Лондон Джек / книги / Встреча, которую трудно забыть



  

Текст получен из библиотеки 2Lib.ru

Код произведения: 6834
Автор: Лондон Джек
Наименование: Встреча, которую трудно забыть


                               Джек ЛОНДОН

                      ВСТРЕЧА, КОТОРУЮ ТРУДНО ЗАБЫТЬ

                                 Рассказ

                  Перевод с английского Н. Емельяниковой


     Счастливчик Ла Перл бежал по снегу, всхлипывая, задыхаясь и проклиная
свою  судьбу,  Аляску,  Ном,  карты  и  человека,  которого он  только что
прикончил ударом ножа.  Горячая кровь уже  застыла у  него на  пальцах,  а
перед глазами все еще стояла страшная картина: уцепившийся за край стола и
медленно оседающий на  пол  человек,  раскатившиеся во  все стороны фишки,
разбросанные карты,  охватившая всех присутствующих дрожь,  запнувшиеся на
полуслове банкометы,  замерший звон  монет,  испуганные лица,  бесконечное
мгновение общего молчания, а затем - страшный, леденящий душу рев - призыв
к мести, который заставил его бежать и поднял на ноги разъяренный город.
     "Все черти из преисподней сорвались с цепей!" -  усмехнулся он, ныряя
в непроглядную тьму и держа путь к берегу.
     Из распахнутых дверей вырывался свет, люди выбегали из палаток, хижин
и танцевальных залов и устремлялись в погоню за преступником.  Крики людей
и  лай  собак терзали его слух и  заставляли ускорить бег.  Он  мчался все
дальше  и  дальше.  Шум  за  спиной  постепенно слабел,  а  ярость  погони
сменилась озлоблением на тщетность и  бесцельность поисков.  Только чья-то
легкая тень бесшумно и неотступно следовала за ним.  Оглядываясь, он видел
эту тень, которая то вытягивалась расплывчатым силуэтом на укутанном белой
пеленой снега открытом пространстве, то растворялась в более густых тенях,
отбрасываемых какой-нибудь хижиной или вытащенной на берег лодкой.
     Счастливчик Ла  Перл  глухо  выругался,  но  как женщина,  с дрожью в
голосе,  выдававшей крайнюю усталость,  и нырнул  еще  глубже  в  лабиринт
ледяных глыб,  палаток и старательских шурфов. Он налетал на какие-то туго
натянутые  веревки  и  груды   снаряжения,   спотыкался   о   бессмысленно
расставленные  ограждения  и нелепо вколоченные колья,  то и дело падая на
обледенелые отвалы и штабеля сплавного  леса.  Голова  у  него  кружилась,
сердце болезненно трепетало в груди,  дыхания не хватало,  и временами ему
казалось,  что он сумел уйти от погони. Тогда он замедлял бег, но из мрака
вновь   появлялась   та   же  тень  и  заставляла  его  мчаться  дальше  с
нечеловеческой скоростью. Внезапно быстрая мысль обожгла его мозг, оставив
за  собой  холодок суеверия.  Ему,  игроку,  настойчивость тени показалась
дурным знаком. Безгласная, неумолимая, неотвратимая, она представилась ему
воплощением  рока,  который  ждет  последнего круга,  чтобы подытожить все
выигрыши и проигрыши.  Счастливчик  Ла  Перл  верил  в  те  редкие  минуты
озарения,  когда  разум,  вырвавшись  за  пределы  времени и пространства,
свободный,  возвышается над вечностью и читает  свое  будущее  в  открытой
книге  Случая.  Он  не  сомневался,  что  именно такое мгновение наступило
сейчас;  поэтому,  когда он повернул  прочь  от  побережья  и  побежал  по
заснеженному  перелеску,  его  не  испугало  то,  что  тень приблизилась и
приняла более четкие  очертания.  Подавленный  собственным  бессилием,  он
остановился   на   белой   поляне  и  круто  обернулся.  Правая  рука  его
выскользнула из рукавицы, и в бледном свете звезд засверкал револьвер.
     - Не стреляйте. У меня нет оружия.
     Тень превратилась в  живого человека.  При звуке человеческого голоса
колени Счастливчика Ла  Перла задрожали,  и  он  почувствовал под ложечкой
приступ облегчения.
     Возможно, все произошло бы по-другому,  если бы у  Эри  Брэма  в  тот
вечер,  когда он сидел в "Эльдорадо" и видел,  как произошло убийство, был
бы при себе револьвер.  Этим же обстоятельством объясняется и то,  что ему
пришлось  впоследствии совершить длительное путешествие по Большой Тропе в
обществе совсем неподходящего товарища.  Но так или иначе, он был вынужден
повторить:
     - Не стреляйте. Вы же видите, у меня нет оружия.
     - Тогда какого черта вы гонитесь за мной?  -  спросил игрок,  опуская
револьвер.
     Эри Брэм пожал плечами.
     - Это не имеет значения. Я хочу, чтобы вы пошли со мной.
     - Куда?
     - В мою лачугу на краю лагеря.
     Но  Счастливчик Ла Перл не двинулся с  места и,  призвав в  свидетели
всех богов, лишь посмеялся над безумием Эри Брэма.
     - Кто вы такой?  -  наконец спросил он. - За кого вы меня принимаете?
Думаете, я сам полезу в петлю?
     - Меня зовут Эри Брэм,  -  просто ответил второй,  - а моя лачуга вот
там, на краю лагеря. Я не знаю, кто вы, но вы вытрясли душу из живого тела
- у  вас на  рукаве до  сих пор кровь.  На  вас,  словно на второго Каина,
ополчился род человеческий,  и вам негде преклонить голову. У меня же есть
лачуга...
     - Если вам дорога ваша собственная жизнь,  замолчите,  -  перебил его
Счастливчик Ла Перл,  -  иначе я для полноты картины сделаю из вас второго
Авеля.  Я  сделаю это,  клянусь вам!  Ваша лачуга меня не спасет,  за мной
гонятся тысячи людей,  они рыщут повсюду!  Прочь бы отсюда уйти,  убежать!
Грязные   свиньи!   Так   и   хочется   повернуть  обратно  и   прикончить
парочку-другую, будь они прокляты! Одна жаркая, живая схватка, и я покончу
с этим делом! Жизнь - грязная игра, и мне она осточертела!
     Он  испуганно замолчал,  осознав все  свое одиночество,  и  Эри  Брэм
поспешил  воспользоваться минутой  слабости.  Этот  человек  не  отличался
особым красноречием,  и речь,  которую он повел,  была самой длинной в его
жизни,  если не  считать той,  какую он  произнес много позже и  в  другом
месте.
     - Именно поэтому я и сказал вам про свою лачугу.  Я могу спрятать вас
так,  что никому и  в  голову не придет искать там,  а  еды у меня сколько
угодно.  Иначе вам не  уйти.  Собак у  вас нет,  снаряжения -  тоже,  море
замерзло,  ближайший форт -  Сент-Майкл, и весть о вас дойдет туда и через
перевал,  в Анвик,  раньше,  чем вы сами доберетесь.  У вас нет ни единого
шанса на спасение!  Переждите,  пока уляжется буря.  Через месяц,  а  то и
меньше про  вас  и  не  вспомнят:  они будут заняты возвращением в  Йорк и
разными другими делами.  Вы  удерете из-под  самого их  носа,  и  никто не
заметит этого. У меня свои представления о справедливости. Я последовал за
вами из "Эльдорадо" сюда совсем не для того,  чтобы поймать вас или отдать
на растерзание толпе.  У  меня свои представления,  и  они не имеют ничего
общего с их намерениями.
     Он замолчал,  увидев,  что убийца вытащил из кармана молитвенник. При
желтоватом  мерцании  северного  сияния,  разлившегося в  северо-восточной
стороне неба.  Счастливчик Ла  Перл заставил Эри  Брэма обнажить голову и,
положив руки на священную книгу,  поклясться в правдивости своих слов. Эту
клятву Эри Брэм не намеревался нарушить и не нарушил.
     У дверей лачуги игрок на мгновение замедлил шаг,  удивляясь странному
поведению человека,  вдруг пожелавшего спасти его,  и все еще сомневаясь в
нем.
     При  тусклом свете свечи он  успел заметить,  что  в  лачуге довольно
уютно и  никого посторонних нет.  И  пока хозяин готовил кофе,  он  быстро
свернул  себе  сигарету.  Тепло  расслабило  его  мускулы,  и  он,  приняв
небрежный вид,  откинулся на спинку стула и  стал внимательно изучать лицо
Эри  сквозь затейливые кольца дыма.  Это  было лицо человека сильного,  но
умеющего быть сдержанным и  не  проявлять свою силу по пустякам.  Глубокие
морщины напоминали скорее шрамы,  а  в  суровых чертах его  не  было  даже
намека на добросердечие или покладистость. Из-под кустистых бровей холодно
сверкали серые глаза.  Над впалыми щеками уродливо нависали высокие скулы.
Подбородок свидетельствовал о слепом упрямстве, а узкий лоб - о том, что в
случае необходимости обладатель его бывал и безжалостен. Голос и все черты
его физиономии -  нос,  губы и  линии морщин на лбу были довольно грубыми.
Это   было  лицо  человека,   который  привык  жить  в   одиночестве,   не
прислушиваясь к  чужому мнению и  ни  у  кого не ища поддержки,  человека,
которому по ночам приходилось бороться с  одолевавшими его мыслями,  но по
утрам он  вставал с  таким видом,  что  никто не  мог  догадаться об  этих
мыслях.  Он был человеком ограниченным, но целеустремленным, и Счастливчик
- натура широкая,  но  легкомысленная -  не был в  состоянии разобраться в
нем.  Если бы Эри пел,  когда ему было весело, или вздыхал, когда грустно,
Счастливчик мог  бы  еще  понять его,  расшифровать его загадочные черты и
распознать душу, что скрывалась за ними.
     - Помогите-ка  мне,  мистер,  -  приказал  Эри,  когда  с  кофе  было
покончено. - Нужно подготовиться на случай появления непрошеных гостей.
     Счастливчик назвал хозяину свое имя и  умело взялся за  дело.  Топчан
Эри  располагался у  стены  в  дальнем конце  лачуги.  Это  было  довольно
примитивное сооружение из бревен,  поверх которых был настлан мох. В ногах
торчали неровные концы этих бревен.  С  той  стороны,  которая прилегала к
стене,  Эри снял мох и  вытащил три бревна.  Концы их  он отпилил и  снова
положил на место, так, чтобы край оставался неровным.
     Счастливчик принес из  кладовой несколько мешков муки и  сложил их на
пол  у  стены,  под  топчаном.  Эти  мешки  Эри  застелил  двумя  длинными
корабельными мешками,  а сверху -  мохом в несколько слоев и одеялами.  На
них и должен был покоиться Счастливчик, укрытый с головы до ног шкурами, и
никому и в мысли бы не пришло, что под топчаном кто-то есть.
     В  течение  нескольких недель  власти  производили тщательные обыски,
которые не  миновали ни  единой  хижины,  ни  единой  палатки в  Номе,  но
Счастливчик остался цел и  невредим в  своем потайном убежище.  По  правде
говоря,  никто и не обращал особого внимания на лачугу Эри Брэма, ибо люди
и  представить себе не  могли,  что  там скрывается убийца Джона Рэндолфа.
Обыски кончились,  и Счастливчик слонялся без дела по хижине,  раскладывал
бесконечный пасьянс и выкуривал бесчисленное количество сигарет.  Несмотря
на непостоянство своего характера,  общительность и  склонность к  веселой
беседе,   он  быстро  привык  к  неразговорчивому  Эри.   И  если  уж  они
разговаривали, то только о намерениях преследователей, о состоянии дорог и
ценах на собак, да и об этих вещах они беседовали редко и немногословно.
     Счастливчик принялся было за  создание системы,  которая обеспечивала
бы  выигрыш в  картежной игре,  и  на  протяжении долгих часов и  дней  он
тасовал и сдавал карты,  тасовал и сдавал, многократно записывая различные
комбинации,  снова тасовал карты и снова сдавал их. Но в конце концов даже
это занятие опостылело ему, и, уронив голову на стол, он уносился в мечтах
в  шумные  игорные  дома  Нома,  где  посменно,  даже  ночью,  лихорадочно
трудились банкометы и  сторожа,  а  шарик  рулетки  никогда не  переставал
вращаться.  В  такие  минуты он  особенно остро ощущал свое  одиночество и
незадачливость и  долго сидел неподвижно,  уставив немигающий взор в  одну
точку.  А иногда бурлившая в нем ожесточенность находила выход в страстных
взрывах негодования:  жизнь частенько гладила его против шерстки, и ему не
по душе было ее прикосновение.
     - Жизнь -  грязная игра, - любил он повторять, и каждый раз эта фраза
вызывала у  него  новый поток жалоб.  -  У  меня никогда не  было шанса на
выигрыш, - сетовал он. - Меня одурачили еще при рождении и обманывали даже
на материнском молоке.  Видать, матери довелось играть краплеными картами,
и я родился как свидетельство ее проигрыша.
     Но разве она имела право винить меня в  своем проигрыше и смотреть на
меня,  как на битую карту? А ведь она поступала именно так, да, да, именно
так.  Почему она не дала мне возможность хоть разок сорвать кон? Почему не
сделали этого другие?  И зачем только я приехал в Сиэтл?  Для чего валялся
на палубе,  перебираясь в Ном,  и жил там,  как свинья? Зачем я заглянул в
"Эльдорадо"?  Ведь я  шел к  Большому Питу и забрел туда лишь за спичками.
Почему у  меня самого не  было спичек?  Почему мне захотелось курить?  Вот
видите,  как все, каждая мелочь, словно карта к карте, складывалось против
меня!  Ставлю мешок золота,  которого у меня никогда не было, что так было
задумано еще до моего рождения.  Еще до моего рождения,  - вот почему. Вот
почему  Джон  Рэндолф  назначил  ставку  и  одновременно передвинул фишки.
Поделом ему,  будь он  проклят!  Мог бы попридержать свой язык и  дать мне
возможность испытать мой шанс? Он знал, что я сумею сорвать банк. Почему я
не совладал с собой? Почему? Почему? Почему?
     И Счастливчик Ла Перл катался по полу, тщетно взывая к своей судьбе.
     Во время таких приступов отчаяния Эри обычно бывал нем и недвижим,  и
лишь  серые глаза его  становились тусклыми,  и  взор  их  мутнел,  словно
свидетельствуя об отсутствии всякого интереса к излияниям Ла Перла.
     Счастливчик прекрасно понимал,  что  между ним и  Эри не  было ничего
общего, и не раз удивлялся, почему Брэм спас его.
     Однако время ожидания подходило к концу.  У людей даже жажда крови не
может  устоять  перед  жаждой  золота.  Убийство  Джона Рэндолфа уже стало
достоянием  истории  города.  Если  бы  убийца  объявился,  жители   Нома,
несомненно,  побросали  бы  свои  дела,  дабы свершить акт правосудия,  но
поиски  Счастливчика  Ла  Перла  более  не   представлялись   им   задачей
первостепенного  значения.  На дне ручьев лежало золото,  песок на взморье
еще не был лишен своей ценности,  а когда море освободится ото льда, люди,
порядком нагрузив заплечные мешки,  отправятся в те края, где буквально за
бесценок можно скупить все блага земные.
     И  вот  однажды вечером Счастливчик помог  Эри  Брэму запрячь собак в
нарты, и они отправились по заснеженной тропе на юг. Собственно говоря, не
строго на юг,  ибо у форта Сент-Майкл они свернули от побережья на восток,
перевалили через кряж и  у  Анвика съехали на  Юкон,  оказавшись на многие
сотни  километров выше  его  устья.  Они  мчались на  северо-восток,  мимо
Коюкука,  Тананы и Минука, дважды пересекли Полярный круг, обогнув Великую
Излучину  у  форта  Юкон,  и  по  равнине  направились  на  юг.  Это  было
утомительное путешествие,  и Счастливчик недоумевал, почему Эри отправился
вместе с  ним,  пока тот не сказал,  что у  него в Игле есть участки,  где
работают люди.  Игл находился почти на самой границе - в нескольких  милях
от  него  над  казармами  форта Кьюдахи развевался британский флаг.  Затем
пошли Доусон,  Пелли,  Файв Фингерз, Уинди-Арм, Олений Перевал, Линдермен,
Чилкут и Дайя.
     На следующее утро, после того, как миновали Игл, они встали рано. Это
была их последняя общая стоянка, здесь им предстояло расстаться. На сердце
у  Счастливчика было легко.  Все вокруг уже предвещало весну,  и  даже дни
становились длиннее.  Теперь  он  должен был  держать путь  по  территории
Канады.  Свобода была рядом, возвращалось солнце, и с каждым новым днем он
приближался  к   настоящей  жизни.   Мир  был  велик,   и   будущее  снова
представлялось ему в ярком свете.  Он весело насвистывал во время завтрака
и напевал легкую песенку,  пока Эри запрягал собак и укладывался. Но когда
все было готово и  Счастливчик собрался пуститься в  путь,  Эри подтащил к
костру оставшееся полено и уселся на нем.
     - Вы слышали когда-нибудь о Тропе Дохлых Лошадей?
     Взгляд его  стал задумчивым.  Счастливчик покачал головой,  внутренне
негодуя на задержку.
     - Иногда бывают встречи, которые трудно забыть, - негромко и не спеша
продолжал Эри.  -  Именно такая встреча произошла у меня с одним человеком
на  Тропе  Дохлых Лошадей.  Многим стоила жизни переправа снаряжения через
Снежный Перевал в 1897 году - недаром тропе дали такое название. С первыми
же морозами лошади дохли,  как мухи, и от Скагуэйя до Беннета лежали целые
горы падали.  Кони гибли в Скалистых горах,  травились на кряже и подыхали
от  голода на  Озерах.  Они  теряли тропу,  от  которой и  было только что
название,  срывались с нее,  тонули в реке вместе с поклажей и разбивались
об огромные валуны.  Они калечили ноги в  расселинах скал и ломали хребет,
опрокидываясь под  тяжестью  навьюченных на  них  тюков,  вязли  в  топях,
захлебывались в  липкой  тине  или  распарывали себе  брюхо,  натыкаясь  в
болотах на остатки бревенчатых настилов.  Люди загоняли лошадей до смерти,
а  когда  лошади  падали,  возвращались на  побережье  и  покупали  новых.
Некоторые  хозяева  даже  не  брали  на  себя  труд  прикончить несчастных
животных и  бросали их  на  произвол судьбы,  срывая с  них  лишь седла да
подковы.  Сердца  людей,  которые прошли  по  Тропе  Дохлых  Лошадей и  не
погибли, превратились в камень, люди озверели.
     Именно там я  и  встретил человека с сердцем и терпением Христа.  Это
был хороший,  честный человек. На привалах он спешил снять поклажу со спин
лошадей,  чтобы животные тоже могли отдохнуть.  Он платил по сотне, а то и
больше долларов за  центнер корма для них.  Он  укрывал их  натертые спины
своими одеялами, в то время как у лошадей, принадлежавших другим хозяевам,
под  седлами гноились глубокие раны.  Когда подковы стирались,  люди гнали
несчастных  животных  до  тех  пор,  пока  копыта  их  не  превращались  в
кровоточащие лохмотья.  Он  же мог истратить последний доллар на подковные
гвозди.  Я знаю это,  потому что мы укрывались одним одеялом, ели из одной
миски  и  стали  братьями на  той  самой тропе,  где  люди  теряли разум и
умирали,  проклиная бога.  Как бы  он ни уставал,  он всегда находил время
ослабить уздечку или  затянуть подпругу,  и  часто  глаза его  наполнялись
слезами,  когда  он  смотрел на  все  это  безбрежное море  страданий.  На
перевале в  горах,  где животные лезли вверх,  становясь на дыбы и  тщетно
пытаясь упереться в  скалу передними ногами,  совсем как кошка,  когда она
взбирается на стену, вся дорога была устлана скелетами сорвавшихся с кручи
лошадей. И вот в этом кромешном аду он подбодрял животных словом и лаской,
следя, пока не пройдет весь караван. И если какая-нибудь лошадь падала, он
задерживал движение,  ожидая, когда она поднимется, и никто не осмеливался
ему перечить в эти минуты.
     В  конце перехода один  человек,  который загнал с  полсотни лошадей,
вздумал было купить новых;  мы взглянули на него и  перевели взор на своих
лошадок -  горных пони  из  Восточного Орегона.  Он  предлагал пять  тысяч
долларов - у нас в ту пору в кармане не было ни гроша, - но мы вспомнили о
ядовитой траве на  склонах кряжа,  перевал в  горах,  и  человек,  который
считался моим братом,  не проронив ни слова,  отделил своих лошадей, потом
посмотрел на меня,  и  мы поняли друг друга:  я отогнал его лошадей,  он -
моих, и мы перестреляли их всех до единой, в то время как негодяй, который
загубил пятьдесят животных,  надрывался от  крика,  ругая нас на  чем свет
стоит.  Так вот,  тот человек,  которого я  на Тропе Дохлых Лошадей привык
считать своим кровным братом...
     - Тот человек был Джон Рэндолф,  -  криво усмехаясь, закончил за него
Счастливчик.
     Эри кивнул головой.
     - Рад, что вы поняли, - сказал он.
     - Я  готов,  -  заявил Счастливчик,  и  лицо его снова помрачнело.  -
Приступим к делу, да только побыстрей.
     Эри Брэм поднялся на ноги.
     - Всю свою жизнь я  верил в  бога.  Я уверен,  что бог справедлив.  Я
знаю,  что сейчас он смотрит сверху,  решая нашу судьбу. Я знаю, он хочет,
чтобы моя  правая рука исполнила его  волю.  И  до  того сильна моя вера в
него,  что я готов стреляться с вами на равных условиях, и пусть всевышний
вершит свой суд.
     При  этих  словах  сердце Счастливчика встрепенулось от  радости.  Он
ничего не  ведал  о  боге,  которому поклонялся Эри,  но  верил в  Случай,
который с тех пор,  как он ночью бежал по берегу через сугробы, ни разу не
отказал ему в помощи.
     - Но у нас только один револьвер, - возразил он.
     - Будем стрелять по очереди, - ответил Эри, вынимая барабан из кольта
Ла Перла и рассматривая его.
     - А карты решат, кому стрелять первому!
     При  мысли  об  игре  на  душе  у  Счастливчика  потеплело,  и  он  с
молчаливого одобрения Эри вынул из  кармана колоду карт.  Случай и  сейчас
поможет ему,  в  этом он не сомневался.  Он думал о том,  что солнце снова
светит ему,  когда снимал карту, чтобы решить, кому сдавать, и задрожал от
радости,  увидев,  что сдавать ему.  Он перетасовал колоду,  сдал,  и  Эри
открыл валета пик.  Они начали играть. У Эри не было ни одного козыря, а у
него на руках туз и двойка.  Жизнь снова улыбалась ему, когда они отмерили
пятьдесят шагов.
     - Если  господь  удержит карающую десницу и  вы  убьете  меня,  тогда
берите собак и снаряжение. У меня в кармане вы найдете оформленную купчую,
- сказал  Эри  и,  расправив плечи  и  выпрямившись,  остановился на  краю
пятидесятиметровой дорожки, глядя прямо в лицо противнику.
     Счастливчик  зажмурился,  отвернувшись от  солнца,  омывающего  своим
светом океан,  и прицелился.  Он не спешил.  Дважды, когда порыв весеннего
ветра сотрясал макушки сосен,  он  опускал оружие.  Потом он  опустился на
одно колено,  стиснул обеими руками револьвер и выстрелил.  Эри сделал шаг
вперед;  вскинул руки,  закачался на месте и  упал в снег.  Но Счастливчик
понял,  что пуля прошла слишком далеко от  сердца,  иначе его противник не
сумел бы сделать и шага.
     Когда Эри,  превозмогая боль,  с трудом поднялся на ноги и потребовал
револьвер.  Счастливчика охватило желание выстрелить еще раз. Но он тотчас
отбросил эту мысль. Случай и так был весьма благосклонен к нему, рассуждал
он,   и,   если   он   сейчас  попытается  смошенничать,   потом  придется
расплачиваться.  Нет,  он  будет играть честно.  Кроме того,  Эри серьезно
ранен и  вряд ли  способен удержать в  руках тяжелый кольт и  взять верный
прицел.
     - Ну,  так где же сейчас ваш бог? - усмехнулся он, передавая раненому
револьвер.
     - Бог еще не сказал последнего слова,  - ответил Эри. - Приготовьтесь
к тому, чтобы выслушать его.
     Счастливчик  стал  к  Брэму  лицом,   но,   желая  уменьшить  площадь
попадания,  повернулся боком.  Эри  шатался  как  пьяный,  выжидая  минуты
затишья между порывами ветра.  Револьвер был слишком тяжел,  он  опасался,
что не удержит его,  как и  надеялся Счастливчик.  Зажав кольт,  он поднял
руку над головой и затем стал медленно опускать ее вперед. И в тот момент,
когда   мушка   револьвера  оказалась  на   уровне  левой   стороны  груди
Счастливчика,   Эри  спустил  курок.  Счастливчик  не  сделал  ни  единого
движения,  но сразу потускнела и  погасла мечта о веселом Фриско,  а когда
вдруг почернел залитый солнечным светом снег под ногами, игрок в последний
раз  почти  шепотом послал проклятие Случаю,  в  партии с  которым он  так
жестоко ошибся.

__________________________________________________________________________

          Джек Лондон
          Собрание сочинений в тринадцати томах. Т. I. - М.: Правда, 1976.
     - Библиотека "Огонек"
          Тираж 375 000 Цена 90 коп.
          Индекс 70685
     Составление и общая редакция Г. П. Злобина и С. С. Иванько
     Иллюстрации художника П. Пинкисевича
     Оформление художника Р. Г. Алеева
     Технический редактор А. И. Шагарина

__________________________________________________________________________
     Сканирование текста, иллюстраций и обложки: Zmiy ([email protected])
     Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 28.06.2002
     О найденных в тексте ошибках сообщать по почте: [email protected]
     Новые редакции текста можно получить на: http://vgershov.lib.ru/