Звягинцев Василий / книги / Время игры

Текст получен из библиотеки 2Lib.ru

 
Код произведения: 4661 
Автор: Звягинцев Василий 
Наименование: Время игры 





     Файл из библиотеки Фензина http://www.fenzin.ru
     Любишь фантастику? Давай на Фензин!

                             Василий Звягинцев
                                ВРЕМЯ ИГРЫ

OCR & ReBook Formatted
by Ksu Datch, 2001

                                  ГЛАВА 1

     ...Конец октября  1921  года  выдался  на  юге  России  на   удивление
холодным,  ветреным,  из то и дело наползающих с северо-запада туч на землю
проливались мутные дожди.
     Но от этого во внутренних помещениях  белого  шестипалубного  парохода
водоизмещением  в  25  тысяч  тонн,  удивительно  похожего на "Мавританию",
призера "Голубой ленты Атлантики" 1909 года,  было только уютнее. Спокойнее
и надежней,  чем там,  где каждый из гостей находился еще вчера или сегодня
утром.
     Воронцов специально пригнал "Валгаллу" в Севастополь,  чтобы  провести
"большой  сбор"  без помех.  Не отвлекаясь на реалии текущего политического
момента.
     Хотя в Мраморном море сейчас было тепло,  светило по-осеннему ласковое
солнце,  и  отчего  бы  не понежиться напоследок под палубным тентом или на
пляжах восточного побережья...
     Нет, здесь все-таки было лучше.  Вдали от мирской  суеты,  в  глубокой
уединенной  бухте,  прикрытой  с моря посаженным на мель старым броненосцем
"Три святителя".  Тихо (и в буквальном и в переносном  смыслах),  спокойно,
почти  как в Замке у Антона или в бревенчатом тереме на Валгалле.  До того,
как все это началось.
     Воронцов специально постарался,  чтобы так все и выглядело.  Или почти
так, ибо ничего никогда нельзя воспроизвести в точности.
     Стюарды накрыли  стол  для  традиционного  ужина в Кипарисовом салоне,
выходящем на открытую к корме веранду шлюпочной палубы.
     Стол сверкал крахмальной льняной скатертью, согласно флотскому этикету
на  корабле,  состоящем  в  компании,  посуда  была  подана  серебряная,  в
начищенных бронзовых  шандалах  и  бра  горели  ароматизированные  восковые
свечи, на решетке перед камином приготовлена аккуратная поленница дров.
     Дмитрий еще  раз  все  окинул хозяйским глазом,  заглянул и на камбуз,
отдал поварам и лакеям последние распоряжения.  И задержался на пороге зала
перед  тем,  как  по  внутренней трансляции пригласить гостей к столу.  Да,
теперь уже можно сказать, что и гостей.
     Высокие зеркала в простенках отразили мелькнувшую на его губах  не  то
ироническую,  не то просто печальную усмешку.  Он сам себе,  в своем черном
адмиральском кителе без погон,  но с нарукавными нашивками, показался вдруг
не флотоводцем, а метрдотелем изысканного ресторана.
     Нельзя сказать,  чтобы  его  так  уж  расстраивало  нынешнее положение
вещей, но все же...
     Заканчивается еще один жизненный этап,  и никто не  в  силах  угадать,
каким  будет  следующий.  Но  пока  что  предвидимое  будущее  оптимизма не
внушало.
     Стоило ли вообще огород городить?
     Новиков и Шульгин все-таки уходят.
     Что они собираются это сделать,  было известно давно,  и сам  Воронцов
активно   участвовал   в   подготовке  к  их  путешествию,  но  как-то  все
воспринималось  в  далекой  перспективе,  а  вот   теперь   дата   отплытия
определена, и все связанные с этим чувства обострились.
     Как ни крути, получается, что теперь он становится как бы наместником,
точнее - полноправным сатрапом южного Причерноморья и Передней Азии.
     Независимо от  того,  что  существует   здесь   и   легальная,   почти
самодержавная   власть   Кемаль-паши,  и  полусоюзническая-полуколониальная
врангелевская администрация зоны проливов и Царьграда.
     Все равно будет так,  как  пожелает  он,  в  недавнем  прошлом  вечный
старпом Воронцов.
     Казалось бы  -  лестно,  а по большому счету - на кой черт ему все это
сдалось?  Он бы и сам с удовольствием отправился в беззаботный кругосветный
круиз, а вот поди ж ты, получается, что и нельзя...
     Ожидая, пока  народ,  в  основном,  разумеется,  его женская половина,
закончит приводить себя в порядок, а потом еще доберется до салона из своих
разбросанных  по  всему  кораблю  кают  по трапам,  продольным и поперечным
коридорам,  Дмитрий  щелчком  пальцев  велел  бармену  налить  себе   рюмку
"Шустовского"  коньяку,  здешнего,  натурального,  1906  года изготовления.
Подделок можно не опасаться. Махнул ее по-гвардейски, без закуски, вышел на
палубу, на подветренную сторону, куда не залетали дождевые брызги, закурил,
глубоко затянулся,  задержав  в  легких  дым,  пока  в  голове  не  поплыло
легонько.
     Получится у   них   сегодня   скорее   всего   нечто   вроде  собрания
друзей-наследников  Александра  Македонского,  как  они  там  назывались...
диадохи, кажется, делившие оставшуюся после его смерти империю.
     Сейчас то,  слава богу,  никто не умер,  и императором никто из них не
числился, но все же, все же...
     Хитер, как всегда,  оказался товарищ Новиков,  он же господин  Ньюмен.
Осуществлял,  как  говорится,  общее  руководство  проектом,  по  взаимному
молчаливому согласию,  ни за что конкретно не отвечая,  а теперь вот взял и
решил соскочить с тележки.
     Отдохнуть от нервного переутомления.
     Да нет, все правильно, какие могут быть претензии, он и сам, Воронцов,
захотел  бы  -  и  тоже  бросил  все.  На  полгода,  год,  навсегда  -  как
заблагорассудится.   А   вот   не  бросает  же.  Потому  что,  невзирая  на
обстоятельства,  исполнять  взваленную  на  себя  миссию   ему   пока   еще
интереснее, чем развлекаться.
     Так что - оставим рефлексии. Тем более не слишком похоже, будто Андрей
и в самом деле сможет удалиться  от  дел.  Покатается-покатается  на  своей
яхте, да и удумает нечто этакое... Ему не впервой...
     От размышлений Воронцова отвлекли зазвучавшие за дверью салона голоса.
Кто-то, значит, уже явился, опередив остальных. А ну, угадаю, кто именно?
     ...У стойки бара выбирали аперитивы,  привычно о чем-то споря, Левашов
с подругой, только утром прилетевшие из Москвы собственным самолетом.
     Уставший от  аскетического стиля пролетарской столицы Олег облачился в
смокинг,  Лариса же явилась в длинном,  облегающем ее  тонкую  фигуру,  как
мокрый шелк, платье цвета надкрылий майского жука.
     Они уже  виделись  сегодня,  поэтому  Дмитрий не стал прикладываться к
ручке, просто кивнул, радушно улыбаясь.
     - Не вижу темы для дискуссии.  Все  давно  известно.  -  Он  деликатно
отобрал у женщины толстую,  как телефонный справочник,  карту вин,  коротко
бросил бармену: - Два "драй мартини" со льдом и маслиной. Мне - как обычно.
-  Обернулся  к Ларисе.  - Прошу прощения,  но не следует уподобляться тому
машинисту...
     - Какому?  -  Всегда  агрессивно-уверенная  в  себе   женщина   слегка
оторопела.
     - Про которого писал Ежи Лец.  "Когда машинист ищет новых путей, поезд
обычно сходит с рельсов".  Поэтому  ничего  не  ищи,  а  употреби  то,  что
проверено временем...
     Возможно, Лариса  еще  что-нибудь спросила бы,  но тут в салон один за
одним повалили гости.  Сразу стало шумно и весело.  Только Наташа отчего-то
задерживалась, хотя обещала выйти из каюты сразу за Дмитрием.
     Наконец появилась    и    она,   отчего-то   слегка   запыхавшаяся   и
взволнованная.
     В ответ на удивленно приподнятую бровь Воронцова она молча увлекла его
в  дальний  угол  салона,  к  полукруглому  дивану,  почти  скрытому  двумя
лимонными деревьями в фарфоровых кадках.
     - Так в чем дело?
     - Ты знаешь, я так испугалась... Еле добежала сюда.
     Воронцову было непонятно,  чего можно испугаться на его пароходе,  где
Наташа  прожила  уже целый год.  После двух попыток покушений на членов его
экипажа и самоубийственной торпедной атаки французского миноносца прямо  на
севастопольском  рейде  система безопасности "Валгаллы" была им доведена до
совершенства.
     Мало, что круглосуточную  вахту  несли  безупречно  натренированные  и
вооруженные  согласно  уставу  роботы,  что на стоянках все иллюминаторы на
восьмиметровой высоты бортах были постоянно задраены броневыми крышками,  а
нижняя  секция  трапа  поднята,  так  еще  и большинство дверей надстройки,
выходящих  на  прогулочные  палубы  и  галереи,  тоже  запирались,   отчего
проникнуть на корабль постороннему было абсолютно невозможно.
     Потому внутри  парохода  можно  было  чувствовать  себя  не  в меньшей
безопасности,  чем  в  средневековом   монастыре   или   рыцарском   замке,
утвердившемся на вершине неприступной скалы.
     - Нет,  ты не понял... Может быть... Не знаю. Просто я вышла из каюты,
пошла сюда,  и стало вдруг так жутко...  Эти бесконечные коридоры,  десяток
этажей вверху и внизу,  пустые запертые каюты,  залы...  И тишина. Словно я
очутилась одна в брошенном городе ночью. Или на кладбище...
     - Ну, ты скажешь! Первый раз, что ли, одна по коридору шла?
     - В том-то и дело,  что не первый. А тут вдруг так испугалась... Будто
шелестит что-то за спиной и глаза невидимые смотрят...
     Наташа снова передернула плечами, и Дмитрий увидел, что ее открытые до
локтей руки покрыты гусиной кожей.
     "Нет, серьезно,  у всех тут потихоньку крыша едет.  Собаку ей, что ли,
завести, мастифа, натасканного на посторонних... Или - на нечистую силу".
     - Ну  ладно,  ладно,  успокойся,  -  он  на мгновение приобнял жену за
плечи.  - Иди вон,  с девчатами по коктейлю хлопните.  Пройдет.  У меня  на
пароходе не только привидений, крыс и то нет...
     Наташа улыбнулась  чуть  виновато,  вздохнула и послушно направилась к
бару,  где Лариса по-прежнему на повышенных тонах повествовала  подругам  о
своих московских похождениях.
     Такого рода сборы за столом давно уже предназначались не для насыщения
и выпивки, прилично поесть можно где угодно.
     Просто, по примеру Сталина и Гитлера,  друзьям  казалось,  что  важные
вещи   куда  удобнее  обсуждать  в  непринужденной  обстановке,  в  хорошем
застолье,  глубокой ночью, при необходимости маскируя паузы манипуляциями с
ножом  и  вилкой,  а  неудобные  или  неприятные  для  кого-то высказывания
великолепно можно дезавуировать вовремя произнесенным тостом.
     Сегодняшний же ужин  имел  особое  значение.  Новиков  предполагал  на
прощание последний раз обменяться мнениями,  может быть,  что-то интересное
для себя услышать из уст  расслабленных  эмоциями  и  напитками  друзей,  а
завершить все чем-то вроде "политического завещания".
     С каждым  по  отдельности  он  уже  успел переговорить,  и не раз,  но
напоследок ему хотелось,  чтобы все нужные слова были сказаны  при  всех  и
всеми услышаны.
     А если  кто-то  имеет отличное от прочих мнение,  объявил об этом тоже
публично. Слишком он хорошо знал историю, и не хотелось ему возвращаться из
плавания  "к  разбитому  корыту",  на руины того "прекрасного нового мира",
который он,  невзирая на горький опыт предыдущей истории,  все же  надеялся
построить.
     Поначалу так  все и получалось.  Под шорох дождя за окнами и завывание
ветра хорошо шли разнообразные водки  с  холодными  и  горячими  закусками,
потрескивая,  разгорелся камин,  соскучившись,  все были внимательны друг к
другу и старомодно любезны.
     Над столом  легко  и  непринужденно  летали  шутки,  которые  были  бы
непонятны непосвященным,  необидные подначки, анекдоты, чаще непридуманные,
почерпнутые непосредственно из нынешней экзотической жизни.
     Короче - типичная дружеская вечеринка в Москве,  какой она могла  быть
через  шестьдесят  лет  от  нынешнего  момента.  ИЗ ЗАПИСОК АНДРЕЯ НОВИКОВА
...октября 1921 года.  Рейд  Севастополя.  И  никогда  мы  не  умрем,  пока
Качаются светила над снастями... А. Городницкий
     ...Совсем это  не  походило  на южный октябрь.  Помним,  бывали в свое
время и в Крыму,  и на Кавказе,  в море купались,  на солнце грелись,  пили
вино и пиво, с девочками обнимались у костра на дальних пляжах.
     А сейчас  сыро,  ветрено,  холодно,  на берег накатывается мутно-серая
волна, на термометре едва десять по Цельсию, а то и меньше.
     Но если одет в длинный непромокаемый плащ, морские сапоги, капитанскую
фуражку с широким,  окованным по краю медью козырьком, так и ничего, хорошо
даже.
     Идешь в похожем на дымозавесу тумане,  цепляя плечами ветки, с которых
то и дело срываются целые грозди брызг, попыхиваешь специальной, снабженной
крышечкой трубкой,  засунув руки в карманы.  Ступаешь,  наконец,  на  узкий
бетонный  пирс,  в  конце  которого покачивает стройными,  чуть склоненными
назад мачтами, яхта.
     И, наконец,  понимаешь,  что все происходит  совершенно  так,  как  на
страницах  пожелтевшей школьной тетради в клетку,  разрисованной по обложке
всевозможной морской символикой. В ней я писал, по преимуществу на уроках -
свой  первый  "настоящий" роман.  Наверное,  это смешно,  но все написанное
тогда и происходящее сейчас совпадает практически дословно.
     Да и почему же смешно?  Просто мне везет,  как почти никому  в  жизни.
Миллионы, да нет, за прошедшие века, наверное, миллиарды людей воображали в
детстве, что им суждена пусть не великая, но все равно счастливая судьба, и
ждет их исполнение желаний, красивые девушки, интересная работа, и на войне
убьют кого угодно, но уж не их...
     А на самом деле?
     Только мне (нет,  ну и еще кое-кому, конечно, единицам на сотни тысяч)
выпало убедиться, что не обманывало предчувствие, что мы - другие.
     Вот оно, передо мной, очередное подтверждение...
     Тяжелая зыбь  била  в  бетонный  пирс,  и яхта,  названная "Призрак" в
память о детских увлечениях романами  Джека  Лондона,  несмотря  на  втугую
выбранные  швартовы,  то  поднималась  вверх  не  меньше  чем  на метр,  то
проваливалась настолько же ниже кромки причала.  Если бы  не  бочкообразные
кранцы,  сплетенные  из  манильского  троса,  от  белоснежного  лака бортов
осталось бы одно воспоминание.
     Мне пришлось ловить момент, чтобы перепрыгнуть с пирса на палубу через
высокий   фальшборт   с   подобающей  истинному  марсофлоту  легкостью,  не
поскользнувшись на мокром настиле и не цепляясь  за  ванты,  словно  салага
необученный. Что не так уж просто, как может показаться.
     Хоть и  не  видит  меня  сейчас  никто,  а  все  равно капитану как-то
неудобно проявлять неуклюжесть. Да и примета плохая.
     "Тонкие мачты,  оплетенные  паутиной  бегучего  и  стоячего  такелажа,
вонзаются в серое низкое небо.  В борт плещет грязная портовая волна,  и на
белом лаке остаются клочья пены, нефтяные потеки, какой-то мусор. Моросящий
дождь  нагоняет  тоску.  Струйки  воды сбегают по зеркальным стеклам рубки.
Холодно,  уныло.  И так не вяжется с сумрачным  миром  вокруг  щеголеватый,
праздничный бело-голубой корпус яхты.  Ну,  ничего, завтра снимаемся. Пусть
далеко, за Балтийскими проливами, но нас ждет солнечный океан..."
     Да, вот именно так я писал в десятом классе,  писал эти строчки редкой
тогда  китайской авторучкой с "золотым" пером,  погружаясь с наслаждением в
вымышленный романтический мир и отчетливо сознавая,  что никогда такого  не
будет на самом деле.
     И в семнадцать лет хватало здравомыслия понять,  что гражданину Страны
Советов в обозримые десятилетия нереально мечтать не только  о  собственной
океанской яхте,  но и о том,  чтобы хоть на швертботе,  хоть на плоту выйти
бесконтрольно,  по  собственной  воле  за  пределы  реальной  -  на   суше,
подразумеваемой  -  на воде,  ограждающей "социалистический лагерь" колючей
проволоки.
     Тогда и поселилась в душе, пусть не всегда явная, неприязнь к лишавшей
меня  надежд  власти трудящихся и совершенно уже безумная на шестом десятке
лет ее существования уверенность, что еще при моей жизни она... накроется.
     Одно время я даже мечтал увидеть свой труд  опубликованным,  а  потом,
чуть повзрослев, понял, что этого тоже не будет никогда.
     Странным образом  из-под  пера благополучного юнца из вполне советской
семьи вышло абсолютно антисоветское  произведение,  притом  что  в  нем  не
имелось  ни  одной  крамольной  фразы.  Просто  он  был весь,  мой "роман",
пропитан этаким "не нашим духом".
     Будь его герои иностранцами - другое дело.  А  когда  все  приключения
происходили  в  "наши дни",  с нормальными советскими парнями,  старательно
изображающими  персонажей  Джека  Лондона  и  Артура  Конан  Доила,  эффект
получился странный.
     Вообще там все выходило так,  будто никакой советской власти не было и
нет,  а говорят по-русски и носят русские имена граждане непонятной страны.
Что    немедленно    приводило    к    аллюзиям   насчет   необязательности
социалистического государства.
     А в итоге получается, что так оно и есть. Дожили, можно сказать.
     Впервые я всерьез поверил в это,  увидев трехцветный  российский  флаг
над  Моссоветом  в  ноябре  1991 года,  а потом,  окончательно - в сентябре
1921-го.
     И вот  это  тоже  получилось,   однако.   Совершенно   не   так,   как
представлялось, и на много лет позже, а все же...
     Но сейчас  главное  -  не  думать ничего такого,  что может отвлечь от
требуемого настроя.
     Наоборот.
     Необходимо всей душой и сердцем уверовать,  что я  -  это  именно  тот
парень, неважно как, пусть будет - чудом, но добившийся придуманной цели, а
отнюдь не нынешний,  с истрепанными нервами и омраченной совестью стареющий
авантюрист.
     Скорее всего - это тоже очередная глупость,  наивная попытка вырваться
из пут навязанной кармы, или, что вероятнее, - ею же предписанный шаг, но -
кто его знает?
     Вдруг да и получится? Если даже Держатели Мира и умеют отслеживать мои
деяния,  но,  может быть,  не с микронной точностью?  Может быть, примут за
истину внешнюю, тщательно подготовленную и замотивированную фабулу?
     В любом случае - хуже не будет.

     Поправив сырую  от  непрекращающейся   туманной   мороси   капитанскую
фуражку,  я  перепрыгнул  с  бетонного  волнолома  на выдраенную до чистоты
операционного стола палубу.
     Со странным в моем возрасте и положении волнением прошел вдоль  левого
борта  в  корму,  касаясь ладонью полированного планширя,  втугую выбранных
вант и прочих деталей стоячего и бегучего такелажа.
     Романтика, однако. Скоро эти снасти развернут над морем все свои фоки,
гроты,  кливера  и  стаксели  -  две  тысячи  квадратных  метров дакроновых
парусов, и полетит наш "Призрак", подобно клиперу-винджаммеру*, в самые что
ни  на  есть  Южные моря.  Где наверняка сохраняется еще почти весь антураж
незабвенного XIX века,  и,  если присмотреться,  можно различить на  волнах
следы  кильватерных струй тех давно исчезнувших кораблей,  о которых писали
Стивенсон, Мариотт et cetera...
     Ни на  палубе,  ни  на  мостике  не  оказалось  вахтенного,  что  меня
несколько удивило.
     Впрочем...
     За последнее  время  в мире случилось столько всяких странностей,  что
даже факт нерадивого отношения к службе биоробота, ни на какие вольности не
способного по определению, меня почти не взволновал.
     Потом разберемся.
     Я сначала поднялся на крыло ходового мостика,  приподнятого над крышей
кормовой надстройки,  еще раз,  теперь уже сверху оглядел палубу яхты, пока
еще носящей свое исконное имя "Камелот", данное ей при закладке.
     Строилась она  для одного из принцев или герцогов королевской крови на
верфях Глазго,  но что-то там у  них  не  сложилось  с  финансами,  и  яхту
перекупила  леди  Спенсер,  чтобы эффектным жестом преподнести ее в подарок
лично мне.
     Формально это был знак благодарности  за  спасение  от  ее  же  бывших
начальников на Валгалле,  но я испытывал сильное подозрение, не есть ли это
очередной,  изящный и тонкий ход в давно уже разыгрываемой между нею и мной
партии  странной  игры,  смахивающей  одновременно на шахматы,  преферанс и
покер.
     Подарок, от которого  нельзя  отказаться  и  который,  будучи  принят,
неизбежно на какое-то время выведет меня за скобки происходящего. Я давно и
страстно мечтал поплавать под парусами в Южных морях - теперь  мечта  стала
реальностью.
     ...Два, три  месяца,  а  то и полгода продлится это путешествие,  и со
мной уйдут Ирина и Шульгин.  Грубо говоря,  с доски убирается ферзь, ладья,
слон, а из прикупа - туз с королем. Что на этом надеется выиграть Сильвия -
пока не ясно, но сам факт налицо. Что ж, я всегда рад пойти ей навстречу...
     А яхта была хороша, хотя, в стиле корабельной архитектуры начала века,
ее   палуба  излишне,  на  мой  взгляд,  загромождена  раструбами  машинных
вентиляторов,  шлюпбалками,  сходными  тамбурами  люков  и  прочим  судовым
оборудованием.
     В центре,  между  фок-  и грот-мачтой,  возвышалась высоченная медная,
надраенная до самоварного блеска дымовая труба.  По-своему красиво,  хотя и
нелепо,  если  знать,  что  под  этой трубой вместо паровой машины Никлосса
тройного расширения установлены две  мощные  и  легкие  турбины  по  тысяче
лошадиных сил каждая.
     И вообще  внешний  облик  "Камелота"  -  только видимость,  декорация.
Воронцов с Левашовым, усовершенствовав методику создания дизель-электрохода
"Валгалла" из древнего парохода "Мавритания", и здесь произвели аналогичные
манипуляции.
     Оставаясь внешне прогулочной яхтой  начала  века,  "Призрак"  (так  он
станет называться вскоре) прочностью корпуса не уступал линейному ледоколу,
а скоростью (на турбинах,  конечно,  а  не  под  парусами)  -  современному
эскадренному миноносцу.
     И после  выхода  в  океан,  подобно рейдеру времен минувшей войны,  он
сбросит всю эту маскировку вместе со ставшим чужим именем,  станет  наконец
истинным кораблем нашей юношеской мечты.
     Дождь продолжал   сыпаться   с   низкого  хмурого  неба,  туман  цвета
махорочного пепла скрывал не только  стоящую  двумя  кабельтовыми  мористее
"Валгаллу",  но и совсем близкий берег.  Я поежился от вдруг скользнувшей с
полей  фуражки  за  поднятый  воротник  плаща  холодной  струйки  и   начал
спускаться по широкому дубовому трапу вниз, в сухое тепло корабля.
     "Призрак" готов  к  походу.  К очень далекому походу.  Чтобы здесь,  в
России, в Европе, об Андрее Новикове просто забыли.
     Все.
     Враги и друзья.  И тем и другим станет легче,  если он прекратит  свою
деятельность  дрожжевого  грибка,  зачем-то  вброшенного  в  и  без него не
слишком спокойный мир.
     Тем лучше.  У меня свои планы,  у друзей,  у Сильвии - свои.  И  Сашка
вовремя  решил  ситуацией  воспользоваться.  В  итоге  - все довольны,  все
смеются...
     Еще я вдруг понял - как же они все, мои друзья, от меня устали.
     Я этого никогда не хотел,  но так все время выходило.  Я им навязывал,
возможно и без умысла,  свои идеи, свои взгляды на мир, психологию, которую
считал для всех подходящей.
     И не улавливал самого простого:  то,  что я считал благом для всех, со
стороны выглядело совсем иначе.
     Я им всем ужасно надоел. Моя правота стала чем-то противоположным. Так
бывает почти всегда в подобных ситуациях.  Или  неформальный  лидер  должен
превратиться  в  диктатора  типа  Сталина  и  поубивать  всех своих прежних
соратников, или - просто отойти в сторону.
     Что я и делаю.
     Хотя, видит бог, никогда я яе воображал себя хоть чем-то лучше других.
     Чувства, которые мною владеют сейчас - и смутная тоска,  и облегчение,
как у солдата, уходящего с передовой в тыл, допустим, в отпуск, и мысль - а
не трусость ли это.
     Да, о трусости я задумывался. Трусость не в банальном смысле, а как бы
в высшем каком-то.
     Короче, сначала  это  я  смертельно устал,  а уж потом - мои друзья от
меня.
     Устал от всего,  но прежде  всего  от  добровольно  принятой  на  себя
ответственности за "судьбы мира", как бы высокопарно это ни звучало.
     Хотя скорее  всего  ничего  я  на  себя не принимал,  а просто плыл по
течению,  более или менее осознанно совершая те или иные  действия,  причем
стараясь,  чтобы  они  не  слишком  сильно расходились с некими принципами,
нравственным  императивом,  если  угодно,  который  сам  же  для   себя   и
установил...
     На трапе меня вновь охватило чувство, будто я по памяти восстанавливаю
когда-то написанный,  но потом утерянный текст. Все точно так же, но все же
немного не так.
     Нервы действительно  ни  к черту стали.  Непосильную я взвалил на себя
тяжесть и тащу вот уже почти два года,  все чаще и чаще недоумевая,  на кой
черт мне все это сдалось.
     Одновременно понимая,  что  ни  выбора,  ни выхода у меня не было ни в
каком варианте.
     Если не с первого дня встречи с Ириной,  то уж с ее телефонного звонка
февральским  вьюжным  днем  восемьдесят  четвертого  года  - точно.  Как на
велосипеде без тормозов вниз по крутому горному  серпантину.  Крепче  держи
руль  и  уповай,  что  спуск  когда  нибудь  кончится  и  не появится из-за
ближайшего поворота разобранный мост...
     Кают-компания, куда я вошел, занимала почти треть объема жилой палубы,
от  бизань-мачты  до кормового балкона.  Что естественно - именно здесь нам
придется проводить большую часть свободного времени.
     Каюты, пусть и комфортабельные,  предназначены в основном для сна. Или
- если появится потребность в уединении.  А здесь у нас будет и столовая, и
библиотека,  и музыкальный салон - одним  словом,  в  сухопутном  понимании
аналог аристократического клуба,  сосредоточенного в единственном помещении
площадью около пятидесяти квадратных метров.
     Слегка заваленными внутрь, обшитыми светлым деревом бортами, бронзовой
отделкой иллюминаторов,  панорамным, с частыми переплетами окном, выходящим
на кормовой балкон,  старинными лампами в кардановых подвесах кают-компания
напоминала адмиральский салон на парусном фрегате прошлого века.
     Однако удобная современная мебель, ковры на полу, застекленные книжные
шкафы  и  открытые  витрины  с  коллекционными  охотничьими  винтовками   и
гладкоствольными   ружьями,  молекулярные  копии  картин  великих  мастеров
создавали  впечатление  кабинета  эстета-аристократа,  поклонника  охоты  и
изящных искусств.
     А об    эпикурейских    наклонностях    владельцев   свидетельствовала
пятиярусная стойка  бара,  любовно  и  с  фантазией,  в  предвидении  тихих
тропических  вечеров  и трудных штормовых вахт заполненная сотнями бутылок,
штофов,  пузырьков и флаконов,  содержащих все,  что  на  протяжении  веков
создавала  ненасытная  фантазия  пьяниц и их алчных потворщиков,  - коньяки
светлые и темные,  виски ирландские,  шотландские и  американские,  крепкие
шестидесятиградусные    бенедиктины   и   шартрезы,   всевозможные   джины,
экзотические водки Азии и Южной Америки,  изысканные вина,  гордящиеся друг
перед другом звонкими, как у испанских идальго, именами и годами выдержки.
     Эта стойка   придавала   кают-компании   вид  возвышенный,  как  орган
протестантскому собору, и располагала к размышлениям, неспешным и приятным.
Особенно - когда нет неотложных дел.
     Мы с Сашкой немало потрудились, чтобы укомплектовать коллекцию.
     Слева от двери - прямоугольный обеденный стол орехового дерева,  шесть
тяжелых, рассчитанных на приличную качку кресел вокруг.
     Я боком присел на вертящийся, привинченный к палубе табурет, бросил на
соседний фуражку.  Не глядя протянул руку,  взял первую попавшуюся бутылку,
до которой достал. Наудачу.
     Поразительно, если даже это очередное совпадение.
     Джин "Бифитер".  Именно им мы в моем романе отмечали с  Сашкой  начало
кругосветного плавания. (Жуткая по тем временам экзотика.)
     Ну-ну...
     Теперь и  на  этом  судне  с  первой бутылки свернута пробка.  Процесс
пошел. Знать бы - куда.
     Сквозь толстые стекла иллюминаторов на стойку падал  унылый  сероватый
свет, через кормовую витрину не видно ничего, кроме тумана.
     По стеклам неторопливо ползли извилистые от ветра дождевые струйки.
     Вроде бы тоскливая картина, но это как посмотреть.
     С точки  зрения  человека,  промокшего и промерзшего за четыре часа на
штормовом ветру, - предел мечтаний, истинный рай земной.
     Сдать вахту,  спуститься в каюту,  переодеться в сухое - и  сюда,  где
тепло,  уютно,  где можно выпить и закусить,  потом погрузиться в упругость
диванных подушек,  раскрыть  на  любом  месте  умную  книгу  или  предаться
неторопливой,  лишенной  всякой  актуальности  беседе  с  понимающими  тебя
людьми. Вот в чем смысл кают-компании на корабле...
     Левее бара,  как  бы  отделяя  его  от  "культурной  зоны"  помещения,
располагается выглядящий как старинное пианино электроорган,  совмещенный с
магнитофоном и синтезатором.
     Универсальный инструмент,    равно    подходящий     для     настоящих
профессионалов,  и для таких,  как я,  любящих музицировать, но не умеющих.
Позволяет оркестровать и аранжировать любую мелодию по вкусу.
     Я нашел в каталоге "Маленький цветок",  хотел  было  послушать  его  в
исполнении  камерного скрипичного квартета,  но потом решил,  что некоторые
вещи подвергать модернизации безнравственно.
     Получится как  бы  измена  прежним  идеалам.  Или   -   самому   себе,
тогдашнему...
     Для меня ведь это - мелодия первой, не слишком удачной любви.
     В какой  уже  бесчисленный  раз с неизменным чувством сладкой печали я
вслушивался в причудливые пассажи кларнета,  понемногу  отхлебывая  чистый,
безо льда и тоника, джин.
     Я нисколько  не  удивился,  когда  за  спиной  у меня скрипнули еще не
приработавшиеся петли двери. Подсознательно я этого ждал.
     Логика сюжета  (или  причуда  режиссера?)   требовала   именно   такой
мизансцены.
     Вошел Шульгин.  В  новом,  не  обношенном  еще  флотском  светло-синем
кителе, по типу яхт-клубовских - с эмблемой "Призрака" на левом рукаве.
     Отчего-то у  людей  нашего  (теперь)  круга  считается  дурным   тоном
выходить в море на собственных яхтах в штатском, вот и мы изобрели и пошили
себе по нескольку комплектов судовой униформы,  от парадной до тропической,
через эволюционный ряд промежуточных разновидностей.
     Уж явно  мой  друг появился не с улицы,  заведомо ждал моего появления
здесь. Или не ждал, просто занимался своими делами в каюте или в рубке.
     - Ностальгируешь,  братец?  - как бы мельком,  скорее констатируя, чем
спрашивая, бросил Сашка, повертел в руках начатую мной бутылку.
     - Составлю компанию...  Только что за ерунда,  что ты мне суешь? - Это
он возмутился по поводу подвинутой ему стограммовой хрустальной стопки, что
сама подвернулась мне под руку.
     - Ах да, ну, извини, конечно...
     Пришлось искать  штормовые  стаканы,  грамм  на  триста,  с литым дном
толщиной в два пальца, тяжелые, как пушечные гильзы.
     За льдом к холодильнику идти не  хотелось,  да  и  зябко  пока  здесь,
отопление не включено.
     Отпили, не чокаясь, по паре глотков.
     Посидели молча.
     - Далеко  будет  мне  с  Мадагаскара  в Европу возвращаться,  - сказал
наконец Шульгин.
     - Далековато, - согласился я. - Будто ты раньше этого не знал...
     Плеснул он себе еще треть стакана.
     - Прозит!  - и выпил,  не дожидаясь меня.  Будто догоняя  то,  чего  и
догонять  не  стоило.  Не  закусив даже ломтиком консервированного ананаса,
принялся тщательно разминать сигарету.
     - Жаль, что все так получается, - неожиданно тяжело вздохнул он, так и
не прикурив.
     Я сразу понял, о чем он. Дальнейших слов не требовалось. Мне стало еще
тоскливее.  Все же слишком долго мы мечтали  вместе  побродить  по  далеким
морям.
     Всей душой   отдавались   процессу   переоборудования  яхты,  рисовали
интерьеры кают и прочих помещений,  спорили с Воронцовым по  поводу  сугубо
технических  и  эстетических  проблем  кораблестроения,  составляли  списки
необходимых припасов,  оружия, книг для судовой библиотеки, подбирали лоции
и  навигационные  карты,  чертили  на  них  будущие  маршруты,  уточняли по
справочникам Кука и Бедекера,  в каком отеле следует поселяться на Маврикии
и принято ли торговаться на рынках в Кохинхине...
     Обучались основам   навигации,  обращению  с  парусами,  муштровали  и
школили роботов,  которых от щедрот выделил нам Воронцов на роль штурманов,
матросов и "прислуги за все".
     И веселее нам вдвоем было бы, и спокойнее. Во всех смыслах. Одно дело,
когда путешествуют два друга со своими дамами, совсем другое - один мужик с
двумя женщинами.
     А насчет того,  "кто же останется в лавке", тоже все давно обговорено.
Если бы ситуация даже и потребовала его  присутствия  в  России  и  Европе,
сойти с корабля он собирался никак не раньше, чем через пару недель, а то и
месяц.
     Но задавать естественного в такой  ситуации  вопроса  я  не  стал.  По
тексту пьесы идет его реплика, вот пусть и говорит.
     Сделал очередной глоток, почмокал губами, оценивая вкус и букет. Ткнул
пальцем в кнопку пульта управления проигрывателем.  Музыка заиграла как раз
та, что я хотел.
     Которая тоже  звучала  тогда.  "Серебряная  гитара".  Обратная сторона
пластинки-сорокапятки с "Маленьким цветком".
     И только после этого я спросил:
     - Что-то случилось?
     - Насколько я знаю - нет,  - ответил Шульгин и  тоже  поднес  к  губам
стакан, но, похоже, не отпил, а только намочил губы.
     "Сумасшедшие, наверное, мы все, - подумал я. - Нельзя пережить то, что
случилось за последние полтора или, может быть, три года, и остаться вполне
нормальным.  Если,  конечно, не псих только я, и все это - лишь бесконечный
тягостный бред... Лично мой".
     - Тогда - в чем дело?  С  такой  мордой,  как  у  тебя  сейчас,  не  в
развлекательный   круиз  отправляться,  а  присутствовать  на  панихиде  по
безвременно усопшей теще...
     Шульгин улыбнулся одной, правой половиной рта, поднял стакан.
     - Давай.  Помнишь,  я тогда сказал:  "Твое  вдохновение  на  дне  этой
бутылки. Пиши. Для себя, и для меня тоже, и да поможет нам бог"?
     Я помнил.   Тот   удивительно   теплый,   душистый  июньский  вечер  в
кисловодской гостинице "Нарзан",  что располагалась в старинном двухэтажном
здании  наискосок  от  Колоннады  и  прямо  напротив  знаменитой  нарзанной
галереи.
     Мы тогда впервые почти случайно оказались вдвоем  на  этом  знаменитом
курорте,  поселились в крошечном мансардном номере, где стоять во весь рост
можно  было  только  возле  окна,  а  койки,  словно  в  подводной   лодке,
располагались  в  узких полутораметровых нишах.  И стоило место 70 копеек в
сутки.
     Сашка собирался на свидание со своей руководительницей практики, а мне
идти  было некуда,  и с чувством одновременно зависти и некоего внутреннего
превосходства я разложил на столе, с облезшим и испятнанным многочисленными
ожогами сигарет лаком, походные письменные принадлежности, чтобы продолжить
труды над романом,  долженствующим не уступить изысканностью и  пессимизмом
крайне тогда популярной "Триумфальной арке".
     Тогда Сашка   и  достал  из  тумбочки  на  две  трети  полную  бутылку
"Перцовки", произнеся вышеназванные слова.
     - И к чему ты это?
     - Может,  к тому,  что мы по-прежнему живем  не  сами  по  себе,  а  в
придуманном тобой мире...
     Меня поразило,  как  совпали  собственные мысли и Сашкины слова.  Но я
по-прежнему не понимал, в чем тут дело.
     Еще сегодня утром все нам с ним казалось абсолютно  ясным,  настроение
было   приподнятым,  заботы  отступили,  поскольку  все  необходимое  давно
сделано,  карты выверены,  припасы погружены,  даны  и  получены  последние
наставления.
     И вдруг...
     Самое странное,  что тревога, охватившая Шульгина, тут же передалась и
мне, но не коснулась никого больше, хотя, казалось бы...
     У Левашова, Берестина, Воронцова гораздо больше оснований тревожиться,
это  ведь  им  оставаться  в  России  и  продолжать  эксперименты с мировой
историей, а вот поди ж ты!
     Может быть,  Сашкина интуиция  правильно  подсказывает:  остановиться,
пока не поздно?  А в чем проблема,  не на войну же мы собрались,  отдыхать,
как и советовал Антон, отстранясь от всех мирских забот.
     Так я и спросил у него,  решив,  что незачем больше держать друг перед
другом "понт", как выражались во времена нашего детства.
     - Прощаюсь с последней детской мечтой, "серебристой и самой заветной",
если угодно,  - опять криво усмехнулся Шульгин. - Выходит так, что я с вами
завтра не пойду. А когда снова вернусь сюда, будет уже не то...
     - Чего вдруг так?  Мы же и вправду столько мечтали...  А теперь...  Не
вижу повода. Пояснить можешь?
     - Могу.  Так вдруг все сложилось.  Информацию  я  получил  интересную.
Сразу  по  двум  каналам.  От  Агранова из Москвы и от Кирсанова из Берлина
через  Харьков.   Высокая   интрига   наклевывается,   исходящая,   как   и
предполагалось,  из недр "Системы"...  И понял я,  что непременно мне нужно
задержаться и эту интригу раскрутить.
     Уже понимая, что переубедить Сашку не удастся, я все же спросил:
     - Так,  может,  и мне задержаться?  Вместе все и раскрутим,  быстрее и
проще. А потом и поплывем...
     - Не стоит,  Андрей.  Ей-богу, не стоит, - Сашкины слова звучали очень
искренне и убедительно. - Тем более что наш уход как раз автоматически оную
интригу  поддерживает.  Да и вообще.  Плыви...  Все равно скоро встретимся,
неделей раньше,  неделей  позже.  А  ты  вдобавок  гарантированно  мой  тыл
прикроешь.
     За Анну  я  буду спокоен,  и в любой момент мы с тобой свяжемся,  если
помощь потребуется. Ты ведь как бы вне ситуации будешь находиться...
     Не знаю, в словах его, как всегда, содержалась некая истина, только...
     Все это было совсем не то,  чего  мне  хотелось.  Вместо  полноценного
отпуска,  по  известной формуле:  "Уж если отдыхать,  так от всего",  снова
подразумевался очередной этап тайной войны, где мне отводилась лишь легенда
"отдыхающего",  который все время ждет,  когда соответствующий сигнал вновь
призовет в бой...
     Это совсем разные вещи:  на законном  основании  и  без  задней  мысли
валяться на пляже и охмурять рядом загорающих девушек или только изображать
безмятежный отдых,  бдительно высматривая на том же  пляже  злоумышленника,
прячущего в плавках пистолет...
     - И еще одно, - добавил после короткой паузы Сашка, - что-то мне такое
вообразилось. Когда ты сказал, что можно уходить и внепространством... Если
бы по-человечески,  морем,  тогда так-сяк. А через "канал" - ну, я не знаю.
Помнишь,  давно еще разговор был  -  каждый  выход  за  пределы  реальности
сильнее и сильнее раскачивает мироздание. И в какой-то момент...
     Такой разговор действительно имел место,  вскоре после того,  как мы с
Ириной внезапно оказались в декабрьской Москве 1991 года,  а не  в  августе
1984-го, как планировалось.
     Или даже позже мы это обсуждали, после нашего с Сильвией возвращения с
Валгаллы.
     - Правда,  опасаюсь я чего-то,  если угодно.  Мне кажется,  что  лучше
будет, если я завтра после торжественных проводов соскочу втихаря за борт с
аквалангом,  вылезу на берег и начну автономное существование прямо отсюда,
а не с Мадагаскара.
     - По-прежнему не понимаю. В чем смысл идеи? Ты что, воображаешь, будто
парадокс возникнет именно при условии твоего присутствия на борту? А с нами
ничего  не сделается?  За нас не боишься?  Или как?  Мудришь ты,  по-моему.
Провели бы недельку-другую в море,  отдохнули, развеялись на всю катушку, а
потом и отъехал бы куда нужно.  Самолеты летают, день-два - не проблема для
твоих глобальных идей.  Так же и договаривались... Не делай из меня дурака,
колись, в чем на самом деле дело?
     Сашка вдруг вскочил из-за стола, начал ходить, засунув руки в карманы,
по ковру, доходя до очередной переборки - резко разворачивался на каблуках.
     Нервничает, сильно нервничает мой друг без всяких видимых причин.
     Раздраженно махнув сжатой в кулак рукой, он почти закричал:
     - Мне тоже крайне жаль,  не прикидывайся,  будто не понимаешь!  Я ведь
океан только с палубы "Валгаллы" и видел, да и то Атлантический. А хотелось
бы взглянуть и на Индийский, Новую Гвинею увидеть, Соломоновы острова опять
же...
     - Соломоновы - это уже Тихий, - деликатно уточнил я.
     - И Тихий тоже,  натюрлих. Но... Если угодно - видение мне было. Как в
последний день в Замке.  Проще говоря - все та же интуиция. Не нужно больше
мне, лично мне, понимаешь, забавляться всеми этими делами. Вообще не стоит.
Отчетливое ощущение - добром это не кончится.  И внимания к себе лишний раз
привлекать не надо, возмущая мировой континуум.
     - А может,  в монастырь сразу,  Александр Иванович?  - позволил я себе
съязвить,  действительно раздражаясь странным его поведением.  - За святыми
стеночками-то - хорошо.  И греха на душу не возьмешь, и... Ну вообще как-то
так спокойнее, - спародировал я его настрой и тональность.
     - Да что ты! Совсем не врубаешься? - вдруг психанул Сашка. - Не могу я
своей интуиции не верить.  Я уйду отсюда, а все, в том числе и наши ребята,
будут уверены, что мы вместе. Тогда мне проще будет инкогнито изображать. А
на яхте имитатор оставлю. Я парочку сохранил еще с тех времен...
     Это он  вспомнил  самое начало нашей истории.  Тогда Антон снабдил нас
электронными   штучками,   которые,   посылая   импульсы,   соответствующие
индивидуальным мозговым излучениям,  должны были создавать у охотившихся за
нами аггров впечатление, что мы находимся совсем не там, где на самом деле.
     Какой-то резон в словах Шульгина был.  В  эффективности  имитаторов  я
убедился совсем недавно на Валгалле.  Может быть, поможет и сейчас. Если уж
мы решили "выпасть" из этого мира, то лишний раз засвечиваться ни к чему.
     Правда, имитаторы  рассчитаны   на   аггрианскую   технику,   пределов
возможностей Держателей мы не знаем, и есть ли вообще эти пределы?
     Но вполне можно предположить,  что ежеминутно они наше местонахождение
и поведение не отслеживают.
     Пока мы  не  даем  к  этому  оснований.  Например  -   не   пользуемся
аггрианской техникой, не будоражим слишком грубо пространство-время.
     Об этом и Антон предупреждал.
     - Ну,  допустим.  Не  имею оснований спорить по существу,  хотя есть у
меня собственное мнение насчет  эфира  и  эффективности  попыток  сохранить
тайну,  имея  дело  с  Держателями.  Кроме  того,  верная  интуиция  еще не
гарантирует от ошибок в ее истолковании. И как мы потом встретимся?
     - Назначим рандеву.  Я свои дела здесь,  в Лондоне и Париже,  сделаю и
подскочу самолетом...  ну,  скажем,  во Фриско.  Или в Бомбей.  Куда раньше
успею.  Там меня и подберешь.  Какие  проблемы?  Телеграф  здесь  нормально
работает, радио есть. Свяжемся.
     - Тогда чего проще - по нуль-Т через "Валгаллу"...
     - Вот этого - не надо...
     И опять я понял ход Сашкиных мыслей. Даже тех, которые сам он не успел
еще сформулировать до конца.
     Разумеется, первый их уровень был тот самый,  что он  высказал  сейчас
вслух. Опасение, что Держатели засекут момент внепространственного перехода
"Призрака" в Индийский океан,  им это не понравится, и они учинят очередную
пакость,  макроили  микроизменение  реальности,  которое даже и заметить не
удастся,  но после которого затеянное предприятие утратит всякий смысл. Или
же - обратится в свою противоположность. В этом случае намеченные Шульгиным
меры предосторожности могут оказаться полезными.
     А второе  -  Сашка  просто  захотел  сыграть  в  собственную  игру,  и
немедленно.  Слишком ему надоело существовать как бы на вторых ролях.  Зная
его  характер,  я  представлял,  насколько  его  раздражает   необходимость
работать в команде, где лидирует не он. И пусть все операции мы планировали
совместно,  и Сашка всегда сам определял свой круг прав и обязанностей,  но
все же...
     Степень внутренней  неудовлетворенности  достигла критической отметки.
Захотелось полной самостоятельности и независимости.
     В принципе ничего страшного в этом нет.
     Пусть покрутится,  выпустит  пар  в  автономном   плавании   по   морю
житейскому.  Есть  тут даже нечто обнадеживающее.  Если сам я действительно
выложился до конца и мечтаю только о покое (так  раньше  князья  уходили  в
монахи,   и   даже   государь  император  Александр  Павлович,  по  слухам,
преобразился в старца Федора Кузьмина),  а в Сашке по-прежнему кипят силы и
амбиции, так дай ему бог удачи....
     Хуже другое - что,  если крыша и у Шульгина начинает съезжать,  только
проявляется это в такой вот, гипоманиакальной форме? Неукротимая активность
и   абсолютная   убежденность   в  собственной  правоте  пополам  с  бредом
преследования.
     А впрочем - все это ерунда. "Все будет так, как должно быть, даже если
будет иначе".
     - Ты,  как я понимаю, все уже продумал и подготовил? - спросил я, имея
в виду первый этап Сашкиной импровизации.  - Стратегические-то  цели  нашей
операции остаются прежними?
     Если только Шульгин,  оказавшись на свободе,  не начнет перекраивать и
их.
     - А что тут особенно готовить?  Я всегда готов,  и снаряжение в полном
порядке.
     Еще одна интересная мысль пришла мне в голову.
     - Предположим,  что  как  раз  Держателям  и хочется нас разлучить?  В
каких-то собственных целях.  Не зря же идея эта возникла у  тебя  буквально
только что?
     Впрочем, сразу  же  я поправил сам себя.  Единственное,  что утешало и
обнадеживало,  - по всем известным фактам и косвенным рассуждениям выходило
так, что впрямую на мое и Сашкино мышление Держатели воздействовать как раз
и не могли.
     Отчего и изобретали всякие окольные ходы.  Чтобы принудить нас  к  тем
или иным "добровольным" поступкам.
     Все-таки Антон, наверное, был прав. Если бы умел кто-то путем внушения
принуждать нас к желаемым поступкам,  вообще все наши приключения не  имеют
смысла.
     Но этого я не сказал. Пусть Шульгин сам думает.
     Он и ответил:
     - Ну, если мы все будем через эту призму рассматривать... Тогда вообще
ничего предпринимать и планировать невозможно.  С тем  же  успехом  я  могу
сказать, что это твоими устами они говорят. Я все придумал самостоятельно и
правильно, сказал тебе, а ты...
     - Да уж действительно. С такой логикой далеко не уедешь...
     - Или - уедешь слишком далеко, - усмехнулся Шульгин краем рта.
     Я рассеянно  скользил  глазами  по  интерьеру   кают-компании.   Вдруг
напрягся,  не  сразу  поняв,  что  привлекло  мое  внимание  Но  что-то  же
привлекло. Имеющее отношение к проблеме.
     И тут же сообразил.  Глупо в принципе,  но тем не менее.  Клин  клином
вышибают,  или - абсурд на абсурд. По крайней мере, в данной ситуации можно
быть уверенным,  что в такой  вариант  Держатели  не  вмешаются.  При  всем
всемогуществе кое-чего они делать не в состоянии. Например...
     - Саш,  ты  уверен,  что  никто  посторонний  последние дни на яхте не
появлялся?
     - Посторонний - в каком смысле? Воронцов - посторонний?
     - Нет, он, наверное, нет... Да не так это, в общем-то, важно. Книги на
борт только ты возил, или?..
     - Как раз книги - только я. И оружие...
     - Хорошо,  предположим.  Думаю,  эксперимент  будет  чистым  при любом
исходе...  - Я подошел к шкафу и с трудом вытащил с одной из полок  толстую
книгу в потертом зеленом переплете с золотым тиснением на корешке. - Это ты
покупал?
     - Так точно.  У букиниста в Екатеринославе.  Там еще автограф  бывшего
владельца есть и дата, 1903 г. Санкт-Петербург...
     - Верно,  - подтвердил я,  глянув на форзац.  - Имеется и автограф,  и
дата. На титульном листе тоже все как положено. Заголовок: "Конфуций. Уроки
мудрости. С.-Петербург. Издание Ф.В. Щепанского. Невский проспект, 34. 1902
год. Дозволено цензурою 5 октября 1901 г.".
     Веленевая, совсем еще белая бумага,  а я привык, что у дошедших до нас
старых книг листы уже покрываются коричневатыми пятнами и пахнут плесенью.
     Главная составляющая трудов Конфуция - "Книга перемен", отличная штука
для проверки самых сумасшедших гипотез.
     - Вот и проверим. Доставай монетки.
     Шульгин вытащил из кармана брюк три  золотые  десятки.  По  непонятной
причине он терпеть не мог кошельков и с детства всегда носил мелочь в левом
брючном, а бумажные деньги - в нагрудном кармане пиджака.
     - Бросай. И поглядим, что выпадет.
     Сашка понял мой замысел.  Мы с ним давно уже пристрастились к гаданию,
и  почти  всегда  ответы  "Книги"  удавалось  либо  сразу  истолковывать  в
правдоподобном смысле, либо убеждаться в справедливости предсказания задним
числом.
     А сейчас я исходил вот из чего - ну не могли, никак не могли бы даже и
почти всесильные Держатели Мира  предвидеть  такой  мой  ход,  я  и  сам-то
придумал  его  ровно секунду назад.  А уж тем более - перевернуть монетки в
полете.
     А раз так - и ответ "Книги" будет никем не запрограммированным, и наши
приведенные  в  соответствие  с ним поступки тоже окажутся неожиданными для
всех.
     Ну, как говорил крупье Смоку Белью:  "Рулетка сама по себе система,  и
любая другая система против нее бессильна".
     Сашка шестикратно бросил монеты.  Я записывал сочетание орлов и решек.
Выпала третья гексаграмма.

     "Чжунь. Начальная трудность".
     Две короткие черты.
     Длинная.
     Две короткие.
     Две короткие.
     Две короткие.
     Длинная.

     Я прочел  комментарий  вслух,  медленно  и   отчетливо,   одновременно
вдумываясь в текст и чувствуя, что полегоньку хренею. "Начальная трудность.
В изначальном развитии благоприятна стойкость.  Не надо  никуда  выступать.
Здесь благоприятно возводить на престол вассалов.
В начале  сильная  черта.  Нерешительное  кружение  на месте.  Благоприятно
пребывать в стойкости. Благоприятно возводить на престол вассалов.
Слабая черта на втором месте.  В трудности, в нерешительности - колесница и
кони вспять. Не с разбойником же быть браку! Но девушка в стойкости не идет
на помолвку.
Слабая черта на третьем месте.  Преследуя оленя без ловчего,  лишь  попусту
войдешь в лес. Благородный человек примечает зачатки событий и предпочитает
оставаться дома. Ибо выступление приведет к сожалению.
Слабая черта на четвертом месте.  Колесница и кони  -  вспять!  Стремясь  к
браку, выступишь - и будет счастье. Ничего неблагоприятного.
Сильная черта  на  пятом  месте.  Затруднение  в  твоих  милостях.  В малом
стойкость - к счастью. В великом стойкость - к несчастью".
     Конечно, кроме этих,  так сказать,  первоначальных, достаточно смутных
по  смыслу  стихов,  к  гексаграмме  прилагалось несколько десятков страниц
углубленных  толкований,  куда  более  изощренных,  чем  комментарии   моих
университетских наставников к трудам Маркса, но главное было понятно.
     Сашка бросал  монетки,  и  ответ адресован явно ему,  не мне.  И ответ
полностью совпадал с уже принятым решением.
     Желающие могут подумать над этим сами или обратиться  к  оригиналу,  к
старому мудрому Конфуцию.
     Повторяю - гексаграмма "Чжунь".
     - М-да...  - Шульгин,  по-моему,  тоже был слегка ошеломлен.  Все-таки
есть вещи,  к которым нам,  осознавшим себя в великолепные,  рациональные и
атеистические шестидесятые годы, привыкнуть почти невозможно.
     Как и  понять,  нет,  нет,  не  понять  даже,  а  принять  душой  факт
существования и функционирования компьютеров, биороботов, тех же Держателей
Мира.
     Ладно, Сашка психиатр, а я психолог.
     Следующий ход мой.
     - Пусть  так.  Не  надо  тебе  никуда  выступать.  Возведи  на престол
вассала.  То есть проводи меня на капитанский мостик,  и мы с тобой хоть на
десяток миль выйдем в море. Чтобы все было как тогда... А потом пожалуйста.
Примечай зачатки событий и оставайся дома...
     Кстати, где моя команда? Почему даже Ларсена нет на месте?
     Шульгин вдруг улыбнулся как-то облегченно.
     Гадание на него подействовало или что другое?
     - Да все нормально.  Запер я  их  и  отключил.  Чтобы  под  ногами  не
путались. В старом сценарии их ведь не было...
     И опять Сашка прав.
     Хорошие мы   с  ним  актеры.  Самая  пора  в  театр  к  Станиславскому
наниматься.  Зерно  там  образа  выращивать,   поведение   в   предложенных
обстоятельствах изображать, все мы умеем.
     А главное - мы все-таки выйдем в море именно так,  как и задумано было
двадцать лет назад.

     ...Специального банкета  по случаю нашего отплытия устраивать никто не
собирался.  Вроде бы не тот повод.  Ну, уходят ребята в отпуск, не на войну
же.
     Решили так,    по-товарищески    посидеть    вечерком,    поднять   по
бокалу-другому,  обменяться мнениями.  Глядишь,  что-нибудь умное придет  в
головы  на  прощание,  упущенное что-то вспомнится...  Может,  и не слишком
важное на  первый  взгляд,  но  способное  впоследствии  принести  ненужные
хлопоты.  И  специально  друзей,  оказавшихся сего числа вдалеке от "Базы",
тоже не приглашали, однако случайно или влекомые пресловутой интуицией, или
по иным причинам, к вечеру на "Валгалле" собрались все.
     И словно снова вернулось то,  уже почти невообразимое, время, когда мы
были молоды по-настоящему,  не физически,  а психологически,  наивны, полны
слегка глуповатого, по нынешним меркам, энтузиазма.
     Будто прошло с тех пор не два с небольшим года, а десятилетия.
     Печально признавать,  но мы уже стали отвыкать друг от друга,  а может
быть,  инстинктивно  старались  держаться  подальше.  У  всех  будто  бы  и
незаметно,  а  на самом деле вполне закономерно начала образовываться своя,
отдельная от прочих жизнь.
     Я сознавал неизбежность этого процесса,  иногда  даже  удивлялся,  что
слишком  он  затянулся,  но  все  равно видеть,  как старая жизнь кончается
безвозвратно, было грустно.
     Но зато сейчас все на краткий миг стало почти как прежде.
     Даже Сильвия решила почтить нас своим присутствием.
     Явилась восхищенным мужским взглядам прямо из Парижа к  пиршественному
столу,  непосредственно  с очередного светского раута,  до которых она была
большая охотница.  Облаченная в потрясный туалет из коллекции "Осень  1921"
работы какого-нибудь сверхмодного кутюрье.
     Шелестящее, струящееся,    переливающееся   произведение   портняжного
искусства  с  широченной  юбкой  (кажется,   эта   конструкция   называется
"солнце"),  затянутым,  как корсет,  лифом и обширным декольте. Похоже, это
платье,  лишенное видимых застежек,  дошивали прямо на  ней.  И,  чтобы  не
терять   время   на   переодевание   и   дорогу,   леди   Спенсер,  вопреки
договоренности, прибыла к нам внепространственным путем.
     После нескольких тревожных моментов, вроде нашего с Ириной попадания в
1991  год,  искажения синхронности между точками входа и выхода,  мы решили
прибегать  к  этому  способу  перемещений  лишь  в  самом  крайнем  случае.
Очевидно,  Сильвия решила,  что желание щегольнуть новым нарядом может быть
признано таковым.
     - Мы счастливы вас видеть,  леди Си,  - приложил правую руку к  сердцу
Воронцов,  -  тем  более  что как раз у нас возник спор.  Насколько успешно
воздействуют на европейское общество модернизационные импульсы с Востока...
     Здесь Дмитрий не слишком  и  шутил.  Уже  целый  год  Западная  Европа
подвергалась  своеобразной  культурно-психологической  агрессии  со стороны
Югороссии,  в которой вдруг  появилась  масса  военно-технических  и  чисто
бытовых   новинок,   совершенно  неожиданных,  но  эффективных,  удобных  и
практичных.
     И если у специалистов многое вызывало недоумение,  каким образом столь
прорывные  технологии,  на  десятилетия  опережающие  общемировой  уровень,
появились в достаточно отсталой  и  разоренной  семилетней  войной  стране,
широкая публика принимала их не задумываясь.
     Последние полвека  стремительного  прогресса  во  всех областях знаний
отучили обычных людей удивляться.
     Ну не было вчера кинематографа,  автомобилей,  аэропланов,  телефонов,
электричества, радиосвязи, граммофонов и патефонов - а со вчерашнего месяца
десятого дня они есть,  даже в цирке показывали.  Носили женщины  до  самой
мировой  войны  корсеты  и  ездили верхом только в дамских седлах - и вдруг
перестали...
     Чего же теперь удивляться тому,  что русские самолеты стали летать еще
на  двести километров в час быстрее и на три километра выше,  а неизвестные
русские же портной и галантерейщик вдруг ввели в обращение  короткие  юбки,
прозрачные безразмерные чулки и женские брюки. И не такое бывало...
     Но были на Западе аналитики,  пожалуй,  не глупее своих потомков конца
века,  разве что не владеющие  соответствующими  приемами  вроде  мозгового
штурма   и  контент-анализа,  которые  не  один  уже  месяц  трудились  над
систематизацией  фактов,  изучением  и  обобщением  разведданных  и  просто
витающей  в  воздухе  информации в надежде понять суть и смысл происходящих
процессов.
     ...Как раз их деятельность интересовала сейчас нас с Шульгиным  больше
всего.  Мы  не  сомневались,  что  рано или поздно какая-то (не обязательно
верная) концепция происходящего будет выработана,  скорее всего - в  недрах
"Системы",  которая была самым здесь опасным для нас врагом, и готовились к
моменту, когда это произойдет.
     И очень рассчитывали в предстоящей борьбе на Сильвию, поднаторевшую за
минувшую сотню лет в "стратегии непрямых действий" аггрианского резидента.

     ...Мы ели,  выпивали понемногу,  много шутили,  а кое о чем говорили и
всерьез, но так, без нажима.
     К слову,  я  спросил  Левашова,  не  собирается ли он порадовать народ
новым изобретением,  чем-то столь же потрясающим,  как установка совмещения
пространства-времени или дубликатор.
     Спросил совершенно искренне,  поскольку знал Олега целую вечность и не
помнил момента,  чтобы тот не возился с железками, расчетами и чертежами, и
всегда у него получалось нечто необыкновенное,  от портативного магнитофона
собственной конструкции в десятом классе школы и до  пресловутого  аппарата
"СПВ".
     - Да нет, не получается как-то. Одно дело, что времени нет, а вообще -
нечего больше изобретать.  Того,  что уже есть, этой реальности еще сто лет
не переварить, а самому даже и неинтересно. Положение примерно такое, о чем
фантасты когда еще предупреждали...
     - Конкретнее,  - заинтересовался разговором и Воронцов.  Он не так был
начитан в фантастике,  как прочие,  но на охватившее Левашова безразличие к
техническому творчеству внимание тоже обратил, и давно.
     Еще с дней работы на достройке "Валгаллы"  его  тогда  поразило  почти
неприкрытое  безразличие,  которое  Олег  проявил  к  интереснейшим,  чисто
техническим проблемам.
     Единственное, в чем он напоследок блеснул былой гениальностью,  -  это
способ,  которым  он  обошел  наложенное Антоном на биороботов "заклятье" -
запрет действовать автономно за пределами корабля.
     Дмитрий тогда решил,  что причина в  Ларисе,  в  охватившей  Олега  на
четвертом десятке страсти к этой эффектной,  но взбалмошной и неуправляемой
девице.  Такое бывает, мужики и покруче Левашова ставили ради бабы на кон и
карьеру, и честь, а то и жизнь.
     - А чего тут...  Думали мы,  думали, старались, а тут пришли какие-то,
перед кем мы не первоклашки даже, а так... Все они знают, все умеют, а нам,
хоть  из  штанов  выпрыгивай,  и  через  тысячу  лет их не догнать.  Даже и
пытаться не стоит...
     - Ну,  это ты зря.  Нам как раз ничего.  Переварили  спокойно  все  их
чудеса,   не   поморщились.  Даже  наоборот.  Олег  засмеялся,  по-прежнему
невесело.
     - Ну,  чего или ничего,  это пока рано судить.  А вот  что  лично  мне
неинтересно стало, с тех пор, как увидел Замок, Антоновы и Иринины штучки -
медицинский факт. Это как радиолюбительство. Мы отчего им раньше увлекались
-  оттого,  что  в  отечественные  приемники  даже  диапазонов  13-16-19 не
ставили,  а из магнитофонов,  кроме двухпудового "Гинтараса" или "Кометы" с
одной  скоростью,  купить  ничего нельзя было,  да и на них деньги два года
копить...
     А если бы в каждом магазине, как на Западе, сто моделей на любой вкус,
да за копейки, на кой нужно ночи напролет с паяльником сидеть... Мне теперь
политикой интереснее заниматься...
     Тут Левашов  не  кривил  душой.  Неожиданно  для  себя,  по   принципу
компенсации,  или  под  влиянием Ларисы,  он с головой погрузился в большую
политику.  Сначала ему хотелось доказать  мне  и  прочим  антибольшевистски
настроенным  личностям,  что построение социализма с человеческим лицом все
же возможно,  стоит лишь устранить чересчур вопиющие  перегибы,  допущенные
Сталиным, Троцким, да и Лениным кое в чем, и идея таки себя оправдает.
     Отчего и  согласился  попробовать  свои  силы  в качестве спецэмиссара
Югороссии при советском правительстве, точнее - лично при Троцком.
     Роль эта неожиданно его  увлекла,  и,  хотя  прежние  коммунистические
иллюзии  улетучивались  на  глазах,  он оставался твердым приверженцем идеи
своеобразной конвергенции,  сосуществования и положительного  взаимовлияния
либерально-буржуазной   полумонархии   Врангеля   и   нэповской   диктатуры
пролетариата Троцкого.
     - Сейчас,  кстати, в Москве происходят интереснейшие процессы. Я в них
до конца не разобрался,  но,  похоже,  Лев Давыдович отнюдь не избавился от
мыслей  активизировать  "мировую  революцию".  После  кончины  Ильича  идея
построения  социализма  в  отдельно  взятой  стране  если  и  не отрицается
впрямую,  то за генеральную никак не признается. Есть сведения, что ведется
работа по подготовке коммунистического восстания в Германии...
     - Как  прошлый  раз  в  1923  году?  -  удивился  я.  Последнее время,
полностью  погрузившись  в  переоборудование  и   предпоходную   подготовку
"Призрака",  я  почти  перестал  вникать в тонкости тайной дипломатии,  тем
более - советской.
     - Именно, - кивнул Левашов, - только знаешь, что самое странное? Такое
впечатление,  словно и сам Троцкий,  и его коминтерновцы тоже знают будущую
историю. И учитывают уроки прежнего поражения.

     ...Перед десертом,  когда  общий  разговор  закончился  и  разбился по
преимуществу на диалоги,  мы с Берестиным вышли покурить на крытую  галерею
между  шлюпочной  и  солнечной  палубами,  куда выходили двери Кипарисового
салона.
     Попыхивая своей очередной данхилловской трубкой, которые он с недавних
пор  увлеченно коллекционировал,  пользуясь невиданным расцветом трубочного
дела в здешнюю эпоху,  Алексей как бы между прочим  предложил  заглянуть  к
нему, посмотреть недавно переоборудованный ситуационный кабинет. Благо идти
туда было совсем близко - два марша трапа и десять шагов по коридору.
     Раньше я часто там бывал,  но последние месяцы как-то не  приходилось,
хватало других забот: переоборудование яхты и ее снаряжение, кое-какие дела
в Турции и Европе, да и вообще...
     Представлявший собой всего полгода назад  нечто  среднее  между  залом
игровых автоматов и военно-историческим архивом, нынешний "кабинет" занимал
уже  три  обширных  помещения,   заставленных   вдоль   стен   всевозможным
электронным  оборудованием,  и  более  всего  походил  на  Центр управления
космическими полетами в миниатюре.
     Прежде всего - обилием  компьютерных  мониторов  и  огромной,  три  на
четыре метра,  картой,  правда не мира, а Европы, на торцовой стене первого
зала.  Великолепная карта,  много лучше той,  что  была  здесь  установлена
раньше.  Деталировка,  цветовая  гамма просто потрясающие.  Как на картинах
гиперреалистов. Примерно в этом смысле я и выразился.
     Я знал,  что прежняя аппаратура позволяла моделировать на планшетах  и
картах  ход  любых  военных  операций  мировой  истории,  сколь  угодно раз
переигрывать минувшие сражения за любую из сторон.
     При подготовке  Каховского  сражения  эта   техника   дала   Берестину
возможность   выиграть   его   с   минимальными   потерями   и  потрясающим
пропагандистским эффектом. А в результате и всю Гражданскую войну.
     - Что карта,  карта - просто  жидкокристаллическая  картинка.  Дело  в
другом,  - сказал он, обводя рукой свои владения. - Теперь у меня не старое
железо  фирмы  "Макинтош",   а   настоящая   машина.   Двадцать   квантовых
процессоров,  и  у  каждого оперативка 612,  память 7 гигабайт,  драйверы с
ускорителями,  а главное,  он использует  не  только  классические  нули  и
единицы,  а  и  любые  промежуточные  значения.  То есть можно обрабатывать
задачи с множеством  неопределенных  ответов.  Плюс  Сильвия  одолжила  мне
кое-что из своих приборов, в том числе и так называемый "шар"...
     - Не утруждайся, не мечи бисера, мне это совершенно ничего не говорит,
для меня компьютер не более чем  пишущая  машинка  с  памятью  и  Ленинская
библиотека  размером  с  чемодан...  (Это  я  к  случаю припомнил цитату из
пресловутого романа "Гриада".) Давай сразу к сути.  Хотя "шар" - это круто.
Неясно только, он-то здесь при чем?
     Алексей посмотрел на меня с легким сожалением.
     - Азия-с...  Ну,  выражаясь  доступным  тебе  языком...  - Он замялся,
подбирая слова.
     Вот технократы  на  мою  голову.  Ладно  Левашов,   тот   от   природы
технический гений,  нам в его делах с детства ловить было нечего,  а теперь
еще и Алексей,  свой брат,  гуманитарий,  в мою неграмотность меня же носом
тычет.
     Впрочем, я  не совсем прав,  гуманитарием он является лишь в одной,  и
теперь уже не самой главной для него ипостаси.  Живопись он забросил  почти
окончательно.  Да  и  была  она  для  него,  как  теперь  выяснилось,  лишь
своеобразной формой эскапизма,  уходом в вымышленный мир из реального,  где
Берестин  не  имел  шансов  на  реализацию  своего главного предназначения.
Теперь же он вековую мечту исполнил - стал одним из крупнейших  полководцев
сразу двух реальностей.
     А его   компьютеризированный  "ситуационный  кабинет"  -  обыкновенный
рабочий инструмент,  как набор карт для стратега иных времен.  И владеть он
им, естественно, должен в совершенстве.
     - Ну,  в общем,  теперь это все сразу:  "виртуальный Генштаб", Главное
Разведывательное управление, Госплан и Дельфийский оракул в одном лице.
     С помощью Олега  и  Сильвии  я  загнал  ему  в  память  абсолютно  всю
информацию  военной и военно-политической направленности,  наличествующую в
библиотеках,  архивах и музеях  Европы,  Азии  и  обеих  Америк.  Учебники,
монографии,  отчеты, приказы и прочее. Плюс досье на каждого заслуживающего
внимания генерала и даже полковника,  их собственные мемуары и все,  что  о
них писано друзьями и врагами.
     Кроме того,  в  режиме  реального  времени сюда поступает вся текущая,
фиксированная  на  бумаге  и   иных   материальных   носителях   информация
соответствующего   рода   из  военных  министерств,  штабов,  разведорганов
большинства цивилизованных  стран.  Я  ее,  конечно,  контролировать  не  в
состоянии,  но  она  поступает туда,  внутрь,  - он ткнул пальцем в сторону
одного из шкафов, - переваривается и при необходимости используется...
     Это я понял.
     - То есть,  грубо говоря, в любую секунду ты можешь получить не просто
оперативную  информацию  о  планах  вероятного  противника,  но постоянно и
непрерывно отслеживать перемещение воинских частей, прогнозировать развитие
событий на ТВД и...
     - И  так  же  постоянно  получать  рекомендации  по  оптимальным мерам
противодействия. В масштабе от фронтов до взводов.
     Зная Берестина, я догадывался, что к любым рекомендациям, даже и такой
сверхумной  машины,  он  отнесется вполне критически и в случае чего примет
собственное решение, но все равно... Понятно теперь и для чего потребовался
"шар" Сильвии.  От Ирины я знал, что этот аггрианский прибор, имеющий массу
функций,  предназначен в  том  числе  для  считывания  любой  фиксированной
информации, где бы она ни хранилась.
     - Здорово, - повторил я из вежливости. - Значит, теперь для тебя нет в
мире тайн,  и любой агрессор может быть разгромлен превентивным  ударом,  а
также  и  в любой желаемый момент после начала агрессии.  Малой кровью и на
чужой территории.  Нам бы с тобой в сорок первом году такая штука сугубо бы
пригодилась.  Глядишь,  и прорыв фронта под Смоленском сумели бы парировать
вовремя...
     - Да  уж...  -  поджал  губы  Алексей.  Пожалуй,  мое  замечание  было
неуместным.  Хоть  и  здорово мы с ним тогда повоевали,  я из Кремля,  а он
непосредственно на передовой,  а все же  то,  что  ему  так  и  не  удалось
удержать немцев на старой границе, он считал своей крупной неудачей.
     Тем более  что  Антон  слишком  не  вовремя  нас из сорок первого года
выдернул, и мы так и не узнали, чем закончилась осенняя кампания.
     Впрочем, кое-какие плюсы есть и в таком незнании.  Если  вдруг  Марков
без Берестина сделал то,  чего не сумел сделать Алексей,  удар по самолюбию
был бы тяжелее...
     - Однако ты ведь не только для того,  чтобы  похвастаться,  меня  сюда
пригласил? Еще что-то?
     - Разумеется... - по лицу его вдруг скользнула тень некоего смущения.
     - При  всем своем совершенстве надежд моих машина пока не оправдывает.
Если ее использовать как всеобъемлющий справочник -  это  да.  И  некоторые
локальные задачи решает вполне успешно, например - спрогнозировать действия
английского флота при попытке взять реванш за недавнее  поражение.  Кстати,
тут  у  меня  есть интересные данные,  тебя впрямую касаются,  - заметил он
будто невзначай и снова перешел к главному для себя. - А вот если задать ей
разработку оптимальной военной доктрины Югороссии или хода войны с наиболее
вероятным на сей момент противником,  тут  начинается  такое...  Ну  полный
бред.
     Я как-то  сразу  сообразил,  что произошло.  Даже и расхохотался,  что
выглядело несколько бестактно.
     - Всю историческую информацию заложил, говоришь? За какой период?
     - Я же сказал.  Почти за двести лет.  Начиная с наполеоновских войн...
Чтобы   тенденции  в  развитии  военного  искусства  отслеживать,  аналогии
находить...  И до момента нашего ухода.  Когда  ты  в  Замке  библиотеки  в
компьютер перегружал...
     - Молодец.  Все  ты  правильно  сделал,  кроме одного.  И в результате
вместо     "Генштаба"     получил      больничную      палату,      набитую
генералами-шизофрениками...
     Алексей все еще не понимал. Пришлось объяснять.
     Базовая информации   машины  была  изначально  огромна,  пожалуй,  что
исчерпывающа,  и все время в оперативную память поступает свежая,  текущая.
Только   вот  одну  тонкость  Берестин  с  Левашовым  упустили,  просто  не
догадались  предварительно  подумать  в  нужном   направлении.   Все,   что
составляет основу ее "военно-исторического образования",  позаимствовано из
прошлой реальности...
     Но реальность ведь изменилась,  и машина  столкнулась  с  неразрешимым
даже для ее "интеллекта" противоречием. Многие исторические факты теперь не
соответствуют тем, что происходили прошлый раз.
     В разведдонесениях то и дело встречаются ссылки на события и сражения,
не   происходившие   в   действительности,  речь  нередко  идет  об  армиях
несуществующих стран,  а в существующих ключевые  посты  занимают  какие-то
другие люди. Ну и так далее.
     При этом машина, по определению, принимает любую получаемую информацию
за  достоверную.  Соответственно,  ей  необходимо   либо   искать   причину
несовпадений  теории и практики,  меняя всю философию причинно-следственных
связей,  либо  начать  игнорировать  все,  что   в   исходную   теорию   не
укладывается.
     Так ведь и еще хуже того.  Мои друзья,  не подумавши,  сделали в своей
программе совершенно равноправными и равнозначными  всю  советскую,  на  70
процентов  идеологизированную  историческую  науку  и  достаточно свободные
взгляды немецких, англо-американских, японских и прочих историков.
     Точно так же бедная машина должна была совмещать в себе,  как в единой
личности,  позиции и теоретические воззрения Жукова, Тухачевского, Свечина,
Троцкого, Манштейна, Кейтеля, Эйзенхауэра, де Голля, Ямамото, Пилсудского и
Маннергейма.
     И это только так,  навскидку.  Возможно представить,  чтобы эти ребята
пришли к единому мнению по поводу какой угодно военной операции XX века?
     Умный человек смог бы в этом парадоксе разобраться, а машина, кажется,
начала  вести себя по принципу "если факты не соответствуют теории,  то тем
хуже для фактов".  Просто исходя из того,  что базовая информация  для  нее
заведомо приоритетнее вновь поступающей.
     Все это   я   Алексею  популярно  и  изложил.  Пусть  с  точки  зрения
человеческого психолога, а не специалиста по компьютерной логике.
     - Вообрази себя в ее положении.  Ты  на  фронте  разворачиваешь  карту
Белоруссии,   а   видишь   какую-нибудь  Гондвану.  Начальник  разведотдела
докладывает тебе о количестве  у  неприятеля  боевых  слонов  и  реактивных
истребителей,  а  пленный  сообщает,  что 2-й танковой группой командует не
Клейст,  как ты был уверен,  а Субудай-Багатур. И тут же по прямому проводу
Ставка  требует  к  утру  доложить  о  возможности  стремительным  обходным
маневром взять Теночтитлан... Я слегка утрирую, конечно, но суть такова...
     Берестин невольно улыбнулся нарисованной мною картине.  Действительно,
для  выпускника  академии  имени  Фрунзе  довольно  диким было бы увидеть в
экзаменационном билете вопрос:  "Сделать разбор  совместной  наступательной
операции  врангелевско-кемалистских  войск  по  захвату Стамбула в мае 1921
года у англо-греческих агрессоров".
     Или - "Роль Предсовнаркома РСФСР тов.  Троцкого в обеспечении почетных
условий советско-белогвардейского Харьковского договора в 1920 году".
     Особенно если бы экзамен происходил годах этак в 1938-1953-м.
     По этому  поводу  мы с ним по-солдатски,  под сигаретку выпили,  вновь
испытывая  забытое  уже   чувство   воинского   братства,   обретенное   на
Отечественной  войне,  и он меня спросил,  как же из этого вполне дурацкого
положения выйти.
     Не хотелось бы акцентировать внимание на интересном моменте, но...
     Чем дальше,  тем  больше  мои  друзья  становятся  самостоятельными  и
самодостаточными.  А вдруг припрет нештатная ситуация,  и "выручай, Андрей,
подскажи что-нибудь умное".
     Нет, я не в обиде.  По той же самой причине.  Карма у  меня  такая,  и
профессия.   В   упорядоченном   советском   мире  поддерживать  в  друзьях
нонконформистски-фантастический  тонус,  а  в  мире  абсурдной   фантастики
выступать хранителем реальности.
     - Так, а делать что? Подсказать можешь?
     - Вот не ценил ты,  Леша, замполитов и комиссаров в армии, а зря. Они,
может,  и не всегда  представлялись  ангелами  небесными,  однако  в  самые
безысходные   времена  подсказывали  своим  командирам  и  военспецам,  как
использовать бесспорные военные знания в  далеко  не  бесспорной  ситуации.
Поскольку владели какой-никакой, но всеобъемлющей теорией.
     Усмехнулся, сделал  привычный  округлый  жест  рукой  с  зажатой в ней
трубкой.
     - Я товарищэм Сталиным поработал,  и нэ такие проблэмы рэшал... И твою
проблэму рэшу, думаешь, нэт?
     - Ну реши, реши, для того и позвал...
     - Сейчас  не  сделаю.  Хоть пару часов нужно,  чтобы все расписать.  А
завтра утром алгоритм  представлю.  Только  программу  писать  снова  Олега
позовешь.  Я  ведь  только  так,  "наиболее общие законы развития природы и
общества" знаю... Поэтому все в произвольно-литературной форме изложу, а уж
по науке оформлять ему придется...
     Берестин (каким  же  он  разным  умеет  быть,  впрочем,  как и все мы)
улыбнулся облегченно-простодушно, приобнял меня за плечо.
     - Да конечно,  конечно,  для чего я тебя и позвал.  Лучше  тебя  никто
именно  общих  проблем  и не решит...  Пойдем,  а то дамочки наши скоро нас
разыскивать кинутся.
     Я не возражал,  но были у меня и свои интересы.  Для которых Алексеева
машина вполне подходила.
     - А не посмотришь ли ты,  в рамках вполне локальной задачи,  что может
нам грозить при  попытке  прорыва  на  "Призраке"  через  Эгейское  море  и
архипелаг к Суэцу или к Гибралтару.
     Результат моделирования  ситуации меня полностью устроил.  Именно этим
путем я и пойду,  убивая таким нестандартным образом  от  двух  до  четырех
зайцев.  Как  повезет.  Только  нужно теперь еще и с Воронцовым мероприятие
согласовать.
     Как оказалось, британский флот давно уже имел поступивший свыше приказ
отслеживать и при первой же возможности захватить и интернировать не только
пароход "Валгалла",  к которому у гордых британцев были давние счеты,  но и
яхту  "Камелот",  каковая  в настоящее время,  по почти достоверным данным,
принадлежит человеку,  выдающему себя за американского подданного  Ньюмена,
но  таковым не являющимся.  Этот же Ньюмен,  как сообщает разведка,  скорее
всего аналогичен генералу Новикову,  играющему непонятную роль  при  Ставке
Врангеля  и  ведущему  деятельность,  крайне  вредную  для  Антанты  (или -
"Системы"?).
     Тут ничего нового не было.  Для "Системы" мы стали вредны и опасны  на
вторую неделю появления в Крыму.  Весь интерес в том,  что, не сумев ничего
толком узнать о нас,  как таковых,  вражеские агенты сумели отследить связь
между  "Валгаллой",  приобретением  Сильвией королевской яхты,  неким сэром
Ньюменом, генералом Новиковым, то есть мною, не менее, а то и более опасным
генералом  Шульгиным  и  супербогатой тайной организацией,  бросившей вызов
всему цивилизованному миру, а значит, и "Системе".
     - Значит? - спросил я Алексея.
     - Значит, вам не стоит идти сейчас в море в одиночку.
     - А как? - осведомился я.
     - Воронцов может вывести вас в Средиземное под прикрытием линкоров,  а
если  что  -  это  будет  великолепный повод замочить весь Гранд Флит раз и
навсегда.  Ракет "Москит" у нас  хватит.  Два-три  залпа  плюс  воздействие
авиации - и не надо никакого Пирл-Харбора...
     Идея сама по себе стоящая.
     Проще всего пойти по предложенному Берестиным пути.  Можно без потерь,
с минимальными усилиями размолотить вообще полмира,  не только какой-то там
десяток  линкоров  и  крейсеров  с  несколькими  тысячами моряков на борту.
Отчего бы и "заклятым друзьям" не испытать прелести новой Цусимы?
     А что  потом?  Пробовали  уже,  разоружили  Германию   в   1918-м   по
Версальскому  договору,  и  чем  закончилось  через  20 лет?  А где уж нам,
впятером, ну, всемером фактически, воевать против всего мира? Мы-то в любом
случае  отобьемся  и  даже  в  90  процентах  случаев останемся в живых,  а
остальные?
     Спалить еще 30 миллионов человек для того,  чтобы не допустить  Второй
мировой и сопутствующих ей войн, в которых погибнет почти столько же?
     Да пошла бы она...  такая политика.  В общем, для того, чтобы избавить
себя от подобных проблем, я и решил немного отдохнуть.


                                  ГЛАВА 2

     Шульгин проводил  Анну  до  каюты,  расположенной  на  верхней  палубе
надстройки  в районе мидельшпангоута,  где в шторм меньше всего чувствуется
качка.  Поднялся по узкому внутреннему трапу двумя палубами выше, без стука
вошел  в  ничем  от  других  не  отличающуюся  дверь на стыке продольного и
поперечного коридоров.  И оказался в небольшом уютном баре с  тремя  далеко
отстоящими  друг  от  друга  столиками  и полукруглыми кожаными диванами по
углам.  Иллюминаторов,  как  и  во  многих  других  внутренних   помещениях
парохода,  в  баре  не  было.  Круглые сутки он освещался бронзовыми бра на
стенах,  с матовыми лампочками,  похожими на свечи,  но от этого  помещение
казалось  еще  более  уютным.  Защищенным  от внешнего мира многочисленными
переборками и палубами.
     Здесь его уже ждала Сильвия,  томно скучающая  над  чашечкой  кофе,  с
длинной дымящейся сигаретой,  зажатой между указательным и средним пальцами
левой руки.
     Напротив нее стояла еще одна чашка и  налитая  до  половины  коньячная
рюмка. Явно для Шульгина.
     "Романтично. Как  все у нас - чертовски романтично",  - подумал Сашка.
Сел на предназначенное ему место и тоже закурил.
     Итак?
     - Прежде всего ответь - с тобой  за  последнее  время  не  происходило
ничего необычного?  - спросила аггрианка, стряхивая длинный, в полсигареты,
столбик пепла.
     - Что считать необычным?  Лучше спросить -  не  случалось  ли  чего-то
простого,  обычного, незатейливого, вроде заседания профкома или субботнего
похода на овощную базу для оказания шефской помощи труженикам прилавка...
     - К сожалению, в подобных мероприятиях мне участвовать не приходилось.
Допускаю,  что это на самом деле способно вызывать ностальгию.  Но я сейчас
не шучу, а спрашиваю серьезно - за то время, что мы не виделись с тобой, ты
не заметил ничего особенного? Лично с тобой. Такого, что выглядит необычным
по отношению к теперешней, вполне обычной жизни.
     Шульгин честно задумался. Что именно интересует Сильвию?
     - Нет.  Уверен,  что  нет.  Только  рутинная  работа.   Консультировал
Кирсанова  по  вопросам  организации  работы  контрразведки,  встречался  с
нужными людьми в Харькове и Стамбуле,  помогал Андрею готовить  к  плаванию
яхту.  Абсолютно  ничего  экстраординарного - никаких покушений,  раскрытых
заговоров, путешествий в астрал... Ровно ничего.
     Ему показалось,  что Сильвия успокоена и одновременно разочарована его
ответом.
     Выходит, что-то наверняка случилось, только до него информация пока не
дошла.  А это  плохо.  Шульгин  льстил  себя  надеждой,  что  созданная  им
агентурная  сеть,  в которой нашлось место и для сотрудников советского ГПУ
вместе  с  его  начальником  Аграновым,  и  для  людей  из   врангелевского
окружения,  и для совсем вроде бы неожиданных персонажей, позволяет надежно
контролировать положение в обеих Россиях и далеко за их пределами.
     - Я вообще не такого рода явления имела в виду.  Впрочем, последнее...
Контакты  с  потусторонними  силами,  если  они  вдруг  имели  место,  меня
интересуют...
     Шульгин решил, что угадал, к чему она ведет.
     - Скажи уж конкретно - Антон тебя интересует.  Так нет,  с ним  мы  не
встречались.  Ни лично, ни сверхчувственно. Давненько уже. С прошлого года,
если по-здешнему считать. - И тут же по выражению глаз аггрианки понял, что
не попал.
     Однако она сделала вид,  будто как раз об Антоне и хотела спросить,  и
это Сашку еще более насторожило.
     - Ну,  не виделись,  и слава богу.  Просто я подумала,  что до  вашего
отплытия он может попытаться вступить с тобой или с Андреем в контакт.  Сам
или... через посредников. Если что-то подобное случится еще, ты мне скажи.
     - Отчего бы вдруг ему это делать?  Наша прогулка ни  одно  из  условий
договора не нарушает...
     - Как  сказать.  Любой  нестандартный  поступок может нарушить условия
договора, которого ты не читал и не подписывал...
     В этих словах  был  резон.  Шульгин  даже  удивился,  насколько  слова
Сильвии  совпали  с  тем,  о  чем  он  говорил  с  Андреем  в кают-компании
"Призрака". Поэтому согласился он с ней без внутреннего протеста.
     - Обязательно.  Если ты считаешь,  что так будет лучше...  А отчего бы
взять  и  не  сказать  мне  все  прямо?  Вроде  не  чужие люди,  и парень я
понятливый,  если заранее буду знать,  чего  ты  опасаешься,  только  лучше
будет. Нам обоим...
     Сильвия щелкнула языком,  непонятно что выразив этим звуком, встала и,
совсем чуть-чуть утрированно покачивая бедрами,  обтянутыми шерстяной юбкой
цвета индиго,  подошла к стойке,  сама налила себе розового джина в высокий
стакан, в известной пропорции добавила настоящего индийского тоника из коры
хинного дерева.
     "В какую  игру она сейчас намеревается сыграть?" - подумал Шульгин.  С
ней всегда так,  и когда она считалась врагом,  и  когда  теперь  считается
другом.  Карты розданы,  игра пошла,  а какая именно, какие в ней правила и
какие ставки - до поры неизвестно.
     Оно, может быть, и увлекательно, но опасно.
     Шульгин вдруг вспомнил,  какова эта дама в постели.  Воспоминание было
волнующим  и  приятным.  Правда,  с  тех пор у него появилась Анна,  вторая
законная и первая любимая жена,  тоже любящая и  беззаветно  преданная,  он
пока не собирался ей изменять, но все же, все же...
     Его по-прежнему  возбуждали  "отвязанные",  слегка  порочные  женщины,
вроде той же  Ларисы.  Они  настолько  же  интереснее  добродетельных,  как
бараний шашлык со жгучей абхазской аджикой - сдобных отечественных пирогов.
     На это скорее всего и расчет очаровательной инопланетянки.
     - Стоило ли утруждаться? Я с удовольствием бы сам это сделал для тебя,
- спросил Сашка, когда Сильвия вернулась к столику.
     - Зачем же?  Дольше было бы объяснять,  чего и сколько  наливать.  Так
продолжим? Единственно, почему я веду уклончивый, на твой взгляд, разговор,
- не хочу накликать на всех вас очередную беду.
     - Даже так?
     - Так.  Мои  смутные  подозрения  и  опасения,  будучи  произнесены  и
названы,  могут  сами  по  себе  оказать  нежелательное  воздействие на ход
событий.
     Шульгин решил пока не вдаваться в детали.  Все  равно  она  не  скажет
более  того,  что  сообщить  намеревалась.  Но ведь не только для этого она
назначила ему встречу, более похожую на интимное свидание. Не желает ли она
все же именно этого, а прочее - не более чем мотивированная прелюдия?
     - Вы  уходите  уже  на  этой  неделе,  - не спрашивая,  а констатируя,
сказала Сильвия, сделав два крошечных глотка.
     - Мы собираемся уходить на этой неделе, - осторожно ответил Шульгин, -
не позднее субботы.
     - Я бы советовала вам быть крайне осторожными. Англичане и их союзники
хорошо осведомлены о ваших планах.  Разведка ли у них так здорово работает,
или наши слишком беспечны насчет конфиденциальной информации,  но все, кому
нужно,  знают и название яхты,  и все ее  характеристики,  и  даже  твои  с
Новиковым псевдонимы.  Уже отданы соответствующие распоряжения - как только
яхта "Камелот" окажется в международных водах,  найти способ задержать  ее,
хотя  бы  и  в Порт-Саиде,  или в Адене,  или в окрестностях Мальты,  или у
Гибралтара.  После  чего  тщательно  разобраться,  что  собой  представляют
"господин  Ньюмен"  и  его  спутники.  А  счеты  у  них к вам очень и очень
солидные. Не хотела бы я оказаться на вашем месте.
     - Что,  хуже будет,  чем в руках аггрианского спецназа?  - с насмешкой
спросил  Шульгин,  вспоминая  свои  приключения  в теле наркома Шестакова и
особенно - безымянного нищего на ассирийском базаре.
     - Не знаю,  хуже или лучше,  - ответила Сильвия,  нимало не  смущенная
намеком  на собственные прошлые злодейства,  - но удастся ли вам выпутаться
из ситуации так же легко и быстро - большой вопрос.  Не так уж трудно будет
доказать  и  ваше  самозванство,  и  участие в целом букете противозаконных
действий.  Нет,  - тут же поправилась она,  - вы, конечно, сумеете в случае
чего  дать  должный  отпор,  и,  как всегда,  выглядеть это будет эффектно,
только вот приятной прогулки скорее всего не получится, увы.
     - Ах,  как я тронут твоим сочувствием,  - Сашка даже приложил  руку  к
сердцу.  - Но отчего опять все так выстраивается?  Сначала ты даришь Андрею
яхту и усиленно выталкиваешь его за пределы евроазиатского  ТВД*,  а  потом
вдруг  сообщаешь  такое  вот...  Интересно  как-то получается.  Ты что,  не
предвидела  подобных  демаршей  заранее?  Или   возможностей   не   хватило
прекратить  эти  поползновения  на  уровне  первых  лордов  Адмиралтейства,
придумать  нечто  крайне  убедительное  в  нашу  поддержку?  Или  же  опять
ленинский принцип в действии - "Чем хуже, тем лучше"?
     - Знаешь,  Александр,  ты,  кажется, переоцениваешь мои возможности. Я
ведь уже не  та,  кем  была  до  вашего  вмешательства.  Не  могущественный
резидент, повелевающий половиной земного шара и десятками преданных агентов
- исполнителей моей воли.  Увы. Теперь я почти простая женщина, в некотором
смысле  - тоже самозванка,  двойник собственной личности в это же время и в
этом же месте.  У меня есть знания,  есть прошлые связи...  -  Она  сделала
паузу и произнесла,  как показалось Шульгину,  с некоторым усилием:  - Есть
вы, теперешние союзники и друзья, но...
     Против многого в этом мире я теперь почти бессильна. Да вот тебе самый
простой пример - я просто не помню очень многого - с кем встречалась, с кем
и  о  чем  разговаривала  60  лет  назад.  И  мне  приходится  по  крупицам
восстанавливать  факты и подробности интриг полувековой давности,  при том,
что для моих партнеров все происходило в буквальном  смысле  вчера  или  на
днях.   И  как  я  буду  выглядеть,  если,  разговаривая  с  Черчиллем  или
Ллойд-Джорджем, стану проводить совершенно другую линию, чем накануне...
     - Подожди,  Сильвия, подожди. У меня снова голова немного кругом идет.
Как  это  получается?  Твой  аналог  исчез из Лондона почти год назад,  как
только наше вмешательство в данную реальность стало  практически  ощутимым.
История  пошла  по  другой  колее,  соответственно  - изменились поведение,
намерения и мотивации поступков всех твоих прежних  приятелей  и  клиентов.
Почему же их должны удивлять твои новые убеждения и принципы? Тут что-то не
рядом...
     Сильвия улыбнулась снисходительно.  Наивность Шульгина  и  его  друзей
подчас умиляла.
     Англия 20-х годов - это все же отнюдь не СССР 80-х.
     Сословные предрассудки,  классовые  и  групповые  интересы - вещи куда
более постоянные и  важные,  чем  незначительные  изменения  в  европейской
политике.  И  вдобавок  она  сама  не  до  конца  представляла,  как теперь
соотносятся столь недавно начавшие расходиться реальности. Тот факт, что ее
аналог,  Сильвия-1,  достаточно  долгое время продолжала существовать уже в
этом мире,  настораживал.  Да и не  до  конца  ясно,  ушла  ли  она  отсюда
окончательно   или  продолжает  существовать  в  каких-то  лакунах  прошлой
реальности, сохранившихся в этой.
     Ее также интересовало,  какие последствия будет иметь отправленное  ею
письмо в 1938 год,  в котором она предупреждала тамошнюю Сильвию о том, что
часть личности Шульгина осталась в наркоме Шестакове.  Тут  просматривалась
возможность возникновения уже третьей логической связи,  в результате того,
что Шульгину-нынешнему  станет  известно  то,  что  совершил  его  двойник,
управляющий действиями наркома.
     Никакая теория  не  предусматривала  возникновения  устойчивых  связей
между будущим и прошлым и вдобавок - поперек параллельных реальностей.  Тут
может  образоваться  такая  межвременная  паутина  с  непостижимым  уровнем
связностей,  что все предыдущее покажется арифметикой  начальной  школы  по
сравнению с квантовой физикой...
     Но ответила  она,  конечно,  совершенно  иначе.  В  том смысле,  что в
изменившихся условиях ей необходимо сначала самой понять,  кто и  на  каких
позициях  стоит,  какие  тайные  союзы  возникают  и какие ранее незыблемые
комплоты рассыпаются.
     Люди, к   примеру,   входившие   в   прогерманскую   партию,   другую,
ориентированную  на  сохранение Антанты,  третью,  поддерживавшую Советскую
Россию Ленина, сейчас вынуждены лихорадочно выстраивать принципиально новые
политические конструкции. И она, леди Спенсер, сейчас тоже в затруднении...
     - Мне  это  несколько  странно слышать,  - ответил Шульгин.  - Что,  в
сущности, изменилось? Если даже мы, люди в принципе далекие от какой угодно
политики,  не  имевшие  совершенно  никакого  опыта  в делах,  которыми нам
пришлось заниматься,  и то достигли ощутимых успехов,  -  здесь  он  слегка
виновато улыбнулся,  намекая на одержанные победы,  в том числе и над самой
Сильвией вместе с возглавляемой ею аггрианской резидентурой.  - А для  тебя
разве что-нибудь изменилось?  Работай так, как работала прошлый раз в своей
же Англии.  Тогда ведь тебе удалось направить Антанту в нужном направлении,
ну,  разверни  политику  еще  градусов на 40-60,  теперь уже в желаемом для
нас...
     - Если бы все было  так  просто.  Слишком  изменился  мир.  Вашими  же
стараниями.  Прошлый раз мы именно потому и добивались успехов,  потому что
подталкивали руководящие круги Антанты в естественном для них  направлении.
Наша  политика  соответствовала коренным интересам подавляющего большинства
британского истэблишмента,  можно даже сказать - тенденциям мировой истории
в  целом.  И  мировая  война,  и события первых послевоенных лет объективно
содействовали  росту  экономического  и  политического  могущества  Англии,
Франции,  США,  их союзников. Теперь же все наоборот. Ты требуешь разворота
не на 60, а на 180 градусов. А это совсем другое дело.
     Шульгин в принципе понимал ее правоту.  То,  что  они  сейчас  делали,
действительно  шло  поперек предыдущей истории,  которую можно было считать
"естественной мировой линией". Как ни суди, а все, что случилось на Земле с
1914 по 1921 год, вызывалось достаточно объективными причинами, вытекало из
созданных всем XIX веком обстоятельств - и в экономике,  и в политике,  и в
психологии как правительств, так и "широких народных масс".
     Включая и "великую русскую смуту"
     А сейчас  происходило  нечто,  ломающее  сложившиеся  отношения  между
странами,  устоявшиеся геополитические концепции,  весь экономический базис
западноевропейской цивилизации.
     И совершенно   естественно,   что   сопротивлялись   не  только  люди,
сопротивлялась, если можно так выразиться, вся ноосфера. Коллективный разум
муравейника протестовал против изменений привычных правил игры.
     - И  то,  что  мы условились называть "Системой",  - согласилась с ним
Сильвия,  - как некий наднациональный организм,  консолидирует  сейчас  все
свои силы и ресурсы, чтобы вернуть мир к его привычному состоянию.
     А сил  и  ресурсов  у  них  много.  Аналитики и политологи лихорадочно
изучают  сейчас  ситуацию,  пытаются  построить   непротиворечивую   модель
происходящего,  банкиры и финансисты ведут переговоры и консультации, чтобы
выработать  нечто  вроде  новой   Бреттон-Вудской   экономической   системы
послевоенного  мира,  а  люди,  привыкшие  главную  ставку  делать на силу,
разрабатывают стратегию силового решения проблемы.
     - Если я правильно предполагаю,  "Система" видит оптимальный  выход  в
беспощадной войне с нами? Причем - войне без правил? - спросил Сашка.
     - Разумеется.  Другого пути просто нет. Да, война уже началась. Пока -
тайная. Чтобы вернуть мир к исходному состоянию, им необходимо прежде всего
ликвидировать Югороссию, ее противоестественные союзы с Турцией, Японией...
     - Отчего же именно ее? Мне представляется, что как раз Югороссия ничем
не угрожает Западу.  В принципе союзное государство, весьма цивилизованное,
член  Антанты,  сумевшее  справиться  с большевизмом,  не отказывающееся от
своих обязательств.
     Казалось бы,  твоим друзьям следовало бы  ухватиться  за  нее  как  за
спасательный круг.  Если начнется очередная борьба за передел мира, как раз
мы  способны  обеспечивать  интересы   евроатлантической   цивилизации   на
азиатских  рубежах.  Некоторые  недоразумения,  возникшие  в  отношениях  с
Англией,  вполне могут быть решены путем переговоров.  Мы  даже  готовы  на
уступки...
     - Господи,  да  не  в этом же совершенно дело!  - не сдержала чопорная
англичанка  эмоционального  вскрика  -  Вы   можете   быть   сколь   угодно
цивилизованным, дружественным государством, это ничего не меняет!
     Сам факт  существования  Югороссии ломает мировое равновесие.  Будущее
отбрасывает свою тень в прошлое,  не случившееся здесь,  но реализованное в
десятках  других реальностей будущее протестует...  Я не представляю себе в
точности механизма этого воздействия, но это так.
     И она начала достаточно  подробно  объяснять  ему  детали  и  тонкости
складывающейся  ситуации,  приводить  ранее  не  известные ни Шульгину,  ни
Новикову подробности происходящих в финансовых,  дипломатических, военных и
придворных кругах Англии событий.
     - Понимаю...  -  Внимательно  слушая  ее,  Шульгин  вспомнил  вроде бы
мелкий,  незначительный  факт,  который  тем  не  менее  четко  ложился   в
изложенную Сильвией схему.
     Так же  вот  было с начальником ВВС Красной Армии генералом Рычаговым,
расстрелянным по приказу Сталина в 41-м году,  а ими спасенным из  подвалов
Лубянки и возвращенным в строй.
     Так, Павел  Васильевич  тоже  все время задумывался некстати и однажды
признался, что не до конца понимает, жив ли он на самом деле, а если да, то
почему и зачем. Значит, ощущал каким-то образом свою несостоявшуюся смерть.
     Но сейчас  вдаваться  в  столь  тонкие материи Шульгину представлялось
несвоевременным. Гораздо важнее определиться, что делать в настоящее время.
Кое-какие  соображения  у  него  родились  прямо  сейчас,  но они требовали
существенного изменения уже согласованных и утвержденных планов.
     - Твои слова меня,  как  минимум,  опечалили,  -  совершенно  искренне
сказал Шульгин. - Я надеялся, наша политика принесет миру покой хотя бы лет
на тридцать.  Этого нам как раз бы и хватило,  чтобы прожить лучшие годы. в
свое  удовольствие.  А  теперь...  Наверное,  мне  придется  отложить  свое
свадебное путешествие.  Отправляйся в Лондон и жди меня там.  Я  в  удобном
месте  соскочу  с яхты и нанесу тебе визит.  Если сумеешь - замотивируй мое
появление,  проведи соответствующую подготовку,  прикинь,  с кем и в  каком
качестве мне полезно будет познакомиться...
     Отчего бы,  в конце-то концов,  нам самим не войти в "Систему"?  После
несчастного случая в "Хантер  клубе"  они  должны  испытывать  определенный
кадровый голод...
     Сильвия посмотрела   на  Сашку  со  странным  выражением.  Повторялась
обычная  история  -  эти  земляне  всегда   ухитрялись   найти   совершенно
неожиданный ход,  резко меняющий весь расклад. Решение Шульгина, принятое и
высказанное им явно с налету,  без подготовки,  теперь казалось  ей  вполне
логичным и имеющим солидные шансы на успех.
     Так отчего  же ей,  имеющей почти вековой опыт дипломатических интриг,
подобное не пришло в голову?
     "А вот потому и не пришло,  - самокритично подумала аггрианка,  -  что
именно они признаны высшими силами достойными кандидатами в Держатели Мира.
А  все  мы,  и  форзейли,  и  аггры,  лишь  более-менее   квалифицированные
исполнители чужой воли, исходящей из непостижимых для нас принципов".
     Самое интересное, что в отличие от истинно земной женщины, тем более -
британской аристократки,  Сильвия не испытывала  к  Шульгину  или  Новикову
ревности,  желания отомстить, уничтожить удачливого соперника, чтобы занять
его  место.  Нет,  пусть  неявно,   без   потери   лица,   она   признавала
справедливость сложившегося положения вещей.
     Вот если ситуация изменится, например, если поступят какие-то указания
из метрополии,  тогда конечно... А пока она готова помогать Шульгину в меру
сил.  Впрочем, после недавней встречи с Дайяной на Валгалле в существование
метрополии она уже почти  не  верила.  Как  сказала  Дайяна  -  "реальность
выгорает"?
     - Только ты серьезно отнесись к моим первым словам, - сказала Сильвия,
когда все нужное уже было сказано,  - прорыв через Средиземное  море  может
поломать  все наши планы.  Может быть,  лучше все-таки еще раз прибегнуть к
межпространственному переходу?  Вы измените название и  внешний  вид  яхты,
возьмете себе другие псевдонимы, начнете путешествие сразу из Атлантики или
Индийского океана. А мы здесь обеспечим соответствующую операцию прикрытия.
А  потом  ты  в  удобном месте пересядешь на рейсовый пароход и появишься в
Лондоне...
     - Это - хорошая идея,  - согласился Шульгин.  - Только пусть о ней  не
знает никто, кроме нас...
     - Каким же образом?  - не поняла Сильвия.  - Переход из Севастополя по
межпространственному каналу тайно организовать  невозможно.  И  Новиков,  и
Левашов, и Воронцов должны участвовать...
     - Переход  -  да.  Тут  мы ничего от своих скрывать не будем.  Причина
понятна.  Все же остальное... Зачем зря людей расстраивать. У каждого много
своих забот. С Андреем, Ириной и женой я уже сам договорюсь. Прочее же - на
мое усмотрение.
     Несмотря на  исключительно   деловой,   судьбоносный   даже   характер
разговора, Сашка все отчетливее ощущал некоторую абсурдность происходящего.
Особенно если посмотреть на это со стороны, свежим и непредвзятым взглядом.
     Второй час ночи,  уединенный кабинет,  интимный  полумрак,  негромкая,
настраивающая на соответствующий лад музыка,  кружащие голову напитки, а он
сидит за столиком напротив  изысканно  красивой  женщины,  известной  своей
склонностью к эротическим забавам,  более того - своей бывшей любовницы,  и
ведет  с  ней  до  чрезвычайности  серьезные  разговоры,  более  подходящие
убеленным   сединами,   ни  на  что  сумасбродное  не  способным  ветеранам
дипломатических  ристалищ.  Вроде   всяких   там   Извольских,   Сазоновых,
Горчаковых и прочих Клемансо с Чемберленами.
     А от   Сильвии   ведь  пахнет  сладковато-терпкими  духами,  наверняка
"Шанелью ь5",  которая волнует и возбуждает грешные мысли ничуть  не  хуже,
чем  рижская "Лэлда" или польские "Быть может...",  которыми,  за неимением
лучшего, охмуряли парней девушки шестидесятых годов.
     Поблескивают антикварные золотые перстни на тонких пальцах англичанки,
призывно  взмахивают время от времени длинные изогнутые ресницы,  заманчиво
выглядывают из выреза блузки с как  бы  невзначай  расстегнувшейся  верхней
пуговичкой вздымающиеся от дыхания полушария груди.
     Отчего бы  не прекратить ставший утомительным разговор и не вспомнить,
как у них в свое время неплохо все получалось? Особенно - самый первый раз,
когда они еще были непримиримыми врагами и оба готовились к самому худшему.
Сильвия тогда четко его переиграла, но...
     Тактический успех не стал  победой,  а  превратился  в  стратегическую
катастрофу  для  нее  и  для  всего  их галактического дела.  Что отнюдь не
умалило ее собственных женских достоинств.  Вот бы и сейчас так!  Или прямо
здесь,  на кожаных диванах,  или - в соседней каюте первого класса,  всегда
готовой к приему поднимающихся на борт пассажиров.
     Сомнений нравственного плана,  терзаний по поводу того,  что он  готов
изменить влюбленной в него молодой жене,  Шульгин не испытывал.  Совсем тут
другие категории, ничего общего с обыденной моралью не имеющие. Нравственно
все,  что  идет  на  пользу делу мировой революции,  как говаривал Владимир
Ильич.
     Ножки вот у леди Спенсер великолепные,  юбочку она  надела,  пользуясь
случаем,  такую,  в  которой  никогда  бы не появилась сейчас в салоне леди
Астор или на файф-о-клоке у королевы.  И сидит так, что отсюда, с его места
за столиком,  ничего не видно, но зеркала на переборках от пола до потолка,
чередующиеся с дубовыми панелями,  если знать,  под каким углом  взглянуть,
показывают вполне достаточно, чтобы во рту пересохло.
     Сашка встал,  качнулся  сильнее,  чем  нужно,  ухватился рукой за край
столика и направился к стойке бара.  Спиной и уголком глаза в  зеркалах  он
видел ее взгляд, радовался, что все получается правильно. ИЗ ЗАПИСОК АНДРЕЯ
НОВИКОВА Тогда же, там же.
     ...Возвратившись в  зал,  я  заметил,  что  настроение  присутствующих
несколько  изменилось.  Судя по виду Ларисы,  явно возбужденной,  с яростно
посверкивающими  глазами,  инициатором  или,  по  крайней  мере,   активным
участником   конфликта   была  именно  она.  Что  и  неудивительно  при  ее
импульсивном, синусоидального типа характере.
     Это, конечно,  не  маниакально-депрессивный  психоз,  но  определенная
акцентуация именно в этом направлении. Интересно, что вызвало у нее вспышку
гнева сейчас? Вроде бы ничего не предвещало.
     В ближайшие минуты все выяснилось.
     Я уже писал,  что взаимоотношения Шульгина и  Ларисы  были  далеко  не
однозначными.  (В  основном  -  с  ее  стороны.) Этакое сочетание взаимного
влечения и односторонней подозрительности и неприязни.
     По-моему, между ними даже имел  место  тайный,  непродолжительный,  но
бурный роман.
     Конечно, до того, как Сашка обвенчался с Анной.
     Олег, по  обыкновению,  ни  о чем не подозревал,  да и Шульгин вовремя
одумался,  иначе раскол в нашей небольшой компании стал  бы  непреодолимым.
Как будто мало нам было весьма для всех неприятного треугольника "Я - Ирина
- Берестин".
     А сейчас повод для ссоры оказался вроде бы совсем  пустячный.  Шульгин
как  бы  между  прочим  заметил,  что  хорошо,  что мы с ним уезжаем,  а то
ситуация в мире опять становится угрожающей, и трудно было бы удержаться от
очередной корректировки реальности.
     Мол, необходимо что-то делать и с Советской Россией, и с Англией, ну и
с "Системой" разобраться,  а то  как  бы  Европа  невзначай  не  вползла  в
очередную бессмысленную войну.
     Лариса, за  последний год привыкшая к роли жены и одновременно "серого
кардинала" при  Левашове,  официальном  полпреде  Югороссии  при  советском
правительстве  и  неофициальном  координаторе  тайного военно-политического
союза между двумя Россиями, неожиданно возмутилась.
     Ей показалось,  что  Шульгин  намекает   на   ее   особую   и   где-то
двусмысленную  роль,  чуть  ли не обвиняет в том,  что она вынашивает планы
смещения Троцкого и захвата власти в РСФСР.
     Самое смешное,  что однажды,  вскоре  после  1-го  московского  мятежа
"леваков",  мы  с Сашкой словно бы в шутку,  но обсуждали подобный вариант.
Тогда и прозвучал подходящий для нее титул: "Принц-консортша Генсека Лариса
Первая".
     Исходя из   того,  что  Олег,  по  своим  убеждениям,  вполне  мог  бы
сравнительно мирным путем сместить Троцкого,  стать Генеральным  секретарем
РКП(б)  и Предсовнаркома,  чтобы воплотить в жизнь свой идеал "социализма с
человеческим  лицом",  некую  смесь  дубчековской  Чехословакии,  титовской
Югославии и отечественного нэпа.
     Неужели до  нее дошли наши тогдашние разговоры?  Или она на самом деле
видела себя в  похожей  роли,  постоянно  опасаясь,  что  ее  планы  станут
известны раньше времени.
     Нам с   Сашкой   на   подобные   заморочки  давно  было  наплевать,  и
препятствовать даже таким замыслам мы  не  стали  бы,  но  Лариса,  похоже,
считала иначе.
     И сейчас,  отводя  от  себя померещившийся ей удар,  она обрушилась на
Шульгина со всей мощью своего агрессивного темперамента.  Как принято  было
говорить в наши студенческие времена - перекинула стрелки.
     В числе прочих прозвучало и обвинение,  что Сашка (мое имя при этом не
упоминалось) для того и воевал с агграми, чтобы занять на Земле оставленную
ими нишу.
     То есть  не  она  намеревается  захватить  власть в Кремле,  а Шульгин
мечтает об абсолютном мировом господстве. Не более и не менее.
     Попытки Шульгина в очередной раз свести все к шутке,  утрируя и доводя
до  абсурда  Ларисины  тирады,  успеха  не  имели.  Хуже  того,  в дурацкую
дискуссию втянулся и Олег, потом не смолчала и Сильвия.
     Совсем как в рассказе Шолом-Алейхема "Слово за слово".
     В общем, подтверждались мои худшие выводы.
     Обстановка в нашем коллективе перенапряжена и чревата...  Я даже и  не
знаю,  чем.  Надеюсь,  что  не  внутривидовой  холодной гражданской войной.
Подобное было к концу нашей первой зимы на Валгалле.  Только там  все  было
понятнее.  Вынужденная  изоляция  в  ограниченном  пространстве  Дома  плюс
абсолютная  неясность  грядущих  перспектив.  Тогда  нас  спасло  внезапное
вмешательство извне. А вот сейчас? Кто виноват и что делать?
     И, значит,  мое решение уйти в любом случае правильное. Сашкин же план
остаться и действовать - по-прежнему вызывал у меня сомнение.

     ...Уже совсем  поздно,  или  скорее  рано  -  в  третьем  часу утра мы
оказались вчетвером в моей каюте. Ирина, Сашка, Сильвия и я.
     Получилось совсем по-сталински.  Политическая матрешка.  В  ЦК  партии
создается  бюро  ЦК,  внутри  его  -  Президиум  бюро,  а  уже в Президиуме
совершенно тайные и внеуставные,  когда тройки, когда четверки. Руководящие
и направляющие.
     Вот и у нас...
     Негласно подразумевалось,  что мы,  здесь присутствующие,  единственно
понимаем как степень грозящей нашему  делу  опасности,  так  и  способы  ее
преодоления.
     Нескромно? Ну, что ж...
     Не в том дело, что мы кому-то из друзей всерьез не доверяли или, упаси
бог, собирались против кого-то интриговать. Все проще.
     Когда возникает серьезная опасность,  не время для долгих дискуссий. А
поскольку  мы  с  Ириной  с самого начала были единодушны во всем,  то наша
четверка  оказывалась  практически  триумвиратом,  достаточно   эффективным
органом принятия решений.
     А другие...
     Воронцов всегда   держался  чуть  на  особицу,  предпочитая  выполнять
частные задачи,  не связывая себя с  глобальной  политикой  и  не  отягощая
совесть сверх необходимого.
     С Берестиным  Сильвия поделится нашими идеями и замыслами в той мере и
тогда, как сочтет нужным.
     С Олегом же,  все больше подпадающим под  влияние  Ларисы,  просто  не
хотелось  конфликтовать.  Вернее,  лично мне не хотелось ставить его в мало
комфортную ситуацию выбора между старыми друзьями и возлюбленной.
     Примерно через полчаса мы организационно оформились как  "Чрезвычайный
комитет  Службы  охраны  реальности".  Присутствующий  во всем этом элемент
интеллектуальной  игры  как  бы  маскировал  серьезность   и   даже   некую
необратимость происходящего.
     Цели комитета  определялись  просто.  "В  условиях  нарастающей в мире
нестабильности,  вызванной как естественной реакцией данной  реальности  на
грубое  вмешательство  извне,  так  и  воздействием неизвестного количества
неизвестных же факторов, ЧКСОР берет на себя ответственность за поддержание
максимально возможной стабильности, недопущение парадоксов и артефактов как
со стороны остальных членов СОР, так и прочих, естественных и потусторонних
субъектов и сил ныне протекающего исторического процесса..."
     Ну и далее подобным же высоким штилем на две с половиной страницы.
     Мы недвусмысленно   декларировали,   что  считаем  всех  наших  друзей
полноправными членами означенной Службы,  а себя лишь группой лиц,  в  силу
воздействия  форс-мажорных  обстоятельств  вынужденной действовать какое-то
время с нарушением принципа коллегиальности.
     Одной из неотложных мер стабилизации обстановки как  раз  и  считалось
наше  одновременное самоустранение от дел.  Мы трое "уходим завтра в море",
Сильвия же немедленно отбывает в Лондон,  где создает нечто вроде запасного
пункта управления и связи. На основе уцелевшей материально-технической базы
аггрианской резидентуры.
     - Выходит,  что во многом Лариса,  сама этого не подозревая, оказалась
права,  - с тонкой усмешкой сказала сама леди Спенсер. - И элементы сговора
за их спиной просматриваются,  и возвращение к целям и методам аггров имеет
место. Разве нет?
     - За дуру ее никто и не держал,  - ответил Сашка.  - И ум, и хватка, и
интуиция,  - все у  нее  присутствует.  Но...  "Каждый  человек  необходимо
приносит  пользу,  будучи  употреблен  на своем месте".  Сейчас ее место не
здесь. Всего лишь. А когда время изменится...
     - "Tempora mutantur et nos mutamur in illis"*, - подвела итог Сильвия.
     - Вот именно, - кивнул я.
     На том и порешили, расходясь.
     - А все же о том,  что Сашка остается,  вы не сказали и  полноправному
члену триумвирата,  - с некоторым злорадством отметила Ирина,  когда мы уже
лежали в постели.
     - Не думаю, что она нам тоже все сказала о своих собственных делах. Да
и не беда... Каждому достанет своей заботы... - ответил я небрежно, занятый
совсем другими мыслями.
     - Нет,  нет,  - отстранилась Ирина,  когда я потянул вверх ее  длинную
ночную  рубашку,  - давай сегодня обойдемся.  Устала я,  шампанского слегка
перебрала, вообще настроения нет. Вот выйдем в море, отоспимся как следует,
тогда - сколько угодно...
     - Ага, отоспишься ты в море, особенно если заштормит... - пробурчал я,
отворачиваясь.

     ...У Шульгина  же  ситуация получилась совершенно обратная.  Здесь как
раз ему  хотелось  спать,  но  Анна,  уже  зная,  что  завтра  им  придется
расстаться  как  минимум  на  две  недели,  а  то  и  больше,  рассчитывала
напоследок "оттянуться по полной программе".
     Сашку до сих пор  несколько  удивляло,  что  скромная,  поначалу  даже
чопорная  девушка,  рожденная в последний год прошлого века и воспитанная в
строгих  правилах  закрытого   пансиона,   оказалась   столь   раскованной,
темпераментной  и  азартной в "личной жизни".  Шульгин,  знавший ту жизнь в
основном  по  классике,  привык  думать,  что  внешние  манеры  бабушек   и
прабабушек адекватно отражали их внутренний мир.
     Оказалось - не так.

     ...И все же  мы  решили  идти  проливами  в  Средиземное  море,  через
Архипелаг  к  Суэцу.  Риск?  Конечно,  он  присутствовал,  тем более что из
берестинского компьютера я знал,  что англичане, и не только они, тщательно
отслеживают все наши перемещения даже в пределах Черного моря.
     Выход яхты за пределы зоны,  прикрываемой флотом, береговыми батареями
Чанаккале и авиабазой на острове Имроз, сулил нам массу неприятностей.
     После шокировавшего всю Великобританию разгрома и пленения ее  эскадры
в  бою  у  мыса Сарыч,  которую почти все,  от портового бродяги до Первого
лорда Адмиралтейства, восприняли едва ли не тяжелее, чем русское общество в
свое  время  Цусиму,  идея реванша в буквальном смысле витала в воздухе.  А
особенно - на страницах и консервативных,  и большинства либеральных газет.
Редко  какой  обозреватель  осмеливался  корректно  усомниться,  а столь ли
необходимо было  адмиралу  Сеймуру  достаточно  безрассудно  (да  что  там,
бесчестно)  нападать на главную базу флота своего недавнего союзника.  Ведь
все-таки   именно   Югороссия   считается    официальным    правопреемником
императорской России, никак не большевистский режим в Кремле.
     А пресловутый тезис, что у Британии нет постоянных друзей и союзников,
есть только постоянные интересы, в данном случае звучал сомнительно.
     Ради каких таких интересов стоило приобретать нового,  судя по  итогам
стычки,  сильного врага, позорно сдать в плен пять сверхдредноутов, а потом
еще и потерять  Турцию?  Не  лучше  ли  как-нибудь  завершить  дело  миром,
разумеется,  почетным, и начать англо-югоросские отношения с чистого листа?
А всю вину за случившееся возложить на того же Сеймура, предав его военному
суду?
     Однако в прессе подобные мотивы звучали крайне сдержанно,  несмотря на
то, что сам премьер-министр придерживался почти такой же точки зрения.
     Именно по  его  инициативе   Форин-офис   обратился   к   Врангелю   с
предложением  возвратить  сдавшиеся  в  плен корабли и забыть о прискорбном
инциденте,  начав одновременно переговоры  о  дальнейшей  судьбе  Турции  и
черноморских проливов.
     По моему   совету   Верховный   правитель  ответил  с  достоинством  и
сдержанно.
     Югороссия, мол,  движимая не забытыми  еще  союзническими  по  Антанте
чувствами,  безусловно,  готова  к  переговорам  и даже не возражает против
обсуждения дальнейшей судьбы вполне добровольно спустивших флаги  линкоров,
которые  по  всем  обычаям  являются законным трофеем русского флота,  как,
например, доставшиеся японцам корабли Тихоокеанского флота.
     В 1916 году  Россия,  как  известно,  даже  будучи  союзницей  Японии,
выкупила у них отнюдь не сдавшиеся, а затопленные своими экипажами "Варяг",
"Пересвет" и "Полтаву" за полновесные золотые рубли.
     Вот и  сейчас  Югороссия  готова,  в  случае   принесения   британским
правительством   соответствующих   извинений   и   выплаты  компенсации  за
понесенный  русским  флотом  ущерб,  возвратить  пять  линкоров  вместе   с
экипажами за вполне доступную, возможно, даже символическую сумму.
     Естественно, после  такого  ответа  гордый Альбион от идеи переговоров
отказался и приступил к тесной блокаде выхода из Дарданелл в Эгейское море.
     В блокаде участвовали срочно переброшенные из метрополии  и  Сингапура
восемь  линкоров,  четыре  крейсера  и  дюжина эсминцев,  составивших вновь
образованный Средиземноморский флот  под  командой  контр-адмирала  Джереми
Садлера.
     Адмирал немного  недобрал  славы  в  мировую  войну  и  теперь  мечтал
блеснуть флотоводческими талантами и получить очередную нашивку.
     Прорвать и даже полностью  снять  блокаду  российскому  флоту,  с  его
новыми возможностями, технически было нетрудно. Но - бессмысленно.
     Если только  не принудить Англию к безоговорочной капитуляции и полной
демилитаризации,  примерно так,  как это было сделано с Германией.  А иначе
восстановить  русское  торговое  судоходство  в  Мировом  океане  все равно
невозможно.  Пришлось бы смириться с тотальной каперской войной без  правил
или уж "добивать врага в его берлоге".
     И все  же  мы  решили  предпринять  этот вроде бы самоубийственный и в
любом случае сулящий  дальнейшие  осложнения  шаг.  Тщательно  взвесив  все
возможные последствия.
     В идеале  можно  рассчитывать,  что  "Призрак" сумеет проскочить между
островами незамеченным.  Удалось же подобное в 1942 году ледоколу "Микоян",
который, имея всего десять узлов хода, пробрался мимо Лесбоса, Хиоса, Крита
и Кипра,  избежав встречи с итальянскими эсминцами и  немецкими  торпедными
катерами.
     А яхта  ведь не грузный неповоротливый ледокол и скорость под дизелями
развивает почти такую же,  как самый быстроходный английский "Виттори". Так
что шансы на прорыв неплохие.
     А если  пробраться тишком не удастся - есть второй вариант.  А также и
третий.


                                  ГЛАВА 3

     ..."Валгалла" начала отворачивать вправо,  ложась на курс и постепенно
прибавляя  ход.  На  мутной поверхности моря обозначился кильватерный след,
тоже какой-то грязноватый,  лишенный той торжественности, что бывает, когда
вода сапфирово-синяя, а с неба сияет летнее солнце.
     Словно поздравляя  столпившихся  на  крыле  мостика  друзей  с началом
плавания,  а на самом деле - прощаясь, Шульгин несколько раз взмахнул рукой
с  зажатой  в  ней  фуражкой.  Дождался,  пока  Новиков передвинул рукоятку
машинного телеграфа  на  "Средний  ход"  и  скрылся  в  рубке.  Как  бы  по
неотложному  делу.  Или - отметить первые кабельтовы кругосветного плавания
ритуальной рюмочкой.
     Вскоре он вновь появился на палубе,  и даже в сильный бинокль никто бы
не  заметил  подмены.  Хотя  уже  не  Шульгин это был,  а одетый в такой же
форменный китель и фуражку биоробот, фотографически похожий на прототип.
     Даже если придется подходить вплотную к борту "Валгаллы" и вступать  в
разговор  с  кем-либо  из  друзей,  не  меньше  получаса  он  в  этой  роли
продержится.  Потом, конечно, обман может раскрыться, да и то не наверняка.
Словарный  запас  у  робота  почти  неограниченный,  все  основные манеры и
реакции Шульгина скопированы.  Только в действительно неординарной ситуации
псевдомозг может "зависнуть"...
     А настоящий  Сашка  в это время в своей каюте сбросил китель,  брюки и
прочее,  натянул утепленный серо-зеленый гидрокостюм.  Октябрь  все  же  за
бортом,  а плыть до известного места на берегу не меньше двух миль, то есть
полчаса минимум.
     Прошлепал мягкой резиной по ковру пассажирского  коридора,  по  узкому
металлическому  мостику  машинного отделения,  висящему над аккумуляторными
ямами и белыми кожухами двух  тысячесильных  двигателей,  сквозь  овальную,
снабженную  кремальерой герметичную дверь,  так непохожую на резные дубовые
двери "господской половины", спустился под полубак.
     Здесь, в специальном отсеке сразу  за  таранной  переборкой,  примерно
так, как "Калипсо" капитана Кусто, размещалась шлюзовая камера, часть дна и
боковые  стенки  которой  были  изготовлены  из  сверхпрочного  прозрачного
пластика.
     Чтобы, значит,  любоваться подводным миром и заранее точно знать, куда
именно выходишь с аквалангом. Незаменимое устройство для прогулок в Красном
море или на Большом барьерном рифе.
     Сейчас, впрочем,   за  бортом  не  видно  было  ничего,  кроме  слегка
светящейся  бурой  мути.  Осенние  штормы  подняли   со   дна   тучи   ила,
перемешанного  с прибрежным песком и мусором.  Плыть придется исключительно
по компасу.
     Пока он застегивал на груди замки акваланга и проверял зарядку батарей
подводного скутера-буксировщика, в динамике зазвучал голос Андрея.
     - Ты как там,  готов?  "Валгалла" разгоняется. Еще минут пять, и я дам
полный ход. Успеваешь, или потянуть время?
     - Успеваю, - ответил Сашка. - Почти. Потяни на всякий случай еще минут
столько же...
     - О'кей!  Значит, через десять ровно. Новиков помолчал, будто не зная,
что сказать еще. И вправду. По делу все давно обговорено, однако и оборвать
разговор  просто  так  вроде  бы  и неудобно.  Спросить,  не передумал ли в
последний момент - смешно.  Пожелать удачи или посоветовать беречь  себя  -
банально.
     - Смотри, в общем, там, - Андрей словно бы вздохнул, давая понять, что
по-прежнему не в восторге от Сашкиной затеи. - Устроишься - свяжись со мной
по  закрытому  каналу.  Как,  где и что.  Может,  быстренько управишься,  и
перескочишь ко мне...
     - Да уж. Ты сам води ушами, а то поймаешь шальной снаряд не в шутку, а
натурально.
     - Типун тебе... Ну, пошел, что ли?
     - Пошел. Не забудь шлюз сразу же продуть...
     - Да уж как-нибудь...
     Шульгин задвинул  над головой герметическую крышку,  и через несколько
секунд шлюзовая камера заполнилась водой.
     "Как на подводной  лодке  "Пионер".  -  Сашке  неожиданно  вспомнилась
любимая в детстве "Тайна двух океанов".
     Створки дна раскрылись,  как бомболюк самолета.  Шульгин резко ушел на
глубину,  чтобы не попасть под  винты,  краем  глаза  заметил,  как  быстро
растаяла  в  мути  блестящая  обшивкой из бериллевой бронзы подводная часть
яхты, окруженные вихрем пузырей кавитации винты.
     Уточнил по компасу направление и включил электромотор скутера.
     Подобно шпиону из приключенческих книжек  50-х  годов,  выбравшись  на
берег,  Шульгин разделся, привязал гидрокостюм и акваланг к скутеру, открыл
клапан балластной цистерны.
     Снаряжение он притопил в щели между скалами на  пятиметровой  примерно
глубине.  Привалил  сверху  для  надежности  парой камней.  Глядишь,  еще и
пригодится когда...
     Впрочем, ерунда все это.  И баллоны акваланга заправить  в  этом  мире
негде,  и  аккумуляторы  скутера через сутки-двое сядут полностью.  Так что
лежать имуществу на дне до скончания веков...
     При себе он оставил только часы, компас и десантный нож. Голый (лишь в
шерстяных  плавках)  человек  на  голой  земле,  как любил говорить великий
анархист князь Кропоткин. Или Бакунин.
     Хорошо, что ненадолго,  подумал Сашка.  Слишком буквальное  следование
заветам  классиков  его  не увлекало.  Погодка не совсем подходящая.  Не на
Таити, чай.
     Перед тем как скрыться в лесу,  Шульгин невольно обернулся.  От  самой
воды  громоздились  тучи,  подобных которым и видеть раньше не приходилось.
Многослойные,  серо-сизые,  продернутые  вдобавок  утомительной,   какой-то
больничной желтизной и чернью.  То плоские, то скрученные жгутами, похожими
на струи дыма из труб идущего полным ходом миноносца.
     Все это - этажей в десять-двенадцать,  причем ни цвета,  ни фактура не
смешивались   друг   с   другом.  Мрачноватое  зрелище  и  тревожное  своей
необычностью. А как завершающий штрих мастера - короткий мазок багрово-алым
там,  где  предположительно  должен  быть  край  заходящего  как раз сейчас
солнца.
     И уже не видно ни тонких  мачт  яхты,  ни  даже  надстроек  громадного
парохода. Ну да, они успели отмотать миль десять, если не больше.
     И теперь окончательно - каждый сам за себя. "Один бог за всех"...
     Если очень уж припрет,  то,  конечно,  помощь друзей гарантирована. Но
это будет означать проигрыш, что Шульгина никоим образом не устраивало.
     Следовало торопиться, пока еще окончательно не стемнело.

     ...Бежать по узкой тропе, с обеих сторон стиснутой густым кустарником,
было  легко.  Почва   песчано-щебенчатая,   не   раскисающая   даже   после
многодневных дождей. Только вот гроздья крупных, холодных и тяжелых капель,
то и дело обрушивающихся на голову  и  плечи  с  низко  нависающих  ветвей,
удовольствия не доставляли.
     Если бы летом, в жару, тогда да, а сейчас явно неуместный натуризм.
     В приличном  темпе  Шульгин  пробежал  два с лишним километра,  из них
последние пятьсот метров тропа круто пошла вверх и вывела на край  глубокой
балки, заросшей неожиданно густым для этих мест лесом.
     Толстые, перекрученные   древними   природными   катаклизмами   стволы
реликтовых генуэзских  сосен  надежно  скрывали  укромную  полянку,  где  у
подножия   двухсотлетнего,   наверное,   дерева,   кипел  родник  чистейшей
минеральной, похожей на боржоми воды.
     А рядом,  под маскировочной сетью, скрывающей от маловероятных, но все
же  возможных  и  в  этом  глухом  месте  посторонних  взглядов,  притаился
зеленовато-песочный "Додж 3/4".
     За рулем,  в расслабленной  позе,  словно  бы  подремывая  в  ожидании
хозяина,  сидел человек,  удивительно похожий на Джо Кеннеди, слугу доктора
Фергюссона из романа Жюля Верна "Пять недель на воздушном  шаре",  как  его
описал автор и изобразил художник Луганский.
     Истинный шотландец,  лет  тридцати  от  роду,  невысокий,  но крепкий,
сильный,  как буйвол,  и  ловкий,  как  обезьяна,  с  открытым,  честным  и
мужественным лицом, смышленым взглядом. Откровенный, решительный и упрямый.
Его внешность невольно располагала к  себе:  потемневшее  от  загара  лицо,
живые карие глаза,  смелость и резкость движений,  наконец, что-то доброе и
честное во всем его облике.
     Именно такой  слуга,  знающий  вкусы,  угадывающий  желания   хозяина,
неподкупный  и  верный  до смерти,  должен сопровождать джентльмена славной
викторианской эпохи в его странствиях по миру.
     А если эпоха давно уже не викторианская, а совсем, совсем другая - тем
более.  Сразу  всем  будет  виден  "человек  из  раньшенного времени",  как
говаривал  Шура  Балаганов,  а   такие   люди   способны   внушать   скорее
почтительное,   пусть  и  несколько  жалостливое  уважение,  но  отнюдь  не
подозрения и не неприязнь...
     - Вот и я, Джо, - сообщил Шульгин, разумеется, по-английски, стряхивая
воду  с лица и волос,  как будто биоробот мог не заметить его появления.  -
Полотенце, одежду, и - согреться...
     Слуга, у которого от этих слов включилась его программа (до  этого  он
находился в режиме ожидания и охраны вверенного ему объекта), быстро, но не
торопливо встал, поклонился без подобострастия, позволил себе улыбнуться.
     - Рад вас  видеть,  сэр!  Все  благополучно?  У  меня  тоже  спокойно.
Посторонних  здесь  не  появлялось.  Извольте...  -  не  теряя  ни секунды,
поскольку знал наизусть,  где и что у него хранится,  извлек из чемодана  в
кузове большое махровое полотенце. - Какой костюм прикажете?
     - Пока  -  тренировочный.  И - поехали.  В мой охотничий домик.  Там и
поужинаем...
     Джо кивнул,  сноровисто свернул сеть,  аккуратно, без ненужной лихости
тронул машину с места.
     ...Вот теперь  все  хорошо.  Новая  жизнь началась по-настоящему.  Нет
больше  в  этом  мире  Александра   Шульгина,   есть   путешествующий   для
собственного удовольствия сэр Ричард Мэллони, которого неудержимая любовь к
приключениям привела в самый экзотический на сей момент уголок планеты.
     Посмотреть ему  захотелось,  знаете  ли,  что  тут   на   самом   деле
происходит,   каким   образом   из   осколка   Великой  империи  образуется
современное,  динамичное,  похоже,  смертельно  опасное  для  "европейского
равновесия" государство.
     Сами по себе европейские,  равно как и мировые,  проблемы сэра Ричарда
волновали  мало,  поскольку  себя  он  считал  существующим  вне  всяческой
политики,  но  вот очевидцем быть любил.  Начиная со времен Англо-бурской и
Испано-американской войн.  И очень  надеялся  к  старости  издать  мемуары.
Оставить, так сказать, свой след на Земле.
     Кроме солидного  счета  в банке,  особняка,  заполненного раритетами и
охотничьими трофеями, и заготовленной заранее могильной плиты с продуманной
покойником эпитафией. Вроде той, что сочинил для себя Стивенсон.
     Более чем достойная цель жизни в это сумасшедшее время.
     Охотничий домик,  небольшой,  но уютный,  сложенный из дикого местного
камня,  на высоком цоколе, с мансардой под крутой, как у швейцарского шале,
черепичной крышей, малоприметно расположился на краю высокого обрыва.
     Со стороны  узкой  щебенчатой  дороги  дом  и небольшой дворик надежно
скрывали кривые стволы крымского карагача и колючий кустарник.
     Шульгин купил  эту  недвижимость  весной,  в  подарок   Анне,   всегда
мечтавшей  иметь нечто подобное в личной собственности,  но даже приличного
ремонта сделать не успел.  Да и выезжали они сюда с женой всего  три  раза,
шашлыки пожарить, да ночь провести "вдали от шума городского".
     Зато сейчас дом пригодился. В качестве запасной операционной базы.
     ...Под шиферным навесом небольшой,  но жаркий костерок горел уверенно,
без дыма,  по крыше и листьям  деревьев  шуршал  явно  надолго  зарядивший,
обложной  дождь.  Шульгину  нравился  этот  антураж,  заходить в дом ему не
хотелось.
     На сколоченном из толстых буковых плах столе Джо  сервировал  холодный
ужин,  откупорил бутылочку бренди, приготовил кофе и любимую хозяином после
ужина сигару, после чего удалился обратно в машину.
     Хорошо.
     Тишина, нарушаемая лишь естественными в ночном  лесу  звуками,  нежная
отварная   телятина  с  острым  соусом  "кэрри",  ароматный  сыр,  жестяная
коробочка маринованных трепангов, в меру поджаренные тосты.
     И можно  не  спеша  размышлять.  Так,  как  положено   джентльмену   в
"предлагаемых обстоятельствах".
     Планы? А никаких специальных планов у путешественника и нет. Ближайшая
цель достигнута. Каким образом? Ну, скажем, на этом самом автомобиле. Своим
ходом он добрался в Крым из Баку,  куда,  в свою очередь, приплыл пароходом
из Энзели, а туда - верблюжьим караваном из Абадана через Тегеран.
     Все необходимые  отметки  в  паспорте   имеются,   как   и   несколько
рекомендательных  писем  -  от  Королевского  географического общества,  от
русских, еще царских консулов в Индии и Персии. Очень похожие на настоящие,
не придерешься.
     Да вообще-то   в  нынешней  Югороссии  кому  какое  дело  до  богатого
путешественника-иностранца,  исколесившего полмира  и  вот  добравшегося  и
сюда.   К   примеру,   желает  он  ознакомиться  с  достопримечательностями
Севастополя,  при осаде которого дедушка нашего героя в 1855  году  потерял
ногу.
     Или руку?
     Нет, лучше  все-таки  ногу,  поскольку старый сэр Роберт был страстным
охотником,  каковую страсть привил и любимому внуку,  и продолжал  стрелять
тигров  уже  со  слоновьего  загривка,  вплоть  до  безвременной  кончины в
возрасте восьмидесяти шести лет.
     А посетив "места боевой славы",  сэр Ричард отправится далее,  тем  же
автомобилем или поездом,  как ему будет благоугодно.  Ни в средствах, ни во
времени он, слава богу, не стеснен.
     Еще Шульгин думал о том,  что такой сюжет жизни куда  предпочтительнее
любого другого,  и, возможно, все предыдущие события оказались необходимыми
и возможными как  раз  для  того,  чтобы  позволить  московскому  мальчишке
послевоенных лет,  страстному любителю определенного сорта книг и трофейных
приключенческих  фильмов   вроде   "Тарзана"   и   "Королевских   пиратов",
осуществить свою истинную мечту.
     Побыв предварительно врачом, цирковым артистом, соратником форзейлей и
противником аггров,  белогвардейским генералом  и  кандидатом  в  Держатели
Мира.
     Именно для того,  чтобы превратиться в конце концов в некую инкарнацию
лорда Джона Рокстона,  аристократа-плейбоя (хотя и нет  пока  в  этом  мире
такого термина).
     Хорошо бы...
     Жаль только,  что  предстоит  еще слишком много трудов,  чтобы сделать
нынешний мир вполне соответствующим означенной жизненной установке.
     А посему,  в  ожидании  дальнейшего   -   невредно   и   поспать,   но
предварительно...
     Шульгин докурил  действительно  великолепную  сигару,  солидный  запас
которых его теперешний "альтер эго" всегда возил с собой,  поскольку откуда
взяться   настоящей  "Короне"  или  "Упманну"  в  варварских  странах,  где
приходится странствовать?
     - Джо!  - окликнул он слугу.  - Открой наш пятый чемодан, и приступим,
пожалуй.

     ...Светский человек,  тем более  англосакс,  должен  путешествовать  с
комфортом.  Иметь  меньше пяти громадных,  твердой кожи,  окованных медными
полосами кофров с надежными замками ему просто неприлично.
     Ибо, где бы он ни оказался,  кроме  походного  снаряжения,  необходимо
иметь и несколько выходных костюмов,  и смокинг,  соответствующие комплекты
обуви,  пару дюжин сорочек, манишек, крахмальных воротничков и манжет и так
далее, и так далее.
     Именно столько чемоданов и было погружено в кузов вездехода, прикрытый
брезентовым тентом.
     Один - с вышеназванными предметами роскоши.
     Второй - с суровыми походными и охотничьими доспехами.
     Третий, самый тяжелый - с оружием и боеприпасами.
     Четвертый - с предметами личной гигиены.
     И, наконец,  пятый  был   загружен   всевозможными   "спецсредствами",
необходимыми   в   нелегкой   и   малопредсказуемой   жизни  международного
авантюриста.
     Шульгин поднялся на крыльцо,  вошел  в  холл  с  закопченным  камином,
разделся до пояса и уселся на широкую тахту.
     Слуга включил  электрический  аккумуляторный  фонарь,  подвесил его на
кованый крюк,  торчавший из стены,  откинул крышку чемодана,  который сразу
превратился  в  подобие  лабораторного  шкафа с выдвижными полками,  сплошь
уставленными  пузырьками,   фарфоровыми,   пластмассовыми   и   стеклянными
баночками,   ступками  и  пестиками  для  растирания  мазей,  футлярами  со
всевозможными инструментами странного для непосвященных назначения.
     Но слуга к "непосвященным" не относился.  В данный  момент  включилась
программа,  согласно  которой  робот  становился  не  меньше  как магистром
фармации, гримером, косметологом и средневековым алхимиком одновременно.
     Не прошло и получаса,  как  Шульгин,  предварительно  подстриженный  и
побритый в соответствии с легендой,  лежал на спине,  с головой, обмотанной
подобием тюрбана,  лицом,  облепленным остро и пряно пахнущими  салфетками,
торсом и руками, натертыми пощипывающей кожу мазью.
     - Теперь  постарайтесь заснуть,  сэр.  Процедура займет не меньше трех
часов. А потом продолжим...
     Заснуть Шульгин и сам был не прочь, сутки выдались нелегкие, а если не
получается? Едва шевеля губами, он пробормотал:
     - Если бы ты мне хоть через трубочку граммов сто бренди сюда подал,  я
бы тебя послушался.
     - Как прикажете, сэр.
     "Тоже вот привычка,  -  думал  Шульгин,  медленно  цедя  жгуче-терпкий
напиток через пластиковую соломинку.  - Добро бы я действительно напивался,
как нормальные мужики,  а то ведь нет. Сколько ни пей, а голова практически
ясная, ни забыться, ни "стать другим человеком" не получается.
     Так что  -  процесс  ради  процесса.  Приятен  сам момент,  те две-три
минуты, когда ощущаешь вкус, букет, можно сказать, и по пищеводу потекло, и
самый первый толчок в мозгу - достало, значит. А дальше уже лишнее...
     Пьешь скорее по привычке или от наивной надежды,  что каждый следующий
глоток будет как первый... - в который уже раз Сашке, начиная с молодых еще
лет  приходилось отвечать самому себе на вопрос:  "Для чего же ты,  братец,
все пьешь и пьешь,  не пора ли  остановиться?"  И  каждый  раз  он  отвечал
по-разному, но сводилось все к простейшей формуле: "А вот нравится, и все".
     Потом уже  начинались дополнительные толкования,  ничего принципиально
не меняющие.
     И если раньше,  в первой,  нормальной,  так  сказать,  жизни,  он  еще
задумывался  подчас  о  возможном  вреде  для здоровья,  то после появления
браслета-гомеостата вопрос отпал сам собой.  Пей  хоть  непрерывно  круглые
сутки,  через два-три часа в организме не оставалось ни молекулы спирта, не
говоря о полном отсутствии каких бы то ни было следов его  действия.  Мечта
алкоголика...
     Но пока  что  медленно,  тщательно  потребляемый напиток свое действие
оказывал.
     Как там у Ремарка?  "Алкоголь ценен прежде всего тем,  что  превращает
тоску  обыкновенную  в тоску сладкую,  и человек переполняется десятикратно
усиленным ощущением самого себя..."
     Оснований тосковать у Сашки пока что не было,  скорее наоборот,  а вот
на  ощущение  самого себя тянуло непреодолимо.  Тем более что только теперь
выдался по-настоящему подходящий момент разобраться, какого именно черта он
делает здесь и сейчас?
     С Андреем, с тем все понятно. Он действительно безумно устал, вольно и
одновременно невольно взвалив на себя "всю тяжесть мира".  Со своей, иногда
избыточной,    честностью    и    слегка   превратно   усвоенным   лозунгом
"шестидесятников": "Я отвечаю за все!"
     Он вообразил,   что   это    действительно    так,    и    со    всеми
благоприобретенными  и  полученными  извне  силами бросился воплощать его в
жизнь.
     Почти все,  что Новиков хотел и  представлял,  у  него  получилось.  В
соответствии  с  начертанным  на  родовом  гербе  девизом:  "Vouloir  s'est
pouvoir!"* Но - надорвался и теперь действительно не мечтает ни о чем кроме
отдыха.
     Чтобы потом вернуться "на фронт". Отпуск по ранению, если угодно.
     А ты сам, Александр Иванович Шульгин? Ведь признайся хотя бы себе, для
тебя ведь это действительно в огромной мере не более, чем игра?
     Увлекательная, опасная,  даже смертельно опасная моментами,  но все же
игра.  Как  альпинизм,  как  прыжки  с  парашютом,  как  охота на медведя с
рогатиной, наконец.
     Не последний шанс добыть пропитание для  себя  и  семьи,  а  очередной
способ  взять  дозу  адреналинчика,  а  потом гордиться перед собой,  перед
женщинами,  перед такими же отчаюгами,  всегда готовыми  поставить  на  кон
голову против "зубочистки в бисерном футляре, данной нам в сувенир"...
     Нет, они  с  Новиковым  все  обсудили вдвоем достаточно подробно.  Еще
тогда, в эйфорические дни победы на Босфоре и в Дарданеллах.
     Заговор?
     Ну, если угодно.
     Против ближайших друзей?
     Вот уж нет.  Скорее ради их блага.  Пусть они тоже поживут спокойно. В
полном соответствии с желаниями и наклонностями каждого.
     Не мешать,   не   навязывать  собственные  цели  в  качестве  общих  и
обязательных к исполнению.
     А главное  -  вывести  их  из-под  удара,  который  рано  или   поздно
последует.   Не  со  стороны  Англии  или  полумифической,  хотя  и  вполне
дееспособной организации, пресловутой "Системы". Там ребята справятся.
     Но вот Держатели им не по зубам.
     Зато теперь,  без демаскирующего присутствия Шульгина и Новикова,  все
остальные становятся как бы "невидимками".
     Неразличимыми для пронзающих века и парсеки взглядов мастеров Игры.
     Как отдельные рабочие особи в гигантском муравейнике.
     В разговоре  с  Андреем  проскочила фраза,  что на время его "отпуска"
Шульгин берет на себя функцию этакого "смотрящего" в лагерной зоне,  только
не  явного,  а  тайного.  Будет  присматривать,  чтобы "зэки" беспредела не
творили, не "борзели", как в Сашкином полку солдаты выражались.
     И, в случае нужды,  аккуратненько наводить порядок чужими  руками,  не
засвечиваясь ни перед врагами, ни перед друзьями.
     Вполне логично и разумно.
     Так в чем же дело?  Чего же ты,  братец,  на ходу решил карты смешать?
Лавры Новикова покоя не дают?
     Шульгин почмокал губами.  Из трубочки больше  не  удалось  извлечь  ни
капли. Ну и ладно. Хватит на сегодня. И вправду постараться бы уснуть. Кожа
вот на лице зудит,  нервирует.  Ничего не поделаешь.  Хочешь быть красивым,
поступай в гусары.
     Ну, продолжим самоанализ,  что ли? Итак, отчего же ты не сказал Андрею
о своих истинных планах?  Он ведь все равно спорить бы не стал, по большому
счету твои планы не расходятся с генеральной линией.
     А просто так. Из самоуважения.
     Чтобы, сколько   там  выйдет,  полгода,  год,  но  знать,  что  живешь
совершенно автономно,  не выполняешь  ничьих  предначертаний,  кроме  своих
собственных...
     Шульгин был  не  только  умный  человек,  он еще и тщеславия в обычном
смысле был лишен  почти  полностью,  здраво  оценивал  и  свои  собственные
достоинства и недостатки,  и таковые же у Андрея. Нигде они в соперничестве
не пересекались.
     Каждому - свое.
     Просто надоела игра на фортепиано в четыре руки.
     "И все?" - спросил себя Сашка.
     Ему было важно докопаться до глубин собственного подсознания. Если для
успеха операции желательно знать правду о возможностях неприятеля,  целях и
побуждениях,  которыми руководствуется твой  противник,  то  о  собственных
тайных мыслях и намерениях - тем более.
     "Все!" -  ответил  он  без  тени  сомнения.  Ни  публичная  слава,  ни
формальное лидерство его не интересовали.
     Примерить на себя фрак и цилиндр графа Монте-Кристо, всего лишь.
     И не допустить, чтобы без Андрея дела пошли хуже, чем при нем.
     Последняя, мысленно произнесенная фраза его вдруг насторожила.
     Что имеет в виду его подкорка,  раз выдала  эту  идею?  Разве  Новиков
куда-то делся "с концами",  не находится здесь же,  пусть и в тысяче-другой
километров?  В случае чего может вернуться на боевой пост в сей же час, все
необходимое,  сиречь  Ирина  с  портсигаром  и  радиостанция  для  связи  с
"Валгаллой", у него под рукой. Тогда о чем же речь?
     Шульгин привык доверять своей интуиции.
     Раз он подумал об Андрее как о покинувшем их всерьез  и  надолго,  тут
наверняка что-то есть...
     Незамеченная, вскользь  брошенная  Андреем фраза,  которая неосознанно
застряла в памяти, неучтенный, но тревожащий внешний фактор, или?..

     Очередное, внушенное извне наитие?
     Намек Антона, пробой из Мировой Сети?
     Может показаться  удивительным,  что  Шульгин придал такое значение не
случайно мелькнувшей фразе даже,  а оттенку  смысла,  в  ней  заключенного.
Нормальный человек пропустил бы ее не задумавшись. Но тут - другое дело.
     Слишком обширен был опыт, накопленный за...
     За сколько?  За год,  за два или все же плюс-минус шестьдесят условных
лет, чтобы пренебрегать...
     Чем? Внезапным скрипом  половицы  в  ночной  тиши  необитаемого  дома,
ощущением   чересчур  пристального  взгляда  в  затылок  на  людной  улице,
отсутствием точки в конце шифротелеграммы?
     Было уже подобное,  в том же  антоновском  Замке,  и  лишь  постоянная
бдительность  и  внимание  к  мелочам спасли их от неизвестных,  но вряд ли
благоприятных последствий.
     Ну, ладно.
     Поняв, что ответа он сейчас не найдет,  Сашка решил все  же  заставить
себя   заснуть,   сделав   в   памяти   очередную   зарубочку  на  будущее.
Предпочтительнее исходить из того,  что сия обмолвка все же что-то  значит.
Вреда не будет...


                                  ГЛАВА 4

     ...Мыс Ильясбаба,  прикрывающий  выход  из  Дарданелл,  отряд  русских
кораблей миновал уже после полудня.
     Казалось бы - крайне неграмотное решение.
     Любой умный человек,  тем более  имеющий  на  кораблях  такие  приборы
навигации,  как  радиолокатор,  ноктовизоры  с  разрешающей способностью до
десяти миль и прочую современную технику,  постарался бы начать поход сразу
после  захода  солнца  и  за  десять темных часов избавиться от маскировки,
несколько раз поменять курс, полным ходом проскочить к берегам Греции.
     А уже оттуда спокойно,  под именем "Призрака",  приписанного  к  порту
Сан-Франциско, двигаться в Суэцкий канал.
     Но так  поступил  бы просто умный тактик.  Мудрый же должен смотреть с
позиций большой стратегии.
     О выходе  "Камелота"  в  море  англичане  наверняка   знали   еще   из
Севастополя.  И  уж  тем  более отслеживали все его перемещения в проливах.
Агентуры у них достаточно,  не сомневаюсь, что она есть и в наших штабах, и
уж тем более в турецких.
     Если бы  яхта  исчезла  из  Стамбула  и  нигде  более не обнаружилась,
последний дурак сообразил бы,  в чем дело. И завтра же весь британский флот
и все береговые службы, включая администрацию Суэцкого канала, принялись бы
искать подходящую по тоннажу яхту,  как бы она ни называлась. И разумеется,
нашли бы очень быстро.
     Поэтому план   предусматривал   обязательную   встречу  с  английскими
дозорами.
     Пропустят - хорошо. Нет - тогда и начнется главная игра.
     ...Впереди двадцатиузловым ходом шла  "Валгалла",  обшаривая  горизонт
своими локаторами, ей в кильватер, отставая на четыре мили, - "Камелот", не
слишком напрягая мягко урчащие под палубой турбины.
     А в дальнем прикрытии,  почти растворяясь  в  голубоватом  мареве  над
турецким побережьем, скользил "Генерал Алексеев".
     Разрисованный оливково-бурым  камуфляжем,  корпус  линкора  сливался с
фоном рыжих доисторических холмов,  новые турбодизели, установленные взамен
паровых машин, совсем не дымили, и английские дозоры, если бы они оказались
поблизости, никак не могли его заметить заблаговременно.
     Зато с марсов линкора вражеский броненосный отряд успели бы обнаружить
еще  до того,  как характерные трехногие мачты появятся над горизонтом.  По
гигантским султанам черного дыма.
     Из оперативных данных разведцентра  Берестина  было  известно,  что  в
данный   момент   Средиземноморская   эскадра   адмирала   Джереми  Садлера
насчитывала восемь линкоров,  шесть легких  крейсеров  и  дюжину  эсминцев,
разбросанных по базам от Суэца до Гибралтара.
     Реальную опасность  из  них  представляли  четыре  линкора  типа "Куин
Элизабет",  на днях бросившие якорь в Салониках,  и  несколько  миноносцев,
несущих дозорную службу в Архипелаге.
     Британцы, даже  имея острое желание отомстить русско-турецкому альянсу
за все  пережитые  унижения  и  за  крушение  практически  всех  планов  на
послевоенный  период,  не  могли  себе  позволить  держать Эгейский отряд в
большем, чем сейчас, составе.
     Жечь драгоценное топливо,  платить экипажам фронтовое жалованье,  ради
того,  что  когда-нибудь  удастся  перехватить в море не то русский,  не то
американский  пароход,  -  такое  могла  себе  позволить  только  страна  с
диктаторским  режимом.  Парламент  и свободная пресса очень скоро потребуют
отчета за каждый кусок "кардифа", каждую тонну нефти и каждый переплаченный
фунт стерлингов.
     А ведь   Империи  нужно  "демонстрировать  флаг"  на  всех  морях,  от
Скапа-Флоу до Фолклендов и от Ямайки до Сингапура.
     Вот и получилось,  что реально контр-адмирал  Садлер  мог  располагать
всего  четырьмя  линкорами,  но  зато  лучшими  в  Гранд  Флите,  последним
творением великого кораблестроителя Уаттса.
     Восемь 381-миллиметровых пушек,  способных посылать  снаряды  весом  в
тонну почти на 20 миль, шестнадцать 152-миллиметровых противоминных орудий,
330-миллиметровая броня бортов и башен,  25-узловый  ход.  И  вдобавок  эти
острова плавающей стали были очень красивы.
     Они были способны не допустить прорыва наличных русских сил за пределы
Эгейского моря.
     И в  случае  удачного  стечения  обстоятельств  (если  они  не  успеют
ускользнуть   под  защиту  дарданелльских  батарей  и  минных  заграждений)
уничтожить.
     Однако адмирал не мог избавиться от смутного  ощущения  дискомфорта  и
тревоги. Что-то в происходящем ему не нравилось.
     Похоже, давила   на   него   непонятность  "черноморского  инцидента".
Отсутствовала достоверная информация о завязке,  ходе и исходе  сражения  у
мыса Сарыч.
     Адмирал Сеймур  вместе  с  шестью  тысячами  своих моряков оставался в
плену,  русским  же  официальным  сообщениям  Садлер  не  доверял   (вполне
обоснованно).
     Каким образом слабый линкор и четыре броненосца-до-дредноута не просто
повредили в бою,  что еще как-то возможно при внезапности  и  особо  меткой
стрельбе,   а   принудили  к  капитуляции  пятикратно  превосходящие  силы,
возглавляемые смелым и опытным адмиралом?  Это даже не Цусима,  это гораздо
хуже.
     Неоднократно обсуждая  со  своими  флаг-офицерами случившееся,  Садлер
пришел к выводу, что возможно только единственное объяснение.
     Сеймур просто увлекся.  А  русский  адмирал,  умело  маневрируя  своим
отрядом  (талантов  Колчака,  как  флотоводца  никто  никогда  не отрицал),
заманил  английские  линкоры  на  недавно  выставленное  крепостное  минное
заграждение, после чего приказал замкнуть цепь.
     Под угрозой  неминуемой  гибели  на  "минных  букетах",  подкрепленной
налетами авиации и огнем русских линкоров по  неподвижной  эскадре,  Сеймур
предпочел спасти жизни своих людей ценой собственной карьеры и репутации.
     Как русский  адмирал  Небогатов  28  мая 1905 года,  сдавший последние
четыре броненосца Тихоокеанской эскадры адмиралу Того.
     Кстати, Садлер, в то время коммандер*, был британским наблюдателем при
японском флоте.
     Сейчас ничего  подобного  случиться  не  могло.  У  русских всего один
линкор, у Садлера четыре, плюс дивизион эсминцев.
     Большое преимущество в скорости хода и подавляющее - в артиллерии.  42
пятнадцати-  и  64  шестидюймовки против 12 русских двенадцатидюймовых и 20
стотридцати-миллиметровок.
     Если придется стрелять,  шансов у русского  капитана  никаких.  И  под
огонь  фортов  Седдюльбахира  британский  адмирал  свои корабли подвести не
позволит.  Две русские подводные лодки вряд  ли  боеспособны,  и  подводной
угрозы тоже не существует.
     И все же Садлер предпочел бы не ввязываться в бой. Никогда не угадаешь
до конца, чего можно ждать от этих русских. Особенно в последнее время.

     Хуже всего  для  Воронцова  и Новикова было то,  что так до конца и не
прояснилось,  рискнет ли Садлер преградить  путь  "Валгалле"  и  "Камелоту"
силой.
     Вернее, применит ли он оружие без предупреждения или вначале вступит в
переговоры.
     То, что англичане считают пароход,  его командира и  владельца  своими
личными врагами, известно было еще с прошлого года.
     Как и то,  что мечтают его захватить, в виде хоть какой-то моральной и
материальной компенсации за  разгром  полудивизиона  эсминцев  "Виттори"  у
Зонгулдака.
     А главное,   чтобы  по-полной  разобраться  с  таинственным  "мистером
Ньюменом". Здесь совпадали интересы и Адмиралтейства, и Форин-офиса, и даже
"Системы", которая, несомненно, имеет своих людей в названных организациях.
     Эту задачу, по их мнению, весьма облегчало состояние Белого флота.
     При всем  старании адмирала Колчака (так считали англичане) не удалось
до сих пор ввести в строй трофейные  линкоры,  причем  по  самой  банальной
причине - не хватало подготовленных моряков.
     Требуемых полутора  сотен  офицеров  и пяти тысяч матросов,  способных
квалифицированно обслуживать незнакомой конструкции механизмы и  оружие,  в
Югороссии просто не было.
     Едва-едва удалось  набрать  треть  нужного  количества,  в том числе и
путем вербовки специалистов в Совдепии, досрочного производства в мичмана и
старшие  корабельные  гардемарины эвакуированных с Дальнего Востока кадетов
Морского корпуса.
     Но даже и  им  требовалось  еще  не  меньше  полугода,  чтобы  изучить
матчасть до уровня, позволяющего вести в бой трофейный корабль.
     Полностью боеспособными  являлись только "Генерал Алексеев" и "Гебен",
со смешанным русско-турецко-германским экипажем.
     Гордые британцы не догадывались,  конечно,  что и один русский  линкор
способен отправить на дно всю их Средиземноморскую эскадру, но это уже было
их проблемой, как говорится.
     В случае встречи с неприятелем и его агрессивного  поведения  Воронцов
предполагал  ввязаться в бой на предельной дистанции и начать отход обратно
к Босфору, отвлекая внимание от "Призрака".
     Причем следует подчеркнуть,  что и Новиков,  и Воронцов в  душе  очень
хотели,  чтобы  чванливые бритты сорвались с нарезки.  Оба они,  и Берестин
тоже, знатоки и любители военной истории, не выносили англичан.
     Нет, не каждого британца в отдельности,  в  индивидуальном  плане  они
были вполне ничего. А вот на национально-государственном уровне...
     За все  коварство  и беспринципность их политической практики.  За то,
что  они  предавали  и  продавали  всех  своих  друзей  и  союзников   ради
"национальных интересов".
     За все  сто  лет  предыдущей  и  шестьдесят  лет  последующей  истории
русско-английских отношений.  За Крымскую войну,  за Берлинский трактат, за
войну японскую,  первую и вторую мировые,  за то,  как они,  прекратив быть
великой державой,  с каким-то даже патологическим  азартом  превратились  в
американских лакеев.
     А в нынешней реальности к старым претензиям прибавились новые.
     Главнейшая -  как  они  цинично  и  хамски  предали своего союзника по
Антанте,  Югороссию, ради тех сомнительных благ, которые надеялись получить
от Советской России Троцкого.
     И сейчас  появился  шанс  рассчитаться  за  все,  используя  именно их
способы и методы.
     Кто-то назовет это провокацией?
     Да ради бога.
     ...Накануне выхода  из  Севастополя  "Камелота"  и  "Валгаллы"   посол
Югороссии  в  Лондоне тайный советник Гирс получил телеграмму от Верховного
правителя   Врангеля,   адресованную   премьер-министру   и    одновременно
парламенту.
     Формально она  не являлась нотой,  а так чем-то вроде писем,  которыми
Сталин обменивался с Черчиллем и Рузвельтом.
     В ней сообщалось,  что являющаяся законной правопреемницей  Российской
империи  республика  Югороссия,  верная своим союзническим обязательствам и
традиционному боевому братству,  обильно политому кровью в минувшей  войне,
предлагает  забыть  имевшиеся  в  недавнем  прошлом досадные недоразумения,
создать  согласительную  комиссию  как  для  расследования  имевших   место
инцидентов, так и для примерного наказания виновных в их возникновении.
     Далее предлагалось  возобновить  старые  или  заключить новые союзы на
взаимоприемлемых условиях.
     Но обязательно включающих все позиции,  которые России  полагались  по
тайным  договоренностям  1915-1917  годов.  В  части,  касающейся нынешнего
стратегического положения Русского государства.
     Ежели же правительство и парламент не в  состоянии  воздействовать  на
экстремистские,  враждебные историческим интересам высоких договаривающихся
сторон круги в своей стране,  то гораздо более свободное в своих  действиях
Югоросское  правительство  предупреждает:  любая  попытка  ущемить интересы
означенной  республики  получит  адекватный  ответ,  вина  за   последствия
которого ляжет на непосредственных исполнителей.
     Кроме того,  посол  Гирс получил инструкцию разъяснить смысл настоящей
ноты Ллойд-Джорджу хотя бы  и  на  пальцах.  (В  том  смысле,  что  разгром
броненосного  отряда  адмирала  Сеймура  в  районе  Крыма  было  всего лишь
показательной акцией.)
     Следующий ответ на неспровоцированную агрессию  будет  гораздо  резче.
(Тут,  в зависимости от реакции собеседника, разрешалось намекнуть на Синоп
и Петропавловск.)
     Кроме того,  послу поручалось  обеспечить  достаточно  широкую  утечку
смысла русских предложений в независимую от властей прессу.
     Практически дословное изложение послания каким-то образом,  и довольно
быстро,  попало и  в  большинство  газет  континента,  где,  а  особенно  в
Германии, было откомментировано с нескрываемым злорадством.
     Чересчур много о себе понимающих не любят нигде.
     Реакция британского правительства и широкой общественности была вполне
предсказуемой.
     Правда, комментаторы  и  парламентские  "ястребы"  не  задумались   об
очевидном.
     Пример житейского  уровня:  любой  умный  человек,  на  которого вдруг
отвязался бы хулиганистый подросток в темном переулке,  непременно  задался
бы  вопросом  -  а  чего  вдруг этот вот сморчок высовывается,  размахивает
кулаками и матерно ругается?
     Нет ли у него кистеня в рукаве или компании крепких дружков за  углом?
Кто неспособен так подумать и должным образом отреагировать,  достоин своей
судьбы.
     С англичанами дурную шутку  сыграл  факт  победы  в  мировой  войне  и
наполеоновского  плана  мысль,  что  наличие двух десятков линкоров и сотни
эсминцев позволяет плевать через губу на тех, у кого линкоров всего пять, а
эсминцев десять.
     Еще к  немцам они относились с определенным почтением,  особенно когда
не сумели выиграть (с бесспорным результатом) у них  ни  одного  серьезного
эскадренного сражения.
     А уж  русский  флот  и в грош не ставили.  И даже последние события на
британский кураж не повлияли.


                                  ГЛАВА 5

     Капитану первого  ранга  Остелецкому,   командиру   линкора   "Генерал
Алексеев",  очень нравился его корабль после модернизации,  хотя капитан не
до конца понимал, каким образом все было сделано.
     И почему так быстро.
     В царское время постройка  (и  многочисленные  переделки  на  стапеле)
броненосца "Андрей Первозванный", на котором он начинал свою службу, заняла
почти семь лет. А здесь управились за полгода.
     До переоборудования "Генерал Алексеев" тоже был неплохим кораблем (для
1913 года, когда его спустили на воду). Правда, по некоторому недоразумению
его назвали линкором,  хотя на самом деле он был первым в  мире  тихоходным
линейным  крейсером  с  линкорным вооружением.  Опасноети он не представлял
даже для одиночного супердредноута типа той же "Куин  Элизабет",  поскольку
имел  ход  23  узла  против  29 и двенадцать 305-миллиметровых пушек против
десяти 381-миллиметровых.
     И его тонкая броня пробивалась пятнадцатидюймовыми снарядами  с  любой
дистанции.
     Зато теперь,  как справедливо считал Остелецкий,  линкор был наверняка
сильнейшим кораблем в мире,  невзирая на то,  что  лишился  половины  своей
артиллерии.
     Кормовую двенадцатидюймовую   башню   срезали   совсем,  на  ее  месте
оборудовали вертолетную палубу,  а в  подбашенных  помещениях  и  снарядных
погребах  разместили ангар для шести боевых вертолетов "Ми-28",  мастерскую
техобслуживания, цистерны с горючим и склад боеприпасов.
     Из третьей башни извлекли колоссальные пушки,  их место заняли системы
наведения  и  пусковые  установки  для  противокорабельных  ракет "Москит",
каждая из которых при удачном попадании могла утопить вражеский  линкор  на
дистанции в пятьдесят миль.
     Только первая  и  вторая  башни сохранили свое штатное вооружение,  но
оснащенное  новыми  боеприпасами.  Теперь  пушки  могли  стрелять  на   200
кабельтов  вместо  прежних  120,  а  боекомплект  включал  в  себя  обычные
бронебойные и фугасные снаряды,  а  также  управляемые  активно-реактивные,
головки  самонаведения  которых  обеспечивали точность попадания минимум 95
процентов. Использовались эти пушки по принципу "Выстрелил - забыл".
     Если же учесть,  что измененная форма форштевня и дизели  мощностью  в
150   тысяч  лошадиных  сил  позволяли  линкору  развивать  тридцатиузловую
скорость,  уверенность капитана в непревзойденных качествах своего  корабля
имела под собой все основания.
     Каким образом   действуют  все  эти  новинки  и  откуда  они  взялись,
каперанга не слишком заботило.  Он был человеком  того  странного  времени,
когда прогресс вдруг рванул вперед с неудержимостью призового рысака.
     Начиная с  середины  девяностых  годов  XIX  века,  то есть когда юный
Павлик Остелецкий собрался поступать в шестую роту (то есть в первый класс,
по-штатски  выражаясь)  Морского  корпуса,  технические  новинки посыпались
буквально как из рога изобилия.
     Боевые корабли устаревали не только  на  стапеле,  а  еще  в  процессе
конструирования,   неизвестно  откуда  появились  телефоны,  беспроволочный
телеграф, аэропланы, пулеметы, подводные лодки и тому подобное.
     Гардемарином Остелецкий  ходил  на  номерных  миноносцах,   с   трудом
выгребавших   по   двадцать  узлов,  а  лейтенантом  уже  присутствовал  на
испытаниях "Новика", показавшего мировой рекорд, 37,3 узла на мерной миле.
     Да и тот же  "Генерал  Алексеев"  ("Императрица  Екатерина  Великая"),
вступивший  в строй всего-то пять лет назад,  не шел ни в какое сравнение с
"Полтавой",  на которую  каперанг  выпустился  мичманом  накануне  японской
войны.
     Так что удивляться хоть чему-нибудь Остелецкий считал делом никчемным.
     Другое дело,  что  и изучать новомодную технику каперанг не собирался.
Чтобы управлять кораблем с мостика,  знаний и опыта хватало,  а  возятся  с
радиолокаторами  и баллистическими вычислителями пусть молодые,  вроде того
же  лейтенанта  Белли,  недавно  назначенного,  несмотря  на   малый   чин,
командиром носового плутонга главного калибра.
     Самое же  большое удовлетворение капитан испытывал оттого,  что совсем
не далек тот день,  когда можно будет рассчитаться с Великобританией за все
сразу и окончательно.
     А претензий  к  бывшим  союзникам  у  Остелецкого накопилось как бы не
больше,  чем у  весьма  им  уважаемого  адмирала  Воронцова.  И  личных,  и
общегосударственных.
     Что интересно,  против немцев и турок,  с которыми воевал четыре года,
каперанг ничего не имел,  испытывал даже определенное уважение,  вспоминая,
как  с  переменным  успехом они гонялись друг за другом между Севастополем,
Одессой, Стамбулом и Батумом.
     А вот  англичане...  Остелецкого  злило   в   них   все:   чопорность,
надменность,  скупость,  бенедиктинская скромность (это когда считаешь себя
умным, а всех остальных дураками), коварность, склонность к предательству и
многое другое.
     В счет  шла  и  наглая,  демонстративная  поддержка  японцев в прошлую
войну,  и  циничное  лавирование   между   белыми   и   красными,   попытки
аннексировать Кавказ и Среднюю Азию.
     Предварительный реванш  состоялся  в  бою  у  мыса  Сарыч.  Теперь  же
каперанг вынашивал,  тщательно продумывал план  Второго  Средиземноморского
похода, считая Первым кампанию адмирала Ушакова в 1799 году.
     Дождаться ввода в строй всех пяти трофейных линкоров,  обновленных так
же,  как "Генерал Алексеев",  в  скоротечном  морском  бою  (новой  Цусиме)
разгромить Средиземноморскую эскадру Садлера,  вновь вернуть России острова
Архипелага,  Корфу и Мальту,  а там,  чем черт не шутит,  взять Гибралтар и
Суэц.
     Установить на   Гибралтарской   скале   ракетные   батареи,  построить
аэродромы завалить  вход  и  выход  из  канала  управляемыми  неконтактными
минами...
     И пусть "Владычица морей" делает, что хочет. Общих сухопутных границ с
Югороссией у нее  нет,  а  строить  новый  флот,  способный  соперничать  с
русским, - пупок развяжется.
     Этими планами  Остелецкий  аккуратно  делился с надежными товарищами и
встречал полное  понимание  и  сочувствие.  Даже  Колчак,  пожевав  тонкими
губами, рассматривая тщательно разрисованную каперангом карту будущего ТВД,
не сказал ничего.
     Для начала и это немало.  Не отбросил карту,  не обозвал план  ерундой
или опасным бредом, а всего лишь промолчал.
     Когда-то ведь  и  он  сам,  примерно  в возрасте Остелецкого,  кстати,
втайне от высшего командования разрабатывал планы минной войны на Балтике и
захвата  Босфора  и  Дарданелл  в  пику  опозорившимся  в шестнадцатом году
англичанам.
     Только своим    покровителям,    Воронцову,    Новикову,    Берестину,
обеспечившим   победу   в   Гражданской   войне,  "черноморскую  викторию",
освобождение Турции,  спасшим Колчака,  оснастившим армию и  флот  "оружием
возмездия", каперанг не говорил ничего.
     Скорее всего потому,  что не понимал их целей и намерений.  Или просто
боялся "данайцев, дары приносящих"?
     Сегодня они за нас, а завтра их планы неожиданным образом изменятся, и
что тогда?

     ...Гудок телефона в боевой рубке,  и офицер-радиометрист доложил,  что
по  курсу  зюйд-вест  250  на  расстоянии  25  миль обнаружены четыре цели,
предположительно  -  вражеские  линкоры  или  тяжелые   крейсеры.   Тяжелых
крейсеров  у  англичан  нет,  французы  здесь объявиться не могли - значит,
мистер Садлер пожаловал.
     Остелецкий машинально поднес к глазам бинокль и  тут  же  опустил.  Ну
конечно, корабли еще скрываются за кривизной моря.
     - Подверните  на  вест  еще градусов десять,  - приказал он вахтенному
начальнику, - и прибавьте ход до 25 узлов. А я поднимусь наверх...
     По узкому    трапу    внутри    мачты     каперанг     взобрался     в
командно-дальномерный   пост,   заполняющий  своими  приборами  почти  весь
внутренний объем боевого фор-марса.
     Два дальномерщика,   радиометрист,    артиллерийский    корректировщик
потеснились,  вжимаясь  плечами  в  броневые стенки.  Пятому человеку в КДП
поместиться было трудновато.
     Остелецкий прижался лицом к нагретому каучуку окуляров  шестиметрового
дальномера.
     Картинка на  экране  радиолокатора  его  не интересовала.  А здесь все
весьма наглядно - мощная оптика сорокакратно сжала пространство, и у самого
горизонта  обозначились  черные мазки дыма.  Каперанг подвернул барабанчики
настройки, сводя воедино половинки растрового кольца. Полупрозрачные, будто
вырезанные из голубого целлулоида, силуэтики кораблей стали отчетливее.
     Листать справочники Джена каперангу было ни к чему.  Он все давно знал
наизусть. Она самая, "Королева" со своей свитой.
     ...Остелецкий чуть  довернул  дальномер,  все  поле  зрения  заполнила
идущая  двадцатиузловым  ходом  "Валгалла".  На ее левом траверзе держалась
яхта, старательно дымящая из высокой медной трубы.
     - Передайте  на  пароход,  -  скомандовал  каперанг  радиоофицеру,   -
обнаружил на вест,  дистанция 250 кабельтовых, английскую линейную эскадру.
Начинаю действовать согласно плану прикрытия...
     Офицер торопливо забормотал в микрофон, сдернул с головы наушники.
     - Господин каперанг, ответ с парохода: "Спасибо. Ясно вижу. Действуйте
по плану. Конец связи".
     - Так точно.  Исключительно по плану,  - ответил Остелецкий, ни к кому
не обращаясь.
     Ему страсть как хотелось увидеть в серьезном деле,  а не на  полигоне,
так  ли  эффективны  ракеты,  ради  которых  пришлось  пожертвовать  шестью
надежными двенадцатидюймовками.
     - А ну,  лейтенант,  передайте на волне англичан:  "Капитан Остелецкий
приветствует в наших водах британский флаг и приглашает адмирала в гости на
борт "Генерала Алексеева".  Приятную беседу гарантирую,  но от опрометчивых
действий против русских кораблей предостерегаю".
     Ответа на  свое приглашение Остелецкому пришлось ждать довольно долго.
В это время он маневрировал,  стараясь, чтобы его линкор, как бы перекрывая
англичанам  путь  к  норду,  в  сторону  проливов,  и  к  весту,  куда ушли
"Валгалла"  с   яхтой,   оставался   за   пределами   досягаемости   мощной
неприятельской артиллерии.
     При нескольких удачных попаданиях "Алексеев", слишком слабо защищенный
броней, мог потерять все свои преимущества.
     Наконец ему передали распечатку телеграммы английского флагмана.
     "Благодарен за приглашение.  Ничего не имея против вас лично, вынужден
руководствоваться реальным положением дел.  До урегулирования существующего
конфликта на государственном уровне считаю необходимым  предупредить:  ваше
вмешательство  в  действия  эскадры  против  пиратских  судов  "Валгалла" и
"Камелот",  которые по всем  существующим  законам  подлежат  задержанию  и
интернированию,   будет  расценено  как  враждебное  со  всеми  вытекающими
последствиями. Адмирал флота Его Величества Джереми Садлер".
     - Еврей,  наверное,  - сказал  Остелецкий,  прочитав  отпечатанную  на
розовом служебном бланке телеграмму.
     О Садлере как о личности он не знал ничего, кроме того, что достаточно
молодой адмирал,  служивший по преимуществу в  колониях,  был  назначен  на
нынешний  пост  после  позорной  сдачи в русский плен адмирала Сеймура.  И,
естественно, был настроен против русских подчеркнуто агрессивно.
     - Передайте,  - сказал он офицеру,  - и ответа больше не ждите. Можете
вообще   отключить   радио.   Только   дословно:  "Немедленно  разворот  на
шестнадцать румбов - воля. Первый ваш выстрел - уже неволя. Бой - смерть".
     Это Остелецкий  с  некоторыми   изменениями   процитировал   известный
ультиматум  Суворова  коменданту  крепости  Измаил.  Он не был уверен,  что
англичанин знаком с первоисточником,  но догадывался,  что  подобный  ответ
вызовет нужное действие.
     Сначала разъярить противника до потери инстинкта самосохранения, а уже
потом...
     Остелецкий уже ступил на трап,  собираясь переместиться в боевую рубку
для руководства дальнейшими событиями.  Судьбы адмирала Витгефта, из своего
фатализма приведшего русский флот к крупнейшей в его истории катастрофе, он
повторять не желал.
     Сражением лучше  руководить  из-за трехсотмиллиметровой брони,  нежели
сидя на открытом мостике в бамбуковом кресле.

     "Генерал Алексеев",   до  предела  форсируя  дизели,  отчего  все  его
двадцать три тысячи тонн броневой стали  вибрировали  так,  что,  казалось,
вот-вот начнут вылетать заклепки,  разворачивался к зюйд-весту,  перекрывая
возможный маневр эскадры адмирала Садлера.
     Британский адмирал неожиданно ощутил в районе желудка сосущую пустоту.
Он  никогда  бы  не  признался в этом никому на свете,  но сам-то знал свой
организм. Это - страх.
     Иррациональный, вызванный  предчувствием  чего-то  очень   нехорошего.
Возможно,  даже  близкой  смерти.  Если  бы он полностью принадлежал самому
себе,  то,  пожалуй,  и послушался совета русского "коммодора".  Развернуть
эскадру,  уйти в Пирей,  а то и сразу в Александрию. Какое ему дело до этих
русских парней с их собственной геополитикой.
     Пусть каждый сам хоронит своих мертвецов.
     Но как быть с недвусмысленными, хотя и сказанными не в виде приказа, а
убедительного намека словами Первого лорда?
     - Ваши вице-адмиральские нашивки в вашем кармане,  дорогой Джереми. Не
перепутайте, в каком именно...
     И все же Садлер еще колебался.  Пока  на  крыло  мостика  флагманского
линкора не взбежал уорент-офицер с красным бланком радиограммы.
     - Опять   что-то   пишет   этот  капитан  с  языколомной  фамилией?  -
осведомился Садлер,  щурясь не то от  лучей  закатного  солнца,  не  то  от
попавшего в глаз дыма парагвайской сигары.
     - Никак нет, господин адмирал, сэр! Это радио от кептена* Дарфа.
     Командир дивизиона эсминцев, державший свой флаг на лидере "Вэндерер",
сообщал,  что только что предпринял попытку задержать на  траверзе  острова
Лемнос яхту "Камелот", идущую под неизвестным флагом.
     В ответ    на   флажный   сигнал   с   предложением   остановиться   и
предупредительный выстрел яхта открыла ответный огонь.  С норд-оста явно на
помощь яхте большими ходами движется белый пароход. Очевидно, "Валгалла".
     Кептен испрашивал инструкций на дальнейшие действия.
     Садлер выругался.
     Командир эсминцев  имел  четкий  приказ.  Если  "Камелот" и "Валгалла"
будут следовать под американским флагом,  задерживать  без  разговоров,  не
останавливаясь перед применением силы.
     Американское правительство   давно  уже  сообщило,  что  рассматривает
владельца  парохода  Ньюмена  как   исключительно   частное   лицо   и   не
распространяет на него принцип экстерриториальности.
     Если под  русским  коммерческим  -  постараться  задержать без боя под
предлогом досмотра на предмет военной контрабанды,  поскольку на Кипре  все
еще продолжается греко-турецкий конфликт.
     И только   если   эти  суда  будут  нести  Андреевский  флаг,  следует
обращаться к нему, адмиралу, для принятия политического решения.
     Но теперь-то чего спрашивать?  Раз яхта под неизвестным флагом, да еще
и отстреливается...
     - Ответьте.   -   Садлер   начал  диктовать  уорент-офицеру:  -  "Яхту
постараться захватить неповрежденной,  с пароходом поступить в соответствии
с ранее полученным приказом. Меняю курс, иду к вам".
     Не успел первый радист козырнуть и повернуться "кругом",  как по трапу
загремел  подкованными  ботинками  второй.  Тоже  с  радиограммой.   Теперь
действительно от "Capten Osteleskiy".
     Писал русский капитан небрежным, даже неуважительным стилем.
     "Дорогой адмирал. Ваши парни открыли огонь по мирным российским судам.
Немедленно иду к ним на помощь. Вам в последний раз советую не вмешиваться.
В  противном случае вся тяжесть последствий ложится на вас.  О происходящем
немедленно докладываю в Севастополь и Константинополь,  вашему послу. Прошу
подтвердить время получения данной телеграммы.  Сверим часы. На моих 17. 33
по среднеевропейскому. И да поможет нам Бог".


                                  ГЛАВА 6

     В итоге косметические операции,  и еще кое-какие дела, неожиданные, но
оказавшиеся неотложными, заняли еще два полных дня.
     И только  на  четвертый,  считая  с  момента  прощания  с "Призраком",
Шульгин, лично усевшись за руль, выехал на знакомую дорогу.
     В прошлом году он гонял по ней  почти  ежедневно,  из  Севастополя  на
размещавшуюся поблизости стоянку "Валгаллы".
     Знаменитый путешественник-автомобилист,  которым  являлся  сэр  Ричард
Мэллони,  не должен доверять столь ответственное  дело,  как  промежуточный
финиш на маршруте международного автопробега, даже собственному слуге, хотя
бы всю остальную часть пути он провел на пассажирском сиденье.
     Прибытие экипажа в Севастополь  выглядело  импозантно  и,  несомненно,
собрало бы несметную толпу зевак.
     Если бы не раннее утро,  по-прежнему дождливо-туманное, да к тому же и
воскресное,  когда  обыватель  счастлив  возможностью  взглянуть   в   едва
посветлевшие,  заплаканные окна, сообразить, что сегодня ни на службу, ни в
лавку идти не нужно,  перевернуться на  другой  бок,  взбив  предварительно
умявшуюся за ночь подушку, и вновь смежить веки.
     А так  его  могли наблюдать лишь редкие прохожие,  неизвестно по какой
надобности оказавшиеся в этот час на улицах.
     Но и случайному очевидцу было ясно,  что покрытый разводами и брызгами
грязи   автомобиль-полугрузовик  под  мокрым  зеленым  тентом,  навьюченный
четырьмя запасными колесами,  канистрами с бензином, пристегнутыми к бортам
топором,  ломом,  лопатой, еще какими-то нужными в дороге приспособлениями,
проделал долгий и трудный путь.
     Однако уверенно  сжимающий  массивную  баранку  господин  в  клетчатом
костюме-гольф,  рыжих  шнурованных  ботинках  на  каучуковой  подошве в три
пальца  толщиной,  пробковом  шлеме  с  опущенным  подбородным  ремешком  и
поднятыми на лоб очками-консервами явно выглядел бодрым и полным сил.
     Притормозив возле стоящего на перекрестке городового, укрывающегося от
непогоды под желтой  клеенчатой  накидкой  с  остроконечным  капюшоном,  он
вежливо  поднес  два  пальца  к  полям  шлема  и  на  ломаном русском языке
осведомился, где есть наилучший в городе отель.
     - Гостиница,  что ль? - проявил познания в языках полицейский, судя по
возрасту,  усам  и  значительному  выражению  лица  - не меньше чем урядник
чином.
     - О, йес, так будет правильно, гостиница.
     - Иностранец,  понятное дело,  - объяснил сам себе городовой. - Откуда
прибыть изволили?
     - Индия, Бомбей.
     - Индеец, значит. А документы есть?
     - Есть, есть, - заверил Шульгин. - Паспорт, визы, печати - все есть.
     - Хорошо, хорошо, коли так. А в участке все равно отметиться надо. Вот
устроитесь в гостинице - и пожалуйте в участок.  Тут недалеко, за углом. Не
позднее,  как  в  двухдневный срок,  потому Севастополь не просто город,  а
Главная база флота. Ферштеен? - козырнул урядник очередным познанием.
     - А как же... - на секунду позволил себе выйти из образа Шульгин. - То
есть - йа, натюрлихь!
     - То-то  же.  А гостиница для вас самая подходящая...  - городовой еще
раз окинул Шульгина взглядом  от  шлема  до  ботинок,  будто  оценивая  его
платежеспособность,  -  наверное,  "Морская"  будет.  Вот так вот прямо три
квартала, и сразу справа и увидите. Во-он, где шпиль с флажками...
     - Спасибо,  мистер  городовой...  -  Шульгин  кивнул  слуге,  и   тот,
порывшись  в  большом  желто-пятнистом  бумажнике  из кожи кобры,  протянул
уряднику серебряный полтинник.
     Сашка строго кашлянул, Джо недовольно поморщился и дал еще один.
     - Благодарствуйте, мистер индеец. - В словах городового Шульгин уловил
скрытую иронию. Не так и прост этот служака.
     Да, впрочем,  кто  сейчас  прост  в  стране,  пережившей  за шесть лет
мировую и гражданскую войны, две революции и удачную контрреволюцию?
     Зачем Сашка вступил в  разговор,  если  великолепно  ориентировался  в
городе и сам направлялся именно в ту самую гостиницу,  что рекомендовал ему
полицейский?  Из желания немедленно проверить, достаточно ли убедительно он
выглядит в роли иностранца, или с более далекой целью?
     И то   и   другое   побуждение   имело  место,  но  скорее  -  второе.
Законопослушному европейцу,  впервые попавшему в незнакомый  город,  вполне
естественно осведомиться о дороге у представителя власти.
     Одновременно он как бы уже предварительно отметился в полиции и создал
себе "положительный имидж".  Простимулированный серебряным рублем городовой
непременно доложит о факте прибытия путешественника по начальству, причем -
в благожелательном тоне.
     Для чего конкретно Шульгину нужна благосклонность местных околоточного
и  пристава  -  ему  самому  было  пока  неясно,  но  мало ли что еще может
случиться в "чужом" городе?

     ...Золотые часы в жилетном кармане мелодично отзвонили десять.
     В ресторанчике,  и всего то на восемь небольших столиков, в сей ранний
час оказалось только двое посетителей,  сам Сашка и  еще  один,  достаточно
импозантный  мужчина,  завтрак  которого  явно не соответствовал российским
вкусам и обычаям. Британским, впрочем, тоже.
     Сэр Ричард, к примеру, с которым Шульгин все больше себя отождествлял,
заказал  себе  яичницу  с  салом (за неимением на кухне настоящего бекона),
рюмку водки и большую чашку кофе.
     А этот человек  трудился  над  солидной  тарелкой  сосисок  с  тушеной
капустой, запивая их не чем иным, как пивом.
     Вот этим  он  сразу и заинтересовал Шульгина,  хотя в остальном ничего
особенного в сорокалетнем примерно мужчине прибалтийской внешности,  одетом
в  не слишком новый,  но аккуратный морской китель с блестящими пуговицами,
не было.
     На то и портовый город,  чтобы каждый второй или третий его  обитатель
имел  отношение  к  морю.  Прямое или опосредствованное,  в настоящем или в
прошлом - неважно.
     А многие, такого отношения не имеющие, по нужде или из щегольства тоже
обряжаются в форменные одежды, приобретенные тем или иным способом.
     Но еще что-то,  кроме кулинарных пристрастий,  отличало этого человека
от вышеозначенных категорий.
     Прежде всего - он  явно  нерусский.  В  смысле  не  национальности,  а
подданства.  Постоянно  проживающий  в России,  хоть латыш,  хоть немец или
турок, держится совершенно иначе. И взгляд у него другой, и выражение лица,
и манера обращаться к официанту.
     Во-вторых - человек он явно состоятельный,  раз завтракает (не обедает
и не ужинает) в достаточно дорогом заведении,  в третьих - служил раньше, а
то  и  служит до сих пор в военном,  отнюдь не торговом флоте,  и в немалых
чинах.
     Судя опять же по  выражению  лица.  И  -  качеству  ткани  на  кителе.
Возможно, был командиром корабля.
     И в  заключение  этого  короткого  сеанса  дедукции  Шульгин  пришел к
силлогизму:   господин   этот   не   иначе   как   немец.   Бывший   офицер
кайзеркригсмарине*.
     В таком случае, что он здесь делает?
     По своей   прежней  должности  Сашка  знал,  что  никаких  официальных
контактов с некогда могучим,  а после Версаля впавшим в полное  ничтожество
германским  флотом врангелевское правительство и командование Черноморского
флота не поддерживает. Неофициальных вроде бы тоже.
     Странствует по собственной надобности? Надеется предложить свои услуги
в качестве волонтера? Ну не шпионит же, не сняв мундира?
     Не тот ли это самый человек, о котором ему сообщил на днях Кирсанов?
     Хорошо бы, но не слишком ли велика удача - в первые же два часа решить
проблему, на которую он отводил минимум несколько дней?
     Но кто же этот незнакомец?  Капитан цур Зее* в отставке, завербованный
"Системой",  или действующий сотрудник германского главморштаба, избравший,
в полном соответствии  с  заветами  Честертона,  наиболее  надежный  способ
маскировки: "Где ты спрячешь опавший лист? В лесу...".
     Ну а   если   это   просто   обыкновенный   торговый  моряк,  которого
послевоенная безработица заставила покинуть  родину  в  поисках  случайного
заработка  в  стране,  которая  испокон  давала  немцам приют и возможность
успешной карьеры?
     Тоже не  беда,  такое  знакомство  тоже  может  оказаться  полезным...
Неизвестно пока, зачем именно, но может.
     Шульгин, благо  заказ  ему  еще  не  успели  принести,  сложил газету,
пересек разделяющий его и моряка проход между рядами столиков.
     - Прошу меня извинить, - обратился он к незнакомцу по-немецки, каковым
языком с некоторых пор владел в совершенстве,  "изучив" его,  как и десяток
других,  особо полезных для  странствований  по  миру,  с  помощью  прямого
наложения информации на соответствующие области мозга.
     Только языковой  практики у него пока не было,  и фразы Сашка строил с
видимым усилием.
     - Позвольте представиться - Ричард Мэллони,  путешественник.  Прибыл в
Севастополь  лишь  сегодня и,  увидев в вас европейца,  не смог не подойти.
Надеюсь,  вы окажете любезность  ввести  меня  в  курс  происходящих  здесь
событий  и  местных  обычаев  с  большей  объективностью и непредвзятостью,
нежели... аборигены.
     Моряк, не предлагая присесть,  смотрел на непрошеного  визитера  снизу
вверх,  слегка  щуря  светло-голубые,  льдисто  поблескивающие  глаза.  Без
всякого радушия.
     Выдержал продолжительную,  на грани приличия паузу, после чего ответил
суховатым ровным голосом:
     - Англичанин?  Не  люблю  англичан,  особенно  после известных событий
восемнадцатого-девятнадцатого годов.
     "Капитан" явно  имел  в  виду  интернирование  германского   флота   с
последующим  затоплением в Скап-Флоу,  а также условия Версальского мирного
договора,  фактически запретившие Германии иметь современные военно-морские
силы.
     - Впрочем,  садитесь.  Лично  со  мной  английские  офицеры обращались
достаточно   вежливо   в   плену,   к    счастью    -    непродолжительном.
Корветтен-капитан* в отставке Гельмут фон Мюкке, к вашим услугам.
     - Благодарю.  Считаю  нужным  отметить,  что  я  не англичанин,  в том
смысле,  который  вы   имеете   в   виду,   а   новозеландец   шотландского
происхождения. Это вам о чем-либо говорит? Кроме того, в мировой войне я не
участвовал. Если угодно - по принципиальным соображениям.
     - В чем же ваши принципы? - Капитан, похоже, заинтересовался странным,
на его взгляд, господином.
     В зале  появился официант с подносом.  Шульгин щелчком пальцев привлек
его внимание и указал кивком, что завтрак следует подать за этот столик.
     - Надеюсь,  вы  не  торопитесь?  Мы  можем  поговорить,  благо  погода
располагает  как  раз к неспешной беседе.  Разрешите предложить вам рюмочку
коньяку? Или русской водки?
     - С утра?  Впрочем,  погода действительно  не  совсем  подходящая  для
прогулок.  И  порция  кофе  с коньяком отнюдь не повредит.  Кстати,  должен
отметить,  что ваш немецкий язык весьма хорош.  Такое впечатление,  что  вы
обучались как бы не в Гейдельберге...  Хотя,  конечно,  чувствуется, что он
для вас не родной.
     - Увы,  нет.  В ваших университетах я  не  обучался,  язык  же  выучил
самостоятельно.  В  моих  странствиях  много где приходилось бывать,  в том
числе  и  в  Германии,  и  в  германской  юго-западной  Африке.  До  войны,
разумеется... Так вот, о моем, если угодно, "пацифизме"...
     Тут как раз в зал заглянул мальчишка-газетчик.
     - "Утро  России",  самые  свежие  новости!  Очередная  победа Русского
флота!  Британцы обращены в бегство! Яхта взорвалась, два генерала погибли!
"Утро России", экстренный выпуск, только здесь! Покупайте "Утро России"!
     Шульгин сунул мальчишке гривенник, подхватил почти брошенный ему сырой
от свежей типографской краски и густого тумана лист.
     Хотя и представлял  он,  что  сейчас  прочитает,  газету  развернул  с
некоторым  волнением.  Не  каждый  день  и  не  каждому  приходится  читать
собственные некрологи.
     Крупными литерами заголовок: "Снова война?"
     Под ним текст.
     "По сообщению  собственного  корреспондента   газеты   из   Царьграда.
Третьего  дня  около 16 часов в Эгейском море произошло столкновение отряда
боевых кораблей  Средиземноморской  эскадры  Великобритании  с  выполняющим
практическое  плавание линкором "Генерал Алексеев".  Наш корреспондент пока
не располагает исчерпывающей информацией,  но,  по предварительным  данным,
меткая стрельба артиллеристов линкора заставила противника в замешательстве
отступить. Официального подтверждения из российских и британских источников
пока не поступило.
     Кроме того,  сообщается,  что в районе схватки оказалась принадлежащая
известному  в  Югороссии  генералу  А.  Д.  Новикову,   герою   победоносно
завершившейся   Гражданской   войны,   принесшей  столько  бедствий  нашему
несчастному народу, кавалеру ордена Святого Николая-Чудотворца 1-й степени,
яхта "Камелот", которая, по слухам, направлялась к берегам Африки.
     Есть сведения,   что   яхта  была  потоплена  торпедой  с  английского
миноносца.
     Редакция в настоящее время не располагает списком лиц, находившихся на
борту "Камелота",  но есть основания полагать, что, кроме генерала Новикова
с супругой,  морское путешествие намеревался совершить не  менее  известный
генерал Русской армии, многих орденов кавалер А.И. Шульгин.
     Если это   действительно  так,  то  молодая  Югороссийская  демократия
понесла воистину невосполнимую потерю.
     Остается только надеяться,  что  слухи  не  подтвердятся  и  в  скором
времени  мы получим известие о результатах ведущихся всеми наличными силами
Флота и частных лиц поисков потерпевших.
     В ближайшее  время  мы  опубликуем   подробнейшие   и,   как   всегда,
достоверные сведения о случившейся трагедии".
     Шульгин отложил газету.
     Все правильно.  Значит,  скрытный  прорыв блокады не удался,  и Андрей
сработал по второму варианту.  Стиль заметки,  конечно,  тяжеловат, излишне
многословен и,  по большому счету,  малоинформативен. Но так и задумано. 90
процентов прочитавших ее останутся в полной уверенности, что все означенные
персоны покинули сей мир в дыму и пламени взрыва.
     И в то же время ничего определенного не сказано.
     И вашим, и нашим. Слово сказано, теперь следует замолчать.
     Соответствующие службы     деликатно    намекнут    редакторам    всех
заслуживающих  внимания  газет,  что  дальнейшие  публикации  на  эту  тему
нежелательны до завершения официального расследования, и - "вот все об этом
человеке".
     Сейчас Шульгин  испытывал  только  облегчение.  И  еще   -   несколько
тревожную радость,  как человек, отправляющийся в долгожданное путешествие,
которое обещает быть увлекательным, но и опасным. Да так ведь оно и было на
самом деле.

     ...В ближайшие  полчаса  новые  знакомые  успели  обсудить  не  только
перспективы   очередного  русско-британского  конфликта,  но  и  целый  ряд
вопросов ближайшей истории  и  текущей  мировой  политики,  причем  Шульгин
старался вести разговор так,  чтобы неявным образом внушить фон Мюкке мысль
о собственном германофильстве, неприятии не только итогов мировой войны, но
и самого вектора англогерманских отношений последнего полувека.
     И тем  самым  заставить  его  разоткровенничаться,  сказать что-нибудь
существенное о себе и целях пребывания в русской военно-морской столице.
     Психологом, как  уже  упоминалось,  Шульгин  был   весьма   приличным,
усилившийся  снаружи  дождь  с  ветром  делал саму идею покинуть уютный зал
ресторана донельзя отвратительной,  следующие одна  за  другой  хрустальные
рюмочки поднимали тонус и развязывали языки, и в результате фон Мюкке начал
все же говорить преимущественно о себе. Что и требовалось.
     Вначале, правда,  отставной корветтен-капитан предложил  пересесть  за
другой столик,  скрытый за колонной, подальше от посторонних глаз и поближе
к источающей столь желанное тепло кафельной печке-голландке.
     Таковых, к слову сказать,  здесь было совсем немного: два - официанта,
два  -  метрдотеля  и один - буфетчика,  носившего черную повязку наискосок
испятнанного пороховыми ожогами лба.
     Кто вообще в России ходит в рестораны между завтраком и обедом?
     Зато отсюда отлично было видно бухту и размытые дождем силуэты  старых
броненосцев на мутной, покрытой барашками пены воде.
     Фон Мюкке   потребовал,   чтобы   подали  кофе,  особый,  "четверной",
сваренный по тут же продиктованному  капитаном  рецепту,  и  еще  графинчик
коньяка.
     Шульгин выложил  на  стол  кожаный  футляр.  Порт-сигар  в  буквальном
смысле, а не узурпировавшее благородное название алюминиевое или серебряное
вместилище плебейских папирос.
     - Вот   видите   эти   остатки   некогда  могущественного  российского
императорского флота?  - спросил немец со странной печалью в голосе.  - Так
вот  я  -  тот человек,  который первый поднял на их стеньгах морские флаги
кайзера.
     - Каким это образом? - удивился Шульгин.
     - Хотите верьте,  хотите нет,  но я лично захватил в плен весь русский
Черноморский флот, не считая кораблей, успевших уйти в Новороссийск. За что
был  удостоен  Рыцарской  короны  к  Железному  кресту   и   произведен   в
корветтен-капитаны.
     - Не  мало  ли?  -  удивился Шульгин.  - За такой подвиг вас следовало
сделать не менее чем капитаном цур Зее. Если не адмиралом.
     - О чем вы говорите,  - махнул рукой фон Мюкке. - Не то было время. Да
и  Русский  флот  фактически  уже  и  так капитулировал,  исходя из условий
Брестского мирного договора.
     Но тем не менее в  историю  этот  факт  войти  должен...  -  Он  начал
рассказывать,  как  летом  1918  года  командовал  Дунайской  полуфлотилией
катеров и совершил по собственной  инициативе  отчаянный  бросок  из  устья
Дуная в Крым, на несколько часов опередив сухопутную армию...

     Между тем мельком сказанные слова капитана о посторонних глазах  почти
немедленно претворились в жизнь.
     В зал   вошли  двое  мужчин,  сравнительно  молодых,  один  в  широком
клетчатом пальто и ботинках с крагами,  другой в обыкновенной,  по  сезону,
офицерской форме без погон.
     Стряхнули с   головных   уборов   дождевые  капли,  по-свойски,  будто
ежедневно тут  бывали,  прошли  к  буфету,  выпили  у  стойки  по  хорошему
стаканчику  местной  водки,  закусили бутербродами с балыком,  непрерывно о
чем-то говоря, быстро, громко и посмеиваясь, после чего удалились.
     Однако всего один, мгновенный, но, безусловно, профессиональный взгляд
в свою сторону Сашка уловил.
     Тут ему   уже   никакие   дополнительные   симптомы   не  требовались.
Инфицирован его клиент, самой популярной в этом мире бациллой инфицирован.
     Слава богу, так бы просто все остальные диагнозы устанавливались...

     ...Поскольку после  окончания войны доблестный капитан фон Мюкке ничем
особенным себя проявить  не  имел  возможности,  его  рассказ  естественным
образом  обратился  к  прошлому,  и Шульгин узнал много интересного о рейде
знаменитого крейсера "Эмден",  о его последнем бое, чудесном спасении тогда
еще лейтенанта фон Мюкке с частью экипажа, долгом пути на парусной шхуне от
Кокосовых островов до Красного моря,  пешем переходе через Аравию и Турцию,
стычках с отрядами диких,  проанглийски настроенных бедуинов и,  наконец, о
триумфальном возвращении в Берлин зимой 1915 года.
     Вполне пристойный  сюжет  для  какого-нибудь  Сабатини,  дань   памяти
последним   корсарам-рыцарям,  на  смену  которым  пришли  беспринципные  и
жестокие адепты неограниченной подводной войны.
     Причем, судя по всему,  немец  не  врал.  Об  "Эмдене"  Шульгин  читал
давным-давно,  но, естественно, в советской трактовке, не оставлявшей места
сколько-нибудь положительным оценкам действий "исторического врага".
     - И  отчего  бы  вам  не  описать  все,  что  вы  мне  рассказали?   -
поинтересовался  он,  срезая  гильотинкой кончик очередной сигары.  - Может
получиться увлекательный авантюрный роман.  Особенно если отойти от слишком
конкретной привязки к реалиям...
     - Я пытался,  - в голосе капитана прозвучало сожаление, - но в таланте
беллетриста мне,  очевидно,  отказано.  Получается не более чем  отчет  для
адмирал-штаба,  каковой я и так в свое время представил по команде,  отчего
имел определенные неприятности,  поскольку мои  оценки  и  рекомендации  по
ближневосточным  делам  разошлись  с точкой зрения министерства иностранных
дел.
     Вот если бы найти подходящего соавтора... Но что это мы все обо мне да
обо  мне?  В  вашей  жизни,  мне  кажется,  тоже  есть немало интересного и
поучительного. Разве не так?
     - Пожалуй,  и мы непременно поговорим и об этом.  А  пока  мне  крайне
любопытно  услышать  завершение вашей истории.  Что,  наконец,  привело вас
снова в Севастополь?  Единственно сентиментальные  воспоминания  и  желание
вновь пережить ощущение былого триумфа?
     Сашка знал,  что разговор на родном языке в чужой стране плюс солидная
доза  спиртного  расслабляют  почти   любого,   а   немец   явно   не   был
профессиональным разведчиком.
     - Да,  разумеется,  нет!  -  Несмотря  на  вполне  приличное для немца
количество выпитого, фон Мюкке выглядел почти совершенно трезвым.
     Именно почти,  поскольку наметанный глаз Шульгина видел,  что на самом
деле капитан "хорош", просто привычка к самоконтролю позволяет ему говорить
связно и координировать движения.
     Ну и несколько чашек крепчайшего кофе, от которого у обычного человека
давно  бы  прихватило сердце,  тоже помогали держаться.  Как говорил Сашкин
институтский профессор:  "Это предрассудок,  что кофе отрезвляет. Он просто
помогает пьяному дольше сохранять активность".
     Но в глазах его мелькнуло нечто такое...  Человек, которому приходится
врать даже и профессионально,  не  в  силах  контролировать  абсолютно  все
эмоции,  надо  только  знать  и  уметь замечать не доступные непосвященному
тончайшие изменения мимики и настроения пациента.
     - В попытке найти свое место в послевоенном мире я  решил  попробовать
себя в недостойном приличного человека ремесле коммивояжера...
     - Вы? - искренне удивился Шульгин. - И чем же вы торгуете?
     - К счастью,  не галантереей.  Мои...  наниматели предложили мне,  как
специалисту,  попытаться  продать  Русскому  флоту,  поскольку  он   теперь
является  фактическим  владельцем  линейного крейсера "Гебен",  он же "Явуз
Султан Селим", имеющиеся на заводе фирмы "Блом унд Фосс" запасные орудийные
стволы  главного  калибра от однотипного с "Гебеном" крейсера "Мольтке".  А
также фирма берется изготовить все необходимые для текущего и  капитального
ремонта  детали  котлов,  машин  и элементы корпусных конструкций.  Также -
взять на себя все работы по модернизации корабля. Вот и все.
     "Это может быть и правдой, - подумал Шульгин. - А может и не быть. Для
такой  миссии  на  фирме  наверняка  есть более подготовленные специалисты:
инженеры-кораблестроители,  финансисты...  Зачем им  строевой  офицер?  При
их-то безработице. Но пусть будет так.
     Легенда ничуть  не  хуже  всякой  другой.  Да  и  меня  (в виде данной
личности) она не касается никаким краем.  Поговорили, приятно провели время
и расстанемся,  обменявшись визитными карточками,  с взаимными уверениями в
желательности и приятности грядущей встречи...
     А вот для Кирсанова,  конечно,  придется  направить  сообщение.  Пусть
хорошенько  проверит  странного  (с  точки  зрения  русской  контрразведки,
конечно) визитера.
     Кто ему выдал визу и разрешение на посещение Главной  базы,  когда,  с
чьей подачи и так далее..."

     Шульгин проводил фон Мюкке до номера,  который оказался на одном этаже
с тем,  который занимал он сам, и они весьма тепло простились, условившись,
если получится, встретиться за ужином.


                                  ГЛАВА 7

     Слежку за собой Шульгин заметил почти сразу же. Причем велась она явно
не силами местной контрразведки. Об этом он с Кирсановым договорился.
     Городская полиция такими вещами не занимается по определению.
     Значит?..
     Или "хвост" из Москвы, или - конкурирующая фирма?
     Стоп, стоп! Не из этой же компании были ребята, в самый раз захотевшие
пропустить по рюмочке? И мельком подметившие, как два иностранца уединились
в укромном уголке.
     Значит, за  капитаном  наблюдение  давно установлено,  а он этого пока
только опасается (чего бы иначе он вообще старался укрыться за колонной?).
     Раз так,  любой новый человек,  появившийся  в  его  обществе,  просто
обязан привлечь интерес и вызвать соответствующие в свой адрес действия.
     А если  все  наоборот,  и  слежка  вызвана тем,  что некто заранее был
информирован об уходе с  "Призрака",  и  в  курсе  преображения  Александра
Шульгина в Ричарда Мэллони?
     Нет, вот это как раз вряд ли.  Здесь все-таки Россия начала века, а не
СССР и не США его конца.
     Ни аппаратуры,   позволяющей   фиксировать   перемещения   оснащенного
жучком-маячком   человека,  здесь  нет,  ни  специалистов  соответствующего
профиля и класса.
     Уход свой он организовал безупречно,  о нем не знал  абсолютно  никто,
кроме Андрея.
     Разве что, в порядке бреда и чтобы не оставить нерассмотренной ни одну
из теоретических возможностей,  допустить,  что Воронцов или Левашов  имеют
возможность  отслеживать  перемещения  и  местонахождение  каждого из своих
биороботов. Вот они и засекли потерю.
     Тридцать пять из сорока  имеющихся  роботов  остались  на  "Валгалле",
пятерых Воронцов передал Новикову в качестве экипажа "Призрака". Вот одного
из них Андрей и предоставил в Сашкино распоряжение на роль слуги, помощника
и охранника.
     И если  предположить,  что  на каком-то пульте центрального компьютера
парохода фиксируется,  что один из роботов оказался не там,  где остальные,
не на борту яхты, а в Севастополе...
     А что  тогда?  Даже  если допустить,  что такое возможно и данный факт
вызвал бы у Дмитрия сомнения,  то Воронцов мог бы немедленно с  "Призраком"
связаться и все выяснить.
     Если только...  Если  Воронцов,  Берестин  или  Олег  давно  уже ведут
собственные игры,  имеют собственные спецслужбы и крайне интересуются  его,
Шульгина, планами.
     Да нет,  это уже чистый бред! Не соответствует такой ход мысли и стиль
действий ни одному из  упомянутых  персонажей.  Уж  настолько  он  в  людях
разбирается.
     Значит, скорее всего имеет место все-таки туземная инициатива.
     Однако... Что-то  слишком  быстро  жизнь начинает приобретать здоровую
увлекательность. С первых часов пребывания в новой ипостаси.
     ...Вели его двое.  Возможно,  филеров в операции участвует больше,  но
заметил Шульгин пока двоих.
     Фланирующий под  зонтиком  господин средних лет в не по погоде светлом
чесучовом  костюме  и  шляпе-канотье.  Словно  бы  курортник,  не  желающий
упускать  ни дня,  ни часа отдыха и заменяющий лежание на пляже прогулкой и
ингаляцией целебного морского воздуха.
     Второй - разносчик папирос с лотком через плечо,  парень лет двадцати.
Возраст слишком зрелый для столь пустячного занятия. И погода совершенно не
подходящая для этого рода бизнеса.
     Зато - благоприятная для филерства.
     Позволяющая, как бы в поисках покупателей и одновременно - укрытия  от
дождя,  хаотично  перемещаться  вдоль  и  поперек  бульвара,  заскакивать в
подъезды,  под металлические козырьки и матерчатые  маркизы  над  витринами
магазинов  и  вновь  стремиться  дальше,  к  выходу  из кинематографа или к
трамвайной остановке, выкрикивая время от времени рекламу своего товара.
     "Месаксуди", пачками  и   на   россыпь,   "Ира",   "Дюбек",   "Дукат",
"Кара-Дениз" - метр курим,  два бросаем,  гильзы,  машинки,  табак на любой
вкус, налетай, честной народ!
     Сейчас не купишь,  через час уши опухнут...  Хошь на копейку,  хошь на
рупь, в кредит тоже отпускаем, каждому найдется!"
     А дождь продолжался, неостановимый, словно здесь был не Севастополь, а
Батум.
     С юга  наваливалось  на  город  тучевое  небо,  рыхлое,  гасившее  все
проблески света и погружавшее окрестности даже в полдень в мутный сумрак.
     Казалось, этот  сумрак  сбегает,  журча  и плескаясь,  по бесчисленным
водосточным трубам,  оцинкованным или окрашенным вспухшей и шелушащейся  от
старости бурой краской,  по обращенным к морю ливневым стокам,  вливается в
пенистое море, растворяясь в нем и мутя без того непрозрачную воду.
     Во мгле  ревели  простуженными  сиренами  и  тускло  блестели  мокрыми
бортами недовольные пароходы,  рейдовые буксиры,  моторные катера и паровые
фелюги, держащие переправу с Южной на Северную сторону.
     При наличии большого зонта, непромокаемого плаща и крепкой обуви такая
погода даже приятна.
     Островатый, пахнущий  рыбой  и  водорослями  воздух,  музыкальный звон
согласованно  певших  водосточных  труб,  успокаивающий,  рассеянный  серый
свет...
     Шульгин неторопливо  шел  по  вымощенному  мокро  блестящей брусчаткой
тротуару в сторону Владимирского собора,  краем глаза наблюдал отражающиеся
в зеркальных стеклах витрин маневры своих шпиков.
     Квалификацией до "наружников" семидесятых-восьмидесятых годов они явно
не дотягивали.
     Но, возможно,   уровень   их   подготовки    соответствовал    степени
наблюдательности и ловкости современных им объектов.
     Не приучены   еще   здесь   люди  узнавать  филеров  по  единственному
неосторожному  взгляду,  немотивированной  напряженности   или,   напротив,
расслабленности позы, темпу движений, по множеству иных мелких и мельчайших
признаков.
     Очевидно, что цель агентов -  отслеживание  его  возможных  контактов.
Вряд  ли  планируется силовая акция вроде "официального" ареста,  похищения
или даже физического устранения.
     Впрочем, опыт    предыдущих    покушений,    организованных     тайной
транснациональной   организацией,  которую  условно  окрестили  "Системой",
свидетельствовал,  что проблем нравственного  характера  у  противников  не
существует.
     Но и   сам   Шульгин   прошлой   зимой  достойно  ответил  неприятелю,
организовав  взрыв   в   "Хантер   клубе",   унесший   жизни   почти   всех
высокопоставленных функционеров организации,  а главное - квалифицированных
руководителей службы безопасности "Системы".
     По данным Агранова,  та акция имела  шоковый  эффект.  Похоже,  высшее
руководство  "мировой  закулисы"  намек поняло и последние полгода заметной
активности на территории Югороссии не проявляло.
     Но это не  значит,  что  оно  свернуло  свою  деятельность.  Скорее  -
изменило тактику, а то и стратегию.
     Вполне разумно  предположить,  что и следят сейчас за ним как раз люди
"Системы".  Обеспечивающие прикрытие немца или - если он не  их  человек  -
присматривающие и за ним тоже.
     Если их  полно было в руководстве бывшей советской ВЧК,  так и в Белом
Крыму отчего их должно быть меньше?
     Утешало что?
     Кирсанов после победы капитально  профильтровал  штаты  врангелевского
"Освага",  создал  на его месте практически новую организацию.  Да и вообще
вербовать прошедших три года жесточайшей  братоубийственной  войны  русских
офицеров-контрразведчиков  западным  агентам  технически куда труднее,  чем
евреев-интернационалистов красной охранки,  имевших многолетние  зарубежные
связи, как деловые, так и родственные.
     Поэтому вряд  ли  стоит  опасаться,  что  неизвестный  пока  противник
работает с помощью или под крышей местного отделения госбезопасности.
     С дилетантами же и разговор будет другой.
     Если его  предположения  верны,  фон  Мюкке  может  оказаться  вдвойне
полезным человеком, и наметившиеся отношения прерывать никак нельзя.
     Вот только остается вопрос, за кого "они" держат сэра Ричарда Мэллони?
     Считают его  напарником  и  связником немца (если он не их человек,  а
представитель конкурирующей  фирмы)  или,  напротив,  видят  в  нем  агента
неприятеля, ищущего подходы к человеку "Системы"?
     Как бы  то  ни было,  есть шансы позабавиться.  Но полагаться придется
только   на   себя   и   робота   Джо,    которого    немедленно    следует
перепрограммировать  из  патриархального  "верного слуги" в этакого Джеймса
Бонда.
     Вдвоем против всего мира. Вполне нормальное соотношение сил.
     Шульгин несколько ошибся насчет квалификации шпиков.
     На третьем  квартале  папиросник,  сообразив,  что  выход  за  пределы
территории,  на  которой он,  согласно легенде,  торгует,  может показаться
объекту подозрительным,  условным,  но сразу расшифрованным  Сашкой  жестом
передал   вахту  напарнику,  франтоватому  наемному  посыльному  в  красной
каскетке,  отиравшемуся якобы в поисках нанимателя у вертящихся  стеклянных
дверей Пассажа.
     Эти посыльные,  именуемые  в  просторечии "красными шапками",  брались
доставить, кто пешком, а кто на велосипеде, письмо, букет цветов с визитной
карточкой  или коробку конфет для дамы сердца,  покупку из магазина в любой
конец города, быстро и за умеренную плату.
     Весьма удобное прикрытие - "красную шапку" можно встретить где угодно,
бегущего  с  поручением,  лениво  слоняющегося  в  ожидании нового клиента,
отдыхающего от трудов праведных на скамейке бульвара или в кофейне.
     И внимание  они  привлекают  не  больше,  чем  почтальон  в  известном
детективном фильме. Вообще словно не человек, а голая функция.
     Судя по   всему,   не   пустячную  роль  отводят  неизвестные  господа
новозеландскому путешественнику.
     Шульгин не видел,  чтобы посыльный его  обгонял,  значит,  ждал  здесь
своего часа.  И, наверное, подобные ему ребята караулят на всех прилегающих
улицах, куда бы ни вздумалось ему направиться, выйдя из гостиницы.
     А фланер  в  чесуче,  похоже,  у  них   вроде   разводящего.   Или   -
обеспечивающий операцию.
     Раций-то у них пока нет, вот и приходится руководить в пределах прямой
зрительной связи с помощью условных жестов и поз.
     Вон, сейчас ведущий облокотился о парапет набережной и бросает  чайкам
кусочки булки. Это что-нибудь значит, или просто мотивированная остановка в
удобном для наблюдения месте?
     Шульгин, не обращая больше внимания на "хвост",  дошел до полицейского
участка,  минут за десять прошел процедуру регистрации,  получил в паспорте
отметку,  позволяющую находиться на территории Севастополя и  всего  Южного
берега  до  30  суток,  и  той  же  неспешной походкой направился обратно в
"Морскую".
     Осмотру исторических      достопримечательностей       погода       не
благоприятствовала.  Даже  столь  привычный  к  климату  любых  частей суши
странник по мере сил предпочитал придерживаться  библейского  завета:  "Все
хорошо во благовремении"...

     ...По широкой,  пологой лестнице,  застеленной  серо-голубой  ковровой
дорожкой, он поднялся в бельэтаж гостиницы.
     Четырехметровой высоты  коридоры со сводчатыми потолками,  почти такие
же высокие, крашенные эмалью "слоновая кость" двери номеров с застекленными
верхними филенками, запахи мастики для полов, какая-то особая гулкая тишина
вдруг напомнили ему военную  гостиницу,  в  которой  довелось  жить,  попав
единожды за два года службы в командировку в Хабаровск.
     Только там  все выглядело запущенным,  разрушающимся,  ощутимо старым,
даже древним. Этакий случайно уцелевший сколок дореволюционной жизни.
     Здесь же навощенный  паркет  отражает  свет  бронзовых  люстр  и  бра,
дверные   ручки   и  круглые  дощечки  номеров  сияют  самоварным  золотом,
глянцевитая краска оконных рам и дверей нанесена словно лишь вчера.
     Угловой трехкомнатный  номер-люкс  окнами  холла  выходил   на   море,
кабинета  -  на  неширокую,  мощенную булыжником улицу с трамвайными путями
посередине,  а к спальне примыкал обширный крытый  балкон,  нависающий  над
тихим зеленым двором, где на веранде уныло мокли столики летнего кафе.
     Шульгин приказал роботу Джо,  вскочившему, как и положено вышколенному
слуге,  с диванчика, на котором он якобы отдыхал, принести и открыть третий
и пятый чемоданы.
     В третьем,   который   вряд  ли  поднял  бы  в  одиночку  обыкновенный
носильщик-человек,  кроме   положенного   странствующему   рыцарю   оружия:
охотничьей  двустволки "зауэр",  штуцера Снайдера с оптическим прицелом для
стрельбы по крупной дичи,  пистолета "маузер" с ореховой кобурой-прикладом,
весьма  популярного  в  начале  века  у путешественников в качестве легкого
карабина, хранились и более специфические предметы.
     Минимально необходимый комплект для "быстрого реагирования" - отразить
скоротечную агрессию и,  в случае необходимости, с боем пробиться к тайнику
с более серьезной техникой.
     В кофре наличествовали:  пистолет-пулемет Судаева-Шульгина,  с большим
искусством   и   выдумкой   переделанный   Сашкой  из  стандартного  "ППС",
портативный  снайперский  карабин   собственной   конструкции,   стреляющий
ртутными  пулями,  запас  обычных  и  фотоимпульсных  гранат,  с  килограмм
супермощного эластита, набор всевозможных взрывателей к нему.
     Ну и,  конечно,  потребный "на первый случай" запас патронов. Основная
часть  тяжелого  оружия  и  боеприпасов,  общим  весом  килограммов триста,
хранилась в специальных коробках и  ящиках,  тщательно  смонтированных  под
днищем и между бортами "Доджа".
     В кармане  плаща  Шульгин  постоянно  носил лишь штучной работы "ТТ" с
удлиненным на пять сантиметров стволом  и  особо  мощными  патронами,  а  в
открытой  кобуре  под  мышкой  -  девятимиллиметровую  восемнадцатизарядную
"беретту".
     Роботу он велел взять и спрятать под пиджак испанский "маузер-астра" с
приставным  магазином  и  переводчиком на автоматический огонь,  к которому
подходили отечественные патроны 7,62.
     Любой ценитель оружия знает,  что данная модель намного превосходит по
всем характеристикам германский прототип.
     Этот пистолет  теоретически  мог прицельно стрелять на 200 метров,  и,
готовясь в поход, Шульгин убедился, что на указанной дистанции робот в тире
уверенно  поражает  все  жизненно  важные органы человека,  изображенные на
ростовой мишени.
     Затем Шульгин подобрал в пятом чемодане необходимый по  прогнозируемой
обстановке комплект технических спецсредств:  видеокамеру для установки под
потолком гостиничного коридора,  жучки-микрофоны,  датчики массы, капсулы с
усыпляющим газом.

     ...В крокодиловой кожи чемоданчике, очень похожем на дорожный несессер
богатого,  уважающего  себя  путешественника,  у него помещался специальный
вариант компьютера,  своеобразный гибрид земной и форзейлианской техники, с
жидкокристаллическим  экраном  изнутри  крышки,  основной  памятью  в  пять
гигабайт и оперативной в 128 МгБ.
     На Земле таких делать пока  не  умели,  самый  лучший  "Макинтош"  или
"Атари"  имел  характеристики  в  сотню  раз  хуже,  а главное - нуждался в
сетевом питании.
     А еще этот компьютер служил в качестве блока управления биороботами.
     Шульгин нашел   соответствующую    подпрограмму    и    с    быстротой
виртуоза-пианиста запорхал пальцами над сенсорными полями, вводя задание на
изменение внешности и специализации Джо.
     ...Через полчаса по лестнице черного хода ресторанной кухни осторожно,
с   трудом   нащупывая   негнущимися  ногами  каждую  следующую  ступеньку,
спустился, опираясь на ветхий зонт-трость, до удивления старый еврей.
     Классический хасид,  может быть,  даже цадик*,  в лапсердаке,  круглой
шляпе,  железных очках,  с длинными седыми пейсами. В левой руке он бережно
нес латунные судки,  в которые  здесь,  на  кухне,  отпускали  беднякам  по
дешевке  недоеденные  клиентами  и  не  представляющие интереса для обслуги
остатки первых и вторых блюд.
     Преодолев не менее опасную для  больного  старика,  чем  для  опытного
альпиниста   северный   гребень  Эвереста,  лестницу,  еврей  потащился  со
скоростью усталой черепахи по Большой Морской.
     Очень похожий прототип Шульгин  заметил,  въезжая  утром  в  город  на
окраинной  улочке  Корабельной  слободы,  и  решил,  что,  с одной стороны,
удивления он не вызовет и внимания филеров  не  привлечет,  а  с  другой  -
практически исключается возможность нежелательной встречи двойников лицом к
лицу на людной центральной улице.
     Конечно, Сашка мог бы  остановиться  на  менее  экзотическом  варианте
маскировки, но так уж ему захотелось. Причуда мастера.
     Старик, часто   отдыхая   и   цепко   оглядывая   во  время  остановок
окрестности,  дотащился  в  конце  концов  до  бело-зеленого   двухэтажного
особняка  с  малоприметной  вывеской  "Севастопольское  отделение Агентства
специальной государственной информации",  по сути -  аналога  совдеповского
ГПУ.
     Правда, само   название  учреждения  подчеркивало,  что  контрразведка
никаких карательных, судебных функций не имеет и исполнением наказаний тоже
не  занимается,  а  всего  лишь  информирует  надлежащие власти о событиях,
имеющих происходить в сфере ответственности означенного ведомства.
     Однако знакомая многим по советским временам табличка на двери  "Прием
граждан  круглосуточно"  присутствовала  и  здесь,  только в более мягкой и
уважительной редакции - "Прием господ посетителей - в любое время".
     Дежурный чиновник в  партикулярном  платье,  но  выправкой  и  манерой
держаться весьма напоминающий офицера, поднял глаза на господина посетителя
и не удержался от удивленного междометия.
     Нечто вроде простонародного "во, бля", но не обязательно дословно.
     Вертя в руках карандаш,  чиновник молча наблюдал,  как старый,  скорее
даже  древний,  еврей,  поставив  на  пол  судки,  роется  в многочисленных
карманах.
     Наконец он извлек желтоватый почтовый конверт и произнес, астматически
похрипывая, с великолепным одесско-местечковым произношением:
     - Я,  конечно,  ужасно  извиняюсь,  только  один молодой голодранец из
наших отчего-то не захотел сам  дойти  до  вашего  уважаемого  заведения  и
попросил  меня  занести  этот конвертик.  Вам,  мосье Нахамкес,  сказал он,
совсем нетрудно будет заглянуть туда по дорожке.  Вы же все равно давно уже
никому не нужны из ближних,  так сделайте пользу дальнему. Занесите, сказал
мне этот не очень вежливый шабатгой*, и обязательно дождитесь ответа...
     И он уже прав,  скажу я вам.  Спешить мне  давно  совсем  некуда,  тем
более, что в Севастополе таки нет как нет еврейского кладбища...
     Чиновник, выслушав,  улыбаясь, тираду, взял конверт. Достаточно коряво
и не слишком грамотно на нем было  написано  синим  карандашом:  "Господину
начальнику лично в собственные руки".
     Чиновник служил  не  первый  год  и  хорошо  знал,  что  в  их контору
информация поступает самыми разными путями,  и о ее важности  никак  нельзя
судить по способу доставки, как бы карикатурно он ни выглядел.
     - Хорошо,  мосье  Нахамкес,  подождите  вон  там  на скамейке.  Можете
курить, если угодно...
     - Спасибо на добром слове,  только я лучше  пешком  постою.  Если  мне
сесть,  так  уже трудно будет подняться.  А насчет закурить другое спасибо,
особенно когда вы мине угостите...
     Продолжая усмехаться  и  прикидывая,  как  эту  историю  можно   будет
преподнести  друзьям  за вечерним преферансом,  чиновник хлопнул ладонью по
механическому  звонку,  вызывая  вестового,  и  протянул  еврею  портсигар,
набитый отличными турецкими папиросами "Кара Дениз". В примерном переводе -
"Черноморские".
     С известных времен они поступали в Россию в неограниченных количествах
и  были  так  же  дешевы  и  популярны,  как  "Шипка" и "Солнце" во времена
развитого социализма.
     Начальник отделения,  моложавый,  хотя  уже  седеющий  подполковник  с
университетским  значком  и  терновым  венцом  участника Ледяного похода на
кителе,  костяным ножом вскрыл конверт,  извлек квадратик  хорошей  вощеной
бумаги,  на котором совсем другим почерком и стилем было написано: "Призрак
26/10".
     Прошу сообщить,   проводятся   ли   сегодня   какие-либо   оперативные
мероприятия в отношении одного из постояльцев гостиницы "Морская". Если нет
- "нет". Если да - фамилия объекта разработки.
     В любом случае прошу до завтрашнего утра своих людей к гостинице и  ее
ближним   подступам  не  направлять.  Подателю  сего  выдайте  3  рубля  из
соответствующих сумм".
     Перед своим уходом Шульгин условился с полковником Кирсановым, что тот
передаст   спецсвязью   приказ  начальникам  всех  губернских  и  городских
управлений контрразведки России оказывать необходимую помощь  и  содействие
лицу, назвавшему пароль "Призрак".
     Тот же   пароль  с  добавлением  текущей  даты  и  месяца  предписывал
начальникам  управлений,  отделов  и   отделений   сообщать   обратившемуся
оперативную информацию любой степени секретности.
     Если же к паролю добавлялись цифры не только даты и месяца,  но и часа
с минутами,  то подразделение АСГИ целиком переходило в  полное  подчинение
предъявителя сего.
     Крайне просто,   надежно,  а  главное,  исключает  всякую  возможность
злоупотреблений со стороны самих контрразведчиков.
     Просто потому, что никому не ведома степень универсальности пароля.
     Вполне ведь  возможно,  что   для   ялтинского   или   ставропольского
начальника  службы  это  же  кодовое слово требует совсем других дополнений
или, еще проще того, - означает прямо противоположное: немедленно задержать
произнесшего пароль и этапировать в центр "по первой категории".
     ...Получив ответ, тоже в заклеенном конверте и с присовокуплением двух
потрепанных рублевых бумажек  и  горсти  мелочи,  Джо  поплелся  по  улице,
присматривая  место,  где  можно  без  помех  избавиться  от  уже  ненужной
маскировки.
     Однако не успел.  Из подворотни двухэтажного дома,  с широким балконом
на  чугунных  колоннах,  шагнул  ему  навстречу  поджарый  молодой  жлоб  в
фуражке-мичманке, с прилипшей к нижней губе папиросой.
     - Ну,  жидовская морда,  иди-ка сюда.  Рассказывай,  зачем  в  "хитрый
домик" ходил, кого из ребят закладывал?
     При этом  он  сжал  руку  Джо  через ветхую ткань лапсердака так,  что
старому человеку стало бы по-настоящему больно.
     Подобный расклад программа робота предусматривала.
     Постанывая и похныкивая,  бормоча жалкие слова, Нахамкес подчинился, с
трудом  успевая  за парнем,  кое-как доплелся до середины темной,  воняющей
кошачьей и человеческой мочой подворотни.
     Потом спокойно взял левой,  похожей на куриную лапу, рукой обидчика за
запястье, совсем чуть-чуть придавил.
     От неожиданной  острой боли (лучевая и локтевая кости сломались сразу)
парень взвыл, завертелся на месте.
     Правой снизу вверх Джо ударил его  в  подбородок.  Наверное,  так  бил
партнеров на ринге пресловутый Мохаммед Али, он же Кассиус Клей.
     Не интересуясь, жив агент или уже нет, робот обшарил его карманы.
     Не нашел ничего интересного,  кроме бронзового,  тщательно выточенного
кастета. Наверное, безработные лекальщики с Морзавода делали на заказ.
     Джо перебежал через двор,  где,  по счастью,  не оказалось  никого  из
жильцов,  и собаки тоже не было,  к дощатой уборной на три очка,  сбросил в
дыру и лапсердак,  и очки,  и шляпу. За следующие пять минут преобразился в
статного морского унтера сверхсрочной службы.
     Вышел, огляделся по сторонам,  сплюнул, закурил и вразвалочку, с видом
никуда не спешащего человека  направился  окольными  переулками  в  сторону
гостиницы.

     Получив ответ из контрразведки,  Шульгин знал теперь все необходимое и
мог планировать дальнейшие действия.
     Вернул роботу  исходную  внешность,  отдал  очередные  распоряжения на
ближайшее время и вновь уединился в кабинете.
     На своем портативном компьютере он открыл папку "Персоналии" и  набрал
на клавиатуре имя Гельмута фон Мюкке.
     В памяти  этого раздела содержалась информация обо всех людях,  живших
во второй половине XIX и  XX  века,  хотя  бы  раз  упоминавшихся  в  любой
справочной литературе,  хранящейся в Ленинской, Конгресса США и аналогичных
им библиотеках цивилизованного мира.
     Естественно, из реальности, условно называемой "ь 1", или же - Главной
исторической последовательностью.
     Соответствующая статья высветилась на экране почти мгновенно.
     "Мюкке, Гельмут фон. 1881-1957. Корветтен-капитан кайзеровского флота.
В 1914 г.  - старший офицер легкого крейсера "Эмден".  В 1916 г. - командир
германо-турецкой  речной  флотилии на Евфрате,  в 1917-1918 гг.  - командир
Дунайской полуфлотилии  катеров.  Кавалер  Железного  креста  1-го  класса,
Рыцарской  короны  к  Железному  кресту  (аналог Рыцарского креста третьего
рейха),  австро-венгерских и Турецких медалей. С 1918 г. в отставке. С 1919
г.  член НСДАП. С 1929 г. руководитель движения за объединение НСДАП и КПГ.
После 1933 г.  за свои взгляды неоднократно  арестовывался  гестапо.  После
1945   г.   сторонник   Стокгольмского   Движения   за   мир   и  противник
ремилитаризации ФРГ. Писатель, историк, философ, публицист. Умер 30.06.57 в
Аренсбурге, Шлезвиг-Гольштейн".
     Шульгин выключил компьютер.  Все сходится. Ни в одном слове капитан не
солгал, если не считать цели своего появления в Севастополе.
     Впрочем, почему солгал?  Откуда ты знаешь, что и о целях своей поездки
он сказал неправду? Не всю правду, так это совсем другое дело.
     Какой разумный  человек  станет  откровенничать  перед незнакомцем,  в
чем-то даже подозрительным? Этническим врагом, если угодно.
     Мог он,  свободно,  взять в качестве  прикрытия  поручение  от  фирмы.
Поговорить,  позондировать  почву,  даже  заключить  никого  ни  к  чему не
обязывающий "Протокол о намерениях".
     Главное же то,  что на данный момент он  член  нацистской  партии  (да
какая там партия, сотни две-три в ней сейчас членов, не тридцатый пока год,
а лишь двадцать первый.  Даже до "Пивного путча" далеко) и, по определению,
в "Систему" входить не должен.
     А ежели  он еще и сторонник объединения двух самых "веселых" в XX веке
идеологий, то вполне может быть агентом... ну, если не Троцкого, то близких
к нему платформ.
     Интересно, крайне интересно...
     И вдобавок  фон  Мюкке  предстоит  еще  очень  долгая  жизнь.  Точнее,
предстояла, на иной, впрочем, исторической линии.
     А здесь она может как  и  продлиться  за  отмеченные  пределы,  так  и
оборваться завтра, если даже не сегодня.
     Поскольку в  нее  вмешался  на  первый  взгляд не слишком значительный
фактор - случайно подсевший за столик иностранец,  искатель приключений.  А
во  что  выльется  этот  незапланированный  "шаг  в сторону" - не угадать и
Держателям Мира.
     (Здесь необходимо  пояснение.  Шульгин   имел   в   виду   высказанную
неизвестным  ему  автором  максиму:  "Подчас  всего  один  шаг в сторону от
привычного маршрута способен изменить всю будущую жизнь человека".)
     Он закрыл крышку "компа", встал, потянулся, окликнул слугу.
     - Пойди,  Джо,  понаблюдай,  на  месте  ли  проживающий  в  номере  23
господин,  и  проследи,  чтобы  с  ним  ничего неожиданного не случилось до
вечера.  А я пока вздремну пару часиков  по-человечески,  в  постели.  Если
господин фон Мюкке выйдет из номера раньше,  с явным намерением отправиться
в город, сделай так, чтобы он предварительно зашел ко мне. Но - без всякого
насилия. Исключительно силой убеждения...

     Никуда капитан до вечера не вышел.
     Видимо, после хорошей дозы коньяка,  да под успокаивающий  шум  дождя,
под мягким верблюжьим одеялом ему тоже хорошо спалось.
     Поэтому Шульгин сам к нему заглянул примерно за час до ужина. С самыми
серьезными намерениями.
     Номер немец занимал не столь роскошный и дорогой, но вполне приличный,
просторный,  хотя и однокомнатный,  с таким же,  как у Шульгина балконом во
двор.
     "В случае необходимости, - подумал Сашка, - можно свободно перебраться
по карнизу..."
     Фон Мюкке  только что закончил бриться (как джентльмен,  второй раз за
день) и благоухал хорошим мужским одеколоном, с сухим горьковатым запахом.
     Появление нового приятеля он встретил с энтузиазмом.  Трудно  сказать,
насколько искренним.
     - Только  коньяк  сегодня  пить больше не будем,  - сообщил фон Мюкке,
улыбаясь.  - Слишком вышибает из колеи.  Лучше - местные вина. Говорят, они
превосходны.
     - Я   тоже   об   этом   слышал.   Вот  и  проверим,  насколько  слухи
соответствуют.  Однако насчет коньяка вы тоже не  совсем  правы.  Один  мой
знакомый говорил: спиртное в умеренных дозах полезно в любых количествах.
     Немец, когда   до   него   дошел  юмор  этой  сентенции,  которая,  по
определению, не могла принадлежать ни англичанину, ни немцу, долго смеялся,
даже повторил ее, наверное, чтобы лучше запомнить.
     Но юмор юмором...
     - Присядем,  господин  капитан,  -  очень  светски,  в стиле какого-то
романа начала этого или конца предыдущего века сказал Шульгин. - Нам есть о
чем побеседовать.  Причем - очень серьезно.  Я понимаю, что мое вторжение в
вашу жизнь может выглядеть странно  и  внушить  такому  человеку,  как  вы,
обоснованные подозрения. Но тем не менее...
     - Не  совсем  понимаю,  о чем вы...  - ответил фон Мюкке небрежно,  но
внутренне  подобрался.  Такие  вещи  Сашка  ощущал  на  уровне  безусловных
рефлексов.
     - Я  могу  производить  впечатление  человека  эксцентричного  и  даже
недалекого, но эта оценка будет не совсем правильной. Просто мои интересы и
пристрастия не всегда пересекаются с плоскостью реальной жизни.
     Общественное положение,  приличное состояние и удаленность моей родины
от центров мировой политики делают меня достаточно автономным от нее. Когда
вы,  европейцы,  пять  лет  увлеченно  уничтожали  друг  друга  без  всяких
логически объяснимых причин,  я предпочитал охотиться на антилоп в Кении  и
изучать  пещерные храмы Аджанты в окрестностях Аурангабада.  Довольный тем,
что могу не участвовать в охватившем мир безумии...
     - И к чему вы  это  говорите?  -  нетерпеливо  прервал  немец  слишком
длинный, на его взгляд, период.
     - К  тому,  -  не  обидевшись  на  невежливость  собеседника,  ответил
Шульгин,  -  что,  несмотря   на   приверженность   буддистским   принципам
"неучастия" и "неделания", необходимость научиться выживать в экстремальных
ситуациях  сделала  меня  достаточно  наблюдательным  и,   я   бы   сказал,
сообразительным...
     Он жестом руки остановил начавшего вновь открывать рот капитана.
     - Все, все, перехожу к сути. Дело в том, что сегодня, после завтрака я
вышел прогуляться в город и немедленно заметил за собой довольно плотную  и
квалифицированную слежку. Она, кстати, продолжается и сейчас...
     Фон Мюкке  непроизвольно дернул головой,  словно собираясь оглянуться,
не притаился ли филер за плотной портьерой.
     - Нет-нет,  насколько я смог проверить,  следят только за  парадным  и
черным выходами из гостиницы.  На этажи пока никто не проник,  мой слуга за
этим присматривает.
     Но я продолжу.
     Поскольку я абсолютно убежден,  что  проявлять  ко  мне  нежелательный
интерес на всем земном шаре основания имеет только раджа Элоры и Аджанты, а
его юрисдикция и возможности так далеко не распространяются,  я делаю вывод
- следят на самом деле не за мной, а за вами. Вы об этом знаете?
     Капитан хотел было ответить - "нет", но в последний момент удержался и
просто пожал плечами.
     - Честно  сказать,  Гельмут,   -   Сашка   позволил   себе   некоторую
фамильярность,  -  мне  проще всего было бы не впутываться в дела,  которые
меня никаким краем не касаются, однако...
     - Считаете себя чем-то мне обязанным или - решили  помочь  из  чистого
альтруизма?  - В голосе немца прозвучала ирония. Мол, заранее знаю все твои
приемчики.
     - Упаси  бог,  до  альтруизма  я  никогда  не   опускался.   Преследую
исключительно  личные  интересы.  В  том  числе  главный  - поучаствовать в
очередном приключении. Я, признаться, коплю впечатления. К старости...
     - Уж и не знаю,  чем могу быть вам  полезен.  Ну,  допустим,  за  мной
следят.  И  за  вами.  А что здесь удивительного и загадочного?  Только что
закончилась очередная война.  Следующая - на пороге, что следует хотя бы из
переведенной вами газетной заметки.
     В город,  который  остается пусть и тыловой,  но базой военного флота,
один за другим прибывают два иностранца.  Один - то есть я - не  так  давно
уже  бывал  здесь,  в качестве оккупанта.  Второй - то есть вы - что там ни
говори,  а подданный страны,  с которой  Югороссия  находится  в  состоянии
конфликта,  балансирующего  на  грани  большой  войны.  Контрразведка любой
державы не оставила бы данный факт без внимания.
     Далее -  названные  персонажи  встречаются  и  имеют   продолжительную
беседу.
     Зачем, о чем? Почему бы и не понаблюдать за означенными лицами. Просто
для профилактики.  Убедительно с точки зрения местной,  да и любой  в  мире
контрразведки?
     - На  первый  взгляд  -  вполне.  Но лишь на первый.  Вы каким образом
добрались до Севастополя?
     - Поездом. Через Варшаву - Киев.
     - Визу получали в Берлине?
     - Естественно.
     - Долго ждали?
     - Почти месяц.
     - В анкетах писали о себе правду? Включая эпизод 1918 года?
     - Чистую правду.  К чему вы клоните?  А,  понял.  Хотите сказать,  что
русская контрразведка давно выяснила обо мне все, что ее интересует, и вряд
ли станет устанавливать здесь "плотную опеку"?
     - Приблизительно так.  Не того вы масштаба фигура, прошу прощения. Я -
тем более.  Если бы мы еще появились в Царьграде, в Чанаккале, да хоть бы и
в Харькове,  а здесь...  Думаю,  вами интересуются несколько другие службы.
Вряд ли югоросские.
     - Чьи  же  тогда?  -  Фон  Мюкке  выглядел если не обескураженным,  то
удивленным.  Возможно,  он и  на  самом  деле  счел  высказанную  Шульгиным
трактовку событий правдоподобной.
     - Откуда  мне-то  знать?  -  в  свою очередь,  удивился Шульгин.  - Не
переоценивайте моих способностей.  О здешней жизни, раскладе политических и
прочих  сил,  о  германо-русских  отношениях я знаю ровно столько,  сколько
можно узнать при нерегулярном чтении газет.
     Пролистал, правда,  пару  книг,  написанных  бойкими  иностранцами   о
здешних событиях по горячим следам,  чтобы совсем уж профаном не выглядеть,
но цену такого рода продукции вы и без меня должны знать...
     Тут уж сами думайте,  кому дорогу перешли.  Но  на  меня  рассчитывать
можете, если вами интересуются не местные органы правопорядка, а, скажем...
неофициальные,  в том числе и зарубежные структуры.  - Подумал с британской
основательностью и добавил: - До определенных пределов, разумеется.
     - Непонятный  вы для меня человек,  - со вздохом сказал немец.  - Где,
кстати,  гарантии,  что вы сами не принадлежите  к  тем  же  самым  кругам,
которые якобы следят за мной. И в чем может заключаться ваша помощь, каковы
ее пределы?
     - Гарантий,  само собой,  никаких быть не может.  По определению. Да и
зачем  они?  Ни  о чем я вас расспрашивать,  тайны выпытывать не собираюсь,
участвовать в ваших  делах  -  тоже.  А  помогу,  как  европеец  европейцу,
встреченному в джунглях и попавшему в беду.
     Такие у  меня  принципы.  Вот  у  меня  пистолет  есть,  -  он  тут же
продемонстрировал капитану "ТТ",  вытащив его из кармана пиджака, - у слуги
моего - надежный "маузер", стрелять мы умеем недурно.
     Если к  вам  попробуют применить силу - сумеем защитить.  Хотите,  Джо
будет вас сопровождать по городу?  Буду уезжать на север  -  могу  взять  с
собой,  довезем до удобного вам места.  Вот примерно все,  на что вы можете
рассчитывать.  Ну и,  разумеется,  буду держать вас в курсе, если слежка за
мной получит продолжение.
     - Благодарю  за  предложение.  Если  все  так  осложнится - непременно
воспользуюсь. Вы когда думаете уезжать?
     - По настроению.  Дня через два,  три.  Я все же  хотел  бы  осмотреть
памятные места Крымской войны,  царские дворцы,  Ботанический сад.  Лишь бы
дожди закончились.
     - Я думаю, поговорили мы достаточно. Пойдемте, на самом деле, ужинать,
- предложил фон Мюкке.
     - С удовольствием. Русские говорят: "Соловья баснями не кормят". В тот
же самый ресторан предлагаете отправиться, или...
     - Считаю, лучше в другой. Помню еще по восемнадцатому году, здесь было
достаточно заведений, экзотических, "в кавказском духе".
     Последнее он произнес по-русски, старательно выговаривая слова.
     - Внизу  у портье уточним,  где помещается наилучшее из них.  Надо же,
чтобы было что вспомнить в старости...
     Шульгин с энтузиазмом согласился,  заявив,  что изучение  особенностей
национальных  кухонь  всегда  представляло  для  него  интерес в посещаемых
странах.
     - Не поверите,  в Южной Родезии я лакомился засахаренной  саранчой,  в
Канаде  индейцы  угощали  меня  кишками оленя-карибу,  запеченными вместе с
содержимым...  - Увидел, как скривился немец, рассмеялся. - Нет-нет, совсем
не то,  что вы подумали.  Тонкими кишками,  отнюдь не толстыми, где в самом
деле... Перед тем, как забить оленя, его кормят специальными ароматическими
травами и кореньями,  и они еще не переваренные, лишь пережеванные и слегка
сдобренные желудочными ферментами придают блюду весьма пикантный вкус...
     Ладно-ладно, пощажу  ваши  чувства.  Насколько  я  убедился  в   Баку,
кавказская  кухня более традиционна.  Посмотрим,  что готовят здесь.  - Уже
спускаясь по лестнице,  Шульгин добавил:  - Заодно посмотрим,  как  поведут
себя наши...  симпатизанты.  Или я совсем ничего не смыслю в жизни, или нас
уже опять каким-то образом "пасут".
     Ставлю две  гинеи  против  рюмки   коньяка,   что,   пока   мы   будем
расспрашивать  портье о ресторане,  немедленно объявится некто,  называющий
себя вашим или мои приятелем или просто вольным стрелком-чичероне, примется
выяснять,  чего  мы  хотим  увидеть  в  этом городе,  предложит куда лучший
ресторан, девочек и все такое...
     - А если нет? - поинтересовался фон Мюкке.
     - Я же сказал:  две гинеи с меня. И будем смотреть дальше... Поедем на
моем автомобиле.  Джо нас отвезет,  а потом из укромного места понаблюдает,
прав ли я в своих предположениях.
     - Принимается...  - продолжая сомневаться  и  в  то  же  время  втайне
радуясь,  что судьба свела его со столь опытным и,  по всему судя, надежным
человеком, ответил капитан.
     ...Ездить на угловатых, вроде бы малокомфортных, но с мощными моторами
и  удивительно надежных "Виллисах" и "Доджах" российского производства тоже
с некоторых пор стало весьма модно среди богатых, уважающих себя людей.
     Даже и в  Европе.  А  поскольку  строились  эти  "вездеходы"  (вернее,
собирались,  так как на месте штамповались и ковались только кузова и рамы,
все остальное поставлялось с дубликаторов "Валгаллы") только  в  Югороссии,
на  екатеринославских и харьковских заводах,  то и назывались машины отнюдь
не так, как по привычке написал автор, а "Дон" и "Днепр" соответственно.
     В свободную продажу,  тем более на  внешний  рынок,  поступало  крайне
ограниченное число экземпляров, и стоил каждый бешеных денег.
     Примерно вдвое  дороже,  чем  "Испано-Суиза",  хотя  вместо  роскошной
каретки,  отделанной кожей, с мягкими диванами и хрустальными пепельницами,
пассажирам  предлагались  лишь жесткие дерматиновые сиденья и хлопающие под
ветром брезентовые тенты.
     Зато мотор, зато подвеска! И высочайшая надежность исполнения.
     Если на самом роскошном кабриолете и лимузине не  только  шины,  но  и
сами  колесные  диски  приходилось  менять  через 300-500 километров,  а за
пределами городского асфальта и булыжника им вообще нечего было делать,  то
"Днепр"  (  он же "Додж 3/4") на своей всесезонной резине мог без остановки
за сутки домчать от Севастополя до Москвы и за двое - до самого Берлина.
     Независимо от погоды и иных привходящих обстоятельств. Причем расходуя
в пять раз меньше горючего.
     Свой джип сэр Мэллони,  по легенде, приобрел в Баку, сойдя с парохода.
На что имелись соответствующие документы.
     Внешне он был очень похож на серийный, но делался Сашкой "для себя".
     Имел штампованный титановый корпус  с  подкреплениями,  противопульную
бронезащиту  сидений  и  мотора,  на  вид  брезентовый,  а  на  самом  деле
кевларовый  тент,  протектированные  шины   с   автоподкачкой,   компактный
250-сильный   многотопливный   дизель,   соответствующую  ходовую  часть  и
Механизмы управления.
     Джо вывел машину  из  каретного  сарая,  предоставленного  управляющим
гостиницей в качестве гаража,  Шульгин и фон Мюкке заняли места под тентом,
и робот рванул из ворот,  свернул в ближайший переулок,  погнал  в  сторону
Исторического бульвара
     От наблюдателей,  сколько  бы  их  ни  было,  они  оторвались  резко и
надежно.  Ни на извозчике,  ни на автомобиле,  если бы он у них  даже  был,
угнаться  за петляющим по улицам на сорокакилометровой скорости джипом было
невозможно.
     - Все.  Потерялись,  - сказал Шульгин,  когда Джо остановил  машину  у
крыльца ресторана,  именующегося просто и без затей - "Тифлис",  чтобы всем
все было сразу понятно. Но и без вывески льющийся из-за ограды густой запах
древесного угля и жарящейся на нем баранины не позволял ошибиться.
     - Проходите,  выбирайте  столик,  я  вас догоню,  - Шульгин задержался
около машины.
     - Возвращайся назад,  Джо.  Машину оставь здесь, и бегом. Найди способ
проникнуть  в  гостиницу  незаметно.  Через задние дворы,  через балкон.  В
номере господина Гельмута я оставил микрофон.  Запрись  в  наших  комнатах,
наблюдай. В случае чего поступай по обстановке, но никакого шума. Действуй.
     За ужином,   наслаждаясь   великолепными   шашлыками,  нанизанными  на
стальные  шампуры,  посыпанными  кислым  порошком  барбариса   и   корицей,
обложенными  зеленым  луком,  заедая  их свежим лавашем и запивая марочными
"Хванчкарой", "Вазисубани" и "Изабеллой", ни о чем серьезном не говорили.
     Шульгин решил,  что  клиенту  надо  позволить  созреть.  Кроме   того,
интуиция подсказывала, что события на сегодня еще далеко не исчерпаны.
     А пока он неторопливо жевал душистое мясо, маленькими глотками отпивал
терпкое вино и допытывался у капитана,  отчего германский  морской  Генштаб
ограничился  посылкой  в  океанское рейдерство всего трех легких крейсеров,
оставив остальные бесполезно  ржаветь  в  Гельголанде,  Вильгельмсгафене  и
Данциге.
     - Два  десятка  таких  крейсеров,  как  ваш "Эмден",  а тем более типа
"Бреслау",  заблаговременно прорвавшись в  океаны,  заставили  бы  англичан
бросить  на их поимку впятеро больше кораблей.  Они мотались бы из Тихого в
Индийский,  в Атлантику и обратно,  торговля и воинские перевозки  были  бы
парализованы куда надежнее, чем всем вашим подводным флотом...
     - Вопрос  из разряда так называемых "проклятых",  - прожевав очередной
кусок, кивнул немец. - Во все времена независимо мыслящие люди недоумевали,
пытаясь   понять   логику   власть   имущих   и   указывали  на  очевидные,
труднообъяснимые просчеты,  как в военных кампаниях, так и во многих других
ситуациях.
     Что, русский император Николай не мог в марте семнадцатого собрать три
полка верных солдат и офицеров, совершить стремительный марш на Петроград и
навести порядок? Предварительно публично расстреляв тех, кто приехал к нему
требовать отречения... Были же у него надежные люди, раз потом, когда почти
все  уже  было потеряно,  нашлись для сопротивления большевикам и бойцы,  и
командиры.
     Сашка не мог не согласиться с фон Мюкке.  В принципе.  Хотя о событиях
февраля  - октября семнадцатого,  а особенно об их подоплеке знал наверняка
гораздо больше.
     - Затрудняюсь выносить категорические  суждения  о  вещах,  в  которых
недостаточно компетентен, но размышляя вообще...
     Дело, по-моему,  в том,  что принимающий судьбоносное решение (если он
не дурак в клиническом смысле слова)  вынужден  рассматривать  одновременно
целый   ряд  альтернатив,  в  условиях  дефицита  информации  о  намерениях
противника и последствиях тех или иных поступков.
     А человеку    свойственно    вдобавок    исходить,    скорее    всего,
подсознательно,  из  наиболее желательного,  а не более вероятного развития
событий...
     - Интересно формулируете, герр Мэллони. Наверное, не первый раз на эти
темы размышляете. Вы по профессии кто, историк?
     - Скорее  -  психолог,  -  ответил  Шульгин,  искренне  наслаждающийся
беседой с умным собеседником, причем, что важно, принадлежащим к совершенно
другому кругу,  чем люди,  с которыми он тесно общался последние годы.  - А
историк и географ я ровно в той степени,  в какой это необходимо  человеку,
считающему себя профессиональным путешественником.
     - Счастлив человек,  который может посвятить себя любимому занятию без
оглядки на финансовые, нравственные и тому подобные проблемы, - задумчиво и
несколько печально сказал фон Мюкке.
     - При  чем  тут  нравственность?  -  удивился Шульгин.  - Я,  кажется,
никаких безнравственных поступков не совершал. Скорее - наоборот.
     - Успокойтесь,  ничего обидного для вас я сказать не хотел. Я ведь что
имел  в  виду  - для вас практически не существует таких понятий,  как долг
перед Фатерляндом,  Кайзером,  кастой,  представления об офицерской  чести,
безусловности приказов и нравственном императиве.
     Вот мы,  немцы,  другие.  В 1914 году я сталкивался, и неоднократно, с
примерами исполнения своего  долга  резервистами,  офицерами  и  матросами.
Оказавшись по той или иной причине на другом конце света,  эти люди,  узнав
об  объявленной  мобилизации,  любыми  способами   пытались   добраться   в
Германию...
     Даже на   Соломоновых   островах   на  наш  крейсер  обращались  давно
прижившиеся там немцы с просьбой  включить  их  в  состав  экипажа.  А  вы,
извините, в это же время охотились на антилоп...
     Нет, я не осуждаю вас, я просто констатирую факт разницы психологии.
     - Нормальное   дело.   Мы  всего-навсего  на  триста  лет  раньше  вас
избавились от феодального стиля мышления. Долг вассала перед сюзереном.
     "Рейх юбер аллес"* (он специально заменил в этом девизе "Германию"  на
"Империю",  чтобы мысль прозвучала точнее).  "Права она или нет, но это моя
Родина" и тому подобные железные формулы.
     Мы это переросли.  Не все,  может быть,  но тенденция отчетливая. Если
говорить обо мне, то я добровольно и со всем энтузиазмом вступил бы в армию
в одном-единственном случае - если бы  враг  совершил  не  спровоцированную
агрессию  и  высадился  на  берегах  моих островов.  Или - если бы возникла
совершенно реальная угроза самому  существованию  европейской  цивилизации,
как таковой.
     А воевать за колонии,  за проливы,  за право построить железную дорогу
Берлин - Багдад... Увольте!
     фон Мюкке потер подбородок, задумался. Ответил после долгой паузы:
     - Я  только   сейчас   начинаю   подходить   к   этой   мысли.   После
катастрофического  поражения и унижения германской нации.  Урон нашей чести
действительно был бы гораздо меньшим,  если бы кайзер отказал Францу Иосифу
в поддержке и сохранил нейтралитет...
     - Однако ваш кайзер, как мы уже сформулировали, принял решение, исходя
из ложно понятого,  феодального принципа монархов германской нации - раз, и
из чересчур оптимистического прогноза течения, сроков и исхода войны...
     Ведя этот,  по видимости,  пустопорожний разговор о проблемах, которые
ему самому были давно понятны,  Шульгин отнюдь не имел в  виду  просвещение
или,  паче того,  перевоспитание классического,  ну, может быть, чуть более
умного и свободомыслящего, немца первой послевоенной эпохи.
     Он просто его тестировал,  пытаясь  определить  те  ключевые  элементы
личности, опираясь на которые можно использовать фон Мюкке в своих целях.
     Во внутреннем кармане пиджака еле слышно пискнул вызов рации.
     - Извините,  Гельмут,  я  на  минутку  вас  покину.  - Шульгин встал и
направился в сторону "мужской комнаты".
     Облицованное зеленым кафелем,  пахнущее  не  хвойным  дезодорантом,  а
обычной  хлоркой  помещение  было  пусто.  Громко  журчала  вода  в старых,
покрытых пятнами  ржавчины  трубах.  Сашка  закрылся  в  дальней  от  входа
кабинке, включил рацию на прием.
     - Сэр,  докладываю,  - зашелестел голос робота в динамике, - прибыл на
место, занял позицию в вашем кабинете. Из окна вижу двух человек за кустами
напротив   входа  в  гостиницу.  Там  темно,  и  они  считают,  что  хорошо
замаскированы.  Еще одного человека заметил на крыше со стороны  двора.  Он
снабжен  подзорной  трубой  и  имеет  возможность  наблюдать за балконами и
окнами обоих номеров. Меня он не видел. Жду распоряжений.
     В достоверности  слов  Джо  Шульгин  не  сомневался.   Робот   обладал
стопроцентным ночным зрением,  отлично видел и в инфракрасном диапазоне,  в
ловкости и бесшумности Движений превосходил  рысь  и  макаку  одновременно,
проникнуть  в  помещение хоть на третьем,  хоть на десятом этаже,  цепляясь
пальцами  за  микроскопические  зазоры  между  кирпичами,  было  для   него
пустячной задачей.
     Дать ему  соответствующую  команду,  и  он обезвредит любое количество
противников быстрее, чем они сообразят, что происходит. Только нужды в этом
пока нет. Даже наоборот.
     - Слушай.  Если  попытаются  проникнуть в номер - спрячься,  выясни их
цели и  намерения.  Когда  улик  станет  достаточно,  чтобы  предъявить  их
полиции,  -  задержи всех.  Без лишнего шума.  И - никаких покойников.  Мне
нужны вполне дееспособные "языки". Действуй.
     Вытирая платком только что вымытые руки, Шульгин вернулся в зал. Занял
свое место, щелкнул крышкой карманных часов. Скоро одиннадцать.
     Если он  все  рассчитал  правильно,  примерно через час после полуночи
можно ожидать попытки неизвестных нанести  не  оговоренный  заранее  визит.
Только  вот  зверски  плохо,  что  он по-прежнему не имеет представления об
участниках интриги.
     Из прошлого опыта следует,  что люди "Системы",  если  это  они  здесь
заняты, конечно, не останавливаются перед силовыми акциями любых масштабов.
     Но, поскольку  неизвестна цель,  преследуемая неприятелем,  невозможно
так просто угадать, какие будут использованы средства.
     Вообще, исходя  из   нормальной   логики,   факт   появления   в   уже
спланированной   операции   нового  фигуранта  требует  пересмотра  планов,
согласования действий с руководством... Тогда какой-то запас времени есть.
     Но -  руководитель  с  правом  принятия  окончательных  решений  может
находиться здесь же и действовать в режиме реального времени.
     И еще.  Филеры-то русские, безусловно, а начальство? От национальности
многое зависит. И методика, и результат.
     Как бы еще раз аккуратно прощупать фон Мюкке, неужели же он совершенно
не догадывается, в чем тут дело?
     Что молчит,  изображая  полное  неведение,  -  правильно,  Шульгин и в
острой ситуации без крайней  нужды  не  стал  бы  откровенничать  с  первым
встречным.
     Со вторым и третьим, впрочем, тоже.
     Но должен  же  быть  способ  его  разговорить  до  того,  как начнется
стрельба.  Условно выражаясь,  на самом деле все может выглядеть достаточно
мирно...
     Очевидно, мысли  Шульгина  каким-то  образом  отразились  на его лице,
потому что капитан поинтересовался,  не опасается ли  сэр  Ричард,  что  на
обратном пути в гостиницу их могут ждать определенные неприятности.
     - Ах, вас тоже это заботит, - словно бы обрадовался Шульгин. - Конечно
же, опасаюсь. Я всегда опасаюсь - тигра в камышах, встречи с раненым слоном
или голодным медведем.
     Потому и  жив  до  сих пор,  в отличие от многих и многих,  поотважнее
меня.  Людей в малонаселенных местах я тоже опасаюсь,  особенно аборигенов.
Никогда не угадаешь,  что им придет в голову.  Вы, кстати, не догадываетесь
хотя бы,  аборигены нам сели на "хвост",  или это соотечественники, мои или
ваши?
     Фон Мюкке,   кажется,  решился  на  что-то.  Но  обставил  свой  ответ
оговорками,  чтобы не показать,  что он на самом  деле  знает  больше,  чем
пытается показать.
     В том смысле,  что если предполагаемая слежка имеет место,  то вряд ли
она "местного происхождения",  поскольку за проведенное в России  время  не
совершал  абсолютно  никаких действий,  могущих вызвать пристальный интерес
аборигенов.
     Он не  владеет  никакими  тайнами  или  даже  заслуживающими  внимания
суммами наличных денег.
     Он до  сих  пор  не  входил  в  контакт  ни  с  кем,  кроме начальника
материально-технического отдела  флота.  Лишь  завтра  его  обещал  принять
капитан  над  портом,  контр-адмирал  Лохвицкий,  причем  тема  предстоящих
переговоров сообщена ему заблаговременно.
     - Тогда,  очевидно, хвостик за вами тянется издалека. И вы, не знаю уж
каким  образом,  попали  в  орбиту  настолько  влиятельных  сил,  которые в
состоянии организовать за вами контроль на территории  чужого  государства.
Конкуренты? Тогда суммы контрактов должны быть крайне значительны...
     - Не очень.  Порядка полмиллиона золотых рублей, если наши предложения
примут по максимуму.
     - Для кого-то полмиллиона может быть вопросом жизни и смерти.  А  если
сюда еще и политика примешается...  Впрочем,  думайте сами, что и почему, я
же могу только повторить ранее сказанное.
     И в определенной мере пожалеть,  что оказался "под колпаком" вместе  с
вами.
     Ну, хорошо.  Что  случилось,  то случилось.  Давайте допьем наш кофе и
отправимся домой...
     "Самое смешное,  - подумал Шульгин,  - что именно это может  оказаться
правдой.  В  Германии  кризис,  инфляция тысяча процентов в месяц,  и такой
контракт означает богатство для нескольких и спасение от голодной смерти  -
для сотен человек.
     Или еще  проще  -  те  же  англичане  просто  не хотят,  чтобы "Гебен"
превратился в полноценную боевую единицу,  и  решили  сорвать  эту  сделку.
Тогда я бью в пустоту. Однако - будем посмотреть..."

     Увидев, что Шульгин сам садится за руль,  фон  Мюкке  поинтересовался,
куда  делся его слуга.  Разве не спокойнее,  когда рядом еще один надежный,
хорошо вооруженный человек?
     - Пока, - Сашка подчеркнул голосом это слово, - пока мы скорее всего в
безопасности.  Джо  все  тщательно  проверил.  Подозрительные люди здесь не
появлялись.  Кстати,  две гинеи я вам проиграл.  Если только сам портье  не
агент неприятеля. Все равно - получите...
     А вот  возле отеля нас могут ждать...  Поэтому я предпочел,  чтобы Джо
заблаговременно все проверил и обеспечил прикрытие на месте.
     - Предусмотрительно,  - не то с уважением, не то иронично произнес фон
Мюкке. - Ваш слуга - бывший детектив? Или?..
     - До  того  как я его нанял,  Джо успел послужить в Королевской конной
полиции,  да и потом побывал во многих  переделках.  Я  на  него  полностью
полагаюсь.
     По ночным пустынным улицам,  под успокаивающий шорох дождя по тенту до
гостиницы доехали действительно  без  происшествий.  Окна  холла  в  номере
Шульгина были темны. Вокруг здания не замечалось никакого шевеления.
     Швейцар отпер  входную дверь.  Получил свой двугривенный и почтительно
сообщил,  что господина из двадцать третьего номера (иностранную фамилию он
не стал пытаться выговаривать) давеча спрашивали.
     - Кто,  надеюсь, женщина? - Сейчас Шульгин не стал ломать язык и задал
вопрос на практически чистом русском языке.  То, что спрашивали именно его,
а не фон Мюкке,  выглядело странно. Знакомых сэр Ричард в Севастополе точно
не имел.
     - Никак нет-с. Господин приличного вида. Не слишком молодой.
     - Ничего не велел передать?
     - Тоже  нет-с.  Он  сначала  поднялся  наверх,   а   уже   потом,   не
достучавшись,  спустился  и  спросил.  Портье  и  сказал,  что  вы  ужинать
отправились.  Вместе с господином из двадцать шестого.  Далеко и, наверное,
надолго. Ну, тот господин и ушел...
     Внимательно вслушивавшийся  в разговор фон Мюкке мельком заметил,  что
Ричард отлично владеет еще и русским языком.
     - Не то чтобы отлично,  но владею. С детства увлекаюсь лингвистикой. А
вы что же, совсем не знаете русского?
     - Знаю.  Намного хуже вас. Ровно в той мере, как можно выучить на слух
за четыре месяца...  И что вы думаете по поводу визита?  Он ведь для вас не
неожиданный?
     - Строго в рамках нашего разговора.  Учитывая,  что я не знаю здесь ни
души, кроме местного пристава...
     Очевидно, ваши "приятели" торопятся.  Что-то им от  нас  очень  нужно.
Угадать бы - что.
     Поравнявшись с дверью шульгинского "люкса", фон Мюкке стал прощаться.
     - Подождите. Зайдем на минутку ко мне...
     Притворив за   собой   дверь,   Сашка   повернул   фарфоровую  головку
выключателя.
     Представшая их взглядам картина была настолько выразительна, что немец
непроизвольно выругался.
     - Вот  теперь  я  вижу,  что  был  прав,  -  с удовлетворением сообщил
Шульгин.  - И мы наконец кое-что узнаем из первых рук.  ИЗ  ЗАПИСОК  АНДРЕЯ
НОВИКОВА Октябрь 1921 г. Эгейское море.
     Пока Остелецкий  оттягивал на себя внимание британских линкоров,  мы с
"Валгаллой" успели проскочить между островами Архипелага почти 15  миль.  И
начало складываться впечатление, что и дальше проскочим.
     Английские эсминцы  появились слишком неожиданно.  Словно их командиры
имели представление о возможностях наших локаторов.  И сторожили нас именно
там, где техника оказалась бессильной.
     Возглавлял дивизион лидер типа "Вэндерер",  имеющий характерный силуэт
с двумя трубами разной толщины (1-я  вдвое  тоньше)  и  линейно-возвышенным
расположением 120-миллиметровых пушек. Водоизмещение 1500 тонн, скорость 34
узла на испытаниях, реальная около 30.
     При нем эсминцы типа "Мэнсфилд", четырехтрубные, по две трубы попарно,
ближе к полубаку и почти в корме, вооружение - три 102-миллиметровые пушки,
скорость проектная 35 узлов,  реальная чуть больше 30,  водоизмещение  1100
тонн.
     Множество мелких  островов  хотя и создавали трудности в мореплавании,
зато великолепно маскировали корабли от лучей  радиолокаторов.  Здесь  куда
больше пригодился бы самолет или вертолет-разведчик.
     Нападение эсминцев входило в наши планы,  только мы рассчитывали,  что
обнаружим неприятеля задолго до его выхода на рубежи развертывания и атаки.
А практически их стало видно лишь за пять миль,  даже несколько меньше,  то
есть на дистанции прямого артиллерийского выстрела.  При скорости около  25
узлов через пять минут возможна и торпедная атака.
     Сигнальщики "Валгаллы"  с  высоты ходового мостика,  расположенного на
уровне топов мачт яхты,  обнаружили врага раньше, чем мы с Ларсеном. В этот
момент мы находились примерно на две мили впереди парохода,  "Валгалла" шла
нам строго в кильватер.
     Эсминцы, форсируя машины,  шли наперерез строем пеленга.  Ближе к  нам
четыре внешне неразличимых "Мэнсфилда", с левого фланга строй замыкал лидер
"Вэндерер",   выделяющийся   своим   высоким   полубаком   и   двухъярусным
расположением   орудий.   Перед   началом   похода  Воронцов  снабдил  меня
изображениями всех кораблей Эгейского отряда,  и  я  выучил  их  силуэты  и
тактико-технические данные наизусть.
     Я тут же приказал играть боевую тревогу.  Женщинам объяснил, что, если
начнется  стрельба,  они  немедленно   отправятся   вниз,   в   рубку.   Ее
титано-кевларовая броня в случае чего могла защитить от крупных осколков и,
может быть, даже от прямого попадания снаряда английской скорострелки.
     Роботы, со сноровкой комендоров пятого года службы,  подняли наверх из
подпалубных шахт и расчехлили двуствольные универсальные автоматы. Выпуская
по сто бронебойно-зажигательных снарядов 37-мм калибра в минуту,  они могли
серьезно испортить врагу настроение.
     Утопить тысячетонный  эсминец  -  это вряд ли,  а вот смести с палуб и
мостиков все живое, разнести в клочья приборы управления - запросто.
     Но главная надежда у нас была на Воронцова.  Не  так  давно,  роясь  в
памяти  главного компьютера,  в который перед уходом из Замка мы перекачали
содержание   крупнейших   книгохранилищ   мира,   Алексей   наткнулся    на
проектно-техническую   документацию   новейшей  (для  1984  года)  шведской
автоматической пушки.
     Традиционно талантливые  в  артиллерийском  производстве   (достаточно
вспомнить прославленные "бофорсы"),  шведы придумали артсистему, посылавшую
155-миллиметровые снаряды на 20 километров.
     Причем заряжание осуществлялось из магазинов по 14 снарядов, темп огня
доходил  до  60  выстрелов  в  минуту,  а  боевая скорострельность - до 42.
По-моему,  ничего подобного  не  было  к  тому  времени  ни  у  нас,  ни  у
американцев.
     Не знаю,  какова  была судьба этого монстра в нашей родной реальности,
пошел  он  в  серийное  производство  или  остался  изготовленным  в  одном
экземпляре очередным курьезом.
     Однако здесь  Воронцов  пришел  в  восхищение,  при помощи дубликатора
немедленно изготовил пушку и провел ее всесторонние испытания.
     "Сложновата, конечно,  и есть сомнения в ее боевой живучести, - подвел
он итог, - но нам сгодится. Хотя бы и на один бой..."
     Действительно, наблюдая  за  работой  пушки,  я даже не совсем верил в
происходящее.
     Кто присутствовал хоть раз при выстреле даже нормальной полевой пушки,
меня поймет.  Вообразите себе пулемет шестидюймового калибра,  с немыслимым
грохотом выбрасывающий очередями двухпудовые снаряды.
     Не представляю, как вся эта конструкция не рассыпается вдребезги после
первой же серии.
     Однако пятьсот   выстрелов  пробный  экземпляр  выдержал,  после  чего
Дмитрий изготовил целую шестиорудийную батарею и установил ее  на  спардеке
"Валгаллы".
     Интересно будет  посмотреть,  если  первое  боевое  испытание Воронцов
проведет по эсминцам.
     Лично я  бы  этого  делать  не  стал.  Поберег  "сюрприз"  для   более
серьезного случая.
     ...Увидев, что   неприятель   стремительно  приближается,  я  приказал
Ларсену "Право на борт,  увеличить ход до 25 узлов"  и  вышел  на  связь  с
Воронцовым.
     - Командир,  думаю,  момент назрел.  Вводи параметры перехода, и будем
ждать случая.  Думаю,  как  только  по  мне  пристреляются,  закрывай  яхту
дымозавесой и...
     Воронцов не возражал.
     - У меня все и так готово.  Только еще надо, чтобы они начали стрелять
первыми. Чуть подождем, посмотрим, что будет... А ты пока давай, оверштагом
заходи мне под корму.
     Здесь он прав.
     За исключением  внезапного  появления  и  приближения к нам на большой
скорости, ничего агрессивного англичане пока не предпринимали.
     Пока я разворачивался,  пряча "Камелот" за высокий борт  парохода,  на
стеньгах лидера появилась серия трехфлажных сигналов. Ларсен перевел:
     - Требуют  остановиться  для досмотра согласно закону о предотвращении
военной контрабанды. В случае невыполнения обещают применить силу.
     Слово "обещают" робот явно употребил не к  месту.  Хотя,  может  быть,
именно у англичан со стилистикой не все в порядке,  или подходящего термина
в своде сигналов не нашли. Но суть ясна.
     Чисто формально  англичане   в   своем   праве.   В   японскую   войну
владивостокские  крейсера тоже досматривали и при необходимости задерживали
нейтральные корабли, в том числе и английские.
     Однако имеется и своя тонкость  -  согласны  мы  считать  происходящее
между  Турцией,  Грецией  и  Англией  именно  войной,  и  признаем мы право
применять в данном случае закон  о  военной  контрабанде,  или  же  нет,  в
отношении себя, разумеется.
     Работа для юристов.
     А на мой взгляд,  решение простое - кто сильнее, тот и прав. Не думаю,
что датчане,  например,  как бы они ни были правы,  осмелились  вооруженной
силой  задерживать  в  прошлую  войну немецкие,  советские или американские
конвои.
     Вот и сейчас - позволим мы себя остановить, примем на борт досмотровые
партии,  значит, действия англичан законны. Окажем успешное сопротивление -
ни один международный суд не сможет опровергнуть нашу правоту...
     И несмотря ни на что, выходящие в атаку эсминцы выглядели великолепно.
Рациональные,   строгие,   простые,   но   изящные  очертания.  Буруны  под
форштевнями, срываемый ветром дым над волнами.
     Намного красивее все это,  чем советские ВПК или американские  фрегаты
грядущих времен,  перегруженные надстройками, антеннами, орудийными башнями
и ракетными установками.
     Вот вам и еще  один  довод  за  необходимость  прекращения  прогресса.
Сколько я ни размышлял на эту тему, всегда приходил к тому же выводу - все,
что придумано  после  1930  года,  за  исключением  разве  что  открытий  в
медицине, совершенно излишне для человечества.
     Ничего принципиально не меняя в лучшую сторону,  изобретения следующей
эпохи  только  перегружали  общество  проблемами,  многократно  увеличивали
количество жертв в войнах и разрушали природу.
     "Валгалла", уклоняясь к весту, тоже прибавила ход. В принципе мы легко
могли бы оторваться сейчас от преследования. Запаса мощности машин хватало.
     Но планы у нас,  как сказано,  были  другие,  и  Воронцов,  точно  все
рассчитав, просто не позволял эсминцам пересечь наш курс, заставлял перейти
к параллельному преследованию.
     Через несколько минут они убедятся,  что расстояние не сокращается,  и
станут перед выбором. Махнуть рукой, мол, не очень-то и хотелось, или...
     Выбор их командир сделал даже быстрее.
     Гулко хлопнула баковая пушка "Вэндерера",  снаряд,  посвистывая, пошел
по траектории, лопнул, коснувшись воды, выбросил, вместе с пенным фонтаном,
яркий оранжевый дым.
     - Пристрелочным пальнул,  для наглядности, - пояснил я девушкам. Ирина
наблюдала за происходящим спокойно,  и не такое видела, а у Анны загорелись
глаза. Вот это настоящее приключение.
     Ответ Воронцова последовал мгновенно и на том же языке.  Правда,  гром
левой носовой  десятидюймовки  прозвучал  не  в  пример  солиднее  выстрела
"стодвадцатки",  и  сине-зеленое водяное дерево с пенной кроной взметнулось
выше мачт лидера.
     Что бывает,  когда такой снаряд попадает в эсминец,  англичане, совсем
не  дураки  в  военном  деле,  прекрасно  представляли.  Не так давно могли
убедиться на примере почти однотипных "Виттори" у  Анатолийского  побережья
Турции.
     Лидер резко  переложил  руль,  лег  на контркурс,  за ним маневр четко
повторили   и   остальные   корабли.   Но,   вопреки    нашим    ожиданиям,
предупредительный выстрел "Валгаллы" их не образумил.
     Все шестнадцать  их пушек открыли беглый огонь.  И разрывы сразу стали
ложиться близко. Еще не накрытие, но около того.
     Стоило Воронцову захотеть,  и все закончилось бы очень быстро.  Я  уже
упоминал,   что  эффективность  огня  орудий  парохода  приближалась  к  90
процентам, против обычных здесь 3 - 8 процентов.
     Но он  просто  начал  резко  перекладывать  руль,  то  прибавляя,   то
сбрасывая  скорость.  И  изредка отвечал из двух стволов,  стараясь,  чтобы
тяжелые снаряды рвались поближе к вражеским  кораблям.  Динамический  удар,
воспринимаемый  тонким  металлом  корпуса,  весьма  действует на нервы и не
способствует точности прицеливания.
     Чтобы потренировать экипаж, я тоже приказал дать несколько очередей по
ближайшему "Мэнсфилду".  И, нужно заметить, попали мои орлы с первого раза.
Что вы хотите - глаза у роботов не уступают лазерным прицелам!
     В бинокль я отчетливо видел, как от мостика эсминца с номером "342" на
борту   полетели  какие-то  ошметки,  а  на  серо-оливковой  обшивке  рубки
появились четкие пробоины.
     Теперь и на меня  обратили  внимание.  "Триста  сорок  второй"  описал
крутой коордонат* разворачивая баковое орудие в сторону яхты.
     - Время пришло, ты не считаешь? - спросил я Воронцова.
     - Пожалуй,  -  согласился  он.  - Готовься.  До перехода остается пять
минут.  Время пошло. Удачи вам! - И передал мне широту и долготу места, где
я должен буду оказаться после межпространственного прыжка.
     "Валгалла" начала   очередной   разворот.  Одновременно  на  ее  корме
загорелись и полетели в воду две здоровенные,  размером  с  двухсотлитровую
бочку, дымовые шашки, снабженные поплавками.
     Расчет оказался  точен.  Струи  бурого  дыма,  гейзерами  хлещущие  из
форсунок,  сразу начали вытягиваться по ветру, заслоняя яхту от эсминцев. Я
перебросил  рычаги  управления  двигателями,  "Камелот"  крутнулся почти на
месте, уходя за полосой завесы с линии прицеливания английских комендоров.
     Надо сказать - своевременно,  потому что два всплеска поднялись  почти
на том месте, где мы только что находились.
     Я смотрел  на  секундомер,  а  роботы  стремительно  сбивали  стопоры,
которыми удерживались щиты,  изображавшие надстройки "Камелота", сбрасывали
их в воду.  Туда же полетела сверкающая труба,  транцевая доска с названием
яхты, несколько спасательных кругов, груда всякого судового мусора.
     Такие "спасательные пакеты"  в  будущую  войну  выстреливали  немецкие
подводники из торпедных аппаратов, имитируя гибель своей лодки.
     Стрелка бежала по циферблату все стремительнее. Но мы успевали.
     И вот...
     Как много раз до этого,  в воздухе,  прямо перед бушпритом, теперь уже
не "Камелота",  а  "Призрака",  нарисовалась  прямоугольная  рамка,  словно
изготовленная из фиолетово пульсирующего световода.
     За ней та же морская гладь,  но и не совсем такая. Секунда, другая, мы
проскользнули  в  это  окно,  соединившее  на  краткий  миг   два   участка
пространства, и рамка вдруг погасла.
     Вот и все.
     По очередному    из   непознанных   законов   природы   этот   переход
сопровождался звуком. С интенсивностью, зависящей от массы. При перемещении
человека  щелкало  едва слышно,  а четыре сотни тонн вон какой эффект дали.
Как морская мина рванула.  Вблизи, наверное, оглохнуть можно. Что, впрочем,
и требовалось доказать...


                                  ГЛАВА 8

     ...За предыдущий год Шульгин сумел узнать об организации,  которую они
условно именовали "Системой",  довольно много.  Главное - здесь он попал  в
свою стихию, для которой, возможно, и был рожден.
     Не зря  в  ранней  юности он,  хотя и поступил в медицинский институт,
мечтал работать в КГБ.  Причем не в нелегальной разведке,  как  большинство
соответственным образом настроенных юношей, а в контрразведке.
     Чтобы разрабатывать и проводить запутанные многоходовые операции вроде
"Треста" и  "Синдиката"*,  выявлять  глубоко  законспирированную  вражескую
агентуру и т.д. и т.п.
     Потом, разумеется, поумнел, сообразил, что почем в этом мире.
     Но, как говорится, талант не пропьешь.
     Ранее уже  упоминалось,  что  в бытность свою на Дальнем Востоке Сашка
прилично выучил японский язык,  проштудировал  случайно  (а  случайно  ли?)
попавший ему в руки средневековый трактат по теории и практике "ниндзю цу",
еще  кое-какую  оригинальную  литературу,   усовершенствовался   в   боевых
искусствах,  причудливо сочетая восточные,  западные,  советские методики и
собственные разработки.
     Но применить практические навыки,  которые у него  удачно  дополнялись
великолепной  интуицией  и  очень  неплохими  аналитическими способностями,
Шульгину  было  просто  негде  в  условиях  побеждающего  на  всех  фронтах
развитого социализма.
     Конечно, попади   он  в  поле  зрения  умных  и  неординарно  мыслящих
чекистских начальников, работа бы ему нашлась, и карьеру бы он скорее всего
сделал, но...
     Зато в  полной  мере  ему  удалось развернуться с началом "аггрианской
эпопеи", или же, иначе выражаясь, "варианта Валгалла"! Здесь уж Сашка сумел
реализовать все свои потенциальные возможности и тайные устремления.
     Вершиной его   "карьеры"   стал   пост  негласного  начальника  службы
безопасности Югороссии и несколько по-настоящему эффектных  операций  вроде
"антибольшевистского  переворота"  в  Москве,  приведшего  к  замене Ленина
Троцким, а Дзержинского - Аграновым.
     Да и история спасения из советской тюрьмы адмирала Колчака и  доставки
в Харьков пресловутого "золотого эшелона" могла бы войти в анналы,  если бы
Шульгин стремился к такого рода популярности.
     Теперь же  он  всерьез  занялся  пресловутой   "Системой",   начав   с
компьютерного анализа данных прослушивания заседаний ее "мозгового центра",
базировавшегося  в  "Хантер  клубе",   биографий   основных   функционеров,
информации, полученной от пленного агента организации майора Роулинсона, от
вовремя (для себя) переметнувшегося на их сторону начальника СПО ВЧК  Якова
Агранова  и  не  успевшего  это  сделать начальника ИНО* той же ВЧК Михаила
Трилиссера.
     Таким образом, в данный момент Шульгин знал, что "Система" не является
прототипом  или  вариантом  пресловутого "мирового правительства" или,  как
любят выражаться некоторые, - "мировой закулисы".
     Не имела она отношения и к сионским мудрецам,  существование которых в
качестве  единой  организации с фиксированной программой и конкретной целью
(вроде ленинской партии "нового типа") не нашло пока подтверждения.
     Более того,  Шульгин все больше убеждался,  что вообще имеет дело не с
одной,  а с несколькими организациями,  сходными по целям,  а значит,  и по
методике действий. Отсюда и кодовое обозначение: "Система".
     Главными (или ярче себя проявившими) на сей момент Сашка  считал  две:
так  называемый "Круглый стол",  высшие функционеры которого и собирались в
"Хантер клубе", и "Совет по международным делам", обосновавшийся в Бостоне.
     Вообще следует отметить,  что их деятельность отнюдь не укладывалась в
каноны так называемой конспирологии,  или науке о тайных обществах, которые
правят миром или отдельным государством,  исходя из четко  сформулированных
целей,  отчетливо  понимаемых интересов и опирающихся на жестко управляемые
структуры со своей субординацией, стратегией и тактикой.
     В чистом виде таких организаций скорее  всего  существовать  не  может
вообще.
     К ним,  повторюсь,  можно  было  бы отнести ленинскую РСДРП-РКП-ВКПб),
если бы она  действовала  исключительно  в  подполье,  никаким  образом  не
заявляла   о   своем   существовании,   и   достигала   поставленных  целей
опосредствованно,  через своих членов, внедренных в иные, государственные и
общественные  организации.  Но  этого  не  было  и  быть  не  могло - чисто
технически.
     И психологически  -  тоже.  Хотя  сама  по  себе  идея  представляется
плодотворной и заманчивой.  Вроде идеи вечного двигателя.  Или коммунизма в
варианте братьев Стругацких.
     Все обстояло намного проще.
     Сначала возникла организация "Круглый стол".
     Как организованная сила она сложилась приблизительно между 1900 и 1910
годами,  почти  в  полном  соответствии  с  ленинской  теорией  "обострения
межимпериалистической борьбы за передел мира",  и возникновение ее  впрямую
связано с Японо-китайской,  Испано-американской,  Англобурской,  в какой-то
мере - Русско-японской войнами.
     И организовали ее отнюдь не стремящиеся  к  безраздельной  власти  над
миром   "монстры"   или  "мудрецы",  а  всего  лишь  группа  лиц,  наиболее
заинтересованных  в  установлении   "нового   экономического   порядка"   в
стремительно интернационализирующемся "цивилизованном мире".
     Можно сказать,     это    были    провозвестники,    предтечи    эпохи
транснациональных корпораций,  люди,  которые первыми поняли,  что интересы
бизнеса, создание условий для приращения капитала, свободного оборота денег
и товаров куда важнее так  называемых  "державных  интересов"  национальных
государств.
     "Совет", а  может  быть,  и  еще  какие-нибудь  аналогичные  структуры
возникли уже в ходе и после мировой войны.
     Сейчас же  шел   процесс   то   ли   консолидации,   то   ли   попытки
взаимопоглощения  указанных  структур,  и  неизвестно  еще,  какая  из  них
возобладает, поскольку вмешались новые политические факторы.
     Возникновение националистических,  фашистских,  национал-социалистских
партий, выход США из международной изоляции, возникновение Советской России
и Югороссии...
     Еще более  интересной  представлялась  Шульгину  парадоксальная  идея:
появление  и  деятельность  "Системы"  явились  как  бы  стихийным  ответом
"коллективного разума" землян на соперничество форзейлей и аггров.
     То есть потребовалось противопоставить событиям в мировой  политике  и
экономике,  очевидно бессмысленным,  нелогичным,  не вытекающим из каких-то
неведомых, но интуитивно предполагаемых объективных законов, некую разумную
альтернативу.
     Вот и  начали  объединяться,  условно  говоря,  наиболее  прозорливые,
рационально мыслящие, интеллектуально и финансово независимые "сильные мира
сего".
     А таковые,  естественно, оказались почти непременно именно крупнейшими
промышленниками, владельцами финансовых империй, политики и генералы из так
называемого "второго эшелона", больше мыслители и аналитики, чем деятели.
     Что тоже объяснимо.
     То есть  на  первый  взгляд  ничего плохого для человечества в широком
смысле в самом факте существования "Системы" не  было.  Всего-то  еще  одна
организация по поддержанию какого-никакого, но порядка.
     Чуть ли  не  судейская  коллегия  для  контроля за соблюдением "правил
игры". Не Лига наций и не грядущая ООН, но нечто вроде.
     И не  так  уж  велика  беда,  что  никем  не  избранная,   никому   не
подконтрольная и, как уже сказано - тайная.
     Иезуиты тоже не особенно афишировали свою деятельность, и она, вопреки
утвердившемуся мнению, далеко не всегда была преступной.
     И велика ли разница в девизах:  там - "к вящей славе господней", здесь
- "Что хорошо для Системы, то хорошо и для мира".
     И никогда бы Шульгин не заинтересовался столь ничтожным,  по сравнению
с тем,  что ему было известно о тех же  агграх,  форзейлях,  и  Держателях,
"кружком самодеятельности", если бы "Система" не начала первой.
     А не  "начать"  она  не  могла,  тоже  по определению.  Ибо если целью
организации является поддержание полезного и выгодного для нее миропорядка,
то,   соответственно,   всякое  нарушение  такового  подлежит  немедленному
пресечению любыми средствами.
     От экономических до военных.
     При этих условиях мирное "братство" наших героев просто не имело права
на существование.

     ...Совсем недавно  респектабельный,  чисто  убранный  номер   Шульгина
выглядел как после небольшого, но веселого налета махновцев.
     Раскрытый и  полувыпотрошенный чемодан посередине холла,  разбросанная
вокруг одежда,  еще два чемодана рядом, до которых не успела дойти очередь,
опрокинутые  кресла,  сорванная  гардина.  На круглом столе брошено оружие,
явно  изъятое  у  непрошеных  гостей,  -  два  револьвера,  ножи,  кастеты,
короткая, удобная для ношения в рукаве резиновая дубинка.
     И они сами,  гости,  рядком сидящие на диване три человека,  хитроумно
связанные друг с другом одной веревкой,  концы которой вдобавок притянуты к
массивным   диванным   ножкам.   Рты  на  всякий  случай  заклеены  широким
медицинским пластырем.
     Шульгин присмотрелся.  Нет,  все незнакомые,  ни одного  из  тех,  что
следили за ним утром, среди налетчиков не было.
     Напротив них,  на бархатной козетке, в расслабленной позе расположился
Джо с пистолетом зловещего вида, покоящимся у него на коленях.
     - Вот видите,  дорогой друг,  я был совершенно прав в своих опасениях.
Невозможная  страна.  Даже  в  самой,  как мне сказали,  лучшей гостинице -
грабят!
     Я понимаю - тяжелое наследие Гражданской войны и все такое,  но  тогда
ведь нужно держать надежную охрану. Нет, я немедленно буду жаловаться. Джо,
вы уже вызвали полицию?
     - Нет,  сэр.  Я ждал, когда вы приедете и лично распорядитесь. Вдруг у
вас  есть  свои  соображения.  И я не знаю русского языка.  Как бы я с ними
объяснялся?
     - Скорее всего вы правы,  Джо.  Следует сначала самим разобраться, что
привело  сюда  этих  джентльменов.  Вдруг  мы  просто чего-то не понимаем в
туземных обычаях.
     Да вы садитесь,  садитесь,  Гельмут.  Вам тоже будет интересно. Совсем
короткое разбирательство.  Возможно,  как более искушенный в русских делах,
вы мне сможете в чем-то помочь.
     - Не знаю,  в чем может заключаться моя помощь,  - рассеянно  глядя  в
сторону,  ответил немец.  - Может быть,  я лучше пойду к себе? Посмотрю, не
случилось ли и там чего... Тем более, когда явится полиция, мне не хотелось
бы  хоть  как-то  быть  замешанным.  Подобные  происшествия  вредят деловой
репутации...
     - Тут вы правы.  Люди склонны к подобному ходу мыслей: то ли он украл,
то  ли  у  него украли,  но что-то нехорошее было.  Лучше держаться от него
подальше.  Тем не менее...  Даю слово,  что избавлю  вас  от  необходимости
встречаться с полицией. Но дело в том, что до полиции может и не дойти.
     Итак... Прошу вас, присядьте хотя бы там, в уголке. Ведь мы же друзья,
а я сейчас нуждаюсь в дружеской поддержке...
     Фон Мюкке  вынужден  был  подчиниться  простодушно-искренней   просьбе
Шульгина, а возможно, уловил в его тоне едва заметный намек на угрозу.
     - Благодарю   вас.   Итак...   -   повторил  Сашка,  обращаясь  теперь
непосредственно к задержанным. - Джо, снимите пластырь у этого...
     Сидящий посередине человек вдруг  напомнил  ему  пленного  английского
майора, организатора нападения на поезд в прошлом году.
     Скорее всего выражением глаз,  поскольку черты лица у него были совсем
другие.
     И хотя одет он был по моде "деловых" воров и  налетчиков  тех  лет,  в
короткую  кожаную куртку на обезьяньем меху,  жокейскую кепочку,  армейские
галифе и рыжие ботинки "бульдо" с крагами,  лицо,  выражение глаз и  прочие
неуловимые штрихи выдавали в нем, так сказать, "человека из общества".
     Он переводил  взгляд  с  Шульгина  на немца,  ожидая развития событий,
страха в нем не чувствовалось,  и еще - совершенно нельзя было  догадаться,
понимает он языки,  на которых Шульгин говорил с фон Мюкке и слугой, или же
нет.
     Судя по всему, должен бы, если окончил хотя бы гимназию.
     Двое других особого интереса не представляли,  этакие по виду Владя  и
Никеша  из  "12  стульев",  пошедшие  в  уголовники  по причине абсолютного
нежелания заниматься каким угодно трудом.
     Логически все увязывается.  Главарь-наставник  из  "бывших",  подобрал
себе  классово  близких  напарников  и  решил  "подержать за вымя" богатого
лопуха-иностранца.
     - Итак,  милостивый государь,  - вновь  старательно  коверкая  русский
язык,  обратился к предводителю Шульгин, - не потрудитесь ли объяснить, что
здесь произошло быть?  Я плохо понимать русский дела,  но знать,  что кража
есть кража,  вор есть вор везде, Россия тоже так. И тюрьма, сколь лет у вас
- не знайт, тоже есть тюрьма. Хотите быть полиций, или может сказать, какой
оправданий есть?
     Предводитель, сообразив,   что  имеются  альтернативы,  начал  плести,
обильно пересыпая речь блатным жаргоном,  ахинею насчет того,  что господин
иностранец   должен  понять,  что  действительно  произошло  не  более  чем
недоразумение.  Они  искали  одного  своего  знакомого,  который   задолжал
крупную,  очень крупную сумму солидным людям в Одессе и сбежал, намереваясь
сесть на пароход и уехать,  может,  в Турцию,  а может,  в Батум.  Вот им и
поручили  найти  его и попросить рассчитаться перед отъездом.  Да вот беда,
ошибочка вышла,  номером ошиблись. Тот, получается, на третьем этаже живет,
а здесь, значит, второй только...
     - Я  почти  все понимай,  если говорить не быстро,  и слова такие,  из
учебник для детей 10 лет,  12 лет.  Вы намерений иметь  взять  долг  другой
человек, а зашли ко мне случайно, без желаний, так? Мисандестендинг*, да?
     - Совершенно все правильно понял,  добрый человек. Ты бы отпустил нас,
а мы уж отблагодарим,  чем можем.  И наказаны мы уже,  ох наказаны.  Рука у
твоего слуги тяжелая.  И ребра болят,  и шея, и печенка, сил нет. Как бы не
лопнула...  - в глазах главаря билась сумасшедшая надежда - неужто  удастся
облапошить  штымпа*,  туфту заправить,  оторвать с концами?  Его подельники
дружно  закивали  головами,  горестными   минами   демонстрируя   искреннее
раскаяние и тяжесть полученных увечий.
     - Так,  так...  - покивал головой Шульгин. - Не есть повезло. Талейран
говорил: это хуже, чем преступлений, это есть ошибка.
     Он искоса взглянул на  фон  Мюкке.  Немец  напряженно  вслушивался,  и
выражение  его  лица  в  момент,  когда он не думал,  что за ним наблюдают,
сказало Сашке о многом.
     - Вы поняли, Гельмут, о чем он говорит?
     - В общем и целом да.  Они хотели ограбить  совсем  другого  человека,
так?  А может быть,  это выход?  Я не говорю, что я им верю, но... Если это
действительно просто воры,  а не те, о ком вы думаете? Если вы обратитесь в
полицию, вам придется задержаться здесь надолго. Следствие в России тянется
неспешно. Здесь не Соединенное королевство.
     - Склонен с вами согласиться.  Связываться с бюрократами  всегда  было
для меня мукой.  Тем более что материального урона я не понес,  а моральный
Джо компенсировал сполна. Как все было, Джо, поведай нам.
     Робот коротко,  но обстоятельно доложил,  что  через  16  минут  после
возвращения  домой  услышал  звуки,  говорящие о том,  что в замке ковыряют
отмычкой.  Он заблаговременно развернул платяной шкаф наискось, так, что за
ним в углу оказалось достаточно места, чтобы спрятаться. Эти господа вошли,
включили  ручной  фонарь  и  быстро  осмотрели  все  помещения.  При   этом
переговаривались.  Джо  не  понимает  по-русски,  но  запомнил их разговоры
дословно и может повторить...
     При этих словах фон Мюкке издал удивленный возглас.
     - Совершенно верно.  У Джо такая уникальная память  и  лингвистические
способности,  что  он  может,  как  фонограф,  воспроизвести  полный  текст
католической мессы, ни слова не зная по-латыни.
     - Удивительно.  Впрочем,  я  знал  человека,  который  с  одного  раза
запоминал две сотни чисел и мог повторить их хоть подряд, хоть вразбивку.
     - Да,  тайны  человеческой  натуры  неисчерпаемы.  Я  вам  многое могу
порассказать на эту тему.  Но мы отвлеклись.  Пока не надо,  Джо.  Что было
дальше?
     - Эти  люди вынесли из кладовой ваши чемоданы и вскрыли замки первого.
Я не мог более терпеть, выскочил из-за шкафа...
     - Из-за?  -  пробормотал  предводитель,  забыв  о  своем   "по   роли"
непонимании английского.  - Да он через него перепрыгнул...  Не человек,  а
черт...
     - ...и  велел  им  прекратить  преступное  посягательство   на   чужое
имущество  и  стоять,  подняв  руки.  Они начали сопротивляться,  выхватили
оружие. Тогда я слегка ударил каждого, отобрал револьверы и нож, положил их
на ковер, обыскал, потом связал и стал ждать вас, сэр.
     - Молодец,  Джо,  ты  всегда на высоте.  После прекращения преступного
посягательства эти люди что-нибудь тебе говорили?
     - Нет,  сэр,  насколько я понял,  они только ругались.  В мой адрес  и
между собой. Это я тоже запомнил.
     Шульгин жестом   велел   ему   замолчать   и   начал   в  задумчивости
раскачиваться с носка на пятку,  стоя посреди комнаты. И все затаив дыхание
наблюдали за трудным процессом принятия решения.
     - Да,  отпустить  бы можно,  - изрек наконец Сашка.  - Это и проще для
меня,  и гуманнее.  Но я человек не слишком доверчивый.  И очень не  люблю,
когда   меня   считают   дураком.  Это  куда  оскорбительнее,  чем  попытка
ограбления.  Давай-ка,  Джо, проверим, насколько эти люди искренни. Принеси
мой специальный несессер...
     Среди необходимых   в   дороге   вещей  Шульгин  имел  и  целый  набор
специальных фармакологических средств,  которые могли пригодиться  в  самых
неожиданных ситуациях. Здесь он был специалист.
     НИИ, в  котором  он  работал  до  начала "событий",  занимался,  кроме
прочего,  разработкой и клиническими испытаниями всевозможных  психотропных
средств, транквилизаторов, наркотиков и тому подобного.
     Вот Сашка, перед тем как проститься с институтом навсегда, и прихватил
из его сейфов все,  что  считал  нужным  и  полезным  в  предвидении  самых
неожиданных   жизненных   коллизий.   Мало   ли   чью  психику  потребуется
подкорректировать или кардинально изменить в грядущих тайных и явных войнах
с людьми и пришельцами?
     Среди его препаратов были такие,  что не имели в мире аналогов по силе
и избирательности действия.  В том числе и на сексуальную сферу.  Но сейчас
требовалось не это.
     Он выбрал  несколько ампул с понятной только ему маркировкой,  вставил
их в магазин безыгольного шприца-пистолета.
     - Давайте,  дорогой Гельмут, проведем небольшой научный эксперимент, -
предложил он фон Мюкке.  - Джо, развяжи вот этого господина и проводи его в
соседнюю комнату. Мы с ним побеседуем, а ты посторожи остальных...
     - Что вы собираетесь делать?  - спросил немец,  когда  Шульгин  усадил
предводителя в кресло и притянул его к спинке широким сыромятным ремнем.
     - Небольшой  допрос.  Мой  слуга  умеет  развязывать языки любому,  но
обычно это сопряжено с рядом малоприятных  процедур.  Он,  например,  кроме
банальных,   известных   с   древности  пыток  с  использованием  подручных
предметов,  владеет тайнами цзень-чжу,  то есть  иглоукалывания.  Тоненькая
золотая  игла вводится в известный нервный узел,  и человек через несколько
секунд готов признаться в чем угодно,  вплоть до заговора с целью свержения
бога  и  установления  на  небесах  полной  демократии  на основе всеобщего
избирательного права.
     Но при этом, к сожалению, очень громко кричит и совершает неэстетичные
физиологические акты. Я этого, признаться, не люблю...
     - Вы говорите страшные вещи...
     - Ах,  оставьте,  о  чем  вы.  После  того,  что  и немцы,  и союзники
вытворяли на фронтах мировой войны, все эти иприты, люизиты, торпедирования
пассажирских  пароходов,  возмущаться  всего  лишь  намеком  на возможность
вполне деликатных пыток в отношении одного, далеко не лучшего представителя
человечества - лицемерие и ханжество.
     Прошу извинить.  Тем более что я как раз и сказал, что мне это претит.
Поэтому воспользуемся "сывороткой правды"...
     До сих пор терпеливо сносивший все производимые над  ним  манипуляции,
налетчик забеспокоился.
     - Что вы собираетесь делать,  господин хороший? Я же вам все объяснил.
Не верите - черт с вами, вызывайте легавых. А эту штуку уберите...
     - Не надо бояться.  Больно не будет. Совсем. Коротенький "чик", и все.
Потом поговорим.
     Препарат, аналог суперпентотала,  только еще более эффективный,  начал
действовать почти сразу.
     Ничего особенно для себя  нового  Шульгин  не  услышал.  Допрашиваемый
действительно  оказался  человеком  достаточно  образованным,  в  прошлом -
чиновником,  надворным советником по департаменту службы военных  сообщений
(транспортное  ведомство,  проще  говоря),  а  после  революции  лицом  без
определенных занятий, зарабатывающим на жизнь чем придется, от маклерства и
спекуляций до "интеллигентной уголовщины".
     Подлинное имя  его  было Геннадий Константинович Пичугин,  но года три
уже он в основном обходился кличкой "Путеец".
     Он легко,  даже  с  удовольствием,  признался,  что  давно  завербован
людьми,   скорее   всего   московскими,   непонятными,  толком  даже  и  не
объяснившими целей этой вербовки.
     Будешь, мол,  выполнять поручения,  какие скажут,  а за  это  получать
хорошее вознаграждение. Хоть валютой, хоть русским золотом.
     - Не обманули? - поинтересовался Шульгин.
     - Ни-ни.  Каждый  месяц,  как  в  аптеке,  по пятьсот рублей на книжку
перечисляют. И еще сдельно, когда сто, а когда и тысячу.
     - А работу какую поручают?
     - Разную. Как вот сейчас. Или еще проще - встретить кого приезжего, на
квартиру надежную поместить,  состоять для поручений.  Мало ли что.  Бывает
много дел,  бывает - и месяц,  и два не  тревожат.  В  прошлом  году  убить
одного,  тоже  не  местного,  приказали.  Но я за такие дела сам не берусь,
всегда поднанять можно, из настоящих блатных. Недорого выходит...
     - А со мной как было? Только подробно.
     - Ради бога,  секретов никаких.  Получил я три дня назад  с  посыльным
письмо. Без всяких вступлений и предисловий сказано: в гостинице "Морской",
номер  26  поселился  господин  фон  Мюкке.  Увидеть,  запомнить  в   лицо,
организовать  круглосуточное  наблюдение,  где  бывает,  что делает,  с кем
встречается.  На глаза не попадаться,  не мешать. Отчет ежедневно в полночь
опускать в почтовый ящик дома номер 17 по Карантинной улице...
     Услышав адрес,  фон Мюкке встрепенулся, ему, похоже, показалось, что в
деле появился конкретный след, но Шульгин заведомо знал, что это пустышка.
     Дом или вообще нежилой,  или хозяин передает  его  дальше  безадресно,
тому же наемному посыльному.
     - А на меня как вышли?
     - Так  я  же  и говорю - наблюдали мы за господином,  - Путеец впервые
указал на фон Мюкке,  которого раньше словно и не видел, - заметили, как вы
к нему подошли,  заговорили,  посидели, ну и тут же вас в разработку. Ввиду
экстренности вопроса письмо отнесли не  в  положенное  время,  а  сразу.  И
получили команду выбрать момент и сделать вам обыск.
     - Что искать велели? - быстро спросил Шульгин.
     - Да  ничего специально.  Все вещи пересмотреть и составить опись.  На
этот случай я ребяток  и  взял.  В  обысках  они  большие  спецы.  Так  все
обставят, что хозяин нипочем не догадается, что к нему гости наведались.
     - А промашка вышла, - посочувствовал Шульгин.
     - Вышла,   -   согласился   Пичугин.   -  Двенадцать  человек  в  деле
участвовали, все подходы перекрыли, а слугу вашего прозевали...
     Под пентоталом Путейца совершенно не интересовала собственная  судьба,
он просто отвечал на все задаваемые вопросы, но не механически, как было бы
под гипнозом, а нормально, со всеми естественными человеческими реакциями.
     - Сделаем так,  - сказал Шульгин,  посмотрев на часы. - Препарат будет
действовать еще часа полтора.  Это много. Ясно, что ничего полезного Путеец
больше не расскажет.  Значит, придется ввести антидот и еще один препарат и
подождать минут пять.
     Они с Мюкке отошли к окну.
     - Вот  видите,  Гельмут,  как  я  и  предполагал,  так  и вышло.  Вами
занимается некая очень серьезная служба,  ведет вас наверняка от Берлина, и
им  очень  хочется  знать,  с  кем  вы  встречаетесь во время и вне службы.
Наводит на размышления?
     - Естественно,  наводит.  Но я по-прежнему ума не приложу, что все это
значит. И что мне теперь делать прикажете?
     - Вот  уж тут я вам не советчик.  Не знаю ничего о ваших делах и знать
не хочу.  А сам я уеду немедленно.  Прямо утром,  поскольку не представляю,
каким будет следующий шаг этих милых господ. Поэтому считаю правильным дать
господину Пичугину некоторую сумму денег и убедить его  не  сообщать  своим
нанимателям  о  происшедшем.  Пусть  расскажет,  что именно он нашел в моем
чемодане, и живет спокойно, а то ведь и ему может не ...
     Шульгин не  успел  закончить  фразу.  Дверь  номера  распахнулась   от
сильного толчка, и в прихожую ввалилось сразу не меньше пяти человек.
     Как в классическом вестерне - с револьверами на изготовку и лицами, до
глаз спрятанными под широкими клетчатыми шарфами.
     - Всем стоять,  руки вверх!  - Голос из под  шарфа  звучал  глухо,  но
вполне разборчиво.
     - М-да, - без удивления констатировал Шульгин. - А зачем? Мы и так без
оружия. Что означает это вторжение?
     - Молчать!  Всем!  Стать  к   стене!   Быстро!   Иначе   стреляю   без
предупреждения.
     Думать теперь  было  некогда.  И  плести тонкую интригу тоже.  Шульгин
резкой подсечкой сбил с ног фон Мюкке, толчком в спину придав ему ускорение
в направлении промежутка между шкафом и диваном.
     - Джо!  Вперед!  По  полной,  но не насмерть!  - успел он скомандовать
роботу,  поскольку даже в этой ситуации покойники ему  были  совершенно  не
нужны, и сам ринулся в бой.
     Драться в тесном помещении,  да еще полном людей, умеют немногие. Этот
опыт обычно приобретается или в тюрьме,  или на курсах спецназа. Нормальные
же люди,  пусть даже весьма бывалые и хорошо вооруженные,  в такой ситуации
становятся почти беспомощными.
     А если еще противник  владеет  неизвестными  в  начале  века  приемами
рукопашного  боя и в несколько раз более быстрой реакцией,  то теоретически
подавляющее преимущество  -  пять  вооруженных  против  двух  безоружных  -
сводится к нулю. Схватка же превращается в избиение младенцев. В буквальном
смысле.
     Ворвавшиеся в номер люди почти ничего не успели понять.  Шульгин и Джо
врезались в их тесную кучку с двух сторон,  работая и руками,  и ногами,  и
корпусом.  Не прогремело даже случайного выстрела,  потому что самовзвод  у
"наганов"  тугой,  от  неосторожного  движения пальца или падения на пол не
срабатывает, а били и Сашка, и робот прежде всего по рукам, парализуя мышцы
и нервы, именно чтобы не дать никому выстрелить сознательно.
     Если бы фон Мюкке догадался считать секунды, то на четвертом счете ему
пришлось бы остановиться.
     Все. Дело сделано.  Четырех секунд хватило на десяток точно нацеленных
ударов - по два на объект. Один по руке, второй по шее или под ребра.
     На полу куча не шевелящихся и безмолвных тел.
     - Нет,  ну  нельзя же все так сразу...  - возмущался Сашка,  ни к кому
специально не обращаясь.  - Это уже восемь незваных гостей за ночь.  Что же
тогда утром будет?  Нет,  ехать, немедленно ехать... - при этом он разминал
пальцы и потряхивал кистями.  - И все почему-то ломятся именно в мой номер.
В ваш ведь не ломились? - поинтересовался он, поворачиваясь к немцу.
     - Откуда  я  знаю?  -  ответил  фон  Мюкке,  поднимаясь.  -  В  Японии
обучались?  Это и есть знаменитое джиу-джитсу?  Кстати,  зачем вы меня  так
грубо толкнули?
     - Приблизительно.  А толкнул,  чтобы убрать с линии огня. Шальные пули
часто опаснее прицельных.  Джо,  быстро,  всех обыскать, связать, сложить в
ванной.
     Эти ребята  -  ваши?  -  спросил  он  у  предыдущих налетчиков,  так и
сидевших смирно на диване и молча взиравших на происходящее.
     - Нет,  не наши,  никогда их не видели...  - ответили "Владя и Никеша"
хором.  Судя по всему,  вторжение незнакомцев их обрадовало.  На фоне этого
эксцесса их собственное деяние выглядело совершенно невинно.
     - Постойте,  постойте... - сказал вдруг фон Мюкке, всматриваясь. - Вот
этого  господина я,  кажется,  видел.  Совершенно определенно.  И вы правы,
Ричард, именно в Берлине. Около месяца назад...
     - Вот даже как? Он немец?
     - Почему немец,  русский.  Из эмигрантов.  Их там под сто тысяч. Очень
многие  настолько  напуганы,  что  до  сих пор не рискуют возвращаться ни в
красную Россию, ни в белую. Дайте-ка я на него ближе посмотрю...
     Капитан направил свет настольной лампы  в  лицо  человека,  одетого  в
очень приличный синий плащ явно не местного производства.
     Шульгин для  удобства  запоминания  и  идентификации  незнакомых людей
всегда сравнивал их с персонажами популярными,  чаще всего с  киноактерами.
Так  вот этот весьма смахивал на артиста Гриценко в роли Рощина,  разве что
был несколько моложе.
     - Да,  это он.  Там мне представили его как господина  Славского.  Имя
очень трудное, но я все равно запомнил. - И фон Мюкке с огромным трудом, но
достаточно разборчиво выговорил: - Станислав Викентьевич...
     Да, это иностранцу чистое  мучение.  Вроде  как  в  том  анекдоте  про
"вы-ка-ра-б-ки-ва-ю-щих-сю-сю-ся из пруда лягушек".
     - Значит, он из числа ваших друзей?
     - Насчет друзей не сказал бы, но в общем...
     - Значит,  или  сейчас  ошибочка вышла,  или тогда...  Я приведу его в
чувство, а вы пока посмотрите, что там Пичугин делает. Не сбежал под шумок?
     Пока Шульгин известными приемами выводил Славского из шока,  фон Мюкке
заглянул в кабинет. Лицо его выразило искреннее удивление.
     - Сидит как ни в чем не бывало, смотрит в потолок...
     - Так и должно быть. Если я кого о чем прошу, меня обычно слушаются...
- Шульгин явно шутил,  но фон Мюкке со сложным чувством подумал,  что слова
новозеландца весьма недалеки от истины.
     Этот человек  не  то  чтобы  пугал  его,  но  изумлял  своей  какой-то
демонстративной "нездешностью".  Хотя черт его знает,  с новозеландцами  он
никогда  раньше  не  сталкивался.  И  не  мог представить психологию людей,
живущих на краю  света,  на  островах,  окруженных  безбрежным  океаном,  в
стране,  территория  которой  почти  равна Германии,  а население - едва ли
больше, чем в Берлине.
     Как должны чувствовать себя люди,  даже на подсознательном  уровне  не
думающие о возможности вражеского вторжения и не представляющие,  что такое
неукротимая, терзающая нацию жажда "лебенсраум", жизненного пространства...
     Славский пришел в себя, повертел головой, попытался сесть.
     - У,  дьявол,  как шея болит. Кто меня так, вы, что ли? - посмотрел он
снизу вверх на Шульгина.
     - Я,  -  не  стал  отпираться  Сашка.  -  И  еще  повезло,  что я руку
придержал.  А то бы амбец.  При нормальном ударе позвонок  вылетает  только
так,  господин  Славский.  Давно  из  Берлина?  -  Шульгин давно перешел на
нормальный, чистый русский язык.
     Тоже маленькая хитрость.  Если первые 15-20 минут говорить на  ломаном
языке,  собеседник  привыкает  мысленно переводить его в правильный и почти
никогда не замечает подмены.
     Лицо человека выразило старательно изображенное недоумение:
     - Из какого Берлина, о чем вы? - Но тут в поле его зрения попал немец.
Вот тут изумление стало неподдельным.  - Это вы? И вы с ними заодно? Ничего
не понимаю...
     - Спокойно,  герр Славский.  Имеет место небольшое недоразумение.  Я -
это  я,  господин  Мэллони  сам по себе,  а вот эти люди совершили налет на
номер сэра Ричарда...
     - Вот черт.  А я понял все совершенно наоборот. Ну тогда нам всем надо
поскорее отсюда сматываться, пока... Шульгин не стал ждать продолжения.
     - Встать можете, голова не кружится?
     - Нет, ничего. А мои ребята?
     - Сейчас все будут в порядке.  Вон,  уже зашевелились. Вы уверены, что
бежать надо немедленно?
     - Более чем. Если мы уже не опаздываем...
     - Тогда не будем отвлекаться.  Детали - потом.  Для отхода эта  улочка
подойдет? - спросил Шульгин, указывая за окно спальни. - Тогда так. Джо, ты
с балкона спускаешь чемоданы во двор, грузишь машину. Вы, Гельмут, хватайте
из  номера  все,  что  успеете,  и со своего балкона присоединяетесь к Джо.
Спуститься по опорным столбам легко, я проверил.
     Будете готовы - выезжайте на  улицу  и  ждите  меня.  Вы,  господа,  -
обратился  он  к  Славскому,  -  выбирайтесь  тем  же путем,  что и пришли.
Автомобиль вас подберет. Только... Когда мы уйдем, вытолкайте этих господ и
еще  одного,  он сейчас в моем кабинете,  на черную лестницу и...  навсегда
забудьте о них.
     Вряд ли они нам еще понадобятся.  А я  спущусь  по  главной  лестнице,
рассчитаюсь с портье и заберу свой паспорт.  Кстати,  а где ваш, Гельмут? -
Определяя диспозицию,  Шульгин отнюдь  не  стоял  на  месте,  он  быстро  и
бесшумно  кружил  по  комнатам,  проверяя,  не забыто ли что-нибудь важное,
следил,  как Джо готовится к эвакуации,  и заодно выбирал из несессера  еще
какие-то ампулы.
     - Мой паспорт при мне. Я его взял раньше...
     - Предусмотрительно...  Как вы считаете,  господин Славский,  стрельба
при  отходе  возможна?  Вы,  наверное,  лучше  знаете  цели   и   намерения
противостоящей стороны.
     - Не  исключено...  Но  зачем  вы  хотите  отпустить этих?  Они же нас
непременно выдадут. Кончить, и все дела.
     При этих словах парни побелели и мгновенно покрылись липким потом.
     - В том,  что касается меня, я принимаю решения сам. И отвечаю за них.
Занимайтесь своими делами. Джо, приготовь мой автомат... А вы, парни, сюда!
     В кабинете он быстро вогнал остальным налетчикам по два кубика того же
снадобья, что перед этим Путейцу.
     - Так.  Запоминайте. Ничего не было. Вы пришли, чтобы проникнуть в мой
номер,  но  не  успели  ничего сделать,  как появились неизвестные люди,  и
началась заваруха. Вам еле-еле удалось спрятаться, а потом сбежать. Видели,
как  мы  собрались и быстренько ушли в сопровождении тех самых,  которых вы
встретили. Ясно?
     Все трое дружно закивали. Лица их отражали напряженную работу мысли.
     Этот новейший (для 1984 года) препарат действовал  эффективнее  любого
гипноза или так называемого "электронного зомбирования". Причем не требовал
предварительно разработанной легенды внушения. Мозг, получив принципиальную
установку,   все   остальное  делал  сам:  убирал  в  подсознание  ненужные
воспоминания и формировал новые на основе полученной команды.  Минут  через
пятнадцать  все  трое будут искренне верить,  что все случилось именно так,
как сказал Шульгин.
     И ни под пыткой,  ни под обычным гипнозом от своих слов не  откажутся.
Теоретически,  до конца своих дней.  Впрочем,  утверждать это категорически
Сашка бы не стал.  Не располагал соответствующей статистикой.  Если даже на
пару суток хватит силы внушения, и то достаточно.
     ...Получив, кроме  положенной платы,  щедрые чаевые,  ночной портье не
выразил удивления неожиданным отъездом постояльца.
     И Шульгин с британской надменностью не стал ничего объяснять.
     Это русский, независимо от чина и сословия, не преминул бы пуститься в
пояснения,  мол,  срочное дело требует немедленного отбытия в столицу,  или
жена заболела,  или в карты проигрался и денег  осталось  только  на  билет
третьего класса,  а западный человек непоколебимо уверен,  что его поступки
никого не касаются, а уж тем более - обслуги.
     При этом он внимательно и цепко осматривал и обширный, едва освещенный
настольной лампой вестибюль, и улицу за высокими, на два этажа, окнами.
     Хотя ничего действительно важного увидеть не надеялся, скорее - просто
по привычке.
     Если кто и собирается устроить очередное покушение,  болтаться на виду
перед входом в гостиницу он не будет.
     Или в  подворотнях  накапливаются,  или  через чердак проникать будут,
через подвалы, к примеру.
     Забавно новая жизнь началась.
     Проще всего было бы попросить отпереть дверь, ведущую на хозяйственный
двор, и оттуда прорываться на полной скорости. Никто бы задержать не успел.
     Да только...  Швейцар, пожалуй, просто не поймет, для чего господину в
темноте пробираться среди мусорных баков с  кухонными  отбросами,  дождевых
луж и конских яблок,  оставленных битюгами ломовых извозчиков, доставлявших
припасы для завтрашнего дня,  если  слуга  обязан  подать  экипаж  прямо  к
крыльцу.
     Нет уж,  будем  действовать  согласно  протоколу.  Шульгин  кивнул  на
прощание портье и швейцару, отдавшему по-военному честь, и шагнул за порог.
     Дождь, слава богу, наконец-то прекратился.
     До последнего  Сашке  не  верилось,  что  сейчас   произойдет   что-то
экстраординарное.  Скорее  всего  он  спокойно  сядет в машину и отправится
неизвестно куда и неизвестно зачем.
     Впрочем, зачем - более-менее понятно. Чтобы поддержать уже достигнутую
стабильность в мире,  который начал каким-то образом самоорганизовываться в
ответ на грубо предложенные ему новые обстоятельства и правила игры.
     Вся беда в том,  что 99 и 9 в периоде процентов обитателей этого  мира
никогда  не  воспринимали  свою деятельность или бездеятельность именно как
"созидание" или "сохранение" реальности.
     Они просто жили так, как подсказывали обстоятельства, обычаи, привычки
или  даже придуманные цели.  Для них все просто и обычно.  И для фон Мюкке,
для Славского, для Пичуги на с его ребятами.
     Жизнь такова,  какова  она  есть,  и  больше  -   никакова.   Он   же,
Шульгин-Мэллони,  обречен постоянно помнить,  что есть очередная,  отдельно
взятая реальность и есть он,  каждый поступок которого постоянно превращает
эту реальность в нечто совершенно иное.
     И никогда  не  догадаешься,  к  лучшему или наоборот.  Думаешь так,  а
выходит совершенно иначе.  Не подошел бы он за  завтраком  к  немцу,  и  на
данный  момент десятки,  а впоследствии и сотни людей прожили бы совершенно
иную жизнь...
     Все это промелькнуло в голове мгновенно,  не до конца даже оформившись
в  слова,  и  Шульгин хмыкнул скептически.  Тогда проще всего застрелиться,
подумав напоследок,  что уж это изменение реальности, судеб всех тех людей,
к  которым  ты больше никогда не подойдешь,  - последнее.  Дальше все будет
изменяться по тем же законам, но всего лишь без тебя. Ну и что?
     События же тем временем покатились  по  вновь  предназначенной  колее,
повинуясь щелкнувшему механизму стрелочного перевода мировых линий.
     Слева, на углу квартала,  он заметил тихо, без огней выскользнувший из
ворот "Додж",  сразу свернувший в  переулок.  Там  же  мелькнуло  несколько
теней, возможно - люди Славского. Откуда они появились, он не разглядел.
     Наверное, проскользнули  сквозь  широкие  проемы  между  финтифлюшками
узорчатой кованой ограды, отделяющей гостиничный палисадник от улицы.
     И в тот же миг,  словно только этого и  ждали,  сразу  с  двух  сторон
вспыхнули  электрические  фары  чужих  автомобилей  Или  они подкрались так
бесшумно  (что  маловероятно  при  здешних  моторах),  или  давно  ожидали,
затаившись под деревьями.
     Хлопанье дверок,  топот подкованных сапог по брусчатке,  крики,  в том
числе и матерные.
     Настоящая группа захвата прибыла,  неизвестно чья и по  чьему  вызову.
Угадал  Славский,  если  это не очередная подставка.  На него,  иностранца,
рассчитанная.
     Лишь бы не оказалась это белая  контрразведка.  Шанс  невелик,  нужные
предосторожности он принял, но все же...
     Шульгин выдернул  из-под  плаща  как раз на этот случай приготовленный
"ППСШ", с двумя сцепленными магазинами, на сорок патронов каждый.
     Отвлекая на  себя  внимание  противника,   несколько   раз   выстрелил
короткими  очередями  трассирующих,  целясь  поверх  голов,  но так,  чтобы
нападающим был слышен свист пролетающих в опасной близости пуль.
     Еще две серии по три выстрела он пустил под острым углом  к  стенам  и
мостовой.
     Рикошеты тоже звучат впечатляюще.  Убивать он по-прежнему не хотел, не
зная, с кем имеет дело.
     Ну а если кого и  заденет  шальная  пуля,  уже  потерявшая  энергию  и
скорость, то почти наверняка не смертельно.
     Присев на  корточки,  боком,  как  краб,  Шульгин  перебежал на другую
сторону улицы,  заскочил в подворотню, еще трижды пальнул, рассчитывая, что
вспышки из полной темноты достаточно его демаскируют.
     Дождался ответных  выстрелов  и  повторил  маневр,  вернулся  к ограде
гостиницы,  пригнулся ниже цоколя,  чтобы голова и плечи не проектировались
на фоне светлой стены, заскользил в сторону машины.
     Оттуда, перекрывая  подходы  к переулку,  молотили в пять стволов люди
Славского.  Нападающие азартно и дружно отвечали,  так что  бой  разгорался
неслабый.
     Хорошо еще, что торопливая револьверная пальба навскидку, да в темноте
имеет скорее психологическое, чем практическое значение.
     Джо, не получив  соответствующей  команды,  не  стрелял.  И  правильно
делал.  Потому  что  он-то  и  в  темноте  бил бы точно,  наповал.  Шульгин
ухватился рукой за борт джипа.
     - Все здесь?
     - Я и Джо здесь,  остальные - сами слышите... - отозвался из-под тента
фон Мюкке.
     - Общий   отход.  Сигналь,  Джо,  и  медленно-медленно  трогайся.  Вы,
Гельмут, крикните господину Славскому что-нибудь, непременно по-немецки...
     Подействовало. На громовой,  привыкший командовать  в  бою  на  палубе
крейсера голос корветтен-капитана,  продублированный Славским,  в ближайшие
секунды подтянулась вся группа.  Похоже,  без потерь.  По крайней мере, все
передвигались самостоятельно, продолжая палить наобум во все стороны.
     - Быстро,  быстро, в кузов, на подножки, пошел, Джо, гони, отрывайся с
концами...  - в азарте Шульгин не  замечал,  что  командует  по-русски,  но
роботу  это  было  все  равно,  а остальным пока еще недосуг было вникать в
такие пустяки.
     Переводили дыхание,  цеплялись пальцами за холодный  металл  и  резину
"запасок",  стараясь удержаться,  устроиться понадежнее,  кто где оказался,
внутри кузова и снаружи.
     Из перпендикулярного улице темного переулка  вдруг  вывернулся  черный
автомобиль,  сверкающий  яркими ацетиленовыми фарами,  намеревавшийся не то
перегородить дорогу "Доджу", не то повиснуть у него на хвосте.
     Гораздо более мощные электрические  фары  джипа  мазнули  по  лобовому
стеклу чужой машины, ослепляя водителя.
     - Ну-ка,  Джо,  давай!  Только  аккуратно,  вскользь.  Всем держаться,
крепче!
     Тяжелым кованым бампером Джо ударил автомобиль в левое переднее крыло.
Тот  с  грохотом  и  звоном бьющихся стекол отлетел в сторону.  Послышались
крики раненых или просто обозленных, перепуганных людей.
     Кто-то из помощников Славского тоже  не  удержался  за  стойку  тента,
покатился кубарем по булыжнику.
     За спиной продолжали торопливо громыхать выстрелы.
     ...Оторвались от  возможного  преследования  вчистую  уже за первым же
углом.
     Робот не включал фар,  но легко и стремительно вписывался в  повороты,
едва  не ставя "Додж" на два колеса,  вел машину самым запутанным и сложным
для погони маршрутом,  руководствуясь не командами Шульгина и не интуицией,
а подробнейшим планом или,  точнее, макетом города, который он держал перед
"внутренним взором".
     - Команда выполнена.  Преследование исключается.  Куда ехать дальше? -
Джо  сбросил  скорость,  чтобы  хозяин  мог услышать его голос,  только что
перекрываемый ревом двигателя,  грохотом  покрышек  по  булыжнику,  свистом
ветра и хлопаньем заднего полога тента.
     - Вопрос,  однако.  Что  скажете,  Гельмут,  или надо спрашивать герра
Славского?  Куда  прикажете  направиться  после  устроенного  вами  шухера?
Учтите,  что  до  утра  я  предпочел  бы убраться из этого негостеприимного
городка.  Британцам здесь снова не везет.  - Это он  намекнул  на  Крымскую
войну  и  не  слишком  успешные  действия  флота  Его Величества в 1920-м и
особенно 1921-м году.
     - Что скажете,  Славский, - переадресовал вопрос Шульгина фон Мюкке. -
Вы-то,  надеюсь,  знаете,  куда  нам  бежать,  где  скрываться и что делать
дальше...
     - Прошу также иметь в виду, - вставил Сашка, - что я к вашим делам, ну
совершенно  непричастен  и  более  всего  желаю  забыть  о них и продолжить
путешествие.  Теперь уже - за пределами России.  Этой.  Надеюсь,  Советская
будет гостеприимней...
     - Это  как  сказать,  -  будто  в  пространство  хмыкнул  Славский.  -
Причастны вы или нет, не мне решать.
     - Но вот господин капитан же может подтвердить...
     - Не беспокойтесь,  разберемся. Во всем разберемся. А наилучший способ
исчезнуть - это немедленно отправиться в Одессу...
     - Как?  Через весь Крым, Перекоп, и там еще пятьсот верст? Да у меня и
бензина не хватит...
     - Морем.  Сейчас едем на  Корабельную  сторону,  там  погрузим  вашего
железного коня на шхуну и - вперед. По дороге и поговорим... На все времени
хватит. И без всякого риска...
     По интонации Славского можно было допустить, что в понятие "без риска"
входит  и  возможность  утопить  нежелательного свидетеля в открытом море в
случае чего.
     - Выбора, как я понимаю, у меня особого нет, - вздохнул Шульгин.
     - Пожалуй что.  Если  вам  не  улыбается  возможность  на  самом  деле
продолжить  свой  путь  по  суше,  очень  рискуя и без надежды на дружескую
помощь...
     - "Никогда не заговаривайте с незнакомыми", - процитировал Сашка.
     - Что вы сказали?
     - Так,  ничего.  Вспомнил одного умнейшего русского писателя.  У  него
тоже  нечто  похожее  на  мой  случай  описано.  Правда,  там он с дьяволом
заговорил на бульваре...

     ...Действительно ли  Славский  готовился  к  подобному  варианту,  или
тридцатитонный  парусно-моторный  дубок  "Лев  Толстой"   с   экипажем   из
полурыбаков-полуконтрабандистов постоянно был готов к выходу в море, но уже
через  полтора  часа,   задолго   до   рассвета,   постукивая   керосиновым
"Болиндером",  поплевывая  горячей  водой  из  патрубка системы охлаждения,
крутобокий кораблик,  похожий формой корпуса на скорлупку  грецкого  ореха,
вышел за боновые заграждения.
     Укутанный старым  парусом,  принайтовленный  смоленым  канатом  "Додж"
угнездился между рубкой и трюмным люком,  Джо устроился якобы спать  в  его
кузове, демонстративно пристроив под бок "маузер" с пристегнутым прикладом,
а Шульгин  с  сопровождающими  лицами  спустился  в  крошечный  кубрик  под
полубаком.
     Немолодой матрос,  более  похожий  на грека,  чем на русского,  принес
медный чайник с кипятком,  заварку,  колотый сахар,  хлеб,  сало,  лук, две
крупные копченые кефали и квадратный штоф с жидкостью понятного назначения.
     - Казенка по нашим средствам дороговато выходит, а это сам боцман дома
гонит. Из груш и яблок. Забористая, - счел нужным сообщить он.
     - Местный кальвадос,  - объяснил "темному",  как он считал, иностранцу
Славский.  - Теперь,  наконец,  и поговорить можно по человечески.  Ну,  за
спасение...  - поднял он по первой.  ИЗ ЗАПИСОК АНДРЕЯ  НОВИКОВА  Возможно,
Индийский океан.  Время неизвестно.  Я,  верно,  болен на сердце туман, Мне
скучно все,  и люди,  и рассказы,  Мне снятся королевские алмазы И  весь  в
крови широкий ятаган. Н. Гумилев
     Проход "Призрака"  через  фиолетово пульсирующую в ночном тумане рамку
межпространственного  окна  сопровождался  резким  оглушительным   хлопком,
похожим  на  выстрел противотанкового гранатомета.  У меня даже зазвенело в
голове, и корпус яхты загудел, резонируя.
     Перепуганные женщины, невзирая на строгий приказ сидеть внизу до конца
боя, выскочили на мостик.
     "Вот этого мы не предусмотрели", - подумал я.
     По странному   закону   природы   межвременной  переход  осуществлялся
беззвучно,  а межпространственный всегда  вызывал  звуковой  эффект,  но  -
незначительный.
     От легкого,  едва слышного щелчка при перемещении массы в 50-100 кг до
звука   откупориваемой   бутылки   шампанского,   когда   сквозь   "барьер"
переносился,  например,  автомобиль.  Как-то никому не пришло в голову, что
зависимость  здесь  линейная,  и  океанская  яхта  в  четыре  сотни   тонн,
отправляясь в Южные моря, вызовет такой вот "прощальный салют".
     Впрочем, беды  в  этом,  кроме  посеянной  среди  моих спутниц паники,
никакой.  Наоборот,  этот  гром  подтвердит  версию  гибели  "Камелота"  от
вражеского снаряда.
     - Все,  девчата,  успокойтесь. От англичан мы оторвались, видите, море
чистое,  а грохнуло так  на  прощание.  Воронцов  всем  бортом  пальнул  из
крупного калибра.
     - Где же они теперь, я не вижу, - удивилась Анна.
     Действительно, гладь  вечернего  моря была абсолютно пустынна,  как во
времена Магеллана.  Небо покрывали густые облака, только в узком их разрыве
у самого горизонта багровое солнце касалось краем зелено-черной воды.
     - Ушли  к  северу,  вот их и не видно.  Все,  дело сделано.  Иди вниз,
отдохни полчасика, и будем ужинать...
     Анна послушно застучала каблучками по трапу,  Ирина,  отчего-то поджав
губы, но ничего не сказав мне, направилась следом.
     Ну и   хорошо.  Мне  вдруг  захотелось  побыть  одному.  Перепсиховал,
наверное.
     Сейчас хорошо покурить,  привести в порядок мысли. Может быть, послать
рассыльного с вахты в бар за рюмочкой.
     Потому что и вправду проблемы, заботы, терзания кончились.
     Так я  ощущал  себя  как в первый день отпуска,  приехав куда-нибудь в
Геленджик или Новомихайловку.
     Душевная расслабленность, радость при виде совершенно экзотических для
москвича пейзажей, а главное, все-таки море.
     Не резервуар  соленой  воды,  а  символ  абсолютно  других критериев и
принципов жизни.
     Никто в Москве после работы не идет на набережную,  чтобы  в  компании
друзей  пить  кофе  десятками  чашек  и  обсуждать семейные,  городские или
общемировые проблемы И не играет в нарды.  В Сухуми же это в порядке вещей.
Никто там не поймет нашего, столичного образа жизни.
     Дурацкого, по большому счету.
     Ирина появилась  рядом со мной совершенно неощутимо.  Только что ее не
было. И вот она стоит рядом, положила теплую ладонь мне на шею.
     Я даже не успел заметить, как наступила ночь.
     - Все?  - спросила она,  придерживая пальцами волосы, раздуваемые куда
более свежим и соленым, чем в Эгейском море, ветром.
     - Выходит,  что все.  Полюбуйся на небо. Давно такое видела? - Я обнял
ее за плечи и ниже.
     Зрелище действительно было эффектное. Пожалуй, даже чересчур.
     Словно на театральной декорации.
     В разрывах быстро бегущих по  небу  туч  слева  открывалась  моментами
громадная полная луна, с отчетливо видимыми и невооруженным глазом морями и
цирками.
     Ее яркий,  но отчего-то выглядящий зловещим диск  окрашивал  края  туч
мерцающим  зеленовато-янтарным  цветом  А  чуть правее зенита,  склоняясь к
юго-востоку,  то открывался,  то вновь задергивался облачной  кисеей  Южный
Крест. Будто нарочно.
     Знаковое, слегка   даже   культовое   созвездие  для  нас,  романтиков
шестидесятых годов,  никуда не выезжавших дальше Пицунды  или  Паланги,  но
мечтавших о краях, прославленных Стивенсоном и Джеком Лондоном.
     Не слишком яркое и заметное,  кстати сказать,  созвездие, и, если бы я
не штудировал в свое время звездные карты,  вряд ли нашел бы его на небе. А
представлялось  (вернее  -  хотелось  думать),  что  оно должно сверкать на
тропическом небе,  как бриллианты королевы на  черном  бархате  сафьянового
футляра.
     - Наконец-то,  -  прошептала  Ирина,  прижимаясь  ко  мне  и небрежным
движением плеча сбрасывая куртку на палубу.
     Действительно, я как-то сразу и  не  заметил,  что  температура  здесь
градусов на двадцать выше, чем там, откуда мы пришли.
     - Неужели  это  правда,  мы с тобой снова одни и никто не помешает нам
жить только для себя? Как мне все надоело...
     Мне тоже,  хотел я сказать,  но отчего-то воздержался. Может быть, мне
просто   вообще  расхотелось  разговаривать.  "Уж  если  отдыхать,  так  от
всего..." На самом деле.
     Наконец-то детская мечта осуществилась - я на собственной  яхте  плыву
по  Индийскому  океану в сторону Южных морей,  островов Фиджи и Туамоту,  и
больше не должен никому и ничего...
     На неограниченное,  определяемое только мною самим время.  "Отпуск  по
ранению", вспомнилось название повести Вячеслава Кондратьева.
     Сюжет там  совершенно другой,  но в то же время...  Лейтенант отвоевал
год  на  Ржевском  фронте  и  вдруг  после  госпиталя  получил  отпуск,  до
перекомиссии. С правом поездки домой.
     Через месяц  или  два,  наверное,  возвращаться  обратно,  но  пока он
гарантированно будет жив какое-то время и уже поэтому счастлив.  А в Москве
его ждет девушка...
     И со  мной  рядом тоже любимая женщина,  которой все последнее время я
уделял непростительно мало внимания.
     Как она вообще меня еще терпит?
     Наверное, действительно любит,  если  прощает  то,  что  обыкновенная,
нормальная женщина никогда бы не простила. Так она и не обыкновенная, слава
богу!
     Только что   я   собирался   заняться   навигационными   наблюдениями,
определить место, где мы оказались, и тут же все эти дела показалось такими
никчемными.
     - Пойдем к себе,  отметим  это  дело,  -  шепнул  я  Ирине,  отодвинув
закрывающую   ей   ухо  прядь  волос.  -  Я  только  отдам  соответствующие
распоряжения. Спускайся в каюту и приготовь все...
     - Все - это как? - В голосе ее прозвучал сдерживаемый счастливый смех.
Словно тогда,  девять лет назад,  во времена нашей первой влюбленности, еще
не омраченной ни нелепой ссорой,  ни ее еще более нелепым  замужеством,  ни
космическими проблемами.
     - Все - значит все, и по полной программе...
     Я вызвал на мостик капитана Ларсена.
     Полностью вжившийся  в  свою  роль робот слушал мои приказания с видом
человека,  сознающего свое профессиональное превосходство,  но вынужденного
подчиняться хозяину.
     Безусловно, он  и без моих инструкций сделал бы все в лучшем виде,  но
положение обязывало. И меня, и его.
     - Определите наше место,  капитан,  после чего следуйте  под  парусами
генеральным  курсом  на  чистый  зюйд-ост,  сообразуясь  с ветром и лоцией.
Скорость и галсы на  ваше  усмотрение.  До  утра  меня  не  беспокоить,  за
исключением    форс-мажорных   обстоятельств,   которые   вы   не   сможете
предотвратить самостоятельно.  Подъем флага  в  восемь  ноль-ноль  местного
времени,  завтрак  должен  быть  готов  и  накрыт  в кают-компании в восемь
тридцать.
     - Простите,  сэр, но боюсь, что ваше приказание до утра выполнить вряд
ли  удастся.  Облачность все более сгущается,  я скорее всего не успею даже
приготовить инструменты.  Но если луна и звезды все же откроются до утра, я
обязательно произведу обсервацию.
     Все правильно.  Программа действует. Вот что меня до сих пор поражает.
Машина же,  электронно-вычислительная,  по-новомодному - компьютер, а ведет
себя абсолютно адекватно.
     Олег много  раз  объяснял  мне,  что  принцип  здесь  тот же,  что и в
шахматном автомате:  перебор  всех  вариантов  следующего  хода  вплоть  до
оптимального в данной позиции. И ничего больше.
     Так и эти ребята.  В памяти у них имеется несколько десятков тысяч или
миллионов стандартных ситуаций, любое внешнее воздействие инициирует запуск
подходящей  подпрограммы  со  скоростью перебора до триллионов "да - нет" в
секунду,  и  получите:  на  выходе  динамический  стереотип  или  ответ   в
вербальной форме.
     Как психолог  я  все  эти  термины понимал и вообще мог сам любому все
рассказать и  объяснить  вполне  популярно  и  доходчиво,  но  душой  -  не
воспринимал. Дико мне все это было.
     Так же точно мой отец,  окончивший, кстати, в свое время Ленинградский
институт инженеров  путей  сообщения,  признавался  мне,  что  не  в  силах
смириться с принципом работы телевизора.  Не понимал он его.  Однако чинить
любые механические поломки в "Рубине" умел вполне качественно.
     И также,  наверное,  первые машинисты управляли паровозами,  в глубине
души считая их технологическим извращением.
     Но я, как всегда, отвлекся.
     Изложив Ларсену все, что я считал на данный момент необходимым, я тоже
отправился вниз,  прихватив  из  бара  кают-компании  две  бутылки  лучшего
крымского шампанского из довоенной еще коллекции князя Голицына.
     Ирина занимала   одну   из  двух  на  "Призраке"  трехкомнатных  кают,
отделенных от кают-компании тамбуром трапа и поперечным коридором.  Хотя  и
крошечных,  конечно,  в сравнении с необъятными помещениями "Валгаллы",  но
предоставлявших пассажирам максимально возможный комфорт.
     Гостиная в девять квадратных метров,  нечто вроде кабинета величиной с
вагонное купе,  который Ирина приспособила под косметический салон,  и чуть
большего  размера  спальня,  большую  часть  которой  занимала  низкая,  но
просторная  кровать  с  подъемными  штормовыми  сетками,  а вокруг нее едва
оставалось место для платяного шкафа,  тумбочки  и  музыкального  центра  с
квадроколонками по углам.
     Ирина любила  засыпать  под  тихую классическую музыку.  Скрипичную по
преимуществу.
     Я вроде бы беседовал с роботом совсем недолго (правда,  потом  еще  не
смог  удержаться,  чтобы не обойти палубу яхты от кормы до бушприта и лично
убедиться,  что все в полном порядке),  а Ирина за это время успела сделать
"все", что я подразумевал.
     Нет, я  еще  постоял  у  борта,  довольно  неторопливо выкурил сигару,
поплевывая в шелестящую и заплескивающую почти до  самого  планшира  волну,
переосмысливая свой нынешний статус и морально настраиваясь на...
     А на что?  Что снова я из вершителя судеб мира становлюсь просто мужем
тети Хаи. Как это называется в Одессе.
     И уже потом через тамбур бакового люка спустился в штормовой  коридор,
прорезающий яхту от таранной переборки до двери кают-компании.
     Ирина меня  поразила.  Она  успела переодеться в белое,  все из пенных
кружев,  платье.  С пышной многослойной  юбкой  ниже  колен,  какие  носили
девушки в середине шестидесятых.
     А еще  она  украсила  себя  бриллиантовым колье в пару сотен каратов и
такими же серьгами.
     Будто собралась на прием в Карнеги-Холл.
     На мой недоуменный,  возможно,  даже и бестактный взгляд она  ответила
очаровательнейшей из своих улыбок.
     - Милый,  но  у  нас  ведь  свадебное путешествие.  Не так ли?  Или ты
передумал?
     До меня начало доходить.
     Ровно полтора года назад она дала зарок Берестину  (за  которого  чуть
сдуру  не выскочила замуж по причине нашего глупого разрыва),  что не будет
принадлежать ни ему, ни кому-нибудь другому до законного брака.
     С ним ли, с другим - не важно. И долго его соблюдала.
     А когда я все-таки ее в  очередной  раз  соблазнил,  ей  потребовалось
считать, что она, следовательно, все же вышла замуж.
     Софистика, но тем не менее.
     И раз так,  то сейчас у нас означенное путешествие,  а равно и медовый
месяц.
     - Что ты,  дорогая! Я счастлив открыто назвать тебя своей женой. Жаль,
что  мы  не додумались до этого сразу,  в семьдесят шестом.  Жили бы сейчас
поживали в окружении  троих  детей  где-нибудь  в  Улан-Баторе,  куда  меня
непременно  сослали бы за невосторженный образ мыслей,  и никаких Валгалл и
Южных морей...
     - Какой ты невыносимо бестактный тип...
     На откидном столе каюты был накрыт легкий торжественный ужин. В полном
соответствии   с  рекомендациями  знаменитой,  а  также  пресловутой  Елены
Молоховец,  который у среднего интеллигента  позднебрежневской  Москвы  (не
говоря  уже  о  провинциалах)  вызвал  бы  смешанный  с  изумлением приступ
пролетарского гнева.
     Мои бутылки шампанского были здесь как бы даже  и  лишними,  поскольку
боевая подруга озаботилась не только им,  но и "Энесси" на предельной грани
выдержки.  Это распространенный предрассудок,  что коньяк чем  старее,  тем
лучше.  На  самом деле даже "тридцати-сорокалетние" коньяки изготавливаются
из смеси спиртов максимум пятнадцатилетнего возраста.
     Присутствовали также столь любимые нами в те самые годы крепкие ликеры
"Бенедиктин" и "Селект".
     Освещал каюту   тяжелый   серебряный  шандал  на  пять  свечей,  пахло
ароматическими  индийскими  палочками,  из   динамиков   доносились   звуки
бетховенской элегии "К Элизе".
     Замысел Ирины  был  понятен:  в  очередной раз начать жизнь "с чистого
листа".
     Что же, это совпадало и с моими намерениями. Как оно будет дальше - не
сейчас  задумываться.  Следует  наслаждаться  текущим мгновением,  пока оно
длится. Надеюсь, мы заработали это право.
     - А девочку ты не захотела пригласить на ужин?  - скорее  для  порядка
поинтересовался  я,  запирая  за  собой  дверь на защелку и вешая на крючок
слишком плотный для этих широт форменный китель.
     - Девочку я уложила спать и  угостила  ее  чаем...  Сейчас  она  видит
прекрасные сны...
     Знаем мы этот чай.  Все правильно.  Ароматный цейлонский чай с мягким,
совершенно безвредным транквилизатором.  Анна проспит свои законные  десять
часов,  встанет бодрая, полная сил, готовая без потрясений и даже удивления
воспринять тот "прекрасный новый мир",  в котором ей  неизвестно  за  какие
заслуги довелось оказаться.
     И нам она помешать не сможет, что весьма существенно.
     Но опять   же.   Мне   сейчас  совершенно  неинтересны  были  все  эти
подробности.  Словно бы действительно все мои беды связаны  были  только  с
теми  делами,  которыми  непосредственно  пришлось заниматься последние два
года.
     И испытание целомудрием на Валгалле,  когда меня мучительно соблазняла
Сильвия, тоже отразилось на моей психике.
     Вот только  сейчас я вдруг почувствовал себя нормальным мужиком.  А то
уже начало казаться,  что я окончательно утратил вкус к женщинам.  И  Ирина
это замечала, хотя и не позволяла себе высказываться по этому поводу.
     А сейчас  даже  выглядывающие  из  декольте  округлости  уже  вызывали
здоровое возбуждение.
     Все правильно,  жених перед первой брачной ночью  и  должен  вожделеть
невесту.
     Я погасил  верхний  плафон  и  длинной каминной спичкой поджег розовые
восковые свечи.  От центральной,  толстой,  как  хороший  батон  московской
колбасы,  прикурил венесуэльскую сигару (кубинских не люблю, несмотря на их
всемирный авторитет). Синеватый дым потянуло в иллюминатор.
     Сразу три категорических запрета парусного флота  нарушаю  -  открытый
огонь во внутренних помещениях,  курение там же и незадраенный иллюминатор,
ночью, в жилой палубе, почти у ватерлинии, при неизвестном прогнозе погоды.
     А если сейчас налетит шквал?
     Какая ерунда все время  лезет  в  голову.  Наверное,  я  действительно
слегка  повредился в уме,  что немудрено.  Только самоконтроль позволяет на
людях сохранять видимость нормальности.
     - Ну,  за долгую счастливую жизнь!  - Я специально открыл бутылку так,
что пробка шарахнула в потолок с выстрелом и хлестнувшей из горлышка пеной.
     Выпили. Ирина  до  дна  свой  фужер-тюльпан,  а я чуть-чуть.  Хотелось
подольше быть трезвым.  - Знаешь,  - сказала Ирина, - я бы хотела, чтобы мы
прожили молодыми и здоровыми еще лет сто,  а потом умерли вот так - сидя за
хорошим столом, хотя бы и здесь же, наскочив на морскую мину...
     - Так а зачем вообще  умирать,  если  мы  и  тогда  будем  молодыми  и
здоровыми?
     - Ну, я имела в виду, что когда перестанем ими быть.
     - Давай лучше отложим эту тему на загаданную сотню лет, а уж тогда...
     И после этих слов я с удивлением понял,  что говорить нам больше вроде
бы и не о чем.  Относящееся к предыдущей жизни давно переговорено,  будущее
пока скрыто "неизвестным мраком",  как мы любили выражаться в студенчестве,
а настоящее...
     Его еще нужно обрести. Или - создать для себя.
     Поэтому после третьей  рюмки  коньяка  и  совершенно  необязательного,
более  того  -  почти бессвязного разговора,  поскольку мы оба готовились к
одному и тому же,  я встал,  обошел стол,  обнял  Ирину  и  начал  целовать
высокую, пахнущую горькими духами шею.
     Насколько я помню, океан в том месте, где мы оказались, был совершенно
штилевой,  но все равно его мерные колебания, отражение глубинных течений и
бушующих  где-то  за  сотни  миль  штормов  приподнимали  и  опускали  яхту
настолько ощутимо,  что моментами с непривычки  зависало  сердце.  А  может
быть, не только от этого...
     Страстные объятия,  прерывистое дыхание в паузах, вздрагивающие тонкие
пальцы у меня на затылке.  Не нужно было ничего говорить,  я даже не помню,
кто  из  нас  кого  вел за собой в ее спальню,  на мерцающий красный глазок
магнитофона рядом с кроватью.
     Ирина отлично знала мои склонности и пристрастия, поэтому в отличие от
любой  другой  женщины  в  данной  ситуации не сняла с себя все лишнее,  а,
наоборот, максимально оделась.
     Наверное, в каком-нибудь каталоге Квелле или Неккермана она нашла этот
комплект  белья  для  новобрачной.  Предназначенный  не для использования в
реальной жизни, а исключительно для демонстрации на подиумах.
     Ирина изображала испуганную расслабленность девушки,  с которой сейчас
произойдет  то  самое,  непонятное и волнующее,  пресловутый диалектический
переход из девушки в женщину.
     А мне приходилось разбираться  сначала  в  "молниях"  и  застежках  ее
платья,  потом искать, где спрятан замок тугого и твердого, как бронежилет,
бюстгальтера  (оказалось,  спереди,  между  чашечками),  да  и   пояс   был
непривычного образца.
     Но все  же  в  конце концов мы упали на просторную,  два на три метра,
постель,  и она  то  громко,  прерывисто  дышала  со  всхлипами,  то  будто
непроизвольно   сжимала   бедра,  стараясь  защитить  свою  невинность,  то
незаметно мне помогала,  приподнявшись на  локтях  и  лопатках,  стянуть  с
крутых бедер облегающие, упругие, словно эластичный бинт, трусики.
     Мы словно разыгрывали ремейк давней любовной сцены,  даже двух - когда
я впервые решился посягнуть на ее девственность и когда она  вынудила  меня
заставить ее впервые изменить мужу.
     Оба раза  так  и  было  -  торопливо,  страстно,  без  предварительной
подготовки, и, может быть, именно поэтому запомнилось на всю жизнь.
     Все остальное хоть  и  вполне  нас  устраивало,  но  казалась  все  же
пресноватым.  Поэтому  время  от  времени  мы  и  придумывали  себе  этакие
"праздники любви", в которых каждому позволялось реализовывать самые смелые
фантазии.
     По очереди.
     Если мне  нравилось  брать  Ирину  как  можно  более  одетой,  то  ей,
наоборот, чтобы получить свою долю радости, требовалось раздеться, помыться
и надушиться изысканнейшими французскими духами,  после чего превратиться в
яростную наездницу-амазонку.
     И, судя по всему, хотя сам я этого никогда не видел, иногда перед тем,
как  предаться страсти,  она принимала нечто возбуждающее,  типа препаратов
Сашкиного производства Например - производные эфедрона или его  аггрианских
аналогов.
     Помню, еще  в  ее  студенческие  времена,  когда  мне впервые пришло в
голову это подозрение, я взял у Шульгина порошок противоположного действия.
Замедляющий естественные реакции.
     Просто хотелось посмотреть, как оно получится.
     Это было нечто невероятное. Она уже охрипла от криков, испытала подряд
пять или шесть оргазмов, а я был свеж, бодр и готов, как пионер.
     Мне наконец стало ее просто жалко,  и я прекратил это  издевательство.
Дернувшись  последний  раз,  она лежала,  уронив голову мне на грудь,  не в
силах даже самостоятельно подняться.
     Я приподнял ее потное тело и положил рядом.
     Только минут через  пять  она  отдышалась  и  на  подгибающихся  ногах
побрела в ванную.  Вернулась,  кутаясь в махровое полотенце, села в кресло,
жадно выпила стакан сухого вина,  закурила,  едва попав сигаретой в  огонек
зажигалки.
     - Нет,  это  невозможно...  Не  делай этого больше...  - она,  похоже,
догадалась, в чем дело.
     - Чего?  Вот этого? А как же тогда? - прикинулся я дураком. - Я думал,
ты как раз этого и хотела.


                                  ГЛАВА 9

     Шульгин осмотрелся.
     Великолепная декорация  для  очередного  эпизода  криминальной  драмы.
Тесная,  как канатный ящик,  каютка,  иллюминатор над головой крошечный, не
выскочишь.
     Вламываются вдруг крепкие ребята,  наставляют "наганы", а то и обрезы,
я в безвыходном положении, поскольку от двери меня отделяет стол.
     Все довольны,  все смеются,  враг обезврежен и готов к употреблению. И
тут я начинаю махать руками и ногами, мочить, крушить и так далее.
     Лихо, эффектно,  мы победили,  и враг бежит...  А поскольку бежать ему
некуда, то теперь разборку начинаю я...
     Только ничего этого не будет.  Не такие они дураки.  Два раза  меня  в
деле  понаблюдали,  на  сегодня  им  хватит.  И  поединок  предстоит  чисто
интеллектуальный.
     Вот сейчас этот господин Славский любезно улыбнется и спросит:
     - Ну-с,  на кого же вы  работаете,  милейший?  Господин  Славский  без
всякой улыбки посмотрел на Шульгина и спросил по-русски:
     - На каком языке предпочитаете беседовать, господин Мэллони?
     - Да я как-то... Английского вы скорее всего не знаете?
     - Верно.  Английскому нас не учили.  Классическое образование,  знаете
ли. Латынь, греческий, немецкий, французский.
     Шульгин изъявил заинтересованность.
     - Вы  заканчивали  университет?  -   По   тем   временам   человек   с
университетским  образованием  был  явлением  куда  более  редким и вызывал
большее уважение, чем полвека спустя доктор каких угодно наук.
     - Классическую гимназию.  Это нечто вроде ваших  колледжей.  Только  с
более  серьезным  уровнем  подготовки.  Потом  - Николаевское кавалерийское
училище.
     - О,  так вы кавалерист!  Героический род  войск.  Мой  дед  тоже  был
кавалерист, воевал под Севастополем в знаменитой бригаде ...
     - Да.  Ротмистр.  Выше  подняться революция помешала.  Александрийский
гусарский полк,  - на мгновение лицо его приобрело мечтательное  выражение,
которое он тут же прогнал.
     - В  таком случае давайте говорить по-немецки.  Он нам обоим неродной,
игра будет на равных.  А если недоразумения возникнут,  господин фон  Мюкке
поправит и поможет. Что вас интересует?
     Славский, очевидно, готовился к предстоящей беседе.
     Потому начал   "допрос"   (именно   так   Шульгин   это   воспринимал)
нестандартно.
     - Вы - богатый человек?
     - Забавно.  И не  слишком  деликатно.  Впрочем,  в  нашей  ситуации...
отвечу.  Смотря  что понимать под этим термином.  В сравнение с Рокфеллером
или Ротшильдами, разумеется, не иду. Но для вас - пожалуй.
     Однако все же лучше сказать - состоятельный.  О  том,  что  буду  есть
завтра, могу не задумываться. - Это хорошо... - задумчиво сказал Славский.
     - Но  наличных  у  меня  с  собой почти что нет.  Умеренное количество
рублей и сто фунтов на непредвиденный случай. Чековая книжка удобнее.
     Славский весело рассмеялся.
     - Вы что, вообразили, я вас грабить собрался? Отнюдь. Я спросил скорее
из  любопытства.  Богатый  человек,  что  вас  заставляет заниматься такими
делами? Я бы на вашем месте сидел у камина в родовом поместье и наслаждался
жизнью...
     - Понимаю,  -  сочувственно  кивнул Шульгин и для оживления обстановки
рассказал анекдот про белого бизнесмена,  отдыхающего на Таити, и аборигена
под пальмой.  Видимо, обстановка не располагала его собеседников к веселью,
и анекдот вызвал лишь вежливые улыбки.  - А если без шуток,  то мы  с  вами
существуем  на  разных  полюсах жизни и вряд ли поймем друг друга до конца.
Ваша жизнь настолько сумбурна,  опасна и жестока,  что толстые  стены  дома
вокруг,  камин,  стакан  грога  и  абсолютная  предсказуемость  прошлого  и
будущего - предел мечтаний.  Словно  богатый  монастырь  или  гостеприимный
неприступный  замок  для  озябшего,  преследуемого  волками  или  бандитами
путника в  средние  века.  Для  меня  все  ровно  наоборот.  Размеренность,
предсказуемость  и  гарантированная рента с капитала,  жизнь в стране,  где
двести  лет  ничего  не  происходило  и  еще  двести  почти  наверняка   не
произойдет, кроме урагана или извержения вулкана, невыносимы.
     Вот я  и  жажду вернуться к временам моих достойных предков,  которые,
рискуя жизнью, создавали империю, над которой никогда не заходит солнце...
     Светскую беседу прервал матрос, просунувший голову в приоткрытый люк.
     - В море корабль. Светит прожектором...
     - Совершенно нежелательный вариант,  - процедил Славский и враскорячку
полез вверх по трапу, демонстрируя свое совершенно сухопутное естество.
     Наверху было темно, ветрено и сыро. Только блики света от керосинового
фонаря в нактоузе падали  на  палубу  возле  штурвала.  Волна  от  турецких
берегов шла примерно четырехбалльная,  но для небольшого,  крепкого, однако
не отличающегося изяществом обводов корпуса суденышка вполне достаточная.
     Дубок зарывался носом,  и  ежеминутно  на  круто  приподнятый  полубак
обрушивались тяжелые каскады брызг.
     Цепляясь за ванты,  Шульгин осмотрелся. Действительно, примерно в миле
к зюйду черноту ночи резал  яркий  луч  прожектора,  принадлежащего  скорее
всего военному судну.
     - Джо, мой бинокль!
     Массивный морской   двенадцатикратный   "Цейс",   оснащенный  насадкой
ночного видения и фотоумножителем,  почти вплотную придвинул низкий  силуэт
миноносца с двумя высокими, склоненными назад трубами.
     Шестисоттонник типа "Лейтенант Шестаков",  дозорный эсминец,  несмотря
на выдвинутые к  Эгейскому  морю  рубежи  базирования  флота,  прикрывающий
подходы к Главной базе.
     Воронцов и Колчак хорошо поставили службу, памятуя о 1904, 1919 и 1941
годах, учитывая, что враг может прийти не только из Средиземного моря, но и
с Дуная, из Констанцы, Варны и Батума тоже.
     Не обязательно  английские  линкоры,  хватит и подводной лодки-малютки
или торпедного катера.
     Скорость даже у потрепанного войнами,  пять лет не  ремонтировавшегося
миноносца  вчетверо  превосходила парадные шесть узлов,  которые мог выдать
дубок при полном напряжении сил. Значит, надежда только на ночь и маневр.
     - Вы явно не хотите с ним встречаться? - спросил Шульгин Славского.
     Тот только фыркнул и протянул руку за биноклем.
     - Тогда  командование  нашим  фрегатом  следует   передать   господину
корветтен-капитану.  Он наверняка лучше знает,  как уклоняться от вражеских
дозоров, чем ваши рыбаки...
     - Это еще как сказать...
     Шульгин знал,  что Славский прав,  и опытные контрабандисты имеют куда
больший  опыт  общения  с военными моряками и таможенниками,  тем более - у
родных берегов, но роль требовала некоторой наивности.
     Эсминец сменил галс,  и луч прожектора чиркнул совсем рядом  с  бортом
дубка.  Рулевой, присев от натуги, отчаянно завертел штурвал. Ему на помощь
кинулся еще один матрос.  Хлопая парусом,  дубок покатился влево.  Бортовая
качка резко усилилась.
     - Скажите  им,  пусть  спустят  паруса,  легче будет маневрировать,  -
прокричал Славскому фон Мюкке.  Тот продублировал  совет  немца  шкиперу  и
получил  ответ:  "Пусть будет такой умный раньше,  как моя жена потом.  Без
парусов против волны не выгребем. Движок дрянь, совсем не тянет..."
     "Погано, - подумал Шульгин,  - если мотор  сдохнет,  нас  можно  брать
голыми  руками".  Встречаться  с  колчаковскими  моряками  ему абсолютно не
хотелось.
     Бояться было нечего,  но игра поломается напрочь. И последствия - хуже
не придумаешь.
     "Хотя - плавали же люди под одними парусами тысячи лет,  и ничего... И
эти орлы наверняка еще с царского времени своими делами занимаются - и  все
в порядке..."
     Эсминец явно  совершал  обычное  патрулирование  и  не  имел понятия о
близком присутствии "Льва Толстого",  поэтому луч прожектора погас  так  же
внезапно,  как и вспыхнул несколько минут назад.  В бинокль было видно, что
корабль меняет курс,  его силуэт укоротился,  изрыгающие густой  дым  трубы
почти закрыли одна другую, сливаясь в одну.
     "Ну, хоть здесь,  кажется,  пронесло", - успел подумать Сашка и словно
бы сглазил.
     Неизвестно, просто на всякий случай или все  ж  таки  заметив  в  море
нечто  показавшееся  ему  подозрительным,  вахтенный  офицер вновь приказал
включить прожектор,  теперь уже с кормового мостика.  И его луч точнехонько
уперся   в   борт   и  рубку  дубка.  Все,  кто  был  на  палубе,  присели,
отворачиваясь, закрывая руками глаза.
     - Ну вот и спеклись, мать ихую перемать... - пробасил кто-то рядом.
     Почти в тот же момент с мостика эсминца по  крутой  параболе  взлетела
зеленая ракета и замигал ратьеровский сигнальный фонарь.
     - Приказывают остановиться,  лечь в дрейф, приготовиться к досмотру, -
перевел сигнал шкипер.
     - Джо,  огонь по прожектору, точно в отражатель! - прокричал, реагируя
на уровне подсознания, Шульгин.
     Такое, конечно,  мог проделать только робот с его невероятной реакцией
и скоростью обработки информации о сотнях  влияющих  на  точность  выстрела
факторов.
     Он за несколько секунд успел выхватить из зажимов над ветровым стеклом
дальнобойный штуцер-суперэкспресс,  способный прицельно посылать на  два  с
лишним  километра двадцатиграммовую пулю со ртутным сердечником,  соотнести
бортовую и килевую качку дубка и миноносца, их относительную скорость, силу
ветра  и  деривацию,  то  есть  боковое  отклонение  пули  под  влиянием ее
собственного вращения и вращения земли.
     И при этом даже не щурился от бьющего прямо в  глаза  миллионоваттного
голубого столба света.
     Два резких  звенящих  хлопка,  от  которых у окружающих заложило уши и
заныли корни зубов.
     Прожектор погас, и тут же фон Мюкке заревел, перекрывая свист ветра:
     - Руль лево на борт, круто, паруса долой!
     Старый кайзеровский корсар, немало покомандовавший парусными шхунами и
прославившийся  как  раз  тем,  что  умел  выкручиваться из самых гибельных
ситуаций, принял единственно, пожалуй, верное решение.
     Со сброшенными парусами и  переложенным  рулем  дубок,  шедший  крутым
бакштагом,  резко  покатился под ветер,  а высокие волны с пенными гребнями
полностью скрыли его черный смоленый корпус.
     Теперь, даже если бы  миноносец  включил  второй  прожектор,  вряд  ли
сигнальщики разглядели в штормовом море две тонкие голые мачты.
     Скорее со злости, чем надеясь попасть, миноносец бабахнул в темноту из
своей баковой четырехдюймовки,  а с  крыла  мостика  затрещали  длиннейшими
очередями, обводя горизонт широкой дугой, сразу два пулемета.
     Командир эсминца явно вышел из себя,  что неудивительно, особенно если
кто-то из его людей был ранен или,  Упаси  бог,  убит.  Тем  более  Шульгин
нарушил правила игры.
     Контрабандисты, попавшись   на  глаза  дозору,  имели  право  пытаться
убежать,  но  стрелять  друг  в  друга   они   с   военными   моряками   не
договаривались.
     Следовательно, командир   вполне  мог  посчитать,  что  имеет  дело  с
настоящим противником,  а не зарабатывающими на хлеб доступным им  способом
дядьками с соседней улицы.
     Эсминец начал  метаться  по  морю  широкими галсами,  время от времени
включая на несколько секунд прожектор и посылая вдоль оси  луча  пулеметные
очереди.
     Хуже всего  было  то,  что  без  парусов ветер и волны сносили дубок к
берегу, а поднятые паруса резко увеличивали риск быть обнаруженными.
     Но все же судьба (и ненастная ночь) их сегодня хранила.  После  целого
часа  крайне  рискованного  маневрирования  "Лев  Толстой"  все  же  сумел,
сдрейфовав почти до устья Качи, уйти.
     Все были мокрые с  ног  до  головы  от  дождя  и  брызг  волн,  ладони
Шульгина,  наряду с матросами тянувшего шкоты, маневрируя парусами, горели,
содранные до крови.
     С миноносца последний раз наудачу бахнула  пушка,  и  он  окончательно
растаял во мгле.
     И тут  фон  Мюкке,  державшийся за поручень "Доджа" рядом с Шульгиным,
вдруг вскрикнул и сдавленно застонал.
     - Что это с вами? - машинально спросил Шульгин, уже догадываясь, в чем
дело.  Одна из сотни шрапнельных пуль, вслепую летевших над морем, кажется,
все же нашла свою цель.
     Редко, но бывает.  Как говорится,  если уж не повезет,  так  с  родной
сестрой подхватишь...
     Он коснулся рукой плеча немца и почувствовал, как тот медленно валится
лицом вперед.  Опустился на колени,  слабеющей рукой кое-как  удержался  за
толстый чугунный кнехт.
     Узкий луч фонарика пробежал от затылка до поясницы капитана, и немного
ниже хлястика плаща Сашка увидел маленькую дырочку,  с  совершенно  чистыми
краями. Крови не выступило ни капли.
     "Скверное ранение,  -  подумал  Шульгин,  - тут тебе и позвоночник,  и
кишки,  а рикошетом от костей вообще неизвестно куда  заехать  может.  И  в
печенку, и в аорту... Ну, сейчас посмотрим..."
     - Помогайте, потащим капитана вниз, - скомандовал он оказавшимся рядом
людям  Славского,  приподнимая  фон  Мюкке  за  плечи.  -  Да   осторожнее,
осторожнее, не трясите и не перегибайте. Джо, мою аптечку, бегом!
     Капитана уложили на обеденный стол. Джо включил сильный аккумуляторный
фонарь, направив луч в потолок.
     Фон Мюкке уже был без сознания.  Шульгин нащупал пульс.  Сердце билось
слегка замедленно,  но пока ровно.  Значит,  аорта,  по крайней мере, цела,
иначе всю кровь выхлестало бы в брюшную полость за полминуты.
     Прежде всего  он  достал  из  аптечки  шприц-тюбики  с  промедолом   и
камфарой.  Прямо через брюки вколол капитану в бедро. Теперь можно работать
не торопясь и спокойно.
     - Оставьте нас  одних.  Я  достаточно  разбираюсь  в  медицине,  чтобы
понять,   есть  ли  у  господина  капитана  шансы.  Если  есть,  постараюсь
что-нибудь сделать.
     Как Шульгин и предполагал,  круглая свинцовая пуля попала немцу  между
третьим и четвертым поясничными позвонками.  Застряла на излете,  не пройдя
дальше, в брюшную полость.
     Но почти наверняка перебила спинной мозг.  Даже окажись они  сейчас  в
операционной  самой лучшей севастопольской или одесской клиники,  фон Мюкке
скорее всего был обречен на пожизненный паралич.
     Да и в конце  XX  века  судьба  его  была  бы  ненамного  лучше,  если
экспресс-диагноз Шульгина верен.
     Сашка сделал еще один укол. Немец открыл глаза.
     - Как вы себя чувствуете, Гельмут?
     - Отвратительно,  -  прошептал  фон Мюкке,  - очень больно,  и в то же
время ниже груди ничего не чувствую. Камень. Я умираю?
     - Не торопитесь,  успеете, - с грубоватым сочувствием ответил Сашка. -
Ранения  в  спину  или  даже  в позвоночник весьма неприятны,  но далеко не
всегда смертельны...
     Под воздействием наркотика фон Мюкке держался  мужественно,  а  скорее
ему было почти все равно, жить или наоборот.
     - Вы разве врач?
     - В том числе и врач. Жизнь учит многому...
     - Судя  по  моему  самочувствию,  не  помешал бы и пастор...  А вообще
удивительно глупо все получилось.
     - Увы. Я не только не священник, но даже и не лютеранин. Ваших обрядов
не знаю.  Но,  возможно,  вы слегка торопитесь. Кое-какие шансы есть. Очень
возможно,  что пуля только контузила вам спину,  и,  если  мне  удастся  ее
извлечь, выздоровление не займет много времени.
     - Или - или, - попытался улыбнуться фон Мюкке серыми от боли губами.
     - Именно  так.  Сейчас  я  сделаю  вам  еще  один  укрепляющий  укол и
позондирую рану. Хуже не будет, поверьте мне, но может и повезти...
     - Ничего другого и не остается.  Черт меня дернул  связаться  с  вами.
Правильно  вы  сказали:  "Не  заговаривайте с неизвестными"...  Давайте ваш
укол, я уже не в силах терпеть.
     - Уже делаю. Боль сейчас пройдет, но в сознании вы останетесь.
     Фон Мюкке полежал несколько минут,  шумно дыша сквозь стиснутые  зубы,
потом боль отпустила. Немец перевел дух.
     - Спасибо.  Так хорошо.  Приступайте. Только скажите все же, перед тем
как начнете,  ответьте мне всего на один вопрос,  может быть, последний: вы
специально  меня  выслеживали?  Работаете на русскую контрразведку?  Или на
английскую?
     - Не понимаю, о чем вы...
     - Оставьте,  Ричард.  Вы все понимаете. Как и я. Перед близкой смертью
мышление обостряется.  И вам запираться теперь нет смысла. Я в любом случае
выбит из игры...
     - Я уже сказал - если я и работаю на кого-либо, так только на себя. Но
вопрос вы задали все равно интересный. И мы к нему обязательно вернемся, но
позже. Если мне удастся вас вытащить...
     Пулю Сашка действительно извлек почти без труда,  но с остальным  было
хуже.  Спинной мозг размозжило так,  что он держался буквально на двух-трех
ниточках.
     Участи бравого капитана оставалось  бы  только  посочувствовать,  если
бы... Если бы у Шульгина не было с собой браслета-гомеостата.
     Так они договорились с друзьями:  один, принадлежавший Ирине, достался
экипажу "Призрака",  второй,  берестинский,  память о прогулке в шестьдесят
шестой  год,  исполнял роль судового госпиталя "Валгаллы",  а этот подарила
Шульгину Сильвия.
     Вполне возможно,  что у  нее,  в  соответствии  с  должностью,  имелся
достаточный их запас.  Хотя об этом она не распространялась.  Но вряд ли же
она презентовала своему победителю последний собственный экземпляр.
     Как известно,  гомеостат обеспечивал сохранение постоянства внутренней
среды  и  физическую  целостность  организма  при воздействии на него любых
неблагоприятных факторов,  за исключением одномоментного полного разрушения
тела, и главное - мозга.
     Во всех  же  остальных  случаях гомеостат гарантировал своему носителю
регенерацию поврежденных органов, причем со скоростью, адекватной возникшей
угрозе.
     То есть    при    огнестрельном    поражении    сердца   его   функции
восстанавливались быстрее,  чем человек должен был умереть  от  прекращения
кровообращения, а раздробленная нога могла срастаться и сутки, и двое.
     Вообше-то гомеостат  предназначался для постоянного ношения,  тогда он
полностью настраивался на биохарактеристики владельца  и  заботился  о  нем
ежесекундно,   в  профилактическом  режиме.  Нашим  же  героям  приходилось
использовать его по  преимуществу  как  аппарат  экстренной  и  интенсивной
медицинской помощи.
     Вот и  сейчас  Шульгин,  закрыв  рану  фон  Мюкке  тампоном  и заклеив
пластырем,  застегнул на его запястье черный браслет с мерцающим на матовом
экране широким желтым сектором.
     Его размеры показывали,  что,  хотя жизнь пациента в данный момент вне
опасности, степень нарушения жизненных функций превышает 50 процентов.
     - Кажется,  я могу вас поздравить,  -  сказал  Шульгин,  вытирая  руки
смоченной  в спирте салфеткой.  - Жить вы точно будете,  о прочем же станет
ясно несколько позже.  А теперь вам нужно поспать.  Возле вас подежурит мой
слуга.
     - Я  и  вправду  чувствую  себя гораздо лучше,  - попытался улыбнуться
капитан.
     - А как же иначе.  Чтобы стало совсем хорошо - спите,  - он  осторожно
перевернул  пациента  на  спину,  поудобнее  устроил его голову на плоской,
набитой не то сеном,  не то водорослями  подушке,  укутал  двумя  одеялами.
После чего сделал перед лицом фон Мюкке несколько пассов ладонями.
     Глаза раненого закрылись, и он задышал тихо и ровно.
     В капитанской  каюте  его ждал Славский.  Один.  Куда делись его люди,
Сашка интересоваться не стал. Спят в трюме, наверное, на старых парусах или
мешках с грузом.
     - Налейте стаканчик, коллега, - попросил Шульгин, присаживаясь на край
койки и  без  всякого  труда  изображая  усталость  хирурга  после  трудной
операции.
     Они выпили  вдвоем,  закусили  четвертушками  хрустящей  и  невероятно
горькой луковицы.
     - Вы удивительно  легко  перенимаете  наши  национальные  традиции,  -
усмехнулся Славский.
     - Что русскому здорово,  то немцу смерть?  - тоже улыбнулся Шульгин. -
Так я же не немец.  А в путешествиях мне приходилось есть и пить такое,  от
чего,  уверен,  вас стошнило бы при одном виде.  Вот, например, пиво пембе.
Африканцы его готовят так...
     - Спасибо,  не надо продолжать.  Майн Рида я тоже читал. Так что там с
нашим немцем?
     - Жить будет, - ответил Сашка ритуальной фразой.
     - Не  сочтите  за  лесть,  но  вы меня все больше и больше восхищаете,
господин Мэллони.  И тем самым  до  определенной  степени  рассеиваете  мои
подозрения.
     Шульгин позволил себе надменно улыбнуться.
     - Боюсь,  что  в  ваших  словах  звучит не столько лесть,  сколько вам
самому не до конца понятная бестактность.
     - Отчего же так?  - искренне удивился Славский.  -  Я  ведь  из  самых
лучших побуждений...
     - Об этом и речь.  Вы вообразили,  будто перед вами какой-то там шпик,
агент не знаю уж каких именно  спецслужб,  избравший  себе  для  маскировки
личину иностранного путешественника.
     Потом убедились,   что   мои   способности   и  возможности  несколько
превосходят понятный вам стереотип,  и решили мне об этом  сказать,  думая,
что мне приятно услышать хвалебное слово из уст такого, как вы...
     - А теперь я могу расценить ваши слова как оскорбление...
     - Зачем же?  Я действительно имею о себе устойчивое мнение, которое не
в силах поколебать ни в ту,  ни в другую  сторону  даже  особа  королевской
крови.
     Сегодня я составил представление и о вас,  как о человеке,  занимающем
определенное положение в... не знаю, каком обществе и какой организации.
     Возможно, оно  вполне  достойное.  Меня  это  не  касается,   как   не
интересуют ваши дела и ваше мнение обо мне.
     Случилось так,  что на короткий срок наши пути пересеклись. Я поступил
так, как счел нужным. На этом все.
     Надеюсь, очень скоро мы расстанемся,  поскольку невмешательство в дела
аборигенов - мой принцип. За очень редкими исключениями...
     Наверное, Сашка достиг своей цели,  потому что Славский несколько даже
увял. Впрочем, не он первый, не он последний.
     Шульгину самому  неприятно   было   видеть   очередное   подтверждение
объективной, увы, истины.
     Как повелось  с допетровских еще времен,  русский человек всегда почти
терялся, сталкиваясь с британским высокомерием, даже вполне корректным.
     Срабатывал генетический стереотип, ежели независимо от чинов и титулов
один  -  "раб  божий" и "царский холоп",  а за вторым восемьсот лет "хартии
вольностей" и "хабеас корпус", то о чем еще говорить? Но этот ведь вроде бы
дворянин,  старший офицер престижного полка. У Шульгина шевельнулось первое
подозрение...
     - Другое дело, - решил он подсластить пилюлю, - что в данный момент мы
волею  судьбы вынуждены делать одно дело,  поэтому можем рассматривать друг
друга как равноправных партнеров,  и в этом случае  оценка  личных  качеств
друг друга достаточно существенна.
     Вы, таким   образом,   даете  мне  понять,  что  кое-что  во  мне  вас
устраивает.  Хорошо.  Остается выяснить,  до какой степени устраиваете меня
вы...
     Это был  один  из  любимых  Сашкиных  приемов - заморочить собеседнику
голову,  используя  знание  психологии  и  умение  оперировать  логическими
связями высших порядков,  сбить его с позиций,  чтобы впредь человек уже не
продолжал собственную политику,  а мучительно пытался понять,  в  каком  же
положении он оказался и как из него с наименьшими потерями выпутаться.
     - В  частности,  -  продолжал  Шульгин,  -  как  вы  думаете разрешить
коллизию с господином фон Мюкке?  За его жизнь я  ручаюсь,  но  потребуется
неделя,   две  или  больше,  чтобы  он  вновь  стал  сравнительно  здоровым
человеком.
     У вас есть возможность разместить его в Одессе  в  приличной  клинике,
или  на частной квартире,  где он мог бы находиться под присмотром хорошего
врача?  Или  же,  как  иногда,  к  сожалению,  бывает  среди  людей   вашей
профессии... - он сделал кистью руки отстраняющий жест в сторону борта.
     - Что вы, что вы, - как бы даже испугался Славский. - Что вы о нас, на
самом-то деле думаете?
     Шульгин предпочел  расценить  этот  вопрос  не  как  риторический,   а
требующий ответа.
     - Только то, чему сам стал свидетелем. Не знаю и знать не хочу, кто вы
на самом деле, но понимаю, что деятельность ваша далека от легальных форм и
методов.  А  здесь  так  уж  принято - от ставших обузой соратников нередко
избавляются.  Со  мной,  кстати,  это  не  пройдет,  -   счел   он   нужным
предупредить, подтвердив слова выразительным взглядом на собственные руки и
на торчащую из-под ремня пистолетную рукоятку.
     - Уж за себя можете быть  совершенно  спокойны,  -  с  некоторым  даже
облегчением  сказал  Славский.  -  Давайте лучше еще выпьем и поговорим как
серьезные люди.

     ...Перед утром Шульгин еще раз наведался в кубрик к фон Мюкке и снял у
него с руки браслет.  Ему сейчас  не  требовалось,  чтобы  немец  проснулся
совершенно здоровым.
     Спинной мозг начал активную регенерацию, и пока этого достаточно.
     Он решил  подлечивать  пациента браслетом с интервалами в два-три дня,
чтобы процесс выглядел естественным, соответствующим диагнозу "контузия", а
за это время решить все накопившиеся проблемы.
     В разговоре  со Славским он позволил убедить себя задержаться в Одессе
хотя бы на неделю,  но исключительно в качестве лечащего врача.  Ни в каких
других делах он попросил на себя не рассчитывать.


                                 ГЛАВА 10

     ...Разместили Шульгина и раненого фон Мюкке на хотя и необитаемой,  но
поддерживающейся в относительном порядке  даче  на  12-й  станции  Большого
Фонтана.
     Владельцем дачи  был,  похоже,  весьма  богатый  человек,  не лишенный
причуд,  о чем можно  было  судить  по  венчающей  главный  корпус  высокой
каменной  башне  со  стеклянным  куполом  наверху,  окруженным  галереей  с
чугунными перилами.  Не то копия Воронцовского маяка,  не то мусульманского
минарета.
     Стояла она  совсем рядом с морем,  точнее - над ним,  на краю высокого
глинистого обрыва,  обнесенная грубой,  какого-то античного вида оградой из
дикого местного камня, сложенного всухую.
     Со стороны  Приморского  шоссе  внутрь  ограды  вели  высокие  кованые
ворота, сейчас запертые на полупудовый, покрытый налетом ржавчины замок.
     От ворот до парадного входа  тянулась  мощенная  плитками  из  голубой
итальянской лавы широкая аллея,  обсаженная могучими, трехметровыми кустами
можжевельника.
     Но в главном  корпусе  жить  было  невозможно,  потому  что  стекла  в
большинстве  высоких  венецианских  окон были выбиты еще во времена красной
оккупации и последующих боев  за  город,  да  и,  кроме  того,  в  огромных
комнатах  не  было  стационарного отопления.  Зимой хозяин тут жить явно не
собирался.
     Зато в глубине сада прятался низкий каменный  флигель  всего  из  трех
комнат,   сводчатых,   темноватых,   скудно  меблированных,  но  снабженных
печками-"буржуйками",   которые   мгновенно   разогревались   и    начинали
распространять вокруг сухое устойчивое тепло.
     Шульгину здесь понравилось.
     Будто в  маленькой  крепости,  окруженной  голыми  черными деревьями с
сюрреалистически  перекрученными  ветвями,  заросшими  бурьяном  огородами,
другими  заброшенными  дачами,  накрытой густым туманом,  сквозь который не
видно не только Ланжерона,  Аркадии и Одесского порта, но и плещущего внизу
моря.
     - Как вы считаете, - спросил его вернувшийся из города вечером первого
дня Славский, куда он, очевидно, ездил повидаться с местной своей агентурой
или  руководством,  -  требуется  нашему пациенту консультация специалистов
или?..
     - Думаю,  что непременно и обязательно.  Рана,  по счастью,  оказалась
намного легче, чем я предполагал. Но - только рана. О последствиях я судить
не рискую.  Я ведь всего-навсего не слишком хороший военно-полевой  хирург,
давно не имевший практики.  А здесь нужен авторитетный специалист именно по
поражениям нервной системы.  Так что ищите такого врача.  В большом  городе
его не может не быть. И сделайте это как можно быстрее, иначе...
     Случайно ли  так  вышло  или  намеренно,  но в этом флигеле предыдущим
жильцом тоже был какой-то немец,  гувернер хозяйских детей или квартирант -
преподаватель гимназии,  оставивший после себя множество книг в картонных и
кожаных переплетах,  отпечатанных почти непонятным для Шульгина  готическим
шрифтом.
     Фон Мюкке  же  эта  библиотека  восхитила,  и он,  благо состояние его
заметно улучшилось, погрузился в беспорядочное чтение, добирая упущенное за
большую часть предыдущей жизни.
     Да и что может быть лучше для человека,  почти простившегося с жизнью,
а сейчас выздоравливающего,  никуда не спешащего, как окунуться в сокровища
родной литературы, от Шиллера и Гейне до Шопенгауэра и Карла Мая.
     Шульгин и сам бы с удовольствием последовал примеру капитана, улегшись
на соседней койке и потягивая глинтвейн или водку с лимонным соком, если бы
во  флигеле  нашлись  какие-нибудь русские книги,  кроме разрозненных томов
энциклопедии Брокгауза и Эфрона.
     Говорил он по-немецки совсем неплохо,  а вот читать легко и  свободно,
так, чтобы получать от процесса удовольствие, пока не научился.

     ...Одесса при первом выходе в город разочаровала Шульгина.  Он  помнил
ее  по  последнему  посещению  в  1977  году и по книгам Катаева,  Бабеля и
Паустовского.
     Сейчас же она выглядела почти жалко.  Хозяйственное возрождение  новой
России коснулось ее отчего-то мало.
     На каждом шагу видны были следы двухлетнего владычества большевиков, а
местные  деловые,  люди  скорее  всего  в  силу  врожденной   осторожности,
усугубленной  слишком  свежими  воспоминаниями,  не  до  конца  поверили  в
окончательность врангелевской власти.
     А средства,  если они у них и сохранились,  предпочитали вкладывать  и
приумножать не слишком заметными способами. Или - в других местах.
     В знаменитом  кафе  Фанкони крутились подозрительные типы,  ухудшенные
издания  (точнее,  неотшлифованные  талантом  авторов   прототипы)   Остапа
Бендера, привычно торгующие сомнительного происхождения долларами, фунтами,
затертыми транспортными накладными на неизвестно где пребывающие  вагоны  с
вряд ли существующими в природе грузами.
     Аналоги "пикейных  жилетов" все так же горячо обсуждали свежие новости
о  сражении  "Алексеева"  с  английской  эскадрой  и  грядущие  перспективы
международной политики.
     Сашка не удивился бы,  услышав слова:  "Колчак - это голова, и адмирал
Воронцов тоже голова..."
     Фасады домов  были  обшарпаны,  улицы  грязны,  и  даже  шляпы-канотье
щеголей  и  порыжевшие  лапсердаки  старых  евреев с Портофранковской улицы
производили грустное впечатление.
     Впрочем, возможно,  все дело было в том, что на Сашку вдруг навалилась
мутная тоска.  Кратковременная, несомненно, но от того не менее нудная. Как
зубная боль в сердце.
     Вроде бы привык он уже давно мотаться "в дали времен, в пыли веков", а
тут вдруг накатило.
     Скорее всего оттого, что слишком хорошо ему было давними августовскими
днями, когда он с очередной подружкой сподобился прожить целых две недели в
шикарном пансионате ЦК ВЛКСМ Украины "Чайка" в Лузановке.
     И сейчас  очень  не  хватало  тогдашней веселой уличной толпы,  потока
машин,  шелестящих вдоль Дерибасовской  и  Пушкинской,  музыки  в  кафе  на
Приморском бульваре...
     Ну и  всего  прочего,  что  бывало  в двадцать с небольшим лет почти с
каждым,  кто  вырывался  из  будничной  суматохи  на  море,  да  еще  не  в
провинциальные Лазаревку или Геленджик, а в легендарную Одессу.
     А может, и погода влияла, все-таки не солнечный август стоял на дворе,
а сырой и туманный октябрь,  его  последний  день,  просквоженный  вдобавок
пронзительно-резким норд-остом.
     Но... "Времена  не  выбирают,  в них живут и умирают",  как сказал еще
один поэт.  И вместо веселой  подружки  в  коротеньком  летнем  платье  ему
пришлось довольствоваться обществом совсем не веселого господина Славского,
навязавшегося  в  спутники,  то  ли  оттого,  что   действительно   захотел
прогуляться   и   попить  пива  в  "Гамбринусе",  то  ли  с  целью  пресечь
несанкционированные контакты "поднадзорного".
     Так Шульгин, не стесняясь, ему и сказал.
     Если, мол,  вы,   господин   Славский,   считаете   меня   по-прежнему
иностранным  шпионом,  так  я  все  равно  найду  способ связаться со своей
здешней резидентурой,  хотя бы с помощью своего слуги,  а ежели  и  вправду
намерены  показать  мне  достопримечательности вашего бывшего черноморского
Марселя, то так и быть...
     Они не стали выезжать в город  на  "Додже",  а  вполне  демократически
добрались  до  железнодорожного  вокзала  на  разболтанном  трамвае,  почти
полтора часа тащившемся по унылой степи вдоль  "станций",  а  дальше  пошли
пешком.
     - Хочу  вас  также  поставить  в  известность,  что  в ближайшие дни я
собираюсь заказать железнодорожную платформу, погрузиться на нее и покинуть
пределы  гостеприимной  России.  Скорее  всего - в сторону Греции.  Осмотрю
Акрополь и затем пароходом - в Африку.  Там, мне кажется, будет не в пример
спокойнее...
     - Ну,  зачем же так? Сами говорили, что обожаете приключения, а стоило
столкнуться с совсем маленьким недоразумением - и сразу в Африку.  Думаете,
туареги или берберы отнесутся к вам почтительнее?  Ах да,  как же!  "Несите
бремя белых..." Просвещенному мореплавателю гораздо  привычнее  общаться  с
дикими туземцами, чем с непостижимыми скифами. Так ведь, господин Мэллони?
     Ирония Славского  была  изящна  и  уместна,  Шульгин  подумал,  что он
действительно весьма неглупый человек. Что его вполне устраивало.
     - Есть резон в ваших словах,  есть.  Туареги действительно относятся к
богатому   "ференги"*   если   не   почтительнее,   то,  по  крайней  мере,
предсказуемее.
     - Ничего, попривыкнете. А то ведь уедете, ничего, по сути, не увидев и
не  поняв,  и будете потом описывать нас,  вроде как Герберштейн московитов
шестнадцатого века.
     Обидно, честное  слово,  читать  такие  глупости.  Давайте  вот  лучше
спустимся  в  этот  подвальчик,  выпьем  по  маленькой,  пивцом заполируем,
перекусим опять же. Глядишь, и настроение у вас улучшится...
     Шульгин не возразил.  Они спустились по стертым чуть  не  до  половины
грязным мраморным ступенькам в сводчатый зал ресторанчика,  тот самый,  где
через полсотни лет помещался пивной бар "Гамбринус",  не  имевший,  кстати,
ничего общего с настоящим "Гамбринусом", описанным Куприным.
     По причине  раннего  времени,  кроме них,  в зале оказалось всего трое
посетителей, пивших водку и нещадно дымивших контрабандным турецким табаком
в дальнем углу.
     Сашка привычно напрягся.  Слишком целенаправленно, как ему показалось,
Славский шел именно к этому заведению.  Здесь вполне могла ждать засада. Но
не  беда,  с  четырьмя  он справится голыми руками,  не придется и пистолет
вынимать, а обстановка зато сразу прояснится.
     Привычно, словно бывал здесь каждый день,  Славский  движением  пальца
подозвал официанта.
     - Ну-с, любезнейший, что у вас есть?
     - Все!  -  с  великолепной уверенностью ответил остроносый человечек с
жидкими усиками.
     - Тогда угощайте...
     Не прошло и трех минут,  как на столе  появилась  тарелка  с  крупными
креветками,  тарелка  с  золотыми  здоровенными  кефалями горячего копчения
(здесь все ели кефаль,  как через полвека -  мороженого  минтая.  "Шаланды,
полные  кефали"  -  помните?),  несколько  ломтей  хлеба,  две  высокие,  с
выщербленными краями кружки пива и бутылка местной водки с подмокшей  синей
этикеткой.
     Шульгин, вернее,  в  данном случае Ричард Мэллони смотрел на все это с
некоторым изумлением.
     - По-русски слово "все" обозначает именно такой ассортимент блюд?
     Славский довольно рассмеялся.
     - Вот именно. Ничего другого здесь исстари не подают. Зато ручаюсь - и
"рачки",  как здесь говорят,  и рыба совершенно изумительны. Вы попробуйте,
попробуйте...
     Тут бывший гусар не солгал. И креветки, и рыба, и даже водка оказались
чрезвычайно вкусны.
     В немалой  мере  потому,  наверное,  что море у Одессы было совершенно
чистым,  несколько лет в него не попадали ни промышленные  отходы  большого
города и порта, ни остатки нефти из топливных цистерн боевых кораблей.
     Сашка ел,   пил,   поддерживал   разговор   и  одновременно  продолжал
размышлять,  чем именно его все сильнее и  сильнее  настораживает  господин
Славский, что в нем не так, не по сюжету.
     А чувство   несоответствия   было   вполне  отчетливым,  так,  бывает,
раздражают американские фильмы,  построенные по совершенно  чуждым  русской
натуре  канонам.  И  событийный  ряд развивается совсем не в ту сторону,  и
поступки героев неадекватны ситуации. Вот и сейчас...
     Предположим, что Славский действительно бывший  кавалерийский  офицер,
позднее - эмигрант, авантюрист, искатель приключений.
     Это может   быть   правдой,   манера   говорить   и  держаться  весьма
соответствует легенде.
     Тогда непонятно,  в качестве кого и зачем он опекает фон Мюкке. Что не
со  стороны  югорусской  контрразведки  - очевидно.  Работает на ГПУ?  Тоже
как-то маловероятно,  без санкции Агранова осуществлять операции  на  чужой
территории  бывшая  ЧК  вряд  ли стала бы,  а ни о чем подобном собственная
агентура Шульгина в Москве его не информировала.
     Поверить в то,  что осевшие в Берлине и Париже  эмигранты  имеют  свой
интерес в Югороссии, также сложно. По имеющимся данным, те, кто по каким-то
причинам до сих  пор  не  вернулись  на  родину,  собственной  политической
структуры с независимой политикой не имеют.
     Да и работать на разношерстную русскую эмиграцию в то время, когда нет
никаких  препятствий  к  тому,  чтобы  вернуться  домой  и  неплохо   здесь
устроиться, тоже странно, не похоже на такого, как Славский, человека.
     Разве что  платят ему столько,  что можно забыть и о патриотизме,  и о
долге офицерской чести.
     Платят исключительно за прикрытие и обеспечение деятельности немца?
     Тогда задача,  стоящая перед некстати  раненным  капитаном,  весьма  и
весьма ответственна.
     А ему,  Шульгину,  удалось почти случайно, но сразу оказаться в центре
завязывающейся интриги чуть не мирового уровня?
     Если это не рука судьбы, то крайне удивительная игра случая.
     - Сегодня под вечер к нашему капитану должен приехать для консультации
профессор  Гронфайн,  крупнейшее  в  Одессе  светило невропатологии.  Я уже
договорился.  Если его диагноз будет обнадеживающим...  - Славский замялся,
словно колеблясь, говорить ли дальнейшее или нет.
     Шульгин ему   помогать  не  стал,  полностью  увлеченный  высасыванием
нежного розового мяса из тельца креветки.
     - Так вот,  если фон Мюкке сможет в ближайшее время встать на ноги, не
согласитесь ли вы сопроводить его до Стамбула, раз уж все равно собираетесь
направиться в ту сторону?
     "А вот это уже интересно, - подумал Сашка. - Меня все же решили ввести
в игру, хотя пока и втемную".
     - Если речь идет о том, чтобы сопроводить, отчего же и нет?
     - Хорошо.  Тогда  возьмем  билет  на поезд до Софии,  там пересядем на
Восточный экспресс, и через двое суток мы в Стамбуле.
     - А зачем? - наивно спросил Шульгин.
     - Что "зачем"?
     - Зачем такие сложности?  Не  совсем  оправившемуся  от  тяжелой  раны
человеку гораздо удобнее сесть на пароход прямо здесь и без пересадок,  без
вагонной тряски на следующий день оказаться в столице Блистательной Порты.
     Славский посмотрел на него несколько даже сожалеюще.
     - Вы же бывалый  человек.  Должны  бы  понять,  что  после  всего  уже
случившегося...  Враги у господина фон Мюкке - люди серьезные.  Выследить и
перехватить его в Одессе, на пароходе, при прохождении паспортного контроля
в Стамбуле для них несложно.  Но если мы погрузим его в вагон на носилках и
с билетом до Берлина,  интерес к нему будет потерян. Он опасен своим врагам
только живой, здоровый и здесь, в России.
     - Нет, положительно, приключения меня преследуют помимо моего желания.
Даже там,  где рассчитываешь совершенно на другое.  Знаете что, милейший...
оберст?
     - Увы, всего лишь ротмистр. Я же говорил. Майор по-вашему. Так что?
     - А  вы можете гарантировать,  что меня самого не разыскивают все ваши
местные спецслужбы,  официальные и  неофициальные?  Если  бы  вы,  положим,
устроили  подобные  беспорядки со стрельбой в центре Лондона или Эдинбурга,
не  думаю,  что  королевская  полиция  отнеслась  бы   к   такой   эскападе
благосклонно. Фамилия моя им известна...
     - А   вот   этого  можете  не  опасаться,  господин  Мэллони.  Мы  уже
позаботились.  Все, кого это может интересовать в Севастополе, уверены, что
вы отбыли по назначению и сейчас давно уже пересекли границу Совдепии.
     "Так, - сообразил Сашка, - то, что он вполне небрежно, не задумываясь,
сказал не РСФСР,  а Совдепия,  само по себе ничего не  значит,  это  только
Кадочников  в "Подвиге разведчика" не мог себя заставить поддержать тост за
победу германского оружия,  а вот сообщение о  том,  что  они  в  состоянии
организовать  убедительную  "дезу"  в  отношении моего маршрута,  кое о чем
говорит".
     - Ну-ну,  господин  Славский.  Ваша  предусмотрительность   прямо-таки
поражает. Здесь курят?
     - Разумеется.
     - Тогда я закурю,  - он аккуратно обрезал кончик сигары,  тщательно ее
зажег.  Славскому же не предложил.  - Вы  упоминали  о  своем  классическом
образовании?  Помните  Аммиана Марцеллина:  "Когда человек много страдает -
утешением  ему  служит  целесообразность  тех  причин,  из-за  которых   он
страдает"?
     Во имя  чего должен страдать и рисковать своей пусть не жизнью,  пусть
лишь репутацией,  я? Я уже говорил, впрочем не вам, нашему немецкому другу,
что   всегда   помогу  европейцу,  встреченному  на  тропах  Африки  или  в
южноамериканской сельве. Я помог вам, пусть не в джунглях, пусть в трущобах
вашей  страны.  Но вы хотите большего,  не так ли?  А это уже совсем другая
тема.  Как-то я помогал вождю одного тайского племени против другого вождя,
кажется,  из  племени  мяо.  За  это я получил право беспрепятственно вести
изыскания  в  поглощенном   джунглями   городе   Ангкор.   Изыскания   были
успешными...
     Казалось, Славский удивлен словами новозеландца.
     - Вот  как?  А  вы  мне  показались бескорыстным искателем приключений
вроде доктора Ливингстона.
     Шульгин отрывисто и, как он надеялся нагло, рассмеялся.
     - Вы  знаете,  сколько  стоит  не  то  чтобы  организация  полноценной
экспедиции  сроком  на  год-другой,  а просто билет на пароход в каюту 1-го
класса от Окленда до Бомбея, потом из Бомбея в Кейптаун, а оттуда хотя бы в
Рио-де Жанейро? Только билет...
     Славский забарабанил  пальцами  по  столу,  потом  закурил собственную
папиросу.
     "Думай, паренек,  думай,  - веселился Сашка.  - За право проникнуть  в
ваши тайны вы мне еще отстегнете неслабый кербеш.  А как же?  Не я же у вас
должен информацию покупать".
     В то же время он  решил,  что  партия  приобретает  до  чрезвычайности
занудливый   характер.   Как   если  бы  утомленный  карлсбадским  турниром
гроссмейстер решил не идти на обострения в легкой партии с крепким мастером
и ввязался в нуднейшую позиционную борьбу за лишнюю пешку или качество.
     А ведь это даже не угроза проигрыша, это просто скучно.
     Значит, необходимо встряхнуться и резко обострить игру.
     - Эти  приятные  молодые  люди,  - указал он кивком головы на компанию
активно выпивающих и закусывающих молдаванских или  пересыпских  жлобов,  -
ваша группа прикрытия?  Вы меня по-прежнему опасаетесь или ждете возможного
эксцесса со стороны?
     - Да что вы, господин Мэллони! Зачем так грубо? Если мне и потребуется
прикрытие, вы его гарантированно не увидите. Мы же не дилетанты...
     - Приятно слышать. Так что вы скажете в ответ на мой вопрос?
     Славский развел руками.
     - О какой сумме вы думаете?
     - Адекватной  вашей  заинтересованности  в моих услугах.  Если жизнь и
здоровье вашего друга стоят меньше тысячи фунтов -  говорить  вообще  не  о
чем.  Если он вам дорог и вы хотите, чтобы он благополучно прибыл в Стамбул
с моей помощью - эту сумму следует утроить...
     - Да-а...  Вы высокого мнения о цене своих услуг.  -  Славский  сделал
лицо человека,  внезапно узнавшего, что чудотворные иконы изготавливаются в
мастерской захолустного монастыря вечно пьяным и  не  несущим  ни  малейших
признаков благочестия богомазом. - А если подойти к проблеме иначе?
     - То есть?
     - То  есть  вы  нам  поможете  из  чисто  альтруистических побуждений,
которые так близки вашей натуре.  Заодно  и  за  то,  что  МЫ  вам  поможем
беспрепятственно выехать из страны,  в которой весьма суровые законы, почти
- законы военного времени. И очень просто может случиться так, что проблемы
у вас возникнут очень и очень серьезные. Шульгин удивился.
     - Независимо от судьбы вашего друга?
     - Если  вопрос  встанет  так,  как  вы предлагаете,  то,  возможно,  и
независимо. Просто это будут две разные проблемы...
     - Хорошо,  господин Славский. Очевидно, мне придется еще раз подумать.
Я понимаю, что вы, очевидно, читали лорда Пальмерстона.
     - Это  вы  насчет того,  что нет ни врагов,  ни друзей,  а есть только
интересы?  - Славский проявил гораздо большую эрудицию, чем Шульгин от него
ожидал,  исходя  из  легенды.  В  кавалерийских  училищах  Пальмерстона  не
проходят. Но это ничего не меняло.
     - В данном случае я имею в виду другое высказывание:  "Как тяжело жить
на  свете,  когда  с  Россией  никто не воюет" Он,  очевидно,  встречался с
людьми,  подобными вам по характеру.  Такие,  как вы,  бывают сговорчивее в
условиях назревающей катастрофы...
     С удовлетворением    Сашка    увидел   на   лице   собеседника   почти
незамаскированную гримасу самодовольства.
     - При всем к вам уважении, сэр Ричард...
     - Достаточно.  Я больше не испытываю удовольствия от общения  с  вами.
Позвольте  откланяться.  -  Шульгин  встал и бросил на мраморную столешницу
вчетверо сложенную врангелевскую сторублевку.  - Надеюсь, этого достаточно,
чтобы покрыть ваши расходы...
     - Да подождите же, подождите. Скажите наконец, чего вы хотите на самом
деле?
     - Только одного.  Знать,  в какую авантюру вы меня уже втянули и  чего
хотите еще. Может, все-таки раскроем карты? Хотя бы здесь, без свидетелей?
     Славский улыбнулся как-то очень двусмысленно.
     - Вы и вправду уверены,  что хотите знать ВСЮ правду?  Не боитесь, что
знание не сделает вас свободным,  а совсем даже наоборот?  Есть ведь  вещи,
относительно   которых  благоразумный  человек  предпочитает  оставаться  в
неведении...
     - Эмерсона я тоже читал. И не согласен с ним...
     - И все же подумайте. Приличный заработок без особого риска, или...
     - Вы  что,  господин  Славский,  лакея  себе   нанимаете?   За   такие
предложения  в цивилизованных странах вызывают на дуэль,  а в вашей стране,
насколько я знаю, допустимо и просто дать в морду...
     Шульгин выразительно пошевелил пальцами,  потом сжал их в кулак. Допил
стоявшую  перед  ним  рюмку  водки,  щелкнув зажигалкой,  прикурил погасшую
сигару, встал.
     - Окончательный разговор состоится сегодня вечером.  После  того,  как
больного  посетит  ваш  профессор.  Затем  я не буду считать себя связанным
чувством долга. Хотя бы и врачебного.
     Шульгин вышел  из  "Гамбринуса"   как   истинный   британец,   твердым
размеренным  шагом,  с прямой спиной и высоко поднятой головой.  Выстрела в
спину он не опасался.
     Держа в памяти примыкающие к Дерибасовской проходные дворы и переулки,
сразу  от  крыльца  свернул  направо,  еще  раз направо и растворился между
грязными,  обшарпанными,  окруженными крытыми  галереями,  воняющими  чадом
керосинок  и  жареной  рыбой  домами быстрее,  чем Славский пришел в себя и
кинулся следом.
     Туман упал еще гуще,  чем в то время,  когда они спускались в кабачок,
поэтому   Шульгину   даже  не  требовалось  проверяться  по  всем  правилам
оперативной работы.
     Уже метров за десять все тонуло в сероватой  мути,  а  звук  шагов  по
брусчатке,  напротив,  слышен  был куда отчетливее.  Здесь литая каучуковая
подошва его ботинок давала дополнительные преимущества перед  кожаными,  на
гвоздях  подметками  сапог  Славского  или  до  сих пор распространенными в
Одессе деревянными "стукалками".
     Спустившись дворами до Пушкинской, Сашка покурил у выходящего на улицу
окна  на  площадке  второго  этажа  солидного  доходного дома,  ожидая,  не
проявится ли вдруг в поле зрения подозрительная фигура.
     Ничего заслуживающего  внимания  не  увидел  и,  выйдя  черным  ходом,
неторопливо направился к Французскому бульвару.
     Ему, вообще-то,  светиться  не  хотелось  ни  перед  кем,  но ситуация
заставляла.
     Сутки, максимум двое он мог еще в нормальном режиме играть  свою  роль
перед фон Мюкке и Славским, а потом должен был наступить кризис.
     Так лучше организовать его сейчас и под собственным контролем.
     Губернское управление  контрразведки располагалось в белом двухэтажном
здании наискось от памятника Дюку.
     На всякий случай  Шульгин  подождал  еще  минут  пятнадцать,  сидя  на
парапете в начале Потемкинской лестницы.
     Ни одного человека,  похожего на филера, он за это время не обнаружил.
Те,  кто проходил мимо,  вдоль бульвара,  вверх или вниз по лестнице,  либо
вообще не обращали на него внимания,  поглощенные собственными проблемами и
мыслями, либо, наоборот, смотрели на неуместного здесь господина с чересчур
уж откровенным, дилетантским, можно сказать, интересом.
     Нет, слежки  не  было,  да и не могло быть по определению.  Это все же
21-й год,  а не последняя треть века. Здесь "по-нашему" работать просто еще
не умеют.
     Начальник управления,  сорокалетний полковник с худощавым умным лицом,
по счастью,  оказался на месте.  После того как Шульгин назвал  ему  пароль
высшей   категории,  разговор  у  них  состоялся  весьма  содержательный  и
плодотворный.
     Полковник Максин Владимир Иванович давно уже  скучал  без  интересного
дела,  отчего  и  принял  проект  Шульгина  не  просто по обязанности,  а с
истинным удовольствием.
     Рассчитывая, между прочим,  и на полезные для себя лично  последствия,
поскольку  в  тех  условиях  должность у него была тупиковая.  На ней можно
просидеть и  десять  лет,  и  больше,  до  самой  отставки,  а  неожиданный
посетитель без всяких околичностей намекнул на совсем другие возможности.
     По дороге  от  контрразведки  к площади рядом с цирком Чинизелли,  где
помещалась биржа извозчиков,  берущих седоков в Аркадию, станции Фонтанов и
дальше по хуторам, с ним случилось забавное приключение.
     Для него  забавное,  любому  же  мирному  обывателю Одессы - более чем
неприятное.
     Когда он не  торопясь  шел  мимо  Александровского  парка  и  как  раз
остановился,  чтобы  прикурить,  из  тумана  вдруг  выступили  два  молодых
человека весьма цивилизованного вида,  скорее всего принадлежавших  в  свое
время к "приличным" слоям общества.
     Это чувствовалось и по их опрятной одежде, и по манере разговора. Один
из них наверняка был крещеным евреем,  обучавшимся в  коммерческом  училище
или гимназии Файга, второй - несомненно русский.
     - Огоньком не позволите одолжиться?  - спросил первый, в надвинутой на
глаза английской кепке с хлястиком,  протягивая к Шульгину руку  с  зажатой
между пальцами папиросой.
     - Почему нет? - совершенно по-одесски ответил Сашка вопросом на вопрос
и вновь откинул крышку зажигалки. Парни по очереди прикурили, переглянулись
и вежливо поблагодарили.
     - О  чем  речь,  не стоит,  - здесь Шульгин не считал нужным коверкать
язык,  а что касается до  его  заграничного  вида,  так  уж  где-где,  а  в
черноморском Марселе одеждой никого не удивишь.
     Кивнул, повернулся   и   сделал  первые  шаги,  как  вдруг  его  снова
окликнули.
     - Да?
     - Вы,  простите,  далеко ли направляетесь?  Мы так поняли,  что вы  не
местный?
     - Да уж... - Шульгин не испытывал иллюзий по поводу своего московского
произношения,  которое никак не походило на одесское. Точнее - "одеское", с
одним  "с" и специфической тональностью.  - Не слишком далеко.  Примерно до
Привоза. А что?
     - Ничего такого. Но вы, возможно, слышали, что в Одессе сильно грабят.
На  пути  от  парка  до  Привоза  с  вас  непременно  снимут  вашу шикарную
заграничную курточку...
     - Так уж непременно? - растерянно улыбнулся Сашка.
     - С вас - непременно.  Лицо у вас такое...  располагающее.  А вам ведь
все  равно,  где  вас  разденут?  Как  вы  думаете?  Так лучше снимите вашу
курточку здесь.  Если хотите - выньте из карманов все, что вам нужно, кроме
денег.  А  деньги,  если  есть,  отдайте  нам  тоже...  -  Парень  ловким и
совершенно неуловимым со стороны движением выбросил из рукава  длинную,  со
вкусом  сделанную,  великолепно  отполированную  и даже на вид очень острую
финку.
     Шульгину стало весело.  Давно на него  так  нагло  и  в  то  же  время
интеллигентно не наезжали.
     Да, пожалуй,  и  никогда.  Разборки  в  старых  московских переулках в
ранние шестидесятые обставлялись,  наоборот,  нарочито грубо,  по-блатному,
хотя бы и участвовали в них мальчики из хороших семей.
     И вдобавок  данная  коллизия  слишком  буквально  напомнила ему что-то
читанное в молодости как раз об Одессе  и  об  этом  времени.  Возможно,  у
Катаева.  Стандартный,  стало быть, приемчик. Или - нынешние режиссеры этой
сцены читали ту же книгу.
     - Нет, ну вы, господа, как-то даже не оставляете выбора. Неужели у вас
в бывшем вольном городе все такие?
     - Не все, но многие. Поторопитесь, любезнейший. Бандиты с Молдаванки и
Станички вообще не дали бы вам права голоса...
     - Жалеть потом не будете?
     - О чем, папаша? - раздраженно-презрительно протянул второй грабитель.
Похоже,  ему  начало  изменять  терпение,  а  интеллигентский  прикид долго
держать он не привык.
     - О неразумии своем,  об отсутствии  физиономических  способностей.  В
гимназии небось учились,  книжки читали,  а Козьму Пруткова не помните.  Он
как говорил: не все стриги, что растет...
     С этими словами Шульгин изобразил свой коронный трюк.
     Спокойно (но в совершенно ином темпоритме) взял из рук налетчика финку
за середину клинка,  а свободной рукой закатил ему обыкновенную оплеуху, от
которой тот отлетел к зеленой изгороди сада и упал на карачки.  После  чего
приставил острие ножа к горлу оставшегося.
     - Где твоя? Доставай...
     "Налетчик", а скорее всего обычная "сявка",  решившая попытать счастья
по  схеме  настоящих  молдаванских  бандитов,  испуганно  зыркая   глазами,
предъявил свою финку, чуть попроще, но тоже неплохую.
     Наверняка безработные  лекальщики  с завода имени Январского восстания
старались, из лучшей инструментальной стали вытачивали.
     Без всякой злобы,  скорее соблюдая ритуал,  Сашка рывком развернул его
на 180 градусов и от души пнул мягкой каучуковой подошвой в копчик.
     Опережая собственный  визг,  парень пролетел сквозь колючий кустарник,
оставляя на нем клочья одежды и данной от природы кожи.
     - Вот  так  вот,  фраера,  другой  раз  соображайте,  на  кого   хвост
поднимать...  -  Шульгин  спрятал  трофеи в карман,  с сожалением притоптал
ногой оброненную в пылу схватки сигарку и, насвистывая, зашагал дальше.
     Отойдя на приличное расстояние,  услышал  надрывный,  без  всяких  уже
признаков интеллигентности крик:
     - Сволочь! Старый каторжник! Подожди, мы тебя еще встретим...
     Можно было бы, конечно, вернуться, для достойного завершения урока, но
как-то вдруг расхотелось. Неинтересно. Если б они хоть драться умели...

     ...Шульгин возвратился  на  дачу  в пролетке извозчика и был более чем
обрадован, что Славский встретил его у ворот.
     - Сэр Ричард,  на самом деле,  нельзя же так! Ну поспорили, не сошлись
во мнениях,  бывает,  но так исчезать...  Это же не Лондон, не Париж, здесь
хорошо одетый человек может никогда не вернуться домой просто  оттого,  что
кое-кому понравилось его пальто...
     - Оставьте,  господин  Славский.  С  меня  пальто  не  снимут.  Даже и
пытаться не станут.  В этом я уверен.  И ваша Одесса  против  Тимбукту  или
Рабаула  так,  тьфу...  -  Шульгин плюнул вполне натурально.  - Я собираюсь
сейчас же дать команду моему слуге собираться в дорогу.  Профессор  еще  не
приехал?
     - Как раз и приехал. Осматривает больного. Ну не сердитесь, прошу вас.
Давайте дождемся его приговора, а потом уже... Ну, давайте я извинюсь, если
для вас это важно...
     Шульгин, не   отвечая,   проследовал  во  флигель.  Там,  в  прихожей,
профессор Гронфайн,  представительный пятидесятилетний мужчина с  полуседой
бородой  и  в  золотом  пенсне,  как  раз  подбрасывал  клапан старомодного
рукомойника Длинными холеными пальцами.
     Один из сотрудников Славского почтительно держал  на  вытянутых  руках
махровое полотенце.
     - Здравствуйте, коллега, - сказал Шульгин по-немецки, предполагая, что
профессор с такой фамилией или учился в Гейдельберге, или знает идиш.
     Профессор учтиво наклонил  голову.  -  Это  вы  оперировали  пациента?
Весьма   грамотно,   весьма.  Вы  практикуете?  А  где  учились?  Позвольте
представиться - Борис Давыдович.
     - Ричард Вильямович,  если угодно.  Учился на медицинском факультете в
королевском  университете  Сиднея,  это  в  Австралии,  практиковал  только
эпизодически,  в полевых условиях.  -  Не  давая  профессору  опомниться  и
рассчитывая, что его слышит через не до конца закрытую дверь и фон Мюкке, и
Славский, спросил: - Как ваше мнение? Пациент имеет шансы?
     Профессор понял, о чем говорит Шульгин. Не о жизни шла речь.
     - Сожалею,  коллега,  очень  сожалею.  Спинальные  больные  с   такими
поражениями  имеют  очень  мало  шансов.  Год,  два  еще можно поддерживать
удовлетворительное состояние,  но позже... Пролежни, трофические язвы и так
далее, и так далее, вплоть до неизбежного исхода...
     - Благодарю вас, профессор. Но я, бывая в разных экзотических странах,
в Индии в том  числе,  имел  возможность  убедиться,  что  тамошние  врачи,
придерживающиеся иных,  нежели европейские,  взглядов на природу болезней и
способы их лечения, успешно исцеляли и такие, как у нашего пациента, и даже
более тяжелые увечья...
     - Не знаю,  не знаю.  - Гронфайн презрительно скривил лицо. - Легендам
не верю,  хотя слышал подобные россказни  неоднократно.  В  том  числе  про
филиппинских лекарей,  делающих полостные операции без скальпеля и пролития
крови.  Практика - критерий истины,  - он назидательно поднял палец. - Если
бы  туземная медицина была эффективнее европейской,  тамошние раджи и шейхи
отнюдь не обращались бы к нам. А я лично имел честь и удовольствие излечить
эмира Бухарского от перемежающейся хромоты.  За что удостоен бриллиантового
перстня. Так-то, коллега...
     Профессор покровительственно  улыбнулся  и,   отставив   назад   руки,
позволил охраннику надеть на себя длинное демисезонное пальто с каракулевым
воротником. Возникла сценическая пауза.
     - Господин Славский...  - Шульгин приподнял бровь и  сделал  известное
движение пальцами.
     - Все готово.
     Славский вручил   Гронфайну  конверт  с  гонораром,  который  тот,  не
открывая, сунул в карман, раскланялся и неторопливо проследовал к наемному,
а  то  и  собственному  автомобилю  редкостной  марки  "Делоне  Бельвилль".
Благородного мышиного цвета,  с цилиндрическим капотом  и  медной  решеткой
радиатора.
     - Ну-с,   достопочтенный   сэр,   что  скажете?  -  Славский  выглядел
по-настоящему  расстроенным.  Да  и  не  удивительно.  Очевидно,   приговор
профессора  ломал  все  его  планы,  а  может быть,  грозил и существенными
личными неприятностями.
     Шульгин выразительно посмотрел на дверь комнаты,  где лежал фон Мюкке.
И тут же из-за нее раздался голос капитана.
     - Входите, господа, чего уж теперь секретничать.
     Немец явно  слышал  разговор  Шульгина  с  профессором,  но  воспринял
страшный приговор мужественно.  Лицо его было сосредоточенно,  но спокойно.
Только руки слегка вздрагивали, когда он поднес спичку к кончику сигары.
     - Судьба, очевидно, - сказал он. - А возможно, расплата за многолетнее
везенье.  Я  вполне  мог  погибнуть  еще  семь  лет  назад  и   много   раз
впоследствии.  Конечно,  заканчивать  дни  парализованной развалиной...  не
совсем приятно.  Я предпочел бы умереть на мостике  "Эмдена"...  -  Заметил
сделанный  за  спиной  Шульгина  предостерегающий  жест  Славского и махнул
рукой. - А, бросьте. Мне теперь наплевать на ваши тайны. Единственно, о чем
прошу,  - помогите добраться домой.  В своем тихом Аренсбурге я,  возможно,
еще успею написать  мемуары  и  несколько  статей  об  истории  германского
рейдерства.
     - Разумеется,  капитан.  Я обязательно отвезу вас на родину, - заверил
его Шульгин,  - но не следует столь  безоговорочно  верить  моему  русскому
коллеге. Я тоже имею некоторый опыт и совсем не уверен, что все обстоит так
трагически. Не следует терять надежды...
     - Вы что-то там говорили про индийских врачей. Это серьезно?
     - Более  чем.  Господин  Славский,  я  думаю,  у  вас  наверняка  есть
неотложные дела.  А если нет - не затруднит ли вас просьба выяснить,  когда
отправляются поезда в сторону Европы и сколько будут стоить  два  билета  в
первом классе и платформа для автомобиля?
     Славский понял  намек и с оскорбленным видом направился к выходу.  Уже
на пороге он остановился.
     - Кстати,  сэр Ричард,  а зачем  ваш  слуга  покинул  наш  приют?  Мне
сообщили,  что  он  перебрался  с автомобилем на пятую отсюда дачу,  совсем
разрушенную. Как это понимать?
     - Все очень просто.  Мой слуга очень старательный человек и, пользуясь
свободным временем, решил сделать машине тщательную профилактику. Перебрать
ходовую часть,  повозиться с мотором.  А на той даче обнаружился подходящий
сарай  с  верстаком,  тисками,  кузнечным  горном  и  даже  смотровой ямой.
Автовладелец, наверное, жил. Вот там он и работает. Кроме того... - Шульгин
изобразил озабоченность. - Вы совершенно уверены, что профессор Гронфайн не
сообщит о своем визите в полицию?  Мне бы не хотелось оказаться в участке и
давать объяснения...
     - В полицию? Зачем? - Славский искренне удивился.
     - Ну,  я  не  знаю,  как  тут у вас,  но в цивилизованных странах врач
обязан сообщать в полицию,  если ему пришлось оказывать помощь  пациенту  с
огнестрельными или ножевыми ранами неясного происхождения.
     - А,  пустяки.  Я заплатил ему очень хорошо,  да и за годы Гражданской
войны врачам столько раз приходилось оказывать помощь не больным,  а именно
раненым,  что  упомянутое  вами  правило  в  этой  стране  просто  не имеет
смысла... Не Англия здесь, слава богу.
     - Смотрите, вам виднее...

     ...Когда Славский  наконец  ушел,  Шульгин позволил себе расслабиться,
устроился в кресле,  вытянув ноги,  налил себе и капитану виски из  фляжки,
тоже закурил.
     - Не доверяю я отчего-то этому русскому, - доверительно обратился он к
фон Мюкке. - Не нравятся мне люди такого типа. Вы его хорошо знаете?
     - Совсем не знаю.  Его мне представили в Берлине,  сказали,  что  этот
господин  будет  обеспечивать  мою  безопасность  и  служить,  как  бы  это
выразиться,  связующим звеном между мной и моими работодателями. Обеспечил,
называется...  Ну да ладно.  - Видно было, что капитан сейчас ни думать, ни
говорить о чем-то,  кроме своего состояния,  не может.  - а  есть  какая-то
возможность рассчитывать на помощь в духе той, индийской? Как вы понимаете,
чтобы выздороветь,  я готов потратить все свое состояние.  Весьма скромное,
впрочем.  Кроме  офицерской  пенсии  я располагаю примерно десятью тысячами
марок.  Правда,  золотых,  инфляции не подверженных.  Может быть, нам сразу
лучше отправиться не в Германию, а куда там - в Бомбей, в Калькутту?
     - Вот  это  пусть  вас  совершенно  не  беспокоит.  Если  вам  суждено
поправиться,  это будет зависеть совсем не от денег.  Скажу вам больше -  я
намеренно  хотел  довести  до  вашего  сведения приговор из уст признанного
специалиста, чтобы...
     - Чтобы что? - перебил его немец, склонный, как и всякий человек в его
положении, поверить в любое чудо.
     - Чтобы  в очередной раз посрамить чересчур самодовольную "официальную
науку".
     И Сашка   пустился   в   пространные   рассуждения   об   оккультизме,
эзотерическом  знании,  власти  духа  над материей,  тайнах йогов,  умеющих
сутками медитировать голыми на морозе и  пронзительном  ветре  Гималаев,  о
старцах,  замурованных в каменных мешках, где они в течение года без воды и
пищи,  исключительно усилием воли полностью  омолаживают  свой  организм  и
выходят из заточения двадцатилетними на вид юношами.
     - И вот сейчас я хочу провести над вами эксперимент,  дорогой Гельмут.
Скажите,  вы чувствуете что-нибудь?  - Он резко провел по ноге капитана, от
колена  вниз,  кончиком карманного ножа.  На бледной коже появилась длинная
царапина с капельками крови.
     - Совершенно ничего.
     - Хотя бы пальцами пошевелить можете?
     - Конечно,  нет.  Профессор  полчаса  со   мной   занимался,   пытаясь
обнаружить хоть какие-то признаки чувствительности. Безуспешно.
     - Я  так  и  думал.  А  сейчас  я попробую воздействовать на вас одним
мистическим амулетом.  Говорят,  что это - священный  браслет  царя  Ашоки.
Закройте  глаза  и  постарайтесь  как  можно более ярко представить один из
моментов вашей жизни,  не важно какой,  лишь бы вы его лучше помнили.  Тот,
когда  вам пришлось идти или бежать босиком по траве,  по горячему песку...
Только очень старайтесь, возможно, от этого зависит ваше будущее.
     Шульгин надел на руку фон  Мюкке  браслет  и  включил  секундомер.  За
последний  год он научился виртуозно обращаться с инопланетным устройством,
дозируя его действие в нужных пределах.
     Сейчас ему требовалось в очередной раз запустить  процесс  регенерации
нейронов и прервать его в точно рассчитанный момент.
     Так он  сможет внушить немцу не только надежду на выздоровление,  но и
уверенность,  что только он,  Ричард Мэллони, держит в руках жизнь и судьбу
капитана.
     По лицу фон Мюкке, со стиснутыми челюстями и плотно смеженными веками,
было видно,  как старательно и с какими усилиями он выполняет  рекомендацию
своего целителя.
     - Достаточно, - сказал наконец Шульгин и расстегнул браслет.
     - Мне кажется,  я сделал все,  что мог. Вспомнил 1901 год, Шварцвальд,
последнее лето перед морским училищем. И что же дальше?
     Шульгин вновь взял нож и вонзил острие  в  икроножную  мышцу.  Капитан
вскрикнул. Отдернуть ногу у него не получилось, но она заметно вздрогнула.
     - Чудо!  Это чудо,  Ричард!  Боль была совершенно натуральная.  А ведь
только что... Так я вправду могу поправиться? Если да, я не знаю...
     Фон Мюкке задохнулся от избытка чувств.
     - Надеюсь,  что все будет хорошо.  Не сразу,  конечно,  но мои надежды
стали определеннее. Это был самый ответственный момент. Если бы не удалось,
то все... Благодарите царя Ашоку.
     - Да я теперь готов  уверовать  во  что  угодно.  Стану,  если  нужно,
правоверным индуистом...
     - Выпейте лучше еще пару глотков этого выдержанного виски и усните. Вы
потратили очень много сил,  нужно их восстановить.  А вечером я дам вам еще
одно лекарство. Не менее чудодейственное.


                                 ГЛАВА 11

     К концу  этого  сумрачного  и  холодного,  унылого  дня,  готового уже
перейти в ранние сумерки,  выставленное Славским  по  все  правилам  боевое
охранение  на  чердаке  главного  корпуса  дачи  заметило три движущихся по
приморскому шоссе со стороны города автомобиля.
     Разболтанный, сильно дымящий грузовой "Ганомаг", брошенный, похоже, за
ненадобностью  еще  немцами  в  1918  году,  и легковые открытые "Рено".  В
бинокль было видно,  что они заполнены вооруженными людьми с различимыми на
плечах шинелей погонами.
     Часовой поднял тревогу.
     Конечно, можно было с большой долей вероятности предположить,  что это
следует по назначению всего лишь очередная смена  караула  на  дальнобойные
береговые батареи Люстдорфа, но сторож дачи, человек бывалый, забеспокоился
не на шутку.
     - На батареях - моряки,  они в черном ходят,  а это - армейцы.  Не  по
вашу  ли душу?  Давайте-ка,  господа хорошие,  сюда ходите,  а я сам гостей
встречу,  если  что.  -  Сторож  торопливо  отпер  дощатую  дверь  в   углу
коридорчика,  указал рукой: - Там в углу лючина подвала, а за бочками - лаз
в катакомбы.  Прячьтесь и ждите.  Если обойдется - я  позову.  Если  нет  -
сидите, пока не уедут. Только далеко, упаси вас бог, не ходите...
     За оставшиеся две-три минуты Славский успел отдать команду своим людям
по возможности свести дело миром,  выдавая себя за беженцев, прибившихся на
пустующую дачу пересидеть осень-зиму.
     Шульгин же в это время стремительно натянул на фон Мюкке штаны, свитер
и куртку,  пару одеял и две свои походные сумки сунул в  руки  Славского  и
велел ему бежать в указанное место.
     Немца он  понес  на  руках  уже тогда,  когда с улицы громкий жестяной
голос в  мегафон  предлагал  всем  скрывающимся  на  даче  приготовиться  к
проверке документов,  выходить к воротам по одному,  имея при себе оные,  а
оружие заранее сложить на веранде.
     В случае  малейшего  сопротивления  комендантская   служба   одесского
гарнизона стреляет без дополнительного предупреждения.
     Протолкнув капитана  в  начало тесного,  едва полтора на метр,  лаза в
углу  подвала,  Шульгин  метнулся  обратно.  На  такую  удачу  он  даже  не
рассчитывал.
     Пока он добрался до прихожей, у ворот громыхнул первый выстрел.
     У помощников Славского нервы не выдержали,  или контрразведчики первые
пошли на обострение, разбираться было некогда.
     Выстрелы гремели уже не  переставая.  Под  кроватью  у  Шульгина  была
спрятана еще одна сумка,  с "большим комплектом выживания".  Под матрасом -
автомат.
     Он дернул  последовавшего  за  ним   Славского,   пытающегося   что-то
рассмотреть в приоткрытую дверь, за рукав.
     - Бежим, спасаться надо, иначе всем конец!
     Славский было  попробовал  упереться,  не совсем понимая,  что лучше -
последовать ли паническому призыву британца или поддержать своих людей.
     А с улицы надрывался мегафон:
     - Я - начальник центральной полицейской части!  Немедленно  прекратить
стрельбу,  иначе  отдам приказ на полное уничтожение!  Со мной целый взвод.
Все бандиты будут убиты на месте.  Бросайте оружие и сдавайтесь. Три минуты
на размышление!
     - Вы  идиот,  Славский?  Черт  с вашими людьми!  Этих трех минут нам и
хватит, бежим!
     При должном напоре  и  хорошо  аффектированной  энергетике  панические
настроения можно передать почти каждому.
     Славский тоже поддался. Накинул железный крюк на петлю входной двери и
устремился за Шульгиным.
     Потом они торопливо завалили ящиками и пустыми бочками  изнутри  дверь
чулана.
     Вспомнив какой-то  приключенческий  фильм с подобной коллизией,  Сашка
пропустил в люк погреба Славского,  нагреб  на  крышку  всякого  подручного
мусора и,  придерживая ее одной рукой, протиснулся в оставленную щель. Так,
чтобы при беглом осмотре в темноте или при свете ручных фонарей показалось,
что никакого люка вообще нет или, в крайнем случае, он давно не открывался.
     А окно  из  второй  комнаты флигеля в сад он распахнул еще раньше.  То
есть вломившиеся в домик контрразведчики скорее всего решат, что запершиеся
изнутри  люди  успели  бежать именно этим путем и давно уже пробираются под
обрывом вдоль пляжа или просто уплыли на лодке.
     Тут Шульгин  даже  слегка  заигрался   в   стремлении   к   абсолютной
убедительности и правдоподобности.
     Его ведь на самом деле совсем не интересовало,  что подумают посланные
полковником Максиным опера.
     Но так он привык - если делать дело - чтобы комар носа не подточил.
     Больше всего  его  раздражали   приблизительные,   надуманные   сюжеты
американских,  да  и многих отечественных боевиков,  где непрерывно хочется
плеваться от непрофессиональных, а то и просто глупых действий персонажей.
     - Бегом, бегом, быстрее, - торопил он Славского, - надо отойти в глубь
пещеры хоть метров на сто, тогда нас найдут не сразу или вообще не найдут.
     Неизвестно, бывал ли Славский вообще в одесских катакомбах, или слышал
о них что-нибудь.
     Пожалуй, если да, Шульгину не удалась бы его провокация.
     Предоставив ротмистру  нести  непослушное,   полупарализованное   тело
немца,  сам он спешил впереди, с двумя тяжеленными сумками, словно набитыми
двухпудовыми гирями,  через плечо, болтающимся на ремне автоматом и сильным
электрофонарем в вытянутой руке.
     Штрек был  достаточно  высоким  и  вел  в  глубь  каменного  массива с
небольшим наклоном, идти было нетрудно, несмотря на груз, метров двести они
отмахали за четыре-пять минут. И ни выстрелов за спиной, ни топота и криков
преследователей пока не услышали.
     Только когда  каменный  потолок  начал  ощутимо  снижаться  и  сначала
пришлось просто головы втягивать в плечи, а потом уже и сильно пригибаться,
Шульгин остановился.
     Ушли они достаточно далеко.  Тем более что как  раз  здесь  находилась
приличных размеров квадратная камера, из которой подземные ходы шли сразу в
трех направлениях.
     - Уф-ф!  - сказал Шульгин,  садясь.  - Кажется, здесь нас уже точно не
найдут.  А  в крайнем случае - позиция отличная.  Можно и бой принять - без
света противник не сунется,  а на огонек я берусь  снять  первой  же  пулей
любого, кто появится вон из-за того поворота...
     Осмотрелся вокруг, поковырял ногтем рыхлый ноздреватый камень.
     - Ну и подземелья.  Я такие видел только внутри египетских пирамид и в
храмах Элоры.  Это в Индии, недалеко от Аурангабада, - счел нужным пояснить
он. - А как вы себя чувствуете, друг мой? - спохватился он, обращаясь к фон
Мюкке. - Вас не слишком растрясло?
     - На удивление прилично,  - ответил немец. - Вы бы лучше спросили, как
себя   чувствует   господин   Славский,   который  пронес  мои  восемьдесят
килограммов наверное, целую милю...
     - Нормально чувствую,  - Славский никак не мог отдышаться,  но  держал
фасон.
     Минут десять они,  каждый по-своему,  приходили в себя,  потом Шульгин
налил всем виски в пятидесятиграммовую крышечку от фляжки.
     Выпили, окончательно успокоились, закурили.
     Воздух в штреке был достаточно свежий,  хотя и сыроватый,  прохладный,
едва ли больше, чем градусов десять по Цельсию.
     На полу  лежал  густой  слой  каменной  пыли,  но главное здесь было -
тишина.
     Тишина стояла вокруг совершенно нечеловеческая.  Стоило  замолчать,  и
она  буквально  обрушивалась не только на уши,  на все органы чувств сразу,
хотя в принципе такого не могло быть.
     Однажды Сашка уже посещал катакомбы,  правда,  расположенные с  другой
стороны  города,  у села Нерубаевского,  где был устроен мемориальный музей
защитников Одессы И, конечно, читал одноименный роман Катаева, когда он еще
назывался, в первом издании, "За власть Советов".
     Поэтому и  радовался  сейчас.  Теперь  партнеры  были  полностью в его
власти, он знал прикуп и имел вдобавок четырех тузов в рукаве.
     - Посидим,  я думаю, здесь до утра, а потом кто-то из нас двоих сходит
на разведку, - беспечно сказал Шульгин. - Если наверху все будет спокойно -
в машину и немедленно к румынской границе.  Без дорог,  напрямик.  Хватит с
меня российской экзотики.
     - Надеетесь,   машина   уцелеет?  -  внешне  небрежно  поинтересовался
Славский. - Ваш слуга не вмешается в драку?
     - Сам?  Ни за что. Он парень дисциплинированный и осторожный. Без моей
команды будет сидеть как мышь.  И день,  и два,  и неделю. В чужой стране в
чужие разборки не ввяжется.
     - А если при повальном обыске соседних дач его все же обнаружат?  - не
отставал жандарм.
     - Если, если... Русского языка он не знает, но знает законы. Предъявит
паспорт и будет требовать переводчика и британского консула.  Пусть это вас
пока   не  волнует.  Поговорим  о  другом  -  откуда  здесь  вдруг  взялись
полицейские? Все же профессор выдал, или?..
     Славский снова начал закипать.  Наглая настырность собеседника надоела
ему  хуже  горькой  редьки.  И  он  разразился  тирадой  в том смысле,  что
профессор сам по себе,  а вот совершенно дурацкая выходка господина Мэллони
(сэром  его  на  этот раз Славский не назвал),  который ни с того ни с сего
поперся шляться в одиночку по незнакомому городу,  вполне могла привести  к
подобному итогу.  Подцепил при своей вызывающе нездешней внешности "хвост",
какого-нибудь скучающего филера, и пожалуйста.
     - Оставьте,  господин Славский.  Я полмира обошел и объехал, и никаких
"хвостов" не цеплял. Значит, страна у вас такая, и вы все здесь...
     Азартный межнациональный спор,  в меру сил поддержанный и немцем, угас
после того,  как Шульгин налил всем еще по второй и по третьей. Запас еды и
напитков  у  него  в  сумках  был  небольшой,  но  для  троих  на пару дней
достаточный,  поэтому он соорудил каждому по доброму сандвичу с колбасой  и
сыром.  После чего сошлись на том,  что искать виноватых несвоевременно,  а
лучше поспать.
     Тем более что Шульгин наконец сообразил выключить фонарь.  Он  хоть  и
был аккумуляторный, рассчитанный на сутки непрерывной работы, но кто знает,
как оно повернется еще.
     Впрочем, "как" - Шульгин имел соображения.
     Одно шерстяное одеяло,  сложенное втрое,  постелили на  землю,  вторым
закутали  фон  Мюкке,  как  младенца  в пеленку,  подмостили ему под голову
сумку, и, согревшись, капитан быстро уснул.
     - А нам-то как? Холодновато здесь, оказывается, - сказал Славский.
     - Да,  пожалуй,  - согласился Шульгин,  хотя сам был одет куда  теплее
его.
     Сашка под  плотным  твидовым  костюмом  имел  еще и шерстяное егерское
белье, и крупной вязки пуловер.
     - Могу вот предложить  походную  печку  с  сухим  спиртом.  Пещеру  не
нагреет,   а   руки   над  огнем  подержать  тоже  неплохо.  И  свет,  хоть
какой-нибудь.
     Действительно, голубоватый дрожащий  огонь  четырех  крупных  таблеток
сразу создал ощущение походного уюта.
     - До утра не так уж долго,  уважаемый. Каминчик вот, полфляжки виски у
нас еще есть,  в крайнем случае побегать-попрыгать можно. Не пропадем. И не
такое бывало. А расскажите мне лучше, откуда такие пещеры под этим городом,
кто их прорубил и какой  в  них  смысл,  -  обратился  Сашка  к  невольному
товарищу по несчастью.
     Славский об истории катакомб знал крайне мало,  однако сказал,  что на
протяжении не то двухсот,  не  то  всей  тысячи  лет  таким  образом  здесь
добывали белый ракушечник,  из которого и выстроен город Одесса, а до него,
возможно,  безымянные греческие и готские колонии.  И что тянутся они якобы
на десятки и десятки верст.
     - Не слишком понятно.  Отчего же не добывали камень открытым способом?
Сделали бы нормальные каменоломни на площади в один-два гектара и  работали
бы  как  люди...  А  здесь?  Пилить камень в темноте и духоте,  таскать его
ползком за километры... Абсурд какой-то.
     - Насколько  я  помню,  аналогичные  катакомбы  имели  место  во  всех
городах-государствах  древности.  Нам  этого  и  вправду  не  понять.  Иная
психология,  или  иные  экономические  условия.  Допустим,  труд  рабов   в
катакомбах стоил дешевле, чем пахотная земля на поверхности...
     Мысль Славского  показалась Шульгину здравой.  Нет,  явно не дурак был
этот мужчина.
     - Может быть,  может  быть.  А  еще  можно  предположить,  что  камень
начинали  добывать,  так сказать,  по месту строительства.  Углублялись под
землю, сразу выпиливали блоки нужного размера и укладывали в стены, пока не
заканчивали здание. И тут же начинали следующее, - продолжил он мысль. - Но
в этом случае массив под городом на самом деле изгрызен, как трухлявый пень
древоточцами.  И почти каждый дом, следовательно, может иметь с катакомбами
сообщение. Интересно бы исследовать эти подземелья систематически...
     - Как повезет,  - зевнул Славский.  -  Но  давайте  все  же  попробуем
уснуть. Хоть ненадолго. Сядем спина к спине, пока спирт горит, и вздремнем.
Устал я за минувший день.
     Но тут же снова вдруг оживился.
     - Не покажете ваше оружие поближе?  Еще с Севастополя любопытствую,  а
все случая не было...
     Шульгин охотно  протянул  ему  "ППСШ".  Вынув предварительно сдвоенный
магазин и проверив патронник.  Не потому,  что не доверял,  а по  привычке,
въевшейся в кровь и спинной мозг.
     - Интересно...  Я  до  этого  видел только автомат Федорова и немецкий
"рейнметалл". Этот куда проще будет. И где делают?
     - По слухам - в Екатеринославле.  Но  лично  я  купил  у  похожего  на
"махновца"  (это  слово он с трудом произнес по-русски) человека на станции
Батайск.  Недорого,  а в употреблении удобен,  и  бой  хороший.  Главное  -
патроны  всегда  доступны.  Что  для "кольта",  что для "маузера",  что для
этого...
     - Любите оружие?  - со странной подначкой спросил  Славский,  довольно
грамотно  разбирая автомат на детали.  Ничего сложного в этом,  кстати,  не
было. Конструкция, рассчитанная на солдата с начальным образованием. А то и
на неграмотного бойца из стран "третьего мира".
     - Думаете,  задали умный вопрос? Можно провести двадцать лет в походах
по Африке и Азии,  не считая оружие частью своего тела?  Однажды в Бирме  я
оказался на вершине пагоды с хорошим "снайдером" и сотней патронов в поясе.
Вокруг - почти столько же туземцев.  Правда - с луками. Но на двести метров
их стрелы дюймовую доску пробивали...
     - И что? - Ротмистр выказал неприкрытый интерес.
     - Пришлось  двое  суток держать их на вдвое большем расстоянии.  Всего
лишь.  Пока мне на помощь не пришел эскадрон сипаев.  Патроны  у  меня  еще
оставались, а вот воды и виски - уже нет.
     Поговорив еще с полчаса на разные интересные темы, они все же легли, с
двух сторон прижавшись к тихо похрапывающему немцу,  и действительно сумели
заснуть.
     Военные все-таки люди.
     Но проснулись  окончательно  замерзшие,  с  затекшими руками и ногами,
когда светящиеся стрелки шульгинского  "Лонжина"  показывали  без  четверти
три.
     Глухая ночь  или раннее утро.  Как кому нравится.  Один только капитан
продолжал мирно посапывать в своем теплом коконе.
     - Черт,  пить как хочется,  - пробормотал  Славский,  хлопая  себя  по
щекам. - У вас вода есть?
     - Вот чего нет,  того нет,  не обессудьте.  Водой не запасся.  Да и не
беда.  Сейчас я проберусь обратно,  к подвалу,  послушаю.  Если все тихо  -
наверх выгляну.  Там и напьемся. Не в Сахаре мы, слава богу, в этом климате
от жажды не умирают. Посветите мне...
     При свете фонаря Шульгин тщательно осмотрел свой автомат,  не напортил
ли чего Славский, проверил, как ходит затвор, дослал патрон в патронник.
     - Ну,  я пошел. Если задержусь - покормите Гельмута, продукты здесь, -
он указал на меньшую из сумок. - Только придется на ощупь, фонарь я с собой
возьму.
     - Ничего,  у  меня  спичек  полный коробок,  и можно еще вашу таблетку
зажечь...
     - Правильно. А с оружием у вас как? Славский показал свой револьвер.
     - А кого здесь бояться?
     - Вам виднее. А вдруг меня наверху схватят и за вами направятся?
     - Много тут восемь патронов помогут... Так что лучше не попадайтесь.
     - Сделаю все, что в моих силах...
     Удалившись от бивуака на полсотни метров,  Шульгин включил  фонарь.  В
одиночку он почувствовал себя гораздо увереннее.
     Естественно, пока  он  будет проводить свою рекогносцировку,  Славский
непременно тщательнейшим образом обыщет его багаж.  И пусть его. По крайней
мере  окончательно  успокоится.  Вещи  там подобраны с умом,  чтобы создать
именно то впечатление, которое требуется.
     Сашка шел по штреку уверенно, обдумывая, что именно собирается сделать
наверху  и  каким  образом  будет  держать себя по возвращении,  потому что
именно тогда игра вступит в решающую фазу - или ему удастся без  каких-либо
эксцессов  разговорить  этих  ребят и убедить их в неизбежной необходимости
принять искателя приключений в свою компанию на равных, или...
     Но коридор тянулся и тянулся,  вышло разумное  время,  за  которое  он
должен был подойти к нужному проходу,  но его не было. Шульгин остановился,
поглядел на циферблат часов, осмотрелся по сторонам.
     Все так - шел он уже целых девять минут, а прошлый раз, с грузом, этот
путь  занял  вдвое  меньше.  Вокруг  -  те  же  самые тесаные стенки с явно
видимыми следами пиливших некогда камень инструментов.  Только на полу - ни
единого  следа  человеческих  ног.  А  ведь  они точно были,  он специально
обратил внимание и даже мельком вспомнил  известную  песню  насчет  пыльных
тропинок далеких планет.
     Значит - он элементарным образом заблудился?  Неужели проскочил нужный
лаз еще в то время, когда не включил фонарь?
     Забавно.
     Собирался напугать  своих   партнеров   именно   этой   опасностью   и
шантажировать  ею,  а  на  крючок попался сам?  И где - на полукилометровом
отрезке практически прямого штрека?
     Так не бывает.
     И Сашка сразу почувствовал себя  в  своей  тарелке.  Вот  и  началось.
Вернее - проявилось окончательно и безусловно. Он с самого начала ждал, что
никакой новой, самостоятельной, независимой от прошлого жизни ему начать не
удастся. Не позволят.
     Кто? Это уже другой вопрос. Кто-нибудь. Начиная от Держателей, Антона,
той же Сильвии, если ей заблагорассудится.
     Он все время готовился и ловил признаки чужого  вмешательства  в  свои
планы?
     Вот сейчас вроде бы нашел. И сразу стало легко и понятно.
     Именно в   этом  режиме  они  жили  последние  годы,  отрезок  времени
относительной независимости воспринимался Даже с некоторым удивлением...
     Теперь нужно подумать.
     Когда он бежал с фонарем от  виллы  в  глубину  катакомб,  то  отлично
помнил все,  до них касающееся. В том числе и слова экскурсоводши, что даже
партизаны Отечественной войны старательно отмечали, обозначали, огораживали
все окрестные ходы и штреки,  поскольку заблудиться в катакомбах мог любой,
как угодно хорошо их знающий человек.
     Действительно, то,  что он успел  увидеть  за  двухчасовую  экскурсию,
внушило  ему  должное  почтение,  но  чтобы  заблудиться  вот  так,  как он
сейчас...
     Зрительная память у него была если не абсолютная,  то  очень  хорошая.
Все четыре поворота,  которые ему пришлось сделать,  он запомнил. Как и то,
что по сторонам главного хода он видел пять или шесть боковых  ответвлений.
Обратно он шел известным маршрутом,  ни в один из этих ходов не сворачивал,
и тем не менее...
     Был бы с собой компас...  А что компас, что бы он показал? Дача стояла
на  берегу  моря.  Флигель смотрел на него окнами задней комнаты.  Значит -
строго на юг.  Соответственно, вход в катакомбы из подвала был ориентирован
примерно на восток. И что из этого?
     Шульгин попытался   сосредоточиться.   Против   желания,  несмотря  на
достаточно отчетливое понимание ситуации,  им овладел неожиданный, пока еще
не соответствующий обстоятельствам страх.
     Иррациональный.
     Клаустрофобия, можно сказать.
     С иррациональной, а значит, скорее всего со стороны наведенной эмоцией
можно и должно бороться.
     Из точки,  в которой он сейчас  находится,  следует  неторопливо,  без
паники  вернуться  задним  ходом  к  месту  поворота,  к  развилке,  где он
ухитрился уйти с собственного следа.
     Сейчас ему казалось невероятным, как он мог так увлечься, что перестал
смотреть под ноги.
     Сашка опять  взглянул на часы.  С момента начала его экспедиции прошло
уже сорок минут.  Время идет неестественно быстро.  Все предыдущие мысли  и
переживания в нормальном режиме не могли занять больше пяти-семи минут.
     Теперь -  спокойствие.  Только эксперимент и точный расчет.  Он извлек
из-за голенища ботинка универсальный  десантный  нож,  несколькими  ударами
высек на мягком ракушечнике стены косой крест,  рядом нацарапал дату, час и
текущую минуту.
     Посмотрим, как у нас дальше получится.
     Усмехнулся, опять вспомнив  Смока  Белью.  "Рулетка  -  сама  по  себе
система, и любая другая система против нее бессильна".
     Откуда он пришел,  сомнений не вызывало. Не спеша, придерживаясь левой
рукой стены, он вернулся назад на метров пятьдесят, до первого ответвления,
которого, ей-богу, на своем пути сюда не заметил.
     Пусть так.
     Шульгин подобрал   несколько  небольших  камней,  положил  их  поперек
прохода, вроде шлагбаума, нанес очередные кресты перед боковым штреком и за
ним, двинулся дальше.
     Аналогичную операцию проделал еще возле двух коридоров и вот, кажется,
вышел к основному стволу.
     По крайней   мере,   здесь    он    увидел    отпечатки    собственных
ботинок-вездеходов.  Значит, нужный выход просто-напросто перекрыт каменным
монолитом, как это делалось в египетских пирамидах для грабителей.
     Или, если исходить из  привычных  невероятностей,  искривлена  метрика
пространства. Специально для него.
     - Славский,  эге-гей! - закричал он, сложив ладони рупором. Эха мягкие
пористые стены не отражали,  но через несколько секунд из  тоннеля  донесся
хотя и искаженный, но знакомый голос.
     Делая отметки  на  стенах  каждые  пятнадцать-двадцать шагов,  Шульгин
добрался до бивуака.
     Поначалу Славский не поверил.
     - Вы что,  хотите сказать, что заблудились на расстоянии трехсот шагов
от входа?
     - Трехсот,  пятисот  -  не суть важно.  Выхода я не нашел.  Сколько на
ваших часах?
     Золотой брегет Славского показывал шесть.
     - Шесть - чего? - ядовито поинтересовался Шульгин.
     - Как чего, утра, конечно.
     - Я бы не был так категоричен.  Но - ваше счастье,  у  меня  хронометр
более  подходящий  к  данной  ситуации,  -  Сашка  показал Славскому часы с
двадцатью четырьмя делениями циферблата и календарем. - Пока да, шесть утра
2 ноября 1921 года.  Но вас не удивляет,  что я бродил почти три часа, хотя
тоже вполне уверен,  что прошел не более километра в ту и в другую сторону?
И  вы согласитесь,  не слишком похоже,  что с момента нашего погружения "ин
профундис"* прошло более 12 часов...
     Славского это и в самом деле удивило.  Но тут подал голос и фон Мюкке,
положение которого и без того было самым невыгодным из всех присутствующих,
а теперь как бы и совсем осложнилось.
     - Не удивляйтесь,  господа.  В море такое случается сплошь и  рядом  -
компас врет, карты врут, в тумане черт водит, тайфун несет неизвестно куда,
и в результате оказываешься в Патагонии вместо Камеруна.
     - Так то же в море,  - сказал  Шульгин,  испытывая  очередной  приступ
симпатии  к этому моряку,  явно не своей волей оказавшемуся в центре совсем
не нужной ему интриги.
     - Я и говорю - в море.  А уж под землей...  Простите,  любезнейший, не
оставите ли вы меня с сэром Ричардом наедине?
     Славский, нечто  невразумительно-недовольное  пробурчав,  выбрался  из
пещерки.
     - Только не отходите за пределы видимости фонаря,  - крикнул ему вслед
Шульгин.  -  А то ведь,  сами понимаете...  Что у вас?  - спросил он немца,
когда они остались вдвоем.
     - Прошу прощения,  конечно,  - засмущался капитан,  - но вы вроде  мой
врач.  Мне  бы  по  нужде как-то организовать...  У этого господина просить
неудобно.
     Проблема действительно  была  не  такой   уж   простой   по   нынешней
обстановке, но Шульгин ее благополучно разрешил.
     После чего,  поправив  постель,  поудобнее  устроил  раненого и еще на
полчаса застегнул на его запястье браслет.  По его расчетам, примерно через
сутки фон Мюкке сможет попробовать встать на ноги. Для начала.
     Услышав хруст щебня под ногами Славского, немец шепнул:
     - Пошлите теперь его на разведку, а мы поговорим...
     - Ну  и  что мы теперь будем делать?  - спросил Станислав Викентьевич,
который по запаху понял,  что никакого заговора не имело места. - Как кому,
а мне пить хочется все сильнее.
     Шульгин с  ним  согласился.  У  него  в  сумке  был крошечный НЗ - две
пол-литровых  алюминиевых  банки  газированного   тоника   и   одна   банка
"Алказельцера",  то  есть  содовой воды с аспирином,  припасенные совсем на
другой случай, но расходовать их без крайней необходимости он не собирался.
Как минимум сутки жажду терпеть можно. А уж тогда...
     - Знаете,  коллега, у меня есть моток шелкового шнура - триста метров.
Нить Ариадны,  если угодно.  Привязав его здесь, можно спокойно исследовать
окрестные ходы на указанный радиус. Отметив засечками или копотью на стенах
крайнюю точку,  перевязать веревку и продвинуться еще  на  столько  же.  Не
займетесь? Как мне кажется, судя по геологии данной местности, здесь должна
быть  вода.  Хотя  бы  просачивающаяся  с  поверхности  в  виде  капели  со
сталактитов.  Или  ручьи,  или  колодцы...  Попробуйте.  Не найдете - будем
думать дальше.
     Не скрывая  недовольства,  Славский  тем  не  менее  взял   протянутую
Шульгиным  бухточку не шелкового,  конечно,  а кевларового крученого шнура,
толщиной в карандаш, но выдерживающего на разрыв нагрузку более двух тонн.
     - Сразу б вы его у входа привязали, и никаких проблем бы не было...
     - А что ж вы  мне  не  сказали,  куда  нас  направляете?  -  парировал
Шульгин. - Роман Жюля Верна "Черная Индия" не приходилось читать?
     - Увы, нет. А если воду найду, куда ее собирать прикажете?
     Шульгин задумался лишь на секунду.
     - Вот,  пожалуй складной стакан.  Вмещает полпинты.  А вот - резиновый
чехол от медицинской аптечки.  Сюда  можно  налить  литра  три  воды.  Если
сумеете наполнить - покроете себя бессмертной славой.  Вперед, мой капитан,
сорок веков смотрят на вас из этих подземелий...
     Выматерившись сквозь  зубы,  Славский   удалился   в   глубь   штрека,
разматывая шнур.
     - Зачем  вы  его  злите?  - поинтересовался фон Мюкке,  которому после
оправки стало совсем хорошо,  а действующий браслет,  нормализуя внутреннюю
среду, приглушил и чувство жажды.
     Здесь, кстати,  крылся  сильно  интересующий  Шульгина вопрос:  ну вот
защищает  эта  машинка  постоянство  гомеостазиса,  способна   даже   почти
разорванного на куски человека вылечить, а если вот просто так, как сейчас,
- ничего особенного не происходит,  просто  воды  нет  и  не  будет,  и  ты
готовишься  подыхать  от  жажды?  Что  браслет может сделать при достаточно
строго   поставленном   эксперименте?   Ну,   какое-то   время   он   будет
оптимизировать расходование тканевой жидкости,  производить гидролиз жиров,
как у  верблюда,  а  дальше?  Все  же  допустит  постепенное  усыхание  или
переведет меня на усвоение атмосферной влаги через кожу и легкие? Интересно
бы исследовать  этот  вопрос  вплотную...  Впрочем,  тьфу-тьфу,  -  Шульгин
натурально сплюнул, не жалея драгоценной влаги.
     - Из принципа. Он мне не нравится.
     - А я?
     - А вы нравитесь.  Несмотря на то,  что он мой соотечественник, а вы -
исторический враг.
     Здесь Шульгин,  что называется,  пальнул в темноте и навскидку. Просто
ему   давно   начало   казаться,   что  Славский  все-таки  не  русский  по
происхождению.
     Сначала он перебирал разные варианты,  примеривал на него  и  польскую
личину,  и  немецкую  (из  хорошо  обрусевших  остзейцев),  а  потом  вдруг
сообразил, что все-таки Славский - англичанин.
     Или американец,  пусть даже сильно обрусевший.  Возможно -  много  лет
изображавший русского.  Как "японец" - штабс-капитан Рыбников, или "араб" -
полковник Лоуренс.
     Сашка даже восхитился и своей догадливостью,  и  изяществом  ситуации:
он,  косящий  под  британского потомственного рыцаря,  и противник (не враг
пока,  а просто противник  в  игре),  англичанин,  талантливо  изображающий
русского.
     Нет, это прямо здорово.  Может завязаться такая комбинация...  Даже на
филологическом  уровне.  Он,  правда,  с  помощью  Сильвии  и   всей   мощи
аггрианской  обучающей  техники  сейчас  знает  наизусть  восьмисоттысячный
словарь Вебстера со всеми фразеологизмами плюс несколько словарей  сленгов.
Смог бы, при необходимости, писать стихи в стиле Киплинга, где одновременно
используется оксфордский английский,  жаргон лондонских доков  XIX  века  и
пиджин-инглиш Южных морей.
     А знает  ли  господин  Славский наизусть словарь господина Даля,  язык
палубы балтийских броненосцев и изысканный стиль  пересыпских  биндюжников,
раз  уж мы в Одессе?  Знает,  нет - не суть важно,  но за дни их знакомства
пока не допустил ни одного прокола...
     - Что? Славский, по-вашему, - англичанин?
     - А по-вашему - кто?  - Тут же,  для поддержания разговора и якобы для
лечения,  он  подал  капитану маленькую голубоватую таблетку,  две галеты с
вложенным между ними кусочком ветчины и хорошую стопку виски.
     - Я как думал, так и думаю, что русский. Меня с ним познакомили именно
как  с русским и заверили,  что во время моей миссии он будет оказывать мне
всю  необходимую  помощь,   по   преимуществу   негласно,   но   в   случае
необходимости... Как это и случилось.
     Голубая таблетка из специальной аптечки Шульгина,  предназначенная для
очень мягкого,  аккуратного развязывания языков,  когда собеседник начинает
выбалтывать тайны,  не видя в этом ничего необычного, напротив, считая, что
именно так и  следует  поступить  из  неких  высших  соображений,  начинала
действовать.
     Сейчас немец   вообразил,   что,  во-первых,  они  оказались  в  таком
положении,  что друг  Ричард  должен  наконец  узнать  правду.  Неизвестно,
удастся  ли  им  спастись,  а позволить хорошему человеку умереть,  даже не
понимая, отчего он оказался в подобном положении, - непорядочно.
     Во-вторых, если они выберутся,  то на лучшего соратника,  чем Мэллони,
нечего и рассчитывать, он это уже доказал неоднократно.
     В-третьих, фон  Мюкке  имел  не только право,  а и обязанность по ходу
дела вербовать себе помощников.
     Ничего этого Шульгин капитану не внушал, в том и заключалось коварство
препарата,  что  заставлял мозг пациента по собственной инициативе находить
убедительные обоснования необходимости немедленно поделиться своей тайной.
     И за  следующие  полчаса  фон  Мюкке   наконец-то   признался   своему
спасителю,  что  еще  в начале этого года он был не то чтобы завербован,  а
приглашен   на   службу   в   одну   могущественную    организацию    резко
националистического  толка,  ставящую  своей целью возрождение самосознания
германской нации и реванш за позорный Версаль.
     - Это что же,  "Стальной Шлем",  или партия  Гитлера  -  Штрассера?  -
поинтересовался  Шульгин  -  А  может быть,  наоборот,  сторонники Вальтера
Ратенау?  То есть вопрос в чем?  Вы собираетесь идти к  реваншу  с  Россией
против  Антанты или с Антантой против России?  И с какой Россией вам больше
по пути, с красной или с белой?
     - Сложные вы мне вопросы задаете,  - с некоторой даже тоской в  голосе
ответил фон Мюкке.  - Понятно,  что вы мой спаситель,  и я вам должен,  как
обещал,  правду сказать.  А как я вам ее скажу,  если и сам  не  знаю.  Вот
хотите  верьте,  хотите  нет,  а  я  ведь по-прежнему всего лишь моряк.  Не
торговец я машинами и котлами,  хотя,  если сумею продать,  кое-что с этого
поимею.  А вообще-то мне была обещана помощь очень высокопоставленных людей
из окружения Кемаля-паши,  чтобы устроиться служить  на  "Гебен".  Я  ведь,
честно  признаться,  больше ничего и не умею.  А тут есть шанс стать даже и
командиром.  Как мне сказали,  многим турецким  деятелям  нужен  противовес
слишком уж усилившемуся влиянию русских...
     - Так.  Это и вправду интересно. Но разве сейчас все подобные посты не
занимают русские офицеры? Я читал...
     - Да,  пока занимают.  Но уже и в ближайшем окружении  Мустафы  Кемаля
зреет недовольство.
     Психологическая и  историческая инерция,  знаете ли.  Ведь большинство
турецких офицеров,  их отцы и  деды  привыкли  видеть  в  русских  извечных
врагов,  а в европейцах - советников,  финансистов,  военных инструкторов и
так далее. Пусть даже русские помогли выиграть последнюю войну, полгода-год
-  слишком  малый  отрезок  времени  по  сравнению с веками.  Все еще можно
отыграть  назад.  Далеко  не  всем   нравится,   что   русские   фактически
контролируют проливы, строят свой город на подступах к Стамбулу... В общем,
переплетается слишком много факторов,  а в итоге - лично у меня  появляется
редкостный шанс...
     - Я   вас   прекрасно   понимаю,   -   кивнул   Шульгин.   -  Грех  не
воспользоваться.  Такой человек, как вы, прямо рожден для подобных авантюр.
А я? Как видите вы мою роль в этой истории?
     - А вы,  мой друг, можете стать моим ближайшим помощником и партнером.
С  вашим  опытом,  знанием  Востока,  надеюсь,  и   неплохими   связями   в
метрополии...
     - Почему  бы  и  нет?  Я  уже занимался чем-то похожим в Бирме и Южной
Америке,  хотя и на уровне племенных вождей,  а не правительств в  недавнем
прошлом великих держав. Но отчего не попробовать свои силы на более высоком
уровне.  Только имеете ли вы соответствующие полномочия?  Как все это будет
выглядеть?
     - По правде сказать - пока не знаю.  Но если мы доберемся до Стамбула,
я вступлю в контакт с людьми, к которым имею рекомендации... Там посмотрим,
а  пока  вы  будете  числиться  именно  моим  близким  другом и напарником.
Осмотримся, потом будем конкретизировать наши позиции...
     - А...  - собрался Шульгин задать  следующий  вопрос,  и  тут  услышал
отдаленные шаги Славского. - Все. Пока молчите, Гельмут. Позже продолжим...
Мне ваши  тайны  вообще  ни  к  чему,  но  терпеть  не  могу  дураком  себя
чувствовать в чужих играх...
     ...Славский вошел, осторожно неся перед собой стаканчик.
     - Поздравьте с успехом,  господа. Нашел. Там по стене сочится струйка.
Очень слабенькая, но все же. За час вот набралось.
     Он протянул стакан фон Мюкке, и тот, смакуя, выцедил ровно треть.
     - Пейте,  пейте,  ваша доля - половина. Я уже напился. И пристроил там
мешочек. Часа через три, думаю, у нас будет приличный запас.
     Он уселся  в  углу,  с  наслаждением расправил затекшую во время сбора
воды спину, закурил папиросу.
     - А вы чем без меня занимались?
     - Чем тут заниматься?  Сделал вот Гельмуту массаж.  Он  явно  идет  на
поправку.  Выбраться  бы  наружу,  попарить его в содовой ванне,  растереть
бальзамом на змеином яде, - подмигнув фон Мюкке, ответил Шульгин. - Так что
принимайте вахту, а я отправлюсь на дальнейшие поиски.
     И - вот еще что, господин Славский, давайте-ка отойдем на минутку.
     За ближайшим  поворотом  он,  до  этого  вроде бы дружески поддерживая
Станислава под локоток,  внезапно резко сжал пальцы. Так, что тот сдавленно
зашипел от боли.
     - Вы что?..
     - Нет, я ничего. А вы себе хорошо представляете наше положение? Заодно
не забыли наш разговор в пивной? Так вот. Дурака я из себя делать никому не
позволю. - И тут же он перешел на стремительный английский. Шульгин говорил
очень быстро, едва успевая языком за мыслями: - Дело ведь вот в чем. Дорогу
наружу я могу найти и один.  Один и уйду.  Вы мне совершенно не нужны, если
честно сказать.  Скорее - даже обуза. Долг чести, если он и был, я исполнил
Дальше  живите  как  хотите.  Не  моя  забота.  А  если  желаете продолжать
отношения - расскажите  мне  все:  для  чего  это  все,  кто  вы,  на  кого
работаете,  сколько могу заработать лично я. Ставки у вас идут на миллионы,
чувствую. Готов получить свою долю. Или...
     Прервался, наблюдая  за  реакцией  Славского,   начал,   как   всегда,
выигрывая время и маскируя свои эмоции, прикуривать.
     - О  чем  вы  говорите,  Ричард?  Я  не  понимаю.  Скажите  по-русски,
по-немецки... - в голосе Славского Шульгин уловил долгожданную слабину.
     И ответил опять по-английски:
     - Не понимаете?  Тем хуже для вас.  Лучше бы бросили валять дурака. Вы
давно  себя  выдали.  Родной  язык  от специалиста не скроешь.  Я даже могу
сказать,  откуда вы родом,  где учились и какими языками сверху  маскируете
базовый. Что я, зря изучил лингвистику двенадцати языков?
     А выход  из  лабиринта  я  найду  и  без вас.  Вы мне не нужны.  Это -
понятно?  - помахал в воздухе ярко пылающей и рассыпающей искры сигарой.  -
Гуд бай, май лав, донт край, май лав...
     Отвернулся от   Славского,   сделал   шаг,  второй  и,  резко  присев,
развернулся на каблуках.
     Станислав, оскалившись, тянул из-за пояса револьвер.
     Отлично, просто отлично! Как раз этого Сашка от него и ждал.
     - Ну давай, давай его сюда...
     Тыльной стороной левой руки он отбил руку Славского в сторону,  правой
закатил   не   сильную,  но  звонкую  пощечину,  потом  отобрал  аккуратный
восьмизарядный "кольт-38 арми спешиал".
     Хорошая такая машинка,  с откидным барабаном и полированными ореховыми
щечками рукоятки. Но профану что ни дай, толк один...
     - Дурак!   Ну  и  подыхай  в  этой  поганой  пещере  вместе  со  своим
паралитиком!
     Сунул револьвер в карман,  для полной достоверности мизансцены  плюнул
Славскому под ноги и не спеша пошел по штреку.
     Все это,  как ранее отмечено,  говорилось по-прежнему на изысканнейшем
английском,  на котором даже аналоги русских  "дурак,  подонок  и  сволочь"
звучали вполне по-джентльменски.
     Как ему  казалось,  все  он  сделал более чем убедительно.  Оставалось
только ждать.
     И результат акции последовал незамедлительно.
     - Да подождите же вы,  черт возьми!  - Этот глас вопиющего  в  пустыне
прозвучал на чистом языке их "общей" родины, туманного Альбиона.
     - Ладно,  понимаю  я  ваш  проклятый язык.  Ну и что?  Чего вы от меня
хотите добиться?
     - Мой бог!  Я вам уже десяток раз повторял.  Что абсолютно ничего.  Не
нужны вы мне и почти неинтересны. Это я вам все время для чего-то нужен. Но
раз вы дозрели,  спрашиваю последний раз - в чем смысл всей  этой  истории,
кто вы, кто фон Мюкке и те люди, которые гоняются за нами? Как вы упорно не
хотите понять,  что судьба свела вас совсем не  с  тем  человеком,  которым
можно  управлять  втемную.  Вот  я  вас сейчас немного поучил.  Вы не нашли
адекватного ответа... Какие у вас претензии?
     Даже при свете направленного в  потолок  фонаря  Шульгин  увидел,  что
Славский  пребывает  в  состоянии "плюнь - зашипит".  Как раскаленный утюг.
Этого он и добивался.  Разведчик - обязательно перетерпит. А бывший офицер,
может и броситься невзирая на последствия. Впрочем, момент им уже упущен.
     Сашка сказал примирительно:
     - Плохо  владеете  собой,  "мистер  Лоуренс".  - Это имя он произнес с
издевкой,  подчеркивая разницу в классе.  - Но вы  сами  этого  добивались.
Обычно,  когда на Ричарда Мэллони направляют револьвер, он стреляет сразу и
наповал.  Сейчас я отступил от этого правила,  поскольку кое-что нас как бы
связывает.  Поэтому  мой  удар  по  вашему  лицу  прошу  расценивать не как
оскорбление, а совсем наоборот. Естественный жест врача, приводящего в себя
пациента,  впавшего в нервический припадок.  Успокойтесь. Все будет хорошо.
Возвращайтесь к нашему капитану,  покормите его,  поспите.  Когда  я  найду
выход,  я за вами вернусь. Слово чести. Но вам советую хорошо подготовиться
и на заданный мной вопрос дать  искренний  ответ.  Договорились,  Станислав
Викентьевич?
     Скрипнул ли  зубами  Славский,  Сашка  не  услышал.  Но тон ответа был
подходящий.
     Ничего, так с вами и разговаривать...
     Однако все же слишком хорош был английский язык этого человека.
     Способности профессора Хиггинса,  усвоенные Шульгиным через  обучающие
программы   Антона,  позволяли  установить  даже  то,  что  для  маскировки
природного акцента  господин  "Славский"  прежде  русского  в  совершенстве
выучил сначала польский.
     А вот  это  было  странно.  Неужели  он  готовился к возможности столь
квалифицированного лингвистического анализа?  Или все получилось  случайно,
просто по ситуации.
     Сначала потребовался польский (например,  для работы против австрийцев
во Львове в начале войны или против России в Варшаве ближе к ее  концу),  а
уже потом на этой базе (или параллельно) и в русском усовершенствовался.
     - Хорошо. Если уж так получилось... Наверное, придется сказать вам всю
правду.  Боюсь только,  что она вам не очень понравится. Есть вещи, которые
нормальным людям лучше бы и не знать...
     - Ничего,  господин Славский. Не такое переживал, переживу и это. А за
вами я вернусь,  не  извольте  сомневаться.  Если  найду  дорогу  наверх  -
обязательно вернусь.  Еще никто не упрекал Ричарда Мэллони,  что он бросает
спутников на произвол судьбы...  Hasta la vista*,  - сказал он,  неизвестно
почему, по-испански.

     ...Чем дальше он шел, тем отчетливее становилось видно, что количество
штреков постоянно увеличивается и они произвольно меняют направления.
     От базового лагеря Шульгин сейчас двигался, разматывая шнур и сверяясь
со сделанными ранее засечками.  Миновал последнюю,  прошел по наиболее  ему
понравившемуся штреку еще шагов семьдесят, пока шнур не кончился.
     Теперь предстоял путь в неведомое.
     Он осмотрелся. Снова перед ним три прохода. Два расходятся V-образно и
с легким подъемом, третий ответвляется вправо под прямым углом.
     Надо выбирать. Но рационального критерия нет. Наудачу...
     Вместе с тем Шульгин почти совершенно был уверен,  что,  какой путь ни
выбери, итог окажется совершенно одинаковым.

     Через два с лишним часа блужданий  Шульгин,  выругавшись  в  очередной
раз, сел на землю.
     Безнадежно. Теперь  очевидно,  что  собственными  силами  выйти ему не
дадут. До тех пор, пока не сочтут это необходимым.
     Кому? Надо думать - пресловутым Держателям Мира, Игрокам.
     Следует ли понимать,  что каким-то своим действием он  совершил  нечто
неподобающее, расходящееся с их планами?
     Вдруг сам по себе он им не нужен, они так и не заметили его перехода в
новое качество,  а пространственная флюктуация  в  катакомбах  создана  для
других целей и по другому поводу.
     Или, наконец,  просто-напросто,  как  они  уже предполагали с Андреем,
очередной пролом пространства-времени при уходе "Призрака", самый мощный за
последние годы, вызвал такое возмущение Мировых линий, что полетела к черту
вообще вся Евклидова геометрия заодно с хронологией.
     Страшно ему по-прежнему не было,  чувство страха в обыденном понимании
этого термина у него давно уже атрофировалось.
     Скорее наоборот   -   без  систематических  и  массированных  выбросов
адреналина в кровь он себе и жизни не  мыслил,  как  отчаюга-альпинист  или
специалист  по  прыжкам  через пропасть на мотоцикле.  Тем более что в силу
определенной специфики положения угроза реальной и окончательной смерти для
него была снижена раз в десять, если не более того.
     Моментами Шульгин вообще допускал,  что правилами предложенной им игры
обычная смерть вообще не предусмотрена, иначе отчего же все они, вступившие
на   инопланетную  тропу  войны,  до  сих  пор  живы,  вопреки  стандартной
формальной логике.
     Ему сейчас было  скорее  интересно,  что  еще  новенького  приготовили
массовики-затейники  и какой нестандартный ход придется придумать,  чтобы в
очередной раз с честью вывернуться из ситуации.
     А бродить по утомительно одинаковым  каменным  тоннелям  стало  уже  и
скучновато.
     Спелеология никогда  его  не привлекала,  знаменитую книгу популярного
когда-то Норбера Кастере "Моя жизнь под  землей"  он  даже  не  дочитал  до
конца,  о  чем,  впрочем,  сейчас  несколько  сожалел.  Возможно,  какие-то
полезные советы из воспоминаний специалиста можно было бы почерпнуть.
     Лучше всего,  думал Сашка,  отдаться сейчас полностью на волю  судьбы.
Или  -  продемонстрировать  свою полную незаинтересованность в исходе этого
предприятия.
     Хотите - сдохну для вашего удовольствия,  но  шляться  по  холодным  и
душным коридорам больше не намерен...
     Если существует цель,  ради которой его загнали в "крысиный лабиринт",
то рано или поздно она обозначится.
     Следует, может быть,  подать какой-нибудь сигнал,  что он все понял  и
ждет указаний.
     Всего два  раза,  причем  первый  -  с  помощью  Антона,  а  второй  -
профессора Удолина.  Шульгин в этой  жизни  ухитрялся  входить  в  хотя  бы
частичный контакт с Великой Сетью.  Имел представление, разумеется - весьма
поверхностное,  о том,  что по большому счету не только сам он,  но  и  все
человечество  вместе  со всей историей и материальной культурой в масштабах
Сети - не  более  чем  комплект  монад,  влачащих  свое  исчезающе  краткое
существование   внутри   одного   из  триллионов  микрочипов,  составляющих
"Вселенский Процессор".
     Его данный факт не задевал,  точно так же,  как не беспокоила  истина,
что   прекрасная  и  необъятная  планета  Земля  является  песчинкой  среди
миллиарда звезд одной из захолустных Галактик. Да, ну и что?..
     Земные девушки от этого  не  становятся  менее  красивыми,  коньяк  не
теряет  аромата,  и  закат солнца над лесными далями волнует ровно в той же
мере,  как если бы это светило было единственным  и  неповторимым  во  всем
мироздании...
     Он только  не  знал  сейчас,  к кому именно следует адресоваться своим
призывом о контакте.  В этом деле признанным специалистом был Новиков,  ему
несколько  раз удавалось связываться в астрале не только с Антоном,  но и с
кем-то из самих Держателей Мира.  По крайней мере,  так  Андрей  утверждал,
рассказывая о своем возвращении на Валгаллу*.
     Шульгин не завидовал другу, который оказался гораздо более одаренным в
этом смысле медиумом,  каждому свое,  как известно,  и, если мозги у Андрея
устроены несколько по-другому,  тут уж ничего не поделаешь.  Зато Сашка был
почти  уверен,  что  в  пределах  отпущенных  ему  возможностей  он  сумеет
распорядиться   даром   куда  лучше  Андрея.  Точнее  -  найти  ему  лучшее
применение. К своей и общей пользе.
     Но... Он хорошо помнил разговор с  Антоном,  который  произошел  перед
началом операции по спасению Новикова и Сильвии с Валгаллы.  Тогда форзейль
явился ему в облике старого шамана Забелина,  единственного,  может быть, в
позднесоветское время знатока оккультных тайн тунгусского народа.
     Антон предупредил,  что  каждая  их  попытка самостоятельного выхода в
астрал,  точнее - в Гиперсеть,  -  смертельно  опасна.  Куда  опаснее,  чем
прогулка альпиниста по снежному мосту над пропастью.  Неверный шаг, громкий
звук - и "прощайте, скалистые горы".
     Ловушки Сознания,  стерегущие Гиперсеть от попытки проникновения в нее
посторонних  мыслеобразов,  всегда  на  боевом  взводе  и  готовы подсунуть
нарушителю правил такую псевдореальность, что не выбраться из нее никогда.
     Да вдобавок,  оказавшись  там,  никогда  и  не  поймешь,  что   отныне
существуешь в специально для тебя придуманном мире,  теперь уже, без всяких
оговорок, виртуальном.
     Тогда же он добавил,  что,  возможно,  и сама Валгалла,  и  аггры,  ее
населяющие,  и солидный кусок Метагалактики вместе с Землей - тоже иллюзия,
Ловушка высшего порядка. Но рациональным путем установить это невозможно.
     Такой вот солипсизм*.
     "Вам же было предложено сидеть тихо и земными делами заниматься. Целая
подлинная  Реальность вам на откуп отдана.  А вы снова в Гиперсеть полезли.
Причем в своей обычной манере - напролом. По ковру из розовых лепестков - в
грязных   кирзовых   сапогах...  Вот  хозяева  этого  ковра  и  решили  вас
несколько... э-э... окоротить..."
     Тогда они сошлись на том,  что в обмен на возвращение Андрея с далекой
планеты  земляне  окончательно  пообещают  сидеть  тихо и не в свои дела не
соваться... Иначе...
     Антон еще добавил, что, по его ощущениям, Держатели, играющие, условно
говоря,  "черными",  почувствовали,  что  партия  зашла в тупик,  и сделали
нестандартный ход.  Только вот непонятно,  в чем именно он  заключается.  В
том,  что Новикова решили пожизненно изолировать на Валгалле, или наоборот,
что созданы условия к его возвращению. Как раз через эту встречу Шульгина и
Антона.
     - Так отсюда вытекает, что противоположная сторона в любом случае - на
нашей стороне.  И можно надеяться на соответствующий контрход?  -  оживился
Шульгин.
     Антона аж передернуло от возмущения.
     - Не знаю даже,  как тебя назвать. Иногда вроде умный, а иногда тупой,
как три слоновые задницы,  накрытые брезентом...  Ты бы хоть задумался, чем
для  вас  может  обернуться  такая  "помощь".  Я  лично вообразить не могу.
Большевики тоже помогли русскому народу выйти из  Первой  мировой  войны  и
экспроприировать экспроприаторов. О чем он, народ, кстати, страстно мечтал.
Хорошо получилось? Так что не совет тебе даже, а категорическое пожелание -
сидите,  как  мышь  за печкой,  и не мечтайте в подходящее время с решающим
результатом вмешаться в кошачью драку...
     Очень все  тогда  доходчиво  ему  объяснил  Антон,  и   оснований   не
соглашаться  с  ним  не  было.  Шульгин  с  Новиковым  потом  обсуждали эту
коллизию,  пришли к единодушному мнению,  что и вправду нужно завязывать. И
длительный отпуск с путешествием в Южные моря был ими спланирован во многом
из-за желания полностью погрузиться в частную жизнь.
     Но сейчас-то что происходит?  Не  сам  же  он  загнал  себя  в  аналог
крысиного  лабиринта.  Он  мечется  в  поисках спасения,  а экспериментатор
наблюдает и делает пометочки в рабочем журнале.
     Или не эксперимент это,  а просто способ изолировать  его  навсегда  и
бесследно?
     Значит, какой-то  его  шаг  скорее  всего  именно  попытка вмешаться в
интригу Мюкке - Славского, признана опасной для Держателей?
     Пока, размышляя подобным образом,  он продолжал бессмысленно брести по
штреку, судьба или те, кто ею управлял, подкинули ему последний сюрприз.
     Очередной тупик,  поворот,  и Шульгин оказался в сравнительно обширном
помещении, в котором совсем недавно жили люди.
     Высеченные в стенах  ниши  с  каменными  нарами,  застеленными  серыми
шинелями и лоскутными одеялами.  На каменном кубе,  заменяющем стол, лампа,
кажется,  еще теплая,  с закопченным стеклом, в комнате вроде бы даже висит
запах керосиновой копоти.
     Эмалированный чайник,  две  кружки,  алюминиевая  миска  с недоеденной
кашей.
     На ржавых крюках,  вбитых в стену, висят вниз стволами автомат "ППШ" и
короткий трехлинейный карабин.
     Он даже засмеялся хрипло, присаживаясь на край нар.
     Ну, господа, это совсем уже... Неостроумно, что ли.
     Во-первых, слишком   похоже   на   декорацию   тех   самых,   музейных
Нерубаевских катакомб. Экспозиция: быт партизан 1941 - 1944 годов.
     Вот-вот, этого только и не хватало - рядом с лампой раскрытая книжка в
зеленоватом картонном переплете.  "Краткий курс истории ВКП(б)".  Некоторые
абзацы четвертой главы подчеркнуты красным карандашом.  Не иначе,  комиссар
отряда готовился к политинформации.
     Сейчас вот  вывернется из-за угла,  худой,  утомленный,  с серым лицом
давнего обитателя подземелий, но непременно гладко выбритый.
     И спросит хмуро: "А вы что, товарищ, здесь делаете?".
     Увидит, что обознался,  что не свой это человек,  неизвестно как здесь
оказался, и рука дернется к кобуре.
     А скорее всего дело тут совсем в другом.
     Шульгин вспомнил   пещеру,   бывшую   базу   совсем  других  партизан,
кордильерских, куда, бежав с виллы Сильвии, он пришел по сигналу Антона.
     "Все тот  же  сон?"  -  как  восклицал  персонаж  "Золотого   теленка"
Хворобьев.
     Или исходящий  опять  от Антона сигнал.  Ты не забыт,  мол,  ничего не
потеряно, сражайся, и победа за нами...
     Тонких зеленоватых сигарок в портсигаре осталось  совсем  мало.  Всего
три, если быть точным.
     Вздохнув, он одну из них все же закурил.
     А лампа действительно теплая, убедился он, коснувшись ладонью пузатого
стекла.
     Так, может, в ней и керосин еще есть? Хоть фонарик отдохнет...
     Лампа и в самом деле охотно вспыхнула.  Широкий язычок желтого, слегка
коптящего пламени обрисовал на столе ровный уютный круг света. Сашка фитиль
немного прикрутил.
     Интересная жизнь нам  досталась,  господа.  Расскажи  кому  у  себя  в
институте,  даже  после  пары  хороших  мензурок  "спиритуса  вини"  - хрен
поверят...
     Из чистого любопытства он снял с крючка автомат. Тяжелый, с неудобным,
грубо  выструганным  прикладом,  торчащими  вдоль  краев  ствольной коробки
заусеницами.  Убедительно для не слишком грамотного  человека.  Именно  так
выглядели  автоматы  военной  поры,  изготовленные  в  какой-нибудь наскоро
приспособленной кастрюлькиной фабрике.
     Да только неувязочка получается.  В катакомбах  Одессы  никак  не  мог
оказаться  автомат  выпуска  1943  года.  Наиболее удачливые из окруженцев,
подавшихся  в  партизаны,  могли  владеть  трофейным  "МП-38",  кто-то   из
командиров - редким, как жемчуг в навозной куче, "ППД".
     А те  изготавливались  чрезвычайно  тщательно,  с  лакировкой  дерева,
полировкой  металла,  и  не  штампованные   детали   там   применялись,   а
исключительно фрезерованные.
     Впрочем, все это чепуха. И без этого штришка он видел, что декорация -
она и есть декорация.
     А вот что все-таки прикажете сейчас  делать?  Помирать  в  подземелье,
гордо не покорившись шантажу Держателей, или в очередной раз пообещать, что
"больше не буду"? Или все-таки поискать третий путь?
     "А ведь скучно,  господа,  все равно скучно.  Ничего новенького вы при
всех  своих  способностях  не придумали",  - успокаивая самого себя,  думал
Шульгин.  Хотя,  конечно,  догадывался,  что те,  кто в состоянии создавать
силой  воображения  Вселенные  со  всеми  обеспечивающими  их существование
законами природы и даже подходящими  цивилизациями,  как-нибудь  сумели  бы
изобрести нечто, лично для него удивительное.
     Да скорее всего просто не считают нужным.
     И так сойдет.
     Чем-то сложившееся  положение  напоминало  то,  что  им  уже  довелось
пережить с Новиковым при попытке выбраться из форзейлианского Замка.
     А раз прием повторяется,  значит,  и выход надлежит искать примерно  в
том же направлении, что и прошлый раз.
     Шульгин стал  восстанавливать  в  памяти  формулу профессора-эзотерика
Удолина,  которую следовало наложить на состояние "О мусе дзю ни се го син"
("Не пребывая ни в чем, дай уму действовать").
     Буддисты другого толка склонны были называть означенное состояние духа
"Самадхи".  При должном навыке,  впав в него,  некоторые умельцы ухитрялись
жить годами в виде почти что мумии, пока их дух витал в высших сферах. Тело
же при этом сохранялось в целости и сохранности, не старея ни на миг. Ходят
слухи, что кое-кто из посвященных таким путем живет не одну уже тысячу лет.
     А один знаток писал, что и миллион лет не предел.
     Сашке, однако  же,  сейчас  было  нужно  не  это.  Он намеревался лишь
освободить свой дух для поисков "истины" в небесных сферах, и надеялся, что
более получаса эта рекогносцировка у него не отнимет.
     Он задул лампу,  в наступившей мертвой темноте и тишине лег на спину и
принялся вводить себя в транс, пытаясь Увидеть ту самую картинку зрительной
проекции Сети, которая однажды открылась ему в Замке.
     И одновременно  он  постарался  сосредоточить луч мысли таким образом,
чтобы дать о себе знать кому угодно.  Будто зажег сильный фонарь  в  глухой
ноябрьской тьме.
     Идеальный вариант,  конечно,  если  бы сигнал "SOS" раньше всех принял
Антон.
     Как они ни конфронтировали в прошлом,  форзейль всетаки  умел  мыслить
"по-человечески",  и  договариваться  с  ним  можно  было,  и в критических
ситуациях он приходил на помощь, пусть и преследуя собственные цели.
     Ну а если Сашка и нарушает сейчас предыдущую договоренность,  так  что
делать?
     Держатели же,  если  и услышат призыв к контакту,  отреагировать могут
самым непредсказуемым образом.
     Условия для медитации в катакомбах были исключительные,  не хуже чем в
подземельях  буддийских  монастырей,  и  очень  быстро Шульгин ощутил,  что
"плывет".
     Состояние, близкое  к   тому,   когда,   как   следует   устав   после
многокилометрового  лыжного  перехода,  напаришься  в  бане,  примешь грамм
полтораста настоянной на травах водки и уляжешься в свежую постель под  вой
метели за окном.
     И начнешь  погружаться в сладкий сон,  а в глазах все мелькает лыжня и
косо летят крупные снежинки.

     Такие, как  сейчас,  за  окном.  Высокое  стрельчатое  окно,  стекла в
морозных узорах, заснеженные крыши внизу, раскачивающиеся от ветра фонари и
крупный-крупный снег, падающий с мутного ночного неба...
     Он стоит у подоконника,  а в голове крутятся строки: Идут белые снеги,
Как по нитке скользя. Жить и жить бы на свете, Да, наверно, нельзя.
Идут белые снеги. И я тоже уйду. Не печалюсь о смерти, И бессмертья не жду.
     Шульгин покачнулся.  Ему показалось,  что он  сейчас  вот,  немедленно
упадет  в  обморок.  И не успеет довести до конца иезуитский с обеих сторон
разговор-спор с Антоном.
     Форзейль хочет,  чтобы  он  пока  еще  подзадержался  в  теле  наркома
Шестакова, помог порешать некоторые возникшие у него в отношении реальности
1938 года задачи.
     А он сам?
     Ему это нужно,  или  следует,  как  и  наметил,  немедленно  бежать  в
прошлое? Чтобы воссоединиться со своей исходной личностью.
     Или поступить совершенно наоборот...
     Голова кружилась все сильнее,  в ушах нарастал томительный звон. Может
быть, так вот и умирают скоропостижно от инсульта?
     Головокружение, тошнота,  потом резкая,  как взрыв,  вспышка боли -  и
конец?   Добраться   бы  только  до  дивана,  лечь,  вызвать  помощь...  Он
оттолкнулся от подоконника, попытался сделать шаг, но не успел.
     Вспышка все-таки полыхнула в мозгу, но не болевая.
     Вспышка немыслимо яркого  света  словно  расколола  череп  изнутри,  и
клочья  мозга,  сохраняющие  при  этом  способность  видеть,  чувствовать и
мыслить, разлетелись в пространстве объемом в миллионы кубических парсеков,
среди звезд, галактик, шаровых скоплений.
     Или -  внутри  немыслимо  сложно  устроенного  квазиживого  механизма,
состоящего из нейронов,  аксонов,  пучков разноцветных проводов и  искрящих
щеток электрогенераторов.
     Человек, которым целых три недели был Шульгин, он же нарком Советского
правительства  Шестаков,  которого  только  сегодня...  принимал  в   своем
кабинете  Сталин,  предлагал один из высочайших в государстве постов,  этот
человек застонал от боли и накатившегося вдруг отчаянного страха смерти  и,
цепляясь ногтями за стену, сполз на пол большой полутемной комнаты.

     Тут же Сашка снова пришел в  себя,  но  не  в  темноте  катакомб,  как
ожидал,  а  в  знакомом кабинете в доме в Столешниковом переулке.  Он сразу
вспомнил,  что текущий момент хронологически предшествовал  только  что  им
пережитому.

     ...Шульгин сел перед экраном,  по ту сторону которого уже  видна  была
приветливо улыбающаяся женщина.
     Она совершенно  не  изменилась  с  момента их последней встречи.  Да и
сколько тут времени прошло,  едва неделя.  И тут же Сашка спохватился Никак
он не привыкнет к этим вещам. Какая там неделя?! Ей еще жить и жить до того
дня...  И одета Сильвия совсем иначе, и прическа другая, накрашена довольно
аляповато, на его вкус...
     - Вот вы какой, - сказала Сильвия по-русски, с едва уловимым акцентом.
- Рада нашему знакомству.
     - Увы,  на самом деле я совсем не такой.  О чем и пойдет речь.  Только
чего  же  мы  так  официально,  через  стекло?  -  Он  пощелкал  ногтем  по
поверхности экрана,  которая,  безусловно,  не была стеклянной.  - Будто  в
тюрьме  на  свидании.  Ваши  коллеги предпочитали непосредственное общение.
Будьте любезны,  - он сделал приглашающий жест и даже  слегка  отодвинулся,
словно пропускающий даму в дверь джентльмен.
     "Сильвия-38" была  готова  к  этому,  но  все  равно слегка недоуменно
повела плечом,  будто уступая не совсем приличному предложению человека, не
разбирающегося в этикете.
     Рамка вокруг  экрана  изменила  цвет,  он  вытянулся в длину до самого
пола,  и женщина,  приподняв  элегантным  жестом  край  платья,  шагнула  в
кабинет.
     В руках у нее ничего не было. А Шульгин, напротив, извлек из-под ремня
наркомовский "вальтер", по-ковбойски крутнул его скобой вокруг пальца.
     - Закройте это, - указал он на экран стволом пистолета.
     - Отсюда - не могу.
     - А вон то?  Разве не  действует?  -  У  края  стола  лежал  портсигар
Лихарева. - Имейте в виду, я знаю, как эта штука работает, поэтому закройте
проход и, не направляя блок в мою сторону, аккуратно положите вот сюда... -
Зрачок  дула был направлен строго в переносицу аггрианки.  Со слов Ирины он
знал,  что при повреждении мозга регенерация  длится  не  меньше  двух-трех
часов. Ему этого хватит.
     Потом они сели в кресла у окна.
     - Вы очень опасаетесь за свою жизнь,  - констатировала Сильвия. - Даже
неприлично для мужчины.
     - Общаясь с вами?  Прошлый раз я  всего  на  несколько  минут  утратил
бдительность  -  и вот!  Так что вам придется потерпеть,  пусть и не совсем
приятно чувствовать себя все время на мушке. Итак - что вам нужно от меня?
     - Но ведь  это  вы  настаивали  на  встрече...  -  искренне  удивилась
аггрианка.
     - Миледи,  хватит вам валять дурака! У меня нет ни времени, ни желания
плести словесные кружева или,  как  говаривал  один  персонаж,  размазывать
манную  кашу  по  чистому  столу.  Ваша  реинкарнация  или вы сами в другой
реальности загнали меня в это тело. Зачем?
     - Хотите - верьте,  хотите - нет, но я не имею никакого представления.
Я и узнала-то об этом прискорбном факте всего три дня назад...
     - Каким образом?
     Сильвия, усвоившая  его предупреждение,  осторожным жестом извлекла из
рукава узкий конверт.
     - Я получила письмо.  Весьма странным образом.  С кратким и не слишком
понятным изложением случившегося. А это поручено передать вам.
     Продолжая углом  глаза  следить  за аггрианкой,  Шульгин косо разорвал
конверт и быстро просмотрел текст.
     Там было буквально несколько фраз.
     "Александр! - писала другая Сильвия,  образца 1984/20  года,  -  глупо
оправдываться в сделанном перед человеком,  с которым все давно оговорено и
решено.
     Вернешься - готова повторить все еще раз.  Поверь,  то, что между нами
было  у  меня  дома,  -  не  каприз  и не случайный эпизод.  Я сумела позже
доказать тебе это. Но не о том сейчас речь. Раз ты читаешь мое письмо - все
получилось.
     Та, кто  его передала,  в состоянии тебе помочь.  Когда придет время -
покажи ей эту формулу.  - Далее следовали две строки совершенно  непонятных
значков.  -  Она  переправит  тебя  на Валгаллу,  в ваш форт,  буквально на
следующий день после того,  как вы его эвакуировали.  Там я  тебя  найду  и
помогу вернуться. О том, что вы сделали на базе, и о том, что было позже, -
не рассказывай ничего и никому.  Если потребуется,  я это сделаю  сама.  И,
прошу,  не  ввязывайся  больше  ни  в какие авантюры.  С тебя станется.  До
встречи..."
     Так.
     Сюжетик продолжает развиваться.  В нем появились варианты. Только кому
верить, Антону или Сильвии? Задачка.
     - Вы это читали? - спросил он женщину напротив.
     - Вы  разве  не  видели  -  конверт не поврежден.  - Леди Спенсер даже
несколько обиделась предположению,  что она может читать не ей адресованные
письма.
     - Откуда  я  знаю,  что  вы  не  сами его написали?  - Это должно было
выглядеть как Сашкина ошибка.
     Лицо аггрианки приобрело сочувственное выражение:  - Вы  действительно
очень  взволнованы.  Как  я могу знать обо всем этом?..  - Она встряхнула в
воздухе листками, которые были адресованы ей. - Из тридцать восьмого года о
подробностях  личной  биографии не советского наркома,  а именно Александра
Шульгина... Да вы сами прочтите. Тут все сказано правильно?
     Шульгин бегло просмотрел второе письмо.
     - Ну,  извините.  Я слишком хорошо знаю ваши приемы и методы. Потому и
не  исключал очередного фокуса.  Вплоть до того,  что вы и она - одно лицо.
Перемещенное сюда аналогичным способом...
     - Ну, что вы. Это абсолютно невозможно. И я действительно не знаю, как
вас переубедить.
     - Есть единственный способ.  Возвратить меня в собственное тело.  И не
говорите, что это невозможно...
     - Но я действительно пока  не  знаю,  как  это  сделать.  Предположим,
соответствующая аппаратура у меня есть. Но укажите мне ваше подлинное тело,
тогда мы попробуем...
     "Что-то здесь не так,  - подумал Сашка.  - Они теперь, выходит, играют
за  разные  команды?  Неужели  мы там у себя и ее перевербовали,  как Ирку?
Почему "моя" Сильвия пишет,  что формулу  показать  "этой",  только  "когда
придет время", а не сейчас?
     И что  значит  -  "не  ввязывайся"?  Она  имеет в виду Антона или свою
копию?  Действительно,  лучше  не  спешить  и  во  всем   разобраться   как
следует..."
     А Сильвия продолжала:
     - Поймите меня правильно,  Александр Иванович.  Мы оба с вами сейчас в
абсолютно тупиковом положении.  Я не хочу кривить душой и обещать то,  чего
не смогу исполнить.  По крайней мере - сейчас.  Я не знаю,  что происходило
между вами, другой Сильвией и моими... коллегами там, в будущем времени. Вы
это знаете.  Знаете и многое другое.  Поэтому нам остается только заключить
джентльменское соглашение.  Вы поможете  нам  сейчас,  поскольку  то  дело,
которое делает здесь Лихарев,  действительно не терпит отлагательства. А я,
в свою очередь, сделаю все, чтобы помочь вам Мои слова вас убеждают?
     Шульгин молчал.  А что он мог ответить?  Формулу возврата на  Валгаллу
следует пока поберечь. Вдруг да и пригодится? Запасной парашют.
     Ему вдруг  страшно  захотелось  вновь  увидеть  свой  терем на далекой
планете,  сложенный из бледно-золотистых бревен,  частокол, мачтовые сосны,
обрыв, Большую реку...
     Форт, откуда   он   ушел,  до  последнего  отстреливаясь  из  "ПК"  от
аггрианских бронеходов.
     - Ну а какие же будут гарантии?  - спросил он,  демонстративно пряча в
карман пистолет.
     - Ведь  вы все просчитали и взвесили,  Александр Иванович,  не так ли?
Если вас что-то способно убедить - скажите, мы все сделаем...
     - Хорошо, я вам скажу. Немного позже. Раз игра затевается по-крупному,
обманывать  по  мелочам  вы  вряд  ли станете.  Сегодня я схожу к Сталину в
гости.  Завтра  вы  придумаете,  как  обеспечить  спокойное  будущее  семьи
Шестакова, когда и куда их переправить. А послезавтра мы встретимся у вас в
Лондоне и еще раз поищем устраивающие всех варианты...
     ...Сильвия исчезла.  Пошел  следующий  эпизод   никогда   с   ним   не
происходившего, но выглядящего чертовски реально.

     ...Шульгин вышел на кухню все в той же квартире,  вскипятил себе  чаю,
нашел   в   холодильнике   лимон   и   коньяк,   поставил   на  заграничный
электропроигрыватель пластинку с записью нъю-орлеанского джаза,  растянулся
на диване, раздевшись до исподнего.
     В любом случае недурно.
     Тепло, тихо,  одиноко, и за окнами, похоже, опять начинается серьезная
метель.  Довоенные годы в этом смысле куда лучше гнилых семидесятых,  когда
уже и в Подмосковье январи - феврали настолько слякотные и оттепельные, что
ни катков не заливают, ни на лыжах толком не покатаешься...
     Пока не появился Антон,  можно не спеша разобраться в  положении  дел.
Который  уж  день приходится действовать в состоянии острого цейтнота,  так
хоть сейчас никто не гонит.
     Для начала он исчеркал графиками и схемами  несколько  листов  бумаги,
пытаясь  уяснить  для себя суть и смысл временных парадоксов,  с которыми в
очередной раз столкнулся.  Кое-что из  начал  хронофизики  он  прихватил  у
Левашова,  не раз беседовал с Ириной,  Антон,  не всегда добровольно,  тоже
выбалтывал интересные фактики.  Но системы в  знаниях  Александра  было  не
больше, чем у описанного Паустовским наборщика провинциальной типографии.
     "Его чудовищная   эрудиция   сочеталась   со   столь   же   чудовищным
невежеством".
     Шульгин изобразил   жирной    стрелой    так    называемую    "Главную
последовательность",  на которой прожил свою первую, "настоящую" жизнь и на
которой,  очевидно, находился и до сих пор, только почти на полвека раньше.
По крайней мере,  ни один факт нынешней жизни,  известный ему, и вся память
Шестакова не давали оснований усомниться,  что до 7 января  эта  реальность
была той самой.
     Он отметил  крестиком  1941  год,  откуда,  очевидно,  началась  новая
историческая линия вследствие деятельности Новикова и Берестина.
     О ней не известно ничего,  она, истинная или мнимая, уходит за пределы
листа и никакого отношения к его сегодняшним заботам не имеет.
     Гораздо важнее  другая,  начинающаяся в 1920 году.  Туда,  если верить
"Сильвии-84",  они все переместились из Замка,  после того, как он все-таки
выполнил поручение Антона.
     Где, оказывается,  они  с  леди  Спенсер  простили друг другу взаимные
обиды и стали "близкими друзьями".
     Само по себе это вполне вероятно и даже приятно. Женщина она эффектная
и в постели себя ведет выше всяческих похвал.  Другой вопрос - насколько ее
записке можно верить.
     Но, пожалуй, придется. Потому что другого выхода просто нет.
     Значит - что мы сейчас имеем?  "Сильвия-84",  оказавшись  в  двадцатом
году, проигравшая все и перешедшая на сторону победителей (интересно, какие
в этом  случае  у  нее  сложились  отношения  с  Ириной?),  находит  способ
переместиться  оттуда  на  Валгаллу  (с  помощью  установки  Левашова,  при
технической поддержке Антона или самостоятельно).  Что,  кстати,  по словам
того же Антона, практически невозможно.
     Но -  переместилась.  Очевидно,  во  временную точку,  непосредственно
предшествующую их рейду на Главную базу.  Позже - вряд ли, поскольку, когда
информационная бомба взорвалась, аггры исчезли из Реальности вообще.
     Причем явилась  она  туда,  зная  будущее,  которого  еще  не знают ее
хозяева.
     Сумела получить информацию о  "собственном"  запросе  по  поводу  его,
Шульгина,  матрицы, сохранившейся в мозгу Шестакова. Вернулась к началу все
той же "Главной последовательности" и отправила письмо себе самой.
     Пока все логично,  хотя голова немного идет  кругом.  В  том  числе  и
потому,  что  он  еще  не знает о событиях,  в которых уже поучаствовал его
двойник.
     Шульгин решил,  что   от   мировоззренческих   вопросов   лучше   пока
отстраниться. До выяснения...
     Продолжил теоретический  анализ  ситуации,  от  которого  зависело  не
только его будущее.
     В позиции буриданова осла ловить нечего, нужен определенный выбор.
     Значит, остановимся   на   варианте,   при   котором   "Сильвия-84/20"
заслуживает  доверия.  Соответственно - и нынешняя тоже.  Но не следует при
этом забывать и завета мудреца:  "Люби ближнего своего, но не давайся ему в
обман".
     Размышляя обо  всем  этом,  Шульгин  не  заметил,  как снова попал под
влияние подспудно тревожившей  его  мысли.  Вроде  бы  чисто  теоретический
анализ обстановки все больше определялся страхом предстоящего.
     Никуда он не ушел от мыслей о том, что будет означать его "возвращение
в себя". И с каждым часом тревога нарастала.
     Как у человека, ожидающего плановой операции под общим наркозом.
     Именно под общим.  Местный наркоз не страшен совсем.  Больно будет или
не очень - перетерпим.
     А общий...  Как бы плохо ты себя ни чувствовал перед операцией,  но ты
все-таки жив и полностью себя осознаешь, можешь еще сам решать свою судьбу.
А  потом  врач  капает  на маску эфиром или вводит препарат в вену - и все.
Проснешься ты потом или нет - никто сказать не может.  Умрешь - и  даже  не
узнаешь об этом...
     Шульгин сам был врачом, знал, как оно случается.
     То же  самое и сейчас.  Трусом он себя никогда не считал,  смертельный
риск его скорее возбуждал,  наполнял удесятеренным ощущением радости бытия,
но есть риск - и риск. Попытаться проскочить на мотоцикле по переброшенному
через пропасть бревну - это одно, а крутануть барабан револьвера в "русской
рулетке" - совсем другого плана забава.
     И как   смертельно   больной   перед   пересадкой   сердца  или  почек
одновременно хочет,  чтобы все скорее кончилось,  и надеется  в  душе,  что
операцию отложат,  на день,  два,  неделю, так Сашка, пока еще неосознанно,
стремился оттянуть свое возвращение в собственное тело.
     Примерно через час после ухода Лихарева капсула в ухе  Шульгина  вновь
ожила.
     - Твой  компаньон сейчас приступил к веселью в хорошей компании.  Часа
четыре минимум у нас есть.
     - Он действительно развлекаться поехал?  Я,  честно говоря, думал, что
это какой-то финт.
     - Напрасно.  Ничто человеческое ему не чуждо.  Как и Сильвии, в чем ты
убедился,  да и Ирина ваша отнюдь не монашествовала.  Работа работой,  а  в
остальном  они  себе  в  радостях жизни не отказывают.  Я сейчас постараюсь
аккуратно  снять  защиту  и  заблокировать  системы  слежения.  Нам   лучше
поговорить с глазу на глаз, согласен?
     - Тебе виднее...
     Шульгин в очередной раз убедился в техническом превосходстве форзейлей
над агграми. Вроде бы и у тех, и у других аппаратура настолько несоизмерима
с  земной,  что не человеку судить,  а тем не менее...  Разница,  как между
фордовской кареткой модели "Т" 1915 года и современным "Мерседесом".
     Вот и сейчас -  никаких  аггрианских  "окон",  окруженных  светящимися
рамками,  и  внепространственных  тоннелей.  Просто  вдруг бесшумно исчезла
стена напротив дивана. Шульгин увидел угол знакомого кабинета, колеблющиеся
кремовые  шторы  и  самого  Антона,  сидящего в простом деревянном кресле у
раскрытого на океан окна.
     И никакого "шва" или видимой границы между мирами.
     Встань и шагни туда,  в Замок, с которым связано столько романтических
и приятных воспоминаний. Шагни - и закончатся все твои проблемы.
     Даже сердце слегка защемило, когда представил...
     - Барьер  пересекать  не  пробуй,  - Антон словно угадал мелькнувшее у
Сашки желание.  - Иначе могут быть  последствия...  Грубо  говоря,  "пробки
вышибет".
     - Раньше ведь ходили...  - слегка растерянно ответил Сашка.  - Сколько
раз, и туда, и обратно.
     - Так,  против временного потока,  с некомпенсированной  массой  -  не
ходили.  Когда  Воронцов в прошлое отправлялся,  здесь,  как бы выразиться,
оставался адекватный объем ранее занятого  им  пространства-времени.  Такой
эфирный  слепок.  В  него  он и возвращался,  энергия требовалась только на
механическое перемещение объекта, грубо говоря. А Шестакова в нашем мире не
было,  то  есть  твое  тело  сейчас  фактически  -  около сотни килограммов
антиматерии.  Нейтрализовать ее мне нечем.  Хорошо, что уходить ты будешь в
виде информационного пакета. Но это все теория. Поговорим о практике.
     Антон изложил  ему,  какие  именно  надежды  он  возлагает на Шульгина
сейчас, что ему следует сделать до того, как вернется к себе самому*.
     - Понятно,  - покивал головой Сашка.  - Но у меня,  случайно, и другие
предложения есть. Вот, просмотри... - Он протянул записку Сильвии.
     - Чрезвычайно  интересно...  -  Шульгин  отметил,  что  форзейля  идея
перехода на Валгаллу чем-то заинтересовала. - Ты "ей" это показывал?
     - А зачем?
     - Молодец.  Пока не знаю,  но мало ли... Вдруг пригодится. Тебе, тебе,
не мне.  Я на Валгаллу не собираюсь, а вот ты... Чем не запасной вариант? У
тебя формула,  у нее - аппаратура. Ей придется все время изобретать доводы,
по   которым   она   пока   не  может  тебя  отправить.  Вот-вот,  мол,  не
сегодня-завтра...  А человек,  которому приходится юлить и врать, неминуемо
будет совершать ошибки... Потом я тебя "эвакуирую", вставлю Шестакову новую
программу, а она все еще будет считать...
     И тут Шульгин выбросил на стол свой козырь.  Плод кратковременных,  но
мучительных размышлений,  шанс отсрочить так пугающее его "развоплощение" и
одновременно  посмотреть,  что  получится  в  результате  столь  эффектного
вмешательства в историю и геополитику. Уйти никогда не поздно, но отчего бы
вдобавок еще и не хлопнуть громко дверью?
     Шульгин вновь стал самим собой,  приняв решение, и страх его бесследно
исчез,  вместо  уныния и тревоги появился азарт предстоящей борьбы и жадный
интерес к тому, что ждет его за поворотом...
     В конце-то концов,  все, что он сейчас придумал, в нравственном смысле
можно   рассматривать   всего   лишь   как   упражнение   на   берестинском
военно-компьютерном тренажере. И только...
     - А что,  если сделать все совсем наоборот?  Они будут уверены,  что я
ушел, а я останусь?
     - То есть - как? - не сразу сообразил Антон.
     - Да   очень   просто.   Зачем   нам  женщину  напрягать,  терзать  ее
неразрешимыми проблемами:  отпустить-оставить-отпустить...  Мне помнится, с
помощью их универблока можно на Валгаллу проход организовать?
     - Одним блоком вряд ли.  А если блок плюс "шар" - наверняка можно. Тем
более твоя формула перехода на такую  схему  и  рассчитана.  Что  ты  опять
задумал?  -  Форзейль  не мог сам догадаться о замысле Шульгина,  и это его
злило,  опять  подчеркивало  превосходство  землянина   в   способности   к
нестандартному мышлению.
     - Да пустячок один. Надоело мне, понимаешь, с пришельцами беспрестанно
торговаться.  То с тобой,  то с ней,  то снова с тобой... Вот я и подумал -
чего  же  проще,  взять  и  прямо сейчас сымитировать мое бегство.  Наладим
систему,  введем в нее нужные команды... Валентин в кабак пошел, с девками,
и  портсигар  в сейф сунул.  Я видел.  Открыть - раз плюнуть.  Наладим все,
записочку оставим,  мол,  адью,  ребята,  извините за внимание,  а я пошел.
Оставляю вам наркома Шестакова, готового к любому применению...
     - Лихо!  - не скрыл смешанного с удивлением восхищения Антон.  - А как
же?..
     - А это уж твоя забота.  Сделать так,  чтобы  и  матрицу  в  этой  вот
голове,  - для наглядности Сашка ткнул себе в лоб пальцем,  - их аппаратура
больше не фиксировала,  и характеристики переноса массы  Шестакова  туда  и
обратно  ихний  "шар"  подтвердил.  Неплохо  бы и мои сапоги в свежей земле
испачкать,  и чтобы травинка,  зеленая, сочная, к подошве прилипла. Деталь,
штрих - но какой! В Москве январь и пурга, а тут - летняя травиночка... Еще
раз убедятся,  какой я был крутой,  глядишь,  свечку в Елоховском поставят,
что от меня избавились.  И с Шестаковым будут держаться куда беззаботнее, и
вообще... Так сумеешь или нет?
     - Думаю, что сумею. Но ты иезуит, однако!
     - Все, что могу лично...
     Антон совершенно человеческим жестом почесал нос.
     - Допустим,  мы все сделаем.  Только я не пойму другого -  зачем  тебе
это?
     - Не  обольщайся,  не  ради торжества форзейльского дела.  Просто так.
Поразвлечься охота.  Посмотреть,  как все повернется.  Агграм нос натянуть.
Мысль-то  классная  -  все считают,  что перед ними какой-то Шестаков,  а в
натуре - я! Интереснейшая ведь коллизия, согласись.
     Похоже, Антона  Сашкина  затея  поставила  в  тупик.  Теперь  уже  ему
предстояло  терзаться  мыслью,  кому на самом деле принадлежит сей замысел.
Самому ли Шульгину, перевербовавшим его агграм или Держателям Мира?
     - Ну,  что же,  Саша. Пожалуй, это в самом деле интересно. Только я не
готов тебе ответить так сразу. Подумать надо, просчитать...
     И вот  сейчас  Шульгин  испытал  настоящее удовлетворение.  Затея явно
удалась.  Один лишь ход конем - и под боем сразу ферзь и две ладьи.  Причем
без малейшего риска.  Или,  что тоже неплохо,  - карамболь от трех бортов в
середину.
     - Подумай,  братец,  подумай. И просчитай, - сказал он с непроницаемым
покерным лицом.  - Надеюсь, успеешь до возвращения товарища Лихарева. Засим
- честь имею кланяться...
     И когда Антон исчез,  Шульгин снова прошел  на  кухню,  заварил  чашку
крепчайшего   кофе.   Опершись   на  подоконник,  погрузился  в  созерцание
закрывшего даже ближнюю перспективу снегопада.  Идут белые  снеги,  Как  по
нитке скользя... Жить и жить бы на свете, Да, наверно, нельзя.
Идут белые  снеги...  И  я тоже уйду.  Не печалюсь о смерти И бессмертья не
жду. Идут снеги большие, Аж до боли светлы, И мои и чужие Заметая следы...
     "Черт его знает.  Жить все-таки хочется.  Пусть и в чужом теле. А если
совсем  невмоготу станет,  этим же путем всерьез воспользуюсь.  До этого ни
Антон,  ни  Лихарев  не  додумаются.  Вторая  логическая.   Отчего-то   она
пришельцам  не  по  зубам...  Дерну  на  Валгаллу,  ребят отыщу...  А нет -
Робинзоном  заделаюсь.  Все  равно  хорошо.  Но  главное,  господа,   война
продолжается..."
     И -  снова ослепительная вспышка боли,  ощущение вплотную подступившей
смерти. И темнота.


                                 ГЛАВА 12

     Шульгин на каменной лежанке приподнялся  с  крепко  пахнущего  затхлой
сыростью холодного одеяла, сел, потер ладонью тупо ноющий лоб.
     "Ни хрена себе,  хохмочки с яйцами..." - неизвестно отчего пробормотал
он фразу из старого анекдота.
     Эффект попытки выхода в астрал превзошел все ожидания.
     Прямой связи ни с Антоном,  присутствие  которого  за  спиной  наркома
Шестакова он только что ощущал,  ни с Держателями Мира не получилось,  зато
Шульгин теперь удивительно отчетливо и подробно знал все,  что случилось  с
ним самим,  вернее,  с его дубликатом за время,  проведенное в теле наркома
зимой 1938 года.

     Вопрос только  один  возник  у Шульгина - а действительно ли все так и
было?  Ему ведь уже приходилось задумываться,  фантазировать на тему, а что
же  именно случилось с наркомом дальше,  после того,  как Сильвия выдернула
Сашкину личность из его тела.  Столь подробно он,  конечно,  этот вопрос не
прорабатывал,  недосуг  было,  но кое в чем его фантазии совпадали со вновь
обретенным знанием.
     Самое главное  -  нет  абсолютно  никакой  возможности   убедиться   в
правдивости или ложности предложенного ему варианта.
     Что из того,  что воспоминания четки и тщательно детализированы. Давно
известно,  предела достоверности наводимых инопланетянами галлюцинаций нет.
Шульгин  и  сам  в этом убеждался,  и опыт Воронцова говорит о том же.  Как
лихо,  используя  его  воспоминания,  Антон  в  Замке  сумел  смоделировать
личность Наташи...
     Вот и сейчас - ну что ты будешь делать?
     Селигерские места  изображены весьма достоверно,  так он несколько лет
подряд там бывал, хотя и на 30 лет позже.
     Город Кольчугино с поправкой на тот же срок  -  аналогично.  В  начале
70-х годов там оставалось достаточно реалий прошлого,  и вообразить город в
довоенном варианте ничего не стоило бы.
     Киношные режиссеры это делают постоянно.
     Несколько более тонко выглядит воспоминание Шестакова о непонятной ему
интрижке  с докторшей на практике в пятигорском санатории.  Этот факт,  как
говорится, имел место, и целых полтора месяца он от души наслаждался связью
с  умелой  и  страстной женщиной,  на целых пять лет старше его.  Тогда это
казалось огромной разницей, почему и не имело продолжения.
     А иначе бы он,  пожалуй,  и женился бы  на  Людмиле,  по  всем  прочим
параметрам она его устраивала.
     И распределился  бы он тогда в Пятигорск,  а не в Хабаровский край,  и
вся жизнь пошла бы совершенно иначе...
     Но сейчас дело  совсем  не  в  этом.  Настоящая,  добротно  наведенная
галлюцинация  и  должна  изобиловать  такими  тонкими,  изящно продуманными
деталями.
     Но даже если все "вспомнившееся" -  правда,  так  все  и  случилось  с
наркомом,  руководимым  его "альтер эго",  в достопамятном тридцать восьмом
году - что из того?
     Ну, получил он в подарок воспоминание о параллельно прожитых  месяцах,
ознакомился с очередным вариантом реальности, который начал возникать после
его вмешательства в жизнь Шестакова,  Ежова,  Заковского, Сталина, Лихарева
etc.
     Что из этого? Зачем ему это сейчас?
     Мельком проскочила  мысль,  ну,  если  все  правда,  то что же в таком
случае происходит сейчас с наркомом и его собственным дубликатом?  Снята ли
матрица с мозга Шестакова полностью, или дурная бесконечность продолжается?
     Что, если  воспоминания к нему вернулись,  а матрица так и осталась на
месте, и Шульгин ь2 продолжает свое существование в сталинском СССР?
     Ведь то,  что рекомендовала сделать Сильвия для возвращения к себе,  и
то, что обсуждали они с Антоном, так и не сделано. Значит...
     И тут же эта мысль исчезла,  отогнанная другой,  показавшейся ему куда
более важной.
     Сильвия - вот ключ ко всему.  Достаточно только добиться от нее ответа
- посылала ли она письмо сама себе?
     И если  вдруг  да?  Что  это  меняет,  кроме подтверждения подлинности
воспоминаний о не им прожитом отрезке жизни.  А  пусть  даже  и  им,  какая
разница? Чем ему может оказаться полезным такое знание?
     Шульгин, чтобы подстегнуть мозг,  чиркнул спичкой,  излишне жадно, что
говорило о том, что он все-таки нервничает, раскурил предпоследнюю сигару.
     Крепкий ароматный дым сразу его успокоил, хотя вообще курение в полной
темноте доставляет намного меньше удовольствия.  Всего лишь не видишь дыма,
а эффект совсем другой.
     Поразмышляем. То,  что с момента их вмешательства в Гражданскую  войну
сформировалась очередная реальность, - очевидно. Что в момент возникновения
бифуркации какое-то время существовали обе реальности одновременно и  между
ними была возможна физическая связь - до сего момента было не очевидно,  но
вполне допустимо.
     Что тут такого необычного по сравнению со всем остальным?
     Но!
     Зачем ему именно сейчас дано такое знание?  Кому-то и зачем-то  нужно,
чтобы он знал о такой возможности,  сделал неизвестные пока выводы и что-то
предпринял?
     Или все  проще,  его  попытка  выхода  в  астрал  совершенно  случайно
установила   связь   между   наиболее   близкими,   в  унисон  настроенными
структурами, сиречь двумя экземплярами одного и того же мозга.
     Тогда - полученное  знание  бесполезно,  искать  в  случившемся  некий
высший смысл незачем.
     И в то же время Шульгин чувствовал, что с ним происходит нечто, от его
воли независящее.
     В мозгу словно запустился какой-то процесс внутреннего переустройства.
     Сашка во время работы в своем НИИ высшей психической деятельности одно
время   ставил   на   себе   эксперименты   с   разными   нейролептиками  и
галлюциногенами. Сейчас происходило нечто подобное.
     Будто активизировались одни зоны и приглушалась  деятельность  других,
устанавливались  новые,  ранее латентные связи,  менялся сам темп обработки
информации,  менялась  структура  и  взаимоотношения  между  оперативной  и
долговременной памятью.
     Более всего это напоминало действие точно рассчитанной дозы фенамина.
     Частью сознания,  которая  у  Шульгина и составляла ядро его личности,
абсолютно  не  подверженного  воздействию  ни  алкоголя,  ни   психотропных
препаратов, Сашка с интересом наблюдал и оценивал происходящее.
     Да, он  начал  размышлять  о намеке на парадокс,  возникающий в случае
признания возможности связи между одновременно существующими  реальностями.
В  принципе  ничего  особенно странного здесь нет.  Изменения ведь не могут
захватить  весь  мир  одновременно.  Картину  можно  представить  себе   по
аналогии,   скажем,  с  морским  приливом  или,  даже  лучше,  с  процессом
наступления осени и зимы в стране,  от Ленинграда до Кавказа.  С августа по
ноябрь.
     Вот когда  пожелтеют  и  осыплются  лиственные  леса  в  предгорьях  и
устойчиво ляжет снег, только тогда можно сказать, что процесс завершился. А
до  того  вполне  можно  слетать на выходные из холодной слякотной Москвы в
Сочи и прихватить последний кусочек жаркого лета...
     Так и тут.
     Одним словом,  война не окончена,  пока не похоронен последний  павший
солдат.
     И если так,  то две реальности сосуществуют одновременно,  может быть,
еще и сейчас, плавно перетекая одна в другую.
     Но интересно не только это.
     Он физически ощущал, что мозг его работает все мощнее и стремительнее,
словно набирающий обороты мотор.
     Нет, даже не так.
     Впечатление, будто   до  этого  он  летал  на  крошечном  одномоторном
самолетике и вдруг оказался за штурвалом истребителя  с  двумя  реактивными
турбинами.
     Только двинь  чуть-чуть сектор газа,  и машина со свистом несет тебя в
стратосферу...
     И земля  внизу  стремительно  превращается  в  подобие  географической
карты...
     Шульгин вдруг  увидел внутренним взором яркую,  цветную,  пульсирующую
трехмерную  конструкцию,  висящую  на   бархатно-черном,   тоже   живом   и
пульсирующем фоне.  И сразу же понял (или просто вспомнил),  что изображает
она как бы структурную формулу  конгломерата  реальностей,  с  которыми  за
последние два года приходилось иметь дело.
     И обозначенную   линиями,   пунктирами,   струящимися  энергетическими
жгутами полную карту их пространственных и межвременных перемещений.
     Вот ось  "Главной  исторической  последовательности",   тянущаяся   из
глубины веков до сакраментального 1984 года.
     Сдвоенная S-образная стрелка,  обозначающая поход Берестина в 1968-й и
возвращение оттуда.
     Рядом туманное  фиолетовое  веретено  -  возникшая   на   два   месяца
псевдореальность,   в   которой   Алексей   чуть  не  сгинул,  благополучно
извлеченный оттуда совместными усилиями Левашова и Ирины.
     Сбоку и сверху (хотя как поймешь,  где в многомерном континууме  верх,
где низ?) призрачное бирюзовое образование, символизирующее находящуюся вне
исторического  пространства-времени  планету  Валгалла  и  лиловые  как  бы
щупальца-стрелки,  обозначающие  многочисленные  переходы туда и обратно из
84-го года, в период ее первой колонизации.
     Там же особым цветом выделялась зона перехода Берестина и  Новикова  в
1941 год.
     Где-то в  районе  засечки,  обозначающей  X  век,  но тоже вне Мировой
линии,  он увидел похожее на химическую структурную формулу  образование  -
форзейлианский  Замок...  Одним  словом,  он  видел и понимал теперь крайне
наглядно: что, как и где с ними происходило.
     И даже нашел,  где и когда  жил  тот  безымянный  нищий,  которого  он
заставил умереть. Ниневия, XIV век до Р.Х.
     Самое же  главное,  представленная  ему  схема позволяла,  как таблица
Менделеева,  не просто наглядно представить уже известное,  но отыскивать и
прогнозировать неведомые раньше закономерности, связи, процессы...
     Например, вполне   отчетливо  обрисовался  разноцветный  перекрученный
жгут, ответвившийся от "Главной исторической последовательности" еще в 1905
году.
     О подобном он до сих пор не подозревал.  Еще более интересным было то,
что означенная реальность связывалась с нынешней несколькими перемычками  -
псевдоподиями...  Вот  здесь,  как  раз  в  нынешнем 1921 году,  и в районе
1924-го,  и дальше,  дальше,  вплоть до середины XXI века...  После чего  -
странный клубящийся туман.
     И много  еще интересных и неожиданных подробностей.  Запомнить бы все,
сохранить  в  памяти,  когда  прервется  контакт  или  закончится  действие
неизвестного галлюциногена.
     Пока же  Шульгин  мог  читать  эту схему...  Нет,  скорее не как химик
таблицу Менделеева, а как опытный офицер - топографическую карту.
     Там, где обыкновенный штатский человек видит только бледные зеленые  и
голубые  пятна,  черные  кольца  горизонталей  и  невесть  что обозначающие
условные значки,  глаз  специалиста  видит  реальную  местность,  со  всеми
высотами и низинами, полевыми и шоссейными дорогами, рубежами, удобными для
обороны,  танкоопасными направлениями и обратными скатами,  подходящими для
размещения артиллерии на закрытых позициях.
     А особенно  если  на  эту карту еще и нанесена текущая обстановка.  На
своей стороне и на стороне противника...
     Одновременно он с интересом  отмечал  (как  бы  со  стороны),  что  не
испытывает  абсолютно  никаких эмоций - исключительно голый рациональный ум
действовал  сейчас,  анализируя  предложенную  ему  картину  и   делая   из
увиденного своеобразные, более чем оригинальные выводы.
     Так вот, выводы получались крайне интересные.
     Опять же,  как  опытному  оператору-генштабисту достаточно внимательно
изучить три-четыре карты с нанесенными на них изменениями обстановки, чтобы
с  достаточной  долей  вероятности  угадать  замысел противника и возможное
развитие событий,  так и Шульгину сейчас  стало  понятно  очень  многое  из
происходящего.
     Так, например,  он видел (как - объяснить трудно),  что Андрей Новиков
на своем "Призраке"  отнюдь  не  переместился,  как  предполагали,  обычным
образом из Эгейского моря в Индийский океан, но пребывает сейчас в будущем,
лет за сто с лишним вперед,  как раз на той линии,  которая ответвилась  от
основной где-то в районе русско-японской войны и первой русской революции.
     И вдобавок начинал догадываться, что знает, каким образом он сам может
пройти тем же путем и догнать Новикова, а главное, исчезнувшую вместе с ним
из настоящего Анну.
     Но сначала ему следовало бы повидаться с Сильвией.
     Путь из катакомб на волю для него уже не был проблемой.
     Он чувствовал,   что   сейчас   достаточно   просто  встать  и  пойти,
практически в любую сторону, и очень скоро он найдет выход.
     Причем скорее всего - не в подвал дачи,  а где-то поблизости  от  нее,
возможно - на пустыре по ту сторону Приморского шоссе.

     ...Так оно и вышло.  Не далее как через полчаса он выполз в узкую щель
между  выветренными  пластами  ракушечника,  всего в полуверсте от знакомых
строений.
     На воле  вечерело.  Туман  рассеялся,  и  ветер   почти   утих,   зато
температура  упала  ниже  нуля,  и  покрытые  инеем кустики полыни казались
причудливыми изделиями работы Фаберже.
     Шульгин старательно  дышал   удивительно   вкусным   после   подземной
затхлости  воздухом  и  подивился,  как  это партизаны без особого смысла и
военной пользы ухитрялись сидеть в катакомбах годами.
     Он не подвергал сомнению их героизм и,  так сказать,  "упертость",  но
практического смысла в них не видел.
     Считай, три  года  строгого  тюремного  режима  для  нескольких  сотен
человек ради того,  чтобы разбросать в городе десяток листовок и,  в лучшем
случае,  взорвать  несколько  не  имеющих военного значения тыловых складов
почти   безвредной   румынской   армии,   -   такого   героизма   и   такой
самоотверженности он не понимал.
     Как вообще  не  понимал очень и очень многого в советской истории.  Не
подлинной, а предлагаемой для изучения и восхищения.
     Время, по счастью,  снаружи оказалось то же самое, ровно сутки спустя,
не  какой-нибудь  сорок  второй  -  сорок  третий  год,  и  Джо  ждал его в
условленном месте,  не удивляясь долгому отсутствию хозяина и не скучая  от
безделья.
     Шульгин выслушал  краткий  и  толковый  доклад  о  случившемся  в  его
отсутствие.  Ребята полковника-контрразведчика исполнили оговоренное даже с
некоторым  превышением.  Или  люди  Славского  оказали слишком уж серьезное
сопротивление.
     Короче, кое-кто в перестрелке был убит,  и все они,  мертвые и  живые,
включая  сторожа,  увезены  в  том  же  грузовике.  Сама  же дача отнюдь не
разрушена и даже не  разграблена.  Все  оставленные  Шульгиным  и  Славским
личные  вещи  хотя  и  носили следы поверхностного обыска,  но пребывали на
своих местах.
     Обратный путь через подвал до места,  где Шульгин оставил фон Мюкке  и
Славского,  занял, как и в прошлый раз, не более десяти минут. Вернулись на
дачу они тоже без всяких проблем.
     Только вот больше Сашка не ощущал в своей черепной коробке сразу  двух
синхронно работающих мозгов нечеловеческой мощи.  Память - да, осталась, но
и не более.
     Ему стало и грустно немного и в то же время радостно.  Он привык  быть
нормальным  человеком.  Умным,  отчаянным,  подчас  эксцентричным,  умеющим
многое такое, что и не снилось нормальным обывателям, - но человеком. Пусть
даже "кандидатом в Посвященные", но ведь пока лишь кандидатом...
     Еще Шульгин   чувствовал,   что  автором  интриги  была  скорее  всего
дружелюбно  настроенная  к  нему  личность.  Или   -   неодушевленное,   но
определенным образом мыслящее устройство.
     Хотя замысел интриги оставался для него по-прежнему темен.
     Дебютная идея гроссмейстера, способного мыслить на 15-20 ходов вперед,
для всего лишь перворазрядника Сашки пока что выглядела непостижимой.
     Поэтому он,  по  обычному  своему  практицизму,  удивительным  образом
сочетающемуся  с  наплевательским  отношением  к  далекой  перспективе  (не
тревожься о дне грядущем, грядущий день сам позаботится о себе, каждому дню
достанет  своей заботы),  решил отложить стратегические проблемы хотя бы до
завтра,  а сегодня предаться отдыху,  развлечениям и неторопливым беседам с
новыми "друзьями".
     Шульгин не без оснований предполагал, что время, на которое он оставил
Славского и фон Мюкке наедине,  партнеры использовали  для  соответствующих
консультаций. На что он, кстати, и рассчитывал.
     На кухне   дачи  Джо  приготовил  вполне  приличный  ужин  из  курицы,
принадлежавшей сторожу, найденных в кладовке овощей и собственных припасов.
Занавесив  на  всякий  случай  окна  одеялами,  поставили  посередине стола
семилинейную керосиновую  лампу,  разлили  по  стаканам  чуть  разбавленное
невкусной, излишне минерализованной колодезной водой виски.
     Вечер получился  тем  более приятный,  что капитан начал уже понемногу
передвигаться,  пока еще держась руками за стены,  спинки стульев и  прочие
подходящие опоры.
     Не договариваясь,  они дружно решили не касаться могущих вызвать споры
и разногласия вопросов,  а  сосредоточились  на  тайнах  природы  вообще  и
восточной медицины в частности.
     Шульгин, вроде  бы  полностью  "перетянув одеяло на себя",  красочно и
подробно рассказывал о своих встречах  с  первобытными  целителями  Африки,
Центральной  и  Южной Америки и особенно Индии,  Бирмы,  Сиама и Кохинхины.
Кроме некоторого собственного опыта,  Сашка почти дословно цитировал  целые
главы из книги "Свидетель колдовства" и ефремовского "Лезвия бритвы".
     Чем и  выгодна  позиция  пришельца  из  будущего - всегда можно выдать
известные любому развитому десятикласснику вещи за глубочайшие откровения.
     К концу беседы Шульгину все уже было ясно.
     Расчувствовавшись по  поводу  очередного   чудесного   спасения,   под
воздействием  выпитого виски и растормаживающей голубой таблетки,  Славский
наконец признался,  что до последнего момента испытывал  в  отношении  сэра
Ричарда серьезные сомнения.
     Наученный горьким  опытом,  он  привык считать любого нового человека,
внезапно завязывающего с ним знакомство, возможным неприятельским агентом.
     - А после мировой войны нравы настолько упали,  что  вполне  приличные
люди не брезгуют шпионажем.  Раньше такого не было.  Даже офицеры Генштаба,
занимающиеся  агентурной  разведкой  по  должности,  считались  не   вполне
комильфо.  Ненамного  лучше  жандармов...  - сообщил Станислав Викентьевич,
расслабленно улыбаясь.
     - И на кого же я мог, по вашему впечатлению, работать?
     Славский, в котором  голубая  таблетка  разбудила  какие-то  глубинные
качества личности, внезапно посерьезнел.
     - Сэр Мэллони, давайте поговорим, как полагается белым людям...
     Шульгин совершенно  не  ожидал,  что  его  тщательно  сбалансированный
психотропный препарат произведет на господина Славского подобное  действие.
Но, очевидно, суть его натуры была именно такова...
     Подобно свободомыслящему    интеллигенту    60-х   годов,   он   вдруг
"отвязался".
     И начал  рассказывать,  причем  очень  близко  к   истине,   известной
Шульгину,  о  крайне  неприятной  организации,  именуемой "Круглым столом",
ставящей своей целью если и не захват всех ключевых позиций  в  политике  и
бизнесе, с последующим созданием тайного "Мирового правительства", то нечто
весьма к этому близкое.
     - Нет,  вы не можете до конца этого понять,  Ричард!  - Лицо  и  голос
Славского   выражали   прямо-таки  страдание  уязвленного  в  своих  высших
побуждениях человека.  - Для чего мы сражались столетия подряд, отвоевывали
территории,  цивилизовали туземцев,  сражались не за барыши ведь,  за идею,
какой бы она ни была.
     Киплинг - "Несите бремя белых".
     - Ермак, Ермолов, Сессиль Роде, Скобелев, Черняев, князь Барятинский -
все  они  создавали империи,  которые служили благу цивилизации.  А что нам
хотят  навязать  взамен?  Протоколы  сионских   мудрецов?   Американизм   в
фарисейской  трактовке Теодора Рузвельта и Вудро Вильсона?  Я не знаю ваших
идейных принципов, дорогой Ричард, я просто надеюсь, что такой человек, как
вы,  никогда не согласится, чтобы вами помыкали неизвестно откуда взявшиеся
люди,  желающие доказать,  что то,  что хорошо для банка "Соломон Бразерс",
хорошо и для человечества.
     Пафос Славского  был  Шульгину  совершенно  понятен,  особенно в свете
грядущих десятилетий истории.
     Да, для истинного британца исходная позиция правильна.
     Пусть говорит  дальше.  Сашка  плеснул  еще  по  пятьдесят  граммов  в
стаканы.
     - А война? Кому нужна была мировая война? Что делили Англия, Германия,
Россия? О Франции я не говорю, у тех отрыжка 1871 года...
     - Короче можете, Станислав? - мягко спросил Шульгин.
     Сейчас ему  вдруг  показалось,  что  Славский  и  вправду  может  быть
этническим  русским или поляком российского подданства.  Как Джозеф Конрад.
Слишком не британский запал руководил им сейчас.  Тут и голубая таблетка не
объясняет всего.
     - Нет, Ричард, не мешайте мне. Хочу высказать все. Чтобы вы поняли. На
наш мир надвигается враг.  Коварный,  жестокий,  почти  всесильный.  Или  -
воображающий, что он всесильный. Вы молодец, вы помогли нам в самый сложный
момент. Помогите же и дальше...
     И потом,  нервно затягиваясь трещащей папиросой, стал объяснять именно
то, что Шульгин знал и раньше, интересуясь делами "Хантер клуба".
     Честно сказать,  до  последнего он предполагал,  что Славский вместе с
фон Мюкке как раз на них и работают. Теперь выходило, что нет.
     - На чьей же тогда стороне вы, Станислав? Красной контрразведки, белой
или?..
     - Именно что "или".  На стороне тех,  кто не желает допустить перехода
власти в руки "мировой закулисы".  Московские же  большевики  к  ней  очень
близки. Еще с времен восстания 1905 года, если не раньше.
     - А белые?
     - В отношении их я тоже испытываю сильные сомнения.  Говорят, что все,
от великих  князей  до  Керенского,  Гучкова  и  Милюкова,  принадлежали  к
масонам,  а это почти одного поля ягоды...  А вот в вас я увидел настоящего
человека. Человека принципов, чуждого новомодных, крайне неприятных веяний.
Наверное, такие люди сохранились лишь на окраинах империи.
     Я очень   внимательно  за  вами  наблюдал,  иногда  даже  провоцировал
некоторые ситуации,  чтобы посмотреть, как вы себя поведете. Естественно, я
все время опасаюсь ответных действий врага, жду, что он попытается внедрить
свою агентуру в мое ближайшее окружение.  Не может быть,  чтобы  мне  долго
удавалось  оставаться  нерасшифрованным.  Так  не бывает.  Предатели всегда
найдутся,  даже на самом верху.  Дело лишь в темпе.  Нам  нужно  все  время
опережать врага, хотя бы на шаг. И без помощников я не могу обходиться. Мне
нужны десятки,  сотни надежных людей.  А уж такие бойцы,  как вы,  - предел
мечтаний! Поэтому я и не поверил своей удаче. Ну, посудите сами - это почти
то же самое,  как если бы приехать на Аляску и в первый же день споткнуться
на улице о самородок в двадцать фунтов весом.
     - Спасибо, вы мне весьма льстите, - усмехнулся Шульгин.
     - Но  все  обстоит  именно  так.  Вы  меня  поразили уже при встрече в
гостинице...
     - Причем - в буквальном смысле, - съязвил Сашка.
     - Вот именно.  Потом - на шхуне.  Ну и так далее... А еще и ваш слуга!
Два супермена сразу - разве их можно встретить случайно?
     - Но и для "Системы" подводить к вам сразу двух суперменов, да еще так
грубо,  разве логично?  Я человек простой,  но и то удивился бы.  Зачем для
уличной драки нанимать чемпиона мира по боксу?
     - Вы так оцениваете нашу борьбу? - удивился Славский.
     - Не обижайтесь,  но так.  Я знаю себе цену, жизнь отучила от излишней
скромности,  поэтому  могу  сказать   определенно:   людей   моего   класса
завербовать  на  роль мелкого шпика...  Денег не хватит и у Ротшильда.  Вот
если я увижу в деле настоящий интерес, тогда да.
     - Я подумал примерно так же.  Когда понаблюдал за вами.  Я  ведь  тоже
разведчик не из последних.  Если хотите знать,  процентов на тридцать (я не
преувеличиваю   и    не    преуменьшаю)    события    российской    истории
семнадцатого-девятнадцатого годов определялись мной...
     И тут Сашку осенило.  Он понял, с кем имеет дело. Мгновенно сопоставил
массу ранее известных фактов,  наложил их на стиль  работы  Славского,  его
странное национальное происхождение, характер - и понял.
     Не кто иной, как майор Сидней Рейли сидел перед ним.
     Но назвать его по имени было бы ошибкой.
     А тот продолжал:
     - Уже  в  катакомбах я понял,  что следует вам открыться и привлечь на
свою сторону.  Не завербовать,  упаси  бог!  Аристократов  не  вербуют,  их
убеждают. Если вы согласитесь пусть и не присоединиться к нам окончательно,
то хотя бы помогать нам в меру сил, сохраняя строжайшую тайну... Не ручаюсь
за окончательный успех, но мы можем дать миру шанс.
     - Такое слово я могу дать без ущерба для своих принципов. Никто еще не
говорил,  что члены клана Мэллони способны нарушить свое слово!  - произнес
Шульгин с некоторым металлом в голосе.
     - Вот  и отлично.  Вашего слова достаточно.  Но я не договорил.  Начав
помогать нам,  вы можете быть спокойны за  свое  благосостояние.  Названные
вами суммы и даже гораздо большие вы сможете получать регулярно. Я в данный
момент - сотрудник  Интеллидженс  сервис,  уважаемый  капитан  -  тоже,  но
одновременно  он  представляет  ушедший после Версаля в подполье германский
Генеральный штаб...
     - Удивительно,  русский и немец вербуют меня, британского аристократа,
в сотрудники разведки моей собственной метрополии...
     - Жизнь  изобилует парадоксами,  - философически заметил фон Мюкке.  -
Ради  спасения  самих  устоев  европейской  цивилизации   и   национального
суверенитета  наших  фатерляндов можно поступиться некоторыми историческими
заблуждениями, с течением времени превратившимися в аксиомы.
     - Весьма тонкая мысль,  - одобрил Шульгин.  - И большевизм,  и ваш так
называемый "Круглый стол" не вызывают у меня сочувствия.  Так что можете на
меня рассчитывать.  В пределах  разумного,  конечно.  Сражаться  за  вас  с
оружием в руках я больше не собираюсь.
     - Тем более что нам сочувствуют весьма важные персоны в правительствах
и  национально  ориентированный  крупный  капитал...  И  еще,  -  продолжал
откровенничать   Славский,  -  на  меня  возложена  куда  более  сложная  и
масштабная миссия. Вы знаете о так называемом сионизме?
     - Слышал.  Теодор Герцль,  Всемирный конгресс,  создание национального
очага...
     - Все-то  вы  знаете,  Ричард.  Поистине  незаменимый  в  наших  делах
человек. Так вот. У очень умных людей возникла идея. Почему бы и нет?
     Если дать им этот  самый  очаг,  наладить  массовую  репатриацию  туда
евреев  со  всего  мира,  так,  может  быть,  они  станут наконец настоящим
народом,  посвятят  себя  нормальным  вещам  -   строительству,   сельскому
хозяйству,  работе  на заводах,  заведут себе армию и флот...  И перестанут
наконец мешать нормальным людям в собственных государствах  жить  так,  как
они  хотят...  И  провоцировать  антисемитизм,  от  которого  сами же потом
страдают.
     Шульгин не стал сдерживаться, рассмеялся.
     - Что такое? - не понял Славский.
     - Совершенно ничего.  Идея крайне остроумная. Просто я представил, как
это будет выглядеть.  Целая страна, в которой абсолютно все жители - евреи.
Все -  и  банкиры,  и  полицейские,  и  воры,  и  солдаты,  и  нищие,  даже
проститутки и сутенеры - сплошь евреи...
     Видимо, теория теорией, а когда представишь ее наглядно... Фон Мюкке и
Славский переглянулись и тоже  захохотали...  ИЗ  ЗАПИСОК  АНДРЕЯ  НОВИКОВА
По-прежнему неизвестно, где и когда.
     На палубу  я  поднялся,  по моим расчетам,  минут за десять до восхода
солнца,  рассчитывая  в  полной  мере  насладиться   феерической   картиной
наступления утра в тропиках.
     Впрочем, ожидания мои были обмануты,  если, открыв глаза в заполнявшем
каюту сероватом полумраке, я подумал, что просто еще слишком рано и, пока я
побреюсь  и  умоюсь,  солнце  как  раз  и  подтянется  к горизонту.  Еще по
Никарагуа я помнил, что и ночь и день в тропиках наступают почти мгновенно.
     Однако, поднявшись наверх, я убедился, что надежды мои тщетны. Плотная
низкая  облачность  простиралась  от  края  до края свинцово отсвечивающего
океана.  Яхта находилась словно бы в центре заполненной лишенным полутонов,
унылым  светом  полусферы.  Примерно  на  километр  еще  различались гребни
невысоких волн,  а дальше вода и небо неразличимо сливались воедино.  Будто
не  в  Индийском  океане  мы  находились,  а  в  северных  областях России,
где-нибудь на Онеге или Ладоге.
     Надо бы заглянуть в лоцию, характерна ли такая погода для этих широт и
в это время и чего следует ожидать. Кто его знает, может, мы попали как раз
в период муссонных дождей и до самого Таити обречены  на  туманы,  сырость,
шквалы и прочую экзотику.
     Хорошо хоть  ветерок подходящий,  паруса ловят бриз,  дующий,  как мне
кажется,  от африканского берега,  и кильватерная струя показывает, что ход
"Призрак" имеет никак не меньше десяти узлов.
     Господи, да бог с ней, с погодой. Неужели я все-таки дожил и до этого?
Я повидал в свое  время  и  Карибское  море,  и  Мексиканский  залив,  даже
выходил,   подобно  героям  Хемингуэя,  на  большую  рыбалку,  но  все  это
совершенно не то.  Непонятно,  в чем дело, но прибрежные воды отличаются от
середины океана,  как...  Ну,  допустим, как опушка подмосковного соснового
леса от зауральской тайги.  Вроде  бы  и  деревья  одинаковые,  и  кругозор
ограничен   тем  же  количеством  метров,  однако  самочувствие  совершенно
другое...
     Капитан Ларсен  деликатно  ждал  на  противоположном   крыле   мостика
окончания моей медитации,  чтобы подойти с докладом.  Тем более что за ночь
явно ничего неожиданного не случилось,  а подъем флага назначен  только  на
восемь ноль-ноль.
     Вообще-то на  частном прогулочном судне эта церемония не производится,
однако я хорошо помнил один из постулатов,  на котором Воронцов  воспитывал
своих роботов: "Если в восемь ноль-ноль флаг не будет поднят, в восемь ноль
одну минуту наступит конец света".
     Боюсь, что андроиды восприняли это буквально.
     - Ну что,  - наконец обратился я к капитану,  - докладывайте. Покажите
наше  место.  Много  ли  за  ночь прошли?  Не попался ли навстречу "Летучий
Голландец"? "Дер флигенде холлендер", так сказать...
     Понимание юмора в данный момент не входило  в  функцию  капитана.  Без
нормальных человеческих эмоций,  которые неизбежно присутствовали бы даже у
самого  хладнокровного  шкипера,  Ларсен  доложил,  что   ввиду   состояния
атмосферы  астрономических  наблюдений  произвести не удалось и в ближайшее
время вряд ли удастся.  Можно основываться только  на  показаниях  компаса,
лага и анемометра. От координатной точки, в которой яхта оказалась в момент
перехода,  "Призрак" прошел заранее намеченным  курсом  шестьдесят  миль  и
сейчас находится ориентировочно вот здесь...
     Я не  большой  знаток  мореходной  астрономии,  но кое-что в этом деле
понимал, не зря обучался основам штурманского дела последние полгода.
     Ларсен же  был  в  данной  своей  "реинкарнации"  штурманом  наивысшей
квалификации, да и Воронцов с Левашовым тщательно рассчитали все элементы и
параметры перехода.
     Прошлый раз,  кстати,  они вывели  "Валгаллу"  от  побережья  Северной
Америки  к  району Гибралтара с прецизионной точностью,  несмотря на то что
при этом еще имело место перемещение во времени почти на тысячу лет вперед.
И  вчера  Дмитрий  передал  по  факсу  в  последний  момент  лист  карты  с
обозначением места, куда они нас переправляют.
     В точку с координатами 6 градусов южной широты и 51  градус  восточной
долготы.  Это  приблизительно  на  середине  расстояния  между Сейшельскими
островами и мысом Амбр - северной оконечностью Мадагаскара.
     - Поэтому,  не имея возможности провести определение места  по  методу
линий  равных  высот для трех и более звезд,  я счел наиболее безопасным до
полного  прояснения  обстановки  проложить  курс  на   зюйд-ост,   включить
радиолокатор и дополнительно выставить на бак впередсмотрящего, - продолжал
доклад  Ларсен.  -  Даже  если  в  ближайшее  время  не  удастся   провести
обсервацию,  единственная  земля  при сохранении данного курса и скорости -
западный берег Австралии - откроется не раньше чем через десять суток.
     - Решение правильное, - кивнул я с умным видом. А что тут еще скажешь?
Плывем  и плывем,  "как аргонавты в старину".  Радиомаяков в этом мире пока
нет.  Системы спутниковой навигации тоже.  Но и судьба  "Титаника"  нам  не
грозит - локатор засечет любое препятствие минимум за десять миль,  времени
на маневр расхождения хватит,  а в самом крайнем случае вахтенный робот без
всякой  оптики видит лучше,  чем я в бинокль,  а отвлечься и прозевать хоть
риф, хоть перископ не способен в принципе. Так что можно жить спокойно и не
забивать себе голову.
     Однако для полного спокойствия я решил все же связаться с "Валгаллой".
По правилам это нужно было сделать,  Узнать,  как у них дела с  англичанами
закончились,  и доложить о "благополучном прибытии". Но сначала меня отвлек
инцидент с Анной,  а потом, увидев Ирину, я не захотел отвлекаться на прозу
жизни.
     Со связью  ничего  не  получилось.  То  есть мне не ответила не только
"Валгалла".  Молчали вообще все  диапазоны  длинных  и  коротких  волн,  на
которых работали радиостанции Земли в это время. Один только треск грозовых
разрядов,  шорох и  шелест  эфира,  иногда  -  протяжные  тоскливые  рулады
супергенерации.
     Странно, но  тогда  это  меня не столько встревожило,  как,  наоборот,
успокоило.  Попали мы в какую-то зону непроходимости радиоволн, ну и ладно.
Через несколько часов все наладится...
     Так мы   и  плыли  себе  навстречу  невидимому  солнцу  по  совершенно
пустынному  океану,  не  встречая  ни  парусников,  ни  пароходов.   Да   и
неудивительно - курс наш проходил вдали от судоходных трасс. Линия Кейптаун
- Фримантл лежала на полторы тысячи миль южнее,  а Аден - Коломбо - Гонконг
на столько же севернее.
     Несколько раз  в  течение  дня  налетали короткие шквалы,  но волнение
оставалось умеренным, и мои дамы не страдали от морской болезни. Сегодня по
случаю   начала   отдыха  можно  ограничиться  блаженным  ничегонеделанием,
чревоугодием,  распитием  легких  спиртных  и   прохладительных   напитков,
купанием в океане и, например, музицированием в кают-компании.
     А с  завтрашнего  дня  я собирался занять спутниц по полной программе.
Мало,  что на ограниченном пространстве "Призрака" угроза  хандры  и  скуки
является  более  чем  реальной,  так  мне  просто нужны надежные помощницы.
Роботы роботами,  а человеческий фактор со счетов сбрасывать  нельзя.  И  я
предполагал  обучить  девушек  работать  со снастями и парусами,  лазить по
вантам,  драить палубу,  грести веслами  на  шлюпке  и  все  такое  прочее.
Планировались также занятия фехтованием, стрельбой, боевыми искусствами...
     И скучать не будут,  и часы отдыха покажутся долгожданными, а заодно и
сил поднаберутся.  Предъявлю  Сашке  вместо  нежной  былиночки,  колеблемой
ветром, крепкую загорелую деваху, с которой не стыдно пойти в разведку.
     Заодно и посторонних мыслей будет меньше.  Как специалист, я опасался,
что в нашем тесном мирке могут возникнуть проблемы. Ирина мне говорила, что
Анна   оказалась   женщиной  чувственной  и  темпераментной,  и  переносить
собственное воздержание при том, что мы будем регулярно уединяться в каюте,
чтобы заниматься там известно чем, ей будет тяжело.
     А это чревато плохим настроением и непредсказуемыми поступками.
     Так что всем будет лучше, если после экстремальных физических нагрузок
девушка будет забываться здоровым сном без сновидений.
     Пока Сашка не вернется.
     Вертелся лаг,  считая мерно мили,  и в конце концов барометр  показал,
что  мы выходим из области низкого давления,  и стрелка уверенно поползла в
сторону "Ясно".  Однако связь пока так  и  не  восстановилась,  что  начало
внушать умеренную тревогу.
     В шестом  часу  утра стало очевидно,  что уж сегодня солнце мы увидим,
лохматые  обрывки  туч  смутно  темнели  лишь  за  кормой,  а  восток  алел
совершенно по-маоистски*.
     - Теперь  и  узнаем,  капитан,  какие  мы с вами штурмана,  - сказал я
Ларсену,  любуясь  нежными  переходами  цветов  на  границе  моря  и  неба.
Отчего-то всю жизнь, с раннего детства, рассветы вызывают у меня сдержанный
восторг и прилив оптимизма,  а закаты,  наоборот,  вгоняют в  меланхолию  и
провоцируют  на  странные  поступки.  - Готовьте инструменты,  а я буду вам
ассистировать.
     Не буду  подробно  излагать  здесь  методику   работы   с   секстаном,
креномером и прочими штурманскими инструментами,  но ручаюсь,  что все было
сделано по  всем  правилам  науки  и  искусства,  к  которому,  несомненно,
относится  штурманское  дело.  Но  результат нас с Ларсеном поначалу просто
удивил.
     Я допускал,  конечно,  что координаты,  определенные путем прокладки и
счисления  с помощью компаса и лага,  с поправками на ветер и течения могут
расходиться с обсервованными миль на десять-пятнадцать в каждую сторону, но
сейчас  выходило,  что мы промахнулись больше чем на триста.  Обычно так не
ошибаются даже курсанты-троечники на первой практике.  Мы с Ларсеном  молча
посмотрели друг на друга,  после чего робот совершенно по-человечески пожал
плечами.
     Мы перешли на другое крыло мостика и повторили  наблюдения.  Результат
совпал до долей градуса.  Согласно прокладке на карте, от точки перехода мы
шли курсом ост-зюйд-ост 115 градусов, со средней десятиузловой скоростью, и
сейчас должны находиться на сорок миль северо-восточнее островов Каргадос -
Карахос.
     Обсервованное же место "Призрака" находилось южнее острова Маврикий, в
непосредственной близости от тропика Козерога.
     И, значит,  либо  капитально  ошибся  в  своих расчетах Воронцов,  что
маловероятно,  так как он использовал  гораздо  более  точную  стационарную
аппаратуру "Валгаллы", либо...
     Здесь приходилось  размышлять  самому,  поскольку  роботы к творческой
деятельности не способны по определению. Я поручил Ларсену еще раз выверить
инструменты,  убедиться,  что  хронометры  показывают  правильное время,  и
посмотреть,  нет ли опечаток в навигационных таблицах и таблице логарифмов.
Потому  что  на  триста  миль  в определении своего места не ошибались даже
кормчие Колумба и Магеллана.  Тем более - по широте.  Ошибку в  определении
долготы допустить легче.
     Значит, так.  Раз  неисправность  приборов  и  опечатки  в таблицах мы
отнесли к компетенции Ларсена,  на мою долю остаются гипотезы иного  плана.
Каковых  не так уж и много.  Точнее - нормальных,  то есть нефантастических
нет совсем.  Если только очередной кок Негоро не подложил топор под главный
компас, условно говоря.
     Все остальное уже было.  В том числе допущенная Олегом в Замке ошибка,
забросившая нас с Ириной на целый вечер  в  1991  год.  Вернее,  не  ошибка
самого  Левашова,  а  какой-то  неучтенный им фактор,  нечто вроде принципа
неопределенности, не позволяющий одновременно обеспечить точность попадания
по месту и времени.
     По аналогии   можно   представить,  что  если  время  сейчас,  как  мы
предполагаем,  расчетное - 29 октября 1921 года,  6 часов 17 минут поясное,
то  по  месту находиться мы сейчас можем где угодно,  как на предполагаемых
координатах,  так и на противоположной стороне шарика, то есть где-то между
островами Туамоту и побережьем Перу.
     Но томила меня смутная тревога. Мы ведь уже убеждались, и не один раз,
что все наши шуточки с пространством-временем добром не кончаются.
     Поход Берестина  в  66-й  год  вызвал  образование  едва   устраненной
развилки реальностей.
     Первая и последняя попытка возвратиться из Замка в собственные время и
реальность забросили нас с Ириной в будущее,  хорошо еще,  что ненадолго  и
без всяких парадоксов.
     Впрочем, это как раз большой вопрос.  Отчего не предположить, что все,
что случилось с  нами  после  этого,  как  раз  и  является  одним  большим
парадоксом?
     Все - Белый Крым,  Врангель, победа над большевиками, спасение Колчака
и Парад Победы в Стамбуле - как раз и  есть  иллюзия,  пресловутая  Ловушка
Сознания.
     А уже  внутри  ее  содержатся более мелкие частности:  почти недельный
сбой во время моего визита на виллу Сильвии,  новые приключения с нею же на
Валгалле et cetera...
     И хорошо,  если и на сей раз все ограничится ошибкой в триста миль. Но
ведь еще имеет место и замолкшее радио...
     Ведь решили же мы,  что будем впредь всеми  силами  избегать  проломов
мирового  континуума,  жить  в  нашей  последней  реальности  как  подобает
законопослушным  обывателям  Великой  Сети.  А  тут  успокоились,  утратили
бдительность, решили, что еще разок попробовать можно.
     Правда, сослаться можно на то,  что выхода другого у нас не было.  Или
погибать под английскими снарядами, или - так.
     Впрочем, рискнуть тоже было  можно,  пощекотать  себе  нервы  ремейком
прорыва  "Гебена"  и "Бреслау" в противоположном направлении,  но как-то не
захотелось.  Навоевался  я  сверх  меры.  Да  и  в  случае  удачи   прорыва
"просвещенные мореплаватели" нас бы в покое не оставили, здесь пока еще все
судоходные пути и почти все порты контролируются ими.
     Все равно  как  сначала  публично  наплевать  в   морду   предводителю
марьинской  шпаны,  а  потом  отправиться  с  подружкой вечерком посидеть в
летнем кафе на углу Октябрьской и Сущевского вала.
     Да чего я так взволновался?  Ничего же пока не произошло и  ничего  не
известно.  Океан,  небо,  солнце, яхта - все при нас. И принцип Оккама пока
еще никто не отменял.
     Я попытался выбросить из головы  тревожные  мысли,  и  мне  это  почти
удалось,  потому что как раз в этот момент на крыше рубки появились Ирина с
Анной.
     Свеженькие, умытые,  причесанные,  одетые сообразно  моде  и  ситуации
"светские  дамы  на  морской  прогулке",  то есть в легкие светлые платья и
широкополые шляпки для защиты нежной кожи от жарких солнечных лучей.
     Я поприветствовал спутниц полупоклоном, приподняв над головой фуражку.
(Удивительно быстро привыкаешь к нормам и обычаям времени. Всю жизнь я даже
зимой ходил, за исключением самых свирепых морозов и метелей, без головного
убора,  а  здесь легко смирился с мыслью,  что без фуражки или шляпы ходить
почти столь же неприлично, как и без штанов.)
     Ирина ответила мне  легкой  улыбкой,  а  Анна  будто  и  не  заметила.
Вцепившись  пальцами в планшир,  она буквально остолбенела,  широко раскрыв
глаза.
     Да уж, я ее отлично понимаю.
     Увидеть в двадцать один год Индийский океан во всем  его  великолепии,
освещенный  утренним  солнцем,  с  палубы  королевской яхты дано не каждой.
Особенно после того,  как девушка почти  смирилась  за  три  года  жизни  в
Совдепии, что ничего хорошего ей, дочке статского советника, в пролетарском
раю не светит. Что ни в какой вуз ее не примут, это еще полбеды, так ведь в
ходе  объявляемых  большевиками  одна  за  другой  кампаний  свободно можно
оказаться там, куда Макар телят не гонял, а то и еще дальше.
     И вдруг не только вернулась прежняя жизнь  и  общественный  статус,  а
былью стала сказка, сюжет из романов Буссенара или Чарской: она вышла замуж
за красавца мужчину,  генерала и одного из богатейших  людей  на  земле.  А
теперь плывет в изысканном обществе не куда-нибудь, а в Австралию!
     Горевала, конечно, девочка, что ненаглядный Александр вновь ее покинул
и не с кем разделить радости жизни и  постель  (к  этому  делу  она  быстро
приобрела   вкус,   хотя   совсем   недавно   данная   сторона  супружества
представлялась ей неизбежным, но от этого не менее стыдным злом). Но ничего
страшного,   можно  и  потерпеть  немного,  Шульгин  обещал  разделаться  с
неотложными делами и возвратиться не позднее чем через две-три недели.
     Мы немного поболтали в общем-то ни о чем,  поскольку  грузить  девушек
своими проблемами я не считал нужным, обсудили программу предстоящего дня.
     После церемонии  подъема  лично  мной  придуманного  флага "Призрака",
очень похожего на будущий ооновский,  голубого  с  вышитой  серебром  розой
ветров  и  девизом "Вулюар сэ пувуар",  прошедшей достаточно торжественно и
сопровождающейся гимном экспедиции - увертюрой Дунаевского к  фильму  "Дети
капитана  Гранта" и салютом,  на крыше рубки под тентом был накрыт завтрак,
изысканный,  но достаточно плотный,  поскольку морской воздух и  физические
упражнения весьма способствуют аппетиту.
     Оставив девушек  услаждать  себя  кофе глясе и любоваться пейзажем,  я
спустился в рубку и в очередной раз включил радиостанцию. Увы!..
     А тут еще явился Ларсен с докладом.  Он  так  и  не  нашел  каких-либо
неисправностей  в  инструментах  и  ошибок  в  таблицах.  Но зато очередная
обсервация показала,  что мы находимся всего  в  15  милях  северо-западнее
острова Платт,  и,  значит,  не позднее чем через час откроется характерный
двузубый пик, венчающий его северную оконечность, как обещала лоция.
     Любой мореход обрадовался  бы  этой  возможности.  Тут  и  место  свое
определится со стопроцентной точностью,  и правильную прокладку курса можно
начинать.
     Одна только закавыка портила дело - остров Платт  расположен  почти  в
сутках пути от места, где мы якобы находились всего два часа назад. То есть
дела наши обстоят, грубо говоря, хреново.
     Разумеется, ни через час, ни через два ни в бинокли, ни радиолокатором
мы не обнаружили ничего похожего. Океан был гладок и пустынен.
     - Что  из  этого  следует,  капитан?  -  поинтересовался я,  изображая
хладнокровие,  но,  может быть,  излишне нервно покусывая мундштук  трубки.
Лично мне ответ был уже очевиден.
     Столь совершенные мыслящие машины не ошибаются, и ставить под сомнение
штурманские способности робота  я  не  мог.  Если  даже  предположить,  что
внепространственный  скачок  каким-то  образом повлиял на позитронный,  или
какой он там у него, мозг, который начал давать сбои при вычислениях, так я
и  сам  брал секстаном высоту солнца в полном соответствии со "Справочником
штурмана" издания 1968  года  под  общей  редакцией  контр-адмирала  В.  Д.
Шандабылова.
     Предположим, что  и  адмирал  со  странной  фамилией  тоже  не  вполне
компетентен,  так там еще двенадцать докторов и кандидатов военно-морских и
физико-математических наук трудились. Не баран начихал.
     Эрго -   мы  находимся  на  самом  деле  неизвестно  где.  Единственно
достоверно известно - в южном полушарии,  поскольку яхта идет на восток,  а
солнце от нас слева.
     Забавно.
     - Единственное,  что  я  могу предположить,  - мы пользуемся неверными
навигационными таблицами, - сообщил Ларсен и протянул мне книжку ежедневных
таблиц "МАЕ" на 1921 год.
     Таблицы как таблицы.  Совершенно такие, какими пользуются судоводители
всего мира.  Найти в сотнях столбцов цифр ошибку  или  опечатку  совершенно
невозможно,  разве  только  остановить  первый встреченный в море корабль и
вместе  с  их  штурманами  произвести  сверку  каждой  строки  и  цифры  на
сегодняшний и ближайшие дни.
     Только ничего  это  не  даст,  поскольку теперь я был почти совершенно
уверен,  что мы в очередной раз попали не туда. В иное время, проще говоря.
Не  знаю  пока,  на  месяц  мы  ошиблись,  на год или столетие,  но другого
разумного объяснения просто нет.
     Для меня  разумного,  поскольку   любой   нормальный   человек   любой
реальности   до   последнего  отстаивал  бы  какую  угодно  причину,  кроме
названной.  Для  всех  прочих,  включая  и  писателей-фантастов,  время   в
повседневном обиходе - константа из констант. Куда проще согласиться даже с
неожиданным и немотивированным  изменением  угла  наклона  земной  оси  или
увеличением орбитальной скорости нашей планеты, нежели шутками со временем.
     Но я,  побывав  в  прошлом,  будущем  и  как минимум трех параллельных
временах, подумал как раз об этом варианте.
     - Скажите,  Ларсен, а вы смогли бы произвести расчеты по, так сказать,
обратной экспоненте? То есть установить, какому дню, месяцу и году могло бы
соответствовать наше исчисленное место?
     Робот ответил практически сразу.  Смысл моей  идеи  он  понял,  но  ни
удивления,  ни иного эмоционального отклика вопрос у него не вызвал.  Он же
не  человек,  хотя  и  похож  неотличимо,  и  требуется  сначала   включить
специальную подпрограмму, чтобы он начал соответствующим своему психотипу и
профессиональному статусу образом  реагировать  на  дурацкие  или  странные
вопросы.
     - Технически такой расчет возможен,  но практической пользы от него не
будет...  - Где-то у него внутри происходили  недоступные  моему  разумению
переборы вариантов.
     В принципе  если  в  главной  памяти  самого  робота  или  базе данных
судового компьютера имелись необходимые алгоритмы,  учебники и  справочники
по  астрономии,  Ларсен  мог  бы  расчислить  реальное положение Солнца для
любого места на Земле в каждую секунду от сотворения мира. По крайней мере,
мне казалось, что ничего теоретически невозможного в такой задачке нет.
     Однако Ларсен меня разочаровал.
     Не своими  математическими  способностями,  а  сутью  ответа.  По  его
мнению, в силу таких-то и таких-то причин означенному соотношению координат
и  положения  Солнца  на  небосводе  может  соответствовать  неограниченное
количество дат как до,  так и после наступления нашей эры по грегорианскому
календарю.  С  апериодичными  интервалами  от  14-го  до 21-го года.  Грубо
говоря,  ближайшими  точками  времени,  в  которые   нас   могло   занести,
оказывались  промежутки между началом октября 1906-1913 годов в прошлом или
последние числа сентября 1937-1944 в будущем.  И так далее, вверх и вниз до
бесконечности...
     Требовать уточнения до дня и часа я по понятным причинам не стал. Хотя
меня несколько  удивили  два  противоречия.  В  прошлый  раз  мы  с  Ириной
нечувствительно попали в 1991 год,  который отстоял от нашего 1984-го всего
на 7 лет,  а Антон,  подбирая  для  нас  пригодную  для  жизни  реальность,
утверждал,  что  доступные  для  проникновения координаты времени разделены
гораздо большими интервалами.
     Впрочем, скорее всего в каждом указанном случае имелись в виду  совсем
другие  законы  и  принципы.  И  необязательно мы сейчас находимся именно в
ближайшем прошлом-будущем, и какой-то поправочный коэффициент кратности как
раз и может воображаемое противоречие устранить.
     И проблема совсем не в теории,  а в том,  как понять,  где мы на самом
деле,  и как жить дальше, если все случилось так, как я думаю. Согласитесь,
оказаться за пределами своего времени в хорошо вооруженной и подготовленной
к чему угодно компании  надежных  друзей,  да  еще  и  чувствуя  постоянную
поддержку  почти  всемогущего  и  всеведущего  Антона,  или вот так,  как я
сейчас, - две большие разницы.
     После обеда,  когда Аня устроилась с книгой в шезлонге под  тентом,  я
уединился с Ириной на кормовом балконе и в осторожных выражениях изложил ей
суть моих  опасений.  К  предложенной  гипотезе  она  отнеслась  достаточно
спокойно Как я давно уже убедился,  главное для нее - чтобы мы были вместе,
а остальное как-нибудь уладится.
     - Мы же все равно собрались путешествовать без особой цели, и отпуск у
нас  не  24 дня,  так что пока причин для тревоги нет.  Сначала нужно точно
определиться,  где мы и почему,  а уже потом думать,  как  быть.  Или  сами
найдем выход, или Антон возникнет, как чертик из табакерки. Как бы опять не
его это шутка.  Появится и  скажет,  что  неизбежная  на  море  случайность
требует твоего вмешательства именно здесь, сейчас и таким именно образом...
     За годы  общения  она  вполне  овладела  и  принятой  в  наших  кругах
лексикой,  и стилем мышления.  Впрочем,  еще 9  лет  назад  (биологического
времени),  в  ночь  первого  знакомства  я  установил,  что мы с ней "одной
серии",  отчего и неожиданностей в наших отношениях быть не может.  А когда
они  вдруг  все-таки  случаются,  как,  например,  произошло с нашим давним
разрывом и ее замужеством,  то все рано или поздно  возвращается  на  круги
своя.
     - Если мы оказались в будущем, - сказала она, мечтательно всматриваясь
в рассекающую индиговую гладь океана кильватерную струю, - ты быстро в этом
убедишься,  покрутив ручки радиоприемника.  В тридцать седьмом и следующими
за ним временными рубежами со связью было все в порядке.  Поймаешь Би-би-си
или радио Коминтерн, и все узнаем.
     - А вот тогда газеты потерялись, и мы так и не узнали, что же на нашей
родине произошло,  и что за три славянских  президента  подписали  приговор
Советскому  Союзу,  -  вспомнил я нашу четырехчасовую прогулку по странной,
осененной царскими трехцветными флагами Москве декабря 1991 года.
     Даже Антон не смог помочь нам выяснить,  где  и  почему  мы  побывали,
поскольку подчинялся тем же законам природы, которые гласят, что, оставаясь
в пределах данной реальности,  побывать в будущем и вернуться после этого в
прошлое  невозможно.  Мы же совершенно случайно попали из безвременья Замка
вообще неизвестно куда - в собственное ли наше будущее,  или,  как в романе
Шекли,  в реальность,  отличающуюся от исходной одной-единственной деталью,
всего двумя деталями, и так далее...
     - Да,  забавное  вышло  приключение,  -  ответила  Ирина  с  мгновенно
проявившейся  и  так  же  быстро  исчезнувшей  улыбкой,  непонятно  к  чему
относящейся - к тому, что мы пережили на московских улицах, или эпизоду уже
в  квартире,  когда  нас  чуть не застали друзья за спонтанными и чрезмерно
бурными любовными утехами.
     - А если мы оказались не в будущем,  а в прошлом? - поинтересовался я.
- Тенденция-то ведь в том, что мы как-то незаметно соскальзываем все ниже и
ниже.  До двадцатого года уже добрались,  а теперь вдруг раз,  и еще глубже
провалились. Хорошо еще, если в начало нынешнего или конец прошлого века, а
то сразу в тартарары,  времена Магеллана или крестовых походов...  И радио,
кстати, здесь не работает.
     Я не  шутил,  подобная  перспектива казалась мне куда более возможной,
чем противоположная.  И радости, само собой, от подобной возможности отнюдь
не испытывал. Ну, конечно, мы и там не пропадем... Поначалу.
     На год продовольствия у нас хватит,  золота имеется в достатке, оружия
и боеприпасов - до конца дней,  если даже со всем миром  воевать  придется,
тем более имея таких верных и умелых бойцов, как наши роботы.
     Но социализироваться  в  архаическом  обществе мы точно не сможем.  И,
значит,  придется превращаться в этаких Агасферов,  обреченных  бродить  по
миру,  нигде надолго не задерживаясь, без друзей, единомышленников и всего,
что  сопутствует  нормальной  человеческой   жизни.   Вроде   дона   Руматы
Эсторского, даже еще хуже.
     - Не  грусти,  Новиков,  -  уловила ход моих мыслей и смену настроения
Ирина.  - Еще ведь ничего не решено.  Давай сначала разберемся,  а уж потом
будем думать, как жить...
     Ничего более умного я все равно придумать не мог,  почему и отправился
в рубку,  поскольку подошло наконец время аварийной связи.  Те  самые  "три
минуты молчания".
     Таковыми они  и  остались.  Ни  на  коротких,  ни на средних волнах ни
малейших признаков осмысленных сигналов. Только треск атмосферных разрядов.
     Я еще сидел перед рацией,  выключив питание и  мрачно  уставившись  на
собственное  отражение в экране компьютерного монитора,  как почти бесшумно
прошелестев босыми  ногами  по  ступенькам  трапа,  за  моей  спиной  вновь
возникла  Ирина.  Лицо  ее  прямо-таки лучилось радостью,  и я еще не успел
догадаться о причине, как она рассеяла мое недоумение.
     Нет, она летела ко мне отнюдь не для того,  чтобы  сообщить,  что  все
наши  проблемы  решились  сами  собой  и Ларсен,  к примеру,  увидел-таки в
бинокль берег, именно тот и именно там, где нам нужно.
     Все гораздо проще. Расставшись со мной, Ирина вдруг вспомнила, что она
не  только светская женщина,  отправившаяся с другом в запоздавшее не то на
год,  не то на восемь лет "свадебное путешествие",  а и неплохой в  прошлом
специалист  как  раз  по  межвременным  перемещениям и спецоперациям в иных
мирах.
     Хотя из  всей  необходимой  аппаратуры  у  нее  с  собой  был   только
портсигар,  прибор  весьма  универсальный,  но маломощный,  рассчитанный на
поддержку стационарных установок типа "шар",  она все же сумела  рассчитать
необходимые   параметры   генерируемого   поля   и   дотянулась   лучом  до
географической точки, где сейчас должна бы находиться "Валгалла".
     Ирине это удалось потому,  что координаты постоянного места парохода у
второго  причала  на внутреннем рейде острова Мармор,  где ударными темпами
возводился Царьград,  вольный город и новый форпост Югороссии  в  Мраморном
море,  уже имелись в памяти прибора.  То есть канал прямой связи как бы уже
существовал, только в свернутом виде, его нужно было только активизировать.
Но все равно энергии в "аккумуляторах" хватило еле-еле.
     Буквально за несколько секунд, пока они работали, Ирина успела увидеть
нужное место, и ей все стало ясно.
     - Будущее,  Андрей,  несомненное будущее,  причем - опять не  в  нашей
реальности... - И она объяснила, почему пришла к данному выводу.
     Во-первых, там,  где  мы заложили город,  где местные и привезенные из
России строители уже успели воздвигнуть пирсы,  портовые сооружения, первые
кварталы городских улиц, она не увидела совсем ничего.
     Пустынный малоазиатский пейзаж, такой же, как до Рождества Христова, а
возможно и до Потопа.  Зато в море она  увидела  сразу  несколько  кораблей
более  чем  современного  вида,  а  в небе - инверсионные следы летательных
аппаратов. И - "Сапиенти сат"*, как любили говаривать древние.
     В самом деле,  раз Ирина не увидела никаких следов города, значит, его
здесь  и  не было.  За 50-100 лет (допустим) даже те постройки,  что мы уже
успели возвести,  никуда бы  не  делись  при  любом  развитии  исторических
событий.  Стоят же на месте и Порт-Артур,  и Дальний, и Харбин, хотя Россия
давно потеряла права на обладание ими.  Следовательно,  и реальность  здесь
другая. Жаль, что я своими глазами не увидел те корабли и самолеты, которые
видела она.  Уж я бы смог хоть приблизительно определить время,  отделяющее
их и от 1921-го, и от 1984-го, в ту или другую сторону.
     Но самое главное даже не это.  Парадоксальным образом факт попадания в
иную реальность вселил в меня оптимизм. Из собственного будущего выбраться,
в  случае  чего,  гораздо  труднее,  если  не  невозможно совершенно.  А из
параллельной реальности - куда вероятнее. Поскольку есть уже прецеденты.
     Так что поживем посмотрим.  Теперь остается только определить время, в
которое мы угодили, и начать соображать, как здесь можно устроиться...
     Вопросов, конечно,  у  меня  сразу же возникла уйма,  но без спешки со
всеми можно будет разобраться. По мере их практической реализации.

     ...С наступлением  ночи  отпали  последние  сомнения.  В  обыкновенный
бинокль сразу же стали видны  перемещающиеся  между  истинными  звездами  и
планетами  светлячки,  не  могущие  быть  ничем  иным,  как  искусственными
спутниками.  Меньше чем за час Ларсен с помощью оптики и локатора  насчитал
их  несколько  десятков,  летающих  по  разнообразнейшим  орбитам,  а также
неподвижных, зафиксированных над определенными точками земной поверхности.
     Из этого следовало,  что здешняя цивилизация никак не уступает хотя бы
нашей  исходной.  У  меня даже мелькнула мысль,  не вернулись ли мы случаем
домой,  в собственные восьмидесятые,  на крайний  случай  девяностые  годы?
Впрочем,  она  так  же  быстро  и  отпала.  По  простейшей  причине  - наша
радиоаппаратура  по-прежнему  не  принимала  никаких  сигналов.  Значит   -
принципы связи здесь совсем другие,  использующие как минимум совсем другие
диапазоны частот, если не гравитационные или совсем нам неведомые волны.
     Одного из роботов,  носившего судовое имя Джонсон,  в честь очередного
персонажа  "Морского волка",  я перенастроил на специальность радиоинженера
высшей для уровня 1984 года квалификации и поручил ему, используя имеющуюся
на   "Призраке"   аппаратуру,   а   при  необходимости  конструируя  новую,
разобраться в ситуации  и  поймать  какую  угодно  передачу.  Не  может  же
техническая, тем более земная цивилизация обходиться вообще без связи.
     А яхта  продолжала  свой  бег  под  парусами к осту.  Сохраняя прежнюю
скорость,  через  неделю  или  дней  через  десять  мы  достигнем   берегов
Австралии. И что нас там ждет?
     Можно, конечно,  переложить руль вправо и пойти к французским (в нашем
мире) островам Амстердам и Сен-Поль. Туда немного ближе, и можно надеяться,
что мои английские документы не вызовут на этих затерянных в океане клочках
Земли чересчур пристального внимания.
     В том 21-м году, из которого мы выпали, так бы оно и было, изнывающему
от  скуки  губернатору  и полицейскому офицеру столько радости доставило бы
приглашение на борт,  хороший ужин и общение с красивыми  женщинами  (ну  и
соответствующие   рангу   подарки,   разумеется),   что   и  так  небольшие
формальности свелись бы к исчезающему минимуму.  Но здесь?  Кто его  знает,
может,  Англия  и  Франция  в  состоянии войны или вообще не существуют как
самостоятельные государства,  да и просто  документов  здесь  нет  в  нашем
понимании,  а  все  пользуются  какими-нибудь  электронными  карточками или
отпечатками сетчатки... Мало ли подобного приходилось читать.
     По той же причине не стоит идти в  Индию,  на  Цейлон  или  Индонезию,
неизвестен  их  политический  статус,  нравы и обычаи аборигенов,  принципы
обращения с иностранцами.
     Но все эти проблемы занимали только нас с Ириной,  Анна ни  о  чем  не
подозревала  и  с  энтузиазмом  двадцатилетней  девушки  радовалась  жизни,
роботам же было абсолютно все равно в рамках действующей программы.
     К полудню следующего дня Джонсон добился  первых  успехов.  Исходя  из
того,  что при наличии такого количества спутников здешние обитатели вполне
могут использовать ультракоротковолновые диапазоны,  он изготовил несколько
антенн  и собрал подходящий приемник.  И чуть ли не с первой попытки поймал
передачу.  Не слишком пока отчетливую,  с помехами,  но явно на  английском
языке.  Пустейшего,  надо заметить,  содержания.  Ничуть не лучше тех,  что
гнали местные радиостанции Карибского  бассейна  и  Флориды,  когда  я  там
работал.
     Может показаться удивительным,  что на мощной радиостанции "Призрака",
способной доставать на другую сторону земного шара,  не было  элементарного
УКВ-диапазона,  которым с шестидесятых годов оснащались даже наши советские
"Фестивали", "Ригонды" и "ВЭФы".
     Правда, пользы  в  них  было  чуть.   Ловились   полуэкспериментальные
станции,  вещавшие  по  два-три  часа  в  день,  да  звуковое сопровождение
телепередач. И дальность приема - километров 10-15.
     В двадцатые же годы  весь  мир  звуковое  вещание  вел  на  длинных  и
средних, а на KB работал морзянкой.
     Здесь же  наряду с ультракороткими волнами использовали еще что-то,  и
на это "что-то" у Джонсона квалификации уже не хватило.
     Поэтому ловить нам удавалось,  может быть,  процентов десять того, что
на  самом  деле шло в эфир.  К именно этой пропорции я пришел,  элементарно
сравнив плотности вещания в наше родное время и здесь.  Не может  же  быть,
что  космического  уровня  цивилизация  уступала  в  радиообмене  нашей  на
порядок.  А цивилизация была космической  на  самом  деле,  покруче  нашей.
Несколько  раз  за  время  плавания  мы  наблюдали старты солидного размера
космических кораблей с какого-то экваториального космодрома.
     Судя по   размерам   объектов,   мощности   ионизированного    столба,
пронзающего   атмосферу,  тут  летали  полноценные  межпланетные,  если  не
межзвездные корабли.
     А вот доступные нам передачи поражали первобытной глупостью. Ничуть не
лучше   того,  что  ловилось  в  1979  году  в  Сан-Сальвадоре  из  Майами.
Более-менее содержательными были только программы новостей.
     С их помощью мы определились во времени.  Сначала прозвучала дата,  19
сентября, а потом всплыл и год. 2055.
     Но жил этот мир не впереди,  а как бы сбоку нашего. Никаких намеков на
победу коммунизма.  Зато имя "Россия" прозвучало неоднократно и  во  вполне
спокойном, деидеологизированном контексте.
     Политическая же   ситуация   в  мире  оставалась  смутной.  Для  меня,
естественно.  Мелькали названия государств,  как известных и у нас,  так  и
совершенно   новых,   и   требовалось   немало   сообразительности,   чтобы
идентифицировать  какой-нибудь  Зулуленд,  Бантустанию  или  нечто   вообще
непроизносимое.  И  в основном в этих географических артефактах воевали.  В
итоге у меня сложилось впечатление,  что здесь история пошла по интересному
пути.  Похоже,  обошлось  без  деколонизации,  да и великие империи XX века
распались по несколько другим границам и принципам.
     Впрочем, тогда мне было понятно  весьма  немного.  Нас  с  этим  миром
психологически  разделял  всего  71 год.  Однако что понял бы о нашей жизни
человек из пресловутого 1913 года, с которым коммунисты сравнивали все свои
достижения  и  успехи,  прослушав несколько выпусков "Последних известий" и
посмотрев отрывки программы "Время"?
     Конечно, в сравнении с обывателем 1913 года я куда как умен,  опытен и
не в пример лучше подготовлен к восприятию самой шокирующей информации,  но
тем не менее.  Я  легко  могу  понять  и  принять  почти  все,  но  никакая
сообразительность не компенсирует дефицит фактов.  Чтобы ответить,  сколько
ног имеет "дас пферд",  нужно как минимум быть в курсе,  что по-немецки так
называется лошадь.

     ...В конце концов я принял решение идти в Австралию. Немаловажную роль
здесь сыграла наша с Сашкой договоренность.
     Я почему-то,  возможно без всяких оснований,  надеялся, что, если есть
хоть малейшая возможность, он станет искать меня. И - именно там, поскольку
вся  остальная Земля слишком велика.  И у нас нет даже такого единственного
журнала,  в котором можно было  бы  поместить  понятное  только  нам  двоим
объявление.  Как  это  сделал  герой  "Конца  вечности".  У нас есть только
вариант Жеглова - Шарапова. Единственное место встречи.
     Мой оптимизм подкрепляли вполне наглядные факты из  прошлого.  Сначала
ребята  вытащили  нас  с Алексеем из чужих тел в сорок первом,  потом Сашка
разыскал меня на Валгалле. Почему бы не сделать этого же и в третий раз?
     Правда, в те разы им помогал Антон, так отчего бы ему не сделать этого
снова?  Куда  ему  от  нас  деваться?  (В  то,  что  Антон  ушел  навсегда,
удовлетворившись своим опереточным титулом "Тайного посла",  я поверить  не
мог. Интуитивно.)
     Через пару  дней  Джонсон все-таки сумел наладить прием и телепередач.
Прямо на монитор главного компьютера  с  использованием  недоступных  моему
разуму преобразований принятой здесь системы передачи изображения.
     Теперь я мог быть уверен,  что сумею адаптироваться в этом мире.  Хотя
он, конечно, поначалу показался мне достаточно странным. Как, между прочим,
любому человеку,  даже самому талантливому футурологу, не мог не показаться
странным мир, отстоящий от его собственного на семьдесят лет.
     Я по-прежнему  считал  своим  временем   именно   84-й   год   "первой
реальности". А как же иначе и какой еще?
     Признаться, никогда   не   пытался   прогнозировать   будущее,  вполне
убедившись на собственном скромном опыте и на примере куда более  умных  по
должности людей, что ничего хорошего из этого выйти не может.
     Взять хотя  бы В.И.  Ленина с его обещанием построить коммунизм к 1940
году и Хрущева - к 1980-му. И все прочие прогнозы.
     Но вот что меня удивило,  так почти точное совпадение  прогноза  (если
это можно так назвать) А. и Б. Стругацких насчет космических полетов. Здесь
люди действительно летали к звездам,  и летали именно так,  как у них, - не
релятивистским способом, а за недели и месяцы до самых отдаленных систем и,
кажется, даже Галактик.
     Я даже подумал, не в мир ли Альбы, Корнеева и Айера мы попали.
     Но в остальном этот мир был совсем другой. Судя по тому, что я увидел,
почти  сутки  не  отходя  от  экрана,  жить  в  нем вполне можно,  и даже с
удовольствием.
     Девяносто процентов пойманных  нами  программ  были  развлекательными:
концертами,   викторинами,   фильмами,   комедиями   и  довольно  гуманными
боевиками.  Люди здесь  старались  друг  друга  не  убивать,  используя  по
преимуществу  всевозможные  методики  бескровного  воздействия  - всяческую
пиротехнику, шоковое воздействие света, звука, психоволн и так далее.
     Юмор был ничуть не более тупым и плоским, чем в американских комедиях,
виденных мною по флоридскому телевидению,  одеты артисты и ведущие программ
в не слишком отличающиеся от наших одежды.  А главное  -  говорили  все  на
вполне понятном английском языке.
     Соответственно, я  мог бы допустить,  что,  раз сохранился английский,
должны употребляться и другие языки,  но передач на них  мне  не  попалось.
Наверное, дело в регионе и ориентации спутников.
     Но развлекательные  программы  меня  не  интересовали.  Куда  важнее и
интереснее было слушать и смотреть новости.  Вначале я их просто смотрел  и
слушал,  а потом стал прогонять всю поступающую информацию через компьютер,
в соответствии с программой,  позволяющей по принципу ключевых слов создать
своеобразный   толковый   словарь   здешней   цивилизации,   а   заодно   и
скорректировать наши знания языка применительно к местному.  За семьдесят с
лишним  лет  параллельного развития изменения в словарном запасе и фонетике
накопились изрядные.
     Вот тут я понял,  что мир этот очень и очень далек от нашего.  Пугающе
далек,  я  бы  сказал.  Потому что если сходство того же 21-го года с нашим
84-м было очевидно,  и отнюдь не потому,  что я хорошо знал историю,  здесь
аналогий и параллелей почти не просматривалось. Ведь "по большому счету" не
так уж много произошло  у  нас  событий,  кардинально  меняющих  сам  облик
цивилизации.
     Пожалуй, только пассажирская авиация, телевидение и компьютеры сделали
наш мир принципиально отличным от того,  что существовал в первой  четверти
века. Все же остальное...
     А здесь было как-то необъяснимо по-другому.
     Даже карта  мира  (политическая)  выглядела совершенно иначе.  На ней,
например,  не было СССР.  Вместо нее -  Российская  республика  в  границах
приблизительно Российской империи накануне Первой мировой войны. И роль она
тут играла несколько другую. Ну и так далее...
     Меня же  сейчас  больше  всего  интересовал  вопрос  -  каким  образом
вклиниться в этот мир, ухитриться, почти ничего о нем не зная, не попасть в
тюрьму или сумасшедший дом.
     Ирина тут помочь мне не  могла,  ее  опыт  легализации  в  чужом  мире
предполагал  как  раз  предварительное,  зачастую  на  уровне  подсознания,
изучение "обстановки".
     Мы с ней могли только советоваться,  логическим путем искать  наиболее
приемлемую линию поведения.
     То, что  плаваем  на  собственной  яхте,  - это большой плюс,  богатый
иностранец,  сходящий на берег в чужом  порту,  избавлен  от  необходимости
знать многие и многие подробности местной жизни и обычаи.
     Но документы-то он иметь должен в любом случае,  и желательно со всеми
необходимыми визами. И деньги тоже не помешали бы, любые, которые имеют тут
хождение.  Не решив этих проблем,  делать нам здесь нечего. Я имею в виду -
на суше.  В море,  как я понял,  мы можем болтаться беспрепятственно.  Весь
срок   автономности.   Если   здесь  не  найдется  какая-нибудь  "свободная
экономическая зона", куда пускают без паспортов...
     ...Но, как мне показалось, выход все-таки нашелся.
     Не гарантирующий стопроцентного успеха, однако ничего лучшего в голову
не пришло.
     Чем ближе  мы  подходили  к берегам Австралии,  тем плотнее становился
поток местной информации,  необходимой  для  реализации  моего  замысла.  В
географическом  плане  ничего  принципиально  нового  здесь  не  было,  и я
свободно мог пользоваться имеющимися на яхте справочниками  и  атласами,  а
вот  в  смысле  политической  и  общественной жизни было чему поучиться.  Я
старательно  запоминал,  изучая  программы   новостей,   художественные   и
документальные  фильмы,  рекламу,  -  как  и о чем люди разговаривают,  как
одеваются, ведут себя на улицах, что заказывают в барах и ресторанах.
     Скрыть случившееся от Анны уже не  представлялось  возможным,  слишком
тесен был наш кружок,  и пришлось ей кое-что объяснить. Привыкшая к чудесам
девушка восприняла межвременной скачок почти спокойно,  тем более что Ирина
постаралась  подать  дело так,  будто все идет по плану и,  "заглянув одним
глазом в будущее",  мы вскоре вернемся обратно.  Больше всего ее расстроила
откладывающаяся встреча с Шульгиным.
     Я об этом тоже жалел, но совершенно по другой причине. С Сашкой вдвоем
мы куда быстрее и проще разобрались бы с ситуацией.  А теперь мне  придется
"идти на дело", оставив женщин на "Призраке" одних. И, случись что со мной,
Ирине придется рассчитывать  только  на  себя  да  на  помощь  роботов.  Не
пропадет,  конечно,  она  и без меня готовилась руководить доброй половиной
СССР,  но думать,  что по моей вине ей придется пережить не  самые  веселые
минуты, было неприятно.
     ...Местом высадки я избрал район южнее Аделаиды, где к морю спускаются
склоны  хребта  Дарлинг,  сплошь  покрытые  густыми  эвкалиптовыми  лесами.
Несколько небольших городков, вытянувшихся вдоль впадающей в глубокий залив
неширокой,  но полноводной реки,  на мой взгляд,  идеально подходили, чтобы
войти  в  этот  мир,  изобразив из себя путешественника,  странствующего по
горам и лесам пятого континента. Таковых в этом мире тоже хватало, пожалуй,
даже  больше,  чем  в  нашем.  Что  и  объяснимо,  здесь люди жили куда как
спокойнее.
     Однако похоже, что далеко не все.
     Постепенно вырисовывалась картина некой благополучной,  но  как  бы  и
осажденной крепости. Складывалось впечатление, что только Северная Америка,
Европа,  Россия и тяготеющие  к  ним  страны,  включая  Австралию  с  Новой
Зеландией,  являлись  хотя  и  огромным,  но все же островом стабильности и
благоденствия  в  абсолютно  нецивилизованном,  бурлящем   и   взрывающемся
гражданскими и межнациональными войнами океане.
     Совершенно противоположная  картина  тому,  как  мы  предполагали себе
будущее планеты,  где все большую силу забирали страны лагеря социализма  и
"идущие по некапиталистическому пути".
     Судя по  теории научного коммунизма,  к данному времени мы должны были
бы  иметь  нечто  совершенно  противоположное  -   могучий   и   счастливый
"прогрессивный"   блок  и  задыхающиеся  под  гнетом  собственных  проблем,
загнившие страны капитализма.
     Но это могло быть и предвзятым мнением.  Слишком мало я видел,  знал и
понимал пока что.
     ...Собираясь на разведку на берег,  я копировал легенду Шульгина, хотя
и с соответствующими  коррективами.  А  что  можно  придумать  лучше  маски
чудака-путешественника, не совсем от мира сего, вроде Паганеля?
     В случае  чего и отсутствие документов можно объяснить,  и переключить
чересчур пристальное внимание должностных лиц на  экзотические  подробности
своей  внешности  и  поведения.  Тем  более  что очень кстати по телевизору
показали кинокомедию  местного  производства  о  приключениях  американской
журналистки,  прилетевшей  в  Австралию,  чтобы  снять  фильм  об  охоте на
крокодилов и кенгуру.
     Конечно, весьма опрометчиво использовать в качестве наглядного пособия
эксцентрическую комедию, а с другой стороны... Даже не имея иных источников
информации,  кроме,  допустим,  "Фантомаса",  пару дней в Париже наших дней
продержаться можно было бы.
     А вот  интересно,  исходя  только  из "Волги-Волги" и "Светлого пути",
можно было устроиться в сталинской России, не имея других сведений?
     ...В качестве спутника я решил взять с собой  Джонсона.  За  последнюю
неделю он не только приспосабливал нашу аппаратуру к местным стандартам, но
и вместе  со  мной  изучал  жизнь.  Если  можно  так  выразиться,  мы  даже
подружились.  Внешность  он  сам  себе  подобрал типичную,  взяв за образец
одного из телеведущих студии Сиднея.
     Потом это пригодилось.


                                 ГЛАВА 13

     Оставив своих новых друзей-партнеров в стамбульском  отеле  "Мидилли",
удачно расположенном на европейском берегу, всего в нескольких кварталах от
знаменитой площади Токатлиан,  где полтора года назад Шульгин  с  Новиковым
вербовали   своего  первого  волонтера,  капитана  Басманова,  Сашка  вышел
прогуляться в город.
     Под предлогом,  что,  как законопослушный обыватель,  не по своей воле
вынужденный многократно нарушить законы соседнего государства, он хотя бы в
этом должен отметиться в своем посольстве,  чтобы тем самым  поступить  под
его защиту в случае чего.
     - А вы пока отдыхайте.  Прошу прощения за откровенность,  но вы и ваши
эскапады меня определенным образом утомили.  Несмотря на достигнутую  между
нами  договоренность.  В  России,  может,  и  считается нормой столь тесное
общение,  но  я  привык  иметь  вокруг   себя   гораздо   больше   частного
пространства...
     Уже неторопливо   идя  по  улицам  космополитического  и  стремительно
русифицирующегося  Стамбула  (правительство   и   большинство   национально
ориентированной   элиты  избрали  своей  резиденцией  захолустную  Ангору),
Шульгин вдруг задумался. А что, если Славский его самого тоже расшифровал и
раскручивает сейчас собственную игру?
     За язык свой он был спокоен,  а вот манеры,  стиль поведения?  Как это
все воспринимается со стороны весьма неглупым контрразведчиком?
     Хотя Сильвия, куда более квалифицированный специалист, утверждала, что
после ее школы Сашкина легенда абсолютно непробиваема...
     Шульгин знал,   куда   сейчас  направляется,  и  в  то  же  время  ему
по-прежнему очень  не  хотелось  этого  делать,  нарушать  свое  инкогнито,
общаться с друзьями.
     Как-то не  слишком  солидно  это выглядело - сначала утаил от них свои
планы превращения в вольного стрелка, а потом, не сумев продержаться в этой
роли и двух недель, сдался и прибежал за помощью.
     Мальчишество, конечно,  но его самолюбие это слегка царапало. Впрочем,
оправдание у него было. Даже два.
     Он действительно посетил  британское  консульство,  где  произвел  все
необходимые формальности,  причем, поболтав с клерками, угостив их дорогими
сигарами,  поругав русских,  в чем встретил полное взаимопонимание,  как бы
между прочим попросил зафиксировать его прибытие в Турцию неделей раньше.
     Вице-консулу было   все   равно,  а  Сашка  получил  законным  образом
заверенное алиби на одесские события.  Это алиби было нужно ему  отнюдь  не
для  защиты  от  врангелевских властей,  а исключительно в целях дальнейшей
дезинформации Славского, если она потребуется.
     Затем он пообедал в ресторанчике на набережной (погода  в  Стамбуле  в
отличие  от  Одессы стояла совершенно летняя),  в промежутках между блюдами
осматривая рейд в миниатюрный, размером чуть больше театрального, бинокль с
переменной, от 6 до 20 кратностью.
     Как он  и надеялся,  "Валгалла" слегка дымила средней трубой в миле от
берега.
     Это было удачей, в противном случае пришлось бы искать способ покинуть
своих  поднадзорных на сутки-двое,  чтобы сгонять на остров Мармор,  где по
преимуществу базировался пароход. Или вызывать сюда Воронцова по телеграфу.
     Сейчас же достаточно было нанять яличника.
     Шульгин расплатился,  по  дороге  к   шлюпочной   пристани   тщательно
проверился на предмет слежки,  после чего свистом подозвал наиболее, на его
взгляд,  подходящий ялик, аляповато раскрашенный, с намалеванными на скулах
вытаращенными  карими  глазами и бархатным тентом с бомбошками над кормовым
сиденьем.
     Здоровенный турок,  судя по ухваткам и манере грести - бывший  военный
моряк, - за полчаса доставил его к борту "Валгаллы".
     Там Шульгин  довольно  долго  препирался с палубным матросом,  который
никак не соглашался вызвать к трапу самого капитана, предлагая неизвестному
иностранцу  изложить  свое  дело  ему  или,  в  крайнем случае,  вахтенному
штурману.
     Субординации Воронцов своих  моряков  научил,  и  Сашке  пришлось-таки
назвать пароль, принуждающий роботов к безусловному подчинению.
     Минут через десять Воронцов,  недовольный, возможно, поднятый прямо из
койки (капитан корабля спит  не  по  распорядку,  а  когда  удается  урвать
момент), застегивая пуговицы белого кителя, перегнулся через обвес мостика,
вглядываясь, кто там внизу такой настырный.
     Даже он не узнал Шульгина в его новозеландском обличье.
     - Там,  на ялике,  что вам  нужно  от  капитана?  Ничего  не  покупаю,
пассажиров не беру. Говорите быстро, что нужно, и отваливайте. Я занят...
     Не желая  расшифровывать  себя  даже перед яличником,  Шульгин ответил
по-английски,  но вставил в длинную,  изобилующую  коммерческими  терминами
фразу несколько понятных только Дмитрию слов.
     Воронцов сумел остаться невозмутимым.
     - Ну ладно.  Насчет поставок мазута франко-борт я согласен поговорить.
Поднимайтесь.
     По знаку капитана матрос сбросил шторм-трап,  и Шульгин,  сунув  турку
лиру, велел его не ждать.
     - Надеюсь, обратно господа доставят меня на своем катере. - И нарочито
неловко полез вверх.
     Они отошли  в  глубь  мостика,  Воронцов  подвинул  ногой   бамбуковое
походное кресло, кивнул Сашке на другое.
     - Какая неожиданная встреча! Чему обязан ее приятностью? Хорошо ты над
собой потрудился,  смотрю на тебя и с трудом узнаю.  На улице бы точно мимо
прошел.  В каком качестве изволишь пребывать? Как успел за неделю вернуться
из Индийского океана?  Почему на связь не выходили? Пить будешь? Вот и все,
что меня интересует. Отвечать можешь в произвольном порядке.
     - Совсем  немного  коньяку  и кофе.  Вопреки распространенному мнению,
турки его заваривают отвратительно.  По крайней мере в той забегаловке, где
я только что отобедал.
     И, лишь отхлебнув должным образом приготовленного кофе,  расслабившись
и ощутив себя наконец дома, в покое и безопасности, он в десятке компактных
фраз изложил Воронцову суть происшедшего с ним в последние дни.  Неявно при
этом  извинившись,  что  как  бы  невольно  ввел   друзей   в   заблуждение
относительно своих планов.
     - Это  как  раз  дело десятое,  - отмахнулся Воронцов.  - А что Андрей
исчез,  ты,  выходит, не знаешь? - Вопрос в принципе казался самому Дмитрию
риторическим,  ибо  откуда бы знать об этом Шульгину,  занимавшемуся совсем
другими делами и рации дальней связи при себе не  имевшему.  Поэтому  ответ
его искренне удивил.
     - Мало,  что знаю,  так даже догадываюсь,  куда именно.  Для чего,  по
преимуществу, и пришел. Мне сдается, что он сейчас отскочил от нас на сотню
с  лишним лет вперед.  И слегка в сторону...  - и изобразил на листе бумаги
соответствующую часть  увиденной  во  время  транса  схемы.  В  двухмерной,
естественно, проекции.
     - Вот  так  даже?  -  Подобного  рода  сообщения  воспринимались здесь
примерно так,  как нормальными людьми сообщение о том,  что друг по пьяному
делу  сел  не  в тот поезд и телеграфирует просьбу о материальной помощи из
Кзыл-Орды вместо намеченного Сочи. - Конкретизируй.
     Шульгин конкретизировал,  умолчав,  правда,  о  большей  части   вновь
обретенных знаний и о собственной судьбе.
     Точнее - судьбе своей матрицы, счастливо с ним воссоединившейся.
     - Соображения есть?
     Соображения сводились к тому, что сейчас Шульгин возвратится на берег,
ибо есть у него еще и другие планы, а Воронцов ближе к вечеру сам подскочит
в город,  и они встретятся в укромном кабачке,  а там,  по обстановке,  или
обсудят дальнейшее на месте, или вдвоем вернутся на "Валгаллу".
     - А Олег здесь или?..
     - Еще на той неделе отбыли в первопрестольную.
     - Сильвия?
     - Думаю, в Лондоне...
     - Вызывай   обоих   сюда.   Пусть   самолетами   летят,   без   всяких
внепространственных  переходов.  Лишние сложности нам не нужны.  Но чтобы к
утру были или хотя бы к обеду.  Ситуация в натуре неординарная. Хурал будем
держать...
     - Ох...  не  живется вам спокойно,  господа межзвездные скитальцы.  На
хрена я с вами связался.
     Шульгин легонько похлопал ладонью по лакированному планширу.
     - А хоть для  этого  вот,  товарищ  бывший  капитан-лейтенант.  Париж,
говорил  один циник,  стоит мессы...  Судовладелец ты,  адмирал и вершитель
истории,  а мог бы по-прежнему в морских  извозчиках  числиться,  и  каждый
помполит  шугал  бы  тебя  в  хвост  и в гриву за упущения в воспитательной
работе с личным составом и подрыв авторитета страны победившего  социализма
путем  покупки  в  лавке  "секонд-хэнд"  импортных  штанов  сверх  разумных
потребностей...
     Воронцов безнадежно махнул рукой,  не  встретив  со  стороны  Шульгина
взаимопонимания.  А  Сашка  и  еще  добавил,  соскучившись  по  нормальному
человеческому трепу:
     - И Наталью ты благодаря нам же встретил и в люди  вывел.  Спроси  при
случае, часто ли она с тоской спокойное прошлое вспоминает...
     - Да пошел бы ты,  братец,  к энтой бабушке со своими нравоучениями...
Ждут тебя твои единомышленники,  вот  и  двигай.  Приду  как  договорились.
Охрану с собой брать?
     Шульгин задумался на секунду.
     - А и возьми. Хуже не будет. А мне уже надоело каждый день сражаться с
убийцами.
     ...В отеле Шульгин в последний  раз  осмотрел  фон  Мюкке  в  качестве
лечащего врача.
     - Ну, все, Гельмут. Я свое дело сделал. Теперь советую разыскать здесь
хорошего физиотерапевта,  принять курс грязевых и серных  ванн.  Через  две
недели сможете фокстрот танцевать.
     Вообще сдержанный   и  мужественный  немец  расчувствовался,  долго  и
неумело рассыпался в благодарностях,  заверял в  вечной  признательности  и
дружбе.
     В принципе  он  был прав,  без помощи Шульгина конец его ждал скорый и
мучительный, но почудилась Сашке в его словах некоторая нарочитость.
     Может быть,  состоялся  у  него  только  что   какой-то   не   слишком
благоприятный  для Шульгина разговор со Славским,  после которого фон Мюкке
испытывал тайное чувство вины?
     Но тут уж  бог  ему  судья,  в  случае  чего  Шульгин  себя  связанным
какими-то обязательствами тоже считать не будет.  А если немец останется на
его стороне - тем лучше.
     Славскому же Шульгин сказал, что дела требуют немедленного его отъезда
в  Лондон,  где  якобы  возникла  непредвиденная  паника на алмазной бирже,
могущая как принести внезапную прибыль в несколько миллионов фунтов,  так и
полностью его разорить. И еще кое-какие проблемы возникли с другими акциями
из-за поражения английского флота.
     - Так  вы  еще  и  биржевой  игрок,  достопочтенный  сэр?  -  удивился
Славский.
     - Не биржевой только,  а вообще игрок.  С судьбой по преимуществу. А в
каких именно одеждах судьба выступает на сей раз - не суть важно. Позавчера
она  приняла  облик нашего друга фон Мюкке,  вчера - вас.  Сегодня захотела
выступить под маской конкурентов из  Амстердама,  которые  затеяли  крупную
игру  на  понижение.  Требуется  принимать  неотложные  и  неожиданные  для
противника  меры.  Пятый  туз  в  рукаве  и  так  далее...  Жаль   с   вами
расставаться, но ничего не поделаешь.
     - Но  -  ваше  слово?  Мы  ведь  договорились и в случае успеха сможем
заработать не меньше, чем вы на своих алмазах.
     - Я никогда не отказываюсь от самых рискованных дел,  если  они  сулят
достойную  прибыль.  Если  в  Лондоне все обойдется и у меня в итоге хватит
денег на обратный билет,  непременно приеду. Оставайтесь жить в этом отеле,
я вам телеграфирую не позднее чем через неделю, а то и раньше.
     Славский опять  посерьезнел.  На  эти его неожиданные смены настроения
Сашка обратил внимание уже давно.  Не кокаинист ли он, часом? В описываемые
годы   этим   пороком  страдали  в  основном  представители  высших  кругов
преступного мира и аристократии в равной мере.
     - Если ваши финансовые дела действительно поставлены на карту,  я могу
вам  дать  адресок  в  Лондоне.  Под  мое поручительство возможно получение
ссуды. Под грядущие прибыли. Или - помощь иного рода...
     - Беспроцентно?  Или все же под залог  души?  Вы,  часом,  не  дьявол?
Последнее время я все чаще начинаю испытывать сомнения...  Как-то интересно
все у меня стало в жизни складываться после встречи с вами...
     Похоже, заданный в максимально серьезной форме вопрос  Славскому  даже
польстил.
     - Каждый  зарабатывает  по-своему.  Я тоже рискую очень крупно.  Может
быть,  и головой.  Но оставим пока эту тему.  Вернетесь  если  -  поговорим
конкретнее. Так дать адресок-то?
     - Давайте, - согласился Шульгин. - Кто знает, как оно повернется.
     Он получил  не  только  адрес,  но  и  конверт,  в котором содержалось
рекомендательное письмо,  и не в стандартных общих фразах,  а с  конкретным
указанием,  что  новообращенный  друг  может быть весьма полезен в операции
"Голгофа".  Так  шифровалась  программа  скорейшего  создания  в  Палестине
еврейского государства.
     Да уж,  что  полезен,  то  полезен.  Историю  подлинного возникновения
Израиля Сашка знал хорошо и на самом деле мог поспособствовать.
     - Вы чем собираетесь ехать? - поинтересовался на прощание Славский.
     - Время не ждет, полечу аэропланом.
     К этому времени уже действовало несколько регулярных  трансевропейских
воздушных   линий,   обслуживаемых   французскими   "Бреге"   и   немецкими
"Юнкерсами",  берущими на борт 6-8 пассажиров. С ними успешно конкурировали
юго-российские модернизированные "Муромцы", двадцатиместные, впервые в мире
оснащенные буфетом с подачей горячих блюд, баром и даже туалетом.
     - Не боитесь лететь? Я вот так и не смог решиться...
     - Чего  уж.  Пароходы  тонут,  поезда  сходят  с  рельсов,   а   чтобы
пассажирские аэропланы падали - я пока не слышал. Слетаю, вернусь, и мы еще
увидим небо в алмазах...
     Славский неожиданно громко  засмеялся,  хлопнул  Шульгина  ладонью  по
плечу.
     - Конечно, конечно, скатертью дорога, как говорится...
     Но в  глазах его снова мелькнул опасный огонек,  и Сашка подумал,  что
слегка теряет над собой контроль. Алмазы алмазами, о них и шла речь, но вот
дословная  цитата  из  Чехова  в  устах  новозеландца  прозвучала  чересчур
нарочито.
     Если, конечно,  сам англичанин читал или смотрел "Дядю  Ваню".  Однако
если  он  работает  в  России много лет,  еще с мирных времен...  Посещение
общедоступных театров весьма способствует изучению  языка  и  национального
менталитета аборигенов страны пребывания...

     ...На встречу с Воронцовым Шульгин,  в очередной  раз  с  помощью  Джо
гарантировав себя от возможной слежки, явился одетый неброско, но прилично,
как одевались здесь многочисленные,  не слишком еще  разбогатевшие  русские
коммерсанты и средней руки чиновники государственных представительств.
     В отдельном кабинете ресторанчика, отделенном от общего зала невысоким
деревянным барьером и малиновыми бархатными занавесками, его ждал не только
Дмитрий, но и Павел Васильевич Кирсанов собственной персоной.
     Шульгина это немало удивило. Неужели Воронцов успел вызвать полковника
из Харькова?
     - Нет,  не  специально  я  сюда  примчался,  -  ответил  Кирсанов   на
невысказанный  вслух  вопрос.  - Просто так удачно сложилось.  Образовались
здесь у меня неотложные дела,  я  сегодня  утром  пришел  на  миноносце  из
Севастополя,  позвонил  Дмитрию  Сергеевичу,  он  мне  и  сообщил  о  вашем
внезапном появлении.  Я,  признаться,  не  слишком  и  удивился,  поскольку
получил  уже  докладные  и  от  подполковника  Орлова из Севастополя,  и от
полковника Максина из Одессы.  О проделанной работе  по  паролю  "Призрак".
Кое-что я заподозрил сразу. Мои сотрудники - люди со способностями. Умеют в
нескольких словах обрисовать не только внешность  контактера,  но  и  некие
тонкости  его  поведения.  Не сочтите за упрек,  Александр Иванович,  но не
умеете вы до конца перевоплощаться.  Как из актера-премьера,  натура так  и
прет,  хоть  принца  Гамлета  он исполняет,  хоть лакея на выходах...  Ну а
теперь вот и лично встретились, Александр Иванович. Душевно рад.
     "Вот же мерзавец,  - беззлобно подумал Сашка,  - ни  книжек  умных  не
читал,  ни высшей школы КГБ не заканчивал,  а чутье имеет,  куда там ищейке
дипломированной, что наркотики в запаянном железном ящике угадывает..."
     - Следует понимать так,  что заметка  в  газете  оказалась  не  совсем
точной  и генерала Шульгина на борту яхты не было?  - продолжал,  поигрывая
приборчиком для чистки ногтей,  Кирсанов.  - Или  он  счастливо  спасся  из
пучины?
     Прозрачно-голубые глаза контрразведчика,  с которым Шульгин побывал во
многих переделках,  были,  как всегда,  ясны и даже слегка наивны. Ему бы с
такой  внешностью  в женской гимназии литературу,  а еще лучше - ботанику с
зоологией преподавать.  Надеть вицмундир министерства народного просвещения
да еще золотое пенсне со шнурочком - самое то было бы.
     - Пожалуй,  что спасся.  Почти сутки плавал в море, держась за обломок
мачты,  а  потом  был  выброшен  волной  на  берег,  но   уже   в   обличье
экстравагантного новозеландца-путешественника...
     - Так-так. Совершенно в вашем стиле. И что случилось далее?
     Кирсанову, как  специалисту  в  тайных  делах,  Шульгин  обрисовал все
подробно,  не скрывая ни фактов,  ни  собственных  гипотез.  Воронцов  тоже
слушал с интересом, но именно как увлекательную историю, до поры до времени
его не слишком касающуюся.
     Только когда дело дошло до намерений фон Мюкке занять вакантное  место
адмирала Сушона, он оживился.
     - Они  что,  по-твоему,  мятеж на флоте устроить затевают?  Не слишком
реально...
     - Зачем  же  мятеж,  Дмитрий  Сергеевич,  -  вместо  Шульгина  ответил
Кирсанов.  -  Это  куда  больше  похоже  на  начало  операции  по глубокому
внедрению.  Не на один даже год рассчитанную.  Кое-какой  информацией  и  я
располагаю.
     И не  так  все  глупо  придумано.  Подразделения  "Системы" свои планы
строят,  ваши друзья-приятели свои.  Раз кусок один на всех,  то съест  его
тот,  кто  всем  прочим перцу задаст.  Думаю,  пока с господином Славским и
герром фон  Мюкке  нам  сам  Бог  велел  дружить.  Поскольку  интереснейшие
перспективы  здесь  открываются.  Понятно,  что  и  те и другие на турецких
националистов главную ставку делают.  Сам-то генерал Кемаль-паша  пока  что
наш преданный друг, поскольку деваться ему некуда, и за освобождение Турции
от оккупантов,  за собственную власть  он  нам  нелицемерно  благодарен.  И
считает, что и концессии наши, и русский контроль над проливами - недорогая
плата за власть.  До поры до времени.  А в силу войдет, приобвыкнет в своей
нынешней  роли,  непременно  станет  задумываться  - а на кой ляд ему такие
друзья?  Он и сам может Турцией  править,  а  в  дипломатических  играх  на
противоречиях  великих  держав всегда можно хороший куш срывать...  Так уже
было с японцами, с китайцами в начале века, с братьями-болгарами...
     "Неглуп Павел Васильевич,  ох как неглуп.  Да было бы иначе, зачем его
куратором всей белой контрразведки ставить?  - думал Шульгин. - Знал бы он,
насколько четко его прогнозы на весь  XX  век  оправдывались.  И  именно  в
отношении  России  и  ее  "союзников".  Американцы в этом смысле куда более
мудрую политику вели. Нам еще учиться и учиться..."
     - И что же вы в  такой  ситуации  делать  предлагаете?  -  спросил  он
жандарма.
     - Пока - ничего,  разумеется.  Наоборот, всемерно способствовать вашим
новым друзьям в проведении их планов. В разработку, конечно, возьмем. И вам
не следует с ними контактов прерывать. Потихоньку-полегоньку будем материал
накапливать,  всю сеть их попробуем отследить. Здесь, в Харькове, в Москве,
за  границей,  само собой.  А уж когда-нибудь,  в подходящее время...  И за
теми,  другими, мы тоже присматриваем. Здесь Яше Агранову огромное спасибо.
Спешить  ведь  нам  совершенно  некуда  и незачем,  согласитесь,  Александр
Иванович?  Идея  же  про  еврейское  государство,  на  мой  взгляд,   прямо
гениальная.   Мы   в  этом  им  обязательно  посодействуем.  В  рассуждении
собственных интересов...
     Вообще это была интересная история -  история  взаимоотношений  очень,
казалось  бы,  близких  друг  другу  по  духу людей.  Родившиеся с огромным
интервалом времени, и не просто хронологическим, а и психологическим тоже -
Кирсанов в 1886-м, Шульгин в 1950-м, - они по всем законам были обречены на
непонимание.
     Да и странно бы было,  если иначе, - то, что для Шульгина было древней
историей, например - так называемая "1-я русская революция", для 19-летнего
Паши Кирсанова - самой что ни на есть омерзительной реальностью.
     Так и многое другое.
     Но одновременно  они  были  очень  близкими  психологически  и   даже,
наверное, генетически людьми.
     Наверное, именно  поэтому  у  них  сразу установились странные,  как у
сюзерена   со   строптивым   вассалом,    отношения.    Царский    жандарм,
белогвардейский  контрразведчик,  в  числе первых завербованный Шульгиным в
отряд рейнджеров  капитана  Басманова,  отлично  воевавший  с  красными  на
Каховском  плацдарме  и вместе с Шульгиным организовавший дерзкое похищение
адмирала Колчака из Иркутской тюрьмы за 6 тысяч верст от Белого Крыма -  он
тем  не  менее  относился  к  нашим  героям с едва скрываемым подозрением и
неприязнью.
     Шульгину и Новикову стоило больших трудов понять, в чем же тут дело.
     А загадка оказалась более чем простой.
     Павел Васильевич,  в  силу  своей  великолепной  интуиции  и  высокого
профессионализма,  сразу понял,  что дела с его "работодателями" и героями,
спасшими белую Россию,  увенчанными Врангелем 1-й степенью  высшего  ордена
возрожденной  России  - Святого Николая-Чудотворца,  обстоят не так просто,
как согласился верить чуждый интриг капитан Басманов.
     Сам Кирсанов  не   верил   ничему,   не   понимал   происходящего   и,
соответственно,  не мог относиться к Шульгину со товарищи тем образом,  что
им хотелось бы.
     И лишь когда,  после трех  недель,  проведенных  в  одном  вагоне,  до
Шульгина начал доходить смысл происходящего,  он решил рассказать Кирсанову
если и не всю правду, но процентов шестьдесят ее.
     И все сразу стало на место.  Факт, что странные люди пришли в 20-й год
из  своего  84-го  специально  для  того,  чтобы  не  позволить большевикам
победить, вполне контрразведчика устроил. Технология межвременного перехода
его  интересовала куда меньше,  достаточно было прочитанной в первом классе
гимназии "Машины времени".
     И сразу Павел Васильевич стал вернейшим помощником.  Вот теперь они на
равных и обсуждали предстоящие действия.
     - Хорошо бы,  конечно,  если бы вы, Александр Иванович, войдя с нашими
клиентами в окончательно доверительные отношения,  подвели к ним  двух-трех
наших человечков для тесного сотрудничества...
     - Это мы,  безусловно, сделаем, Павел Васильевич, но, как говорил один
весьма  умный  человек,  клиент  должен  созреть.  Поэтому  упаси  вас  бог
предпринять  что-то  необдуманное.  Лучше  вообще присматривайте за ними из
очень-очень солидного отдаления.  А вот когда они по мне  соскучатся,  а  я
наконец  появлюсь  из  Лондона,  да  с  убедительными доказательствами моей
полной лояльности,  тогда контакт установится  прочный.  И  заиграем  мы  в
полную силу.  Договорились? Да, кстати, возьмите... - он протянул Кирсанову
пачку фотографий,  изображающих Славского и  фон  Мюкке  во  всех  ракурсах
крупным планом.  Не зря он так часто щелкал зажигалкой в их присутствии.  -
Вот этот - главный партнер.  По моим  учетам  проходит  как  Сидней  Рейли,
английский разведчик номер два.  Крупно засветился в Москве в восемнадцатом
году. Советую изучить его жизненный путь потщательнее...
     - Какие вопросы, господин генерал! Как скажете, так все и исполним.
     - Ну вот и ладненько.  - Шульгин указал глазами на  рюмки,  что,  мол,
можно и налить, после чего перешел к деловому разговору с Воронцовым.


                                 ГЛАВА 14

     Даже после всего лишь десятидневного отсутствия Шульгин возвратился на
"Валгаллу", соскучившись как по родному дому.
     Да так оно и было.
     Единственное место, где он чувствовал себя человеком из цивилизованных
времен.  Это только со стороны может показаться,  что при  наличии  хороших
денег и власти нет особой разницы, когда процветать, в XVII веке, начале XX
или в его конце. На самом деле разница есть.
     И огромная.
     Казалось бы,  пустяк,  но,  когда в роскошном номере гостиницы нет  ни
телевизора,  ни даже радио, когда в синематографе можно посмотреть в лучшем
случае с детства знакомый немой фильм Чаплина или Макса Линдера, а в худшем
-   нечто  на  уровне  самодеятельности  5-го  класса  школы  для  детей  с
замедленным развитием, от этого очень быстро впадаешь в депрессию.
     Интриги, военные действия, общение с известными из книг "сильными мира
сего",  да  -  развлекает,  доставляет,  можно сказать,  глубокое моральное
удовлетворение. Но не постоянно же.
     Ну двадцать,  ну тридцать процентов от общего времени, а на самом деле
даже  меньше.  Вот  и  звереешь  от  тоски и интеллектуального одиночества.
Подавляющая масса населения вызывает в лучшем случае безразличие и скуку.
     К нынешним  невеселым   размышлениям   Сашку   подвигла,   не   иначе,
вернувшаяся   к   нему   матрица   личности   Шульгина-38,  в  полную  меру
настрадавшаяся от всего вышеназванного.  Так это Сашка и оценил,  поскольку
подобных мыслей за собой до этого не замечал.
     Он брился,  голый, перед большим зеркалом, только что выйдя из сауны и
приняв душ.  На диванчике было разложено свежайшее белье и приличный случаю
костюм,  переносной магнитофон исполнял соответствующие настроению мелодии.
Предстоял ужин в достойной компании и дипломатическая беседа.  А в качестве
финала, возможно, и кое-что еще.
     Свое лицо  в  зеркале ему очень нравилось.  "Серьезный мужчина в самом
расцвете сил", - усмехнувшись, сказал он вслух.
     Как-нибудь поинтереснее, чем пресловутый сэр Ричард, хотя и он проявил
себя  неплохо.  Глядишь,  и  придется  ему  еще поблистать на международной
арене.
     Но пока этим делом будет заниматься Александр Шульгин.
     Он поправил галстук и прическу,  несколько раз  аккуратно  пшикнул  на
волосы  и усы сухим и терпким одеколоном и отправился на очередную встречу,
подумав при этом:  "Черт его знает, совершенно невозможная жизнь пошла. Нет
чтобы с ребятами попросту выпить и потрепаться.  Стареем,  наверное,  скоро
вообще начнем друг друга на "вы" называть..."

     Сильвия, что   в   общем  было  удивительно,  явилась  по  приглашению
Воронцова час в час,  не задавая лишних вопросов и  не  изображая  из  себя
изнеженную  даму,  которой требуется два дня на сборы и три дня на дорогу в
первом классе Восточного экспресса.
     Шульгин так и подумал,  что ситуация другой Сильвией  была  обрисована
точно.
     Его двойник,  до того как воссоединиться,  успел с ней в 38-м провести
несколько приватных консультаций,  и теперь Сашка знал  о  будущем  гораздо
больше кого-либо из здесь присутствующих.
     В том числе и о том,  что после 41-го года, то есть после эксперимента
аггров с переброской Новикова и Берестина в  личности  Сталина  и  Маркова,
соответственно,   в   мире   "Главной   исторической   последовательности",
контролировавшейся агграми, началось вдруг "свертывание будущего".
     И уже к моменту осознания Шульгиным  своей  сущности  в  теле  наркома
Шестакова  ни  сама  "Сильвия-38",  ни  верховный координатор аггров Дайяна
понятия не имели  о  том,  как  же  будет  развиваться  история  в  Главной
реальности  дальше.  Хотя  всего  лишь  за  сутки  до  знакомства с письмом
"Сильвии 84/21" все великолепно помнили.
     Сейчас выходило так,  что Шульгин  был  гораздо  более  подготовлен  к
разговору и рассчитывал извлечь из него для себя определенную пользу.
     Немного смущало  его  только  одно  -  он никак не мог должным образом
настроиться,  чтобы в каждый текущий момент отчетливо представлять, с какой
именно Сильвией он имеет дело, что она знает из будущего, а чего нет.
     Чтобы не  проговориться  случайно о чем не следует,  не подставить под
бой свой козырь или "голый туз".
     Теперь заодно ему стал ясен и смысл  заданного  Сильвией  при  прошлом
прощании вопроса: не происходило ли с ним что-нибудь необычное.
     Естественно, раз она сама переправила ему записку с изложением способа
вернуться в собственную личность,  значит, должна была ждать, что это может
случиться в любой момент.
     Ну, вот и случилось. Что она станет делать, исходя из этого факта?
     Левашов с  Ларисой  тоже прибыли,  хотя по лицу Олега не было заметно,
что он так уж горел желанием вновь встретиться с друзьями, совсем недавно с
ними расставшись. Наверное, ему и в красной Москве было неплохо.
     Все-таки заметно,  особенно  внезапно посмотрев товарищу в глаза,  как
они начали друг от друга отдаляться.
     Ладно Воронцов с Берестиным,  они хоть и хорошие  друзья,  но  все  же
новые.
     А с Олегом-то не пуд,  а пожалуй,  и побольше соли съели, вместе еще в
мальчишестве яхту "Призрак" придумывали и буриме о собственных кругосветных
путешествиях писали. Да и потом...
     Неужели все дело в том,  что они с Новиковым на самом деле принадлежат
к какой-то иной человеческой генерации?
     "Кандидаты в Игроки", - как однажды выразился Антон.
     Но ведь  тогда  скорее  всего  это  они  с  Андреем  должны  были   бы
демонстрировать отчужденность и отстраненность от мелких человеческих забот
и от близких людей в том числе.
     А выходит все наоборот, они остаются как раз такими, как были с самого
начала,   со  всем  их  юношеским  энтузиазмом,  склонностью  к  авантюрам,
ироническому, но все же праздничному восприятию жизни.
     А вот   Олег    уже    другой.    Словно    бы    перешел    в    иную
эмоционально-возрастную категорию.
     А может быть, все наоборот?
     И Левашов,  и  Воронцов,  и Берестин как раз ведут себя соответственно
возрасту и  жизненному  опыту,  с  поправкой  на  необычность  предложенных
обстоятельств, а они с Андреем - другие.
     И считают   себя   прежними   -  по  недоразумению.  Из  сохранившихся
стереотипов.
     А со стороны друзьям,  знающим их как облупленных,  видно, что они уже
не совсем те, кем были еще год назад...
     Расстроенный этими  мыслями,  пришедшими  ему  в  голову  на шлюпочной
палубе,  по которой он решил добежать до места сбора,  чтобы не путаться во
внутренних   переходах   "Валгаллы",   Шульгин   задержался   у  ограждения
"променад-дека",  постоял,  глядя в черную воду далеко внизу и  на  россыпь
огней поднимающегося от моря террасами города.
     "Что за ерунда,  в конце-то концов! Такая же ерунда и бессмыслица, как
если бы в свое время мы с Андреем начали комплексовать по тому поводу,  что
Олег  умеет  придумывать  штуки,  которые  никому на свете и не снились.  И
сейчас у меня все эти мысли исключительно от переутомления".
     В чем-то,  разумеется,  он был прав.  И одновременно не прав в той  же
мере.  Просто все они были разные, и поскольку обстановка все более и более
менялась для каждого из них,  применительно к  личным  взглядам,  вкусам  и
способностям, то некоторого отдаления не могло не произойти.
     Шульгин, что  удивительно,  невзирая на свои профессиональные качества
психолога и психиатра, упускал из внимания существеннейший фактор.
     Все его друзья к  этому  времени  наконец-то,  с  большим  опозданием,
кстати,  обзавелись женщинами,  фактически - женами, поскольку венчаные они
там,  невенчаные,  но других женщин у них здесь быть просто  не  могло,  по
определению.  Случайные связи не в счет, но по-прежнему ощущать себя людьми
своего времени они могли только в обществе женщин того же круга.
     А Сашка и здесь выбивался из общей колеи.
     Во-первых, он раньше всех женился в той жизни и вынес из своего  брака
исключительно  негативный опыт,  а во-вторых,  новую жену он взял именно из
этого мира,  со всеми ее достоинствами и вытекающими оттуда же недостатками
Как  испанский вице-король,  женившийся на племяннице Монтесумы.  Поэтому и
здесь он не мог считать себя равным своим друзьям.
     Но это отдельная история.
     ...Сильвия несколько удивила его своим новым обликом.
     Шульгину было весело - сейчас он понимал людей еще лучше, чем когда бы
то ни было.
     Вот и ее.
     В данной реальности здешняя Сильвия исчезла,  а эта - заняла ее место.
И,  конечно,  сразу же попала в затруднительную ситуацию.  Поскольку должна
была  вести  себя  с  людьми,  которых  видела последний раз шестьдесят лет
назад, так, будто рассталась с ними вчера.
     Впрочем, в Англии,  тем более - начала века,  адаптироваться природной
аристократке было легче.
     Люди с причудами там всегда были в цене и авторитете. Лорда Галифакса,
который заявил,  что нынешняя жизнь ему отвратительна,  уединился  в  своем
поместье  и велел подавать себе утром любимую газету,  но изданную ровно за
пятьдесят лет до этого дня, никто не посчитал идиотом. Наоборот, говорили в
свете о нем с уважением. Человек, мол, твердых принципов.
     Очевидно, такую  же позицию избрала и леди Спенсер.  Зная о неизбежных
ошибках и пробоях в поведении, она сознательно "заострила позицию".
     Начала изображать  женщину  нового  времени,  примкнула,   по   словам
Гертруды  Стайн,  к  "потерянному поколению",  вышедшему из мировой войны с
деформированной психикой.
     Коротко остриглась,  навела новомодный макияж,  как в кинофильмах Мэри
Пикфорд,  стала носить длинные жакеты в стиле армейского френча и юбки выше
колен.  Заговорила  на  жаргоне  вошедших  в  моду  Джойса,   Хемингуэя   и
Фицджеральда.  Также  и  вести  себя  стала  соответственно  манерам героев
"Фиесты".
     Шульгину все это было понятно.
     Если кто не знает - отношения у них были даже более чем специфические.
     Она - всесильная и всемогущая глава инопланетной резидентуры на Земле,
для  нее  и  главы  государств  и  правительств были так - пыль под ногами,
поскольку жила она на этом свете полторы сотни лет,  пребывая в  неизменной
молодости и красоте, успела побывать любимой наперсницей королевы Виктории,
а достославного Черчилля,  юного красавчика  во  френче  цвета  хаки,  она,
пожалуй что,  первая пригласила на мазурку в Виндзорском дворце,  когда он,
увенчанный славою после побега из бурского плена,  появился в свете. Герцог
Мальборо, а отправился на войну простым корреспондентом "Тайме".
     А Сашке  Шульгину  проиграла сражение и морально,  и физически.  В тот
момент,  когда поняла,  что и из тела древнеассирийского инвалида-нищего он
сумел  выскочить,  и  охрану  ее  виллы  в Кордильерах обезвредил,  а потом
положил ее на пол автоматной  очередью  возле  виска  и  заставил  испытать
смертельный, абсолютно человеческий страх.
     После этого все:  леди Спенсер сломалась,  смирилась с судьбой и,  как
пленная  патрицианка,  почти  добровольно  разделила  ложе  с  готским  или
лангобардским вождем.
     Причем -  не  без  удовольствия.  Что  тоже тысячекратно повторялось в
истории.
     И вот  они  снова  встретились,  и  снова,  когда  мировая   константа
забалансировала  над пропастью,  толкаемая туда очередной,  как бы внезапно
возникшей угрозой.
     Встретились как лучшие друзья.
     Взяв леди Сильвию под локоток,  Шульгин отвел ее в  уютное  помещение,
примыкающее   к   малому   адмиральскому   салону,  по  другую  сторону  от
бронированной шахты элеватора десятидюймовых орудий.
     Мало кому известный укромный уголок.
     Но и здесь,  кстати,  имелся велюровый диван и откидной  столик,  куда
стюард  сразу  же  принес  бутылку  многолетней  выдержки хереса,  бокалы и
жаренные с солью орехи кешью.
     Как это бывает у давно расставшихся любовников,  они расчувствовались,
пили  золотистое  терпкое  вино лучших урожаев еще не перемолотых снарядами
тяжелых мортир виноградников довоенной  Франции.  Одними  только  взглядами
сообщали друг другу,  что не забыли тех недолгих дней, когда униженная, все
на свете проигравшая Сильвия вдруг встретила понимание и даже  своеобразную
нежность своего самого непримиримого вроде бы противника.
     Но буквально  через  минуту Шульгин,  положив поверх руки Сильвии свою
ладонь, вдруг произнес ту самую, изложенную в ее записке формулу возможного
освобождения его копии из мозга Шестакова.
     - Что,   леди  Си,  оттуда  мне  можно  было  выскочить  только  чисто
механически,  с предварительным переносом собственных тел  на  Валгаллу?  А
потом  что?  Как  ты  себе все это представляла?  Какую еще игру собиралась
затеять с нами двумя и наркомом?
     Впечатление он произвел сильное. Леди Спенсер даже слегка изменилась в
лице.
     Но именно  слегка.  Через  секунду  она  вновь  выглядела  спокойной и
абсолютно уверенной в себе. Что значит школа.
     - А ты,  выходит,  нашел другой способ?  Великолепно.  Остается только
поаплодировать  твоим  способностям.  -  И  она  действительно дважды свела
ладони,  но практически беззвучно. - Я, признаться, иного не представляла и
не  представляю  сейчас.  Все  ж  таки процесс наложения и снятия матрицы -
операция чисто техническая.  Электропотенциалы там и все такое.  Аппаратура
соответствующая нужна.  Я и рассчитывала, что, когда тебе удастся добраться
до Таорэры, мы проведем сеанс с использованием тамошней лаборатории...
     - Так ведь никакой лаборатории там уже нет.  А если бы и была -  разве
тебе разрешили бы ею воспользоваться в личных, так сказать, целях?
     - В  этом и прелесть ситуации,  Саша,  что после того,  что произошло,
база осталась в целости и сохранности,  и мы с Андреем на ней побывали.  Ты
об  этом  должен помнить своей первой памятью.  А вот моих коллег,  судя по
всему,  там уже нет. Исчезли так же, как из нынешней реальности устранились
и аггры, и форзейли.
     На этот    раз    столь    неприятное   ей   раньше   обозначение   ее
соотечественников, введенное в оборот Антоном, она произнесла без запинки.
     - Я ведь все неоднократно обдумала, еще когда мы с Новиковым с Дайяной
воевали.
     Да, действительно,   Шульгин  помнил,  что  ему  говорила  та,  другая
Сильвия,  когда в очередной раз встретилась с Шестаковым  и  они  обсуждали
условия и способы его возвращения "домой". О свертывании времени, о горящем
с двух концов бикфордовом шнуре и о том,  что может случиться, когда он все
же догорит.
     - Так как же ты все-таки выбрался? - повторила свой вопрос Сильвия.
     - Как-как!  Если бы я сам это знал.  Не мы выбираем, нас выбирают, как
пелось в одной песенке.  Если  просто  и  коротко,  то  без  всякого  моего
участия.  Точнее,  после некоторого моего действия,  сочтенного "там", - он
традиционно указал пальцем в потолок,  - либо слишком хорошим, либо слишком
плохим,  кому-то  показалось желательным восстановить статус-кво.  И в один
прекрасный миг в темном  отсеке  катакомб  я  почувствовал,  что  в  голове
шестеренки провернулись и я знаю и помню больше,  чем минуту назад. Сначала
было точно так,  как если бы утром проснулся с ощущением, что только что во
сне  видел  и переживал что-то очень важное и интересное,  только вот никак
детали не вспоминаются.  А  еще  через  несколько  минут  все  окончательно
разложилось по полочкам.
     И сейчас  полное впечатление,  что на самом деле со мной было то,  что
творил в сталинской Москве Гриша Шестаков.  И  с  такой  же  достоверностью
помню, как и случившееся после пробуждения на твоей горной вилле...
     Для Сильвии  то воспоминание явно было не из самых приятных.  Она даже
слегка поморщилась.  Еще бы,  вспоминать, как тебя возили мордой об стол...
Такое  любому  не доставит радости.  Особенно если до последнего ты считала
себя могущественнейшей женщиной на Земле.
     - Да-а...  - протянула аггрианка после ощутимо  напряженной  паузы.  -
Получается,  что  и вправду шнур горит с двух концов.  В той реальности все
рухнуло, а теперь и в эту кто-то опять проник. Не Антон ваш, как считаешь?
     - Что я вообще могу считать? Это вы у нас между мирами и реальностями,
как пираньи в Амазонке,  шныряете. А я?.. Со мной всякий... что хочет, то и
творит.  Сначала в одну шкуру загнали, потом в другую. Из одной вытащили, в
другой забыли. Потом кто-то вашу или свою ошибку исправил.
     Господин же Шульгин по-прежнему пребывает в "Пэссив войс"*.
     - Ну-ну,  только не надо изображать из себя невинную школьницу, жертву
обстоятельств и "плохих  парней".  От  святого  духа  только  святая  Мария
беременела, а самая воспитанная девочка к своей неприятности тоже кое-какие
усилия прикладывает.
     - Фу, леди Спенсер, это, как у вас на Альбионе говорят, - "гаф"*. Мало
того, что не стоит на меня свои дамские комплексы и сравнения проецировать,
но и войну с вами не я начинал.  К войне же следует относиться рационально,
если  уж  начать,  то надо ее стремительно выиграть или так же стремительно
проиграть,  после чего переходить к  очередным  задачам  текущего  момента.
Иначе она превращается в утомительную и бессмысленную мясорубку.
     - Это не Клаузевиц, - тонко заметила Сильвия.
     - Именно.  Это  я  сам  придумал только что.  Кстати,  не позволите ли
пригласить вас на танец?  - спросил Сашка,  услышав,  что очередная мелодия
закончилась.   Он   решил  дать  ей  некоторое  время  подумать,  а  самому
воспользоваться моментом и посоприкасаться с ней поближе. Благо исполнялись
исключительно медленные танго и блюзы.
     Несмотря ни на что,  в чисто физическом смысле леди Спенсер продолжала
его возбуждать. До Анны далеко и неизвестно, когда они встретятся. Провести
же  ночь с бывшей любовницей без всяких далеко идущих целей в его понимании
изменой не являлось. Иначе придется считать таковой слишком многое. Хотя бы
- доставляющие ему и сейчас истинное удовольствие воспоминания о том, как у
Шестакова,  а строго говоря, все же у него, это происходило с Зоей, едва ли
не самой сексапильной актрисой довоенного СССР.
     Закончив танец,  во  время которого он с удовольствием скользил руками
от талии Сильвии вверх и вниз на достаточное расстояние,  касался щекой  ее
щеки и прядей легких волос,  нашептывал на ухо подходящие к случаю шуточки,
хотя и имеющие двойной как  минимум  смысл,  он,  извинившись,  на  минутку
покинул леди Спенсер.
     Заглянул в  соседний  зал  и жестом показал Воронцову,  что просит его
выйти.
     - Что за проблема?  -  поинтересовался  капитан,  разминая  в  пальцах
сигарету    под    шум    автоматически    включившегося    вентилятора   в
хвойно-озонированном отсеке мужской туалетной комнаты.
     - Ничего особенного.  Тут у  меня  с  мадам  наметился  сугубо  острый
разговор  как бы не до самого утра,  так ты не сочти за труд,  распорядись,
чтобы нам подготовили спецрейс на Лондон.  На самом скоростном,  что есть в
распоряжении  Губанова.  Часиков  в  десять  желательно,  никак  не  позже.
Тревожный чемоданчик у меня собран,  только сделай еще запасной  паспорт  и
десяток тысяч фунтов мелкими купюрами...
     - А что,  миледи тебя в Лондоне деньгами не обеспечит? - позволил себе
усмехнуться Воронцов.
     - Мэй би йес, мэй би ноу. Особенно если предположить, что дороги у нас
разные.
     - Нет,  серьезно,  Саш,  или я чего не понимаю. Хоть мне-то объясни, в
чем смысл происходящего? Или вы совсем уже нас за дураков держать решили...
- В голосе капитана прозвучала уже не шутка, а неподдельная обида человека,
которого вроде бы друг демонстративно выводит за скобки.
     Откровенно дает понять,  что,  мол,  белую работу делает белый, черную
работу - черный.
     Шульгин взял  Воронцова  за  руку  повыше  локтя,  вздохнул и произнес
совершенно искренне:
     - Знаешь,  Дим, если бы я мог хоть что-нибудь связно объяснить! Сделал
бы  это с величайшим удовольствием.  Беда-то в чем - ни хрена я сам пока не
понимаю.  Не в свои мы игры заигрались.  В  Лондоне  ничего  особенного  не
планирую.  Хочу  просто  проверить,  не  сбрехал  ли мне господин Славский,
действительно ли "старые империалисты" решили вступить в войну с очередными
претендентами  на мировое господство.  Если нет - сам подкину им в костерок
пару бутылок бензина.  Сильвия обещает воткнуть меня  в  близкое  окружение
Черчилля.  Он  хоть  и  в  опалах  ныне пребывает,  но по своему потенциалу
непременно и здесь премьером станет. А это нам снова на руку...
     Главное начнется,  когда вернусь.  Ну,  на  той  неделе,  максимум.  С
Андреем  разбираться  надо...  Поверишь,  нет  - кручусь на голой интуиции.
Поскольку чувствую,  что в ближайшее  время  так  нас  прижать  может.  Или
могут...
     Поэтому, ради Христа, не спрашивай ты меня ни о чем. Знал бы - сам все
давно рассказал.  От тебя теперь с ребятами зависи