Емельянов Андрей / книги / Пятнадцатая весна



  

Текст получен из библиотеки 2Lib.ru

Код произведения: 4273
Автор: Емельянов Андрей
Наименование: Пятнадцатая весна


Andy Emelyanov                      2:5015/133.56   10 Jan 02  19:23:00

                      ПЯТHАДЦАТАЯ ВЕСHА

   Иногда  приходится  делать противные вещи. Иногда нам всем
приходится  делать  то, чего бы мы не пожелали и врагу. Вот и
сегодня  Сезал  идет  отпирать  главные  ворота крепости. Под
нестиранную  серую  простыню ворон он подставляет свою нелепо
слепленную, почти квадратную голову, почти бежит по пустынным
стрелам  аллей  и  сквериков,  по  запутанным  ломаным линиям
бесчисленных  переходов и переулков. Его пугает оглушительное
щелканье  задников его сандалий. В пять часов утра любой звук
пугает  Сезала.  И  звонкое  эхо, кажется, разносится по всей
площади   магистрата,   когда  он  перебегает-переплывает  ее
булыжное  море.  Точно  так  же одинокое облако перетекает из
одного  края  утреннего  неба к другому. И Сезал на мгновение
останавливается  посреди  площади, поднимает голову и смотрит
на облако. Облако смотрит на него.
   В  узком  проулочке  Сезал  отчаянно  пытается не замечать
серой  стены,  проплывающей мимо его левой руки с двумя крест
на крест положенными пальцами. Hа уровне его подбородка тугой
воздух  переулка  рассекается  на  двое  и  издает  тихий, но
неприятный   звук.  Как  будто  снова  брат  Лазес  поднялся,
стряхнул  с  себя землю, вытряхнул ее комья из своей старой и
больной  флейты  и  опять,  опять  заиграл  на ней протухшие,
никого  не радующие, но и не заставляющие грустить пьесы. Как
будто  снова постыдной жалостью звенят медяки о картонное дно
шляпы   брата  Лазеса,  как  будто  снова  пахнет  чечевичной
похлебкой.  Сезал  отмахивается  и  бежит  дальше и дальше, к
арке, которая указывает ему, что ворота уже рядом.
   Он   долго  взбирается  по  винтовой  лестнице  и  на  его
залатанный  плащ  то и дело падает голубиный помет, цепляется
паутина,  вплетается  в  его  растрепанные  волосы,  но Сезал
ничего  не замечает, кроме намеков на звуки, которые начинают
рождаться за высокой крепостной стеной. Он борется с одышкой,
как  со  злейшим  врагом своим и продолжается подниматься все
выше и выше.
   Затем Сезал  крутит  ворот, смотрит на промасленный канат,
который  нехотя  наматывается  на  барабан,  словно  нитка на
катушку  и  старается  не  глядеть в узкую бойницу, в которой
небо   начинает   приобретать  свой  простуженный  цвет,  а к
облаку-отшельнику  присоседились те самые вороны, и летают...
летают  над  миром  поднебесным.  Hо, все-таки Сезал замечает
краем   глаза,  как  от  стаи  отделяются  несколько  точек и
срываются  вниз,  за границы бойницы, к земле. Старые вороны,
уставшие  от  жизни,  всегда так делают. И если сегодня удары
еще  нескольких  теплых  тел  примет  непаханая почва, значит
ничего  волшебного  не  случится.  Вот  о  чем  думает Сезал,
наматывая канат на огромную катушку из-под ниток.
   Закрепив  ворот, Сезал ныряет в люк, снова вдыхает пыльные
запахи, выскакивает на улицу и несколько минут позволяет себе
посмотреть  в раззявый рот крепостной стены. В страшную дыру,
на месте которой только что, десять минут назад были надежные
дубовые и накрепко заговоренные доски ворот. Сезал видит, как
от  полей  начинает  подниматься  густой  пар  -  это  дышат
мертвецы,  герои  Последней  Битвы.  Сезал  вновь  скрещивает
пальцы  левой руки, разворачивается спиной к крепостной стене
и  начинает  путь  обратно,  к  себе в чуланчик на улице Всех
Ветров.
   Hа   площади  перед  магистратом  Сезал  останавливается и
медленно  поднимает  свое  плоское  лицо вверх, рассматривает
колокольню и некоторое время стоит неподвижно, лишь веки чуть
дрожат  от  ожидания.  Hо, ничего не происходит и Сезал снова
бежит, скрывается в одном из переулков, носящем имя Западного
Ветра.  Сейчас время Восточного ветра, поэтому потоки воздуха
режут  Сезалу  глаза,  и слезы бегут по морщинистым щекам его
непрестанно.
   Он  спускается  в  подвал углового дома, опрокидывается на
лежанку  и  смотрит  в потолок, исщерпленый  старыми рунами и
более юными  их  наследниками,  вязкой и текучей каллиграфией
Просвещения. Сезал лежит до тех пор, пока вопрошающий желудок
не  заставляет его встать и идти на сырую кухоньку, где огонь
в  очаге,  сложенном  из  безразличных  камней,  почти умер и
только  слабые  его языки еще продолжают цепляться за воздух.
За  воздух,  на  веки  пропахший  чечевичной  похлебкой брата
Лазеса.
   Пережевывая  кусок  солонины,  Сезал думал о том, что брат
Лазес  уже  неисчислимое  количество  весен лежит под одеялом
поля  и  выдыхает пар вместе с остальными бойцами прошлого. И
времена    чечевичной    похлебки   ушли   навсегда,   только
консервные   горы  окружают  Сезала,  только  дождевая  вода,
прыгающая  с крыши в подставленное ведро, мешает спать Сезалу
в  дождливые  ночи.  Еще одна пустая  жестяная банка летит за
окно   и  он  позволяет  себе  провалиться  в  яму  тяжелого,
беспокойного дневного сна.
   Просыпается  Сезал  в  тот  момент,  когда  луч заходящего
солнца  врывается  в  щель между ставнями и ранит его в щеку.
Сезал   открывает   глаза,   сначала  левый,  потом  правый и
замечает,  что  сердце  его  начинает  биться  чаще, а воздух
просачивается в легкие неохотно. Значит, пришел вечер, думает
Сезал,  поднимает  голову  с пустынной плоскости стола и трет
отекшую  руку. В запястье впиваются тысячи маленьких иголочек
и  Сезал  ходит  по  комнате,  встряхивает  рукой и морщится,
морщится, морщится...
   Пришло  время  Северного  Ветра,  и  он бьет Сезала в бок,
толкает  его  мягко  и  почти по-дружески. Затихает же только
тогда,  когда  Сезал  выбегает  на площадь, нарушая ее гулкую
тишину   щелканьем  своих  сандалей.  Посреди  площади  Сезал
складывает  пальцы  левой  руки  в подобие креста и замедляет
шаг, но  маленькое  еле  различимое  пятнышко  света все-таки
падает    на   его   плащ.   Сезал   резко   останавливается,
разворачивается   лицом   к   колокольне   и  медленно,  даже
торжественно,  поднимает  свои худые руки вверх. Рукава плаща
сползают и обнажают его острые локти. Сезал смотрит вверх.
   Hа    колокольне,   среди   пустых   газовых   баллонов, с
незапамятных   времен   заменяющих  колокола,  сидит  Ангел и
смотрит на Сезала сквозь прицел снайперской винтовки.
   -  Веруешь  ли  ты  в  Бога, Отца нашего? - Вопрошает он
голосом   чахоточного   больного,  его  голос  разносится  по
булыжникам и разбивается о стены.
   -   Hашего...   ашего...   его?   -   нестройным   хором
переспрашивает холодное на ощупь эхо.
   -  Верую  и  жду.  Жду и верю, Ангел, - отвечает Сезал и
опускает  руки,  которые  держал  также  высоко,  как деревья
держат свои ветви.
   -  Тогда  зачем  ты  спешишь закрыть ворота? Или ожидание
твое  не  такое  твердое,  как  камни  этой  площади, готовые
принять  поступь  Его? - Ангел отставил винтовку в сторону и
отхлебнул   из   фляжки,   поморщился,   покашлял  в  кулак и
добавил, чуть тише:
   -  Ответь  мне,  брат  Сезал,  зачем  раньше  положенного
спешишь ты выполнить свой долг?..
   Северный  Ветер подул вновь, сильней и сильней. Так бывает
в час заката, когда силы его на исходе. Иногда Ветер серчал и
рвал флюгера с крыш, но такого уже долгое время не случалось,
потому  что  последний  флюгер  исчез  с  остроконечной крыши
магистрата  в  ночь  Последней  Битвы.  Сезал запахнул плащ и
прокричал Ангелу, сложив ладони лодочкой у лица:
   -  Так  ведь  весна,  земля  паром  покрылась сегодня и к
закату ворота нужно закрыть. Или ты забыл о том, что весна?
   Ангел  снова  отхлебнул  из  фляжки,  вытер  губы  рукавом
камуфляжной куртки и засмеялся мелкой дрожью:
   -  Подумать  только, брат Сезал, весна, весна пришла. Уже
пятнадцать  весен  минуло с Последней Битвы, а Господь все не
войдет  в ворота. И сколько нам с тобой его ждать, только ему
одному и известно. Иди, брат Сезал, делай то, что нужно.
   Сезал   бежит   и   думает  о  том,  что  прошло  всего-то
пятнадцать,   пятнадцать  весен,  а  он  уж  и  счет  потерял
бесконечным  ночам  и дням. Только гора пустых жестяных банок
растет  за окном, да забираться по ступенькам шаткой лестницы
все тяжелей и тяжелей.
   Разматывая   канат,  слушая,  как  со  скрипом  опускаются
ворота,  Сезал  старается  не  смотреть в бойницу.  Он боится
сквозь  синие  сумерки  увидеть  брата Лазеса, который теперь
будет  каждую  весеннюю  ночь  искать  встречи  с  ним, чтобы
спросить, почему брат Сезал был единственным, кто не пошел на
Последнюю  Битву?  Сезал  боится, что когда-нибудь брат Лазес
заглянет  ему  в  лицо  и  даст  ответ на немой и мучительный
вопрос  о  том,  сколько еще ждать Сезалу пришествия Господа.
Сколько  раз  придется  открывать и закрывать ворота, слушать
ночной дождь, принимать Восточный Ветер потрескавшимся лицом.
Сколько еще? Сколько?
   Сезал  боится,  что  брат  Лазес  посмотрит  ему в глаза и
скажет, расстягивая сгнившие губы, так любившие прикасаться к
стройному телу флейты. Скажет, дыша паром весны, прямо в лицо
Сезалу:
   - Вечность...

   03.12.01