Казанцев Александр / книги / Полярная звезда



  

Текст получен из библиотеки 2Lib.ru

Код произведения: 5210
Автор: Казанцев Александр
Наименование: Полярная звезда


Александр Казанцев.
 
                              Полярная звезда


   OCR Андрей из Архангельска 
 
   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. НЕДАВНО.
 
   Глава первая. НА КРАЮ СВЕТА.
   Глава вторая. ОТКРЫТ ОКЕАН.
   Глава третья. НЕДОСТУПНЫ БЕРЕГА.
   Глава четвертая. ЛЕДЯНАЯ ПРЕГРАДА.
   Глава пятая. ШТОРМОВАЯ ВОЛНА.
   Глава шестая. У ПОЛЯРНЫХ ВОРОТ.
   Глава седьмая. ЗА НИМИ БУДУЩЕЕ!

   ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЗАВТРА.

   Глава первая. ВСТРЕЧИ.
   Глава вторая. МЕЧТЫ.
   Глава третья. СПОРЬ!
   Глава четвертая. ВЕЧЕРОМ.
   Глава пятая. ГЛЯДЯ НА СОЛНЦЕ.
   Глава шестая. И СНОВА БАРЕНЦЕВО МОРЕ!
   Глава седьмая. БУРЯ.
   Глава восьмая. ВСТРЕЧНЫЙ ВЕТЕР.
   Глава девятая. ИСПЫТАНИЯ.
   Глава десятая. ЗА ТЫСЯЧИ МИЛЬ.
   Глава одиннадцатая. В ТУНДРЕ.
   Глава двенадцатая. СРЕДИ ЛЬДОВ.
   Глава тринадцатая. ВСЕГДА ВПЕРЕД!
 


Александр Казанцев.

                             Полярная звезда.
 
 
   Художник К. Кащеева 
 
   Отечество 
   славлю, 
   которое есть, но 
   трижды - 
   которое будет.
 
   Вл. Маяковский 
 
   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. НЕДАВНО.
 
 
   (Пролог)
 
 
   Ключ к транспорту будущего - в Арктике 
 
   Глава первая. НА КРАЮ СВЕТА.
 
 
   Далекий северный остров был гол и скалист, почти всегда покрыт снегом и
скован льдом.
   На темном базальтовом утесе, в котором жилками мрамора сохранился снег,
стоял мальчик.
   Вокруг сверкал нестерпимо яркий, залитый солнцем мир. После долгой
полярной ночи со всполохами нежного сияния, после вьюжной тьмы, после
сумеречного света за свинцовой пеленой туч день арктического солнца
казался невиданным праздником света. Изломы льдин огнями играли в белом
просторе искрящегося снега, переливались зеленоватым, голубым, красным,
фиолетовым цветом, как драгоценные каменья. Бесчисленные грани
льдин-алмазов горели в волшебных солнечных лучах.
   Это они, лучи солнца, разбудили дремавшие зимой арктические силы,
помогли им взломать белую мертвую равнину ледяных полей, подняли
причудливые гряды торосов.
   До самого окаёма, до горизонта, полускрытые дымкой, тянулись они
зубцами. И там вырастали, превращались в неясные горные хребты или
волнистую линию туч.
   Туда и смотрел двенадцатилетний Федя, приземистый, но широкоплечий,
самый маленький обитатель острова, смотрел вдаль и воображал себя
промышленником Санниковым, которому привиделись когда-то с острова
Котельнического горы загадочной земли. С тех пор никому не довелось узреть
тех гор. Замечали лишь перелетных птиц, что держали путь неведомо куда, на
север:
   На север и глядел Федя, глядел и ждал тех гор, уверен был, что первый
откроет их, когда приплывут обратно желанные хребты.
   Совсем недавно узнал Федя от друга своего дяди Саши, гидролога полярной
станции, тайну белых исчезнувших земель. Оказывается, уплывали те земли на
север, уплывали вместе с горами, реками, ледниками, тундрами: Целые
острова меняли в океане свое расположение. Советские летчики доказали это,
обнаружив одни и те же "земли" в разные годы в различных местах. Острова,
покрытые слоем почвы, были не чем иным, как ледяными массивами, которые
могли плыть: И, верно, видел Санников такой же ледяной остров, уплывший
потом на север: И даже легендарная Земля Андреева, когда-то замеченная в
восточной части Арктики, а потом пропавшая, быть может, тоже была
плавающим островом!..
   Больше всего на свете жаждал Федя обнаружить в один прекрасный день на
горизонте приплывшую назад Землю Санникова. Об этом и думал он, когда
сказал подошедшему к нему дяде Саше:
   - Поставить бы ту землю на якоря.
   Александр Григорьевич улыбнулся в бороду, оглядывая любимца, у которого
трепетал на ветру шарф, завязанный сыну радисткой острова Марьей
Семеновной.
   На острове всех зимовщиков было четверо: Федя, его родители и дядя
Саша. Как и другие полярники далеких островов, они сообщали по радио
сведения о погоде и льдах. В бюро погоды учитывали их сводки. Капитаны
кораблей узнавали, как движутся льды, и верно выбирали путь; летчики
получали прогнозы и решали, можно ли вылетать.
   Четверка островитян жила, как одна семья. Дядю Сашу с Иваном
Григорьевичем, начальником полярной станции, связывала еще военная дружба.
   Марья Семеновна по-матерински относилась к троим мужчинам, чинила и
стирала белье, заставляла их регулярно мыться в "бане", в которую по
субботам превращалась кухня. Все вместе они старательно изучали английский
язык. Марья Семеновна чудесно "спивала" украинские песни, была черноброва,
статна, белолица, смеялась по-девичьи звонко и никогда не сидела без
работы. Даже надев наушники, она обязательно что-нибудь вязала или шила,
если не надо было записывать радиограммы.
   По-особенному дружили между собой Федя с дядей Сашей. Это была дружба
мужчины, который почему-то так и не создал собственной семьи, с мальчиком,
заменившим бородатому полярнику всех, о ком тайно тосковало его сердце.
   Полярник привил юному другу страстную любовь к суровому краю. Уже давно
над кроватью Феди висела фотография знаменитого полярного капитана
Воронина с собственноручной его надписью:
   "А. Г. Петрову по-дружески", а совсем недавно рядом появился портрет
Нансена, вырезанный из какого-то журнала с напечатанными там его словами:
   "Северный морской путь - это всего лишь иллюзия, напрасно чаровавшая
мореплавателей в течение столетий". Надпись эту Федя в знак несогласия
перечеркнул красным карандашом.
   Федя готовился стать капитаном. На столике у него лежали лоции не
только полярных, но и южных морей, которые он под руководством дяди Саши
старательно изучал.
   Возвращаясь со скал домой, друзья держались за руки. Приходилось
нагибаться вперед, чтобы ветер не опрокинул их в снег. Федя расставлял
короткие, крепкие ноги, словно шел по палубе.
   - К утру пролив очистится, - сказал он низким голосом.
   Действительно, в проливе шла крупная подвижка льдов. Гидролог подумал,
что скоро соседний остров и бухта Рубиновая, где находились рудники, будут
отрезаны чистой водой.
   Федя сжал дяде Саше руку. Тот и сам различил в грохоте льдов неровный,
посторонний звук. Самолет?
   Оба взглянули на небо. Над головой летели рваные тучи. Только там, где
садилось солнце, небо оставалось чистым. Летит? Никто не предупреждал по
радио!
   На снегу виднелся домик полярной станции. В одном из его окон
отражалось красное солнце. Казалось, там горит приветливый огонек. Марья
Семеновна ждет к ужину.
   Иван Григорьевич вернулся с метеоплощадки и чернилами переписывает в
тетради показания приборов.
   Федя дернул дядю Сашу за рукав и присел на корточки. Гидролог невольно
повторил его движение.
   Прерывающийся рев слышался над самой головой. Гигантский самолет
вырвался из низких облаков и круто пошел к земле.
   Моторы работали с перебоями. Летчик искал места для посадки. Вероятно,
он шел на радиосигналы Марьи Семеновны, как на радиопеленг.
   - Где же ему сесть? - крикнул Федя и побежал, словно он мог куда-то
поспеть, кому-то помочь. - Льды-то вскрыло: А на острове не сядешь!..
   Дядя Саша бежал следом за Федей.
   Летчик, как и люди внизу, понял, что сесть некуда. Он, очевидно,
рассчитывал опуститься около дома. Самолет, во всяком случае, шел прямо на
дом.
   - Да что это он! - Федя со всех ног бросился вперед.
   Бородатый полярник остановился, невольно втянув голову в плечи, спина у
него похолодела, сердце замерло. Хотелось закрыть глаза, но он не мог.
   Самолет коснулся земли у самого дома, потом подскочил:
   "Может быть, пройдет над крышей! Может быть, пройдет!" - пронеслось в
голове у гидролога.
   Но самолет не прошел. Он врезался в домик: Сверкнула вспышка огня:
Раздался грохот: В небо взметнулся яркий язык пламени, потом сразу повалял
черный дым:
   Вверху над островом он расползся мохнатым грибом, как низкая туча.
   Федя невольно бросился в сторону, но потом остановился и повернулся
лицом к пожару. Круглыми, сухими глазами смотрел он на огонь. Ему было
страшно, хотелось зажмуриться, убежать, спрятаться. Но он стоял не
двигаясь, не в силах сделать ни одного шага:
   Когда дядя Саша обнял его за плечи, мальчика било крупной дрожью.
Полярник молча прижал его к себе, но никак не мог справиться с маленьким
телом.
   Ветер погнал дым на полярника с мальчиком. Стали слезиться глаза.
Гидролог плотнее прижимал уткнувшегося лицом в его меховую куртку
паренька. Обоих душил кашель.
   Полярник силой заставил Федю обежать дом.
   Может быть: может быть, все-таки Иван Григорьевич и Марья Семеновна
успели выскочить!..
   Но с другой стороны дома было пусто и холодно. Дул ветер, острые
снежинки били в щеки. Ветер раздувал костер из дома и самолета.
   Бревна трещали, горели, как просмоленные.
   Рухнула покосившаяся стена. Сноп искр взметнулся в небо, и красные
звездочки понеслись над снегом.
   Гидролог оттащил Федю в сторону.
   Мальчик сел на снег, спрятав голову в колени. Остренькие плечи его
вздрагивали, хотя рыданий и не было слышно.
   Гидролог понимал, что творилось в сердце его маленького друга, но он не
мог произнести слов утешения. Ему казалось, что такие слова оскорбят
сейчас Федю.
   Надо заставить его что-то делать! Он звал, тормошил мальчика, но тот
лишь мотал головой.
   Тогда дядя Саша крикнул:
   - Аврал!
   И мальчик вскочил, вскочил, не понимая ни значения слова, ни требования
дяди Саши, растрепанный, заплаканный, испуганный.
   - Склад спасать надо! - крикнул дядя Саша.
   Склад почти примыкал к дому. Огонь мог легко перекинуться на него. Дядя
Саша ринулся, как показалось мальчика, в самое пламя.
   И тогда Федя тоже бросился в огонь.
   Сильная рука дяди Саши удержала его. Скрипнула открытая дверь склада.
Ею можно было прикрыться от жара.
   Защищая лица рукавицами, Федя и дядя Саша подбегали к двери склада,
хватали несколько банок консервов или ящик с галетами и тащили все это
подальше от огня.
 
   К счастью, ветер переменился и понес черный дым в противоположную от
склада сторону, но дядя Саша заставлял Федю носить продовольствие и
складывать его поодаль на снег. Теперь это было уже не нужно, но гидролог
боялся оставить мальчика без работы.
   Наконец, совсем уже измученные, они сели на ящики, не спуская глаз с
пожарища.
   Наступило самое тяжелое. Нужно было что-то сказать.
   - Вот, брат: - начал гидролог, - остались мы одни:
   Мальчик зарыдал.
   Долго сидели молча. Дядя Саша только крепко сжимал рукой плечо
мальчика. И эта мужская ласка подействовала на мальчика лучше любых слов.
Он замолк.
   - Ты помни, - строго сказал дядя Саша, - я у тебя на всем свете один:
Да и у меня никого нет.
   И снова молчали, смотрели на догоравший пожар.
   - А провианту у нас, Федя, достаточно: проживем: Нас хватятся. Пришлют
помощь.
   Федя искоса посмотрел на своего друга. Ему вдруг показалось, что этот
большой и сильный мужчина ищет поддержки в нем, в Феде. И он сказал через
силу:
   - Корабль пробьется:
   Федя поднял голову. Что-то ушло от него, чтобы никогда не вернуться: И
он в первый раз с ненавистью посмотрел на торчащий из огня закоптелый
фюзеляж.
   Ненависть сильнее отчаяния. Мальчик встал. Он готов был сейчас же
забраться в самолет. Полярник удержал его.
   Пожар то затухал, то разгорался снова. Падало какое-нибудь бревно,
головешки разлетались и трещали в снегу. Солнце скрылось.
   Дядя Саша придумал новую работу. Он взял на складе багор и начал
растаскивать бревна. Федя помогал ему. В снегу бревна шипели, испуская
удушливый дым.
   Через развалившуюся стену стала видна почти целая плита, у которой
обычно хлопотала Федина мама.
   Гидролог увел мальчика, он не хотел, чтобы тот видел:
   Нужно было вырыть могилу.
   Вдвоем топорами вырубали они яму в промерзшем грунте. О том, что это
можно сделать позднее на месте пожарища, где земля оттаяла, оба даже не
подумали.
   Ударяя ломом землю, дядя Саша сказал:
   - И знаешь, какой у нас теперь с тобой долг? Сообщить надо о непрошеном
госте.
   Мальчик не ответил. Даже дядя Саша не знал, о чем он думал. Может быть,
тяжелая работа притупила сознание.
   К утру огонь погас. В дымящихся развалинах виднелся изуродованный
фюзеляж самолета, ржавый, с черными подпалинами. Серебристым остался
только хвост. На нем не было опознавательных знаков. Они были закрашены.
   Дядя Саша не позволил Феде идти на пожарище. Он один пробирался по
дымящимся бревнам. Подошвы сапог жгло. Приходилось то и дело спрыгивать в
снег.
   Александр Григорьевич с трудом узнавал место, где прежде были комнаты.
Вот тут к кухне примыкала кают-компания. В нее и ударился носом самолет.
Сюда выходили двери радиорубки, комнаты Тереховых и комнатушка гидролога.
Теперь ничто не напоминало о них.
   Один, без Феди, перенес дядя Саша в вырытую могилу обгоревшие трупы его
родителей, прикрыл их брезентом и только тогда позвал мальчика. Оба
бросали в яму комья мерзлой земли.
   В изголовье холмика Федя воткнул погнутый ствол винтовки с обугленным
ложем.
 
 
   Глава вторая. ОТКРЫТ ОКЕАН.
 
 
   Забрались в самолет только к вечеру. На этот раз Федю нельзя было
удержать.
   Увидеть в самолете ничего не удалось. Все сгорело. Только в самом
хвосте каким-то чудом уцелела резиновая лодка.
   Дядя Саша задумчиво теребил бороду. Такая лодка имеется в любом
самолете, летающем над морем. Свернутая, она портативна. Ее можно надуть
приделанными к ней мехами. Тогда она выдерживает несколько человек.
   На острове не было лодки. Остались только весла от шлюпки, которую
осенью унесло прибоем. Дяде Саше вспомнилось, как бросился он тогда в
холодную воду. У него захватило дыхание, словно он опустился в кипяток.
Пришлось ни с чем вернуться на берег.
   Гидролог и мальчик, не сговариваясь, пошли к берегу посмотреть льды.
Федя оглянулся на могильный холмик, который уже начало заносить снежной
крупой.
   За время пожара ледяные поля отодвинулись. По морю гуляли вихрастые
свинцовые волны. Разглядеть соседний остров не удавалось, хотя он был и
близко, сразу же за горизонтом.
   Дядя Саша ничего не сказал Феде, но тот и без слов понимал. Там рудники
и рация.
   Можно послать донесение о вторжении неизвестного самолета в наши
северные пространства.
   Вернувшись, они осмотрели резиновую лодку. В трех местах резина
прогорела.
   Гидролог задумался. Льды угнало ветром. Пролив очистился. Что, если
переправиться в бухту Рубиновую в этой лодчонке? Пусть даже волной
захлестнет - не утонет. Резиновая! Вот только льды:
   Гидролог решил посоветоваться со своим юным товарищем: не починить ли
лодку, чтобы на ней: через пролив: в бухту Рубиновую?
   Мальчик больше всего боялся, как бы не усомнился в нем дядя Саша, как
бы не подумал, что он трус. Многозначительно наморщив лоб, Федя сказал:
   - Лодка ничего себе: если починить:
   Решение было принято. Мальчик уже больше не плакал. Он деятельно
помогал дяде Саше. Сделали клей, растворив в бензине кусочек каучука.
Гидролог отрезал его от подошвы своих парадных ботинок, которые, как и
бензин, хранились на складе.
   Резину для заплат они взяли от внутренних переборок лодки. Заклеив
дыры, надули лодку и спустили ее на воду. Конец веревки, привязанный к
корме, держал, стоя на берегу, Федя.
   Лодка подпрыгивала на волнах, ударяясь дном о камни, когда волна
отбегала.
   Забравшись в лодку, гидролог убедился, что она выдержит не только двух
человек.
   Он смотрел снизу на мальчика. Волны разбивались о скалы. Облака брызг
то и дело скрывали коренастую фигурку.
   Пролив по-прежнему был чист. Если еще сутки в нем не будет сплоченных
льдов, можно добраться до соседнего острова.
   Решено было захватить с собой все наиболее ценное. Возможно, что на
рудниках нет метеоплощадки. Ведь Службу погоды несла сгоревшая теперь
полярная станция. Если захватить приборы, можно будет возобновить передачу
метеосводок.
   Федя снял все самописцы и термометры, даже залез на столб, чтобы
достать флюгарку.
   Скоро сборы были закончены.
   Еще раз проверив лодку, дядя Саша вытащил ее на прибрежный лед и
отправил Федю в сарай спать. Если на рассвете в проливе будет льдин
достаточно, чтобы унять разыгравшуюся волну, и в то же время не слишком
много, можно тронуться в путь.
   Уснуть гидролог не мог. Имел ли он право рисковать жизнью мальчика? Не
лучше ли сидеть на острове и ждать помощи?
   Дядя Саша одиноко бродил по пожарищу. Как поступил бы сейчас Иван
Григорьевич?
   Конечно, решился бы плыть! Ведь необходимо известить обо всем, что
произошло. И, кроме того, надо возобновить работу метеостанции.
   К утру подул резкий ветер. Когда выглядывало солнце, над камнями в
мельчайшей водяной пыли загоралась радуга.
   Дядя Саша разбудил Федю. Мальчик хмурился и ничего не понимал.
   - Собирайся, поплывем.
   Прощаться с могилой ходили вместе. Опустили головы, держа шапки в
руках, и думали. И те, кто лежал в земле, стояли перед ними живыми. Нельзя
было представить, что их нет:
   Весла от старой шлюпки хранились в сарае. Их приспособили к трофейной
лодке и отплыли. Лодка была изрядно загружена. Кроме метеоприборов,
пришлось взять провизию и оружие. Федя сидел на руле, дядя Саша греб.
Отплыть от берега было трудно, волны вскидывали лодчонку. Она то
проваливалась, то взлетала на гребни волн.
   - Как на качелях! - крикнул дядя Саша, стараясь подбодрить мальчика.
   Лицо Феди оставалось сосредоточенно серьезным.
   Вдали от берега качка стала меньше, а может быть, они просто привыкли к
ней.
   Конечно, мальчишка был прирожденным моряком. Кто из его сверстников
выдержал бы такую качку! У гидролога и то помутилось в голове, хоть он и
работал веслами.
   Выйдя из полосы прибоя, он стал грести медленнее, чтобы сохранить силы
на весь переход. Некоторое время около лодки плыла нерпа. Она высунула из
воды круглою головку и смотрела на людей. Стрелять никто - Федя тоже был
прекрасным стрелком - не стал: все равно ее не возьмешь с собой.
   Островок удалялся. Тоненькая радиомачта то появлялась, то исчезала.
Торчавший вверх хвост самолета уже не был виден. Шел мелкий снег. Льдины
встречались чаще.
   Гребцы легко огибали их, и дядя Саша начал думать, что все это не так
уж страшно. К тому же ветер переменился и стал попутным. Гидролог
рассчитывал еще засветло достигнуть острова, а на следующий день обогнать
его и добраться до бухты.
   К полудню сказалась усталость. На руках появились мозоли, скоро они
превратились в кровавые. Однако нужно было грести.
   Ветер снова переменился и стал дуть в бок. Гидролог предпочел бы даже
встречный ветер. Боковой особенно неприятен. Волны били в низкий борт.
Лодку заливало, и Феде все время приходилось котелком вычерпывать воду.
Против волн идти было невозможно: сбились бы с курса. И лодку могло
пронести мимо острова, мимо цели.
   С болезненной остротой чувствовал дядя Саша свою ответственность за
жизнь мальчика.
   - Одни мы с тобой, Федя. Со мной в Арктике останешься? - спросил
гидролог, налегая на весла.
   - Останусь.
   - Льды с тобой изучать будем, - продолжал дядя Саша, произнося слова в
ритм гребле и подозрительно вглядываясь в горизонт.
   Небо спустилось почти к самой воде. То и дело молниеносными метелями
проносились снежные заряды. Издали они казались огромными косыми столбами.
   Серая мгла на мгновение скрывала все вокруг. Волны бесились. Любая
блуждающая льдина могла распороть лодчонку, а их становилось все больше и
больше.
   Покачиваясь, проплывали они мимо, грозя задеть лодку.
   Пришлось перестать грести. Дядя Саша стоял на коленях и веслом
отталкивался от напиравших льдин. Лодочка медленно поднималась вместе со
всей громадой окружавших ее льдов, потом так же медленно опускалась.
   Гидролог теперь заботился только о том, чтобы льды не раздавили утлое
суденышко.
   О выборе направления нечего было и думать. Но вот показался остров:
лодку проносило мимо него. Гидролог стал отчаянно прорываться к берегу. Он
не смел взглянуть на мальчика. А Федя стоял в лодке и так же упорно, как и
его старший товарищ, отталкивался от льдин вторым веслом.
   Вокруг все было бело от льдин. Откуда их принесло столько? Они уже
распороли в одном месте обшивку. Лодка дала течь. Счастье, что водой
заполнялся только один отсек, в котором не повредили переборку, не
израсходовали ее на заплаты.
   Лодка глубоко осела. Федя вычерпывал воду.
   Лодочка каждую минуту могла затонуть, и гидролог решил выбраться на
ближайшую льдину. Навсегда запомнился ему омерзительный скрип резины,
словно по мячу проводили ладонью, - льдины терлись о борта.
   Вот и мыс острова, на нем - скала Рубиновая, непередаваемого
красноватого цвета:
   за нею бухта с рудниками на берегу. Но скала удалялась:
   - Дядя Саша, что это стучит? - спросил мальчик.
   Гидролог ничего не слышал, у него стучало в висках от усталости.
   - Стучит, стучит, - настаивал мальчик.
   Дядя Саша прислушался. Да, по воде доносился ровный стук мотора.
   - Катер!
   Неужели катер?
   Конечно, он должен быть на руднике! Лодочку заметили. Ведь зимовщики,
изучая движение льдов, часто смотрят в бинокли.
   Дядя Саша сбросил ватную куртку, прикрепил ее к веслу и начал
размахивать им над головой. Ему стало жарко, лоб покрылся потом,
обледеневшую же бороду запорошило снегом.
   Катер! Катер! Дядя Саша и Федя еще не видели его, но слышали,
определенно слышали!
   Скоро они увидели катер. Дойдя до сплоченного льда, он стал пробираться
между льдинами. Остров удалялся, но теперь это уже не казалось страшным.
   Катер подошел совсем близко. Два моряка спрыгнули на льдину. Побежали.
Федя видел распахнутые полушубки: тельняшки: Они расплывались, словно он
смотрел через мокрое стекло.
   Еще через несколько минут спасенных отпаивали горячим чаем из термоса,
расспрашивали: Гидролог не мог говорить от усталости: две последние ночи
он не спал.
   Федя же рассказывал, что и как произошло. О родителях он умолчал, но
моряки поняли все без слов.
   Через полчаса геологи с рудников обнимали спасенных полярников.
   Выслушав гидролога, начальник рудников пообещал оборудовать
метеоплощадку, но предупредил, что Александру Григорьевичу с мальчиком,
очевидно, придется отправиться для личного доклада на Большую землю.
Ледокольный корабль "Лейтенант Седов" в эту навигацию непременно должен
зайти в бухту Рубиновую, - он и заберет с собой перебравшихся через пролив
полярников.
 
 
   Глава третья. НЕДОСТУПНЫ БЕРЕГА.
 
 
   Дни убывали с поразительной быстротой. Солнце, часто скрытое облаками,
едва поднималось над горизонтом. Утренняя заря сливалась с вечерней, и
дневной свет был совсем как в сумерки, зато краски моря и неба - особенно
тонкими и нежными.
   Ледокольный корабль "Лейтенант Седов" стоял в бухте Рубиновой, но из-за
ледовой обстановки не мог принять пассажиров и начать выгрузку.
   У борта корабля шуршали льдины, двигаясь слитной, тяжелой массой. Они
наполняли бухту. Скоро все забьет плотным льдом. И тогда льдины, толкаясь
друг о друга и шумя шугой, начнут выходить из бухты, почти совсем
освобождая ее. Но только решится капитан спустить на воду кунгас и катер,
льдины, будто спохватившись, ринутся обратно. И тогда успевай, моряки,
поднять свои "плавсредства", чтобы не смяло, не раздавило их это тупое и
неистовое ледяное стадо.
   Вот уже третьи сутки приливы и отливы гоняют так льдины из бухты в
бухту, вот уже третьи сутки корабль не может начать выгрузку оборудования
для рудников, хотя дорог каждый день, каждый час. Ведь солнце едва
выглядывает из-за горизонта, - скоро спустится на море полярная ночь и
холод скует морские просторы: не выбраться тогда из сплошного льда, не
расколоть ледяных полей, не пробить дороги даже такому ледокольному
кораблю, как "Лейтенант Седов".
   На корабле находилось много пассажиров. Тут были сменившиеся полярники
с далеких островов, геологи и географы поработавших экспедиций и вместе с
ними инженеры и рабочие, которым еще предстояло высадиться на рудники в
бухте Рубиновой. В соседних каютах оказались люди, едущие прямо в
противоположных направлениях, - на Большею землю и с Большой земли. Но
наибольшим вниманием седого капитана корабля, огромного сутулого моряка
Григория Ивановича, пользовалась маленькая группка необычных пассажиров -
юных туристов, мальчиков и девочек, премированных на туристской олимпиаде
путешествием в Арктику.
   В свое время было много колебаний, прежде чем им разрешили это
плавание, которое, как горячо доказывал капитан, было нисколько не опаснее
восхождения на какую-нибудь вершину, узаконенную в туристских маршрутах.
Решающим в этом споре оказалось то, что руководителем юных туристов
вызвался быть сам капитан.
   - От опасностей уберегу, - говорил он еще в Архангельске. - Как в
плавучем доме отдыха будут. От одной только "заразной" арктической болезни
не гарантирую.
   Всяк, кто побывает в Арктике, всю жизнь будет туда стремиться и никогда
от того не излечится, - и старый моряк хитро щурился.
   Когда корабль входил в бухту Рубиновую, ребята, все в подаренных
капитаном меховых курточках, были на палубе, около пароходной трубы. Две
девочки лет по тринадцати стояли, прижавшись к ней спиной, ощущая ее
приятное тепло. Три мальчика, на год постарше, сидели на ларях. Все они
смотрели на недоступный берег, отрезанный подвижными льдами.
   К юным путешественникам подошел капитан. Его темное, словно дубленое,
лицо было сосредоточенным и немного печальным. Обычно топорщившиеся седые
усы сникли.
   Говорил он хрипловатым басом:
   - Вот что, ребятки. Задание.
   Мальчики вскочили, окружив моряка. Девочки отошли от трубы.
   - Сообщили с берега. Появится новый пассажир. Сверстник ваш:
   - Как хорошо! - воскликнули девочки.
   - Только путешественник поневоле. - И капитан рассказал историю Феди
Терехова. - Дружба ему ваша нужна, вот что, - закончил он. - Товарищей,
вроде вас, у него никогда в жизни не было. Один он рос на острове:
   До самого вечера ждали взволнованные ребята лодку с берега. Но льдины,
наполнив бухту, тотчас двинулись в обратный путь, увлекаемые отливным
течением.
   Пробираться между ними в лодке нечего было и думать.
   Ребята установили между собой вахту, чтобы не прозевать появление лодки
с маленьким полярником.
   Очередную вахту нес Алеша Карцев. Это был стройный, ладно скроенный
мальчик с карими, удивительно яркими глазами. Среди ребят он был
признанным вожаком, потому что умел видеть во всем интересное и постоянно
что-нибудь изобретал.
   Сейчас ему хотелось изобрести какой-нибудь способ, который позволил бы
выгрузиться кораблю. И он представлял себе надо льдами канатную дорогу,
вроде той, которую он видел на стройке одной из волжских гидростанций во
время прошлогоднего путешествия.
   Корабль почти незаметно для глаз перемещался вдоль берега. Якорь его
лежал недвижно на дне, а на свободно отпущенной якорной цепи приливное или
отливное течение относило ледокол то в одну, то в другую часть бухты.
Теперь корма его была повернута к крутому снежному склону, на котором
виднелись две мачты радиоантенны, большой ветряк на ажурной решетчатой
башне, хлопотливо вертевший крыльями, и расположенные амфитеатром
двухэтажные дома работников рудника. В пространстве между кораблем и
берегом под воображаемым канатом Алеша увидел лодочку. Она лавировала
между льдинами, стараясь пробиться к кораблю. Отважный гребец то стоял в
ней, отталкиваясь от льдин веслом, то садился, принимаясь исступленно
грести, чтобы перегнать льдину. На корме сидел мальчик.
   Высыпавшие на палубу по зову Алеши юные путешественники видели, как
лодочка едва не опрокинулась, когда на нее сбоку налетела льдина. Девочки
вскрикнули.
   - А как они плыли через пролив! - сказала одна из них, черноглазая,
тоненькая. - Как бы я хотела тогда быть с ними!
   - Какая отвага! Жанна д`Арк с черными косичками, - иронически процедил
толстый мальчик с пухлыми щеками и маленькими бегающими глазками. - Из
Москвы для спасения Галочки Волковой вылетела бы на воздушном шаре
классная руководительница Марья Петровна.
   - Витяка, не надо, - робко остановила его другая, совсем, казалось,
маленькая девочка.
   - Бачьте, хлопец-то невеликий, а гребет добре! - заметил баском самый
крупный из ребят в такой же, как и они, меховой курточке, но в фуражке с
молоточками ремесленника.
   Лодка, увертываясь от льдин, все ближе подходила к кораблю. Матросы
сбросили за борт штормтрап - веревочную лестницу. Нижние ее ступеньки
коснулись воды.
   По штормтрапу первым забрался на палубу коренастый мальчуган, удивленно
поглядывая исподлобья на встретивших его ребят. За ним следом ловко
поднялся бородатый полярник.
   - Терехов, будь здоров, - протягивая руку, сказал капитан. - Знакомься:
твои дружки будут. Привет, Александр Григорьевич. Годика три не виделись,
- обратился он ко второму пассажиру.
   - А у меня к вам, капитан, - сказал тот, запуская руку в курчавую
бороду, - поручение от комсомольцев с берега.
   - Они передавали мне по радио. Рискованно это, но пойдем обсудим, -
капитан, обняв за плечи бородатого полярника, повел его в свою каюту.
   - Здравствуй, мальчик, - сказала тоненьким голосом маленькая девочка с
прозрачным личиком и первая протянула Феде руку. - Мы все о тебе знаем и
поклялись в вечной дружбе.
   Федя нахмурился, еще ниже опустил голову.
   Толстый Витя взял его под руку:
   - Беру на себя труд красочно всех представить. У меня папа - профессор
Омулев. А поздоровалась с тобой моя сестренка Женя. Она пискля и еще
упрямее меня. В виртуозы-пианисты лезет. В туристский поход за мной
увязалась, премия и ей досталась:
   - Я не хотела Витяку оставлять одного, - заметила серьезно девочка.
   - Мы все тут премированы путешествием, - продолжал Витя. - Арктика -
страна славных путешественников. Я записал в своем дневнике, что она
представляется мне спящей царевной в ледяном гробу, закованном в ледяные
цепи. А это Галя. По призванию мечтательница, нуждается в подвиге, который
пока что совершить не может. Хотела стать учительницей географии. Собирала
по всей стране камешки, из пустыни песочек, из Москвы-реки и из Амура
флакончики воды.
   - Я буду геологом! - прервала Галя.
   - А это Денис, - не обращая на Галю внимания, продолжал Витя. -
Выжимает меня одной рукой. Впрочем, силен, но простоват.
   - Подожди, - оборвал Витю Алеша и протянул Феде руку:
   - Я Алеша Карцев. Ты настоящий полярник, а мы только твои гости.
   Федя исподлобья взглянул на Алешу и чуть улыбнулся. Крепко ответил на
пожатие.
   Вскоре бородатый полярник нашел ребят на юте.
   - Выполнение одного тайного задания, - сказал он, загадочно улыбаясь, и
увел с собой Федю и Дениса.
   Заинтригованные ребята сошли с юта, чтобы присутствовать при спуске на
воду катера. Подъемная стрела уже выносила его за борт. На коснувшийся
воды катер спустились бородатый полярник, которого звали дядя Саша, и Федя
с Денисом. Алеша немного обиделся, что ему, главарю, не сказали, куда
повезли ребят.
   Застучал мотор катера. Суденышко, увиливая от льдин, направилось прямо
к айсбергу, который вчера отделился от ледника и белой громадой
вырисовывался на фоне скалы Рубиновой.
   - Поднять якорь! - послышалось с капитанского мостика.
   - Вперед, самый тихий! Лево на борт! - звучала команда.
   Катер, весело постукивая мотором, подходил вплотную к ледяной горе,
словно хотел около нее ошвартоваться. Дядя Саша стоял у штурвала, Денис и
Федя - по обе стороны рулевой рубки, готовые выполнять какие-то
таинственные приказания.
   Все трое одновременно заметили на айсберге белого медведя. Он лежал на
выступе, ближнем к скале Рубиновой, и с корабля не был виден. Теперь,
потревоженный стуком, он поднялся над самой головой Феди и Дениса и,
казалось, сейчас спрыгнет на них. Оба непроизвольно втянули головы в плечи.
   - Гэть! - диким голосом заорал дядя Саша.
   Катер бортом чуть царапнул ледяную гору.
   Медведь, вместо того чтобы прыгать на катер, проворно полез на самую
вершину айсберга и там лег, прикрыв свой черный нос лапой, как это он
обычно делал, охотясь на нерпу. Мишка, вероятно, воображал, что, слившись
со снегом и "замаскировав" единственное темное пятно на своем теле, он
превратился в невидимку.
   - Вот беда, охотников среди нас нет, - смеясь, сказал дядя Саша. - А
ну, ребята!
   Дадим зверю концерт.
   - То можно, - отозвался Денис и неожиданно могучим для подростка басом
рявкнул:
   - "На земле весь род людской:"
   Дядя Саша, засунув в рот четыре пальца, стал оглушительно подсвистывать
куплетам Мефистофеля. Вылезший на палубу моторист принялся колотить в такт
разводным ключом в железный ящик.
   - "Сатана там правит бал, там правит бал!" - неслось по воде. А тут еще
включился Федя, неподражаемо взвыв сиреной.
   Люди на корабле бросились к борту, недоумевая, что за крики слышатся с
катера.
   Они увидели, как с айсберга прыгнуло что-то белое и плюхнулось в воду.
Через мгновение над поверхностью воды показалась острая медвежья морда.
   - Он плавает, как дельфин! - восхищенно крикнула Галя.
   - Эх, в глаз бы его теперь! - пробормотал Витя. - Я за винтовкой побегу.
   Белый медведь действительно не уступает в воде ни тюленю, ни морскому
льву, ни дельфину. Скоро зверь выбрался на лед и помчался вскачь, высоко
подбрасывая зад.
   Перебежав льдину, он снова бросился в воду, чтобы вскоре выскочить на
следующую.
 
 
 
   Глава четвертая. ЛЕДЯНАЯ ПРЕГРАДА.
 
 
   В первый раз Витя получил винтовку на корабле во время так называемой
охоты на белых медведей. Он так описал ее в своем дневнике:
   ":И вот я увидел царей белой пустыни. Это была медведица с двумя уже
подросшими медвежатами. Они совсем близко подошли по льдам к кораблю и
нюхали воздух, вытянув свои острые морды. Почуяли, подлецы, съестное и
пришли полакомиться.
   Старпом протянул мне винтовку. У меня даже руки затряслись, А он
смеется. "Бей, - говорит, - в медвежонка. Остальные от него не уйдут". В
медвежонка можно было бы уже бросить камнем. Мне надо было еще подождать,
но я не вытерпел, поторопился. Какое счастье было видеть, как большущий
медвежонок забавно перекувыркнулся через голову. Жалобно скуля и оставляя
за собой темный след на снегу, зверь побежал. Я не успел выстрелить еще
раз. Старпом выхватил у меня винтовку. Выстрелил, но мимо. Я
злорадствовал. Я-то все-таки попал! Медведи уходили. Раненый заметно
отставал. Старпом выругал меня и пошел на мостик изменить курс корабля.
Как и предсказал он, медведица с медвежонком не ушли, вернулись к
отставшему. Корабль, легко расталкивая льдины, подходил к тому же месту.
Стоя около раненного мною медвежонка, медведица рычала на корабль. Мне это
было смешно! Рычи, рычи, царица! Старпом опустился на палубу и
приготовился стрелять. Я впервые понял, что такое азарт охоты. Оба
медвежонка бегали по льдине и сопели. Старпом выстрелил. Второй
медвежонок, так же как и мой, перекувыркнулся и сразу затих. Еще бы!
Старпом-то стрелял почти в упор.
   Медведица продолжала рычать, а раненый все бегал вокруг убитого.
Раздался еще выстрел. Медвежонок завертелся, словно ловя свой хвостик,
упал, кое-как поднялся и, подбежав к брату, прилег к нему, словно хотел
пригреться и отдохнуть. Потом убили медведицу. Матросы спустились на лед.
Обвязали канатом сразу двух медвежат и подняли обоих лебедкой на палубу.
Старпом пообещал отдать мне шкуру подстреленного мной медведя и позвал
вечером есть медвежатину. До вечера медвежий окорок будут вымачивать в
уксусе, чтобы отбить рыбий запах. Медведицу поднять не успели. Вышел
разгневанный капитан и не позволил задерживаться ни на минуту. Старик
кричал о заповеднике, который надо создать для бесстыдно истребляемых
медведей. Мне было неловко слушать, как он отчитывал своего старшего
помощника, даже назвал его "живодером".
   Так старпом, белокурый великан с озорными глазами, приучал Витю к
"поморскому духу", и когда Витя уж очень приставал к нему, давал винтовку.
Выпросил Витя винтовку и на этот раз. Гордый своим оружием, он вернулся на
палубу, где девочки с изумлением наблюдали за подошедшим к айсбергу
катером.
   На ледяную гору с катера перебрался Денис, которого из каких-то
соображений захватил с собой гидролог. Дениска был парень крепкий и
выглядел старше своего возраста. Дома, в Кривом Роге, он рос,
предоставленный самому себе, дружил с сорванцами мальчишками, остался в
пятом классе на второй год и из-за своего роста был прозван там "дядькой".
Отец корил его тем, что он "ни на кого не выучится". Упрямый мальчик
пожелал идти в ремесленное училище, чтобы поскорее встать на ноги, не быть
батьке в тягость. В училище мастер, которому приглянулся крутолобый
хлопец, сумел привить ему любовь к изделию, выходящему из-под его рук.
Дома с отцом он теперь сидел у стола "на равных", прикуривал у него и
рассказывал о тяжелой атлетике или туристском походе на Каховскую ГЭС.
После этого похода он сделал в кружке "Умелые руки" модель гидротурбины,
за что и был премирован путешествием в Арктику. На корабле он охотно
помогал матросам, в машинном отделении был своим человеком. Капитан ценил
его и рекомендовал гидрологу взять Дениса в рейд на айсберг.
   Денис, а следом за ним и Федя перебрались на ледяную гору. Дениска
легко нес на плече тяжелую кувалду, Федя - железный костыль. Вскоре
послышались мерные удары.
   Денис опускал кувалду с молодецким кряком, приседая. Описав дугу,
кувалда в его руках летела вниз со свистом. Денис лихо обрушивал ее на
костыль, который придерживал рукой Федя. Из-под костыля веселыми искрами
разлетались осколки льда, острые, холодные. Федя ощущал летящие льдинки
рукой, щекой, даже лбом, и ему было весело. Он гордился сноровкой и силой
товарища.
   Дядя Саша затащил на айсберг конец троса. Стальной канат обвели вокруг
ледяного выступа и закрепили у забитого костыля.
   Снова застучал мотор катера. Суденышко отчалило от айсберга. На ледяной
горе остался Денис, держась обеими руками за спускавшийся в воду трос.
Этот трос ровными кольцами сходил под наблюдением Феди с бунта, лежавшего
на корме катерка.
   - Алеша, - спрашивала Женя, - зачем они везут канат на корабль?
   - Увидишь, - пробурчал мальчик, болезненно переживая, что не может
ответить.
   - Что тут особенного? - самонадеянно вмешался Витя. - Ясно, что кораблю
за айсберг надежнее зацепиться, чем за якорь, который неизвестно еще как
валяется на дне.
   Катер подошел к борту ледокола. Сверху Феде сбросили линь, и мальчик
обвязал им оставшийся бунт троса. Потом трос вытащили на палубу и
закрепили его за кнехты, чугунные тумбы на корме, как делают это, когда
расчаливают корабль у причала.
   - Если мы будем стоять на рейде, зачем же разводить пары? - указала
Галя на пароходную трубу. Из нее черными клубами валил дым.
   - Вперед, до полного! - послышалось с мостика.
   Ребята переглянулись. Такой команды ни Алеша и никто другой не ожидали.
Как вперед, если корабль привязан канатом к айсбергу?
   Трос теперь натянулся, поднявшись из воды. Ребята бегом помчались на
корму. Там, перевесившись через реллинги, они смотрели, как бешено бурлила
и крутилась вода под кормой, как ныряли, увлеченные водоворотом, маленькие
льдины и, словно перепуганные, выскакивали обратно, вертясь, отлетая в
стороны. Казалось, что на дне, под кораблем, началось извержение
подводного вулкана и потому вода здесь клокочет, пенится, а со дна сейчас
вырвется огонь.
   - Ничего особенного, - сказал Витя. - Просто испытывают на разрыв
стальной трос, чтобы быть в нем уверенным.
   - Нет! - тряхнула головой Галя. - Это буксируют: айсберг!
   Алеша быстро взглянул на Галю, потом на берег. Он уже давно подумал об
этом, однако такая мысль показалась ему слишком невероятной. Все же он
заметил на берегу ориентир и посматривал на него. Но корабль пока не
сдвинулся с места.
   - Смотрите, мальчики. Денис машет руками, он о чем-то сигнализирует, -
указала Женя.
   Денис остался на айсберге, чтобы следить за поведением троса и
положением айсберга, но сейчас он сигнализировал совсем о другом.
   Стремясь, как и Алеша, определить, не двинулся ли айсберг, он заметил,
что белый контур вершины передвинулся на красном фоне скалы. У Дениса даже
сильнее застучало сердце, но белый контур снова оказался на прежнем месте.
Денис протер глаза. Двигалась не ледяная гора, а только кусочек льда на ее
вершине. "И вовсе это не лед! То ж зверь!"
   Подросток быстро полез наверх. Кто-то белый высовывался из-за ледяного
края. На всякий случай Денис захватил с собой кувалду.
   Ближе к вершине, примерно на том месте, где прятался белый медведь,
оказалось углубление, похожее на занесенный снегом грот. "Чи песец там, чи
еще кто?" - подумал парень, крепко сжимая рукоятку молота. И вдруг он
увидел высовывающуюся из пещерки забавную мордочку совсем еще маленького
медвежонка. "Ух ты, ведьмешка!" - рассмеялся Денис и храбро подошел к
покинутому испуганной матерью зверенышу.
   Медвежонок заворчал было, тревожно засопев, - медведи всегда сопят при
тревоге, - но ласковая рука Дениса успокоила зверька. Денис вытащил
медвежонка за загривок. Он сонно жмурился и облизывал мордочку розовым
языком. "Ух ты, ведьмешка!" - ласково повторил Денис, гладя найденыша по
головке и прижимая его к груди. Медвежонку это понравилось. Тогда Денис
сунул малышу большой палец, и тот стал с аппетитом его сосать. Денис был
счастлив. Ему представилось, что он приручит "билого ведьмидя", привезет в
Кривой Рог и будет водить на ремне по улице.
   Держа одной рукой медвежонка, Денис другой делал знаки, стараясь
сообщить на корабль о своей находке. Наконец он догадался поднять
медвежонка над своей головой. Это было совсем не так легко, помогло лишь
увлечение тяжелой атлетикой.
 
   - Медвежонок! У него медвежонок! - не своим голосом закричала Женя.
   Дети побежали к капитанскому мостику, чтобы сообщить о находке их
товарища.
   Витя с размаху наскочил на старпома:
   - Сенсация! Вы понимаете, мы нашли медвежонка: То есть наш Дениска
нашел на айсберге медвежонка!
   - Неладно, - сразу нахмурился старпом. - Снимать надо парня. Ошкуиха
беспременно за детенышем вернется: Эк ее угораздило не по расписанию
медвежонка принести.
   Действительно, вроде научная сенсация. - Приложив руку козырьком, он
всмотрелся в фигуру Дениса и быстро взбежал по трапу на капитанский
мостик. Через минуту он так же быстро спустился и скрылся на спардеке.
   И тотчас заревел гудок, затем сразу же смолк, потом опять взревел,
погудел дольше и снова замолк:
   - Азбука Морзе, - прошептала Галя, вцепившись в Алешину руку.
   Действительно, короткие и длинные чередующиеся гудки напоминали азбуку
Морзе. На катере, находившемся в свободной ото льдов части бухты, видимо,
поняли приказ.
   Застучал мотор, и суденышко двинулось к айсбергу.
   Денис же ничего не понял. Он опустил медвежонка на лед и стал
забавляться с ним.
   Зверенышу было месяца два или чуть больше. Обычно медведицы приносят
детенышей в марте, этот же появился на свет по меньшей мере на два-три
месяца позже. Денис и не подозревал, что столкнулся с интересным для науки
случаем. Его забавлял медвежонок сам по себе. Но тут он увидел медведицу:
   Старпом, хорошо знавший повадки зверей, не ошибся. Испугавшаяся в
первый миг медведица оправилась и, повинуясь материнскому инстинкту,
вернулась к детенышу.
   Денис увидел медведицу, когда она неслышно подплыла к айсбергу и
выбралась на его пологую часть, обращенную к скале Рубиновой. Сначала
Денис так перетрусил, что почувствовал себя, как во сне, когда хочешь
крикнуть и не можешь, хочешь бежать - нет сил. А медвежонок разыгрался,
тыкался своей мордочкой Денису в колени.
   Медведица вылезла на лед и стала подниматься по откосу. Пот выступил у
Дениса на лбу. Он готов был уже спрыгнуть в воду и даже подвинулся к
обрыву, но тут натолкнулся на брошенную им же самим кувалду. Из чувства
самосохранения он схватил свое единственное оружие и застыл с ним скорее в
оцепенении, чем в готовности обороняться.
   Медведица поднималась не спеша. В одном месте она остановилась,
понюхала след на снегу и тревожно засопела. Потом быстро полезла наверх.
   Юные товарищи Дениса с волнением следили за фигурой мальчика, четко
вырисовывавшейся на фоне зари. Они не понимали, зачем он взял кувалду. И
вдруг почти рядом с Денисом на оранжевом небе появился силуэт медведицы.
   Общий вздох пронесся по палубе. Многие отвернулись: Витя сорвал с плеча
винтовку, прицелился и, когда мушка оказалась на медвежьем силуэте, нажал
спусковой крючок. Он даже не почувствовал плечом удара отдачи. Выстрел
показался ему сухим щелчком: ствол винтовки запрыгал, руки задрожали. Не
веря глазам, он увидел, как медведица осела, скользнула по крутому откосу,
обращенному к кораблю, и, цепляясь когтями за лед, стала сползать все ниже
и ниже. Крики людей на корабле заглушили ее рев. Зверь скатывался к
обрыву. Второй раз сегодня с корабля видели, как плюхнулось в воду
медвежье тело, но медведь на этот раз не поплыл, как дельфин, а остался
недвижным на поверхности, похожий на маленькую льдину.
   Женя кинулась на шею брату, стала целовать его:
   - Я всегда думала, что ты такой!..
   Витя растерянно оглядывался: он увидел восхищенное лицо Гали, сияющие,
удивительно яркие глаза Алеши, протягивающего руку, и сейчас же взглянул
на мостик. Заметил ли кто-нибудь из командиров корабля, как он вскинул
винтовку?..
   Больше всего ему хотелось, чтобы на капитанском мостике оказался сейчас
его "приятель" - старпом. Моряк-охотник действительно стоял там, держа в
руке винтовку, но он вовсе не смотрел на Витю. Обиженный Витя иронически
усмехнулся.
   "Мне очень жаль, сэр, но вы опоздали. На этого зверя понадобился только
один патрон". С той же усмешкой Витя положил руку на затвор, сделал
привычное движение, чтобы выбросить стреляную гильзу и довести в казенник
новый патрон.
   Затвор щелкнул, но: гильза не вылетела. Витя автоматически повторил
движение. И снова гильза не вылетела. Витя похолодел: он вдруг вспомнил,
что в магазине его винтовки не было обоймы. Старпом не позволял ему ходить
с заряженным оружием.
   Почти с испугом посмотрел он теперь на мостик. Старпом уже ушел.
   Алеша крепко жал Вите руку:
   - Я зря о тебе думал: ты хороший!
   Витя, багрово-красный, молча выслушивал слова благодарности. Пожилая
полярница сказала:
   - Подумайте! Ведь совсем мальчик: и так метко!
   "Но ведь я тоже мог попасть, если бы у меня была обойма, - подумал
Витя. - Важно, что я не растерялся, прицелился и спустил курок
одновременно со старпомом. Просто в теле медведицы могли бы быть две пули.
Интересно, будут ли ее подбирать? Хоть бы она утонула!.."
   - Почему ты такой красный, Витя? - спросила Галя.
   Витя смерил ее уничтожающим взглядом.
   Галя уже смотрела в другую сторону.
   - Женя! Денис с медвежонком на катере.
   - Мы будем с тобой заботиться о медвежонке, это будет наш медвежонок,
правда, Галя? - заговорила Женя, обнимая подружку.
   Витю увели полярники. Алеша остался один. Только сейчас заметил он, как
значительно передвинулся айсберг. Он тотчас мысленно объяснил это себе:
   "Сказалась постоянно приложенная к буксиру сила тяги винта. Чем она
хуже ветра, который гонит айсберг, как парус? Ведь в машине ледокола
тысячи лошадиных сил!"
   Ледяная гора, сдвинувшись, пока все были заняты историей с медведицей,
поплыла:
   Плыла она и сейчас, хотя буксир ослаб. Гора двигалась или по инерции,
или попав в полосу отливного течения. Корабль уже не буксировал ее, а
делал разворот.
   Айсберг сам собой проплывал между кораблем и берегом.
   Совсем близко под бортом стучал мотор катера.
   И вдруг Алеша понял все. Айсберг встанет на мель, и все льдины, которые
плыли бы между кораблем и берегом, мешая выгрузке, будут задержаны,
нагромоздятся сзади айсберга: Между кораблем и берегом появится чистая
вода! Значит, дядя Саша с этим и пришел с берега.
   Алеша болезненно поморщился, словно у него заныл зуб. "Денис храбро шел
на медведя с кувалдой, Витя застрелил медведя и спас товарища, Федя
переплыл пролив в резиновой лодке: Один лишь я ничего не сделал: только
изобретал изобретенное!
   А мог бы сам придумать здесь ледяной мол".
   Подошел улыбающийся дядя Саша. Мальчик спросил его:
   - Простите меня, пожалуйста, кто додумался построить здесь ледяной мол?
   - Ледяной мол? - переспросил полярник, поглаживая бороду. - Ты хорошо
сообразил.
   Комсомольцы острова выдвинули это на своем общем собрании. Инженер
Ходов, начальник рудников, старый комсомолец, - он еще Комсомольск
когда-то строил, - их сразу же поддержал и попросил меня капитана
уговорить. Вот и попробовали.
   Кажется, получается.
   - Получается! Еще как получается! - восхищенно заговорил Алеша. - А я,
дурак, хотел канатную дорогу через льды построить.
   - Канатную дорогу? И это неплохо: когда-нибудь пригодится, - похлопал
мальчика по плечу полярник.
   Ободренный Алеша пошел на ют к ребятам. Девочки, занявшись медвежонком,
не видели, как айсберг сел на мель и как напиравшие на него льдины
постепенно образовывали ледяной затор. Длинная льдина, кусок ледяного
поля, зацепив за айсберг, повернулась и почти задела берег. Она тоже стала
задерживать лед. На глазах у моряков и полярников в бухте в каких-нибудь
десять минут образовалась ледяная преграда.
   С корабля спускали на воду кунгас.
   Через полчаса, когда кунгас нагрузили оборудованием для рудников, катер
потащил его к берегу по чистой воде.
   Ребята, как всегда, были на юте. В ноги им все тыкался медвежонок, пока
девочки не принесли ему еды. Особое предпочтение медвежонок оказал
сгущенному молоку.
   Витя демонстративно чистил винтовку, что полагалось делать после
каждого выстрела: Алеша как завороженный смотрел на нагромождение льдин,
которые он назвал "ледяным молом". Федя и Денис вполголоса говорили о
чем-то.
   - Ни: - гудел Денис, затягиваясь самокруткой. - Я дюже крепко
испугался: тикать ведь некуда было:
 
 
   Глава пятая. ШТОРМОВАЯ ВОЛНА.
 
 
   Осенние бури в Баренцевом море страшные бури.
   Когда в другом полярном море начинается шторм, капитаны стремятся
укрыться во льдах. В Баренцевом же море льдов не было. Всюду гуляли
гигантские валы, похожие на сорвавшиеся с места железнодорожные насыпи.
Они вскидывали корабль так, что винт под кормой обнажался и руль
беспомощно повисал в воздухе. Судно теряло управление. Корабль, казалось,
уменьшился в объеме, стал по сравнению с волнами размером чуть ли не со
шлюпку. Как-то неуклюже, боком взлетал он на пенные гребни и срывался с
них в глубокие седловины. Качка была одновременно и бортовая и килевая.
Пароходная труба стала мокрой от пролетавших над палубой брызг.
   Витя слышал, как его друг старпом сказал: "Эк, взводни разошлися
порато".
   Щеголяя поморскими словечками, Витя повторял эту фразу. Однако вскоре
он скис и уже не показывался из каюты, проклиная и море и поморский говор.
   На корме, под приподнятой частью палубы, был проход. В нем стояла
сколоченная Денисом деревянная клетка, запиравшаяся дверью с задвижкой. В
ней жил медвежонок. Девочки горевали, что ему там холодно, что его
окатывает ледяной водой и он простудится. Напрасно утешал их сам капитан,
уверяя, что "холодная вода для Гексы милее ватного одеяла". Кличку "Гекса"
для медвежонка придумал Витя. Произошла она от ласкового прозвища, с
которым обращался к медвежонку Денис, - "Ведьмешка". Девочки, переиначив
это слово, стали называть свою любимицу "Ведьмочкой". Но тут вмешался Витя
и предложил кличку "Гекса", что в переводе с немецкого и значит "Ведьма".
   Гекса в шторм чувствовала себя прекрасно, у нее только непомерно
увеличился аппетит, в то время как у всех ребят, кроме Феди, он совсем
пропал.
   Девочки несли Гексе еду. Пробираясь по палубе, они цеплялись за мокрые,
местами обледеневшие штормовые канаты, перебегали от переборки к
переборке, которые, как теперь выяснилось, нарочно были поставлены, чтобы
прятаться за них от ветра.
   Галя все время держалась молодцом, но Женя от качки была едва жива.
Галя подняла ее с койки и заставила нести медвежонку корм, потому что от
морской болезни, как сказал капитан, лучше всего помогает работа. На
ветру, когда вышли на палубу, Жене, пожалуй, стало лучше, но ее пугали
грозные волны, она боялась смотреть в сторону моря и держалась за Галин
рукав.
   Добравшись до клетки, Женя испуганно вскрикнула. Дверца от качки со
скрипом открывалась и закрывалась, клетка была пуста.
   Галя нахмурилась, свела свои прямые, сросшиеся брови.
   - Это Витя, это все твой любимый братец! - с горечью сказала она Жене.
- Я видела, как он учил Гексу поворачивать задвижку.
   Гекса исчезла. Медвежонка искали по всему кораблю, искали матросы,
искали девочки, Алеша, Федя, даже Денис поднялся "пошукать любую свою
Ведьмешку". Витя встать отказался.
   - Неужели Гекса спрыгнула в море и теперь утонет? - плакала Женя.
   Федя утешал своих новых друзей:
   - Ошкуя застрели - не потонет. Помните, около айсберга медведица не
тонула. Жиру много, вот она и легче воды. Плывет Гекса.
   - Но она захлебнется, умрет с голоду, - беспокоилась Галя.
   - До льдов бы добраться, - задумчиво продолжал Федя.
   - Льды далеко, миль за сто, - напомнил Алеша.
   - Ой, не доплывет! - принималась плакать Женя. - А выберется на лед,
кто ее кормить будет сгущенным молоком?
   Федя рассказывал:
   - У медведей обычай. Встретит медведица медвежонка - усыновит:
   Дети уныло смотрели в иллюминатор каюты, то и дело закрывающийся
зеленой стеной.
   Больше всего на свете они хотели бы сейчас увидеть льдину. Но льдов не
было.
   Шторм не стихал. Казалось, что море изрезано холмами, вершины которых
покрыты снегом. Снег этот вскипал, исчезал и снова появлялся на пенных
гребнях косматыми гривами, а холмы двигались. Издали они походили на
застывшие зубцы.
   Пропажа медвежонка неожиданным образом сказалась на юных
путешественниках. Всех ребят, кроме Феди, охватило безразличие, они даже
перестали выбегать на палубу, к борту.
   Тогда-то капитан и спустился к ребятам в каюту. Все они лежали на
койках, лицами вниз. Только Федя был на палубе. При виде капитана Алеша и
Денис, лежавшие на верхних койках, сели, свесив ноги.
   Капитан поднял упавший стул и поставил его рядом с койкой Жени.
   - Вот что, ребята. Задание.
   - Ой, плохо, Григорий Иванович, - пожаловалась Женя.
   - Штормяга разыгрывается, - продолжал капитан. - Пассажиры полегли. А
морская болезнь: только поддайся ей - пропадешь. Должны вы мне помочь.
   На корабле было объявлено, что сегодня, несмотря на шторм, состоится
концерт юной пианистки Жени Омулевой. Пассажирам, в каком бы состоянии они
ни находились, капитан настойчиво советовал прийти в кают-компанию.
   Незаурядной для своих лет пианисткой Женя стала благодаря деспотическим
и честолюбивым заботам матери, которая сама, натрудив когда-то руку, так и
не стала виртуозом. С пяти лет талантливая девочка, послушная и усердная,
познала тяжесть музыкальной муштры.
   Жене не раз приходилось участвовать в концертах, но никогда не
чувствовала она себя такой жалкой и беспомощной, как в этот штормовой
день. Галя взяла на себя заботу о подружке: наряжала, причесывала ее,
завязывала большой бант. От этого и ей самой стало легче. Алеша, Денис и
Федя отправились в кают-компанию занимать места. Витя громко стонал,
уткнувшись в подушку.
   В кают-компании и на палубе около открытых иллюминаторов собрались
пассажиры и моряки, свободные от вахты. У многих вид был неважный, но
сообщение, что какая-то девочка будет давать концерт, подбодрило всех.
   Когда Женя, тоненькая, слабая, вошла в кают-компанию, она ужаснулась, -
пианино взлетало до уровня второго этажа, потом проваливалось, словно в
подвал, но Женя твердо решила играть. Окинув взглядом слушателей, она не
смогла разобрать ни одного лица, перед глазами ходили круги, грудь теснило.
   Девочка села за инструмент и заиграла.
   И сразу что-то изменилось. Она уже не замечала ни взлетов, ни падений
пианино.
   Музыка овладела ею, вытеснив все остальное.
   Магическое действие звуков ощутила не только сама исполнительница.
Баллада Шопена заставляла забыть о разыгравшемся шторме, сшибающем с ног
ветре, а главное, о качке.
   Капитан, большой любитель музыки, сам игравший на аккордеоне, сидел
ближе всех к юной пианистке, упершись огромными руками в расставленные
колени.
   Слушатели устроились в креслах, задумчиво полузакрыв глаза, или стояли
вдоль стен, широко расставив ноги, привалившись к дубовой обшивке. Это
были моряки с обветренными лицами, полярники, кое-кто с отпущенными
бородами, все люди простые и мужественные, которые, живя вдали от Большой
земли, слушают музыку по радио и, пожалуй, любят ее больше, чем обычные
жители материка. Инструмент гремел, как оркестр, звенел и пел, заглушая
грохот шторма.
   Вошел дядя Саша, наклонился к уху капитана, и капитан тотчас, осторожно
ступая на носки поскрипывавших сапог, вышел. Следом за капитаном вышел
второй штурман, а потом еще несколько моряков.
   Женя подумала, что играет плохо, но в это время накренилась
кают-компания.
   Слушатели начали тесниться к выходу. Женя прикусила губу. Глаза ее
наполнились слезами. "Корабль тонет", - решила она.
   - Играй, девочка, - сказал в иллюминатор дядя Саша.
   Женя приняла его слова как приказ и продолжала играть. Ей было страшно,
но гордость не позволяла ей выказать страх. В буфете за переборкой что-то
звякнуло, разбилось. Потом все вокруг заскрипело. Женя осталась одна в
кают-компании, но мужественно продолжала играть, уверенная, что уже
спускают спасательные шлюпки, и ветер ревет в снастях, и волны с грохотом
бьют в накренившийся борт:
   Через открытые иллюминаторы на палубе слышны были могучие аккорды
прелюда Рахманинова.
   В кают-компанию вбежал Алеша. Он остановился в изумлении перед Женей.
Что-то в ее бледном одухотворенном лице поразило его.
   - Мы тонем, да, Алеша? - спросила она сквозь слезы, не прекращая игры.
   Тогда Алеша понял, какой подвиг, по существу говоря, совершала эта
маленькая пианистка.
   - Ты: - взволнованно начал он, - ты как герой, - и он неожиданно для
себя чмокнул Женю не то в нос, не то в глаз. - Корабль гибнет, только не
наш. Пойдем, - и он потащил ее на палубу.
   Ветер обрушился на них, лица сразу стали мокрыми от брызг. Корабль
валяло с боку на бок. Он шел теперь не поперек, а вдоль волны. Ребята
стояли у реллингов, указывая руками вдаль.
   - Корабль на горизонте. Он гибнет! - крикнул Федя.
   Пожалуй, это походило на правду. Вдали, над зубцами волн, похожая на
маятник заброшенного сюда метронома, из стороны в сторону качалась
одинокая мачта.
   Корпуса судна не было видно.
   - Он передавал "SOS"? - в ужасе спросила Жекя.
   - Нет: мы слышали его передачу, но он прекратил ее, как только принял
наш запрос, - сказал Алеша. - Мы идем к нему на выручку, а он: видишь,
пытается уйти:
   - Неужели он хочет бежать от нас, скрыться?
   - Мы находимся в советских территориальных водах, - многозначительно
заметил Алеша.
   Неизвестный корабль действительно старался скрыться от "Лейтенанта
Седова", но, видимо, с рулевым управлением у него было неладно. Он никак
не мог встать против волны. Расстояние между кораблями все уменьшалось.
   Узнав о необычайной гонке, Витя, кое-как пересилив себя, тоже выбрался
на палубу. Остальные ребята, увлеченные погоней, совсем забыли про качку.
   - Почему он уходит? Почему хочет скрыться? Чей это корабль?
   Федя сбегал на капитанский мостик и посмотрел оттуда в бинокль.
   - Флага нет, - сообщил он ребятам, вернувшись.
   Уйти беглецу от "Лейтенанта Седова" было невозможно. У ледокольного
корабля, рассчитанного на борьбу со льдами, была куда более сильная
машина. И меньше чем через час корабли сошлись в море. Маленькое
невзрачное судно уже не пыталось скрыться. Труба и палубные надстройки у
него были расположены ближе к корме, как у лесовозов, трюм которых
рассчитан на длинные бревна. На носу судна латинскими буквами было
написано: "Мони".
   - Деньги, - перевел Федя.
   - Откуда ты знаешь английский язык? - кисло спросил Витя.
   - Федя свободно говорит по-английски, - вместо Феди ответил стоявший с
ребятами дядя Саша. - Он выучился на острове. Родители его так хотели: И
он дал мне много очков вперед. Ну как, переводчик, не побоишься в шлюпку
сесть?
   Федя с упреком посмотрел на дядю Сашу, но тот, смеясь, обнял мальчика
за плечи и повел с собой.
   На штормовую волну спускали шлюпку.
   - Она сейчас перевернется, - шептала Женя, зажмурившись.
   Галя с бьющимся сердцем наблюдала, как шлюпка ударилась о гребень,
подскочила, потом повисла в воздухе, снова ударилась о воду. Галя
гордилась Федей, своим товарищем. Он крепко, обеими руками держался за
борт шлюпки, напряженный, сосредоточенный. По сравнению с матросами он
казался совсем маленьким. Рядом с ним сидели дядя Саша и старпом.
   - Винтовку взял, - заметил Витя. - Тогда уж лучше меня надо было, а не
Федьку:
   - Витя, как тебе не стыдно! Ты не так уж хорошо знаешь английский язык,
- укоризненно сказала ему сестра.
   - Ерунда! Зато стрелять умею. Медведица знает, как:
   Шлюпка подошла к самому борту "Мони". Иностранные моряки покорно
сбросили штормтрап. Федя видел, как он то погружался нижними ступеньками в
воду, то пролетал мимо борта шлюпки, взвиваясь кверху. Первым за ступеньки
ухватился старпом и ловко, как акробат, "на лету" вскочив на лестницу,
полез по ней.
   - Теперь ты, - скомандовал Феде дядя Саша.
   У мальчика сжалось сердце. Он никогда в жизни не пробовал в такое
волнение взбираться по штормтрапу. Ведь он пока только мечтал стать
моряком, а жил-то всегда на острове.
   Федя не боялся упасть в воду и утонуть, - это ему не приходило в
голову. Он просто не хотел показаться морякам неуклюжим или трусливым.
   Дядя Саша видел, что его питомец один раз уже пропустил пронесшиеся
мимо него скользкие ступеньки. Выждав момент, когда штормтрап пролетал
мимо шлюпки в следующий раз, он легонько подтолкнул мальчика. Федя
рванулся вперед, ухватил мокрую ступеньку и: повис в воздухе. Он хотел
поймать ногой другую ступеньку, но не мог. Кто-то схватил его ногу и
поставил ее на перекладину. Конечно, это был дядя Саша.
   Федя, взволнованный и смущенный, выбрался на палубу.
   "Грязная", - подумал он, оглядываясь.
   На него смотрели хмурые, небритые лица чужих моряков. Федя приосанился.
Над поручнями показалась голова дяди Саши, и Федя сразу заметил его
аккуратно расчесанную бороду. "В шлюпке успел", - подумал мальчик.
Полярник перепрыгнул через реллинги и, широко расставив ноги, прочно встал
на кренящуюся палубу.
   - Мистер кэптэн? - вопросительно сказал он, обводя взглядом одинаково
одетых в мокрые макинтоши моряков. - Толмедж, - указал он рукой на Федю.
   - Как поживаете, сэр? - выступил вперед один из моряков. - Наш капитан
просит извинить его. В шторм он всегда читает библию. Он просил также
напомнить вам, что мы не просили помощи. Федя перевел. Дядя Саша и сам все
понял.
   - Вы в советских территориальных водах, - заметил он.
   - Мы очень сожалеем, сэр. Наше рулевое управление повреждено. Шторм
затащил нас в эти проклятые воды:
   Федя гневно взглянул на наглого моряка. Тот осклабился:
   - Ветер, сэр. Переведите, бой, что виной всему ветер.
   - Переведи, Федя, что ветер все последние дни был северный и
северо-восточный, а никак не западный.
   Моряк развел руками:
   - Проклятый ветер, сэр! Никогда не знаешь, откуда он дует.
   - Мы знаем, - ответил дядя Саша.
   - Судовые документы, - потребовал старпом.
   - Капитан не может вас принять. Как я уже сказал, он читает библию:
   - Судовые документы, а не библию! Живо! И откройте трюмы, - скомандовал
старпом.
   - Мы осмотрим их.
   Повелительный тон советского моряка, казавшегося богатырем рядом со
щуплым иностранцем, произвел на того впечатление. Но он все же пробовал
сопротивляться:
 
   - Да, сэр: Но: открывать люки в такой шторм небезопасно. Я ведь только
помощник капитана. Право, я не знаю, как сочтет нужным наш капитан. Трюм
может залить водой. Я не могу взять на себя такую ответственность:
   - Ответственность за судно теперь несу я, - спокойно сказал помор,
смотря иностранному моряку в лицо холодными, прищуренными глазами.
   - Мы подчиняемся, сэр, - сразу сменил иностранец тон. - Мы
всего-навсего норвежское рыболовное судно: нас занесло сюда штормом: мы
склонны рассматривать ваше вмешательство как гостеприимство и заранее
благодарим вас. Если вы приказываете, сэр, мы откроем люки.
   - Александр Григорьевич, вы осмотрите с Федей трюмы, а я отвлеку
мистера кэптэна от богоугодных дел. Переводчика не надо, на морском
изъяснимся. Приму команду, а потом возьмем буксир с "Лейтенанта Седова".
   Помощник капитана "Мони" повел дядю Сашу с Федей к трюму.
   Корабль нещадно валяло. На всей его палубе, казалось, не было уголка,
куда не доставали бы волны. Вода мчалась по палубе от одного борта к
другому, сливалась в море через низкий борт, и тут же судно зачерпывало не
меньшую порцию воды.
   Люк лишь немного приоткрыли.
   - К сожалению, сэр, я очень огорчен: У нас не проведено в люк
электричество.
   Такое упущение: Там темно, сэр, как в душе грешника, а у нас нет
переносных фонарей, - раскланивался перед дядей Сашей помощник капитана.
   - Скажи ему, Федя, а то я за свое произношение не ручаюсь: скажи ему,
что у нас найдется фонарик.
   - О'кэй, сэр! - "норвежец" прижал руки к груди. - Я сожалею, но в этот
проклятый трюм так неудобно спускаться.
   Помощнику капитана пришлось сопровождать своих "гостей" в трюм. Фонарик
вырывал из тьмы мокрые бревна.
   И вдруг весь трюм залило ярким электрическим светом. Помощник капитана
стал скверно ругаться:
   - Это опять проклятый паршивец, сын негра и собаки, рыжий Майк! Я набью
этому мальчишке глотку его же собственными обезьяньими ушами!
   - Чего это он? - поинтересовался дядя Саша.
   - Я ругаю этих проклятых бездельников, сэр.
   В трюме повреждена электрическая проводка, а кто-то дал ток. Это грозит
пожаром судна, сэр:
   - Слишком много воды для пожара, - усмехнулся дядя Саша.
   Весь трюм был загружен мокрыми бревнами, распространявшими сырой,
затхлый запах.
   Некоторые из них были с характерными закругленными, "обтолканными"
краями, напоминая плавник.
   - Та-ак, - протянул дядя Саша. - Плавник:
   - О'кэй, сэр! - закивал головой "норвежец", слишком часто употреблявший
американские словечки. - Обыкновенный, никому не нужный плавник. Надеюсь,
вы не осудите это невинное занятие?..
   - Невинное?
   - О да, сэр! Это никому не нужные бревна: Их вынесло, правда, из ваших
рек, но мы вылавливали их в открытом море.
   - В советских территориальных водах, - поправил дядя Саша.
   - Ах, сэр!.. Это формальность. Ваша страна слишком богата. Что значат
для нее эти крохи, которые подбираем мы, бедные моряки! Это такое невинное
занятие.
   - Это занятие на нашем языке называется браконьерством. Ваш корабль -
"морской вор".
   Иностранные моряки угрюмо молчали, посматривая на мальчика и полярника.
 
 
   Глава шестая. У ПОЛЯРНЫХ ВОРОТ.
 
 
   Ледокольный корабль "Лейтенант Седов", ведя на буксире потерявшее
управление судно-браконьер "Мони", приближался к мысу Канин Нос. Уже
недалеко было Горло Белого моря, эти полярные ворота, открытые в моря
Арктики. Арктический рейс заканчивался.
   Шторм стихал. Волны шипели где-то внизу, под бортом, в кромешной тьме.
   Ночную вахту нес Алеша.
   Юные путешественники вызвались дежурить около буксира, наблюдать за
тросом, смотреть, идет ли буксируемый корабль следом, и были счастливы,
когда капитан разрешил им это. Вахта длилась два часа. Алеша только что
сменил Галю. Она немного задержалась, показывая ему луну.
   Луна "плясала" в небе. Это было очень странное зрелище. Ветер разогнал
тучи.
   Мелькая в разрывах облаков, луна взлетала, стремительно проносилась
мимо мачты, касалась капитанского мостика и снова взлетала, словно мостик
этот поддавал ее снизу.
   - Знаешь, Алеша, - тоном заговорщика сказала Галя. - Как бы хорошо было
нам, ребятам, иметь свой тайный язык!
   - Зачем? - удивился Алеша.
   - Мы бы говорили между собой: и никто бы нас не понимал. Это был бы
наш, арктический язык. Ты слышал, какие красивые слова иной раз говорит
старпом? Это поморские слова.
   - Какие же?
   - Взводень - это волна. Голомянь - открытое море: Порато! В особенности
- порато! Это когда хочешь сказать: здорово, много, сильно:
   - Порато, - усмехнулся Алеша.
   - Или окаём! Горизонт, значит:
   - В языке поморов сохранились древние русские слова, - сказал Алеша.
   - Давайте придумаем наш тайный язык.
   - Фантазерка! - отмахнулся Алеша.
   - Я думала, что именно ты поймешь, - смутилась девочка.
   - Я человек реальный.
   Галя все не уходила.
   - Скажи, ты очень восхищен Женей? Она играла, думая, что наш корабль
тонет.
   - А ты?
   Галя пожала плечами:
   - Я очень люблю Женю. А ты?
   - Иди спать.
   - Хорошо, - согласилась Галя и, вздохнув, понуро пошла на твиндек.
   Алеша остался один. Он деловито осмотрел трос, пригляделся к
качающемуся огоньку "Мони", прошелся по корме, заглянул вниз, где за
винтом бурлила вода, но ничего не увидел. Встал спиной к борту и заметил в
темноте приближающуюся маленькую фигурку.
   - Все еще не ушла? - примирительно спросил он, думая, что это Галя.
   - Это я, - низким голосом отозвался Федя.
   Подойдя к Алеше, он уселся на бухту каната.
   - Тебе только через два часа, - удивился Алеша.
   - Посижу, - ответил Федя.
   Федя мог все два часа просидеть молча. И все же это было приятно. Федя
с новыми товарищами сходился медленно, но Алеша, по-видимому, был ему
ближе всех.
   - Давай так, - предложил Алеша. - Расскажем друг другу свою самую
главную мечту.
 
   - Давай, - совершенно неожиданно согласился Федя.
   Алеша сел рядом со своим малоразговорчивым другом.
   - Понимаешь, я специально добился того, чтобы поехать в Арктику. Я тебе
расскажу, может быть, ты поймешь. Обычно этого никто не понимает.
   - Чего?
   - Того, что можно отапливаться холодом.
   - Рассмешить хочешь?
   - Ну вот, - обиделся Алеша. - Я думал, ты как настоящий друг:
   - Ладно. Говори.
   - Ты слышал, бывают холодильные машины, которые "делают" холод? Холод -
это когда мало тепла. "Делать холод" - это отнимать у тела тепло. В любом
домашнем холодильнике электрическая энергия расходуется на то, чтобы в
холодильной камере отнять у продуктов их тепло, понизить их температуру. А
куда же девается это отнятое тепло? Оказывается, из холодильника вылетает
струя нагретого воздуха.
   Это и есть отнятое у продуктов тепло. Холодильную машину так и называют
- "тепловым насосом". Берет тепло на уровне низкой температуры, а
поднимает его на уровень высокой температуры. Отнимает тепло у холодного
тела, а отдает в виде горячей струи. Тогда появилась идея. Это не я
придумал, об этом я в основах термодинамики вычитал: если охлаждать не
продукты, а улицу, то холодильная машина все равно отнимет у морозного
воздуха тепло и выбросит его вместе со струёй нагретого воздуха. Этим
можно воспользоваться - построить такие "холодильные печки", которые
охлаждали бы наружный воздух, а струю теплого воздуха направляли бы в
комнату. Здорово?
   - Здорово. Только удивительно.
   - Конечно, удивительно! Удивительно, что еще не начали строить такие
холодильные печки. Это очень выгодно: ведь они берут совсем мало энергии,
а тепла дают много. Я решил сделать такие печки и именно для Арктики,
потому что здесь больше нечем отапливаться. Я об этом еще никому не
говорил. Только тебе. Я для того и в туристской олимпиаде участвовал,
чтобы победить. И самый трудный маршрут выбрал и дневник сделать
постарался. И все, чтобы сюда попасть.
   - Зачем сюда?
   - Так. Посмотреть. У меня большая мечта, Федя. Когда вырастем, может
быть, вместе осуществлять будем. Будем, Федя?
   - Если на море.
   - И на суше и на море. Понимаешь, мы понастроим такую уйму холодильных
машин, чтобы всю Арктику отеплить.
   - Ну, знаешь:
   - А разве ты ни о чем не мечтаешь? Ничего не хочешь добиться? Федя
подумал:
   - Хочу.
   - Скажи.
   - Землю Санникова вернуть хочу.
   - Как это вернуть? - изумился теперь Алеша.
   - Про плавающие острова слышал? Вот и Земля Санникова на огромном
айсберге была.
   Ну и уплыла от нас. Но она еще вернется, вот увидишь, снова приплывет,
может быть, когда я уже капитаном буду. Ее еще раз открыть придется. Тогда
уж поставим ее на якоря. Земля-то наша, русская, советская: Это я тоже
никому не говорил.
   - Вот это порато, Федя! Дай руку.
   - А то на Земле Санникова, может быть, кто-нибудь аэродромы устроил:
   Федя замолчал. Алеша отлично понял, о чем он сейчас думает.
   - Жаль Гексу, - переменил он тему разговора.
   Федя не ответил.
   - Смотри, как буксир провисает. Волны за него задевают.
   Федя молчал.
   - Плыла бы наша Гекса, за канат ухватиться бы могла.
   Снова Федя не ответил. Алеша напряженно вглядывался в темноту за кормой.
   - А если бы в море мы увидели Гексу, ты бы спрыгнул, Федя?
   - Со спасательным кругом спрыгнул бы. Веревку к нему привязать.
   - Я бы тоже спрыгнул, - решил Алеша. - Слушай, что это? Про Гексу
говорим, а мне уже кажется, что она за канат ухватилась. Видишь?
   Федя тоже вглядывался в темноту, где канат почти касался гребней волны.
   - Вроде ползет кто-то по канату, - хрипло сказал он.
   - Федя, беги, поднимай ребят. А я к капитану, докладывать. Ведь моя
вахта:
   Алеша, балансируя, помчался по мокрой палубе, а Федя - по трапу вниз, в
каюту.
   Как ни казалось невероятным Алешино предположение, Федя почему-то
представил себе, что так оно и было. Он шквалом влетел в каюту:
   - Гекса! Гекса висит на канате! Скорее! Одевайтесь: Может, спасем.
   Ребята вскакивали, ничего не понимая. Женя заплакала от радости. Денис
деловито одевался. Витя накрыл ухо думочкой, захваченной из дому.
   Федя побежал поднимать дядю Сашу. Галя и Денис прибежали на корму
первыми.
   - Я вижу! - прошептала Галя. - Гекса уже на самой середине каната: ее
окатывает водой:
   - То ж не она, то он, - сказал Денис.
   - Кто он? - заволновалась Женя.
   - Не Ведьмешка, а чоловик.
   Существо, передвигавшееся по буксирному канату, как муха по проводу,
действительно скорее всего было человеком. Волны обдавали неизвестного
водой и пеной, могли каждое мгновение смыть его в море. Неизвестный уже
миновал середину каната и теперь медленно поднимался к корме ледокола.
Ребята напряженно следили за ним. Вдруг тот, видимо обессилев, застыл на
месте, раскачиваясь над волнами.
   Ребята кричали ему, но он не отвечал.
   - Он сейчас сорвется: сорвется: Что делать? - без конца повторяла Женя.
   Появилась Галя со спасательным кругом.
   - Привязать веревку, - командовал уже вернувшийся Алеша. - Я сейчас
сбегаю за ней.
   Денис, ничего не говоря, скинул с себя меховую куртку и, поплевав на
руки, стал перелезать через поручни на буксирный канат Девочки испуганно
прижались друг к другу, даже не пытаясь остановить Дениса. Денис, вися
спиной вниз, перебирая руками и ногами по тросу, ловко полез навстречу
остановившемуся незнакомцу.
   Прибежал Алеша с линем и ахнул, увидев Дениса на канате. Сначала Алеша
заметался по корме, потом привязал веревку к спасательному кругу, надел
этот круг на себя и перелез через реллинги, готовый каждое мгновение
спрыгнуть в море.
   Денис добрался до незнакомца. По сравнению с рослым ремесленником тот
казался совсем маленьким. Денис повис над водою на одних руках и стал
коленом подталкивать незнакомца в спину. Тот понял маневр своего
спасителя, подтянулся, прижался к тросу, скрестив над ним руки и ноги.
Руки Дениса держались за канат, касаясь головы незнакомца, ноги же
болтались в воздухе. Денис стал раскачиваться, стараясь зацепиться ногами
за трос так, чтобы маленький человечек оказался защищенным снизу телом
Дениса. Наконец это удалось ему. Прижавшийся к канату незнакомец ощущал
спиною грудь Дениса. Вися на вытянутых руках и ногах, зацепившись за канат
лишь носками ног, Денис, может быть, не столько защищал спасаемого от
падения, сколько внушал ему уверенность в безопасности.
   Почувствовав сильного товарища, висящего под ним, незнакомец стал
осторожно двигаться по канату. Денис повторял его движения. Передвигались
оба неуклюже и медленно. Но все ближе были они к корме ледокола.
   И вот маленькие, но цепкие руки впились в них. Девочки и Алеша помогли
Денису и неизвестному мальчику - да, это был мальчик! - выбраться на
палубу.
   В первый миг он показался хрупким, мокрым и жалким. Но он был лишь мал
ростом и вовсе не младше своих спасителей. Дрожа от холода, а может быть,
и от страха, он смешно подпрыгивал то на одной, то на другой ноге, словно
хотел, чтобы вылилась вода из ушей. Внезапно перестав прыгать, он ткнул
себя пальцем в грудь.
   - Майк, - назвал он себя и погрозил кулаком в сторону покинутого им
судна "Мони".
   Ребята переглянулись.
   Незнакомый мальчик схватил Дениса за руку и поднял ее, как судья на
ринге.
   - Чемпион! - возвестил он.
   Денис со смехом сгреб паренька в охапку:
   - Отогреть его треба, одежонка на нем дюже мокрая да поношенная.
   - Правильно, - подтвердил голос дяди Саши. Вместе с бегавшим за ним
Федей и капитаном он подошел сейчас к ребятам.
   - Прежде чем мы расспросим обо всем мальчугана, пусть действительно
отогреется и придет в себя.
   Капитан, потрепав мальчишку по затылку, позволил отвести его на твиндек.
   Ребята потащили беглеца с "Мони" в свою каюту. Беглец оказался рыжим.
Лицо его было усеяно веселыми веснушками, нос торчал пуговкой. Он был
совсем как наши обычные мальчишки, и невозможно было поверить, что он
иностранец.
   Ему предложили надеть Витин костюм. Костюм был велик, он почти утонул в
брюках, но тем не менее с удовольствием натянул на себя еще и рубашку.
   Витя проснулся и сел, закутавшись в одеяло. Ему наперебой рассказывали
о "беглеце".
   - Привели шпиона да еще мои штаны ему отдали, - недовольно проворчал он.
   Меж тем иностранец уже огляделся. Его озорные глаза беспокойно бегали.
Внезапно он выхватил из кармана своих развешанных для просушки брюк-гольф
пеструю связка ярких перьев, которые оказались головным убором индейского
вождя. В следующее мгновение рыжий мальчишка ухватился за Витино одеяло и
стащил его с Вити.
   Девочки завизжали. Рыжий бесенок быстро напялил на свою копну волос
индейский головной убор, задрапировался в одеяло и стал отплясывать
воинственный танец шайонов. Ребята хохотали. Витя готов был лопнуть от
возмущения, безуспешно пытаясь ухватить край своего одеяла. Пляска
сопровождалась резкими выкриками.
   Развеселившиеся ребята ладонями хлопали в такт диким телодвижениям
"индейца".
   Казалось, невозможно было остановить этот мечущийся по каюте огненный
вихрь.
   Успокоила Майка Галя, которая открыла банку сгущенного молока и
предложила его "гостю" вместе с хлебом. Мальчик остановился и в одно
мгновение измазал сгущенным молоком всю свою веснушчатую физиономию. Витя
воспользовался случаем, чтобы отнять свое одеяло.
   Уничтожив все предназначавшиеся для Гексы запасы, рыжий бесенок указал
в сторону Феди:
   - Толмедж, - вероятно, он видел его на борту "Мони". - Это я зажег
электричество в трюме. Захотелось посмотреть на русских.
   - Почему помощник капитана "Мони" скрыл, что в трюме есть электричество?
   - Наверное, боялся, что я попадусь вам на глаза.
   - Разве надо было прятать кого-нибудь из команды?
   - Я заяц, океанский заяц! - гордо заявил мальчишка.
   Ребята хором потребовали объяснений.
   Маик, или Майкл Никсон, переводил Федя, пробрался в трюм "Мони" в
Нью-Йоркском порту, решив удрать от своей тетки, на попечении которой
остался после ареста отца.
   - Ханжа и скряга, - сообщил о ней Майк. - Я решил путешествовать.
   Для своего "кругосветного" путешествия Майк выбрал самое невзрачное
судно, которое попалось ему в гавани. Он решил, что на нем будет легче
договориться с командой. После того как начало качать, Майк еще долго не
вылезал из трюма, наполненного старыми мокрыми бревнами. Боялся, что его
пересадят на встречный корабль. Однако опасения "океанского зайца" были
напрасны. Судно "Мони" за все время пути не повстречалось ни с одним
кораблем. Более того, оно не зашло ни в один порт, где можно было бы
высадить мальчика на берег.
   - Врет, - заявил Витя. - Так не бывает.
   Федя переспросил Майка.
   Американский мальчик закивал головой.
   - Он говорит, что судно "Мони" все время курсировало вдоль какого-то
меридиана:
   он не знает какого:
   - А где их взяли на буксир?
   - Он говорит, что был очень удивлен, узнав, что корабль курсирует в
русских водах.
   - А бревна они где вылавливали? - настаивал Витя.
   - Он говорит, что они не вылавливали никаких бревен.
   Витя победоносно оглядел всех.
   - Бревна они привезли из Нью-Йорка. Он это хорошо знает, потому что на
его обязанности было поливать эти бревна водой из шланга, чтобы они всегда
были мокрыми.
   Лицо рыжего мальчика стало напряженно серьезным. Он вслушивался в слова
перевода, в непонятные ему реплики Вити.
   - Новый барон Мюнхгаузен, - плюнул от возмущения Витя. - Рыжий и
прожорливый.
   "Барон Мюнхгаузен" оказался понятием международным. Мальчишка вскочил с
койки и, сжав кулаки, стал надвигаться на Витю.
   - Но, но, но! Снимите очки, сэр! - закричал Витя, отодвигаясь в глубь
койки. - Пусть лучше объяснит, зачем они поливали бревна, когда всем
известно, что их надо сушить?
   - Он говорит, что не знает зачем. Ему так велели.
   - А зачем перелез на наш корабль?
   - Он говорит, что его отец всегда был за сближение с Россией и ему
захотелось посмотреть русских.
   - А где его папа и мама? - спросила Женя.
   Майк матери не помнил, а отец умер в тюрьме.
   Ребята переглянулись.
   - Ничего не разумею, - признался Денис.
   - Чего ж тут разуметь, - фыркнул Витя. - Шпион. Отводит глаза.
Подослали уверить наших, будто корабль браконьерством не занимался, а
привез бревна из Нью-Йорка.
   Открылась дверь каюты. Вошел дядя Саша.
   - Ну как? Познакомились? Или: подружились? - улыбаясь в бороду, спросил
он.
   - Со шпионами не дружим, - буркнул Витя.
   - Вот как!
   - Витя имеет в виду, что бревна: так говорит мальчик: бревна не
вылавливали, а везли из Нью-Йорка, - тоненьким голоском заговорила Женя.
   Дядя Саша проницательно посмотрел на беспокойно вертящегося Майка.
   - Мне не хочется верить, что он нехороший, - продолжала Женя.
   - И я не верю, - подтвердил Федя. - Он же моряков "Мони" на чистую воду
выводит.
 
   - Ну что ж, разберемся. Пойдем, коман, бой! И ты, Федя, пойдешь с нами
к капитану.
   - Его зовут Майк, - напутствовала встревоженная Галя.
   - Я сейчас оденусь, - говорил Витя. - Я пойду к капитану и докажу все.
   Дедуктивный метод: Цель и причина:
   Галя и Алеша вышли, не слушая рассуждений "детектива". Общее чувство
объединяло сейчас мальчика и девочку. Галя, мечтательная, склонная всюду
видеть романтическое, всем существом своим хотела, чтобы Майк оказался
хорошим. Она всегда предпочитала действовать. И сейчас она решила "спасти"
Майка, доказать его невиновность. Из всех ребят, по мнению Гали, сделать
это мог лишь один Алеша. Она считала его мальчиком пылким, благородным,
справедливым. Она преклонялась перед его изобретательностью и была
уверена, что он, умеющий изобретать, придумывать, может проникнуть и в
любую тайну. Девочка позвала Алешу на палубу, чтобы попросить его
"разгадать" тайну "Мони" и спасти Майка.
   Алеша любил решать сложные задачи. Он мог с непостижимым упорством
сидеть над шахматным этюдом и не отступал, пока не добивался своего, не
находил решения. Не было алгебраического примера, с которым бы он не
справился. Открыть загадку "Мони", обелить славного рыжего паренька Алеша
хотел не меньше Гали. Она просто угадала в нем это желание. Она часто
угадывала его мысли.
   Мальчик и девочка держались за руки. Так было лучше. Они помогали друг
другу устоять на ногах. Палуба накренялась, становилась крутой, как скат
крыши. Ноги скользили, легко было упасть. В небе подпрыгивала луна. Галя
смотрела на нее, вспоминала свою последнюю вахту.
   - Надо понять, зачем он пришел к нам, - сказал Алеша.
   - Судно подозрительное, - отозвалась Галя.
   - Почему оно в море избегало встреч? Почему не заходило в порты? -
продолжал спрашивать, словно сам себя, Алеша.
   Гале казалось, что луна подскакивает всякий раз, как Алеша задавал себе
вопрос.
   - О каком меридиане говорил Майк? Зачем выдавать себя за браконьеров?
   - Не понимаю, - призналась Галя.
   - Знаешь, о чем я подумал? Преступники часто ведь так делают. Сознаются
в мелком, а настоящее преступление утаят, чтобы в крупном их уже не
заподозрили.
   Бревна вылавливать - это еще не такое большое преступление. Почему бы и
не признаться в этом? Как ты думаешь, Галя?
   Галя крепко сжала Алешину руку.
   - Значит, должно быть еще что-то большое: опасное?..
   Снова в небе взвилась луна и исчезла за облаками.
 
 
   Глава седьмая. ЗА НИМИ БУДУЩЕЕ!
 
 
   По Маймаксе, неширокой протоке Северной Двины, шли корабли. Один из них
вел другой на буксире. Оба они отвесными бортами возвышались над
береговыми домиками. И когда домики были рядом, под самым их бортом,
корабли казались действительно огромными.
   На "Лейтенанте Седове" заканчивалась уборка. Веселые водяные струи
разбивались о палубу, рассыпались брызгами. Дюжий матрос в резиновых
сапогах орудовал шваброй, как косой на лугу. В широком размахе летала она
от переборок до борта. Денис и Федя, помогая команде, надраивали поручни,
Алеша гордо держал рвущийся из рук брандспойт, направляя шипящую струю.
   На грязном судне "Мони" все было безжизненно. Никто не принаряжал
корабль, не заботился о его внешнем виде.
   Встречные пароходы и катера - они соблюдали "правила уличного
движения", шли по правой стороне протоки - приветствовали "Лейтенанта
Седова" гудками.
   Корабли вошли в Северную Двину. После узкой протоки здесь снова повеяло
морским простором. Слева показались приземистые склады. На десятки
километров тянется нескончаемый порт, вдоль него - город Архангельск.
   Корабли отдали якоря и встали на рейде напротив центральной части
города. На "Лейтенанта Седова" вернулся старпом, командовавший судном
"Мони".
   Вид у него был усталый. Почти двое суток он не смыкал глаз, не доверяя
чужой команде, и теперь направился прямо в свою каюту, чтобы как следует
выспаться.
   Витя увязался за своим другом. Захлебываясь от гордости, он рассказывал
о том, как "они с Денисом помогли американскому мальчишке перебраться по
канату с "Мони" на ледокол".
   Старпом, засыпая на ходу, рассеянно слушал Витю и кивал головой.
   - Да, а ведь у нас пропала Гекса, - вспомнил вдруг Витя.
   Сонливость со старпома как рукой сняло.
   - Эх, вы, не уберегли, как же это?- с укором сказал он и открыл дверь
каюты. На его койке сидел белый медвежонок и блестящими глазенками смотрел
на вошедших.
   Витя даже попятился. Старпом рассмеялся, сел на койку и стал ласкать
Гексу.
   Моряк и медвежонок уже давно подружились. Гекса привязалась к старпому
даже больше, чем к ребятам, слишком ее тормошившим. Этой привязанностью и
объяснялось ее появление в каюте моряка. Повернув задвижку, как научил ее
Витя, Гекса во время шторма выбралась из клетки и пошла разыскивать своего
друга, старпома. Он был на вахте, но Гекса нашла его каюту по запаху.
Дверь каюты открылась при качке, а потом снова захлопнулась. До отъезда на
"Мони" старпом так и не заглянул к себе и поэтому не обнаружил беглянку.
Медвежонок остался в каюте, забравшись на койку, как это он часто делал
при хозяине. А искать Гексу в запертой каюте старпома никому не пришло в
голову.
   Витя помчался к ребятам.
   - Я нашел Гексу! Я нашел Гексу! - кричал он.
   Радость этого известия была несколько омрачена предстоящим расставанием
с Майком, которого ребята успели полюбить за веселый, озорной нрав.
Маленький американец был уже готов съехать на берег и уныло сидел на койке
Дениса.
   Ребята побежали смотреть Гексу. Денис тоже хотел пойти, но Майк удержал
его. Они остались вдвоем. Майк, видимо, хотел сказать своему спасителю
что-то очень важное. Он быстро и выразительно говорил, жестикулировал,
даже изображал гудящий самолет, но понять Денис ничего не мог.
   Майк все повторял слово "Мони", потом, растопырив руки, как крылья,
накреняя их, словно при вираже, имитируя при этом рев пропеллеров,
показывал, как самолет делает круг. Денис напряженно морщил лоб "Судно
"Мони"? Какой-то самолет? Кружил он, что ли, над "Мони"?"
   Майк продолжал тараторить.
   - Ничего не разумею, - вздохнул Денис.
   В каюту к ребятам заглянул матрос и сказал, что Майка ждут. Денис с
Майком вышли обнявшись. Майк подмигивал Денису, как заговорщик. Тот кивнул
головой. Маленький американец успокоился, решив, что Денис наконец-то все
понял, но это было совсем не так.
   Денис беспокойно озирался. Нужен был переводчик. Но ни Феди, ни других
ребят не было. Они увлеклись медвежонком, не подозревая, что Майк уже
уезжает. Денис хотел сбегать за ними, но Майк что-то зашептал ему на ухо и
не отпустил от себя.
   Потом ловко, как обезьянка, спустился по штормтрапу на катер.
   Шумно загалдели детские голоса. Это прибежали опоздавшие ребята. Они
кричали Майку прощальные слова, девочки посылали ему воздушные поцелуи. Он
приветно махнул рукой, стоя на корме. Ветер трепал рыжие волосы. Лицо его
широко улыбалось.
   За кормой катера бурлила вода, оставляя пенный след.
   Ребята видели, как сходили иностранные моряки на берег.
   Денис повел Алешу и Федю на ют, место всех их сборищ. Он сокрушенно
рассказал о странном прощальном разговоре с Майком. Федя заволновался,
когда речь зашла о самолете.
   Алеша испуганно заглянул ему в лицо. Федя овладел собой, нахмурился:
   - Может быть, он про тот самый самолет говорил:
   - Какой самолет? - живо спросил Алеша.
   Федя отвернулся, ответил хрипло:
   - Ну тот: тот, что на нашем острове разбился:
   Лицо Алеши озарилось. Увидев это, Денис укоризненно качнул головой:
хорошо, Федя отвернулся.
   У Алеши что-то рвалось наружу. На сияющем взволнованном лице его можно
было прочесть: "Сказать сейчас, сказать ли?"
   Подошли девочки и Витя. Федя был снова, как всегда, сдержан, спокоен.
   - Ребята, - сказал Алеша. Потом, обращаясь как будто к одной лишь Гале,
добавил:
   - Кажется, тайна "Мони" открыта.
   - Кем? - одними губами спросила Галя.
   Алеша колебался лишь мгновение, потом решительно ответил:
   - Федей.
   Федя удивленно уставился на Алешу. Какую он открыл тайну?
   - Слушайте, слушайте, ребята! - быстро заговорил Алеша. - Помните, как
много непонятного было в рассказе Майка о "Мони"? Везли зачем-то бревна из
Нью-Йорка:
   плавали вдоль какого-то меридиана в советских водах: А теперь Майк
рассказал Денису самое важное, самое главное:
   - Что же, что? - торопила Галя.
   - Про самолет: про самолет, который делал круг над "Мони".
   - Как же он мог рассказать Денису, когда тот по-английски ни бум-бум? -
усмехнулся Витя.
   - А потому, что, кроме иностранных языков, есть еще: - Алеша запнулся,
- ну, детский язык, что ли: международный: Майк показал Денису, как
самолет кружил над "Мони". И теперь мне все понятно.
   - Мне по крайней мере ничего непонятно, - упирался Витя.
   Алеша тряхнул головой. Он любил спорить, умел спорить, голос его тогда
звенел, логика доводов была несокрушимой. Обычно Витя был его постоянным
противником.
   Схватились они и теперь.
   - Да, все понятно. "Мони" имело особое задание. Судно должно было
курсировать в советских водах вдоль меридиана, который проходит через
Северный полюс.
   Витя презрительно хмыкнул.
   - Чтобы отвлечь подозрение, на случай встречи с советскими судами,
команда "Мони" решила прикинуться браконьерами, вылавливающими бревна. На
самом деле они этим не занимались, а захватили бревна с собой. Помните,
Майк должен был поливать их; словно они только что вытащены из воды?
   - Это еще не факт, - твердил Витя. - Майк мог все наврать. И напрасно
Алеша Карцев превращается в пламенного барристера, адвоката морских
пиратов, и пытается их выгородить.
   - Выгородить? - возмутился Алеша. - Их не выгораживать, а загораживать
надо.
   Хочешь знать, что такое "Мони"?
   - Умираю от любопытства.
   - Это плавучий радиомаяк.
   - Ох, ты! Это зачем же?
   - Судно "Мони" проникло в Баренцево море и давало радиопеленг
самолетам, которые перелетали прямо через Северный полюс. Понимаешь? Вот
почему один из них:
   опознавательные знаки-то замазали!.. сделал над "Мони" круг и полетел
обратно:
   - Не долетел, - мрачно вставил Федя.
   - До Северного полюса самолеты шли по радиомаякам знаменитого айсберга:
нашли такой огромный айсберг, который крутится на одном месте: Только это
не айсберг, а Земля Санникова, которая туда уплыла. Об этом Федя еще давно
догадался. Оттуда самолет и поднялся. Ну вот, а после полюса им нужен был
радиомаяк в наших водах.
   Понятно?
   - Нет доказательств, - упрямился Витя. - На судне не нашли никакой
специальной радиоаппаратуры.
   - Станут они тебе ждать. Они ее утопили, как только "Лейтенант Седов"
пустился в погоню, - так и резал ответами Алеша.
   - Мальчики, надо сейчас же рассказать об этом дяде Саше, - предложила
Женя.
   - Алеша, ты: ты: - так и не смогла выговорить ни слова Галя.
   Женя порывисто отвернулась. Слезы брызнули у нее из глаз.
   - Ты чего? - искренне удивился Витя.
   Женя не смотрела на брата.
   - Мне стало жалко Фединых папу и маму: - сказала она. - Ну, не
приставай: не надо:
   Через полчаса дядя Саша докладывал ребячью гипотезу капитану, который с
кряхтеньем облачался в парадный китель, чтобы съехать на берег.
   - Любопытно придумано, занятно! - заявил капитан, с хитрецой поглядывая
на гидролога. - Учесть, конечно, и такую догадку надобно. Вчера оно могло
бы показаться именно так. Холодная война, провокация: ненависть: и все
прочее, что людей разделяло: А по мне, лучше бы и не так оно все было!..
Скажем, бревна просто ловили. И, пожалуй, полезнее не назад, а вперед
заглядывать: в Завтра. А коли так, то дружба ребят с маленьким американцем
куда ценнее. Всем им жить в будущем: и нашим и американцам: И чтоб не
плавали в морях ни браконьеры, ни тайные маяки!..
   - Да, им жить в будущем, - повторил гидролог.
   - Хоть бы глазком заглянуть в это Завтра, - подмигнул старый капитан и
одернул свой китель с шевронами на рукаве. - Поезжайте, Александр
Григорьевич, на вокзал: Передайте ребятам благодарность за образцовое
путешествие и проводите их:
   - В будущее, - подсказал дядя Саша.
   Старик крепко пожал полярнику руку.
   Оба они вышли на палубу, чтобы опуститься на катер, который сначала
доставит капитана на берег, а потом гидролога на ту сторону Двины, к
вокзалу.
   :На перроне - оживление, сутолока, беготня. А вон и ребята! Стоят
кучкой около вагона и галдят на всю платформу. Конечно, и Федя с ними,
провожает своих товарищей, первых в жизни. Ребята увозят с собой меховые
куртки, полученные от капитана. Жарко им в мехах, а снять не хотят. Еще
бы! Они выглядят на перроне такими заправскими полярниками.
   - Дядя Саша! Дядя Саша! - Ребята увидели Александра Григорьевича,
окружили его.
   Все, все тут!.. Рослый Денис совсем парнем стал за этот рейс. Толстый,
румяный Витя, честное слово, еще больше потолстел!.. Вот Алеша, тот
похудел и заметно вытянулся. Глаза у него прежние, яркие. Девочки,
черненькая и беленькая. Обе мечтательницы, но для одной романтика в
борьбе, победе, подвиге а для другой - в красоте и поэзии, в красках и
звуках: Вот и Федя! Он один "помолодел", если о нем так можно сказать.
Стал разговорчивее и что-то детское, еще недавно дремавшее, проснулось
теперь в нем. Останется в Архангельске, будет учиться в мореходке.
   - Ребята! - скомандовал дядя Саша. - А ну-ка! Построиться!
   Ребята охотно выполняют команду. На правом фланге Денис. С ним рядом
Алеша, потом Витя, Галя, Федя - все по росту. С краю самая маленькая -
Женя.
   Пассажиры и провожающие, проводники и носильщики с любопытством смотрят
на выстроившихся ребят в меховых куртках, на полярника, принимающего этот
"парад юных туристов".
   Кто-то мчится по перрону, расталкивает людей. Слышатся недовольные
возгласы, замечания. И вдруг рядом с маленькой Женей в строй становится
еще один мальчик.
   Майк!
   Но никто из ребят не выкрикнул его имени, только скосили в его сторону
глаза и улыбнулись.
   Дядя Саша тоже сделал вид, что так и должно быть.
   - Ребята! От имени командования ледокольного корабля "Лейтенант Седов":
   Федя и Женя поменялись местами. Федя быстро переводит Майку слова дяди
Саши:
   - :объявляю вам от имени командования корабля благодарность за
образцово проведенное путешествие и хочу, чтобы в каждом из вас родилась
Мечта! И знаю я, приведет вас эта Мечта снова в Арктику.
   Раздался свисток кондуктора.
   - Вольно! - скомандовал дядя Саша.
   Тотчас его окружили, потянулись к нему маленькие руки. Дядя Саша
пожимал эти руки и чувствовал, что комок подкатывается у него к горлу и
влага застилает глаза.
   Ребята один за другим вскакивали на подножку. Девочки уже прильнули к
оконному стеклу. Денис, Алеша, Витя теснятся в тамбуре, проводник сердится
на них. И Федя вскочил на подножку! Верно, задумал проводить ребят до
первой станции. Надо бы остановить его, да не поднимается рука. А из
соседнего вагона высовывается рыжая головенка.
   Движутся вагоны, идет с ними рядом дядя Саша, все ускоряя и ускоряя шаг.
   Перегоняют его ребята, мчатся в свой завтрашний день, в день своей
Мечты.
 
 
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЗАВТРА.
 
 
   Твори, 
   выдумывай, 
   пробуй!
 
   Вл. Маяковский "Хорошо"
 
 
   Глава первая. ВСТРЕЧИ.
 
 
   Никогда так не светит солнце, как после дождя! Капли искрами играют в
листве лип, отражаются в витринах магазинов. Распахнется окно - и зайчики
промчатся по другой стороне улицы. Мокрая мостовая синего асфальта словно
река, в которую смотрится небо, кайма зеленых тротуаров - ее берега с
веселыми зеркальцами луж, а парапеты, защищающие прохожих, похожи на
гранитную стену маленькой набережной.
 
   Федя, старый наш знакомый, ныне капитан дальнего плавания Федор
Иванович Терехов, невысокий, коренастый, с обветренным спокойным лицом, с
преждевременными для его лет морщинами и чем-то милой ямкой на подбородке,
переходил по ажурному подвесному мостику через перекресток.
   Синяя лучевая магистраль превращалась в широкий цепной мост,
переброшенный через красную магистраль Садового кольца. Поток машин не
останавливался на перекрестке, не застревал перед светофором, вся лавина
мчащихся под ногами Федора машин взлетала на выгнутую спину моста, под
которым неслись машины по Садовому кольцу.
   Федор приехал в Москву перед началом арктической навигации, чтобы
посмотреть завод-автомат, оборудование которого он должен был доставить в
Арктику. Там и предстоит работать заводу почти без присмотра, изготовлять
из местного сырья запасные части для автомашин, которых теперь в Арктике,
пожалуй, не меньше, чем в столице.
   Федор неплохо знал Москву и скоро добрался до нужного места.
   Завод-автомат показывала ему молодая наладчица. Высокая, стройная, с
красивым холодным лицом, она сразу заинтересовала моряка признанием, что
ей жаль расстаться с родными ей теперь станками.
   - Поехали бы в Арктику, - предложил Федор, раскуривая трубку.
   Девушка решительно отказалась. Она собиралась налаживать здесь многие
заводы-автоматы, которым работать потом в разных уголках страны.
   - У нас непрерывное литье, - объясняла она. - Пока одна электрическая
печь загружается, другая плавит, третья уже выпускает металл.
   Федору бы смотреть, как льется металл в передвигающиеся кокили, как
раскрываются потом эти металлические формы и из них вываливаются на
конвейер отливки, но: - не будем судить его! - наш моряк смотрел больше на
свою спутницу, в голосе которой слышались ему страстность, горячность,
увлечение.
   В соседнем цехе пахло маслом и разогретой эмульсией. Через проем в
стене вползали алюминиевые отливки, попадая в смыкающиеся челюсти станков.
В тело заготовки вонзались вращающиеся зубья сверл и фрез. Потом челюсти
размыкались и полуобработанная деталь последовательно передвигалась от
одной пары челюстей с резцами к другой, пока не выходила в конце цеха из
последней машины готовая, обвернутая бумагой.
   - Все эти станки, - сказала девушка, - как музыканты симфонического
оркестра.
   Каждый с точностью до долей секунды вступает в строй, исполняет свою
"партию" по нотам.
   - Дирижер, помните партитуру наизусть, - подсказал моряк. - Знаете,
какой станок когда вступит?..
   - С закрытыми глазами, - девушка зажмурилась, прислушалась, потом чуть
пошевелила кистью правой руки. Пальцы левой в это время виртуозным
пассажем пробежали по столу - и сдвинулись каленые лапы автомата, острые
стальные когти коснулись детали. Что-то щелкало, звякало, жужжало, пело.
   Девушка открыла глаза и смело встретилась взглядом с гостем.
   - А вы только и знали, что "взводень до самого окаёма разыгрался
порато": - неожиданно сказала она.
   - Порато? - удивился моряк.
   Подшутить над помором хотела или что-то сказать на редко кому понятном
языке?
   А девушка как ни в чем не бывало говорила о том, каких рабочих требует
завод-автомат.
   - С инженерным образованием, - уверяла она. - Надо ведь не только знать
станки, которые сами проверяют себя, сами контролируют изделия,
просвечивают их рентгеновскими лучами, но порой и своими руками исправлять
повреждения.
   "Значит, инженер, - думал моряк, - и наверняка играет на рояле.
Неужели?.."
   А наладчица "с музыкальным инженерным образованием" говорила, что при
коммунизме не будет людей узкой специальности, каждого будут интересовать
все стороны работы, все стороны жизни.
   - Ведь жизнь тогда и полна, когда интересуешься всем, - закончила она,
пристально посмотрев на моряка.
   Завод был осмотрен, но моряк задержался в просторном вестибюле с
мраморными колоннами.
   - Стиль Москвы, - сказал он о новых зданиях и станциях метро.
   - Жаль, что вы уже знаете Москву, - сказала девушка, прощаясь.
   - Если б вы показали ее: - нерешительно начал моряк.
   - Неужели вы в Москве впервые?
   Боясь, что новая знакомая откажется быть его спутницей, Федор согрешил
против правды, кивнул головой.
   И молодая москвичка согласилась показать полярному капитану так хорошо
известную ему Москву.
   Смена кончалась. Федору надо было подождать в заводском скверике.
   Моряк сидел на скамейке и думал. Он не мог ошибиться! Он узнал юную
туристку, которая составляла когда-то из поморских слов тайный язык и
играла в шторм Рахманинова. Но как она переменилась! Из тихони с белыми
косичками превратилась в такую красавицу, умную, строгую. И не
подступись!.. "Избалована, - убеждал он сам себя. - Любимая дочь
академика: Воображает, конечно: Может, и не придет совсем:"
   Но девушка пришла. В сером костюме и строгой английской блузке, она
показалась Федору еще более надменной, чем в цехе. К тому же в туфлях на
высоких каблуках она была выше Федора.
   Протянув руку, словно они только встретились, она сказала:
   - Итак, я буду звать вас капитаном, а вы меня Леной.
   Как ни владел своим лицом наш моряк, но все же вскинул брови. Потом
опустил голову и усмехнулся.
   - Достаньте трубку. Она мне нравится, - сказала девушка, прекрасно все
заметившая.
   Федор с удовольствием раскурил трубку.
   Сначала они ехали в турбобиле, который девушка взяла в первом
попавшемся гараже по абонементу. Управляя машиной, она объяснила, что в
газовой турбине сгорает не бензин, а сжатый водород. Получающиеся при этом
пары воды не загрязняют воздух.
   Потом они, сдав машину в гараж под мостом, бродили по улицам. Федор
сказал, что высотные здания поднимаются над городом, как башни Кремля.
Девушка назвала их "дворцами высоты".
   Федор признался, что Москва каждый раз кажется ему и неожиданно новой и
по-старому древней, давно знакомой.
   Девушка поймала его на этом. Значит, он не впервые в Москве!
   - И все же я покажу вам то, чего вы не видели, - пообещала она, совсем
не рассердившись. - А вы расскажете: о себе.
   И Федору пришлось говорить: И о том, как пришлось ему однажды в тяжелом
рейсе заменить умершего старика капитана, и о том, как трепало шлюпку
после кораблекрушения в Охотском море, и о сжатии льдов, и о чужих
городах, шумных портах, знойных странах.
   Словом, девушка с чисто женским искусством выведала все о нем, ничего
не рассказав о себе.
   - И вам хочется узнать, какая я? - лукаво спросила она. - Давно-давно я
читала фантастический рассказ. Люди далекого будущего собираются в
Хрустальном дворце, сильные мужчины и красивые женщины. Стена тает в
воздухе, и зал удваивается.
   Видны люди, собравшиеся на другом конце земного шара. Все смеются, все
счастливы. Один из них поднимает тост:
   - За людей минувшего, - подсказал Федор.
   - Которые в грохоте бурь боролись и строили будущее.
   - Все встали, а одна девушка заплакала:
   - Ей было жаль, что она не жила в то время когда приходилось сражаться,
жертвовать собой: свершать великое.
   - К счастью, вы родились раньше.
   - Да! И хочу многого!
   Моряк покосился на спутницу и запыхтел трубкой.
   - А вот и наш почти Хрустальный дворец, - смеясь, сказала девушка. -
Здесь мы встретим человека, который действительно хочет свершить великое.
   Молодые люди стояли перед грандиозным крытым стадионом, построенным на
берегу Москвы-реки.
   Девушка повела моряка на трибуны.
   Через все поле к низкому солнцу, светившему через стеклянный свод,
тянулась золотая дорожка. Она шла по зеркальной поверхности льда.
   Намеренно не замечая изумления Федора, девушка сказала:
   - Говорят, что светлая дорожка ведет к счастью. А ведь каждому кажется,
что дорожка идет от него.
   - У тех, кто рядом, дорожка общая: - сказал Федор.
   Девушка пристально посмотрела на него.
   - Летом здесь каток, - сказала она, - а зимой - футбольное поле. И
самое любопытное, что летом замораживают лед, а зимой нагревают помещение
одни и те же: холодильные машины. Вы никогда не слышали об "отоплении
холодом"?
   - Слышал, - сказал моряк и добавил: - Лена.
   Девушка загадочно улыбнулась.
   - Сейчас я вам покажу человека, который построил эти машины.
   И она потащила его к раздевалке спортсменов. Федор теперь шел за ней
неохотно.
   Конькобежцы один за другим выходили из раздевалки на лед. Одеты они
были не в теплое, а в легчайшее трико, лишь внешне напоминавшее их зимнее
одеяние.
   - А вот и он! - воскликнула девушка.
   К ним катился статный, худощавый молодой человек одних лет с Федором.
Он посмотрел на моряка и равнодушно отвел глаза, потом неожиданно резко
затормозил около спутницы Федора, обнял ее за плечо рукой, притянул к себе
и поцеловал в висок.
   - Спасибо, Жень, что пришла, - сказал он и легко покатился по льду.
   Федор спокойно раскуривал трубку, и лишь огонек спички предательски
дрожал.
   Громкий голос объявил по радио:
   - В первой паре бегут: Карел Лоума (Чехословакия) и Алексей Карцев
(Москва).
   Моряк усмехнулся и пошел за своей спутницей на трибуну.
   Конькобежцы уже стояли на старте. Оба согнулись в поясе, отставив ногу
назад.
   Выстрел.
   Федор так ничего и не сказал девушке, которая назвала себя Леной. Она
же, сидя на месте, словно забыла о его существовании, подалась вперед,
напряженная, взволнованная.
   Вначале ближе к бровке был Алексей Карцев. Потому он и вышел вперед.
   Федору удалось раскурить трубку. Сердце у него колотилось. Неужели он
так переживает соревнование: или еще какая причина?
   - Он догоняет его, догоняет! - схватила Федора за руку девушка.
   Чех на прямой обошел Карцева и повел бег. Федор перестал курить, не
спуская глаз с отставшего бегуна. Наконец он посмотрел на свою соседку и
сказал:
   - Лена!
   Она не отозвалась. Тогда он уверенно сказал:
   - Женя!
   Она закивала головой и опять вцепилась в руку Федора. У нее были тонкие
и холодные пальцы.
   Там внизу, на льду, кто-то шел впереди, кто-то догонял. Стадион то
замолкал, то гудел.
   Федор старался не дышать. Тонкие пальцы согрелись от его руки.
   Стадион ахнул. Женя обернулась к Федору, раскрасневшаяся, чуть
смущенная.
   - Он все-таки проиграл: Но все равно молодец! Ведь, конструируя машины
для стадиона, он дал слово состязаться здесь на летнем льду, а добиться
этого не так легко. Пойдемте, теперь я вас познакомлю.
   - Вновь? - спросил Федор.
   Девушка рассмеялась, - Со мной же вы знакомились вновь?
   - С Леной?
   - Надо знать, что девушки любят называть себя чужими именами:
Наблюдаешь, как из прикрытия, - и она снова рассмеялась.
   Пробирались между скамьями, задевая за колени сидящих. Наконец
спустились на ледяную дорожку, на которой недавно встретили Алексея.
   Теперь Алексеи вышел из раздевалки переодетый. На нем был сшитый с
некоторым шиком, - видно, он любил хорошо одеваться, - светлый костюм
спортивного покроя, воротник рубашки с изящной небрежностью расстегнут.
Движения его порывисты, словно он с трудом сдерживал рвущуюся изнутри
энергию. Направляясь к Жене, он заглянул в лицо Федора.
   - Не может быть! - воскликнул он. - Неужели Федя? Капитан!
   - Полярный! - с гордостью добавила Женя.
   - Какое совпадение! - обрадовался Алексей и, занятый, очевидно, только
своими мыслями, без всяких расспросов заговорил: - Впрочем, так и должно
быть! Тебе Женя ничего не говорила?
   - О тебе - ничего. О себе - мало.
   - Ты обязательно должен быть завтра в Институте холода на защите моей
диссертации. Кандидатом буду. Холодильное дело! До чего же хорошо, что ты
нашелся! Да где же вы встретились?
   Женя шутливо пересказала Алексею свою встречу с Федором, их прогулку по
Москве, а Федор смотрел на оживленное лицо своего товарища детства и не
мог побороть в себе чувства, похожего на зависть, а быть может, и на
ревность к этому красивому, удачливому, счастливому человеку.
   - Прошу прощения, Алеша, - хмуро сказал он. - Мало понимаю в науке, в
искусственном холоде. - Федор не хотел идти. "Лучше всего завтра же уехать
из Москвы", - подумал он.
   - И не смей отказываться, - замахал на него руками Алексей. - Это имеет
к тебе непосредственное отношение. Ничего, что я сегодня оскандалился,
отстал. Завтра, надеюсь, так не будет. Пойми, для тебя, для твоих кораблей
работаю.
   Федор взглянул на Женю. Она, видимо любовалась Алексеем.
   - Круглый год должны плавать в Арктике корабли, - увлеченно продолжал
Алексей, обнимая Федора за плечи. - И представь, помогут холодильные
машины: которые этот каток заморозили, а зимой отепляют стадион.
   - Женя говорила, - отозвался Федор.
   - Эх, Федя! Где же еще строить города, шахты, рудники, заводы, даже
металлургические заводы, как не в Арктике! Только из-за отсутствия
транспорта и не строили! А мы с тобой дадим этот транспорт, самый дешевый,
морской! Как преобразится побережье полярных морей! Ты только представь,
медведище белый! - И Алексей стал трясти Федора.
   Федор был оглушен, сбит с толку этой бурей движения, страстного голоса,
дерзких мыслей.
   - Как можно сделать? - только и успел спросить он.
   - Не скажу, а то не придешь. Хочу, чтоб ты разыгрался порато! - и он
рассмеялся.
 
   - Федя! - сказала Женя. - Я тоже прошу.
   Федор вынул трубку изо рта, чтобы объяснить: он не может, он не придет.
Женя поняла это раньше, чем он успел произнести первое слово. И она
сказала тихо и непонятно для Алеши:
   - И Лена тоже просит.
   Федор растерянно промолчал.
   - Решено, - заявил Алексей. - Ты останешься сейчас с нами до конца
соревнований.
   Потом пойдем отпразднуем встречу.
   Но Федор наотрез отказался. Он вспомнил о куче поручений, и все их
давно уже надо было выполнить. Он заторопился. Женя смотрела на него с
упреком, но не уговаривала.
   Адрес Института холода все же записал.
   Выйдя со стадиона, он оглянулся. Гигантское здание с прозрачным сводом.
   "Хрустальный дворец! - с горечью подумал он. - Люди, готовые свершать
великое!
   Отопить холодом всю Арктику, как крытый стадион? Должно быть, слишком
он, Федор, крепко стоит ногами на земле, чтобы понять такое!.."
   Федор был недоволен собою. Как нелепо омрачился светлый день!..
 
 
   Глава вторая. МЕЧТЫ.
 
 
   После веселой грозы, обновившей природу, ночью вдруг зарядил скучный
мелкий дождь. Утро выдалось хмурое, небо затянуло тучами. Капитанская
фуражка Федора намокла. Институт холода, оказалось, очень трудно найти.
Моряк окончательно запутался в переулках со старыми, неприглядными в дождь
домами, да и не только в переулках.
   Да, запутался!.. Никогда бы он не поверил, что станет ворочаться ночью
с боку на бок, размышляя: может ли человек что-либо чувствовать вопреки
собственной воле и рассудку? Особенно досадно ему было, что он нисколько
не лучше тех молодых людей, которые сотни лет назад, заподозрив горькую
правду, сжимали кулаки, скрежетали зубами или ходили взад и вперед по
тесным каморкам.
   Федор шел по мокрому тротуару и злился на себя. Виновница же его
неурядиц, промочив ноги, нетерпеливо ходила по переулку, чтобы встретить
гостя-моряка.
   Увидев девушку, капитан не поверил глазам. Она была, как и вчера, в
сером костюме и с непокрытой головой. Дождь словно не существовал для нее,
не смел намочить ее одежду: и, конечно, в следующее мгновение Федор
заметил прозрачный плащ, которым она прикрылась, как огромным колоколом.
   - Ой, какой мокрый! - девушка протянула Федору руку.
   Пожимая ее пальцы, Федор вспомнил стадион.
   - Мы опоздали, - сказала Женя и, не выпуская руки Федора, потащила его
к подъезду института.
   Защита уже началась. Идя на цыпочках, Женя ввела моряка в зал научных
конференций. Федору бросились в глаза два ряда слабо светящихся и потому
кажущихся хрустальными колонн. Он невольно оглянулся на свою провожатую.
   Сосредоточенная, с гордо поднятой головой, она смотрела на возвышение,
где, отделенные белой мраморной балюстрадой, за длинным столом сидели
члены ученого совета, профессора и академики. Указывая на председателя,
широкоплечего гиганта с седой львиной гривой, прикрытой черной
академической шапочкой, Женя шепнула:
   - Мой отец.
   Пройдя вдоль мраморной балюстрады, соединяющей колонны, молодые люди
сели в один из последних рядов. Кожаное кресло показалось Федору
удивительно покойным.
   Еще в дверях зала, огромных, двустворчатых, Федор прислушался к тому,
что говорил Алексей, стоя на кафедре перед географической картой и
чертежами:
   - В Арктике и поныне еще действует старая поговорка: "Каждый завезенный
в Арктику гвоздь становится серебряным". Дорого еще стоит перевоз! Трудно
еще плавать в полярных морях. Дорог ледокольный флот, который борется со
льдами.
   Дорога сеть полярных станций, да и обслуживают они сравнительно
небольшое число судов, плавающих лишь короткие два-три месяца арктической
навигации.
   Завтра нашу страну уже не могут устроить современные условия плавания в
полярных морях. Завтра мы уже не можем подчиняться капризам льдов и ветров
Арктики.
   Современная наука и техника позволяют нам изменить условия плавания
кораблей в ледовитых морях. Этому и посвящена диссертация.
   Федор оглядывал зал. В нем сидели по преимуществу молодые люди, многие
в очках, лысеющие. Вероятно, все это были научные сотрудники институтов,
которые завтра сами будут защищать свои диссертации с мудреными
названиями, всегда вызывавшими у Федора смешанное чувство почтения и
недоумения. Они казались ему заумными и далекими от жизни. "Об одном
обобщении меры и категории", "Некоторые задачи равновесия пластин и
стержней за пределами упругости", "Короткопериодические возмущения
электромагнитного поля Земли", "О второй конечной разности и второй
обобщенной производной", "Методика правописания непроверяемых безударных
гласных в непроизводных основах": Столь же непонятно и внушительно было и
название диссертации А. С. Карцева, выступающего с ней, как говорилось в
газетном объявлении, на соискание ученой степени кандидата технических
наук: "О возможном изменении характера обледенения полярных морей в
условиях применения холодильной техники".
   "Рычаг, - думал Федор. - Повернуть мир! Уничтожить холод. Чем? Атомной
энергией?
   Реально ли? Растают льды - поднимется уровень морей. Все столицы
Европы, кроме Москвы, расположенной на возвышенности, окажутся под водой:
Не создашь искусственный Гольфстрим".
   - Гольфстрим, - произнес с кафедры Алексей Карцев.
   Федор невольно улыбнулся совпадению.
   - Одна ветвь этого могучего теплого течения идет к островам
Шпицбергена, и климат там куда более мягкий, чем в любом другом месте
Арктики. Другая ветвь делает петлю в Баренцевом море, отдавая ему свое
тепло, препятствуя там появлению льдов, и это полярное море не покрывается
льдом круглый год. Если бы условия, подобные существующим в Баренцевом
море, были бы на всем побережье Сибири, будущая промышленность этого края
получила бы самый дешевый в мире транспорт - морской. Через весь Азиатский
континент проходит Великая сибирская железнодорожная магистраль. Новая
морская магистраль по пропускной способности равна будет ста параллельным
железнодорожным путям.
   "Сто железнодорожных путей? - прикидывал в уме Федор. - Это даже трудно
представить! Чуть ли не вся железнодорожная сеть страны, протянутая в одну
сторону".
   - Третья ветвь Гольфстрима, - продолжал Алексей, - стремится пройти
вдоль сибирских берегов в пролив Карские ворота, отделяющий материк от
Новой Земли.
   Сколько раз проходил Федор через Карские ворота! Он мог бы быть там
лоцманом.
   Даже в штиль, когда нет ветра и волнения на море, там, в проливе, над
поверхностью воды всегда вздымаются огромные, вращающиеся, похожие на
конусы волны. Полярный капитан прекрасно знал, что водовороты эти вызваны
борьбой двух встречных течений.
   Об этих течениях и заговорил Алексей.
   - В Карских воротах Гольфстрим встречается с другим могучим, но
холодным течением, идущим из-под полюса вдоль восточных берегов Новой
Земли.
   "Холодное течение задумал подогреть. Холодильными машинами?" - терялся
в догадках Федор.
   - Холодное течение преграждает Гольфстриму путь, нейтрализует,
побеждает его.
   Тепло из далекого Караибского моря не проходит в Карское море, и это
море покрывается льдом на большую часть года. Нечего и говорить о других
полярных морях, о море Лаптевых, о Восточно-Сибирском, Чукотском. Туда
совсем не попадают теплые воды. Великие сибирские реки: Обь, Енисей, Лена,
Хатанга, Колыма - приносят слишком мало тепла, да и оно не остается у
берегов, где должны были бы плавать корабли, а вместе с пресной водой
уходит далеко на север, в высокие широты.
   Федор морщил лоб, силился и не мог понять, куда клонит Алексей.
   - Один из моих слушателей, полярный капитан, - соседи Федора невольно
обернулись к нему, - мог бы подтвердить, что в сибирских ледовитых морях,
в сотнях километров от берегов, можно часто встретить стоящие на мели
айсберги или большие льдины - стамухи.
   - Помните медведя на айсберге? - шепнула Женя.
   Федор кивнул головой.
   - Глубина сибирских полярных морей в ста километрах от берегов не
превосходит двадцати-тридцати метров, редко глубже. Это меньше высоты
многих домов. Вот если бы можно было воспользоваться мелководьем сибирских
полярных морей и соорудить там искусственную преграду, стену, плотину,
мол, который в ста километрах от берегов протянулся бы от Новой Земли к
Северной, от Северной Земли к Новосибирским островам и дальше к острову
Врангеля. Эта морская стена отгородила бы прибрежную часть морей от
Ледовитого океана, от его холодных течений и дрейфующих ледяных полей.
Холодные воды и льды, задержанные преградой, не попадали бы в отгороженную
часть морей, питаемую лишь струями теплой ветви Гольфстрима, великих
сибирских рек и теплого течения, идущего через Берингов пролив.
   "Реки и то замерзают", - подумал Федор.
   - Ясно, что температурный режим в отгороженной части морей будет
подобен тому, который существует в Баренцевом море. Моря вдоль всего
сибирского побережья не станут замерзать зимой, судоходство там будет
круглогодичным!
   "Значит, не отопление Арктики, а мол в четыре тысячи километров, -
прикидывал в уме Федор. - Не лучше! Километровый мол в морском порту и то
целое событие!"
   Положительно Алексей читал мысли Федора:
   - Конечно, если бы мы решили построить наш мол из камня, песка и
цемента, из чего сооружают мол в портах, нам бы пришлось возить материал к
месту стройки не меньше чем столетие.
   Смех шорохом прокатился по аудитории. Федор тоже улыбнулся.
   Профессора, члены ученого совета стали перешептываться.
   - Конечно, каменный мол был бы неосуществимой, оторванной от
действительности мечтой. Для нас же, техников, приемлема лишь та мечта,
которая служит первым этапом проектирования. Запроектировать подобный мол,
каким бы ни казался он грандиозным, м о ж н о! Надо сделать его из
подручного материала, который ничего не стоит, имеется там в изобилии.
Холодильщики уже понимают меня. Сделать мол из морской воды!
   Женя торжествующе посмотрела на Федора, тот недоверчиво покачал головой.
   - Представьте себе, - продолжал увлекшийся оратор, - что все мы
находимся не в этом зале, а: на дне Карского моря!
   Опять по рядам пробежал смех, сразу встряхнувший, ободривший аудиторию.
Федор же нахмурился.
   - И над нами не потолок, а поверхность воды. Сверху нам спустят трубы.
Целый частокол труб. Их можно будет соединить попарно дугообразными
патрубками, зарытыми в морское дно. Вдоль противоположной стены будет
спущен второй частокол таких же труб. Оба частокола для лучшей
теплопроводности нужно будет соединить металлическими сетями. По трубам
сверху пропустить искусственно охлажденный, крепко соленый раствор, хорошо
известный в холодильном деле, не замерзающий даже при пятнадцати градусах
мороза. Этот раствор будет циркулировать по трубам, отнимая тепло у воды,
заключенной между трубчатыми стенами. В конце концов вода замерзнет,
превратится в ледяной монолит. Со дна моря к его поверхности поднимется
ледяная стена. Намораживая слой за слоем, мы поднимем ее над уровнем моря
и сделаем ее такой ширины, какой пожелаем, на какую расставим наши
трубчатые стены. Ей не будут страшны ни напоры льдов, ни течения. Мы
сделаем мол такой длины, на каком протяжении будем спускать под воду
трубы. На все четыре тысячи километров. И вполне реально соорудить мол от
Новой Земли к Северной, к Новосибирским островам, к острову Врангеля, к
Берингову проливу! Вполне реально построить ледяной мол, который
перегородит все полярные моря!
   "Мол изо льда: где я его видел? Где? - мучительно силился вспомнить
Федор. - Айсберг в бухте Рубиновой! Его забуксировали на мель. Набило
льдин. Затор напоминал мол. Вот откуда идея. Случайная мысль комсомольцев
бухты Рубиновой выросла, стала грандиозной".
   - Наш айсберг, - коротко сказал Федор, с присущей ему лаконичностью
выразив в этих словах все, что он в этот момент думал.
   - Наш, наш мол: - все поняла Женя. - Но теперь длиной с подземного
обхвата!
   Алексей продолжал:
   - Ледяной мол не только обеспечит круглогодичною навигацию. Он
отодвинет кромку льдов на сто километров к северу, и это сейчас же
повлияет на климат побережья.
   Начнет оттаивать слой вечной мерзлоты. Продвинется на Север
растительность, разовьется заполярное сельское хозяйство, все побережье
покроется городами, заводами, шахтами, рудниками, крупными портами и
подъездными путями к ним.
   Холодильная техника может послужить делу преобразования Арктики, эта
техника способна воздвигнуть гигантское сооружение, выдвинуть грандиозный
план работ, которые в конечном счете обогатят нашу страну и соединят
морским путем два океана!
   Стало заметно светлее. Солнце все-таки пробилось сквозь тучи и
ворвалось в зал через огромные сводчатые окна. Солнечные лучи коснулись
светящихся колонн и как бы позолотили их.
   Слушатели оживленно переговаривались, аплодируя диссертанту. Седой
председатель, академик Омулев, нажимал кнопку - над столом ученого совета
зажигались строгие надписи: "Внимание!", "Тишина!", но лицо у старого
ученого было совсем не строгим, он с улыбкой поглядывал на взволнованного
диссертанта, который ожидал водворения тишины.
   Женя, счастливая, продолжая хлопать в ладоши, победно смотрела на
Федора.
 
 
   Глава третья. СПОРЬ!
 
 
   Красная черта шла по карте вдоль сибирских берегов, пересекая полярные
моря.
   Федор Терехов напряженно смотрел на эту черту.
   "Стена в море: Ледяным полям не пройти к берегам. Но ведь и от берегов
им не выйти на север!"
   Федору стало не по себе. Быть может, ему, единственному во всем зале,
стало ясно, что повлечет за собой появление ледяного мола в морях.
   Припомнилась зимовка во льдах, когда он заменил умершего капитана.
Суровыми мерами он сберег тогда топливо, спустил пары, выключил отопление,
переселил всех в трюм. Он рассчитывал весной, когда корабль вынесет в
открытые воды, идти своим ходом выполнять задание. Однако осуществить этот
план оказалось не так просто.
   Вдали от берегов море освободилось ото льдов, но подойти к прибрежным
островам, где ждали корабль, было невозможно из-за стоявших у побережья
ледяных полей.
   Нужно было ждать ветров с материка, которые оторвали бы эти поля,
угнали их в открытое море. Только тогда и могла начаться навигация.
   Ветры подули, льды двинулись, и корабль снова попал в дрейф. Судно
вынесло к одному из островов, задержавшему поля. Сильное сжатие повалило
корабль набок.
   Крен достиг тридцати градусов, положение стало угрожающим. Корпус дал
течь. Воду выкачивали помпами и вручную. Выгружали на лед грузы,
пересыпали уголь. А льды от берегов все стремились на север, ледяной вал
напирал. Остров стоял на пути льдов. К счастью, ледяное поле дало трещину,
разделилось на две половины и стало обтекать остров.
   Так началась первая навигация капитана Терехова.
   Теперь капитан услышал, что на пути у прибрежных льдов, когда оторвет
их ветром, окажется не один остров, а непроходимый мол. "И он будет
одинаково непроходим и для северных льдов и для береговых полей, которые
не смогут уйти от берегов, останутся стоять. Трассу забьет льдом. Она не
очистится даже летом, а на следующий год станет совсем непроходимой. Не то
что круглый год - месяца в Арктике плавать будет нельзя! О чем думают
инженеры? Почему иной раз у нас защищают подобные диссертации, которые
нужны только самому диссертанту? Ледяные замки под водой!.."
   Диссертант между тем успел покрыть строчками формул спущенную сверху
доску. Он переходил от одного чертежа к другому, рассуждая о технических
деталях, о типах машин, которые потребуются, о технологии строительства, о
скорости замораживания, об экономике. Он говорил обо всем, что касалось
мола, но только не о том, что так ясно стало полярному капитану.
   - Что случилось, Федя? - встревоженно спросила Женя, уловив в Федоре
перемену.
   - Думаю, надо выступить, - через силу выговорил Федор и почувствовал,
как тонкие пальцы сжали кисть его руки.
   - Спасибо, Федя, - прошептала Женя.
   Федор понял, что она ждет от него совсем другого выступления.
   "Как посмотрит, если услышит, что замысел Алексей - пустая мечта,
химера? - подумал он. - Лучше бы не приходить на эту защиту. Еще лучше не
появляться бы на заводе. И сейчас еще не поздно встать, уехать. И пусть
инженеры разрабатывают проект кандидата наук Карцева, пусть летят на ветер
государственные деньги? А коммунист Терехов все знал, но "умыл руки",
спокойно ожидая, когда запоздалая экспертиза прикроет, наконец,
бессмысленное проектирование. Значит, выступить? - спрашивал он сам себя.
- Оказаться в роли завистника или - еще хуже! - ревнивца?
   Ворваться в чужого жизнь? В жизнь "честных контрабандистов"? - вдруг
вспомнил он лермонтовскую "Тамань". - Фу! При чем тут контрабандисты? -
даже рассердился он.
   - Неужели нужно быть до зубной боли правильным? Какое ему дело до
грандиозных технических выдумок, в которых даже и не разобраться? Плавать
на кораблях надо, а не подавать советы ученым людям".
   Диссертант кончил. Объявили перерыв.
   - Ну, Федя? - спросила Женя. Он взглянул на девушку и увидел, что глаза
у нее сейчас не серые, а совсем голубые, как в детстве.
   Федор достал трубку, медля с ответом.
   - Когда Алеша говорил, я задумала, какие бы три желания загадала
сказочному джину, если бы он явится предо мной.
   Федор покосился на девушку. Она постоянно ставила его в тупик.
   - Представьте! Первое желание тотчас же сбылось. Вы сами сказали, что
выступите здесь.
   - А второе желание?
   - Второе желание: чтобы вы не передумали.
   Федор усмехнулся.
   - Я ведь все читаю на вашем лице. Вы напрасно сомневаетесь. Уверяю, все
будут рады услышать мнение простого моряка: - Девушка спохватилась.
"Простого моряка"
   - как-то нехорошо звучит. И она поправилась: - Полярного капитана. А
третье желание я скажу вам, когда вы выполните первые два.
   Уверенная, что Федор выступит после официальных оппонентов. Женя
умчалась убедить Алексея, что защита идет как нельзя лучше.
   Федор остался стоять у окна коридора с трубкой в зубах. Теперь уже
поздно было колебаться. Перерыв кончился. Жени все не было. Федор с
неохотой прошел в зал, на место, где они сидели до перерыва. Женя
появилась, когда первый оппонент начал говорить. Ей неловко было тревожить
сидевших в ряду людей, и она села неподалеку от Федора.
   Федор почти не слушал оппонентов. Все они восхищались остроумной идеей
соискателя и говорили о технических подробностях, недоступных моряку.
Некоторые из них критиковали Алексея за какие-то частности. Вопроса же,
который казался Федору главным, они не затронули совсем.
   Женя издали посматривала на Федора. Она решила, что он волнуется перед
выступлением. Несколько раз она пыталась подбодрить его улыбкой, но он
смотрел в другую сторону.
   Наконец из-за стола ученого совета поднялся председатель. Гулким басом,
сильно налегая на букву "о", академик Омулев произнес:
   - Слово предоставляется нашему гостю, полярному капитану Федору
Ивановичу Терехову, мнение которого о мореходном, по существу говоря,
сооружении имеет для присутствующих несомненный интерес. Попрошу Федора
Ивановича по-одняться на кафедру.
   Алексей взглянул на приближающегося к нему друга детства. Они еще не
виделись сегодня. Алексей поспешно кивнул ему и начал рассеянно листать
рукопись.
   "Интересно, что за человек теперь этот Федя? - подумал Алексеи. - Женя
говорит о нем восторженно. Не иначе, как подействовала полярная экзотика.
Впрочем, он, верно, и в самом деле славный парень. Решил поддержать".
   Федор держался просто и деловито. Его манера говорить заставила всех
слушать внимательно. После первых же слов Федора Алексеи откинулся на
спинку стула.
   Краска сбежала с его лица. Он искал в зале Женю, словно она должна была
ответить за то, что говорил сейчас найденный ею полярный капитан.
   Все члены ученого совета повернулись лицом к выступающему моряку.
   - Мол не поможет, а помешает навигации. - Так начал Федор свое
выступление.
   Женя не верила ушам. Она вскинула подбородок, возмущенно сощурила
глаза, прожигая ими стоящего на кафедре моряка. А тот спокойно, размеренно
говорил, словно вбивая каждой фразой костыль. Он рассказывал о ледяных
полях, которые стоят зиму у берегов, о ветре, который отрывает их, о
чистой воде в открытом море. С несокрушимой логикой доказал он, что
появление в сотне километров от материка преграды для прибрежных льдов
сделает судоходство невозможным.
   - Вода в отгороженной части моря будет теплее! Надо же разбираться в
этом! - запальчиво крикнул с места Алексей.
   Федор неторопливо повернулся к нему:
   - Разобраться надо. Льды останутся.
   - Гольфстрим! Теплые воды сибирских рек растопят их! - продолжал с
места спорить невыдержанный диссертант.
   Академик Омулев приподнялся, предостерегающе протянул к Алексею руку.
Тот уткнулся в рукопись. Федор, обращаясь к нему, сказал:
   - Воды в реках покрываются льдом.
   Федор кончил. Академик Омулев поблагодарил его и предоставил
заключительное слово диссертанту.
   Федор слушал, прислонясь к хрустальной колонне. Алексей показался ему
очень бледным и совсем не таким порывистым, как во время первого
выступления. Он волновался, но был сдержан, тактичен, сух. Поблагодарив
оппонентов, он пообещал учесть их замечания.
   Академик Омулев объявил, что ученый совет удаляется на совещание. Федор
прошел в коридор, встал у окна и, раскуривая трубку, размышлял о том, что
он скажет теперь Лене. Он все еще мысленно называл ее так.
   Он увидел ее. Она шла по коридору, высокая, стройная, гордо подняв
голову. Федор был уверен, что она пройдет мимо него.
   Однако вид Жени лишь скрывал ее растерянность. Что ей делать теперь?
   Возмутиться, обвинить Федора в нетоварищеском поступке, порвать с ним:
или опровергнуть его аргументы?
   Впрочем, это совсем не так просто сделать! И она вдруг задала себе
нелепый вопрос: была бы она довольна, если б Федор утаил эти аргументы?
Или рассказал их Алексею с глазу на глаз? Едва Женя вспомнила об Алеше,
как почувствовала против него раздражение. Почему он так односторонне
разработал свой проект! Он совсем не подготовлен к серьезному спору.
   Она подошла к Федору.
   - У вас, оказывается, очень звучный голос, - непринужденно начала она.
- А манера говорить впечатляет.
   - Еще что скажете? - зло осведомился Федор.
   - Я скажу, что немногие поступили бы так, как вы, - отчеканила Женя,
вызывающе глядя на Федора.
   - Так грубо?
   - Грубо, но верно! Вы выиграли в моих глазах.
   Федор ждал чего угодно, но не этих слов. Он почувствовал, что теряется,
краснеет. А тут еще подошел Алексей.
   - Ждешь благодарности? - сказал он, пожимая Федору руку. -
Благодарности не будет. Воздействуя на эмоции, ты блестяще опорочил мой
проект. У тебя не было доказательств, но с тебя их никто и не потребовал.
Ты привык к тому, что льды у берегов не тают - и все тут! Обратное должен
доказывать я. И в этом твое преимущество. У меня пока еще нет этих
доказательств! Однако знай, чем является для меня этот проект. Я хотел
принести его с собой в партию.
   Федор вынул трубку изо рта, пристально посмотрел на Алексея. Женя
стояла рядом, переводя взгляд с одного на другого, невольно сравнивая их,
оценивая поведение каждого. Поймав себя на этом, она сердито закусила губу.
   - Я не хотел прийти в партию с пустыми руками, - нервно продолжал
Алексей.
   - Нечего принести - не принимают? - холодно спросил Федор.
   - Только потому, что ты был моим другом детства, я могу тебе сказать: я
установил для себя как бы предкандидатский стаж. Я зарабатывал себе
рекомендации.
   - Потому и медлил? - сурово спросил Федор. - Хотел прийти в партию с
поднятой головой и задранным носом? Кроме обычных, сам себе рекомендацию
готовил? Такую рекомендацию, чтобы все ахнули?
   - Если хочешь, то так. Разве это худо?
   Федор пожал плечами. Женя покраснела. Ей стало мучительно неловко.
Алексей же побледнел. Звонок приглашал всех в зал.
   Алексей с бьющимся сердцем прошел на свое место около стола ученого
совета. Он видел Федора, стоящего у колонны.
   Академик Омулев объявил:
   - Ученый со-овет решил воздержаться от присвоения ученой степени
кандидата технических наук инженеру Карцеву Алексею Сергеевичу. Ученый
совет находит нужным указать Институту холода на узость и
несостоятельность диссертации.
   Проект ледяного мола разработан лишь по линии холо-одильной техники, в
отрыве от географических и экономических условий.
   Алексей нашел глазами Женю. Он никогда не видел ее такой смущенной. Она
не смотрела на него.
 
 
   Глава четвертая. ВЕЧЕРОМ.
 
 
   Бывают шахматисты, которые, проиграв важную для турнира партию, теряют
половину своей силы. Поражение надламывает их волю, уязвленное самолюбие -
расслабляет Людей другого типа поражение лишь ожесточает, собирает их
силы, закаляет волю.
   Свой проигрыш они анализируют, находят ошибки, выносят из них уроки.
   Именно этому научили Алешу Карцева шахматы.
   Алексей разбирал свою защиту, как разбирают проигранную партию. Надо
было начинать совсем по-другому, с тепла Гольфстрима. Доказать, что льды в
отгороженной части растают.
   А может быть, пойти иным путем? Предусмотреть ворота, открывающиеся для
выхода прибрежных льдов?
   Мысль Алексея лихорадочно работала, когда он разгуливал сначала по
улицам ночной Москвы, а потом по комнатам пустой квартиры. Он был в ней
один. Мать на вузовские каникулы уехала в Крым. Отец ведет интереснейшие
исследования в пустыне. Женя хотела быть с Алешей, но он, пересилив себя,
- так хотелось слов утешения, простой ласки, - отказался, оттянул их
встречу до завтра. Разве имел он право в такую минуту расслабить себя?!
   К утру Алеша перечитал все, что можно было найти в библиотеке отца о
теплых течениях. Он так и не ложился, негодуя, что ночью закрыта Ленинская
библиотека.
   На рассвете он составил несколько эскизов остроумно сконструированных
ворот в десяток километров шириной. Расположенные во многих местах мола,
они могли бы выпустить прибрежные льды, когда подуют ветры с материка.
Потом он оставил сделанные эскизы, задумав новую конструкцию мола, верхняя
часть которого откидывалась бы на своеобразном "шарнире" в северную
сторону. Южные льды могли бы свободно проходить на север, наклоняя верхнюю
часть сооружения, а северные - задерживались бы, как дверью, которая
открывается лишь в одну сторону. И мол оправдает себя, если даже Федор
прав!
   На столе, на стульях, в кабинете отца лежали раскрытые или выброшенные
с полок книги. Всюду были раскиданы эскизы, рисунки, наброски. На полу
валялась рукопись диссертации. Ветер через открытое окно всю ночь шевелил
ее страницы.
   Зазвонил телефон. Алеша рывком поднял трубку, едва не уронив аппарат.
Был уже полдень. Женя напоминала, что они договорились провести вечер
вместе.
   Алеша сразу повеселел. Что ж, решение почти найдено! Он сказал, что
придет и кое-что покажет.
   "Здорово осунулся, - думал он, бреясь перед зеркалом. - Под глазами
синяки".
   Алеша достал свой лучший костюм, серый с искоркой. Долго выбирал
галстук, но решил не надевать его. Раскрыл воротник рубашки по-летнему.
   Женя весь день хлопотала по хозяйству. Позвонила по телефону в
"Гастроном", помещавшийся в первом этаже их дома, сделала заказ по
длиннейшему списку - все для детально продуманного обеда, конечно, в
полуфабрикатах, чтобы не возиться долго самой: закуска, жаркое, рыба,
ананасы, крем, торт.
   Заказ был принят. Нетерпеливая Женя несколько раз открывала дверцу
приемного шкафа пневматической почты высотного дома. Однако шкаф был пуст.
Заказанную ею посылку только еще собирали в магазине. Ловкие машины
тоненькими ломтиками нарезали ветчину и колбасы, севрюжку и лососину,
впрочем, также и картофель "пай", который будет хрустеть, когда Женя
поджарит его в масле. Наконец продавец сложил свертки и бутылки в
металлический сигарообразный снаряд, должным образом расположил на его
головке включающие штырьки, чтобы, мчась в трубопроводе по десяткам
этажей, включая на ходу направляющие устройства, он правильно бы выбирал
себе дорогу в нужною квартиру.
   Когда Женя в третий раз открыла дверцу шкафа, в нем на полке лежали две
увесистые алюминиевые сигары. Открыв их, она стала заботливо вынимать и
распаковывать свертки.
   Академик с утра был не в духе, ничем не мог заняться. Женя слышала, как
он смахнул с шахматного столика в ящик деревянные фигурки. Значит,
шахматный этюд, который он составлял, ему не давался. Михаил Дмитриевич
Омулев в этом искусстве не знал себе равных.
   Но особенно прославлен был академик в области новых, изобретенных и
внедренных им материалов, рожденных искусственным холодом. Это он, инженер
Омулев, впервые начал когда-то строить ледяные здания складов и
холодильников, воздвигая стены изо льда, облицованного теплоизоляционными
плитами или пронизывая трубками, по которым проходил холодильный раствор.
Это он, академик Омулев, начал строить шоссейные дороги с прочным, не
уступающим бетону ледяным основанием, прокладывая их с необыкновенной
быстротой. Его классический труд "Холод-строитель" известен во всем мире.
   Все утро почтенный ученый вымерял большими шагами свой кабинет.
"Метафизика!
   Фетишизм! Поклоняемся Великому Холоду и забыли обо всем на свете.
Решали вопрос только о том, можно или нельзя заморозить мол, а где и зачем
заморозить, даже и не рассматривали. Еще одна ненужная, оторванная от
жизни диссертация, каких немало. И опять отдувается бедный аспирантишка, а
седовласые и лысые "наукообразные" и бородатый дед Мороз - академик (он
знал, что его так прозвали)
   - ограничились выбором черных шаров, словно не себе они эти черные шары
клали.
   Какой великолепный урок жизни преподал всем нам этот простой моряк!"
   Академик понимал, что теперь более глубокая и всесторонняя разработка
провалившейся диссертации дело чести не только аспиранта Карцева, но и
всего института. "Новое рождается на стыке различных отраслей знания.
Холодильная техника и географическая наука. Холодильщику следует
отправиться изучать моря Арктики! Вот это и должен понять Алеша!"
   Раздраженно хлопнув дверью кабинета, академик вышел к дочери. В
длинном, до пят, халате академик казался особенно высоким. Рассеянно
теребя аккуратную бородку, он сказал:
   - Гости? На меня не планируй, девочка. Вечером - на даче у Василия
Васильевича Ходова, а то он опять улетит в свою Арктику.
   - Ходов: Бухта Рубиновая: Как давно это было, - задумчиво отозвалась
Женя.
   - Вот, вот, - думая о другом, подтвердил академик. - И хочу я, чтобы
совет твоему Алеше исходил не от меня.
   - Совет? - Женя насторожилась.
   Академик принялся с давней сноровкой открывать консервы. Отец и дочь
хозяйничали всегда вдвоем.
   Собирая на стол, они беседовали об Алеше и его проекте. Этот разговор
еще больше утвердил Женю в ее решении.
   Пришел Алексей. Он хотел, как всегда, притянуть девушку к себе и
поцеловать в щеку, но та смущенно вывернулась и побежала снимать белый
фартук. Женя была еще под впечатлением недавнего телефонного разговора с
Федей. Она застала его в гостинице и передала "третье повеление джину":
полярный моряк должен сегодня обедать у нее. Возражения не принимаются.
Она хочет, чтобы перед отъездом он услышал ее игру, обещает концерт:
   Женя волновалась. Как встретятся сегодня Алеша и Федя?
   Она усадила Алешу рядом с собой на мягкий кожаный диван, взяла его руку
в свою:
   - А что, Алеша, если бы тебя вдруг, как в детстве когда-то, премировали
путешествием в Арктику?
   Алеша нахмурился:
   - Зачем?
   - Взглянуть на все по-новому, глазами инженера, который построит там
мол.
   Алеша подозрительно посмотрел на Женю.
   - Давай не будем говорить об этом, - сказал он, забыв, что набил
карманы эскизами новых конструкций мола.
   Женя стала перебирать Алешины пальцы:
   - Ты выйдешь победителем, я знаю. Никто в тебя так не верит, как я.
   Алеша потупил голову.
   - Спасибо, Жень, - тихо сказал он.
   - Ты опровергнешь Федора. Опровергнешь с его же помощью:
   Алеша насторожился.
   - Мы попросим, чтобы он взял тебя с собой на корабль. Ты изучишь на
месте условия, в которых будет существовать мол. Ты понимаешь, Алеша: Папа
тоже считает, что за тебя этого никто не сделает. Федя согласится: Ему так
неудобно.
   Алеша вспыхнул, вырвал руку:
   - Мне? Просить Федора? Никогда!
   Он порывисто встал. Женя продолжала сидеть, уронив руки.
   - Но разве ты не должен изучить страну, которую хочешь преобразовать?
Ведь твой проект не ученическая работа!
   Лицо Алеши пылало.
   - Должен! Но я не буду просить человека, которому лучше было бы
помолчать. Он не побоялся провалить мою диссертацию, не разбираясь в ней!
А я теперь буду просить его о чем-то! Ну, нет: ни за что!
   Женя тоскливо посмотрела на Алешу. Как воздействовать на него? Как? Он
ни за что не согласится. А что, если:
   Решение было принято Женей молниеносно.
   - Я не успела тебе сказать, Алеша. Дело в том: что я тоже еду в Арктику.
   - В Арктику? - переспросил ошеломленный Алексей.
   Женя тряхнула головой:
   - Я буду монтировать там свой завод-автомат.
   Алексей не верил ушам. Конечно, все это шутка!
   Кто-то позвонил, и он не успел ничего сказать Жене.
   Пришел Федор.
   Алеша сжимал кулаки. Как могла Женя!.. Неужели она не понимает!..
   - У меня новость для вас, капитан, - весело говорила Женя, вводя Федора
в столовую. - Вам не удастся так просто от меня отделаться. Я плыву на
вашем корабле вместе со всей нашей техникой. Помните, я говорила, что
трудно с ней расставаться. И вот видите!..
   Федор обрадовался но радость мигом слетела с его лица, едва он заметил
Алешу в углу дивана. Поздоровавшись внешне как ни в чем не бывало, они
разошлись по разным углам.
   - И теперь я рада, что решилась, - непринужденно продолжала Женя. -
Быть может, я встречусь там в Арктике с братом Витей. Помните его? Он
геолог и уже прославился. И еще с одной нашей старой знакомой. Вы уже
догадались? Ну, конечно, с Галей! С черненькой нашей мечтательницей. Она
работает с Виктором, в его партии. И он между нами говоря, без ума от нее.
Алеша, ведь правда?
   - Понятия не имею, - пожал плечами Алексей.
   Федор молчал. Женя болтала и смеялась одна. В конце концов, исчерпав
все свое искусство "светской беседы", она подошла к роялю и подняла
похожую на крыло блестящую полированную крышку.
   Федя и Алеша облегченно вздохнули. Женя заиграла. Она начала с тяжелых
торжественных аккордов.
   - Вам придется представить себе сопровождение оркестра. Это
фортепианный концерт, - сказала пианистка, - я постараюсь исполнять обе
партии, но вам когда я скажу, нужно услышать в моей мелодии звук скрипок и
труб гром литавр, пение виолончелей:
   Федор мысленно уже слышал сопровождение. Музыка становилась зовущей,
страстной.
   Сердце Федора застучало сильнее: "Решилась ехать в Арктику! Ведь еще
так недавно говорила в цехе, что не поедет. Попрощаться бы и: конец. А
теперь? Неужели поняла что-то, догадалась?"
   Вихрь звуков все нарастал. Федор не мог бы сказать, что играла
пианистка. Ему казалось, что она играла именно то, о чем он думал: о
жизни, о борьбе, о любви.
   Женя исполняла свой собственный, незаконченный концерт. Ей казалось что
две сплетающиеся такие противоречивые музыкальные темы, когда-то найденные
ею, - это она сама, ее сущность, ее постоянная раздвоенность. Вот и теперь
она все время сравнивает этих двух таких разных и по своему замечательных
людей. И что она наделала? Почему объявила о своей поездке в Арктику? Как
теперь быть?
   Алексей слышал в музыке бурю, борьбу, зов к победе и горечь поражения.
Особенно вот эти мрачные, мерные аккорды. Но кто сказал, что он сдается? А
конструкция ворот? Впрочем, при чем тут ворота? Надо действительно там, на
месте, изучить все, в Арктике, в полярных морях: Она объявила, что едет со
своим заводом-автоматом. Зовет его с собой. Надо ценить это, ведь ради
него она решилась. Теперь он знает, как поступить.
   Фортепианный концерт заканчивался победным, жизнеутверждающим гимном.
Алексей выпрямился, спина его уже не касалась подушек дивана. Федор
восхищенно смотрел на исполнительницу. Женя откинулась на спинку стула,
бессильно опустила руки, запрокинула голову. Федор неистово аплодировал.
Блаженно улыбаясь, он подошел к ней, взял ее руку и совершенно
непроизвольно поцеловал. В следующее мгновение он уже был готов
провалиться сквозь пол.
   Приблизился неестественно бледный Алексей.
   - Ты права, - сказал он, беря другую руку пианистки. - Я должен быть
там. Я решил. Твой завод-автомат будет отапливаться холодом Арктики. Если
нужно, я отправлюсь с монтажниками и установлю на Дальнем Берегу
холодильные машины.
   Федор выпустил руку девушки и стал рыться в кармане, отыскивая трубку.
   "Глупец! Как мог думать! Вот из-за кого и с кем едет она в Арктику!" Он
отвернулся, чтобы не видно было его лица. Наступило неловкое молчание.
   - Буду рад видеть вас обоих на моем корабле, - спокойным голосом сказал
Федор.
 
 
   Глава пятая. ГЛЯДЯ НА СОЛНЦЕ.
 
 
   Солнце косыми лучами заливало лабораторию. В голубых ее стенах
отражалась яркая медь приборов. Ванночки электролизеров и аккумуляторы в
стеклянных банках, похожих на аквариумы, отбрасывали солнечные блики на
потолок. Колбы ртутных ламп сверкали серебром, начищенные шары разрядников
- золотом. Там и здесь важно поднимались гальванометры, на шкалы которых
надо смотреть в маленькие подзорные трубы.
   Комната была длинной, как коридор. Двумя непрерывными рядами тянулись
лабораторные столы, широкие и массивные. Разноцветные изолированные
провода в резиновых или пластмассовых трубках переплетались сетью, словно
исполинский паук соткал эту сложную паутину. Разобраться в ней мог только
сам академик Овесян.
   Здесь, в личной своей лаборатории, он вел обыкновенно сразу несколько
опытов.
   Его ищущая мысль не могла долго удержаться на одном предмете.
   Всю стену против высоких окон занимал распределительный щит темного
мрамора с желтыми рубильниками и полосками шин. Академик мог получить
любую комбинацию электрических токов и напряжений. Перед нагромождением
блестящей меди, стеклянных трубок, резиновых шлангов и проводов косо
висела картонка с красной молнией, черепом и костями.
   В дальнем конце лаборатории был иной мир. Ни одного лишнего провода не
было на столе, ни одного ненужного сейчас прибора. Многочисленные, они
выстроились аккуратно на полках в стеклянном шкафу. В двух высоких вазах
рядом с рентгеновскими трубками красовались цветы.
   "Заповедник Веселовой", - так называл академик рабочее место своей
помощницы.
   Маша Веселова, молодая женщина, крупная, широкая в кости, стояла у
пульта дистанционного управления. Освещенная солнцем, она чуть запрокинула
голову с кольцом тяжелых светлых кос. У нее был широкий, крутой лоб,
четкий профиль и полный подбородок. Что-то было у нее от русских красавиц,
и казалось, что из всех головных уборов больше всего к лицу ей будет
кокошник.
   Но на Маше был не сарафан, а лабораторный халат, и смотрела она не в
слюдяное оконце, а на распределительный щит, на показания приборов. Вверху
вспыхивали лампочки, за щитом щелкали контакторы. Казалось, что, кроме
этого, больше ничего не происходит в лаборатории.
   Но в далеком бетонном подземелье в эти мгновения мчались потоки
элементарных атомных частиц. Невидимые, они бомбардировали тонкие пленки
вещества, нанесенного на стеклянные пластинки, и в веществах этих
происходили чудесные превращения, о которых столетия мечтали алхимики
средневековья. Маше Веселовой, например, ничего не стоило превратить
черный неприглядный металл в золото.
   Однако помощницу академика меньше всего интересовали эти давно
полученные физикой реакции. Она готовила к приходу руководителя совсем
другой опыт.
   Первая встреча с Овесяном, первый разговор с ним произошел давно, когда
она была совсем девочкой, - ей минуло тогда всего четырнадцать лет. Вместе
с подружками она слушала взволнованную лекцию молодого профессора в
Большом зале Политехнического музея. Физик поразил маленькую
слушательницу. И не только силой своего убеждения, почти неистовой
одержимостью. Он поразил ее детское воображение теорией относительности
Эйнштейна, вытекающим из нее законом Лоренца - Фицджеральда: Девочка,
пытаясь понять сущность услышанного, как в ознобе, передернула плечами.
Неужели действительно длина предмета зависит от скорости, с какой он
движется? Неужели метр внутри мчащегося вагона поезда короче метра,
оставленного на перроне? Как же постигнуть, что произойдет с метром, если
он помчится со скоростью света? Оказывается, для тех, кто стал бы его
наблюдать с неподвижной точки, метр этот потерял бы длину: совсем не имел
бы длины. Для тех же, кто мчался вместе с метром со скоростью триста тысяч
километров в секунду, он остался бы самым обыкновенным метром.
   А потом физик заговорил о предмете очень знакомом, но заговорил так,
что девочка снова ощутила близость к таинственному, непостижимому. Запах!
Что может быть обычнее? А наука не знает, что это такое И нет до сих пор
теории запаха.
   Профессор рассказал, что многие физики всю жизнь пытались разгадать
тайну запаха. В числе их был и Рентген. Но: великий физик нашел свои
знаменитые Х-лучи, однако так и не создал теории запаха. Множество
открытий было сделано и другими физиками, сорвана была тайна с атомной
энергии, но запах так и остался для ученых и по наш день загадкой.
   Молодой профессор показался девочке удивительным. Он стоят, как ей
казалось, у самого входа в неведомый, загадочный мир. Стоило ему
приоткрыть дверь, и он войдет туда и даже может взять с собой ее, Машу. И
она решила, что непременно должна, должна увидеть профессора. Это было не
просто, но она, упрямо настойчивая, все таки добилась своего.
   Овесян был несколько удивлен, узнав, что эта школьница, прослушав его
лекцию, собирается стать физиком, чтобы придумать: теорию запаха! Она
простодушно призналась, что очень любит духи. О страхе же своем перед
таинственно укорачивающимся метром она ничего не сказала.
   Овесяну понравилась эта немного хрупкая, но миловидная, сосредоточенная
девочка, девочка, которой нипочем неудачи всех физиков мира. И тогда, сам
не зная, в шутку или всерьез, Овесян пообещал, что возьмет Машу к себе в
помощницы, когда она закончит университет. Надо было видеть, как
загорелись у Маши глаза, как улыбнулась она Овесяну и по-детски и:
по-женски.
   Невольно начав игру, Овесян уже не мог остановиться. Он подтвердил
девочке, что возьмет ее в помощницы, но ей придется заняться совсем другой
проблемой, вовсе не теорией запаха.
   Если бы для решения неведомой физической проблемы понадобилось
спрыгнуть с балкона на двадцать четвертом этаже университета, Маша в тот
момент не задумалась бы, спрыгнула!..
   И тогда он сказал, что они будут работать, "глядя на Солнце". Затаив
дыхание, широко открыв свои синие глаза, слушала девочка все более
увлекающегося профессора. Худощавый, с орлиным профилем и острым
подбородком, с огромными залысинами над узким лбом и в то же время с
густыми вьющимися волосами, он показался Маше чуть похожим на Мефистофеля:
   - Глядя на Солнце! - продолжал Овесян, расхаживая вдоль длинного стола
физической аудитории университета, где настигла его Маша. - Наше Солнце
всего лишь одна из небольших звезд, но она излучает колоссальное
количество энергии. - Овесян стремительно прошел к доске и размашисто
написал: "3,5х1023 киловатт". - Это в миллиард миллиардов раз больше, чем
мощность всех волжских гидростанций, вместе взятых. Астрономическая цифра?
Не мудрено. Глядя на Солнце, породнишься с астрономами. Откуда же эта
энергия? Раньше думали, Солнце горит, пылает.
   Кончится на нем горючее - и потухнет светило. Превратится сначала в
тусклый, а потом в темный шар, и в черном мраке будут бессмысленно
кружиться вокруг него в мертвом механическом движении другие холодные
шары, и в том числе тот, что был прежде Землей, на котором была когда-то
жизнь:
   Девочка вздрогнула. "Нет, не может так быть! Не хочу слышать об этом.
Жизнь, прекрасная, светлая, не исчезнет. Нет!" И она протестующе подняла
руку. Но профессор, не замечая, продолжал:
   - Ученые подсчитывали: когда придет всеобщий мрак? На сколько хватит
Солнца, будь оно из одного углерода? Определили. На пятьсот лет.
Позвольте! Но Солнце светит миллиарды лет и не думает сгорать. В чем же
дело? Оказывается, тревожиться нечего. Пожар Солнца особого рода. Атомный
пожар! Атомного топлива хватит на несчетные миллиарды лет.
   Девочка облегченно вздохнула и снова затаила дыхание.
   - Атомная энергия впервые была использована для атомного взрыва.
Американский летчик, который сбросил над японским городом парашют, не
знал, какая под ним бомба. Но бомба оказалась атомная, и в ней по
бессознательной воле летчика расщепилось ядро урана, разлетелось на части.
Его осколки задели другие ядра атомов, и разрушение, подобно лавине,
охватывало все большую часть вещества.
   Множество ядер разлетелось, осколки их, словно отброшенные
освобожденными пружинами, помчались с непостижимыми скоростями, неся в
себе разрушительную энергию атомного ядра. Разрушение! Разрушение атома и
разрушительная цель его применения! Недаром американский летчик счел себя
преступником, пошел в монахи, стал современным схимником. - Овесян
взмахивал руками, забыв, что перед ним не внимательная аудитория, а всего
лишь одна зачарованная девочка. - Но на Солнце энергия, - гремел Овесян, -
рождается не разрушением, а созиданием. Созиданием!
   Там, в ослепительной небесной лаборатории, из простейших атомов
создаются новые вещества и щедрая энергия освобождается из материального
плена. Слейте воедино два атома обыкновенного кислорода, вы освободите
несметное количество скрытой до того в ядре тепловой энергии. Так не в
этом ли тайна Солнца? Не это ли тепло посылает оно к нам на Землю?
Подсчитали. Не выходит. Как известно, все ядра атомов заряжены
положительным электричеством. Трудно слиться ядрам кислорода, преодолеть
взаимное отталкивание.
   Такое слияние было бы возможно, если бы ядра натолкнулись одно на
другое, летя со страшными скоростями. Чем выше температура звезды, Солнца,
тем быстрее движутся в нем, все время сталкиваясь, атомы. Однако, чтобы
атомы кислорода могли столкнуться, понадобилось бы иметь миллиарды
градусов. Таких температур на Солнце и звездах нет. Но миллионы градусов
есть. Какие же атомы могут столкнуться при таких температурах? Мы пока что
не может представить во всей сложности происходящие там процессы. Но
обратимся к самому легкому атому, к водороду. Вот если столкнутся и
сольются четыре ядра водорода, - а это может случиться, если налетят друг
на друга два двойных по массе атома так называемого тяжелого водорода, или
дейтерия, - то новое, образовавшееся от слияния ядро будет ядром атома
гелия. Гелий - в русском переводе "солнечный". Его давно обнаружили на
Солнце. Образуется гелий, и при этом освобождается огромное количество
энергии - в десять раз больше, чем при распаде урана в атомной бомбе (при
одном и том же количестве вещества). Отталкивание самых легких ядер, ядер
водорода не так уж велико. Скоростей, с которыми движутся атомы в
накаленной до десятка миллионов градусов массе Солнца, для столкновения
таких атомов достаточно. Вот вам солнечная реакция, дающая всю энергию,
какую излучает Солнце на Землю. Как оказывается, солнечные лучи, дающие
жизнь всему живому, обязаны превращению четырех атомов водорода в атом
гелия! Так почему, я вас спрашиваю, не создать такую солнечную реакцию на
Земле? Ведь водород не уран! Он повсюду!
   Вода, обыкновенная вода - вот атомное топливо будущего! И мы умеем
кое-что делать, умеем превращать в гелий тяжелый водород. Но вот беда! Его
можно получить лишь из тяжелой воды. А где ее взять? Она только редкая
примесь, которую с трудом обнаружишь в обыкновенной воде. А нам с тобой
нужно решать задачу превращения в гелий обыкновенного водорода!
Использовать обычную воду как атомное топливо.
   Овесян остановился, переводя дух. Ему самому показалось смешным, что он
так увлекся. Ведь его слушала одна только девочка. Да и поняла ли она?
   А девочка подошла к нему близко, привстала на цыпочки и спросила:
   - Можно мне за это вас поцеловать? - и, не дожидаясь ответа, поцеловала
молодого профессора.
   Пожалуй, Овесян и забыл бы об этом незначительном эпизоде, если бы
через несколько лет к нему, только что избранному академику, не явилась
рослая, красивая девушка с университетским значком. Она сказала, что он,
академик Овесян, должен выполнить свое обещание, затребовать ее из
университета, сделать своей помощницей.
   Овесян сначала рассмеялся, но что-то в сосредоточенном лице девушки, в
упрямой складке между ее тонкими бровями, в пристальном взгляде серьезных
глаз заставило академика задуматься. Он улыбнулся, вспомнив, быть может,
детский поцелуй, невольно даже потер левую щеку, - отлично помнил, что это
была левая щека!
   И тут он безжалостно подверг дерзкую аспирантку самому жестокому
экзамену. Она стояла у маленькой доски в его кабинете, а он ходил по
комнате и забрасывал Машу вопросами. Часто его вопросы выходили далеко за
пределы университетского курса.
   Девушка краснела, лоб ее покрылся испариной, иногда она просила
разрешения подумать, иной раз смело требовала пособие, книгу, справочник,
журнал, часто иностранный. Академик не протестовал: только знающий человек
может пользоваться книгами. Маша отвечала, решала самые трудные задачи,
которые Овесян перед нею ставил, и смотрела на него то злыми, то
восторженными глазами. Кто знает, сколько бы времени продолжалось это
"истязание", если бы Овесян не спохватился, что ему надо "лететь" в
академию. Он умчался, так ничего и не сказав, а Маша разревелась.
   Так Маша стала помощницей Овесяна. Скоро она сделалась ему необходимой.
Строгая к себе и другим, дотошная, въедливая, как говорил о ней Овесян,
она прекрасно дополняла безудержного академика, систематизировала его
опыты, оформляла блестящие, стремительные, но слишком отрывочные подчас
выводы.
   В лаборатории Маша довольно деспотически командовала двумя техниками.
Те сначала злились на нее за безмерную ее придирчивость и
требовательность, потом стали уважать за спокойствие и справедливость,
наконец, даже полюбили:
   Немало хлебнула горя за последние годы лаборатория Овесяна. Сколько
было неудач!
   Пятьдесят тысяч опытов! Овесян сам сгоряча назначил эту цифру,
вспомнив, что Эдисон в поисках материала для электрической лампочки
накаливания испробовал пятьдесят тысяч нитей.
   Когда серия опытов Овесяна начиналась, техники Федя и Гриша были совсем
юнцами.
   Долговязый Федя мечтал стать мастером спорта по футболу, а Гриша,
робкий и мечтательный, готовился в консерваторию. Маша с самого начала не
пожелала считаться ни с какими спортивными званиями или музыкальными
дарованиями. Беда, если в лаборатории сделано что-нибудь не так, как
нужно! Впрочем, оба они в своих стремлениях преуспели больше, чем Маша с
Овесяном в решении своей задачи.
   Пятьдесят тысяч опытов - это 49 999 неудач.
   И каждый день в различных вариантах повторялось одно и то же. Менялись
условия, достигались нужные температуры и скорости полета частиц - ядра
водорода мчались друг на друга. Фиксировался результат. Ничего не
получалось. Снова ядра водорода - протоны разгонялись в циклотроне,
приобретали миллионы электроновольт энергии.
   Направленные Машей в цель ядра вторгались в глубь вещества, проникали в
чужие атомы, сливались со встречными ядрами. Снова фиксировался результат:
и снова не удовлетворял он экспериментаторов. И так день за днем.
   Академик просматривал дневники научных наблюдений, горячился, сердился,
иногда махал рукой и предлагал "бросить все к черту". Маша тогда сводила
брови, отбирала у академика записи и напоминала, что до пятидесяти тысяч
еще далеко.
   Тогда-то Овесян и решил, что опыты следует вести в параллельных
лабораториях.
   Над поставленной проблемой вместе с Машей и Овесяном стали работать
многие ученые.
   Академик сказал однажды Маше:
   - Неистовое у вас упорство. Словно броню сверлите.
   - Закаленную броню, - поправила Маша.
   - Потому и стружки нет, один скрип, - вставил футболист Федя и тотчас
съежился под Машиным взглядом, стал ростом с Гришу.
   Часто академик сам засучивал рукава, менял условия опыта. Маша тогда
стояла за его спиной, ревниво следя за каждым его движением. Овесян
работал быстро, уверенно, как опытный хирург.
   - Заколдованный круг, - бормотал Овесян и, хлопнув дверью, уходил в
свой кабинет.
   Минуту спустя через дверь слышались звуки Лунной сонаты Бетховена. Вот
уже несколько лет Овесян, ничего другого не игравший, с завидным упорством
разучивал на рояле без посторонней помощи Лунную сонату.
   Маша переглядывалась с техниками и принималась готовить новый опыт.
   Вдруг пассаж обрывался, и возбужденный Овесян влетал в лабораторию:
   - К черту! Меняйте все. Сделаем вот так. - Маша методически записывала.
Академик торопил ее, сам тянул провода, менял схему, включал электронные
лампы, возился с вакуумным насосом, перемазав в машинном масле рубашку,
требовал по телефону подачи в лабораторию сверхвысокого напряжения.
   Со временем Овесян стал реже заходить в лабораторию. У него появилось
много разных дел. Маша стороной узнавала, что он выступает с докладами по
совсем другим вопросам, наконец, услышала, что он уехал, не простившись,
за границу для участия в конференции защитников мира. Маше не хватало
чего-то очень важного, ей было тоскливо. Когда-то она смеялась над своей
детской влюбленностью в пламенного профессора, а теперь: Сегодня он должен
снова появиться в лаборатории. Она мучительно искала выхода. Никогда с
таким творческим напряжением не готовилась Маша к приходу академика.
   И он пришел.
   Маша привыкла, что он вихрем врывается в лабораторию. Часто он налетал
на Машу, раскинув руки, порой даже шутливо сжимал ее в объятиях, глядя при
этом на показания какого-нибудь прибора.
   Сейчас Овесян молча вошел и остановился у двери. Пока Маша шла к нему,
он рассеянно оглядывал лабораторию.
   - Пыль, - усмехаясь, показал он Маше на заброшенные схемы.
   Маша вспыхнула:
   - Вы же сами не позволяете прикасаться:
   Овесян кивнул головой, взобрался на высокий табурет:
   - Ну?
   - С водородом ничего не выйдет? - с укором спросила Маша.
   - Нет, почему же? - снова усмехнулся академик. - У других получается.
Тяжелый водород сливается с тяжелым или сверхтяжелым, дейтерий с тритием:
Миллионы градусов: миллионы атмосфер:
   - И в результате взрыв! Разве это нам нужно? Иногда я думаю, к чему
могло бы привести безумие взрывов. И всякий раз вспоминаю вами же
нарисованную картину.
   Помните, вы рассказывали одной девочке: Холодные шары в мертвом мраке,
бессмысленное движение безжизненных тел:
   - Так, так: - поощрительно кивнул академик.
   - Кстати, о девочке, - неожиданно сказала Маша. - Я хочу открыть вам
одну детскую тайну.
   Академик стал рассматривать ногти.
   - Помните: когда я впервые слушала вас. Я была потрясена. Тела теряют
свою длину при больших скоростях.
   - Закон Лоренца - Фицджеральда? - вскинул брови академик.
   - Я все время думала об этом без вас. Ведь ядра водорода летят с
огромными скоростями. Это значит, что одно для другого они теряют длину.
Если ядро - шарик, то оно превращается: ну, в диск, не имеющий толщины:
   - Постойте, - соскочил академик с табурета.
   - Нет, подождите, - схватила его за руку Маша, - если такие диски
встречаются под разными углами, им значительно труднее задеть друг друга,
чем шарам.
   Маша видела, как загорелись глаза у Овесяна, как преобразился он весь.
   - Черт возьми! - сказал он, удивленно вглядываясь в Машу. - Не хотите
ли вы сказать, что надо резко уменьшить скорости? Во всяком случае, это
стоит проверить!
   - Ну, конечно. Помните, вы как-то говорили, что нужно организовать
беспорядочное тепловое движение атомов. Еще заказали тогда особо мощные
электромагниты, чтобы они заставили двигаться ядра определенным образом.
Электромагниты пришли с завода.
   - И можно попробовать? Где мой халат, черт побери!
   Перед Машей стоял прежний Овесян, помолодевший, почти такой, каким
увидела она его впервые в Политехническом музее. Но теперь уже Маша
расхаживала перед ним, взмахивала рукой и говорила:
   - Я часто думала о том, на что мы будем способны, если сумеем любую
каплю воды превратить в энергию?
   - Все льды в Арктике растопим, - решил академик.
   - Нельзя, - урезонила Маша. - Поднимется уровень морей. Затопит Европу.
   - Хм: Ну, ладно. Подогреем Гольфстрим или сибирские реки:
   - Нет! Вот что сделаем, - перебила Маша. - Слой вечной мерзлоты! Он
простирается едва ли не на треть всей нашей гигантской территории. Я
представляю себе скважины. Множество горизонтальных скважин в земле,
подобных кротовинам, которые оставляет за собой трактор, когда
протаскивает в заболоченной почве подземный снаряд. По таким же кротовинам
мы будем пропускать подогретый пар, получаемый в нашей атомной установке.
Вот перспектива, Амас Иосифович! Какова?
   - Какова? - переспросил академик. - Нет, в самом деле какова! - и он
решительно подошел к Маше, крепко обнял и поцеловал ее в щеку.
   - В комсомольцы запишусь. Новую целину поднимать будем! Весь Дальний
Восток!
   Какой будет блаженный край с отогретой землей! Черные березы, виноград,
тигры, может быть, обезьяны, лимоны и пшеница: моря пшеницы:
   Сердце у Маши бешено колотилось.
   - У меня все готово для опыта, Амас Иосифович, - еле выговорила она.
   - Так включайте же! Живее включайте! - скомандовал академик.
 
 
   Глава шестая. И СНОВА БАРЕНЦЕВО МОРЕ!
 
 
   И снова Баренцево море!
   Как далекие детские образы, вставали перед глазами Жени бегущие крутые
волны.
   Сколько смутных, полузабытых впечатлений, сколько воспоминаний! Галя,
мальчики, Гекса: К горлу подкатывается комок. Чувствуешь себя опять совсем
маленькой:
   Корабль "валяло" с борта на борт. Свинцовые, зеленоватые на скатах,
кипевшие на верхушках пеной гигантские валы бесшумно подбирались к
кораблю, но не ударялись о борт, а ныряли под киль. Казалось, они уходили
вглубь, но на самом деле они поднимали корабль. Судно взлетало, словно на
гору, чтобы в следующее мгновение опуститься в низину. Палуба убегала
из-под ног и накренялась Женя никак не могла по ней ходить, цеплялась за
переборки и реллинги.
   Вот она, стихия Феди! Третьи сутки Женя и Алеша на корабле, в трюмах
которого - оборудование завода-автомата и холодильные машины для его
отопления.
   К обеду и ужину капитан приходил в кают-компанию последним, уходил
первым. С Женей и Алешей он был приветлив, но ни разу не встретился с ними
на палубе, не зашел ни к одному из них в каюту, не позвал к себе.
   Женя издали часто наблюдала за ним, стоя на палубе. Вот и сейчас она
заметила на мостике фигуру капитана. Ветер развевал его брезентовый плащ.
Вскоре капитан скрылся за штурманской рубкой. Теперь Женя стала смотреть
выше мостика и увидела белую толстую веревку, протянутую над палубой. Не
сразу догадалась, что это обледеневшая антенна.
   Неожиданно к Жене подошел радист в щеголеватом кителе.
   - Вам письмо, - сказал он, протягивая конверт.
   - От кого? - заволновалась Женя. - Что-нибудь случилось?
   - Не могу знать. Это ж не радиограмма, - значительно произнес радист. -
Это ж письмо.
   Женя рассмеялась:
   - Ну, конечно, романтик! Нашему Ивану Гурьяновичу, отпетому
коротковолновику, мало утреннего радиопривета со Слонового Берега, нужна
еще и голубиная почта.
   - Что вы, Евгения Михайловна! Какие ж это голуби? Обыкновенное радио.
   Интереснейший радиоприбор. Счел бы за радость показать его вам.
Воспроизводит точную копию исписанного листа, который лежит в Москве перед
другим радиоаппаратом.
   - Нечто вроде фоторадиограммы? - спросила девушка, нетерпеливо вертя в
руках странный конверт.
   Но радист, украдкой взглянув на собеседницу, принялся пространно
рассказывать, что эта фоторадиограмма получается сразу в запечатанном
виде. Внутри заклеенного конверта - бланк, на котором остается след от
записывающего луча, свободно проходящего через бумагу конверта.
   - Так что не могу знать, от кого и о чем, - закончил радист.
   Женя на ветру разорвала конверт. Он взвился и исчез на пенном гребне.
   Знакомый почерк отца:
   "Пересылаю тебе, девочка, письмо, адресованное на академию, в расчете,
что я передам его по назначению. Пользуюсь случаем обнять тебя, моя
ласковая и жестокая дочурка, покинувшая отца на столь долгий срок".
   Письмо, написанное по-английски, было: от Майка.
   Женя знала французский и немецкий языки, но с английского переводила
лишь со словарем, которого под рукой не было.
   Майк! Кто он теперь? Вот повод снова встретиться старым друзьям - Феде
и Алеше.
   И Женя направилась к капитанскому мостику. Едва она взошла на трап, как
услышала за собой странный звук. Словно что-то упало и со звоном
разбилось. Девушка оглянулась. По накренившейся палубе перекатывались
ледяные осколки.
   Ничего не поняв, Женя стала подниматься на мостик, но на последней
ступеньке нерешительно остановилась. Перед капитаном стоял радист и
докладывал, что обледеневшая антенна порвалась. Он просил разрешения
тотчас исправить повреждение.
   - Нет, - решительно возразил радисту Федор. - Снасти обледенели.
Сорвешься.
   Побудем без радио.
   - Поймите, Федор Иванович, я не могу, - взмолился радист. - В эфире
сейчас лекция по физике из института. Я ж радиостудент! Если провалюсь на
экзамене, кто ответит?
   - Сорвешься в море - капитан ответит.
   Радист уныло прошел мимо Жени. Федор заметил девушку и пригласил ее
взойти на мостик.
   - У вас неприятности, а я хотела: - чуть смущенно начала Женя. -
Сегодня былым юным туристам надо собраться. И знаете, вчетвером:
   Федор поднял брови. Он не понял: кто четвертый?
   Женя помахала письмом:
   - Майк!
   Федор улыбнулся, верно вспомнил веснушчатого рыжего парнишку.
   - Совпадение, - сказал он.
   - Вовсе нет. Просто первый закон Арктики: "Кто раз побывает в ней - всю
жизнь будет стремиться на север". Потому и мы здесь с вами, потому и от
Майка письмо.
   - Она улыбнулась.
   Мог ли далекий американец ожидать, что поможет прояснению отношений
между друзьями!
   Друзья эти, слегка настороженные, но искренне заинтересованные письмом,
собрались в каюте капитана.
   Женя окинула взглядом строгое жилище Феди. "Жестковатый диван вместо
койки.
   Вплотную - письменный стол. На стене у иллюминатора раскачивается
маятник - отмечает крен судна. Книжный шкаф. Чья это фотокарточка на
столе? Бородатое лицо, знакомое: Дядя Саша! Как приятно! Федя в Москве
рассказывал: известный океановед Петров - это и есть дядя Саша. Он сейчас
где-то тут, в Арктике".
   Письмо переводил Федор:
   "Хэлло, Вик и Джен!
   Стоять на распутье дорог той же самой бензоколонки, где я только вчера
потерял работу заправщика, в высшей степени грустно, и мне смертельно
захотелось написать это письмо. Пошлю его в Москву, в Академию наук, в
надежде, что оно дойдет до мистера академика и он сочтет возможным
переслать его сыну или дочери, хотя, быть может, молодая леди совсем
забыла меня.
   Хэлло, Вик! Хэлло, Дженни! Я обращаюсь к вам, а имею в виду всех, кто
плыл на ледоколе "Лейтенант Седов" в каюте юных туристов. Мне отчаянно
захотелось поговорить с теми, кто не стоит вот так же, как я или мой кузен
Джерри, на развилке дороги, скомкав в кармане никому не нужные
университетские дипломы: Я ведь хорошо запомнил ваши мечтанья об отоплении
холодом и о грандиозных стройках.
   Все было хорошо, пока жила тетушка. Она помогла нам с Джерри окончить
колледжи, даже поступить в университет. Я там считался лучшим
бейсболистом. Черт возьми!
   Если бы мне не повредили руку, я бы хоть этим занялся. Джерри, тот
отличался по литературной части. Пишет совсем недурно. Бойко. Но беда в
том, что его "бойкие писания" никто не печатает. Джерри Никсон, как
говорят, не может попасть в тон.
   Впрочем, и физик Майкл Никсон не в лучшем положении.
   Мы с Джерри честно делим каждый цент, который удается заработать.
Парень этот чертовски влюблен в прехорошенькую девушку, но: какая там
женитьба, если перо на долларовой шляпке стоит дороже, чем перо
литератора! Я тоже влюблен, но удрал от своей девушки подальше. Ужасно
гадко идут дела. А казалось, что можно сделать много. Ведь атомная энергия
должна была перевернуть все основы техники. Физикам ли заботиться о
заработке?
   Что-то не так в мире устроено. Вот и хочется получить письмо с "другой
планеты".
 
   Не знаю, захотят ли на другой планете называть меня своим другом,
поэтому подпишусь пока просто Майкл Никсон".
   В каюте присутствовал четвертый:
   Алеша мысленно видел перед собой фигуру здорового, крепкого парня,
беспомощно сжимающего в карманах кулаки. Женя старалась представить его
любимую девушку, с которой он не может даже мечтать о семье. Федор сказал:
   - Действительно, будто с Марса письмо.
   - Нет! На Марсе давно коммунистическое общество, - живо возразила Женя.
   - Пожалуй, - задумчиво согласился Алеша. - Как известно, жизнь на Марсе
должна была зародиться раньше, чем на Земле, разумные существа там скорее
достигли высшей формы общества.
   - Значит, на Марс письмо, - сказал Федор.
   - Нет, - опять возразила Женя. - Там, наверное, больше дорожат дружбой,
чем:
   здесь.
   Федор пристально посмотрел на Женю и опустил глаза.
   - Правильно, - тряхнул головой Алеша. - Будем говорить прямо. Майк
ценит былую дружбу больше, чем: чем мы с тобой, Федя.
   Федор покраснел. Женя нервничала.
   - Мы должны ответить вместе, - торопливо заговорила девушка. - Мы
должны ответить ему, что все крепко связаны дружбой. Ведь правда?
   Минуту длилось молчание.
   - Правда, - твердо сказал Федор и протянул Алексею руку. Алексей крепко
пожал ее. В эту минуту, пожалуй, они могли бы многое сказать друг другу,
но помешал сильный стук в дверь. Вошел взволнованный радист Иван
Гурьянович. Он прижал длинные руки к груди:
   - Я говорил, товарищ капитан. Разве ж можно судну без радио?
   - Что случилось? - спросил Федор.
   - На горизонте корабль гибнет, а мы глухие и немые. Может быть, он
сигналы бедствия подает.
   Федор встал.
   - Прошу прощения, - обратился он к своим гостям. - Вернусь.
   Женя с Алешей не усидели в каюте.
   Резкий ветер ударил в лицо. Брызги проносились над палубой. Ледяные,
они жгли, как искры. Над провалом между двумя гигантскими валами, словно
подрубленная, накренилась обледеневшая мачта с белыми, тоже покрытыми
льдом снастями.
   Алексей не смотрел на эту мачту, он всматривался в горизонт. Там в
волнах качалась другая, жалкая, одинокая мачта. Корпуса судна не было
видно.
   - Почему бедствие? - спросила Женя.
   - Помнишь, тогда: судно не могло удержаться против волны. Наверное, и
сейчас так.
   По трапу с мостика быстро спускались капитан и радист. Федор на ходу
скинул брезентовый плащ, остался в кителе. Женя с Алешей переглянулись.
   Шторм разыгрывался. Теперь уже казалось, что не волны заливают борта
корабля, а сам он зачерпывает воду при каждом крене.
   Девушка схватила Алешу за руку. Федор, стиснув зубами трубку,
поднимался по белым снастям, то описывая чуть ли не под самыми тучами
огромную дугу, то повисая над гребнем волны. Вслед за ним по обледеневшим
вантам упрямо поднимался долговязый радист.
   - Что это? Что? Почему он сам? - шептала Женя.
   Алексей, напряженный, побледневший, впился глазами в раскачивающуюся
над волнами фигурку моряка; он перевел глаза на Женю, и в его взгляде
мелькнула настороженность.
   Женя забыла об Алексее. Она перебежала ближе к мачте. Казалось, она
готова сама лезть наверх, чтобы хоть чем-нибудь помочь смельчаку.
   Боцман и еще один матрос, лучшие верхолазы, забрались на другую мачту.
Жене казалось, что антенну натягивают бесконечно долго.
   Наконец Терехов спустился. Женя ждала его, держа в руках капитанскую
шинель, за которой бегала в каюту.
   Она с немым упреком подала ее Федору.
   - Для парусного флота - обычное дело. Сейчас в диковинку, - словно
оправдываясь, сказал Федор, набрасывая на плечи шинель и направляясь в
каюту. Женя шла рядом, Алексей позади.
   Войдя в каюту, капитан достал из шкафа начатую бутылку коньяку. Налив
полный стакан, он раскурил трубку, затянулся дымом, потом выпил до дна
весь стакан, зажмурился, открыл глаза и тихо, как бы показывая фокус,
выпустил клуб дыма.
   Алексей и Женя, пораженные, смотрели на него.
   - Крепче действует, - объяснил он.
   Влетел радист.
   - Принял сигнал бедствия! - доложил он.
 
 
   Глава седьмая. БУРЯ.
 
 
   Корабль Терехова спешил на помощь гидрографическому боту.
   Пришлось изменять курс, и штормовая волна била теперь в борт. Крен
судна стал угрожающим. Хорошо, что ледокольный корабль, в отличие от
обычных ледоколов, имел киль. Судно с плоским днищем, приспособленным для
заползания на лед, могло бы опрокинуться. Терпящий бедствие кораблик
раскачивался, как ванька-встанька, казалось, сейчас зароется мачтой в
волну, но он опять каким-то чудом выпрямлялся, чтобы качнуться в другую
сторону.
   Ходить по палубе стало опасно. Матросы протянули штормовые канаты.
Передвигаться можно было, лишь держась за них. Загибающиеся вперед гребни
волн водопадами рушились вниз, на корабль, скрывая палубу под водой.
   Женя, Алексей и Федор были на капитанском мостике. Но даже и здесь вода
пролетала косым дождем. Пальто Жени набухло, стало тяжелым, мокрые ноги ее
замерзли, но она не уходила. Нервное напряжение побороло приступы морской
болезни, заставило за быть о холоде. Широко раскрытыми глазами, испуганно
и восхищенно, смотрела она на бушующею стихию.
   Алексей был подавлен. Никогда еще не ощущал он так ничтожность создания
рук и ума человека. Корабль, которым можно было гордиться, как чудом
техники, в этом кипящем море казался щепкой. А что же задумал он, Алексей?
Поднять руку на Океан! Надеть на него ледяную узду, смирить его,
остановить течения, задержать дрейфующие "ледяные материки"! Какое
сооружение рук человеческих можно себе представить, чтобы на всем
безмерном пространстве - не на карте, а здесь, в ревущем просторе, -
пролегло оно от горизонта к горизонту?
   - Право руля! - командовал Федор. - Еще право на борт!
   Он стоял у реллингов, зорко всматриваясь в даль, где пропадала и
появлялась мачта изнемогающего в борьбе со штормом гидрографического бота.
Федор постоянно чувствовал на себе ответственность за корабль, за людей,
жизнь которых была ему вручена. Особенно насторожен он был во время шторма
или во льдах. Его можно было увидеть на мостике в любую вахту. Он походил
на командира воинской части во время непрекращающегося боя.
   Капитан Терехов прославился своей осторожностью. Он умел выжидать
неделями, находясь вблизи острова, медля с выгрузкой, не желая рисковать
кунгасами и грузом. Его настойчивое терпение, казавшееся на первый взгляд
промедлением, всегда приводило к тому, что за один рейс его корабль
успевал сделать много больше, чем любое другое судно. Вместе с тем капитан
Терехов считал, что осторожным стоит быть всегда, но в решительную минуту
нужно уметь рискнуть. И Федор рискнул в шторм поправить антенну, он
рисковал теперь идти опасным курсом, когда волна бьет в бок, - надо
оказать помощь попавшим в беду морякам.
   Когда ледокольный корабль подошел к гидрографическому боту, стало ясно,
что у того поврежден руль. Надо было брать бот на буксир.
   Предстояло пройти около судна и забросить на него линь. Штормовая волна
могла столкнуть корабли.
   Федор, как и всегда в наиболее опасные моменты, сам встал за штурвал.
   Женя не выдержала, вбежала в штурманскую рубку, упала на стул, сжала
голову руками, боясь смотреть в иллюминатор. Федор казался ей непостижимым.
   Вошел Алексей - Буксир принят. С бота спускают шлюпку.
   - Неужели это возможно в такой шторм?
   Когда Женя снова вышла на мостик, отваливший от бота катерок, совсем
крохотный по сравнению с волной, на которую он лихо вскакивал, стремился
подойти к ледокольному кораблю. Со страхом наблюдала Женя, как, пытаясь
обмануть волну, осторожно подкрадывался он к высокому борту ледокола. Он
взлетал к самым его реллингам - тогда видны были мокрые лица стоящих на
его палубе людей, потом проваливался вниз, чтобы, казалось, никогда уже не
вынырнуть, но снова подскакивал в уровень с мостиком корабля.
   Женя не могла поверить, что в таких условиях можно перебраться с
катерка на корабль. Человек с темной окладистой бородой, внезапно
появившийся на палубе ледокола, удивил, почти испугал ее.
   Она увидела, что он обнимается с Федором, потом почему-то стал
обниматься с Алешей. Женя добралась до них и оказалась перед: дядей Сашей!
   Федя предупреждал, что океановед Петров плавает в этих водах! Так вот
он какой, бывший гидролог! И седины не так уж много в бороде.
   - Не вымочу? - спросил Александр Григорьевич Петров, широко раскрывая
руки и идя к Жене.
   - Я и сама совсем мокрая, - смеясь, ответила девушка, прижимаясь щекой
к заросшему лицу дяди Саши, ощущая крепкий запах табака, соли, ветра.
   - Почти на том же месте встретились, где расстались, - шутил дядя Саша,
когда вместе со старыми друзьями шел в каюту Федора. - Что это нас всех
здесь столкнуло?
   - Первый закон Арктики! - заявила возбужденная Женя. - Кто в ней
побывает, тот вернется!
   Федор ушел на мостик, чтобы снова самому вести корабль.
   - Какими же ветрами вас вернуло сюда? - улыбался океановед.
   Женя рассказала дяде Саше все: о встрече друзей, о диссертации, о
выступлении Федора, о напряженных отношениях.
   Александр Григорьевич слушал сначала сидя, потом встал и, заложив руки
за спину, стал расхаживать по тесной каюте. Плотный, широкоплечий,
сообразуясь с качкой, он останавливался, приседая на согнутых ногах,
поворачивался и снова ходил.
   - Значит, не присудили ученую степень? - спросил дядя Саша,
останавливаясь перед Алешей и смотря на него прищурясь, словно для того,
чтобы прикрыть задорные огоньки в глазах.
   - Не присудили.
   - Правильно сделали, - заявил океановед, продолжая прогулку.
   Алексей обиженно замолчал.
   - Решил Арктику изучить? - снова спросил его Петров.
   Алексей кивнул головой.
   - Правильно сделал, - тем же тоном сказал океановед, едва удерживаясь
на ногах во время резкого крена. - Значит, отгородить моря от океана?
Любопытно. А я думал, что ты будешь Арктику отапливать "морозом"!..
   - Федор доказывает, что тепла струи Гольфстрима не хватит.
   - Прежде всего не Гольфстрима. Гольфстрим идет вдоль европейских
берегов. Дальше течение уже носит название Североатлантического, а потом
Нордкапского. Оно доходит лишь до Карского моря. В твоем случае
продолжение этого течения нужно назвать уже как-нибудь по-новому. Карское,
скажем.
   Алеша Карцев покраснел. Дядя Саша, все так же поблескивая сощуренными
глазами, сразу же добавил:
   - В честь Карского моря, конечно. Значит, тепла не хватит? А ну,
пройдемте к капитану в штурманскую рубку! Живо!
   Женя обрадовалась за Алексея и почему-то встревожилась за Федора.
   Федор стоял в рулевой рубке. Увидев на мостике гостей, он передал
штурвал рулевому.
   Все прошли за капитаном в штурманскую рубку. На столе лежала карта, на
которой штурман прокладывал курс корабля. Он только что нанес зигзаг,
который проделал корабль, идя на помощь гидрографическому боту. Штурман
вышел.
   - Как у нас в Арктике начинается таянье льдов? - без вводных слов начал
Александр Григорьевич.
   И он рассказал о том, что льды раньше тают там, где вода теплее. А
теплее она прежде всего в устьях рек. Там и появляются первые полыньи.
Более темные, чем окружающие их снега и льды, они интенсивнее поглощают
тепло солнечных лучей и этим теплом растапливают прилегающие ледяные поля.
Полыньи ширятся и дают возможность ветрам отламывать от берегов ледяной
припай. Дядя Саша вспомнил, как в пятидесятых годах на страницах печати
спорили о тепловом влиянии на ледовитые моря великих сибирских рек. Можно
ли поворачивать их вспять, чтобы текли они не в Ледовитый океан, а в
Каспий? Не замерзнут ли тогда все полярные моря и летом, не получая тепла
Оби и Енисея? Ведь из двух с половиной тысяч кубических километров теплых
вод, сбрасываемых в ледовитые моря, больше половины приходится на долю Оби
и Енисея. Тепла, приносимого водами этих двух рек, было бы достаточно для
того, чтобы растопить двухметровый лед в морях на ширине ста километров и
длине шестисот километров. Некоторые предполагали, что без этого тепла
полярные моря будут и летом покрыты льдом. Ныне, когда тепла рек в прежнем
количестве нет, легко предположить, что после появления мола в морях
отгороженная им прибрежная часть морей никогда не вскроется.
   Федор в знак согласия кивнул головой. Алексей напряженно вглядывался в
лицо Александра Григорьевича. Женя сидела с холодным, непроницаемым видом,
но ей это удавалось с трудом.
   Из слов маститого океановеда следовало, что сибирские реки дают в
полярные моря лишь менее трех процентов тепла. Остальное тепло приносится
атлантическими водами, в том числе Карским течением - внучком Гольфстрима.
Это тепло прежде не ощущалось у сибирских берегов потому, что полярные
моря были открыты с севера.
   Холодные, идущие из-под полюса течения компенсировали это тепло.
   И океанолог стал анализировать: что же произойдет, если предложенный
Алешей мол построить? Ясно, что в южной, отгороженной части морей вода
будет теплее, чем в северной, сообщающейся с Ледовитым океаном. Таяние
льдов в отгороженном канале начнется раньше.
   - Ветрам с материка попросту нечего будет отламывать от берегов, -
улыбнулся дядя Саша. - Льдов в отгороженной части не останется! Ведь
тепла, не компенсированного холодными течениями, в сорок раз больше, чем
приносилось сибирскими реками, - и он посмотрел на Федора. - Впрочем, не
будем переоценивать. Это лишь гипотеза. Ее нужно проверить на практике.
Построить мол, скажем, в одном Карском море. Посмотреть, каков будет новый
ледовый режим: Я бы не сдался на месте Алеши, если бы море все-таки
замерзло:
   Алеша порывисто обнял дядю Сашу, прижался щекой к его куртке. Женя
искоса взглянула на Федора, ожидая увидеть растерянность или недовольство:
есть же у него самолюбие?! Моряк раскуривал трубку, не поднимая глаз. Женя
знала, что должна радоваться за Алексея, а она: огорчалась за Федора.
   - Если бы даже море замерзло, - продолжал Александр Григорьевич, - это
значило бы, что нужно пойти на поклон, может быть, к физикам, к новым
энергетикам:
   Помогут:
   Алексей недоуменно посмотрел на дядю Сашу.
   Федя не спеша выпустил клуб дыма.
   - Жаль, в диссертации этого не было.
   - Жаль, - согласился Александр Григорьевич. - Придется еще раз защищать.
   - Нет уж, - махнул рукой Алексей. - Года через два теперь.
   - А я думаю, что не через два года, а через два дня. На острове Диком
заканчивается техническая конференция полярных строителей. Вот перед ними
Алеша и должен защитить если не свою диссертацию, то свой замысел.
   - За два дня не дойдем, - заметил Федор.
   - За Карскими воротами мы с Алексеем пересядем на самолет. Летающая
лодка, что проводит ледовую разведку, захватит нас и доставит на Дикий.
Там мы дождемся Федора с кораблями.
   Женя порывисто встала.
   - Я тоже отправлюсь с вами.
   Алеша не знал, куда деваться от смущения. Когда Федор опроверг его, он
мог смело смотреть ему в глаза, а теперь боялся даже обернуться в его
сторону.
   Федор вышел на мостик. "Итак, она улетает с ним .."
   Крепко сжав челюсти, он встал к штурвалу.
   Волны злобно разбивались о нос корабля, брызги долетали до рулевой
рубки. Капли стекали по стеклу, ухудшая видимость.
   Федор приказал рулевому убрать стекло.
 
 
   Глава восьмая. ВСТРЕЧНЫЙ ВЕТЕР.
 
 
   Ночью, светлой, как раннее утро, Женя и Алексей бродили по маленькому
рыбачьему поселку, куда доставил их катер с корабля. Ледокол с ботом на
буксире направился дальше, к острову Дикому.
   Дядя Саша ушел на радиостанцию держать связь с летающей лодкой. Молодые
люди осматривали поселок - несколько бревенчатых домиков на пологом берегу
реки, широкой, как в половодье. За домиками виднелись островерхие ненецкие
чумы, а около них - нарты в оленьих упряжках. В каждой - по шесть оленей
веером. Олени пышнорогатые, смирные, низкорослые. Дальше - тундра, зеленый
обманчивый ковер.
   Женя попробовала ступить на него - хлюпает вода.
   Женя усмехнулась. Так же легко оступиться и в жизни. Прельстишься
яркостью красок, сойдешь в сторону - и:
   Какие яркие, сочные травы с рассыпанными по ним цветиками! А под ними -
топь:
   еще глубже - вечная мерзлота, холод, холод:
   Женя мысленно рассуждала о тундре, а думала о Федоре. Он привлек ее, не
похожий на всех, кого она знала. Ее тянуло к нему, как она ни
сопротивлялась: И, наконец, этот холодок, который почувствовала она на
корабле. А ведь когда они бродили по Москве, на них, радостных,
счастливых, оглядывались прохожие.
   Нет, нет! Лучше не ступать на эту манящую арктическую целину.
   И Женя, словно ища защиты от чего-то, взяла Алешу под руку, прижалась к
его локтю. Погруженный в свои мысли, он шагнул в сторону, неловко потянул
ее за собой.
   Они молча спустились к берегу.
   В небе горела не угасающая всю ночь заря. Вода в реке казалась
оранжевой. После бурного моря как-то странно было видеть эту безмятежную
гладь. Воду лишь слегка рябил легкий ветерок. А дядя Саша сказал, что
будет встречный ветер.
   На берегу рыбаки заводили сети. Несколько человек тянули их по суше, а
четверо, в брезентовых робах, зайдя в реку по грудь, медленно шли в воде,
параллельно берегу. Жене стало холодно, глядя на них, и она зябко
поежилась.
   Сеть вытянули на песок. Рыба шевелилась в ней, как живое серебро.
Никогда Женя не предполагала, что на Дальнем Севере столько разной рыбы.
Туг и корюшка, и навага, и даже камбала, которая, как Женя думала, живет
лишь в южных морях.
   Иногда попадалась небольшая безобразная рыбешка. Ее с отвращением
выбрасывали обратно в воду. Это морской черт. Он похож на сказочного
лешего.
   Алеша смотрел на реку, на рыбаков, на рыбу и, скорее всего, не видел
ничего.
   Женя всегда восторгалась этой "возвышенной" отрешенностью Алеши, но
сейчас ей стоило большого труда сдержать раздражение. Федор все бы заметил
здесь, обо всем рассказал Жене. Он прежде всего заметил бы ее, Женю. А
этот "не от мира сего"!
   Но сразу же рассердилась на себя и крепче прижалась к локтю Алексея.
   Алексей действительно в мыслях был далеко. Он представлял себе зал
клуба на острове Диком.
   И он рассказывает сидящим в зале о своей идее, и о провале диссертации,
и о поддержке, которую в шторм получил он, казалось, от самой Арктики. И
не только Женя улыбается ему из первого ряда, улыбаются многие в зале. И
все аплодируют ему.
   - Летит! Сейчас будет здесь! За нами: - издали, размахивая руками,
закричал Александр Григорьевич.
   Алексей вздрогнул и с удивлением посмотрел вокруг.
   А Женя уже увидела самолет. Он походил сначала на черточку в небе.
Потом превратился в красавицу птицу с застывшими в полете крыльями. Птица
скользнула по воде, грудью рассекая оранжевую гладь. Появились два буруна
со взмыленными гребнями. Вращающиеся с ревом винты казались блестящими
дисками. Линия крыльев была много выше корпуса лодки, напоминавшей изящное
тело чайки. На концах крыльев появилось по поплавку, один из которых уже
касался воды, вздымая пену, а другой еще шел над гладью реки.
   Летающая лодка развернулась и стала приближаться. С берега от
бензиновых цистерн шли мостки. Зимовщики в высоких сапогах и ватниках
тянули шланг.
   Из подошедшей к мосткам шлюпки выбралась два летчика.
   - Воздушные мушкетеры, - улыбаясь, кивнул на них головой дядя Саша.
   - Почему мушкетеры? - живо заинтересовалась Женя.
   - Дружны и отчаянны. Их командир - знаменитый Дмитрий Росов.
   - Ах, Росов! - воскликнула Женя.
   - А идет к нам маленький, Костя, это у них, кажется, Атос.
   Низенький проворный пилот в огромных собачьих унтах показался Жене
похожим на Кота в сапогах. К тому же он, пряча озорную улыбку, церемонно
раскланялся, помахав над травой воображаемой шляпой с перьями.
   - Тайна, одна неизбежная тайна будет доверена вам, - загадочно произнес
пилот.
   Жене стало весело.
   - Обычное предупреждение. Простите за шутливую форму, - серьезно
зашептал летчик. - Наш командир Дмитрий Росов совсем глухой. Плохо слышит.
Потому и сам кричит.
   С мостков доносился громкий голос высокого плечистого пилота,
кричавшего на замешкавшихся заправщиков. К нему подошел дядя Саша. Они
обнялись.
   - Очень прошу говорить с командиром громче, - просил Атос, прижимая
руку к груди, и тут же обратился к Алексею: - Как влажность в буфете?
Жаль, не могу убавить - лететь надо.
   Алексей не сразу его понял.
   Портоса и Арамиса Женя так и не повидала. Они были заняты и на мостках
не появились.
   Шлюпка доставила пассажиров к самолету. Женя первая, неловко балансируя
руками, перебралась на летающую лодку, готовясь спуститься через
раздвинутый стеклянный купол.
   - Осторожно! - завидным басом рявкнул на нее из кабины стоявший там
пилот.
   Женя вздрогнула от неожиданности и посмотрела вниз. Там стоял огромный
мужчина в таких же, как у Кости, мохнатых унтах. У него были крупные черты
лица, широкие брови, внимательные глаза с привычным прищуром, которые
смотрели на нее после окрика не сердито, а почему-то с участием. Женя
вспомнила предупреждение Кости, легко спрыгнула в кабину и закричала что
есть мочи:
   - Не беспокойтесь! - и протянула летчику руку.
   - Беспокоюсь по долгу! - заорал пилот.
   Жене было не по себе, она взглянула через стеклянный купол на оранжевое
небо.
   - У вас тут неизвестно когда ночь! - крикнула она наклонившемуся к ней
собеседнику.
   - В августе у нас здесь ночи золотые! - заревет тот в ответ.
   - Нельзя ли менее шумно знакомиться? - заметил спускающийся в кабину
дядя Саша.
   - Ведь моторы еще не запустили.
   Женя поняла, что пилот действительно ничего не слышит, потому что он
опять закричал:
   - Прежде говорилось женщина на борту - не к добру.
   Женя покраснела и запальчиво крикнула:
   - Очень любезно! Желаю вам, суеверному, пострадать от женщины на борту
вашего корабля.
   - Уже страдаю, - широко улыбнулся пилот. - В ушах звенит.
   - Что случилось? - испуганно спросил появившийся Алексей.
   Из кабины пилотов выглянул ухмыляющийся Костя.
   Дядя Саша посмотрел на него, потом на летчика, на Женю и засмеялся.
   - Мушкетерские штучки, - сказал он. - Подозреваю, Дмитрий Иванович,
твоего помощника.
   - Костю подозреваете? - спросил он обычным голосом.
   Женя удивилась, что летчик все прекрасно услышал.
   - Ну, конечно! Признайся, это он предупредил, что новая пассажирка туга
на ухо?
   Пилот угрожающе обернулся к двери, но она захлопнулась.
   - Во всяком случае, мне он посоветовал разговаривать с вами погромче, -
рассмеялась Женя.
   - Сколько с ним летаю, - развел руками летчик, - не могу к его штучкам
привыкнуть.
   - Четырнадцать часов в полете, - сказал дядя Саша, когда Росов ушел, -
а их еще хватает на всякие проделки. Вот люди!
   Женю этот забавный случай отвлек от ее мыслей. Алексея же, казалось,
ничто не могло вывести из состояния сосредоточенности.
   К летающей лодке подошел катер, чтобы отбуксировать ее на старт. Женя
смотрела на удивительно гладкую реку. Летающая лодка медленно плыла за
катером по золотой воде. Потом катер резко повернул к берегу и торопливо
побежал от лодки.
   Взревели моторы. Жене захотелось зажать уши. Мимо плыли домики
рыбачьего поселка, крохотные фигурки рыбаков на берегу. Сейчас лодка
рванется вперед и пойдет в воздух. Но почему-то перед Женей оказался
противоположный берег реки, потом водная гладь и снова домики поселка,
катер у самого берега.
   Лодка крутилась на месте. "Зачем это? Что-нибудь не в порядке?"
   В дверях кабины появился Костя.
   - Вальс танцуем! - возвестил он. - Моторы прогреваются. Зацепиться не
за что, вот и вертимся, - и он скрылся.
   Лодка рванулась вперед. Домики поселка остались позади. Вода от бурунов
поднялась и закрыта стекла кабины. Казалось, самолет погрузился в воду.
Белая пена стремительно проносилась мимо окон.
   Неожиданно волны исчезли. Лодка быстро набирала высоту.
   - Ледокол! - крикнул океановед, чтобы Женя услышала его.
   Женя улыбнулась. Этот шутник Костя все-таки оказался прав. Они все
здесь как глухие.
   Внизу виднелись два кораблика, совсем рядом. Женя всматривалась в них,
словно видела в последний раз. У нее замерло сердце: верно, от высоты.
   Морская губа с корабликами осталась позади. Самолет стало бросать. Он
проваливался, кренился, пол кабины уходил из-под ног. Внутренности,
казалось, открывались и подступали к горлу.
   - Встречный ветер! - прокричал Жене дядя Саша.
   Кораблики уже давно исчезли, но качка в само тете напомнила Жене
морской шторм и, конечно, опять Федора.
   Алексей смотрел на море, ему хотелось представить на нем свой мол,
поблескивающую в солнечных лучах серебристую ленточку, рассекающую надвое
морской простор.
   Но морской простор внезапно кончился. Внизу странный ландшафт. Алексей
подумал:
   "Не море ли это с плавающими льдинами?" На зеленоватом фоне были
разбросаны тысячи круглых и продолговатых разноцветных пятен:
темно-зеленых, голубых, коричневых, белых. Некоторые из них извивались,
как ленты.
   - Тундра! - крикнул дядя Саша.
   "Вот как? Значит, цветные пятна - это вода: бесчисленные лужи, озера,
ручейки, реки. От почвы и глубин водоемов зависит их цвет. Любопытно,
какого цвета будет сверху ледяной мол?"
   Полуостров пройден. Самолет шел над полярным морем. Льдины! Маленькие
белые пятнышки, рассеянные по водному простору. Что это за странная
геометрическая сетка? Словно штриховка нанесена на воду.
   - Волны, - Александр Григорьевич будто читал мысли Алексея. - О ледяном
моле думаешь? В партию его хочешь принести?
   - Федя сказал? - настороженно спросил Алексей Оба сели на лавку, идущую
вдоль стены. Женя коленями стояла на этой же скамье и смотрела через
прозрачный купол.
   - Разве я не могу прийти в партию с подарком? - запальчиво начал
Алексей. - С таким подарком, который оценила бы партия и вся страна? Я
хочу добиться успеха и потом:
   - Добиться успеха вне партии? - перебил дядя Саша, по привычке запуская
пальцы в густую бороду.
   Алексей смешался:
   - Ну, не вне партии: я ведь комсомолец: вместе с ней:
   Обычно мягкий голос дяди Саши стал строгим:
   - Ты хочешь прийти в партию не рядовым ее членом? Вот какой я! Смотрите
на меня!
   Тебе нужно было бы знать, Алеша, что величайший в жизни человека шаг -
вступление в партию делается с чистым сердцем, твердой волей не только
тогда, когда ты заслужил всенародное спасибо, а когда сознаешь, что ты
весь с партией и всего себя, все свои силы, жизнь готов отдать за ее дело!
В партию вступают не для подведения своих жизненных итогов, а для того,
чтобы она направила твои усилия, сделала их более действенными, слила бы
их с усилиями миллионов других.
   В партию вступают для того, чтобы подчинить себя ее железной дисциплине.
   - Но ведь для вступления в партию нужны рекомендации! Разве я не могу,
кроме обычных, иметь еще одну, собственную рекомендацию? - упрямился
Алексей.
   Александр Григорьевич мягко сказал:
   - Не подумай, что я тороплю тебя. Я очень хорошо вижу, дорогой мой
мальчик, что ты еще не созрел для вступления в партию. Тебе нужно о многом
подумать. В решающие дни, Алеша, люди становились коммунистами чаще всего
перед боем, а не после боев. Быть может, мы с тобой поговорим об этом
позднее:
   Встречный ветер отчаянно трепал летающую лотку. Она ныряла по
прозрачным воздушным волнам, проваливалась в седловины, взлетала на
невидимые гребни, ревела, рвалась вперед, крылатая, быстрая.
   Женя уже не стояла на скамейке, она сидела у стенки, закрыв глаза. "Что
это за люди, летчики? Они еще могут шутить!.."
   Дядя Саша встал. Он опять, как и во время шторма, чуть приседал на
немного согнутых ногах, заглядывая в стекла купола.
   - Остров Дикий, - возвестил он.
   Женя встрепенулась. Лодка делала над островом круг. В бухте, отделявшей
остров от материка, стояло на рейде много кораблей. На серо-голубоватых
скалах приютились домики. Мачта радиостанции казалась наклоненной. Самолет
кренился, и земля представлялась крутым склоном огромной горы. Покосились
и мачты кораблей и портовые сооружения на противоположной стороне бухты.
   Алексею же снова виделись аплодирующие ему люди: Он был взволнован и
счастлив и вдруг - удар. Алексей полетел назад и больно стукнулся затылком
о переборку.
   Дядя Саша поймал падавшую Женю и удержал ее, упершись рукой в стенку.
   Мимо летающей лодки пронеслась волна со снежным гребнем, а в следующее
мгновение куда-то провалилась. И опять удар:
   - Вот он, встречный ветер! - крикнул дядя Саша.
   Алеша, морщась от боли, с трудом поднялся на ноги и заглянул в
стеклянный купол.
   Вверх и вниз качались базальтовые скалы, два двухэтажных дома, высокая
радиомачта, ветряк.
   В дверях кабины пилотов показался Костя.
   - Нормальная морская качка! - ободряюще крикнул он. - Три балла.
   - Три балла, - повторил Алеша, потирая затылок. - Как же вы садитесь
при еще большей волне?
   - При большем волнении садиться не положено, - весело отрапортовал
Костя.
   - Хорошо, что хоть встречный ветер для нас кончился, - заметил Алеша.
   - Для тебя? - многозначительно переспросил дядя Саша. - Как знать:
Может быть, еще сегодня почувствуешь.
   "Воздушные мушкетеры", бодрые и веселые, вышли проститься с
пассажирами. Роль Портоса, оказывается, выполнял добродушнейший штурман
Шевченко, а Арамиса - бортмеханик Аубеков, коренастый, хитроглазый.
   К летающей лодке, прыгая на волнах, подходил катер.
   Женя всматривалась в незнакомые лица моряков.
 
 
   Глава девятая. ИСПЫТАНИЯ.
 
 
   Водопроводчик Денис Денисюк на себе познал действие "первого закона
Арктики", о котором говорила Женя.
   Внезапно заскучал Денис, и потянуло его, как магнитом, на север,
пришлось оставить семью - он рано женился, обзавелся хлопчиком - и
отправиться на одно из строительств близ острова Дикого. А до этого
Денисюк спокойно работал на заводе в Запорожье, увлекался тяжелой
атлетикой и астрономией. В астрономии его интересовала загадочная планета
Марс, где астроном Г. А. Тихон обнаружил растительный и животный мир. В
популярном журнале появилась статья с новым объяснением знаменитых
марсианских каналов, оказавшихся, как известно, полосами растительности.
Полосы эти, идеально прямолинейные, появляются по мере поочередного таяния
полярных шапок Марса, удлиняясь по направлению к экватору со скоростью
трех с половиной километров в час. Автор статьи предполагал, что полосы
растительности искусственно орошаются талой водой полярных льдов, которая
течет со скоростью трех с половиной километров в час по грандиозным
трубам. Мало кто из читателей статьи мог подозревать, что гипотеза о
"марсианских трубах"
   выдвинута донецким водопроводчиком.
   Ныне Денис, делегат технической конференции, сидел в зале клуба острова
Дикого.
   Он был по-медвежьи грузен. Густые усы придавали его квадратному лицу
добродушное выражение, а черные насмешливые глаза временами лукаво
щурились. Выражение этих глаз менялось по мере того, как докладчик,
приезжий московский инженер, рассказывал перед микрофоном о своем замысле.
Денис даже невольно пощелкал языком: "Це гарно! Четыре тысячи километров -
масштабы марсианские!" Потом нахмурился, вытащил блокнот, маленькую
логарифмическую линейку, с которой не расставался, и стал что-то
подсчитывать.
   Автору проекта шумно аплодировали, потом задавали вопросы. На эстраду
сыпались записки. Одна из них была от Дениса Денисюка, который просил
предоставить ему слово.
   Когда возбужденный Алексей ответил на все вопросы, председатель
собрания Александр Григорьевич Петров дал слово делегату ближней полярной
стройки Денису Денисюку.
   Алексей с интересом следил за грузной фигурой поднимающегося на эстраду
строителя. Наклонившись к дяде Саше, Алеша что-то сказал ему, тот
улыбнулся. Оба узнали Дениску.
   - Ледяной мол на четыре тысячи километров - то богато! - начал
раскатистым басом Денис. - Марсиане в телескоп побачат. Подсчитал я,
скильки труб для такого мола треба. Разумею, трубы диаметром дюйма в три и
на расстоянии друг от друга сантиметров десять бо пятнадцать. Трубчатый
забор длиной будет два раза по четыре тысячи: восемь тысяч километров, -
Денис многозначительно почесал затылок. - Труб на то дило треба стилько,
что их хватило бы водопровод проложить: с Земли на Мисяц, на Луну:
   Денис хитровато замолчал, а зал ахнул.
   - :и обратно: - продолжал оратор.
   Зал хохотал.
   - Десять раз, - заключил Денис.
   Теперь уже смеялись все, кто был в зале.
   Алексей вскочил. Лицо его залилось румянцем. Не то чтобы он не знал
цифры - три миллиона километров труб, требующихся для мола. По весу
металла - это одна двадцатая годовой мощности всей металлургии (но это
ведь на несколько лет!). Он прекрасно знал это, но само по себе хлесткое
сравнение, вызвавшее такую веселую реакцию, ошеломило его.
   - Позвольте! - воскликнул он. - Мы собираемся преобразовывать чуть ли
не целый континент, создать морскую магистраль в четыре тысячи километров
длиной, а вы о трубах! Конечно, трубы понадобятся. Но ведь я не
подсчитываю, сколько раз можно опутать, скажем, рельсами Землю и Луну. А
ведь когда потребовалось строить железные дороги, рельсы даже не умели
изготовлять. Однако и придумали рельсопрокатные станы, и построили нужное
количество рельсоделательных заводов, и обеспечили железнодорожников
рельсами. Так же и у нас с тобой, Дениска: ты уж не беспокойся, не
сомневайся, - совсем тихо добавил Алексей, с улыбкой смотря на товарища
детства.
   Денис вначале изумленно глянул на Алексея, но в следующее мгновение,
очевидно, узнал его, улыбнулся с хитрецой и сказал:
   - Та я ж потому и беспокоюсь, что мне хочется такой мол построить. Пока
вы на вопросы отвечали, я и подсчитал, скильки заводов треба, чтобы трубы
прокатать.
   Подсчитал и получил, - Денис похлопал по боковому карману, откуда
торчала счетная линейка, - заводов трубопрокатных нам понадобится в десять
раз больше, чем есть не только в нашей стране, а и на всим свити.
   Снова бурно реагировал зал на эти слова. Стараясь овладеть аудиторией,
Алексей с наружным спокойствием произнес:
   - Это лишь убеждает нас в том, что в нашей стране труб будет
производиться больше, чем во всем мире.
   Алексею ответили аплодисментами, но сам он понял, что его слова,
пожалуй, подействовали скорее всего лишь на чувства слушателей.
   Денис дружелюбно тряс Алеше руку и при этом так сжимал ее, что тому
пришлось собрать всю силу воли, чтобы не поморщиться.
   На эстраду поднялся пожилой инженер, высокий, худой, с провалившимися
щеками, с холодным взглядом серых глаз и удивительно противным, как
показалось Алексею, скрипучим голосом.
   Он подошел к микрофону, чтобы его особенно хорошо было слышно на самых
дальних островах, и сказал, подчеркнуто четко выговаривая каждое слово:
   - Мне любопытно, каким это способом можно проморозить стометровый слой
воды между трубчатыми стенками, когда даже под полюсом льды не промерзают
больше, чем на десять метров? Как известно, лед - неплохой теплоизолятор
и, начав образовываться, прекрасно защитит воду от замораживания. - И
инженер вопросительно посмотрел на Алексея.
   Алексей встал:
   - Да, вы попали в самое уязвимое место проекта.
   - И в самое необоснованное место замысла, ставящее под сомнение его
осуществление.
   Зал заволновался. Видимо, с таким приговором соглашаться не хотели.
Алексей был спокоен, он кое-что приберег для ответа:
   - Заморозить воду между трубами можно.
   Зал затих.
   - Прошу прощения, что это за способ? - допрашивал Василий Васильевич
Ходов, таково было имя главного инженера одного из ближних строительств.
   Алексей оживился:
   - Простите меня за технические тонкости:
   Алексей выжидательно замолчал. В зале было тихо. Из бухты донесся
приглушенный гудок парохода. Алексей улыбнулся и, смотря куда то в
потолок, где он словно видел картину, которую описывал, стал говорить:
   - В нашей стране экономично разрешена проблема сжижения воздуха. Жидкий
воздух обладает температурой примерно минус сто восемьдесят градусов. Этим
мы и воспользуемся.
   По залу пронесся вздох облегчения.
   - Как именно? - не унимался Ходов.
   - Представьте себе, что на дно мы уложим трубы с отверстиями. Сверху мы
подадим в эти трубы жидкий воздух. Он будет струйками выходить из
отверстий, смешиваться с водой, испаряться, отнимая у нее тепло, превращая
ее в лед. И пузырьки воздуха, замораживая воду, постепенно будут
подниматься к поверхности. Вы только представьте себе море в такой момент.
Оно будет кипеть, пока на клокочущей его поверхности не появится лед!
   Зал не выдержал. Слишком эффектна была эта картина, слишком волновал
тон Алексея, его горящие глаза, наивная, но подкрепленная выдумкой вера в
свою правоту. Зал снова аплодировал.
   Ходов невозмутимо ждал, пока слушатели утихнут.
   Женя победоносно оглядывалась на задние ряды.
   - Ладно! Все ясно! Нечего придираться! - слышалось оттуда.
   Александру Григорьевичу пришлось подняться, призвать к тишине.
   Наконец снова прозвучал размеренный, скрипучий голос:
   - Допустим, что указанным способом удастся заморозить ледяной мол. Я,
еще сидя в зале, подсчитал, что заморозить придется ледяной монолит
шириной метров в сто, чтобы его не сдвинуло дрейфующим льдом, высотой
метров сорок и длиной, как тут нам изволили сообщить, четыре тысячи
километров. Если подсчитать, то получится, что льда потребуется
четырнадцать миллиардов тонн.
   - А что, перевозить его, что ли, надо? - послышался бойкий голос из
задних рядов.
   Зал оживился, но Ходов отнюдь не был смущен.
   - Да, перевозить не надо, - отчеканил он. - Но потребуется заморозить,
искусственно заморозить, что, пожалуй, еще труднее, чем перевозить. Я
подсчитал, сколько электрической энергии понадобится, чтобы заморозить это
чудовищное сооружение, - шестьсот миллиардов киловатт-часов!
   По залу пронесся ропот. Ходов продолжал, словно вбивая в зал каждое
слово:
   - Чтобы присутствующим эта цифра стала яснее, я напомню, что, отдавай
крупнейшая волжская гидростанция, которую строила вся наша страна, свою
энергию без остатка на замораживание ледяного мола, ей пришлось бы
трудиться ни много ни мало только шестьдесят лет!..
   И снова неудержимый смех прокатился по залу. Алексей почувствовал, что
пот выступил у него на лбу. Возмущению его не было границ. С трудом
сдерживая себя, он сказал:
   - Совершенно неуместно вспоминать здесь эту гидростанцию. Никто не
собирается пользоваться ее энергией для замораживания ледяного мола.
   Алексей волновался, ему хотелось сказать многое, все то, что было
передумано во время работы над диссертацией, подсчитано, обосновано, он
вовсе не хотел признавать ее несостоятельной, он защищался, но от волнения
голос его перехватывало, и он с трудом отрывисто выговорил:
   - Конечно, потребуется - энергобаза. Сам собой, без затраты энергии,
мол, конечно, не замерзнет. Но мы не потребуем откуда-либо энергию, мы
воспользуемся всегда дующим в Арктике ветром. Вот так: ветром: Мы построим
ветряки, и они будут приводить в действие холодильные машины: холодильные
машины: и с помощью энергии ветра заморозим мол. Вот так и заморозим!..
   Ходов слушал Алексея, чуть приподняв левую бровь и, как показалось
Алексею, насмешливо щуря правый глаз.
   - А на какую мощность вы проектируете свои ветряки?
   Вопрос Ходова был прост, но он почему-то снова вызвал веселую реакцию в
зале.
   Алексей в первую минуту смешался, потом ответил:
   - Ну: двести, я думаю: двести киловатт.
   - Вы не поняли меня. Вы говорите об одном ветряке, а меня интересуют
все ветряки. Не откажите в любезности напомнить присутствующим мощность
гидростанции, о которой мы говорили.
   Алексей пожал плечами:
   - Что ж тут напоминать? Всем известно. Два миллиона киловатт.
   - А ваша временная энергобаза на какую мощность должна быть рассчитана?
   При таком сопоставлении Алексею чрезвычайно трудно было выговорить
хорошо знакомую ему цифру:
   - Двадцать миллионов киловатт.
   - Двадцать миллионов киловатт! - с убийственной язвительностью
подхватил Ходов.
   - В десять раз мощнее нашей крупнейшей волжской гидростанции! Значит,
если каждый ваш ветряк будет по двести киловатт, их понадобится сто тысяч!
   - Ну и что же, сто тысяч! - теряя самообладание, воскликнул Алексей. -
Почему нас должна пугать эта цифра? - И он быстро заговорил: - Ведь когда
во время Великой Отечественной войны понадобилось создать танки и
самолеты, каждый из которых был дороже нашей ветросиловой холодильной
установки, и создать их в большем количестве, чем потребуется для мола
ветряков, - справилась же с этим страна:
   - Да, справилась, - с прежней безапелляционностью подтвердил Ходов. -
Но во имя какой цели и какой ценой? Я отвечу вам на этот вопрос. Ценой
напряжения всех сил народа. Во имя спасения Родины. А вы собираетесь
решить частную задачу арктического транспорта и воображаете, что весь
советский народ бросит все свои дела и будет строить и строить ветряки,
ветряки и ветряки:
   Алексей не мог простить Ходову, что тот намеренно выставлял его в
смешном виде, в то время как замысел мола казался ему достаточно
обоснованным. Ведь если подсчитать общую мощность тракторов или
автомобилей, то получатся не менее астрономические цифры. Все это хотел
сказать Алексей, но почувствовал, что ему теперь уже не убедить
слушателей. Убеждать требовалось не горячностью слов, а сухими цифрами,
которые можно было бы противопоставить цифрам Ходова, - сухими цифрами,
доказывающими возможность изготовления нужного количества ветряков,
создания временной ветросиловой энергобазы.
   Председатель собрания нашел нужным закончить дискуссию.
   - Я думаю, что инженер Карцев от всей души поблагодарит собрание,
которое поставило уйму вопросов, требующих убедительного решения. Эти
вопросы поставлены потому, что собрание хочет, чтобы мечта Карцева на деле
превратилась в первый этап проектирования. А это возможно лишь в том
случае, когда мечта животворяща, когда она не оторвана от
действительности. Проектировать - это все учитывать, все предвидеть.
Думаю, что сегодня мы все приняли участие в проектировании.
   Алексею жали руки, хлопали его по плечу, обещали писать, просили
сообщать о ходе проектирования, но он в глубине души чувствовал, что
потерпел поражение.
   Жене было мучительно стыдно за Алексея. Она боялась поднять глаза,
посмотреть вокруг. Хорошо, что хоть Федора нет при Алешином провале. Ей
представился Федор на капитанском мостике. Он выдерживал борьбу потруднее,
чем сегодня Алеша, и выходил победителем, за него не приходится краснеть.
Женя тотчас закусила губу.
   Как же ей не стыдно! Зачем она все время сравнивает их? И чем больше
она убеждала себя, что всей душой предана Алеше, болеет за его неудачи,
тем яснее вставала перед ней спокойная фигура моряка, не сгибающегося
перед штормом.
   Кто-то тронул Женю за руку. Перед ней стоял Денис.
   - Я ж вас шукаю. Алеша мне про вас сказал. - Он улыбнулся, протягивая
огромную руку. - Здравствуйте!
   - Здравствуйте, Денис! - обрадованно сказала Женя, стараясь забыть о
своих грустных мыслях. - Прав оказался капитан, когда говорил, что все мы
все равно вернемся в Арктику. Вот и вы здесь. А знаете, даже Майк -
помните такого? - тоже сейчас с нами. Совсем недавно письмо от него
получили:
   - Майк? Тож славный хлопец. Из-за него, рудого, я английский изучил.
   Пригодилось. Письма я из-за одной статейки получал. Из Новой Зеландии
даже: - Денис увлекся чтением письма, простодушно спрашивая у Жени перевод
непонятных слов. Ему не удалось дочитать. Женя позвала его к Алеше. Но
сколько ни искали они Алексея, найти его в клубе не могли.
   Алексей, незаметно одевшись, выскользнул на улицу. На миг ему
показалось, что он снова на корабле. В лицо снежной крупой ударил
встречный ветер.
   Алексей мысленно продолжал спор со своими противниками:
   "Нужны цифры? Так почему никто не вспомнит, сколько стоит километр
обыкновенного шоссе или железной дороги? Миллион рублей! Или около того!
Если собрать всю землю, вынутую при строительстве дорог, пожалуй,
засыплешь какое-нибудь море!
   Почему не вспомнят? Тоже показалось бы смешно!.."
   Алексей остановился, не зная, куда идти. Где же огни порта, бухты? Он
был окружен плотной летящей массой, стремящейся сбить его с ног.
   Едва рассмотрел он расплывающиеся пятна света. К ним, к этим еле
видимым огням, и побрел против ветра Алексей, сгибаясь, чтобы устоять на
ногах. С огромным трудом преодолевал он чудовищную силу, которую только
что предлагал использовать в таких астрономических размерах.
   Ветер рвал полы его пальто, выбивал слезы из глаз. Алексей раздраженно
вытирал эти слезы.
 
 
   Глава десятая. ЗА ТЫСЯЧИ МИЛЬ.
 
 
   На скалах не было растительности. Голые, с острыми краями, они зубцами
тянулись по каменистому склону горы, где первобытной россыпью громоздились
обломки древней материковой породы. Снег расщелин оттенял темные стены
утесов.
   Альпинистам знаком мертвый пейзаж заоблачных всегда покрытых снегом
гор. Там не встретишь ни почвенного покрова, ни мха на камнях. Здесь же
этот "заповедник"
   доисторических времен, этот кусок "лунной поверхности" начинался прямо
от тундры.
   К ближним отвесным утесам пробирались двое. Девушка с геологическим
молотком на длинной рукоятке шла впереди. Мужчина, довольно полный,
рыхлый, с красивым и сытым лицом, отставал. Карабкаться по скалам, видимо,
не доставляло ему особенного удовольствия. Он догнал свою спутницу, когда
она задержалась, рассматривая отколотый камень, и остановился около нее,
тяжело дыша.
   - Проклятые места! Первый круг дантова ада, - говорил он. - Где тут
табличка с надписью: "Оставь надежду навсегда"?
   - Какую надежду? - рассеянно спросила девушка.
   - Надежду найти золото.
   - Какой ты странный, Витяка! Золото? А разве все это не стоит большего?
- она сделала широкий жест рукой. - Посмотри на компас.
   Виктор Омулев фыркнул:
   - Магнитная аномалия? Самая обычная для Заполярья.
   - Нет, не обычная! Магнитная стрелка словно сошла здесь с ума. Мне все
кажется, что мы найдем сейчас такой склон, где к камням пристанут подошвы
ботинок.
   Шагнешь, рванешься - и останутся гвозди на камне, пристанут к нему, как
прилипли они к сказочному утесу, вырванные из обшивки корабля. Помнишь
Синдбада-морехода из "Тысячи и одной ночи"?
   Или вдруг вырвет у меня из рук молоток - и не отодрать его от ржавого
камня.
   - А у меня всегда магнитная аномалия, - вздохнул Виктор. - Меня всюду
влечет неведомой силой к холодному утесу, - и он многозначительно взглянул
на Галю.
   - Оставь! - Галя свела и без того сросшиеся на переносице брови, такие
же темные, как и едва намечающиеся усики в уголках губ.
   Из-за этих усиков тонкая, стройная, в ватной куртке и таких же штанах
Галя казалась юношей.
   - Почему ты, ищущий славы геолог, не хочешь понять значения открытых
нами мест?
   Что золото по сравнению с этими железорудными месторождениями
необычайной мощности? Не просто гора Магнитная, как на Урале, а целый
Магнитный хребет.
   Посмотри вокруг! Разве не хочется представить здесь трубы
завода-гиганта?
   - Ерунда! - отпарировал Виктор Омулев. - Не имеет никакого
практического значения. Я мечтал о золоте. Зачем мне презренное железо?
Для металлургического завода, кроме воды, руды и площадки, нужны еще три
вещи: транспорт, транспорт и транспорт:
   - Я уже представляю шоссе в тундре:
   - Шоссе в тундре? - усмехнулся Виктор. - Про гвоздь, привезенный в
Арктику, говорят, что он становится серебряным. Шоссе будет золотым. Видел
я в тундре бревенчатый настил. Под ним хлюпало, а бревна прыгали. Каждое
из них надо было привезти за тысячи миль. Только золото могло бы окупить
дороги в тундре.
   - Но не думаешь же ты, что этот загадочный магнитный край так и
останется неисследованным?
   - Кому он нужен? Никто здесь, в Арктике, не будет строить
металлургические заводы.
   - Почему ты, Витяка, совершенно лишен фантазии? Ведь человек ты
все-таки умный, одаренный. Если бы Алеша Карцев:
   - Ах, оставь, пожалуйста! Опять Алеша! Всегда Алеша! Неужели даже
здесь, на краю света, мы не может почувствовать себя вдвоем?
   - Вот уж к чему не стремлюсь.
   - А я стремлюсь, стремлюсь: и добьюсь своего. Пора понять, что твоему
профессорскому угоднику нужна не ты, а Женя: Вернее сказать, ему никто не
нужен, кроме него самого и всеобщего восхищения его эфемерными идеями.
Эгоцентрик!
   Эгоцентр мировых возмущений эфира!
   - Тебя противно слушать, - сказала Галя и, скрывая смущение, начала
спускаться к автомашине, которая виднелась внизу за нагромождением камней.
Фигурка суетившегося там шофера казалась сверху совсем маленькой.
   Виктор раздраженно вытер платком влажный лоб и тугие щеки, потом,
бормоча проклятия, тоже стал спускаться.
   Механик Добров в синем, вымазанном маслом комбинезоне и старой кожаной
фуражке встретил геологов невесело. Его небритое лицо было угрюмо, усы
топорщились, глаза смотрели в сторону.
   - Аккумуляторы сели, - мрачно сообщил он.
   - Как это сели? - повысил голос Виктор. - Подзарядить надо.
   - Подзарядил бы на ходу: Да с места не сдвинешься.
   - Это возмутительно! - перешел на фальцет Виктор. - Я отдам вас под
суд. Сейчас же передавайте мою радиограмму. Сами о себе передадите!
   Механик-радист понурил голову:
   - И у рации, Виктор Михайлович, аккумуляторы сели, так что разрядились:
   - Да вы с ума сошли! - взвизгнул Виктор. - Значит, мы по вашей милости
остались в тундре без машины и без радиосвязи?
   - Витяка, подожди, - вмешалась Галя. - Почему это случилось, Матвей
Сергеевич? - ласково спросила она.
   - Не могу знать, Галина Николаевна. Чудно!.. - развел руками механик. -
Как подъехали к этому месту, так аккумуляторы сразу садиться зачали. Еще
вчера приметил: Подзарядить их хотел. Да куда там!.. Сели, совсем
разрядились.
   Чудно!..
   Автомашина и рация безнадежно выбыли из строя. Решено было идти в
тундру в надежде встретить оленеводов.
   Оставленный у скалы вездеход с крытым брезентовым верхом долго был
виден путникам. Виктор несколько раз со вздохом оглядывался на него и с
проклятиями вытаскивал увязавшие в почве ноги.
   Галя не оглянулась ни разу. Она шла первой. За плечами у нее был такой
же рюкзак, как и у мужчин.
   Идти становилось все труднее. Бесконечные речушки, озерки и топи
встречались на пути. Галя неутомимо шла вперед. У нее был мужской упругий
шаг.
   Привалы были короткими. Отдыхали на вершинах бугров, где все-таки было
не так сыро. Как-то само собой получилось, что места для привалов выбирал
не Виктор, начальник группы, а Галя. Она же фактически командовала и в
пути. Виктор брюзжал, жаловался и подчинялся Гале. Добров смотрел на него
неодобрительно.
   На следующий день солнце скрылось. По небу поползли размочаленные тучи.
Выпала крупа. Тундра стала серой, как и воздух.
   Путники, не останавливаясь, шли вперед. Пошел снег. Он таял на земле,
но порошил глаза, заползал за ворот. Поднялся сильный ветер.
   "Больше двухсот километров! - с ужасом думала Галя. - За первые сутки
мы прошли едва пятнадцать! Ноги увязают на каждом шагу. Витяка уже размяк:
А надо идти, идти и, главное, не показывать усталости!"
   Вдруг Галя радостно вскрикнула и, обернувшись к спутникам, указала
рукой на ближайшую гряду.
   Олень!
   Животное стояло, как бы всматриваясь в приближающихся людей. Через
мгновение оно помчалось вниз по склону. На гряде появлялись все новые
олени и скатывались следом за первым. Они мчались вскачь, а их рога,
параллельные земле, словно плыли над ней.
   Оленье стадо! Близко люди!
   Путники прибавили шагу. Олени проносились мимо них. Это были небольшие
животные, ростом едва по грудь человеку.
   Галя остановилась, любуясь легкостью и изяществом животных.
   - Нарты! - обрадованно крикнул Виктор.
   С гряды спускалась оленья упряжка - шесть оленей веером. Сидевший на
нартах старик в оленьей кухлянке правил длинным шестом, толкая им оленей.
   - Очень здравствуй, - сказал он, обращаясь к приосанившемуся Виктору. -
Пошто пешком тундра ходишь?
   Его узкие глаза на морщинистом лице приветливо щурились.
   - Машина поломалась, - снисходительно объяснил Виктор.
   - Ай-ай-ай, - закачал головой старик. - Плохой дела: Пойдем наш дом:
Угощать будем. Скажи люди, пусть мешок кладут. Это жена твоя, что ли?
   - Жена, - подтвердил Виктор.
   - Нет, не жена, - возмутилась Галя.
   - Не муж? - удивился старик, показывая сначала на Виктора, потом на
Доброва.
   Галя яростно замотала головой. Виктор старался не смотреть на нее. Он
уже взгромоздился на нарты.
   Оленям трудно было везти четверых. Старик решил идти пешком и протянул
длинный шест Виктору. Тот отстранил его рукой. Добров, которому старик
попытался передать шест, тоже отказался.
   - Я умею, - сказала Галя. - Давайте сюда хорей.
   Старик взглянул на нее с уважением.
   Через час геологи сидели в коническом шатре из оленьих шкур в гостях у
председателя оленеводческого колхоза. Виктор свалился на остро пахнущие
шкуры и заснул мертвым сном. Галя просила доставить их к месту, где есть
радио. Старик сокрушенно качал головой:
   - Ай-ай-ай! Шибко далеко такой место. Школа-интернат есть. Там радио
только слышит. Ухо есть, язык нет.
   Откинув меховой полог, вошла женщина. Старик засуетился.
   - Оленя резал, - говорил он. - Мясо кушать будем. Сырой мясо кушать
будешь? - Он подозвал женщину, сказал ей несколько слов и пояснил гостям:
- Сейчас она очень нуженый человек звать будет.
   - Позвольте мне сварить оленину, - попросила Галя. - Я очень хорошо
умею готовить.
   - Пошто портить хороший мясо? Как хочешь. Ты мой гость, - пожал плечами
старик.
   Галя вышла следом за женщиной.
   - Не жена? - недоверчиво спросил Доброва старик. - Одна женщина тундра
ходит.
   Начальник? Пошто стряпать хочет?
   Входили все новые оленеводы. Они трясли Доброву руку, почтительно
глядели на храпевшего Виктора и садились возле него на разостланные оленьи
шкуры. Все пришедшие, несмотря на теплую погоду, были в меховых кухлянках.
Только один был в солдатской шинели. Верно, недавно вернулся из армии.
   Галя принесла вареную оленину. Началось угощение. Из уважения к гостям
оленеводы ели приготовленное Галей кушанье. Почуяв запах съестного, Виктор
немедленно проснулся.
   - Мы не так кушаем, - объяснил старик. - Вареный мясо - порченый. Мы
вот так кушаем.
   Достав острый нож, он взял кусок сырой оленины, поднес его ко рту и,
схватив зубами, отрезал мясо ножом у самых губ.
   - У нас не было овощей и витаминов, - сказал демобилизованный, самый
молодой из присутствующих. - Сырое мясо спасало наш народ от цинги.
   Виктор покосился на говорившего.
   - "Культура": - начал было он, но Галя перебила его:
   - Правда! Мне однажды пришлось проверить это на себе. Я поборола цингу
сырым мясом.
   Старик одобрительно посмотрел на Галю.
   - Хорей в руке держишь: тундра ходишь: мясо понимаешь: Настоящий
человек.
   Галя посадила к себе на колени мальчонку с блестящими, как бусинки,
глазами и черными жесткими волосами.
   - Отучаться пора от варварства, - сказал Виктор, протягивая руку за
новым куском нежной оленины. Он, как и все, ел руками. - Сырое мясо,
шалаши из шкур, мальчишка без школы: у вас не так давно был обычай угощать
гостей своими женами.
 
   - Не было такого обычая! - горячо возразил демобилизованный. - Это
купцы в царское время пустили такую легенду. Они заставляли бедных людей
отдавать им своих жен и клеветать на нас:
   Галя, покрасневшая при словах Виктора, с благодарностью взглянула на
своего соседа в шинели.
   - А мальчик этот подрастет и ко мне в школу придет. Не в шалаше будет
жить, а в каменном доме, в интернате, пока родители с оленями кочуют.
   - Вы учитель? - обернулась к нему Галя.
   Учитель кивнул головой и тихо сказал, опустив глаза:
   - Зовите Ваней. Меня так в армии звали.
   - У вас есть радио?
   - Только приемник.
   - Как жаль. У нас внезапно разрядились аккумуляторы, и у автомашины и у
рации, - пояснила Галя.
   - Наверное, около Голых скал разрядились?
   - Там, там: в проклятущем месте, - подтвердил пододвинувшийся Добров. -
Вдруг ни с того ни с сего взяли и сели:
   - На аккумуляторах контакты не были изолированы? - допытывался учитель.
   - Нет, - удивился Добров. - А зачем?
   - Потому и разрядились. Знаю то место. Там воздух электричество
проводит.
   Аккумуляторные клеммы по воздуху замкнулись.
   - Это становится интересным, - взволнованно шепнул Виктор. - Кажется,
мы сделали открытие. По-видимому, там не только никому не нужное здесь
железо, но и:
   - Радиоактивные руды! - воскликнула Галя. - Их излучение ионизирует
воздух, делает его проводящим электричество!
   Учитель кивнул головой:
   - Я так и думал. И еще о магнитной аномалии думал, о железе в недрах.
Хочу, чтобы наши люди на заводе работали, в домах жили. Со вчерашнего дня
мне это кажется возможным.
   - Почему со вчерашнего дня? - поинтересовался Виктор.
   - Доклад я слышал вчера по радио. Инженер Карцев на острове Диком
рассказывал о ледяном моле, о мореходстве вдоль наших берегов круглый год.
   Галя вскочила, но не могла выговорить ни слова.
   - Подождите! - не сдержался Виктор. - Проект Алексея? Уже обсуждается
всерьез?
   Вот это бы изменило дело! Нельзя ли пойти к вам, товарищ учитель? Здесь
воняет чем-то кислым, шкурами, что ли: Расскажите, что там говорили о
проекте. Неужели будут строить? Тогда я первый подниму вопрос об
арктической металлургии.
   - Я буду рад показать вам нашу школу и интернат. Вы там сможете
отдохнуть.
   Виктор стал суетливо собираться. Добров не упустил момента, чтобы
шепнуть своему начальнику:
   - Виктор Михайлович, а выходит дело, без моих аккумуляторов и открытия
бы не было. Вот так.
   Виктор сделал вид, что не расслышал. Галя прощалась с гостеприимными
хозяевами.
   Ваня повел гостей к большому двухэтажному дому, расположенному недалеко
от стойбища оленеводов. Шумная ватага любопытных ребят в кухлянках с
откинутыми капюшонами мчалась навстречу геологам и учителю.
   Учитель подробно пересказал доклад Алексея. Виктора раздражали
подробности.
   Какая досада, что нельзя тотчас же радировать!.. Железо и уран рядом!
Неплохо, если магнитный хребет в Голых скалах будет носить название
"Хребет Омулева"!
   Виктор с Добровым ушли вперед. Ваня с Галей отстали. Галя с волнением
слушала рассказ о выступлении Ходова, который подсчитал, какое невероятное
количество энергии потребуется для мола.
   - Уязвимое место проекта, - сокрушенно говорил Ваня. - Я, может быть,
ошибаюсь.
   Я только учитель и военный радист: но мне кажется, Галина Николаевна,
что мол можно построить без всякой энергии.
   Галя остановилась, изумленно глядя на учителя, даже схватила его за
руку:
   - Говорите же, говорите! Ведь Алеша Карцев - это наш друг детства. Как
бы я хотела ему помочь!
 
 
   Глава одиннадцатая. В ТУНДРЕ.
 
 
   Острая снежная крупа била Алексею в лицо. Он жмурился и наклонял голову.
   Постепенно светлые пятна в мутной пелене становились яснее. Уже
доносился грохот порта.
   Будь Алексей в Москве, он отправился бы бродить ночью по безлюдным
улицам, останавливался бы на площадях и набережных, не замечая знакомых
зданий.
   И здесь, в Арктике, не задумываясь о последствиях, Алексей решительно
свернул с дощатого, ведущего к клубу тротуара. Ноги сразу увязли в
пружинящем травянистом покрове. Дома остались в стороне. Алексей был уже в
тундре. Однако это не остановило его.
   Неужели он не имеет права пройтись? Побыть наедине с самим собой,
подумать? И все время идти, убыстряя шаг: Ветер дул в спину - это он
заметил для ориентировки.
   "Итак, вы потерпели поражение, - горько размышлял он, идя без дороги в
полной темноте. - Так в чем же ошибка? Привык, что у нас поворачивают реки
вспять, создают новые моря, меняют лицо Земли. Вот и считал, что построить
сто тысяч ветряков - пустяки! Люди же заинтересованные хотят выполнить
замысел с наименьшим напряжением сил".
   Движение было сейчас естественной потребностью Алексея. В быстрой
ходьбе, почти в беге, находила выход кипевшая в нем энергия. Ветер словно
прибавлял ему сил, пружинящая почва делала его шаг по-особому упругим.
   "Вот в этом и все дело! Проектант должен идти по линии наибольшего
сопротивления: Пусть ему тяжело, но строителям будет легче! Думать надо!
Искать!
 
   Прежде чем приступать к знаменитым стройкам, советские инженеры
спроектировали, рабочие на заводах создали невиданные по мощи экскаваторы,
исполинские скреперы и другие машины: Не ледяной мол, а ветрохолодильные
установки для него нужно проектировать! И завод-автомат для их
изготовления построить!"
   Подумав о заводе-автомате, Алексей вспомнил о Жене и даже остановился,
зажмурился, замотал головой.
   Женя! Неужели она думает, что он ничего не замечает? Считает его
одержимым: "не от мира сего"!.. Есть другие, которые стоят обеими ногами
на земле, вернее на палубе!
   Алексей зашагал, сердито вдавливая ноги в землю.
   Конечно, Алексей с возмущением отверг бы мысль о ревности, это
показалось бы ему диким и унизительным, однако именно ревность владела им
сейчас. Если Федор, ревнуя Женю еще в Москве, сердился сам на себя, то у
Алексея ревность оказалась рядом с почти ребяческой обидой. Женя, которой
он верил безгранично, которую привык считать неотъемлемой своей частью,
гордая и недоступная для всех Женя, отдает теперь Федору что-то очень
важное, принадлежавшее прежде только ему, Алексею!..
   Началась пурга. Когда Алексей спохватился, решив, что пора
возвращаться, он уже не мог определить, откуда ветер. Казалось, он дует
отовсюду. Алексей стоял в полнейшей темноте, словно потеряв зрение.
Становилось страшно. Все вокруг неистово крутилось, вертелось, взлетало и
падало. Снег стегал по лицу, залетал в рукава, забивался за воротник, в
ботинки.
   Алексей никогда не был трусом, но сейчас ужас охватил его. Он слишком
хорошо знал, что в Арктике в пургу люди замерзают у стен дома, так и не
найдя входной двери. Десяток километров, отделявший его от поселка, в
пургу равен сотне.
   Алексей метнулся сначала в одну, потом в другую сторону. Попал ногой в
воду, провалился по колено. Выбрался и опустился в изнеможении в
наметенный уже сугроб.
   Алексей зарылся в снег и закутался в пальто - он слышал, что так
поступают оленеводы во время пурги. Однако очень скоро почувствовал озноб.
Во что бы то ни стало нужно было перебороть холод и, самое страшное, сон.
Сон, липкий, сладкий, подкрадывался исподволь, мутил сознание. Алеша
скрежетал зубами, кусал губы, отгонял сон прочь.
   Чтобы не замерзнуть, он напрягал мышцы. В юности он увлекался "волевой
гимнастикой", стараясь развить и мускулы и волю. И сейчас он заставлял
себя мысленно идти, бежать, взбираться на скалы. Ему становилось жарко,
силы оставляли его, он изнемогал от усталости, но снова принимался за свой
тяжелый труд.
   :Пурга выла, ревела. Ветер закручивал снег в гигантском смерче,
охватывавшем и тундру и порт острова Дикого, валил наземь колеблющиеся в
воздухе снежные стены, непробиваемые светом прожекторов.
   На причале у катера стояли Женя, Денис, дядя Саша. Сердитые, словно
посыпанные снегом, волны взлетали на доски причала.
   Алексея не было, и тревога охватила его друзей.
   - Я знаю его, знаю, - твердила Женя. - Он всегда в Москве уходил
бродить, когда с ним что-нибудь случалось. Он и тогда, после провала
диссертации, в проливной дождь пошел бродить: один, без меня:
   - Ты думаешь, он ушел в тундру? - спросил Александр Григорьевич.
   - Здесь кругом тундра, - ответила Женя. - Он ушел: Что же теперь
делать? Такая метель: я не знала, что здесь даже летом бывают метели: Как
я могла отпустить его?
   - То ж можно зараз организовать, - вмешался Денис. - Василь Васильевич
Ходов даст нам три вездехода. Хлопцы наши с нами поедут. Будемо шукать
его, гудками звать та выстрелами.
   Женя молча пожала Денису руку у локтя.
   Через полчаса три вездехода выехали по трем направлениям в тундру.
Пурга выла и свистела в ушах, огни фар расплывались в снежной сетке.
   Сжавшись в комок, мужественно борясь с холодом и сном, Алексей не
слышал ни гудков, ни выстрелов. Он не заснул, он не позволил себе заснуть
в эту ночь.
   Когда летящий снег стал серым, Алексей понял, что наступил день. Но
увидеть что-нибудь в несущейся серой мути все равно было нельзя.
   Алексей уже не мог думать ни о проекте, ни о Жене. Все в нем
притупилось, омертвело. Существовала только одна мысль - "выжить". Он
должен был бороться за жизнь и боролся цепко, исступленно, согреваясь
неистовой работой мышц.
   К вечеру он все-таки уснул. Проснулся в испуге. Он ослеп: Он ничего не
видел.
   Может быть, он уже больше не существует? Может быть, это уже смерть?
Темнота небытия вокруг:
   Алексей вскочил, и снег посыпался с его спины. Он ущипнул себя за щеку
- не почувствовал щеки. Ноги повиновались плохо. Он забыл о том, что надо
напрягать мышцы. Он просто побежал, ничего не помня, стараясь спастись: И
бег спас его, вернул сознание. Порывисто дыша, иногда падая, поднимаясь и
снова бросаясь вперед, он все-таки согрел окоченевшее тело.
   Темнота ревела. Она обрушивалась на Алексея, толкала его то в грудь, то
в спину, стремилась свалить наземь, победить.
   Алексей снова сел, закутался в пальто. Он знал историю
матроса-норвежца, посланного Амундсеном в числе других с места зимовки
судна "Мод" на остров Диксон. Единственный из всей группы он почти
добрался до поселка и замерз, видя его дома.
   Может быть, не будь пурги, Алексей видел бы сейчас огни порта? Нет,
слишком далеко зашел он, погруженный в свои думы. Эту ночь Алексей снова
думал о моле. И он более стойко, чем в прошлые сутки, переносил лишения.
Впрочем, может быть, вообще потеплело. Все-таки было лето. Температура
была лишь чуть ниже нуля.
   Ветер дул, казалось, по-прежнему, но снега стало меньше.
   Утром Алексей увидел занесенную снегом тундру. Снег быстро стаивал,
оставался лишь в ложбинах и на склонах холмов. Голова кружилась. Алексей
мучительно хотел есть. Только теперь, когда он перестал бояться холода, он
по-звериному захотел есть.
   "По солнцу определить север, потом идти к морю", - решил Алексей. Он
заставил себя идти, но ноги подкашивались. Вскоре он свалился на влажную
от тающего снега землю. Обледеневшее ночью пальто теперь стало мокрым.
   Алексей снова поднялся на ноги, и первое, что он увидел, были нарты.
   Шесть оленей, запряженных веером, мчались прямо к нему, держа свои
развесистые рога параллельно земле. Тонкий, высокий юноша, стоя на нартах,
взмахивал хореем.
 
   Алексей не мог сдержать слез. Нарты поравнялись с ним, юноша соскочил
на землю, и Алексей, видимо к величайшему удивлению юноши, обнял и
расцеловал его, прижал нежную щеку к своей онемевшей, покрытой щетиной
щеке.
   - Алеша, ты? С ума сойти!.. - низким грудным голосом сказал юноша,
отстраняясь от Алеши.
   Мохнатая трехлапая собака с лаем прыгала вокруг них.
   - Тише ты, Гекса! - прикрикнул на нее юноша. - Слышишь, Алеша, как я ее
назвала?
   Гекса! Перестань!..
   Только тут Алеша узнал Галю Волкову:
   Галя! Мечтательница Галя, которая еще в детстве хотела совершить
подвиг, как Зоя, но только чтоб никто об этом никогда не узнал. Алексей
всегда чувствовал стеснение в ее присутствии, и что-то недосказанное было
в их отношениях. Но сейчас Алексей даже не вспомнил об этом.
   - Заплутался я, - сказал он хрипло и добавил: - Дня два ничего не ел.
   - Оленина у нас есть, но, к сожалению, только сырая, - сойдя с нарт,
предложил второй спутник, к которому ласкалась собака.
   - Давайте! - только и мог выговорить Алексей.
   Как быстро меняется состояние человека! Вскоре сытый, согревшийся в
меховой малице учителя Вани Алексей, поглаживая мохнатую лайку,
рассказывал не о злоключениях двух последних ночей, а о: ледяном моле.
   Так уж устроен человек. Сильное физическое напряжение может затуманить,
отодвинуть на второй план работу мысли, но стоит напряжению ослабнуть, и
вновь человек поднят над ощущениями тела высокой своей мыслью, если
владеет она человеком, как всепоглощающая страсть.
   Друзья сидели у костра, который тихий учитель развел из
предусмотрительно захваченного им плавника.
   Выслушав рассказ о "поражении" Алексея в клубе полярников, Виктор
свистнул:
   - А я-то думал, что тебе, Алексей, пора ставить заявочный столб, чтоб
прибить к нему дощечку с твоим именем.
   - Оставь, - строго сказала Галя, сводя прямые брови. - Дело в том,
Алеша: Если мы с Витякой отправились на остров Дикий, чтобы как-нибудь
добраться до своей базы, то вот учитель: - она указала на Ваню, - это он
подарил мне собаку: Так вот, он поехал с нами из-за тебя.
   - Из-за меня? - искренне удивился Алеша, с трудом одолевая сон,
подкрадывавшийся к нему вместе с теплом костра.
   - Дело в том, Алеша: Ваня находит, что ледяной мол можно построить без
всякой энергии, бесплатно:
   - Что? - сон с Алексея как крылом смахнуло. Уж не смеются ли над ним?
   - Вы меня простите, товарищ Алеша Карцев, - сказал учитель. - Это очень
просто, если разобраться. Я имею в виду, что мол лучше строить не летом, а
зимой.
   - Почему зимой?
   Виктор посмеивался:
   - Гексе лапу, оказывается, белый медведь откусил. Надо тебе рассказать
про три зимовки на острове Врангеля.
   - При чем тут остров Врангеля? - почти рассердился Алексей.
   Но Виктора уже нельзя было одержать.
   - Поучительная и героическая история, мой друг. Остров Врангеля, самый
северный и самый восточный наш остров, был открыт лейтенантом Врангелем в
прошлом веке. А вот после Великого Октября англичане вздумали отторгнуть
его от молодой Советской республики. На остров высадились канадцы и
подняли над ним британский флаг. Наши, узнав о том, сели на канонерку и
отправились изгонять захватчиков. И был на той канонерке отец нашего Вани,
коренной житель дальних мест.
   Учитель кивнул головой. Алексей ничего не понимал. Галя нервно теребила
на Гексе шерсть, но Виктор уже вошел в роль рассказчика - Захватчики были
не из храброго десятка. Едва прослышали они про нашу канонерку, как сели
на свое суденышко и удрали в Канаду. На острове поселились наши, и отец
Вани с ними. Ваня, какие там морозы бывают?
   - Семьдесят градусов случается, - ответил учитель.
   - Бррр!.. Ты, Алеша, сейчас особенно это поймешь, едва не замерзнув
ночью при минус пяти шести градусах. Так вот, однажды наши на острове
остались без угля.
   Ни один корабль не смог пробиться через непроходимые льды. Хотели
вывезти зимовщиков на самолетах. Так ведь нет! Отказались! И прожили без
топлива. Можно понять, как они ждали, когда разожгут, наконец, хоть такой
вот огонь. Но и в следующее лето ни один пароход не смог к ним подойти.
   Алексей слушал с интересом, хотя и не понимал, к чему все это ведет.
   - Опять их хотели вывезти на самолете, и снова они отказались. Ване все
это отец рассказывал. Только через три года пришел к ним корабль. Вот,
бледнолицый брат мой, какие традиции у жителей острова Врангеля. Вот
почему Ваня, который считает эти традиции своими, додумался до того, чтобы
строить твой мол зимой, в открытом море, прямо на льду, опуская трубы под
лед и не боясь ветров и морозов, а, напротив, используя их. Эврика!
   - Батареи радиаторов надо поставить выше льда, товарищ Алеша, -
вмешался учитель. - Холодильный раствор будет в них охлаждаться холодным
ветром, и по трубам холод этот на дно унесет.
   - Бесплатно охлаждаться, без затраты энергии, - вставила сияющая Галя,
не спускавшая глаз с лица Алеши, которое сначала побледнело, а теперь
покрылось краской.
   - Я так думаю, товарищ Алеша. Если фронт работ сразу на все моря
распространить, так, честное слово, в одну зиму холодом Арктики можно
заморозить ваш мол.
   Замечательное будет дело, честное слово. Я потому и хотел вас разыскать.
   Алексей молча притянул к себе Ваню, крепко сжал его в объятиях и
поцеловал.
 
 
   Глава двенадцатая. СРЕДИ ЛЬДОВ.
 
 
   Женя стояла на палубе ледокола и с горьким чувством смотрела на льды.
   Вспоминались детские годы, впервые виденные льды. Они казались ей тогда
сказочными, похожими то на вычурные старинные корабли, то на причудливые
изваяния: Даже ледяных лебедей видела она в изумрудных бассейнах прогалин.
   Теперь мрачные торосистые поля осадили корабль. Его словно выбросило на
занесенную снегом сушу, но он еще бился, стальной гигант, вода за его
кормой кипела, клокотала над мощными винтами. Из-под них вылетали ледяные
обломки. И ломались льдины от могучих ударов крепкого форштевня,
трескались поля, раскалывались до ближних торосов, за которыми второй
линией обороны лежал неоглядный, нетронутый лед, будто сполз туда с
доисторической равнины мрачный ледник. Бросаться кораблю на десятиметровую
его толщину - все равно что кидаться на скалы.
   А Федя по-прежнему спокоен, тверд. В такого можно верить! Каждый из
находящихся на корабле вручил ему свою судьбу. И она, Женя, тоже.
   Но как нехорошо все получилось с Алешей!.. Какой горький осадок!..
Может быть, потому и кажется все таким мрачным вокруг?
   :Измученная, две ночи не спавшая, возвращалась Женя на вездеходе из
тундры, так и не найдя Алеши. Почти одновременно с ней пришли в порт и
другие вездеходы с дядей Сашей и Денисом.
   В бухте на рейде стоял "Северный ветер". Корабль Федора!.. У Жени
сжалось сердце. Это из-за потерявшегося Алеши, конечно! Около вездеходов
стояли нарты.
   Олени равнодушно косились на машины.
   Небритый, осунувшийся Денис встретил Женю.
   - Добре! Вин на ледоколе, - сказал он, раскрывая объятия.
   Женя тогда не выдержала, заплакала, прижалась к широкой груди Дениса.
   Когда катер подошел к борту "Северного ветра", у Жени едва нашлось сил
подняться по сброшенному штормтрапу. Она представляла себе смущенное,
виноватое лицо Алексея, робкий его взгляд. Она готова была припасть к его
груди и снова расплакаться.
   Но получилось все по-иному.
   Алеша, радостный, счастливый, облокотившись на поручни, оживленно
болтал с другой женщиной, высокой, тонкой, стоявшей к Жене вполоборота.
Алексей настолько был занят своей собеседницей, что даже не помог
обессилевшей Жене выбраться на палубу. Это сделал Витяка, каким-то чудом
оказавшийся здесь. Женя сквозь слезы улыбнулась брату.
   Но Алеша, Алеша! Сияющий, даже ликующий, подошел он к ней, держа за
руку другую женщину. Пусть она и оказалась Галей, все равно он не мог, не
имел права так вести себя!
   В тот миг Женя не только возмущалась легкомыслием Алексея, не только
негодовала, видя его "блаженное" выражение лица, она в тот миг просто
ненавидела этого самодовольного человека, как про себя назвала она Алешу,
переполошившего весь порт и "нежно воркующего" теперь с Галей. Она не
подумала, что спасенный от гибели человек может просто радоваться жизни. О
необычайной же новости, сделавшей проект Алексея еще более реальным, она,
конечно, ничего не знала.
   Женя едва поздоровалась с подругой и наговорила Алексею очень много
ненужных и резких слов. Она не смогла бы теперь повторить их даже
мысленно. Но тогда она бросала ему все это в лицо. Глаза Алексея, всегда
яркие, засветились недобрым, до боли обидным для Жени огоньком. Это была
ссора. Первая ссора. Галя смотрела почти с испугом. Витяка, посмеиваясь,
шепнул ей:
   - Львица! Роскошная сцена!
   Смущенный Денис совсем некстати вспомнил про письмо Майка. "Тому хлопцу
ж ответить треба. Всем гамузом, сообща". Славный, он просто хотел отвлечь.
А тут еще подошел Федор, спокойный, невозмутимый. Галя зачем-то потащила
всех на корму, где был "мостик юных капитанов". Говорила, что они все в
сборе, как когда-то.
   Жене казалось немыслимым даже вспоминать о прежнем, детском. Да, все
они снова здесь, на корме корабля: Федор, Денис, Витяка, Алеша, она, Галя:
даже Гекса - нелепо так назвать собаку! Но как все теперь сложно!
Насколько иначе, чем прежде, связаны сейчас они все и как в то же время
разъединены!..
   Гале и Денису не удалось смягчить обстановку. Встреча юных туристов не
получилась. На корабле готовились к отплытию, и гостям пришлось уехать.
Галя старалась не смотреть на Алешу, но сказала ему на прощанье, - Женя
отлично это слышала, - что она, видите ли, хочет быть первым
геологом-разведчиком на строительстве ледяного мола. Какая
самоотверженность!
   Алеша уединился, замкнулся, не разговаривал ни с Женей, ни с Федором,
ни с монтажниками завода-автомата, с которыми вместе должен был работать
на Дальнем Берегу. В своей каюте он сидел над какими-то чертежами,
эскизами, расчетами.
   Женя страдала. И не только из-за разрыва с Алешей, но еще из-за того,
что не могла разобраться в самой себе. Федор занимал в ее мыслях все
больше места. Но почему же она так вспылила, увидев Алешу с Галей? "Прямо
собака на сене!" - с ненавистью думала о себе Женя.
   И она решила бороться с собой. Старалась избегать Федора и лишь очень
редко - не чаще одного раза в день (!) - поднималась к нему на мостик.
Большую часть времени она одиноко бродила по палубе.
   Когда в кают-компании никого не было, она, закрыв двери, чтобы никому
не было слышно, играла на рояле. Даже во время игры Женю все время
преследовала мысль, что она должна чем-то особенным помочь Алешиному
проекту. Критика проекта на технической конференции была очень серьезной.
Трубы, несметное их число!
   Понадобятся заводы-автоматы - автоматически работающие трубопрокатные
станы.
   Что-то играя, постепенно увлекаясь, Женя представляла себе
металлургический завод. "Руда поднимается в доменную печь, течет
искрящийся ручеек расплавленного металла, наполняется ковш. Золотым,
феерическим потоком выливается ковш в мартеновскую печь. Из этой печи
ослепительная жидкая сталь наполняет изложницы.
   Слитки остывают, становятся малиновыми, потом бурыми. Их доставляют в
другой цех. И там слитки снова надо нагреть: Почему снова? Почему снова?"
- повторяла мысленно Женя и, как бы воспроизводя этот вопрос, пальцы ее
дважды проиграли сложный пассаж. Женя взяла звучный аккорд и задумалась.
"Сначала охладят слитки, а потом нагревают добела, чтобы они светились,
как продолговатые солнца:
   нагревают для того, чтобы легче было мять раскаленный металл, с
огромным усилием давить его между валками, вытягивать, превращать в
трубу". Левая рука Жени пробежала по клавишам. Казалось, где-то в глубине
рокотали могучие раскаты.
   "Если стремиться автоматизировать до конца, нужно соединить процессы в
непрерывную цепь. Но зачем же повторять нагревы и охлаждения, зачем жидкий
металл, который легко заставить принять форму трубы, превращать в твердый,
чтобы потом так трудиться над ним?"
   Женя рассмеялась. Кажется, она "изобрела" литье труб? Рояль ответил ее
мыслям веселым напевом.
   "Литье труб! Как это сложно!.. Формовать, отливать, выбивать опоки:
Может быть, отливать центробежным способом? Но где же тут непрерывность? В
центробежную машину надо залить металл, потом, когда он остынет,
остановить машину, вынуть трубу и готовить машину для новой заливки. Это
не лучше прокатки".
   Женя еще ничего не придумала. Она никогда в жизни не изобретала и
меньше всего предполагала, что может изобретать. Но сейчас, как ей
казалось, это было необходимо для выхода из тупика в отношениях между
Федором, ею и Алексеем. Ей казалось, что если она придумает что-то
значительное, все встанет на место и тогда будет легко и радостно. Она
страстно хотела решить проблему автоматического производства труб. Сначала
ее занимала мысль только об аппаратуре автоматического управления уже
существующими печами и трубопрокатными станами, но почему-то она снова
подумала о двойном нагреве. Ей, человеку совсем другой специальности, как
это часто бывает, нелепость двойного нагрева бросилась в глаза. Ей
казалось возможным решить задачу по-другому, но как, она пока еще не
знала. В голове ее бродили неясные мысли.
   Эти мысли всецело захватили Женю. Два дня она ходила по кораблю сама не
своя. В памятный для нее час она остановилась у реллингов, перегнулась
через них, смотря вниз, на лед. Прямо под ней работал водоотлив. Из
маленького окошечка в борту корабля вырывалась струя воды. Женя смотрела
на нее, и она казалась ей закрученной. Вот так же изображают струю воды в
витринах магазинов, заставляя крутиться стеклянную палочку с винтовой
нарезкой на ней. Палочка крутится, а кажется, что прозрачная жидкость
падает вниз. Струя касалась льда все в одном и том же месте. Ведь корабль
был зажат льдом и дрейфовал. Струя падала на лед и там намерзала
бесформенным наплывом.
   Женя подумала о том, что каждая капелька воды, вылетая из окошечка,
мчится по спирали, для того чтобы замерзнуть внизу. А будь мороз
посильнее, она, быть может, замерзла бы на лету. И вдруг Женю словно
полоснула неожиданная мысль. "А если заставить ее замерзнуть на лету,
сильным охлаждением заставить? Замерзшая сосулька, если ее с нужной
скоростью отводить, будет непрерывно удлиняться!
   Половина струи будет жидкая, а ровно на половине она будет застывать".
Ведь это же и есть непрерывность, о которой она мечтала!
   Жене стало трудно дышать, она сорвала с себя шарф.
   А если это не вода, а расплавленный металл? Он идет струёй по трубчатой
форме - кокилю, который вертится и в то же время охлаждается. Как раз на
половине кокиля металл, распределяясь по его стенкам и двигаясь вдоль
формы, застынет, превратится в сползающую вниз, вращающуюся трубу, которая
станет выходить непрерывной раскаленной макарониной.
   Кажется, она что-то изобрела!.. Неужели так и изобретают? А говорили,
что женщины не могут изобретать, не было женщин-изобретателей! Кстати, не
было прежде и женщин-композиторов. Может быть, это и в самом деле новый
способ непрерывного, винтового литья труб?
   Женя отправилась в кают-компанию и принялась бурно импровизировать,
взволнованная, растерянная. Она боялась сказать кому-либо о своей идее. Ей
казалось, что ее высмеют.
   Но ведь она изобретала для Алеши. Он должен узнать, что это для него.
Если ее метод удастся, можно будет изготовлять трубы в огромном
количестве, дешево и почти совсем без людей.
   Прошел еще день, но Женя так и не рискнула пойти к Алексею. Она пошла к
Федору.
   Капитан был озабочен. Корабль попал в дрейф, его уносило на север от
Дальнего Берега. Кто знает, удастся ли вырваться? Ни с одним из своих
помощников капитан, пожалуй, не поделился бы своими тревогами, но с Женей
готов был поделиться.
   Он увидел ее на мостике и, обрадованный, направился к ней, на ходу
раскуривая трубку, но так и не успел ничего сказать. Женя ошеломила его
своим сообщением.
   Смущаясь, то краснея, то бледнея, она рассказала, как мучилась
последние дни, как стремилась найти решение вопроса об автоматизации
производства труб для Алешиного мола. Женя говорила сбивчиво, но Федор
понял все. Он понял, что изобрела Женя, - он гордился ею, - и он понял,
что она рассказывает ему все это для того, чтобы он пошел к Алексею.
Только привычка владеть собой помогла скрыть боль: "Опять Алексей! Всегда
Алексей!"
   Они спустились вместе по трапу. Женя осталась на палубе.
   Алеша приветливо встретил Федю. Ему давно хотелось его увидеть - таить
в себе радость стоило большого труда. Горе еще можно скрыть, но радость
скрыть человеку куда труднее.
   Федор заговорил. Он сразу заметил, как изменилось, стало сначала
недоуменным, потом хмурым лицо Алексея.
   - Честное слово, фортепианные концерты и технические изобретения -
далеко не одно и то же, - сокрушенно вздохнул Алексей. - Отвергнуть
прокатку? Увы, вековой опыт металлургов не опровергнешь, поглядев на струю
водоотлива, - он сделал жест рукой, словно отмахиваясь, и тотчас увлеченно
заговорил о другом. - Знаешь, бросим к черту чепуху. И дуться бросим.
Слушай:
   И Алеша, радостный, торжествующий, рассказал о том, как учитель из
оленьей тундры предложил заморозить мол холодом Арктики.
   - Теперь это уже не моя идея. Она принадлежит всей Арктике!
   Федор сосредоточенно раскуривал трубку. Алексею пришлось долго ждать,
пока, наконец, Федор сказал:
   - Слушай, Алексей: Легко относишься. Слишком легко.
   - Что ты имеешь в виду?
   - К дружбе легко относишься, к другим чувствам: К такому человеку, как
Женя, - Федор помолчал. - К чужим мыслям. К своему замыслу, наконец!
   - Объясни, - строго потребовал Алексей - О твоем замысле поговорим.
Нелепо думать, будто под лед можно спускать трубы.
   - То есть как это нелепо?! - вспылил Алексей. - Я ночи не спал, считал.
Вот смотри! - Он схватил ворох бумаг и положил его на стол перед Федором.
   - Наш корабль дрейфует. Зажат льдами. Лед Арктики всегда дрейфует.
Спустишь трубы под лед, сооружение еще не замерзнет, лед сдвинется -
вырвет трубы из дна.
   Плотина погибнет раньше, чем появится. Учитель-оленевод не учел этого.
Инженер обязан был учесть.
   Алексей вскочил. Друзья молча смотрели друг на друга. Рука Алексея
потянулась к ставшему влажным лбу, но остановилась на полпути и стала
аккуратно складывать бумаги, лежащие на столе.
   Федор первым опустил глаза:
   - Прости, мягче надо было.
   - Нет, зачем же?
   Федор ушел.
 
 
   Глава тринадцатая. ВСЕГДА ВПЕРЕД!
 
 
   Льды дрейфуют:
   Алексей оделся и вышел на палубу. Какое-то черствое спокойствие
овладело им. Он прогуливался, улыбаясь и насвистывая что-то себе под нос.
Всем могло показаться, что он очень весел.
   Новый удар Алексей воспринял уже не так, как первые. Он не согнулся, но
не было ни мысли, ни отчаяния, ни даже досады. Просто пустота и ничего
больше.
   Льды дрейфуют!
   Он оглядел горизонт. Вот оно, белое безмолвие, мертвой хваткой
сковавшее и льды и корабль. Трудно было поверить, что вся эта равнина
движется. Так же трудно поверить, что движется Земля с ее городами,
дорогами, лесами, горами, морями: Но Земля все-таки движется, а льды:
дрейфуют.
   В досаде на самого себя, Алексей думал: "Как я мог так увлечься и не
заметить очевидного. У шахматистов это называется "прозевать" ферзя или
мат в один ход.
   Даже у чемпиона мира может случиться "шахматная слепота". Любопытный
случай "технической слепоты"! Учесть все сложнейшие технические тонкости и
забыть лишь про дрейф льдов".
   Дрейф льдов! Сколько он читал о дрейфе льдов! На него просто нашло
затмение! Да и не только на него. На Галю, на Виктора! Слишком уж им
хотелось, чтобы идея ледяного мола была спасена! Слишком уж они хотели
поверить в предложение носителя славных традиций острова Врангеля!
   Заложив руки за спину, Алексей гулял по палубе. Потом остановился около
пароходной трубы, прижался к ней спиной. Приятно грело.
   К Алексею шла Женя. Он смотрел на нее отчужденно, как бы видя в первый
раз.
   Красивая, несколько холодноватая женщина, шубка не скрывает ее тонкой
фигуры.
   Гордая, если не заносчивая манера держать голову. Подходит, будто
собирается проронить на ходу два-три снисходительных слова.
   Женя шла к Алексею по палубе с тревожно бьющимся сердцем. Алеша
показался ей осунувшимся, неприветливым, словно покрытым ледяной коркой.
   Встреча произошла около пароходной трубы. Каждый ждал от другого
простых теплых слов.
   Женя сказала:
   - Федя сейчас говорил со мной.
   Алеша усмехнулся:
   - О дрейфе льдов?
   - Ты угадал, - удивилась Женя.
   - Не трудно.
   - Почему ты усмехаешься? Это очень интересно.
   - Уже не интересно.
   - Почему? Ведь это же открытие, и касается всех нас.
   - Открытие чего? - недоумевал Алексей, - Нового острова. Федя нанес на
карту наш дрейф. Корабль неожиданно отклонился влево, на запад. К востоку
от нас, несомненно, препятствие для льдов, неизвестный остров.
   - Вот как? - Алеша закусил губу. Оказывается, они говорили о разном и
уж, во всяком случае, не о том, о чем должны были бы говорить. - Почему
это нас непосредственно касается? - почти раздраженно спросил он.
   - Мы можем теперь вырваться! Понимаешь? Федя объяснил. Льды обтекают
остров.
   Вернее, не остров, а ледяной припай, окружающий его. Этот припай не
отрывается, он стоит неподвижно. За островом должна быть чистая вода. Туда
надо пробиться.
   - Подожди, - наморщил лоб Алексей.
   "О чем говорил Федор? Дрейфующие льды не отрывают ледяной припай от
берега острова. Значит, припай у острова неподвижен во время зимнего
дрейфа льдов:" - Алексей все теперь воспринимал определенным образом.
Дрейф был его врагом, припай противостоял дрейфу - значит, он был его
союзником.
   Женя чутко заметила перемену в выразительном лице Алеши. Румянец
пятнами выступил у него на скулах. Уж не болен ли он, не простудился ли на
ледяном ветру? Женя, конечно, ничего не знала о новой трагедии Алеши.
Федор лишь сухо передал ей разговор о винтовом литье труб, высмеянном
Алексеем. О затее строить мол со льда Федор не сказал. Сама же она глубоко
была задета пренебрежением Алексея. Женя все острее чувствовала, что
теряет Алексея, и не хотела мириться с этим. В то же время все большее,
неотвратимое сближение с Федором пугало ее. Она винила себя в нарушении
детских клятв, боролась с собой и: не могла. Выход был только один, и она
выбрала его, приняв бесповоротное решение, о котором и пришла объявить
Алексею. Конечно, она и самой себе не призналась бы, что, стараясь бежать
от Алексея и Федора, она, по существу, пытается спастись от самой себя.
   И она сказала Алексею, стараясь не смотреть на него:
   - Для меня теперь очень важно вырваться из дрейфа. Дело в том, что я
должна улететь в Москву.
   Алексей быстро поднял глаза, вскинул бровь.
   - Видишь ли: я написала отцу по радио: мне хотелось посоветоваться
одновременно с тобой и с ним.
   - О струе водоотлива?
   Женя холодно посмотрела мимо Алеши:
   - Если хочешь, то да. О моем "псевдоизобретении".
   - Почему "псевдо"?
   - Папа ответил, что навел справки. Оказывается, над подобным способом
уже много лет работает инженер Хромов. Папа переслал ему мои каракули и
эскизы. И представь, - усмехнулась Женя, - там нашлась одна деталь,
которой не было ни в каких других конструкциях.
   - Вот как? Что же именно? - притихшим голосом спросил Алеша.
   - Совершенная чепуха! Первое, что пришло мне в голову. Надо
принудительно вытаскивать трубу из вращающегося кокиля. Я хотела это
сделать двумя валиками.
   Они должны были вращаться вокруг своих осей и вместе с кокилем, как
одно с ним целое. Это заинтересовало Хромова. Он настаивает на моем
приезде и работе под его руководством.
   Алеша поднял голову, пристально посмотрел на Женю.
   - И ты решила уехать от меня?
   - Не от тебя, а для тебя.
   Что ж! Это была, если хотите, женская месть. Женя не могла не
насладиться унижением дорогого ей человека, и в то же время ей до слез
было жаль его. Если бы он сказал ей что-нибудь ласковое, если бы попросил
ее, просто робко заглянул ей в глаза, она бы все простила, все бы
изменила. Но он глухо сказал:
   - Конечно. Зимой у Дальнего Берега не стоят на причале корабли.
   Женя вспыхнула. Она прекрасно поняла намек. Он был грубо брошен ей в
лицо. Она круто повернулась, но, прежде чем уйти, сказала, еле сдерживая
себя:
   - И все-таки я буду работать на тебя, на твой мол:
   Алексей стоял, в бешенстве сжав кулаки. Он готов был сейчас исступленно
барабанить ими по пароходной трубе, чтобы пошел по кораблю гул.
   Женя шла и думала, как жестоко оскорбил ее Алексей, а какой-то злой
голос внутри ехидно шептал: "Конечно, зимой полярные корабли стоят у
причалов больших портов.
   А из этих портов можно ездить в Москву:" Она возмущалась и в то же
время чувствовала, что щеки ее пылают. В эту минуту она ни за что не
смогла бы встретиться с Федором.
   Алеша пошел в свою каюту, решив, что заболевает. Он не мог ни на кого
смотреть.
   Теперь ему было все ясно. Он безнадежно проигрывает по сравнению с
мужественным героем, моряком, к которому не может не тянуться женское
сердце. А что он?
   Бесплодный мечтатель, невыдержанный, самолюбивый, едва не заблудившийся
в тундре и, безусловно, заблудившийся на своем творческом пути.
   Он почувствовал себя глубоко несчастным. Может быть, он любит,
по-настоящему любит Женю? Почему с такой остротой он понимает это только
сейчас? Неужели ей это уже больше не нужно? Именно так. До сих пор он
только слышал о безответной любви, теперь имеет возможность испытать все
на себе.
   Как не ценишь того, что имеешь! Да полно, имел ли он? Не принял ли он
за любовь отзвук детских чувств, за клятвы - уверения в преданности не
столько ему, сколько его фантазиям? И как горько увидеть вдруг все в
настоящем свете!
   Не раздеваясь, он лег на койку и предался своим грустным размышлениям.
Пока он, безрассудный инженер-мечтатель, строил тысячекилометровые плотины
в облаках, былой его товарищ выполнял свою незаметную - нет, нет! для нее
заметную! - и, по существу говоря, героическую работу. И даже открыл вот
теперь какой-то новый остров. И назовут тот остров именем Терехова, как
назвали когда-то точно так же заочно открытый остров именем профессора
Визе и как совершенно напрасно не назвали угаданную Кропоткиным Землю
Франца-Иосифа, на которую много позже наткнулись австрийцы, беспомощно
дрейфовавшие на своем корабле.
   "Значит, острова меняют направление дрейфа льдов. Припай около них
неподвижен зимой: Выходит дело, около островов можно построить кусочек
ледяного мола! - горько подумал Алексей. - Жаль, что на трассе мола нет
островов".
   Мысль Алексея напряженно работала. Он и теперь внутренне не
разоружился, хотя готов был считать себя неспособным на "великие"
дерзания: "Замах не по силушке:"
   А глубинная мысль, которой нельзя было управлять, сама по себе все
работала и работала. В памяти вставала цепь Курильских островов, как
изображены они отчетливой дугой на географической карте. Будь они в
полярном море, через них не прошли бы, пожалуй, дрейфующие льды. Припаи
тянулись бы от одного острова к другому, соприкасались: Опуская трубы под
лед припая, легко можно было бы заморозить мол.
   В дверь стучали. Алексей сел, замотал головой, словно силясь проснуться.
   Да в чем же дело? Она возвращается на Большую землю. Федор открыл
остров. Если бы можно было открыть целую цепь островов и по ним провести
трассу мола, не нужно было бы шестисот миллиардов киловатт-часов энергии,
о которой говорил Ходов. Ах, стучат?
   Алексей, наконец, пришел в себя и открыл дверь. Радист Иван Гурьянович,
высокий, нескладный, тот самый, который так ловко лез по обледеневшим реям
за Федором:
   Опять Федор!..
   - Три радиограммы сразу. Вам, - протянул бланки радист. - Я думал, вы
крепко заснули. Сейчас взрывать будут.
   - Что взрывать?
   - Лед. Пары подняли. Капитан на лед войной идет.
   Да, этот капитан не сдается! Все-таки с него стоит брать пример. Такой
не раскиснет.
   Первая радиограмма была от Гали. У Алексея сразу стало легче на душе.
   "Проштрафились мы с тобой, Галочка. Мечтателями беспочвенными
оказались. И учитель этот, Ваня, славный парень. Здорово придумал. Вот
если бы только острова на трассе были:"
   "Алеша, виделась с дядей Сашей и рассказала ему о предложении Вани,
дядя Саша передал все инженеру Ходову. Оба они обещали послать тебе
радиограммы. Помни, я первая твоя разведчица. Целую, Галя".
   "Почему "целую"? - удивился Алеша. - Хотя, впрочем, понятно. Поцелуй
утешения:
   Содержание других двух телеграмм ясно. "Льды дрейфуют, молодой
человек", и все прочее. Можно не читать".
   Снаружи донесся грохот взрыва, затрепетала тонкая дверца каюты. Алексей
невольно вздрогнул и, подчиняясь первому импульсу, выскочил на палубу.
Радиограммы остались на столе.
   Первое, что бросилось в глаза Алексею, был мохнатый столб, расплывшийся
черным грибом над ледяным полем. Несколько дальше взвился в небо еще один
сначала сверкнувший, потом потемневший столб, через короткое время ударил
взрыв. Алеше стало почему-то весело. Он посмотрел на капитанский мостик.
Там стоял Федор в своем обычном брезентовом плаще, а рядом с ним так
неуместно элегантная Женя.
   Еще взрыв, еще, еще: Грохот напоминал артиллерийскую подготовку. Это и
на самом деле было артиллерийской подготовкой. Бронированный ледокольный
гигант готовился к атаке.
   Алексей вспомнил про радиограммы и вернулся. Оттого, что он порывисто
открыл дверь, бланки сдуло на пол. Он поднял их и вышел на палубу. Взрывы
гремели один за другим. Налетевший снежный заряд скрыл взмывавшие в небо
огненные столбы и кудрявые черные грибы, в которые они превращались. Потом
выглянуло низкое солнце. От пароходной трубы протянулась по палубе длинная
тень. Алексей посмотрел на подпись и взял радиограмму от дяди Саши.
   "Рад, что такой человек, как Василии Васильевич Ходов, хочет принять
участие в строительстве мола:"
   "Что такое? Почему принять участие в строительстве? Разве строительство
возможно?"
   Не дочитав первую радиограмму, Алексей развернул вторую:
   "Опускать трубы с дрейфующего льда, как предложил оленевод, нельзя, но
если летом создать на трассе мола искусственные острова:"
   Алексеи перескакивал со строчки на строчку.
   Ходов предлагал искусственно заморозить ледяные быки будущего
сооружения с таким расчетом, чтобы неподвижные припаи льда, которые
образовались бы вокруг каждого из них, сомкнулись.
   Но ведь и Алексей думал о чем-то близком!.. Об островах, вокруг которых
образуется припай. Василий Васильевич, используя мысль Алексея об
искусственном замораживании ледяного монолита, предлагал летом заморозить
искусственно не весь мол, а только отдельные островки, между которыми
зимой нужно спустить под лед трубы, и, не тратя энергии, за счет холода
Арктики, как предложил учитель, заморозить остальную часть сооружения.
   ":Готов принять участие в этом грандиозном строительстве. Желаю успеха.
Ходов".
   Алексей перечитывал радиограмму. Ходов казался совсем иным: "Вот она,
протянутая рука". Они, два инженера, думали об одном и том же. Но он,
Алексей, еще не пришел к окончательному решению. У Ходова больше опыта,
больше знаний. И он, отвергавший строительство в самой его основе, теперь
поправляет и себя, и Алексея, и учителя с геологами. Наконец предлагает
свое участие, помощь. Вот так должен поступать настоящий человек,
коммунист!
   Как прав был Федор, требуя от проектанта знания Арктики! Здесь, в
Арктике, замечательная школа. Школа побеждать!
 
 
   Алексей поднялся на капитанский мостик. Там стоял один Федор. Жени не
было.
   Ветер рвал полы его брезентового плаща, надетого поверх ватной куртки.
Прищурив глаза, он смотрел на сверкающее в лучах солнца взорванное ледяное
поле.
   Видя ледяной хаос, преградивший кораблю путь, Алексей замер в невольном
восхищении.
   Казалось, здесь недавно прошли циклопы и набросали эти ледяные скалы,
переворошили льды, взломали поля, вспучили их зубчатыми хребтами, через
которые немыслимо пробиться. Весь этот первобытный хаос ледяных глыб,
сверкающих на солнце миллионами будто отполированных граней, рождал
несчетные радуги. Слепя глаза, лед горел голубыми и зелеными искрами,
фиолетовыми огнями и рубиновыми звездами.
   И, подобно Федору, Алексей стоял, широко расставив ноги, словно
выбирая, как и капитан, верный путь своему "кораблю".
   Только сейчас заметил Алексей на другом крыле мостика Женю. Не видя ни
Алексея, ни Федора, сощурясь, она смотрела в неведомую даль, словно
выбирая там свою собственную дорогу.
   - Вперед, самый полный! - скомандовал капитан.
   Корабль рванулся на льды.
   - Самый полный, - повторил себе Алексей.
   - Всегда вперед! - одними губами прошептала Женя.