в парламенте, выбил огромную помощь у земляков - японцев и,
главное, развелся со стервой-женой.
   Посмотрев "Outbreake" ("Вспышку") - знаменитый фильм про эпидемию
Эболы, снятый до того, как она на самом деле началась, я выбрался из
очередного автобуса в пустынных предгорьях. Автобусы здесь очень
комфортабельные и дешевые, но чешут без остановки до 20 часов. При этом,
как написано в путеводителе, "туалет обычно заперт, а если нет, то занят,
а если свободен, то обязательно окажется, что кто-то успел уделать все
сиденье до того, как вы туда добрались".
   К западу простиралась береговая пустыня, единственные обитатели которой
- летающие за кормом к морю сероголовые чайки (Larus cirrhocephalus). На
восток уходило сухое скалистое ущелье с редкими ивами у ручья и маленькими
квадратиками полей - типовой среднеазиатский пейзаж. Свернув с шоссе, я
поднялся немного в гору и оказался в самом зловещем месте континента - у
ворот загадочного города Sechin.
   Собственно говоря, никто не уверен, что это огороженное каменной стеной
пространство - действительно город. Считается, что разрушенное глинобитное
здание в центре - бывший храм, но точно неизвестно. Кто построил Сечин,
когда это было и почему он оказался заброшенным - тоже загадка. В земле
под ним и вокруг обнаружены огромные захоронения с сотнями изувеченных
скелетов - вероятно, останки прежних жителей долины. А сам город окружен
высокой стеной из гигантских каменных плит с жуткими рельефами, в основном
изображающими пытки и казни. Отрубленные головы, выпущенные внутренности,
отсеченные ноги и руки, искаженные ужасом и болью лица, угрюмые палачи с
топорами - и все эти сюжеты в разных вариантах, нарисованных подробно и
тщательно. Мрачные скалы закрывают постройку от света, лишь на закате лучи
низкого солнца словно заливают кровью камни Сечина, отчего рельефы
становятся особенно четкими и страшными.
   Гора над развалинами покрыта черными отверстиями пещер, в которых сидят
древние мумии. В сухом климате пустыни трупы сохраняются веками, даже не
меняя позы.
   Зерно в стоящих у их ног кувшинах до сих пор съедобно (я проверял).
Многие женщины все еще держат руки на ткацком станке. А пустые глазницы
смотрят вниз, на Сечин.
   Солнце село, я поймал на дороге автобус и всю ночь поднимался по
серпантину в холодные высоты Анд.
   Когда проснулся, как раз начинало светать. Автобус только что перевалил
через голые бесснежные Черные горы (Cordillera Negra). Прямо перед нами
сверкающей ледяной стеной поднимались из тьмы долины 12 шеститысячников
Белых гор (Cordillera Blanca), а у подножия ближайшего из них в узкой
теснине стояла крошечная церквушка из розового мрамора, освещенная
изнутри. Это было так красиво, что я даже забыл про фотоаппарат, а когда
вспомнил, чудесное видение уже исчезло.
   Белые горы называют "Американскими Гималаями". В коротком хребте 50 гор
выше 5700 метров, во главе с пиком Huascaran (6768). Они фантастически
смотрятся, особенно на закате, но приносят много бед жителям городов,
расположенных вдоль их западного подножия. В узких, как щели между зубами,
каньонах, разделяющих пики, лежит множество озер. Время от времени один из
гигантских ледников, нарастающих под действием влажных ветров из Амазонии,
обрушивается в озеро, вызывая грандиозный селевой поток. Поскольку здесь
не бывает зимы, люди живут совсем близко к снеговой линии, и сели
(по-местному, alluvios) накрывают их в считанные секунды. Особенно не
повезло городу Yungay. В 1941 году сель мгновенно убил 5000 его жителей.
Город отстроили вновь, и в 1962 году еще 4000 человек оказались
похороненными заживо. Юнгай и опять восстановили на прежнем месте, где он
простоял целых восемь лет, после чего был залит селем в третий раз, причем
погибло 80000 человек. После каждой катастрофы жители, отстроив город,
возводят на соседнем холме статую скорбящего Христа, причем каждая
следующая больше и печальней предыдущей. Если бы я не был атеистом, то
стал бы им в Юнгае.
   "Айювии" обычно провоцируются землетрясениями, так что в 1970 году
пострадали и многие соседние города. Продолжающиеся толчки порой
заставляют движущийся сель растекаться со скоростью до 500 км/ч. Сейчас
столица этого района, город Huaraz - тихое туристское местечко, где даже
обилие альпинистов и прочих приезжих не заставило цены подняться выше 2$
за обед. Отсюда можно взобраться на автобусе к озерам Llaganuco - холодным
голубым овалам в окружении черных стен каньона.
   Глядя на их спокойные воды, в которых отражается белый купол Уаскарана,
трудно представить, что в любой момент они могут стереть с лица земли
расположенный как раз под ними Уарас со всеми жителями. На озерах
множество птиц, а по зеленым берегам пасутся белоснежные андские гуси
(Chloephaga melanoptera).
   От озер колея поднимается серпантином к перевалу через Белые горы. Я
уныло тащился вверх, не рассчитывая на попутку, но меня догнал "газик"
местной полиции. Дорога довольно жуткая, к тому же ребята нервно
оглядывались по сторонам, сжимая в руках автоматы.
   Еще несколько лет назад отсюда начинались владения маоистов из Sendero
Luminoso, "Сияющего пути". В последнее время, после ареста их пахана
Абимаэля Гусмана и других "вождей", организация здорово сдала позиции.
Часть людей ушла в Боливию, часть капитулировала или просто разошлась по
домам. Лишь в самых глухих районах, особенно к северу от озера Хунин и в
горной сельве, еще бывают случаи нападений маоистских стай. По телевизору
регулярно показывают рекламный клип: сцену расстрела, потом текст: "Вы
думаете, что все кончилось и мы никогда до вас не доберемся. Но если вы не
придете с повинной, рано или поздно мы найдем вас и казним. Департамент
полиции." Крут Фухимори, крут...
   Не от хорошей жизни пошли местные жители за "Сендеро", и не тяга к
острым ощущениям заставила их 15 лет вести гражданскую войну. Горы
Центрального Перу - один из самых бедных районов мира. Сумасшедший рельеф
до последнего времени не позволял провести сюда нормальные дороги, а сухой
холодный климат превращает земледелие в каторжный труд. К тому же еще
недавно местные жители, почти поголовно индейцы, подвергались безжалостной
дискриминации. Сейчас установлено формальное равноправие, но лишь немногим
общинам удалось выкупить землю у белых хозяев. Так что живут здесь хуже,
чем при инках.
   Первой в 40-е годы начала борьбу партизанская армия "Tupac Amaru",
названная в честь последнего инки и добивавшаяся изгнания белых. После
поражения "Тупак Амару" знамя борьбы перешло к маоистам, и лишь
экономический рост последних трех лет заставил большую часть населения
сложить оружие.
   Я простился с полицейскими на перевале и пошел дальше пешком. На этой
стороне гор было довольно пасмурно и зверски холодно (высота перевала 4800
метров).
   Совсем рядом начинались синие ледопады Уаскарана, внизу сверкали озера,
а на севере торчала из облаков острая снежная пирамида - Nevada Alpamayo
(6524).
   Говорят, что это самая красивая гора мира, но по-моему, Чогори в
Каракоруме еще лучше.
   Черно-белая горная каракара (Phalacobaenus albogularis) спикировала на
замерзшую лужу и принялась долбить тонкий лед. Я подошел поближе и увидел,
что подо льдом плавает Atelopus - черная высокогорная лягушечка. Благодаря
цвету она может греться на солнце сквозь слой льда.
   Поскольку зимы здесь не бывает, растениям легче подниматься в
высокогорья. Даже у самой снеговой линии растет такая густая трава, что
можно пасти скот. Стада коров и овец, гуляющих вокруг маленьких хижин,
придают пейзажу сходство со Швейцарией. Только ламы не вписываются. На
альпийских лугах множество красивых цветов, из которых одни причудливые,
например пуйи, а другие удивительно похожи на наши горные, например,
"андский рододендрон" (Bejaria). Под сенью его душистых кустов я и
заночевал, найдя укромную нишу в большом ледниковом валуне.
   Хотя Юлька, уезжая, оставила мне свой спальный мешок и теплые вещи, но
все это было рассчитано в основном на тропики, так что даже в двойном
комплекте я проснулся от холода. Нежный рассвет робко выглядывал из-за
гор, синие вьюрки (Passerina) с веселым щебетом обследовали мой рюкзак, а
в деревушках на той стороне ущелья уже поднимались дымки - народ собирался
завтракать. И маленькие кактусы Parodia уже раскрыли навстречу солнцу свои
чудесные цветки.
   Через час я спустился к первой деревне, затем прошел еще десяток.
Нигде, даже на Кавказе, я не видел такого гостеприимства, как здесь. Едва
завидев меня, все жители от детей до стариков бежали навстречу с громкими
криками "здравствуй, брат!" Они жали мне руку, хохотали от радости и
готовы были вынести из дома последнюю лепешку, чтобы дать мне в дорогу. А
ведь это не такие уж дикие места - туристы здесь бывают достаточно часто.
Наверное, просто люди хорошие. Наконец меня догнали уже знакомые
полицейские и отвезли вниз, на самое дно долины. Тут было жарко и сухо,
тощие кактусы торчали из-под камней. Я пошел на юг и через час "голоснул"
маленький грузовичок.
   В кузове уже был пассажир - парнишка лет двадцати двух, довольно
ободранного вида. Первые несколько часов он угрюмо молчал, потом вдруг
вытащил из кармана ножик длиной сантиметров пять и заявил:
   - Слушай сюда! Я из "Сендеро"! Гони деньги!
   Я достал свой ножик, на целый сантиметр длиннее, и сказал:
   - Отлично! Люблю убивать коммунистов! Еще вопросы есть?
   Парень убрал нож и замолчал часа на три, а потом жалобно произнес:
   - Слушай, ну дай хоть немного денег! Не на что до Лимы доехать!
   Я уже готов был помочь ему, поскольку дал бы голову на отсечение, что
насчет "Сендеро" он врет. Но тут мы остановились на заправку. Шофер отвел
меня в сторону и прошептал, оглянувшись:
   - Будь осторожен с этим типом! Он из "Сендеро Люминосо"! Они очень
плохие люди!
   Всех убивают!
   Не знаю, была ли это правда или меня все-таки разыгрывали. Уже стемнело.
   Пушистые горные лисички (Cerdocyon) перебегали дорогу в лучах фар,
полоски степных пожаров ползли вверх по дальним склонам. Слышно было, как
"грозный террорист" стучит зубами от холода. Потом он принялся клянчить и
не умолкал весь оставшийся путь до Сан Луиса. Но этим дело не кончилось.
Он ходил за мной по городку, он пытался просочиться за мной в отель и ныл,
ныл, ныл. Чем больше он ныл, тем сильнее мне хотелось его все-таки
зарезать, но на каждом углу торчал полицейский. Наконец я выдал ему пять
центов, чтобы отвязаться. Этого ему хватило, чтобы взять билет на
последний автобус до ближайшей остановки. Я посоветовал ему спрятаться за
других пассажиров и попытаться так добраться до Лимы, но оказалось, что
кроме него этим рейсом никто не ехал. "Чтоб ты в аварию попал, скотина!"-
сказал я в сердцах, когда автобус скрылся за поворотом.
   Тащиться в отель было лень, и я прошелся пару километров в гору до
озера Laguna Puruay, где и заночевал в старой кошаре.
   Озеро расположено на высоте 3500 метров, но благодаря теплому
микроклимату по берегам растет карликовый облачный лес - "выставка"
папоротников, маленьких "драгоценных орхидей" (у них не очень интересные
цветы, но удивительно красивые листья), мхов и колибри. Рано утром можно
увидеть редчайшую картину: прячась в тумане, из леса выходят пастись на
луга мохнатые горные тапирчики (Tapirus pinchaque).
   Вернувшись в Сан Луис, я поймал попутку дальше на юг. Дорога вилась по
берегу речки, и я высматривал под перекатами ручьевых уток (Merganetta
armata) - своеобразных птиц, которые кормятся в самых бурных реках Анд.
Вдруг мы увидели автобус, лежащий вверх колесами в реке. Шофер, раздевшись
догола, перетаскивал на берег кожаные сиденья и прочие движимые детали.
Парня из "Сендеро" нигде не было видно.
   Я был потрясен подобной результативностью невинного пожелания.
Впоследствии, когда мне пришлось передвигаться в основном автостопом и
нередко торчать на обочине по нескольку часов кряду, я пробовал проверить
эту методику на водителях проносившихся мимо лимузинов, но ни разу не
сумел повторить успех.
   Мучимый угрызениями совести по поводу невинно пострадавшего шофера
автобуса, я добрался до маленького городка Chavin. Три тысячи лет назад
здесь располагался центр культа ягуара (или пумы - ягуар ведь не водится
на такой высоте). Большой курган на окраине города скрывает огромный
подземный лабиринт. Сотни метров узких ходов пронизывают холм и уходят
вглубь гор. В стены то тут, то там вмонтированы круглые каменные головы
размером с большой арбуз. Большинство из них со зверским выражением лиц,
но некоторые смешно улыбаются или весело подмигивают. Несмотря на
бесчисленные землетрясения, туннели до сих пор в отличном состоянии, хотя
во многие тупики уже не зайдешь - их заполнил кровавый помет вампиров,
тысячами живущих в глухих частях лабиринта. Если спуститься далеко вглубь,
к самым корням горы, то попадаешь в небольшую камеру, в центре которой
возвышается трехметровая каменная стела в форме кинжала, сверху донизу
покрытая изображениями богов - полулюдей, полукошек. О строителях Чавина
мало что известно, однако, по предположениям археологов, они были все-таки
людьми, а не гоблинами, хотя в это трудно поверить. По многим данным,
культ ягуара связан с цивилизацией ольмеков - первой в Центральной
Америке, но кто из кого произошел, пока трудно сказать.
   Дорога снова поднялась на перевал, где серые андские олени
(Hippocamelus antisiensis) паслись под краем снежника. Маленькое озерцо
притаилось в ледниковом цирке на высоте 4663 м. Этот прудик под названием
Niсococha ("озеро маленького мальчика") считается истоком Амазонки.
Точнее, здесь берет начало Мараньон, который затем образует Амазонку,
соединяясь с Укаяли. Отсюда всего 270 км до Тихого Океана, но ручейку,
вытекающему из озера, предстоит путь в Атлантику - почти пять тысяч
километров.
   Описав почти полный круг, я опять оказался на западной стороне массива
Уаскарана. Поздно вечером я высадился на развилке дороги близ села
Пачабамба и побрел по колее вверх, слушая, как с треском замерзают лужи.
Поначалу меня согревал вид освещенной закатом Кордильеры Бланка, похожей
на языки пламени, но вскоре стемнело. Медленно набирая высоту, я видел,
как звезды становятся все ярче, трава вокруг все ниже, а лед на лужах все
толще. Чтобы не замерзнуть, приходилось идти быстрее, но рюкзак постепенно
становился тяжелее, а воздух - более разреженным. Единственным живым
существом, встреченным мной за долгие часы подъема, был невероятно
пушистый черный королевский скунс (Conepatus rex).
   Отчаянно завидуя его теплому меху, ковылял я по щебенке, пытаясь
нашарить лучом фонарика что-нибудь подходящее для ночевки. Когда
необходимость провести всю ночь на ногах стала почти очевидной, передо
мной вдруг возник маленький белый домик - кордон национального парка
Уаскаран. Минут сорок стука в дверь - и на пороге появился заспанный
бородатый егерь, несказанно мне обрадовавшийся. Еще час - и я, согревшись
за чашечкой кофе и дружеской беседой, расстелил на полу спальник и стал
смотреть сон про теплые страны.
   Эта высокогорная долинка носит странное имя - "Пуйя-раймонди". Местные
жители стали так ее называть вслед за туристами и сотрудниками парка.
Таким образом на картах появилось латинское название одного из самых
удивительных растений на свете - гигантской пуйи.
   Сейчас Puya raimondi, "живое ископаемое" из семейства бромелиевых,
сохранилась только в нескольких глухих долинках Перу и Боливии, но нигде,
кроме парка Уаскаран, их не осталось больше сотни. Она растет на высоте
пяти тысяч метров, где вокруг только чахлые травинки и крошечные, обросшие
густым белым пухом кактусы. Выглядит пуйя так: на коротеньком толстом
стволе - пышный шар из узких острых листьев, покрытых колючками.
Трехметровому шару требуется около ста лет, чтобы подняться на высоту
человеческого роста. После этого он цветет и умирает.
   Соцветие гигантской пуйи - зеленый "початок" высотой до 10 метров,
свечкой торчащий из колючего шара и покрытый сотнями тысяч отдельных
цветков.
   Компании странных "шаров" - особый маленький мирок, некоторые из
обитателей которого не встречаются нигде больше. В глубине колючих листьев
прячут свои гнезда птицы, от колибри до голубей. Там им не страшен никакой
хищник, но и сами они изредка погибают, напоровшись на шипы (только с
колибри такого никогда не случается). Почти всех их пуйя снабжает не
только жильем, но и кормом - ее нектара хватает десяткам птиц. Больше
всего здесь гигантских колибри (Patagona gigas). Они размером почти со
скворца, а их акробатический пилотаж перед цветками напоминает движения
обычного колибри, снятые рапидом. Золотые дятлы (Colaptes) тоже опыляют
цветы, но они живут в дуплах, которые выдалбливают прямо в самом соцветии.
Головы дятлов выглядывают из гнезд, словно цветы-переростки.
   Большие белые канюки Leucopternis используют "свечи" в качестве
наблюдательных пунктов. Кроме птиц, с пуйей связаны около двадцати видов
насекомых, а в основании стволов живут длиннохвостые горностаи (Mustela
frenata).
   Южнее этих мест, на высоте 4100 метров лежит большое озеро Конокачи,
где гнездятся фламинго и прочие любители ледяной воды. Там я поймал
автобус, битком набитый жующими коку местными жителями. Весело болтая, мы
помчались вниз, сбрасывая высоту километр за километром, а горы на глазах
становились суше и безжизненней - мы спускались к береговой пустыне. На
очередной бензоколонке я вышел из автобуса размяться и увидел пожилого
индейца, у ног которого лежали два больших шевелящихся мешка.
   - Кто там? - спросил я.
   - Chinchilla, - лучезарно улыбнулся он.
   "Шиншилла, - радостно подумал я, - наконец-то я ее увижу." Этот
пушистый зверек почти везде в Андах давно истреблен, и мне нигде не
удавалось его найти. Каково же было мое разочарование, когда в мешке
оказались обычные морские свинки (Cavia). Только тут я сообразил, что
"чинчийя" означает "маленькая свинья".
   Позже, кстати, выяснилось, что этим словом называют не менее десятка
разных животных.
   - А здесь кто? - Я показал на второй мешок.
   - Legerro, - индеец приставил пальцы к затылку, изображая рога.
   - Можно посмотреть?
   - Нет. Они очень быстро бегают, еще упустишь.
   Мы долго спорили. Он все боялся, что "легерро" убежит, мне ужасно
хотелось выяснить, что же это все-таки за зверь, а автобус терпеливо ждал.
Наконец мужик "сломался", и я с величайшей осторожностью развязал мешок.
   Там сидел обычный домашний кролик.
   За очередным поворотом каньона мы увидели расстилающуюся внизу серую
гладь тумана. Он двигался на горы тонким слоем, не более ста метров в
толщину, и на этой высоте по склонам узкой полосой росли "паучки"
тилландсий и тощие кактусы.
   Потом растительность исчезла окончательно, и в сером свете,
просачивавшемся сквозь туман, перед нами потянулась абсолютная пустыня -
величественная и безжизненная.
   В этой части побережья дожди случаются два-три раза в столетие, при
особенно сильном Эль-Ниньо. Это слишком редко даже для "спящих" в почве
семян, поэтому после ливня появляется совсем немного зелени. И все же
береговая пустыня не совсем мертва.
   Уже затемно я сошел с автобуса на Панамериканском шоссе, возле развилки
с указателем "Loma de Lachay - 5 km". Огни трассы остались позади, и я
весело шагал по асфальту в кромешном мраке. Прошло три часа, но вокруг не
было ни огонька, ни травинки - только голые камни сухого русла. Где же,
черт побери, этот Лома?
   Наконец сзади появились фары, и меня догнал чудовищных размеров
грузовик. Я отчаянно замахал руками, завизжали тормоза, и с десяток лиц
появились в окнах кабины и над краем кузова. И все хором заорали:
   - Ты с ума сошел! Здесь нельзя ходить ночью! Здесь кругом бандиты! Лезь
скорее в кузов! Как ты сюда попал?
   Оказалось, что дорога на Лома де Лачай теперь проходит чуть севернее.
Ребята ехали в деревню, но обещали на обратном пути доставить меня на
трассу. Я забрался в кузов и оказался на ящиках с апельсинами, причем
изумительно сладкими - более вкусных цитрусов я не ел никогда в жизни.
Если точнее, это был гибрид апельсина с мандарином.
   - А зачем тебе Лома де Лачай? - спросил парень, сидевший рядом.
   - Я биолог.
   - Не может быть! Какое совпадение! Я тоже хочу учиться на биолога!
Наука - наше будущее! Вот только отец, темный крестьянин, - он показал
вниз, на кабину, - меня не понимает. Для него вся жизнь - это его
несчастные апельсины. Только о деньгах думает. Учись, говорит, на
агронома, иначе не буду платить за университет. Не хватает старику
культуры, вот в чем дело! Если бы ты знал, как мне надоел он сам и его
мерзкие цитрусы! Видеть их не могу!
   "А деньги его тебе не надоели?" - хотел спросить я, но не смог
оторваться от "мандасинов". Парень, впрочем, продолжал свой гневный
монолог о недостаточном уровне культуры папаши, невзирая на молчание
собеседника. Честно говоря, к тому моменту, когда мы наконец вернулись на
трассу, цитрусы и мне начали надоедать - я съел почти ящик.
   Мне пришлось пройти еще пару километров до точно такой же таблички
"Loma de Lachay - 5 km", так что лишь за полночь я начал взбираться по
грунтовке, полого поднимающейся по песчаным барханам. Время от времени я
включал фонарик и все время видел одно и то же - бесконечную наклонную
поверхность серого песка в легкой ветровой ряби.
   И вдруг я почувствовал странный аромат - свежий запах молодой травы и
распускающихся почек. "Все, догулялся, - мелькнула мысль, - уже глюки
начинаются. Так она и съезжает, крыша." Но странный запах усиливался.
Тогда я включил фонарик и опустился на колени.
   Песок вокруг был покрыт крошечными круглыми листочками, аккуратно
разложенными, словно монетки. Они были такими зелеными, такими нежными,
что казались пришельцами с другой планеты в этом безграничном пространстве
мертвых пустынь.
   Чем выше поднималась дорога, тем больше они становились, и вскоре
барханы стали сплошь зелеными, появилась трава, а за ней деревья. Передо
мной были lomas - причудливый мир, рожденный к жизни зимними туманами.
   Луга ломас существуют в нескольких местах Перу и Северного Чили, где
склонам достается особенно много зимней влаги. Большую часть года, с
ноября по июль, здесь только голый песок да торчащие кое-где сухие корявые
стволы, похожие на привидения. Но ранней весной из песка появляется
Hymenocallus amaucoes - маленькое растеньице с круглыми листочками и
желтыми цветами. Потом к нему присоединяются другие травы, папоротники и
песчаные водоросли, а одно дерево из десятка оказывается живым и
покрывается листвой. В течение трех месяцев продолжается это чудо, а потом
вновь исчезает без следа.
   В густом тумане на вершине горы я поставил палатку и дождался утра.
Среди причудливо изогнутых стволов бродили маленькие белохвостые олени.
Этот вид отличается рекордной для копытных приспособляемостью, обитая
повсюду от канадской тайги до колумбийской сельвы, но как он выживает
здесь в жаркий сезон, не знаю. Среди травы в огромном количестве ползали
улитки, а утром появились синие колибри Phodopis vesper. В "зеленые"
месяцы они питаются нектаром, а остальную часть года - соком змеевидных
кактусов, живущих в трещинах скал.
   От заповедника Лома де Лачай уже совсем близко до Лимы. Ни в одной
книге не нашел я ни единого доброго слова об этом городе. Особенно
мрачными стали описания последнего времени, когда за 30 лет население
выросло в 100 раз, достигнув 6 миллионов человек. Большинство вновь
прибывших - недавние крестьяне, живущие в городках из мусора и
перебивающиеся случайными заработками. Десятки километров грязных развалюх
среди мрачной пустыни под вечно серым небом - зрелище не для слабонервных.
И все же потихоньку люди как-то устраиваются и переселяются в центр, в
тихие зеленые кварталы с красивыми домиками, цветочными клумбами и уютными
китайскими ресторанчиками.
   В Лиме я посмотрел интереснейший археологический музей и отправился на
автостанцию. Под потолком зала ожидания висела клетка с туканом. "Смотри,
какой пеликан!" - говорили матери, показывая на него детям. Народ здесь
знает природу ничуть не лучше, чем у нас.
   Расположенный южнее Лимы городок Pisco - единственное место в Перу,
испытавшее на себе благотворное влияние великой русской культуры. В
течение многих лет в Писко заходили советские рыболовные суда, и теперь
все население городка знает слова "juy", "blyad" и "corifana".
   В море напротив Писко разбросаны мелкие островки, знаменитые на весь
мир благодаря залежам гуано. На островах гнездятся миллионы птиц, помет
которых тысячи лет служил удобрением. Сейчас многометровые залежи гуано
давно зарыты в поля как Перу, так и Западной Европы, а птицы вынуждены
жить на голых камнях.
   Раньше самыми многочисленными здесь были бурый пеликан (Pelecanus
occidentalis), полосатый пингвин Гумбольдта (Spheniscus humboldti) и
маленький ныряющий буревестник (Pelecanoides garnotii), заменяющий здесь
чистиковых северных морей.
   Первые два вида теперь лишены возможности рыть норы в гуано и
сохранились в ничтожном числе, а пеликан стал мусорщиком и кормится в
основном в портах. Стоя на причале, тень которого позволяет лучше видеть
сквозь воду, можно наблюдать, как пеликаны пикируют за рыбой прямо вам под
ноги. Тяжелые птицы ударяются о поверхность с такой силой, что оглушают
мелких рыбешек, которых тут же подхватывают маленькие крачки (Sterna
lorata).
   В наши дни на островах больше всего бакланов, особенно перуанского
(Phalacrocorax bougainvillii), колонии которого издали кажутся сплошным
черным покровом на холмах. В скалах гнездятся перуанские олуши (Sula
variegata), крупные келповые чайки (Larus dominicanus) и самые
оригинальные из здешних птиц - фиолетовые крачки Larosterna inca с красным
клювом и пышными, лихо закрученными кверху белыми усами.
   Кроме местных видов, в богатые воды холодного течения собираются гости
со всей планеты: кулички-песочники (Calidris) из тундр Чукотки и Аляски,
большие поморники (Catharacta) из Антарктики, буревестники Puffinus с
тропических островов Океании и Австралии, чайки с андских высокогорий.
   Волны пробили в островах множество арок, гротов и туннелей, которые при
некоторой ловкости можно исследовать на моторке. В укромных бухтах
собираются южные морские львы (Otaria byronia), вдвое более крупные, чем
северные, живущие на Галапагосах. Особенно внушительный вид у черных
секачей в полтонны весом, с тяжелой медвежьей мордой и густой гривой на
шарообразной груди.
   На острова запрещено высаживаться, но небольшие гнездовья и лежбища
можно посмотреть на соседнем полуострове Paracas. Его северный склон
украшен трехсотметровым "канделябром" - рисунком в виде подсвечника из
вырытых в земле канавок, увидеть который можно только с моря. Неизвестно,
зачем древние жители этих мест создали рисунок - возможно, это был как бы
маяк на границе земель, принадлежавших людям культуры Наска.
   На соленых лагунах Паракаса зимуют фламинго с андских плато, а вдоль
береговых обрывов величественно скользит на широких крыльях их земляк -
кондор. Но внутренние части полуострова безжизненны. Среди редких
тилландсий бегают крошечные ящерки, настолько стремительные, что они
перелетают с бархана на бархан, планируя на плоских боках. Кое-где
попадаются странные птички Tinocorus.
   Они похожи на жаворонков, но когда стайка взлетает, становится видно,
что это кулички.
   В этот день тумана не было, и пустыня здорово раскалилась на сонце, но
море оставалось ледяным. Интересно, что фауна открытого моря тут
антарктического происхождения (например, медузы Cyanea размером с парашют
с 20-метровыми щупальцами), а донная фауна - тропического. В море
попадаются ракушки теплолюбивых родов - Murex, Oliva, Conus. Правда, здесь
они как-то грубее, чем обычно (и слишком тяжелы, чтобы взять с собой).
Позже оказалось, что все они и даже крупная Voluta доходят до самой
Огненной Земли. Перечитывая "Путешествие натуралиста вокруг света..."
Дарвина, я обнаружил, что он тоже обратил внимание на это странное
явление. Но нигде в литературе я не нашел никакого объяснения такому
необычному факту.
   За Паракасом начинается самая сухая часть пустыни. Со времен Конкисты
дожди тут шли всего 3-4 раза, а туманы почему-то слабее, чем в других
местах. Хотя оазисы здесь разделены десятками, а то и сотнями километров,
инки сумели проложить вдоль берега дорогу. Поскольку у них не было
колесного транспорта, основным средством связи были профессиональные
бегуны, бесстрашно преодолевавшие весь путь от одного конца пустыни до
другого. Для них через каждые 7 километров строились "почтовые станции",
многие из которых стоят по сей день. Сама же дорога в основном оказалась
под асфальтом Панамериканского шоссе.
   Недалеко от городка Ico сохранилось огромное кладбище Chauchilla, где
многие километры пустыни покрыты сидящими мумиями. Кладбищем пользовались
с III века до н. э. и до самого прихода инков в XV веке. Сейчас в Ико
создан специальный институт, занимающийся изучением мумий, точнее, людей,
которые в них превратились - их болезней, образа жизни, культуры и так
далее.
   Чего только не увидишь в музее института! Огромные тканые полотна из
птичьих перьев, керамика всех цветов радуги, черепа со следами трепанации
(нередко успешно зажившей или заделанной кусочком золота), висящие на
поясах мумий трофеи - сушеные головы врагов, женские косы до трех метров в
длину, компьютеры V века под названием ки-пу, представлявшие собой связки
веревок с узелками... Ткацкое искусство Чаучийя считается непревзойденным
как по технике, так и по краскам.
   Однако в Ико есть и более необычный музей. Он принадлежит дону
Альваресу, алькальду (старосте) одного из кварталов. В музее собрано около
ста тысяч маленьких круглых камней с выбитыми на них рисунками. Дон
Альварес утверждает, что нашел их в пустыне. Специалисты считают
большинство камней подделкой, что неудивительно. На них попадаются такие
рисунки, как сцены охоты на динозавров или жирафы, изображенные в стиле
диснеевских мультиков. С другой стороны, какая-то часть камней должна быть
подлинной - один человек просто не смог бы за свою жизнь изготовить такое
огромное количество. Многие рисунки выполнены в той же манере, что и
древняя керамика, к тому же некоторые сюжеты в последние годы были
обнаружены в других местах. Так, в частности, случилось с одним из
рисунков, всегда приводившимся как пример несомненной подделки. Федерация
археологов Перу направила дону Альваресу письмо с просьбой хотя бы в
завещании, подлежащем оглашению после смерти, сказать правду: какие из
наиболее интересных камней подлинные, а какие - подделки. Неизвестно, внял
ли он просьбе. Пока дон Альварес клянется, что все камни древние, и
стрижет с туристов по 10 $ за вход (я расплатился фальшивой бумажкой,
которую мне подарили в качестве сувенира полицейские на Уаскаране).
   Эти мертвые равнины словно пропитаны ощущением тайны. Главная загадка,
однако, предложена вниманию всех желающих на каменистом плато чуть
севернее городка Наска. Знаменитые "линии" расположены по обе стороны от
шоссе, но с земли можно разобрать только самые маленькие рисунки. Чтобы
посмотреть на них сверху, надо влезть на вышку, а лучше подняться в воздух
на воздушном шаре или самолете. Я, конечно, выбрал шар (20 $). Помимо
прочих преимуществ, этот способ позволяет взглянуть на рисунки так, как,
возможно, их видели сами создатели.
   Все "линии" созданы очень простым способом. С поверхности снят верхний
слой черных от пустынного загара камней, и образовались узкие ложбинки,
которые сверху кажутся светлыми. О смысле рисунков выдвинуто около тысячи
гипотез.
   Сейчас мы знаем, что они создавались в разное время и, вероятно, с
разными задачами.
   Самые древние, маленькие (3-10 метров), изображения людей созданы
культурой Паракас в IX - II веках до н. э. Они расположены у подножия
холмов и видны с вершины, два человека могут сделать такой рисунок за
день. К этой группе относится фигурка с большой головой и круглыми
глазами, с легкой руки автора "Воспоминаний о будущем" Денекена названная
"астронавтом", а также "руки", довольно грубо набросанные.
   Куда большее впечатление производят рисунки, выполненные в последующую
тысячу лет. Они стилизованы в той же манере, что и росписи керамики того
времени, и относятся к культуре Наска. Это колибри, ящерица, обезьяна,
дерево, пеликан, кондор, паук, рыба и прочие существа, все размером 50 -
100 метров и абсолютно "нечитаемые" с земли.
   Зачем в бесплодной пустыне проделана такая гигантская работа? Что
обозначают рисунки? Почему все они выполнены непрерывной и
непересекающейся линией? А главное, кому они предназначались?
   Еще несколько лет назад казалось, что на эти вопросы никогда не будет
ответа. Но теперь потихоньку появляются новые данные, позволяющие кое-что
понять.
   Во-первых, выяснилось, что рисунки соответствуют древним знакам Зодиака.
   Во-вторых, были найдены доказательства того, что жители оазиса Наска
умели летать на воздушных шарах. Странные легенды давно были записаны
этнографами, а в музее дона Альвареса были камни с соответствующими
рисунками. Но только в 1989 году в "запечатанном" захоронении были найдены
глиняные горшки с изображениями шаров, теперь уже несомненно подлинными.
   Что касается третьей группы рисунков, то она всегда считалась самой
загадочной, а теперь стала самой понятной. Через все плато от края до края
проложена сложная сеть прямых линий, а местами построено нечто и вовсе
неожиданное: длинные четырехугольники, постепенно сужающиеся к одному краю.
   Сейчас практически доказано, что четырехугольники - это беговые дорожки
для ритуальных состязаний. Как и прямые линии, они датируются VII веком. А
многокилометровые линии представляют собой своего рода древнюю
обсерваторию или календарь. На одном из боливийских плато существует
сходная система, которой индейцы еще недавно пользовались для определения
сроков сева и уборки урожая.
   Кстати, климат плато в прошлом, видимо, был чуть более влажным. Кое-где
его пересекают неглубокие сухие русла, вдоль которых торчат редкие мертвые
кустики.
   Ближе к оазису, до которого всего пять километров, растет трава и
водится всякая мелочь - вьюрки да хомячки (белые Auliscomys и желтые
Phyllotis). Увидеть их можно только рано утром, до рассвета - с
наступлением жары все прячутся.
   Сам городок ничем не примечателен: пара бензоколонок, кафе,
общественный телевизор на главной площади, собор... За ним - снова сотни
километров пустыни, где песчаные заносы то и дело перекрывают дорогу.
Трудно поверить, что всего несколько миллионов лет назад здесь было море -
в песках найдены скелеты древних китов. Там, где трасса выходит к океану,
видна непрерывная цепочка из чаек, куликов-сорок и песочников,
выстроившихся вдоль берега в ожидании отлива. Лишь после целого дня пути
шоссе сворачивает к горам. Сначала появляются самые высокие в мире
барханы, до километра в высоту, потом странные серебристо-серые дюны на
розовом песке, и, наконец, огни Арекипы.
   Старинный город у подножия вулкана El Misti (5835 м), Арекипа сохранила
средневековое обаяние, несмотря на многочисленные землетрясения. К
сожалению, я приехал сюда в полночь, а в четыре утра уже вскочил в
следующий автобус, так что город видел только из окна такси. После
нескольких часов подъема мы преодолели высокий и очень холодный перевал и
оказались в устье каньона, прорезанного в горах рекой Colca.
   Здесь почти все деревни были полностью или частично разрушены
землетрясением 1992 года, и многие жители все еще ютились в палатках. Тем
не менее они выглядели очень веселыми, особенно женщины. гордо
расхаживавшие в надетых по случаю воскресенья шляпах в виде коробок из-под
торта. Дорога вилась по краю каньона, самого глубокого в Южной Америке
(борта на высоте 4500 м, а дно на 1500). В самом узком и глубоком месте я
сошел и увидел огромную толпу туристов.
   В нишах скал, образующих вертикальные стены каньона Колки, гнездятся
кондоры (Vultur gryphus). Каждый день около пяти часов утра вдоль ущелья
начинает дуть сильный ветер, который отражается от скалы с гнездовой
колонией и сворачивает вертикально вверх. Птицы используют этот восходящий
поток, чтобы набрать высоту и затем разлететься на поиски пищи. К
сожалению, все автобусы прибывают на "смотровую площадку" под названием
Cruz del Condores к шести утра, когда смотреть уже практически не на что.
   Я понял, что опоздал, и решил дождаться следующего утра, отдохнув в
этом изумительно красивом месте после многих дней в дороге. Поставив на
уступе скалы палатку, я лег загорать, благо солнце уже согрело склоны и
понемногу становилось жарко, а туристы благополучно разъехались. К тому же
я наконец-то нашел способ избежать облезания носа.
   С тех пор, как я обжег его на Памире, мой длинный нос очень легко
обгорает.
   Стоит хоть ненадолго очутиться в тропиках или горах, как он начинает
облезать и продолжает "линьку" еще несколько месяцев после возвращения.
Теперь я придумал, как его защитить. Хотя этот метод, увы, пригоден только
для безлюдных мест, он зато прост, как все гениальное: достаточно надеть
на нос презерватив!
   День пролетел быстро. Несмотря на холодный ветер, вокруг кипела жизнь.
Из ущелья кругами поднимались хищные птицы - чилийские орлы (Geranoaetus),
канюки, каракары. Над бесчисленными цветущими кактусами Lobivia вились
неустрашимые колибри - гигантский и горный (Oreotrochilus). Изредка
появлялись несколько неуместные в столь суровом краю зеленые попугайчики
(Leptopsittaca). Среди камней бегали пушистые хомячки (Andinomys) и
серебряные шиншилловые крысы (Abrocoma). Пара золотых дятлов (Colaptes
rusticola), живших в норе на откосе, оглашала горы пронзительными криками.
К полудню водопады на противоположной стороне ущелья оттаяли, и эхо их
веселого шума запрыгало по скалам. Мне отравляло удовольствие только
ожидание ночи, поскольку я не знал, насколько сильный мороз будет под
утро. Если бы я только мог, как колибри, впасть в анабиоз!
   Солнце коснулось горизонта, и в дальних деревнях зажглись первые
огоньки.
   Появились кондоры - они возвращались к гнездам, летя над дном каньона.
Шиншилл сменили горные вискачи (Lagidium peruanum). Эти грызуны очень
похожи на зайцев, но у них длинный хвост с пушистой кисточкой. Я как раз
надел на себя всю одежду и приготовился сделать вылазку в поисках ночных
зверей, когда подошел вечерний автобус.
   Оказалось, что мне не придется дожидаться утра в одиночестве. Рядом со
мной поставили палатки молодая парочка из Англии, немецкий фотограф и
компания шведов. За дружеской беседой мы просидели до тех пор, пока не
замерзли водопады.
   Тогда мороз разогнал нас по палаткам. Проснулся я часа в три ночи. Даже
сквозь стены палаток было слышно, как ворочаются и стучат зубами соседи.
Стоило мне вылезти наружу, как и все остальные, точно по команде,
выскочили на улицу и принялись прыгать и приплясывать, пытаясь согреться.
   - Хотел бы я очутиться сейчас в моей хоббичьей норке, - грустно сказал
я. Все засмеялись было, но тут из черной глубины каньона донесся жуткий,
леденящий душу, глухой вой, перешедший в грозный рев.
   - Что это? - прошептала англичанка, снова начиная дрожать.
   Ей никто не ответил. Издавать подобные звуки мог только пьяный
динозавр. Новая волна кошмарных завываний накатила на нас и заметалась
между скалами. Звуки не стихали минут десять, но постепенно мы все-таки
догадались, каков их источник.
   Этот страшный вопль был просто клаксоном первого утреннего автобуса,
многократно усиленным в каменном мешке каньона. Далеко внизу водитель
выписывал круги по деревне, стремясь набрать как можно больше пассажиров,
прежде чем ехать в город.
   То, что 99% жителей мечтают спокойно поспать до утра, его не
интересовало.
   Когда концерт кончился и полупустой автобус прогрохотал мимо, мы
огляделись.
   Высокогорные звезды сплошь усеяли небо - жителям равнин трудно
представить себе, как это может быть красиво. Особенно интересно было
увидеть украшение южного неба - Магеллановы облака. Это две небольших
эллиптических галактики-спутника, вращающихся вокруг нашей галактики
Млечного Пути. Пышный слой инея покрывал траву, в тишине слышалось тихое
потрескивание промерзших скал.
   Нам пришлось долго ходить вверх-вниз по дороге, чтобы не закоченеть
совсем.
   Наконец начало светать, а в полпятого появилось солнце, и сразу
пробежал по траве первый ветерок. Через двадцать минут он выл в каньоне,
словно самолетная турбина, а с края скалы, наверное, можно было прыгать с
зонтиком вместо парашюта - настолько силен был восходящий поток. И тогда
из глубины ниш и трещин появились кондоры.
   Пока кондор сидит на земле, в нем, как и во всех американских грифах,
есть что-то куриное. Грузные черные птицы сгорбились на краю своих пещер,
дожидаясь, когда ветер наберет силу. Я сполз по скале немного вниз и
насчитал шесть пар, причем у четырех уже были взрослые птенцы. Молодые
кондоры не выдержали первыми - они спрыгнули в поток и принялись
выписывать круги, иногда чудь задевая скалы маховыми перьями. Что же до
взрослых, они ждали еще минут десять, отряхиваясь и причесывая друг другу
пушистые белые воротнички. Лишь когда ветер понес вверх пыль и мелкие
камешки, они расправили трехметровые крылья и скользнули в пустоту.
Поначалу они не стали набирать высоту, а лишь планировали туда-сюда, и
пусть надо мной смеются все орнитологи, но я готов дать голову на
отсечение, что они просто получали от этого удовольствие. Они то
пикировали к самому дну, сверкавшему речным льдом в двух километрах под
нами, то описывали мертвые петли (вот уж чего не ожидал от грифов!), то
подлетали к нам и медленно проплывали мимо, внимательно разглядывая. Я
мечтаю когда-нибудь оказаться на этом месте с дельтапланом и составить
кондорам компанию - посмотрим, как им это понравится?
   Наконец взрослые стали подниматься и, достигнув высоты около 5500
метров, разлетелись кто куда. Коричневый молодняк еще долго играл в
солнечных лучах, отрабатывая фигуры высшего пилотажа и отчаянно скрипя
перьями на виражах. Иногда любопытный "птенчик" оказывался всего в десятке
метров от нас - встречаться с ним взглядом было особенно интересно. Без
четверти шесть они один за другим укрылись в гнездах. Только покрытый
темным пухом кондоренок помоложе, еще не умевший летать, остался грустно
сидеть в тени, но теперь заметить его, не зная заранее, куда смотреть,
было просто невозможно.
   Тут подоспели два десятка автобусов с туристами. Мы с немецким
фотографом Клаусом показали им кондоренка, и благодарная публика угостила
нас завтраком. Мы воспользовались одним из их автобусов, чтобы спуститься
в соседний городок, а там пересели на пассажирский.
   У индейцев Перу и Боливии удивительно красивая музыка, сплав инкской и
испанской традиции. Их незатейливые мелодии написаны с таким вкусом и так
гармонируют с природой, что слушать их можно бесконечно, какими бы
простыми не были слова песен. К сожалению, услышать их тут можно довольно
редко. Лучшие ансамбли гастролируют по всему миру, от Нью-Йорка до Москвы,
пользуясь особой популярностью у хиппи из-за внешнего сходства, а народ
слушает нечто современное. Как и наши эстрадные шлягеры, здешние "хиты"
представляют собой тошнотворную смесь слезоточивых псевдонародных мотивов
с пятью аккордами электрогитары. Но народу нравится. Мы ехали в автобусе
третий час, поднимаясь все выше по склонам, покрытым террасами времен
инков, а шофер раз за разом ставил одну и ту же кассету в стиле "Ласкового
мая", и все радостно подпевали.
   Моего спутника наконец прорвало:
   - Я не могу больше это слышать! Мне надоела эта музыка! Мне надоел этот
голос!
   Мне надоели эти слова! "Почему ты меня не любишь, почему гуляешь с
другим!" Как можно петь такую бредятину!
   - Но три четверти всех песен в любой стране написаны в точности про то
же самое,- сказал я.
   - Пускай так! Но они хотя бы разные! Ни в одной стране мира не станут
слушать ничего подобного!
   Я хотел было с ним согласиться, но вспомнил свое путешествие на Урал в
год наивысшей популярности Марины Журавлевой (в Москве этой чумы каким-то
чудом избежали), и у меня окончательно пропало желание обсуждать
музыкальные темы.
   В этот момент мы преодолели перевал и покатили по широкому плато. Вдруг
над заснеженным конусом вулкана Sobancalla, маячившим километрах в пяти,
взметнулось огромное облако ангельской белизны. Спустя секунду стекла
звякнули от воздушной волны. Это был один из самых редких типов извержений
- фреативный взрыв, выброс чистого водяного пара. Я решил про себя, что
сойду с автобуса и попытыюсь взобраться к кратеру, если взрыв повторится,
но вулкан замолчал.
   На закате мы добрались до Арекипы. Клаус отправился на вокзал, чтобы
ехать в Куско на поезде. Автобусом вдвое быстрее и вдвое дешевле, но
путеводитель "Lonely Planet" утверждает, что в поезде более колоритная
публика. По моим данным, разница только в количестве воров.
   У меня как раз кончились 200$, которые я разменял при въезде в Перу, а
открытия банков пришлось бы ждать до утра. Цены в разных автобусных
компаниях очень сильно отличаются, а последний автобус из тех, на которые
мне хватало, ушел полчаса назад. Но владелец компании сказал "не
проблема", посадил меня в машину и повез вдогонку. На другом конце города
мы догнали автобус, я втиснулся внутрь, одел на себя все, что было, и
после ночи пути оказался в Куско.
   Куско, столица империи инков Тауантин-суйю, самый красивый город обеих
Америк.
   Он расположен на высоте 3800 метров, поэтому небо и освещение здесь
такие красочные и разнообразные, какими бывают только в горах. В
центральной части нет ни одного здания моложе 1800 года, причем на многих
улицах до высоты метра-двух идет кладка еще имперских времен, а выше -
испанская. Постройки инков легко узнать - они сложены из гладких
квадратных камней с закругленными углами, притертых так, что между ними
нельзя просунуть ножик. Староиспанская архитектура в Куско еще прекрасней,
чем в Кито, а народ еще более симпатичный. Особенно хорош город днем,
когда из школ идут дети, одетые в разноцветные форменные свитера, и в
сумерках, когда горы освещены заходящим солнцем, а соборы - прожекторами.
   Куско стал столицей в XI веке, но поначалу контролировал лишь свою
долину. В XV веке воинственные соседи чанка постепенно отняли у него почти
все владения и в конце концов осадили сам город. У тогдашнего правителя
Виракочи было три сына, в точности соответствовавших сказке. Отец и двое
старших готовы были сдаться, но младший сын Пачакутек силой заставил их
продолжать борьбу и сумел разбить чанка.
   Войска провозгласили его инкой (императором). Не прошло и двадцати лет,
как все горы Перу оказались во власти Пачакутека Великого. При его сыне
Тупак Юпанки экспансия продолжалась, и к 1525 г инки покорили громадную
территорию от Колумбии до Центрального Чили. Вероятно, со временем они
захватили бы и остальной континент, кроме, может быть, Южного Чили, где у
них был достойный противник.
   Инки создали плановое государство, в котором каждый мешок зерна и
каждая лама подлежали строгому учету. Для удобства статистики жителям
запрещено было менять место жительства и профессию. Крестьяне были
объединены в коммуны нескольких уровней (по 10, 100 и т.д., до 4000
семей). Интересно, что подобная система существовала и у монголов.
Покоренным народам инки не навязывали свою религию и культуру, надеясь,
что те ассимилируются сами собой. Требовалось только выучить
государственный язык кечуа и признать инку наместником бога Солнца на
Земле. В империи не было голодных и нищих, и все довольно эффективно
работало, по крайней мере поначалу. А ведь у них не было иных средств
сообщения, кроме вьючных лам и профессиональных бегунов. Но инка все же
правил империей, протянувшейся на 5000 километров по самым
труднопроходимым ландшафтам Земли.
   Мощеные дороги инков напоминают римские, но на перевалы ведут не
серпантины, а ступеньки - колес-то не было. Кроме береговой дороги, была
еще горная, проходившая от Аллеи Вулканов до Чили прямо по Андам. Через
реки строились подвесные мосты до 200 метров в длину.
   В конце концов именно расстояния косвенным образом оказались причиной
гибели империи. После высадки испанцев на севере по всей Америке
прокатились опустошительные эпидемии. Заболел и тогдашний инка, Уаскар.
Его брат Атауальпа, командовавший армией на далеком севере, провозгласил
себя инкой, и началась гражданская война. Прийдя к власти, Атауальпа
устроил страшную резню. Тут, как нарочно, появился Писарро со своими
головорезами и, пользуясь моментом и невероятным везением, захватил
власть. Так, по вине скорее кровавого параноика Атауальпы, чем
конкистадоров, погибла высочайшая цивилизация Америки.
   Сейчас в городе не осталось ни одного целого здания имперских времен,
только храм бога Солнца Инти уцелел почти весь (на нем теперь стоит
собор). Но семицветные флаги Тауантин-суйю снова подняты над Куско, а
народ по-прежнему говорит на кечуа и ходит в национальной одежде.
   Я остановился в крошечном отельчике на улице Тупак Юпанки у самой
центральной площади. Сначала с меня брали доллар в день, позже по дружбе
сбавили цену вдвое.
   Пару дней я просто отдыхал, исследуя соборы, музеи и рынки. Последние
представляют интерес прежде всего для ботаника - ведь здесь родина
множества культурных растений. Даже обычный картофель продается десятков
видов, с клубнями всех цветов радуги и самого неожиданного вкуса. Очень
интересно было попробовать также клубни различных видов настурций и
кислиц. Но самый знаменитый из местных деликатесов, вкуснейший фрукт мира,
нежную чиримойю (Annona chirymoya), мне не удалось найти - не сезон.
   Из Куско я надеялся попасть в национальный парк Ману. Это участок
восточного склона Анд с предгорьями и частью равнины, площадью примерно с
половину Подмосковья. Он занимает первое место среди заповедников мира по
богатству флоры и фауны, но добраться туда очень сложно. Туристические
фирмы берут 500-2000 $ за десятидневный тур, причем минимум половина
времени уходит на дорогу. А другого транспорта нет.
   Для меня Ману был последней надеждой найти большой участок
действительно нетронутого тропического леса. Экспедиция туда требовала
больших затрат времени и денег, но я не был уверен, что все это имеет
смысл. Что ждет меня там? Может быть, опять пастбища и заросшие вырубки,
покрытые цекропией и заплетенные монстерой? Оба растения очень красивы, но
тащиться ради них в такую даль...
   Я пришел в контору заповедника и предъявил Индульгенцию. "Ах, ты
биолог!" - радостно закричали сотрудники и устроили мне сорокаминутный
экзамен, чтобы проверить. Видимо, уровень моей эрудиции их устроил - меня
обещали забросить в лес при первой возможности. Но только через два дня
мне сообщили, что, если я сумею добраться до деревни Shintuya на реке Alto
Madre del Dios за полтора дня, то могу попасть на лодку, идущую на Рио
Ману. При этом всю еду на месяц необходимо брать с собой.
   В тот же вечер я закупил 20 кило риса и столько же прочих продуктов,
так что лишь с большим трудом мог оторвать рюкзак от земли. На базаре мне
очень удачно подвернулся чилийский фонарик на четырех батарейках. Он
оказался чудом техники:
   светил ярче, чем автомобильная фара, и при этом батарейки почти не
садились.
   Найти котелок мне поначалу не удалось, и пришлось купить металлическую
миску.
   Потом котелок все же отыскался, а миску я продал хозяйке отеля (к
большому ее удивлению).
   Утром я дополз до автостанции. Автобус идет два дня и отходит через
день, но мне удалось найти "фиат" с самодельным кузовом до поселка
Pilcopata выше по течению.
   Хозяин машины поначалу то и дело развлекал нас, сидящих в кузове,
исполнением русских песен, на которые он оказался большой любитель. Час за
часом мы карабкались в горы, и вскоре стало так холодно, что закоченели
даже индейцы, сидевшие рядом в кузове. Они перестали тянуть монотонные
песни на смеси испанского и кечуа и угрюмо смотрели по сторонам.
   Мы взобрались на очень высокий перевал, где стояли два десятка
крошечных домиков - инкские храмы звезд. Здесь свистел пронзительный ветер
и ничего не росло, кроме совсем утонувших в земле микроскопических
кактусов. Во времена инков люди почему-то любили селиться как можно выше -
остатки храмов и даже жилых домов той поры можно найти на ледяных вершинах
гор, у кратеров вулканов и в прочих неожиданных местах. Потом мы
спустились в долинку, где у канав разгуливали стайки пунских ибисов
(Plegadis ridgewayi), и снова полезли вверх.
   За вторым перевалом перед нами открылась серая гладь облаков,
освещенных заходящим солнцем. Едва мы нырнули в облака, как стало совсем
темно, а к холоду и ветру присоединился ледяной дождь. Облачный лес стоял
угрюмой черной стеной, лишь изредка в лучах фар звездами вспыхивали
большие белые орхидеи. Виток за витком мы спускались во мрак. Я закоченел
до полного отупения и уже не верил, что где-то может быть тепло, а сил
хватало только на то, чтобы не выпасть из кузова на ухабе.
   Так я попал в Ману.
 
 
   Походная песня индейцев Кечуа 

   Caminemos, caminemos, 
   Muchas caminos tenemos.
   Muchas caminos tenemos,
   Caminemos, caminemos.
 
   Lejos, lejos es camino, 
   Muchas piedras al camino.
   Muchas piedras al camino,
   Lejos, lejos es camino...По дороге, по дороге,

   (перевод)

   Все шагаем по дороге.
   Все шагаем по дороге,
   По дороге, по дороге.
 
   Далека у нас дорога, 
   И камней на ней так много, 
   И камней на ней так много - 
   Далека у нас дорога...
 
    
 
    
 
 
                            Глава шестая. Ману 
 
   Когда-то мы жили на небе, в раю. Но потом мы нашли большую сейбу и по
ней спустились в Лес. Лес нам понравился больше, и мы остались жить на
земле.

   Легенда индейцев мачигенга.
 
 
 
   Постепенно потеплело, тучи разошлись, и в небе появились звезды, а в
траве - светлячки. Большие белые орхидеи Cattleya сменились маленькими
алыми Oncidium.
   Странные существа перебегали дорогу в лучах фар - норковые опоссумы
(Lutreolina), колючие древесные крысы (Isothrix), жабы-рогатки
(Ceratophrys).
   Когда наполненный ароматом цветов воздух стал совсем теплым и влажным,
впереди вдруг замелькали огни, и в час ночи мы прибыли в Пилькопату -
единственную большую деревню в охранной зоне заповедника.
   Ночевать пришлось на местном базарчике. Жители вповалку спали на
прилавках, а по ним бегали землеройковые опоссумы (Caenolestes). Эти
маленькие зверьки считаются самыми древними из настоящих млекопитающих -
никогда бы не подумал, что "живые ископаемые" бывают такими наглыми.
Выбрав самый темный из свободных прилавков (спать под фонарями не
рекомендуется - они привлекают слишком много причудливых насекомых), я
дождался рассвета и на первом попутном грузовике спустился в Шинтуйю на
реке Верхней Богоматери (Alto Madre del Dios).
   Эта быстрая порожистая река образует южную границу национального парка.
Ниже она сливается с Рио Ману и дальше называется просто Матерь Божья
(Madre del Dios).
   Ее долина входит в охранную зону, нижние 75 километров Рио Ману - это
зона туризма, а весь остальной бассейн Ману с притоками - зона абсолютной
заповедности. Там нет никого, кроме двухсот индейцев. Единственный
транспорт на реках - долбленые пироги с подвесными моторами, причем в
сухой сезон они едва проходят в верховья из-за мелей, а в дожди частенько
опрокидываются на бурунах.
   В такой пироге мы и двинулись вниз с грузом риса для егерей, живущих на
двух кордонах по Рио Ману. Роскошный тропический лес тянется по берегам, а
на пляжах собирается целая коллекция птиц. Фантастически яркие попугаи ара
парами пролетали над рекой или глядели на нас из дупел в старых деревьях.
Мы заночевали в Boca Manu (Усть-Ману) - деревушке у слияния рек, а наутро
поднялись до нижнего кордона Romero.
   Разгрузив рис, ребята уплыли дальше, а я остался на "пристани" из двух
затонувших пирог. В сотне метров виднелся домик кордона. Во всех странах
мира на кордонах заповедников собирается самая лучшая публика, так что я
зашел внутрь, словно к себе домой. Двое небритых егерей сидели за бутылкой
водки. Увидев меня, они молча налили стопку и спросили: "Queres sin
comida, macho?" (Мужик, без закуся будешь?)
   В Ромеро я прожил неделю, потихоньку исследуя лес и озера в
окрестностях. От кордона расходятся старые полузаросшие тропинки, но по
лесу можно ходить и просто так. Местные жители иногда пользуются для этого
мачете, но от него много шума и мало толку. Лишь там, где разрослась
карликовая пальма Geonoma, подлесок почти непроходим.
   Был разгар сухого сезона, поэтому плотная дымка скрывала далекие горы,
а рассветы и закаты казались особенно романтичными. Раз в два-три дня
проходил легкий дождик, река поднималась на час-другой, но потом
продолжала спадать. Днем по нескольку часов стояла жара, и это время я
старался проводить в воде.
   Купаться в реках Ману лучше в футболке и обязательно - в плавках,
потому что здесь много мелких рыбешек, которые больно щиплют за соски и
прочие выступающие части.
   В лесу в это время года так мало комаров, что можно ходить совсем
голым, если не собираешься надолго останавливаться. На пляжах вьются
кусачие песчаные мухи - крошечные твари вроде мокреца. Но только в жаркие
часы они разлетаются дальше чем на пару метров от уреза воды. Ночью их
сменяют речные комары. Кроме комаров, в зарослях вас радостно встречают
крошечные, едва видимые простым глазом аргасовые клещики (Argasidae),
укусы которых потом чешутся несколько дней. На тропах, пробитых тапирами,
к клещам присоединяются наземные пиявки.
   Гораздо больше отравляют жизнь пчелки-щекотунчики (Euglossina) - они
собираются возле людей и ползают по голым спинам. Если их смахивать, то
рано или поздно попадешь рукой на осу Polistes, которая тоже любит
щекотаться, но умеет и жалить. У этих маленьких черных пчел установились
странные взаимоотношения с желтой орхидеей Oncidium penica. Самцы
специально барахтаются в пыльце орхидей, запах которой делает их
привлекательными для самок. Пчелы так привыкают к запаху пыльцы, что в
отсутствие орхидей живут лишь треть обычного срока.
   Леса равнинной Амазонии условно делятся на три типа: iapo (заболоченные
поймы), varza (леса, затапливаемые в сезон дождей) и terra firma (сухие
леса). Флора и фауна разных типов леса отличаются, как будто это разные
страны. При этом реки очень часто меняют русла (только 30-40% территории
никогда не были речным дном), так что в однообразном, на первый взгляд,
лесу трудно найти два похожих участка.
 
   Особенно богаты жизнью старицы (cochas) - озера, образовавшиеся из
старых участков русел. Их можно издалека обнаружить по гнусавому кваканью
гоацинов (Opisthocomus hoazin) - причудливых хохлатых птиц, сотнями
гнездящихся в кустах по берегам. В озерах, в отличие от рек, прозрачная
вода, поэтому здесь раздолье для любителей рыбки.
   Днем в старицах охотятся гигантские выдры (Pteronura brazilensis).
Когда-то они были многочисленны по всей сельве, потом мода на короткие
меха привела к тому, что выдровая шкура стоила больше, чем десять
ягуаровых. Сейчас выдры практически исчезли, но в Ману их еще можно
увидеть - на каждой старице живет прайд из 5 - 10 зверей. На тех озерах,
которые открыты для туристов, есть даже специальные смотровые площадки. За
выдрами можно наблюдать бесконечно, ведь они часами играют и все время
придумывают что-то новое. Они очень осторожны, но плывущего человека не
боятся и, подплыв вплотную, приветствуют громким лаем, а порой подныривают
и лают из-под воды. Местные жители называют их речными волками (lobos del
rio), а обычных выдр - нутриями.
   Ночью их сменяют черные кайманы (Melanosuchus niger). Если провести по
старице лучом фонаря, то повсюду загораются красные кружочки кайманьих
глаз. Некоторые кайманы достигают семи метров в длину. Этот вид считается
опасным, но я много раз встречался с ними во время заплывов и ни разу не
замечал какой-либо реакции, кроме страха и любопытства. Из всех крокодилов
Америки они, по-моему, самые красивые.
   Берега стариц кишат птицами - цаплями, зимородками, ибисами,
каштановыми пастушками (Aramides), маленькими водяными журавлями (Arama),
коршунами-слизнеедами, маленькими лапчатоногами (Heliornis) и похожими на
них солнечными цаплями (Eyrypyga). На склонившихся над водой ветках
пережидают день желтые летучие мышки Centronycteris с сумками на крыльях.
В воде плавают рыбки, знакомые нам по аквариумам - Scalaria, Discus и
прочие, одна другой красивей.
   А вот на реках видишь меньше интересного. В теплой воде мало планктона,
поэтому рыбы не так уж много. В основном это пираньи (Serrasalmidae).
Нехватка пищи порождает специализацию: есть пираньи, которые питаются
упавшими в воду листьями, орехами или обгрызают корни прибрежных деревьев.
У одного из местных видов, пожирателя сочных плодов, совершенно
"человеческие" челюсти, у другого (Hydrolycus) - огромные клыки, как у
барракуды. Рыбалка - нелегкий труд: вам все время либо перегрызают
проволочный поводок, либо очищают крючок от наживки.
   Только в устьях ручьев можно наловить достаточно на хороший обед за
полчаса: тут ловятся сомы с носом в виде стеклянной лопаты (они, вероятно,
заменяют здесь осетров), травоядные пираньи (Metynnis) и косатки
(Pimelodidae). Обычно же рыбалка продолжается "до первой араваны" -
крупной Aravana с нежным, как у омуля, мясом.
   На отмелях гнездятся водорезы (Rhynchops nigra) - длиннокрылые птицы,
которые по ночам "пашут" реку, вычесывая из воды рыбок. Днем им на смену
приходят толстоклювые крачки (Phaetusa simplex). Там же живут кулики,
оринокские гуси (Neochen jubata) и самые голосистые птицы Амазонии -
паламедеи (Anhima cornuta).
   Их крик, жуткое карканье и гогот, слышен за несколько километров.
Иногда на пляже можно увидеть белого каймана (Caiman crocodilus), а на
упавшем в воду стволе - ягуара. Если приглядеться к торчащим из воды
корягам, то оказывается, что многие из них сплошь покрыты козодоями
Nyctidromus, которые днем маскируются под сучки, а ночью ловят комаров,
летая над водой, как чайки.
   Совсем другой мир - маленькие ручейки, вьющиеся по лесу. Если нырнуть в
их прохладные заводи, можно увидеть неоновых рыбок (Cheirodon etc.),
меченосцев (Xiphophorus), диких гуппи (Poecilia), глиссирующих по
поверхности клинобрюшек (Gastreropelecus), крошечных сомиков
Callichthydae. По берегам встречаются гладкие, отполированные глинистые
откосы - места игр длиннохвостой выдры (Lutra longicaudata), которая любит
катание с горок больше всего на свете. В камышах живет пакарана (Dinomys
branickii) - странный грызун, о жизни которого ничего толком не известно,
и "расплющенные" жабы Pipa, выводящие потомство на спине.
   Есть в ручьях и свой кайманчик - маленький Paleosuchus trigonatum.
   Среди безумного разнообразия сельвы двое егерей, Пако и Кики, вели на
редкость скучную жизнь. Днем они проверяли документы у проплывающих
вверх-вниз туристических групп, утром потихоньку рыбачили, а вечером
часами трепались по радио с такими же бедолагами, затерянными среди рек и
лесов Перу, Боливии и Бразилии. С некоторыми подружками они общаются так
уже много лет, но ни разу их не видели. Я тоже не внес особого
разнообразия в кордонный быт, поскольку почти круглые сутки шлялся по
лесу. Одиночество егерей скрашивали только 12 видов тараканов, трогоны,
гнездившиеся в дупле большого дерева над обеденным столом, и похожие на
больших куниц тайры (Eira barbata), приходившие среди бела дня воровать с
огорода бананы и папайю.
   Лучшее время в лесу - ночь. Особенно интересно в этот час на берегах
реки, в затапливаемом лесу. Хором поют три вида пучеглазых листовых
лягушек (Phyllomedusa), которые произносят соответственно "ква?", "ква!" и
"ква..."
   Изредка с шумом падают "жестяные" листья пальм. Певчие сомы (Doradidae)
протяжно стонут в заводях. Маленькие светлячки целыми толпами собираются в
сырых местах - на берегах, в дуплах, во мху. Колонны бродячих муравьев
вьются по тропинкам, сопровождаемые красноглазками, крапивниками и другими
птицами. Живой волной шуршат перед ними, разбегаясь во все стороны,
крошечные лягушата и прочие обитатели подстилки. Словно огромные бабочки,
порхают в лунном свете совы - неясыти Ciccaba с грустными глазами, яркие
очковые (Pulsatrix), смешные длинноухие Lophostrix cristata и маленькие
Otus. Луч фонарика выхватывает из тьмы стволы и листья, то и дело
останавливаясь на неожиданно возникшем жителе леса - каждый раз это кто-то
новый. То попадется кузнечик, копирующий лист (у него на крыльях
нарисованы "жилки", "пятна от грибка" и даже "погрызы гусениц").
   То замрет на стволе крошечный геккончик Sphaerodactylus размером со
спичку. То поднимет усы огромный жук, расписанный геометрическими
фигурами. Внезапно взлетают вспугнутые птицы - тинаму или краксы. А при
особой удаче можно встретить дикую кошку - черную ягуарунди (Felis
yagouarundi) со змеиной мордочкой, необыкновенно красивую тигровую (F.
tigrinus) или более крупного, но такой же великолепной расцветки оцелота
(F.pardalis).
   Начинает светать, и поймы оглашаются громкими криками зонтичной птицы
(Cephalopterus) - странного черного создания с большим султаном на лбу.
Первые колибри слетаются к маленьким озерам и купаются в солнечных
зайчиках, касаясь воды и отскакивая, как резиновый мячик.
Ястребы-цикадоеды (Harpagus)
   перекликаются над лесом, синие цветочницы (Cyanerpes) прыгают в
зарослях цветущих канн (Canna). Красные сколопендры прячутся в трубчатых
дыхательных корнях, которые расходятся от основания стволов пальм
Socratea, придавая им сходство с вениками.
   Днем, тихо бродя по пойменным лесам, можно услышать странный шум. Шорох
от невидимого движения вдруг начинает доноситься со всех сторон, и
бесчисленные черные тени появляются вокруг. Это белобородые пекари
(Tayassu albirostris), которые бродят стаями до 200 голов, раскапывая
почву, словно толпа бульдозеров.
   Они очень агрессивны и постоянно дерутся, вздыбив гривы и ударяя друг
друга острыми клыками. На terra firma их заменяют ошейниковые пекари (T.
tajacu), более солидного вида и тихого нрава.
   В туристической зоне заповедника нет ни индейцев, ни белых, поэтому
сейчас тут больше крупных зверей и птиц, чем было до Конкисты. Если найти
в лесу рощицу пальм Mauricia flexuosa и устроить засидку на верхушке,
можно увидеть множество гостей, приходящих за орехами. Земля в таких
местах бывает истоптана, как на скотном дворе. Красные олени Mazama
americana, равнинные тапиры (Tapirus terrestris) с полосатыми тапирятами,
пекари, зеленые и черные агути кормятся внизу, совершенно не обращая
внимания на человека.
   Еще интересней засидка на плодоносящем дереве. В сухой сезон только
три-четыре из сотен видов деревьев приносят плоды, и от них зависит жизнь
бесчисленных обитателей верхнего яруса. Если вырубить эти деревья, лес
заметно опустеет.
   Между тем по Амазонии то и дело прокатываются "эпидемии" охоты на ту
или иную древесную породу, связанные с рыночной конъюнктурой. В горной
сельве практически уничтожены бальса и хинное дерево (Chinchona), на
равнинах - каучуконос Sapium (в отличие от Hevea, он "одноразовый", т.е.
вырубается для получения каучука), обладающие ценной древесиной Switenia
mahogani и Cedrela. Только в Ману естественный состав леса практически не
нарушен. Сборщики каучука побывали здесь и истребили почти всех индейцев,
но осваивать леса не стали из-за труднопроходимых рек.
   Поэтому тут хватает больших деревьев - надо только суметь на них
влезть. Проведя всего сутки на большой сейбе, усыпанной сочными цветами, я
видел столько разных попугаев, туканов, трогонов, обезьян, белок (от
крошечной белки-мошки Sciurillus puzillus до здоровенной ярко-красной
Sciurus purrhinus), что в глазах рябило.
   Ночью по веткам, опыляя цветы, ползали пушистые опоссумы (Caluromys и
Caluromysiops) и плюшевые еноты-кинкажу (Potos flavus).
   Большие деревья часто бывают с дуплами. Если развести маленький костер
и сунуть в дупло охапку дымящихся листьев, можно узнать, кто живет внутри.
Чаще всего дупла заняты осами, пчелами, похожими на кусочки коры
скорпионами или летучими мышами всех цветов. Но один раз мне удалось
увидеть змейку Leptophis неописуемо яркой зеленой окраски, и однажды -
ночных обезьянок (Aotus) с печальными глазищами.
   Именно тогда я обнаружил, что разные виды обезьян имеют в лесу
совершенно разные маршруты. На самых высоких деревьях, редкими "холмами"
торчащих над пологом, живут ревуны (Alouatta). Они питаются листьями,
поэтому им редко приходится перебираться с дерева на дерево. Чуть ниже
"летают" длиннорукие паукообразные обезьяны (Ateles). Они настолько
спортивные, что легко перепрыгивают с дерева на дерево. хотя на этой
высоте кроны не соприкасаются. Там, где несколько больших деревьев стоят
рядом, поселяются шерстистые обезьяны (Lagothrix lagotricha), словно
одетые в меховые комбинезоны.
   Еще ниже, в сплошном пологе, бродят огромными стаями небольшие саймири
(Saimiri sciureus) в компании бурых капуцинов (Cebus apella). В менее
густых участках их заменяют похожие на совят тити (Callicebus), которые по
утрам, как и ревуны, устраивают концерты, но не такие громкие. На этой
высоте встречается и красный уакири (Cacajao calvus) с голой ярко-алой
головой, но он очень редок.
   В подлеске живут маленькие тамарины, питающиеся в основном насекомыми.
Самый красивый из них - императорский (Saguinus imperator) с роскошными
усами. В основном стайки тамаринов придерживаются terra firma. В поймах
вместо них селится похожая на пушистого черного котенка Callimico gouldi,
а по берегам ручьев - самая маленькая, карликовая игрунка (Cebuella
pygmaea) размером с грушу (детеныши - с солонку).
   В затапливаемых лесах муравьям трудно жить на земле. Там водятся почти
исключительно гигантские муравьи Dinoponera, величиной с нашу осу. Они
почему-то всегда бродят группами по три-пять бойцов. Остальные строят
гнезда на деревьях, благо многие деревья этих мест сами предлагают им
убежища - всевозможные полости, утолщения веток и т.д.
   Однажды я попытался разобраться в строении такого "муравьиного города",
расположившегося в утолщении ветки большого дерева Tococa guianensis на
высоте около 25 метров. Муравейник был старый, и на его удобренной
остатками добычи поверхности разросся целый "висячий сад" из орхидей и
бромелий. Эпифитам, однако, явно не хватало воды. У многих бромелий в
основаниях листьев были как бы "карманы" для сбора воды, а выше от стебля
отходили корешки, свисавшие в эти карманы. Что касается орхидей, то их
корневища были густо оплетены грибами-симбионтами, которые оттуда,
ветвясь, тянулись к бромелиям. Вероятно, по грибнице, как через шланг,
орхидеи тянули соки из соседей.
   Самое удивительное, что в утолщенных стеблях бромелий жили термиты.
Обычно термиты избегают соседства муравьев. Но здесь от их гнезд во все
стороны расходились крытые туннели, а вентиляционные ходы были наглухо
запечатаны головами солдат. Поэтому термиты могли не бояться нападения
соседей ни дома, ни снаружи. Кроме термитов, в этом странном мирке жили
жемчужные лягушечки и прочая мелочь.
   В Ромеро я придумал новый способ исследования леса. Рио Ману очень
сильно петляет, и иногда пятикилометровую излучину можно срезать, пройдя
всего километр по тропинке. Я выходил с началом рассвета, когда уже можно
было идти без фонарика, одетый только в плавки, майку и сандалии (ходить
босиком не стоит - тут много колючек, особенно от пальмы Astrocaryum).
Срезав виток реки вверх по течению, я затем сплавлялся обратно по воде.
Таким путем можно увидеть гораздо больше, чем из лодки - мотор не шумит, а
торчащую из воды голову большинство обитателей леса вообще не замечает. По
берегам встречаются колпы (colpas) - выходы минеральных солей. Такие
солонцы привлекают массу живности, причем каждая имеет определенный круг
"завсегдатаев". Где-то собираются тапиры, где-то серые олени Mazama
guazunbura, где-то попугаи или рогатые гокко (Crax) - огромные
блестяще-черные птицы с алым гребешком. И каждый раз видишь что-то новое.
   Из Ромеро я поднялся на попутной лодке к двум большим старицам - Cocha
Salvador и Cocha Otorongo. Здесь постоянно останавливаются туристские
группы, но стоит зайти чуть дальше - и начинается абсолютно нетронутый
лес. Я жил в палатке, а еду готовил на костре. Яркие черно-зелено-красные
бабочки Panacea prola днем облепляли мои вещи сплошным ковром, садились на
голову и щекотали спину, пока я обедал.
   Однажды ночью палатка подверглась штурму - прямо по ней прошла колонна
муравьев.
   К счастью, Юлька сшила ее на славу - ни одному врагу не удалось
пробраться внутрь. Если муравьи все же проникают в палатку, хорошего в
этом мало, как свидетельствует история, многократно мне рассказанная в
Ману и Куско (за достоверность не поручусь).
   Пять лет назад в эти края приехали двое американских туристов. Они
остановились на околице Шинтуйи. Палатка у них была фирменная - стало
быть, очень красивая, со множеством хитрых застежек и кармашков, но с
мелкими недостатками, о которых можно узнать, только когда окажешься в
лесу. Как-то раз они приняли участие в местном празднике, а потом
завалились спать, тщательно застегнув палатку. Тут подошла большая колонна
муравьев. Они пробрались внутрь и, как это принято у рода Eciton, сначала
облепили туристов, а затем разом начали кусаться. Бедняги проснулись, но
спьяну не сумели разобраться в застежках, а потом совсем обезумели от
боли. Когда сельчане прибежали на их отчаянные вопли, американцы катались
по земле, ничего уже не соображая. Палатку тут же разрезали, но было
поздно: оба оказались так искусаны, что подоспевшему участковому
полицейскому пришлось пристрелить несчастных.
   Ужасы сельвы не обошли строной и меня. Я всегда переворачивал лежащие
на земле бревна - особенно на полянах, где под ними встречаются
причудливые лягушки, расписные тараканы, огромные жуки-долгоносики с
носом, похожим на бутылочный ершик, и прочие чудеса. Под одним бревном мне
попалась змейка-улиткоед (Dipsus)
   настолько изумительной красоты, что я просто потерял дар речи. Она была
бархатисто-черная со "светящимся" синим рисунком в виде кружева, причем в
каждой петле узора стояла маленькая алая точка. Все виды этого рода -
неядовитые, поэтому я довольно спокойно взял ее за хвост и понес на свет,
чтобы сфотографировать. Тут она и тяпнула меня в тыльную сторону ладони.
Это было так больно, что змейку я упустил. На руке образовались два
здоровенных нарыва, следы которых не сходили около полугода.
   Вообще-то змей в Ману мало. В кронах попадаются удавы - большие Boa
constrictor и маленькие зеленые Corallus caninus. Внизу водится радужный
удав (Epicrates cenchris) и великолепный бушмейстер (Lachesis athropos) до
четырех метров в длину. Интересно, что в Бразилии бушмейстер - одна из
самых редких змей. В фауне Восточной и Западной Амазонии много общих
видов, но те из них, которые обычны на западе, почти всегда редки на
востоке, и наоборот.
   Как-то вечером я шел по тропинке, вившейся вдоль берега небольшого
озерца.
   Солнце давно утонуло в дымке, но все небо оставалось розовым даже
тогда, когда появились лунные тени. Какое-то движение на другом берегу
привлекло мое внимание. Я вгляделся в начавший подниматься туман.
Постепенно пятна теней в зарослях слились в роскошный узор на шкуре
медленно крадущегося ягуара (Panthera onca). Я плавно осел на землю и
тихонько выполз к озеру. Тут я заметил второго зверя - он лежал на полого
уходящем в воду стволе, положив голову на лапы, и делал вид, что не
замечает первого. Но как только тот прыгнул, он соскочил в воду, и
начались прыжки, шлепки тяжелых лап по мокрым мордам, плеск и брызги,
ловля друг друга за кончик хвоста... В колдовском свете сумерек расписной
ягуар (на языке кечуа - оторонго, "убивающий одним ударом") выглядит
совершенно фантастически. Я уже собрался попробовать подплыть поближе с
фотоаппаратом в зубах, но тут они убежали. Я сидел на берегу, пока озеро
из розового не стало серебристо-черным, а потом включил фонарик и пошел
вокруг озера, чтобы посмотреть на следы. След ягуара оказался больше
похожим на тигриный, чем на след леопарда. До первых ревунов бродил я по
сельве, думая о том, насколько жизнь натуралиста-путешественника
интересней, чем существование остальных смертных. Южная Америка, первая
любовь моя, ты щедро вознаградила меня за годы ожидания!
   Наутро меня разбудил рев ягуаров. Они дрались на отмели метрах в
трехстах ниже моей палатки, и пока я добежал туда, все уже кончилось. Но
тут загремели возбужденные шумом ревуны - такого концерта я не слышал
больше ни разу. А из грохота ревунов возник тихий стук мотора - снизу шла
лодка заповедника. Начался сезон откладки яиц черепахами-тартаругами
(Podocnemis), и егерь Панчо с верхнего кордона патрулировал реку, чтобы
индейцы не раскапывали кладки на отмелях. С ним я и поднялся до кордона
Pakitza на границе зоны абсолютной заповедности.
   В этом районе Рио Ману течет среди высоких холмов, так что terra firma
начинается прямо от берега. Кордон стоит на высоком откосе среди леса -
олени нередко пасутся прямо под окнами. Когда подходишь к дому, живущие
под крышей ласточки вылетают навстречу и пытаются клюнуть в макушку.
Большое дерево манго во дворе обвешано гнездами "птицы-шлягер" - малой
оропендолы (Psarocolius oseryi). Эти птицы поют дуэтом: самка исполняет
партию ударных ("тик-так-тик-тик-так..."), а самец высвистывает основной
мотив. Музыкальные фразы никогда не повторяются и иногда точно
соответствуют фрагментам разных мелодий - я слышал кусочки песен "Катюша",
"Venceremos", "7-40" и многих других.
 
   В кроне старого манго гнездились изумрудные якамары (Galbula), похожие
на больших колибри, а на вершине несли вахту желтоголовые грифы
(Cathartes). Их всегда видишь над лесом - они парят высоко в небе,
каким-то образом умудряясь находить падаль сквозь листву. Черно-белый
королевский гриф (Sarcorhamphus papa)
   охотится иначе - он скользит над самыми верхушками, разыскивая корм по
запаху.
   Кроме птиц, нашим соседом был здоровенный черный кайман. Едва заслышав
шум мотора, он подруливал к кордону, надеясь, что это Панчо вернулся с
рыбалки и будет чистить рыбу. Но он был очень застенчивый и никогда не
подплывал ближе десятка метров, хотя явно разглядывал нас с большим
интересом.
   Панчо Миранда, хозяин домика, оказался на редкость интересным
собеседником. Он женат на очаровательной индианочке Йоли и знает множество
индейских сказок, мифов и анекдотов. К тому же частое общение с индейцами
приучило его говорить медленно и внятно - он был первым человеком, с
которым мне удалось нормально общаться на испанском.
   Оказалось, что в анекдотах жителей сельвы роль "чукчи" отведена
туристу-гринго.
   Вот типовой пример из местного фольклора.
   Гринго приехал в Куско и гуляет по городу. К нему подбегает мальчик и,
оглядываясь по сторонам, шепчет:
   - Сеньор, купите череп Атауальпы!
   - Ух ты! - восторгается гринго. - Конечно, куплю! Сколько?
   - Сто долларов.
   Гринго покупает череп и идет дальше. Через пять минут к нему подходит
старичок:
   - Сеньор, купите череп Атауальпы!
   - Но у меня есть один, - удивляется турист, - и он куда больше вашего!
   - Это череп Атауальпы, когда он был еще ребенком...
   Сказки индейцев можно понять, только если хорошо знаешь местную фауну.
Приведу две из них, не требующие пояснений.
   Однажды Ягуар собрал всех зверей и говорит:
   - Скоро праздник, и у нас будет пир. Мы будем есть сочные плоды...
   - Да, да! - перебила его Жаба. - И ягоды, и орехи кешью!
   - А еще, - продолжал Ягуар, - мы будем есть вкусный ямс...
   - И батат, - закричала Жаба, - и клубни телии, и сок винной пальмы!
   - Но тех, у кого слишком большой рот, - добавил Ягуар, - мы на пир не
пустим.
   Жаба так испугалась, что зашила себе рот. Так появились узкоротые
квакши (Microhylidae).
   А вот еще сказка:
   Жил-был Уакири (обезьяна Cacajao calvus). Красивый, в пышной шубе,
словно гринго, он очень нравился молодым девушкам.
   - Почему ты так нравишься девушкам? - спросил Моно-Сапо (обезьяна-коата
Ateles).
 
   Хитрый Уакири подогнул большие пальцы так, что их не было видно, и
ответил:
   - Потому, что у меня на руках по четыре пальца.
   Моно-Сапо пошел и отрубил себе большие пальцы. Девушкам он так и не
стал нравиться, но Уакири смеялся недолго. Оказалось, что теперь Моно-Сапо
прыгает по веткам так ловко, как Уакири и не снилось! От злости Уакири
вырвал себе все волосы. С тех пор у коат на руках по четыре пальца, а у
уакири вся голова лысая...
   В этих краях поразительно мало фруктов и овощей. Панчо, например,
питался только манго, бананами и ямсом. Бананы и ямс очень трудно
выращивать. Чтобы посадить банан, надо выплюнуть кусок плода банана и
присыпать землей. Ямс (Dioscorea) - высокое растение с жестким стеблем.
Сбор клубней ямса происходит так: его выдирают из земли, собирают клубни,
а потом стебель рубят на куски и втыкают их обратно в почву - из каждого
обрубка стебля получается новый ямс.
   По вечерам в небе вырастали высокие башни кучевых облаков. Становилось
тихо, и весь лес словно замирал в ожидании грозы. Но пока все
ограничивалось далекими зарницами на востоке. Солнце медленно гасло в
сиреневом тумане, и хотя мы были совсем рядом с Андами, даже с вершин
деревьев не удавалось их увидеть.
   Лес тут заметно отличается от того, который растет ниже по течению.
Земля на холмах покрыта толстым слоем сухих листьев и изрыта звериными
норами, иногда такого размера. что в них можно переждать дождь. Основные
строители нор - крысовидные хомячки Rhipidomys и броненосцы Dasypus
kappleri. Гигантский броненосец (Priodontes giganteus) расширяет их норы и
поселяется в них, а иногда после него нору занимает гигантский муравьед
(Myrmecophaga), еще больше ее расширив. Таким образом, одна нора может
служить разным зверям убежищем десятки лет, как это бывает с барсучьими
норами в наших лесах.
   Увидеть всех этих скрытных обитателей леса довольно трудно. Чтобы
узнать, кто живет в норах, приходилось разравнивать песок перед входом и
наутро смотреть, чьи там остались следы. Гораздо чаще на тропинках
встречаешь птиц. По утрам там гуляют симпатичные белокрылые трубачи
(Psophia leucoptera) с красивым трубным голосом, как у журавля. Днем можно
встретить выводок маленьких ярких перепелов Odontophorys, а ночью - редких
ночных краксов (Nothocrax urumutum). Брови у них окрашены в "светящийся"
желто-оранжевый цвет, чтобы легче было находить друг друга в темноте.
   Нигде в мире нет такого количества красивых птиц, как в Верхней
Амазонии. Тут живут самые прелестные колибри (крошечные "кокетки"
Lophornis), самые яркие попугаи (Ara), самые фантастические туканы
(Rhamphastos). Но прекраснее всех - хищники, особенно хохлатые орлы.
   Здесь их шесть видов, один другого эффектней. Шоколадно-черный Oroaetus
isidori живет в горных лесах, совсем черный Spisaetus tyrannus - в
заболоченных, голубовато-серый Harpyhaliaetus coronatus - на берегах
старичных озер, а необычайно яркий S. ornatus - в лесах terra firma. У
этого вида очень длинный хохол, придающий ему сходство с вождем апачей в
боевом облачении. В поймах водится малая гарпия (Morphus guianensis) с
ясными черными глазами. Все они - обитатели верхнего яруса. У хохлатых
орлов широкие крылья и удивительно маневренный полет, позволяющий
охотиться в густом сплетении ветвей, нападая на добычу из заcады. Увидеть
их трудно. Только там, где стаи обезьян и прочей живности собираются к
плодоносящим деревьям, при некотором везении можно стать свидетелем
стремительного броска орла на жертву.
   Как-то раз я исследовал на маленьком каноэ систему озер возле устья Рио
Чико. На высокой сейбе, усыпанной цветами, сидел десяток рыжих ревунов во
главе с бородатым самцом. Они лакомились цветами и листьями, то и дело
озираясь по сторонам. Деревьев такой высоты рядом не было, и казалось, что
обезьяны в полной безопасности.
   Вдруг большая серая птица скозьнула вниз из густой кроны пальмы, росшей
метрах в тридцати от сейбы. Описав несколько головокружительных виражей
между стволами, она внезапно оказалась под сейбой и снизу кинулась на
обезьян. Ревуны бросились врассыпную, но орел, взмахнув широченными
крыльями, буквально втиснулся в сплетение веток, словно гоняющий воробьев
ястреб-перепелятник. Молодой самец обернулся, оскалившись, и стальные
когти длиною в палец впились ему прямо в лицо. Хищник сложил крылья и всей
тяжестью повис на несчастном ревуне. Любого жителя вершин трудно оторвать
от ветки, однако тут обезьяна не выдержала и разжала руки. Оба рухнули
вниз, птица мгновенно развернула вновь свои двухметровые "несущие
плоскости" и тяжело спланировала к другому берегу озера.
   Ревун поначалу дико визжал, но его тут же перехватили второй лапой за
загривок, и крики смолкли.
   Мне повезло, ведь даже из профессиональных орнитологов, годами живших в
сельве, некоторым ни разу не довелось увидеть грозную большую гарпию
(Harpia harpyia).
   Охотничий участок каждой пары достигает 150 км2, и на этой территории
гарпиям известны все стаи крупных обезьян. Каждую стаю они навещают раз в
два-три месяца, собирая кровавую дань. Найти на таком обширном
пространстве гнездо очень трудно, и до недавних пор были известны только
два гнезда - одно в Гайане, другое на реке Шингу в Бразилии. Представьте
себе мою радость, когда в десяти километрах от кордона я нашел гнездо с
птенцами!
   - Я знаю это гнездо, - мрачно сказал Панчо, когда я вернулся домой,
чуть ли не пропрыгав все десять километров на одной ножке. - Ты попробуй
залезь. Я уже пытался, специально привез монтерские когти из Боки.
   - А почему не влез? Хозяева помешали? - Я поежился, представив, как
страшные лапы гарпии впиваются мне в шейные позвонки.
   - Не успели. Кора твердая и гладкая очень, когти соскользнули - чуть
насмерть не разбился.
   Мне пришлось отказаться от мысли исследовать гнездо поближе, но я
поставил рядом палатку и наблюдал за гарпиями снизу. Самка целый день
болталась неподалеку, а самец охотился. Хотя он всегда тихо и незаметно
подлетал к гнезду, прячась по привычке за деревьями, она издали замечала
его и с криком вылетала навстречу. В пронизанном зеленым светом
"готическом соборе" леса птицы встречались лишь на долю секунды. Самка
опрокидывалась на спину, принимала у самца мертвую обезьяну, ленивца или
птицу и возвращалась к пушистым птенцам, а добытчик тут же уносился за
новой жертвой. Иногда мне удавалось разглядеть в когтях орлов животных,
которых я ни разу не видел живьем - карликовых муравьедов (Cyclopes),
олинго (Bassariscus - маленькие древесные енотики), серых игуан (Iguana
benica).
   Вскоре я заметил, что чаще всего самка отдыхает на ветке невысокого
дерева, торчавшего по соседству с гигантской Bertolletia, на вершине
которой помещалось гнездо. Деревце так оплели лианы. что на него можно
было взобраться, что я, конечно, тут же и сделал, едва дождавшись темноты
и втащив за собой палатку. С первыми лучами солнца гарпия была тут как
тут. Она села на соседний сук и стала с любопытством разглядывать
непонятный предмет. Едва я успел сфотографировать ее из-под ткани палатки,
как она улетела в кроны и больше не приближалась.
   В этот день лес неожиданно наполнился лягушками. Не знаю, где они
прятались раньше, но теперь вместо двух-трех я находил не меньше сотни за
час.
   Черно-изумрудные, черно-золотые, розовые, серебристо-голубые и вишневые
с желтым, эти живые игрушки толпами сновали по земле и листьям. Что это
значит, стало ясно вечером - прошла сильная гроза. Всего через несколько
минут после начала дождя стали появляться цветы, которых прежде не было. В
некоторых местах по лесу поплыл необыкновенный аромат - его нельзя
сравнить ни с чем на свете.
   Источником чудесного запаха были странные цветки, вроде тополиных
сережек, но окутанные облачком длинных фиолетовых тычинок. Они свисают
поодиночке с веток маленького кустарничка - не знаю, как он называется.
   Вечером снизу пришла пака-пака. Так здесь называют лодки с допотопным
тарахтящим мотором. В пака-паке двое сотрудников местного Минздрава везли
здоровенный ящик вакцины для индейцев, живущих в самом сердце Ману - в
деревне Таякоме.
   Мы с Панчо решили составить им компанию, чтобы помочь пройти вверх по
реке и заодно навестить индейцев. Вообще-то контактов с такими
"изолированными"
   племенами лучше избегать - индейцы лишены иммунитета к нашим болезням,
и после встречи половина племени может погибнуть, например, от обычного
гриппа. От местных болезней они умирают очень редко - фантастически
богатая флора снабжает знахарей лекарствами против почти всех недугов,
даже против змеиных укусов (кирказон - Aristolohia). Но река так обмелела,
что лодку то и дело приходилось тащить волоком, и без нас ребята просто не
добрались бы до цели.
   Утром мы потихоньку двинулись вверх. Гигантские коряги возвышались из
воды в густом тумане, словно целые стада динозавров. Когда туман поднялся,
оказалось, что дымка, весь сухой сезон окутывавшая лес, исчезла, и впереди
показалась синяя стена Анд. Зуйки, чибисы и цапли бродили по отмелям,
подбирая корм с обнажившегося дна. Для птиц-рыболовов наступили последние
золотые деньки перед тем, как река вздуется и помутнеет от дождей. На
вершинах деревьев сидели сытые черные орлы, коричневые коршуны и гости из
Северной Америки - серые скопы (Pandion).
   К полудню мы совершенно измучились, перетаскивая лодку через мели, и
после обеда долго сидели по шею в воде, пережидая жару. Тучи бабочек
вились над пляжем, собираясь в трепещущие "озерца" на пятнах мокрого
песка. Интересно, что светлые бабочки всегда сидят отдельно от темных,
независимо от вида. Вероятно, темная бабочка в стае светлых или наоборот
имеет больше шансов привлечь внимание птицы.
   Самыми красивыми из бабочек были самые маленькие - голубяночки
Theretes. На задних крыльях у них длиннющие хвостики с глазчатыми пятнами
у основания. Сидя, крошки все время шевелят хвостиками, словно это усы.
Видимо, они пытаются обмануть хищников, чтобы те хватали их за мнимую
"голову" и оставались с обрывком крыла в клюве.
   К вечеру мы зашли в большую старицу, чтобы срезать излучину реки.
Берега озера были усеяны водяными черепахами. На бревнах они сидели
длинными цепочками, каждая - положив лапы на панцирь сидящей впереди.
"Сейчас покажу тебе чупупу-рупупу",- сказал Панчо, взобрался на нос лодки
и уставился в воду. Все замерли в ожидании, особенно я - ведь я не знал,
что это такое. Вскоре Панчо поманил меня рукой и ткнул пальцем в воду.
Толстое красно-зеленое бревно медленно плыло в прозрачной воде, почти
касаясь нашей долбленки. Это была Arapaima gigas - самая большая и,
говорят, самая вкусная рыба Амазонии. Глаза ее направлены вверх, но она
малоосторожна и в больших реках уже истреблена.
   Нам пришлось плыть всю ночь. На рассвете, когда мы медленно
прокладывали путь между корягами, из тумана вдруг возникло каноэ. Шестеро
голых воинов молча смотрели на нас, подняв весла. Бело-голубые бусы,
пропущенные через нос и за уши, казались странными кошачьими усами. Позже
я узнал, что бусы символизируют волны, расходящиеся от носа лодки - в этих
волнах, по мнению индейцев, живет речной дух. Голову вождя украшала
ярко-оранжевая строительная каска. Бесшумно развернувшись, экипаж каноэ
принялся яростно грести и снова исчез из виду, хотя мы шли с мотором
(правда, совсем слабеньким), а они без.
   В Таякоме мы добрались через час. Все жители деревни высыпали на
высокий обрыв, с нетерпением глядя на гостей. Один из наших спутников
родился здесь, но не был дома семь лет - учился в школе и медицинском
колледже. Как его встречали, трудно описать. Праздник продолжался три дня,
пока мы жили у индейцев, и, наверное, после нашего отъезда. Мы
перепробовали все местные блюда и побывали в гостях во всех хижинах. Всех,
кроме меня, тут уже знали, а меня вскоре тоже приняли за своего. Поэтому
уже через полчаса индейцы сбросили рваные лохмотья, которые одели к нашему
приезду, и ходили в одних украшениях. Потом они обнаружили, что я знаю про
жителей леса много такого, чего они не знают, и наоборот, так что у нас
было, о чем поговорить.
   Разные племена Амазонии очень сильно различаются по росту, внешнему
виду и оттенку кожи. У жителей Таякоме, индейцев мачигенга, пожалуй, самые
красивые девушки - маленькие, изящные, нежные и очень женственные.
Несмотря на это, в племени нет ни одного метиса. После создания
национального парка мачигенга оказались в изоляции. Сюда запрещено
завозить ружья, рыболовные крючки и вообще железо. Даже врачи впервые
попали в деревню лишь пять лет назад. Самих индейцев насильственное
заключение в "первобытный рай" совершенно не радует. "Мы хотим, чтобы наши
дети могли учиться в университете, а мы сами имели возможность
зарабатывать деньги, - говорят они. - Пусть нас переселят на другую реку,
чтобы мы могли жить, как нормальные цивилизованные люди." Мне трудно было
им возразить, хотя я знал, как много людей в цивилизованном мире мечтало
бы с ними поменяться.
   Пока что мы сделали им прививки от всевозможных болезней, чтобы
подготовить их к прибытию учителя. В последние годы правительство Перу
посылает добровольцев в маленькие племена - учить детей испанскому. В
деревне многие уже говорят по-испански, а кое-кто умеет читать - в хижинах
на почетном месте, рядом с луком охотника, стоят зачитанные до предела
школьные учебники.
   Особый интерес у индейцев вызывал мой фонарик. Я брал их с собой на
ночные экскурсии и обнаружил, что они совершенно не знакомы с ночной
жизнью леса.
   Например, из десяти видов опоссумов, встречающихся вокруг деревни, у
них есть названия только для двух самых обычных - Philander opossum и
Didelphis marsupialis. Последний на языке мачигенга называется "укикима",
и это слово - самое страшное ругательство. Не удивительно: опоссумы рода
Didelphis и внешне-то на редкость мерзкие твари, а у этого вида еще
своеобразная манера защиты. При опасности он бросается на врага с
раскрытой пастью, если же его схватить, начинает шипеть, визжать и бешено
вращать хвостом. разбрызгивая испражнения, мочу и зловонные выделения
анальной железы. Мачигенга, однако, ловят и едят его при случае - мясом
здесь не пренебрегают независимо от источника.
   Как-то утром мы шли с Феле, молодым вождем племени, по тропинке,
возвращаясь с ночной охоты, и обменивались полезными сведениями.
   - Почему тут крест? - спросил он, показав на паутину. Местные
пауки-кругопряды (Agriopidae) строят такие же сети, как наши крестовики,
но некоторые радиусы заплетают сплошь. Получается симметричный рисунок
наподобие пропеллера с двумя, тремя или четырьмя лопастями. В данном
случае лопастей было четыре, и получился крест.
   Я объяснил, что белые полосы - сигнал для птиц, чтобы они вовремя
замечали паутину и не врезались в нее. Феле засмеялся.
   - Почему ты смеешься?
   - У нас жил миссионер, так он говорил, что этот крест - знак бога,
которому поклоняются даже пауки.
   - И что с ним стало, с этим укикимой?
   - Его убили индейцы из "неконтактирующей группы."
   Кроме мачигенга, "речных индейцев", в этих лесах живет около полусотни
людей из "неконтактирующих групп". Семьями по три-четыре человека они
охотятся на terra firma, никогда не встречаясь с белыми и очень редко - с
мачигенга. По выражению лица Феле я был уверен, что они тут ни при чем. Но
я не успел уточнить, как мачигенга догадались избавиться от миссионера.
Феле указал на небольшое деревце без листьев, с зелеными ветками, густо
утыканными шипами, и спросил:
   - Знаешь, что это такое?
   - Молодая сейба.
   - Мы называем ее "дерево, которое ждет".
   - Почему?
   - Когда сейба появляется на свет, она вырастает до высоты человека, а
потом сбрасывает листья и расти перестает. Так она стоит десять лет,
двадцать, - сколько понадобится. Ждет, когда рядом упадет большое дерево.
Едва дерево падает, на землю проникает солнечный свет. Тогда из земли
начинает расти много новых деревьев. Они растут наперегонки. чтобы
поскорее занять освободившееся место. Но сейба опережает всех, ведь она
давно уже выросла до человеческого роста. Она тянется вверх. как свечка, а
когда поднимется выше леса, то раскрывается, как гриб, и сразу закрывает
просвет.
   Феле оглянулся по сторонам, чтобы показать мне взрослую сейбу. Я хотел
сказать ему, что хорошо знаю этих гигантов леса с раскидистыми
зонтиковидными кронами и даже просидел много часов на их ветвях, но тут на
тропинке возникли двое индейцев.
   Это были "неконтактирующие". Ростом они еще меньше, чем мачигенга, с
худыми костистыми лицами и чуть более темной кожей. С минуту они
напряженно разглядывали нас, сжав в руках копья, затем один сказал:
"Феле," - и положил на тропу маленький золотой самородочек - примерно на
один-два зубных протеза. Потом он показал пальцем на оранжевую каску вождя
и отступил на шаг. Не сводя с него глаз, Феле взял самородок, положил
вместо него каску и ушел, утянув меня за руку.
   - Зачем тебе золото? - спросил я.
   - Отдам Панчо, он купит нам инструмент - ножи, топоры, спички.
   У каждого из пяти родов, составляющих племя, есть свой тотем -
животное, к которому запрещено прикасаться. У Йоли, жены Панчо, тотем -
олень. Вот почему олени свободно гуляют под окнами кордона - Панчо ни за
что не убьет зверя. если знает, что ему самому придется готовить из него
обед. Тотем рода Феле - маленькая ящерица. Это выгодно, но не очень
удобно. Приходится быть постоянно настороже, чтобы не задеть ящерку
случайно. А они, как нарочно, снуют повсюду.
   Гекконы живут внутри хижины, похожие на худосочных кузнечиков крошечные
прыгающие ящерицы Chemidophorus - на лужайке перед домом, а зеленые Anolis
с красным складным "парусом" на горле - в соломенной крыше.
   У племени в целом тоже есть тотем - гарпия. В случае войны или
праздника мужчины втыкают в волосы разноцветные перья, чтобы быть похожими
на нее. Праздничный наряд состоит из хвостовых перьев попугаев ара, а
боевой - из перьев орлов.
   Гарпию и вообще хохлатых орлов трогать, естественно, запрещено, но тут
водятся и другие орлы - белые, черные и буровато-красные. В других частях
Амазонии индейцы, наоборот, предпочитают перья гарпии всем остальным, так
что она исчезает даже в местах, где белых охотников нет.
   Наконец мы вкололи все всем и двинулись вниз. Племя в праздничном
наряде из перьев провожало нас в путь. К сожалению, мачигенга так и не
разрешили себя фотографировать - они боялись, что снимки могут попасть в
руки злых людей, а ведь изображение - частица души. Мне лишь дважды
удалось их снять, украдкой высунув аппарат из кармана: при первой встрече
и разок в хижине, но снимки получились нечеткими.
   Наше отплытие совпало с еще одим "красным днем календаря". В этот день
уровень реки так упал, что обнажились выходы твердой глины на дне, сплошь
изрытые норками. В норках живут похожие на перочинные ножики двустворчатые
моллюски типа морского черенка Solen. У мачигенга они считаются лучшим
деликатесом, но попробовать их удается раз в несколько лет, когда в реке
совсем мало воды.
   Почти все оставшиеся продукты я раздал индейцам, поэтому вынужден был
вернуться с пака-пакой к устью реки. Пока мы тащили лодку через мели к
кордону, у меня родился гениальный план. В паре километров ниже по течению
находится главная колпа - выход глины, на котором, по словам Панчо,
собираются целые стада "sachavacos, venados, sajinos y armadillos" -
тапиров, оленей, пекари и броненосцев. Подобраться к ним незаметно на
лодке невозможно, а вплавь - запросто. Я договорился с хозяевами лодки,
что отправлюсь вплавь до рассвета и посмотрю солонец, а они потом догонят
меня и подберут.
   Я прошатался по лесу последнюю ночь, но встретил только несколько новых
лягушек и гусениц. После полуночи луну затянули тучи, похолодало и начал
накрапывать дождь. Но вода в реке казалась прямо-таки горячей на ощупь, к
тому же я думал, что лодка догонит меня через два-три часа. Поэтому я
сложил все вещи в рюкзак, оставшись в плавках, футболке и сандалетках,
замотал рюкзак полиэтиленом, положил его в лодку, оглянулся напоследок на
спящий кордон и поплыл. Документы и деньги остались в рюкзаке, но я был
абсолютно уверен, что с ними ничего не случится. Было два часа ночи.
   Пока я добрался до колпы, стало так темно, что зверей было едва видно.
Днем там было полно следов тапиров, но сейчас почему-то паслись только два
похожих на танк гигантских броненосца и ошейниковый пекари. Еще через
километр, уже в утренних сумерках, я проплыл мимо колпы куриных птиц -
галечника, на котором заполняли желудки камешками гокко, краксы
(Chamaepetes), пенелопы (Penelope) и чачалаки (Ortalis). Тут вдруг со всех
сторон засверкали молнии и хлынул дождь.
   Деваться было некуда: ни вернуться, ни вылезть из теплой воды я не мог.
Лодка между тем явно запаздывала. Когда от холодных потоков дождя
замерзала голова, я отдыхал под корягами. Оказалось, что на их нижней
стороне прячутся разные летучие мыши, ласточки и бабочки. Один раз я
неожиданно столкнулся с большим белым кайманом. Мне все время приходилось
выбирать между наружной стороной излучин, где течение быстрое, но
периодически больно стукаешься о коряги, и отмелями, где коряг нет, но
течение медленное и можно наступить на большого, покрытого красивым
леопардовым узором ската - речного хвостокола (Potamotrygon).
   Река несла огромные бревна, смытые с пляжей, но они двигались с той же
скоростью, что и я, поэтому уворачиваться от них было несложно. Один раз
высоченный "амазонский дуб" (Dinizia) рухнул в воду в сотне метров передо
мной и поплыл, тяжело ворочаясь. Но вскоре опасный сосед застрял в
стремнине, и я его обогнал. Час за часом я скользил мимо берегов под
яростным ливнем, разглядывая фауну иногда с расстояния вытянутой руки:
розовых колпиц (Platalea ajaja), лягушковых черепах (Phrynops), пятнистых
оцелотов, енотов-крабоедов (Procyon cancrivorous). К полудню река начала
быстро подниматься, течение заметно ускорилось, а вода стала мутнеть и
постепенно остывать. Но тут дождь кончился. В наступившей тишине было
слышно, как с шумом обваливаются подмытые течением береговые обрывы.
   Обрадованная живность заполнила берега: я проплыл мимо колпы небольших
зеленых синелобых ар (Ara nobilis), мимо молодого ягуара на бревне, мимо
редкой тигровой выпи (Tigrisoma fasciatum). На пару часов выглянуло
солнце, и тут я встретил двух ягуаров подряд - они блаженно грелись на
бревнах, провожая меня сонным взглядом. Я завернул в маленький ручеек,
чтобы отдохнуть немного, но там, кроме обычных в таких местах зеленых
ножетелок (Apteronotidae), плавали еще электрические угри (Electrophorus
electricus), так что пришлось двигаться дальше. Тут мне встретилась колпа
маленьких попугаев: тысячи ярко-зеленых птичек рылись в береговом откосе и
стаями носились вокруг.
   Не успела вода снова прогреться, как опять пошел дождь. Река поднялась
так сильно, что вошла в лес и косила бревнами растительность, выросшую за
полгода на iapo и varza. Над исчезнувшими пляжами с горестным криком
кружились кулики, рискнувшие загнездиться во второй раз. Их кладки давно
оказались под водой. Я надеялся завернуть к туристам у Кочи Сальвадор, но
там, как нарочно, никого не оказалось.
   На закате солнце глянуло было сквозь тучи, и тут я увидел колпу обезьян.
   Несколько ревунов, ярко-красных в лучах заката, встретились со мной
взглядом и с криком взвились на деревья. Дождь полил с новой силой, и я
начал не на шутку замерзать. Проплывая мимо берега, вдруг увидел торчащую
из воды голову динозавра - правда, маленького. Не успел толком его
рассмотреть, как он исчез. Тогда я не понял, что это за существо, и мысль
о нем еще полгода занозой сидела в мозгу, пока я не выяснил, что это была
редкая каймановая ящерица (Dracaena guianensis).
 
   Когда начало темнеть, дождь перестал идти еще на час, и тут я снова
увидел ягуара, а потом - здоровенную золотисто-рыжую пуму. В отличие от
ягуара, который постоянно держится у воды, охотясь на кайманов, черепах,
тапиров и капибар, пума (Felis concolor) предпочитает terra firma. Поэтому
ягуаров туристы в Ману видят примерно в одном маршруте из десяти, а пуму
за все годы массового туризма встречали только дважды, хотя по реке
проходит несколько лодок в день.
   Но на этом приключения не закончились. Прежде, чем совсем стемнело, я
встретил редчайшую и совершенно не изученную крабовую лисицу (Dusicyon
vetulus), а через пять минут - роскошного черного ягуара, жуткую зверюгу,
мех которой так и переливался в свете луны, очень кстати проглянувшей
сквозь тучи. Благодаря луне я смог обходить коряги на протяжении
последнего километра, оставшегося до нижнего кордона Ромеро.
   Пако и Кики слегка обалдели, когда я вылез из реки. Мне пришлось выпить
целый чайник, прежде чем я отогрелся и смог объяснить, откуда я взялся.
Руки у меня сморщились от воды, как у трехдневного утопленника. Мы
связались по радио с верхним кордоном, и оказалось, что из-за поломки
мотора лодка вышла только днем.
   На следующее утро она благополучно добралась до Ромеро, а еще через час
мы были в Боке Ману.
   Половина жителей поселка сейчас в тюрьме. Три года назад армия Перу
неожиданно высадила сюда десант. В сельве чуть ниже по реке обнаружились
обширные плантации коки и потайной аэродром, самолеты с которого летали
прямо в США. Все это пришлось брать с боем. Несмотря на неприятности,
поселок остался единственным островком цивилизации на сотни километров
вокруг. После облавы Боку включили в состав охранной зоны парка и отобрали
у жителей оружие. Теперь здесь нет ни одной курицы: всех передушили margay
gatos - дикие кошки Felis tigrinus.
   Вода начала спадать, и мужское население сновало вверх-вниз на
моторках, высматривая на отмелях бревна ценных пород. Набрав
десяток-другой, они увязывали их в плот, вырезали на каждом бревне свое
имя и сплавлялись на нем вниз до города Puerto Maldonado, откуда есть
автомобильная дорога в горы.
   Мадре-дель-Диос течет под большим углом к Андам, чем Рио Ману, поэтому
здесь галечные берега и много перекатов. Если плотогон тонет в пути,
деньги за плот достаются его семье благодаря имени, вырезанному на
бревнах. Если сплав проходит нормально, то все возвращаются на одной
моторке (до Пуэрто Мальдонадо больше 200 километров, и за такой путь
тратится на сто долларов бензина).
   Путешествие на плоту из "кедра" (Cedrella) или махогани (Switenia) -
сомнительное удовольствие, потому что он низко сидит в воде. Мне удалось
поймать попутный плот из бальсы (Ochroma pyramidale). Считается, что у нее
самая легкая в мире древесина. Во время обеих мировых войн США делали из
нее самолеты, и теперь бальсовые рощи, росшие по всему нижнему поясу
андских лесов, уничтожены везде, кроме Ману. На самом деле древесина
Cavanillesia platanifolia еще легче, но очень мягкая.
   Сплав до частного заповедника Blankillo занял целый день. Как потом
выяснилось, это был последний жаркий день перед сезоном дождей. Если летом
(нашим) здесь бывает до 42оС, то зимой - не больше 29о. Сельва тут заметно
отличается от Ману - вдоль реки растут пальмы Attleya (по-местному
урукури), известные по одноименному рассказу Гаршина, а на terra firma из
высоких деревьев остались только сейбы и Cedrelinga с дешевой древесиной.
Леса и реки в этом районе сильно пострадали сначала от каучуковой, а потом
от золотой лихорадки. За целый день пути мы не видели ничего, кроме пары
обезьян, грифов и попугаев на двух колпах.
   На первой собирались толстенькие зеленые Amazona, на второй - небольшие
длиннохвостые Aratinga. Для меня осталось загадкой, почему каждая колпа
привлекает попугаев только определенного вида или рода.
   Бланкийо - маленький заповедничек на границе большого резервата Rio
Tambopata.
   Он принадлежит паре американцев, которые живут за счет продажи входных
билетов туристам. Группы туристов заворачивают сюда, чтобы взглянуть на
колпу ар. Меня высадили с плота прямо у колпы, так что платить не пришлось
- надо было только дождаться утра, а потом суметь выбраться. Я поставил
палатку, съел последнюю банку консервов и успел до темноты пройтись по
лесу, но встретил лишь одну носуху (Nasua rufa). Эти рыжие звери бродят по
сельве, уткнувшись в землю любопытным носом и подняв, как знамя, длинный
полосатый хвост.
   Утром я едва успел выползти из палатки и искупаться, как над лесом
разнеслись хриплые крики первых ар. В чистом свете восходящего солнца
сотенные стаи попугаев волна за волной спускались к реке и облепляли
высокий глинистый обрыв.
   Больше всего было красно-желто-синих Ara macao и ало-зелено-синих A.
   chloroptera, но иногда их сменяли стаи сине-желтых A. ararauna или
зелено-красно-голубых A. militaris. Наверное, нигде на свете не увидишь
такого водопада фантастических красок. Я попытался подплыть к этому
волшебному вихрю, но из-за паводка мне пришлось бороться с сильным
течением, так что слайд получился смазанный. Теперь я всем говорю, что так
и было задумано - снять не попугаев, а абстрактные цветовые пятна, как
символ тропиков.
   Через пару часов последние стайки покинули солонец, и их гнусавые
голоса стихли вдали. Отдельные парочки еще появлялись над обрывом,
покачивая в полете полуметровыми хвостами, но боялись оказаться на земле в
одиночестве и, покружившись, улетали. Только в кронах деревьев ары
чувствуют себя уверенно, не будучи под защитой стаи.
   Тут на реке очень кстати появилась пирога. Я отчаянно замахал руками, и
меня тут же подобрали. Лодка шла в Боку с грузом пива, так что мы
заворачивали к каждой приречной забегаловке, чтобы выгрузить полные
бутылки и забрать пустые.
   Постепенно небо затянули тучи и резко похолодало, а потом хлынул дождь.
   Волны холода приходят сюда из далекой Патагонии каждую осень, при этом
температура нередко падает до 10-15оС. Дальше к югу, в сельве Боливии,
известны случаи похолоданий до 0о. Для местных жителей, не имеющих теплой
одежды, это настоящая катастрофа. По нескольку дней они вынуждены сидеть у
костров, не отходя ни на минуту.
   Постепенно мы набрали попутных пассажиров - дрожащих от холода индианок
с детьми за спиной. Во время одной из остановок я с удивлением обнаружил,
что даже "окультуренные" местные индейцы умеют есть только руками. Для них
было откровением, когда я научил их есть с ножа.
   В Боку Ману мы прибыли уже в сумерках, когда белые облачка козодоев
кружились над рекой, а из лесу доносился слаженный лягушачий хор.
Переночевав у знакомых, я поймал наутро туристскую пирогу до Шинтуйи, и мы
под проливным дождем помчались вверх по вздувшейся реке.
   Экологический туризм в парк Ману - самый прибыльный бизнес в Перу после
выращивания коки. Недельная поездка стоит столько, что хватает на хорошую
зарплату и лодочнику, и повару, и "лоцману" (человеку, который сидит на
носу с шестом, измеряя им глубину и отталкивая встречные бревна). Правда,
велика и ответственность. Как раз в этот день, как я потом узнал, одна
пирога опрокинулась на перекате. Хотя никто, кроме рюкзаков, не утонул,
лодочнику светил год тюрьмы.
   Что касается "гидов-натуралистов", то их зарплата доходит до 100$ в
день, так что сюда приезжают подработать даже американские биологи. Это
тоже не столь легкая работа, как может показаться. Ведь туристы платят
деньги, чтобы увидеть дикую фауну, а в сельве можно проходить целый день,
не встретив ни одного крупного животного. Особенно если ходить с толпой
туристов, которых совершенно невозможно заставить хотя бы не кричать друг
другу и которые с ног до головы облиты сильнопахнущими комариными
репеллентами. Интересные насекомые и растения, правда, встречаются на
каждом шагу, но мало кому хватает квалификации, чтобы разобраться в их
фантастическом многообразии.
   В этой группе обязанности гида пришлось исполнять мне, потому что
сопровождавший их американец слег с приступом укаяльской лихорадки. Ее
симптомы напоминают малярию, но она вызывается другим видом простейших
(Tripanosoma terbovii). Но мне не пришлось особенно утруждаться: туристы
уже ехали обратно и мало интересовались встречной фауной. К тому же берега
были на редкость пустынны.
   Кроме пары аистов-ябиру и стаи огненных попугаев (Pyrrhura) на
соответствующей колпе, мы встретили только семью гигантских выдр, деловито
скакавших куда-то по пляжу. Видимо, река затопила их озеро, и они искали
старицу с более прозрачной водой. В конце концов я взял у кого-то книжку
про путешествие в Нуристан и читал ее, укрывшись от дождя брезентом.
   Мы добрались до места, где река выходит из гор, и высадились на
турбазе. Дождь кончился, и я, уложив туристов спать, сделал вылазку в
горную сельву. Было еще светло, и сверкающие бабочки Morpho проносились
над рекой. На склонах предгорий флора и фауна совершенно не похожи на
равнинные, хотя климат здесь практически такой же. Колибри, например,
совсем другие - тут встречаются великолепные Topaza pyra, причудливые
"вымпеловые" Ocreatus, сказочные Popelaria и еще с десяток красивейших
видов. Но по такому лесу очень трудно ходить без троп, а если все же
пытаешься, лучше не приближаться к рекам - по берегам ветви кустов усыпаны
жгучими голубыми гусеницами.
   Ночные голоса в предгорьях тоже совсем другие. Из каждой лужи слышатся
звонкие металлические удары - так поет квакша-кузнец (Hyla faber). А под
утро, когда ярко-красные агути пасутся на лесных тропинках, можно найти по
голосу редкого золотого квезала (Pharomachrus pavoninus).
   Утром подошла машина, и мы покатили в гору. Я так увлекся обменом
опытом с южноафриканским туристом (он в тот момент "косил" от армий ЮАР и
Намибии, а я - от советской и израильской), что едва не проскочил свою
"остановку" на высоте 1500 метров. Облачный лес встретил меня холодным
туманом и шумом водопадов на прозрачных горных ручьях. Благодаря
прошедшему холодному фронту туман остался только в чаще, а с дороги
открывался вид на скалистые отроги над головой и беспредельное
пространство Амазонской равнины далеко внизу.
   Было воскресенье, так что машин на дороге не было. До полуночи я успел
пройти километров двадцать, набрав около пятисот метров высоты. Кое-где
ручейки текли прямо через дорогу, и там на черных скалах сидели россыпи
маленьких лягушек - не менее 10 видов, и все разноцветные. Их так много в
этом поясе, что есть даже один опоссум (Lestoros inca), питающийся
лягушками, которых он находит по голосу.
   В трещине скалы я нашел гнездо колибри. Если на равнине эти птички
строят гнездышки размером с рюмку, то здесь это была тщательно сплетенная
конструкция величиной с футбольный мяч. Кладку защищали от холода толстые
стены из мха, паутины и растительного пуха. Всего за день я насчитал 17
видов колибри, среди них самого оригинального - крючкоклювого (Entoxeres).
   За очередным поворотом дорога нырнула в ущелье небольшого ручья. Под
скалой у водопада, обдирая мох с мокрых камней, стояло странное существо
размером с агути. Едва я успел понять, кто это, как зверюшка подпрыгнула и
юркнула в кусты по узенькой тропке.
   Мне снова повезло - насколько я знаю, это было первое наблюдение в
природе за северным пуду (Pudu mephistophelis), самым редким из
американских оленей. Он известен по нескольким находкам в облачных лесах
Перу, Эквадора и Колумбии, но о его образе жизни никто ничего не знает.
Теперь я могу предположить, что этот маленький олешек с короткими рожками
обитает в самых сырых местах, на дне узких каньонов, где деревья и скалы
густо обрастают мхом и бородатыми лишайниками - вероятно, пуду питается
ими, как наша кабарга. Подобно кабарге, он прокладывает в непроходимой
чаще сеть узеньких тропинок, позволяющих быстро и бесшумно удрать при
опасности.
   Вскоре я добрел до таблички "Частный заповедник "Союз" (La Union).
Высота 2100 м. Вход без разрешения владельца запрещен. Штраф за вход 10
солей, за наблюдение за петушками 15 солей, за фотосъемку 20 солей".
Поскольку вокруг никого не было, я забрался в стоявшую рядом будку на
сваях и расстелил спальник. Туман закрыл луну, и повсюду светились
микросветлячки (больших на такой высоте нет). Я нашел на дне рюкзака
горсть макарон и схрумкал их на ужин с большим аппетитом.
   Скальные петушки (Rupicola andina), ради которых и была поставлена
будка, появились перед рассветом. Десяток птиц "светящейся"
красно-оранжевой с черным расцветки токовал прямо под окном, подпрыгивая и
издавая странные гудящие звуки.
   "Танцы" продолжались до тех пор, пока лужайку не осветило солнце. Тогда
они улетели, а я пошел дальше вверх. Погода выдалась на удивление ясная, и
колибри сверкали, как искры, зависая перед бесчисленными орхидеями. Такого
разнообразия орхидей (как и колибри) нет, наверное, нигде на свете - одни
только каттлеи попадаются дюжины разных цветов, в том числе сказочная
Cattleya rex. На дороге виднелись следы очкового медведя, но довольно
старые.
   Подошедший джип подбросил меня до края леса, где я свернул на едва
заметную колею и весело зашагал через парамо к видневшемуся вдали отрогу
хребта. Словно волнорез, выдвигается этот кряж в сторону Амазонии,
возвышаясь на 4000 метров над равниной. В конце июня сюда часто приезжают
туристы, чтобы увидеть знаменитый на всю Южную Америку рассвет. В другое
время года восточный склон Анд окутывает густая облачность, но изредка
бывают ясные дни - как раз такой, как сейчас.
   Удивительно, что даже на такой высоте дорога за три месяца совершенно
заросла - дважды я чуть не потерял ее в высокой траве. Дальше к югу парамо
уже нет - там восточная сторона гор становится все более сухой. У опушки
леса паслись андские олени (Hippocamelus antiiensis), которые при моем
появлении очертя голову бросались вниз по почти вертикальному откосу. Как
они не ломают при этом ноги в кочкарнике, трудно понять. Ближе к вечеру
из-под деревьев крадучись вышли самые маленькие олени - карликовые мазамы
(Mazama bricenii).
   Я нашел избушку на самом краю отрога Tres Cruzes de Oro (Три золотых
креста), притащил из леса дрова и попытался развести костер. Гнилые сучья
никак не хотели гореть - лишь последней спичкой мне удалось зажечь их, и
ночь я провел в тепле в компании крошечной землеройки Cryptotis thomasi,
единственной постоянной жительницы домика.
   Знаменитый "рассвет Трес Крусес" не обманул моих ожиданий. Поднимаясь
сквозь слои тумана, солнце так сильно искажалось, что принимало форму
песочных часов, восьмерки и даже "делилось пополам". При этом на лесистые
склоны гор ложились самые неожиданные краски. Когда солнце, наконец, вышло
из облаков, пасшиеся на склонах белохвостые олени (Odocoileus virginianus)
немедленно ушли в лес, а им на смену появились андские.
   Не успел я вернуться к дороге, как небо затянули тучи и пошел снег. Я
поймал машину "скорой помощи", ехавшую в Куско за лекарствами, и, несмотря
на двукратные проколы колес, добрался в город засветло. Заходя по дороге
во все кафе и ресторанчики, я дополз до своего отеля и повалился в койку,
наевшийся, как удав (Boa constrictor).
 
 
   Н. Гумилеву 
 
   Нет ничего красивей сельвы ранним утром, 
   Ее окутывает розовый туман, 
   И словно маленькие блестки перламутра, 
   Колибри вьются среди спутанных лиан.
 
   Нет ничего чудесней сельвы в знойный полдень, 
   Когда под листьями кувшинок спит река 
   И хоровод над белоснежным пляжем водят 
   Веселых бабочек цветные облака.
 
   Нет ничего прекрасней сельвы на закате.
 
   Огнем пылает в небе перистый муар, 
   И ждет гостей, уютно спрятавшись в засаде, 
   Роскошнй призрак, желтоглазый ягуар.
 
   Нет ничего волшебней сельвы ночью темной, 
   Звучат в ней сотни голосов и голосков, 
   А в глубине прохладных дупел потаенных 
   Сверкают россыпи малюток-светлячков.
 
   Нет ничего на свете лучше сельвы дикой, 
   но должен я, рожденный средь холодных стран, 
   Вернуться в скучный серый мир толпы безликой, 
   Покинув сказочный зеленый океан.
 
   И буду видеть я в окне лишь снег и крыши, 
   И сном покажется мне в будничной Москве 
   Что где-то грохот ревунов под утро слышен 
   И грифы кружатся над лесом в синеве.
 
 
 
 
                        Глава седьмая. Золото инков 
 
   Мы должны очистить нашу землю от белых, ибо они - источник заразы. Они
разносят болезни, поражающие тело. Хуже того, они разносят болезнь,
поражающую душу - безумную страсть к золоту.

   Тупак Амару.
 
 
 
   Проснувшись утром, я обнаружил, что еле двигаюсь - после каждых
нескольких шагов голова кружилась так, что я едва не падал. По-видимому,
это была укаяльская лихорадка. Тем не менее нашел в себе силы плотно
позавтракать (дважды) и побрел в город. К обеду приступ закончился, но я
знал, что через день он повторится.
   Я решил попытаться устроиться "гидом-натуралистом", чтобы съездить в
Ману еще разок-другой и подзаработать. За месяц, проведенный в
заповеднике, я перезнакомился со всеми гидами, а после вынужденного сплава
по реке без лодки меня стали считать самым великим натуралистом всех
времен и народов, поэтому я был уверен, что в любую туристическую компанию
устроюсь без труда.
   Действительно, во всех четырех компаниях, организующих турпоездки в
Ману, мне были очень рады. Все предлагали хорошую работу, но только с
апреля. Дожди означали конец туристического сезона, и компании ожидал
простой до весны. Только владелец фирмы "Aventuras ecologicas" дон
Алехандро предложил мне взять группу, которая должна была стартовать через
два дня.
   Проторчать лишних два дня в городе было малоприятной перспективой, но
очень уж хотелось попасть в Ману еще хоть на недельку. Настораживало лишь
одно: во время разговора дон Алехандро, узнав, что я из России, радостно
сообщил мне:
   - А я коммунист! Точнее, троцкист. Только учение Маркса-Троцкого
приведет нас, людей труда, к победе и процветанию!
   "Нельзя верить коммунистам" - подумал я и на всякий случай продолжал
заглядывать в другие турбюро - "Expediciones Manu", "High Risk Travels" и
"True Adventures", но безуспешно.
   Любая туристическая фирма, которая хочет брать с клиентов действительно
большие деньги, обязательно должна предлагать им "риск" и "настоящие
приключения". При этом все должно быть организовано так, чтобы на самом
деле с головы клиента не упал ни один волос. Собственно, именно того и
ждут путешественники наших дней:
   побольше риска, опасностей и приключений, но домой вернуться
потолстевшим и без единой царапины.
   В промежутках между "деловыми визитами" я продолжал методично
отъедаться, циркулируя между рестораном "У Атауальпы" и кафе-мороженым
"Уаскаран". Вечером, когда температура резко падала, возвращался в отель,
заворачивался в оба спальника и приступал к научным исследованиям. На этот
раз сферой моей научной деятельности стала молодежная сексология.
   Отель располагался в старинном доме, построенном еще при жизни Писарро
на инкском фундаменте. Новые владельцы разделили его обширные залы
фанерными перегородками, так что получилось множество крохотных каморок.
Из своей комнаты я мог слышать одновременно несколько десятков пар в
соседних номерах, так что накапливался определенный статистический
материал. На основании исследования я могу констатировать полную
несостоятельность некоторых распространенных в обществе мифов.
   Первый - о высокой теоретической и практической подготовке современной
молодежи.
   Примерно у половины пар coitus длился меньше пяти минут. Только
четверть женщин достигала оргазма (и столько же - симулировали), а успеть
словить кайф дважды не удавалось почти никому. Многие мужики (в
испаноязычных парах - больше половины)
   начинали акт без всякой подготовки.
   Второй - о том, что обрезание повышает продолжительность. В отеле было
много ивритоязычных парочек и одна арабская, но их результаты ничем не
отличались от, прямо скажем, позорных средних показателей.
   Третий - о том, что брюнетки темпераментнее блондинок. В ряде случаев
при визуальном контакте мне удавалось иденцифицировать девушек, уровень
реакции которых был мне уже известен по данным аудионаблюдений. Никакой
корреляции с цветом волос и вообще типом внешности не отмечено.
   На второй день приступ лихорадки повторился, но не так сильно. В
довольно жалком состоянии я зашел в контору заповедника, чтобы отдать в
"Бюллетень Ману" заметку о встрече оленя-пуду. Пока набирал ее на
компьютере, из кабинета появилась начальница - сеньора Анна.
   - Говорят, ты любишь приключения? - спросила она.
   - А что? - осторожно переспросил я.
   - Вот трое американцев, - она показала на группу гринго, сидевших в
приемной.- Они отправляются искать золото инков, и им нужен проводник.
Пойдешь с ними?
   Я выслушал их план и схватился за голову.
   Фантастические сокровища инкской империи завели в гроб не одну сотню
кладоискателей. Сумма возможного "приза" так велика, что заставит потерять
рассудок кого угодно. Ведь инки располагали богатствами, не имеющими
аналогов в истории.
   Всем известна участь Атауальпы, который, попав в плен к испанцам, в
качестве выкупа заполнил золотом зал Храма Солнца (его потом все равно
казнили). В том же храме был "золотой луг" - обширный двор, покрытый
изготовленной из золота травой с цветами, птицами и бабочками. Золотые
пастухи пасли на "лугу" золотых лам в натуральную величину. Все это
испанцы переплавили в слитки.
   Но еще Инка Гарсиласо де ла Вега, первый историограф империи, указывал,
что основные сокровища хранились вне Куско и бесследно исчезли. Казнив
Атауальпу, Писарро провозгласил инкой Тупака Амару. Тот не пожелал быть
марионеткой, ушел на восток и начал освободительную войну. Сопротивление
продолжалось несколько десятков лет. Последняя база повстанцев и,
возможно, их сокровищница не найдены до сих пор - они скрыты где-то в
поясе облачных лесов.
   В Куско все уверены, что сокровища находятся под защитой инкских богов.
"Боги прячут город в туман, - говорят местные жители, - поэтому его нет на
космических снимках".
   Конечно, найти город и вагон золота было бы замечательно, но в
остальном предприятие оказалось совершенно идиотским. Трое американцев
собирались пройти в парк через один из перевалов и сплавиться по Alto Manu
(Верхней Ману) на надувных лодках. Но дело даже не в том, что резиновая
лодка долго не протянет на местных реках с их бесчисленными корягами. Этот
маршрут используется со времен каучукового бума, и прилегающая территория
- одна из немногих более или менее изученных в горной части парка.
   Сами "авантюристы" мне тоже не понравились. Типичная "золотая
молодежь", пытающаяся на деньги родителей заработать репутацию крутых с
минимумом риска и максимумом комфорта. Их сопровождали переводчик с
манерами профессионального фарцовщика и радист перуанских ВВС - явный
гомосек. Единственным нормальным человеком во всей шайке был
повар-итальянец из "True Adventures".
   Поэтому я хотел было отказаться, даже после того, как мне предложили
платить сто долларов в день. Но сеньора Анна отвела меня в сторону и
сказала:
   - Владимир, я тебя очень прошу. Не все ли равно, удастся им сплавиться
или нет?
   У них безумное количество денег. За маршрут по парку они нам платят
сумму, равную нашему бюджету за полгода. А если что-нибудь случится, - она
многозначительно посмотрела мне в глаза, - ВВС вышлют вертолет. Летать над
Ману запрещено, так что в этом случае они нам заплатят еще столько же.
Постарайся только, чтобы никто не утонул и не общался с индейцами.
   - Но как ВВС узнает, что нас надо забрать?
   - Сообщите по радио.
   - Так ведь радио утонет в первую очередь!
   - Доберетесь до верхнего кордона, Панчо вызовет вам вертолет.
   В конце концов я согласился, но при условии, что деньги за каждый день
мне будут выплачивать с утра. Через час выяснилось, что старый троцкист
действительно соврал насчет работы, так что наутро я сел на поезд и поехал
в Мачу-Пикчу. С "клиентами" я должен был встретиться вечером в городе
Quillabamba на реке Укаяли.
   Железная дорога из Куско в Кийябамбу - одна из самых оригинальных в
мире.
   Сначала поезд долго ездит взад-вперед, поднимаясь зигзагом на перевал.
Внизу расстилается панорама Куско - море черепичных крыш и соборов одного
цвета с красноватыми горами вокруг. Потом дорога идет по широкой долине с
бескрайними луковыми полями на древних террасах, где состав то и дело
останавливается в маленьких деревнях. (Можно сесть в "туристский поезд",
который гонит без остановок, но он в десять раз дороже.) В каждой группе
деревень индианки ходят в других шляпах - они бывают похожи на вазы,
каски, стол под скатертью или барабан. Головные уборы мужчин более
однообразные - вроде лыжных шапочек-"петушков", но с наушниками. Долина
сменяется узким каньоном, где в некоторых местах рельсы проложены по
вбитым в скалу кронштейнам. На очередной станции все туристы помоложе
выскакивают - здесь начинается "Inka trail", старая инкская тропа в
Мачу-Пикчу через высокий перевал. Я тоже собирался по ней пройти, но
поленился, и правильно сделал - ходу три дня, и всюду слишком много народу.
   Дальше дорога спускается в глубокую теснину, по которой река Кийябамба
(так здесь называют Укаяли) продирается через горы к Амазонской
низменности. В каньоне мы остановились - впереди сошел с рельс "туристский
поезд". Последние километры пришлось идти пешком, но это очень красивый
участок, а на реке полно интересного - цапли, ручьевые утки (в деревнях их
держат как домашнюю птицу) и так далее.
   От станции до Мачу-Пикчу всего пять километров, но автобус стоит 10 $.
Поперек серпантина вьется узкая стежка - последний участок "Инкской
тропы", которой пользуются бедные местные жители, чтобы втащить на 800
метров вверх ящики с сувенирами и мороженым. Я полез по тропинке и не
пожалел. Склон покрыт своеобразной растительностью - сухим облачным лесом.
Над густой травой возвышались гигантские орхидеи Selenipedium с большими
розовыми цветками, вокруг которых вился рой разноцветных колибри. Большие
стаи черноголовых горных попугаев (Nandaya nanday) со свистом проносились
над головой, пикируя к реке.
   Machu-Picchu, священный город Империи, расположен в одном из самых
красивых мест на Земле. Ко времени прихода испанцев он был уже покинут
жителями, поэтому конкистадоры не смогли его найти и разрушить. Город
открыли только в начале нашего века. Он сохранился полностью, разве что
соломенных крыш на большинстве зданий уже нет.
   Мачу-Пикчу построен на пологой седловине. С севера и юга его "охраняют"
два острых скалистых пика. К западу и востоку седловина обрывается в
бездонные ущелья - на дне одного из них едва виднеется белый квадратик
станции. А вокруг вздымаются странные горы с почти вертикальными склонами,
покрытыми густым лесом, и вершинами в виде клыков. "Частокол" гор тянется
до самого горизонта, окутанного таинственной голубой дымкой.
   В городе мало жилых домов, но множество храмов, дворцов, священных бань
со сложной системой водоснабжения и площадей с алтарями. На самом главном
алтаре возвышается камень странной формы - возможно, часть прибора для
вычисления дат затмений. В другом месте стоит вертикально плоская
гранитная плита со стертым рисунком. Первоначально на ней была высечена
священная карта Империи, но потом государство инков стало так быстро
расти, что карту приходилось без конца переделывать, и теперь она совсем
неразборчива. И все постройки, вплоть до ступенек лестниц, выполнены в
неповторимой инкской манере - исключительно аккуратно, со слегка
сходящимися кверху стенами из больших гладких камней с закругленными
углами.
   Спустившись вниз, я добрался на попутном тепловозе до Кийябамбы, где
мои "клиенты" как раз пытались поставить палатки на окраине. Мне
понадобилось целых полчаса, чтобы разобраться в сложной "фирменной"
конструкции. Под утро прошел легкий дождик, и палатки тут же начали
протекать. Но пока американцы были полны энтузиазма. У меня тоже было
отличное настроение, благо очередной приступ лихорадки оказался совершенно
символическим (больше они уже не повторялись - в отличие от малярии,
укаяльская лихорадка часто проходит сама). Мы поднялись на грузовике под
перевал, а потом взяли носильщиков и вьючных лам и десять часов
карабкались вверх по стертым ступенькам инкской дороги.
   Перевал Fitzcarraldo (4104 м) оказался местом холодным, сырым и
ветреным.
   Когда-то Карл Фитцджеральд прошел здесь с пятью индейцами, чтобы
заготовить в верховьях Ману каучук, ставший основой его фантастического
состояния. Но богатство не пошло ему впрок: "каучуковый барон" сошел с
ума. С тех пор перевалом почти не пользуются. Полузаросшая тропинка круто
спускается вниз через облачный лес.
   Спуск через меняющиеся пояса растительности был бы для меня огромным
удовольствием, если бы не "клиенты". Как только мы нырнули в облака и
холодный дождь полил за шиворот, они начали ныть. Я шел впереди, поминутно
ожидая. что кто-то из них подскользнется на липкой грязи и рухнет мне на
голову. Из-за громкой ругани американцев за весь вечер мы не видели ничего
живого, кроме колибри и пары скальных петушков. Я немилосердно подгонял
остальных, и к вечеру мы успели спуститься на более теплый уровень, но
дождь шел и здесь. Поскольку все палатки, кроме моей, отчаянно протекали,
утром вид у "авантюристов" был поразительно жалкий. А когда выяснилось,
что носильщики и переводчик дальше не пойдут и оставшиеся 2000 метров
спуска придется тащить груз самим, они впали в тупое отчаяние.
   Нам пришлось взвалить на себя мокрые палатки и три тяжеленные лодки. В
течение всего дня дождь не прекращался ни на минуту. Кроме разнообразных
лягушек, колибри (уже других) и черных дроздов, все живое благоразумно
скрывалось прежде, чем мы к нему приближались.
   Ночью я сделал вылазку по окрестностям и все же нашел кое-какую
живность - опоссумов Marmosa, пушистых древесных хомяков (Lenoxus) и
больших ночных птиц - потто (Nyctibius). Но днем мы опять ничего не
видели, хотя уже спустились в горные тропические леса - разве что стайка
горных шерстистых обезьян (Lagothrix flavicauda) иногда мелькала в ветвях.
   Мы вышли к Alto Manu, накачали лодки и помчались вниз, лавируя меж
камнями и корягами. Вообще-то сначала планировалось пройти по реке вверх и
обследовать долины притоков, но теперь никто и не заикался о "поиске
золота". Бедным американцам хотелось только одного - скорее добраться до
мест с летной погодой, вызвать вертолет и улететь.
   Согласно заключенному мной контракту на пяти страницах, за мной было
закреплено множество обязанностей, включая охрану от индейцев, змей и
ягуаров, предсказание погоды и выбор места для лагеря. Все это оказалось
не так сложно, как может показаться. До самого Таякоме мы не видели ни
следа индейцев и змей. Под перевалом попался след пумы, но старый. Во
время ночевок я уходил в лес и пытался подманить ягуара, рыча в
двухлитровый "пузырь" из-под пепси-колы. Мне никто не ответил, но зато
"клиенты" заметно присмирели.
   Ну, а предсказать погоду и вовсе легко. В тропическом поясе дождю
предшествует массовое появление лягушек, а в облачных лесах его можно
смело предсказывать всегда. Если вдруг и выдастся ясный денек, это такая
редкая радость, что про ошибку прогноза никто не вспомнит.
   Благодаря моему мудрому руководству сплавом первую пробоину мы получили
только через двадцать минут. Двое американцев, плывших в последней лодке,
совершенно не чувствовали реку и даже не могли точно следовать за
остальными. Ровно через час они задели за камень и оторвали свежую
заплатку. Мы снова их заклеили, но буквально через километр они налетели
на корягу и распороли правый борт по всей длине.
   Пришлось нам разместиться на двух оставшихся лодках, а левый борт
третьей согнуть кольцом и в получившийся мешок сложить пластиковые ящики с
продуктами.
   Эту "корзину" мы взяли на буксир. Благодаря стремительному течению мы
двигались очень быстро и вскоре, выйдя из гор, подошли к Таякоме.
   Мужчины деревни выстроились на высоком берегу с копьями в руках, приняв
грозный вид, с которым они всегда встречают пришельцев. Мои "клиенты"
вовсю чихали и кашляли после трех дней под дождем, поэтому пускать их в
деревню было никак нельзя. "Кажется, дикари вышли на тропу войны, - сказал
я, - разгружайте продукты, а я попробую поговорить с вождем. Если съедят,
считайте меня погибшим за охрану природы".
   Я поднялся наверх и скороговоркой объяснил Феле ситуацию. Он понял с
полуслова и, подняв копье, коротко отдал команду. Мгновенно все племя с
грозным ревом бросилось на нас. Мои спутники отчалили с такой быстротой,
что я едва успел вскочить в лодку. "Корзина" с продуктами осталась на
берегу. Зайдя по пояс в реку, индейцы проводили нас злобными воплями,
потрясанием копий, а кто-то даже не пожалел пустить вслед стрелу. Нет для
настоящего мачигенга большего удовольствия, чем хороший театрализованный
розыгрыш.
   Перегруженные лодки глубоко сидели в воде, но быстрое течение избавило
нас от необходимости грести. Мы успели проскочить три четверти пути до
Пакицы, прежде чем очередной раз наколоться на корягу. Берега были
пустынны, лишь мокрые лесные сокола (Micrastur) с несчастным видом сидели
на торчащих из воды сучьях. Из затопленного леса доносились хлюпанье,
плеск, чавканье и прочие звуки поднимающейся воды.
   Поскольку влезть вшестером в последнюю лодку было никак невозможно,
пришлось нам выкинуть рацию, палатки и прочий хлам (кроме моего, конечно).
"Клиенты", радист и повар сели в лодку, а мне пришлось плыть верхом на
половинке. В Пакицу мы добрались к вечеру, проделав за день путь, который
в сухой сезон занимает три дня. Дождь очень кстати кончился, Панчо вызвал
нам вертолет и потихоньку выяснил у меня, где мы оставили снаряжение,
поскольку рассчитывал забрать его, как только начнет спадать вода. После
моего рассказа о нашем бегстве из Таякоме Панчо все время хихикал, так что
американцы, кажется, сочли его не совсем нормальным.
   Я нацепил маску и отправился исследовать затопленный лес. Стайки рыбок
плавали в переплетении стволов, речные крабы бродили по оленьим тропинкам.
К сожалению, среди вечерней тишины вскоре послышался шум вертолета. Отсюда
до Куско по прямой всего около трехсот километров, так что чертовы вояки
успели забрать нас засветло, лишив меня возможности получить еще сотню
долларов на следующее утро.
   Как только перевитая кружевом рек сельва исчезла из виду, мои "клиенты"
заметно приободрились. Из мокрых скулящих созданий они на глазах
превращались в опытных путешественников, потомков конкистадоров. Нетрудно
было представить, как будут они рассказывать подружкам об опасной
экспедиции. Жаль, не придется мне услышать их увлекательные истории - про
ночевки в сердце дебрей под развесистым ямсом, про перестрелки с
людоедами-индейцами, про кишащие змеями и ягуарами джунгли, про грубого,
но честного туземца-проводника, про виртуозный сплав по водопадам бешеной
реки... Впрочем, подобные повествования мы все читали, и не раз.
   Несмотря на позднее время, в конторе национального парка царило веселое
оживление. Я сдал американцев с рук на руки сеньоре Анне, которая
немедленно оштрафовала их на соответствующую сумму за пользование
вертолетом в запретной зоне. Потом мы распили с коллективом бутылочку, я
быстренько натюкал на компьютере статью "Список видов колибри, отмеченных
в парке Ману и на сопредельных территориях" (за месяц встречено 55 видов),
тепло со всеми попрощался, забрал в отеле вещи и успел на последний
автобус в Пуно.
   На юге Перу горная система Анд расширяется и в Боливии достигает 700
километров в ширину. Несколько хребтов тянутся параллельно с севера на юг,
а между ними лежит Альтиплано - высокое плато, очень похожее на Тибет. Как
и Тибет, эта плоская поверхность поднята на высоту около 4000 метров и
покрыта пустынной растительностью. Такие поросшие низкой травой холодные,
сухие, вечно продуваемые ледяным ветром пространства называются пуна.
   Суровое, выжженное солнцем Альтиплано кажется скучным и безжизненным.
Здесь центр видообразования кактусов и грызунов, но первые едва торчат из
земли, а вторые вообще прячутся в норах, почти не появляясь на
поверхности. Однако эти неприветливые плато - один из древнейших центров
цивилизации, а их недра скрывают сказочные богатства.
   В Пуно я попал в день праздника Икеке, доброго бога подарков и
торговли. По преданию, если в этот день купишь какой-нибудь игрушечный
предмет, то вскоре приобретешь и оригинал. Поэтому народ закупает в
магазинах множество игрушечных автомобилей, телевизоров и кукольных
домиков, а некоторые оптимисты - даже модели самолетов.
   Городок стоит на берегу Титикаки, одного из самых больших высокогорных
озер.
   Дальний, боливийский берег почти не видно - лишь изредка проступит
сквозь дымку зубчатый силуэт гор. Многие части озера совсем мелкие и
сплошь заросли ряской или камышом, но в других местах глубина достигает
сотен метров и бывают сильные шторма.
   На озере живет удивительный народ - племя Uros. Когда-то такие
низкорослые темнокожие индейцы населяли всю Южную Америку, но потом их
вытеснили другие, и древняя раса сохранилась только на Огненной Земле и
Альтиплано. Чтобы избежать контакта с пришельцами, индейцами
кечуа-аймарской языковой семьи, урос покинули берега и стали жить на воде.
Из камыша Scripus californicus, заросли которого тянутся на десятки миль,
они строят плавучие острова диаметром до полукилометра.
   Такие камышовые маты веками плавают по озеру, то садясь на мель, то
снова пускаясь в путь. Нижние слои медленно гниют, но индейцы наращивают
свои острова сверху. Связь между ними поддерживается с помощью камышовых
лодок, сходство которых с древнеегипетскими так поразило в свое время Тура
Хейердала (на самом деле различий в конструкции, по-моему, тоже очень
много).
   Сейчас чистокровных урос уже нет - все они имеют примесь аймарской
крови.
   Некоторые деревни все еще живут ловлей рыбы, разведением гигантских жаб
и доращиванием взятых из гнезд птенцов, другие стали "туристскими". Чтобы
бесплатно сфотографировать любого из урос, будь то ребенок или дряхлая
старуха, надо обладать большой ловкостью.
   Дома и даже церкви урос - просто шалаши из камыша, но остров
выдерживает и вес современного здания таможни. Таможня необходима
беднягам, ведь их острова постоянно перегоняет ветром то на перуанскую, то
на боливийскую часть озера.
   Титикака буквально кишит водоплавающей птицей. В ряске копошатся утки,
на плесах гоняются за рыбой бескрылые чомги (Rollandia microptera),
молодым камышом кормятся савки (Oxyura), а в зарослях взрослого бродят
камышницы. Гигантские лысухи (Fulica gigantea) строят для своих гнезд
плавучие островки на манер индейских. В более открытых частях озера
кормятся многотысячные стаи плавунчиков (Phalaropus tricolor), прилетевших
на зиму из прерий Северной Америки.
   С детства ненавижу холодную воду, и всю жизнь приходится в нее лазить.
Но должен же я был посмотреть, что таится в глубинах столь богатого жизнью
озера! Вода оказалась необыкновенно прозрачной, особенно под плавучими
островами и зарослями ряски, куда не проникает свет. Медленно паря в
полусотне метров над илистым дном, я мог различить стайки рыбок и
удивительных гигантских жаб (Telmatobius).
   В богатой кислородом воде озера эти похожие на пузырь существа
обходятся кожным дыханием и никогда не поднимаются к поверхности. К
счастью, день выдался солнечный, так что я быстро согрелся, выйдя из
ледяной воды.
   Несколько сотен тысяч лет назад озеро Титикака занимало большую часть
Альтиплано, и с тех пор по всему плато остались его "осколки" - реликтовые
озера. На одном из них, небольшом, но глубоком, в нескольких километрах от
Пуно, есть круглый островок Sullistani, связанный с берегом узкой насыпью.
С глубокой древности это место считалось священным и использовалось как
место захоронения вождей.
   Первые погребальные сооружения, относящиеся к X-V векам до н. э.,
представляют собой просто большие "шкафы" из камней. Потом Суйистани долго
оставалось заброшенным - в то время все Альтиплано подчинялось власти
Тиуанако, города в Боливии. В IX веке империя Тиуанако распалась, и в этом
районе возникла особая культура Colla. Именно в период Койя были созданы
знаменитые ступы, делающие островок одим из чудес Южной Америки.
   На вершине острова возвышается десяток гигантских сооружений в виде
опрокинутых стаканов. Они построены из кубических плит размером больше
метра. Внутри "стакана" сложена внутренняя конструкция, похожая по форме,
но из маленьких камней, скрывающая погребальную камеру. Две ступы не
достроены, и можно видеть все стадии работы - как тащили из каменоломен
гранитные блоки, как шлифовали, как подгоняли друг к другу притиркой.
Среди бесплодной бурой пуны, крошечных кактусов и черных глубин озера эти
странные сооружения выглядят на редкость загадочно - не случайно их
строителями не раз объявляли инопланетян. Какой смысл придавался
конструкции, никто не знает. По одной теории, две оболочки обозначали
дневное и ночное небо, по другой - матку и живот Матери-Земли, по третьей
- член во влагалище... есть еще десяток гипотез.
   Койя постепенно распространили свою власть на все Альтиплано, но тут с
севера на них обрушилась армия инки Пачакутека Великого. В долгой
кровопролитной войне Пачакутек победил. Но и он сам, и его наследники
отнеслись к культуре Койя с большим уважением. Язык аймара, на котором
говорят жители плато, был единственным, кроме государственного кечуа, на
котором разрешалось говорить в империи инков. Известно, кстати, что члены
правящей семьи говорили между собой не на кечуа, а на каком-то секретном
языке, известном только им - возможно, на древнеаймарском.
   Авторитет священного острова был так велик, что новые правители стали
пользоваться им как фамильным кладбищем. Их ступы не так велики и
построены в инкской манере из квадратных камней с закругленными углами.
Инки правили недолго - их сменили испанцы, которые разграбили все
захоронения и многие из них повредили или разрушили.
   Остров особенно красив на закате. Стихает безжалостный ветер, замирают
на камнях высокогорные игуаны (Liolaemus), в черных заводях озера
неподвижно стоят фламинго. Изредка прожужжит над цветущим кактусом
колибри, мелькнет в траве горная морская свинка (Microcavia) или донесется
тихий щебет пустынных вьюрков (Diuca). Постепенно серые ступы словно
раскаляются докрасна в лучах низкого солнца, но вот оно садится - и они
остаются черными силуэтами на фоне догорающего неба. Сразу становится
холодно, и снова запевает свою песню ледяной ветер плато.
   Из Пуно я поехал ночным автобусом в Такну на берегу океана у границы с
Чили.
   Автобус быстро катил по схваченному ночным морозом Альтиплано,
пассажиры спали, закутавшись, или слушали проповедника - усатого сеньора
благообразного вида с добрым взглядом. Мягким голосом седой человек
напоминал нам простые истины - люби ближнего, не отказывай в помощи, не
презирай нищего. Стопка христианских книжек, которыми он торговал, таяла
на глазах.
   Вдруг автобус резко затормозил. Маленький белый "рафик" торчал из
кювета, задрав к небу задние колеса. Кучка аборигенов с потерянным видом
сгрудилась рядом, стуча зубами. Любопытные пассажиры мгновенно высыпали на
дорогу, но пронзительный ледяной ветер со снежной крупой загнал почти всех
обратно.
   - Что ты собираешься делать? - спросил проповедник шофера.
   - Как что? Сейчас тросом зацепим и вытянем.
   - Ты что, с ума сошел? Из-за каких-то грязных крестьян мы будем час
торчать тут на морозе?
   - Да ведь делов-то на пять минут!
   - Ты моим временем не распоряжайся! Я твоему начальнику пожалуюсь -
уволят в два счета! А ну, быстро поехал!
   - Может, хоть людей заберем?
   - Что? Без билета? Пускать в салон этих свиней? Клянусь Матерью
Божьей...
   - Поехали! - закричали несколько голосов из салона.
   - Международная Инспекция по Контролю! - скромно представился я,
подойдя к ним и помахивая Индульгенцией. - В чем дело, сеньоры?
   - Сеньор инспектор, - склонился передо мной продавец книжек, - какая
честь! Я вот тут принимаю меры против нарушений расписания...
   - Всем мужчинам выйти из автобуса! - скомандовал я. - Цепляй трос, чего
ждешь?
   Ровно через минуту мы дружными усилиями вытолкали "рафик" на асфальт.
   Проповедник пытался было поруководить, но я незаметно поддел его под
коленки натянутым тросом, и он рухнул в грязную лужу, проломив тонкий
ледок. После этого никто уже не мешал нам спать - бедный сеньор был
вынужден раздеться догола и сидел рядом с шофером на горячей крышке
мотора, стуча зубами.
   В Такне было серо, сыро и очень холодно. Ежась, я думал о том, что мне
предстоит проехать еще несколько тысяч километров на юг. Если здесь, на
широте Фиджи, такой дубняк, что будет рядом с Антарктикой? Единственная
надежда - на весну, которая должна вот-вот начаться, ведь скоро октябрь, а
он в южном полушарии соответствует нашему апрелю...
   На последние перуанские сольки я купил пару слайдовых пленок (в Чили
они втрое дороже) и два мешка булок. В Чили установлены очень строгие
карантинные правила - из Перу и Боливии запрещен ввоз продуктов. Причина -
опасность завоза плодовой мушки, которая может уничтожить знаменитые сады.
Для надежности при пограничных шмонах изымают не только фрукты, но даже
консервы. Поэтому один мешок я спрятал в спальник, а другой ухитрился
сжевать весь, пока ехал на такси к границе.
   Машину мы взяли в складчину с японской туристкой, которая представилась
учительницей английского (при этом по-английски она знала только слова
"yes", "no" и "please").
   Перуанская виза у меня была просрочена почти вдвое, но пограничник спал
на ходу и ничего не заметил. Чилийский таможенник обыскал мой рюкзак
(булки не нашел) и повернулся к японке.
   - No, please! - сказала она, прижимая к себе рюкзачок.
   Чилиец удивился, но все же молча забрал у нее рюкзак и стал вынимать
вещи одну за другой. Чем глубже он забирался, тем отчаяннее она
протестовала. Через минуту мужик был абсолютно уверен, что где-то в
рюкзаке спрятан героин или еще что-нибудь ужасное. Используя вопли
несчастной жертвы как сигналы "горячо-холодно", он в конце концов сузил
круг поисков до косметички.
   - No, please!!! - закричала она, ломая руки.
   Кровожадно усмехаясь, офицер вытряхнул содержимое косметички на стол.
Там оказались пудреница, расческа, пачка презервативов и "тампакс." Бедная
японка чуть ли не билась в истерике, а таможенник никак не мог понять
причину столь странной реакции. Машинально раскурочив тампон, он отпустил
ее и долго озадаченно глядел вслед. Самое интересное, что по документам
она и вправду была учителем английского.
   На этой широте дождей не бывает даже в годы Эль-Ниньо, а туманы с моря
проходят на высоте около пятисот метров, поэтому береговая пустыня и
поднимающиеся над ней склоны гор абсолютно лишены растительности. Жизнь
есть только в долинах рек, стекающих с Альтиплано. В устье одной из рек
расположена Арика - самый северный город Чили.
   Страна мне понравилась с первого взгляда. Народ живет совершенно
по-европейски, но цены в супермаркетах вполне умеренные. Население
представляет собой пеструю смесь выходцев из всех европейских стран, но
говорит на внятном и правильном испанском. Несмотря на высокий уровень
жизни, попутку поймать довольно легко - редкое сочетание. В первом же
ларьке я, наконец, нашел чиримойю - странный чешуйчатый фрукт с
непередаваемо нежным вкусом, словно смесь земляничного, ананасового и
бананового йогурта. К сожалению, это чудо совершенно невозможно хранить
больше двух суток.
   В Арике есть даже свой вид колибри - Elidia garellia, который не
встречается нигде в мире, кроме садов и предместий этого города. Она
летает днем, а утром и вечером ее сменяет обычная в пустынях Перу Phodopis
vesper. Другая достопримечательность городка - огромное скопление бурых
пеликанов на набережных и причалах. Словно толпы древних
ящеров-птеранодонов, длинноносые птицы тысячами сидят у моря, не обращая
ни малейшего внимания на прохожих.
   Из Арики начинается шоссе, идущее на Альтиплано и дальше в Ла-Пас. У
стыка границ Чили с Боливией и Перу лежит большой национальный парк Lauca.
Чтобы туда добраться, достаточно часок простоять на дороге и потом
несколько часов трястись в попутном грузовике. Собственно, трястись-то
особенно не приходится - даже в самых глухих уголках Чили прекрасные
дороги. Выше, выше, и вот перед вами самое красивое место на всем
Альтиплано - озеро Chungara на высоте 4800 метров.
   Над озером возвышаются четыре идеально правильных ледяных конуса -
вулканы Sajama (6250 м), Parinacota (6100), Сhungara (6001) и дымящийся
Guiatiri (6070).
   Поскольку было только одиннадцать утра, я решил слазить на Чунгару,
благо лед из-за крайней сухости климата начинается только с 5800 м. К
моему удивлению, вверх по склону вела инкская дорожка-лесенка. Еще большим
сюрпризом был лес, ютившийся в лощине на высоте 4950 метров. Строго
говоря, хотя эти заросли Polilepis tarapacana и считаются самым
высокогорным лесом в мире, по-русски их правильней было бы назвать
стлаником.
   Никогда бы не подумал, что придется подниматься на шеститысячник по
ступенькам.
   Надо сказать, что это чертовски удобно. В полдень я достиг границы пуны
(5100 м), в час дня на высоте 5300 растительность вообще исчезла, к трем
начался ледник, а в пять я уже стоял на вершине и был буквально потрясен,
обнаружив там развалины маленькой крепости. Взглянув в бинокль на вершины
соседних вулканов, я обнаружил такую же крепость на Сахаме! Любой
альпинист знает, что жить на такой высоте больше нескольких дней
невозможно. Что они здесь делали? Еще Инка Гарсиласо де ла Вега писал об
этих загадочных развалинах на вершинах ледяных гор, но для него они были
такой же загадкой, как и для меня.
   А может быть, им просто нравился вид с вершины? Отсюда открывается
космическая панорама - черные и красные пики, языки застывшей лавы,
россыпи разноцветных озер... В сухом воздухе можно разглядеть розовый
налет фламинго на озерах, лежащих за десятки километров.
   Обратно я просто сбежал бегом и в семь вечера снова был на озере. Здесь
жизнь прямо-таки кипит, словно это не суровая высокогорная пустыня, а
теплые субтропики. На цветущих лужайках пасутся викуньи (Lama vicugna),
похожие на золотисто-рыжих верблюжат. По отмелям разгуливают ибисы,
цапли-кваквы, совершенно не боящиеся человека белые андские гуси.
Гиганские лысухи, которые за неимением камыша строят здесь гнезда из
камней, с криками гоняются друг за другом. Дальше от берега раз за разом
исполняют свои чудесные брачные танцы большие и маленькие поганки. Там,
где посуше, бродят стайки куликов Attagis gayi, которые здесь заменяют
белых куропаток.
   Закат был ошеломляюще красив: ледяные горы превратились в конуса
темно-алого пламени, озеро казалось расплавленной лавой, а дальние хребты
стали пронзительно-фиолетовыми. Из каменистых россыпей появились
длиннохвостые вискачи (Lagidium viscacia) и принялись скакать по камням,
как расшалившиеся зайцы.
   Словно игрушечный танк, прокатился через дорогу волосатый горный
броненосец (Dasypus pilosus), мелькнула тенью пушистая лиса (Dusicyon
microtis), потом стало стремительно холодать, а небо почернело и вспыхнуло
звездами.
   Нигде на свете нет такой видимости, как на Альтиплано. Хотя воздух
Северо-Западного Тибета еще суше, там слишком много пыли, а здесь ничто не
мешает выглядывать из-под атмосферы. В ясную ночь невооруженным глазом
видно около 5000 звезд. Когда озерца замерзли, стихли голоса черных жаб и
погас отсвет заката, я погасил фонарик и долго молча шел по тропинке,
глядя в космос. Ниточка молодой луны вскоре тоже зашла, и тут от горизонта
к зениту поднялся узкий конус рассеяного сияния - зодиакальный свет. Это
изумительно красивая штука, но ее бывает видно только в тропиках, и то
очень редко. Возникает она оттого, что Солнце освещает тянущийся за Землей
"хвост" из мельчайшей пыли. Пересекаясь с Млечным путем, конус образовал
подобие готической арки с вершиной в зените.
   Зеленый метеорит прочертил небо. За поворотом возникла деревня аймара
из десятка глинобитных домов с крошечной белой "пряничной" церквушкой в
конце улицы. Здесь я переночевал в столовой для шоферов, но перед
рассветом проснулся от холода и весело зашагал дальше.
   Вскоре мне встретилась андская кошка (Felis jacobita) чрезвычайной
пушистости, а потом рассвело, и промерзшая за ночь пуна сразу наполнилась
жизнью. Повсюду взлетали фонтанчики песка - это проводили утреннюю уборку
нор хомячки, хомяки и хомячищи, которых здесь великое множество. Из тех же
нор появились похожие на разноцветную гальку птички - коньки Anthus,
вьюрки Dijuca и прочая мелочь. Там, где трава погуще, расхаживали похожие
на большие серые валуны горные тинаму (Nothoprocta), а на заболоченных
лугах гуляли маленькие страусы пуны - горные нанду (Rhea darwini). Быстро
потеплело, и в небе закружились каракары, а потом и одинокий кондор. По
гребням хребтов паслись непуганые викуньи, а в долине вскоре появились
пастухи со стадами величавых лам и пушистых альпак. В глубине кустов
замелькали бабочки - мелкие белянки, которые из-за ветра всегда летают под
защитой веток.
   Широкая ледниковая долина втянулась в узкий каньон, прежде чем начать
быстрый спуск к морю. Здесь рос король всех растений-подушечников,
Pycnophyllum. Он образует ярко-зеленые круглые подушки до трех метров в
диаметре, на вид пушистые, а на самом деле твердые, как камень. Если
приглядеться, на ровной зеленой поверхности подушки можно разглядеть
малюсенькие фиолетовые цветки.
   Сонные вискачи, прикрыв глаза, лениво следили за мной, когда я проходил
мимо их скал.
   Тут я вышел обратно на шоссе и увидел странную картину. Из небольшого
автобуса группа ребят выгружала новенькие горные велосипеды. Оказалось,
что это немецкие туристы, воспользовашиеся услугами фирмы, организующей
"mountain biking".
   Это замечательное развлечение сейчас популярно во всем мире, кроме
некоторых умственно отсталых стран типа нашей. Выглядит оно так:
выбирается участок горной дороги, все время идущей под уклон, где не
слишком много транспорта. Вас завозят на автобусе на самый верх, выдают
велосипед, и обратно вы с головокружительной скоростью мчитесь сами, а
автобус пылит следом. Если вы устали, поломались, попался скучный или
опасный участок - можно проехать немного на автобусе, а потом продолжить.
Хотя на "горном велосипеде" с переключением скоростей можно ехать вверх
без всякого труда, на участках, идущих в гору, автобус тоже к вашим
услугам. Представьте себе мою радость, когда мне нашли запасной велосипед.
Пять долларов, и передо мной восемьдесят километров непрерывного спуска, с
4500 до 200 метров!
   Да, это было просто здорово! Мчишься вперед, со свистом рассекая
воздух, без малейшего усилия. Если не забывать притормаживать перед
крутыми поворотами, то особого риска нет. Где-то на 3500 метров цветущая
пуна кончилась, и пошли россыпи кактусов. Ниже 2500 дождей уже не бывает,
но бывают туманы. Там растет только один вид кактуса (Browningia), зато
самый причудливый - на конце длинного ствола пучок кривых веток, как
спутанные щупальца. Начиная с высоты 1000 метров растительности нет
вообще, пока не спустишься к зеленой нитке реки Арика. Ее окружают
желтоватые песчаные склоны с древними геоглифами - гигантскими рисунками
древних индейцев, выкопанными в мягком песчанике столетия назад. Тут спуск
стал совсем пологим, мы остановились и стали дожидаться автобуса. "Полет"
   занял три часа, так что близился вечер. По берегам реки рос самый
высокий в мире хвощ (Equisetum bogotensis), а в его зарослях порхали
эльфовые сычики (Athene whitneyi) - самые маленькие в мире совы. Подошел
автобус, через час я был в Арике и всю ночь ехал на юг, пройдя за это
время три "фруктовых шмона".
   Автобусы в Чили очень комфортабельные, вам выдают питание и даже одеяло
с подушкой. Наутро я чувствовал себя свежим и отдохнувшим. Передо мной
расстилалась Атакама - широкая ложбина между Андами и береговым хребтом.
Сюда не проходят туманы, а дождей не было как минимум 2000 лет. Поэтому ни
в самой долине, ни на пологих склонах гор нет ущелий и прочих следов
эрозии. Только в одном месте ее пересекает узкий овраг, и там спрятался
маленький оазис San Pedro de Atacama.
   Анды здесь выглядят как-то непривычно. Плоская щебнистая пустыня плавно
переходит в пологий подъем, который мягко набирает высоту до 5000 метров.
Эти самые сухие в мире горные склоны такие ровные, что дороги вверх идут
не серпантином, а по прямой. Только на самом верху торчат "нормальные"
горы - цепочка небольших вулканов с пятнами льда на вершинах. Дымится из
них только один - Lascar (5641 м).
   Я договорился с турфирмой о джипе в горы на следующее утро и пошел
гулять по поселку. Удивительно симпатичные здесь церкви - маленькие и
словно игрушечные, причем все разные. На полях разгуливают яркие
калифoрнийские перепела (Colinus)
   со смешными хохолками-султанами, а на буграх у нор восседают
желтоглазые земляные совы (Athene cunicularia). Иногда из-под земли
раздается странное постукивание, а если повезет, можно увидеть, как
выглядывает из норы его источник - похожий на детеныша нутрии подземный
житель туко-туко (Ctenomys).
   За околицей раскинулся массив причудливых гор под стандартным для таких
мест названием "Лунная Долина" (Valle de la Luna). Эти красные складки
горных пород, изрезанные ветром и водными потоками прошлых геологических
эпох, действительно выглядят очень необычно, особенно на рассвете и
закате. В Долине я переночевал, забравшись в щель скалы и полночи потратив
на разглядывание фантастического звездного неба. Нетрудно понять, почему у
древних индейцев-атакама верховным божеством был небесный свод с тысячами
глаз-звезд. Утром я отправился в путь в компании шофера и двух туристок из
Сантьяго.
   Только в самом конце подъема, на 3500 м, появилась растительность -
сначала кактусы, потом трава. Мы въехали на Альтиплано и остановились у
столбика с табличкой, на которой с одной стороны было написано "Чили", а с
другой - "Боливия". И ни души вокруг на десятки миль. Доживу ли я до дня,
когда так будут выглядеть все границы?
   Боливия - самая бедная страна континента. Неудачные войны с соседями
лишили ее выхода к морю, и даже богатейшие запасы всевозможных руд не
принесли ей процветания. Боливийской визы у меня не было, так что я смог
проехать только на полсотни километров вглубь страны.
   На плато среди соленой пуны лежат три озера - Белое, Зеленое, а чуть
дальше - Красное. Это единственное место в мире, где можно увидеть сразу
трех фламинго - чилийского, андского и очень редкого фламинго Джеймса
(Phoenicopterus chilensis, Ph. andinus и Ph. jamesi). Они живут здесь на
высоте 4950 метров среди вечного холода и ледяного ветра такой силы, что
бедные птицы боятся взлетать и на недалеко расположенные озера иногда
переходят пешком. Кроме них, в озерах водится планктон, ручейники и
подводные морщинистые жабы Telmatobius вроде титикакских (их здесь открыли
только в 1990 году). Озера соответствуют названиям: Lago Verde
ярко-зеленое, Lago Blanco белое, а Lago Colorado ярко-красное. Мы
поднялись на склон соседнего вулкана, чтобы посмотреть на них сверху.
Здесь я наконец увидел живых короткохвостых шиншилл (Chinchilla
brevicauda) - пушистых серо-голубых зверьков. Потом выяснилось, что этот
вид сохранился только здесь, на "ничейной земле" у стыка границ. К
сожалению, Красное озеро к этому времени уже закрыл шлейф пыли,
принесенной ветром из долины. Да и над нами небо постепенно меняло цвет с
синего на желтый. На склоне и вершине виднелись полуразрушенные инкские
развалины, загадочные, как всегда.
   Мы проехали к Боливийско-Аргентинской границе, чтобы искупаться в
горячем источнике. Там нам встретились боливийские пастухи - смуглые бичи,
говорящие на странном, тягуче-медленном испанском. Видимо, в этом
неторопливом мире они и думать привыкли медленно. На обратном пути у
пограничного столба мы увидели забуксовавший в яме микроавтобус с парочкой
гринго. Пока мы их вытаскивали, выяснилось, что ребята едут с Аляски на
Огненную Землю. Взглянув сверху на гигантский солончак Salar-de-Atacama,
мы скатились в поселок, где уже бушевала пыльная буря. Но мне повезло:
сразу подвернулась попутка, я вернулся к морю и покатил дальше на юг.
   За Антофагастой дожди на побережье бывают почти исключительно после
сильных землетрясений (то есть раз в 5-15 лет). В чем причина такой связи,
неизвестно, хотя подмечена закономерность еще во времена Дарвина.
Поскольку очаги землетрясений здесь обычно находятся под дном океана,
напрашивается мысль, что толчки вызывают перемешивание морской воды. Более
теплые слои поднимаются к поверхности из-под холодного течения, резко
усиливается испарение, а постоянные западные ветры гонят облака к берегу.
К сожалению, ввиду отсутствия землетрясения проверить эту гипотезу мне не
удалось. Благодаря дождям раньше кое-где росли рощи акаций Prosopis
tamarugo, но их почти не осталось.
   В продольной долине за прибрежным хребтом (продолжении Атакамы)
разрабатываются гигантские залежи селитры. Вероятно, она образовалась из
гуано морских птиц.
   Если это так, значит, течение Гумбольдта существовало еще в начале
кайнозоя, когда берег проходил восточнее.
   Я пересек Южный тропик, проехал еще несколько сот километров и
остановился на день в заповедничке Pan de Azucar ("Сахарная Голова"),
названном так по круглому островку у берега. Здесь дожди бывают почти
каждый год, поэтому на склонах растет кустарник и великое множество
кактусов - метровые колючие шары Echinocactus, пучки "фаллосов" Mamillaria
размером с купол зонтика, колонновидные гиганты Ferrocactus и крошечные
Opuntia, "составленые" из плоских лепешек размером с монетку. На
обращенных к морю склонах ловят туман странные Tillandsia - словно
вставший торчком бородатый лишайник. В горах мне не встретилось ничего
интересного, кроме мелких птиц и старых следов гуанако (они напоминают
отпечатки копыт оленя, а не верблюда, родственника гуанако). Зато на
берегу я нашел следы кошачьей выдры, по валунам бегали ящерицы, а на
скалах и пляжах было множество птиц.
   Я прошел по берегу километров десять, высматривая пингвинов, черных
куликов-сорок (Haematopus ater) и канадских кроншнепов (Numenius
americanus и N.
   tahitiensis). Море здесь - почти единственный источник пищи, поэтому
даже мелкие певчие птицы - оляпковые дрозды (Cinclodes) и прочие -
встречаются в основном у прибойной полосы.
   Я уже понял, что автостоп здесь не проблема, и дальше старался не
пользоваться автобусом. Насколько приятней мчаться на закате между горами
и океаном, имея возможность видеть все вокруг! Чили, вытянувшееся узкой
полоской вдоль западного побережья - страна закатов. Вот только мало кто
их видит на пустынных берегах - ведь почти все население сосредоточено в
центральной части страны, в основном в Продольной долине, отделенной от
моря береговыми хребтиками.
   Когда после ночи в дороге начало светать, повсюду вокруг зеленела
весенняя травка. 3500 километров пустыни остались позади - начинались
совсем другие края.
 
 
   Кто не успел, тот опоздал - мертва Романтика, ребята!
   Закрыты ставки навсегда конкистадоров и пиратов.
   Нам не осталось диких рек, или на картах белых пятен,
   И душит нас туризма век в своих коммерческих объятьях.
   Вершины поздно покорять - они за деньги отдаются;
   Везде бордюрчики стоят, где можно было подскользнуться.
   А риска в мире больше нет - ваш гид вам врет или блефует:
   Последний страшный людоед давно открытками торгует.
   Акулы все приручены, сидят все змеи на окладе,
   Ко всем опасностям лесным открыт проезд по автостраде; 
   Вулкана кратер можно снять, и не выплевывая соски, 
   Но надо очередь занять, чтобы билет купить в киоске.
   Детишкам вашим не читать смешного старого Жюль Верна:
   Карнеги или "Word 5.5" для них полезнее, наверно.
   Без приключений тихо жить придется им в столетьи новом,
   И йогурт сладкий побежит у них по жилам вместо крови.
 
 
 
 
                     Глава восьмая. Внеочередная весна 
 
   Водитель, сбавь скорость! Ребенок, переходящий дорогу, может быть твоим
сыном!

   Плакат на дороге Чайтен-Кояке.
 

   Центральное Чили - удивительный край. Горы, пустыни и холодный океан
надежно изолируют его от мира. Когда-то он был связан с Антарктидой, но
потом она оказалась подо льдом. Остатки антарктической флоры и фауны,
прошедшие в Чили через Патагонию, эволюционировали в мягком субтропическом
климате и смешались с немногочисленными выходцами из тропической Америки,
а также с "северянами", попавшими сюда после долгого пути по Андам.
Результат получился очень интересный. Растительность этих мест
поразительно напоминает субтропики Северного полушария, хотя состоит из
совершенно других видов.
   Я добрался до заповедника Fray Jorje, расположенного на стыке
полупустыни и субтропической степи. В Чили с севера на юг сменяются
несколько природных зон, но эта полоска земли настолько узкая, что на
степи, например, пришлось всего около тысячи квадратных километров. Пейзаж
степной зоны напоминал весенний Узбекистан или Армению. Повсюду цвели
сады, по обочинам дорог тянулись "клумбы"
   из ярко-оранжевых цветов, похожих на тюльпаны и маки нашего юга. В
теплом влажном воздухе висел сладкий аромат молодой травки. Даже птицы на
изумрудных полях виднелись примерно те же - луни, чибисы, дрозды, да еще
гигантские колибри вместо щурок.
   Горы заповедника были покрыты настоящим ковром из цветов. Даже кактусы
цвели все поголовно - от маленьких пушистых "котят" до метровых
"царь-ежей". На концах веток гигантских "подсвечников" распустились
белоснежные цветы размером с тарелку, а рядом, на тех же ветках, красные
венчики цветков растения-паразита, скрытого в глубине тканей
кактуса-хозяина. На тех же несчастных "канделябрах"
   кормились и корневые паразиты (Prosopanche) - их алые соцветия свечками
торчали из земли вокруг. Некоторые склоны были сплошь усеяны фиолетовыми
"суперфиалками", похожими на тропических бабочек, и "раструбами"
безлистных лилий цвета советского флага.
   Другие местные растения не такие заметные, но очень интересные. По
сухим местам растет дикий картофель (Solanum tuberosum), а неподалеку
взбирается на акации лиана - дикий помидор (Lycopersicon). Местные акации
напоминают австралийскую мимозу, которую продают в Москве зимой, но их
пушистые желтые шарики величиной со сливу. Если раздвинуть траву, можно
найти удивительное создание - Lepuropetalon spatulata, одно из самых
маленьких цветковых растений в мире. У него нормальные стебли, листья и
цветы, но все оно вполне умещается в наперстке.
 
   Как и в наших степях, здешняя весна быстротечна. К концу ноября
исчезнут цветы, выгорит трава, сбросят листья акации, и только неунывающие
кактусы будут сохранять признаки жизни. Видимо, поэтому фауна гораздо
беднее, чем флора.
   Гуанако, мелкие птицы, жуки-чернотелки да бесчисленные норы подземных
крысовидных хомяков (Mitimys) - вот и все, что можно увидеть за день. По
ночам хомяки выглядывают из нор, и тут их подстерегает маленькая рыжая
кошка (Felis colocolo). Она так осторожна, что увидеть ее почти невозможно
- только круглые следы на песке. Если повезет, встретятся серые лисички
Dusicyon culpeo (они тут почему-то совсем ручные) или мелкая змейка -
земляной удав Nothophis. Это безобидное создание - единственный вид змей в
стране, но чилийцы их почему-то панически боятся.
   В заповеднике есть и лес - маленькие рощицы на склонах высоких холмов,
обращенных к морю, как бы северный форпост роскошных лесов, существующих
дальше к югу.
   Вернувшись на шоссе, я поймал попутку, хозяин которой оказался поваром
с базы чилийского ВМФ. После целого часа общего трепа я наконец-то сумел
намекнуть ему, что был бы очень рад попасть на их борт до острова Пасхи
или, еще лучше, до архипелага Хуан-Фернандес.
   - Насчет Пасхи ничем помочь не могу, - ответил повар, - а на
Хуан-Фернандес попробую. Зайдешь завтра после ужина к нам на базу,
спросишь меня в столовой.
   Ужин кончается в десять.
   - А меня пропустят на базу?
   - Скажешь, Пако разрешил.
   Я совершенно не надеялся, что из этого что-нибудь выйдет, но на базу на
всякий случай решил заглянуть.
   При длине в 4277 километров Чили шириной в среднем всего 200 км, но при
этом все самое интересное почему-то оказывается в стороне от
Панамериканского шоссе. Мне пришлось долго торчать на богом забытых
развязках и развилках, меняя попутки, а потом еще идти часа два в гору, и
в национальный парк La Campana я добрел только в четыре утра.
   Гора Ла Кампана - одна из вершин Берегового хребта. Здесь довольно
влажно, поэтому склоны покрыты густым лесом из деревьев с жесткими
листьями, как в Средиземноморье. Крошечные изящные папоротники покрывают
ветки, на лужайках у ручьев распускаются прозрачные подснежники, мелкий
дождик висит в теплом воздухе - словом, крымская весна. Вместо сонь по
ночам в кронах шуршат и щебечут пушистые древесные крысовидные хомяки
(Irenomys tarsalis). И голубей так же много, как в крымских лесах, только
здесь они все разноцветные.
   Почему-то в субтропических лесах, в отличие от тропических, мелкая
фауна очень любит прятаться под бревнами. Здесь, например, можно
обнаружить одного из древнейших обитателей суши - зеленого Metaperipatus,
предки которого когда-то одними из первых вышли из моря. Встречается и
совсем уж причудливое существо, гигантский сенокосец (Gonyleptis
curvipes). Он похож на длинноногого паука треугольной формы, но членики
его ног не прямые, а изогнутые, причем каждый в свою сторону.
   К полудню я забрался на вершину. Там сохранилась последняя рощица
слоновой пальмы (Jubea chilensis). Когда-то эти могучие великаны росли по
всей субтропической зоне Чили, но их вырубили ради вкусного сока. На
склонах цвело другое очень красивое дерево (не знаю, как оно называется) -
его крона усыпана большими синими "колокольчиками". Опыляются они колибри,
которые здесь окрашены совсем не так, как в тропиках - в основном в серый
и защитно-зеленый цвета.
   Спустившись с горы на другую сторону, я оказался в Продольной долине.
Она напоминает Предкавказье - лесополосы, станицы в облаке цветущих
яблонь, абрикосов и вишен, цепь заснеженных гор вдали. Но когда я поднялся
в горы, то оказалось, что Анды здесь совсем не похожи на Кавказ. Облака,
несущие осадки, идут с океана на небольшой высоте, и выше 1000 метров горы
совсем сухие, как предгорья Тянь-Шаня. Пересечь их можно по шоссе, которое
идет через перевал в аргентинский город Мендоса. Ездить автостопом по этой
дороге трудно, потому что шофера - в основном аргентинцы, а они "ловятся"
почему-то гораздо хуже чилийцев.
   Если же за километр до границы свернуть направо, попадешь в крошечный,
всего половина квадратного километра, заповедничек Nevados de Hielo
("Ледяные снега").
   Это просто кусок склона под грязно-серым ледником. В нижней части
растет трава и корявые кактусы, изгрызенные соневидными дегу (Octodontomys
gliroides). Выше лишь отдельные подушечники прячутся в россыпях камней.
Под склоном журчит полувысохший ручеек, а за ним высятся голые заснеженные
хребты. Из-за гор выглядывает мрачная ледяная глыба Aconcagua, самого
высокого пика за пределами Азии (на разных картах от 6950 до 6997 м).
Угрюмый склон среди истерзанных ветрами Анд - единственное место, где
сумела выжить длиннохвостая шиншилла (Chinchilla laniger).
   Из всех разнообразных грызунов Южной Америки шиншиллы, пожалуй, самые
симпатичные. Они похожи на плюшевые игрушки, но на самом деле гораздо
пушистей.
   Еще в начале века толстенькие зверьки водились повсюду в высокогорьях
Анд, но потом их мягкий голубой мех вошел в моду, и за каких-то тридцать
лет оба вида были практически истреблены. Только представьте себе: на
другом краю Земли повышются цены - и в короткий срок тысячи километров
непроходимых гор, бездонных каньонов, промерзших насквозь ледниковых морен
оказались полностью очищенными от шиншилл. И при этом многие люди верят,
что где-то может скрываться снежный человек...
   Насмотревшись на шиншилл и шиншиллят, которые безмятежно гонялись друг
за другом, норовя схватить за кисточку на хвосте, я спустился с гор и
поехал в Сантьяго. Столица Чили оказалась довольно приятным для своих
размеров городом - чистым, аккуратным, тихим, абсолютно европейским. Даже
книги в биологическом отделе университетского магазина продаются в
основном по европейской флоре и фауне. Короче говоря, типичный образец
города, где приезжему негде пописать.
   Был уже вечер, поэтому я не стал задерживаться и направился на базу ВМФ
в городе Вальпраисо. Долго я искал ее среди бетонных заборов, колючей
проволоки и лагерных вышек с прожекторами, вокруг которых кружились стайки
дымчатых летучих мышей (Furipteris). К моему удивлению, суровый часовой на
КПП без звука пропустил меня на территорию, узнав, что "Пако разрешил".
   - Где ты пропадал? - закричал Пако, когда я нашел его в столовой. - У
тебя же крейсер через десять минут! Бежим скорее!
   Капитан крейсера "Almirante Latorre" сеньор Рикардо скептически оглядел
меня и заявил:
   - Триста долларов! Фотоаппарат сдать мне на хранение на все время
рейса! До выхода в море с борта никуда не отлучаться! Спать будешь в
машинном отделении.
   Вопросы есть?
   - Есть. Сколько продлится рейс, каков маршрут и когда мы выходим?
   - Это военная тайна. Давай фотоаппарат.
   Я отдал ему "мыльницу", но в рюкзаке осталась запасная. К сожалению,
из-за плохой погоды за весь рейс я сделал только два снимка. В море мы
вышли через полчаса.
   Ночью планировались учебные стрельбы, поэтому вся команда была на ногах
и собралась в кубрике. За ужином, состоявшим из лангустов и макарон
по-флотски, мы занялись культурным обменом. Я постарался ознакомить
моряков с культурным достоянием российского флота, а именно - с нашими
лучшими анекдотами: про координаты, про дырку в переборке, про окошко
подлодки, про курс на Севморпуть и т. д. Чилийский флот, как выяснилось,
тоже хранит прекрасные культурные традиции. Вот один из рассказанных мне
анекдотов:
   ...Капитан крейсера стоит на мостике. Ночь, туман, дождь. Вдруг прямо
по курсу появляется огонек. Капитан хватает микрофон рации:
   - Судно, следующее встречным курсом! Измените курс на десять румбов
влево!
   - Судно, идущее встречным курсом! Измените ваш курс на десять румбов
вправо! - отвечают ему.
   - Я капитан первого ранга Военно-Морского Флота Республики Чили! -
кричит капитан. - Немедленно измените курс!
   - А я - матрос третьей категории. Измените ваш курс.
   Огонек уже совсем близко. Капитан в ярости орет в микрофон:
   - У меня крейсер водоизмещением двадцать тысяч тонн! Я курс менять не
буду!
   - А у меня маяк. Мне очень жаль...
   В полночь крейсер произвел обстрел некоей условной точки в океане.
Зрелище, конечно, впечатляющее. Пушки стреляют с быстротой хорошего
автомата, а снаряды к ним подвозит специальный конвейер. Отстрелявшись и
выпустив напоследок несколько ракет, мы взяли курс на запад. Поскольку
спать в машинном отделении - удовольствие еще то, я встретил рассвет на
баке. После едва ползущей баржи, на которой мы тащились на Галапагосы,
крейсер казался почти самолетом. Под хмурым небом серая туша стремительно
рассекала студеное море.
   Поначалу вокруг попадались птицы побережья - пингвины, бакланы и олуши.
Потом мы вышли из холодного течения, потеплело, вода из сероватой стала
зеленой, а из птиц остались только вечные странники открытого океана -
альбатросы, буревестники, тайфунники - да и те встречались очень редко.
Несколько раз я видел китов - шустрых стройных полосатиков Брайда
(Balaenoptera edeni) и редчайших карликовых кашалотов (Kogia breviceps) -
смешных толстеньких крепышей.
   На закате небо на западе ненадолго очистилось от туч, и в тот момент,
когда солнце исчезало за горизонтом, море вдруг озарилось ярко-зеленым
светом. К счастью, рядом никого не было, и я успел щелкнуть фотоаппаратом.
На слайде зеленая полоса, поднимающаяся от солнца к небу, выглядит не так
эффектно, но зато, насколько я знаю, это второй снимок "зеленого луча" в
истории.
   Наконец впереди появился черный силуэт острова. Архипелаг
Хуан-Фернандес состоит из двух островов, которые раньше назывались
Mas-a-Tierra ("Ближе-к-берегу") и Mas-a-Fuera ("Дальше-в-море"). Недавно
правительство, чтобы привлечь туристов, переименовало их соответственно в
"Robinson-Crusoe" и "Аlexandr-Selkirk". Моряк Александр Селькирк, прототип
литературного Робинзона, был высажен капитаном на Мас-а-Тьерру и прожил
там в одиночестве четыре с половиной года. В конце прошлого века на
острове появилось постоянное население, занимавшееся заготовкой сандаловой
древесины. К 1920 году сандал (Santalum fernandezianum), дерево-паразит,
был полностью уничтожен. Народ занялся охотой на морских котиков, и за
пять лет от их трехмиллионной популяции осталось всего несколько десятков
зверей. Тогда жители островов переключились на лов омаров Jasius
lalanderi. Сейчас омары тоже кончаются, и люди перешли на треску Polyprion
prognatus. На сколько лет хватит трески, трудно сказать. Все это время
архипелаг считается национальным парком.
   Остров Робинзон-Крузо - самое теплое место в Чили. Благодаря влиянию
течения Ментора здесь не бывает ни холодного, ни сухого сезона. Раньше его
покрывали густые субтропические леса, но потом козы частично уничтожили
их, и лес теперь растет только на склонах потухшего вулкана El Unge.
Вершина этой 980-метровой горы, где Селькирк когда-то разводил сигнальные
костры, покрыта папоротниковой степью.
   На рейде острова мы простояли целый день. Не переставая шел проливной
дождь, но я все же успел сбегать на вулкан, побродить по лесу и заглянуть
на последнее лежбище маленьких серых котиков (Arctocephalus philippi).
Других млекопитающих здесь нет, как нет ни земноводных, ни пресмыкающихся
(до берега больше 600 км).
   На берегах гнездится множество морских птиц, особенно тайфунников
(Pterodroma), а в зарослях древовидных папоротников Thyrsopteris водится
ярко-красный колибри Sephanoides fernandensis. Все прочие островные
достопримечательности - ботанические.
   Из 120 видов растений острова 98 растут только здесь. Низкорослые леса
состоят из Myrcigenia, Fagara и коричного дерева Drimus winteri. Среди их
однообразной чащи попадаются древовидные васильки Yunquea, древовидный
табак Nicotiana grandis, гигантская капуста Сedrobrassis, а на лавовых
потоках - пальма Juania ausralis. Все эти редкости - остаток богатой
флоры, процветавшей когда-то в теплых долинах Антарктиды.
   Под вечер мы вышли в море и, едва выйдя из-под защиты острова, попали в
славный шторм. Угрюмые валы раз за разом обрушивались на палубу. В
кипящем, окутанном водяной пылью океане многие чувствуют себя, как дома.
Альбатросы уверенно выписывают виражи над водой, мелкие тайфунники и
качурки шустро снуют в "ущельях" между волнами. На одном гребне я заметил
морского котика - он стоял "на хвосте", с любопытством нас разглядывая.
Несмотря на шторм, крейсер уверенно шел вперед и 160 километров преодолел
очень быстро.
   К утру стало потише, но высадка на берег Александр-Селькирка заняла
целых два часа. Столько же времени было в моем распоряжении, чтобы
исследовать остров. Он почти вдвое меньше, чем Робинзон-Крузо (всего 60
км2), но в высоту достигает 1800 метров. Здесь холоднее и суше, склоны
покрыты цветущими лугами, а вершины - подобием тундры.
   Обратный путь мы проделали за день. Хотя маршрут наш проходил лишь
немного южнее, чем по дороге к островам, мы оказались уже в умеренных
широтах, так что птиц в открытом океане стало заметно больше. Встречались
стайки дельфинов (Lagenorhynchus australis), а в глубоких водах над
Чилийским желобом мы разминулись с группой кашалотов (Physeter catodon).
Кормили нас омарами и треской - крейсер попутно снабжал командование
"дефицитом".
   На базу флота Консепсьон мы прибыли поздно ночью, но лавка "Военторга"
еще работала. Среди прочего ассортимента мне попались на глаза симпатичные
стреляющие ножики - легкие, удобные и всего по полдоллара штука. Прикинув
в уме число знакомых, которым стоит привезти по сувениру, я попросил
завернуть мне 15 штук.
   - Ты откуда, парень? - спросил потрясенный продавец.
   - С Пирра, - ответил я. Тут настала моя очередь удивляться: оказалось,
что он читал "Неукротимую планету" Гаррисона! Мы с продавцом обменялись
впечатлениями о книжке, а на прощание он посоветовал мне не пытаться выйти
с базы через проходную: могут быть неприятности.
   Я нашел дырку в заборе, вышел в город и сел на последний автобус до
Теmuco, неофициальной столицы Араукании.
   В Темуко шел прохладный весенний дождь. Надев полиэтиленовый плащ, я
вышел по спящим улицам на окраину и поднялся на высокий холм Cerro Neloe.
В Чили природные зоны сменяются чуть ли не каждую сотню километров, и
теперь вокруг было нечто вроде букового леса Центральной Европы, но с
невысоким кучерявым бамбуком в подлеске. Европейских сонь тут заменяет
пушистый пучеглазый зверек - опоссум монто (Dromicops australis),
последний представитель очень древней группы сумчатых. Через дорожки
ползали здоровенные угольные черепахи (Geochelone carbonaria). На вершине
в сером свете сумерек стояли три больших деревянных идола, высеченные из
цельных стволов вековых буков Notofagus obligua прямо на корню - тотемные
столбы индейцев-мапуче.
   Когда в лесу появились бегающие трусцой и выгуливающие собак граждане,
я спустился на розовые от цветущих абрикосов и персиков улицы городка.
Темуко вполне мог бы быть центром какого-нибудь швейцарского кантона.
Тихие улочки, веселые приветливые люди, хотя и одетые несколько
по-пижонски, но довольно интеллигентные на вид. В магазинах продаются
всякие забавные вещицы - например, телефоны в виде бананов, батонов хлеба
и кукурузных початков. Ничто не напоминает о бурной кровавой истории этих
краев, ставших теперь райским уголком.
 
   "Мапуче" означает "люди земли". Племя известно также под названием
"арауканы". В отличие от диких соседей из-за гор, живших охотой теуэльче
("людей степи"), мапуче умели выращивать картофель. Никто не знает, откуда
они пришли сюда и сколько веков прожили в мире среди гор, лесов и озер
Южного Чили.
   В 1495 году с севера двумя колоннами вторглась в Арауканию 500-тысячная
армия инков. За всю историю доколумбовой Америки не собиралось такого
огромного войска. Одна колонна шла берегом от оазиса к оазису, другая -
сперва двигалась по степным восточным предгорьям, потом через перевал
вышла в Чили и на месте нынешнего Сантьяго соединилась с первой.
Немногочисленное местное население не могло оказать сколько-нибудь
серьезного сопротивления и в конце концов вливалось в ряды захватчиков.
Следом за пехотой шли инженерные корпуса, прокладывавшие мощеную дорогу.
Казалось, еще немного - и весь юг континента окажется владением Империи.
   Но дороге не суждено было пройти дальше Вальпраисо. Двинувшись на юг по
Продольной долине, армия вторжения вступила на земли мапуче. Ни один воин
не вернулся обратно.
   Неизвестно, сколько еще раз штурмовали бы инки непокорных соседей, если
бы их самих не поработили конкистадоры. Вскоре уже испанская армия (на
девять десятых состоявшая из индейцев) пришла из Перу завоевывать юг. Но
мапуче не разбежались при виде закованных в латы всадников и не признали
себя подданными короля Кастилии. Началась кровопролитная война, длившаяся
более трехсот лет.
   Раз за разом обрушивались испанцы на арауканов, раз за разом тянули
линии крепостей от порта Вальдивия до острова Чилоэ. Индейцы отступали на
юг, в лабиринт хребтов, фьордов, ледников и узких проливов. Потом их
отряды просачивались обратно - и в результате очередного налета оттесняли
белых за реку Биобио. Мапуче достали в Аргентине лошадей, научились
разводить их и ездить верхом. Английские авантюристы снабжали их ружьями.
Несмотря на бесчисленные жертвы и крайнее ожесточение обеих сторон,
захватчики так и не смогли утвердиться в Араукании. До самого
провозглашения независимости Чили племя оставалось единственным в Южной
Америке непокоренным народом. В конце концов республика заключила с ними
мир, по которому они сохраняли за собой всю территорию к югу от Биобио,
кроме Чилоэ и Вальдивии.
   Постепенно в результате деятельности миссионеров и торговцев мапуче все
же пустили на свою землю белых и согласились войти в состав Чили. Но, в
отличие от других племен, они остались хозяевами своих земель и сейчас
живут не хуже европейцев. Это спокойный, даже несколько флегматичный
народ, по облику которого совершенно невозможно догадаться о его славном
прошлом. В городе они уже смешались с белыми, но в деревнях еще живет
около полумиллиона чистокровных арауканов.
   Я поднялся на автобусе в сторону аргентинской границы, на 30 километров
вглубь гор. Вокруг пела европейская весна: мокрые поля со стогами
перезимовавшего сена, живые изгороди, горы в дымке распускающихся листьев.
На востоке клубились тяжелые серые тучи и проглядывали мрачные снеговые
хребты. Вместо грачей и аистов по лугам бродили коричневые ибисы
Harpiprion и маленькие каракары-чиманго (Milvago). На заборах сидели
"луговые жаворонки" (Sturnella) - красногрудые птицы, очень похожие на
жаворонков Севера, но совсем им не родственные. По склонам кое-где
виднелись породистые коровы и отары овец в сопровождении нарядно одетых
конных пастухов, в боковых долинках спрятались аккуратные деревушки.
   Размытая за зиму колея вела в большой национальный парк Conguillo.
Летом здесь бывает очень много туристов, но сейчас, в холодное межсезонье,
я был единственным человеком на тысячи квадратных километров территории.
   Гигантские массы туч, разорванных в клочья острыми клыками пиков,
стремительно неслись в небе, раз в полчаса поливая меня шквальным ливнем
или посыпая мокрым снегом. Иногда в пробоины туч ударяло солнце, и тогда
сразу становилось жарко, а кусочек мира под лучами вспыхивал красками.
Пару раз за день дырки в разных слоях облаков совпадали, и слева проступал
белый конус вулкана Llaima (3124 м) с султаном клубящегося пара. Но
большую часть времени даже о высоте других гор можно было только
догадываться. Лавовые потоки почти невидимого вулкана пересекали дорогу.
Самые свежие из них, пяти-десятилетней давности, еще были совсем голыми, и
ветер гнал по ним серые пыльные смерчи. Более старые поля лавы покрывал
мягкий ковер лишайников, и там быстрые ласточки гонялись за комариками,
летавшими над камнями несмотря на холод, ветер и дождь со снегом.
   Только в холодных странах можно научиться по-настоящему понимать
красоту плохой погоды. Пусть горы кутаются в серое одеяло туч; пусть
последняя пара носок уже хлюпает; пусть куртка, свитер и обе ветровки
промокли насквозь и вода ледяными струйками просачивается сквозь четыре
футболки; пусть ветер, словно оживший покойник, хватает стылыми ладонями
за лицо; пусть белые колонны дождя со снегом и градом вырываются из засад
в боковых ущельях, как инеистые великаны из "Старшей Эдды" - но нет ничего
прекрасней плохой погоды в весенний день. Потому что этот дождик-снегоед,
этот ветер с его глупыми шутками, эти бесстрашные ласточки и комарики, эти
нежные пушистые лишайники, которые сильнее всех стихий, вместе взятых, эти
серебристо-черные тучи, этот сказочный лес, в котором кажется глупым и
пошлым заниматься чем-либо, кроме черной магии, эти гордые горы, лучше
которых... сами знаете, и особенно этот самый сладкий в мире коктейль с
запахом клейких почек и вкусом талой воды под названием "весенний воздух"
- все это и есть настоящая жизнь. И весна, весна! Я так люблю весну - и в
этом году у меня их две! А через месяц будет жаркое бразильское лето! Ура!
   В таком дурацки-веселом настроении я шагал по дороге, тихонько распевая
детские песенки, километр за километром впитывая в себя окружающую
красоту. Жаль только, что все это досталось только мне - я знал, что Юлька
не испугалась бы дождя, а весну она любит так же, как и я. Постепенно
колея вошла в странный лес, не похожий на все другие леса мира. В этих
горах верхняя граница лесного пояса образована не чахлыми кустами и
стлаником, а самыми могучими и крепкими деревьями. В нижней части склонов
растут листопадные виды южных буков, в основном Notofagus procera до 80
метров высотой, и "чилийский тис" Saxegothaea, а вверху - гигантские
вечнозеленые буки N. dombeyi. Впрочем, если вдуматься, у нас в горах ведь
тоже растут вечнозеленые деревья - ели, пихты, сосны. У южных буков
листочки совсем маленькие и очень красивые - круглые, с зазубренными
краями, как у карликовой березки. Издали бывает трудно понять, лиственное
это дерево или хвойное.
   Пока я шел по листопадному лесу. Снег здесь уже сошел, зазеленела
молодая травка и подснежники. Насекомых было мало, но зато всюду
попадались наземные пиявки - хищные, улиткоядные, грибоядные и прочие -
которые в условиях низкой численности насекомых занимают свободные
экологические ниши. В кустах сновали стайки мелких птиц. У нас они обычно
состоят из синиц, поползней и пищух. Здесь были другие виды, но с теми же
тремя способами поиска насекомых (в ветках, ползая по стволу сверху вниз и
снизу вверх). Вообще было очень интересно посмотреть на эти леса,
возникшие совершенно независимо от наших северных, но в сходных условиях.
Дорога прошла мимо колдовского озера Lago Verde ("Зеленого") с ярко-синей
водой и изумрудными отмелями. На плесах уже плавали первые нырки, бакланы
и лысухи, а в заводях собрались мелкие рыбки Galaxia и огромные, похожие
на древних стегоцефалов хищные шлемоголовые лягушки (Caliptocephalus
gayi). Из более крупных животных мне встретился лишь маленький доверчивый
олешек с красноватой шерстью - южный пуду (Pudu pudu).
   По мере подъема на дороге и в лесу становилось все больше снега. Было
как-то непривычно идти под шумящими на ветру зелеными кронами среди
сугробов.
   Впечатление нереальности усиливал пышный бамбук Chusquea quila и
выползшая на снег после спячки тропическая мелочь - богомолы, пушистые
долгоносики, небольшие пауки-птицеяды. Вообще у меня уже немного кружилась
голова от обилия впечатлений. Ведь всего две недели назад я еще купался в
Рио Ману, а с тех пор побывал на Альтиплано, в абсолютных пустынях
побережья, на океанских островах и в субтропиках Центрального Чили. Выше
900 метров снег стал таким глубоким, что я пробивался вперед с большим
трудом. Внизу переливалось неземными красками озеро Arco Iris
("Радужное"). Поперек тропы вились следы зайцев, лис и пуду, а иногда пумы.
   За небольшим перевалом передо мной распахнулась стальная гладь
окруженного снеговыми стенами хребтов озера Конгийо. Хотя оно уже почти
освободилось ото льда, птиц на нем еще не было, только на берегу
разгуливала пара сероголовых гусей (Chloephaga poliocephalus) - они
родственны андским, но не белые, а рыжие.
   Удивительный лес покрывал склон, спускавшийся к воде.
   Высокие деревья с обросшими бородатым лишайником серыми стволами
величественно покачивали похожими на канделябры кронами. Кора их
напоминала сосновую, лес тоже был похож на сосновый бор - с запахом смолы,
белым ягелем, усыпанным чешуйками шишек. Но ветви странных деревьев
покрывали не иголки, а колючие чешуи, и шишки их размером с футбольный
мяч. Это были чилийские араукарии (Arucaria araucana), "живые ископаемые",
сохранившиеся кое-где в Южном полушарии со времен, когда даже динозавров
еще не было на свете. Здесь, на южном склоне, снег только что сошел. Над
подснежниками кружились вездесущие колибри. Повсюду бегали завезенные из
Европы зайцы-русаки, а в кронах с шумом кормились длиннохвостые
патагонские попугаи (Cyanoliseus patagonicus). Когда их стая рассядется в
ветвях, ее почти не видно благодаря защитно-зеленой окраске. Но стоит
птицам взлететь, как они словно взрываются "светофорными" красками - снизу
попугаи желтые с красным пятном на брюшке.
   У озера стоял пустой кемпинг. Все домики были заперты, но я вынул
стекло в административном корпусе и расстелил спальник в кинозале. Ночь
выдалась беспокойной. Ветер тяжело дышал, мягко нажимая на окна, скрипели
и стонали араукарии. Где-то вдалеке раскатисто хохотал американский филин
(Bubo virginianus). Я вышел на улицу. В просвет облаков был виден красный
отблеск кратера. Озеро глухо шумело и плескалось, между тенями причудливых
араукарий перебежками двигались зайцы. Черная тень филина появилась в небе
и качнулась было в стророну одного из них, но ушастый стрелой нырнул в
кусты, и филин бесшумно улетел прочь. Из-под домика донесся шорох. Включил
фонарик и увидел небольшого щитоносного броненосца (Chlamyphorus retusus),
пытавшегося подрыться под фундамент. В трудовом азарте он даже опрокинулся
на спину, сверкая голым розовым пузом. Я прошелся немного по дороге и
встретил длинноклювого козодоя (Caprimulgus longirostris). Чем кормится в
такое холодное время эта насекомоядная птица, не знаю.
   Утром я попытался подняться на перевал 1200 метров и выйти из парка с
другой стороны. Чем выше я забирался, тем толще и громадней становились
араукарии и глубже снег. На перевале его лежало, наверное, не меньше трех
метров. Чуть выше начиналась ягельная тундра. А ведь я был не так уж
далеко от сельвы Перу, где о подъеме на такую небольшую высоту узнаешь в
основном по увеличению количества бабочек! На западном склоне снега
оказалось меньше, но он был такой рыхлый, что я сразу провалился по грудь.
Стало ясно, что придется идти обратно, хотя туда втрое дальше.
   Этот день был заметно теплее, и вскоре я заметил, что горные склоны
изменили цвет: ветки листопадных буков из серых стали красными. Между
стволами с громким криком "чью-кви-кви" летали великолепные магелланские
дятлы (Campephilus magellanicus) - большие, черные, а самец еще и с
ярко-красной головой, украшенной хохлом в виде знамени. Дождь шел почти не
переставая, но настоение у меня было прекрасное. Я понимал, что должен
радоваться уже тому, что много солнечных просветов было вчера. В этих
краях ясные дни обычно бывают только летом и в начале осени, а в другое
время года можно за месяц ни разу не увидеть вершины гор. Зимой морозы в
горах достигают 25-30 градусов (обычно 5-10). Под вечер тучи все же
разошлись ненадолго, и я тут же развесил по рюкзаку мокрые носки и
футболки.
   Из Темуко я приехал единственным в день автобусом и в спешке не успел
купить никаких продуктов, кроме яблок. Чилийские "manzanos" славятся на
весь мир - трудно было устоять и не съесть весь мешок сразу. С большим
трудом растянул их на полтора дня. Теперь они все равно кончились, и я
грустно обсасывал последний огрызок, напевая на мотив известного шлягера:
"manzana... manzana... manzana...
   люблю я яблочки, ну кто же виноват?" Есть хотелось ужасно. Хотя дорога
шла под гору, 30 километров под дождем я прошел с некоторым трудом, а до
шоссе оставалось еще 10. Но тут, проходя мимо стоявшего еще вчера пустым
кордона, я заметил над крышей дымок.
   Идеи охраны природы находят живой отклик в сердцах жителей Южной
Америки. Нет здесь более популярных слов, чем "экология" и "защита леса".
Конечно, это не означает, что какой-нибудь крестьянин не станет расчищать
свой кусок земли и оставит детей голодными. Но зато к людям, работающим в
этой сфере, повсюду относятся с огромным уважением. Биологи, лесники,
егеря заповедников чувствуют себя членами некоего братства, призванного
спасти человечество, и, даже не будучи лично знакомыми, относятся друг к
другу так же, как в старину геологи Севера.
   Поэтому двое сторожей парка, заехавших проверить избушку после зимы,
встретили меня как лучшего друга. Простые ребята, они не удивились ни
обвешанному носками рюкзаку, ни вообще моему присутствию в горах в
холодное время. Профессионального биолога во мне признали и без
Индульгенции - любители приезжают сюда только летом, а если не в сезон, то
с ними неизбежно что-нибудь случается. В эту весну в Конгийо уже погибли
двое немцев. Меня и друг друга они называли не "дон", "сеньор" или
"кабальеро", а просто "мачо" ("мужик"). Они спали в ватниках на груде
проросшего лука, пили чифирь из мате и закусывали мясом сбитого машиной
барашка. Но зато, пока мои мокрые шмотки сушились на печке, меня накормили
шашлыком так, что вместо сердца стал стучать желудок, потом отвезли на
джипе в деревню и посадили на молоковозку, идущую в Темуко.
   Дальше на юг начинается Чилийский Озерный край - поперек Продольной
долины лежат большие озера, а ландшафт напоминает Шотландию, как я ее себе
представляю. В час ночи я доехал до городка Pucтn между озером Villarica и
вулканом, тоже Бийярика (2840 м). Привычно найдя по путеводителю самый
дешевый отель, я был удивлен тем, насколько он оказался комфортабельным.
Весь следующий день шел дождь. Утром я сделал было вылазку на озеро, но
там ничего интересного не обнаружилось. Поэтому до самого вечера я сидел в
кресле у камина, читая журналы (сколько всего произошло за лето!) и болтая
с постояльцами.
   Наутро погода стала получше, и я сделал вылазку к самому красивому из
озер, Lago Todos los Santos ("Всехсвятскому"). Оно начинается под
гигантским, идеально правильным снеговым конусом вулкана Osorno (2660 м) и
длинным узким фьордом тянется между хребтами к подножию пика Tronador
(3250). Склоны гор вокруг покрыты густыми буковыми лесами, в которых
бродят целые стада завезенных из Англии благородных оленей. В Чили они
почему-то стали гораздо крупнее и так размножились, что местами сильно
повреждают растительность. Когда плывешь на моторке по озеру, то и дело
вспугиваешь стаи изумительно красивых черношейных лебедей (Cygnus
melanocoryphus). Из озера вытекает быстрая речка с сине-зеленой водой,
изобилующая североамериканской радужной форелью (Salmo irideus) и
ручьевыми утками. На ней много красивых водопадов, по берегам растет
странный лес из деревьев с желтой корой, напоминающих камчатскую каменную
березу. Между их стволами мелькают изящные тени европейских ланей, а по
земле ползают в своих домиках единственные в мире сухопутные ручейники.
   Дальше к югу мапуче почти нет, население состоит в основном из потомков
немецких иммигрантов начала века. Испанский язык такой легкий, что все
приезжие быстро на него переходят. Вот и здесь даже глубокие старики уже
не говорят между собой по-немецки. Правда, в селах повсюду стоят
лютеранские кирхи, а в последние годы из-за наплыва туристов из ФРГ снова
появились немецкие названия улиц, кафе и отелей.
   Продольная долина здесь обрывается и дальше на юг идет уже как морской
пролив.
   Слева ее ограничивает изрезанная фьордами стена Анд, а справа - цепочка
островов, продолжение Берегового хребта. Первый остров, самый большой,
называется Chiloe. Пейзажи Чилоэ напоминают картинки к сказкам братьев
Гримм.
   Среди обвешанных бородатыми лишайниками мрачных лесов разбросаны
маленькие бревенчатые церкви, "пряничные" деревушки, а прекрасные
асфальтовые дорожки выводят к укромным яхтенным гаваням. Остров отделен
проливом шириной всего 500 метров, но на нем есть свой вид лисы - похожая
на шакала Dasycyon chiloensis, которую часто можно встретить на лесных
тропинках.
   Раньше Панамериканское шоссе кончалось в городе Puerto Montt, в том
месте, где Продольная долина превращается в пролив (есть еще его восточная
ветка, идущая по Аргентине). Дальше на юг Чили тянется более чем на тысячу
километров, но туда можно было попасть только морем или через Аргентину.
Генерала Пиночета такое положение дел не устраивало, и он начал
строительство Южного Шоссе по берегу моря.
   Проблема была в том, что полоса земли между горами и морем здесь совсем
узкая, а через каждые несколько километров в берег вдаются заливы-фьорды,
через которые пришлось делать паромные переправы. Из-за многочисленных
паромов по первому участку Дороги Пиночета (официальное название -
Carretera Austral) никто не ездит. Проще добраться на одном пароме до
городка Чайтен - за ним паромов уже нет, потому что шоссе идет дальше от
океана. Только на двадцать километров от Пуэрто Монтта автотранспорт ходит
достаточно регулярно. В той стороне находится национальный парк Alerce.
   Климат здесь еще более влажный, чем в Араукании. В год бывает всего
30-40 солнечных дней. Зима на уровне моря довольно теплая, поэтому лес из
буков и "речного кедра" Pilgerodendron выглядит как настоящие джунгли.
Стволы и ветви покрыты сплошным ковром из папоротников, в опавших листьях
прыгают маленькие вишнево-красные лягушки. Если подняться выше в горы,
туда, где бывает снег, то пейзаж начинает больше соответствовать
умеренному климату. Здесь растут три оригинальных хвойных: маленький
кустарник Dacridium fonki, похожий на кипарис Austrocedrus и alerce
(Fitzroya). Алерсе напоминает секвойи: такая же темно-красная кора, такая
же густо-зеленая пирамидальная хвоя, такая же исполинская толщина и
почтенный возраст (до 5000 лет). Вот только ростом он бывает всего метров
50 - больше, видимо, не позволяют ветра.
   В глубине гор лежит чудесное задумчивое озеро, а за ним поднимаются
грозные пики основного хребта Анд. Их склоны покрыты ягелем высотой до
четверти метра - оленеводы нашего Севера, наверное, видят такой в самых
розовых снах.
   Из Алерсе я вернулся в Пуэрто Монтт. Дорога вилась вдоль берега, и в
бухтах повсюду были видны небольшие группы серых дельфинов-афалин
(Tursiops truncatus).
   Они стояли в устьях речек и ручьев, перехватывая идущую на нерест семгу
(ее сюда тоже завезли из Европы).
   Деревянный порт весь пропах водорослями и солью. На рыбном рынке
продают ставриду и гигантских морских желудей. На причалах сидят цепочками
черно-белые голубоглазые бакланы (Phalacrocorax atriceps). Серый сонный
пролив уходит вдаль и тает в темных полосах небольших дождей.
   Я долго болтался по причалам, выясняя ситуацию с транспортом. Летом
можно было бы добраться на теплоходе прямо до Магелланова пролива - это
очень дорого, но необыкновенно интересно. Но сейчас единственным судном,
шедшим на юг, была яхта с гляциологической экспедицией Фонда Рейнгольда
Месснера. Самого альпиниста не было, но ребята на борту подобрались
отличные. Ужасно хотелось с ними прокатиться, благо зоолог им был нужен. К
сожалению, они собирались выйти в море только через неделю, а потом еще
дней десять стоять в Чайтене. Все же они помогли мне - с их палубы я влез
без билета на рейсовый паром и весь восьмичасовой путь до Чайтена проделал
на халяву.
   Эти восемь часов я провел на палубе, продалжая исследование численности
птиц.
   Скучать не приходилось. Мы приближались к Субантарктике, и в море было
полно живности - отголосок того фантастического изобилия, которое
существует в штормовых водах Зоны Антарктической Конвергенции. Мрачные
буревестники Procellaria уверенно скользили над волнами, сновали
взад-вперед пухленькие ныряющие буревестники (Pelecanoides), китовые птицы
(Pachyptila) стайками собирались на скоплениях планктона. Полосатые головы
пингвинов Spheniscus magellanicus торчали из воды. Целые банды дельфинов
прочесывали пролив. Мы встретили три вида, один другого красивей -
Cephalorhynchus hectori, C. eutropia и Preponocephala electra (названия им
не я придумывал, честное слово). Иногда мелькала в волнах усатая мордашка
южного морского котика (Arctocephalus australis) или острый плавник
одинокой косатки, гонявшей косяки семги. Мне очень хотелось увидеть, как
косатки глушат лососей хвостом, но они почему-то действовали иначе -
просто догоняли косяк и на лету перехватывали в воздухе выпрыгнувшую
рыбину.
   Понемногу народ заинтересовался тем, что я делаю. Вокруг собралась
толпа пассажиров, напряженно вглядывавшихся в волны - кто первый увидит
дельфина или косатку? Я все расспрашивал, нет ли среди присутствующих
владельца машины, собирающегося ехать дальше на юг. Но вместо этого
обнаружились целых четыре конкурента-туриста: парочка французов, бразилец
Паоло, несмотря на молодость работавший счетоводом в солидном банке, и
студент-мапуче Хосе, собиравшийся потратить стипендию, чтобы посмотреть
лагуну Сан-Рафаэль.
   Низкие холмы островов все тянулись справа, а роскошные Анды с их лесами
и снегами - слева. Узкие фьорды уходили зигзагом вглубь гор, словно
дорожки в неизвестные миры. Наконец мы свернули в один из таких
"коридоров" и оказались в городке Chaiten.
   Делать здесь было нечего, но французы решили остаться. Мы же с Паоло и
Хосе потихоньку двинулись по Дороге Пиночета, болтая на смеси английского
с испанским и дожидаясь попутки. Нас окружали уходящие в облака зеленые
склоны, сочащиеся влагой. Все более или менее открытые места, кроме
придорожных полей, в несколько "этажей" заросли папоротниками и чудовищным
растением Gunnera, похожим на лопух с трехметровыми листьями.
   Рюкзаки у ребят были не меньше моего, и я был уверен, что они вскоре
вернутся в поселок. Близился вечер и явно собирался дождь. Любой
нормальный человек в такой ситуации прежде всего стремится под крышу,
только отдельные психопаты вроде нас с Юлькой могут получать удовольствие
от путешествия в подобных условиях.
   Тут я увидел нечто настолько интересное, что забыл обо всем на свете.
Вдоль дороги через каждые несколько шагов зияли свежевыкопанные ямы под
телеграфные столбы. Под слоем почвы тут оказалась очень твердая глина, и
мелкие зверьки, упавшие в яму, не могли сразу зарыться в землю. Получились
прекрасные ловушки на грызунов и прочую живность. Раздвигая длинной палкой
листья, скопившиеся на дне ям, я обнаруживал там редких существ, которых
не так-то просто увидеть.
   В основном это были восьмизубы - подземные жители. Их тут три вида:
один похож на крысу (Aconaemys), другой - на слепыша (Spalacopus), а
третий - на зайчонка (Octodon). Кроме них, попадались землеройковые
опоссумы Rhyncholestes. Я просмотрел, наверное, пару сотен ям, прежде чем
отвлекся от них и заметил, что уже стемнело и накрапывает дождь, а мои
спутники все еще идут рядом и даже не собираются начать ныть.
   Я начал потихоньку присматриваться к стоявшим на полях сараям и
амбарам. Вскоре мы прошли довольно приличный заброшенный хлев. Еще через
сотню метров в луче фонаря возникла похожая на рысенка чилийская кошка
(Felis guigna). Пока мы обсуждали удачную встречу, дождь хлынул
по-настоящему. Ребята все равно не ударились в панику, но тут уже сдался
я. "Попуток сегодня явно не будет, давайте вернемся к тому домику," -
предложил я. Оказалось, что и Паоло и Хосе тоже его заметили. Полиэтилена
у меня оказалось столько, что хватило всем троим.
   Утром трава была присыпана свежим снежком, но под ледяным дождем вокруг
цветущего дрока и фуксий вились десятки зеленых колибри Sephanoides
sephanoides с огненно-красными шапочками. Мы дождались попутки и двинулись
на юг.
   Путь по Дороге Пиночета занял два дня. Очень уж велико расстояние, а
попутки упорно ловились только до следующей деревни. Благодаря этому
довольно большие куски нам пришлось пройти пешком. Грунтовка то взбиралась
на перевалы, где я балдел от зрелища зеленых "джунглей" в двухметровом
снегу, то ныряла к прекрасным горным озерам. Время от времени проглядывало
солнце, и нам удавалось увидеть вершины хребтов, но большую часть пути об
их высоте мы могли только догадываться. Столько радуг я не видел,
наверное, за всю свою жизнь. В тропиках от них как-то отвыкаешь: там это
редкость из-за того, что солнце стоит слишком высоко. Зато здесь мы иногда
видели по три-четыре одновременно. Иногда мы наблюдали нестандартные
радуги - фантастически яркие, образующие полный круг (такие можно увидеть
со склона горы) или необыкновенно близкие: казалось, протяни руку - и
дотронешься.
   Народу тут совсем мало - деревушки с церквями, словно перенесенные по
воздуху из Баварских Альп, маленькие поселки, затерянные в лесу фермы и
пустующие до лета турбазы. На полях, огороженных заборами из огромных
пней, пасутся тонкорунные овцы. Нетронутые буковые леса зеленым морем
тянутся на сотни километров, из одного национального парка в другой.
Иногда наш шофер останавливался на рыбалку.
   Если в реке был лосось или форель, то можно было натаскать рыбы на
хороший ужин за полчаса. Если нет, нечего и ловить. Местные рыбы - корюшка
Aplochiton и минога Geotria - очень вкусные, но на наживку не клюют.
   Сначала дорога проходила между двумя параллельными хребтами. Было
зверски холодно, и хулиганка-весна посыпала нас снегом чаще, чем дождем.
Потом мы вышли к морю, и сразу потеплело. В ручьях пели смешные носатые
лягушки Rhinoderma darwini, известные тем, что их самцы вынашивают икру и
головастиков в горловом мешке. С громким щебетом гонялись друг за другом
колибри. Пару раз нам удалось искупаться в горячем источнике. В море
виднелись скалистые острова. Ребята повеселели. Хосе даже перестал
рассказывать страшные истории о том, как испанцы посадили его
пра-пра-прадеда на кол, а его пра-пра-прабабка в отместку содрала с
нескольких пленных кожу. Мы достигли Чилийского Лабиринта.
   На карте тихоокеанское побережье Южной Америки от Чайтена до мыса Горн
похоже на рисунок картографа, получившего инъекцию ЛСД. Тысячи больших и
маленьких островов рассыпаны вдоль материка. Берега островов и континента
так изрезаны ветвящимися фьордами, что напоминают морозные узоры на
стекле. Редкий капитан отважится зайти в этот хаос узких проливов с их
туманами, мелями и сумасшедшими приливными течениями (высота прилива
кое-где достигает 15 метров).
   Но вблизи Чилийский Лабиринт необыкновенно красив. Мы шагали километр
за километром по берегам фьордов, наслаждаясь солнцем и пейзажами. Дважды
нам встречались очень редкие звери: чилийский олень (Hippocamelus
bisulcus) и похожая на платиновую норку патагонская ласка (Lyncodon
patagonicus), которую до меня видело живьем, наверное, не больше двух-трех
зоологов. Тут нас догнал джип с французкой парочкой. Какова же была наша
радость, когда выяснилось, что мы трое тоже можем туда втиснуться и что
джип идет до цели нашего путешествия - Puerto Chacabuco. Шофер оказался
директором лесопитомника, так что мы с ним сразу перешли на латынь (боюсь,
у моих друзей слегка завяли уши за восемь часов пути).
   Дорога вскоре снова ушла от берега. В одном месте водитель остановился
и спросил:
   - Тут в двух километрах висячий ледник. Посмотрим?
   Мы, естественно, согласились и прошлись до маленькой смотровой площадки
на склоне речной долины. Напротив нас в пятистах метрах над рекой выползал
из гор сероватый ледник Queluat, давший имя всему огромному национальному
парку. Под ним на берегу лежала груда тающего льда. Мы хотели было уйти,
но вдруг земля под ногами задрожала, словно где-то рядом проходил тяжелый
грузовик. Не успели мы хором сказать "землетрясение", как вся передняя
часть ледника в полной тишине полетела вниз, оставив ярко-голубую
поверхность отрыва. С пушечным грохотом тысячи тонн льда рухнули в реку, а
потом на нас накатили тяжелые волны гула - это сходили лавины в горах.
   Мы бросились к джипу и помчались вперед через последний перевал. Он был
завален сугробами, и по обе стороны виднелись конуса выноса старых и
свежих лавин, но дорогу каким-то чудом не перекрыло. Вскоре мы
благополучно выехали из парка Келуат, и начались места более обжитые. В
одном месте мы проехали исполинский "бараний лоб" - отшлифованную ледником
скалу высотой не меньше 800 метров, в нишах которой гнездились кондоры.
   Вдоль Южного Шоссе через каждые 500 метров стоят урны для мусора. Я был
поражен, когда увидел, что даже шофера тяжелых грузовиков останавливаются
возле урн, чтобы выбросить окурок или апельсиновые корки. Такого,
наверное, даже в Западной Европе не увидишь.
   В Пуэрто Чакабуко оказалось, что рейс до Сан-Рафаэля и обратно стоит
150$. Никто из нас уже не мог позволить себе таких расходов. Французы
уехали в Аргентину, а мы трое остались и через час поймали за двадцатку
катер, шедший на кордон парка с грузом продуктов.
   Утром мы вышли в море и пошли по Лабиринту на юг. Между островами и
берегом тянется пролив, который лишь на одном участке перекрыт перешейком
- там судам, идущим на юг, приходится выходить в открытый океан. Дальше
они снова идут между островами, в одном месте проходя по идеально прямому
проливу длиной в 90 км при ширине около 100 метров. Берега его поднимаются
метров на триста, но глубина еще больше. Спокойный интервал между приливом
и отливом длится в "Щели Айко" всего пять минут. К сожалению, тех мрачных
(20-30 солнечных дней в году) мест я не видел - наш катер шел только до
перемычки.
   Как раз тут к берегу подходит Северное Ледяное Поле - белое одеяло,
накрывающее высокий участок Анд. С него стекают ледники, некоторые из них
доходят до моря.
   По мере движения на юг фауна медленно меняется. В узких проливах
Лабиринта нам встречались уже другие дельфины - стройные Lagenodelphis
hosei и маленькие черные морские свинки Phocoena obscura. Иногда проплывал
мимо морской лев или могучая туша южного морского слона. В узких местах
можно увидеть на берегу или в воде редкую кошачью выдру (Lutra felina).
Чем ближе к перемычке, тем уже и спокойней канал. Наконец только отметки
прилива на берегах отличают его от озера. В тупике в воду стекает ледник
San Rafael. Ледник нас несколько разочаровал, к тому же видимость была так
себе, а после землетрясения новые айсберги почти не откалывались - все,
что могло, уже оторвалось от края ледника и плавло вокруг. На берегу мы
тоже не видели ничего интересного, кроме следов пуду и чилийских оленей.
   Мы вернулись в Пуэрто Чакабуко и простились с Хосе - каникулы
кончались, и ему пора было возвращаться домой. А нам с Паоло удалось
поймать попутку до большого города Coyaque. Был праздник, День открытия
Америки, который отмечают во всех странах континента. Погода выдалась
непривычно солнечная, и мы думали, что это - к празднику, но дело было в
другом. Мы оказались по восточную сторону от Андского водораздела. Дождь
со снегом остались за хребтом. Теперь нам предстояло познакомиться с
прелестями весны по-патагонски.
 
 
   Почему мы так любим весну?
 
   Жарким летом ведь солнышка больше, 
   Да и светлое время подольше, 
   И на море есть шанс отдохнуть.
   Что хорошего в скучной весне?
 
   Осень красочней в каждом листочке, 
   А соленых осенних грибочков 
   Ничего нет на свете вкусней.
 
   Зря так ждем мы прихода весны - 
   Столько грязи зимой не бывает, 
   А лыжня для нас путь открывает 
   К самым топким чащобам лесным.
 
   Неужели мила нам весна 
   Талым снегом, капризной погодой, 
   Половодьями и ледоходом, 
   И дождем, и ночами без сна?
 
   Изо всех времен года одну, 
   Чудно-свежую, словно подснежник, 
   В распустившихся листиках нежных 
   Мы за молодость любим весну.
 
 
 
 
 
                        Глава девятая. Песня ветра 
 
   Ужас проник в сердца смелых путешественников. Стало ясно, что лагерь
окружен огромной стаей кугуаров - самых кровожадных хищников Патагонии.

   Жюль Верн. Дети капитана Гранта.
 
 
 
   Не знаю, кого имел в виду писатель. Ни пума, которую кое-где называют
couguar, ни гривистый волк (на языке гуарани - aguara guasu) не
встречаются стаями и не живут на равнинах Патагонии. Самый крупный хищник
здесь - лисица Dusicyon culpeo. К сожалению, другой литературы об этой
обширной территории, кроме Жюля Верна и Дарвина, на русском языке почти
нет. Поэтому я не очень-то представлял себе, как выглядит Патагония на
самом деле, пока не оказался в Кояке. Городок расположен в единственном
месте, где территория Чили включает кусочек восточного склона Анд.
   По случаю праздника магазины и банки были закрыты, и мой друг Паоло
оказался без копейки: наличные у него кончились, а по кредитке их получить
было негде. Но я уже достаточно хорошо его знал, чтобы не раздумывая
одолжить сотню долларов, оставив себе столько же. С такими деньгами в
городе нам делать было нечего, и мы, посмотрев парад "кавалерии" из
местных пастухов, двинулись дальше на юг.
   Тут возникли новые сложности. Несколько лет назад в ста километрах к
югу произошло сильное извержение вулкана Гудзон. Обширная территория была
засыпана пеплом. Множество фермеров, продав за бесценок загубленные поля и
пастбища, подались в теплые края. Никто не объяснил им, что довольно скоро
пепел превратится в плодородную почву. В результате поймать попутку из
Кояке на юг очень трудно. Отъехав километров на тридцать, мы оказались на
дороге среди невысоких лесостепных гор и до самого вечера шли пешком, так
и не дождавшись машины. Было солнечно, но дул сильный и очень холодный
ветер. Голые рощицы ольхи чередовались с золотыми травянистыми склонами,
истоптанными бесчисленными зайцами. Кое-где землю сплошь покрывали норы
суперпушистых (Euneomys) и прочих хомяков, а под вечер мы встретили самого
маленького из броненосцев - плащеносного (Chamyphorus truncatus). Он
выглядит так, словно завернулся в панцирь более крупного сородича.
   Когда солнце село, температура стала падать с пугающей быстротой. Мы
завернули на небольшую ферму и попали как раз к ужину. Пока хозяева -
большая крестьянская семья - и их работники вместе с нами вели наступление
на громадную гору пельменей, я стал выяснять, какие здесь водятся звери.
Поскольку названия разных животных в каждом районе свои, мне было очень
трудно понять, кто имеется в виду в том или ином случае. Тогда я стал
рисовать предполагаемые кандидатуры на бумажке. Наброски вызвали бурную
реакцию. Мне пришлось до полуночи рисовать пум, броненосцев, зайцев и лис,
чтобы снабдить "портретами" всех желающих. Один пастух даже поскакал за
полтора километра в деревню, чтобы его друзья тоже смогли посмотреть.
Вообще-то рисую я так себе.
   Утром, прождав еще пару часов, мы сдались и поехали на автобусе.
Обогнув необыкновенно красивую гору Замок (Cerro Castillo), мы оказались
на берегу большого озера, которое в Чили называют Lago General Carrera, а
в Аргентине - Lago Buenos Aires. Переплыв его на пароме, мы перешли
чилийскую границу, наловили и сварили лосося на нейтральной полосе,
прошагали оставшиеся 10 километров до Аргентины и обнаружили, что банки
все равно закрыты.
   Путешествуя по Латинской Америке, быстро приучаешься к тому, что в
воскресенье закрыто почти все, что можно закрыть. Поменять деньги или
взять билет на самолет в этот день невозможно. Но в Аргентине, как
нарочно, суббота тоже оказалась выходным днем! Нам предстояло прожить два
дня без копейки местной валюты.
   Раньше можно было проехать на попутках вдоль восточного склона Анд, но
после извережения эта дорога почти не используется, так что пришлось нам
добираться до Панамериканского шоссе, идущего вдоль берега Атлантики. На
выезде из пограничного городка мы сразу поймали машину на большую часть
пути до побережья.
   Тогда мы не знали, как нам повезло. Остановить на шоссе машину в
Аргентине очень трудно, иногда можно простоять несколько часов.
"Тормозятся" почему-то в основном водители итальянского происхождения.
   Мы помчались на восток по прекрасному шоссе. Горы вскоре кончились, и
потянулась ярко-золотая степь. По временам через дорогу, словно заводные
игрушки, перебегали волосатые и карликовые броненосцы (Chaetophractes и
Zaedyus). У нашего шофера Тони денег почему-то тоже не оказалось. Но он
смело подруливал к бензоколонкам, показывал мою Индульгенцию, говорил, что
везет важную делегацию, и заправлялся в долг. По мере удаления от Анд
ветер все усиливался, и я с радостью подумал, что наконец-то добрался до
места, где мокрые шмотки будут быстро сохнуть. В большинстве районов
континента это проблема.
   В одном месте мы остановились, чтобы посмотреть Пещеру Рук (Cueva de
los Manos).
   Много тысяч лет назад местные жители украсили ее своды самым древним в
Новом Свете рисунком. Они набирали в рот охру, прикладывали к стене руку и
выдыхали краску, как из пульверизатора. Получились белые отпечатки рук на
красном фоне. У входа в пещеру осталась огромная свалка из костей
гигантских обитателей Патагонии: мегатериев (слоновых ленивцев) и
глиптодонтов (броненосцев размером с танк). Все они, к сожалению, были
истреблены еще до Конкисты.
   Через каждые 50 километров у шоссе стоял стенд с контуром Фолклендских
островов и лозунгом "Malvinas son Argentinas" (Мальвинские острова -
аргентинские!).
   Здесь очень болезненно переживают неудачу попытки отбить острова и
почему-то упорно продолжают считать их своими. В выпусках новостей
непременно сообщают погоду на архипелаге. Кстати, во время последней войны
Аргентина ненадолго захватила не только Фолкленды, но и большой остров
Южная Георгия, к которому вообще не имеет никакого отношения.
   Городок, куда мы приехали вечером, оказался центром обширного нефтяного
поля, сплошь утыканного вышками и качалками. Ветер здесь дул уже настолько
сильно, что идти против него удавалось с большим трудом. На восток от
поселка тянулся длинный шлейф намотанных на ветки кустов пластиковых
пакетов и прочего мусора, но улицы были чистыми и аккуратными.
   Мы переночевали у Тони, съев бадью пирожков с кремом, поучив его детей
английскому и подискутировав о политике, а наутро добрались до Атлантики.
   Тяжелые серые волны в космах пены от встречного ветра злобно грызли
холмистый берег. На маленьких озерцах кормилось столько черношейных
лебедей, гусей, уток, чаек и северных мигрантов - куликов, что воды не
было видно. Если мы подходили к ним с подветренной стороны, то они
подпускали нас вплотную, потому что не могли лететь против ветра. Даже
куртинки травы тут имеют обтекаемую форму кисточек.
   Луни и каракары, не имея возможности парить над степью, бродили пешком,
высматривая морских свинок Galea. Большие грозовые тучи ползали по ясному
небу, оставляя на холмах белые полосы града.
   Поймать попутку нам удалось только под вечер. Грузовики и быстроходные
спортивные автомобили ленились тормозить, а дешевые развалюхи принадлежали
местным фермерам и были забиты их многочисленными детьми. Почему-то здесь
принято считать, что стране не хватает населения, и усиленно размножаться.
Как выразился наш шофер, пожилой украинец, "люды aqui добри, тiльки
туповати i дюже ихасты" (исп. aqui - здесь, ijo - ребенок, сын.)
   Мы проехали несколько сот километров, переночевали в гараже заправочной
станции и опять покатили на юг. Несколько лет назад правительство
специальным законом приравняло местную денежную единицу к доллару, и
теперь Аргентина - одна из самых дорогих стран мира. Из-за этого
пользование автобусами, отелями и ресторанами для меня было практически
исключено. Но, как и в Европе, здесь можно быстро перемещаться автостопом,
если договариваться с шоферами на бензоколонках.
 
   Море золотой травы простиралось вокруг, кое-где перемежаясь пятнами
совершенно черных кочек. На озерах розовыми точками маячили фламинго. В
степи паслись огромные стада магеллановых гусей (Chloephaga picta) - белые
самцы в парах с рыжими самками. По ночам дорогу перебегали белые опоссумы
(Listrodelphis halli)
   и серые лисички (Dusicyon griseus). Каждый вечер мы любовались
великолепными закатами: рваные темно-синие тучи, освещенные снизу
багровыми лучами солнца.
   Мы добрались до развилки, на которой стоял пост ГАИ. Такие посты -
большая удача, потому что полицейские считают своим долгом подсаживать
туристов на попутки. Вокруг КПП паслись непуганые гуанако (Lama guanaque).
Они настолько не боялись людей, что один гуаненок то и дело подбегал к
прохожим и затевал с ними "турнир" - вставал на задние ноги и толкал
грудью и коленями, как это принято у гуанако.
   Нам остановили машину с начальником местных дорожников. Он был выходцем
из Шотландии, и мы неплохо поболтали по-английски. Идеально ровный асфальт
убегал на запад, лишь раз в десять-пятнадцать километров машина чуть
вздрагивала на трещинках и выемках. Кое-где по обочинам виднелись белые
пятна - груды мертвых овец.
   - Вы не смотрите, что дорога в таком ужасном состоянии, - виновато
произнес водитель. Видете дохлых овец? Зима в этом году очень суровая
выдалась: морозы под тридцать, снега полметра. Вот асфальт и не выдержал.
Ну ничего, недели через две починим. Тут всего-то миль двести.
   Действительно, на шоссе уже трудились бригады дорожников. Между тем
вдали показались Анды, приплюснутые белой шапкой Южного Ледяного Поля. За
перевалом перед нами открылось озеро Argentino, в заливах которого
маневрировали под натиском ветра флотилии голубых айсбергов. За ним
торчали причудливые скальные башни горы Фитцрой.
   Аргентинский Озерный Край начинается на севере примерно там же, где и
Чилийский, но на юг тянется почти до Магелланова пролива. По берегам его
озер, которые заполняют долины Анд и выходят далеко на равнину,
расположено несколько национальных парков. Природа их не так разнообразна,
как в соседних чилийских, и не так хорошо сохранилась, а цены выше в
несколько раз. Тем не менее туристов в них намного больше - то ли лучше
реклама, то ли проще добираться.
   Городок Calafate, куда мы добрались на закате, был забит туристами,
несмотря на межсезонье. Банки брали безумные проценты за любые обменные
операции, и нам пришлось купить по сувенирной футболке в супермаркете,
чтобы получить сдачу в аргентинских песо. Ветер здесь был потише, и мы
переночевали на берегу Lago de Birdwatchero (Озера Любителей Птиц). На
небольшом водоеме собралось множество мини-лебедей Cygnus coscoroba,
гусей, лысух, поганок и 14 видов уток - от грузных "летающих пароходов"
Tachyeres patagonicus до крошечных савок Oxyura vittata. Последние
оказались очень любопытными: достаточно подойти к воде, как они парами
выплывают навстречу, словно игрушечный флот, причем самцы держат хвостики
поднятыми вверх, а самки - опущенными.
   На западе озеро Аргентино разделяется на несколько фьордов, в которые
стекают с гор ледники. Самый красивый из них - Perito Moreno. Он
спускается с Южного Ледяного Поля широким потоком, постепенно покрываясь
трещинами. У края ледникового языка трещин так много, что вся его толща
разбита на тонкие причудливые башни из синего льда высотой метров
пятьдесят. Передний край ледника постоянно разрушается, и обломки в виде
айсбергов расходятся в разные стороны по озеру. В этом месте удивительная
акустика - даже падение маленького кусочка разносится серебряным звоном по
всему фьорду. Грохот рвущих толщу глетчера трещин, зловещее шипение
рассыпающихся и ворочающихся айсбергов, гул подвижек в глубинных слоях -
все эти грозные звуки могучей ледяной реки подолгу висят над спокойной
гладью озера, отражаясь от покрытого лесом склона горы напротив. На этом
склоне мы просидели несколько часов, пока не дождались, когда рухнет одна
из башен - звук был такой, будто столкнулись два поезда со стеклотарой. На
маленьких куличков Pluvianellus, бегавших по берегам озера, весь спектакль
не произвел ни малейшего впечатления - сразу после обвала они устремились
к воде, чтобы собрать выплеснутую волнами на скалы живность.
   В лесу мы ничего интересного не обнаружили. Стада зайцев-русаков
уничтожили всю траву и кустарник, и единственными, кроме них, обитателями
склонов были чилийские орлы Geranoaetus melanoleuca.
   Вечером Паоло уехал на автобусе в Буэнос-Айрес - в понедельник ему надо
было выходить на работу, а до Сан-Паулу отсюда пять дней пути. Я вернулся
на Панамериканское шоссе, где полицейский посадил меня в грузовик на
Пунта-Аренас, столицу чилийской провинции с романтическим названием Ultima
Esperanza (Последняя Надежда). Водитель-серб очень спешил, но до границы
мы добрались, когда КПП уже закрылся. Пришлось мне ночевать на диване в
здании таможни, где самые южные в мире летучие мыши - кожанчики Histiotis
- ловили мух прямо в зале.
 
   Утром я оказался на чилийской территории, а там проблем с автостопом
нет. Меняя попутки, я быстро двигался на запад, радуясь возможности
болтать с шоферами на нормальном испанском, а не аргентинском. Аргентинцы
говорят очень торопливо и при этом часть согласных глотают, а часть
произносят не так: например, слово carabineros (ГАИ) звучит как
"каинежос". Степи с пасущимися стайками страусов - малых нанду (Rhea
darwini) сменились лесом низкорослых буков. Голые ветви были покрыты
изумрудным лишайником и сладкими золотыми шариками, похожими издали на
ягоды облепихи - паразитическим грибом Cittaria darwini. Кое-где деревья
сохранили свои игрушечные листочки в осенней раскраске - ярко-желтые у
Notofagus betuloides и алые у N. pumilio.
   Чем дальше, тем выше становились горы, но ветер не стихал, а
усиливался. Анды здесь разбиты на отдельные массивы и не защищают от
западных ветров - наоборот, проходы между кряжами превращаются в
"аэродинамические трубы". Как и повсюду в Патагонии, земля была поделена
низкими проволочными изгородями на частные владения, но на многих из них
за десятки километров пути можно было увидеть одну-две маленькие отары.
Чаще встречались груды дохлых овец, на которых кормились кондоры. Они не
обращали внимания на машины, но если я шел по дороге пешком, то птицы
замечали меня за милю и, взлетев, уносились по ветру за горизонт.
   Под вечер меня высадили на последней развилке в 25 километрах от
национального парка Torres del Paine. Ловить попутку дальше было уже
поздно, и я пошел пешком.
   Ветер здесь был такой, что не только узкие морские заливы, а даже
мелкие озерца и лужи покрылись белой пеной. Над скалистыми вершинами гор
висели "блинчики" - чечевицеобразные штормовые облака. За все время,
проведенное мной в парке, они не изменили ни формы, ни расположения. Более
фантастическое зрелище, чем эти стаи "летающих тарелок", освещенные
закатным солнцем, и нарочно не придумаешь.
   Из-за ветра я держал руки в карманах, а фонарь включал только тогда,
когда видел или слышал что-нибудь подозрительное. Один раз в ночи мне
повстречалась золотистая в черный горошек кошка Felis geoffroy, а около
полуночи луч света вдруг отразился в целой россыпи больших светящихся
глаз, но это были всего лишь овцы. Я добрел до избушки туристского приюта,
расстелил на полу спальник и успел неплохо выспаться. Вокруг лежали в
мешках какие-то люди, но утром я ушел на рассвете и ничего про них не знаю.
   Пейзаж, который осветили лучи утреннего солнца, можно увидеть на
рекламных картинках почти так же часто, как альпийский пик Маттерхорн или
Долину Монументов в США. Передо мной вздымался над буковым лесом могучий
горный массив, увенчанный острыми скальными "клыками" тысяче-метровой
высоты - "Рогами Пайне".
   Я подошел к их подножию и в глубоком овраге встретил парочку небольших
серых пум - они прятались от ветра, попутно обследуя каменные россыпи в
надежде поймать шныряющих повсюду патагонских вискач (Lagidium
wolffsohni). Изящные кошечки были так увлечены охотой, что даже
"мыльницей" мне удалось снять их крупным планом.
   Восточнее горы было сравнительно тихо и тепло, даже распустились первые
цветы - "башмачки", которые часто растут у нас в горшках (желтая
Calceolaria uniflora и красная C. biflora). Но когда я поднялся на
небольшой хребтик, обогнул синее ледниковое озерцо и вышел на перевал,
начались "приключения". Тут я ощутил по-настоящему, что такое Великие
Западные Ветра, которые дуют круглый год в Субантарктике, захватывая
Патагонию весной. Идти против ветра удавалось с огромным трудом и только
галсами. Кое-где на склонах встречались места, где не было даже травы -
словно "комариные плеши" в "Пикнике на обочине" Стругацких.
   Достаточно было ступить на такую "лысину" - и ветер мгновенно сбивал с
ног.
   Иногда налетал шквал - туча песка и камней - и приходилось падать
ничком на землю, чтобы не улететь и не остаться без глаз. Но гуанако здесь
встречались целыми стадами, видимо, чувствуя себя в безопасности: пумы,
наверное, не выносят такого ветра. При моем приближении они и не пытались
бежать - сразу бы опрокинуло - а уходили мягким крадущимся шагом,
старательно следуя впадинам рельефа.
   Я вышел к большому, совершенно белому от пены озеру. По берегу вилась
дорога, а на обочине был установлен щит "Гуанако" с описанием их биологии.
Оказывается, иерархию в стаде можно легко определить по тому, как животные
держат голову.
   Доминирующий гуанако - "альфа" ходит с поднятым носом и прижатыми
ушами, а самый забитый "омега", наоборот, ниже всех опускает голову и
поднимает уши торчком.
   Двигаясь со скоростью не больше километра в час, я буквально выполз на
западную сторону горного массива и увидел "Башни Пайне" - горы идеально
правильной формы с параболическими склонами и плоскими макушками. Над ними
висел "суперблин", точнее, целая стопка блинов, похожая на атомный гриб.
Тут было чуть потише - на солнышке грелись ящерки, по берегам луж гуляли
кулики-сороки (Haematopus leucopodus). Мне до смерти надоело бороться с
ветром за каждый метр, поэтому, когда из-за поворота появился
микроавтобус, я поднял руку и через минуту катил дальше на юг.
   Мы уже выехали из парка и проезжали мимо ободранного оползнями, голого
склона горы, когда стекла вдруг заныли от особенно сильного шквала. Не
прошло и секунды, как туча песка и камней взмыла с горы и накрыла нас, так
что мы оказались в полной темноте. Среди грохота камней и шипения песка в
бок машины неожиданно полетели овцы - дохлые и отчаянно блеющие полуживые.
Все окна с правой стороны оказались выбиты, и ветер ворвался внутрь,
мгновенно заполнив все песком. Автобус протащило поперек дороги и
опрокинуло. К счастью, он упал боком на насыпь, так что мы легко поставили
его обратно на колеса, когда все кончилось. Если бы дорога в этом месте не
шла по выемке, все могло бы быть несколько хуже. На Панамериканском шоссе
в это время года ветер иногда опрокидывает даже тяжелые грузовики.
   Вскоре перед нами открылась синяя гладь Магелланова пролива. Португалец
Фернан Магальеш, величайший мореплаватель в истории, сумел когда-то
провести парусник по этому извилистому лабиринту с его туманами, мелями,
приливными течениями и шквалами. Но это требовало такого искусства, что
после него проливом почти никто не пользовался - разве что "Бигль"
капитана Фитцроя. Остальные предпочитали огибать мыс Горн, встречая в
проливе Дрейка западный ветер во всей его мощи.
   Иногда приходилось больше месяца дожидаться спокойной погоды, чтобы
проскочить в Тихий Океан. Лишь с появлением пароходов, более маневренных,
чем парусники, путь по проливу стал сравнительно простым.
   Я заглянул в знаменитую Пещеру Милодона, где когда-то был найден скелет
гигантского зверя, обрывки шкуры и каменные загончики, в которых древние
индейцы держали последних милодонов про запас. Потом дошел до городка
Puerto Natales и наутро сел на катер, который возит туристов к леднику
Balmacedo.
   Сам ледник не так красив, как Перито Морено, но дорога к нему очень
интересная.
   Огромные компании черношейных лебедей встречаются в воздухе с
великолепными альбатросами, бесчисленными стаями прилетевших из Антарктики
на зимовку черно-белых буревестников - капских голубков (Daptyon capensis)
и длинными вереницами летящих на рыбалку бакланов. На берегу можно увидеть
южную выдру (Lutra provocax) - она раньше водилась на реках и озерах, но
заселила побережье после того, как здесь истребили исконно морскую кошачью
выдру (L. felina).
   Дельфинов, котиков и мелких китов в море тоже полно. Иногда из воды
начинают целыми стадами выпрыгивать пингвины. Кроме обычных магеллановых,
сюда заплывают пингвины открытого моря - смешные хохлатые (Eudyptes) и
очень красивые королевские (Aptenodytes patagonicus).
   Из Пуэрто Наталеса я уехал в Пунто Аренас, самый южный город на Земле
(по чилийской версии. По аргентинской - Ушуайя). Тут я угробил полдня,
циркулируя по разным организациям в поисках транспорта в Антарктиду или на
интереснейшие острова Субантарктики - Южную Георгию, Южные Шетландские или
хотя бы Фолклендские. Ничего не получилось. Во-первых, не сезон - туда
летают и плавают в основном в январе-марте; во-вторых, многочисленные
туристы уже приучили местных чиновников к мысли, что за это можно и нужно
брать очень большие деньги.
   Одно из этих препятствий я бы еще сумел преодолеть, но оба - увы.
   Пришлось ограничиться вылазкой на Скалу Альбатросов - самую южную точку
материка (мыс Горн, точнее Horn, "рог", находится на маленьком островке).
Это высокий скальный мыс в тридцати километрах от Пунто-Аренаса. Западный
ветер, переваливая через мыс, закручивается в вертикальной плоскости с
противоположной стороны, и в этот гигантский вихрь собираются альбатросы.
Десятки птиц часами катаются на восходящем потоке, легко справляясь с
ветром - их длинные узкие крылья рассчитаны и не на такую нагрузку. В
основном собираются роскошные дымчатые альбатросы (Phoebetria palpebrata)
и белые чернобровые (Diomedea melanophrys), но при удаче можно увидеть и
странствующего (D. exulans) с размахом крыльев в три метра. Иногда к ним
присоединяются хищники - гигантские буревестники (Macronectes giganteus),
но они чувствуют себя в вихре не так уверенно и долго не задерживаются.
   На следующее утро я сел на паром до Порвенира - хорватского городка на
Огненной Земле (Terra del Fuego на всех языках, кроме русского), самом
большом и предпоследнем острове Лабиринта (к востоку лежит еще очень
интересный, но необитаемый Государственный Остров - Isla de los Estados,
он же Staten Island).
   Оказалось, что это первый рейс нового парома, поэтому в Порвенире нас
ждала торжественная встреча и банкет. На праздник прибыла делегация с
восточной, аргентинской части острова, и с ними я уехал вечером на восток.
   На крайнем юге Америки граница между Чили и Аргентиной словно нарочно
проведена самым неудобным образом. В Южное Чили можно попасть только через
Аргентину, а на аргентинскую часть Огненной Земли - только через Чили. К
счастью, обе визы у меня были многоразовые, но въездные и выездные штампы
заняли в паспорте несколько страниц, а для путешественника это серьезная
неприятность.
   Восток острова - степная равнина, где пасутся многотысячные стада
магеллановых гусей, а запад - край гор, ледников, озер и лесов, в основном
из южного бука Notophagus antarcticus. Интереснее всего район между
городом Ushuaya и горой Дарвина - заповедник Терра дель Фуэго на южном
берегу острова. Дальше на юг, за проливом Бигль, лежат несколько небольших
гористых островов, мыс Горн, островки Диего Рамирес, пролив Дрейка и -
Антарктида.
   Я так подробно описываю географию этих мест, потому что для жителей
нашей страны это настоящая terra incognita. Вот уже много дней я
путешествовал по красивейшим и очень интересным местам, которые из
десятков миллионов моих соотечественников почти наверняка не видел ни
один. Поэтому даже в самых "туристских" районах, таких, как Ушуайя, я
чувствовал себя немножко первооткрывателем.
   Ландшафт заповедника и вообще горной части острова напоминает
Скандинавию. Не случайно здесь хорошо прижились европейские и канадские
виды: бобр, ондатра, заяц-русак, кролик, норка, семга и ручьевая форель. С
одним из ввезенных видов, серой лисой, случилась довольно странная
история. В Патагонии, которая по природным условиям практически не
отличается от Огненной Земли, мирно сосуществуют два вида лис: Dusicyon
griseus и более крупная D. culpeo. На острове раньше водилась только
вторая, причем местный подвид чуть-чуть отличался от материкового. Но
когда сюда завезли D. griseus, она неожиданно чрезвычайно размножилась и
практически вытеснила аборигенный вид, с которым прекрасно уживалась на
другом берегу Магелланова пролива.
   Дорога через заповедник вывела меня к берегу фьорда со множеством
гранитных островков, напоминающих балтийские шхеры. Грунтовка постепенно
превратилась в колею, а та - в широкую тропу, которая уперлась в небольшой
обелиск с надписью:
   "Здесь кончается Панамериканское шоссе. До Буэнос-Айреса 3000 км, до
Аляски 17500".
   Пока я бродил по берегу, начался прилив, и вскоре от островков остались
только макушки, на каждой из которых стояло по паре келповых гусей
(Chloephaga hybrida)
   - бело-черный самец и черная самочка. В этих местах водятся сразу
четыре вида Chloephaga, и было очень интересно наблюдать их
взаимоотношения. На птиц других видов каждая пара не обращала внимания, но
на своих кидалась сразу же, как только замечала на своей территории. При
этом самец нападал на самца другой пары, а самка - на самку. Другими
интересными обитателями побережья были утки-пароходы (Tachyeres pteneres).
Они большие, грузные и не могут летать на своих коротких крылышках, но при
опасности гребут ими, напоминая колесный пароход.
   В глубине суши лес перемежался с озерами, на берегах которых почти все
деревья были свалены или обгрызены бобрами, и сфагновыми болотами. На
болотах росли росянки с ловчими листьями величиной с пятак - видимо, ближе
к лету появляются комары или другие насекомые, служащие им добычей. Среди
мха ползали наземные дождевые черви, которых высматривали с веток
крошечные сычики Glaucidium nanum.
   Я собирался переночевать в лесу, но пошел дождь, и я малодушно поймал
попутку в Ушуайю. Не успели мы подъехать к городу, как дождь кончился, и
над проливом повисли радуги. В городе я позволил себе банкет на 5 долларов
по случаю начала обратного пути на север и последних суток в Андах, а
потом переночевал на стройке. В четыре утра меня разбудил сторож, который
устроил скандал и пошел за полицией, которой я, естественно, дожидаться не
стал.
   Прежде, чем уехать с острова, я сделал еще вылазку на юго-восток, чтобы
посмотреть открытый берег. В других местах Лабиринта выбраться к океану
сложно - там нет поселков и редко ходят корабли из-за сурового климата. Я
ожидал увидеть мощный прибой, но волны не доходили до берега - их гасила
широкая полоса келповых лесов, зарослей гигантской бурой водоросли
Macrocystis, которая вырастает до 200 метров в длину.
   С детства не люблю холодную воду, и вечно мне приходится в нее лазить.
Не мог же я не посмотреть изнутри на заросли самых длинных живых
организмов Земли! День был солнечный, но в воде я выдержал минуты две,
успев за это время познакомиться с окрашенными под цвет водорослей
рыбками, осьминожками, крабиками и прочей мелочью. На память о проливе
Дрейка осталась здоровенная раковина Voluta antarctica.
   Итак, до Буэнос-Айреса - 3000 километров. За исключением грунтовых
приграничных участков, весь путь - прекрасное шоссе, и на хорошей машине
можно преодолеть его за сутки. У меня машины не было, а на попутках я
добрался к вечеру только до парома через Магелланов пролив. Зато во время
одной из "пересадок" я вынужден был ждать около трех часов, прошел за это
время большой участок дороги и сделал ценную находку. На обочине лежал
опрокинутый (видимо, ветром) грузовик, а вокруг - рассыпанный груз, пачки
печенья с шоколадным кремом. Я набил ими рюкзак и тем отчасти решил
проблему питания на ближайшие дни. Ведь, путешествуя автостопом, я был бы
вынужден часто обедать в шоферских ресторанах при бензоколонках, а они
очень дорогие.
   Стайка чисто-белых куликов Chionis alba приветствовала меня на
материковой стороне пролива. Поначалу с попутками не очень везло, но к
полудню попался "ягуар" с молодой парой, ехавшей до городка San Julian
километрах в семистах к северу. Когда я влез в машину, то едва мог
говорить от холода после двух часов на ураганном ветру. "А ну-ка, песню
нам пропой, веселый ветер" - это точно про Патагонию.
   - Осточертела нам эта дорога, - сказал парень, - садись-ка за руль.
   - Но у меня нет прав!
   - Ерунда. Дорога прямая, до 150 можешь разгоняться, только смотри,
объезжай скунсов.
   - А полиция?
   - Полиция будет через 300 км и еще через 300. Как увидишь знак
"полиция, 50 км", так разбудишь.
   И я повел машину дальше. Время от времени мы въезжали в полосу резкой
вони, заполнявшей салон, несмотря на закрытые окна. Это были места, где в
течение последнего месяца-двух машина сбила скунса. Очаровательные
пушистые черно-белые зверьки, пятачковые скунсики (Conepatus), совершенно
не пугаются, если видят на дороге транспорт. Они поворачиваются задом,
поднимают хвост, и горе тому шоферу, который не сумеет их объехать! В
течение нескольких недель не сможет он пользоваться машиной. Объезжать
скунсов на скорости больше 100 км/ч - довольно интересный спорт.
   В Сан Хулиане я переночевал на берегу бухты в комфортабельном сарае, а
утром вышел к океану. Парень, который меня подвозил, рассказал, что возле
городка постоянно держатся orcas - косатки. Косаток я не увидел, но зато
наблюдал групповые прыжки одного из самых красивых дельфинов -
черно-белого Cephalorhynchus commersoni.
   На бензоколонке поймал тяжелый грузовик и ехал на нем весь день,
преодолев больше тысячи километров. Водитель и на этот раз усадил меня за
руль. Я попробовал было пискнуть, что запутаюсь в скоростях (их там 12),
но он заявил:
   - Я его разгоню, а ты так и поедешь. Если придется тормозить, буди.
   Я так и поехал. Постепенно потеплело, ветер начал стихать, а степь из
золотой на глазах становилась зеленой. Через дорогу ползли вышедшие из
спячки тарантулы (Phrixotrichus), а на обочинах, бесстрашно разглядывая
автомашины, стояли смешные птицы - хохлатые тинаму (Eudromia). По мере
потепления новые виды птиц появлялись в среднем каждые 50 километров -
каракары, печники и прочие. Особенно мне понравилась крошечная Muscivora,
словно состоявшая из одного длинного раздвоенного хвоста.
   У меня было много причин торопиться на север. Улетая из Москвы, я взял
с собой минимум теплых вещей, чтобы не таскать лишний вес в тропиках. Хотя
Юлька, уезжая, оставила мне свою куртку и спальник, этого все равно было
недостаточно.
   С самого Ману я отчаянно мерз, хотя постепенно привык к холоду и не
обращал внимания. Но на Огненной Земле я заметил, что не могу согреться
даже в помещении - а это верный признак, что система терморегуляции
работает на пределе и вот-вот сорвется. Кроме того, ветра Патагонии не
давали мне возможности поставить палатку; верхняя одежда из-за езды на
грязных грузовиках пришла в такой вид, что я все меньше соответствовал
Индульгенции. А ведь при автостопе внешность - самое главное.
   Но не заглянуть на полуостров Вальдес я, конечно, не мог, поэтому сошел
с грузовика на развилке в десяти километрах от города Puerto Madryn в
населенной выходцами из Уэльса провинции Чубут. Ветер тут еще не вполне
утихомирился, но степь вовсю цвела, и даже ночью было довольно тепло. В
траве копошились броненосцы, морские свинки и крошечные белые хомячки. В
город я пришел к пяти утра.
   Пуэрто Мадрин существует в основном благодаря туризму на соседний
Вальдес с его южными китами, магеллановыми пингвинами, косатками и прочей
фауной. Не удивительно, что магазины забиты футболками, посудой и другими
сувенирами с изображением морской живности. Но рисуют на сувенирах
почему-то чаще синих китов, кашалотов и королевских пингвинов, которых
здесь и в помине нет.
   Размахивая Индульгенцией, я просочился бесплатно в туристский автобус
на полуостров. Он находится в частном владении, но хозяева довольствуются
доходами от туризма, а степь оставляют птицам, гуанако, нанду и марам
(Dolichotis patagonium) - большим грызунам, которые похожи на помесь зайца
с антилопой, но живут в норах. Очень интересно смотреть, как играют перед
норами маленькие длинноухие марята.
   Вальдес имеет форму буквы "Т". В бухтах по обе стороны перешейка,
соединяющего его с материком, каждую осень собираются южные киты
(Eubalaena glacialis). Их тут около двух тысяч, то есть две трети мировой
популяции. Это толстые, флегматичные создания, к которым легко подойти на
лодке. В компании фотографов из местной газеты я полдня провел среди
китов, иногда ныряя к ним. Когда плаваешь рядом с самкой, кормящей молоком
детеныша, и встречаешься с ними взглядом, то любопытный китенок тут же
бросает сосок и подплывает вплотную, чтобы рассмотреть незнакомое
существо. Гладкий кит - единственный, на котором можно покататься в море,
а не в дельфинарии. Иногда они выпрыгивают из воды, взмахнув круглыми
ладошками плавников, а один раз мы видели спаривание, которое проходит в
положении вниз головой и всегда под наблюдением любопытных молодых самцов.
   На внешней стороне полуострова много пингвиньих колоний и лежбищ
морских львов - там сняты знаменитые кадры "спортивной охоты" косаток на
львов в прибое. Но львы и пингвины приходят сюда в конце ноября, а октябрь
- сезон морских слонов.
   Южный морской слон (Mirounga leonina) - серая туша размером с "Волгу",
с коротким толстым хоботом на носу. Самки, которых каждый самец собирает в
гарем, несколько меньше и без хобота, но тоже очень внушительны. У каждого
слона свои черты "лица", всегда удивительно смешные. Эти великаны не умеют
ходить по суше, а только ползают. Глядя на утонувшие в песке "мешки с
жиром", трудно поверить, что это быстрые и сильные звери. Один раз я имел
неосторожность подойти к спаривающемуся самцу (они делают это на боку,
чтобы не раздавить самку чудовищным весом). Гигант немедленно оторвался от
возлюбленной, с которой перед тем нежно обнимался, и с громовым ревом
кинулся на меня тяжелыми прыжками, словно инопланетный суперчервь из
фильма ужасов. Под водой же, как выяснилось, морские слоны не менее
подвижны и маневренны, чем другие тюлени.
   Напоследок мы заглянули на высокий мыс на южном конце Вальдеса, чтобы
посмотреть колонию пингвинов. Она была пуста, только первые одинокие птицы
сиротливо маячили на пляже, изрытом норами. Но зато мы увидели кое-что
другое.
   У аргентинский берега Патагонии живут несколько кланов косаток (Orcinus
orca).
   Некоторые из них питаются рыбой и живут в определенных местах, другие
патрулируют сотни километров побережья в поисках тюленей, китов и
пингвинов, появляясь у каждого лежбища или колонии примерно раз в неделю.
И вот на наших глазах шесть блестящих черно-белых торпед окружили группу
китов.
   Южный кит всего вдвое больше косатки, так что одинокую жертву они,
наверное, быстро бы прикончили. Но тут четверка китов встала нос к носу,
окружив детеныша, и принялась бешено молотить воду хвостами. Я читал про
такую "круговую оборону", но подозревал, что это матросские байки. Теперь
я знаю, что киты действительно обороняются таким образом. Косатки начали
описывать петли вокруг, а одна попыталась поднырнуть под кольцо тяжелых
хвостов. Один из китов немедленно принял вертикальное положение, прикрыв
китенка снизу. Не думаю, чтобы удар китового хвоста убил косатку, но,
видимо, получить такую оплеуху неприятно.
   Поболтавшись рядом минуты полторы, косатки развернулись, просвистев
нечто, означавшее, вероятно, "не больно и хотелось", и плечом к плечу ушли
на север - не завидую морским слонам!
   У основания полуострова есть еще одна достопримечательность - Птичий
остров (Isla de las Aves). На него запрещено высаживаться, но на берегу
напротив установлены телескопы, в которые видно каждую скорлупку в
гнездах. Это самое северное в Атлантике место гнездования альбатросов
(чернобрового - D.
   melanophrys) и самое южное - белых цапель (Egretta), которые по случаю
весны щеголяли чудесными воздушными перьями на голове и спине - эгретками.
Там же живут северные утки-пароходы (T. chubutensis) и множество других
птиц, а функции грифов, ворон и орланов одновременно выполняют гигантские
буревестники.
   Я переночевал в поле, радуясь относительному теплу, а утром поймал
грузовик еще на семьсот километров. На сей раз водитель не доверил мне
руль и вообще не спал на ходу, а непрерывно болтал. Шоссе все чаще
пересекало небольшие городки, где он провожал всех женщин плотоядным
взглядом и восклицаниями типа "Que culo!"
   ("Какая задница!") Через каждые три часа он останавливался, чтобы
заварить мате, который более запасливые шофера возят с собой в термосах.
Этот напиток, напоминающий зеленый чай, приготавливают из одноименного
кустарника - одного из видов падуба (Ilex paraguariensis). Его пьют по
очереди из металлического горшочка через металлическую же трубку, доливая
кипяток по многу раз. Как при этом вся страна не заражается сифилисом, не
знаю, но зато мате очень удобно пить за рулем, и он прекрасно помогает
согреться после долгих часов ожидания попутки на дороге.
   Вокруг между тем появились кустарники и гигантские куртины пампасской
травы (Cortaderia selloana). Началась полупустыня monte, переходная зона
от Патагонии к Пампе (в Боливии монте означает горный лес, в Перу -
сельву, а в других странах - гору.) Еще пара часов - и мы в знаменитых
пампас, высокотравных степях Аргентины. К сожалению, высокотравных степей
умеренной зоны в мире практически не осталось - только небольшие
заповедники и некоторые районы Монголии.
   Аргентинская пампа тоже распахана сплошь, за исключением заповедничка
Cerro de la Ventana (Гора-Окно), куда я и направился.
   Гора высотой всего около 750 метров, но она торчит среди плоской
равнины и кажется серьезным пиком. Три узких ущелья ("окна") рассекают ее
почти до основания, и если начать подъем не с той стороны, то приходится
спускаться до начального уровня почти от самой вершины, а потом опять
лезть вверх, как это случилось с Дарвином. Я, к сожалению, не успел
достаточно внимательно прочитать перед отъездом "Путешествие на "Бигле"",
поэтому едва не повторил его ошибку. На горе водятся прелестные маленькие
пампасские олени (Ozotoceros besoarticus), золотые дятлы Colaptes
campestris, попугаи и гости из тропиков - муравьи-листорезы, которые здесь
совсем маленькие и вырезают из листьев кусочки в форме не кружка, а
полумесяца. В заводях речки у подножия живут здоровенные сомы и большие,
невероятно яркие и красивые жабы-рогатки (Ceratophrys), которые при виде
человека бросаются навстречу, угрожающе урча и разевая огромную пасть.
   Дальше двигаться было все сложнее. Я оказался вдали от Панамериканы и
прочих шоссе, а на сельских дорогах было мало машин и бензоколонок. Мне
пришлось сменить 12 попуток, чтобы проехать 300 километров. Я был вынужден
пойти на хитрость: раскладывать на асфальте мелкие камешки и стоять чуть
дальше. Увидев на пути посторонние предметы, шофера притормаживали и с
большей вероятностью "ловились".
   Днем пейзаж пампы напоминает Украину: зеленые поля, пирамидальные
тополя, белые аисты (Ciconia maguari), хутора-мазанки. Но названия сел тут
на всех европейских языках, по вечерам с озер разлетаются на ночлег
бесчисленные стаи белолицых ибисов (Plegadis chini), розовых колпиц и
хохлатых паламедей (Chauna torquata), а ночью на поля выходят пастись
броненосцы, морские свинки и нутрии (Myocastor coypus).
   Наконец мне попалась попутка до самого Mar del Plata (Серебряного
моря), которое на наших картах называется Ла-Платский залив. Водитель, в
прошлом ученый-химик, теперь с головой ушел в фермерство, но по-прежнему
говорил на отличном английском. Мы тут же втянулись в дискуссию на
политические темы и протрепались до самого города под тем же названием Мар
дель Плата, который населен почему-то датчанами.
   Политическая история Аргентины очень интересна. Во время войны
президентом был Перон. Для пожилых людей его имя значит примерно то же,
что для наших стариков - имя Сталина, в основном потому, что при нем резко
повысился уровень жизни народа. Но значительную часть колоссальных
доходов, полученных Аргентиной от торговли с разоренной войной Европой,
Перон пустил на ветер. Его обаятельную жену Эвиту многие всерьез считают
святой - все помнят скандал вокруг попытки Голливуда снять в Аргентине
фильм о ней с Мадонной в главной роли. Недавно выяснилось, что Перон
разрешил поселиться в стране беглым нацистам в обмен на золото партии, и
нынешнему президенту пришлось приносить официальные извинения Израилю.
Конфликт между перонистами и антиперонистами - и поныне важная
составляющая любой избирательной кампании в стране.
   До Буэнос-Айреса я добрался на пароме, чтобы посмотреть обычного в этих
водах маленького дельфинчика Pontoporia blaintvillei, самого древнего из
ныне живущих китообразных.
   "Buenos Aires" означает "Попутные ветры". Так назвали его моряки,
пересекавшие Атлантику с помощью пассатов. Издали 12-миллионный город
довольно красив, но там слишком высокие дома и узкие улицы, особенно если
ты приехал из степей Патагонии. Он стоит на Ла-Плате, "Серебряной реке",
которая на самом деле не река, а общее устье рек Уругвай и Парана. В
камышах на берегу реки есть маленький заповедник, где можно переночевать и
заодно посмотреть птиц: уток Heteronetta, которые подкладывают яйца в
чужие гнезда, ингда даже к хищным птицам; смешных кукушек Guira guira,
похожих на наших соек; синих колибри и всевозможных пастушков. Еще там
водится странный зверек Galictis cuja, напоминающий барсучонка, и курносые
змейки Bothrops ammodytes.
   Наутро, причесавшись и сбрив бороду, я пошел в бразильское консульство.
   - Приглашение есть? - спросили меня.
   - Меня приглашает мой друг, - я назвал адрес и телефон Паоло.
   - Сейчас позвоним ему и проверим.
   К счастью, Паоло оказался на месте. Он не растерялся и подтвердил, что
приглашает меня.
   - Теперь нам нужно подтверждение МИДА, но это займет всего неделю.
   Неделя в жутко дорогом городе "съела" бы все мои деньги, но выхода не
было. Мне удалось придумать только одну комбинацию.
   - Я поеду на границу, - предложил я, - а вы пришлете мне визу в свое
консульство там.
   - Это можно, поезжайте, только уплатите нам 30 долларов за звонок в
Сан-Паулу и запрос в МИД.
   Я выехал из города, отловил гаишника и заставил остановить для меня
грузовик.
   Пересвистываясь с коллегами по радио (свист дальше слышно), шофер довез
меня до какой-то заправки и, сказав "я на минутку", пошел к проституткам,
гнездившимся в соседнем сарае. Вернулся он через три часа. Предварительный
торг происходил при мне, и я заметил интересную закономерность: цена
"девушки" была прямо пропорциональна поперечному диаметру, который ни у
одной не был меньше полуметра.
   Из-за задержки я добрался до места к полуночи, преодолев двести
километров темной дороги с ярко освещенными "оазисами" бензоколонок.
   - Chao, che! (привет, приятель!) - крикнул шофер и укатил.
   - Aguara guasu es tu che (гривистый волк тебе приятель), - сердито
буркнул я и побрел по дороге, чувствуя, как сладостно проникает в меня
тепло субтропической ночи. Воздух был наполнен песнями птиц и насекомых,
ароматом цветов - я вернулся на солнечную сторону Земли.
 
 
   Опять стою я на дороге, 
   Опять проклятый автостоп.
   Машин проходит мимо много, 
   Но не везет меня никто.
   Ох, как же мне осточертело
   Рукой махать им то и дело, 
   И вновь обочиной шагать 
   И бесконечно долго ждать.
   И ненавидеть всех на свете, 
   И материться в такт ходьбы...
 
   Ну почему по всей планете 
   Все шофера - одни жлобы?
   Нет, больше шагу не ступлю
   Пока машину не куплю !
 
 
 
 
 
 
                    Глава десятая. Американские саванны 
 
   Дорогие друзья! Добро пожаловать в Бразилию - туристический рай! Цена
туристической визы для граждан России - 130$; для граждан Того, Зимбабве и
Тайваня - 30$; для граждан других стран - 5$. Желаем приятного отдыха!

   Плакат в бразильском консульстве, г. Пуэрто Игуасу.
 
 
 
   Обширную территорию Южной Америки между Пампой и Амазонией занимают
саванны.
   Правда, классических "африканских" саванн с зонтичными акациями тут не
увидишь, и вообще ландшафты этого района очень разнообразны - от густых
лесов до кактусовых пустынь. Но климат здесь типичный для саванн -
чередование сухого и дождливого сезонов. Самое жаркое время, как и в
других местах на широте тропиков (а не экватора) - весна перед началом
дождей. Сейчас вся огромная область саванн занята полями, пастбищами и
рощами австралийских эвкалиптов, а флора и фауна сохранились лишь в
небольших национальных парках и на заболоченных участках.
   Парк El Palmar, куда я сейчас попал, совсем небольшой (20х15 км), и я
почти не надеялся, что здесь осталось что-нибудь интересное. Вдоль дороги
тянулась высокая мягкая трава, как на подмосковных полянах в августе. Над
сырыми лугами вились рои мелких светлячков, мигавших часто-часто, словно
облако дипольных отражателей. В глубине травы прятались мелкие, но очень
душистые ирисы Ixolirion и самые маленькие на свете пальмы - Siagrus
ростом с карандаш.
   Луч фонаря упал на какой-то плоский желтый предмет со светящейся точкой
посередине, лежавший в дорожной пыли. Еще шаг - и он вдруг взлетел в
воздух, превратившись в что-то вроде жар-птицы. Планирующим, как у
бабочки-парусника, полетом странное существо принялось кружить рядом,
сверкая глазами в луче света и помахивая длинными полосатыми лентами. Это
был длиннохвостый козодой (Macropsalis creagra). Дальше они то и дело
вспархивали из-под ног.
   Постепенно вокруг появлялось все больше пальм Butia yatae - невысоких,
кудрявых, словно специально расставленных по пологим холмам. Через
несколько километров я свернул на боковую дорожку, плавно спускавшуюся к
ручью. Тут мой фонарик отразился в паре очень ярких глаз, под которыми
сразу же блеснули клыки. Потом зверь развернулся, и в траве закачались
соломенно-желтые лопатки торопливо уходящей пумы. Подойдя поближе, я
увидел лужу крови и остатки добычи.
   Представьте себе мое изумление, когда оказалось, что это наполовину
съеденная индийская антилопа-гарна!
   Я вырезал из туши продольные мышцы спины (лучшее мясо для шашлыка),
вышел к берегу и поужинал. Только на следующий день в конторе парка мне
рассказали, что гарны действительно завезены сюда из Индии и, стало быть,
с психикой у меня пока относительно нормально.
   Эль-Пальмар - совершенно райский уголок, по крайней мере весной. Ночью
было так тепло и безкомарно, что я отлично выспался на траве без палатки и
спальника.
   Утром меня разбудили птицы - красноголовые кардиналы (Paroaria) и
всевозможные голуби, слетевшиеся на водопой. Надо мной смыкались ветви ив,
в тихих плесах ходили здоровенные сомы, а вокруг лежали желтые луга с
толпами аккуратных пальм.
   Под пальмами паслись лохматые серые большие нанду (Rhea americana).
   До наступления жары я успел окунуться в ручей и дойти до конторы,
расположенной в старинной колониальной усадьбе на высоком берегу реки
Уругвай, за которой открывается вид на одноименную страну.
   Естественно, я первым делом сплавал на ту сторону, благо река шириной с
Москву-реку у Звенигорода. С моей точки зрения, делать в Уругвае особо
нечего - он почти полностью "распахан", а интересен лишь тем, что это
единственная страна мира, где разрешены дуэли. Но принять их гражданство
мне не светило, так что я вернулся в Аргентину, где к моим услугам были
душ, кафе-мороженое, библиотека и музей.
   В музее я обнаружил большую коллекцию птичьих яиц. В Эль-Пальмаре семь
видов тинаму (Tinamidae), а у них необыкновенно красивые яйца - яркие и
блестящие, словно покрытые цветной глазурью. На большом дереве во дворе
гнездились попугаи-калиты (Myopsitta monachus). Они живут не в дуплах или
норах, как другие попугаи, а в огромном, как стог сена, коллективном
гнезде на несколько десятков пар.
   Обследуя усадьбу, я увидел под крышей заброшенного амбара большую
колонию пчел-убийц (Apis africanus), которых когда-то завезли сюда из
Африки, поставив под угрозу все пчеловодство континента. Мне приходилось
много слышать об их сложном характере, поэтому я очень осторожно
приблизился к ним шагов на десять.
   Тут же мне навстречу вылетел "сторож" одного из гнезд и с ходу ужалил в
веко. К моему большому удивлению, это оказалось совсем не больно, и я
забыл об укусе, думая, что так все и кончится.
   Я прошелся немного вдоль реки, пользуясь кабаньей тропкой (кабанов
завезли из Европы). Тут летали кусачие тигровые мошки (Goeritis filli), но
зато было не так жарко. На торчащих из воды корягах собралась целая
коллекция причудливых черепах: жабоголовые (Phrynops), плоские (Platemys)
и длинношеие (Hydromedusa).
   В траве бродили цветные бекасы (Nycticryphes) - смешные птицы с клювом
такой формы, будто на нем повисла капелька соплей. Под упавшим деревом
нашел нору с кучей перышек у входа. Когда приподнял дерево, из норы
выскочила выдра (Lutra platensis) - никогда бы не подумал, что она ловит
птиц. Судя по перьям, ее жертвой стал мелкий чирок Amazonetta.
   Когда я вернулся к конторе, было уже настолько жарко, что даже
роскошные черно-фиолетовые сойки Cyanocorax забились в тень и сидели с
раскрытыми клювами.
   Только синие колибри как ни в чем не бывало носились вокруг увитых
вьюнком колонн усадьбы, "целуя" красными клювиками цветы. Вокруг большой
норы с десятком входов, выкопанной посередине площадки для пикников,
разлеглись здоровенные ящерицы-тейю (Tupinambus nigropunctatus) с
отвисшими щеками. Был будний день, так что я оказался единственным
посетителем парка - мороженое и душ были в полном моем распоряжении. В
прохладной душевой я и проспал до вечера.
   Не успели ящерицы забраться в нору после захода солнца, как из нее
появились "сменщики". Сначала легким облачком выпорхнули летучие мышки
Tonatia, потом вдруг вылезла здоровенная зверюга с полосатой мордой и
великолепными черными усами - равнинная вискача (Lagostomus maximus).
Учуяв печенье, которое я в этот момент ел, она радостно кинулась мне на
руки, и мне стоило большого труда отойти от нее на пару шагов и
сфотографировать. Чтобы не отдавать ей все печенье, я отнес полпачки к
своему рюкзаку, а когда вернулся, его уже доедал зеленый попугайчик-калита.
   С наступлением сумерек в траве послышались резкие шорохи - это
прокладывали себе путь тяжелые броненосцы. Чтобы узнать, с кем из них
имеешь дело, достаточно резко осветить зверька фонариком. Ушастые Dasypus
убегают смешными скачками, толстые Cabassous с фырканьем подпрыгивают на
месте и потом пытаются незаметно удрать, медлительные Euphractes
прижимаются к земле, а маленькие Tolypeutes и вовсе сворачиваются в шар. В
пальмовые рощи броненосцы почему-то не заходили, но там сновали полчища
крыс Bibimys с ярко-малиновыми носами.
   Шагая в темноте по саванне, я увидел впереди черно-белое пятно, которое
оказалось гигантским муравьедом (Myrmecophaga tridactylus). Фантастический
зверь с длинным, как клюв ибиса, носом и роскошным флагом-хвостом словно
сошел с картин Дали. Позже я узнал, что и сам художник заметил
поразительное сходство между творением природы и персонажами своих картин
- он даже держал дома ручного муравьеда.
   На этот раз я вышел к другому ручью, который петлял по неширокой
болотистой пойме. На дороге появились странные следы, очень похожие на
отпечатки копыт тапира, но чуть поменьше. Я долго ломал голову, кто бы это
мог быть, пока не увидел капибару (Hydrochoerus hydrochoreus). Последний
уцелевший из гигантских грызунов прошлого, капибара напоминает рыжеватую
морскую свинку, но она ростом с барана и вся какая-то квадратная. Когда я
вышел на мост через ручей, из-под него выплыла самка с парой совсем
маленьких детенышей. Отчаянно загребая воду копытцами, капибарята едва
поспевали за матерью. Увидев меня, они нырнули, но были отлично видны в
прозрачной воде. Метров через десять троица выскочила на поверхность и с
треском удрала в камыш.
   Больше на ручье мне никто не встретился, кроме кошки-ягуарунди, которая
здесь не черная, как в сельве, а рыжая. Я переночевал под деревом, в кроне
которого наутро обнаружил гнездо пальмовых дятлов (Melanerpes flavifrons)
- они черные с красной головой, полосатыми боками и ярко-желтой грудью.
   Меня ждал неприятный сюрприз: к рассвету укушенный глаз совершенно
заплыл, а вся половина лица распухла так, что я стал похож на монстра из
фильма ужасов.
   Естественно, никто не хотел меня подвозить, и мне пришлось часами
торчать на раскаленной дороге, поглощая коробками закупленный в
супермаркете молочный шейк (это вроде коктейля).
   Очередная попутка оказалась допотопным "Трабантом" с небритым
старикашкой-немцем за рулем. С ним мне удалось проехать довольно далеко -
почти через всю провинцию Entre Rios (Междуречье). Пыльные пастбища и
эвкалипты тянулись по сторонам, сбитые машинами скунсы и опоссумы валялись
по обочинам. Сначала старикан рассказывал о тяжелой жизни немецкой общины,
потом вдруг похвастался, что он - бывший штурмбанфюрер СС и находится в
розыске как военный преступник. Я, конечно, не поверил, но он вытащил из
бардачка крест и еще какие-то награды.
   Я начал лихорадочно соображать. С одной стороны, я просто обязан был
его немедленно придушить (дорога была достаточно пустая). С другой
стороны, посты ГАИ в этой части страны стоят через каждые 50 км, и перед
очередным постом машину мне пришлось бы бросить. Решил, что проеду
последний пост перед своей развилкой, а потом убью мерзавца. Мы доехали до
КПП, и я уже полез в карман рюкзака за веревкой, но тут старая сволочь
вдруг заявила:
   - Совсем забыл, хозяин той фермы мне должен. Навещу-ка его, подлеца.
Вылезай.
   Я снова оказался на липком асфальте в отвратительном настроении. Увидев
мое лицо и Индульгенцию, полицейский побледнел, выскочил на дорогу перед
первым же грузовиком и лишь потом спросил, куда мне, собственно, надо
ехать. Грузовик оказался попутным. Офицер отвел шофера в сторону и сказал
ему что-то такое, что тот всю дорогу называл меня не иначе, как "senior
comandante".
   Вечером на обочинах появилась фауна: целые стада черных крысовидных
хомяков Scapteromys, белобрюхие мерзкие опоссумы (Didelphus albiventris),
серпокрылые козодои (Eleothreptus anomalus).
   Кстати, должен предупредить, что у многих южноамериканских животных нет
устоявшихся русских названий или есть, но неудачные. Поэтому мне иногда
приходится придумывать их самому, а следом на всякий случай писать
латинское название.
   Прошла короткая гроза, и снова стало жарко. Я переночевал в городке на
берегу широченной мутной Параны, а утром перешел по мосту в провинцию
Chaco. Снова потянулись сухие пастбища в дымке от пожаров - пастухи жгли
сухую траву и кустарник. Я много читал о знаменитых аргентинских "ковбоях"
- гаучос, об их богатых традициях и красочных костюмах. Но везде скот
почему-то пасли люди в джинсах, кедах и футболках.
   Наконец у одной деревни мне встретился настоящий гаучо - в широкополой
шляпе и богато расшитой рубахе с бахромой, с огромным ножом за широченным
поясом и золочеными шпорами на мушкетерских сапогах. Сей былинный персонаж
подъехал ко мне, участливо оглядел пыльный рюкзак и столь же пыльную морду
и спросил:
   - Вэйзмир, куда ты едешь по такой жаре? Сорок пять в тени!
   Оказалось, что деревня населена евреями - иммигрантами из Польши.
Познакомиться с ними поближе я не успел, потому что подошла попутка. Меня
высадили в семи километрах от национального парка Чако, куда я дополз к
обеду в совершенно расплавленном состоянии. Я знал, что через пару дней
привыкну к местному климату и перестану обращать внимание на температуру,
но пока было довольно тяжело.
   В парке меня ждала площадка для установки палаток, сверкающая
прохладным кафелем душевая и десятки километров покрытых мягкой пылью
лесных дорожек, словно специально созданных для ходьбы босиком и чтения
следов.
   "Чако" - это сухие леса, которые когда-то покрывали северо-запад
Аргентины, Парагвай и часть Бразилии. В основном они состоят из колючих
акаций, quebracho (этим словом, означающим "сломай топор", обозначают
Solinopsis и еще десяток пород с твердой древесиной, относящихся к разным
семействам) и дерева омбу (Phytolacca dioica), кора которого словно
плавится на солнце, оплывая к корням.
   Фауна Чако очень древняя и своеобразная. По травянистым прогалинам
бродит странная птица Cariama cristata, родственник вымерших
гигантов-фороракосов. По ночам сквозь высокую траву, высматривая грызунов,
пробирается робкое создание - рыжий гривистый волк (Chrysocyon brachyurus)
с ногами-ходулями и огромными ушами. Увидеть его мне удалось только один
раз - в основном попадались заурядные с виду парагвайские лисы (Dusicyon
gymnocercus). Из трех видов пекари, стадами прочесывающих парк, один
настолько редок, что долго считался вымершим - это рослый серый Tayassu
wagneri.
   Грызунов тут великое множество - недаром Даррелл назвал эти края
"Землей шорохов". Больше всего не хомяков, как в других частях Америки, а
колючих шиншиллокрыс (Echimyidae). По деревьям ползают смешные дикобразики
Chaetomys с носом картошкой. Хищников тоже немало: по утрам то и дело
встречаешь выводки носух, которые безмятежно рыщут в опавших листьях,
подняв, как флаги, полосатые хвосты, а на обочинах дороги через каждые
пять километров обязательно увидишь нору местного барсука-гризона
(Galictis vittatus), удивительно похожего на африканского медоеда.
   Из-за обилия зверья кровососущих насекомых в Чако много, и наблюдать за
ними очень интересно. Утром вас преследуют мухи, реагирущие на движение -
достаточно остановиться, и они отвязываются. Днем их сменяют обычные
слепни, привлекаемые запахом мокрой кожи, а вечером появляется другой вид,
который охотится за темными предметами - от него защищает белая футболка.
Все они довольно безобидны, в отличие от ночных москитов Phlebotomus,
которые переносят лейшманиоз.
   Другая достопримечательность Чако - "ночной поезд", личинка одного вида
светляков, обитающая под бревнами и в густой траве. Она длиной с гороховый
стручок, с двумя белыми "фарами" на переднем конце, двумя красными - на
заднем и цепочками зеленоватых "окошек" по бокам.
   Птиц в Чако почему-то было немного - возможно, они откочевали на сухой
сезон.
   Разве что дятлы встречались целыми стаями, а всех остальных редко
удавалось увидеть - то черный орел Harpyhaliaetus solitarius попадется, то
короткоклювый колибри (Ramphomicron). Гораздо веселее было на лесных
озерах. Там бродили большие цапли Ardea cocoi, сотенными стаями кружили
коршуны-слизнееды (Rhostramus sociabilis), а по листьям гигантских
кувшинок Victoria cruciana бегали яканы (Jacana), трепеща, как мотыльки,
желтыми крылышками. На озерах водятся кайманы и анаконды, но последних мне
не удалось увидеть ни разу - попадались только коричневые гигантские ужи
(Cyrtodryas gigas).
   Я прожил в Чако несколько дней, пока не пришло время ехать на
бразильскую границу. Каждое утро меня будили концерты черных ревунов
(Alouatta caraya). Днем приезжали школьные экскурсии и угощали всякой
всячиной, а по ночам единственными соседями были жабы и лягушки,
собиравшиеся в душевой ради прилетевших на свет насекомых (всего я
насчитал там 16 видов амфибий).
   До города меня подвез автобус женской протестантской школы при
польско-украинской общине. Никто из девушек уже не помнил ни слова на
славянских языках, лишь одна спросила меня "Te gusta vareniki?" - "Тебе
нравятся вареники?"
   Чем-то я им очень понравился: после того, как сошел с автобуса, они еще
долго, к изумлению прохожих, хором скандировали "Vla-di-mir! Vla-di-mir!"
- пока не скрылись за поворотом.
   Теперь по одну сторону дороги тянулся Парагвай, а по другую -
аргентинская провинция Misiones. Первыми белыми, обосновавшимися в этом
плодородном краю, были иезуиты, основавшие несколько миссий на нынешней
территории Бразилии в 1609 году. В отличие от всех других орденов и прочих
религиозных организаций, действовавших в испанских колониях, иезуиты
действительно заботились об индейцах: обучали их грамоте и земледелию. В
XVII веке на континенте было несколько территорий под управлением ордена,
и во всех уровень жизни был в несколько раз выше, чем на соседних землях,
и только на них не было индейских восстаний. Не удивительно, что они
встали поперек горла и светским, и церковным властям. В 1627 году сюда по
наводке епископа Монтевидео вторглись из Бразилии отряды вооруженных
охотников за рабами. Бросив все, отцы иезуиты в сопровождении 12 тысяч
крещенных индейцев-гуарани сплавились по реке на семистах плотах. После
каждого из двух порогов плоты приходилось строить заново. Они основали
новые миссии на 800 километров южнее, на аргентинской земле. Мир и
процветание продолжались до 1767 года, когда Карл III запретил орден во
всех испанских владениях. Провинция вступила в полосу упадка, из которой
выходит только сейчас.
   Что касается миссий, то их величественные развалины и сегодня
производят впечатление великолепной резьбой по камню, хотя джунгли мало
что оставили от стен.
   Я быстро проехал всю Мисьонес и сошел на последней развилке перед
стыком границ с Бразилией и Парагваем. Узкое шоссе тянулось через густой
субтропический лес, над которым кое-где торчали странные кроны бразильских
араукарий (Araucaria angustifolia). Это единственный кусочек сельвы в
Аргентине, истоптанный туристами вдоль и поперек, но всего месяц тому
назад на этой самой дороге турист-гринго был убит ягуаром. Только что
стемнело, и на теплый асфальт выползли детеныши змей - коричневые гремучки
Crotalys и черные в серебре Bothrops. Вооружившись хворостиной, я стал
сгонять ботропсят с проезжей части, но спасти удалось не всех: некоторые
из этих "живых игрушек" уже были раздавлены колесами проносившихся машин.
   Вскоре лес кончился. Я прошел между безмолвными корпусами турбаз,
отелей и ресторанов и вышел к высокому обрыву, под которым в облаке тумана
шумел водопад Игуасу.
   Он шире и выше Ниагары, но меньше, чем Виктория. Водопад обрушивается
со скалы высотой 72 метра и шириной в три километра, разбиваясь на десятки
ветвей, между которыми торчат зеленые островки. Днем тут слишком много
туристов, но ночью никого нет. По мокрым от водяной пыли дорожкам бродят
здоровеннные жабы-аги (Bufo marinus), похожие на борцов сумо. Изредка
встретишь зеленого агути или собирающего мусор длиннохвостого опоссума
(Metachirus nudicaudatus), но больше делить удовольствие не приходится ни
с кем. Белый фронт водопада в желтоватых лунных радугах таинственно
проступает из черных гор, мелкие боковые ручейки журчат в скальных
трещинах, стекая в озера - отличное место для усталого путешественника,
который мечтает отдохуть от жары и выспаться в покое и уюте.
   Утро еще лучше: столбы тумана и брызг, поднимающиеся над водопадом,
становятся ярко-розовыми, целые стаи туканов и попугаев летают с берега на
берег, первые колибри пронзают мокрый воздух. Большие серые стрижи
Cypseloides senex, сотнями тысяч гнездящиеся на скалах за стеной падающей
воды, с визгом пронзают самые страшные части водопада. Наконец выходит
солнце, и тысячи радуг вспыхивают над Игуасу. Тут на тропинках, словно
армии бродячих муравьев, появляются колонны туристов - день начался.
   Сверху поперек реки проложены мостки, по которым можно подойти вплотную
к "Глотке Дьявола" - выемке уступа, в которую падает большая часть воды.
Снизу к этому ревущему белому чудовищу тоже можно подобраться, но только с
бразильской стороны.
   Я отправился в город Пуэрто Игуасу и стал дожидаться открытия
консульства.
   Вскоре за мной образовалась очередь из полусотни туристов со всего
мира. Тут консульство открылось.
   - Нет, мой друг, - сказал единственный из сотрудников, знавший слов
десять по-английски и столько же по-испански, - ваша виза еще не пришла из
Буэнос-Айреса. Приходите завтра.
   Я грустно отошел в сторону. Поток туристов нахлынул на конторку и сразу
же отхлынул, оставив в холле одного человека - все остальные получили визы
за пять минут.
   - Откуда ты, брат? - спросил я беднягу.
   - Из Польши. А ты?
   - Из России.
   На нас напал идиотский хохот. Посмеявшись над горестной судьбой, мы
разошлись, договорившись встретиться утром. Парень болтался тут в ожидании
визы уже неделю.
   Он изучал бразильскую литературу в Рио и возвращался с каникул.
   Я вернулся к водопаду и до вечера бродил по лесу, но встретил только
большое причудливое насекомое - королевскую фонарницу (Laternalia
phosphores). Вечером я решил устроить большую охоту на змей и до полуночи
бродил с фонарем по шоссе. Но змеенышей, десятками выползавших на асфальт
днем раньше, почему-то не было.
   Вместо них появились квакши Flectonotus gouldi, маскирующиеся под щепки.
   Я уже нашел подходящую скамейку и хотел расстелить спальник, как вдруг
заметил на дорожке нечто странное. Издали это казалось трещиной в
асфальте, а вблизи - застывшей струйкой черного стекла. Но у нее был
подвижный хоботок, и она медленно текла вперед, ощупывая путь. Это была
наземная планария - редкий обитатель самых влажных мест.
   Утром я явился за 20 километров в консульство и выслушал слово в слово
тот же самый ответ.
   - Надо позвонить в Буэнос-Айрес, - сказал я поляку, - и спросить,
почему они не посылают по факсу наши бумаги.
   Мы пошли на почту, позвонили в столицу, но там нам сказали, что все
давно отправлено.
   - Они давно все отправили! Наверняка бумаги уже у вас! - закричал мой
новый друг, когда мы добежали до консульства (он свободно владел
португальским).
   - Они не могут быть у нас, - невозмутимо заявил чиновник, дружелюбно
улыбаясь.
   - Почему?
   - Потому, что мы не могли их получить. У нас нет факса!
   - Что же вы раньше не сказали?
   - Вы не спрашивали.
   - Так позвоните в город, пусть они вам подтвердят, что нам можно давать
визы!
   - У нас нет телефона. Мы только год назад въехали в этот офис, связь
еще не провели.
   В конце концов мы буквально силой вытащили консула на почту и за свой
счет связали его с Буэнос-Айресом. Не прошло и десяти часов, как мы были
на бразильской стороне. По дороге поляк сообщил мне новости, оказавшиеся
малоутешительными. Во-первых, здесь тоже приравняли местную денежную
единицу к доллару, и цены подскочили в несколько раз. Во-вторых, вышел
специальный закон, запрещающий автостоп.
   Я почувствовал, что меня загнали в угол. После оплаты визы и звонков у
меня осталось всего 300 долларов. За эти деньги я бы смог, наверное,
добраться до Каракаса через Рио-де Жанейро, Амазонку и Гвианское нагорье,
но на самолет до Кубы нужно было еще столько же. Скрепя сердце, решил
покрутиться по Бразилии и вылететь домой из Сан-Паулу.
   Взяв билет на автобус, я прогулялся по бразильской стороне водопада,
где бродят стаи полуручных носух и где я нашел самого красивого жука из
всех, каких видел за полгода в Южной Америке. Размером он был меньше
канцелярской кнопки, плоский и круглый, как все виды подсемейства
щитоносок (Cassidae). Жук был такого ярко-золотого цвета, что не блестел,
а словно светился, а на спине, как на мишени, были нарисованы два
бархатисто-черных концентрических кольца с черной точкой в центре. Когда я
протянул к нему руку, он сразу улетел. Как называлось это маленькое чудо,
мне не удалось узнать до сих пор.
   Чуть выше по течению можно встретить очень редкую птицу - крохаля
Mergus ostosetaceus. Он живет только на тех реках, где есть водопады,
потому что выше водопадов нет хищных рыб, опасных для утят.
   Вернувшись в большой, душный город Foz de Iguazu, я сел в автобус и всю
ночь ехал сначала на северо-восток, потом на северо-запад по
светло-зеленым полям и кирпично-красной земле. Эта часть страны настолько
освоена, что называется просто Campos, "поля". Здесь уже прошли первые
дожди, но было очень жарко и пыльно. Плодородный краснозем, terra roja,
покрывает почи весь юг Бразилии, позволяя снимать рекордные урожаи кофе и
сахарного тростника. К утру мне удалось добраться до Пантанала - низменной
равнины в верхнем течении реки Парагвай, на стыке границ Бразилии,
Парагвая и Боливии.
   В течение сухого сезона Пантанал выглядит как травянистая равнина с
маленькими рощами и множеством озер, а во время дождей превращается в море
с отдельными островками. Множество туристов приезжает сюда посмотреть на
богатейшую фауну, которая по составу близка к амазонской, но гораздо более
доступна для наблюдения. Большинство обитателей Пантанала можно увидеть
прямо с шоссе, идущего через болота к городу Corumba. Фосетт описывал этот
городок как логово порока и разбоя, но я с большим недоверием отношусь к
его сведениям - по многим причинам.
   Начало ноября - самое удачное время, потому что вдоль реки вода уже
поднялась, а на более высоких местах еще сухо. Поэтому на западе Пантанала
уже появляются виды, проведшие сухой сезон под землей - водяные хомячки
Kunsia и двоякодышащие рыбы Lepidosiren, а на востоке вся живность
по-прежнему сконцентрирована вокруг небольших озер и прудов, буквально
забитых рыбой. К такой луже может собраться сразу несколько сотен аистов -
стройных лесных (Mycteria americana) и могучих ябиру (Jabiry mycteria).
Ябиру похож на африканского марабу, но чисто-белый с черной головой и
шеей. У него такой могучий клюв, что непонятно, как с такой тяжестью можно
летать. Но аист летает довольно ловко и даже убивает прямо с лета шустрых
молодых кайманов.
   Никогда бы не подумал, что на ограниченной территории может
прокормиться столько кайманов. На берегах прудов они лежат буквально
штабелями, по нескольку десятков на водоем размером с теннисный корт.
Здесь живут два вида: обычный Caiman crocodilus и широкомордый C.
latirostris. Было бы очень интересно узнать, какие между ними
экологические различия. Если судить по форме челюстей, первый должен есть
больше рыбы, а второй - черепах и улиток (местные улитки Pomatias gigas по
величине и прочности панциря почти не уступают черепахам). Но для проверки
моей гипотезы пришлось бы убить и вскрыть несколько кайманчиков, а я
отношусь к ним со слишком большой симпатией.
   Другого обитателя прудов увидеть труднее. Гуляя по шоссе поздно
вечером, иногда видишь впереди как бы темную струйку жидкости, медленно
текущую поперек дороги.
   Это анаконда - небольшая парагвайская (Eunectes notaeus) или молодая
гигантская (E. murinus). На ровной поверхности они не извиваются, а лишь
переступают брюшными чешуями, так что издали кажется, что они плавно
скользят вперед, словно улитки. Если подойти к змее, она замирает, но при
попытках взять ее в руки следуют яростные выпады. Взрослые гигантские
анаконды, длиннее трех метров, наверное, чувствуют себя слишком тяжелыми
для путешествий - я ни разу не видел их дальше двух шагов от воды. Один
раз попалась очень крупная змея - метров семь или восемь - но она, как и
остальные, нырнула, едва я подошел.
   В течение многих лет считалось, что самая длинная змея - азиатский
сетчатый питон, а все рассказы об анакондах длиннее 8 м - басни. Один
американец обещал премию в 1000$ за экземпляр, превышающий 10 м. В течение
50 лет деньги оставались невостребованными и за это время превратились в
довольно скромную сумму, но в 1989 году была добыта анаконда в 11,46 м -
на полметра длиннее, чем рекордный питон.
   Эту змею трудно назвать симпатичной - у нее маленькая головка с рыбьими
глазками, как у нашего водяного ужа - но ее движения исполнены особой
неторопливой грации, особенно в воде, где ей не мешает чудовищный вес.
Ныряя в озерах Пантанала, я убедился, что анаконда - один из самых быстрых
пловцов среди змей, способный иногда догонять рыб, а не ловить из засады.
   Среди кайманов и анаконд бесстрашно разгуливают капибары и самые
красивые из южноамериканских оленей - необыкновенно изящные болотные
(Blastocerus dichotomus). Они почти не боятся человека. Хотя почти весь
Пантанал разбит на фазенды и используется под пастбище, местные жители в
последнее время на редкость заботливо относятся к фауне и ревностно
охраняют даже кайманов. И это в Бразилии, которую во всем мире считают
главным виновником уничтожения тропических лесов и редких видов! На самом
деле народ тут уже очень глубоко проникся экологическими идеями, а вырубку
лесов ведет, мягко говоря, не от хорошей жизни. В печати постоянно идут
яростные дискуссии по поводу того или другого нового проекта. Но
бразильцев очень обижает, когда Запад обвиняет их в покушении на будущее
всего человечества и дает не всегда корректные советы.
   В островках леса водятся два очень редких попугая-ара: голубой с желтым
Ara glaucogularis и фантастический Andorhynchus hyacintus. Это чудо
природы длиной в метр, сине-фиолетовое с желтыми кольцами вокруг глаз и
клюва. Вместе с ябиру гиацинтовый ара служит эмблемой Пантанала, даже
местная автобусная компания называется в честь него "Andorhynchus" и
красит свои автобусы в соответствующий цвет.
   По вечерам тут можно увидеть необыкновенное зрелище. С востока приходит
очередная гроза, и на фоне иссиня-черной тучи летят, уходя от дождя,
освещенные закатным солнцем тысячные стаи птиц - белые аисты, розовые
колпицы, синие ара, а также утки, гуси, цапли и ибисы всех цветов. Буря
длится не больше получаса, и снова начинается жара.
   Через каждые два-три километра шоссе проходит по мостам, под которыми
полгода сухо, а полгода течет вода. Поскольку других укрытий от дождя и
солнца в Пантанале мало, местная фауна активно использует нижнюю сторону
мостов, причем под каждым из них одни и те же виды располагаются на строго
определенных местах.
   Центральная часть пролета облеплена гнездами ласточек, края -
постройками ос, которые не так боятся гостей. Между осами и ласточками
селятся летучие мыши, которых тут не меньше двух десятков видов (больше
всего воронкоухов Natalus).
   Особенно красивы Lasiurus - взрослые желтые, детеныши красные, а
подростки всех переходных оттенков, так что колония мышек кажется
выставкой елочных игрушек.
   Я тоже поставил палатку под мостом. Ночью было так жарко и влажно, что
пришлось выбраться наружу, несмотря на комаров. Где-то через час меня
разбудил легкий шорох и холодное прикосновение к виску. Я почувствовал,
как очень крупная змея ощупала мне лицо языком, а потом прижалась боком к
щеке. "Анаконда, - подумал я, вспомнив почему-то "Кролики и удавы"
Искандера, - сейчас обработает". Тихонько взяв фонарик, я включил его и
увидел здоровенного полоза Pseudoboa. Он грелся у моей щеки до утра, а
потом тихонько слинял.
   На следующий день я перебрался в национальный парк Emas, расположенный
на плато Мату-Гросу северо-восточнее Пантанала. Это море высокой травы, из
которой повсюду торчат красные термитники. Только вдоль рек тянутся сухие
леса, над которыми маячат круглые кроны самой высокой в мире пальмы
Orbignia (до 75 метров).
   Эмас буквально набит редкими видами, которых очень трудно увидеть в
других местах. Следы ягуара, оцелота, гривистого волка попадаются на
каждом шагу. Еще больше здесь "бразильских волков" - крупных лисиц
Dusicyon thous. В лесах то и дело слышишь птичьи голоса обезьянок -
маленьких игрунок (Callitrix) и тамаринов (Saguinus), которых тут четыре
вида, все разноцветные. По валяющимся на земле тонким иголкам можно найти
место, где кормится в кроне дерева бразильский дикобраз (Gnatomys). В
самых непроходимых зарослях стайками по пять-шесть зверей бродят смешные
кустарниковые собаки (Speothos venaticus), которые похожи на помесь
бультерьера с дворнягой, но никак не на дикое животное. А в густой траве
скрывается самый маленький из тинаму - Taoniscus nanus размером с перепела.
   Чем дальше к северу, тем раньше начинается сезон дождей. В Эмасе они
шли уже месяц, и реки основательно вышли из берегов, а воздух гудел от
комаров.
   Преследуя кровососов, к пасущемуся скоту собираются три вида козодоев -
длиннохвостый Hydropsalys climatocerca, потто Nyctibius griseus и
гигантский потто N. grandis, который днем похож на большой трухлявый сук.
Различить их можно на очень большом расстоянии, потому что в луче фонаря
их глаза вспыхивают соответственно белым, желтым и зеленоватым светом. В
некоторых местах земля на протяжении сотен метров была покрыта движущимся
ковром из крошечных лягушат Rana, которые торопливыми скачками расселялись
из родных озер. Бесчисленное войско отважных малюток привлекало полчища
хищников: шустрых малых серием (Chunga burmeisteri), змеек-жабоедов
(Xenodon), грустных носатых цапель-челноклювов (Cochlearius).
   Из Эмаса я направился к северу, на границу Мату-Гросу и Амазонской
низменности.
   Река Арагуая, приток Токантиса, образует здесь два рукава, между
которыми лежит Bananal - самый большой в мире остров, окруженный пресной
водой (по другой версии, Marajo в дельте Амазонки еще больше). Южная часть
острова напоминает Пантанал, а северная покрыта сухим лесом, который у рек
переходит в амазонскую сельву.
   Добрался я до Бананала с большим трудом. Хотя польский студент перевел
мою Индульгенцию на португальский, в рукописном варианте ее текст не
производил на полицейских никакого впечатления, и они упорно не желали
останавливать для меня попутки. Голосовать самому приходилось по многу
часов. Большую часть пути я проделал на трехэтажном грузовике, который вез
на бойню свиней. За триста километров совершенно обалдел от визга,
хрюканья и вони. Все шофера, узнав, что я из России, тут же радостно
кричали "А-а, Владимир!" - это имя тут считается самым типичным русским и
широко распространено среди выходцев из славянских стран. В конце концов я
начал звать всех шоферов "Педро", на что они совершенно не обижались -
мало ли в Бразилии Педро?
   Мой путь на север окончился здесь, на самом пороге Восточной Амазонии,
поэтому на острове я в основном интересовался влажными лесами. Их фауна
резко отличается от фауны сухих, хотя четкой границы между ними нет.
Хищники во влажных лесах представлены золотистой кошечкой Felis tigrinus,
попугаи - великолепной золотой аратингой (Aratinga guarouba), а черепахи -
большеголовой Peltocephalus tracaxa.
   То есть на самом деле там водится еще черт знает что, но за два дня я
мало кого успел увидеть. Из змей встречается амазонский аспид
(Leptomicrurus). Он черный с желтыми колечками на маленькой голове и тупом
хвосте - очень трудно понять, где у змеи голова, а где хвост.
   Еще мне встретились две замечательных амфибии. Удивительная лягушка
(Pseudis paradoxa) известна тем, что вдвое меньше собственного головастика
(этот монстр длиной с хорошую плотву), а седлоспинный ателоп
(Brachycephalus) ничем не выделяется, но очень красив - ярко-желтого цвета
и помещается в наперстке.
   К сожалению, ниже по течению на реке есть пороги, поэтому сюда не
проникают интереснейшие обитатели Амазонки - дельфины и ламантины. Мне не
пришлось их увидеть - я уехал с Бананала на восток, через пустынные
пространства каатинги.
   Этим словом, означающим "белый лес", называют самую бесплодную часть
страны, покрытую чахлыми акациями и невысокими кактусами (в основном
Cereus gounelei) На кактусах сидят крошечные сычики Glaucidium
brazilianum, высматривая саранчу.
   Дожди в каатинге бывают не каждый год, и во время засух миллионы
крестьян разбредаются отсюда в поисках работы, а при первых слухах о
дождях возвращаются домой.
   Наконец раскаленная сковородка каатинги кончилась, и я оказался на
побережье океана, в историческом сердце Бразилии - прекрасном городе
Сальвадор, он же Байя. Город населен в основном африканцами, и повсюду
разбросаны храмы кандомбле, их своеобразной религии, смеси
западноафриканских верований с элементами католицизма. К тому времени,
когда я сюда добрался, carona (так тут называют автостоп) окончательно мне
осточертела, и я решил дальше путешествовать на автобусах.
   Южнее Байи побережье когда-то покрывала роскошная сельва, так
называемый Атлантический дождевой лес. Он давным-давно утратил связь с
Амазонией, и его флора и фауна очень своеобразны. Сейчас лес сохранился в
основном в небольших заповедниках, из которых самый интересный - Poco dos
Antos, участок изумрудно-зеленого склона гор, круто спускающегося к
океанскому пляжу.
   Заповедник был создан для спасения львиной игрунки (Leontopithecus
rosalia) - необыкновенно красивой обезьянки, похожей на персидскую кошку
золотисто-рыжей расцветки. Сейчас здесь всего около пятисот игрунок, но их
почему-то встречаешь каждые полчаса. Гораздо труднее найти в кронах другую
местную достопримечательность - ошейникового ленивца (Bradypus torquatus).
А когда его все-таки находишь, выясняется, что он практически не
отличается от B.
   tridactilys, который обычен повсюду в Амазонии.
   Зато тут легко увидеть карликового муравьеда (Cyclopes didactilys),
которого в Амазонии я не видел живьем ни разу - только в когтях гарпий. По
идее они должны были бы встречаться на каждом шагу - ведь аппетитные
термитники болтаются примерно на одном дереве из пяти. Но почему-то везде,
кроме Посо дас Антаса, этот пушистый желтый зверек редок, да и здесь мне
за весь день попались только два - один спал на ветке, свернувшись
клубочком, а другой висел вниз головой, зацепившись хвостом за лиану и
запустив язык в термитник. Возможно, разрушенные термитники уже не
восстанавливаются, поэтому каждому муравьедику нужен большой участок леса.
   А вот белок в Атлантическом лесу нет. Их заменяют рыжие беличьи хомячки
- большой Phaenomus и маленький Rhagomys. Они таке же шустрые и пушистые,
как настоящие белки, но совершать длинных прыжков с ветки на ветку не
умеют.
   От парка уже совсем близко до Рио, который на самом деле
Хио-дэ-Жанэйру, "Река Января". Город расположен в изумительно красивом
месте - над бухтой торчат высокие горы-останцы с вертикальными склонами и
круглыми макушками. Они все еще одеты лесом, и даже в городском
ботаническом саду можно увидеть серебристо-белых обезьянок. Но все же до
появления города тут, наверное, было еще красивее. Из-за рельефа
путешествие на автобусе по Рио - долгое и тяжелое мероприятие, особенно с
рюкзаком, потому что в каждом автобусе установлены железные вертушки,
настолько неудобные - нарочно не придумаешь.
   После строгого и четкого испанского я никак не мог привыкнуть к
мягкому, очень музыкальному португальскому, который на бумаге похож на
испанский, но резко отличается по звучанию. Кое-что удается понять с ходу,
но иногда из целой фразы не улавливаешь ни одного знакомого слова. В
первый день в Бразилии я зашел в магазин за коробкой сока и долго пытался
сказать, что мне нужно. Перепробовал массу вариаций на тему испанского
"jugo" и английского "juice", но "сработало" в конце концов молдавское
"suk". Особенно трудно разобрать слова, когда говорят на слэнге. В местной
разговорной речи множество забавных и метких словечек:
   например, бикини называется "флюс".
   Знаменитая Копакабана мне не понравилась: я отвык от такого количества
народу, и вещи оставить было негде. К тому же вода не выглядит особенно
чистой, что неудивительно: сразу за пляжем начинается пригород с самой
высокой в мире плотностью населения - сплошные небоскребы. Оставив рюкзак
прямо под ногами полицейского, я окунулся на минуту, тут же выскочил из
воды и обнаружил, что к карману рюкзака уже тянется беспризорник. После
сотен километров безлюдных пляжей Коста-Рики, Эквадора и Перу популярные
курорты вовсе не кажутся подходящим местом для отдыха.
   У Рио богатая история. В 1807-1821 годах, когда Наполеон захватил
Пиренейский полуостров, город даже был столицей Португалии. Вернувшись в
Лиссабон, король Жуан VI оставил сына регентом. Через год молодой принц
Педро провозгласил Бразилию независимой страной, а себя - ее императором.
В 1831 году он отрекся от престола в пользу пятилетнего сына, чтобы
оставалось больше свободного времени для занятий любовью, которые он ценил
выше императорской власти.
   Педро II оказался самым прогрессивным императором в истории: уже в 15
лет он отменил рабство, а потом подготовил и провел республиканскую
революцию, после чего умер в изгнании в Париже.
   Говорят, что где-то в Рио есть памятник Остапу Бендеру, установленный
на деньги одного нашего миллионера, но я не проверял.
   Еще дальше на юг расположен большой национальный парк Cerra da Bocaina.
В этом месте интересный рельеф: прямо от океана берег круто поднимается до
2000 метров, а дальше лежит Бразильское плато. Исток Сан-Франсиску, второй
по длине реки континента, находится всего в 20 километрах от Атлантики. До
1800 метров растут дождевые леса, выше - хвойные из Araucaria и
Podocarpus, которые на плато переходят в злаковые саванны. Вершины гор
покрыты альпийскими лугами.
   Как ни странно, после расчистки леса на склонах мало что удается
выращивать.
   Почва сельвы почти не содержит питательных веществ: все, что есть в
опавших листьях и ветках, по грибнице симбиотических грибов немедленно
поступает в корни деревьев и снова вовлекается в круговорот. Может быть,
именно поэтому лес и сохранился до наших дней. Уцелело даже драгоценное
дерево пау бразил (Caesalpinia echinatum), по которому когда-то была
названа вся страна. Кое-где встречаются целые рощи кешью (Anacardium
occidentale), чудесные орехи которого болтаются на ярких, как китайские
фонарики, и очень сладких околоплодниках.
   Здесь водится уже другой подвид львиной игрунки, черный с подпалинами,
а также очень редкая паукообразная обезъяна (Brachyteles arachnoides). Я
был так счастлив, когда встретил ее в лесу - а потом оказалось, что они
стаями живут в ботаническом саду Сан-Паулу. Самая же обычная обезьяна
парка - масковая тити (Callicebus moloch), которую легко найти по громкому
щебету "чи-ви-чууу!".
   В дуплах араукарий гнездится серо-голубой ара (Cyanopsitta spixii),
очень красивый и редкий. Более трети его выводков уничтожает грозный
хищник, трехметровая синяя с желтыми полосками змея Spilotes pallatus,
которую местные жители называют "куроедом" - она встречается на каждом
шагу и нередко ворует домашнюю птицу. Что касается самого верхнего пояса
гор, то там мало интересного - разве что бесчисленные моко (Kerodon),
родственники морских свинок.
   И вот я в Сан-Паулу. 20-миллионный город многие описывают как
урбанистический кошмар и величайший "шанхай" мира, но на самом деле -
город как город. Множество небоскребов торчит из моря одноэтажной
застройки, повсюду скверы и парки, на улицах неожиданно много японцев,
климат довольно мягкий. Хотя Saх Paolo лежит почти на тропике, зимой сюда
нередко прорываются холодные фронты из Патагонии, принося мокрый снег и
поголовную простуду. Даже сейчас, в начале лета, было довольно прохладно и
шел мелкий дождик.
   Я нашел агенство Аэрофлота (почему-то в телефонных справочниках его не
оказалось) и попросил, чтобы мне поменяли билет Гавана-Москва на
Сан-Паулу-Москва. В тот момент я был уверен, что через пару дней окажусь
дома, и не подозревал, что мне предстоит самое серьезное приключение за
полгода, проведенных в Южной Америке.
   Когда я брал билет в Москве, то трижды спросил, можно ли его будет
поменять, и трижды мне клялись, что проблем не возникнет. Теперь
оказалось, что он куплен в каком-то "левом" агенстве, а не непосредственно
в Аэрофлоте, и сдать его можно только в Москве. А пока нужно было купить
новый билет, денег на который у меня, естественно, не было.
   Пришлось звонить домой матушке и просить, чтобы она заняла деньги и
выслала мне билет по факсу из центральной конторы Аэрофлота.
   - Идиот несчастный, - закричала матушка, - вечно я должна тебя
откуда-то вытаскивать! (по-моему, это был первый раз). А как ты будешь эти
деньги отдавать?
   - Сдам свой билет и отдам.
   - А если того агенства уже след простыл?
   - Заработаю.
   - Где?
   - В издательстве.
   - Да твое издательство почти обанкротилось! И книжка твоя не вышла! И
Юлька твоя без работы сидит!
   Ну, и так далее. В конце концов матушка обещала прислать билет завтра и
бросила трубку, оставив меня в растроенных чувствах.
   Паоло оставил мне только свой домашний телефон, поэтому деваться до
вечера было некуда. Я поехал в Бутантан - знаменитый серпентарий. Там я
обнаружил большую площадку, окруженную бетонной загородкой, где
содержались всевозможные змеи.
   Дождавшись паузы между туристскими группами, я влез на площадку, чтобы
сфотографировать некоторых из них. Но не успел я сделать и нескольких
снимков, как подъехала полиция. Посмотрев, как я хожу в сандалетках среди
разомлевших на солнце змей (естественно, держась от них на безопасном
расстоянии), копы поманили меня пальцем, усадили в машину и куда-то
повезли.
   "Вот здорово, - подумал я. - Привезут в КПЗ, покормят на халяву, а
потом отпустят."
   Но меня почему-то привезли в психушку. Тут у меня нервы не выдержали, я
предъявил Индульгенцию и смылся без обеда. Вечером я приехал к Паоло,
который мне очень обрадовался и повозил на машине по городу, показав две
основных достопримечательности: новый тоннель имени Айртона Сенны и
панель. Панель Сан-Паулу - это улица на окраине, где всю ночь напролет
стоят по углам девушки в нижнем белье или просто голые, одна другой
страшнее.
   Наутро я потащился в Аэрофлот. Билета не было.
   - В центральной конторе нет связи. Перерубили кабель, - сообщила
матушка по телефону.
   Этот день я провел в ботаническом саду и прекрасном городском зоопарке,
где есть даже голубой ара (Andorhynchus leari), которых в мире осталось
всего около десятка. Назавтра матушке все же удалось прислать мне билет,
но до единственного в неделю рейса оставалось два дня.
   - Хватит тебе слоняться по городу, - сказал Паоло. Сейчас праздники,
поехали к моему деду на фазенду.
   - А у твоего деда есть фазенда?
   - Есть. Маленькая, но зато на море.
   И вот мы взяли несколько друзей Паоло и поехали на фазенду, которая
оказалась размером с хороший подмосковный колхоз. Деду Паоло хватало
дохода от небольшой банановой плантации, а кормился он фруктами из сада и
овощами с поля, которое обрабатывали трое рабочих. Вся остальная
территория заросла и превратилась в настоящие джунгли.
   В этом фруктовом раю между солнцем и морем я и провел последние дни.
Наиболее интересной личностью на фазенде был управляющий. Когда-то он был
самым молодым ротмистром в России и адьютантом Деникина (сменив на этом
посту агента большевиков, который стал прототипом героя фильма "Адьютант
его превосходительства" - этот фильм старик достал на видео и теперь
смотрит через день). Потом он преподавал математику в Кембридже, где и
подружился с одним из студентов - дедом Паоло. Сейчас Владимир Олегович
почти не говорит по-русски, но английский еще не забыл. Правда, мне не
удалось вытянуть из него никаких воспоминаний о гражданской войне.
   Наконец-то я очутился в условиях, в которых работали Даррелл и другие
нормальные натуралисты. Я прохлаждался на пляже или играл в бадминтон, а
местные жители несли мне разных интересных животных, найденных в поле или
в лесу. Сначала притащили с огорода амфисбену (Amphisbaena alba) - желтую
подземную рептилию, похожую на дождевого червя, но увеличенного раз в
десять. Потом - подземного хомячка Blarinomus, полосатого сцинка
Diploglossus и паука Eupelma сантиметров 20 длиной.
   Только змей и птиц мне приходилось искать самому, потому что первых
крестьяне боятся, а вторых не так просто поймать. Сухие листья в лесу
кишели всевозможными ботропсами, на опушках водился редкий удавчик Xenoboa
croponii, а под бревнами - коралловая сверташка Anilius, самая яркая из
змей. Считается, что ее черные и алые кольца - маскировка под ядовитого
аспида, но и аспид рядом с ней кажется тусклым.
   Птиц-то, собственно, искать не приходилось. Под потолком веранды висела
поилка, которую целый день осаждали черно-белые колибри и стаи желтых
цветочниц-бананаквитов (Coereba flaveola). Ночью вокруг усадьбы болтались
рыжие совки Otys, а днем - похожие на потерявшегося кукушонка ленивки
(Bucco). Ленивка может часами неподвижно сидеть на ветке, уставившись в
одну точку, но стоит появиться неподалеку бабочке или мухе - и она
мгновенно ловит насекомое на лету.
   По берегам заросшего синими и желтыми кувшинками пруда мелькала
большая, как ворон, странного вида застенчивая птица - красногрудая
котинга (Porphyrolaema).
   Все полгода я не пропускал ни одного свернутого листа банана или
геликонии, чтобы не заглянуть внутрь в поисках летучих мышей. Но только
здесь мне удалось добиться успеха. Для этого пришлось прочесать всю
плантацию. Посадки бананов в Южной Америке выглядят странно - все грозди
задолго до созревания заворачиваются в полиэтилен, чтобы их не обгрызли
летучие мыши. Здесь заниматься этим было некому. Каждый вечер вереницы
плодоядных листоносов Artibeus, Pygoderma и Sturnira вылетали с чердака
фазенды и летели на завтрак.
   Подкрепляясь уцелевшими плодами, я просмотрел все подозрительные листья
и нашел два вида летучек. Листонос-строитель (Uroderma) строит из листьев
зонтик, перегрызая их поперек, а трехцветный присосконог (Thyroptera
tricolor) просто забирается в лист, свернутый трубкой. В Центральной
Америке и Венесуэле есть еще очень красивые белые листоносы (Ectophylla),
которые складывают лист пополам, перекусывая среднюю жилку, но их я не
находил ни разу.
   Море у фазенды было теплым, как пруд, но почему-то довольно
безжизненным - ни рыбы, ни водорослей. Зато на илистом дне я набрал кучу
красивых ракушек, в том числе большого и очень редкого Cymatium.
   В последнюю ночь на фазенде мне повезло - я увидел еще одно чудо
южноамериканской природы, "рождественское дерево". Один из обычных местных
светлячков иногда в массе собирается на небольшое деревце, облепляя его
сверху донизу, после чего все жуки начинают синхронно вспыхивать, словно
праздничная иллюминация.
   Я готов был биться головой об стену от отчаяния, но должен был улететь
- денег почти не осталось. Мне так хотелось пересидеть в тропиках
московскую зиму, а пришлось возвращаться в холод и тьму ноября.
   Рейс Аэрофлота улетает в такое время, что все обменные кассы закрыты.
Пришлось мне лихорадочно тратить остаток бразильских реалов - купить гору
фруктов (мне еще с фазенды отгрузили килограммов десять) и прочую ерунду.
Гораздо лучше, конечно, было бы купить огромную, изумительно изданную
книгу "Орхидеи Южной Америки", но она стоила 720$.
   Я переложил все самое тяжелое в маленький запасной рюкзачок, который
выглядел таким плюгавым, что его никто не догадался взвесить, и, просидев
три часа в раскаленном душном самолете по неизвестной причине, вылетел
домой.
   Мы еще садились в залитом огнями Рио, в тихом флегматичном Ресифе, но
всему приходит конец. Южная Америка исчезла, и остался только ночной
океан, черный, как ближайшее будущее.
 
 
   Вариация 
 
   Опять в холодную Россию 
   Меня умчит Аэрофлот, 
   Где тротуары ледяные 
   И баксу преданный народ.
   Опять без солнышка полгода 
   В краю снегов и алкашей, 
   Фригидной северной природы 
   И красных рекрутских ушей.
   Опять я должен делать бабки, 
   Пахать, крутиться и башлять, 
   К зарплате тощей ждать прибавки 
   И ОРЗ в метро цеплять.
   И тихо жить мечтой заветной:
 
   Как долгожданным днем одним 
   Вернусь я в мир тепла и света 
   К зеленым тропикам моим.
 
 
 
 
   Эпилог 
 
   Граждане пассажиры! Наш самолет произвел посадку в городе-герое Москве.
   Напоминаем, что за сохранность багажа и возможные инциденты по дороге в
город Аэрофлот ответственности не несет. Будьте осторожны и бдительны.
   Поздравляем с прибытием на землю нашей любимой Родины!
 
 
   Объявление в самолете.
 
 
 
   В каждом из мест посадки экипаж почему-то менялся. Это позволяло мне
при каждой следующей кормежке как бы невзначай спрашивать, нет ли лишней
порции. Народу было мало, и порция неизменно находилась.
   Рядом сидел высокий пожилой сеньор, седой и загорелый, исполненный
чувства собственного достоинства - типичный дон Альберто, глава семьи из
какого-нибудь сериала. Еще в Рио он купил бутылку и медленно, но методично
напивался, не обращая на меня никакого внимания. Я уткнулся в стекло в
отвратительном настроении и тщетно пытался уснуть.
   Внизу появились три огонька - островок Сан-Паулу, затерянная в океане
макушка подводной горы на Срединно-Атлантическом хребте, который тянется
под водой от Исландии до Антарктики. В отличие от других островков
центральной части океана - Святой Елены, Вознесения, Сен-Поля или
Амстердама - это не вулкан, а гранитный массив. Мы летели по знаменитой
Трансатлантической трассе, освоение которой так романтично описал
Сент-Экзюпери в книге "Южный Почтовый".
   - Остров Сан-Паулу, - сказал я вслух.
   - Вершина Срединно-Атлантического хребта, - на чистейшем русском
произнес "дон Альберто".
   - Гранитный массив, - машинально продолжил я.
   Мы уставились друг на друга. Оказалось, что он океанолог из Питера, а в
Бразилии работает по контракту. У нас обнаружилось множество общих
знакомых, мы даже ходили по Охотскому морю на одном судне, хотя и в разное
время. Теперь полет протекал гораздо веселее.
   Рассвет застал нас в Сале на островах Зеленого Мыса, где мы дожидались,
когда поднимется туман. Острова похожи на Галапагосские, но растительность
давно уничтожена козами. Потом началась Сахара. Пока солнце стояло низко,
пустыня с воздуха выглядела разноцветной и очень красивой. Песчаные
моря-эрги казались красными, глинистые равнины-реги - синими, щебнистые
плато-гаммады - черными. Но через полчаса все стало бледно-серым, лишь
низкие разрушенные холмы тянулись до горизонта, как морозные узоры на
стекле.
   В течение шести последних часов полета на борту шел затяжной скандал.
Началось с того, что стюардесса обругала пассажира: мерзавец говорил лишь
по-арабски, по-французски и по-португальски, а русский или хотя бы
английский выучить не удосужился. Парнишка страшно испугался и никак не
мог понять, чего от него хотят. Какой-то янки за него вступился, но сам
говорил только по-английски, причем слишком быстро для дам из "Аэрофлота".
Вскоре все с увлечением вцепились друг в друга, и многоязычные выражения
типа "kusammak, you fucking cuda!" так и летали взад-вперед, словно
стрелы. Мы забились в хвост, открыли украденную в аэропорту Туниса бутылку
рома и лишь изредка отвечали на фразы, адресованные лично нам, стараясь не
путать языки.
   Потом непоправимо опошленный русскими "челноками" Кипр и, наконец,
погруженная во мрак Москва. Было -7оС, и мы сразу замерзли, несмотря на
распитую бутылку.
   Моего нового знакомого таможня не пропустила, придравшись к какой-то
ерунде, и он остался внутри до приезда начальника утром. Самолет
приземлился в 11 часов вечера, но нам не выдавали багаж до тех пор, пока
не ушел последний автобус, чтобы всем пришлось ехать на такси. У меня
оставалось шесть долларов - за эти деньги можно так или иначе добраться из
любого аэропорта мира, кроме Шереметьево. Пришлось торчать в зале ожидания
до утра.
   Наконец я втиснулся в обледеневший автобус. Поскольку обменные кассы
еще не работали, у прилетевших за ночь пассажиров рублей не было, и
билеты, естественно, никто не брал. Едва мы отъехали метров на пятьсот,
как в салон в радостном азарте ворвалась бригада контролеров.
   Южная Америка больше не существовала. Осталось дождаться открытия
метро, оттащить домой рюкзак с фруктами, любой ценой сдать
неиспользованный билет, вернуть долг, добыть деньги на проявку пленок и
жить дальше в том же ритме.
   Но теперь бояться было нечего. Я видел Анды и сельву, вулканы и пещеры,
водопады и ледники, черепах и китов, ягуаров и альбатросов, бабочек-морфо
и орхидеи, кондоров и анаконд. Маленький сверкающий колибри сидел у меня
на пальце, потягивая сладкий раствор. После этого можно даже спокойно
умереть.
 
 
   Мне повезло, как никому:
 
   Достались мне моря и горы, 
   Лесов тропических просторы 
   Мне перепали одному.
   Среди пустынь и городов 
   Бродил я тенью одинокой, 
   Ни разу на снегу глубоком 
   Не находя чужих следов.
   Все чудеса во все года 
   Мне одному наградой были, 
   Мои друзья про них забыли 
   Или не знали никогда.
   Но почему все только мне?
   Ведь стоит только попытаться, 
   Лишь захотеть, и не бояться 
   Разок довериться волне.
   Увы, так трудно объяснить, 
   Что человек рожден свободным, 
   Он связан суетой бесплодной, 
   И страха держит его нить.
   Вот так друзья мои живут, 
   В кругу вращаясь бесконечном, 
   И мне завидуют, конечно, 
   И в койках собственных умрут.