Макнот Джудит / книги / Благословение небес

Текст получен из библиотеки 2Lib.ru

 
Код произведения: 7166 
Автор: Макнот Джудит 
Наименование: Благословение небес 





OCR Альдебаран:  http://www.aldebaran.50g.com/
                                       
Джудит Макнот

                             Благословение небес.

                                    Глава 1
     
     Однажды на рассвете пятнадцать человек в синих с серебром ливреях вышли из
ворот  Хэвенхерста  и  отправились в путь. Все они имели  при  себе  совершенно
одинаковые  послания  от мистера Джулиуса Камерона, дяди  некой  леди  Элизабет
Кэмерон,  которые  нужно было в срочном порядке доставить  в  пятнадцать  домов
Англии.
     Получателей этих посланий объединяло только одно: все они имели  несчастье
просить руки его племянницы леди Элизабет и получили категорический отказ.
     Лицо  каждого из этих пятнадцати джентльменов по прочтении письма в первый
момент  выразило шок. Затем на их лицах можно было прочитать сомнение, насмешку
и  злорадное  удовлетворение. Двенадцать из них  тут  же  ответили  отказом  на
выходящее  за рамки всех приличий предложение Джулиуса Кэмерона и  поспешили  к
приятелям, чтобы поделиться с ними этой восхитительной, ошеломляющей новостью.
     И  только  трое из получателей отреагировали так, как это было  желательно
графу.
     Лорд  Джон  Марчмэн  только  что вернулся с охоты,  которой  посвящал  все
свободное  время, когда в дом вошел слуга из Хэвенхерста, и лакей  передал  ему
письмо. "Черт меня побери", - выдохнул Джон Марчмэн, закончив чтение. В  письме
черным  по  белому было написано, что мистер Джулиус Кэмерон хотел бы  еще  при
жизни  видеть  пристроенной  свою племянницу леди Элизабет  Кэмерон,  а  потому
собирается немедленно выдать ее замуж. Поэтому, писал мистер Кэмерон, он  хотел
бы  пересмотреть  ранее отвергнутое предложение руки и сердца  лорда  Марчмэна.
Учитывая, что со времени, когда было сделано это предложение, прошло уже  более
полутора лет, мистер Джулиус Кэмерон предлагал направить к нему свою племянницу
в  гости  (разумеется, не одну, а под присмотром какой-нибудь родственницы  или
компаньонки), дабы они могли "возобновить свое знакомство".
     Не в состоянии поверить написанному, лорд Марчмэн походил по комнате и еще
дважды  перечитал послание целиком. "Черт меня побери", - проговорил он  опять.
Запустив  пальцы  в  свои  пшеничные волосы, он  бессознательно  оглядел  стену
напротив, увешанную его ценнейшими сокровищами - головами животных, убитых им в
Европе и других частях света. Американский лось уставился на него остекленевшим
взглядом, рядом с ним сердито заворчала голова дикого кабана. Подойдя  поближе,
Марчмэн  с неуместной в данном случае нежностью почесал лося за рогами, выразив
ему этим жестом свою признательность за тот чудный день охоты, ознаменовавшийся
этим трофеем.
     Видение  прелестной, кружащейся в танце танцующей Элизабет Кэмерон всплыло
у него перед глазами - ее невероятно красивое, словно выточенное на камее лицо,
зеленые  глаза и нежные, улыбающиеся губы. Когда он впервые увидел  ее  полтора
года  назад,  то  сразу  подумал, что это самая красивая  девушка,  которую  он
встречал в своей жизни. После второй встречи его настолько покорили простота  и
непосредственность  этого  прелестного  семнадцатилетнего  создания,   что   он
помчался к ее брату делать предложение. Брат холодно отказал ему.
     Очевидно, дядя Элизабет, который теперь стал ее опекуном, оценил Джона  по
менее жестким стандартам.
     А может быть, за этим решением стояла сама леди Элизабет, возможно, те две
встречи в парке значили для нее так же много, как и для него.
     Встряхнув головой, Джон подошел к третьей стене, на которой были  вывешены
различные виды багров для рыбной ловли, и задумчиво выбрал один из них. Сегодня
должна клевать форель, подумал он, вспоминая медовые волосы Элизабет. Ее волосы
блестели  на солнце, напоминая ему блеск чешуи прекрасной форели, плещущейся  в
реке. Эта аналогия показалась ему такой удачной и поэтичной, что лорд
     Марчмэн  на  мгновение  застыл, потрясенный этим  удачным  сравнением.  Он
решил,  что,  когда  Элизабет  приедет к нему в следующем  месяце,  сделает  ей
комплимент  в  точности  этими словами. Лорд Марчмэн  был  первым,  кто  послал
положительный ответ ее дяде.
     
     Сэр  Фрэнсис  Белховен, четырнадцатый адресат Джулиуса Кэмерона,  прочитал
его  письмо, сидя в своей спальне, завернувшись в атласный халат. Его любовница
лежала  на  кровати в противоположном конце комнаты и ждала, когда он  закончит
читать.
     -  Фрэнсис,  дорогой, - проворковала она, поскребывая ногтями по  атласным
простыням, - что в этом письме такого важного, что ты сидишь там, вместо  того,
чтобы лежать рядом со мной?
     Он поднял голову и передернулся от звука, который она производила ногтями.
     - Не рви простыни, любовь моя, они стоят по тридцать фунтов за штуку.
     -  Если  бы  ты любил меня, - ответила она, стараясь говорить  не  слишком
ноющим  голосом,  - ты бы не думал об их стоимости. Фрэнсис  Белховен  был  так
прижимист, что временами Элоиза задумывалась, выгадает ли она что-нибудь, кроме
одного-двух платьев в год, если выйдет за него замуж.
     -  А  ты,  если  бы  любила меня, больше пеклась бы о  моем,  кошельке,  -
последовал незамедлительный ответ.
     Как  в  пять, так и в сорок пять лет Фрэнсис Белховен не был женат, однако
он  никогда  не  страдал от недостатка женского общества  и  без  памяти  любил
представительниц слабого пола - их тела, лица, и опять тела...
     Однако  в  настоящий момент ему был нужен законный наследник, а для  этого
требовалась жена. Весь последний год он довольно много размышлял, определяя для
себя,  каким  требованиям (надо сказать, довольно строгим) должна  отвечать  та
любимица  фортуны, которую он в конце концов изберет. Он хотел, чтобы его  жена
была  и  молода, и красива, и к тому же располагала солидными средствами,  дабы
предотвратить посягательство на его собственные.
     Поверх  письма Джулиуса он бросил жадный взгляд на грудь Элоизы и мысленно
добавил  новое  требование к своей будущей жене: она должна понимать,  что  его
чувственные  аппетиты  очень сильны и он нуждается в разнообразии  сексуального
меню.  Она не должна кукситься, как черносливина, только оттого, что он заведет
тривиальную легкую интрижку или даже несколько. Он не намерен в сорок пять  лет
выслушивать от какой-нибудь девчонки ханжеские нотации о верности и морали.
     Образ  Элизабет Кэмерон еще больше выигрывал по сравнению с его обнаженной
любовницей.  Какой аппетитной маленькой штучкой она была два года назад,  когда
он  делал ей предложение. Тонкая талия, пышная грудь, лицо... незабываемое.  Ее
капитал...  адекватный. Однако после загадочного исчезновения  ее  брата  пошли
слухи,  что она осталась почти без гроша, но из письма ее дяди явствовало,  что
она  принесет  мужу солидное приданое, а это означало, что слухи,  как  всегда,
были только слухами.
     - Фрэнсис!
     Поднявшись,  он  прошел через комнату и сел возле Элоизы. Ласково  положив
руку ей на бедро, другой рукой он дотянулся до звонка.
     -  Секунду,  дорогая,  -  сказал  он, когда  в  спальню  влетел  слуга.  -
Проинструктируй  моего  секретаря, чтобы он отправил  утвердительный  ответ,  -
сказал Белховен, вручая ему письмо.
     
     Последнее  послание было переправлено из лондонского дома Яна  Торнтона  в
его   загородное  поместье  Монтмэйн.  Там,  среди  горы  деловой  и   светской
корреспонденции,  оно  и  оказалось, ожидая  своего  часа.  Ян  Торнтон  вскрыл
послание  Джулиуса  Кэмерона,  не  переставая быстро  надиктовывать  инструкции
своему новому секретарю. Чтобы принять решение, ему вовсе не потребовалось  так
много времени, как лорду Джону Марчмэну или сэру Фрэнсису Белховену.
     Он  смотрел  на  письмо в полном недоумении, в то время как его  секретарь
Петерс,  получивший  эту  работу  всего две недели  назад,  бормотал  про  себя
благодарственную молитву за перерыв, не переставая писать так бегло, как только
мог, пытаясь угнаться за быстрой диктовкой своего работодателя.
     -  Либо  это чья-то ошибка, либо какая-то злая шутка. В противном  случае,
это невыносимо дурной вкус, - пробормотал Ян с окаменевшим лицом.
       Воспоминание об Элизабет Кэмерон всколыхнулось в памяти Яна - маленькая,
пустая, меркантильная кокетка с лицом и телом, которые, как наркотик, притупили
его ум. Когда он встретил ее, она была помолвлена с виконтом. Видимо, она так и
не  вышла за своего виконта, - должно быть, бросила его ради кого-нибудь  более
высокого  полета. Ему было хорошо известно, что представители английской  знати
вступали  в брак только ради престижа и денег, после чего супруги искали  выход
своим  нежным  чувствам где-нибудь на стороне. Очевидно, родственники  Элизабет
Кэмерон  снова  вывели  ее  на брачный аукцион. Коли  так,  они,  должно  быть,
чертовски  жаждут  сбыть  ее с рук, если ради денег Яна  готовы  отказаться  от
титула... Это послание скорее всего чья-нибудь глупая шутка. Человек этот,  без
сомнения,  не  забыл слухи, которые ходили после того загородного  уик-энда,  и
решил, что Ян найдет эту шутку забавной.
     Отбросив  мысли о шутнике и Элизабет Кэмерон, Ян перевел взгляд на  своего
замученного  секретаря,  который продолжал писать как  сумасшедший.  "Ответ  не
нужен",  -  сказал  он  и  перебросил письмо через  стол  секретарю,  но  белый
пергамент  соскользнул с полированного дуба и плавно опустился на  пол.  Петере
неуклюже  подпрыгнул, чтобы поймать его, и вся остальная корреспонденция  упала
на пол с его колен.
     -  Пп-ппростите, сэр, - забормотал секретарь, вскакивая и  сбивая  в  кучу
бумаги,  рассыпавшиеся по ковру. - Я чрезвычайно извиняюсь, мистер  Торнтон,  -
добавил   он,   хватая  контракты,  приглашения,  письма  и  складывая   их   в
беспорядочную кипу.
     Хозяин,  похоже,  не  слышал  его.  Он  уже  выдавал  новые  инструкции  и
переправлял через стол приглашения и письма.
     - Отклоните первые три, примите четвертое, пятому откажите,
     На  это  пошлите мои соболезнования. На это объясните, что я  собираюсь  в
Шотландию, и отправьте приглашение встретиться там, одновременно с этим пошлите
распоряжение приготовить коттедж к моему приезду.
     Петере высунул голову из-за стопки бумаг, которые прижимал к груди.
     -  Да,  мистер  Торнтон,  -  сказал  он,  пытаясь  придать  своему  голосу
уверенность.  Но когда стоишь на коленях, очень трудно сохранять уверенность  в
себе.  Петерсу  это  было  еще труднее, так как он не  был  точно  уверен,  что
правильно  запомнил,  к  каким  письмам и  приглашениям  относились  инструкции
хозяина.
     Весь  остаток дня Ян Торнтон работал в своем кабинете с Петерсом,  который
совершенно обессилел от беспрерывного писания под диктовку.
     Вечер  Ян  провел  с  графом  Мельбурном, своим будущим  тестем,  обсуждая
условия  брачного контракта. А Петерс весь вечер пытался выяснить у дворецкого,
какие  приглашения,  по  его мнению, хозяин должен  был  бы  принять,  а  какие
отклонить.
                                       
                                       
                                    Глава 2
     
     Лакей,   выполнявший  при  необходимости  обязанности  конюха,  помог   ей
спешиться.  Надо  заметить,  что  необходимость  сочетать  обе  эти   должности
возникала  постоянно. Леди Элизабет Кэмерон, графиня Хэвенхёрстская,  спрыгнула
со  своей  кобылы, которую давно уже следовало отправить на заслуженный  отдых.
"Спасибо, Чарльз", - сказала она, признательно улыбнувшись старому слуге.
     В  эту  минуту  молодая  графиня  даже отдаленно  не  напоминала  женщину,
принадлежащую к дворянскому сословию, более того, ее вряд ли можно было назвать
даже просто леди. Голова ее была повязана голубой косынкой, простое платье  без
какой  бы  то  ни  было отделки давно вышло из моды, на руке  висела  корзинка,
которую  она всегда брала с собой, когда отправлялась на рынок. Но  ни  блеклый
наряд,  ни  древняя лошадь, ни корзинка, висевшая на руке, не  смогли  изменить
внешность  Элизабет  Кэмерон настолько, чтобы ее можно  было  назвать  обычной.
Золотые волосы роскошной волной падали из-под косынки ей на спину, когда же она
снимала косынку, которую повязывала только выходя в деревню, эти чудные волосы,
редко заплетавшиеся в косу, лежали на плечах, обрамляя потрясающей, безупречной
красоты  лицо.  У  нее  были  прекрасно вылепленные высокие  скулы,  сливочного
оттенка кожа дышала здоровьем, так же свежи и нежны были мягко очерченные губы.
Но  больше всего в ее внешности привлекали глаза - под разлетающимися  бровями,
окаймленные длинными загнутыми ресницами они были поразительно яркого  зеленого
цвета.  Не  светло-карие  и  не  голубые, как  вода,  а  зеленые,  замечательно
выразительные глаза, которые сверкали, как изумруды, когда она была  счастлива,
и темнели, как река перед розой, когда она грустила или задумывалась.
     Лакей  с  надеждой  впился  глазами в содержимое  корзинки,  завернутое  в
бумагу, но Элизабет с сожалеющей улыбкой покачала головой.
     -  Там  нет фруктовых пирожных, Чарльз. Они оказались слишком дорогими,  и
мистер Дженкинс никак не хотел проявить благоразумие. Я сказала ему, что  куплю
целую дюжину, но он не согласился сбросить цену больше, чем на пенни, поэтому я
не   купила  ни  одного  -  просто  из  принципа.  Знаешь,  -  призналась  она,
засмеявшись,  -  на прошлой неделе, увидев, что я свернула к его  магазину,  он
спрятал за дверь мешки с мукой!
     -  Он  просто  трус!  -  сказал  Чарльз, усмехнувшись.  Всем  торговцам  и
лавочникам  в  округе было известно, что Элизабет Кэмерон держалась  за  каждый
шиллинг  до  последнего, и, когда она начинала сбивать цену, а делала  она  это
неизменно, лишь немногие могли устоять под напором ее аргументов. В этой борьбе
главным  ее  преимуществом была не красота, а интеллект, она  не  только  умела
мгновенно  складывать и умножать в уме любые цифры, но, перечисляя причины,  по
которым, на ее взгляд, следовало бы сбросить цену, была так изобретательна, что
либо  доводила  своих оппонентов до изнеможения, либо окончательно  запутывала,
вынуждая их нехотя с ней соглашаться.
     Столь рачительное отношение к деньгам Элизабет распространяла не только на
лавочников,  в  самом Хэвенхёрсте она придерживалась такой же тактики,  экономя
буквально на всем, и в конце концов это принесло свои плоды. В девятнадцать лет
девушка  осталась  совсем одна, и волей-неволей ей пришлось  взвалить  на  свои
плечи  все  заботы  о  поместье, унаследованном  ею  от  предков,  и  содержать
восемнадцать  слуг, оставшихся из тех девяноста, что служили у  них  раньше.  С
помощью  незначительной финансовой поддержки своего прижимистого дяди  Элизабет
удалось  сделать почти невозможное: вот уже два года она спасала Хэвенхёрст  от
продажи  с  молотка,  а также кормила и одевала слуг. Единственной  "роскошью",
которую  позволила себе Элизабет, была мисс Люсинда Трокмортон-Джонс. Эта  дама
была  ее  дуэньей,  а  теперь еще и платной компаньонкой  на  сильно  урезанном
жалованье. И хотя Элизабет знала, что вполне может жить в Хэвенхёрсте одна, она
также  понимала,  что  сделай  она  это, и то  немногое,  что  осталось  от  ее
репутации, будет окончательно погублено.
     Элизабет передала корзинку лакею и в утешение сказала:
     -  Вместо  фруктовых  пирожных я купила клубнику. Мистер  Зергуд  оказался
более  благоразумным,  чем мистер Дженкинс. Он согласился  с  тем,  что,  когда
человек  покупает  что-то в большом количестве, то само  собой  разумеется,  за
каждый предмет в отдельности он платит меньше.
     Чарльз поскреб в голове, стараясь не показать, что ход ее мыслей для  него
слишком сложен, и изобразил полное понимание.
     - Само собой, - сказал он, уводя лошадь, - любому дураку ясно.
     -  Вот  и я говорю, - сказала Элизабет. Затем повернулась и легко взбежала
по ступенькам крыльца, прикидывая в уме, какие записи нужно сделать в расходной
книге.  Бентнер  распахнул перед ней дверь, на его полном немолодом  лице  было
написано  сильное волнение. Тоном человека, которого распирает от  радости,  но
который слишком горд, чтобы показать это, он провозгласил:
     - К вам посетитель, мисс Элизабет!
     Вот уже полтора года у нее не было посетителей, поэтому неудивительно, что
Элизабет  вслед  за  смятением,  охватившим ее в первый  момент,  почувствовала
прилив ребяческой радости. Это не мог быть кредитор - она распродала почти  всю
мебель  и  очистила  Хэвенхёрст от всего мало-мальски ценного,  зато  полностью
расплатилась со всеми кредиторами.
     - Кто это? - спросила Элизабет, входя в холл и развязывая косынку.
     Сияющая улыбка расплылась по всему лицу Бентнера.
     -  Это  Александра Лоуренс! Э-э, Таунсенд, - поправился он, вспомнив,  что
посетительница теперь уже замужем.
     От радости и невозможности поверить в это Элизабет на мгновение застыла, а
потом  развернулась и помчалась по коридору с неподобающей для леди  скоростью,
срывая  на ходу косынку. В дверях она внезапно остановилась, косынка повисла  у
нее  в  руках, и взгляд упал на красивую молодую брюнетку в элегантном  красном
дорожном  костюме,  стоявшую  посреди комнаты.  Брюнетка  повернулась,  девушки
взглянули  друг на друга, и в уголках их губ и в глубине глаз заиграли  улыбки.
Элизабет, переполненная восхищением, удивлением и радостью, наконец прошептала:
     - Алекс? Это действительно ты?
     Брюнетка улыбнулась, теперь уже открыто.
     Они  еще немного неуверенно постояли, каждая из них отмечала драматические
перемены в другой, произошедшие за эти полтора года, и каждая испытывала легкую
тревогу,  когда обнаруживала, что перемена была слишком сильной.  В  безмолвной
комнате  воспоминания  о  детской дружбе и давней привязанности  друг  к  другу
быстро  начали  обступать их со всех сторон, затем подтолкнули вперед,  вставив
сделать  один нерешительный шаг навстречу, после чего они побежали и  обхватили
друг друга руками, сжимая в неистовых объятиях, смеясь и плача от радости.
     -  О,  Алекс,  ты  так замечательно выглядишь! Я так скучала  но  тебе!  -
засмеялась  Элизабет, снова стиснув подругу. В светском обществе Алекс  звалась
Александрой, герцогиней Хостонской, но для Элизабет она была просто  Алекс,  ее
старинной подругой, подругой, которая долгое время была в свадебном путешествии
и  вряд  ли  могла  знать,  в  какую ужасную переделку  попала  Элизабет  в  ее
отсутствие.
     Потянув  подругу к дивану и усадив, Элизабет обрушила на нее стремительный
поток вопросов. "Когда ты вернулась из свадебного путешествия? Счастлива ли ты?
Как ты оказалась здесь? Как долго у меня пробудешь?"
     -  Я  тоже скучала по тебе, - сказала Алекс, радостно смеясь и отвечая  на
вопросы  Элизабет в том же порядке, в каком они были заданы. - Я вернулась  три
недели назад. Я неимоверно счастлива. И здесь, чтобы повидать тебя, конечно же,
и погощу несколько дней, если ты не возражаешь.
     -  Конечно, не возражаю! - весело сказала Элизабет. - У меня нет абсолютно
никаких планов, за исключением сегодняшнего дня. Сегодня ко мне должен приехать
дядя.
     В действительности список светских развлечений Элизабет был абсолютно чист
на  все  двенадцать  месяцев  в  году, но  визиты  ее  дяди  были  еще  большим
несчастьем, чем отсутствие визитов вообще. Но сейчас все это не имело значения.
Элизабет  была  так  счастлива  снова  видеть  свою  подругу,  что  беспрерывно
улыбалась и ничего не могла с этим поделать.
     Как  когда-то в юности, они скинули обувь и, поджав под себя  ноги,  стали
болтать  обо всем сразу, как будто и не было этих полутора лет, они  вспоминали
свои детские годы, и их лица попеременно становились то счастливыми, то нежными
и печальными.
     - Ты сможешь когда-нибудь забыть, - смеясь, спросила Элизабет двумя часами
позже, - какие смешные турниры мы устраивали, когда нас приглашали к Мэри Эллен
на день рождения?
     - Никогда, - улыбнулась при этом воспоминании Алекс.
     -  На  рыцарских  поединках  ты каждый раз  сбрасывала  меня  с  седла,  -
напомнила Элизабет.
     -  Да,  зато ты всегда выигрывала в соревнованиях по стрельбе.  Во  всяком
случае,  до тех пор, пока об этом не узнали твои родители и не решили,  что  ты
слишком взрослая - или слишком утонченная, - чтобы участвовать в этом. -  Алекс
вздохнула. - Нам не хватало тебя.
     -  Не  так  сильно, как мне вас. Я всегда точно знала, в какой день  будет
турнир, и изнывала от тоски, представляя, как вы там веселитесь. А потом  мы  с
Робертом  решили устраивать собственные турниры и уговорили участвовать  в  них
всех слуг, - добавила она и засмеялась, вспомнив себя и своего сводного брата в
те далекие дни.
     В ту же секунду улыбка сошла с лица Алекс.
     - А где Роберт? Ты ни разу о нем не упомянула.
     -  Он...  -  Элизабет заколебалась, понимая, что невозможно рассказать  об
исчезновении  брата,  умолчав  обо всем, что  этому  предшествовало.  С  другой
стороны,  сочувствие, проскальзывавшее в глазах Александры, вызывало у Элизабет
подозрение,  что ее подруге уже известна вся история. Бесстрастным голосом  она
произнесла:
     -  Роберт исчез полтора года назад. Я думаю, это может быть связано с... в
общем, с долгами. Давай сейчас не будем об этом, - торопливо добавила она.
     - Очень хорошо, - согласилась Алекс, изображая беспечную улыбку. - Тогда о
чем мы будем говорить?
     -  О  тебе, - сразу нашлась Элизабет. Алекс была старше Элизабет, но время
потекло вспять, когда Александра стала рассказывать о своем муже, которого  она
явно  обожала.  Элизабет  внимательно слушала  описания  удивительных  мест,  в
которых  они  побывали. Муж специально повез ее в свадебное путешествие  вокруг
света, чтобы показать ей все те места, которые он уже видел и очень любил.
     -  А  теперь  расскажи  мне  о Лондоне, - сказала  Элизабет,  когда  Алекс
прервала свой рассказ о виденных ею городах.
     - А что бы ты хотела знать? - очнувшись от воспоминаний, спросила Алекс.
     Элизабет  наклонилась  вперед и уже было открыла  рот,  чтобы  спросить  о
вещах,  которые так много значили для нее, но гордость помешала ей  задать  эти
вопросы.
     - О... да ничего в особенности, - солгала она. "Я хочу знать, являюсь ли я
предметом насмешек или осуждения моих подруг, или - что еще хуже - их  жалости,
- подумала Элизабет. - Я хочу знать, распространились ли слухи о моей бедности.
Но  больше  всего  я  хочу знать, почему никто из них  ни  разу  не  потрудился
навестить меня или хотя бы прислать записку".
     Полтора года назад, когда состоялся ее первый выход в свет, Элизабет имела
сокрушительный  успех,  и количество предложений руки  и  сердца,  которые  она
получила, исчислялось рекордными цифрами. И вот сейчас, в девятнадцать лет, она
оказалась  отторгнутой от того же самого общества, которое когда-то обласкивало
и  восхвалило ее и даже старалось ей подражать. Элизабет нарушила их правила  и
стала центральной фигурой скандала, слух о котором распространился в свете, как
пожар.
     Глядя на Александру с чувством неловкости, Элизабет спрашивала себя, знают
ли  в свете всю историю целиком или только о самом скандале и говорят ли еще об
этом или наконец предали инцидент забвению. Алекс отправилась в продолжительное
путешествие  как раз перед тем, как этому случиться, и Элизабет гадала,  успела
она услышать об этом после возвращения или нет.
     Эти вопросы стучали у нее в мозгу, но задавать их было слишком рискованно.
Ее  удерживали от этого две причины: во-первых, Элизабет боялась, что,  услышав
ответы, Алекс расплачется, а она сама не собиралась плакать. А во-вторых, чтобы
задать  Алекс вопросы, ответы на которые ей так хотелось получить,  нужно  было
сначала   рассказать  подруге  обо  всем,  что  случилось.  А  простая   правда
заключалась  в том, что Элизабет чувствовала себя слишком одиноко и  сиротливо,
чтобы  так рисковать, - кто знает, может, узнав обо всем, и Алекс откажется  от
нее.
     - Так что же конкретно тебе хотелось бы узнать? - повторила Элизабет все с
той  же  жизнерадостной, не ведающей улыбкой, которую она надела себе на  лицо,
улыбкой, за которой прятала от своей гордой подруги печаль и сострадание.
     - Все! - мгновенно ответила Алекс.
     -  Ну  тогда,  -  сказала  Алекс, мысленно выталкивая  из  комнаты  облако
невысказанных  вопросов  Элизабет, - лорд Дазенберри  только  что  обручился  с
Сесилией Лакруа!
     - Как хорошо, - ответила Элизабет, тихо и ласково улыбнувшись, в голосе ее
звучала искренняя радость. - Он очень богат и из прекрасной семьи.
     -  Он  неисправимый волокита и заведет себе любовницу не позже  чем  через
месяц  после того, как произнесет в церкви клятву Верности, - высказалась Алекс
со   свойственной  ей  прямотой,  которая  всегда  шокировала  и   одновременно
привлекала Элизабет.
     - Надеюсь, что ты ошибаешься.
     -  Я  не  ошибаюсь. Но если ты так думаешь, может быть, заключим  пари?  -
предложила  Алекс,  так  обрадовавшись, что в глазах подруги  снова  заискрился
смех, что не подумала о том, как бестактно ее предложение. - Скажем, фунтов  на
тридцать?
     Внезапно  Элизабет  почувствовала,  что  больше  не  может  выносить  этой
неизвестности. Ей надо было знать, привела к ней Алекс верность их дружбе,  или
она  оказалась  здесь, ошибочно полагая, что Элизабет все еще самая  популярная
женщина в  Лондоне. Встретившись взглядом с голубыми глазами  Алекс,  Элизабет
произнесла со спокойным достоинством:
     -  У  меня  нет тридцати фунтов, Алекс. Алекс ответила ей таким же  прямым
взглядом, сморгнув навернувшиеся слезы жалости.
     - Я знаю.
     Элизабет  научилась встречать невзгоды с высоко поднятой  головой,  загнав
страх поглубже. Но теперь, столкнувшись с добротой и преданностью подруги,  она
чуть  не  расплакалась столь ненавистными ей слезами, которых никто не смог  из
нее  выжать даже в то время, когда разразилась трагедия. Сдавившие горло  слезы
мешали ей говорить, и Элизабет с трудом пробормотала:
     - Спасибо.
     -  Тебе  не  за  что  меня благодарить. Мне пересказали  всю  эту  грязную
историю, и я не верю ни единому слову! Больше того, я хочу, чтобы ты приехала в
Лондон на время сезона и пожила у нас. - Наклонившись вперед, Алекс взяла ее за
руку.  -  Ради  твоей же собственной гордости ты должна поставить  их  всех  на
место.  Я  помогу  тебе. Даже больше: я уговорю мать моего мужа воспользоваться
для тебя своим влиянием. Верь мне, - закончила Алекс с любящей улыбкой, - никто
не  посмеет пройти мимо тебя, не раскланявшись, если за тобой будет стоять сама
вдовствующая герцогиня Хостон.
     - Пожалуйста, Алекс, перестань. Ты сама не знаешь, что говоришь. Даже если
бы  я  захотела, а я этого не хочу, она никогда на это не согласится. Я не знаю
ее,  но  уверена,  что она знает обо мне все. Я имею в виду  то,  что  обо  мне
говорят. Алекс не смутили ее возражения.
     -  Ты  права  только в одном - она действительно слышала эти  сплетни.  Но
после  того,  как  я  поговорила  с ней, она захотела  встретиться  с  тобой  и
составить  собственное мнение. Она полюбит тебя гак же, как и  я.  А  если  это
произойдет, она сдвинет горы, но заставит общество снова принять тебя.
     Элизабет  покачала  головой, сглотнув комок в горле. Она  была  благодарна
подруге, но страдала от унизительности своего положения.
     - Я очень признательна тебе, правда, но я просто не вынесу этого.
     -  Я уже приняла решение, - мягко предупредила ее Алекс. - Мой муж уважает
мое  мнение,  поэтому я не сомневаюсь, что он тоже согласится. А  что  касается
платьев, то у меня их множество, почти совсем новых. Я одолжу их тебе...
     -  Ни в коем случае! - вспыхнула Элизабет. - Пожалуйста, Алекс, - умоляюще
сказала она, испугавшись, что может показаться неблагодарной. - Оставь мне хоть
немного  гордости. И кроме того, - добавила она с легкой улыбкой, - я вовсе  не
так  уж  несчастна, как ты, кажется, думаешь. У меня есть ты.  И  у  меня  есть
Хэвенхёрст.
     -  Я знаю, - сказала Алекс. - Но я также знаю, что ты не можешь оставаться
здесь  всю  свою  жизнь.  Когда ты приедешь ко мне  в  Лондон,  тебе  вовсе  не
обязательно  будет куда-то выезжать, если ты этого не хочешь. Мы  просто  будем
все время вместе. Я так соскучилась по тебе.
     -  Ты  будешь  слишком  занята,  чтобы уделять  мне  внимание,  -  сказала
Элизабет,  вспомнив  круговорот развлечений, которым  был.  отмечен  ее  первый
сезон.
     -  Я  не  буду  так  уж  занята, - сказала Алекс,  и  глаза  ее  загадочно
заблестели. - Я жду ребенка. Элизабет обняла подругу.
     - Я приеду! - согласилась она прежде, чем успела как следует обдумать свое
решение. - Но я ведь могу остановиться в доме своего дяди, если его в это время
не будет в городе.
     - У нас, - упрямо сказала Алекс.
     -  Посмотрим,  -  так же упрямо проговорила Элизабет и тут же  восторженно
рассмеялась. -Ребенок!
     -  Извините,  мисс  Алекс,  -  прервал их Бентнер,  входя  в  гостиную,  и
повернулся  к Элизабет. - Только что прибыл ваш дядя, - с огорчением  в  голосе
доложил он. - Он хочет видеть вас немедленно в кабинете.
     Алекс вопросительно посмотрела на дворецкого, затем на Элизабет.
     - Мне показалось, Хэверхёрст сильно опустел. Сколько здесь сейчас слуг?
     - Восемнадцать, - ответила Элизабет. - Пока не пропал Роберт, мы сократили
их до сорока пяти, но мой дядя всех их уволил. Он сказал, что они не нужны нам,
изучив  состояние  наших дел, он разъяснил мне, что мы не в  состоянии  платить
слугам  жалованье,  и  можем  предоставить  им  только  крышу  над  головой   и
пропитание. Тем не менее восемнадцать человек все же остались, - добавила  она,
улыбнувшись Бентнеру. - Они прожили в Хэвенхёрсте всю свою жизнь. Для  них  это
такой же дом, как и для меня.
     Встав  на  ноги, Элизабет подавила в себе всплеск страха, который  был  не
более чем обычным рефлексом на дядю.
     -  Это  не  займет  много времени. Дядя Джулиус не любит оставаться  здесь
дольше, чем того требует крайняя необходимость.
     Бентнер  задержался под предлогом того, что ему нужно захватить  поднос  с
чайного  столика, и дождался ухода Элизабет. Когда она удалилась на достаточное
расстояние,  чтобы  не  слышать их, он обратился к  герцогине  Хостон,  которую
помнил еще взъерошенной девочкой, носившейся по комнатам в мальчиковых бриджах.
     -  Прошу простить меня, ваша светлость, - он говорил официальным тоном, но
на его добром старом лице была написана искренняя озабоченность, - но могу ли я
сказать  вам,  как  я  рад, что вы здесь, особенно сейчас, когда  сюда  приехал
мистер Кэмерон?
     -  Ну  что вы, спасибо, Бентнер. Я тоже рада снова увидеть вас. А  что,  с
мистером Кэмероном связано что-нибудь неприятное?
     - Похоже, что на этот раз да.
     Он  замолчал, чтобы подойти к дверям и выглянуть украдкой в коридор, затем
вернулся к Александре и доверительно сообщил:
     -  Нам  с  Эроном - это наш кучер - что-то не понравилось, как он  сегодня
выглядит.  И  еще, - заявил он, взяв в руки чайный поднос, - никто  из  нас  не
остался  здесь ради любви к Хэвенхёрсту. - На бледных щеках Бентнера  выступила
краска  смущения, и голос стал хриплым от обуревавших его чувств. - Мы остались
ради нашей молодой хозяйки. Понимаете, ведь мы - все, что у нее осталось.
     Это  изъявление преданности вызвало на глазах Алекс слезы еще прежде,  чем
он добавил:
     - Мы не должны позволить этому дяде испортить ей настроение, как он всегда
делает.
     - А вы знаете способ помешать ему? - спросила Алекс, через силу улыбаясь.
     Бентнер выпрямился, кивнул и со значением и важностью сказал:
     -  Ну,  я,  например,  предлагаю спихнуть его с  лондонского  моста.  Эрон
предпочитает яд.
     В  его  словах  звучали  ярость и злость, но в них  не  чувствовалось  по-
настоящему   злого  умысла,  поэтому  Алекс  с  заговорщическим  видом   лукаво
улыбнулась:
     -  Думаю,  ваш  способ  лучше,  Бентнер, - он  как-то  чище.  На  шутливое
замечание  Александры Бентнер ответил официальным поклоном, но когда они  снова
взглянули  друг на друга, то Словно заключили негласный договор. Дворецкий  дал
ей   понять,  что,  если  когда-нибудь  в  будущем  понадобится  помощь  людей,
работающих  в  доме, герцогиня может рассчитывать на их полную,  безоговорочную
преданность. Реакция герцогини показала, что она нисколько не возражает  против
его  вмешательства в дела ее подруги и глубоко благодарна ему  за  предложенную
помощь, которой она обязательно воспользуется, если в этом будет необходимость.

                                    Глава 3
     
     Джулиус Кэмерон увидел входящую в кабинет племянницу, и глаза его сузились
от раздражения: даже теперь, когда она была не более чем обедневшей сиротой, ее
осанка  не  утратила царственной грации, а маленький подбородок был по-прежнему
упрямо  вздернут  вверх. Она была по уши в долгах, в которых  запутывалась  все
сильнее с каждым месяцем, но она продолжала ходить с высоко поднятой головой, в
точности как ее самонадеянный, пренебрегающий опасностями отец. В тридцать пять
лет,  катаясь на яхте, он вместе с матерью Элизабет утонул. К тому  времени  он
уже  проиграл значительную часть своего состояния и тайно заложил  свои  земли.
Это  не  помешало ему, однако, расхаживать с высокомерным видом и до последнего
дня жить на широкую ногу, как и полагается привилегированному аристократу.
     Будучи  младшим  сыном графа Хэвенхёрстского, Джулиус  не  унаследовал  ни
титула,   ни   денег,  ни  земель,  однако  беспримерным  трудом  и  постоянной
умеренностью сумел сколотить себе значительное состояние. Он ушел из дома ни  с
чем,  кроме  самого необходимого, но неустанно трудился, чтобы  улучшить  долю,
доставшуюся  ему, он сторонился чар и соблазнов светской жизни не только  из-за
непомерных  трат,  но  также из-за того, что не хотел находиться  на  задворках
общества.
     И  несмотря  на  все эти жертвы, на то, что они с женой столько  лет  вели
спартанский  образ  жизни,  судьба не стала к нему  благосклоннее  и  жена  его
оставалась бесплодной. Отсутствие наследника было вечной печалью Джулиуса,  ему
некому было оставить свое состояние и земли - разве что сыну Элизабет, которого
она могла родить, выйдя замуж.
     Сейчас,  когда  он  смотрел, как она усаживается за  стол  напротив  него,
ирония  ситуации с новой силой больно поразила его: нет, где же справедливость?
Он  всю свою жизнь работал, отказывая себе в самом необходимом... и все, что он
накопил, достанется будущему внуку его беспутного брата. И вдобавок к этому  он
еще  вынужден  расхлебывать кашу, которую заварил сводный брат Элизабет  Роберт
перед  тем,  как исчезнуть почти два года назад. Все это так надоело  ему,  что
Джулиус  решил  наконец  выполнить  изложенную  в  письменном  виде  волю  отца
Элизабет,  которая заключалась в том, что он хотел выдать свою  дочь  замуж  за
человека по возможности знатного и богатого. Месяц назад, когда Джулиус  взялся
за  поиски подходящего мужа для Элизабет, он рассчитывал, что эта задача  будет
легко  выполнимой. Ведь в позапрошлом году, когда состоялся ее дебют  в  свете,
красота, безупречное происхождение и мнимое богатство девушки покорили всего за
четыре   недели   рекордное  количество  мужчин,  и  она  получила   пятнадцать
предложений  руки и сердца. Но, к удивлению Джулиуса, из этих пятнадцати  всего
трое  ответили ему согласием, а несколько человек не потрудились даже  прислать
ответ.  Конечно,  теперь ни для кого не секрет, что она  обеднела,  но  Джулиус
предлагал  за племянницей вполне достойное приданое, лишь бы сбыть  ее  с  рук.
Самому Джулиусу, который все рассматривал с позиции денег, казалось, что одного
приданого достаточно для того, чтобы девушка считалась завидной невестой. О том
скандале,  которым было окружено ее имя, Джулиус знал очень мало, а беспокоился
об  этом  еще  меньше.  Он  вообще сторонился света, со  всеми  его  сплетнями,
легкомыслием и различными эксцессами.
     Вопрос Элизабет заставил его очнуться от мрачной задумчивости:
     -   Что  вы  хотели  обсудить  со  мной,  дядя  Джулиус?  Враждебность   и
негодование,  прозвучавшие в голосе Элизабет, грозили обернуться взрывом  с  ее
стороны, поэтому он постарался быть еще более кратким, чем всегда.
     - Я приехал сюда сегодня, чтобы обсудить твое предстоящее замужество.
     - Мое... мое... что? - ахнула Элизабет, настолько потрясенная, что крепкая
стена  ее невозмутимости рухнула, и на какую-то секунду она почувствовала  себя
ребенком, - заброшенным, растерянным и загнанным в угол.
     - Полагаю, ты меня слышала.
      Откинувшись на стуле, Джулиус отрывисто заговорил:
     -  Я  сузил круг предполагаемых женихов до трех человек. Двое из них имеют
титул,  у третьего его нет. Поскольку для твоего отца титул имел первостепенное
значение,  я  выберу человека самого высокого ранга из тех,  что  сделают  тебе
предложение, тем более что мне есть из кого выбирать.
     -  Как...  -  Элизабет пришлось сделать паузу, чтобы собраться  с  мыслями
прежде  чем  она будет в состоянии заговорить, - ...каким образом  вы  отобрали
этих людей?
     -  Я  попросил  Люсинду сообщить мне имена всех, кто после  твоего  дебюта
приходил  к  Роберту просить твоей руки. Она дала мне эти имена, и я  послал  к
каждому из них посыльного, чтобы поставить их в известность, что ты и я  -  как
твой  опекун  -  мы  оба  хотели  бы пересмотреть  их  кандидатуры  в  качестве
претендентов на твою руку.
     Элизабет вцепилась руками в подлокотники, пытаясь сдержать ужас.
     -  Вы хотите сказать, - сказала она задыхающимся шепотом, - что вы как  бы
публично предложили мою руку любому, кто захочет ее принять?
     -  Да! - отрезал Джулиус, рассвирепев от высказанного ею обвинения, что он
вел  себя  неподобающим  для своего и ее положения образом.  -  И  более  того,
возможно, тебе будет полезно узнать, что твоя легендарная привлекательность для
противоположного  пола,  судя по всему, осталась  в  прошлом.  Только  трое  из
пятнадцати выразили желание возобновить знакомство с тобой.
     Осознав  всю глубину своего унижения, Элизабет тупо смотрела на  стену  за
его спиной.
     -  Я  не могу поверить, что вы действительно сделали это. Удар ладонью  по
столу прозвучал громовым раскатом.
     -  Я  действовал  в пределах своих прав, племянница, и в  соответствии  со
специфическими указаниями твоего отца-расточителя. Позволь тебе напомнить, что,
когда я умру, к твоему мужу и впоследствии к сыну перейдут мои деньги. Мои.
     Впервые за много месяцев Элизабет попыталась понять своего дядю, и  где-то
в  глубине  своего  сердца  она  постигла причину  его  горечи  и  даже  смогла
посочувствовать ей.
       -  Мне  очень  жаль,  что Господь не подарил вам  собственного  сына,  -
произнесла она сдавленным голосом. - Но я в этом не виновата. Я не сделала  вам
никакого зла, не дала вам никакого повода ненавидеть меня настолько, чтобы  так
обойтись  со  мной... - у нее сорвался голос, когда она увидела, как  при  этих
словах  ожесточилось его лицо, дядя подумал, что она упрашивает  его.  Элизабет
тут же вздернула подбородок и собрала остатки своей гордости. - Кто, эти люди?
     -  Сэр  Фрэнсис  Белховен,  -  коротко сказал  он.  Элизабет  в  изумлении
взглянула на него и покачала головой.
     - Я познакомилась с сотнями людей в тот сезон, но этого имени не помню.
     - Второй претендент лорд Джон Марчмэн, граф Кэнфордский.
     И снова Элизабет покачала головой.
     - Имя кажется мне знакомым, но лица я не помню.
     Явно разочарованный ее ответами, дядя раздраженно закончил:
     -  У тебя, похоже, слабая память. Если ты не в состоянии запомнить пэра  и
графа,  - саркастически добавил он, - то сомневаюсь, что ты вспомнишь какого-то
мистера.
     Уязвленная его незаслуженным упреком, Элизабет холодно поинтересовалась:
     - И кто же третий?
     - Мистер Ян Торнтон. Он...
     Это  имя  заставило Элизабет вскочить на ноги, в голове у нее зашумело,  и
ужас сковал все ее тело.
     -  Ян  Торнтон! - вскрикнула она, ухватившись ладонями за стол,  чтобы  не
упасть.  -  Ян  Торнтон! - повторила она высоким голосом, в  котором  смешались
ярость  и  истерический  смех.  - Дядя, если Ян Торнтон  и  говорил  когда-либо
Роберту, что женится на мне, то только под дулом пистолета! Его интерес ко  мне
никогда не подразумевал женитьбу, и Роберт вызвал его из-за меня на дуэль!
     Фактически он стрелял в него!
     Вместо того, чтобы смягчиться или расстроиться, дядя встретил это известие
с полным равнодушием.
     - Вы не понимаете меня? - яростно спросила Элизабет.
     -  Я  понимаю  то,  что  он ответил на мое письмо утвердительно,  в  очень
сердечной  форме,  -  закипая,  ответил он. - Возможно,  он  сожалеет  о  своем
поведении в прошлом и теперь хотел бы загладить его.
     -  Загладить! - вскричала она. - Я понятия не имею, испытывает он  ко  мне
ненависть  или просто презрение, но, уверяю вас, он ни раньше, ни  сейчас  и  в
мыслях не имел жениться на мне! Это из-за него я не могу показаться в обществе!
     -  На мой взгляд, тебе только на пользу быть вдали от разлагающего влияния
Лондона, но речь не о том. Он принял мои условия.
     - Какие условия?
     Уже   попривыкший  к  тревожным  вскрикам  Элизабет,  Джулиус  бесстрастно
изложил, что ее ждет в дальнейшем:
     -  Каждый  из  трех претендентов согласился, чтобы ты приехала  к  нему  с
кратким  визитом для того, чтобы выяснить, подходите ли вы друг другу.  Люсинда
поедет  с  тобой в качестве опекунши. Первым будет Белховен, потом  -  Марчмэн,
потом - Торнтон.
     Комната поплыла перед глазами Элизабет.
     -  Я  просто не могу этому поверить! - выкрикнула она и в своем  несчастье
уцепилась  за самую незначительную из проблем. - Люсинда отправилась в  отпуск,
это ее первый отпуск за все годы! Она в Девоне у своей сестры.
     -  Тогда  возьми  Берту, а Люсинда присоединится к тебе  позже,  когда  ты
будешь у Торнтона в Шотландии.
     - Но Берта - моя горничная! Моя репутация будет разорвана в клочья, если я
проведу  неделю  в  одном доме с мужчиной с одной только горничной  в  качестве
компаньонки.
     - Тогда не говори, что она горничная, - отрезал Джулиус. - Поскольку я уже
указал  в  письмах,  что  твоей  опекуншей будет Люсинда  Трокмортон-Джонс,  ты
скажешь, что Берта твоя тетя. И больше никаких возражений, мисс, - закончил он,
- вопрос решен. Пока все. Можешь идти.
     -  Вопрос  не решен! Говорю вам, это какая-то ужасная ошибка.  Ян  Торнтон
никогда не захочет видеть меня, даже в большей степени, чем я хочу его увидеть!
     -  Никакой ошибки, - сказал Джулиус, завершая беседу. - Ян Торнтон получил
мое  письмо  и  принял  наше  предложение.  Он  даже  послал  указания  в  свое
шотландское поместье, чтобы его приготовили к твоему приезду.
      - Ваше предложение, - закричала Элизабет, - а не мое!
     -  Я  не  буду  обсуждать  с  тобой эти подробности,  Элизабет.  Дискуссия
закончена.

                                    Глава 4
     
     Элизабет  медленно сошла в холл и завернула за угол, намереваясь вернуться
к  Александре,  но  у  нее так сильно тряслись колени, что она  была  вынуждена
остановиться  и  опереться  рукой  о  стену,  чтобы  удержаться  на  ногах.  Ян
Торнтон... Пройдет сколько-то дней, и она предстанет перед ним.
     От  этих  мыслей  у  нее закружилась голова, страх, ненависть  и  унижение
душили  ее.  В конце концов она развернулась и пошла в маленькую гостиную,  где
упала на диван, уставившись пустым взглядом на кусок обоев, где когда-то висела
картина Рубенса.
     Ни  на секунду Элизабет не поверила, что Ян Торнтон хочет жениться на ней,
и не могла себе представить, что подтолкнуло его принять немыслимое предложение
ее  дяди.  Она  была  наивной, доверчивой дурочкой в той области,  которая  его
интересовала.
     Теперь,  запрокинув голову и прикрыв глаза, Элизабет с трудом верила,  что
могла быть когда-то такой безрассудной - или беспечной, - какой она была на том
уик-энде, где повстречала его. Она была так уверена в том, что ее будущее ясно,
но тогда у нее и не было причин думать иначе.
     Ей  исполнилось всего одиннадцать лет, когда погибли ее родители. Это было
ужасное  время,  но  потом приехал Роберт, чтобы утешить  и  подбодрить  ее,  и
пообещал,  что вскоре все снова будет хорошо. Роберт был на восемь  лет  старше
Элизабет,  и, хотя он был всего лишь сводным братом - по матери, от ее  первого
брака,  -  она любила его, как родного, и полагалась на него всегда и во  всем.
Родители  так  часто оставляли ее одну, что она воспринимала  их  как  приятных
гостей,  которые  три-четыре раза в году прилетали  домой,  чтобы  надарить  ей
подарков и снова упорхнуть, весело помахав рукой на прощание.
     За  исключением утраты родителей детство Элизабет было безоблачным. У  нее
был  легкий,  солнечный  характер, и все слуги в доме  любили  ее  до  безумия.
Повариха готовила ей лакомства, дворецкий обучил игре в шахматы, Эрон,  главный
кучер, научил играть в вист, а когда она выросла - стрелять из пистолета, чтобы
в случае опасности она могла защитить себя.
     Но  из  всех  "друзей" в Хэвенхёрсте больше всего времени она проводила  с
Оливером, старшим садовником, который появился у них, когда ей было одиннадцать
лет. Тихий, душевный человек с ласковым взглядом, Оливер занимался оранжереей и
клумбами, нежно разговаривая со своими растениями и черенками.
     -  Растения  нужно любить, - объяснил он, когда однажды  она  застала  его
беседующим с поникшей фиалкой и страшно этому удивилась, - им это нужно так же,
как  людям.  Попробуй, - предложил он, кивнув в сторону фиалки,  -  скажи  этой
хорошенькой фиалке парочку добрых слов.
     Элизабет  чувствовала себя довольно глупо, однако последовала его  совету,
зная, что как садовнику Оливеру нет равных, - после его появления в Хэвенхёрсте
их  сад  неузнаваемо изменился. Поэтому она склонилась над фиалкой  и  серьезно
сказала:
     -  Надеюсь, что скоро ты совершенно поправишься и к тебе вернется  прежняя
красота!.....
     Затем она отступила назад и стала ждать, когда пожелтевшие, увядшие листья
начнут подниматься к солнцу.
     -  Я  дал  ей  немного лекарства, которое готовлю сам,  -  сказал  Оливер,
заботливо  переставляя  горшок  с цветком на лавку,  где  находились  пациенты,
требующие  особого  ухода. - Приходи через несколько дней, и  ты  увидишь,  как
старательно она будет показывать тебе, что поправляется.
     Позже  Элизабет  узнала,  что Оливер ко всем цветам  обращается  только  в
женском роде, а ко всем другим растениям - в мужском.
     На  следующий день Элизабет снова отправилась в оранжерею, но фиалка  была
такой  же поникшей, как вчера. Пять дней спустя она совершенно забыла о  ней  и
зашла в оранжерею просто для того, чтобы угостить Оливера пирожными.
     - Ваша маленькая подружка уже заждалась вас, мисс, - сказал он ей.
     Элизабет  подошла к столу с больными растениями и отыскала там фиалку.  Ее
нежные  цветы  крепко стояли на маленьких хрупких стебельках,  зеленые  листики
тоже воспряли духом, расправились и оживились.
     - Оливер! - радостно воскликнула она. - Как тебе удалось сделать это?
     -  Ваша  доброта и отчасти мои лекарства, вот что вернуло ее  к  жизни,  -
сказал он и, то ли оттого, что в глазах Элизабет он прочитал искренний интерес,
а  может быть, просто потому, что хотел отвлечь недавно осиротевшую девочку  от
горестей, повел ее по оранжерее, называя растения и рассказывая, какие  из  них
он  собирается скрестить, чтобы получить новые сорта. Под конец он спросил,  не
хочется  ли  ей  завести  свой собственный садик, и,  когда  Элизабет  согласно
кивнула,  они  стали  решать, какие цветы ей надо  будет  посадить,  и  выбрали
рассаду.
     Этот  день  положил начало любви Элизабет ко всему, что растет  из  земли.
Работая бок о бок с Оливером, в фартуке, чтобы не запачкать платье, она  узнала
от  него  все  о  его  "лекарствах" и мульчировании, научилась  сама  прививать
растения.
     А когда Оливер научил ее всему, что знал, Элизабет смогла кое-чему научить
и  его,  так как имела перед ним явное преимущество - она умела читать и  могла
пользоваться  библиотекой, которая была гордостью ее отца. Они сидели  рядышком
на  садовой скамейке до тех пор, пока не становилось настолько темно, что  было
невозможно  различить  строк, и Элизабет читала  ему  о  старых  и  современных
методах  выращивания  сильных и стойких растений.  Через  пять  лет  "маленький
садик"  Элизабет  включал  в  себя почти все главные  клумбы.  Где  бы  она  ни
появлялась  со  своей лопаткой, цветы, казалось, начинали тут же  буйно  цвести
вокруг нее. "Они знают, что ты любишь их, - сказал ей однажды Оливер, когда она
присела у яркой, веселой клумбы с анютиными глазками, и на лице его засветилась
столь  редкая для него улыбка, - они знают об этом и показывают, что тоже любят
тебя, стараясь цвести как можно лучше".
     Когда  здоровье  Оливера пошатнулось и ему пришлось переехать  в  места  с
более теплым климатом, Элизабет очень скучала по нему и уделяла своему саду еще
больше  времени, чем раньше. Теперь она смогла дать полную волю своей фантазии,
выдумывая  различные  преобразования  в  садовом  хозяйстве  и  приводя  их   в
исполнение.  Она привлекла к работе конюхов и лакеев, чтобы они  разбили  новые
клумбы, которые тянулись теперь вдоль всей веранды с задней стороны дома.
     Помимо  занятий  с  цветами и приятной компании  слуг,  Элизабет  получала
огромную  радость  от  дружбы с Александрой Лоуренс. Алекс  была  ее  ближайшей
соседкой  подходящего возраста, и, хотя она была немного старше,  обе  получали
одинаковое  удовольствие,  когда лежали ночью в кровати  и,  взрываясь  нервным
смехом, рассказывали леденящие кровь истории о привидениях, или когда сидели  в
большом  шалаше  Элизабет и поверяли друг другу свои девичьи тайны  и  заветные
мечты.
     Даже  когда  Алекс вышла замуж и уехала, Элизабет никогда не считала  себя
одинокой,  потому что у нее осталось то, что она больше всего любила  и  с  чем
были  связаны  все  ее  планы,  у  нее оставался Хэвенхёрст.  Первоначально  он
строился как замок, с глубоким рвом и высокой каменной оградой. Его получила  в
наследство от умершего мужа прапрабабушка Элизабет, жившая в двенадцатом  веке.
Муж   этой   замечательной  женщины  сумел  с  выгодой  для  себя  использовать
расположение   короля  и  получил  разрешение  изменить  порядок   наследования
Хэвенхёрста. По новому завещанию замок переходил в полное распоряжение его жены
и ее наследников независимо от того, будут эти наследники мужского или женского
пола.
     В результате этого после смерти родителей Элизабет в одиннадцать лет стала
графиней  Хэвенхёрстской, и, хотя титул сам по себе мало что  значил  для  нее,
Хэвенхёрст  с его богатой историей значил для нее все. К семнадцати  годам  она
знала  его  историю так же хорошо, как свою собственную. Она могла  перечислить
все  осады,  которые  ему  пришлось пережить, назвать по  именам  нападавших  и
рассказать,  какую  тактику  применяли графы и  графини  Хэвенхёрстские,  чтобы
сохранить  замок  в  сохранности.  Она знала  все,  что  только  можно,  о  его
предыдущих  владельцах  - их воспитание, образование, слабости,  она  знала  их
всех,  начиная с самого первого графа, чьи смелость и боевое искусство вошли  в
легенду  (которая, однако, умалчивала, что он боялся собственной жены),  и  его
сына,   который  пристрелил  несчастливую  лошадь,  сбросившую  его  во   дворе
Хэвенхёрста, когда он тренировался в метании копья.
       Много  веков назад ров был засыпан, каменную ограду снесли, а сам  замок
расширили  и  перестроили, так что теперь это был живописный сельский  особняк,
который  практически не имел ничего общего со своим оригиналом. Но несмотря  на
это,  Элизабет,  изучившая  картины и рукописи,  хранившиеся  в  библиотеке,  в
точности  знала,  где  и  что находилось здесь раньше,  включая  ров,  стены  и
центральный двор.
     Естественно,  что  выросшая  в  таких  условиях  Элизабет  Кэмерон  сильно
отличалась от девушек равного ей положения. Исключительно начитанная, думающая,
а также не лишенная практичности, которая с каждым днем проявлялась все больше,
она  уже знала от управляющего, как вести дела своего поместья. Всю свою  жизнь
окруженная  верными людьми, она наивно полагала, что и за пределами Хэвенхёрста
живут такие же хорошие и надежные люди.
     Поэтому  неудивительно, что в тот знаменательный день,  когда  из  Лондона
неожиданно  явился Роберт, вытащил ее из розария, где она подрезала  кусты,  и,
широко улыбаясь, сообщил ей, что через шесть месяцев состоится ее первый  выход
в  лондонский  свет,  Элизабет приняла эту новость с  радостью,  не  омраченной
никакими сомнениями.
     - Все уже устроено, - возбужденно говорил Роберт. - Леди Джемисон из любви
к  нашей  покойной  матушке согласилась субсидировать тебя. Все  это  обойдется
чертовски дорого, но я думаю, дело стоит того.
     Элизабет удивленно взглянула на него.
     -  Ты  никогда раньше не говорил, что сколько стоит. Надеюсь,  у  нас  нет
финансовых затруднений, Роберт?
     -  Сейчас уже нет, - солгал он. - Прямо у нас под носом - целое состояние,
только раньше я этого не понимал.
     - Где? - спросила Элизабет, совсем растерявшись от всего услышанного.
     Засмеявшись,  он  повернул сестру к зеркалу,  взял  ее  лицо  в  ладони  и
заставил посмотреть на себя.
     Бросив  на  него  недоуменный  взгляд, она  посмотрела  в  зеркало,  потом
рассмеялась.
     -  Почему  бы тебе просто не сказать, что у меня грязь на щеке? -  сказала
она, стирая темную полоску.
      - Элизабет, - рассмеялся он в ответ, - это все, что ты видишь в зеркале -
грязь на щеке?
     - Я вижу свое лицо, - ответила она.
     - Ну, и как оно тебе?
     - Лицо как лицо. - Элизабет начал утомлять этот бессмысленный разговор.
     -  Элизабет, наше богатство - это твое лицо! - воскликнул Роберт. - Я даже
не  думал об этом до вчерашнего дня, пока Берги Крэндел не сказал мне, что  его
сестра сделала отличную партию, получив предложение от самого лорда Чеверли,
     Элизабет по-прежнему не понимала.
     - О чем ты говоришь?
     -  Я говорю о твоем замужестве, - объяснил он со счастливой улыбкой. -  Ты
вдвое  красивее сестры Берти. С этим лицом, да еще с Хэвенхёрстом в придачу  ты
можешь  сделать  такую  партию,  что о ней заговорит  вся  Англия.  Замужество
принесет  тебе  драгоценности, платья, прекрасные дома, а  мне  связи,  которые
стоят  еще больше, чем деньги. И кроме того, если у меня будут время от времени
возникать  проблемы  с  деньгами,  надеюсь,  ты  не  откажешься  подкинуть  мне
несколько тысчонок фунтов из тех денег, что будут давать тебе на булавки.
     -  Так  значит, у нас все-таки есть проблемы с деньгами, да? -  настойчиво
спросила Элизабет, слишком озабоченная этой новостью, чтобы думать о лондонском
свете.  Роберт  не выдержал ее взгляда, отвел глаза и с усталым вздохом  подвел
сестру к дивану.
     -  Небольшие проблемы есть, - признался он, когда она села. Элизабет  едва
исполнилось  семнадцать,  но  она  уже  научилась  распознавать,  когда  Роберт
обманывал ее, и по выражению ее лица он понял, что скрывать правду нет  смысла.
- Откровенно говоря, - признался он, - дела наши очень плохи. Совсем плохи.
     -  Как  это могло случиться? - несмотря на страх, от которого у нее внутри
что-то  задрожало,  Элизабет  говорила почти спокойно.  На  его  красивом  лице
выступила краска смущения.
     -  Во-первых, наш отец оставил безумные долги, в том числе и карточные.  Я
тоже  пристрастился к игре и накопил немало долгов. Несколько лет мне удавалось
успокаивать кредиторов обещаниями, но в последнее время они уже ничего не хотят
слушать. И это еще не все. Содержание Хэвенхёрста обходится в чертовски круглую
гумму, Элизабет. Доход от него уже давно не покрывает расходов, да этого  и  не
было  никогда.  В  общем, мы с тобой по уши в долгах, И вся наша  собственность
заложена-перезаложена. Сейчас нам нужно заложить всю обстановку в  доме,  чтобы
расплатиться с некоторыми долгами, иначе мы не сможем показаться в  Лондоне.  И
это  еще не самое худшее. Хэвенхёрст принадлежит тебе, а не мне, но если ты  не
сумеешь удачно выйти замуж, он очень скоро пойдет с молотка.
     Голос  ее  лишь слегка дрожал, но внутри у нее все сжалось  в  один  комок
растерянности и страха.
     -  Ты  только  что  сказал, что мой дебют в Лондоне  будет  стоить  целого
состояния, а у нас его, судя по всему, нет, - практично заметила она.
     -  Кредиторы  отступятся  от  нас в ту же  секунду,  как  узнают,  что  ты
обручилась с человеком влиятельным и располагающим средствами, а я обещаю тебе,
что мы без труда найдем такого человека.
     Элизабет сказала, что от этого плана веет холодным расчетом, на что Роберт
только покачал головой. На этот раз проявил практичность он.
     - Ты женщина, дорогая моя, и значит, должна выйти замуж, ты же знаешь, все
женщины  выходят  замуж.  А  Хэвенхёрст отнюдь не  набит  подходящими  молодыми
людьми. К тому же я не говорю, что мы примем предложение первого встречного.  Я
выберу  человека, которого ты сможешь со временем полюбить, и потом, - пообещал
Роберт уже совершенно искренне, - я буду торговаться, чтобы помолвка продлилась
как  можно  дольше,  принимая в расчет твою молодость. Ни один  уважающий  себя
мужчина не захочет тащить семнадцатилетнюю девушку под венец, если она к  этому
еще не готова. Для нас это единственный выход, - предупредил он готовое слететь
с ее губ возражение.
     Элизабет  знала,  что  даже  если бы она была под  надежной  защитой,  его
рассуждения о неизбежном замужестве разумны. Ее родители, когда еще были  живы,
совершенно ясно дали ей понять, что ее долг - вступить в брак в соответствии  с
пожеланиями семьи. В настоящий момент выбор должен был сделать ее сводный брат,
и Элизабет безоговорочно положилась на него.
      - Ну-ка, сознавайся, - весело поддразнил ее Роберт, - разве ты никогда не
мечтала носить красивые платья и быть окруженной красивыми кавалерами?
     -  Ну,  может  быть,  несколько раз, - призналась  Элизабет  со  смущенной
улыбкой,  отвернув лицо в сторону. Конечно, она сильно преуменьшила  количество
раз,  когда  мечтала  об  этом.  Она  была  нормальной,  здоровой  девушкой   с
нерастраченным запасом любви и прочитала свою порцию любовных романов.  Поэтому
последняя фраза Роберта прозвучала для нее весьма заманчиво.
     -  Очень хорошо, - решительно сказала она и усмехнулась, - давай испробуем
этот шанс.
     -  Мы не просто испробуем его, Элизабет, мы его используем на все сто, или
ты  потеряешь  все свои земли и станешь гувернанткой чужих детей  вместо  того,
чтобы   быть   графиней  или  еще  чем-нибудь  получше  и   заниматься   своими
собственными. А я окажусь в долговой яме.
     Мысленно   представив  Роберта  сидящим  в  сыром  подвале  и   себя   без
Хэвенхёрста,  Элизабет подумала, что пойдет на что угодно, только  бы  избежать
этого.
     - Положись во всем на меня, - сказал он, и Элизабет так и сделала.
     Все  последующие  шесть  месяцев Роберт все время  был  поблизости,  чтобы
устранить  любое  препятствие,  которое могло бы помешать  Элизабет  произвести
фурор  в  лондонском  свете. Он нанял некую миссис Портер,  чтобы  она  обучила
Элизабет  различным  светским тонкостям, которых не ведали  ее  мать  и  бывшая
гувернантка.  От  миссис Портер Элизабет узнала, что она ни в  коем  случае  не
должна обнаруживать в обществе свой ум, начитанность, а также не выказывать  ни
малейшего интереса к садоводству.
     Из  Лондона  был  выписан очень дорогой портной, который сшил  необходимое
количество платьев для сезона.
     Мисс  Люсинда Трокмортон-Джонс, ранее платная компаньонка молодых девушек,
весьма  успешно  дебютировавших в свете, приехала в  Хэвенхёрст,  чтобы  занять
должность дуэньи Элизабет. Это была женщина лет пятидесяти, прямая, как  палка,
с жесткими, как проволока, седыми волосами, которые она стягивала в тугой узел.
На  лице  у  нее  всегда  было выражение легкого недовольства,  как  будто  она
чувствовала  неприятный запах, но была слишком хорошо воспитана, чтобы  сказать
об   этом  вслух.  Вдобавок  к  этой  отпугивающей  внешности  Элизабет  вскоре
столкнулась  с  потрясающей  способностью мисс Трокмортон-Джонс  часами  сидеть
неподвижно, не шевеля даже пальцем.
     Элизабет  не  дала себя запугать этому каменному изваянию и  стала  искать
способ  смягчить его. Она попробовала называть ее Люси, но каменная леди  столь
грозно нахмурила брови, услышав это ласкательное обращение, что Элизабет решила
поискать  другой способ. Очень скоро она его обнаружила. Через  несколько  дней
после  своего  приезда  в  Хэвенхёрст Люсинда нашла ее в  библиотеке.  Элизабет
свернулась в кресле калачиком и углубилась в чтение.
     -  Вы любите книги? - осведомилась Люсинда, с удивлением прочитав заглавие
на обложке.
     - Да, - улыбнулась Элизабет. - А вы?
     - Вы читали Кристофера Марлоу?
     - Да, но мне больше нравится Шекспир.
     С  тех  пор  у  них  вошло в привычку каждый вечер после  ужина  обсуждать
прочитанные  книги. И вскоре Элизабет поняла, что завоевала невольное  уважение
своей  дуэньи.  Она  не  могла  быть  уверена  в  ее  привязанности,  так   как
единственной эмоцией, которую она проявила за время их знакомства, был гнев, да
и  то  лишь однажды, по отношению к жуликоватому торговцу из деревни. Это  было
зрелище  из  тех, что не забываются. Размахивая зонтиком, с которым никогда  не
расставалась, Люсинда наступала на злополучного торговца, а он пятился от  нее,
кружа  по  всему  магазину, в то время как с ее губ ледяным  потоком  срывались
слова,  свидетельствующие  о такой бешеной ярости,  с  какой  Элизабет  еще  не
приходилось сталкиваться.
     -  Вспыльчивость  -  мой единственный недостаток, -  чопорно  сообщила  ей
Люсинда, и Элизабет сочла это своего рода извинением.
     Элизабет тогда подумала, что Люсинда, должно быть, загоняет эмоции  внутрь
себя  как  в бутылку, и они до поры до времени сидят там, пока она пребывает  в
неподвижности на стульях и кушетках. Они сидят там годы и годы до тех пор, пока
в один прекрасный день не вырываются наружу, подобно извержению вулкана.
      К тому времени как брат и сестра Камероны вместе с Люсиндой и необходимой
прислугой  прибыли  в  Лондон, Элизабет уже знала все, чему  могла  научить  ее
миссис Портер, и чувствовала себя в силах справиться с любой ситуацией из  тех,
что  описывала ей эта дама. Надо сказать, что запомнить правила этикета ей было
гораздо  легче, чем понять, почему им придают такое большое значение.  В  конце
концов  танцевать  она  за  шесть  месяцев  научилась,  вести  беседу  умеет  с
трехлетнего  возраста,  а насколько она могла понять, в обязанности  дебютантки
входило  умение  вести приятную светскую беседу ни о чем, танцевать  и  ни  при
каких обстоятельствах не выдавать своих способностей к мышлению.
     На  следующий день после того, как они вселились в городской дом,  который
снял  Роберт, их навестила леди Джемисон, вызвавшаяся опекать Элизабет в свете.
С  нею  были  ее дочери Валери и Черайз. Валери была на год старше  Элизабет  и
дебютировала  в  прошлом году, ее сестра была старше на пять лет.  Черайз  была
вдовой   лорда  Дюмонта,  который  умер  через  месяц  после  свадьбы,  оставив
новобрачную богатой, свободной и совершенно независимой.
     До  начала сезона оставалось две недели, и все это время Элизабет довольно
много  общалась  с  богатенькими молодыми дебютантками,  которые  собирались  в
гостиной у Джемисонов, чтобы вволю посплетничать обо всех и вся. Они приехали в
Лондон  с одной и той же целью, которая являлась также и почетной обязанностью:
выйти  замуж  в  соответствии с пожеланиями семьи за человека как  можно  более
богатого  и  влиятельного, дабы увеличить состояние и упрочить положение  своих
родных.
     В  этой гостиной светское образование Элизабет продолжилось и завершилось.
К  своему  ужасу, она обнаружила, что миссис Портер была права, когда говорила,
что  в обществе принято хвалиться своими связями и упоминать громкие имена. Она
также  узнала,  что  в  свете  не  считается дурным  тоном  обсуждать  чье-либо
финансовое  положение,  особенно  если  речь  идет  о  перспективах  неженатого
мужчины.  В  самый первый день единственное, что она смогла сделать,  чтобы  не
выдать  своего  невежества, это мысленно ахнуть и молча слушать  сыпавшиеся  со
всех  сторон замечания: "Лорд Петере - отличная добыча. Еще бы, у него двадцать
тысяч фунтов годового дохода, к тому же он наверняка унаследует баронетство  от
своего  дяди,  когда тот умрет от сердечной болезни, на что есть все  основания
надеяться", - провозгласила одна из девушек, и остальные подхватили: "У Шорхэма
такое  чудесное поместье в Уилтшире, и мама сидит как на иголках, ожидая, когда
же  он  наконец  объяснится... Подумать только, изумруды  Шорхэмов!..  Робелсли
разъезжает в чудесном голубом ландо, но папа говорит, чтобы я и не думала о нем
-  он  по уши в долгах... Вот погоди, Элизабет, скоро ты увидишь Ричарда Шипли!
Ни  в  коем случае не позволяй ему увлечь себя - он страшный волокита, и,  хотя
разодет в пух и прах, у него нет ни гроша за душой!" Последний совет исходил от
Валери Джемисон, которую Элизабет считала здесь своей самой близкой подругой.
     Элизабет с радостью принимала их дружеское расположение и делала вид,  что
внимает  их  советам.  Однако она ощущала все возрастающее чувство  неловкости,
когда  видела их отношение к людям, Которых они считали ниже себя. Она привыкла
общаться  на  равных со своими конюхом и дворецким, и потому  ей  было  нелегко
притворяться, что она придает значение сословным различиям.
     Сам  Лондон  Элизабет  очень  понравился, она буквально  влюбилась  в  его
суматошные  улицы  и стриженые парки. Ей также нравилось возбужденное  ожидание
сезона, и она обожала своих новых подруг, с которыми, когда они не сплетничали,
можно было весело провести время.
     Однако когда наступил день ее первого бала, уверенность в себе и радостное
предвкушение  удовольствий внезапно покинули Элизабет. Поднимаясь  по  парадной
лестнице  Джемисонов  под  руку  с Робертом, девушка  неожиданно  почувствовала
страх, какого еще не испытывала ни разу в жизни. В голове ее вихрем закружились
все  "можно" и "нельзя", которые она не особенно старалась запомнить, и  у  нее
появилось убийственное предчувствие, что она прославится в свете тем, что  весь
сезон будет упорно подпирать стенку. Но когда Элизабет вступила в бальную залу,
вид,  представший  перед ее глазами, заставил забыть все  страхи,  и  глаза  ее
засияли  от  восторга.  В  канделябрах горели  сотни  тысяч  свечей,  мимо  нее
проходили красивые мужчины и прелестные женщины в пышных туалетах из  атласа  и
шелка.
      Не обращая внимания на молодого человека, который дважды оглянулся, чтобы
получше разглядеть ее, Элизабет подняла глаза на улыбающегося брата.
     -  Роберт,  -  прошептала она, ее зеленые глаза  сверкали,  -  мог  ли  ты
представить  себе,  что на свете бывают такие красивые люди  и  такие  огромные
комнаты?
     Затянутая  в  тончайшее белое газовое платье с золотыми нитями,  с  белыми
розами  в  золотых  волосах, со сверкающими зелеными глазами, Элизабет  Кэмерон
была похожа на сказочную принцессу.
     Она  была очарована, и в этом выражении ее лица действительно было  что-то
неземное, когда она наконец пришла в себя, смогла улыбнуться и поздороваться  с
Валери и остальными девушками.
     К  концу  бала  Элизабет и в самом деле чувствовала себя,  как  в  сказке.
Мужчины обступили ее со всех сторон, вымаливая танец или хотя бы право принести
ей  пунш.  Она улыбалась и танцевала, не прибегая к обычным женским  уловкам  и
кокетству, которыми напропалую пользовались другие девушки. Вместо этого она  с
живым  интересом  внимала  тому, что ей рассказывали  и  благодарно  улыбалась,
принимая  различные знаки внимания, она старалась не обижать своих кавалеров  и
танцевала без передышки. Ее заразило всеобщее веселье, чудесная музыка снова  и
снова  влекла ее танцевать, она купалась в мужском внимании, и все эти  чувства
отражались в ее сияющих глазах и улыбке, не сходившей с ее лица. Элизабет  и  в
самом  деле  была  сказочной принцессой на своем первом балу - обворожительная,
очаровательная, она кружилась в мерцающем свете свечей, окруженная  прекрасными
принцами,  позабыв о времени и о том, что всему когда-нибудь  наступает  конец.
Своей  ангельской  красотой,  золотыми волосами  и  глазами,  сверкающими,  как
изумруды,  Элизабет Кэмерон штурмом взяла Лондон. Это был не просто успех.  Это
была повальная страсть.
     На  следующее  утро  к ее дому потянулся бесконечный ручеек  визитеров,  и
именно  здесь,  а не на балу, Элизабет одержала свои самые грандиозные  победы,
потому  что при более близком знакомстве мужчины обнаруживали, что  на  нее  не
только приятно смотреть, но с ней также легко и приятно общаться. За три недели
четырнадцать  человек  сделали ей предложение,  весь  Лондон  гудел  от  такого
беспрецедентного успеха. Даже мисс Мэри Гладстон, коронованная  красавица  двух
последних сезонов, не получила такого количества предложений.
       Двенадцать  искателей руки Элизабет были молоды, совершенно покорены  ее
красотой и подходили по всем статьям, двое были значительно старше, однако  так
же  высоко ценили ее красоту. Роберт, страшно гордый успехом сестры и столь  же
бестактный,  хвастался  ее  победами и безжалостно отказывал  претендентам  как
неподходящим  и  недостойным. Верный своему обещанию найти Элизабет  идеального
мужа, с которым она будет счастлива, он выжидал.
     Пятнадцатый  кандидат  в  мужья отвечал всем его требованиям.  Баснословно
богатый,  красивый  и  представительный,  двадцатипятилетний  виконт  Мондвэйл,
бесспорно,  был  самой крупной добычей сезона. Роберт знал об этом  и,  как  он
сказал в тот вечер Элизабет, так разволновался от его предложения, что чуть не 
забылся  и  не  перемахнул через стол, чтобы поздравить виконта  с  предстоящей
свадьбой.......
     Элизабет  была  очень рада и тронута тем, что Роберт  выбрал  именно  того
молодого джентльмена, которым она особенно восхищалась.
     -  О,  Роберт, он такой хороший. Я... я не была уверена, что нравлюсь  ему
настолько, чтобы он сделал мне предложение. Роберт запечатлел любящий поцелуй у
нее на лбу.
     -  Принцесса,  -  поддразнил он, - любой, кто посмотрит  на  тебя,  теряет
разум. Это был всего лишь вопрос времени.
     Элизабет  слабо  улыбнулась и пожала плечами. Она уже порядком  устала  от
того,  что все говорят только о ее лице, как будто кроме него, у нее  ничего  и
нет.  Более  того,  она  очень  быстро пресытилась  бурной  светской  жизнью  и
напускным  весельем,  так  восхищавшими ее  поначалу.  Самое  сильное  чувство,
которое  возникло у нее при объявлении о помолвке, было облегчение оттого,  что
вопрос о замужестве наконец решен.
     -  Мондвэйл собирался зайти к тебе сегодня к вечеру, - сказал Роберт, - но
я  не  собираюсь  давать  ему ответ раньше, чем через  неделю-другую.  Ожидание
только  укрепит  его  намерения, и, кроме того, я считаю, ты  заслуживаешь  еще
несколько дней свободы перед тем, как стать невестой.
     Невестой. При этом слове Элизабет почувствовала странную слабость во  всем
теле и отчетливо неприятное чувство, прекрасно понимая, что это ужасно глупо  с
ее стороны.
     -  Признаюсь, мне было страшно называть ему сумму твоего приданого - всего
пять тысяч фунтов, но, похоже, ему все равно.
      Во всяком случае, он так сказал. Сказал, что единственное, что ему нужно,
-  это  ты. И еще заявил, что собирается осыпать тебя рубинами размером с  твою
ладонь.
     -  Это...  замечательно, - неуверенно произнесла Элизабет,  изо  всех  сил
стараясь  почувствовать  что-нибудь  большее,  чем  облегчение  и  необъяснимый
приступ тоски.
     -  Это ты замечательная, - засмеялся Роберт, потрепав ее по волосам. -  Ты
вытащила отца, меня и Хэвенхёрст из вересковых зарослей.
     В  три часа дня явился и сам виконт Мондвэйл. Элизабет встретилась с ним в
желтой гостиной. Он вошел, оглядел комнату и, взяв ее за руки, заглянул в глаза
и тепло улыбнулся.
     - Ответ будет "да"? - в его тоне звучало скорее утверждение, а не вопрос.
     - Вы уже говорили с моим братом? - удивилась Элизабет.
     - Нет еще.
     -  В  таком  случае,  откуда  вы можете знать,  что  он  ответит  "да"?  -
озадаченно улыбнулась Элизабет.
     -  Потому что в первый раз за весь месяц рядом с вами нет вездесущей  мисс
Люсинды Трокмортон-Джонс с ее орлиным взглядом! - Он быстро поцеловал ее в  лоб
и, застигнутая врасплох, она покраснела. - Понимаете ли вы сами, как красивы? -
спросил он.
     Элизабет  имела об этом смутное представление, но ей уже порядком надоело,
что  все  говорят  ей  об этом. Тем не менее она сделала  над  собой  усилие  и
подавила опасный порыв ответить ему: "А вы понимаете, что я еще и неглупа?"  Не
то  чтобы Элизабет считала себя такой уж. интеллектуалкой, но она любила читать
и  обсуждать прочитанное, и ее тревожило, понравится ли виконту это в  ней.  До
сих  пор он ни разу не высказал своего мнения о чем бы то ни было, кроме  самых
тривиальных вещей, и ни разу не поинтересовался ее мнением.
     -  Вы  очаровательны,  -  прошептал Мондвэйл, и  Элизабет  очень  серьезно
задумалась, почему он так думает. Ведь он не знает, как она любит рыбачить, или
смеяться,  или  что она стреляет из пистолета, как снайпер.  Он  не  знал,  что
однажды  она  выиграла  скачки на колесницах, которые  они  устроили  во  дворе
Хэвенхёрста,  и не знал, что цветы в их саду цветут для нее по-особенному.  Она
даже  не  была  уверена,  захочет  ли  он  услышать  замечательные  легенды   о
Хэвенхёрсте и красочные рассказы о его прежних обитателях. Он так мало  знал  о
ней, а она знала о нем еще меньше.
     Элизабет  жалела, что не может спросить совета у Люсинды,  та  заболела  и
лежала  у себя в комнате с высокой температурой и больным горлом, и девушка  не
видела ее с позавчерашнего дня.
     Она  все  еще  была  немного  обеспокоена  этими  мыслями,  когда  вечером
следующего  дня  собиралась к отъезду на уик-энд, где встреча с Яном  Торнтоном
перевернула  всю  ее  жизнь.  Ее  пригласили  на  уик-энд  в  загородный   дом,
принадлежавший леди Черайз Дюмонт, старшей сестре Валери. К тому  времени,  как
Элизабет приехала туда, по всей территории поместья уже разгуливали гости,  они
флиртовали,  смеялись  и  пили  шампанское, которое  струилось  из  хрустальных
фонтанов  в  саду. По лондонским меркам, здешнее собрание было небольшим  -  не
больше  ста пятидесяти человек, из которых только двадцать, включая Элизабет  и
трех  ее  подруг,  должны были остаться на весь уик-энд. Не будь  Элизабет  так
неопытна  и  наивна,  она  сразу  бы поняла,  что  это  собрание  носит  весьма
фривольный  характер,  она  заметила бы, что здесь собрались  люди  значительно
старше  и  опытнее  ее  и вели себя гораздо свободнее, чем  это  предписывалось
этикетом. Она поняла бы это и сразу уехала.
     Сейчас, сидя в гостиной Хэвенхёрста и вспоминая свою гибельную глупость на
том уик-энде, она сама дивилась собственной доверчивости и простоте.
     Откинув  голову  на спинку дивана, Элизабет закрыла глаза  и,  вспомнив  о
своем  унижении,  сглотнула  подступивший к горлу комок.  Ну  почему,  отчаянно
спрашивала  она себя, почему счастливые воспоминания стираются и бледнеют  так,
что  ты  едва  можешь их вспомнить, в то время как ужасные события возникают  в
памяти  с  такой  ослепительной  ясностью и четкостью,  что  становится  больно
глазам? Даже сейчас она могла во всех подробностях восстановить ту ночь  -  она
видела ее, чувствовала ее запахи, слышала звуки.
     
     Элизабет  вышла  в  сад посмотреть цветники. Цветы во внешнем  саду  буйно
цвели.   Розы.  Повсюду  разливался  их  опьяняющий  аромат.  В  бальной   зале
оркестранты настраивали инструменты, и неожиданно вступительные звуки чарующего
вальса  поплыли  по  саду,  наполняя его. Спускались сумерки,  слуги  вышли  на
расположенные  террасами  дорожки сада, чтобы зажечь  пестрые  яркие  фонарики.
Конечно,  не  все  дорожки  будут  освещены -  те,  что  находятся  дальше,  за
террасами, оставят в интимной темноте для тех парочек, которые позже  захотят
уединиться в зеленых лабиринтах оранжереи. Но это Элизабет поняла только потом.
     Она нашла подруг только через полчаса, они собрались в самом дальнем конце
сада,  чтобы  вволю посмеяться и посплетничать. Она не сразу заметила  их:  они
были   частично  скрыты  высокой,  аккуратно  подстриженной  живой   изгородью.
Приблизившись  к  девушкам,  Элизабет  поняла,  что  они  не  просто  стоят  за
изгородью, а за кем-то подглядывают, за кем-то, кто вызывал у них бурю волнения
и  разговоров.  "Вот,  -  сказала Валери, снова  вглядевшись  в  просвет  между
кустами,  -  это то, что моя сестра называет "настоящей мужской  красотой".  На
несколько  мгновений  воцарилось  короткое  благоговейное  молчание,  во  время
которого  все  три  девушки изучали этот эталон мужского совершенства,  который
заслужил  столь  высокую похвалу у великолепной сестры Валери. Они  знали,  что
мнению  Черайз  в этом вопросе можно доверять. В этот момент Элизабет  заметила
травяное  пятно на своей туфельке и, с ужасом представив, сколько будет  стоить
новая  пара  таких  туфелек, прикидывала, можно ли будет заказать  только  одну
туфлю.  "Я  все  еще не могу поверить, что это действительно он!  -  прошептала
Валери. - Черайз говорила, что он может появиться здесь, но я мало надеялась на
это.  Все просто умрут, когда мы вернемся в Лондон и скажем, что видели его!  -
добавила  она. Заметив Элизабет, Валери махнула рукой, чтобы она присоединялась
к  ним.  -  Взгляни,  Элизабет, ну разве он не божествен?  В  нем  есть  что-то
загадочное, просто дьявольское!"
     Вместо  того,  чтобы подглядывать, Элизабет оглядела сад поверх  изгороди,
отмечая   пышно  разодетых  гостей,  которые,  смеясь  и  болтая,   мало-помалу
перемещались  к  дому, где после ужина должны были начаться  танцы.  Ее  взгляд
безучастно скользнул по мужчинам в пастельных атласных бриджах и ярких  жилетах
и камзолах. Они показались ей похожими на пестрых павлинов и попугаев.
     - А кого я должна увидеть?
       -  Мистера  Яна Торнтона, глупая! Нет, подожди, сейчас  ты  его  уже  не
увидишь. Он вышел из-под света фонарей.
     - А кто он - этот Ян Торнтон?
     -  Ян Торнтон - это Ян Торнтон, и кто он такой, никто в точности не знает!
-  сказала Валери и затем добавила тоном, каким сообщают особенно поразительные
новости: - Некоторые говорят, что он внук герцога Стэнхоупского!
     Как  и  все  юные дебютантки, Элизабет должна была изучить книгу  пэров  -
книгу,  перед  которой  в свете благоговели так же сильно,  как  пресвитерианцы
перед Библией.
     -  Герцог  Стэнхоупский уже немолод, - вспомнила Элизабет после некоторого
размышления, - и не имеет наследника.
     - Да, это всем известно. Но говорят, что Ян Торнтон... - голос Валери упал
почти до шепота, - его незаконнорожденный внук.
     - Понимаешь, - авторитетно заверила ее Пенелопа, - у герцога Стэнхоупского
был  сын,  но  он отрекся от него много лет назад. Мне рассказывала  мама,  она
говорит, что тогда был страшный скандал.
     При слове "скандал" все головы сблизились, и она продолжила:
     -  Сын старого герцога женился на дочери шотландского крестьянина, который
в  придачу  оказался наполовину ирландцем! Это была совершенно  ужасная  особа,
ровным  счетом ничего из себя не представлявшая. Так что это, должно быть,  его
внук.
     - Все так думают только потому, что у него такая же фамилия, - высказалась
Джорджина  с  типичным для нее скептицизмом, - в то время  как  это  достаточно
распространенное имя.
     -  Я  слышала, он так богат, - вставила Валери, - что однажды в Париже  на
одном  из светских приемов, играя в карты, сделал ставку в двадцать пять  тысяч
фунтов,  и  это  притом,  что  игралась одна-единственная  партия,  просто  для
развлечения!
     -  О,  ради  Бога, - с презрением сказала Джорджина, - он  сделал  это  не
потому, что богат, а потому, что неисправимый игрок! Мой брат знает его,  и  он
говорит,  что  Торнтон - самая заурядная личность, человек, у которого  нет  ни
прошлого, ни воспитания, ни связей, ни богатства!
     - Я тоже слышала это, - признала Валери, снова вглядываясь в просвет между
кустами.  -  Смотри! - вскрикнула она. - Сейчас его видно. Леди  Мэри  Уоттерли
прямо-таки кидается на него!
     Девушки так сильно наклонились вперед, что чуть не свалились в кустарник.
     - Я чувствую, что просто растаю, если он посмотрит на меня.
     - Этого не может быть, - с деланной улыбкой сказала Элизабет, понимая, что
ей тоже пора принять какое-то участие в беседе.
     - Ах, ты же не видела его!
     Элизабет  и  не нужно было его видеть, она прекрасно знала,  какого  сорта
мужчины нравятся ее подругам: светловолосые, голубоглазые щеголи в возрасте  от
двадцати до двадцати четырех лет.
     -  Полагаю,  у  Элизабет  слишком  много богатых  поклонников,  чтобы  она
обратила внимание на какого-то мистера, как бы он ни был красив и загадочен,  -
сказала   Валери,  видя,  что  Элизабет  продолжает  держаться  в  сторонке   и
поддерживает  разговор лишь из вежливости. Элизабет показалось, что  комплимент
содержал  изрядную  долю  зависти и злости, однако  подозрение  было  настолько
неприятным,  что  она  быстро отвергла его. Она не сделала  ничего  плохого  ни
Валери, ни другим девушкам, чтобы заслужить их враждебность. Ни разу с тех пор,
как оказалась в Лондоне, она не произнесла ни одного недоброго слова в чей-либо
адрес,  фактически она вообще никогда не принимала участия в обсуждении  других
людей  и  уж тем более не пересказывала услышанное. Даже сейчас ей было  ужасно
неловко  оттого, что они следят за этим мужчиной и обсуждают его в таком  тоне.
Элизабет всегда казалось, что любой человек имеет право на уважение, независимо
от  положения,  которое  он  занимает. Конечно,  такого  мнения  придерживалось
меньшинство, и в глазах света оно граничило с ересью, и потому она держала свои
взгляды при себе.
     В  данный момент девушка почувствовала, что ей следует проявить лояльность
по  отношению к подругам: им может показаться, что Элизабет задается, если  она
не  присоединится к их забаве и откажется разделить их восторг  перед  мистером
Яном  Торнтоном.  Попытавшись настроиться на их лад, она  улыбнулась  Валери  и
сказала:
     -  У  меня не так уж много поклонников, и я уверена, что, увидев его, буду
заинтригована так же, как и любая другая женщина.
     По  какой-то непонятной причине после этих слов Элизабет Валери и Пенелопа
обменялись  мимолетными  взглядами,  в которых   проскользнуло  удовлетворение.
Заметив недоумение Элизабет, Валери объяснила:
     -  Слава Богу, что ты согласна, Элизабет, потому что мы все трое находимся
в  затруднительном  положении.  Мы  очень рассчитываем,  что  ты  поможешь  нам
выпутаться из него.
     - А какого рода это затруднение?
     - Если б ты знала, - начала Валери как-то уж очень театрально, но Элизабет
отнесла это на счет чересчур крепкого вина, которое лилось здесь рекой,  -  как
долго мне пришлось упрашивать Черайз, чтобы она разрешила нам приехать на  этот
уик-энд!
     Это Элизабет было уже известно, и она молча кивнула.
     -  Дело  в  том, что, когда Черайз сказала нам сегодня, что  здесь  должен
появиться  Ян Торнтон, мы все просто запрыгали от радости. Но она сказала,  что
он  не  обратит  на нас ни малейшего внимания, потому что мы слишком  молоды  и
совсем не в его вкусе...
     -  Возможно,  она  права, - сказала Элизабет, улыбаясь и не  выказывая  ни
малейшего интереса.
     -  О,  но он должен обратить на нас внимание! - призвав взглядом остальных
девушек  поддержать  ее, воскликнула Валери. - Обязательно  должен,  потому  мы
поспорили с Черайз на сумму, которую выдают нам родители раз в три месяца,  что
он  пригласит кого-нибудь из нас танцевать. А он скорее всего не сделает этого,
если нам не удастся возбудить его интерес до того, как начнутся танцы.
     -   Вы   поспорили  на  все  свои  деньги?  -  ужаснулась  Элизабет  столь
экстравагантной забаве. - Но ведь ты собиралась купить на них аметисты, которые
видела на Вестпул-стрит.
     -  А  я  хотела  купить ту чудесную маленькую лошадку,  которую  отказался
купить  мне  папа,  - произнесла Пенелопа, снова вглядываясь  в  просвет  между
кустами.
     -  Я... я, возможно, могла бы и отказаться от пари, - сказала Джорджина, и
Элизабет  показалось, что ее волнует нечто большее, чем  деньги,  -  не  думаю,
что...  -  начала  она,  но Пенелопа своим возбужденным  вскриком  не  дала  ей
закончить.
     -  Он  идет  в нашу сторону, и с ним никого нет! Более удачной возможности
привлечь его внимание у нас не будет. Только бы он не изменил направление.
       Неожиданно это безумное пари стало казаться запретной игрой, и  Элизабет
фыркнула.
     -  В  таком случае я предлагаю предоставить Валери почетную роль возбудить
его интерес, так как это была ее идея и она больше всех восхищается им.
     -  Мы  назначаем на эту роль тебя, - сказала Валери беспечным, но в то  же
время решительным тоном.
     - Меня? Но почему меня?
     -   Потому  что  ты  получила  целых  четырнадцать  предложений,   поэтому
совершенно  очевидно, что у тебя больше всего шансов привлечь его  внимание.  И
кроме  того, - добавила она для большей убедительности, - на виконта  Мондвэйла
произведет  большое  впечатление слух о том, что Ян Торнтон -  человек-загадка,
которого  безуспешно преследовала в прошлом году сама Мэри  Джейн  Моррисон,  -
пригласил  тебя  на танец и оказывал тебе особое внимание. Как только  Мондвэйл
услышит об этом, он тут же примчится к тебе с предложением!
     В  соответствии  с  правилами этикета Элизабет ни разу не  позволила  себе
выказать  хоть  малейшее предпочтение виконту и потому была неприятно  удивлена
открытием,  что подруги догадались о ее чувствах. Конечно, они не могли  знать,
что молодой красавец уже сделал ей предложение, которое вот-вот будет принято.
     -  Решайся быстрее, он уже почти здесь! - воскликнула Пенелопа, перекрывая
нервное хихиканье Джорджины.
     -  Ну,  ну,  ты  согласна?! - торопила ее Валери, в то  время  как  другие
девушки начали отступать к дому.
     Элизабет глотнула вина из бокала, который ей вручили, как только она вышла
из дома в сад, и к которому она до сих пор не притронулась. Она колебалась.
     - Хорошо, я попробую, - сказала она наконец, сверкнув улыбкой.
     -  Отлично.  И не забудь: или он танцует с тобой сегодня вечером,  или  мы
потеряем все свои деньги!
     Смеясь,  она дала Элизабет легкий ободряющий тычок в бок, затем крутнулась
на каблучках своих атласных туфелек и умчалась вслед за смеющимися подругами.
     Элизабет поспешно сошла с террасы на две ступеньки вниз и теперь,  скрытая
от   взгляда  изгородью,  стояла  на  траве  и  оглядывалась,  пытаясь  решить,
оставаться ей здесь или присесть на белую каменную скамейку слева от  нее.  Она
двинулась  к  скамейке  и  устроилась на ней как раз  в  ту  минуту,  когда  на
кирпичных ступеньках раздался звук мужских шагов, раз-два - и она увидела его.
     Не  подозревая  о ее присутствии, Ян Торнтон сделал вперед еще  один  шаг,
затем  остановился  у фонаря и достал из кармана тонкую манильскую  сигару.  До
этого  момента  Элизабет испытывала легкое беспокойство, думая  о  той  задаче,
которую  ей  предстояло выполнить. Но когда она увидела его,  это  беспокойство
переросло  в  такое сильное волнение, что дрожь прошла по телу  и  зазвенело  в
ушах.  Ян Торнтон не имел ничего общего с тем, что она ожидала увидеть. Он  был
отнюдь  не  блондин  и гораздо старше, чем она представляла,  -  ему  было  как
минимум  двадцать семь лет, и он был поразительно высокого роста, больше  шести
футов.  В темноте Элизабет смогла разглядеть его только в общих чертах:  мощный
разворот  плеч, длинные сильные ноги, густые, слегка волнистые темно-каштановые
волосы. Вместо традиционного атласного фрака и белых бриджей он был с головы до
ног  одет во все черное, за исключением рубашки и шейного платка, которые  были
такими белоснежными, что казались светящимися на фоне черного камзола и жилета.
Элизабет   подумала,  что  Ян  Торнтон  похож  на  большого  хищного   ястреба,
оказавшегося  в  стае  неповоротливых ярких  павлинов.  Раскуривая  сигару,  он
наклонил свою темную голову к рукам, сложив их лодочкой, чтобы ветер не загасил
пламя.  Белые манжеты высунулись из рукавов черного фрака, и в оранжевом  свете
пламени она увидела, что его. лицо и руки покрыты темным загаром.
     Элизабет  отпустила дыхание, которое невольно затаила, и этот  тихий  звук
заставил   его   резко  вскинуть  голову.  Глаза  его  сузились   то   ли   от
неудовольствия, то ли от удивления. Чувствуя неудобство оттого, что прячется  в
тени и подсматривает за ним, Элизабет выпалила первое, что пришло ей в голову:
     -  Первый  раз  вижу,  как  мужчина курит сигару.  Э-э...  обычно  мужчины
переходят в другую комнату.
     Более идиотской фразы невозможно было придумать, подумала она.
     Его темные брови вопросительно приподнялись.
     - Вы возражаете? - спросил он, закончив раскуривать сигару.
        Элизабет  поразили  две  вещи  одновременно.  Первое  -  то,  что   его
пронзительные глаза имели совершенно необычный цвет - цвет янтаря,  светящегося
изнутри,  и  второе - его глубокий, низкий, богатый оттенками голос.  От  этого
сочетания она вдруг ощутила странное тепло где-то в области спины.
     - Возражаю? - тупо повторила она.
     - Я имею в виду сигару, - сказал он.
     -  О...  нет.  Нет,  не  возражаю, - торопливо заверила  она  его.  У  нее
сложилось  впечатление,  что  он  пришел сюда в  надежде  спокойно  насладиться
сигарой,  и  если  бы  она  сказала, что возражает  против  сигары,  он  скорее
повернулся  бы и ушел, чем ради ее общества отказался от этого удовольствия.  В
пятидесяти ярдах от них, в дальнем конце длинного узкого газона, на котором они
стояли,  раздался девичий смех, и Элизабет непроизвольно повернулась,  выхватив
взглядом в круге света розовое платье Валери и желтое платье Джорджины,  прежде
чем они обежали изгородь и скрылись из глаз.
     Поведение  подруг вызвало краску стыда у нее на щеках, и когда  она  снова
повернулась  к  нему,  то  увидела, что он внимательно  изучает  ее  -  руки  в
карманах, сигара в зубах, таких же белоснежных, как его рубашка. Едва  заметным
наклоном головы он указал в сторону, куда убежали девушки.
     - Ваши подруги?
     Ей  показалось,  что  он  догадался о том, что  их  встреча  была  заранее
подстроена, и почувствовала себя ужасно виноватой.
     Элизабет  хотела было придумать какую-нибудь отговорку, но  лгать  она  не
любила  и  тем  более  не  могла  сейчас - под этим  пронзительным,  вызывающим
странное беспокойство взглядом.
     - Да, подруги, - выговорила она наконец.
     Замолчав,  чтобы получше расправить юбки своего лавандового цвета  платья,
она  подняла к нему лицо и нерешительно улыбнулась. До нее вдруг дошло, что они
не  представлены друг другу, и, поскольку рядом никого не было, чтобы  провести
эту процедуру, как полагается, она неловко и торопливо исправила дело сама.
     - Меня зовут Элизабет Кэмерон, - объявила она. Насмешка угадывалась лишь в
легком наклоне его головы, когда Торнтон просто повторил ее имя:
     - Мисс Кэмерон.
      У Элизабет не оставалось выбора, и она подтолкнула его,
     - А как ваше имя?
     - Ян Торнтон.
     - Как поживаете, мистер Торнтон? - спросила она и, как положено, протянула
ему  руку.  Этот  жест неожиданно вызвал у него улыбку - обаятельную  белозубую
улыбку, которая непроизвольно появилась на его губах, когда он шагнул к  ней  и
взял ее руку.
     - Благодарю вас, - сказал он голосом, в котором и на этот раз звучала едва
уловимая насмешка.
     Элизабет уже начала сожалеть, что согласилась участвовать в этой затее,  и
лихорадочно  подыскивала способ завязать беседу. До сих пор  она  предоставляла
эту  привилегию молодым людям, которым вскружила голову ее красота. Ей не  было
необходимости  думать,  как завязать беседу, так как  все  отчаянно  стремились
вовлечь  в  разговор  ее. Она вдруг вспомнила, что в свете  принято  обсуждать.
знакомых, и с облегчением остановилась на этом предмете.
     -  Молодая  леди  в  розовом - мисс Валери Джемисон, а  в  желтом  -  мисс
Джорджина Грэнджер.
     Он ничем не проявил, что знаком с этими леди, и Элизабет помогла ему:
     -  Мисс  Джемисон - дочь лорда и леди Джемисон. Видя, что  он  по-прежнему
наблюдает  за ней с вежливым безразличием, Элизабет добавила, начиная приходить
в отчаяние:
     - Это Джемисоны из Херфордшира. Знаете, граф и графиня.
     - Неужели? - смилостивился он.
     -  Да,  действительно, - Элизабет решила перейти к Джорджине, почувствовав
некоторую  опору  под ногами, - а мисс Грэнджер - дочь уилтширских  Грэнджеров,
барона и баронессы.
     -  Неужели?  -  повторил он, насмешливо глядя на нее, и  опять  воцарилось
опасное молчание.
     И   только  тут  она  вспомнила,  что  говорили  девушки  о  его   спорном
происхождении.  Ей стало безумно стыдно, что она так бездумно  называет  титулы
человеку, который, возможно, был несправедливо лишен своего герцогского титула.
Она почувствовала, как повлажнели ее ладони, и потерла их о колени, но, осознав
простонародность этого жеста, отдернула руки от платья и прокашлялась,  яростно
обмахиваясь веером.
      - Мы все приехали сюда на время сезона, - еле слышно закончила она.
     Холодные   янтарные  глаза  вдруг  потеплели,  теперь  в   них   появилось
сочувствие, и в его низком голосе прозвучало добродушие, когда он сказал:
     - Наверное, вовсю развлекаетесь?
     -  Да,  развлекаемся, - ответила она со вздохом облегчения оттого, что  он
наконец  принял некоторое участие в беседе. - Мисс Грэнджер очень  хорошенькая,
хотя  вы  вряд  ли  могли  заметить это с такого  расстояния,  -  исключительно
хорошенькая,  и у нее самые приятные манеры, какие только можно представить.  У
нее множество поклонников.
     - Воображаю... и все титулованные?
     Все  еще  думая, что он переживает из-за утраченного герцогства,  Элизабет
прикусила губу и кивнула, чувствуя себя в высшей степени неловко.
     -  Боюсь, что так, - горестно признала она и, к своему крайнему удивлению,
вдруг увидела, что он улыбается - медленная, дразнящая улыбка пробежала по  его
лицу, изменив его черты настолько, что сердце гулко бухнуло у нее в груди и она
неожиданно вскочила на ноги.
     -  Мисс  Джемисон тоже красивая девушка. - Элизабет вернулась к обсуждению
подруг как к наиболее безопасной теме.
     - И много претендентов на ее руку?
     Элизабет   наконец  сообразила,  что  он  смеется,  и  его  непочтительное
отношение  к  вопросу,  который для всех представлял  такую  большую  важность,
вызвал у нее непроизвольный смех облегчения.
     -  По  самым достоверным источникам, - ответила она ему в тон, - число  ее
поклонников исчисляется рекордными цифрами.
     Улыбаясь ему, она увидела, что в его глазах тоже заиграл смех, и вдруг  ее
нервозность  и  напряженность  куда-то  исчезли.  У  Элизабет  вдруг   возникло
необъяснимое ощущение, будто они с ним старые друзья и обмениваются мнениями  о
каком-то предмете, к которому оба относятся одинаково непочтительно, только  он
высказывает это открыто, а она пытается завуалировать свое отношение.
     - А как насчет вас?
     - Что насчет меня?
      - Сколько предложений получили вы?
     В  ответ  Элизабет  только  засмеялась и  покачала  головой.  С  гордостью
рассказывать   о   достижениях  подруг  было  еще  приемлемо,   но   хвастаться
собственными выходило за всякие рамки приличий, и ему, без сомнения,  было  это
известно.
     -  А  вот  об этом вы не должны были спрашивать, - с притворной строгостью
упрекнула она его.
     - Приношу свои извинения, - он насмешливо поклонился, в уголках его рта по-
прежнему играла улыбка.
     Сад  уже полностью погрузился в темноту. Элизабет понимала, что давно пора
идти  в  дом,  и  все-таки медлила, почему-то ей не хотелось покидать  укромную
интимность  сада. Сложив руки за спиной, она стала смотреть на звезды,  которые
только что появились на ночном небосклоне и тускло мерцали.
     -  Это  мое  любимое время дня, - тихо сказала она и покосилась  на  него,
чтобы  посмотреть, не наскучила ли ему своими разговорами, но он так же, как  и
она, закинул голову и рассматривал небо, словно находил там что-то интересное.
      Элизабет отыскала Большую Медведицу.
       -  Смотрите,  -  сказала она, кивая на особенно яркую звездочку.  -  Это
Венера. Или Юпитер? Я вечно их путаю.
     - Это Юпитер. А вон там Большая Медведица.
     Элизабет  фыркнула и покачала головой, оторвав взгляд  от  неба  и  искоса
посмотрев на него.
     -  Возможно,  для  вас  и  для кого-то другого это  выглядит  как  Большая
Медведица,  но  для  меня  все эти созвездия - просто огромная  россыпь  звезд,
которую  невозможно упорядочить. Весной я могу найти Кассиопею, но  не  потому,
что  она  напоминает  мне льва, а осенью я могу показать  Арктур,  но  как  все
умудряются  разглядеть Стрельца в этом скоплении звезд, для  меня  до  сих  пор
загадка. Как вы думаете, там где-нибудь есть люди?
     Он повернул голову и изумленно поглядел на нее.
     - А как вы думаете?
     -  Я полагаю, есть. Мне вообще кажется проявлением высокомерия думать, что
среди  стольких тысяч звезд и планет, кроме нас, никого больше нет. Это  то  же
самое,  что  полагать, будто Земля - это центр Вселенной, вокруг  которого  все
вертится. Кстати, люди, кажется, не очень хорошо отблагодарили Галилео  Галилея
за  то,  что он опроверг это утверждение, правда? Представляю, каково ему  было
предстать перед судом инквизиции и отречься от того, что он знал и доказал!
     - С каких это пор дебютантки стали изучать астрономию? - спросил он, когда
она вернулась к скамейке, чтобы взять свой бокал с вином.
     -  У  меня  было много-много лет, чтобы читать, - бесхитростно  призналась
Элизабет.  Не  заметив его внимательного, испытующего взгляда, она  взяла  свой
бокал  и  снова  повернулась к нему. - Пожалуй, мне  пора  вернуться  в  дом  и
переодеться к ужину.
     Он  молча  кивнул,  и  Элизабет проследовала мимо него.  Затем  она  вдруг
переменила свое решение, вспомнив о подругах, которые рассчитывают на нее.
     -  Вы  знаете,  у  меня  к вам несколько странная  просьба,  я  хотела  бы
попросить  вас об одной услуге, - медленно сказала она, взмолившись  про  себя,
чтобы  их мимолетное знакомства было для него таким же приятным и располагающим
к  дружеским  отношениям, как для нее. С нерешительной улыбкой заглянув  в  его
непроницаемые глаза, она попыталась изложить свою просьбу: - Не могли бы  вы...
по  некоторым  причинам  я не могу объяснить... - невразумительно  пробормотала
она, вдруг ужасно смутившись.
     - О какой услуге вы хотели бы попросить? Элизабет часто задышала.
     -  Не могли бы вы пригласить меня на танец сегодня вечером? Он не выглядел
ни  шокированным,  ни  польщенным ее смелым предложением.  Элизабет  напряженно
всматривалась в его лицо, и наконец его красивые губы шевельнулись в ответе:
     - Нет.
     Обиженная и пристыженная его отказом, Элизабет опустила голову,  но  через
несколько  секунд  вдруг  осознала,  что  в  его  голосе  прозвучало  искреннее
сожаление,  и  вопросительно  посмотрела ему в  лицо.  Какое-то  мгновение  она
изучала  его  бесстрастные черты, но внезапно раздавшийся  смех  где-то  совсем
рядом разрушил чары. Не видя выхода из неловкого положения, в которое ни за что
не поставила бы себя сама, Элизабет подобрала юбки, собираясь уйти. Вытеснив из
своего голоса все эмоции, она со спокойным достоинством попрощалась:
     - До свидания, мистер Торнтон. Он вынул сигару изо рта и кивнул.
     - До свидания, мисс Кэмерон. Потом развернулся и ушел.
     
     Элизабет  прошла в отведенные ей и ее подругам комнаты. Остальные  девушки
уже  были там и переодевались в вечерние платья. С появлением Элизабет  смех  и
разговоры  внезапно  смолкли, отчего у нее возникло ощущение,  что  говорили  и
смеялись над ней.
     -  Ну?  -  спросила Пенелопа, хихикнув. - Не томи нас в неизвестности.  Ты
произвела на него впечатление?
     Неприятное   подозрение,  что  она  стала  предметом  чьего-то  розыгрыша,
немедленно оставило Элизабет, как только она взглянула на их улыбающиеся  лица.
Одна только Валери держалась прохладно и отчужденно.
     -  Впечатление,  безусловно, произвела, - ответила Элизабет  со  смущенной
улыбкой, - но вряд ли оно было особенно благоприятным.
     -  Он  так  долго  пробыл с тобой, - подтолкнула ее к  более  пространному
рассказу другая девушка. - Мы наблюдали за вами из дальнего конца сада.  О  чем
вы говорили?
     Элизабет почувствовала, как кровь быстрее потекла у нее по венам и прилила
к  щекам,  когда она вспомнила красивое загорелое лицо Торнтона и  улыбку,  так
странно преобразившую и смягчившую его чеканные черты.
     - Честно говоря, я не помню, о чем мы говорили.
     В большей степени это было правдой. Единственное, что она могла вспомнить,
это  то,  как  дрожали у нее колени и обрывалось сердце при каждом  взгляде  на
него.
      - Ну, и какой он?
      - Красивый, - она спохватилась, уловив мечтательные нотки в своем голосе.
- Обаятельный. И у него красивый голос.
     -  И  конечно  же,  -  с сарказмом вставила Валери, - сейчас  он  пытается
узнать, где можно найти твоего брата, чтобы просить у него твоей руки.
      Это замечание было таким нелепым, что Элизабет непременно рассмеялась бы,
не  будь  она  так растеряна и до странности разочарована тем,  как  равнодушно
расстался он с нею в саду.
     - На этот раз никто не помешает моему брату спокойно провести вечер, это я
вам  обещаю, - сказала Элизабет и добавила с сожалеющей улыбкой. - Более  того,
боюсь,  что вы потеряли все свои деньги, потому что нет ни малейшей надежды  на
то, что он пригласит меня танцевать.
     Извиняясь, она пожала плечами и пошла переодеваться, но как только вошла к
себе в спальню, беззаботная улыбка, которую она демонстрировала подругам, сошла
с  ее  лица,  уступив место глубокой задумчивости. Элизабет села на  кровать  и
стала  бесцельно водить пальцем по золотым нитям розового парчового  покрывала,
пытаясь разобраться в чувствах, которые испытывала в присутствии Яна Торнтона.
     Стоя  рядом  с  ним в саду, она чувствовала испуг и одновременно  какую-то
веселую  бесшабашность. Он излучал странное магнетическое  притяжение,  которое
привлекало  ее  к  нему  независимо  от ее воли.  Ее  вынудили  добиваться  его
расположения, и она стояла там, попеременно радуясь и тревожась, в  зависимости
от  впечатления, которое производили на него ее слова. Даже сейчас воспоминание
о  том,  как  он  улыбался и смотрел на нее из-под полуопущенных век,  вызывало
незнакомое ей ощущение интимности, от которой ее бросало то в жар, то в холод.
     Звуки  музыки  заставили  Элизабет очнуться от грез,  и  она  позвонила  в
колокольчик, чтобы Берта помогла ей одеться.
     -  Ну  как,  что  ты скажешь? - спросила она Берту полчаса спустя,  сделав
пируэт  перед  зеркалом. Берта, которая когда-то была ее няней, а  потом  стала
горничной,  скрестила  на  груди руки и критически  осмотрела  свою  прекрасную
молодую  хозяйку. Необычный наряд и прическа Элизабет были встречены  с  полным
пониманием и одобрением. Волосы Элизабет были подняты кверху и уложены  в  виде
короны,  из-под  которой вдоль щек спадали две легкие вьющиеся  пряди.  В  ушах
сверкали серьги с сапфирами и брильянтами, доставшиеся ей от матери.
     В отличие от других нарядов Элизабет, преимущественно пастельных тонов и с
завышенной талией, это платье ярко-синего цвета было гораздо более необычным  и
выгодно  подчеркивало  ее  фигуру,  Складки  синего  шелка  расходились  из-под
плоского  банта  на  левом  плече  и спадали до  пола,  оставляя  другое  плечо
открытым.  И  хотя  фасон платья представлял собой всего  лишь  простую  прямую
трубу,  он явно льстил ее фигуре, красиво обрисовывая грудь и намекая на тонкую
талию.
     - Я скажу, - ответила Берта, - это просто чудо, что миссис Портер заказала
для вас такое платье. Оно ничуть не похоже на все остальные.
     Элизабет  натянула  перчатки, доходившие ей до локтя, и  улыбнулась  Берте
задорной, заговорщической улыбкой.
     -  Это  единственное  платье,  которое  заказывала  не  миссис  Портер,  -
призналась она. - К счастью, Люсинда тоже пока не знает о нем.
     - Не сомневаюсь.
     Элизабет снова повернулась к зеркалу и, нахмурившись, всмотрелась  в  свое
отражение.
     -  Другим  девушкам  еще нет и семнадцати, а мне через  несколько  месяцев
будет  уже восемнадцать. Я пыталась объяснить миссис Портер, - продолжила  она,
доставая  из шкатулки браслет, который вместе с серьгами составлял гарнитур,  и
застегивая его
     Поверх перчатки на левом запястье, - что нельзя тратить так много денег на
платья, которые я не смогу носить в следующем сезоне. А это я смогу надеть и  в
двадцать лет.
      Берта закатила глаза и покачала головой, поправляя ленты на чепце. - Что-
то  я  сомневаюсь,  что виконт Мондвэйл захочет, чтобы вы  появлялись  в  одном
платье больше двух раз, не говоря уж о том, чтоб заносить его до дыр, - сказала
она, наклонившись, чтобы поправить складки платья Элизабет.

                                    Глава 5
     
     Напоминание  Берты о том, что она уже фактически помолвлена, произвело  на
Элизабет отрезвляющее действие, и к тому времени как она вошла в бальную  залу,
сердце  ее  билось совершенно ровно. Мысль о возможной встрече с мистером  Яном
Торнтоном больше не убыстряла ее пульс, и она отбросила всякие сожаления о том,
что  он  отказался пригласить ее на танец. Больше она и думать о нем не хотела.
Со свойственной ей прирожденной грацией Элизабет стала спускаться по лестнице в
залу,  где  некоторые пары уже танцевали, но большинство еще стояли  группками,
смеясь и переговариваясь.
     Когда  Элизабет осталось пройти всего несколько ступенек, он" остановилась
на  секунду,  чтобы  оглядеть собравшихся и найти подруг. Они  стояли  всего  в
нескольких  ярдах от лестницы, Пенелопа подняла руку и помахала ей,  чтобы  она
присоединялась, Элизабет кивнула и улыбнулась.
     Все  еще улыбаясь, она отвела взгляд, но улыбка вдруг застыла на ее губах,
когда  взгляд ее скрестился с парой удивленно вскинутых янтарных глаз. В группе
мужчин у подножия лестницы стоял и смотрел на нее Ян Торнтон, бокал в его  руке
замер  на  полпути  ко рту. Он откровенно разглядывал ее: от блестящих  светлых
волос  его дерзкий взгляд скользнул к груди и бедрам, затем опустился до  синих
атласных   туфелек  и  снова  резко  поднялся  к  лицу,  выражая   неподдельное
восхищение. Отдавая дань ее красоте, он слегка приподнял одну бровь  и,  прежде
чем выпить вино, сделал едва заметное движение рукой, давая понять, что пьет за
нее.
     Каким-то  непостижимым  образом  Элизабет удалось  сохранить  бесстрастное
выражение  лица  и продолжить грациозное шествие по лестнице, однако  пульс  ее
забился  с  удвоенной частотой, и в душе воцарилось полное  смятение.  Если  бы
подобное  поведение позволил себе любой другой мужчина, она была  бы  возмущена
или по крайней мере неприятно удивлена. Но вместо справедливого негодования его
улыбающиеся  глаза и шутливый тост вызвали у нее ощущение какого-то безмолвного
интимного диалога, и, не желая того, она невольно улыбнулась ему в ответ.
     Лорд  Ховард, кузен виконта Мондвэйла, ждал ее внизу лестницы. Ей нравился
этот  человек, его приятные манеры и особенно то, что он никогда не принадлежал
к  числу ее поклонников. Между ними установилось нечто вроде дружбы, и он делал
все,  что было в его силах, для сближения ее с виконтом. Рядом с ним стоял лорд
Эверли,  один  из наиболее настойчивых искателей ее руки - красивый,  несколько
взбалмошный, способный на необдуманные поступки молодой человек. Он так же, как
и  Элизабет,  еще в юности унаследовал земли и титул, с той лишь разницей,  что
одновременно с ними он получил состояние.
     -  Ну надо же! - воскликнул лорд Эверли, мгновенно предлагая ей руку. - Мы
слышали,  что вы будете здесь, но, откровенно говоря, не надеялись. Вы  сегодня
просто восхитительны.
     -  Восхитительны,  -  эхом  отозвался  лорд  Ховард.  Он  многозначительно
улыбнулся,  взглянув на простертую руку Томаса Эверли, и сказал: - Эверли,  как
правило,  мужчина,  который просит леди оказать ему честь сопровождать  ее,  не
тычет  в  ее  сторону рукой. Позвольте мне? - с галантным поклоном  он  в  свою
очередь предложил ей руку.
     Элизабет рассмеялась и, считая себя уже обрученной, позволила себе немного
нарушить узкие рамки этикета.
     -  Конечно,  милорды, - сказала она и положила свои затянутые  в  перчатки
руки  на  каждую  из  предложенных ей рук. - Надеюсь, вы  оцените,  как  широко
простирается  мое  расположение  к вам. Я готова  решиться  даже  на  нарушение
приличий ради того, чтобы предотвратить ссору, - пошутила она, идя между  ними.
- Боюсь, что уподобилась престарелой леди, слишком дряхлой, чтобы передвигаться
без поддержки с обеих сторон!
     Мужчины  засмеялись, и Элизабет вместе с ними. И именно эту сцену наблюдал
Ян  Торнтон,  когда  они  подошли к группе мужчин. Элизабет  всячески  избегала
смотреть  в его сторону до тех пор, пока они совсем не приблизились,  но  потом
кто-то  окликнул  лорда Ховарда, и он замедлил шаг, чтобы ответить.  Поддавшись
искушению,   Элизабет  все-таки  метнула  один  быстрый  взгляд   на   высокого
широкоплечего мужчину в центре группы. Он стоял, наклонив голову, и,  казалось,
был полностью поглощен разговором с единственной в их группе женщиной, которая,
смеясь,  что-то говорила ему. Если он и знал, что Элизабет смотрит на него,  то
не подал вида.
     -  Надо  сказать, я был немного удивлен, когда узнал, что вы  тоже  будете
здесь, - сказал лорд Ховард, вновь поворачиваясь к ней.
     -  Почему же? - спросила Элизабет, твердо поклявшись себе больше не думать
о  Яне  Торнтоне. Она совершенно не знает этого человека, к тому же  уже  почти
обручена, и в то же время постоянно думает о нем!
       -  Потому  что  на  приемах  у Черайз Дюмонт собирается  общество,  мало
подходящее для девушки вашего возраста.
     Встревоженная   его  словами,  Элизабет  сделала  вид,  что   разглядывает
приятного светловолосого юношу.
     -  Но  моя  компаньонка мисс Трокмортон-Джонс никогда не возражала  против
моих  визитов к кому-нибудь из членов этой семьи. И мама Черайз дружила с  моей
мамой.
     Лорд Ховард добродушно улыбнулся и объяснил:
     -  В  Лондоне,  -  он  сделал ударение на этом слове, - Черайз  образцовая
хозяйка.  Но приемы, которые она устраивает в своем загородном поместье...  как
бы  это  сказать...  эти  приемы  уже не так  регламентированы  и  строги,  как
следовало  бы.  - Он остановился, чтобы подозвать слугу с серебряным  подносом,
уставленным бокалами с шампанским. Он вручил Элизабет бокал и продолжил: - Я ни
в  коем  случае не хочу сказать, что присутствие на этом вечере может  погубить
вашу репутацию. В конце концов здесь находимся и мы с Эверли, - улыбнулся он, -
а  это  свидетельствует о том, что представители из высшей  прослойки  общества
здесь все-таки есть.
     -  В  отличие от некоторых других гостей, которых не приняли бы ни в одной
приличной  гостиной  Лондона!  - презрительно вставил  лорд  Эверли,  кивнув  в
сторону Яна Торнтона.
     Снедаемая  беспокойством  и  любопытством,  Элизабет  не  выдержала  и   с
безразличным видом поинтересовалась:
     - Вы говорите о мистере Торнтоне?
     - Как ни о ком другом.
     Она  сделала  глоток  шампанского  и теперь  уже  с  полным  правом  могла
посмотреть на высокого загорелого мужчину, который занимал все ее мысли  с  тех
пор,  как она поговорила с ним один-единственный раз. На ее взгляд, он был одет
исключительно  элегантно и сдержанно: темно-вишневый фрак  подчеркивал  широкие
плечи  и  длинные стройные ноги и сидел на нем как влитой, выдавая руку лучшего
лондонского   портного,  белоснежный  шейный  платок  был  завязан   с   редким
изяществом,  волосы  красиво пострижены и уложены. Даже в  расслабленной  позе,
которую  он  занимал, было видно, что у него сильное стройное  тело  греческого
дискобола,  в то время как лицо его было отмечено печатью холодной  надменности
светского льва.
      - Э-э... неужели он так ужасен? - спросила она, оторвав
     наконец взгляд от чеканного профиля.
     Она  находилась  под таким сильным впечатлением от его элегантной  фигуры,
что язвительный ответ лорда Эверли не сразу дошел до ее сознания:
      - Не то слово! Этот человек известен как заядлый картежник,
     Пират, отъявленный мерзавец и даже хуже!
     -  Я... я просто не могу поверить всему этому, - сказала Элизабет, слишком
огорченная и разочарованная, чтобы промолчать.
     Лорд  Ховард  бросил на Эверли предупреждающий взгляд, затем  улыбнулся  и
попытался успокоить Элизабет, неверно истолковав ее волнение.
     - Не обращайте внимания на Эверли, миледи. Он просто вне себя от того, что
две  недели назад во время игры на светском приеме Торнтон облегчил его кошелек
на  десять тысяч фунтов. Успокойся, Том! - добавил он, когда разгневанный  граф
попытался  протестовать. - А то из-за тебя леди Элизабет  сегодня  ночью  будет
плохо спать.
      Когда кавалеры подвели Элизабет к группе, где стояли ее подруги, она едва
слышала, о чем они говорят: все ее мысли были заняты Яном Торнтоном.
     - Не понимаю, что мужчины в ней находят, - говорила
     Джорджина, - она ничуть не красивее любой из нас.
     -  А вы вообще замечали, - с философским глубокомыслием заметила Пенелопа,
- что мужчины обычно ведут себя как бараны?
     Куда один - туда и все.
     -  Я  только  хочу, чтобы она поскорее выбрала кого-нибудь и вышла  замуж,
оставив нам остальных, - сказала Джорджина.
     - Мне кажется, она всерьез увлеклась им.
     -  Она  зря  теряет на него время, - злорадно усмехнулась Валери,  сердито
одернув свое розовое платье. - Я уже говорила вам: Черайз уверяет, что  его  не
интересуют  "невинные  молоденькие штучки". Тем  не  менее,  -  сказала  она  с
негодованием  в голосе, - я была бы рада, если бы она воспылала к нему  нежными
чувствами.  Один-два танца, несколько томных взглядов, и мы навсегда  избавимся
от  нее,  как  только  молва  об этом достигнет ушей  ее  пылкого  обожателя...
Господи,  Элизабет!  -  воскликнула Валери, заметив наконец  Элизабет,  которая
стояла чуть позади нее. - А мы думали, что ты танцуешь с лордом Ховардом.
     -  Отличная  мысль!  - подхватил лорд Ховард. - Мне был  обещан  следующий
танец, но если вы не возражаете, может быть, потанцуем сейчас?
     -  Пока  вы  не  узурпировали ее окончательно, позвольте мне сказать  пару
слов,  -  быстро  проговорил лорд Эверли, ошибочно считая лорда  Ховарда  своим
соперником.  Повернувшись к Элизабет, он продолжил: - Завтра мы  на  весь  день
собирались  на  увеселительную прогулку в деревню.  Не  окажете  ли  мне  честь
сопровождать вас на этой прогулке?
     Злобные пересуды подруг повергли Элизабет в такую растерянность, что она с
благодарностью  приняла  предложение лорда Эверли  и  согласилась  танцевать  с
лордом Ховардом. Когда они закружились в танце, он улыбнулся ей и сказал:
     -  Насколько  я понимаю, скоро мы породнимся. - Заметив ее удивление  этим
преждевременным замечанием, он объяснил: - . Мондвэйл признался мне, что вы вот-
вот  сделаете его счастливейшим из людей. Полагая, что ваш брат не обнаружит  о
нашей  семье  какой-нибудь  страшной  тайны,  которой  в  действительности   не
существует, я думаю, вопрос можно считать решенным.
     Поскольку  Роберт специально предупреждал, чтобы она еще  некоторое  время
подержала  виконта в неизвестности, Элизабет сказала единственно возможное  при
данных обстоятельствах:
     - Это решение полностью зависит от моего брата.
     -  О-о,  такое послушание лишний раз говорит в вашу пользу, - одобрительно
заметил он.
     Через  час,  когда  лорд Ховард все еще не покинул  ее,  Элизабет  наконец
поняла, что он решил взять на себя роль ее опекуна на этом вечере, который,  на
его  взгляд,  не был предназначен для таких юных и неопытных особ.  Когда  лорд
Ховард  отошел,  чтобы  принести  ей пунша, она  внимательнее  оглядела  зал  и
обнаружила,  что  гости,  причем не только мужчины, но  и  женщины,  постепенно
перемещаются  в  комнату  для карточной игры. На обычных  балах  такие  комнаты
предназначались исключительно для мужчин, хозяева предусматривали  ее  для  тех
(обычно  это  были  мужчины женатые или Преклонных лет), кто,  будучи  вынужден
присутствовать на балу, категорически отказывался провести весь вечер в  пустой
светской  болтовне. Она знала, что Ян Торнтон ушел туда в самом начале  вечера,
но  сейчас  там  что-то  происходило, и даже ее  подруги  с  вожделением  стали
поглядывать в ту сторону.
     -  А что такого особенного происходит в комнате для карт? - спросила она у
лорда Ховарда, когда он вернулся с пуншем и повел ее к подругам.
     Он сардонически улыбнулся.
     - Торнтон почти весь вечер проигрывает, что весьма необычно для него.
     Пенелопа и остальные девушки, сгорая от любопытства, прислушивались  к  их
разговору.
     -  Лорд  Тилбери говорит, что он выложил на стол все свое  имущество  -  в
игральных фишках и ценных бумагах, - сказала одна из них.
     Элизабет испуганно глотнула воздух.
     -  Он...  он  все  поставил на кон?.- спросила она у своего  добровольного
Опекуна. - Просто положившись на волю случая? Но почему он так поступает?
     - Просто, чтобы пощекотать себе нервы. Полагаю, что так. Среди картежников
это обычное дело.
     Элизабет  никогда не могла понять, почему ее отцу, брату и другим мужчинам
доставляет  такое  удовольствие  рисковать  огромными  суммами,  только   чтобы
испытать судьбу. Но сказать об этом она не успела, потому что Пенелопа,  указав
на Джорджину, Валери и Элизабет, с очаровательной улыбкой произнесла,
     -  Нам очень хочется посмотреть все самим, и, если вы, лорд Ховард, будете
сопровождать  нас, я не вижу причины, почему бы нам туда не  пойти.  Это  очень
интересно, к тому же половина гостей уже там,
     Лорд Ховард не мог устоять, когда три хорошеньких девичьих личика смотрели
на  него  с  такой надеждой, однако, взглянув на Элизабет, он заколебался:  его
миссия опекуна вошла в конфликт с желанием посмотреть своими глазами, как будут
развиваться события.
     -  В  этом нет ничего неприличного, - упрашивала его Валери, - раз там уже
есть другие женщины.
       -  Ну  хорошо,  - лорд Ховард беспомощно развел руками.  Взяв  под  руку
Элизабет, он провел девушек в святая святых - карточную комнату для мужчин.
     Подавив  желание  закричать, что она не желает смотреть,  как  Ян  Торнтон
проигрывается до нитки, Элизабет с оживленным видом стала оглядывать комнату  и
людей,   столпившихся  вокруг  самого  большого  в  комнате   дубового   стола,
загораживая  сидевших за ним игроков. Темная обивка стен и винного цвета  ковер
придавали  комнате  мрачный  вид, особенно в сравнении  с  празднично  убранной
бальной  залой. Ближе к двери стояли два бильярдных стола, украшенных  резьбой,
по  бокам над ними висели огромные канделябры. Всего в комнате было еще  восемь
карточных  столов.  И  хотя игроков за ними не было,  на  них  остались  лежать
столбики фишек и карты, предусмотрительно перевернутые вверх рубашкой.
     Элизабет  сделала вывод, что игроки покинули свои места ради  того,  чтобы
посмотреть  спектакль, разыгрывающийся за большим столом и вызывавший  всеобщее
возбуждение. Как раз в тот момент, когда она подумала об этом, один из зрителей
заметил,  что  пора  бы вернуться к собственной игре, и четверо  мужчин  отошли
вместе  с  ним  к  своему  столу.  Лорд Ховард  любезно  продвинул  девушек  на
освободившееся  место, и Элизабет оказалась в том самом месте,  где  ей  меньше
всего  хотелось  бы быть, - возле локтя Яна Торнтона, откуда  ей  было  отлично
видно все, что происходило за столом, и где она могла без помех наблюдать  весь
процесс его финансового краха.
     За  столом сидели еще четверо мужчин, среди которых был и лорд Эверли. Его
лицо  горело  триумфом. Она отметила про себя, что он не только  самый  молодой
участник  игры,  но  также единственный, кто совершенно не умел  скрывать  свои
эмоции. Ян Торнтон являл полный ему контраст - он свободно откинулся на  стуле,
вытянув  ноги  вперед,  камзол  на  груди  расстегнут,  лицо  сохраняло  ясное,
безмятежное  выражение. Трое других мужчин с замкнутыми лицами  сосредоточились
на своих картах.
     Герцог Хаммондский, сидевший напротив Элизабет, нарушил молчание.
     - Думаю, ты блефуешь, Торн, - сказал он, и на лице его мелькнула улыбка. -
Сегодня тебе просто фатально не везет. Я поднимаю ставку еще на пятьсот фунтов,
- добавил он и выдвинул пять фишек.
     Два  обстоятельства  поразили Элизабет: во-первых,  то,  что  Яна  назвали
Торном,  а  во-вторых,  - что его светлость герцог Хаммондский,  первый  герцог
королевства,  обращался к нему так, словно они были приятелями.  Однако  другие
мужчины  держались  с Яном довольно холодно - они молча достали  свои  фишки  и
присоединили их к кучке в центре стола.
     Когда очередь дошла до Яна, Элизабет с ужасом увидела, что у него вовсе не
осталось фишек, если не считать пяти одиноких белых кружков. С упавшим  сердцем
она   смотрела,   как  он  собрал  эти  фишки  и  выдвинул  на  середину.   Она
бессознательно затаила дыхание, поражаясь, как может нормальный, здравомыслящий
человек поставить все, что у него есть, на такую бессмысленную вещь, как карты.
     Последняя ставка была сделана, и герцог Хаммондский показал свои  карты  -
пара тузов. У двух других игроков карты явно были хуже - они вышли из игры.
     -  Я  вас  бью! - воскликнул лорд Эверли и, оскалившись в победной улыбке,
выложил трех королей. Наклонившись вперед, он собрался подгрести к себе  фишки,
как вдруг его остановил ленивый, медлительный голос Яна:
     -  Полагаю, эта партия моя, - сказал он и выложил свои карты - три девятки
и две четверки. При этом Элизабет издала такой облегченный вздох, что он быстро
обернулся и увидел ее беспокойные зеленые глаза и радостную улыбку. С затаенной
улыбкой  в уголках рта он повернулся к своим партнерам: - Возможно, присутствие
таких  очаровательных дам склонило наконец фортуну на мою сторону, - сказал  он
улыбаясь.
     К  несчастью,  его замечание о перемене фортуны оказалось преждевременным.
Следующие полчаса Элизабет с падающим сердцем напряженно следила за тем, как он
терял  выигранные  деньги.  За  все это время  он  ни  разу  не  изменил  своей
расслабленной позы, лицо его оставалось бесстрастным, как маска. Чувствуя,  что
больше  не  в  силах  выносить эту муку, Элизабет  собралась  уйти,  но,  боясь
побеспокоить  игроков,  решила  дождаться конца очередной  партии.  Как  только
партия закончилась, герцог Хаммондский объявил:
      - Думаю, неплохо было бы освежиться.
     Он кивнул проходившему слуге, и тот проворно собрал со стола пустые бокалы
и заменил их полными. Элизабет порывисто обернулась к лорду Ховарду.
     -  Простите,  -  сказала она тихим, взволнованным голосом,  поворачиваясь,
чтобы  уйти.  Ян больше ни разу не взглянул на нее после той фразы  о  перемене
фортуны, и она решила, что он забыло ее присутствии. Однако, услышав ее  голос,
он поднял голову и заглянул ей в лицо.
     -  Боитесь  стать  свидетелем  печального конца?  -  легкомысленным  тоном
спросил  он, и трое мужчин, которые уже выиграли почти все его деньги, от  души
рассмеялись, но Элизабет отметила про себя, что смеху их недоставало теплоты.
     Она  в нерешительности остановилась. Ей показалось, что она сходит с  ума,
так  явственно  ей почудилась в его голосе просьба остаться. Так  и  не  решив,
померещилось ей это или нет, она храбро улыбнулась и ответила:
     -  Я  только  хотела взять вина. И я совершенно уверена, что вы...  -  она
порылась в памяти в поисках нужного слова, - непременно ляжете на верный  галс,
-  заявила  она, припомнив карточный жаргон Роберта. Лакей услышал ее  слова  и
поспешил подать ей бокал с вином.
     В   эту  минуту  в  карточную  комнату  вплыла  хозяйка  дома  и  обратила
укоризненный взгляд на столпившихся возле стола. Затем с ослепительной улыбкой,
противоречившей строгости ее слов, обратилась к Яну:
     -  В  самом деле Торн, это уже длится слишком долго. Заканчивайте  игру  и
присоединяйтесь к нам в бальной зале. - Она с видимым усилием  отвела  от  него
взгляд  и  оглядела  остальных гостей. - Джентльмены, - со смехом  предупредила
она, - через двадцать минут я распоряжусь не подавать вам сигары и бренди.
     Кое-кто  последовал за ней в зал - одни из чувства вины,  что  пренебрегли
светскими обязанностями, другие из нежелания наблюдать, как Ян проигрывается  в
пух и прах.
     - Пожалуй, с меня на сегодня хватит, - объявил герцог Хаммондский.
     - Я тоже пас, - отозвался еще один игрок.
       -  Еще  одну  партию, - стал уговаривать лорд Эверли. - У  Торнтона  еще
остались мои деньги, и я хочу вернуть их.
     Мужчины   за  столом  обменялись  вопросительными  взглядами,   и   герцог
Хаммондский кивнул.
     - Хорошо, Эверли, еще одну партию, и возвращаемся в залу.
     -  Раз  мы  играем  последнюю  партию, ставки  не  ограничены?  -  спросил
раскрасневшийся от возбуждения лорд Эверли. Все кивнули в знак  того,  что  это
само собой разумелось, и Ян сдал карты.
     Начали  с  тысячи  фунтов.  В  последующие  пять  минут  в  центре   стола
образовалась целая груда фишек, и ставка составляла двадцать пять тысяч фунтов.
Один  за  одним из игры вышли все игроки, кроме лорда Эверли и Яна, и  Ян  сдал
Эверли  последнюю  карту.  В комнате повисла мертвая  тишина.  Элизабет  нервно
стиснула  руки, когда лорд Эверли взял свою четвертую карту.
     Он  взглянул  на  нее,  потом на Яна, и его глаза загорелись  от  радости.
Сердце Элизабет упало, когда она услышала его слова:
     -  Эта  карта  обойдется  вам  в десять тысяч  фунтов,  Торнтон,  если  вы
останетесь в игре достаточно долге, чтобы посмотреть на нее.
     Элизабет почувствовала страстное желание задушить этого богатенького лорда
и  не  менее  страстное желание дать как следует Яну Торнтону по ноге,  которая
находилась  в  пределах  досягаемости мыска ее туфли, когда  услышала,  что  он
принимает вызов и поднимает ставку еще на пять тысяч фунтов!
     Ей  просто  не верилось, что можно быть таким слепым: даже она  поняла  по
лицу  Эверли,  что его карты не побить! Не в силах больше выносить  этого,  она
оглядела  напряженно застывших зрителей, которые ждали, что  ответит  на  вызов
Эверли, и приподняла юбки, намереваясь уйти. Ее движение отвлекло внимание  Яна
от  противника, и в третий раз за вечер он посмотрел на нее, будто испытывал ее
взглядом.  Увидев  расстроенное лицо Элизабет, он едва  заметно  повернул  свои
карты так, чтобы она смогла их увидеть.
     Он держал четыре десятки.
     Воспарив  от радости и облегчения, она тут же испугалась, что своим  лицом
выдаст его. Круто повернувшись и чуть не свалив лорда Ховарда, она поторопилась
покинуть свое место у стола.
     -  Хочется  немного подышать, - сказала она лорду Ховарду, но он  был  так
поглощен игрой, что с отсутствующим видом пропустил ее. Элизабет понимала, что,
показав  ей  свои карты, чтобы успокоить, Ян страшно рисковал, ведь  она  могла
сказать или сделать какую-нибудь глупость и тем самым выдать его, и терялась  в
догадках,  почему  он  сделал  это. Кроме того,  девушка  чувствовала,  что  на
протяжении  всей игры он ни на минуту не забывал о ее присутствии, и  ему  было
приятно сознавать, что она стоит рядом с ним.
     Теперь,  вырвавшись из толпы вокруг стола, Элизабет стала  искать  предлог
остаться  в  карточной  комнате, не приближаясь к столу.  Наконец  ее  внимание
привлекла   картина  с  охотничьей  сценкой,  и  она  с  притворным   восторгом
задержалась возле нее.
     -  Ваше  решение,  Эверли, - услышала она голос Яна.  Ответ  лорда  Эверли
заставил ее вздрогнуть.
     - Двадцать пять тысяч фунтов, - медленно процедил он.
     -  Не  будьте дураком, - сказал ему герцог. - Для одной партии это слишком
много, даже для вас.
     Элизабет уже в достаточной степени взяла себя в руки, чтобы контролировать
выражение своего лица, и потихоньку вернулась на место.
     -  Я  в состоянии позволить себе такую ставку, - резко напомнил ему и всем
остальным Эверли, - но вот что меня беспокоит, Торнтон: сможете ли вы в  случае
проигрыша расплатиться.
     Элизабет  вспыхнула,  словно оскорбление было нанесено  лично  ей,  но  Ян
только откинулся на стуле и ледяным взглядом уставился на Эверли. После долгого
напряженного молчания он произнес опасно мягким голосом:
     - Я в состоянии поднять ставку еще на десять тысяч фунтов.
     - Какие к черту десять тысяч, у вас их нет и в помине! - взорвался Эверли.
-  Я  не  собираюсь ставить свои деньги против вашей жалкой, ничего не  стоящей
расписки!
     -  Довольно,  Эверли!  -  оборвал его герцог Хаммондский.  -  Вы  заходите
слишком  далеко. Я ручаюсь за его кредитоспособность. А теперь, или  принимайте
вызов, или выходите из игры.
     Эверли метнул на герцога бешеный взгляд, затем презрительно кивнул Яну:
     -  Итак, еще десять тысяч фунтов. А теперь давайте посмотрим, что у вас на
руках!
       Ян  безмолвно  вывернул свои карты, и они эффектно выскользнули  из  его
ладони на стол, сложившись красивым четким веером. . Четыре десятки.
     Эверли вскочил на ноги.
     - Несчастный шулер! Я видел, как вы взяли последнюю карту со дна колоды. Я
знал это, но отказывался верить собственным глазам!
     Ропот  голосов  поднялся  при  этом  неслыханном  оскорблении,  однако  Ян
оставался все  таким  же бесстрастным, только одна  жилка  дрогнула  на  его
окаменевшем лице.
     -  Назовите  своих  секундантов, негодяй! - прошипел Эверли,  в  бешенстве
наклонившись к Яну через стол.
     -  Учитывая  обстоятельства, - холодным скучающим голосом протянул  Ян,  -
полагаю, что мне решать, хочу ли я удовлетворения.
     -  Не  будьте ослом, Эверли - раздался чей-то тихий голос, - он  прикончит
вас, как муху.
     Элизабет  едва  слышала эти слова, она понимала только то,  что  состоится
дуэль, допустить которую нельзя ни в коем случае.
     -  Все  это  ужасное недоразумение! - воскликнула она, и к ней повернулось
несколько десятков раздраженных, недоверчивых мужских лиц. - Мистер Торнтон  не
передергивал, - быстро заговорила она. - Эти десятки были у него на  руках  еще
до  того,  как  он  вытянул последнюю карту. Собираясь уходить несколько  минут
назад, я случайно увидела его карты.
     К  ее  необычайному удивлению, казалось, никто не поверил  ей  и  даже  не
обратил  внимания  на  ее  слова, не исключая и лорда Эверли,  который  хлопнул
ладонью по столу и заорал:
     - Черт вас возьми, я назвал вас мошенником! А теперь я называю вас тр...
     -  Ради  Бога,  -  опять  перебила Элизабет, не дав ему  выговорить  слово
"трус", после которого дуэль будет уже невозможно предотвратить. - Разве  никто
не  понял,  что  я  сказала?  - спросила она, обводя взглядом  собравшихся.  Ей
казалось,   что  остальные,  не  имея  личного  интереса,  должны  быть   более
объективны,  чем  лорд  Эверли. - Я же говорю: мистер Торнтон  уже  держал  все
четыре десятки и...
     Мужчины  продолжали  смотреть на Элизабет с холодной  надменностью,  и  ее
вдруг озарило: с кристальной ясностью она поняла, что ни один из этих лордов  и
рыцарей, до мозга костей проникнутых сознанием своего превосходства, не  станет
вмешиваться в это дело, Ян Торнтон был парией. Он был чужим среди них, а Эверли
был  своим, и они никогда не встанут на сторону аутсайдера против своего. Более
того,  своим равнодушным отказом принять вызов Эверли Ян мягко дал понять,  что
считает  молодого  человека не стоящим его времени и усилий,  а  это  уже  было
оскорбление всем им,
     Лорд  Эверли  тоже понимал это и вне себя от злости смотрел  на  Яна  так,
словно хотел убить его взглядом.
     -  Если вы не согласитесь на дуэль завтра утром, я все равно достану  вас,
низкий...
     - Но вы не можете, милорд! - вскрикнула Элизабет. Эверли оторвал взгляд от
Яна  и вскинул на нее удивленные злые глаза. С поразительным присутствием духа,
о  наличии которого она до сих пор не подозревала, Элизабет обратила свои  чары
на  единственного мужчину в комнате, которого считала к ним неравнодушным:  она
ослепительно улыбнулась Томасу Эверли и кокетливо покачала головой:
     -  Как вы забывчивы, сэр, - вы назначаете дуэль на завтрашнее утро,  в  то
время как обещали его мне. Неужели вы забыли, что вызывались сопровождать  меня
завтра на прогулке в деревню?
     - Послушайте, леди Элизабет, в самом деле, это...
     -  Нет, милорд, мне очень жаль, но я вынуждена настаивать, - перебила  его
Элизабет с самым невинным видом. - Я не намерена остаться без кавалера,  как...
как...  не  намерена, и все! - отчаявшись, закончила она. - И с  вашей  стороны
очень  некрасиво  так  обойтись  со  мной. Откровенно  говоря,  я...  я  просто
шокирована тем, что вы собираетесь нарушить данное мне слово.
     У  Эверли был такой вид, будто его нацепили на все три зубца вилки,  когда
Элизабет  обратила  на  него всю мощь своей обворожительной  улыбки  и  манящих
зеленых глаз.
     Хриплым голосом он отрывисто бросил:
     -  На  рассвете я получу удовлетворение от этого грубияна, после чего буду
вашим кавалером на прогулке.
     -  На рассвете? - повторила Элизабет с притворным неудовольствием. - Но вы
не выспитесь и будете слишком утомлены, чтобы поддерживать веселую компанию.  И
кроме того, дуэль не состоится, если мистер Торнтон не захочет вызвать вас, а я
уверена,  что  он  этого  не сделает, потому что... -  она  повернулась  к  Яну
Торнтону и выразительно закончила: - потому что он не может оказаться настолько
бесчувственным, чтобы лишить меня завтра вашей компании!
     Не   дав   Яну   возможности  возразить,  она  повернулась   к   остальным
присутствующим и громко объявила:
     -  Итак,  все  объяснилось. Никто не передергивал карт, и никто  не  будет
стреляться.
     За ее усилия решительно все мужчины в комнате наградили Элизабет сердитыми
осуждающими   взглядами,  за  исключением,  пожалуй,   только   двух:   герцога
Хаммондского,  который, казалось, пытался решить для себя,  то  ли  она  полная
идиотка,  то ли прирожденный дипломат, и Яна, который смотрел на нее с холодным
загадочным выражением лица и будто ждал, какой номер она выкинет дальше.
     Видя,  что  никто  не  собирается  ей помогать,  Элизабет  поняла,  что  и
завершать инцидент ей придется самостоятельно.
     - Лорд Эверли, кажется, там заиграли вальс, я как раз вам его обещала.
     В глубине комнаты послышался грубый мужской хохот, и лорд Эверли, ошибочно
приняв  его  на  свой счет, стал ярко-пунцовым. Метнув на Элизабет  негодующий,
презрительный  взгляд,  он  круто развернулся  и  вышел  из  комнаты.  Элизабет
осталась  стоять,  испытывая и неловкость, и облегчение. Лорд  Ховард  к  этому
времени уже оправился от пережитого шока и спокойно предложил ей руку.
     -  Позвольте мне заменить лорда Эверли, - сказал он. Элизабет не позволила
себе  расслабиться до тех пор, пока они не вышли в бальную залу, но  и  там  ей
пришлось прилагать неимоверные усилия, чтобы устоять на трясущихся ногах.
     -  Вы  недавно  в  городе, - мягко сказал лорд Ховард, -  и,  надеюсь,  не
обидитесь на меня, если я скажу, что ваш поступок - я имею в виду вмешательство
в чисто мужское дело - сильно повредит вам в глазах света.
     -  Я  знаю, - со вздохом призналась Элизабет. - По крайней мере теперь.  В
тот момент мне некогда было об этом подумать.
     -  Мой  кузен - человек умный и понимающий, - так же мягко продолжил  лорд
Ховард, - и я постараюсь, чтобы он услышал об этом сначала от меня, а уж  потом
от других. А в том, что ему будет что послушать, я не сомневаюсь. Весть об этом
разнесется в мгновение ока.
     Как  только  танец  закончился, Элизабет извинилась  и  прошла  в  дамскую
комнату,  чтобы получить хоть минутку отдыха. К несчастью, там  были  и  другие
женщины:  они  уже обсуждали инцидент за карточным столом. Она  бы  с  радостью
пропустила ужин, который должен был начаться в полночь, и удалилась  к  себе  в
спальню,  но  чувство  здравого смысла подсказывало ей, что  струсить  -  самое
худшее, что она может сейчас сделать. Не имея другого выбора, Элизабет повесила
на лицо безмятежную улыбку и вышла на террасу.
     Бледный  лунный  свет  падал на ступеньки террасы и освещенный  фонариками
сад,  и,  обретя наконец уединение и блаженный отдых, Элизабет была  уже  не  в
силах  от него отказаться и побрела по дорожкам сада, рассеянно кивая встречным
парам.  На границе сада она остановилась, потом пошла направо, к увитой зеленью
беседке.  Голоса замерли в отдалении, сюда доносились только звуки музыки.  Она
постояла так несколько минут, когда позади нее раздался низкий бархатный голос:
     - Потанцуйте со мной, Элизабет.
     Напуганная   бесшумным  появлением  Яна,  Элизабет  быстро  обернулась   и
посмотрела на него, рука ее машинально поднялась к горлу. Она-то думала, что он
был  недоволен  ее поведением в карточной комнате, но выражение его  лица  было
грустным  и  нежным.  Льющаяся  мелодия вальса подхватила  ее,  он  раскрыл  ей
объятия.
     - Потанцуйте со мной, - повторил он охрипшим голосом. Чувствуя себя как во
сне,  Элизабет вступила в кольцо его рук. Его правая рука скользнула вокруг  ее
талии  и  привлекла девушку к сильному высокому телу. Левая рука  захватила  ее
руку,  и  она  вдруг осознала, что уже тихо кружится в вальсе в объятиях  этого
мужчины, который танцевал с расслабленной грацией человека, для которого  танец
естествен, как дыхание.
     Элизабет  положила руку ему на плечо, стараясь не думать о  том,  что  его
правая  рука, стальным обручем охватившая ее талию, прижимает ее гораздо ближе,
чем принято. Ей следовало испытывать ужас и подавленность, тем более что вокруг
была кромешная тьма, но вместо этого она почему-то чувствовала себя спокойной и
защищенной.  Однако  через  какое-то время она стала испытывать  неловкость  от
затянувшегося молчания и решила, что полагается завязать беседу.
     -  Я думала, вы рассердились на меня за вмешательство, - сказала она ему в
плечо.
     В его голосе прозвучала улыбка.
     - Я не был рассержен. Скорее поражен.
     -  Понимаете,  я не могла допустить, чтобы вас назвали шулером,  прекрасно
зная, что это не так.
     -  Думаю, меня называли и похуже, - мягко сказал он, - в том числе  и  ваш
вспыльчивый юный друг Эверли.
     Элизабет  попыталась  представить, что же  может  быть  хуже  обвинения  в
шулерстве,  но хорошие манеры не позволили ей задать этот вопрос.  Она  подняла
голову и, подозрительно заглянув ему в глаза, спросила:
     - Ведь вы не станете стреляться с лордом Эверли, правда?
     -  Надеюсь,  я  не  настолько неблагодарен, - поддразнил он  ее,  сверкнув
зубами в усмешке, - чтобы испортить все ваши труды в карточной комнате. И кроме
того,  думаю,  с моей стороны будет крайне невежливо убить его - ведь  вы  ясно
дали понять, что он обязался сопровождать вас на завтрашней прогулке.
     Элизабет рассмеялась и порозовела от смущения.
     -  Я  знаю, что вела себя как последняя дура, просто это было первое,  что
пришло  мне в голову, а времени на раздумье у меня не было. Видите ли,  у  меня
есть  брат,  и  он  тоже очень вспыльчив. Так вот, я заметила,  что,  когда  он
рассердится,  никакими доводами его не образумить. Но если я  начинаю  дразнить
его или пробую к нему подластиться, он гораздо быстрее приходит в себя.
     - У меня есть очень сильные опасения, что Эверли не будет сопровождать вас
завтра на прогулке.
     -  Неужели  он  мог так разозлиться на меня за то, что я вмешалась  в  ваш
спор?
     -  Я почти уверен, что к настоящему моменту он уже успел растолкать своего
камердинера  и приказал ему укладывать вещи. После того, что случилось,  он  не
останется  здесь, Элизабет. Боюсь, что своими стараниями спасти  ему  жизнь  вы
только унизили его, а я, отказавшись от дуэли, только подлил масла в огонь.
      Элизабет прикрыла глаза, и он сделал попытку ее утешить:
     -  Как  бы он ни был унижен, все равно лучше быть живым, чем удовлетворить
свою гордость и умереть.
     Вот, подумала Элизабет, чем отличается прирожденный джентльмен, такой, как
лорд  Эверли, например, от человека, едва допущенного в общество: для истинного
джентльмена  честь  превыше  жизни. Именно об этом ей  всегда  говорил  Роберт,
любивший указывать сестре на классовые различия.
     - Вы не согласны?
     Слишком  погруженная  в  свои  мысли,  чтобы  осознать,  как  могут   быть
восприняты ее слова, Элизабет кивнула и сказала:
     -  Лорд  Эверли - джентльмен и дворянин, а потому скорее предпочтет смерть
бесчестью.
     -  Лорд  Эверли, - спокойно возразил Торнтон, - дурак. Он слишком молод  и
безрассуден,  если  готов рисковать своей жизнью из-за карточной  ссоры.  Жизнь
слишком  дорога, чтобы отдать ее за такую малость. Когда-нибудь он  скажет  мне
спасибо за мой отказ.
     - А как же кодекс чести джентльмена?
     -  В том, чтобы умереть ради какого-то спора, нет никакой чести. Повторяю:
человеческая жизнь слишком дорога для этого. Ее можно отдать за дело, в которое
веришь, или за дорогих тебе людей. Любая другая причина не более чем глупость.
     - А если бы я не вмешалась, вы приняли бы его вызов?
     - Нет.
     -  Нет?  - она не могла скрыть своего изумления. - Вы хотите сказать,  что
позволили  бы ему назвать себя карточным шулером и не пошевелили бы и  пальцем,
чтобы защитить свое доброе имя и честь?
     -  Я  не считаю, что моя честь была под угрозой, но даже если и так, я  не
понимаю,  как  убийство этого юноши могло бы восстановить ее. Что  же  касается
моего доброго имени, то оно также не единожды подвергалось сомнению.
     -  Но в таком случае, почему герцог Хаммондский оказывает вам поддержку  в
обществе и так явно продемонстрировал это сегодня вечером?
     Улыбка мгновенно слетела с его лица, и взгляд утратил свою мягкость.
      - Это имеет для вас такое значение?
     Загипнотизированная  неподвижным  взглядом  его  янтарных  глаз,  Элизабет
утратила  обычную  ясность  мысли. В данный момент для  нее  все  имело  весьма
относительную значимость по сравнению с его глубоким, завораживающим голосом.
     - Наверное, нет, - дрожащим голосом ответила она.
     -  Если это разубедит вас в том, что я струсил, полагаю, я мог бы проучить
его  за  дерзость. Музыка кончилась, - тихо добавил он, и только тогда Элизабет
заметила,  что они уже не вальсируют, а только слегка покачиваются,  обнявшись.
Понимая,  что  у нее нет оправдания, чтобы и дальше находиться в его  объятиях,
она  подавила  разочарование и хотела отступить, но тут оркестр  заиграл  новую
мелодию, и их тела снова согласно задвигались в такт музыке. - Раз уж  я  лишил
вас сопровождающего на завтрашней прогулке в деревню, - сказал Ян через минуту,
- может быть, вы рассмотрите другой вариант?
      У Элизабет радостно подскочило сердце, она подумала, что он хочет быть ее
кавалером. Он будто прочитал ее мысли, но ответ снова обманул ее ожидания:
     - Я не могу сопровождать вас, - решительно отказался он.
     - Почему? - улыбка сползла с ее лица.
     -  Не  будьте такой наивной. Дебютантка в моем сопровождении едва ли может
рассчитывать на укрепление своей репутации.
     Ее  мозг  бешено  заработал,  пытаясь составить  некий  перечень  доводов,
которые могли бы опровергнуть его слова. В конце концов ему оказывает протекцию
сам  герцог  Хаммондский... хотя... заполучить его в зятья  была  бы  счастлива
любая  мать,  но  ни  одна  из  них не спускала со  своей  дочери  глаз  в  его
присутствии,  зная его репутацию распутника и повесы. Опять же,  Черайз  Дюмонт
пользовалась безупречной репутацией в свете, и, следовательно, этот  загородный
прием  был  вне подозрений, но... если бы она могла закрыть глаза  на  то,  что
сказал ей лорд Ховард.
     - По той же причине вы отказались танцевать со мной, когда я попросила вас
об этом?
     - Отчасти.
     - В чем же заключалась другая причина? Он мрачно усмехнулся.
      - Назовите это хорошо развитым инстинктом самосохранения.
     - Не понимаю.
     -  Ваши глаза убийственней дуэльных пистолетов, моя дорогая, - сказал  он,
криво улыбаясь. - Они могут и святого сбить с пути истинного.
     Элизабет слышала немало цветистых комплиментов, воспевавших ее красоту,  и
относилась  к ним с вежливым равнодушием, но грубоватая лесть Яна,  к  тому  же
высказанная почти с неохотой, заставила ее рассмеяться. Позже она поняла, что в
тот  момент  совершила  самую  большую ошибку: она  позволила  ему  усыпить  ее
недоверие и восприняла его как равного, то есть хорошо воспитанного мужчину, на
порядочность которого можно положиться, и расслабилась.
     - Так какую альтернативу вы собирались мне предложить на завтра?
     -  Ленч, - ответил он, - в каком-нибудь уединенном местечке, где мы  могли
бы поговорить так, чтобы нас не увидели вместе.
     Пикник  наедине  с  мужчиной определенно не входил в  список  развлечений,
допустимых для юной девушки, и все-таки Элизабет было жаль отказаться  от  этой
возможности.
     -  Где-нибудь на природе... у озера? - вслух подумала она, пытаясь сделать
его предложение более приемлемым.
     -  Думаю, завтра соберется дождь, и, кроме того, у озера нас могут увидеть
вместе.
     - Но тогда где?
     -  В лесу. В одиннадцать часов утра я буду ждать вас в домике лесника.  Он
находится на южной границе поместья, у ручья. Если выйти за ворота особняка, то
в стороне от основной дороги будет тропинка. По ней до домика лесника всего две
мили.
     Элизабет была слишком испугана его предложением, чтобы задуматься,  как  и
когда  Ян Торнтон успел так близко познакомиться с владениями Черайз,  что  ему
известны его укромные уголки.
     -  Это  абсолютно  исключено,  -  сказала Элизабет  дрожащим,  срывающимся
голосом.  Даже  она была не настолько наивна, чтобы согласиться  на  встречу  с
мужчиной  в уединенном доме, и была страшно разочарована тем, что он  предложил
ей  это.  Настоящий  джентльмен  никогда не сделал  бы  такого  предложения,  а
настоящая  леди никогда не приняла бы его. Люсинда предупреждала ее о  подобной
возможности,  и  Элизабет чувствовала, что ее предупреждения  разумны.  Девушка
резко рванулась, пытаясь вырваться из рук Яна.
     Он  мягко  придержал ее, не дав ускользнуть от него, и, едва не коснувшись
губами ее волос, с удивлением произнес:
     -  Разве  вам не говорили, что леди не должна покидать партнера,  пока  не
закончится танец?
     -  Он закончен! - с горечью в голосе прошептала Элизабет, и было ясно, что
она  имеет в виду не только танец. - И я вовсе не так неопытна, как вы думаете,
-  предупредила  она, грозно нахмурившись ему в грудь. Из  сборок  его  шейного
платка ей подмигнул рубин.
     -  Я  даю  вам  слово,  - тихо сказал он, - что не стану  вас  ни  к  чему
принуждать, если вы придете туда завтра.
     Как ни странно, Элизабет поверила ему, однако это не меняло дела - она  не
могла согласиться на эту встречу.
     - Я даю вам слово джентльмена, - повторил он.
     -  Если  бы  вы  были  джентльменом, то никогда не  сделали  бы  подобного
предложения, - сказала Элизабет, стараясь не обращать внимания на тупую боль  в
груди от разочарования.
     - Какой бесспорный образец логического мышления, - мрачно проговорил он. -
Хотя, с другой стороны, у нас есть только один выбор.
     -  У  нас  вообще  нет никакого выбора. Даже то, что мы  сейчас  находимся
вместе, выходит за рамки дозволенного.
      - Я буду ждать вас завтра до двенадцати часов.
      - Я не приду.
      - Я буду ждать, - повторил он.
       -  И  напрасно потратите время. Будьте любезны, отпустите меня. Все  это
было ошибкой!
      - В таком случае пусть их будет две, - хрипло сказал он, и его рука вдруг
напряглась  и резко притянула ее. - Посмотрите на меня, Элизабет,  -  прошептал
он, и его теплое дыхание коснулось волос у нее на виске.
     В  голове у Элизабет забили тревожные колокола, предупреждая об опасности.
Если она поднимет голову, он поцелует ее.
     -  Я  не  хочу, чтобы вы поцеловали меня, - предупредила она,  в  душе  не
совсем уверенная в этом.
       -  В  таком  случае  скажите мне хотя бы до свидания.  Элизабет  подняла
голову,  и  взгляд  ее  проследовал  от его четко  очерченного  рта  к  глазам,
смотревшим прямо на нее.
     -  До  свидания,  -  сказала она и удивилась тому, что голос  ее  перестал
дрожать.
     Его  глаза перемещались по ее лицу так, словно он хотел запомнить  его,  и
наконец  остановились на губах. Неожиданно его руки соскользнули с ее плеч,  он
отпустил ее и отступил назад.
     - До свидания, Элизабет.
     Элизабет  отвернулась и сделала шаг вперед, но сожаление,  прозвучавшее  в
его  голосе,  заставило  ее оглянуться... а может быть,  это  было  ее  сердце,
которое сжалось так, словно она покидала... что-то такое, о чем могла бы  потом
пожалеть.  В  повисшем молчании они долго смотрели друг на друга -  разделенные
всего двумя шагами и целой пропастью общественных предрассудков.
     -Наверное,  все  уже  заметили  наше  отсутствие,  -  беспомощно   сказала
Элизабет,  сама толком не зная, то ли извиняется перед ним за то, что  покидает
его, то ли ждет, что он уговорит ее остаться.
     - Возможно.
     Выражение его лица было бесстрастно, голос звучал вежливо и холодно, и она
почувствовала, что он снова отдалился от нее и стал недосягаемым.
     - Мне в самом деле пора возвращаться.
     - Конечно.
     -  Вы же понимаете, правда... - Голос ее прервался, когда она взглянула на
этого  высокого красивого мужчину, отвергнутого светом только за то, что в  его
жилах  не  было  "голубой крови", и ей вдруг стали ненавистны  все  эти  глупые
социальные  ограничения, которые сковывали ее свободу. Сглотнув, она попыталась
объясниться  снова,  в душе желая, чтобы он либо прогнал ее,  либо  раскрыл  ей
объятия как тогда, когда просил потанцевать с ним.
     - Вы же сами понимаете, что я просто не могу быть с вами завтра....
     -  Элизабет,  -  оборвал  он ее хриплым шепотом,  и  в  глазах  его  вдруг
затеплился  огонь,  когда  он  протянул к ней руку,  почувствовав,  что  победа
близка,  тогда  как Элизабет еще не успела осознать своего поражения.  -  Идите
сюда.
      Рука Элизабет протянулась к нему будто сама по себе, и он крепко обхватил
ее пальцами, ее вдруг повлекло вперед, две руки, как стальные обручи, сжали ее,
и  она почувствовала на своих губах его ищущие губы. Нежные и настойчивые,  они
ласкали  ее, приспосабливаясь к ее рту, прижимаясь к нему все крепче.  Внезапно
он сжал ее еще сильнее и властно притянул к себе. Тихий стон нарушил тишину, но
Элизабет  не  поняла, что этот звук исторгла она сама. Она встала  на  цыпочки,
чтобы  дотянуться до него, и положила руки на его широкие плечи,  прижавшись  к
нему  так, словно искала у него защиты от этого мира, который вдруг стал  таким
темным  и чувственным и в котором ничто уже не имело значения, кроме их  тел  и
его  губ,  прижавшихся к ее рту так, словно он умирал от  желания.  Наконец  он
оторвался  от  ее  губ, продолжая держать в своих объятиях, Элизабет  прижалась
щекой  к  его хрустящей белой рубашке, чувствуя, как он проводит губами  по  ее
волосам.
       -  Это оказалось еще большей ошибкой, чем я предполагал, - сказал  он  и
потом добавил как бы про себя: - Господи, помоги нам обоим.
       Как  ни  странно, но именно это последнее замечание привело  Элизабет  в
чувство,  и  она по-настоящему испугалась. Тот факт, что именно он считал,  что
они зашли слишком далеко и нуждались в некоей божественной помощи, подействовал
на  нее,  как  ушат  холодной  воды.  Она высвободилась  из  его  рук  и  стала
расправлять складки платья. Достаточно успокоившись, чтобы посмотреть на  него,
она закинула голову и с выражением неподдельного ужаса проговорила:
     -  Этого не должно было произойти. Тем не менее если мы поврозь вернемся в
дом  и  сумеем влиться в компанию других гостей, возможно, никто и не подумает,
что мы были вместе. До свидания, мистер Торнтон.
     - Спокойной ночи, мисс Кэмерон.
     Элизабет  слишком  торопилась  уйти,  чтобы  обратить  внимание   на   его
подчеркнутое  "спокойной  ночи"  в ответ на ее  "до  свидания".  Она  также  не
заметила и того, что он то ли по ошибке, то ли намеренно назвал ее не  леди,  а
мисс Кэмерон.
     Она решила не идти через главный вход, а войти в дом через одну из боковых
дверей,  выходивших  на балкон, и, взявшись за ручку, с облегчением  вздохнула:
дверь  была не заперта. Элизабет проскользнула в комнату, похожую на  небольшую
гостиную.  На  другом ее конце также была дверь, которая выходила  а  пустынный
коридор.   После  уютной  ночной  тишины  дом  казался  наполненным   настоящей
какофонией смеха, голосов и музыки, больно ударявшей по ее нервам. На  цыпочках
она прошла через гостиную.
     На  этот  раз  удача,  казалось, улыбнулась ей: в холле  никого  не  было.
Элизабет  решила быстренько забежать в спальню и привести себя в  порядок.  Она
успела  пробежать  по лестнице целый пролет, когда с нижней  площадки  лестницы
послышался голос Пенелопы:
     -  Послушайте,  кто-нибудь видел Элизабет? Вот-вот подадут  ужин,  и  лорд
Ховард хотел сопровождать ее.
     На  Элизабет  вдруг  снизошло вдохновение. Она быстро  пригладила  волосы,
оправила  платье  и мысленно помолилась Богу, чтобы лицо не выдавало,  что  она
только что имела тайное свидание под покровом ночи.
     -  По-моему, последний раз ее видели в саду, - услышала она недобрый голос
Валери. - И мистер Торнтон куда-то запропастился...
     Она  умолкла  на  полуслове, ошарашено глядя на  неторопливо  спускавшуюся
Элизабет, взлетевшую по этой лестнице всего несколько мгновений назад.
     -  О Боже, - Элизабет с простодушным видом улыбнулась Пенелопе и Валери, -
не  знаю,  почему эта жара так действует на меня. Думала, мне  станет  лучше  в
саду, но и там слишком душно, и я решила ненадолго прилечь.
     Втроем девушки прошли через бальную залу, потом через игорную комнату, где
несколько  человек  играли  в  бильярд. У Элизабет  зачастил  пульс,  когда  за
ближайшим  к  двери столом она увидела Яна Торнтона с кием в  руке.  Он  поднял
глаза  и  увидел  девушек, две из которых смотрели прямо на  него.  Он  холодно
кивнул всем троим и ударил кием по шару. Элизабет услышала, как разлетелись  по
столу  шары,  падая  в  лузы,  после  чего раздался  восхищенный  смех  герцога
Хаммондского.
     -  Как же он красив - какой-то удивительной, темной и пугающей красотой, -
шепотом высказалась Джорджина. - И есть
     В  нем  что-то такое... ну... опасное, - добавила она, слегка задрожав  от
удовольствия.
       -  Да,  действительно, - согласилась Валери, - но правда и  то,  что  ты
говорила о нем раньше - у него нет ни прошлого, ни воспитания, ни связей.
     Элизабет  слышала, о чем они говорят, но не придавала этому  значения.  Ее
чудесное везение в последние несколько минут убедило ее в том, что Бог все-таки
есть  на  свете и время от времени вспоминает о ней. Поэтому в эти  минуты  она
мысленно  возносила ему молитву, сопровождая ее обещанием, что больше  никогда,
никогда   в   жизни  не  поставит  себя  в  такое  компрометирующее  положение.
Одновременно с тем, как она сказала про себя "аминь", до нее дошло, что все это
время  она  продолжала считать шары, закатившиеся в лузы  после  удара  Яна,  и
насчитала  их целых четыре. Четыре! Когда она играла с Робертом, наилучшим  его
результатом было три шара за один раз, а он считался серьезным игроком.
     Чувство  радостной  легкости  не покидало Элизабет  до  самого  ужина,  за
которым  она  сидела  рядом с лордом Ховардом. Каким-то  странным  образом  это
чувство  начало ослабевать, когда она за стоком приняла участие в общей беседе.
Несмотря на оживленный разговор, ей приходилось напрягать всю свою волю,  чтобы
не  дать Взгляду блуждать по роскошно убранной зале, выискивая, за каким же  из
столиков, покрытых голубыми льняными скатертями, сидит Ян. К ней подошел  слуга
и  предложил  омара, она взглянула на него и кивнула. Элизабет  воспользовалась
его  присутствием, чтобы провести будто бы рассеянным взглядом по  комнате.  Ее
глаза  скользили  по  морю  голов, украшенных драгоценностями  и  замысловатыми
прическами  и  кивающих, как разноцветные поплавки. Поднимались и  сталкивались
бокалы,  мелькали руки, и наконец она увидела его - он сидел за главным  столом
между  герцогом  Хаммондским  и  Черайз -  прекрасной  сестрой  Валери.  Герцог
беседовал с какой-то великолепной блондинкой, про которую говорили, что она его
новая  любовница, а Ян внимательно слушал артистичный рассказ  Черайз.  Ленивая
улыбка блуждала по его загорелому лицу и он, казалось, не замечал, что Черайз с
видом  собственницы положила руку ему на рукав. Он засмеялся какой-то ее фразе,
и  Элизабет  отвела взгляд от этой пары, чувствуя Тупую боль в груди.  Они  так
хорошо смотрелись вместе - элегантные, темноволосые и потрясающе красивые.  Без
сомнения,  у них много общего, с досадой отметила Элизабет и яростно  принялась
за омара.
     Лорд Ховард наклонился к ней и пошутил:
     - Он и так уже мертвый.
     Элизабет непонимающе взглянула на него, и он кивнул на омара, которого она
пилила ножом.
     - Он и так уже мертв, не стоит убивать его дважды, - повторил он.
     С  тяжелым  вздохом Элизабет отодвинула омара и постаралась взять  себя  в
руки  и  получить  хоть  какое-то  удовольствие  от  этого  вечера.  Как  ее  и
предупреждал лорд Ховард, мужчины, которые к этому моменту были уже осведомлены
об  инциденте в карточной комнате, не говоря уж о тех, кто был непосредственным
свидетелем  сцены, заметно к ней охладели, и Элизабет пришлось  употребить  все
свое женское очарование, чтобы вернуться на прежние позиции. Второй раз в жизни
она  пускала в ход свои чары - первый раз она попыталась сделать это в  саду  с
Яном  Торнтоном  и была немало удивлена своим легким успехом.  И  на  этот  раз
мужчины за ее столиком постепенно оттаяли и начали обращаться к ней, а потом  и
добиваться ее внимания, В течение этого долгого часа, потребовавшего от девушки
немалой  выдержки, у нее несколько раз появлялось ощущение, будто Ян  наблюдает
за  ней,  и под конец, устав от неопределенности, она посмотрела туда,  где  он
должен был сидеть. Его прищуренный взгляд был направлен в ее сторону, но она не
смогла  разобрать, что выражал этот взгляд - недовольство ее отчаянным  флиртом
или просто некоторое замешательство.
     -  Могу  я  надеяться, что вы позволите мне сопровождать вас на завтрашней
прогулке вместо моего кузена? - спросил ее лорд Ховард, когда бесконечный  ужин
наконец подошел к концу и гости начали подниматься со своих мест.
     Для  Элизабет  наступил решающий момент - момент, когда  она  должна  была
решить,  пойдет она завтра на встречу с Яном или нет. В действительности  ни  о
каком  выборе не могло быть и речи, и она прекрасно понимала это. С  наигранной
радостью она ослепительно улыбнулась и ответила:
     - Конечно. Благодарю вас.
       -  Отъезд  намечается  на  половину одиннадцатого.  Насколько  Я  понял,
программа будет обычной - поход по магазинам, затем ленч в какой-нибудь местной
гостинице     и    верховая    прогулка    по    окрестностям    с     осмотром
достопримечательностей.
     Элизабет  мысленно  вздохнула - такой ужасно  скучной  показалась  ей  эта
перспектива.
     -  По-моему, программа чудесная! - воскликнула она с таким жаром, что лорд
Ховард недоуменно взглянул на нее.
     - Вы хорошо себя чувствуете? - обеспокоено спросил он, заметив ее пылающие
щеки и слишком ярко блестевшие глаза.
     - Как никогда, - ответила Элизабет, мечтая о покое и тишине своей спальни.
- А сейчас, если позволите, я пойду отдохну - у меня что-то разболелась голова.
     С  этими  словами  она удалилась, оставив озадаченного  лорда  Ховарда.  И
только когда она стала подниматься по лестнице, до нее дошел смысл сказанных ею
слов.  Она  встала как вкопанная, затем покачала головой и медленно  продолжила
путь.  В  конце концов не так уж и важно, что подумает о ней кузен  ее  жениха,
решила Элизабет, чувствуя себя слишком несчастной, чтобы задуматься о том,  как
странны подобные мысли для новоиспеченной невесты.
     -  Пожалуйста,  разбуди  меня в восемь, Берта, -  сказала  она  горничной,
помогавшей ей раздеться. Берта не ответила и молча бросила ее платье  и  прочие
предметы туалета на стол, не обращая внимания, что все попадало на пол. Это был
верный  признак того, что ее легкоранимая горничная чем-то расстроена. - Что-то
случилось? - спросила Элизабет, расчесывая волосы.
      - Вся прислуга только и болтает, что о вашей выходке в игорной комнате, и
эта  ваша  дуэнья  потом обвинит во всем меня, - расстроено ответила  Берта.  -
Скажет, что стоило ей единственный раз оставить вас под моим присмотром, как вы
тут же устроили Бог знает что!
     - Я сама ей все объясню, - устало пообещала Элизабет.
     -  И  что же вы ей объясните? Что там такое произошло? - закричала  Берта,
заламывая  руки. Она уже представляла себе, что ей придется выслушать  от  этой
невыносимой мисс Трокмортон-Джонс.
       Элизабет  неохотно поведала ей всю историю, и, пока она  говорила,  лицо
Берты понемногу смягчалось. Она откинула с кровати розовое парчовое покрывало и
помогла Элизабет лечь.
     -  Так что, сама теперь видишь, - зевая, закончила Элизабет, - не могла же
я  промолчать.  Иначе они бы поверили, что он действительно  передергивал,  тем
более что он им неровня.
     Темное  небо  за  окном  прочертила молния,  осветив  всю  комнату,  затем
прогремел  гром,  и оконные стекла слегка задрожали. Элизабет закрыла  глаза  и
помолилась,  чтобы  плохая  погода  не сорвала  поход  в  деревню,  потому  что
перспектива  провести  целый  день в одном  доме  с  Яном  Торнтоном,  не  имея
возможности  ни  взглянуть на него, ни поговорить с ним,  была  слишком  тяжким
испытанием. "Я почти заболела им", - подумала она и провалилась в сон.
     Ей  снился  яростный шторм, чьи-то сильные руки протянулись к  ней,  чтобы
спасти, и потащили из воды, а затем снова бросили в волнующееся море...

                                    Глава 6
     
     Бледный  солнечный свет затопил комнату, и Элизабет неохотно  перекатилась
на спину. Она принадлежала к тому типу людей, которые, сколько бы ни спали, при
пробуждении  долго не могут прийти в себя и с удивлением осматриваются  вокруг,
пытаясь понять, где же они находятся. Роберт всегда вскакивал с постели  бодрым
и  полным  сил,  тогда  как  Элизабет с трудом  приподнималась  на  подушках  и
оставалась в таком положении не менее получаса, бесцельно оглядывая  комнату  и
заставляя себя окончательно проснуться. Но тот же Роберт к десяти часам  вечера
уже  вовсю зевал, а Элизабет не испытывала ни малейшей усталости и была  готова
играть  в  карты,  бильярд или читать всю ночь напролет.  По  этой  причине  ей
идеально  подходил распорядок дня во время лондонского сезона,  когда  утренний
сон  затягивался до полудня, а светский вечер - до утра. Однако предыдущая ночь
явилась редким исключением, Элизабет попыталась открыть глаза, и ей показалось,
что голова ее налита свинцовой тяжестью. На прикроватном столике стоял поднос с
привычным для нее завтраком: маленький чайничек с горячим шоколадом и тоненький
ломтик поджаренного хлеба с маслом. Вздохнув, Элизабет заставила себя исполнить
весь  ритуал вставания. Упершись руками в кровать, она подтянулась на подушках,
потом приказала рукам дотянуться до подноса и взять чайник с горячим, придающим
сил шоколадом.
     В это утро она мучилась, как никогда: мешала тупая боль в голове и смутное
ощущение, что случилась какая-то неприятность.
     Все  еще  пребывая в промежуточном состоянии между бодрствованием и  сном,
Элизабет  сняла  с  чайника  вышитую  салфетку  и  наполнила  шоколадом  тонкую
фарфоровую  чашку.  И  только  тут  она вспомнила:  сегодня  этот  темноволосый
загорелый мужчина будет ждать ее в домике лесника. Он будет ждать ровно час,  а
потом уйдет - потому что Элизабет там не появится. Но она не может прийти туда.
Просто не может!
     Неверными руками она взяла чашку с блюдца и поднесла ко рту. Из-за  ободка
чашки  она увидела ворвавшуюся в комнату встревоженную Берту. Увидев сидящую  в
постели Элизабет, она облегченно заулыбалась.
     - О-о, ну слава Богу. Я уж боялась, что вы заболели.
     - Почему? - спросила Элизабет и снова поднесла чашку к губам.
     -  Да  потому  что  я  не  могла разбудить... Сделав  глоток,  Элизабет  с
удивлением обнаружила, что шоколад совершенно ледяной.
     - Сколько времени? - медленно спросила она, начиная подозревать неладное.
     - Уже почти одиннадцать.
     -  Одиннадцать!  Ведь я же сказала тебе разбудить меня в  восемь!  Как  ты
могла так меня подвести?
     Девушка  начала  лихорадочно искать выход из создавшегося положения.  Если
быстро одеться, может быть, еще удастся догнать остальных. Или...
     -  Я  пыталась вас разбудить, - воскликнула Берта, обиженная резким  тоном
Элизабет, - но вы не хотели просыпаться.
     - Я всегда не хочу просыпаться, Берта, ты знаешь это!
     -  Но  сегодня вы вели себя хуже, чем обычно. Вы говорили, что у вас болит
голова.
       -  Я  всегда говорю что-нибудь подобное. Когда я сплю, то не отвечаю  за
свои  слова. Я могу сказать тебе что угодно, лишь бы выторговать еще  несколько
минут.  Я  всегда  так  себя веду, и тем не менее ты  как-то  умудряешься  меня
разбудить!
     -  Но  вы  говорили, - продолжала оправдываться Берта, нервно теребя  свой
фартук, - что, поскольку ночью лил дождь, Прогулку в деревню наверняка отменят,
поэтому нет никакого смысла вставать в такую рань.
     - Ради Бога, Берта! - закричала Элизабет, откидывая простыни и вскакивая с
кровати  с такой энергией, какой еще ни разу не проявляла после столь короткого
периода бодрствования.
     - Как-то раз я сказала тебе, что умираю от дифтерии, только бы ты оставила
меня в покое, и это ничуть на тебя не подействовало!
     -  В  тот раз, - сказала Берта, позвонив, чтобы принесли горячую воду  для
мытья,  - вы не были так бледны, и лоб у вас не был таким горячим. И в тот  раз
вы  не свалились в кровать, словно вас ноги не держат, в половине первого ночи,
когда  бал был еще в самом разгаре!
     Раскаиваясь в своей резкости, Элизабет села на кровать и извинилась.
     -  Ты  не виновата, что я сплю, как медведь во время зимней спячки. К тому
же, если они действительно не поехали в деревню, не важно, что я проспала.
     Она  попыталась было приспособиться к мысли, что ей придется провести весь
день  в одном доме с человеком, от взгляда которого, брошенного вскользь  через
комнату,  полную  людей, у нее начинало колотиться сердце, как  вдруг  услышала
голос Берты:
     -  Да  нет, они поехали в деревню. Дождя-то, собственно, и не было -  так,
один шум.
     На   мгновение   закрыв  глаза,  Элизабет  издала  глубокий   вздох.   Уже
одиннадцать,  и  это значит, что Ян начал свое бесполезное  ожидание  в  домике
лесника.
     -  Очень хорошо, тогда я тоже поеду в деревню и перехвачу их где-нибудь по
дороге.  Теперь уже нет смысла торопиться, - суховато бросила она, увидев,  как
Берта со всех ног кинулась к двери, чтобы Принять у вошедшей горничной ведра  с
горячей водой.
       Была  уже  половина  двенадцатого,  когда  Элизабет  в  нарядном  платье
персикового цвета спустилась вниз. Волосы были убраны под шляпку с загнутым над
правым  ухом пером, руки до запястий закрывали перчатки для верховой  езды.  Из
игорной комнаты до нее донеслись мужские голоса, свидетельствовавшие о том, что
не  все гости предпочли прогулку в деревню. Элизабет умерила шаг, размышляя, не
заглянуть  ли ей в комнату, чтобы посмотреть, вернулся Ян Торнтон или  его  еще
нет.  Но она быстро пришла к убеждению, что он наверняка уже здесь, и, не желая
видеть  его, быстро пошла в противоположном направлении и вышла из  дома  через
парадную дверь.
     Ей  пришлось  немного  задержаться  в конюшне  и  подождать,  пока  конюхи
оседлают  лошадь.  Вопреки здравому смыслу, сердце ее глухо отбивало  убегающие
минуты  и терзалось от мысли, что Ян в это время одиноко сидит в домике лесника
и ждет женщину, которая не придет.
     -  Вы,  наверное,  тоже хотели бы взять с собой грума, миледи?  -  спросил
старший  конюх.  - А у нас ни одного и нет - все отправились  вместе  с  этими,
которые поехали на целый день в деревню. Правда, через час, а то и меньше, кто-
нибудь вернется, так что, если хотите, можете подождать. А коли не хотите,  так
на дороге и так безопасно, ничего дурного с вами не случится. Ее светлость тоже
всегда ездит в деревню одна.
     Сейчас  Элизабет больше всего на свете хотелось мчаться во  весь  опор  по
сельской дороге, и она вовсе не нуждалась в чьем-либо сопровождении.
     - Я поеду одна. - Элизабет дружелюбно улыбнулась, вспомнив своего конюха в
Хэвенхёрсте. - Мы проезжали через деревню, когда добирались сюда - она милях  в
пяти отсюда по главной дороге, верно?
     - Точно, миледи.
     Огненная вспышка молнии пронзила бледное небо, и Элизабет вскинула на него
обеспокоенный  взгляд.  Она  все  равно не останется  здесь,  как  бы  ни  была
неприятна перспектива быть застигнутой грозой под открытым небом.
     -  Не  думаю,  что дождь соберется до вечера, - сказал конюх,  заметив  ее
колебания. - В это время года у нас тут все время бывают зарницы. Да  вот  хотя
бы сегодня ночью - всю ночь сверкало, и хоть бы одна капля упала.
     В большем ободрении Элизабет не нуждалась.
     
     Первые тяжелые капли дождя упали на землю, когда она была примерно в  миле
от дома.
     -  Чудесно, - сказала Элизабет, натянув поводья и внимательно изучая небо.
Затем  вонзила  пятки  в  бока лошади и послала ее вскачь  в  сторону  деревни.
Несколько минут спустя Элизабет заметила, что ветер, который до сих пор  только
тихо  вздыхал,  перебирая листву, начал со стонами гнуть  ветки,  и  в  воздухе
стремительно холодало. Редкие капли дождя перешли в ливень. К тому времени, как
Элизабет увидела ответвляющуюся от главной дороги тропинку, ведущую в  лес,  ее
одежда  уже  наполовину  промокла. Чтобы хоть как-то  укрыться  от  дождя,  она
свернула с дороги на тропинку.
     По  крайней  мере  деревья могут послужить ей зонтиком, пусть  и  довольно
дырявым.
     Наверху  сверкали  и  вспарывали  небо  молнии,  чередуясь  с  оглушающими
раскатами  грома,  и Элизабет начала понимать, что вопреки предсказанию  конюха
назревает и вот-вот разразится настоящая летняя буря. Ее маленькая лошадка тоже
почувствовала это и вздрагивала от вспышек и громовых раскатов. Однако несмотря
на испуг, она покорно слушалась свою хозяйку.
     -  Ты  просто  сокровище,  - благодарно сказала  Элизабет,  поглаживая  ее
атласную  холку. Теперь все ее мысли занимал дом, который должен был находиться
в  конце  тропинки. Девушка в нерешительности кусала губы, прикидывая,  сколько
сейчас  может быть времени. В любом случае не меньше часа, так что Яна Торнтона
там давно уже нет.
     После еще нескольких секунд размышления Элизабет пришла к заключению,  что
напрасно  воображает,  будто Ян Торнтон придает такое уж  большое  значение  ее
особе.  Прошлой  ночью она могла видеть, с какой легкостью он  переключил  свое
внимание на Черайз всего через час после того, как целовал ее в саду. Наверняка
с  его  стороны это было всего лишь минутное развлечение. И нечего  разыгрывать
мелодраму,  представляя, как он, несчастный, Ходит из угла  в  угол,  с  тоской
поглядывая на дверь. В конце концов он игрок и, возможно, опытный соблазнитель.
Конечно  же, он ушел в двенадцать и теперь ищет в доме более податливый предмет
обожания, а в том, что его поиски будут успешными, она не сомневалась. Но  если
по  какой-то  невероятной случайности он все еще там, она увидит на  улице  его
лошадь и тогда просто повернется и поедет назад в поместье.
     Через,  несколько минут в конце тропинки она увидела дом.  В  глухой  чаще
леса  он  казался  гостеприимной обителью. Элизабет  напряженно  всматривалась,
пытаясь  разглядеть  между деревьями лошадь Яна. Сердце  ее  забилось  тяжелыми
толчками  от  тревоги  и неизвестности, когда она увидела  крыльцо  маленького,
крытого  соломой  домика,  но  вскоре  поняла,  что  нет  никаких  причин   для
беспокойства.  Здесь было совершенно пусто. "Вот оно - наглядное  свидетельство
глубины  его  внезапного  чувства  ко  мне",  -  подумала  Элизабет,  не  желая
признаться даже самой себе, как ей больно от этой нелепой мысли.
     Элизабет спешилась и отвела лошадь на задний двор. Там обнаружился  навес,
и она привязала лошадь под ним.
     -  А  ты когда-нибудь замечала, как непостоянны мужчины? - спросила у  нее
Элизабет. - И как глупы бывают женщины? - добавила она, чувствуя, что  огорчена
гораздо  сильнее, чем следовало бы. Она понимала, что в ее чувствах нет никакой
логики - ведь она даже не хотела идти сюда и не хотела, чтобы он ждал ее здесь,
и вот теперь чуть не плачет оттого, что он не пришел!
     Сердито  дернув  за ленты, она развязала бант и стащила с  головы  шляпку.
Затем шагнула к двери, открыла ее и в ужасе застыла!
     В  противоположном  конце комнаты спиной к ней стоял Ян  Торнтон.  Опустив
свою  темноволосую голову, он смотрел на весело потрескивающий в камине  огонь.
Руки  в  карманах, одна нога поставлена на каминную решетку. На нем была тонкая
батистовая  рубашка,  под  которой заиграли мышцы, когда  он  вытащил  руку  из
кармана  и  запустил  ее  в  волосы. Элизабет  молча  стояла  и  любовалась  на
прекрасные пропорции его широких плеч, тонкой талии и длинных стройных ног.
       Что-то в задумчивой позе Яна, а также то, что он ждал ее уже больше двух
часов,  пошатнуло убеждение Элизабет в том, что для него было не так уж  важно,
придет она или нет. Эта мысль мелькнула еще прежде, чем она взглянула на  стол.
У  нее  перевернулось  сердце, когда она увидела, скольких  хлопот  ему  стоило
устроить этот ленч: грубые доски стола были покрыты льняной кремовой скатертью,
на которой стояло два прибора из синего с золотом китайского фарфора, очевидно,
позаимствованного в доме Черайз. В центре стола стояли подсвечник  с  зажженной
свечой, широкая тарелка с нарезанным сыром и холодным мясом и наполовину пустая
бутылка вина завершали натюрморт.
     За  всю  свою  жизнь Элизабет ни разу не видела мужчину, который  умел  бы
организовать ленч и сервировать стол. Женщины это делали. Женщины  и  прислуга.
Но  не  такие  красивые  мужчины, от взгляда на которых сердце  колотилось  как
бешеное.  Ей казалось, что она стоит здесь не какие-то секунды, а уже несколько
минут,  когда  спина  его  внезапно  напряглась,  словно  он  почувствовал   ее
присутствие. Ян обернулся, и на лице его появилась кривая усмешка:
     - А вы не очень-то пунктуальны.
     -  Я  не собиралась сюда приходить, - честно призналась Элизабет, стараясь
восстановить душевное равновесие и не поддаваться притяжению его голоса и глаз.
- Меня застал дождь по дороге в деревню.
     - Вы промокли.
     - Я знаю.
     - Идите к огню.
     Видя,  что она продолжает стоять, опасливо глядя на него, он убрал ногу  с
каминной  решетки  и  подошел  к ней. Элизабет  словно  приросла  к  полу,  все
предупреждения Люсинды о свидании с мужчиной наедине разом пронеслись у  нее  в
голове.
     - Чего вы хотите? - почти беззвучно спросила она, чувствуя себя чуть ли не
карлицей рядом с его высокой фигурой.
     - Снять с вас накидку.
     - Нет, я предпочитаю, чтобы она оставалась на мне.
     - Снимайте, - спокойно повторил он, - она насквозь мокрая.
     -  Держитесь от меня подальше! - выкрикнула она и, вцепившись  в  накидку,
стала отступать к двери.
     - Элизабет, - заговорил Торнтон ровным, успокаивающим голосом, - я дал вам
слово, что если вы придете сюда, то будете в полной безопасности.
     Она на мгновение закрыла глаза и кивнула.
     -  Я  знаю. Но я также знаю, что не должна быть здесь. Мне необходимо уйти
отсюда.   Необходимо.   Действительно,  необходимо?   -   Открыв   глаза,   она
вопросительно  посмотрела ему в лицо - соблазняемая  просила  совета  у  своего
соблазнителя.
     -  Учитывая  обстоятельства, не думаю, что вам стоит  спрашивать  об  этом
меня.
     -  Я  останусь, - решила Элизабет после секундного размышления и  увидела,
как он сразу внутренне расслабился. Она расстегнула накидку и отдала ему вместе
со шляпкой, Ян отнес их к камину и, развесил на крючках на стене.
     - Встаньте у огня, - приказал он, подходя к столу и наполняя вином бокалы.
Она послушно приблизилась к камину.
     У  нее  намокли не прикрытые шляпкой волосы надо лбом, и, вытащив  гребни,
придерживавшие их по бокам, Элизабет энергично тряхнула головой. Не подозревая,
как  обольстительно  при этом выглядит, она подняла руки и начала  приподнимать
волосы, перебирая их пальцами.
     Через  какое-то  время  она посмотрела на Яна  и  увидела,  что  он  стоит
совершенно  неподвижно и смотрит на нее. Что-то в выражении его лица  заставило
ее уронить руки, и чары были разрушены. Но тепло, разлившееся по ее телу от его
откровенного обнимающего взгляда, осталось, и снова осознание страшного  риска,
с  которым  было  связано  ее  пребывание здесь,  заставило  девушку  внутренне
сжаться.  Она  совершенно  не  знала этого человека,  они  познакомились  всего
несколько часов назад, но он смотрит на нее так, как могут смотреть люди только
очень...  близкие.  И имеющие на тебя право. Он вручил ей  бокал  и  кивнул  на
старенький диван, занимавший почти всю комнату.
     - Если вы уже достаточно согрелись, можете присесть. Диван чистый.
     Должно  быть, когда-то обивка дивана была зеленой с белым, но со  временем
стала  совершенно  серого цвета. Элизабет не сомневалась, что  этот  диван  был
сплавлен сюда из господского дома за ненадобностью.
     Усевшись  настолько  далеко  от Яна, насколько  позволял  диван,  Элизабет
скрестила  ноги  под  юбкой.  Он обещал, что она будет  "в  безопасности",  что
оставляло, как она теперь поняла, большой простор для интерпретации.
     - Если я останусь, - с трудом выговорила она, - думаю, нам надо условиться
о соблюдении всех правил.
     - Каких, например?
     - Ну, для начала вы должны перестать обращаться ко мне по имени.
     -  Принимая  во внимание, что мы целовались в саду вчера вечером,  я  буду
чувствовать себя глупо, называя вас "мисс Кэмерон".
     Сейчас  было самое время сообщить ему, что она леди Кэмерон, но упоминание
о   том  незабываемом  (и  абсолютно  запретном)  происшествии  слишком  сильно
подействовало на нее, чтобы она побеспокоилась о такой малости.
     -  Что  бы  ни  случилось вчера вечером, это не должно  повлиять  на  наше
поведение  сегодня. Наоборот, сегодня... сегодня мы должны вести  себя  вдвойне
осмотрительнее, чтобы... чтобы загладить то, что произошло вчера!  -  огорченно
закончила она.
     -  Так  вот  как  это  делается? - спросил он, и глаза его  начали  весело
поблескивать. - Простите, но я не представлял, что вы сверяете каждый свой  шаг
с условностями света.
     Конечно, такому человеку - не связанному никакой ответственностью игроку -
условности и правила светского этикета должны казаться ужасно утомительными, но
Элизабет понимала, что сейчас для нее крайне важно убедить его принять ее точку
зрения.
     -  О,  но  это  действительно так, - подтвердила она, - у нас,  Кэмеронов,
вообще  очень  обостренное отношение ко всякого рода  условностям  и  тонкостям
светского  этикета.  Как вы уже поняли прошлой ночью, я, например,  предпочитаю
смерть  бесчестью. Мы также верим в Бога, Отечество и короля  и...  и  в  право
собственности. Последнее для нас имеет особый приоритет.
     -  Понятно, - сказал Ян, и губы его чуть-чуть задрожали, удерживая улыбку.
-  Только  скажите  мне, - вкрадчиво спросил он, - как такая  церемонная  особа
могла  вчера  вечером скрестить шпаги с целой толпой мужчин  ради  того,  чтобы
защитить репутацию совершенно незнакомого ей человека?
     -  Ах,  это...  -  сказала Элизабет. - Ну, это...  ну,  назовем  это  моим
обостренным  чувством справедливости. А кроме того, - добавила  она,  чувствуя,
как гнев вновь просыпается в ней при воспоминании о вчерашней сцене в карточной
комнате, - меня ужасно разозлило, что они не стали отговаривать Эверли от дуэли
только потому, что вы не принадлежите к их социальному слою.
     -  Вы  говорите  о  социальном равенстве? - на  лице  его  играла  ленивая
дразнящая  улыбка.  -  Как  странно слышать подобное  суждение  от  такой  ярой
поборницы условностей, как вы.
     Элизабет поняла, что попалась.
     -  Просто  я  до смерти боюсь находиться здесь с вами, - дрожащим  голосом
призналась она.
     - Я знаю. Но вы можете бояться кого угодно, только не меня. От того, каким
тоном  были  сказаны эти слова, у Элизабет задрожали колени и вновь  участилось
сердцебиение. Чтобы скрыть волнение, она отпила значительное количество вина из
бокала и мысленно взмолилась, чтобы это успокоило ее разошедшиеся нервы.  Видя,
в каком она состоянии, он деликатно переменил тему.
     -  Какие  еще  мысли  посетили вас относительно  того,  как  несправедливо
обошлись с Галилео Галилеем? Она сокрушенно покачала головой.
     -  Я  знаю,  что  мне  не стоило затевать таких разговоров,  тем  более  с
мужчиной.
     -  А  мне  это показалось приятным разнообразием по сравнению  с  обычными
банальностями.
     -  Правда?  -  она посмотрела на него со смесью недоверия  и  надежды,  не
осознавая, как ловко Торнтон отвлек ее от мрачных сожалений и перевел  разговор
на более легкий предмет.
     - Правда.
     - Как жаль, что в свете никто так не думает. Он сочувственно усмехнулся.
     -  И давно вам приходится скрывать тот факт, что в вашей голове появляются
мысли, чуждые светскому обществу?
       -  Четыре  недели,  -  засмеялась Элизабет. - Вы и представить  себе  не
можете, как ужасно произносить какие-то штампы, когда хочется расспросить людей
о  том, что они знают и видели. Но это невозможно, особенно с мужчинами, -  они
все равно ничего не расскажут, даже если их спросишь.
     - И что же они в таких случаях говорят?
     -  Они говорят, что ответ на этот вопрос недоступен женскому пониманию или
что он может задеть мои нежные чувства.
     - И какие же вопросы вы пробовали задавать? Она опять засмеялась.
     -  Ну, я, например, спросила у сэра Элстона Грили - он только что вернулся
из продолжительного путешествия - довелось ли ему побывать в наших колониях. Он
сказал, что был там. Тогда я попросила его рассказать мне, как выглядят местные
дикари  и  какой образ жизни они ведут. Тут он начал мяться, кашлять и  сказал,
что  "дикари"  - это не та тема, которую следует обсуждать с женщиной,  и  что,
если он станет рассказывать мне о них, я непременно упаду в обморок.
     -  Внешний вид и обычаи местных жителей зависят от того, к какому  племени
они  принадлежат, - Ян попытался ответить за мистера Грили. - Некоторые из  них
действительно  дикие  - конечно, по нашим понятиям, а некоторые  племена  очень
мирные - по любым меркам...
     Два  часа  пролетели незаметно. Элизабет расспрашивала  его  о  местах,  в
которых  он побывал, и увлеченно слушала его рассказы, ни разу за все время  он
не  отказался  удовлетворить ее интерес и не посмеялся над ее  замечаниями.  Он
разговаривал  с  ней,  как с равной, и, казалось, получал  от  этой  беседы  не
меньшее удовольствие, чем она. Они поели и снова пересели на диван. Она  знала,
что прошли уже все сроки, когда ей нужно было уйти, но никак не могла собраться
с духом и распрощаться с ним.
     -  Я  часто  думаю,  - призналась она после того, как он  рассказал  ей  о
женщинах Индии, которые на людях должны скрывать свое лицо и волосы, - как  это
несправедливо,  что  я  родилась  женщиной и у  меня  никогда  не  будет  таких
приключений,  я не смогу увидеть все эти места. Даже если бы я и отправилась  в
путешествие, то все равно смогла бы посетить только цивилизованные места.
       - Да, между полами существует неравенство - женщины действительно лишены
многого из того, что доступно мужчинам.
     -  Однако и те, и другие обязаны исполнять свой долг, - сказала Элизабет с
забавной  серьезностью,  -  и говорят, это должно приносить  чувство  глубокого
удовлетворения.
     -  А  в  чем  вы  видите  свой... э-э-э...  долг?  -  поддержал  он  игру,
улыбнувшись своей ленивой белозубой улыбкой.
     -  Ну, здесь все просто. Долг женщины состоит в том, чтобы быть женой,  во
всех  отношениях  достойной  своего мужа. В то время  как  обязанности  мужчины
состоят  в том, чтобы делать, что он пожелает и когда пожелает, и быть  готовым
защитить  свою родину в случае, если возникнет такая необходимость. Вероятность
такого  случая  чрезвычайно мала. Мужчины, - поведала она  Яну,  -  заслуживают
почести,  жертвуя собой на поле битвы, а мы - принося себя в жертву  на  алтаре
супружества.
     Он  громко  расхохотался, и Элизабет улыбнулась ему, необычайно довольная,
что может говорить с ним совершенно свободно.
     -  И если бы кто-нибудь всерьез задумался об этом, то пришел, бы к выводу,
что наша жертва куда значительней и благородней.
     - Как это? - все еще смеясь, спросил Торнтон.
     -  Это  же  совершенно очевидно - битвы длятся всего  несколько  дней  или
недель,  самое большее, месяцев. В то время как супружество длится  всю  жизнь!
Что наводит еще на одну мысль, которая часто меня занимает, - весело продолжила
Элизабет.
     - И что же это? - поинтересовался он, не сводя с нее восхищенных глаз.
     -  Почему  нас,  несмотря  на такое выдающееся мужество,  называют  слабым
полом?  -  Их  смеющиеся  глаза задержались друг на  друге,  и  Элизабет  вдруг
осознала, какими дикими ему должны казаться ее рассуждения. - Вообще-то я редко
так  странно разговариваю, - сникнув, сказала она. - Вы, наверное, думаете, что
я ужасно плохо воспитана.
     - Я думаю, что вы великолепны.
     Искренняя сердечность, прозвучавшая в его проникновенном голосе, вызвала у
нее  резкий  глубокий вздох. Элизабет открыла рот, собираясь сказать что-нибудь
легкомысленное,  чтобы восстановить легкую товарищескую атмосферу,  витавшую  в
комнате всего минуту назад, но вместо этого смогла лишь издать еще один  долгий
прерывистый вздох.
     - И думаю, вы знаете об этом, - тихо добавил Торнтон. Все это нисколько не
походило  на глупые комплименты с претензией на остроумие, которые она привыкла
слышать  от  своих  поклонников,  и  его  слова  испугали  ее  не  меньше,  чем
чувственный  взгляд  золотистых глаз. Прижавшись спиной к подлокотнику  дивана,
она пыталась внушить себе, что нельзя так бурно реагировать на обычную салонную
лесть.
     - Я думаю, - сказала она с легким смешком, застрявшим у нее в горле, - что
вы находите великолепными всех женщин, которые оказываются с вами наедине.
     - У вас есть основания так думать? Элизабет пожала плечами.
     - Ну, например, вчера вечером.
     Он непонимающе нахмурил брови, словно она говорила на непонятном языке.
     -  Я имею в виду леди Черайз Дюмонт, - напомнила она, - нашу хозяйку -  ту
самую очаровательную брюнетку, с которой вы провели весь вчерашний ужин. Вы так
жадно внимали каждому ее слову.
     Его лоб разгладился, и на губах появилась ухмылка.
     - Ревнуете?
     Элизабет  приподняла  свой  аккуратный  маленький  подбородок  и  покачала
головой.
     -  Не больше, чем вы меня к лорду Ховарду. Она почувствовала относительное
удовлетворение, увидев, как испарилась его снисходительная улыбка.
     -  Тот тип, который не в состоянии разговаривать, не дотрагиваясь при этом
до  вашей  руки? - спросил он опасно мягким голосом. - Это и есть лорд  Ховард?
Кстати  сказать,  любовь  моя, большую часть ужина я раздумывал,  что  лучше  -
съездить ему по правому уху или по левому.
     Элизабет разразилась неудержимым звонким смехом.
     -  Но  ничего подобного вы не сделали, - выговорила она. - И кстати, после
того,  как вы отказались от дуэли с лордом Эверли, который назвал вас карточным
шулером,  я  ни  за что не поверю, что вы можете обидеть бедного лорда  Ховарда
только за то, что он дотронулся до моей руки.
     -  В  самом  деле?  - все тем же бархатным голосом спросил  Ян.  -  Должен
сказать, что для меня это совершенно разные вещи.
     Уже  в  который раз Элизабет поймала себя на том, что не понимает его.  Ей
вдруг снова стало страшно: всякий раз, как Ян Торнтон переставал разыгрывать из
себя галантного кавалера, он превращался в опасного загадочного незнакомца. Она
откинула  волосы со лба и выглянула в окно. - Уже, должно быть, четвертый  час.
Мне нужно идти.
       Она  поднялась  на ноги и расправила юбки. - Благодарю  вас  за  приятно
проведенный  день. Сама не знаю, почему я осталась. Мне не следовало  бы  этого
говорить, но я не жалею, что не ушла...
     Она  забыла,  что  хотела  сказать дальше, увидев,  что  он  тоже  встает.
Отчетливо тревожное чувство снова сдавило ей горло.
     - Неужели? - медленно спросил он.
     - Неужели что?
     - Неужели вы не знаете, почему вы все еще здесь, со мной?
     -  Я даже не знаю, кто вы такой! - воскликнула Элизабет, - Я знаю, где  вы
побывали,  но  не  знаю ни вашей семьи, ни ваших друзей. Я  знаю,  что  вы  по-
крупному играете в карты, и не одобряю этого...
     -  Я  также играю по крупному, когда отправляю через океан свои  грузы  на
кораблях, - это не оправдывает меня в ваших глазах?
     - И еще я знаю, - отчаянно сказала она, глядя в его потемневшие от страсти
глаза,  - я совершенно точно знаю, что мне ужасно не по себе, когда вы  так  на
меня смотрите!
     -  Элизабет,  -  нежно  сказал  Ян, и в его голосе  прозвучала  абсолютная
убежденность,  -  вы здесь потому, что мы оба уже наполовину  влюблены  друг  в
друга.
     - Чт-т-т-ооо? - ахнула она.
     -  А  если  вам  необходимо знать, кто я такой, то ответить на  это  очень
просто.  - Торнтон погладил ее бледную щеку и положил руку ей на затылок.  -  Я
тот человек, за которого вы выйдете замуж, - спокойно объяснил он.
     - О Боже!
     - Сейчас уже слишком поздно молиться.
       -  Вы...  вы,  должно  быть,  сошли с ума, -  дрожащим  голосом  сказала
Элизабет.
     -  Вы в точности угадали мои мысли, - прошептал он и прижался губами к  ее
лбу,  придержав  за руки, чтобы предотвратить попытку сопротивления.  -  Вы  не
входили в мои планы, мисс Кэмерон.
     -  О,  пожалуйста,- беспомощно взмолилась Элизабет, - не делайте этого  со
мной. Я ничего в этом не понимаю, не знаю, чего вы хотите.
     -  Я  хочу  вас.  -  Он  взял ее за подбородок и приподнял  его,  заставив
поглядеть ему прямо в глаза. - А вы хотите меня.
     Элизабет  задрожала  всем телом, когда увидела, что  он  наклоняет  к  ней
голову  и  его  губы приближаются к ее губам. Отчаянно ища способ предотвратить
казавшийся  уже  неизбежным поцелуй, она попыталась образумить его  цитатой  из
нравоучительных лекций Люсинды.
     -  Самое большее, что может испытывать благородная английская девушка, это
привязанность. Благородные английские девушки никогда не влюбляются.
     Его теплые губы были уже совсем близко.
     - Я шотландец, - хрипло пробормотал Ян. - С нами это случается, - и закрыл
ей рот поцелуем.
     - Шотландец! - воскликнула она, когда он оторвался от ее губ.
     - Я сказал шотландец, а не убийца, - засмеялся он ее испуганному возгласу.
     "Шотландец,  да  еще  и  картежник до мозга костей!  Хэвенхёрст  пойдет  с
молотка, слуг придется распустить, и весь мир отвернется от меня".
     - Я не могу, не могу выйти за вас замуж.
     - Нет, Элизабет, - прошептал он, прокладывая горячими губами тропинку к ее
уху, - можете.
     Он  положил  руку  ей  на шею и нежно поглаживал ее,  продолжая  покрывать
поцелуями шею и плечи. Почувствовав ее напряжение, он умоляюще, так, словно она
причиняла ему боль своим молчаливым сопротивлением, прошептал:
     -  Не бойтесь меня, я перестану, как только вы скажете. Захваченная в плен
его сильных рук, обманутая его нежными заверениями и ласками, Элизабет приникла
к  нему, постепенно ускользая из мира реальности в темную бездну страсти,  куда
он сознательно увлекал их обоих.
     Он  снова  стал  продвигаться к ее рту, и она безвольно повернула  голову,
откровенно ища его губ, вызвав у него полусмех, полустон. Почувствовав  сладкую
податливость ее губ, он впился в них жарким, требовательным поцелуем.
     Вдруг  он  взял ее на руки и опустил к себе на колено, потом  прислонил  к
спинке  дивана  и, склонившись над ней, снова жадно. приник  к  ее  рту.  Волна
примитивной страсти прокатилась по ее телу, она закинула руки ему на  плечи  и,
поддавшись  яростному  натиску, раскрыла губы, не осознавая,  что,  утоляя  его
голод, все больше распаляет его желание.
     Когда  вечность спустя он наконец оторвался от ее рта, Элизабет была почти
без  чувств.  Медленно возвращаясь на землю из чувственного  рая,  она  подняла
тяжелые веки и взглянула на Яна. Слегка склонившись над ней, он вытянулся рядом
на  диване и тоже смотрел на нее, в глубине его золотистых глаз тлела  опасная,
но неодолимо влекущая страсть. Он нежно отвел прядь волос с ее щеки и попытался
улыбнуться. Не подозревая, каких усилий стоит Торнтону сдерживать свое желание,
Элизабет  опустила  взгляд на его великолепно очерченный  рот,  вызвав  у  него
тяжелый прерывистый вздох.
     -  Не  смотрите так, - предупредил он охрипшим от волнения голосом, - если
только не хотите, чтобы я снова поцеловал вас.
     Элизабет  была еще слишком неопытна и не научилась скрывать своих  чувств,
поэтому,  когда  он  заглянул  в ее огромные зеленые  глаза,  в  затуманившихся
бездонных глубинах ясно отразилось, как сильно ей хочется, чтобы он это сделал.
Против такого искушения Ян не мог устоять.
     - Обнимите меня за шею, - нежно прошептал он. Она выполнила его просьбу, и
их  дыхание  снова  смешалось, и губы слились в поцелуе. На этот  раз  инстинкт
заменил  ей  опыт, и она крепче притянула его за шею и сама раскрыла  навстречу
губы,  стремясь вновь испытать .то дикое, невыразимо сладкое ощущение,  которое
прожигало все ее существо от его поцелуев.
     - Не делайте этого, Элизабет, - выдохнул Торнтон, резко отпрянув от нее.
       Она  только крепче обхватила его за шею и приникла к нему. И тут же  его
горячие губы снова прижались к ее рту, заставив Элизабет выгнуться дугой в  его
руках. Она слышала, как под ребрами у него колотится сердце, и когда он, уже не
сдерживая  своей  страсти,  стал целовать ее в каком-то  диком,  непонятном  ей
ритме,  кровь  зашумела  у нее в ушах. Мужская рука властно  скользнула  ей  на
грудь, и она испуганно рванулась из его объятий.
     -  Нет,  подождите,  - прошептал он, оторвавшись от  ее  губ,  -  Господи,
подождите. Не сейчас...
     Она  застыла, потрясенная болью, прозвучавшей в этих словах, и  посмотрела
ему  в лицо. Он чувствовал на себе ее взгляд, но не мог оторвать глаз от выреза
ее  платья.  Однако  рука  его замерла на ее груди,  и  растерявшаяся  Элизабет
наконец поняла, что он остался верен своему обещанию все прекратить, как только
она об этом попросит. Не в силах ни остановить, ни поощрить его, Элизабет молча
смотрела  на  его  загорелую  руку, темневшую на светлой  ткани  платья,  потом
нерешительно  заглянула ему в глаза. Увидев полыхавшее в  них  пламя,  она  еле
слышно  застонала и расслабилась, уже не пытаясь вырваться из его рук. Большего
поощрения  ему  и не требовалось. Ян снова стал гладить и легонько  сжимать  ей
грудь,  не  отрывая  взгляда от ее глаз, наблюдая, как страх  сменяется  в  них
сладкой  истомой.  До сих пор грудь значила для Элизабет не больше,  чем  ноги:
ноги  предназначались  для  ходьбы, а грудь - для  того,  чтобы  заполнять  лиф
платья.  Она и предположить не могла, что ее грудь может дарить такие  чудесные
ощущения  и,  зацелованная  до бесчувствия, снова  безвольно  легла  на  диван,
позволив его пальцам расстегнуть лиф ее платья. Он спустил с ее плеч рубашку  и
обнажил  грудь.  Она  инстинктивно попыталась прикрыться,  но  Ян  стремительно
опустил  голову  и  страстными  поцелуями стал покрывать  ее  пальцы.  Элизабет
испуганно  отдернула  руку,  и  тогда он  прижался  лицом  к  ее  груди,  нежно
поглаживая  соски  и  играя  с  ними губами. Какое-то  первобытное  чувственное
наслаждение  пронзило все ее существо, и она застонала, вцепившись  пальцами  в
его  мягкие  темные  волосы,  но  в голове у  нее  застучала  мысль,  что  надо
немедленно сказать ему, чтобы он перестал.
     Торнтон  на секунду приподнял голову и, сжав рукой вторую грудь,  обхватил
губами розовый бутон соска. Тело Элизабет снова напряглось и выгнулось дугой от
его  будоражащих  прикосновений, и она сильней притянула  к  себе  его  голову.
Внезапно  он  приподнялся  и, не отрывая взгляда от  ее  призывно  вздымающейся
груди, хрипло сказал:
     - Элизабет, мы должны остановиться.
     Сумасшедший  вихрь налетевших на нее чувств начал замедляться  и  внезапно
стих.  Страсть уступила место страху, а потом и мучительному стыду, как  только
она  осознала, что лежит в объятиях мужчины, платье ее расстегнуто,  и  тело  с
готовностью  представлено  его обозрению. На секунду  прикрыв  глаза,  Элизабет
загнала   вглубь  подступившие  слезы  и,  скинув  с  себя  его  руку,  приняла
вертикальное положение.
     -  Дайте мне встать, пожалуйста, - прошептала она, испытывая отвращение  к
самой  себе.  Она  вздрогнула, когда Ян начал застегивать  на  ней  платье,  но
поскольку   для  этого  он  вынужден  был  отпустить  ее,  Элизабет  немедленно
воспользовалась этим и вскочила на ноги.
       Отвернувшись, трясущимися руками она застегнула платье и сорвала накидку
с крючка над камином. Торнтон двигался так бесшумно, что, только почувствовав у
себя на плечах его твердые руки, Элизабет поняла, что он уже встал с дивана.
     - Не бойтесь того, что произошло между нами. Я смогу обеспечить вас...
     Смятение  и  злость на себя, терзавшие ее душу, вырвались  наружу  потоком
глухих  рыданий, и в результате всю свою ярость она обрушила на него.  Взметнув
юбки, Элизабет резко повернулась к нему и оттолкнула протянутые к ней руки.
     -  Обеспечить! - зазвеневшим голосом воскликнула она. - Что вы можете  мне
обеспечить?  Жалкую лачугу, в которой я должна буду жить, в  то  время  как  вы
станете разыгрывать из себя английского джентльмена и спускать в карты все, что
только можно...
     -  Если  дела пойдут так, как я надеюсь, - заговорил Ян, с трудом сохраняя
спокойный  тон,  -  то через год, самое большее - два я стану  одним  из  самых
богатых людей Англии. Если же нет, я все равно буду неплохо обеспечен.
     Элизабет схватила шляпку и в страхе отступила от него, отчасти боясь своей
собственной слабости.
       - Это сумасшествие. Полное сумасшествие. Она отвернулась и направилась к
двери.
     -  Я  знаю, - тихо сказал он. Она взялась за ручку и распахнула дверь, но,
услышав позади себя его голос, задержалась на пороге.
     -Завтра  утром  я  уезжаю, и если вы передумаете, то до среды  меня  можно
застаь  в  городском  особняке  Хаммонда, что на Аппер-Брук-стрит.  А  после  я
отправлюсь в Индию и вернусь уже только зимой.
     -  Н-н-надеюсь, это будет безопасное плавание. - У Элизабет  были  слишком
взвинчены  нервы, чтобы удивиться тому, как больно ей стало от  мысли,  что  Ян
Торнтон исчезнет из ее жизни.
     -  Если  вы вовремя измените свое решение, - поддразнил он ее, - я  возьму
вас с собой.
     Элизабет  пришла в ужас от убежденности, с которой он произнес эти  слова.
Они все еще звучали у нее в ушах, когда она продиралась сквозь мокрый кустарник
в  густом  тумане. Как все переменилось за эти несколько часов: она  больше  не
чувствовала себя той разумной, уверенной в себе женщиной, которой пришла  сюда,
-  теперь это была до смерти напуганная, запутавшаяся в своих чувствах девочка,
придавленная тяжким грузом обязательств и условностей, которые гласили, что  ее
безумное влечение к Яну Торнтону было чем-то постыдным и непростительным.
     Вернувшись в поместье, Элизабет с ужасом поняла, что уже совсем  поздно  и
все,  кто  ездил  на прогулку, давно вернулись. Она немедленно приняла  решение
послать  Роберту записку с просьбой забрать ее сегодня же вечером, не дожидаясь
утра.
     Берте  было  приказано  собирать вещи, ужин Элизабет  попросила  подать  в
комнату.  Весь  остаток  дня  она старательно избегала  подходить  к  окну,  из
которого  открывался  вид в сад. Раза два она все-таки  выглянула  и  оба  раза
видела там Яна. В первый раз он стоял на террасе с сигарой в зубах, потом пошел
через   сад  по  тропинке,  и  было  в  его  удаляющейся  фигуре  что-то  такое
неприкаянное, что у нее болезненно сжалось сердце. В следующий раз она  увидела
его в окружении незнакомых ей женщин, видимо, приехавших только сегодня. Женщин
было  пятеро, и все они, судя по поведению, находили его неотразимым.  Элизабет
сказала себе, что ей это безразлично, это просто не может ее волновать.  У  нее
есть обязательства по отношению к Хэвенхёрсту и Роберту, и это должно быть  для
нее  на первом месте. Что бы там ни думал Ян, она не может связать свое будущее
с  никчемным картежником, даже если он самый красивый мужчина, которого рождала
Шотландия, и самый нежный...
     Элизабет  закрыла  глаза,  пытаясь  отгородиться  от  этих  мыслей.  Какая
невероятная  глупость приходит ей в голову. Она ведет себя  неразумно  и  очень
рискованно, потому что Валери и другие, кажется, уже заподозрили, где и  с  кем
она  была  сегодня  днем. Обхватив себя руками за плечи,  Элизабет  вздрогнула,
вспомнив, как искусно и тонко ее вывели на чистую воду, не успела она  войти  в
дом.
     -  Господи, да ты вся промокла, - увидев ее, воскликнула Валери, изображая
сочувствие.  -  На конюшне нам сказали, что ты уехала на весь день.  Только  не
говори, что все это время мокла под дождем!
     - Нет, я... я наткнулась на домик в лесу и переждала там, пока прекратится
дождь.  -  В  тот  момент  это  объяснение казалось ей  совершенно  безопасным,
поскольку она не видела, чтобы около коттеджа была привязана лошадь Яна. Однако
если кто-нибудь проезжал мимо, то не заметить ее лошадь он не мог.
     - Ив котором часу это случилось?
     - Где-то около часа.
     -  А  не встречался ли тебе мистер Торнтон, пока ты гуляла? - со злорадной
улыбкой  громко  спросила Валери, и все, кто был в гостиной,  сразу  замолчали,
повернув  головы в их сторону. - Лесник сказал, что видел, как к дому  подъехал
высокий  темноволосый мужчина на гнедом жеребце и вошел внутрь. Он  решил,  что
это один из гостей, и не стал обнаруживать своего присутствия.
     -  Я...  я  не  видела его, - сказала Элизабет. - Там был...  был  сильный
туман. Надеюсь, с ним не случилось никакого несчастья.
     -  Мы  в  этом.  не уверены. Его до сих пор нет. Черайз очень беспокоится,
хотя...  -  сделала паузу Валери, пристально наблюдая за лицом  Элизабет,  -  я
уверила  ее,  что  волноваться не стоит. Горничная  из  буфетной  сказала,  что
приготовила ему с собой ленч на двоих.
       Отступив в сторону, чтобы пропустить проходившую пару, Элизабет сообщила
Валери о своем решении уехать сегодня вечером и, не дав ей возможности спросить
о  причине  такого  поспешного отъезда, сказала, что ей  нужно  сменить  мокрую
одежду, и ушла.
     С  одного  взгляда  на бледное лицо Элизабет Берта поняла,  что  случилось
нечто  ужасное,  а когда Элизабет велела немедленно отправить Роберту  записку,
чтобы  он сегодня же вечером забрал их домой, убедилась в этом окончательно.  К
тому  времени, как была отправлена записка, Берте удалось вытянуть из  Элизабет
большую  часть  истории, после чего весь остаток дня и вечер Элизабет  пришлось
успокаивать свою горничную.

                                    Глава 7
     
     -  Вам ни на йоту не станет лучше, если вы вытопчете тропинку на ковре,  -
сказала  ей  Берта. - Нам еще придется выйти на ковер, когда  мисс  Трокмортон-
Джонс узнает о том, что произошло.
     -  Она  ничего  не  узнает, - сказала Элизабет, но в голосе  ее  прозвучал
скорее  вызов, чем убежденность. Она снова упала в кресло, нервно  теребя  юбку
своего  ярко-зеленого  дорожного костюма. Ее  шляпка  с  перчатками  лежали  на
кровати,  рядом  с которой стояли уложенные чемоданы. Элизабет  и  Берта  ждали
Роберта.  Несмотря  на напряженное ожидание, обе подпрыгнули от  неожиданности,
когда  раздался  стук в дверь. Однако за дверью оказался лакей с  запиской  для
Элизабет.
     Она  развернула  ее  непослушными пальцами,  молясь,  чтобы  там  не  было
написано,  что  посыльный  не смог разыскать Роберта в  Лондоне.  "Приходите  в
оранжерею  -  мне  необходимо с вами поговорить". В полном недоумении  Элизабет
смотрела  на корявые, поспешно нацарапанные слова, которые с трудом можно  было
разобрать.  Лакей  уже начал спускаться по лестнице, когда  Элизабет  окликнула
его,
     - Кто дал вам эту записку?
     - Мисс Валери, миледи.
     Вслед  за  испытанным  облегчением, что это не от  Яна,  ей  сжало  сердце
ужасное подозрение: вдруг Валери каким-то образом разузнала, чем она занималась
сегодня днем.
       -  Валери  хочет, чтобы я прямо сейчас встретилась с ней в оранжерее,  -
объяснила она Берте.
     Кровь отхлынула от лица несчастной горничной.
     -  Она  знает о том, что между вами было? Поэтому она хочет встретиться  с
вами?  Конечно, это не мое дело, но мне не нравится эта девица. У нее нехороший
взгляд.
     Элизабет еще ни разу в жизни не сталкивалась с интригами и не подозревала,
что  кто-то  из знакомых может ее обмануть, хотя и чувствовала,  что  на  всем,
происходящем  здесь,  есть  отпечаток зла. Никак не отреагировав  на  замечание
Берты относительно своей подруги, Элизабет взглянула на часы. Было около шести.
     -  Роберт  может появиться здесь самое раннее через час. А  пока  я  пойду
узнаю, что понадобилось от меня Валери.
     Она  подошла  к окну и раздвинула шторы. На террасе и в саду прогуливались
гости.  Больше всего на свете Элизабет боялась, что Ян увидит, как она пошла  в
оранжерею, и последует за ней. Вероятность такой встречи была чрезвычайно мала,
но  даже самую незначительную возможность этого было желательно исключить.  Она
вздохнула  с  облегчением, когда увидела на террасе его высокую фигуру.  Хорошо
освещенный  большим фонарем, Торнтон стоял в окружении трех женщин и напропалую
флиртовал. За спиной у него переминался с ноги на ногу лакей, терпеливо ожидая,
когда он заметит его присутствие. Элизабет увидела, как Ян наконец обернулся, и
лакей  передал  ему  какой-то  предмет,  наверное,  бокал  шампанского,  решила
Элизабет.
     Еще  раз взглянув на него, Элизабет с сожалением отвернулась от окна.  "Ян
сейчас  находится на задней террасе, - подумала она, - значит,  я  выйду  через
боковую дверь". Она вышла из дома и направилась к оранжерее, стараясь держаться
подальше от света фонарей.
     На пороге оранжереи Элизабет в нерешительности остановилась.
     -  Валери? - оглядываясь вокруг, тихо позвала она. Сквозь стеклянную крышу
сюда  пробивался лишь тусклый лунный свет. Не дождавшись ответа, Элизабет вошла
в  помещение и стала осматриваться. Почти все пространство оранжереи  заполняли
горшки  с  цветами  -  правильными рядами они стояли на  столах  и  скамеечках.
Mаиболее  чувствительные растения стояли на специальных подставках под  столом,
чтобы  их  не  сожгли прямые солнечные лучи, бившие в стекло в  дневное  время.
Пытаясь  успокоиться,  Элизабет  пошла вдоль  рядов,  рассматривая  цветы.  Она
отметила,  что  эта  оранжерея больше, чем у нее  в  Хэвенхёрсте,  и  часть  ее
используется в качестве солярия. Здесь росли большие деревья в кадках и  стояли
скамьи с наброшенными на них разноцветными покрывалами.
     Элизабет  продолжала  двигаться по проходу и не заметила,  как  на  пороге
оранжереи  возникла чья-то тень и бесшумно двинулась в ее сторону. Сцепив  руки
за спиной, она нагнулась понюхать гардению.
     -  Элизабет? - услышала она за спиной удивленный голос Яна. Девушка  круто
повернулась, сердце ее застучало как сумасшедшее, руки потянулись  к  горлу,  и
колени предательски затряслись.
     - В чем дело? - спросил он.
     -  Вы...  вы  испугали меня. Я не ожидала встретить вас здесь, -  добавила
она.
     -  Да  что  вы?  - в его голосе звучала издевка. - А кого  же  вы  ожидали
увидеть после той записки - принца Уэльского?
     Записки! Первой мыслью, мелькнувшей у нее в голове, когда она поняла,  что
записка была от него, а не от Валери, была мысль, что для человека, столь четко
и  грамотно излагающего свои мысли, пишет он почти как полный невежда. Элизабет
обратила  внимание, что он, кажется, чем-то рассержен. Ян недолго  томил  ее  в
неизвестности относительно причины своего недовольства.
     -  Может  быть,  вы объясните мне, как это за целый день, что  мы  провели
вместе, вы так и не вспомнили и не сообщили мне, что вы не просто мисс, а  леди
Элизабет?
     У  нее  мелькнула сумасшедшая мысль, как бы он отнесся к тому, что она  не
просто  старшая  дочь  какого-нибудь мелкого дворянина или  рыцаря,  а  графиня
Хэвенхёрстская.
     -  Начинайте,  любовь моя. Я вас слушаю. Элизабет молча отступила  на  шаг
назад.
     -  Исходя из того, что вы не хотите разговаривать, - зарычал Торнтон, беря
ее за плечи, - я, кажется, понимаю, чего вы от меня хотели.
     -  Нет!  -  быстро  вскрикнула она, отступая еще дальше. -  Давайте  лучше
поговорим.
      Он шагнул вперед, она отступила еще.
     - В самом деле, есть столько интересных вещей, о которых можно поговорить.
     - Да? - спросил он, надвигаясь на нее.
     -  Конечно! - воскликнула она, продолжая отступать. Ухватившись за первое,
что  пришло  ей в голову, Элизабет указала на столик с гиацинтами. -  Смотрите,
какие красивые гиацинты!
     - Красивые, - не глядя, согласился он.
     Увидев,  что  он протянул руку, чтобы поймать ее, Элизабет  отскочила  так
быстро,  что  его пальцы только скользнули по тонкой материи платья.  Он  начал
наступать  на  нее  шаг за шагом - вокруг столика с анютиными глазками,  вокруг
столика с лилиями, а она, отступая, тараторила как сумасшедшая:
     -  Гиацинты  относятся к роду Нуаэт Аиэ. Цветы, которые мы видим  на  этом
столике,  ошибочно  называют  Датскими гиацинтами,  в  то  время,  как  Датские
гиацинты относятся к роду Hyasinthus orientalis...
     - Элизабет, - неожиданно ласковым голосом оборвал он поток ее слов, - меня
не  интересуют  цветы. - Ян снова потянулся к ней, и, не найдя другого  способа
избежать  его  объятий,  она  схватила горшок с  гиацинтами  и  вложила  в  его
протянутые руки.
     -  Существует легенда относительно происхождения гиацинтов, возможно,  она
заинтересует  вас больше, - отчаянно продолжила она, и на лице  его  проступило
совершенно  неописуемое выражение веселого недоумения и восхищения.  -  Легенда
гласит,  что  гиацинт  был назван так по имени прекрасного  спартанского  юноши
Гиацинта,  которому покровительствовали Аполлон и Зефир - бог западного  ветра.
Однажды,  обучая Гиацинта метанию диска. Зефир нечаянно убил его. Говорят,  что
там,  где на землю упала капля крови Гиацинта, вырос цветок, на каждом лепестке
которого  была по-гречески написана фраза, выражающая скорбь. - Голос  Элизабет
задрожал,  когда  она  увидела,  что Ян ставит  горшок  на  место.  -  В  дд-
действительности в легенде имелся в виду ирис или живокость, а  не  современный
гиацинт, однако по таинственному стечению обстоятельств именно он получил  это
имя.
     -  Я  очарован.  -  Его загадочные, непостижимые глаза  встретились  с  ее
взглядом.
       Она  поняла, что эти слова относятся к ней, а не к ее рассказу, и,  хотя
мысленно  приказала себе держаться от него на расстоянии, ноги отказывались  ей
повиноваться.
     -  Совершенно  очарован,  - тихо проговорил Ян, и в  каком-то  замедленном
темпе  она  наблюдала,  как  он протягивает к ней руки,  обнимает  за  плечи  и
привлекает к себе.
     - Прошлой ночью вы были готовы биться с целой армией мужчин за то, что они
заклеймили  меня карточным шулером, а сегодня почему-то испуганы.  Любимая,  вы
боитесь меня? Или чего-то еще?
     Его  глубокий низкий баритон, и особенно ласка, прозвучавшая в его голосе,
произвели на нее такое же возбуждающее действие, как и прикосновения его губ.
     -  Я  боюсь  тех  чувств, которые вы во мне пробуждаете, - слабым  голосом
призналась  Элизабет.  -  Я  понимаю, что это всего  лишь...  э-э...  маленькое
приключение...
     -  Обманщица,  -  сказал  Торнтон и коснулся  ее  губ  коротким  дразнящим
поцелуем. У нее снова пошла кругом голова, но как только он поднял голову,  она
разразилась быстрой сбивчивой речью.
     - Благодарю вас, - не понимая, что говорит, забормотала она, - гг-гиацинты
не  единственные цветы, которые имеют свою историю. Возьмем, к примеру,  лилии,
которые также относятся к роду...
     Медленная  обольстительная ухмылка на его лице буквально загипнотизировала
ее,  и, к своему ужасу, Элизабет осознала, что не может оторвать взгляда от его
губ.  Она  не  смогла  унять дрожь нетерпения, когда он опустил  голову,  чтобы
поцеловать ее. Разум кричал ей, что она сумасшедшая, но сердце оправдывало  ее,
говоря,  что  это  прощание, после которого они расстанутся навсегда.  Мысль  о
предстоящей  разлуке  заставила ее забыть о стыде, и она  приподнялась  и  сама
поцеловала его. То, с какой страстностью Элизабет прижалась к нему, одной рукой
обняла  его  за  шею, а другую положила ему на грудь, могло  у  любого  мужчины
создать впечатление, что либо она до беспамятства влюблена в него, либо  весьма
искушена  в  любовных  делах. Элизабет - совсем юная,  неопытная  и  наивная  -
действовала по наитию, не подозревая о том, что всем своим поведением  убеждает
его в первом предположении.
     Однако Элизабет не настолько утратила самообладание, как можно было судить
по ее действиям, чтобы забыть о приезде Роберта. К несчастью, она и представить
себе не могла, что Роберт может пойти сюда раньше, чем получит ее записку.
     -  Пожалуйста, послушайте меня, - отчаянно прошептала Элизабет. -  Сегодня
приедет мой брат и заберет меня домой.
     - Я поговорю с ним. Возможно, у твоего отца будут возражения, даже если он
поймет, что я в состоянии обеспечить твое будущее...
     -  Мое будущее! - Она пришла в ужас, представив, какое будущее может ждать
ее  с  этим картежником. Он пустит ее по миру, как и отец. Элизабет подумала  о
пустых  комнатах Хэвенхёрста, о слугах, которые полагались на нее,  и  о  своих
предках,  которые рассчитывали на нее не меньше. Сейчас она должна сказать  ему
что-нибудь  -  что угодно, только бы заставить его замолчать,  прежде  чем  она
окончательно  утратит контроль над собой и уступит этой безумной  предательской
слабости,  которую  он насылал на нее своим взглядом. Она  откинула  голову  и,
запинаясь,  произнесла,  стараясь  придать  своему  голосу  как  можно   больше
холодности  и  удивления: - И что же вы можете мне предложить, сэр?  Можете  вы
предложить рубин величиной с ладонь, как обещал мне виконт Мондвэйл?  Или,  как
лорд  Сэйбери,  соболя, чтобы моим плечам не было холодно, и  ковры  из  норки,
чтобы моим ногам было мягко ступать?
     - Так вот что вам нужно.
     -  Конечно, - с неестественной веселостью подтвердила она, и из  груди  ее
вырвался  полусмех-полувсхлип. - А разве не этого хотят все женщины  и  обещают
все мужчины?
     Его  лицо  превратилось в неподвижную маску, но глаза  пронзали  насквозь,
будто  ища  ответа, словно он не мог поверить, что драгоценности могут  значить
для нее больше, чем чувства.
     -  О,  пожалуйста,  отпустите меня, - вдруг всхлипнула Элизабет,  упершись
руками ему в грудь.
     Они  были  настолько увлечены разговором, что не заметили мужчину,  быстро
направлявшегося к ним по проходу.
     - Ты, несчастный подонок! - прогремел голос Роберта. - Ты слышишь, что она
сказала! Убери свои грязные руки от моей сестры!
     Руки  Яна  снова  обвились вокруг нее, словно желая уберечь,  но  Элизабет
вырвалась и в слезах подбежала к Роберту.
     -  Роберт, послушай. Это совсем не то, что ты думаешь! Роберт взял  ее  за
плечи и посмотрел в лицо.
      - Это мистер Ян Торнтон, - начала объяснять она, -и...
     -  И  как бы это ни выглядело со стороны, - поразительно спокойным голосом
заговорил Ян, - у меня самые честные намерения в отношении мисс Кэмерон.
     -  Ах  ты,  сукин сын! - взорвался Роберт, пылая яростью и  презрением.  -
Чтобы  я  отдал  свою сестру - графиню Кэмерон - за такого, как ты!  Можешь  не
представляться,  я и так все о тебе знаю. А что до твоих намерений  или,  я  бы
сказал,  ухищрений,  то  я все равно не позволил бы ей выйти  замуж  за  такого
мерзавца, даже если бы она не была помолвлена.
     При  этих  словах  взгляд  Яна метнулся к Элизабет.  Ее  вспыхнувшее  лицо
подтвердило,  что  это  правда, и она чуть не вскрикнула  -  таким  циничным  и
жестким стал его взгляд.
     -  Вы  скомпрометировали  мою сестру, свинья,  внебрачное  отродье,  и  вы
ответите за это!
     Ян перевел взгляд на Роберта, и его лицо снова стало бесстрастным.
     - Я требую удовлетворения, дуэли! - взбешенный его спокойствием, выкрикнул
Роберт.
     -  Конечно,  -  чуть  ли  не любезно ответил Ян  и,  кивнув  на  прощание,
повернулся, чтобы уйти.
     -  Нет,  -  страшно  закричала Элизабет, уцепившись за руку  Роберта.  Уже
второй  раз  за  последние  двадцать четыре  часа  она  пыталась  предотвратить
пролитие  драгоценной  крови  Яна Торнтона. - Я не  допущу  этого,  Роберт,  ты
слышишь? В этом не только его...
     -   Тебя   это   не   касается,  Элизабет!  -  отрезал   Роберт,   слишком
раздосадованный, чтобы прислушаться к ее словам. Он скинул с себя  ее  руку.  -
Берта уже сидит в моем экипаже. Обойди вокруг дома с дальней стороны и жди меня
там. А нам, - произнес он с едким сарказмом, - еще есть что обсудить.
     -  Ты  не можешь... - снова начала Элизабет, но убийственно ледяной  голос
Яна Торнтона заставил ее замолчать.
     -  Убирайтесь отсюда! - процедил он сквозь зубы. Громовой голос Роберта не
произвел  на  нее никакого впечатления, но негромкий презрительный  приказ  Яна
вызвал  у  нее  неудержимую  дрожь. С тяжелым  сердцем  она  посмотрела  в  его
неумолимое  лицо, затем перевела взгляд на Роберта. Элизабет не  была  уверена,
способно ее присутствие предотвратить беду или, наоборот, только ухудшает дело,
но она все-таки попыталась еще раз воззвать к Роберту:
     - Пожалуйста, пообещай мне, что не станешь ничего предпринимать до завтра.
Прежде чем ты примешь какое-либо решение, нам необходимо поговорить.
     Элизабет видела, каких колоссальных усилий стоит ему сдержаться и ответить
согласием на ее просьбу.
      - Отлично, - отрывисто бросил Роберт. - Я последую за тобой через минуту.
А  теперь  иди, пока вся эта толпа, которая наблюдает за нами через стекло,  не
ввалилась сюда, чтобы слышать нас так же хорошо, как и видит.
       Элизабет  почувствовала  себя  по-настоящему  больной,  когда  вышла  из
оранжереи  и  увидела,  какое множество людей здесь собралось.  Лица  тех,  что
постарше,  выражали  удивление,  а  на лицах  более  молодых  читалось  ледяное
презрение.
     Немного  погодя  появился Роберт и влез в экипаж. Теперь он  был  настроен
более покладисто.
     -  Вопрос  решен,  - коротко объявил он и, сколько она ни  молила,  ничего
больше не сказал.
     Элизабет бессильно откинулась на подушки сиденья и замолчала. Теперь  было
слышно  только, как Берта шмыгает носом и горестно причитает, воображая,  какие
обвинения обрушит на ее голову Люсинда Трокмортон-Джонс.
     -  Ты  не  мог  получить  мою записку раньше двух  часов  назад,  -  вдруг
прошептала Элизабет. - Как ты сумел так быстро добраться?
     -  Я  не  получал никакой записки, - сухо обронил Роберт. - Просто сегодня
Люсинда почувствовала себя несколько лучше и вышла из своего заточения. Когда я
сказал ей, куда ты отправилась на уик-энд, она поведала мне некоторые неприятно
поразившие меня вещи относительно порядков, которые завела у себя на загородных
приемах  твоя  подружка Черайз. Я выехал из дома три часа назад, чтобы  забрать
тебя отсюда как можно скорее, но, к сожалению, опоздал.
     - Все не так плохо, как ты думаешь, - неуверенно начала Элизабет.
     -  Мы  обсудим это завтра! - резко оборвал ее Роберт, и у нее  затеплилась
надежда, что по крайней мере до завтра он ничего не предпримет. - Элизабет, как
ты могла быть такой дурой?
       Для  того,  чтобы  понять, какой это отъявленный негодяй,  не  требуется
особого  опыта!  Он не годится для... - Роберт умолк и сделал  глубокий  вздох,
пытаясь  сдержать  обуревавшую  его ярость. Переждав  с  минуту,  он  заговорил
несколько спокойнее: - Как бы там ни было, но урон твоей репутации уже нанесен.
И  в  первую  очередь это моя вина - ты еще слишком молода  и  неопытна,  чтобы
отпускать  тебя  куда бы то ни было без присмотра Люсинды. Нам остается  только
молиться, чтобы твой нареченный проявил такое же понимание.
     Элизабет вдруг сообразила, что уже второй раз за вечер Роберт упоминает  о
ее свадьбе, как о деле решенном.
     -  Поскольку  ты еще не дал виконту Мондвэйлу своего согласия  и  о  нашей
помолвке  не  было  объявлено публично, я не понимаю, как  мои  действия  могут
повлиять  на него, - сказала она не столько с уверенностью, сколько с надеждой.
-  Если вокруг этого и возникнет некоторый шум, виконт может просто отложить на
некоторое  время объявление о помолвке, но я не думаю, Роберт, чтобы он  придал
этому эпизоду такое значение.
     -  Сегодня мы подписали брачный контракт. - Роберт оскалил зубы в  мрачной
усмешке. - У нас с Мондвэйлом не возникло никаких разногласий по поводу  твоего
обеспечения  - оно будет очень щедрым, если хочешь знать. Счастливый  и  гордый
жених  прямо от меня помчался давать объявление в газету, и я могу его  понять.
Так что завтра оно появится в "Лондонской газете".
     При  этом волнующем известии у Берты вырвалось рыдание, и она снова начала
шмыгать  носом и громко сморкаться. Элизабет зажмурилась, смаргивая  набегающие
слезы.  В  эту минуту ее терзали куда более серьезные проблемы, чем ее молодого
красивого жениха.
     В  эту ночь Элизабет долго лежала без сна, мучаясь воспоминаниями об  уик-
энде и холодея от мысли, что ей не удастся отговорить Роберта от дуэли, место и
время  которой,  как  она  сильно подозревала, были  уже  определены.  Глядя  в
потолок,  она  попеременно опасалась то за Роберта, то за Яна. По словам  лорда
Ховарда, выходило, что Ян - отчаянный дуэлянт, несмотря на то, что он отказался
стреляться  с  лордом Эверли. Возможно, слухи о меткости Яна  были  всего  лишь
слухами.  Роберт  тоже  был  неплохим стрелком, и Элизабет  покрылась  холодным
потом,  представив, как Ян - такой гордый и одинокий - лежит с пулей  в  груди,
выпущенной  из пистолета Роберта. Нет! Она твердила себе, что ведет  себя,  как
истеричка. Вероятность того, что один из них будет убит, была слишком мала.
     Дуэли  запрещены,  и  в  данном  случае кодекс  чести  требует,  чтобы  Ян
предложил  (что  он,  несомненно,  и сделал, оставшись  наедине  с  Робертом  в
оранжерее), а Роберт принял его предложение - выстрелить в воздух. Тем самым Ян
как  бы  признает  свою вину, а Роберт получит удовлетворение,  не  прибегая  к
кровопролитию.  Вот  как обычно происходят дуэли в наше  время,  убеждала  себя
Элизабет.
     Обычно, напомнила она себе, но у Роберта такой взрывной характер, и он был
так взбешен сегодня вечером, что, когда его гнев сменился холодным убийственным
молчанием, это напугало Элизабет еще больше.
       Незадолго  до  рассвета она забылась чутким, призрачным сном,  но  через
несколько  минут  проснулась,  услышав в холле чьи-то  шаги.  Наверное,  слуги,
подумала  она,  выглянув  в окно. На чернильном ночном небе  появились  бледные
серые лучи, предвещающие рассвет. Она уже была готова снова погрузиться в  сон,
как вдруг скрипнула, открываясь, парадная дверь и с шумом захлопнулась.
     Рассвет  -  время дуэлей. "Ведь он обещал сначала поговорить со  мной",  -
чуть  не закричала Элизабет. В первый раз в жизни у нее не возникло проблем  со
вставанием.  Страх  поднял ее из постели, заставил натянуть домашнее  платье  и
опрометью сбежать по ступенькам в холл. Она распахнула парадную дверь как раз в
ту секунду, когда экипаж Роберта заворачивал за угол.
       -  О  Боже!  -  вслух  простонала  Элизабет  и,  чувствуя  себя  слишком
несчастной, чтобы сидеть в одиночестве и гадать, что теперь будет, пошла будить
единственного  человека,  которого  здравый  смысл  не  покидал  ни  при  каких
обстоятельствах.  Люсинда дождалась их вчера ночью и уже  знала  большую  часть
истории, за исключением интерлюдии в домике лесника.
       -  Люсинда,  -  прошептала она, и седовласая женщина  мгновенно  открыла
ясные,  не  замутненные сном глаза светло-орехового цвета. - Роберт только  что
ушел из дома. Я уверена, что он пошел стреляться с мистером Торнтоном.
       Мисс  Люсинда  Трокмортон-Джонс, бывшая до Элизабет безупречной  дуэньей
дочерей  трех герцогов, одиннадцати графов и шести виконтов, села в  постели  и
прищуренным  взглядом  уставилась  на  юную  леди,  подмочившую  ее   блестящую
репутацию опекунши.
     -  Ну,  поскольку еще даже не рассвело, я думаю, этот вывод  напрашивается
сам собой, - сказала она.
     - Господи, что же мне делать?
     - Для начала я предлагаю перестать заламывать руки на манер простолюдинки,
а потом пойти на кухню и приготовить чай.
     - Я не хочу чая.
     -  А  мне не помешает подкрепиться, раз уж нам предстоит дожидаться твоего
брата - ведь ты за этим пришла, если я правильно понимаю?
     -  О,  Люси,  -  произнесла Элизабет, глядя на старую  деву  с  любовью  и
благодарностью, - что бы я без тебя делала?
     -  Ты  бы постоянно попадала в какие-нибудь неприятности, что мы сейчас  и
наблюдаем.  -  Несчастное лицо Элизабет немного смягчило ее, и она  вылезла  из
постели.  - По традиции Торнтон должен просто явиться на место дуэли, что  само
по  себе служит достаточным удовлетворением для твоего брата, после чего Роберт
должен выстрелить в воздух. Ничего другого просто не может произойти.
     Это был первый случай на памяти Элизабет, когда Люсинда ошиблась.
     Одновременно с тем, как часы пробили восемь утра, вернулся Роберт с лордом
Ховардом. Проходя через гостиную, Роберт заметил на кушетке Элизабет и  Люсинду
с шитьем в руках, остановился и подошел к ним.
     - Что вы здесь делаете в такое время? - глухо спросил он Элизабет.
     -  Ждем  тебя, - ответила Элизабет, поднимаясь. Присутствие лорда  Ховарда
сперва  привело ее в некоторое замешательство, но потом она вспомнила,  что  на
дуэли должны присутствовать секунданты.
     - Так ты стрелялся с ним, Роберт?
     -Да!
     Голос Элизабет понизился до сдавленного шепота.
     - Он ранен?
      Роберт подошел к небольшому столику и налил себе виски.
     - Роберт, - воскликнула она, хватая его за руки. - Что случилось?
     - Я попал ему в руку, - в сердцах крикнул Роберт. - Я целился в его черное
сердце, но промахнулся! Вот что случилось. - Стряхнув с себя ее руки, он осушил
бокал и наполнил его опять.
     Чувствуя,  что он чего-то недоговаривает, Элизабет вопросительно заглянула
ему в лицо.
     - Это все?
     - Нет, это не все! - взорвался Роберт. - После того, как я ранил его, этот
мерзавец поднял пистолет и так долго не стрелял, что я весь вспотел. Наконец он
соизволил  нажать  на  курок  и отстрелил кончик шнурка  на  моем  распроклятом
ботинке!
     -  Чч-что? - пробормотала Элизабет, не понимая, что так разозлило Роберта.
- Но ведь ты же не можешь злиться из-за того, что он промахнулся?
     -  Черт  возьми,  ты что, ничего не понимаешь? Торнтон не промахнулся!  Он
хотел оскорбить меня. Он стоял там, истекая кровью, и целился мне в сердце, а в
последнюю секунду изменил свое намерение и отстрелил шнурок на моем ботинке. Он
хотел  показать мне, что мог бы убить меня, если бы захотел, и все это  видели!
Это смертельное оскорбление! Черт бы побрал его низкую душу!
     -  Мало  того, что ты отказался стрелять в воздух, - заговорил вдруг  лорд
Ховард, взбешенный не меньше Роберта, - так ты еще и выстрелил раньше, чем  был
дан  сигнал.  Ты поставил в неудобное положение и себя, и меня. И  кроме  того,
если слух об этой дуэли распространится, нас могут арестовать. Торнтон дал тебе
достаточное  удовлетворение,  явившись  сегодня  утром  и  отказавшись  поднять
пистолет.  Он  признал свою вину. Чего ты еще от него хотел?  -  И  словно  вид
Роберта был больше невыносим для него, лорд Ховард с негодованием отвернулся  и
стремительно пошел к двери. Через минуту Элизабет опомнилась и побежала за  ним
в холл, отчаянно пытаясь придумать какое-нибудь оправдание поведению Роберта.
     -  Вы,  должно  быть, промерзли и устали, - начала она,  пытаясь  потянуть
время,  -  может  быть,  вы  останетесь  хотя  бы  на  чай?  Лорд  Ховард,   не
останавливаясь, покачал головой.
     - Единственное, чего я хочу, это вернуться в свой экипаж.
      - Тогда я провожу вас. - Элизабет дошла вместе с ним до дверей, и в какое-
то  мгновение  ей  показалось, что он собирается уйти, даже не  сказав  ей  "до
свидания".  Остановившись у открытой двери, он помедлил секунду и повернулся  к
ней.
     - До свидания, леди Элизабет, - произнес он с каким-то сожалением в голосе
и вышел.
     Элизабет едва обратила внимание на его тон и даже на самый его отъезд.  Ей
вдруг  пришло  в голову, что где-то в эту самую минуту хирург пытается  достать
пулю  из  плеча  Яна. Облокотившись на дверь, она сглотнула,  пытаясь  сдержать
тошноту,  подступившую к горлу от мысли, какую боль она ему причинила.  Прошлой
ночью  она  была слишком взволнована предстоящей дуэлью, чтобы задуматься,  что
должен был почувствовать Ян, когда Роберт сказал о помолвке. Сейчас это наконец
стало доходить до нее, и ей сделалось физически нехорошо. Ян говорил, что хочет
жениться  на  ней,  он  целовал ее и держал в своих  объятиях  с  такой  нежной
страстью  и  говорил, что любит ее. И в ответ на все это Роберт  набросился  на
него,  презрительно  заявив, что он не стоит ее и  что  она  уже  помолвлена  с
другим.  А  сегодня  утром  стрелял в него за то,  что  он  посмел  сделать  ей
предложение.
     Прислонившись головой к двери, Элизабет издала стон, в котором  выразилось
все  ее страдание и раскаяние. Возможно, у Яна не было титула и никакого  права
называть себя джентльменом, но интуитивно Элизабет чувствовала, что у него тоже
есть своя гордость. Эта гордость была отчеканена в его бронзовых чертах, в том,
как  он  вел  себя, в каждом его движении - а они с Робертом  растерзали  ее  в
клочья.  Вчера ночью в оранжерее они выставили его дураком, а сегодня принудили
к дуэли.
     Если  бы  в  эту минуту Элизабет знала, где найти Яна, она бы не побоялась
его  гнева и пошла к нему. Она рассказала бы ему все насчет Хэвенхёрста и своих
обязательств, объяснила бы, что причина ее отказа не в нем самом или в каких-то
его  недостатках, а в том, что обстоятельства не позволяют ей даже помыслить  о
браке с ним.
     Отделившись  наконец  от  двери, Элизабет медленно  прошла  через  холл  в
гостиную, где сидел Роберт, обхватив голову руками.
     -  Но  это еще не конец, - процедил он сквозь зубы. - Когда-нибудь я  убью
его за это!
       -  Нет, ты не сделаешь этого! - в ужасе остановила его Элизабет. - Бобби
послушай,  ты  ничего не понял насчет меня и Яна Торнтона.  Он  не  сделал  мне
ничего  плохого, правда. Понимаешь, - сдавленным голосом продолжила она,  -  он
думал... ну... что любит меня. Он хотел жениться на мне...
     Громкий издевательский смех Роберта разнесся по комнатам.
     - Это он тебе так сказал? - фыркнул он, покраснев от ярости. Тот факт, что
сестра  не проявляет семейной солидарности, приводил его в бешенство. -  Ну-ка,
ну-ка,  дай  посмотреть на тебя, маленькая идиотка! Выражаясь  ясно  и  его  же
собственными словами, все, чего он хотел от тебя, - это поваляться  немного  на
простынях!
     Элизабет  почувствовала,  как кровь отлила у нее  от  лица.  Она  медленно
покачала головой.
     -  Нет, ты ошибаешься. Помнишь, когда ты нашел нас тогда, он сказал  тебе,
что у него честные намерения?
     -  Он  чертовски быстро передумал, когда я сказал ему, что у тебя  нет  ни
пенни. - Роберт откинулся на спинку дивана и смотрел на нее со смесью жалости и
презрения.
     У  Элизабет  подогнулись  колени, и она упала на  диван  рядом  с  братом,
раздавленная  осознанием того, какой груз проблем она обрушила на  свою  семью.
Сколько бед она навлекла на себя и брата своей глупостью и доверчивостью!
     -  Прости меня, - прошептала она, - прости. Ты рисковал из-за меня жизнью,
а  я  даже не поблагодарила тебя за то, что ты столько сделал ради меня.  -  Не
умея  выразить  свою признательность в словах, Элизабет просто  обняла  его  за
плечи.  -  В  конце концов все обернется в нашу пользу - сколько  раз  уже  так
бывало,  -  пообещала  она ему, не испытывая ни малейшей  уверенности  в  своих
словах.
     -  Только  не на этот раз, - в его глазах застыло отчаяние. - Мы  погибли,
Элизабет.
     -  Я  не  верю, что все так плохо, как ты говоришь. Может быть, ничего  из
этого  и  не  выплывет  наружу, - продолжила она, понимая всю  тщетность  такой
надежды.  -  И  потом,  лорд  Мондвэйл любит меня  и  наверняка  поверит  нашим
объяснениям.
     -  Между прочим, - подала наконец голос Люсинда, - учтите: Элизабет должна
выезжать  в  свет, как и прежде, словно ничего не случилось.  Если  она  станет
прятаться  в  доме, это даст еще больше пищи для сплетен, - с обычной  для  нее
сухой практичностью заметила Люсинда.
     - Все это не имеет значения, говорят вам! - закричал Роберт. - Мы погибли!
     Он  оказался прав. В тот же день, когда Элизабет храбро пошла  на  бал  со
своим  женихом, который до сих пор пребывал в счастливом неведении относительно
ее поведения в минувший уик-энд, сенсационная весть о скандале распространилась
по  зале  со  скоростью  пожара. Рассказ об эпизоде в  оранжерее  сопровождался
клеветническим   утверждением,  что  она  сама  послала  Торнтону   записку   с
предложением  встретиться. Но с особенным удовольствием  судачили  о  том,  что
Элизабет провела с Яном Торнтоном весь день в уединенном лесном доме.
     -  Этот  негодяй  сам же и распространяет эти басни, -  взбесился  Роберт,
когда  на  следующий день сплетни достигли его ушей. - Он хочет  обелить  себя,
рассказывая,  будто ты сама прислала ему записку с приглашением  встретиться  в
оранжерее,   и  утверждая,  что  весь  уик-энд  ты  просто  преследовала   его.
Единственное, чем я могу тебя утешить, это то, что ты не первая, кто потерял из-
за него голову. Только в этом году его имя, помимо Черайз Дюмонт, связывалось с
именами стольких светских дам... Однако всем им хватило ума не выдать себя  так
явно,  как ты. Ты - единственная, кто позволил себе подобную неосторожность,  и
твои молодость и неопытность служат малым тому извинением.
     Элизабет уже не чувствовала в себе сил спорить и возражать. Теперь,  когда
она  не  была во власти магнетического притяжения Яна Торнтона, до нее  наконец
стало  доходить,  что  все  его действия полностью  подпадали  под  определение
бездушного, беспринципного соблазнителя. Всего через несколько часов знакомства
он  заявил,  что  уже  наполовину влюблен в нее и  хочет  жениться  -  типичная
приманка  для  доверчивых  душ.  Она прочитала достаточно  романов,  в  которых
охотники  за  приданым и распутные соблазнители тоже уверяли свои  жертвы,  что
любят  их до безумия, в то время как действительной их целью было приданое  или
очередная  победа.  А  она, как последняя дура, вбила себе  в  голову,  что  он
несчастная жертва предубеждения и социального неравенства.
       Слишком  поздно  она  поняла, что так называемые  "предрассудки",  из-за
которых  общество отвергло его, как раз и существовали для того, чтобы  уберечь
таких, как она, от неосторожных поступков.
     Но  Элизабет недолго предавалась жалости к себе. Друзья виконта Мондвэйла,
узнав из газет о помолвке, сочли своим долгом раскрыть счастливому жениху глаза
на истинный облик женщины, которой он предложил свою руку.
     На  следующее  утро виконт явился в особняк на Риппл-стрит и отказался  от
своего  предложения.  Роберта  в этот момент не  было  дома,  поэтому  Элизабет
пришлось  выслушать все лично. Когда она вошла в гостиную,  ей  хватило  одного
взгляда  на его застывшую негнущуюся фигуру и плотно сжатый неулыбающийся  рот,
чтобы понять, зачем он пришел, и пол начал уходить у нее из-под ног.
     -  Надеюсь, мы сумеем обойтись без неприятного для нас обоих объяснения, -
сухо, без вступления начал Мондвэйл.
     Не  в  состоянии  говорить из-за душивших ее слез стыда и  горя,  Элизабет
только  молча кивнула головой. Он развернулся и пошел к двери, но, поравнявшись
с ней, вдруг бросился к девушке и схватил ее за плечи.
     -  Почему,  Элизабет? - Его красивое лицо выражало одновременно  злость  и
разочарование. - Скажите мне почему. Будьте честны хотя бы в этом.
     - Почему? - повторила она, подавляя в себе нелепое желание кинуться ему на
грудь и умолять о прощении.
     -  Я еще мог бы поверить в то, что вы случайно наткнулись на него в каком-
то лесном домике, спасаясь от дождя, как меня уверяет в этом кузен лорд Ховард.
Но почему вы послали ему записку с просьбой встретиться с вами в оранжерее?
     -  Я  не  делала  этого! - закричала Элизабет, и только  упрямая  гордость
удержала ее от того, чтобы упасть с рыданиями к его ногам.
     -  Вы  лжете, - он с сожалением уронил руки. - Валери видела эту  записку,
когда он выбросил ее, отправляясь на встречу с вами.
     -  Она  ошибается! - Элизабет собралась объяснить ему все, но он уже вышел
из комнаты.
     В  тот момент ей казалось, что большего унижения уже не может быть, однако
вскоре  она  поняла,  что ошибалась. Расторжение помолвки  было  расценено  как
доказательство  ее  вины,  и  с  этого дня на Риппл-стрит  перестали  присылать
приглашения  и  приходить  с визитами. По настоянию Люсинды,  Элизабет  наконец
собралась с духом и пошла на бал, куда была приглашена лордом и леди Хинтон еще
до  скандала.  Она  пробыла  там пятнадцать минут и  ушла,  поскольку  все,  за
исключением  хозяев, у которых не было другого выхода, откровенно  игнорировали
ее присутствие.
     В  глазах  света  Элизабет  была бесстыдной, распутной  женщиной,  слишком
опытной  и  испорченной,  чтобы допустить к ней  юных  девушек  с  незамаранной
репутацией  и  доверчивых юношей, - такой женщине не место  в  благовоспитанном
обществе.  Она нарушила действующий моральный кодекс, связавшись  с  человеком,
который вообще не имел репутации и положения в обществе. Она не только нарушила
устои, она швырнула их им в лицо.
     Через  неделю после дуэли исчез Роберт - не предупредив и даже не  оставив
записки.  Элизабет опасалась за его жизнь, отказываясь поверить, что он  бросил
ее  из-за  того, что она натворила. Однако на тот момент это было  единственным
возможным  объяснением,  и  мысль, что она явилась  причиной  несчастья  брата,
доводила  ее  до  отчаяния. Но вскоре открылась истинная  причина  исчезновения
Роберта.  Пока Элизабет сидела дома, молясь о возвращении брата,  весть  о  его
исчезновении распространилась по городу. И вскоре у их дверей начали собираться
кредиторы с требованием уплаты долгов - и не только по счетам, накопившимся  за
время  ее дебюта, но и карточных долгов Роберта, и даже долгов их отца.  Страх,
что  Роберт  стал жертвой какой-то грязной игры, уступил теперь  место  гораздо
более вероятному предположению, что он бежал от долгов.
     Через  три  недели  после уик-энда у Черайз Дюмонт, ярким  солнечным  днем
Элизабет и Люсинда закрыли дверь своего городского дома в последний раз и  сели
в экипаж. Их путь лежал через парк, и те же люди, которые прежде восхищались ею
и искали ее общества, теперь холодно поворачивались к ней спиной. Сквозь пелену
жгучих слез Элизабет увидела во встречном экипаже красивого молодого человека с
хорошенькой спутницей. Элизабет узнала в этой паре виконта Мондвэйла и  Валери,
и  взгляд, брошенный ею на Элизабет, по-видимому, должен был выражать  жалость.
Но Элизабет прочитала в нем плохо скрытый триумф.
      Элизабет вернулась в Хэвенхёрст и распродала все, что было ценного, чтобы
расплатиться с карточными долгами отца и Роберта и оплатить счета,  по  которым
они  задолжали  во  время ее дебюта в Лондоне. После чего занялась  устройством
собственной  жизни. Со всей решительностью и мужеством она посвятила  всю  себя
сохранению Хэвенхёрста и жизнеобеспечению своих восемнадцати слуг, оставшихся с
нею,единственно за крышу над головой, скромное пропитание и новую ливрею раз  в
год.
     Постепенно  к  ней  вернулась  способность  улыбаться,  и  воспоминания  о
пережитом  унижении были уже не такими острыми. Она научилась  не  оглядываться
назад,  перебирая  свои  ошибки,  так  как  вспоминать  о  них  и  особенно   о
последствиях, которые они повлекли за собой, было слишком мучительно.  В  конце
концов  ей только семнадцать лет, и она сама себе хозяйка. И у нее был  дом,  в
котором  она выросла и в котором заключался смысл ее жизни. В доме возобновился
старый уклад жизни - Элизабет снова играла в шахматы с Бентнером, занималась  с
Эроном  и  изливала  нерастраченную любовь на свою довольно  странную  семью  и
Хэвенхёрст,  не боясь, что ей не ответят взаимностью. Почти все ее  время  было
занято  делами, и девушка была рада, что ей некогда подумать о Яне  Торнтоне  и
событиях,  которые привели ее к добровольной ссылке. Теперь же стараниями  дяди
ей  придется не только вспомнить о нем, но и встретиться с ним. Без  финансовой
поддержки дяди, хотя и скромной, она не смогла бы вот уже два года сохранять за
собой  Хэвенхёрст. Чтобы содержать Хэвенхёрст в порядке и привлечь арендаторов,
необходимо  было провести ирригационные работы. И пока она не может  отказаться
от поддержки дяди.
     
     Элизабет  со  вздохом открыла глаза, оглядела пустую комнату и  встала  на
ноги.  "Я сталкивалась и не с такими трудностями, - сказала она себе.  -  Любую
проблему  можно  решить - нужно только как следует подумать. К  тому  же  Алекс
теперь на моей стороне. Вместе мы сумеем придумать, как обойти дядю Джулиуса".
     Будем  считать  это  вызовом  с  его стороны,  воинственно  подумала  она,
отправляясь  на  поиски Алекс. В девятнадцать лет она еще не утратила  вкуса  к
жизни,  а  жизнь  в Хэвенхёрсте была довольно рутинной. В конце концов  две-три
волнующие поездки внесут некоторое разнообразие в ее жизнь. К тому времени, как
Элизабет разыскала Алекс в саду, она уже почти радовалась предстоящим событиям.

                                    Глава 8
     
     Александру ни на секунду не обмануло безмятежное выражение лица Элизабет и
искусственная улыбка - с первого взгляда она поняла, что хороших новостей ждать
не  приходится.  Бентнер,  развлекавший Алекс  показом  достижений  Элизабет  в
области  цветоводства,  пришел  к  тому  же  выводу.  Они  обменялись  с  Алекс
тревожными взглядами.
     - Что случилось? - Алекс в волнении поднялась со скамейки.
     - Даже не знаю, как тебе сказать, - удрученно вздохнула Элизабет, усаживая
Алекс  обратно  и  садясь рядом с ней. Бентнер старался  держаться  поблизости,
притворяясь, что обрывает засохшие розы с кустов, готовый в любую  минуту  дать
совет или прийти на помощь. Чем больше Элизабет думала над тем, как преподнести
новость  Алекс,  тем  более  эксцентричным - и  даже  комичным  -  казалось  ей
предложение дяди.
     - Видишь ли, - объяснила она, - мой дядя расстарался и нашел мне женихов.
     -  Что  ты говоришь? - спросила Алекс, пытаясь разгадать, отчего у подруги
такое растерянное и удивленное выражение лица.
     -  Да. Надо сказать, его желание сбыть меня с рук настолько велико, что он
решился на меры, которые иначе как экстравагантными я назвать не могу.
     - Что ты имеешь в виду?
     Элизабет с трудом сдержала неожиданный приступ истерического смеха.
     -  Он разослал письма моим бывшим поклонникам, спрашивая, интересует ли их
по-прежнему моя особа...
     - О Боже, - выдохнула Алекс.
     -  И  если да, то он готов отправить меня к ним на несколько денечков  под
опекой Люсинды, с тем чтобы они могли решить, подхожу ли я им.
     - О Боже, - уже громче повторила Алекс.
       -  Он разослал пятнадцать писем. Двенадцать человек ответили отказом,  -
продолжила Элизабет, и Алекс сочувственно покачала головой, - но трое  выразили
согласие  с  его  планом, и теперь я должна отправиться к  ним  с  визитами.  А
поскольку  Люсинда  сейчас  в Девоне, то к первым двум  кандидатам  я  поеду  с
Aертой,  которую  буду выдавать за свою тетю. Правда, в Шотландию,  к  третьему
искателю моей руки, - Элизабет фыркнула, употребив это слово по отношению к Яну
Торнтону,  -  я  поеду все-таки с Люсиндой. Надеюсь, что к  этому  времени  она
вернется.
     - Да, но к первым двум - с Бертой! Да она же боится собственной тени!
     Испуганная   новым   приступом  накатившего  на  нее   веселья,   Элизабет
постаралась взять себя в руки.
     -  Да Бог с ней, с Бертой. Это самая незначительная из моих проблем. Но  я
не против того, чтобы ты продолжала взывать к Господу, Алекс, потому что спасти
нас может только чудо.
     - И кто же эти кандидаты? - спросила Алекс. Увидев, какой странной улыбкой
озарилось лицо Элизабет, она еще больше встревожилась.
     -  Двух я вообще не помню. Забавно, не правда ли? - продолжила Элизабет  с
веселым  удивлением. - Двое взрослых мужчин познакомились с  девушкой,  которая
произвела  на них настолько сильное впечатление, что они поспешили к  ее  брату
просить  ее  руки, а она, эта девушка, совершенно не помнит их, за  исключением
одного имени, да и то смутно.
     -  Ну, это как раз неудивительно, - возразила Алекс. - Ты очень красива, и
такое  случается  часто.  Когда  в свете появляется  юная  дебютантка,  мужчины
быстренько оценивают ее, причем часто довольно поверхностно, и решают для себя,
хотят ли они эту девушку себе в жены. И если хотят, то делают ей предложение. Я
не  думаю,  что  это  разумно  с их стороны, так же,  как  считаю  неправильным
выдавать девушку за человека, которого она совсем не знает, и рассчитывать  при
этом,  что  она будет чувствовать к нему какую-то привязанность после  свадьбы.
Однако в свете это называется цивилизованным способом устраивать браки.
     -  В  действительности  это как раз самый варварский  способ,  -  с  жаром
сказала  Элизабет, пытаясь отвлечься от своих личных несчастий,  переключившись
на обсуждение более общих проблем.
     -  Так  кто же они, Элизабет? Возможно, я знаю кого-нибудь из них и помогу
тебе вспомнить. Элизабет вздохнула.
     - Первый - сэр Фрэнсис Белховен...
     -  Ты  шутишь!  - в ужасе оборвала ее Алекс, бросив испуганный  взгляд  на
Бентнера.   Элизабет  чуть  приподняла  тонкие  брови  в  ожидании   дальнейшей
информации. - Боже, это ужасный, развратный старик, - возмутилась  Алекс.  -  У
меня просто не хватает благопристойных выражений, чтобы описать его. Он тучен и
лыс,  а  его  распущенность и глупость просто вошли в поговорку. К тому  же  он
фантастически жадный, просто невероятный скряга!
     -  Ну, по крайней мере в этом мы сходимся, - попыталась пошутить Элизабет,
не  отрывая  взгляда  от Бентнера, который так увлекся, что обрывал  совершенно
здоровый куст.
     -  Бентнер,  -  мягко  сказала она, тронутая  тем,  как  близко  к  сердцу
принимает он ее несчастья, - засохшие бутоны можно отличить по цвету.
     -  А  кто  второй? - снова вернула ее к предмету обсуждения Алекс, тревога
которой все возрастала.
     - Лорд Джон Марчмэн. - Видя, что Алекс это имя не знакомо, она добавила: -
Граф Кэнфордский.
     Подсказка сработала, и Алекс медленно кивнула головой.
     - Я не знакома с ним, но кое-что слышала.
     -  Ну, тогда не томи меня в неизвестности, - сказала Элизабет, которой все
происходящее с каждой минутой казалось все более абсурдным и нереальным. -  Что
тебе известно о нем?
     - Да так, ничего конкретного я сейчас не вспомню... хотя, подожди - точно!
Говорят,  что  он, - она бросила расстроенный взгляд на подругу, -  помешан  на
спорте  и редко появляется в Лондоне. Говорят, у него все стены в доме  увешаны
чучелами животных и рыб, которых ему удалось поймать. Теперь я вспоминаю чью-то
шутку:  он якобы потому до сих пор не женился, что еще ни разу не оторвался  от
охоты на достаточно долгий срок, чтобы подыскать себе жену. Этот и подавно тебе
не подходит, - безнадежно закончила Алекс, уставившись пустым взглядом на носок
своей крохотной красной туфельки.
       -  Да  какая  разница, подходит он мне или нет,  если  я  все  равно  не
собираюсь  выходить за  него замуж, - конечно, если только  мне  удастся  этого
избежать. Если бы мне удалось продержаться еще хотя бы два года, когда  ко  мне
перейдет  траст  моей  бабушки...  С  этими  деньгами  я  смогла  бы  содержать
Хэвенхёрст и одна. Но до тех пор мне Не свести концы с концами без помощи дяди,
а  он грозится прекратить ее чуть ли не каждую неделю. Если я хотя бы не сделаю
вид,  что готова последовать его безумному плану, не сомневаюсь, что он  так  и
сделает.  -  Элизабет, - осторожно предложила Алекс, - если бы ты позволила,  я
могла бы помочь тебе. Мой муж...
      - Не надо, пожалуйста, - остановила ее Элизабет. - Ты же знаешь, что я не
могу  взять  у  тебя деньги. Помимо всего прочего, я просто  никогда  не  смогу
вернуть их. С помощью траста я сумею содержать Хэвенхёрст - но и только. Сейчас
для  меня  самая главная проблема - найти способ выбраться из паутины,  которую
сплел для меня дядя.
     -  Чего  я  никак  не  могу понять, так это, как твой дядя  может  считать
подходящей  партией  людей,  которые  совершенно  тебе  не  подходят!  То  есть
абсолютно!
     -  Это  мы  с  тобой  знаем, что они мне не подходят, -  криво  усмехаясь,
сказала  Элизабет и вырвала травинку, проросшую сквозь доски скамьи,  -  а  эти
джентльмены, так называемые кандидаты в мужья, не понимают этого -  вот  в  чем
проблема.  -  При этих словах в голове у нее зародилась мысль,  которая  начала
быстро  оформляться, она застыла, и только пальцы продолжали теребить травинку.
Алекс  сделала  глубокий вдох, собираясь заговорить, и вдруг тоже  замерла  как
статуя, в наступившей тишине они молча смотрели друг на друга, пораженные одной
и той же мыслью.
     -  Алекс,  -  выпалила  наконец Элизабет, - единственное,  что  мне  нужно
сделать, это...
       -  Элизабет,  -  прошептала Алекс, - это не  так  уж  плохо,  как  может
показаться.  Единственное, что тебе нужно сделать, это...  Две  давние  подруги
сидели  в розовом саду, радостно глядя друг на друга, а время вокруг них быстро
покатилось  вспять, и они уже снова были девочками, которые лежали  без  сна  в
темноте  и делились своими мечтами и проблемами, изобретая способы их  решения,
каждый раз предваряя их фразой: "Если бы только..."
       -  Если бы только, - сказала Элизабет, и улыбка осветила ее лицо, вызвав
ответную  улыбку у Алекс, - если бы только мне удалось убедить их,  что  мы  не
подходим друг другу...
     -  Что  будет совсем нетрудно, - с энтузиазмом воскликнула Алекс, - потому
что вы и в самом деле не подходите!
     Обрадованная  тем,  что  у нее теперь есть план и она  может  повлиять  на
ситуацию, которая несколько минут назад казалась безысходной, Элизабет вскочила
на ноги и облегченно рассмеялась.
     -  Бедный  сэр  Фрэнсис,  его  ждет  пренеприятнейший  сюрприз,  когда  он
обнаружит,  какая  я...  -  она  помедлила, обдумывая,  что  вернее  всего  его
оттолкнет, - какая страшная ханжа может стать его женой!
     - И когда он узнает, какая ты сумасшедшая транжирка, - подхватила Алекс.
     - Точно! - согласилась Элизабет, закружившись от восторга. Солнечные блики
заплясали  на  ее  золотых  волосах и вспыхнули в  зеленых  глазах,  когда  она
взглянула на своих друзей. - Уж я постараюсь убедить его в этом. Так, а как  мы
поступим с графом Кэнфордским?
     -  Какая жалость, - сказала Алекс, изображая глубочайшую печаль, -  ты  не
сможешь показать ему, что такое настоящая рыбалка!
     -  Рыбалка?! - Элизабет передернула плечами. - Боже, да я при одной  мысли
об этих скользких тварях падаю в обморок!
     -  Если  не  считать  той рыбины, которую вы поймали  вчера,  -  улыбнулся
Бентнер, который сам же и научил ее обращаться с удочкой.
     -Элизабет улыбнулась и попросила его разыскать Берту.
     -  Может  быть,  ты скажешь Берте, что ей предстоит побыть какое-то  время
моей  тетей? Мне бы хотелось, чтобы к тому времени, как мы вернемся в дом,  она
уже прекратила истерику и была в состоянии спокойно разговаривать.
     Бентнер  с готовностью отправился выполнять поручение. При ярком солнечном
свете  потертые места его костюма особенно сильно бросались в глаза, и Элизабет
в который раз пожалела, что не в состоянии обновить гардероб своих слуг.
     -  Ну,  осталось только придумать, как охладить пыл третьего кандидата,  -
весело сказала Алекс. - Кто он и что мы о нем знаем? Я с ним знакома?
     Именно этой минуты Элизабет и боялась.
       -  Ты  никогда  не  слышала  о нем до своего возвращения  из  свадебного
путешествия.
     -  Да?  - почувствовав недоброе, притихла Алекс. Элизабет набрала в  грудь
побольше  воздуха,  нервно потерла руки о синие юбки своего платья  и  медленно
заговорила:
      - Наверное, я все-таки должна рассказать тебе, что случилось полтора года
назад, - о Яне Торнтоне.
     - Нет никакой необходимости, если тебе неприятен этот разговор. Сейчас нам
нужно подумать о третьем кандидате...
     - Дело в том, что Ян Торнтон как раз и есть третий кандидат.
     -  Боже  милосердный! - в ужасе ахнула Алекс. - Но почему? То есть я  хочу
сказать...
     -  Я  не знаю, почему, - смутившись, сердито ответила Элизабет. - Но  факт
остается  фактом  -  он  принял предложение дяди. Не знаю,  либо  это  какое-то
страшное недоразумение, либо он решил таким образом поразвлечься. И в том, и  в
другом я не вижу смысла....
     - Поразвлечься! Да он и так уже погубил тебя. Если он еще и находит в этом
что-то забавное, он, должно быть, просто чудовище.
     - Когда я видела его в последний раз, он не видел в этом ничего забавного,
поверь  мне. - Снова опустившись на скамью, она пересказала Алекс всю  историю,
стараясь придерживаться только голых фактов и не поддаваться эмоциям.

                                    Глава 9
     
     -  Приехали, Берта, - сказала Элизабет, - когда дорожная карета  встала  у
ворот  громадного  особняка сэра Фрэнсиса Белховена. Весь последний  час  Берта
сидела  зажмурившись, но по частому и прерывистому вздыманию ее груди  Элизабет
догадывалась,  что  она не спит. Берта до смерти боялась  играть  роль  тетушки
Элизабет. Последние несколько дней Элизабет только и делала, что успокаивала  и
уговаривала  ее, но Берта ни за что не хотела ехать. И сейчас, когда  отступать
было уже поздно, она все еще молилась о чудесном избавлении.
     - Тетя Берта! - громко обратилась к ней Элизабет, увидев, как распахнулась
парадная  дверь  огромного,  без  определенного  архитектурного  стиля,   дома.
Дворецкий отступил в сторону, и вперед вышел лакей. - Тетя Берта!
     Плотно  сжатые  веки  горничной наконец открылись, и  Элизабет  с  мольбой
заглянула в расширившиеся от испуга карие глаза.
     -  Пожалуйста,  не подводи меня, Берта. Я очень рассчитываю  на  тебя.  Ты
должна вести себя как моя тетя, а не как робкий мышонок. Они уже почти подошли.
     Берта кивнула, судорожно сглотнув, и выпрямилась на сиденье.
     Стараясь успокоиться, она стала расправлять свои черные бомбазиновые юбки.
     - Ну, как я выгляжу? - быстро шепнула Элизабет.
     -  Ужасно, - ответила Берга, взглянув на строгое черное льняное  платье  с
глухим  воротом. Элизабет очень тщательно подбирала туалеты для  этого  визита,
уделив  особое  внимание  платью, в котором впервые  предстанет  перед  будущим
мужем. Вдобавок к монашескому платью она отчесала от лица волосы и заколола  их
на  затылке в пучок а-ля Люсинда, прикрыв их короткой вуалеткой. На шее  у  нее
висело  единственное "украшение", которое она была намерена  носить  все  время
своего пребывания здесь, большой уродливый железный крест, позаимствованный  из
фамильной часовни.
     -  Кошмарно,  миледи, - искренне ужаснувшись, сказала  Берта.  Со  времени
исчезновения   Роберта  она  стала  называть  Элизабет  "миледи",   отказываясь
обращаться к ней с прежней фамильярностью.
     - Отлично, -- сказала Элизабет и ободряюще улыбнулась. - Ты тоже хороша.
     Лакей открыл дверцу и помог им выйти из кареты. Первой вышла Элизабет,  за
ней   -   "тетя".  Пропустив  Берту  вперед,  Элизабет  повернулась  к   Эрону,
возвышавшемуся на козлах. Дядя разрешил ей взять с собой шестерых слуг, которых
она подбирала с особой тщательностью.
     -  Так  не забудь, - напомнила она Эрону, - рассказывай обо мне направо  и
налево, всем, кто только согласится тебя слушать. Ты знаешь, что говорить.
     -  Ха,  - ответил он с дьявольской ухмылкой, - мы всем расскажем,  как  вы
замучили нас своей правильностью - до того чопорная и строгая, что самого черта
сделаете праведником.
     Элизабет  кивнула и неохотно двинулась к дому. Судьба сама вела ее,  и  ей
ничего другого не оставалось, как постараться пройти это испытание с честью.  С
высоко  поднятой  головой и трясущимися коленями она  пошла  вперед  и  догнала
Берту. Дворецкий застыл в дверях, изучая Элизабет с откровенным интересом.  Как
ни  трудно было в это поверить, но у нее создалось впечатление, что он пытается
 рассмотреть ее грудь под бесформенным черным платьем. Когда они приблизились,
он отступил и впустил их в дом.
     -  У милорда сейчас гости, он скоро выйдет к вам, - сказал дворецкий. -  А
пока Курбис покажет вам ваши комнаты. - Глаза его обратились на Берту, и в  них
вспыхнуло одобрение при виде ее пышных форм. Он повернулся к старшему  лакею  и
кивнул ему.
     Элизабет  стала подниматься по высокой лестнице, с любопытством  оглядывая
мрачный  холл  и  темно-красный ковер на ступенях. По краям он был  пушистым  и
толстым  и  когда-то,  видимо,  стоил дорого, но середина  его  уже  совершенно
протерлась и буквально кричала, чтобы его отправили на отдых. На стенах  висели
позолоченные  канделябры  со  вставленными в  них  свечами,  но.свечи  не  были
зажжены, отчего на лестнице и верхней площадке было совершенно темно. Такая  же
тьма царила в спальне, куда проводил их лакей.
     -  Вход в спальню леди Берты вон через ту дверь, - раздался во тьме  голос
лакея. Элизабет прищурилась, ничего не видя. Наконец ей удалось разглядеть, что
он  подошел  к  чему-то, что, по-видимому, было стеной. Дверные петли  тихонько
скрипнули, из чего она сделала вывод, что он открыл дверь.
     -  Господи,  да здесь темно как в склепе, - сказала Элизабет, различая  во
мраке  только смутные тени. - Будьте добры, зажгите свечи, - попросила  она.  -
Ведь  здесь  есть  свечи, я надеюсь? - Да, миледи, есть,  вот  здесь,  рядом  с
кроватью.  - Его тень снова мелькнула перед ней, и она сфокусировала взгляд  на
каком-то  большом темном предмете, который по своим размерам  вполне  мог  быть
кроватью.
     -  Тогда зажгите их, пожалуйста, - снова попросила она. - Я... я ничего не
вижу.
     -  Его  светлость не любит, когда в спальнях зажигают по несколько  свечей
сразу.  Он говорит, что это разбазаривание воска. Элизабет поморгала в темноте,
не зная, плакать ей или смеяться.
       -  О-о,  -  вконец сбитая с толку, произнесла она наконец.  Лакей  зажег
маленькую свечку в дальнем конце комнаты и ушел, прикрыв за собою дверь.
     -  Миледи?  -  прошептала Берта, пытаясь найти хозяйку в этом непроглядном
мраке. - Где вы, миледи?
     -  Я  здесь,  - отозвалась Элизабет, двигаясь с вытянутыми вперед  руками,
ощупывая  встречающиеся на пути препятствия. На ощупь она добралась до  внешней
стены,  где,  по ее мнению, должно было находиться окно, занавешенное  тяжелыми
шторами.
     -  Где?  -  испуганным  шепотом спросила Берта, и Элизабет  услышала,  как
стучат ее зубы.
     - Здесь, слева от тебя.
     Берта  пошла  на  голос и испуганно охнула при виде жутковатой  призрачной
фигуры с вытянутыми руками.
     -  Поднимите  руку, чтобы я знала, что это вы, - попросила она.  Элизабет,
зная  пугливую  натуру своей горничной, немедленно подчинилась и подняла  руку.
Это  успокоило  Берту, однако Элизабет тут же споткнулась  об  узкую  ребристую
стойку с мраморным бюстом и вместе с ней стала падать.
     -  Боже  милостивый!  -  вскрикнула Элизабет, хватаясь  за  стойку,  чтобы
удержать  ее.  -  Берта!  Ну  сколько можно стоять? Сейчас  не  время  пугаться
темноты.  Помоги мне, пожалуйста. Я на что-то налетела, кажется,  это  бюст  на
подставке, и не могу отпустить его, пока не увижу, как его правильно поставить.
Здесь есть шторы, прямо рядом со мной. Иди на мой голос и открой их. Как только
ты это сделаешь, здесь станет так же светло, как на улице.
     - Иду, миледи, - храбро ответила Берта, и Элизабет облегченно вздохнула. -
Я  нашла  их,  - раздался тихий возглас несколько минут спустя. - Ой,  а  какие
тяжелые,  прямо не сдвинешь. - Берта потянула за одну штору, потом с  удвоенной
силой дернула вторую и повернулась, чтобы разглядеть комнату.
     - Ну наконец-то светло! - вздохнула Элизабет. Яркий дневной свет ударил ей
прямо  в  лицо,  мгновенно ослепив. - Так намного лучше, - сказала  она,  часто
моргая.  Она  уже  собралась поставить на место бюст, как  громкий  крик  Берты
остановил ее.
     - Силы святые, спасите нас!
       Бережно прижав к груди хрупкий бюст, Элизабет резко повернулась.  Глазам
ее  предстала  самая  поразительная комната, какую она когда-либо  видела.  Во-
первых,  присутствовали только красный и золотой цвета. Во-вторых, ее  поразили
шесть  огромных  золотых купидонов, нависавших над гигантской  кроватью.  Одной
рукой  купидоны  сжимали  концы пурпурного полога,  в  другой  держали  лук  со
стрелами.  Изголовье  кровати было также украшено  купидонами.  Глаза  Элизабет
расширились - сначала от удивления, потом от подступившего смеха.
     - Берта, - фыркнула она, - ты только посмотри, куда мы попали!
     Зачарованная  этим  золотым кошмаром, Элизабет сделала  медленный  поворот
вокруг  себя.  Над  камином  висела картина в позолоченной  раме,  изображающая
женщину,  единственным одеянием которой был лоскут красного  шелка,  обмотанный
вокруг  бедер.  Элизабет быстро отвела взгляд от ее шокирующей наготы  и  снова
наткнулась  на  целую  армию  купидонов  -  упитанные  позолоченные   мальчишки
заполонили  каминную  полку  и  прикроватные  столики,  столпились  кучкой   на
канделябре  у  кровати, в одном из двенадцати рожков которого сиротливо  горела
свеча, зажженная лакеем, и в изобилии облепили громадное зеркало.
     - Это... это... - бормотала Берта, глаза которой стали величиной с блюдца,
-  у меня просто нет слов, - сдалась она наконец, но Элизабет уже оправилась от
первичного шока и пришла ей на помощь.
     - Что-то невообразимое, да? - подсказала она. - Не-невероятное? - Элизабет
больше не могла сдерживаться, и плечи ее затряслись от хохота.
     Берта  издала  странный сдавленный звук и тоже зашлась от  смеха.  В  этом
бурном  веселье  сказалось напряжение, в котором они находились  все  последние
дни,  и  женщины с радостью позволили себе немного расслабиться. Они  сгибались
пополам,  и слезы текли у них по щекам. Берта собралась утереть лицо  фартуком,
но, не обнаружив его, вспомнила свое новое важное положение и, достав из рукава
носовой платок, аккуратно промокнула уголки глаз. Элизабет все еще прижимала  к
груди мраморный бюст и досмеялась до того, что у нее заболел живот. Обе они так
увлеклись, что не замечали вошедшего в спальню хозяина дома до тех пор, пока не
услышали его радостный голос:
      - Леди Элизабет, леди Берта!
     Берта испуганно ойкнула и быстро утерла нос платком. Элизабет взглянула на
облаченного в атлас мужчину, который и сам напоминал так любимых им  купидонов,
и  грубая  реальность ее положения вновь предстала перед ней со всей  ясностью.
Его  появление как холодный душ мгновенно отрезвило ее, и смех замер у  нее  на
устах.  Она вперила глаза в пол, прокручивая в уме свой план и пытаясь  внушить
себе  уверенность  в реальность его выполнения. План должен  сработать,  потому
что,  если  у нее ничего не получится, этот стареющий любитель купидонов  может
стать ее мужем.
     -  Мои  дорогие,  дорогие  леди, - заворковал  сэр  Фрэнсис,  стремительно
двигаясь  им  навстречу, - ах, какой приятный долгожданный  сюрприз!  -  Этикет
требовал,  чтобы  он  сперва поздоровался с более старшей  леди,  и  потому  он
повернулся к Берте. Сэр Фрэнсис взял потную руку Берты и прижался к ней губами.
- Позвольте представиться. Сэр Фрэнсис Белховен.
     Леди  Берта  присела,  глядя на него расширившимися от  страха  глазами  и
продолжая прижимать к лицу платок. К его несказанному удивлению, она ничего  не
ответила  -  не  сказала, как ей приятно с ним познакомиться, не  справилась  о
здоровье. Вместо этого она снова присела. И еще раз.
     -  В  этом  нет  нужды, - сказал он, скрывая растерянность  за  чрезмерной
веселостью, - я всего лишь рыцарь, не герцог и даже не граф.
     Леди Берта присела еще раз, и Элизабет резко ткнула ее локтем в бок.
     -  Как  жизнь?  -  наконец  разомкнула уста  полнотелая  "леди".  Элизабет
предприняла слабую попытку оправдать поведение Берты.
     - Моя тетя немножко... э-э-э... застенчива с незнакомыми, - произнесла она
еле слышно.
     При  звуках  тихого  музыкального  голоса  Элизабет  Кэмерон  кровь  снова
заиграла  в  жилах  сэра Фрэнсиса. Он нетерпеливо повернулся  к  своей  будущей
невесте и тут заметил, что это его бюст она прижимает к своей груди так бережно
и с такой любовью. Он не мог сдержать удовольствия при виде этой картины.
       -  Я  знал,  что  именно так все между нами и будет- без  притворства  и
девичьей  стыдливости, - с сияющим лицом объявил он, не замечая  настороженного
взгляда  Элизабет,  и  взял из ее рук бюст. - Но, любовь моя,  к  чему  ласкать
холодный камень, в то время как перед вами я сам, так сказать, во плоти.
     Элизабет  онемела  от  подобного предложения и  молча  наблюдала,  как  он
поставил бюст на место и выжидательно повернулся к ней, словно надеясь -  а  он
действительно надеялся, - что она сейчас подойдет к нему и прижмет его лысеющую
голову к своей груди. Ее ум отказывался работать в такой ситуации.
     -  Я...  я  хотела попросить вас об услуге, сэр Фрэнсис, - вдруг  выпалила
она.
     - Все, что угодно, моя дорогая, - осипшим голосом проворковал он.
     -  Я бы хотела отдохнуть перед ужином. Он отступил с разочарованным видом,
но потом вспомнил о приличиях и нехотя кивнул.
     - Мы здесь ужинаем в половине девятого.
     И  тут  сэр  Фрэнсис  впервые  как следует разглядел  ее.  Воспоминания  о
прелестном  лице и еще более прелестном теле Элизабет Камерон были так  сильны,
что до сих пор он видел перед собой только ту, прежнюю леди Элизабет. Теперь же
он  наконец  заметил  темное некрасивое платье и строгую  прическу,  скрывающую
пышность волос. Взгляд его упал на висевший на ее шее железный крест,  и  он  в
ужасе отпрянул.
     -  О-о... и еще, моя дорогая, у меня сегодня будет несколько гостей, -  он
выразительно посмотрел на ее платье, - думаю, вам следует это знать,  поскольку
вы наверняка захотите одеться соответствующим образом.
     Элизабет  снесла это оскорбление, пребывая все в том же полупарализованном
состоянии,  в  которое  впала при его появлении.  Только  когда  дверь  за  ним
захлопнулась, она нашла наконец в себе силы пошевелиться.
     -  Берта, - сказала она, падая на стул, - ну что ты расприседалась! Так он
догадается,  что ты горничная, еще раньше, чем начнется ужин! И мы  никогда  не
выпутаемся.
     -  Ну, знаете ли! - возмущенно воскликнула обиженная Берта. - Я по крайней
мере не прижимала к груди его голову!
       -  Ну  ладно, будем надеяться, в следующий раз у нас получится лучше,  -
Элизабет  бросила  извиняющийся взгляд через  плечо,  и  надежда  в  ее  голосе
сменилось решимостью. - Мы просто обязаны постараться. Завтра нас уже не должно
здесь быть. Самое позднее - послезавтра.
     - Дворецкий пялился на мою грудь, - пожаловалась Берта. --Я видела!
     Элизабет безрадостно усмехнулась.
     - А лакей пялился на мою. В этом доме ни одна женщина не может чувствовать
себя  в  безопасности. Ну ничего. Может быть, нам сейчас и страшновато, но  это
нормальный  страх  актера перед выступлением. Мы ведь с тобой новички,  сегодня
наше первое выступление. И мы сыграем свою роль на "отлично". Вот увидишь. Чего
бы мне это ни стоило, я справлюсь.
     Когда  Элизабет наконец появилась в столовой, ее ждали уже два  часа.  Как
минимум.
     -  Силы  небесные,  как  вы задержались, дорогая! - приветствовал  ее  сэр
Фрэнсис,  отодвигая  свой стул и кидаясь к дверям, где  остановилась  Элизабет,
собираясь с силами перед выходом на сцену. - Проходите, познакомьтесь  с  моими
гостями,  -  сказал  он,  разочарованно отмечая ее  убогое  одеяние  и  строгую
прическу.  -  Мы последовали совету, содержавшемуся в вашей записке,  и  начали
ужин без вас. Что вас так задержало?
     - Молитва, - коротко ответила Элизабет, заставив себя смотреть ему прямо в
глаза.
     Сэр  Фрэнсис  сумел  сдержать  удивление и представил  ее  гостям  -  двум
джентльменам,  походившим  на него как братья-близнецы,  и  двум  женщинам  лет
тридцати  пяти  в шокирующе декольтированных платьях. Элизабет впервые  видела,
чтобы  женщины  так  обнажались на людях. Чувствуя на себе насмешливые  взгляды
этих  дам,  Элизабет  взяла  кусочек холодного мяса, чтобы  немного  приглушить
голод.
     - Должна сказать, такого необычного ансамбля, как на вас, я еще не видела,
-  заметила одна из дам, которую представили как Элоизу. - Что, в ваших  местах
принято одеваться так... просто?
     Элизабет откусила небольшой кусочек.
       -  Не  совсем.  Я  не одобряю красивых нарядов. - Она с  невинным  видом
повернулась  к сэру Фрэнсису. - И потом, платья так дороги. Я считаю,  что  это
неразумная трата денег.
     Сэр Фрэнсис почувствовал вдруг желание согласиться, тем более что надеялся
большую часть времени видеть ее раздетой.
     -  Очень  здравая  мысль!  - горячо поддержал он Элизабет,  неодобрительно
глядя  на  двух  других дам. - Нет никакого смысла тратить  деньги  на  платья.
Вообще нет смысла тратить деньги.
     -  В точности мои мысли, - кивая, подхватила Элизабет. - Каждый выгаданный
шиллинг я предпочитаю отдать на благотворительность.
     - Отдать? - тихо зарычал он, приподнимаясь со стула.
     Потом заставил себя сесть на место и еще раз обдумать решение жениться  на
этой  женщине. Конечно, она красива - черты ее лица окончательно сформировались
за  эти полтора года, и даже черная вуаль и стянутые на затылке волосы не могли
умалить  сияния ее зеленых глаз с длинными загнутыми ресницами. Под  глазами  у
нее  появились  темные круги, которых он не заметил днем. Но  какой  она  стала
серьезной  и  строгой!  Правда, приданое у нее хорошее,  а  ее  тело  под  этой
бесформенной черной хламидой... жаль, что совсем не видно форм. Может  быть,  и
оно тоже изменилось за прошедшее время, и не в лучшую сторону.
     -  Я  надеялся, дорогая, - сказал сэр Фрэнсис, накрывая ее  руку  своей  и
нежно сжимая, - что вы не оставите без внимания мой намек и наденете что-нибудь
другое сегодня вечером.
     -  Но  это  все,  что  я  привезла с собой, - с  невинным  видом  ответила
Элизабет.
     -  Это все? - изумился он. - Н-но я сам видел, как мой лакей поднял к  вам
наверх несколько чемоданов.
     -  Это  багаж  моей  тети, из этих чемоданов только  один  мой,  -  быстро
среагировала  она и, предвидя, каким будет следующий вопрос, стала  лихорадочно
придумывать ответ на него.
     -  В  самом  деле?  -  Он  продолжал смотреть на ее  платье  с  величайшим
неудовольствием, после чего задал именно тот вопрос, которого она  ждала:  -  А
что же, позвольте спросить, находится в вашем чемодане, если не платья?
      На Элизабет снизошло вдохновение, и она улыбнулась сияющей улыбкой.
     - Нечто очень ценное. Я бы назвала это даже бесценным.
     Все  глаза  за  столом  обратились  в ее сторону,  с  любопытством  ожидая
продолжения.
     - Ну же, не заставляйте нас гадать, дорогая, - попросил сэр Фрэнсис. - Что
там?
     - Мощи святого Якоба.
     Леди  Элоиза  и  леди  Мортанд в унисон застонали, сэр Уильям  захлебнулся
вином,  а  сэр Фрэнсис в ужасе ловил ртом воздух. Однако это был еще не  конец.
Основной  удар Элизабет приберегла к концу ужина. Когда все начали  подниматься
со  своих  мест,  она заставила их сесть обратно и произнести  благодарственную
молитву  Господу.  Воздев  руки  к  небу,  Элизабет  с  безыскусным  изяществом
произнесла небольшую обличительную тираду о плотских грехах и невоздержанности,
но  затем вдруг решила развить эту тему и грозным голосом стала призывать  силы
небесные предать всех идущих путем греха страшным адским мучениям, живописуя их
с  ужасающими  подробностями,  почерпнутыми  ею  из  мифологии,  поверхностного
просматривания религиозных книг и ее собственного буйного воображения. В  конце
представления она потупила глаза и уже совершенно искренне помолилась про себя,
чтобы  этот спектакль помог ей избежать несчастного замужества. Если даже такая
великолепная сцена не произвела нужного эффекта, подумала Элизабет, то вряд  ли
она сможет сделать что-то большее - сегодня вечером она выложилась целиком.
     Но  этого  оказалось достаточно. После ужина сэр Фрэнсис  проводил  ее  до
спальни и одновременно с пожеланием доброй ночи высказал предположение, что они
вряд ли подойдут друг другу. Скорее, совсем не подойдут.
     Элизабет и Берта отбыли на рассвете, за час до того, как встали слуги сэра
Фрэнсиса.  Завернувшись в теплый халат, сэр Фрэнсис наблюдал из  окна  спальни,
как  кучер  подсаживает Элизабет в карету. Он уже хотел отвернуться, как  вдруг
порыв   ветра  взметнул  юбки  Элизабет,  явив  взору  сэра  Фрэнсиса  длинную,
безупречной формы ногу. Карета стала разворачиваться, и в ее открытом  окне  он
увидел,  как  Элизабет со смехом вытащила из волос шпильки и тряхнула  головой.
Ветер  взметнул золотые пряди, не дав сэру Фрэнсису как следует рассмотреть  ее
лицо,  через  несколько  секунд карета скрылась из виду.  Сэр  Фрэнсис  остался
стоять у окна, задумчиво кусая губы.

                                   Глава 10
     
     Загородное  поместье  лорда Джона Марчмэна, графа Кэнфордского,  настолько
поразило   Элизабет  своей  вольной  естественной  красотой,  не  изуродованной
никакими планировками и "улучшениями", что она на какое-то время забыла о  цели
своего  визита  и  бездумно любовалась окрестностями  из  окна  кареты.  Дом  в
размашистом стиле эпохи Тюдоров, наполовину деревянный поражал воображение,  но
еще больше Элизабет была очарована окружающими его землями. Через раскинувшийся
перед  домом  парк  пробегал  быстрый ручей, в  котором  полоскали  свои  ветви
плакучие  ивы,  дальше  начинались заросли цветущей одичавшей  сирени,  бледные
кисти которой переплетались с голубым водосбором и дикими лилиями.
     Еще  прежде чем карета окончательно остановилась у порога, парадная  дверь
дома распахнулась, и на крыльцо вышел высокий плотный мужчина.
     -  Похоже,  здесь  нас ожидают с большим нетерпением,  чем  на  предыдущей
стоянке,   -   решительным  тоном  сказала  Элизабет   и   натянула   перчатки,
приготовившись храбро встретить следующее препятствие на пути к своему  счастью
и независимости и устранить его.
     Дверь кареты открылась с такой силой, будто ее хотели сорвать с петель,  и
мужественного вида человек заглянул внутрь.
     -   Леди   Элизабет!   -  расплылся  в  улыбке  лорд   Марчмэн.   Элизабет
засомневалась, следует ли отнести его яркий румянец на свой счет  или  на  счет
обильной  выпивки.  -  Какой долгожданный Сюрприз! - и затем,  видимо,  осознав
нелепость  этого  слова,  поспешно  поправился.  -  Долгожданное  удовольствие,
конечно же! А сюрприз - это ваш ранний приезд.
        Элизабет   безжалостно  подавила  в  себе  желание   вывести   его   из
замешательства, а вместе с ним и мысль, что он, возможно, не так уж  неприемлем
в качестве мужа.
     -  Надеюсь,  мы не причинили вам этим слишком много неудобств,  -  сказала
она.
     -  Нет,  не  слишком. То есть, - опять поправился он, глядя в ее  огромные
глаза и чувствуя, что утопает в них, - совсем никаких неудобств.
     Элизабет улыбнулась.
     -  Тетя  Берта,  -  представила она свою спутницу  и  позволила  радушному
хозяину  проводить их в дом, слыша за собой удовлетворенный шепот  Берты:  "По-
моему, он волнуется не меньше меня".
     Внутреннее  убранство  дома  было  неинтересным  и  после  улицы  казалось
довольно мрачным. Проходя по комнатам, Элизабет отметила, что почти вся  мебель
обтянута кожей, когда-то, должно быть, имевшей бордовый и коричневый цвет. Лорд
Марчмэн,  с надеждой приглядывавшийся к ней, проследил за ее взглядом  и  вдруг
тоже  увидел  свой  дом  как  будто  со  стороны.  Он  попытался  объяснить  ей
необычность меблировки, но сделал это довольно неуклюже.
     -  Этому  дому требуется женская рука. Я ведь старый холостяк, знаете  ли,
как и мой отец.
     -  Ну и ну! - воскликнула Берта, пораженная столь явным признанием, что он
является незаконнорожденным ребенком.
     -  Нет,  я  не  хотел  сказать,  что мой отец  никогда  не  был  женат,  -
заторопился внести ясность лорд Марчмэн. - Просто я хотел сказать... - он начал
нервно теребить свой шейный платок, словно тот душил его, - ...моя мать умерла,
когда  я  был еще совсем маленьким, и с тех пор отец уже больше не женился.  Мы
жили с ним здесь вдвоем.
     На  стыке  двух залов и лестницы лорд Марчмэн остановился и  повернулся  к
Берте и Элизабет:
     - Может быть, вы хотите перекусить? Или предпочитаете сначала отдохнуть?
     Элизабет  хотелось отдохнуть, к тому же она собиралась  как  можно  меньше
времени проводить в обществе этого человека.
     - Сначала мы отдохнем, если не возражаете.
       - Ну в таком случае, - он сделал приглашающий жест в сторону лестницы, -
идемте.
     Берта  сочла это приглашение свидетельством того, что он ничуть  не  лучше
сэра Фрэнсиса, и пришла в страшное негодование.
     -  А теперь извольте выслушать меня, милорд! Я сама укладываю ее в постель
вот  уже  двадцать  с лишним лет и не нуждаюсь в помощи вам подобных!  -  После
этого  великолепного  выпада  Берта  вдруг  вспомнила  о  своем  действительном
положении и испортила весь эффект дурацким приседанием и почтительным шепотом:
     - Если не возражаете, милорд.
     -  Возражаю? Да нет, я... - до Джона Марчмэна наконец дошло, что она имеет
в виду, и он покраснел до корней волос. - Я только хотел показать вам, как... -
начал  он,  потом  откинул голову и на мгновение закрыл глаза,  проклиная  свой
язык,  -  как  найти  дорогу в ваши комнаты, - закончил он наконец  с  глубоким
вздохом облегчения.
     Элизабет в душе была тронута его сердечным приемом и неловкостью,  и  будь
ее  положение  не столь угрожающим, непременно отступила бы от своего  плана  и
постаралась его успокоить.
     
     С  трудом  открыв  глаза, Элизабет перекатилась на спину.  Солнечные  лучи
затопили всю комнату, и слабая улыбка тронула кончики ее губ, когда она  сладко
потянулась и вспомнила вчерашний вечер. За ужином лорд Марчмэн был все таким же
внимательным  и  неловким,  как  и  по  приезде,  и  так  же  сильно   старался
понравиться.
     В  комнату  вломилась Берта, умудрявшаяся смахивать на  горничную  даже  в
элегантном терракотовом платье.
     -  Этот человек не может сказать и двух слов, чтобы не забыть их значения,
-  с  типичным высокомерием прислуги высказалась она. Очевидно, она решила, что
раз  уж  ей  позволили  общаться  с господами, то  обязаны  предоставить  в  ее
распоряжение только самых лучших.
     - Мне кажется, он боится нас, - ответила Элизабет, выбираясь из постели. -
Сколько сейчас времени? Он хотел, чтобы я в семь часов пошла с ним на рыбалку.
       -  Половина десятого, - ответила Берта, открывая шкаф и поворачиваясь  к
Элизабет,  чтобы узнать, какое платье она сегодня наденет. - Он все  это  время
ждал  вас  и  ушел  всего несколько минут назад. Захватил с собой  две  удочки:
сказал, что вы можете присоединиться к нему, когда встанете.
     -  Ну  тогда,  я  думаю,  лучше надеть розовое муслиновое,  -  постановила
Элизабет с лукавой улыбкой.
     Граф Марчмэн с трудом поверил своим глазам, когда увидел направляющуюся  к
нему  Элизабет. В пене розовых кружев, с кружевным розовым зонтиком и в  нежно-
розовой  шляпке  она  неторопливо  шла  по  берегу.  Подивившись  прихотливости
женского ума, он снова переключился на дедушку-форель, которого пытался поймать
вот  уже  пять лет. Как только он не исхитрялся, чтобы заманить или раздразнить
старую  мудрую рыбину, каких только насадок не перепробовал! Сейчас  он  видел,
как  гигантская  рыбина плавает вокруг его крючка и не притрагивается  к  нему,
словно  зная, что это ловушка. И вдруг рыба схватила приманку, дернув так,  что
Джон чуть не выпустил удочку из рук. Рыба выскочила из воды, выгнувшись дугой и
натянув леску, и в этот момент раздался страшный крик его невесты:
     - Змея!
     Раздосадованный Джон повернул в ее сторону голову и увидел,
     что она смотрит на него так, словно ей явился сам Люцифер, и диким голосом
вопит:
     - Змея! Змея! Змея-а-а-а-а-а!!!
     От  этого  вопля  Джон зазевался и ослабил леску. Рыба не  замедлила  этим
воспользоваться и, как и надеялась Элизабет, соскочила с крючка.
     -  Я  видела змею, - тяжело дыша, солгала она и на всякий случай отступила
от  него на безопасное расстояние, так как Джон протянул к ней руки, как  будто
хотел  поймать, а может быть, даже задушить ее, засмеявшись про себя,  подумала
Элизабет.  Она  посмотрела  в воду, надеясь увидеть  эту  великолепную  форель,
которую  он  чуть не поймал. Как же ей хотелось самой схватить  удочку  и  тоже
попытать удачи!
     Раздраженный  голос  лорда Марчмэна заставил ее  снова  обратить  на  него
внимание:
       -  Ну  как,  вы  будете ловить или вы так испугались, что  предпочитаете
просто сидеть и смотреть, как это делаю я? Элизабет в ужасе всплеснула руками:
     - Господи, сэр, да я не умею ловить рыбу!
     -  Сидеть вы умеете? - спросил он, и Элизабет показалось, что в голосе его
прозвучало нечто похожее на сарказм. Элизабет опустила ресницы.
     -  Конечно, я умею сидеть, - гордо заявила она, делая вид, что не замечает
насмешки. - Сидение - вполне подходящее занятие для женщины, но рыбалка, на мой
взгляд,  не женское дело. Однако мне доставит превеликое наслаждение  наблюдать
за вами.
     В  последующие  два  часа  она сидела рядом с  ним  на  большом  валуне  и
жаловалась,  как жестко на нем сидеть, как ярко светит солнце,  и  какой  сырой
воздух,  а  когда поводы для жалоб истощились, начала терзать  его  слух  самой
глупой и бессмысленной болтовней, на какую была способна, бросая в воду камни и
распугивая рыбу на несколько миль вокруг.
     Когда  же,  несмотря  на  все ее усилия, лорду  Марчмэну  все  же  удалось
подцепить одну, она спрыгнула с камня и в ужасе отбежала на несколько шагов.
       - Вы... вы делаете ей больно! - закричала она, когда он стал вытаскивать
у нее изо рта крючок.
     - Больно? Кому, рыбе? - не веря своим ушам, переспросил он.
     - Да!
     -  Чушь  какая!  -  сказал он, посмотрев на нее,  как  на  сумасшедшую,  и
выбросил рыбу на берег.
     -  Она  не сможет здесь дышать, говорят вам! - взвыла Элизабет, не отрывая
жалостливого взгляда от бьющейся рыбы.
     - А ей и не нужно дышать, - усмехнулся Джон. - Мы съедим ее за ленчем.
     -  Уж я-то точно не приму в этом участия! - Элизабет смотрела на него, как
на хладнокровного убийцу.
     -  Леди Кэмерон, - довольно резко спросил он, - должен ли я поверить,  что
вы никогда в жизни не ели рыбу?
     - Ну, ела, конечно.
     - И откуда, по-вашему, берется та рыба, которую вы едите?
     -  Ну, она берется из красивой корзинки, куда ее кладут, завернув в чистую
бумагу, - ответила Элизабет, опасаясь, что перебарщивает.
     -  Но  надеюсь,  вы не думаете, что она родилась в этой чистой  бумаге?  -
ответил он, восхитив ее своим терпением и тем, что наконец заговорил с ней  тем
тоном,  которого  она  заслуживала.  Ей было  нелегко  скрывать  свою  растущую
симпатию к этому человеку, который отнюдь не был ни дураком, ни мямлей, как  ей
показалось сначала.
     -  Так  где же, по-вашему, находилась рыба прежде, чем попала в  этот  ваш
сверток? - повторил он. - Откуда она вообще берется на рынке?
     Элизабет  еще раз сочувственно посмотрела на рыбу, потом надменно вскинула
голову и окатила его ледяным презрением.
     -  Полагаю, ее ловят сетями или еще каким-нибудь способом, но я совершенно
уверена, что не таким образом, как это делаете вы.
     - Каким образом я ее ловлю? - грозно спросил он.
     -  Таким! Вы шпионите за ней в ее маленьком речном домике, заманиваете ее,
-  цепляете на крючок эту несчастную мушку, а потом, когда ловушка срабатывает,
вы  отрываете  бедную  рыбку  от семьи и бросаете  ее  на  берег  умирать.  Это
негуманно! - закончила она и возмущенно тряхнула юбками.
     Лорд  Марчмэн  слушал ее, недоверчиво хмуря брови, потом покачал  головой,
будто  пытаясь  что-то прояснить для себя. Через несколько минут  он  предложил
вернуться в дом.
     По  дороге Элизабет заставила его нести корзинку с другой стороны от себя,
но  видя, что его это не особенно затруднило, потребовала, чтобы он нес  ее  на
вытянутой руке - таким образом корзинка будет еще больше удалена от ее персоны.
     Ее  нисколько  не удивило, когда лорд Марчмэн извинился и не  появлялся  в
гостиной до самого ужина. Не удивило ее и то, что за ужином он был задумчивым и
невеселым.  Однако  ее не смутило его молчание, и с самым серьезным  видом  она
рассуждала о разнице между английской и французской модой и о том, что перчатки
нужно  делать  только  из самой лучшей лайки. Когда эти  темы  были  исчерпаны,
Элизабет  порадовала его подробным описанием всех платьев,  какие  повидала  на
своем  веку.  К  концу  ужина  она даже немного  охрипла,  но  добилась  весьма
обнадеживающих  результатов - вид у лорда Марчмэна  был  весьма  озадаченный  и
сердитый.
     -  По-моему, он призадумался, стоит ли делать вам предложение,  миледи,  -
сказала Берта, когда они остались наедине.
     - А по-моему, он весь ужин раздумывал, как бы убить меня завтра за обедом,
-  смеясь,  ответила Элизабет. Больше она ничего не успела сказать, потому  что
вошел  дворецкий и объявил, что лорд Марчмэн желает переговорить с леди Кэмерон
у себя в кабинете.
     Элизабет  приготовилась  к еще одной битве умов -  или  безумия,  мысленно
улыбнулась  она  - и проследовала за дворецким через темный холл  в  просторный
кабинет.  Граф  ждал ее за письменным столом, расположившись в большом  кожаном
кресле.
     - Вы хотели меня видеть, - начала Элизабет, входя в кабинет, но зацепилась
волосами  за какой-то предмет, висевший на стене. Она повернула голову,  ожидая
увидеть  какой-нибудь  портрет, но оказалась нос  к  носу  с  огромной  головой
медведя.  На этот раз из ее груди вырвался непритворный вскрик, хотя больше  от
неожиданности, чем от страха.
     -  Он  совершенно  мертв, - усталым голосом сказал граф, глядя,  как  она,
прижав руку ко рту, пятится от его самого дорогого трофея.
     Элизабет  оправилась  на  удивление быстро  и,  оглядев  стену,  увешанную
охотничьими трофеями, повернулась к графу.
     -  Вы  можете убрать руку ото рта, - напомнил он. Она закусила губу, чтобы
не  рассмеяться,  и  кинула на него еще один испепеляющий взгляд.  С  каким  бы
удовольствием Элизабет послушала, как он выслеживал этого медведя или  где  ему
удалось  встретить  такого  огромного кабана, но вместо  этого  она  произнесла
тихим, загробным голосом:
     -  Прошу  вас,  милорд,  скажите, что не от  вашей  руки  погибли  же  эти
несчастные создания.
     -  Боюсь,  что  от  моей.  А  если точнее, то от  моего  ружья.  Садитесь,
пожалуйста.  -  Кивком  головы он указал ей на мягкое  кресло-качалку  напротив
своего стола, и Элизабет устроилась в нем с максимальным комфортом.
     -  Будьте  добры,  скажите  мне,  - сказал  лорд  Марчмэн,  и  взгляд  его
смягчился,  когда он посмотрел на ее прелестное, приподнятое вверх  лицо,  -  в
случае если мы поженимся, как вы мыслите себе нашу совместную жизнь?
     От  этого  неожиданно  прямого вопроса Элизабет  несколько  растерялась  и
одновременно прониклась к лорду Марчмэну уважением. Сделав глубокий вздох,  она
постаралась детально описать тот образ жизни, который, на ее взгляд, должен был
вызывать у него максимальное отвращение.
     -  Ну,  мы, конечно, будем жить в Лондоне, - начала она, подавшись вперед,
будто   от   радостного  возбуждения,  -  я  так  люблю  город  со  всеми   его
развлечениями.
     При упоминании Лондона он недовольно сдвинул брови.
     - И какого же рода развлечения вы так любите?
     -  Какие развлечения? Ну, балы, рауты, оперу. Я обожаю устраивать  балы  и
ходить  на  них. Я не пропускаю ни одного. Как-то раз, во время  моего  первого
сезона, я сумела побывать на пятнадцати балах за один день! А еще я очень люблю
азартные игры, - призналась она, намекая, что приданое вряд ли окупит ее траты.
- Правда, я обычно проигрываю, поэтому мне вечно приходится занимать деньги.
     -  Понятно,  -  сказал  он.  - Есть что-нибудь  еще?  Элизабет  запнулась,
лихорадочно  соображая,  что  бы еще придумать, но  его  пристальный  изучающий
взгляд не давал ей сосредоточиться.
     -  А  что  еще  в  жизни имеет значение, кроме балов, игры  и  интересного
общества? - наконец ответила она с лукавой улыбкой.
     Лицо его стало еще более задумчивым. Элизабет решила, что он собирается  с
духом,  чтобы  взять  назад  свое предложение, и притихла,  боясь  неосторожным
словом  спугнуть его. Как только лорд начал говорить, она сразу поняла, что  не
ошиблась, поскольку речь его опять стала сбивчивой, что происходило всякий раз,
как он заговаривал о чем-нибудь важном.
     - Леди... э-э... - рассеянно начал он, проводя пальцами по столу.
     - Кэмерон, - с готовностью подсказала Элизабет.
     -  Да,  Кэмерон, - согласился он и вновь замолчал, собираясь с мыслями.  -
Леди  Кэмерон,  -  снова  начал Марчмэн, - я простой землевладелец  и  не  имею
желания жить в Лондоне, выставляя себя напоказ. Я бываю в городе крайне  редко.
Вижу, вам грустно это слышать.
     Элизабет печально кивнула.
     - Я также сильно опасаюсь, - продолжал он, и шея его побагровела, - что мы
вряд  ли  подходим друг другу, леди... э-э... - лорд замолчал,  ужасаясь  своей
грубости.
     -  Кэмерон, - снова подсказала Элизабет, от души желая, чтобы он  поскорее
закончил свою мысль.
     -  Да,  конечно. Кэмерон. Я знал это. Так вот что я пытаюсь сказать...  а-
а...
     - Что мы не подходим?.. - подтолкнула его Элизабет.
     -  Совершенно  верно!  - Последняя фраза дала лорду  Марчмэну  возможность
представить  дело так, будто Элизабет сама высказала эту мысль, и  он  радостно
закивал. - Я счастлив слышать, что вы согласны со мной.
     -  Конечно,  я  сожалею об этом, - по доброте душевной добавила  Элизабет,
чувствуя,  что  должна  его  как-то утешить за те  душевные  терзания,  которым
подвергла  его  у  ручья.  - Дядя тоже будет очень  разочарован.  -  Ее  так  и
подмывало  вскочить на ноги и всунуть ему в руку перо. - Может быть,  вы  прямо
сейчас и напишете ему о своем решении?
     - О нашем решении, - галантно поправил он,
     -  Да, но... дядя будет так огорчен, что я бы не хотела, чтобы он винил  в
этом меня.
     Достаточно и того, что напишет о ней сэр Фрэнсис. Дядя Джулиус  отнюдь  не
дурак,  и,  если  и  граф  выставит причиной отказа  ее  недостатки,  он  может
догадаться, что она намеренно отпугивает поклонников, чтобы нарушить его планы.
И тогда уж он наверняка откажется содержать Хэвенхёрст.
     -  Понимаю,  - сказал лорд Марчмэн, продолжая смотреть на нее все  тем  же
задумчивым  взглядом, от которого ей было не по себе. Наконец он  взял  перо  и
начал писать записку. Элизабет, замерев, следила за его рукой.
     - Ну а теперь, когда это неприятное дело закончено, могу я задать вам один
вопрос? - спросил он, отодвигая письмо в сторону.
     Элизабет радостно кивнула.
       - Зачем вы приезжали сюда, то есть зачем вы согласились пересмотреть мое
предложение?
     Ее  встревожил и напугал этот вопрос. У Элизабет вдруг зародилось какое-то
смутное, расплывчатое воспоминание, что она когда-то говорила с ним на балу, но
этого  было недостаточно, чтобы придумать какой-нибудь правдоподобный ответ.  А
сказать  ему,  что она согласилась на это только потому, что не может  обойтись
без финансовой помощи дяди, было совершенно немыслимо - граф не заслужил такого
унижения.
     Он  подождал  некоторое  время и, видя ее замешательство,  сделал  попытку
помочь:
     -  Может быть, в ту нашу встречу полтора года назад я сказал что-то такое,
что  ввело  вас  в  заблуждение и дало вам повод думать, что я люблю  городскую
жизнь?
     - Мне трудно сказать, - честно призналась Элизабет.
     - Леди Кэмерон, вы хотя бы помните нашу встречу?
     - О да, конечно, - ответила Элизабет, с запозданием вспоминая, что на балу
у  леди  Маркхэм ей представляли кого-то, очень похожего на него. Точно!  -  Мы
встречались на балу у леди Маркхэм.
     Он безотрывно смотрел ей в лицо.
     - Мы познакомились в парке.
     - В парке? - в полном замешательстве повторила Элизабет.
     -  Вы  остановились и стали восхищаться цветами, и в этот  момент  молодой
человек, сопровождавший вас, представил нас друг другу.
     - Да, да, конечно, - сказала Элизабет, отводя взгляд.
     -  Может  быть, вам интересно будет узнать, о чем мы разговаривали  в  тот
день и на следующий, когда вы пошли гулять со мной в парк?
     В ней боролись смущение и любопытство, и любопытство одержало верх,
     - Да, мне хотелось бы знать.
     - Мы говорили о рыбалке.
     - О-о-о рр-рыбалке? Он кивнул.
     -  Через  несколько  минут после того как нас представили  друг  другу,  я
упомянул,  что  оказался в Лондоне лишь проездом, а не для того чтобы  провести
здесь  сезон,  как  это предположили вы. Я сказал, что собираюсь  порыбачить  в
Шотландии и уезжаю из Лондона на следующее утро.
     При  этих словах дурное предчувствие сдавило ей грудь, и память ее  начала
проясняться.
     -  Мы тогда очень приятно побеседовали с вами, - продолжал лорд Марчмэн. -
Вы  рассказывали  о какой-то особенно осторожной форели, которую  вам  в  конце
концов удалось поймать, - щеки Элизабет запылали как горячие уголья, когда  она
услышала продолжение, - и мы с вами совсем позабыли о времени, рассказывая друг
другу рыбацкие байки.
     Он  спокойно  и  терпеливо ждал ответа, и когда молчать  дальше  было  уже
невозможно, она наконец выговорила:
     - А что было... потом?
     -  Совсем  немного. На следующий день я не поехал в Шотландию, а  зашел  к
вам.  Вы  отправили восвояси не меньше дюжины молодых болванов, которые пришли,
чтобы отвезти вас на какой-то прием, и предпочли отправиться со мной в парк.
     Элизабет не могла себя заставить посмотреть ему в глаза.
     - Хотите знать, о чем мы говорили на этот раз?
     - Нет, не думаю. Он усмехнулся.
     -  Вы  пожаловались, что устали от этой светской круговерти, и признались,
что  мечтаете  снова оказаться на природе. По этой причине  вы  и  приняли  мое
предложение пойти в парк. Думаю, мы оба чудесно провели тот день.
     Элизабет  все-таки подняла глаза и, встретившись с его грустно-насмешливым
взглядом, с почти утвердительной интонацией спросила:
     - И мы снова говорили о рыбалке?
     - Нет. О том, как лучше охотиться на кабана. Она отвернула голову к окну.
     -  Вы  поведали  мне волнующую историю о том, как ваш отец когда-то  давно
подстрелил  дикого кабана, и как вы без разрешения наблюдали за этой  охотой  с
дерева,  и  как именно под этим деревом завалился кабан. Насколько я  помню,  -
беззлобно  закончил он, -  вы сказали, что своим радостным криком  выдали  себя
охотниками заработали строгий выговор от отца.
     В глазах его заплясали смешинки, и внезапно они оба рассмеялись.
     -  И  ваш  смех  я тоже запомнил, - сказал он, улыбаясь, - я  еще  подумал
тогда,  что  никогда  раньше не слышал таких чудесных звуков.  -  Осознав,  что
сделал  ей  комплимент, он покраснел, подергал себя за шейный  платок  и  отвел
глаза,
     Заметив его смущение, Элизабет подождала, пока граф придет в себя и  снова
посмотрит на нее.
     -  Теперь я тоже вспомнила вас, - сказала она и, видя, что он с сожалением
снова отворачивает голову, пристальным взглядом заставила его посмотреть себе в
лицо. - Правда, - тихо сказала она. - Я вспомнила всего минуту назад.
     Он  обрадованно  откинулся в кресле и уже более свободно  посмотрел  ей  в
глаза.
     - Так почему же вы решили пересмотреть мое предложение, если я не произвел
на вас ни малейшего впечатления?
     Он  был таким милым, таким хорошим, и Элизабет почувствовала, что не смеет
солгать ему. Более того, ее мнение относительно ума лорда Марчмэна стремительно
менялось  в лучшую сторону. Теперь, когда возможность романтического  увлечения
была начисто отметена, он начал проявлять опасную проницательность.
     -  Вы  можете  быть со мной полностью откровенны, - успокоил он  Элизабет,
словно  прочитав ее мысли. - И примите во внимание, что я не такой уж  простак,
как  вам, должно быть, показалось. Просто я... редко общаюсь с женщинами  и  не
умею  за ними ухаживать. Но, может быть, мы могли бы быть друзьями, раз уж  мне
не суждено стать вашим мужем, - сказал он, почти не выдав своего сожаления.
     Элизабет уже поняла, что граф не оставит ее в покое, пока она не расскажет
ему  все,  как  есть, но интуитивно чувствовала, что смеяться  над  ней  он  не
станет.
     -  Решение  принял мой дядя, - сказала она со смущенной улыбкой,  стараясь
изложить  дело  так,  чтобы  оно было как можно менее  унизительным  для  лорда
Марчмэна. - У него нет собственных детей, и он очень решительно настроен выдать
меня   замуж.  Он  узнал  имена  джентльменов,  которые  когда-то  делали   мне
предложение,  и...  как  бы  это  сказать... - Элизабет  беспомощно  замолчала.
Объяснить ему это оказалось не так просто, как она надеялась.
     - И выбрал меня? - предположил граф. Элизабет кивнула.
     -  Странно.  Я  точно  помню, как все говорили, что вы получили  множество
предложений в тот сезон, когда я познакомился с вами. И тем не менее  ваш  дядя
выбрал меня. Надо сказать, я польщен. Но и немало удивлен таким оборотом  дела.
Принимая  во  внимание  значительную  разницу  в  возрасте,  не  говоря  уж  об
интересах,  я  бы  предположил, что он выберет более молодого  человека.  Прошу
прощения  за любопытство, но что все-таки толкнуло его на это? - спросил  граф,
не сводя с нее пристального взгляда.
     Элизабет  чуть не выпрыгнула из кресла от досады, когда он задал следующий
вопрос:
     - И кого еще он выбрал в кандидаты?
     Закусив  губу,  она отвернулась, не подумав о том, что по ее  потрясенному
лицу  лорд Марчмэн без труда догадается, что как бы ни смутил ее вопрос,  ответ
на него пугает ее еще больше.
     -  Кто бы ни был этот человек, он, должно быть, устраивает вас еще меньше,
если  судить по вашему лицу, - сказал граф, наблюдая за ней. - Может быть,  мне
попытаться  угадать? Или сказать вам прямо, что час назад я  случайно  услышал,
как  ваша тетя и ваш кучер смеялись над тем, как все здорово получилось с сэром
Фрэнсисом Белховеном? Другой кандидат - Белховен? - мягко спросил он.
     Элизабет побледнела.
     -  Проклятие! - вырвалось у графа. - Как только вашему дяде могло прийти в
голову предложить такое невинное дитя, как вы, этому старому...
     -  Он  уже отказался от этой мысли, - заверила его Элизабет, тронутая тем,
что, будучи почти не знаком с ней, граф так сильно о ней беспокоится.
     - Вы уверены?
     - Думаю, что да.
     После секундного колебания он кивнул и откинулся в кресле.
     На лице его появилась улыбка.
      - Можно спросить, как вам это удалось?
     - Честно говоря, я предпочла бы, чтобы вы не спрашивали об этом.
     Он  снова  кивнул и заулыбался еще шире, в его голубых глазах  заискрились
огоньки.
     -  Интересно, сильно я ошибусь, если предположу, что с ним вы использовали
ту же тактику?
     - Я... я не уверена, что поняла ваш вопрос, - осторожно ответила Элизабет,
-  его улыбка была такой заразительной, что она начала покусывать губы,  чтобы
удержаться от ответной улыбки.
     -  Ну  что  ж, полагаю, что либо ваш интерес к рыбалке два года назад  был
искренним,  либо  вы  просто  хотели сделать мне приятное  и  дать  возможность
поговорить о том, что мне интересно. Если верно первое, то ваш вчерашний  испуг
был  не  таким уж... как бы это сказать... сильным, как вы хотели  меня  в  том
убедить,  верно?  -  Он  засмеялся. - А не хотите ли вы попытаться  поймать  ту
форель,  которую я упустил из-за вас сегодня утром? То-то она сейчас надо  мной
насмехается.
     Элизабет  рассмеялась, чувствуя себя так, словно они с  ним  действительно
давние  друзья.  Вот было бы замечательно, скинув туфли, посидеть,  у  ручья  и
показать ему, как она умеет обращаться со снастями. Но, с другой стороны, ей не
хотелось причинять ему неудобства своим пребыванием в доме, к тому же с  риском
того, что он передумает.
     -  Все  уже  решено, - медленно сказала Элизабет, - и поэтому лучше,  если
завтра мы с тетей будем уже на пути к последнему пункту нашего путешествия.
     Следующий  день  выдался ясным и теплым, на деревьях  распевали  птицы,  и
солнце  весело светило с лазурного неба. Но к несчастью, это был  один  из  тех
дней, когда решения, принятые накануне, уже не кажутся так легко выполнимыми, и
когда  лорд Марчмэн усадил их с Бертой в карету, Элизабет все еще мучилась  над
дилеммой.  Перспектива встретиться с Яном Торнтоном без  Люсинды  абсолютно  не
привлекала  ее.  В  борьбе с этим человеком ей могла помочь  только  Люсинда  -
Люсинда, которая не пасовала никогда и ни перед кем, Люсинда, которая  в  любой
ситуации  могла дать ей дельный совет. Самым простым решением в  этой  ситуации
казалось остановиться в гостинице, где они должны были встретиться с Люсиндой.Но
беда  в том, что дядя Джулиус и здесь проявил свою рачительность, загнав  ее  в
рамки  строгого бюджета и выделив совсем небольшую сумму на экстренные расходы.
Сев в карету, Элизабет сказала себе, что это и есть экстренный случай, и решила
потратить  деньги. А об объяснениях можно будет подумать позже.  Эрон  все  еще
ждал распоряжений, куда ехать,
     -  В Кэррингтон, Эрон, - сказала она. - Мы остановимся в гостинице и будем
ждать там Люсинду.
     Она повернулась к лорду Марчмэну и признательно улыбнулась ему, протягивая
руку из окна кареты.
     - Спасибо вам, - тихо, но от всей души поблагодарила она, - спасибо вам за
все, милорд, и за то, что вы такой, какой вы есть.
     Он  начал  заливаться краской от неожиданного комплимента, но в это  время
карета  тронулась, лошади вышли на дорогу и резво побежали вперед. Лорд Марчмэн
проводил  их  взглядом,  потом повернулся и медленно пошел  в  дом,  к  себе  в
кабинет.  Сев за стол, он посмотрел на письмо, написанное ее дяде, и машинально
забарабанил пальцами по столу, вспоминая, что ответила ему Элизабет,  когда  он
спросил,  уверена  ли она, что Белховен откажется от нее. "Думаю,  что  да",  -
сказала она. И тогда Джон принял решение.
     Чувствуя себя нелепым Дон-Кихотом, готовым прийти на выручку даме, которая
к  нему  не  расположена, он взял чистый лист бумаги и написал новое письмо  ее
дяде.  Как  всегда,  когда нужно было проявить светскую  дипломатичность,  лорд
Марчмэн оказался не на высоте. Его записка была верхом лаконичности и гласила:
     "В  случае если Белховен попросит ее у вас, посоветуйтесь, пожалуйста,  со
мной. Пожалуй, я захочу ее первым".

                                   Глава 11
     
     Ян Торнтон стоял в центре большого шотландского коттеджа, где он родился и
провел все свое детство. Теперь он использовал его как охотничий домик, но  для
сердца  его  он  значил  гораздо больше: это было место,  где  он  мог  обрести
спокойствие  и  чувство  реальности, куда мог  убежать  от  сумасшедшего  ритма
городской жизни.
     Глубоко засунув руки в карманы, он оглядывался вокруг себя, глядя на  этот
дом уже с точки зрения взрослого человека.
     -  Каждый  раз,  когда я сюда возвращаюсь, он кажется мне  меньше,  чем  в
прошлый  раз,  -  сказал Ян румяному, средних лет мужчине, который  ввалился  в
дверь с тяжелым мешком провизии на спине.
     -   Все  вещи  кажутся  больше,  когда  ты  маленький,  -  ответил  Джейк,
бесцеремонно скидывая мешок на пыльный комод. - Теперь, кажется, все.  Осталось
только принести мое барахло. - Он вытащил из-за пояса пистолет и положил его на
стол. - Пойду отпущу лошадей.
     Ян  рассеянно кивнул, все еще думая о доме. Болезненная тоска по  прошлому
сжала  ему  сердце, когда он вспомнил о детских годах, проведенных  здесь.  Ему
показалось, что он слышит низкий голос отца и ответный смех матери.  Справа  от
него  находился  очаг, на котором мать готовила еду до тех  пор,  пока  они  не
купили плиту. У очага стояли два стула из мореного дуба с высокими спинками,  в
которых его родители проводили долгие уютные вечера, сидя у огня и разговаривая
вполголоса,  чтобы  не потревожить спавших наверху детей - Яна  и  его  младшую
сестренку.  Напротив  очага  стоял диван, обитый крепкой  шотландкой  в  желто-
коричневую клетку.
     Все  здесь оставалось таким, как в детстве. Повернувшись, он посмотрел  на
пыльный стол и с улыбкой стал стирать пыль, отыскивая знакомые царапины.  Через
несколько  секунд проявились четыре неровные буквы: I.G.B.T.  -  его  инициалы,
которые  он  вырезал  на  столе, когда ему было три года.  Мать  чуть  было  не
устроила ему хорошую взбучку за то, что он испортил стол, но вдруг поняла,  что
он выучил эти буквы самостоятельно, без чьей-либо помощи.
     На  следующий  день  с ним начали заниматься, и, когда  довольно  обширные
познания его матери были исчерпаны, его обучением занялся отец. Он обучил  сына
физике,  геометрии  и  всему,  чему учили его самого  в  Итоне  и  Кембриджском
университете.  Когда  Яну исполнилось четырнадцать лет, в доме  появился  Джейк
Уайли,  который  стал у них чем-то вроде "прислуги на все",  от  него-то  Ян  и
получил  свои первые уроки по мореходству и судостроению и услышал о загадочных
странах  на другом конце света. Позже он и сам отправился в плавание  вместе  с
Джейком,  чтобы  увидеть все своими глазами и применить  полученные  знания  на
практике.
     Через три года они вернулись. Ян с радостным волнением готовился к встрече
с  семьей, а через несколько дней узнал, что все они погибли во время пожара  в
гостинице, куда приехали, чтобы встретить его сразу по возвращении. Даже сейчас
Ян  остро  чувствовал горечь утраты родителей. Ему сильно  не  хватало  отца  -
гордого  человека, который отказался от наследства и титула, чтобы жениться  на
сестре бедного шотландского викария. Этим поступком он лишил себя герцогства...
и ни разу не пожалел, что послал его к черту. Во всяком случае, так он говорил.
Сейчас, столько лет спустя, находиться здесь было уже не так мучительно,  и  Ян
откинул  голову и закрыл глаза, отдавшись сладкой боли воспоминаний. Он  видел,
как отец смеется и жмет ему руку, отправляя его в первое большое путешествие  с
Джейком, "Будь осторожен, - говорил он, - и помни: где бы ты ни был, мы  всегда
будем рядом с тобой".
     И  Ян  отправился в плавание - безденежный сын разжалованного  английского
лорда. Все, что у него было с собой, - это маленький мешочек с золотом, который
отец  подарил ему на шестнадцатилетние. Теперь, четырнадцать лет спустя, у него
был  собственный  флот,  который ходил под его флагом и  перевозил  его  грузы,
собственные  рудники,  в которых добывали олово и серебро,  огромные  склады  и
магазины,  забитые дорогими товарами. Но первым его приобретением стала  земля.
Большой  кусок бесплодной на вид земли, который он выиграл в карты у колониста,
поклявшегося,  что  там  есть золото. И оно действительно  там  оказалось.  Это
золото  позволило  ему  купить другие рудники, множество кораблей  и  роскошных
домов по всей Индии и Италии.
     Ян   предпринял  серию  рискованных  капиталовложений,  которые  с  лихвой
окупились.  Когда-то  в  обществе его называли игроком, теперь  считали  чем-то
вроде  мифического золотого короля. Стоило Яну купить какие-нибудь  акции,  как
они  тут  же  взлетали  в цене. Стоило ему ступить ногой в  бальную  залу,  как
дворецкий  громко выкрикивал его имя. Те же люди, которые когда-то считали  его
парией,  теперь  добивались  его расположения и  считали  за  особое  одолжение
получить  у  него  деловой совет. Отцы мечтали выдать за  него  своих  дочерей.
Богатство  дало  ему  роскошь и признание общества, хотя и не  принесло  особой
радости.  Больше  всего  на свете Ян любил риск - ему  нравилось  просчитывать,
какое  дело  может  выгореть, потом делать ставку и ждать  результата.  Однако
вместе  с  успехом  к нему пришла известность, его постоянно посещали  какие-то
люди, и невозможность побыть одному утомляла его.
     А  теперь  его  дед  еще  больше усилил эту ненужную известность.  Видимо,
смерть  отца  Яна вызвала у старого герцога запоздалые сожаления  о  разрыве  с
сыном, и все последние двенадцать лет он периодически писал Яну письма. Сначала
он  предлагал внуку приехать к нему в Стэнхоуп с визитом. Ян проигнорировал эти
письма,  и  тогда  дед стал задабривать его обещаниями сделать  своим  законным
наследником.  Эти письма также остались без ответа, и, поскольку  вот  уже  два
года  писем от герцога не было, Ян подумал, что его оставили в покое.  И  вдруг
четыре месяца назад ему снова доставили письмо с герцогским гербом Стэнхоупа, и
на этот раз оно его просто взбесило.
     Старик  в  повелительном  тоне сообщал, что  дает  Яну  четыре  месяца  на
раздумье,  в течение которых он должен появиться в Стэнхоупе и обсудить  с  ним
условия  передачи ему шести владений - владений, которые должны были  составить
наследство отца Яна и которых он был лишен. В случае если Ян не явится к нему в
эти  четыре  месяца,  герцог обойдется без него и публично  назовет  его  своим
наследником.
     И  тогда Ян отправил первое в своей жизни письмо деду. В письме содержался
короткий и окончательный ответ, который служил верным подтверждением того,  что
Ян  умеет  помнить  обиды так же хорошо, как и его дед,  которому  понадобилось
двадцать лет, чтобы простить своего сына. Письмо Яна было следующим:
     "Только  попробуйте  - увидите, каким дураком вы себя выставите.  Я  также
публично откажусь от всякого родства с вами и сгною ваши владения и титул".
     К   настоящему  моменту  четыре  месяца  истекли,  и  герцог   больше   не
предпринимал  никаких попыток связаться с внуком, однако в Лондоне  по-прежнему
ходили  слухи, что Стэнхоуп вот-вот назовет своего наследника. Говорили  также,
что наследником этим будет его родной внук - Ян Торнтон. К Яну сплошным потоком
пошли приглашения на рауты и балы от людей, прежде считавших его присутствие  в
своем  доме  нежелательным, такое явное лицемерие одновременно и  забавляло,  и
отталкивало его.
     -  Этот  вороной,  которого  мы взяли с собой,  самое  вздорное  животное,
которое я когда-либо встречал, - проворчал Джейк, появляясь на пороге и потирая
укушенную руку.
     Ян  оторвал  взгляд от своих инициалов на столе и повернулся к Джейку,  не
пытаясь скрыть изумления.
     - Он что - укусил тебя?
     -  Да,  черт  возьми, укусил! - в ярости ответил Джейк. - Он  примеривался
сделать  это  с  того  самого момента, как мы отпустили  экипаж  в  Хэйборне  и
нагрузили на него поклажу.
     -  Я  предупреждал тебя, что он кусает все, что находится в  пределах  его
досягаемости. Когда седлаешь, старайся держать руки подальше от его морды.
     -  Он  хотел  укусить не руку, а мой зад! Разинул пасть и  стал  наклонять
голову,  только  я  краем глаза наблюдал за ним и успел вовремя  отскочить.  Он
промахнулся и укусил меня за руку. - Джейк еще больше надулся, заметив, что его
рассказ  забавляет Яна. - Не понимаю, зачем ты его кормишь столько лет.  Он  не
достоин  стоять в одной конюшне с другими лошадьми - те просто умницы,  все  до
одной, а этот - ужас какой-то.
     -  Попробуй  так  нагрузить какую-нибудь из этих лошадок,  и  ты  увидишь,
почему  я  его  кормлю. Он может перевозить на себе почти столько  же,  сколько
вьючный мул, ни одна из этих красавиц на такое не способна.
     Ян  еще  раз оглядел комнату и нахмурился, заметив, сколько пыли  и  грязи
накопилось за прошедшие месяцы.
     -  Он  очень медлительный вьючный мул, - сказал Джейк. - Злобное,  упрямое
животное,  и  к  тому же медлительное, - упрямо повторил Джейк, который  всегда
оставлял  последнее  слово за собой. Он оглядел комнату и тоже  нахмурился  при
виде  лежавшего повсюду толстого слоя пыли. - Помнится, ты говорил,  что  отдал
распоряжение  нанять каких-нибудь женщин в деревне, чтобы они  нам  готовили  и
убрались к нашему приезду. А здесь полный беспорядок.
     -  Не  понимаю, в чем дело. Я лично надиктовал Петерсу письмо к сторожу  с
просьбой доставить сюда запас продовольствия и нанять двух женщин для уборки  и
готовки.  Еду  он вроде бы доставил, и в сарае я видел кур. А вот что  касается
прислуги... должно быть, никто из женщин не захотел оставаться здесь.
     - Надеюсь, он нашел хорошеньких, - сказал Джейк. - Ты сказал ему, чтобы он
поискал хорошеньких?
     Ян  помедлил,  изучая  паутину, затянувшую  потолок,  потом  с  удивлением
посмотрел на Джейка.
     -  Ты  хочешь,  чтобы я сказал семидесятилетнему и почти слепому  сторожу,
чтобы он, прежде чем нанимать девушек на работу, убедился, что они хорошенькие?
     - Все равно можно было сказать, хуже ему от этого не стало бы, - пробурчал
Джейк себе под нос.
     -  Деревня  всего в двенадцати милях отсюда. Если тебе так  уж  приспичит,
можешь  сам  спуститься туда и выбрать любую, какая тебе  понравится.  Конечно,
обратный  путь  может  оказаться для тебя смертельным, - пошутил  Ян,  так  как
извилистая тропинка на утес шла почти вертикально.
     -  Я и не думаю о женщинах, - вдруг отказался от своих намерений Джейк,  и
его  сухое  загорелое  лицо  расплылось в широкой  улыбке.  -  Я  приехал  сюда
расслабиться, половить рыбу - этого достаточно для любого мужчины.  Все  будет,
как  в  старые  добрые времена, Ян, - тишина и покой, и ничего больше.  Никаких
тебе  вечно  подслушивающих слуг, ландо и колясок, мамаш  с  дочками,  которые,
последнее время просто повалили к тебе в дом. И вот что, мальчик, хоть я  и  не
собирался упрекать тебя за то, как ты жил весь последний год, но то, что мне не
нравится  больше  половины твоих слуг, я должен сказать. Это из-за  них  я  так
редко  тебя  навещаю. Твой дворецкий в Монтмэйне так высоко задирает  нос,  что
даже  странно,  как  он  умудряется получать из воздуха кислород,  а  этот  ваш
французский шеф-повар постоянно выкидывает меня из своей кухни. Он так  говорит
-  моя кухня, и... - Старый моряк вдруг резко замолчал, и лицо его из сердитого
стало  испуганным. - Слушай, Ян, - обеспокоено спросил он, - а ты  случайно  не
научился готовить за то время, что мы не виделись?
     - Нет, а ты?
     - Черт возьми, нет! - ответил Джейк, в ужасе оттого, что ему придется есть
собственную стряпню.
     
     - Люсинда, - уже третий раз за этот час сказала Элизабет, - я не могу тебе
передать, до чего я жалею об этом.
     Пять дней назад Люсинда прибыла в гостиницу у шотландской границы, где  ее
ждала Элизабет, чтобы вместе с ней отправиться в дом Яна Торнтона. Этим утром у
их  наемной кареты сломалась ось, и теперь они ехали на телеге с сеном, куда их
любезно  пустил местный фермер. Их баулы и сундуки с вещами то  и  дело  опасно
накренялись,  угрожая  съехать с телеги, когда она  подскакивала  на  очередном
ухабе  или  попадала  колесом в рытвину, заваливаясь на один  бок.  Элизабет  с
Люсиндой пришли к выводу, что эти ямы и ухабы в Шотландии, очевидно, называются
дорогой.  Перспектива подъехать к дому Яна Торнтона на телеге с  сеном  привела
Элизабет в такой ужас, что она предпочла сосредоточиться на своей вине,  только
бы не думать о предстоящей встрече с человеком, разрушившим ее жизнь.
     -  Я  уже  сказала тебе, Элизабет, что это не твоя вина, и тебе нет  нужды
извиняться  за  то,  что  в  этой  вересковой  глуши  нет  дорог  и  нормальных
транспортных средств.
     - Да, но если бы не я, тебе не пришлось бы сейчас трястись на этой телеге.
     Люсинда раздраженно вздохнула, уперлась ладонью в борт телеги, так как  их
вдруг особенно сильно тряхнуло, и села прямо.
     -Я  тоже  не  снимаю с себя вины, - сказала она, - ведь это я назвала  имя
мистера  Торнтона  твоему дяде. Ты просто нервничаешь из-за  того,  что  должна
встретиться с ним, и нет абсолютно никаких причин... - телега жутко подскочила,
и  они  вцепились  в  борта телеги, чтобы не свалиться, -  нет  никаких  причин
продолжать  извиняться. Тебе лучше подготовиться к встрече и разным  "приятным"
неожиданностям.
     - Да, ты права, конечно.
     -  Конечно, - решительно согласилась Люсинда, - я вообще всегда права, как
ты   знаешь.   Почти  всегда,  -  поправилась  она,  очевидно,  вспомнив,   как
оконфузилась, выдав Джулиусу Кэмерону имя Яна Торнтона как претендента на  руку
Элизабет. Встретившись с Элизабет в гостинице, она объяснила ей, как это вышло.
Джулиус  Кэмерон  стал выспрашивать у нее, пользовалась ли Элизабет  успехом  у
мужчин  и что именно повредило ее репутации. В полной уверенности, что  он  уже
слышал  мерзкие  сплетни о связи Элизабет с Яном Торнтоном, Люсинда  попыталась
представить  это  дело  в  более  благоприятном  свете,  назвав  его  одним  из
претендентов на руку Элизабет.
     -  Я  бы скорее предпочла встретиться с дьяволом, чем с этим человеком,  -
сказала Элизабет, непроизвольно вздрагивая.
     -  Надо думать, - заметила Люсинда, одной рукой держась за свой зонтик,  а
другой за телегу.
     Чем  меньше времени оставалось до встречи, тем больше сердилась  и  робела
Элизабет.  В  первые четыре дня путешествия ее напряжение значительно  ослабело
благодаря  великолепным шотландским видам. Она любовалась  покатыми  холмами  и
глубокими  долинами, поросшими боярышником и колокольчиками. Но  сейчас,  когда
час  встречи  с  Яном  неумолимо приближался, даже горные склоны,  расцвеченные
весенними  цветами,  и  ярко-голубые озера у их  подножий  не  могли  унять  ее
растущего волнения.
     - И кроме того, я совсем не уверена, что он хочет меня видеть.
     - Скоро мы это узнаем.
     На горе, возвышающейся над извилистой тропкой с гордым названием "дорога",
стоял  пастух,  удивленно глядя на старую телегу, с трудом прокладывающую  себе
путь.
     - Глянь-ка туда, Уилл, - сказал он своему спутнику, - видишь, вон там?
     Второй  мужчина, который был его братом, тоже посмотрел вниз. На лице  его
отразилось  изумление, а губы расплылись в беззубой улыбке  при  виде  комичной
сценки на дороге, на телеге Сэна Мак-Лэша сидели две леди - на них были шляпки,
перчатки   и   все  такое.  Обе  выглядели  скованными,  неловкими,   какими-то
негнущимися  -  прямые,  как  палки, спины и такие же  прямые  ноги,  вытянутые
вперед.
     -  Ну  и  потеха,  -  засмеялся Уилл. Он сорвал  с  головы  шапку  и  стал
размахивать ею, насмешливо приветствуя забавных леди. - Я слыхал в деревне, что
вроде бы Ян Торнтон собирался приехать домой. Держу пари, что он уже прибыл,  и
эти  красотки  направляются к нему, чтобы согреть его постель  и  удовлетворить
другие нужды.
      Пребывая в счастливом неведении относительно того, какие мысли на их счет
зародились  в  головах этих двух случайных зрителей на холме, мисс  Трокмортон-
Джонс  яростно  и без малейшего успеха пыталась отчистить свою черную  юбку  от
пыли.
     -  Никогда  в  жизни  со  мной так не обращались, -  возмущенно  прошипела
Люсинда, когда телега сделала еще один резкий толчок и она завалилась  на  бок,
ударив  плечом  Элизабет. - Можешь не сомневаться, уж  я  выскажу  мистеру  Яну
Торнтону  все, что о нем думаю. Как можно пригласить двух порядочных  женщин  в
это  Богом  забытое место и даже не предупредить, что дорожная  карета  слишком
широка для этих дорог!
     Элизабет  открыла  рот, чтобы сказать ей что-нибудь утешительное,  но  тут
телега  снова  жутко накренилась, и она была вынуждена вцепиться  в  деревянный
борт.
     -  Из того немногого, что я о нем знаю, Люси, - сказала она наконец, когда
телега  пошла  ровнее, - ему будет абсолютно безразлично, какие  трудности  нам
пришлось претерпеть. Он груб и невнимателен - и это еще его хорошие стороны...
     -  Н-н-но-оо! Н-нноо! Стоять! - вдруг закричал фермер, натягивая вожжи,  и
телега  с  ужасающим  скрипом остановилась. - Ну, вон  там  на  холме  и  живет
Торнтон, - сказал он, указывая наверх.
     Люсинда  подняла  голову  и  с  чувством тихого  бешенства  посмотрела  на
большой,  невзрачный  коттедж,  проглядывающий  сквозь  деревья.  Она  надменно
повернулась к бестолковому фермеру.
     - Вы ошибаетесь, дорогой мой, - веско сказала Люсинда. - Ни один уважающий
себя  джентльмен  не  станет  жить  в  таком  захолустье.  Будьте  так  любезны
развернуть  это ветхое устройство в обратную сторону и отвезти нас  в  деревню,
где  нам,  может быть, дадут более точные координаты. Здесь произошло очевидное
недоразкмение.
     В  ответ на это и лошадь, и ее хозяин дружно повернули головы и посмотрели
на  нее  с  одинаковым  выражением раздражения  и  неприязни.  Лошадь  тактично
промолчала, но фермер, который на протяжении двенадцати миль выслушивал  жалобы
Люсинды  и проклятия в адрес его прекрасной телеги, уже порядком устал от  этой
особы.
     - Послушайте, миледи, - начал он, но Люсинда не дала ему продолжить.
     - Не нужно называть меня миледи. Вы можете обращаться ко мне просто - мисс
Трокмортон-Джонс.
     - Ладно. Ну, в общем, кто бы вы там ни были, говорю вам, что это - коттедж
Торнтона.
     - Вы же не собираетесь оставить нас здесь! - сказала она, видя, как в этом
усталом человеке вдруг снова проснулась энергия - должно быть, от радости,  что
он скоро избавится от надоевших пассажирок. Люсинда спрыгнула на землю, увидев,
что он начал сбрасывать их вещи на обочину того, что называлось дорогой.
     -  А  если его нет дома? - воскликнула она, наблюдая, как сжалившаяся  над
стариком Элизабет помогает стаскивать с телеги сундук.
     -  Ну,  тогда мы опять спустимся на дорогу и подождем, пока здесь  проедет
следующий  фермер. Возможно, он окажется так добр, что согласится  отвезти  нас
обратно, - сказала Элизабет, сильно сомневаясь в такой возможности.
     -  Я  бы  не  стал  на это рассчитывать, - сказал фермер,  когда  Элизабет
достала  и  положила  в  его  ладонь монетку. - Большое  вам  спасибо,  миледи,
премного благодарен, - сказал он, дотрагиваясь до своей шапочки и удостоив юную
леди  даже  некоторой  улыбки,  - уж больно красивым  было  ее  лицо  в  ореоле
светящихся золотых волос.
     - Почему вы не стали бы рассчитывать на это? - потребовала ответа Люсинда.
     - Да потому, - сказал фермер, забираясь на телегу, - что здесь вряд ли кто-
нибудь  проедет в течение ближайших двух недель, а может, и больше. Не  сегодня
завтра начнутся дожди. А когда идет дождь, на телеге здесь не проехать.  Да  вы
не  бойтесь так, - добавил он, сжалившись над побледневшей молодой  мисс,  -  я
вижу, из трубы идет дым, так что кто-нибудь там да есть.
     Щелкнув  потертым  кнутом, он тронулся с места,  и  с  минуту  Элизабет  и
Люсинда  стояли,  не  двигаясь, пока свежее облако пыли  не  осело  на  дорогу.
Наконец  Элизабет  заставила себя внутренне встряхнуться и взяла  инициативу  в
свои руки.
     -  Люси, если ты возьмешься за один конец этого сундука, я могу взяться за
другой, и тогда мы сумеем донести его до дома.
     - Ты не сделаешь этого! - возмущенно воскликнула Люсинда. - Мы все оставим
здесь, и пусть Торнтон посылает за вещами своих слуг.
      - Можно сделать и так, но подъем здесь очень крутой и скользкий, а сундук
совсем  легкий, поэтому нет смысла заставлять кого-то лишний раз спускаться  за
ним. Пожалуйста, Люси, я слишком устала, чтобы спорить.
     Люсинда бросила быстрый взгляд на бледное лицо Элизабет, отражавшее все ее
дурные предчувствия, и проглотила готовое слететь с языка возражение.
       - Ты совершенно права, - бодро сказала она. Элизабет оказалась совсем не
права.  Подъем  был  действительно достаточно крут, а  вот  сундук,  казавшийся
поначалу  таким легким, с каждым шагом будто прибавлял в весе по целому  фунту.
За  несколько  ярдов  до  дома  женщины остановились  передохнуть,  после  чего
Элизабет решительно ухватилась за свой конец сундука.
     - Ты иди к дверям, Люси, - сказала она задыхающимся голосом, опасаясь, что
пожилая женщина надорвется, если еще хоть немного протащит этот сундук. - Здесь
я его просто поволоку.
     Мисс   Трокмортон-Джонс  посмотрела  на  свою  покрытую  пылью  несчастную
воспитанницу, и в груди ее вспыхнула ненависть ко всем, кто довел ее  до  такой
жизни.  С  видом боевого генерала она сердито подтянула перчатки и,  подойдя  к
двери, подняла свой зонт. Воспользовавшись его ручкой, как дубинкой, она сильно
заколотила  в дверь. За ее спиной Элизабет волокла сундук. - А ты  не  думаешь,
что  дома  никого  нет? - тяжело дыша, спросила она, протащив сундук  последние
несколько  футов.  -  Ну, если они здесь, то, должно быть, оглохли!  -  сказала
Люсинда.  Она  снова  взяла  зонт и стала наносить ритмичные  удары  по  двери,
наполняя  грохотом  весь  дом.  - Открывайте, вам  говорят!  -  закричала  она,
замахнувшись в очередной раз, как вдруг дверь распахнулась, и перед ними возник
мужчина, который тут же получил удар зонтиком по голове.
       -  Господи, помилуй! - крикнул Джейк, хватаясь за голову и ошалело глядя
на  невзрачную  женщину в криво нахлобученной чертой шляпке  на  жестких  седых
волосах.  Вид  у  нее  был, как у безумной, а взгляд такой,  будто  она  хотела
испепелить  его.  -  Лучше бы попросили у Господа уши, - съязвила  эта  ужасная
женщина,  втаскивая в дом за рукав девушку. - Нас здесь ждут,  -  сообщила  она
Джейку. Пораженный Джейк бросил еще один взгляд на грязных, запыленных  особ  и
ошибочно  заключил,  что это те самые женщины из деревни, которые  будут  здесь
убираться  и готовить им с Яном еду. Его отношение к женщинам резко изменилось,
и  он  широко улыбнулся. Мгновенно забыв и простив шишку на своей голове, Джейк
отступил в комнату.
     -  Прошу  вас, прошу вас, - гостеприимно сказал он, обводя широким  жестом
пыльную неубранную комнату. - С чего вы начнете?
     -  С  горячей ванны, - сказала Люсинда, - а потом можно подать чай и чего-
нибудь поесть.
     Краем  глаза  Элизабет  заметила высокого мужчину, вышедшего  из  соседней
комнаты, и у нее задрожали колени.
     - Да я не знаю, хочу ли я сейчас купаться, - сказал Джейк.
     -  Да  не  для  вас ванна, болван, а для леди Кэмерон. Элизабет  могла  бы
поклясться, что Ян Торнтон застыл на месте от удивления. Он сделал  движение  в
ее  сторону,  словно  пытаясь  заглянуть ей под шляпку,  но  Элизабет  трусливо
опустила голову.
     - Вы хотите ванну? - повторил Джейк, тупо глядя на Люсинду.
     - Я тоже, но леди Кэмерон должна выкупаться первой. Хватит стоять столбом,
- прекратила она расспросы, снова угрожающе нацелившись зонтиком ему в грудь. -
Пошлите  слуг  на  дорогу, чтобы они немедленно принесли  наши  вещи.  -  Конец
зонтика выразительно указал на дверь, затем снова уткнулся в грудь Джейка. - Но
прежде чем вы сделаете это, сообщите о нашем приезде своему хозяину.
     - Его хозяин уже в курсе, - раздался голос от противоположной двери.
     Элизабет   сжалась  от  этого  язвительного  тона,  и  все   ее   фантазии
относительно того, что он в раскаянии падет к ее ногам, как только она  войдет,
испарились,  стоило  ей  взглянуть  в его лицо:  неприступное  и  твердое,  как
гранитная  скала.  Он не поспешил к ним навстречу, а остался стоять  на  месте,
облокотившись плечом о дверной косяк, скрестив на груди руки и наблюдая за ними
прищуренным  взглядом. До этого момента Элизабет казалось,  что  она  отчетливо
помнит,  как он выглядит, но теперь она поняла, что ошибалась. Замшевая  куртка
плотно  обхватывала широкие мускулистые плечи, гораздо более широкие,  чем  она
помнила, а его густые волосы были почти черными.
        Лицо   по-прежнему  поражало  своей  надменной  красотой  и  затаенно(|
чувственностью.  Все  та  же четкая линия рта и те же пронзительные  глаза,  но
сейчас эти золотистые глаза смотрели на нее с цинизмом, которого раньше  в  них
не  было,  а может быть, тогда она была слишком молода и наивна, чтобы заметить
его.  Все  в  нем теперь говорило о жестокости и силе, и Элизабет  окончательно
оробела,  не найдя ни малейшего подтверждения тому, что этот угрюмый мужчина  с
чужим   лицом   действительно  целовал  ее  когда-то  с  такой  обольстительной
нежностью.
     -  Ну что, вы уже насмотрелись на меня, графиня? - услышала она вдруг  его
голос  и  еще не успела оправиться от этого грубого приветствия, как  следующие
слова  Яна окончательно лишили ее дара речи. - Вы необыкновенная женщина,  леди
Кэмерон,  у вас, должно быть, нюх, как у гончей, коли вы сумели выследить  меня
даже здесь. А теперь, после того, как вам это удалось, вот вам дверь.
     Воспользуйтесь ею.
     Минутный шок, испытанный Элизабет, уступил место внезапной вспышке гнева.
     - Простите? - холодно осведомилась она.
     - Вы слышали меня.
     - Я была приглашена сюда.
      - Ну разумеется, - усмехнулся Ян, вдруг озаренный догадкой, что письмо ее
дяди не было чьей-то проделкой и что Джулиус Кэмерон, видимо, принял отсутствие
ответа  за  согласие,  а это уже само по себе было нелепо и  отвратительно.  За
последние несколько месяцев, с того времени, как стало известно о его богатстве
и  возможном  родстве с герцогом Стэнхоупом, Ян уже привык, что его  преследуют
люди,  которые  раньше отказывались с ним знаться. Он считал их надоедливыми  и
утомительными, но к Элизабет он почувствовал настоящее отвращение.
     Ян  Торнтон  смотрел  на  нее в оскорбительном молчании,  не  в  состоянии
поверить, что прелестная порывистая девушка, которую он помнил, превратилась  в
эту  холодную,  надменную и самоуверенную женщину. Даже в пыльной  одежде  и  с
испачканным  землей лицом Элизабет Кэмерон была все так же потрясающе  красива,
но  она  настолько изменилась - во всяком случае, внешне, - что он едва узнавал
ее. Не изменилось только одно - она была все такой же интриганкой и лгуньей.
     Ян отделился от двери и прошел вперед.
     - Хватит загадывать мне шарады, мисс Кэмерон. Никто вас сюда не приглашал,
и вы чертовски хорошо это знаете.
     Почти  ничего не видя от гнева и унижения, Элизабет схватила свой ридикюль
и  нашла  в нем письмо, которое получил ее дядя от Яна. Подойдя к нему твердым,
решительным  шагом, она швырнула письмо ему в грудь. Он машинально поймал  его,
однако читать не стал.
     - Объясните мне это, - потребовала она и отступила в ожидании ответа.
     -  Готов  поспорить,  еще  одна  записка, - саркастически  протянул  он  с
подчеркнутой медлительностью, вспоминая, каким дураком она его выставила  тогда
в оранжерее.
     Элизабет остановилась у стола, в твердом намерении стоять так до тех  пор,
пока не получит объяснений, - но не потому, что его объяснение, каким бы оно ни
было,  могло  заставить ее остаться. Когда стало ясно,  что  он  не  собирается
читать  письмо,  она в ярости повернулась к Джейку, который  испытывал  горькое
разочарование, видя, что Ян отсылает женщин, которых наверняка  можно  было  бы
уговорить готовить им пищу.
     -  Заставьте  его  прочитать его вслух! - приказала она подпрыгнувшему  от
неожиданности Джейку.
     -  Слушай, Ян, - сказал Джейк, думая о своем пустом животе и о том,  какая
безрадостная жизнь его ожидает в случае, если эти женщины уйдут, - ну почему бы
тебе не прочитать письмо, раз уж леди так просит?
     Видя,  что Ян проигнорировал и это обращение, Элизабет потеряла над  собой
контроль. Не думая, что делает, она нагнулась над столом и схватила лежащий  на
нем пистолет, взвела курок и навела пистолет на широкую грудь Яна Торнтона.
     - Читайте письмо!
     Джейк,  все  еще  думая о том, чего бы поесть, поднял  руки  вверх,  будто
пистолет был наведен на него.
     - Ян, это могло быть какое-то недоразумение, знаешь, и, по-моему, нехорошо
вести  себя так грубо с этими женщинами. Ну почему бы тебе не прочитать его,  а
потом  мы  все  сядем  и хорошенько, - он многозначительно  наклонил  голову  в
сторону мешка с провизией, - поужинаем.
     -  Я  не  собираюсь  читать его, - отрезал Ян. - В прошлый  раз,  когда  я
прочитал  записку от леди Кэмерон и встретился с ней в оранжерее, за  все  свои
хлопоты я получил пулю в руку.
     - У вас хватает наглости заявлять, что это я пригласила вас в оранжерею? -
в бешенстве выкрикнула Элизабет. С усталым вздохом Ян произнес:
     -  Вы,  похоже,  собрались  разыграть здесь  челтенхэмскую  трагедию,  так
давайте наконец разберемся и покончим с этой историей, прежде чем вы уедете.
     - Так вы отрицаете, что посылали мне записку? - спросила она.
     - Конечно, отрицаю!
     - В таком случае что же вы делали в оранжерее? - выпалила она.
     - Я пришел, потому что получил от вас ту безграмотную записку, - скучающим
оскорбительным тоном ответил он. - Можно вам посоветовать впредь уделять меньше
внимания  сценическому искусству, а потратить его хотя бы на улучшение почерка?
- его взгляд упал на пистолет. - Положите пистолет, пока не поранились.
     Дрожащей рукой Элизабет подняла пистолет еще выше.
     -  Вы  оскорбляете и унижаете меня всякий раз, как мы с вами  встречаемся.
Если  бы здесь был мой брат, он бы вызвал вас на дуэль! Но поскольку его  здесь
нет,  -  продолжила  она,  совсем потеряв голову, -  я  сама  потребую  от  вас
извинений. Если бы я была мужчиной, то имела бы полное право вызвать  вас.
И  пусть  я женщина, все равно никто не смеет отказать мне в этом праве.  -  Вы
смешны.  - Возможно, - тихо сказала Элизабет, - но, несмотря на это, я  неплохо
стреляю и буду для вас куда более серьезным противником, чем мой брат. Итак, вы
выйдете  на  улицу  или... или мне прикончить вас здесь? - пригрозила  она,  не
думая  в  эту  минуту,  сколь пуста и бессмысленна ее угроза.  Эрон  научил  ее
обращаться с оружием в целях самообороны, и хотя Элизабет без промаха  била  по
мишеням, в живое существо она еще никогда не стреляла.
     - Я не сделаю такой глупости. Элизабет подняла пистолет еще выше.
      - В таком случае я требую немедленных извинений.
     - И за что же я должен извиняться? - с тихой яростью в голосе спросил Ян.
     - Во-первых, за то, что с помощью записки заманили меня в оранжерею.
     - Я не писал никакой записки. Я получил ее от вас.
     -  У  вас, по-видимому, большие трудности с сортировкой писем, которые  вы
получаете  и  отправляете. Во-вторых, вы должны извиниться за то, что  пытались
соблазнить меня в Англии и погубили мою репутацию...
     - Ян! - закричал Джейк, как громом пораженный. - Одно дело - сказать леди,
что  у  нее  плохой почерк, но испортить ее репутацию - это совсем другое.  Так
можно погубить всю ее жизнь!
     Ян бросил на него ироничный взгляд.
     - Спасибо, Джейк, за пламенное нравоучение. Может быть, теперь поможешь ей
спустить курок?
     Неожиданно  Элизабет стало смешно. Она вдруг осознала всю  нелепость  этой
сцены:  она  стоит,  направив пистолет на человека в его  собственном  доме,  а
Люсинда  придерживает  зонтиком  другого человека,  который  всячески  пытается
разрядить  обстановку, на самом деле только еще больше накаляя  ее.  Потом  она
осознала  всю тщетность своих усилий, и вся ее веселость мгновенно  пропала.  В
который  уже раз этот невозможный человек делает из нее полную дуру, и от  этой
мысли  глаза  девушки засверкали, ярость вновь вспыхнула в  ее  душе.  Элизабет
повернула голову и с холодной злостью посмотрела на Торнтона.
     Несмотря  на то, что Ян держался с видимым безразличием, он ни на  секунду
не   переставал   наблюдать  за  ней  и,  инстинктивно  почувствовав   внезапно
вспыхнувшую  в  ней  ярость,  приготовился к отпору.  Кивнув  на  пистолет,  он
заговорил, и на этот раз в его спокойном ровном голосе не было насмешки.
     -  Я  думаю, вам следует кое о чем подумать, прежде чем пустить в ход  это
оружие.
     Элизабет,  конечно,  не собиралась стрелять, однако внимательно  выслушала
его советы, высказанные все тем же доброжелательным тоном.
     - Ну, во-первых, вам нужно действовать очень быстро и очень спокойно, если
вы  намерены  пристрелить меня. Вы также должны успеть  перезарядить  пистолет,
прежде  чем  Джейк  отнимет  его у вас. Во-вторых, я думаю,  будет  справедливо
предупредить вас о том, что здесь будет море крови. Я вовсе не жалуюсь, как  вы
понимаете, но вы уже никогда не сможете надеть это очаровательное платье. Ну  и
потом вас, конечно, повесят, - продолжил он, как бы размышляя вслух, - однако я
думаю,  это будет уже не так страшно по сравнению с тем скандалом, который  вам
придется пережить до этого.
     Слишком  недовольная  и  своим, и его поведением, чтобы  отреагировать  на
последнее  замечание,  Элизабет  вздернула  подбородок  и  заставила   себя   с
достоинством произнести:
     -  С  меня  довольно,  мистер Торнтон. Я полагала,  ничто  уже  не  сможет
сравниться  с  вашим  свинским поведением в прошлый  раз,  однако  вы  доказали
обратное.  К  несчастью,  я не так дурно воспитана, как  вы,  и  мне  не  чужды
угрызения   совести.  Поэтому,  боюсь,  что  не  смогу  застрелить  безоружного
человека.  Люсинда,  мы  уходим,  - сказала она,  потом  оглянулась  на  своего
примолкшего  врага,  который  уже  сделал шаг вперед,  предупреждающе  покачала
головой  и  с  исключительной  любезностью  добавила:  -  Нет,  пожалуйста,  не
трудитесь  провожать нас, сэр, в этом нет необходимости. И кроме того,  мне  бы
хотелось запомнить вас таким - растерянным и бессильным.
     Как  ни  странно, но в этот трудный момент своей жизни Элизабет испытывала
почти  радость,  потому что наконец защищала свое достоинство, а  не  принимала
малодушно свою долю.
     Люсинда уже вышла на крыльцо. Элизабет подумала, что бы такое сказать Яну,
чтобы  он,  отыскав  пистолет,  который она собиралась  выбросить,  не  вздумал
направить  его на нее. В конце концов она решила просто напомнить  ему  его  же
собственный совет и, отступая спиной к двери, сказала:
     -  Я  знаю, вам очень неприятно, что мы покидаем вас таким образом,  -  ее
голос и рука при этих словах предательски дрогнули, - но прежде чем вы решитесь
преследовать нас, умоляю вас последовать своему же совету и подумать, стоит  ли
быть повешенным только за удовольствие убить меня.
     Развернувшись, Элизабет хотела выбежать из дома, как вдруг что-то сбило ее
с  ног, ударило по руке, и пистолет отлетел в сторону. В ту же секунду рука  ее
оказалась заломленной назад.
       -  Нет, - услышала она у себя над ухом его ужасный голос, - я думаю, это
стоит того.
     В тот момент, когда Элизабет уже решила, что рука ее сейчас оторвется, она
получила  хороший  тычок в спину и вылетела на двор. Дверь  за  ней  со  стуком
захлопнулась.
     -  Ну  и  ну!  Никогда  в жизни со мной не случалось ничего  подобного!  -
сказала  Люсинда,  глядя  на  закрытую дверь. Грудь  ее  высоко  вздымалась  от
возмущения.
     -  И  со  мной  тоже, - сказала Элизабет, отряхивая грязь с подола.  -  Мы
сможем  поговорить об этом сумасшедшем, когда спустимся по тропинке  и  нас  не
будет видно из дома, - сказала она, решив удалиться как можно более достойно. -
Поэтому не будешь ли ты так добра взяться за тот конец сундука?
     С  недобрым  блеском в глазах Люсинда повиновалась, и они  пошли  вниз  по
тропинке,  целиком  сосредоточившись на том,  чтобы  держать  спины  как  можно
прямее.
     В  это время Джейк, глубоко засунув руки в карманы, наблюдал из окна  дома
за удаляющимися женщинами со смешанным выражением изумления и злости на лице.
     -  Черт  знает  что, - выдохнул он наконец, кинув взгляд на  Яна,  который
хмуро разглядывал записку. - Эти женщины добрались до тебя и в Шотландии! Но, я
думаю, это прекратится, как только ты объявишь о своей помолвке. - Он рассеянно
поскреб свою буйную рыжеволосую голову и снова повернулся к окну и посмотрел на
тропинку.  Женщины уже скрылись из виду, и Джейк отошел от  окна.  Не  в  силах
сдержать  невольного  восхищения,  он прибавил:  -  Должен  тебе  сказать,  эта
блондинка  - мужественная девушка, надо отдать ей должное. Она так хладнокровно
стояла тут и поучала тебя твоими же словами, да еще назвала свиньей. Я не  знаю
мужчины, который осмелился бы на это!
     -  Она  на  все  осмелится, - сказал Ян, вспоминая ту юную искусительницу,
какой  она  была  два  года назад. В то время, как другие девушки  ее  возраста
только краснели и жеманились, Элизабет Кэмерон сама пригласила его на танец при
первой  же  встрече. В тот же вечер она выступила против целой толпы  мужчин  в
карточной  комнате, а на следующий день рискнула своей репутацией, встретившись
с  ним  в  лесном  домике, - и все это называлось у нее  "небольшим  загородным
приключением".  С  тех  пор  она, должно быть, не раз  ввязывалась  в  подобные
истории, иначе с чего бы ее дяде рассылать письма совершенно незнакомым людям с
предложением жениться на ней. Это было единственное объяснение, которое находил
Ян  действиям  Джулиуса  Камерона, поразившим его  своей  беспрецедентностью  и
полным  отсутствием  такта и вкуса. Другое объяснение,  которое  пришло  ему  в
голову, заключалось в том, что ее родные отчаянно нуждались в деньгах и с  этой
целью  искали  для  Элизабет  богатого мужа. В  этом  отношении  Ян  им  вполне
подходил.  Когда  он  встретил Элизабет на том загородном приеме,  она  была  в
роскошном  дорогом  платье,  и,  кроме того, на  приеме  вообще  присутствовала
исключительно  светская элита. И обрывки слухов, которые ему довелось  услышать
уже после того фатального уикэнда, свидетельствовали о том, что она вращается в
самых высших кругах общества.
     -  Интересно, куда они пойдут, - сказал Джейк, слегка нахмурясь. - В  лесу
водятся волки, и вообще полно всякого зверья.
     - Ни один приличный волк не станет связываться с ее дуэньей, которая машет
зонтиком, как помелом, - ответил Ян, но ему стало немного не по себе при мысли,
что женщинам придется ночевать под открытым небом.
     -  А-а!  - засмеялся Джейк. - Так вот кто она такая? А я подумал, что  они
обе  собираются  обхаживать тебя. Лично я побоялся бы закрыть  глаза,  если  бы
рядом со мной в постели лежала эта ведьма.
     Ян  не  слушал  его.  Он  машинально развернул  письмо,  догадываясь,  что
Элизабет  не может быть настолько глупа, чтобы написать ее собственным  корявым
детским  почерком. Первой его мыслью, когда он увидел ровные красивые  строчки,
было,  что  она  кого-то  попросила  написать  это  письмо...  но  потом  слова
показались ему смутно знакомыми, потому что он сам произносил их когда-то:
     "Ваше предложение достойно рассмотрения. Первого числа следующего месяца я
уезжаю  в Шотландию, и отложить путешествие не имею возможности. Однако считаю,
что встреча между нами должна состояться в любом случае. Буду ждать вас в своем
шотландском   коттедже.  Карта  с  указаниями,  как  добраться   до   коттеджа,
прилагается. Сердечно ваш. Ян".
     - Ну, попадись мне этот идиот! - прорычал Ян.
     - Это ты о ком?
     - О Петерсе!
     -  О  Петерсе?  - удивился Джейк. - Это твой секретарь? Тот,  которого  ты
уволил за то, что он перепутал все письма?
     -  Надо  было  удавить его! Эта записка была предназначена  для  Дикинсона
Вэрли. А он послал ее Камерону.
     В  полной растерянности Ян запустил пальцы в волосы. Как бы сильно ему  ни
хотелось  навсегда  избавиться  от Элизабет и даже  от  самой  мысли,  что  она
существует на свете, он не мог допустить, чтобы женщины провели ночь в  коляске
или  в  чем  там  они  сюда  добрались,  тем  более  что  оказались  они  здесь
исключительно по его вине. Он с виноватой улыбкой кивнул Джейку.
     - Пойди приведи их.
     - Я? Почему я?
     -  Потому что, - с горечью сказал Ян, переходя в кабинет и убирая пистолет
в  стол,  -  сейчас  начнется дождь, это во-первых. А  во-вторых,  если  ты  не
приведешь их, тебе придется самому готовить ужин.
     -  Если  я  должен  идти  за этой женщиной, мне надо  сначала  чего-нибудь
выпить. Они с сундуком, так что далеко не уйдут.
     - Пешком? - удивился Ян.
     - Ну а как, ты думаешь, они добрались сюда?
     - О-о, я был слишком зол, чтобы подумать об этом.
     В  конце тропинки Элизабет опустила свой конец сундука на землю и без  сил
упала  на него рядом с Люсиндой. В груди у нее клокотал нервный смех, вызванный
усталостью,  страхом, поражением и последними остатками того  триумфа,  который
она   испытала,  поставив  на  место  этого  человека,  погубившего  ее  жизнь.
Единственное,  чем она могла объяснить сегодняшнее поведение Яна Торнтона,  это
тем, что он совершенно ненормальный.
     Покачав  головой,  Элизабет заставила себя не думать о  нем.  В  настоящий
момент  у  нее  было столько других проблем, что она не знала, с какой  из  них
начать.  Девушка искоса глянула на свою оцепеневшую дуэнью, и губы  ее  тронула
улыбка,  вызванная  воспоминанием  о поведении  Люсинды  в  коттедже.  С  одной
стороны,
       Люсинда  напрочь  отвергала  всякие проявления  чувств,  а  с  другой  -
продемонстрировала   самый  бешеный  темперамент,  какой  Элизабет   когда-либо
приходилось  наблюдать. Видимо, собственные вспышки гнева  Люсинда  не  считала
проявлением  чувств.  Без тени колебания или сожаления Люсинда  могла  словесно
разорвать неугодного ей человека на мелкие кусочки, потом бросить их на землю и
растоптать каблуками своих крепких туфель.
     Однако  попробуй  сейчас Элизабет выказать хоть малейший  страх  перед  их
тяжелым  положением, как Люсинда тотчас вытянется в струнку и выскажет ей  свое
неодобрение в самых нелицеприятных выражениях.
     Элизабет  с  беспокойством поглядела на небо, по которому  неслись  черные
тучи,  предвещавшие бурю, но когда она заговорила, ее голос звучал до нелепости
безмятежно.
     - Кажется, собирается дождь, Люсинда, - заметила она, когда холодные капли
дождя застучали по листьям деревьев над их головами.
     -  Похоже,  что  так, - тем же тоном ответила Люсинда. Она ловко  раскрыла
зонт и подняла его над ними обеими.
     - Как хорошо, что у тебя есть с собой зонт.
     - Я никогда с ним не расстаюсь.
     - Не думаю, что мы сильно промокнем от небольшого дождя.
     - Да, вряд ли.
     Элизабет  оглядела  окружавшие их острые шотландские скалы.  Тоном,  каким
обычно задают риторические вопросы, она поинтересовалась:
     -  Как  ты  думаешь,  здесь  водятся волки?  -  Полагаю,  что  сейчас  они
представляют для нас большую угрозу, чем этот дождь, - ответила Люсинда.
     Солнце склонялось к горизонту, и весенний воздух без его горячей поддержки
начал быстро остывать, Элизабет не сомневалась, что до наступления темноты  они
уже совершенно замерзнут.
     - Немного прохладно.
     - Что есть, то есть.
     - В сундуке должна быть теплая одежда.
     -  Ну,  если  так,  то  холод  нам не страшен. Своевольное  чувство  юмора
Элизабет выбрало именно этот малоподходящий момент, чтобы проявить себя.
       - Да, мы быстро согреемся и к тому времени, как нас окружат волки, будем
как раз тепленькими.
     - Очень может быть.
     От  накопившейся усталости, волнения и голода в сочетании с  непробиваемым
спокойствием  Люсинды,  после  того, как она штурмом  взяла  коттедж,  Элизабет
начала смотреть на создавшуюся ситуацию с опасным легкомыслием.
     -  Но  если  волки  поймут,  насколько мы сами  голодны,  они  постараются
убраться от нас подальше.
     - Меня ободряет такая возможность.
     -  Мы разожжем костер, - сказала Элизабет, и губы ее начали подрагивать. -
Это заставит их держаться в отдалении.
     Люсинда  ничего не ответила, занятая собственным" мыслями,  и  Элизабет  в
неожиданном приливе счастья вдруг призналась:
     - А знаешь, Люсинда? Я не жалею ни о чем случившемся сегодня.
     Люсинда сдвинула седые брови и подозрительно покосилась на Элизабет.
     -  Я  понимаю, что это может показаться невероятным, но ты только вообрази
себе,  как  чудесно было держать его под дулом пистолета, пусть даже  несколько
минут?  Ты находишь это... странным? - спросила Элизабет, заметив, что  Люсинда
смотрит прямо перед собой, застыв в сердитом задумчивом молчании.
     -  Что  я  нахожу  странным, - ответила Люсинда ледяным тоном,  выражающим
суровое  осуждение  и удивление, - так это то, что ты сумела  вызвать  у  этого
мужчины такую сильную неприязнь.
     - Да он просто ненормальный.
     - Мне он показался рассерженным и огорченным.
     - Чем?
     - Это интересный вопрос.
     Элизабет  вздохнула. Когда Люсинда бралась разгадать какую-нибудь загадку,
она  не  успокаивалась, пока не добивалась своего. Она не  могла  относиться  с
сочувствием  к  чьим-либо  поступкам, если  не  понимала  их.  Элизабет  решила
отвлечься  от мыслей о Яне Торнтоне и подумать над тем, что их ждет в ближайшие
несколько  часов. Ее дядя категорически отказался оплачивать карету  и  кучера,
пока  они будут здесь жить. В соответствии с его указаниями они отправили Эрона
обратно  в  Англию, как только достигли шотландской границы и наняли коляску  в
Уэйкли-Инн.  Через  две недели Эрой должен был приехать за ними.  Конечно,  они
могут вернуться в Уэйкли-Инн и дожидаться Эрона там, но у Элизабет было слишком
мало денег, чтобы заплатить за гостиницу.
     Может  быть, ей удастся нанять коляску в гостинице, а расплатиться,  когда
их  довезут до Хэвенхёрста, но цена может оказаться такой большой, что у нее  и
там не наберется достаточно денег, как бы блестяще она ни торговалась.
     Но самое худшее, что ждало ее впереди, - это объяснение с дядей Джулиусом.
Он  будет вне себя, если она вернется на две недели раньше положенного времени,
конечно, в том случае, если ей вообще удастся вернуться. И что он ей скажет?
     Однако  сейчас  надо  решить,  что им делать, двум  беззащитным  женщинам,
оказавшимся в дебрях Шотландии холодной дождливой ночью.
     На  гравийной  дорожке послышались шаркающие шаги, и обе  женщины,  загнав
робкую надежду поглубже, выпрямились и изобразили на лицах полное безразличие.
     -  Ну,  ну,  ну, - расцвел при виде их Джейк, - хорошо, что  я  успел  вас
перехватить  и...  -  он потерял мысль при виде женщин,  гордо  восседающих  на
сундуке под черным зонтом. - А-а... а где ваши лошади?
     -  У  нас  нет  лошадей, - сообщила ему Люсинда таким  тоном,  словно  эти
животные своим присутствием могли нарушить их тет-а-тет.
     - Нет? А как же вы добирались сюда?
     - Мы приехали в это Богом забытое место в наемном экипаже.
     -  Понятно.  - Джейк погрузился в растерянное молчание, и Элизабет  решила
сказать  ему что-нибудь приятное, чтобы вывести из этого состояния, но  Люсинда
уже потеряла терпение,
     - Вы, по-видимому, пришли, чтобы попросить нас вернуться?
     - Ах, да. Да, вы правы.
     - Ну так давайте. Мы не собираемся ждать вашего приглашения всю ночь.
     Такая  откровенная ложь из уст Люсинды потрясла Элизабет. Видя, что  Джейк
не  знает,  как приступить к этому деликатному делу, Люсинда встала  и  помогла
ему:
       -  Полагаю,  мистер Торнтон чрезвычайно сожалеет о своем непростительном
поведении, которому нет решительно никаких оправданий?
     - Ну, да, думаю, что так. В некотором роде.
     - И несомненно, собирается сказать нам об этом лично, когда мы вернемся?
     Джейк  заколебался, взвешивая свою уверенность в том, что  Ян  не  намерен
говорить  ничего подобного, и несомненность того, что если он не приведет  этих
женщин  обратно,  ему  придется готовить еду самому  и  лечь  спать  с  больной
совестью.
     -  Почему бы не предоставить ему возможность принести извинения самому?  -
уклончиво ответил он.
     Люсинда  вышла  на тропинку, ведущую наверх к дому, и по-хозяйски  кивнула
Джейку:
     - Понесете наши вещи. Идем, Элизабет.
     Пока  они  шли  к коттеджу, Элизабет разрывалась между желанием  выслушать
извинения  Яна  и желанием убежать. В камине уже горел огонь,  и  она  испытала
огромное облегчение, увидев, что негостеприимного хозяина в комнате нет.
     Однако  он появился буквально через несколько секунд, на этот раз уже  без
куртки, с охапкой дров, которую бросил у камина.
     Выпрямившись, он повернулся к Элизабет, которая наблюдала за ним с деланно
безразличным выражением лица.
     - Кажется, вышла ошибка, - коротко сказал он.
     - Значит ли это, что вы вспомнили о своем приглашении?
     -  Оно  было  отправлено вам по ошибке. Я приглашал  сюда  совсем  другого
человека. Но к несчастью, письмо попало к вашему дяде.
     До  этого момента Элизабет казалось, что в большей степени унизить ее  уже
невозможно.  Лишенная даже слабой защиты праведного негодования, она  оказалась
перед  фактом, что явилась сюда непрошеной гостьей и в результате  оказалась  в
дураках не один раз, а дважды.
     - Как вы сюда добрались? Я что-то не слышал топота лошадиных копыт.
     -  Большую часть пути мы проехали в наемном экипаже, - уклончиво  ответила
Элизабет, ухватившись за ранее высказанную версию Люсинды, - но он сразу уехал,
как  только  доставил  нас сюда. - Она увидела, как недовольно  сузились  глаза
Торнтона,  когда он понял, что теперь от них не отвязаться, если только  он  не
решится потратить несколько дней на то, чтобы отвезти их обратно в гостиницу.
     Испугавшись, что слезы, подступившие к глазам, вот-вот прольются, Элизабет
запрокинула  голову  и  отвернулась,  притворяясь,  что  разглядывает  потолок,
лестницу,  стены, что угодно, лишь бы не смотреть на него. Сквозь  пелену  слез
она  вдруг  впервые  заметила,  что в этом месте,  похоже,  не  убирались,  как
минимум, год.
     Люсинда, тоже осмотревшая помещение, пришла к такому же выводу.
     Джейк,   предчувствуя,   что  старая  леди  сейчас   выскажет   что-нибудь
оскорбительное  в адрес жилища Яна, нарушил паузу, демонстрируя  преувеличенную
радость.
     - Так-так-так, - весело заговорил он, потирая руки и подходя к огню. - Ну,
теперь, когда все утряслось, может быть, представимся, как полагается? А  потом
займемся  ужином.  - Он вопросительно посмотрел на Торнтона,  ожидая,  что  тот
возьмет  представление  на  себя, но Ян, вместо того  чтобы  сделать  это,  как
полагается, просто кивнул головой в сторону красивой блондинки и сказал:
     - Элизабет Кэмерон - Джейк Уайли.
     - Как поживаете, мистер Уайли? - спросила Элизабет.
     -  Зовите  меня  Джейком, - бодрым голосом сказал он,  потом  выжидательно
повернулся к страшной дуэнье: - А вы?
     Испугавшись,  что  Люсинда  сейчас набросится  на  Яна  за  его  галантное
обращение, Элизабет поспешно сказала:
     - Это моя компаньонка, мисс Люсинда Трокмортон-Джонс.
     -  Боже  милостивый!  Целых  два имени. Ну, я думаю,  можно  не  соблюдать
формальности,  раз уж нам придется провести тут вместе несколько  дней!  Зовите
меня просто Джейком. А как мне вас называть?
     -  Вы  можете называть меня мисс Трокмортон-Джонс, - сообщила ему Люсинда,
глядя на кончик своего птичьего носа.
     -  Э-э... очень хорошо, - ответил Джейк, бросив тревожный взгляд  на  Яна,
который,  казалось, с удовольствием наблюдал за его тщетными попытками  создать
атмосферу  непринужденности. Расстроенный Джейк запустил пальцы в  свою  густую
шевелюру  и  попытался изобразить на лице улыбку. Неуверенным жестом  он  обвел
неприбранную комнату. - Ну, а теперь, когда мы познакомились, надо  бы  сделать
уб... а-а... уб... да, раз уж у нас тут такая замечательная компания, нужно...
     - Снять со стола стулья? - помогла ему Люсинда. - И подмести пол?
     -  Люсинда!  - в отчаянии прошептала Элизабет. - Они же не знали,  что  мы
приедем.
     -  Ни  один уважающий себя человек не останется в таком месте даже на одну
ночь, - отрезала Люсинда, и Элизабет со смешанным чувством тревоги и восхищения
увидела,   как   эта   доблестная   женщина   развернулась   и   атаковала   их
негостеприимного хозяина. - Ошибка это была или нет, но ответственность за наше
пребывание здесь лежит на вас! И я жду, что вы вызовете своих слуг, которых  вы
куда-то  попрятали, и велите им немедленно постелить нам чистое белье. Я  также
вправе надеяться, что к утру здесь будет чистота и порядок! Из вашего поведения
явствует,  что  вы не джентльмен, но мы - леди и ждем, чтобы с нами  обращались
соответственно.
     Краем  глаза  Элизабет  наблюдала за Яном  Торнтоном,  который  совершенно
равнодушно выслушал эту отповедь, однако она заметила, как у него на шее нервно
запульсировала жилка.
     Но  Люсинде  не было никакого дела до его реакции и, подхватив свои  юбки,
она повернулась к лестнице, а потом к Джейку:
     - Вы можете показать нам наши спальни. Мы хотим отдохнуть.
     - Отдохнуть! - закричал Джейк как громом пораженный. - Но... но как быть с
ужином?
     - Вы можете подать его нам наверх.
     Видя,  что Джейк пребывает в полном недоумении, Элизабет решила простым  и
вежливым языком изложить смысл сказанного ее компаньонкой.
     -  Мисс  Трокмортон-Джонс  хочет сказать, что  мы  слишком  устали,  чтобы
составить  вам приятную компанию за столом, и поэтому предпочли бы поужинать  у
себя в комнатах.
     - Вы поужинаете, - ужасным голосом, от которого у Элизабет кровь застыла в
жилах,  сказал  Ян  Торнтон, - вы поужинаете тем, что  приготовите  себе  сами,
мадам. И если вам нужно чистое белье, вам придется сходить за ним в кабинет.  А
если вам нужны чистые комнаты, приберитесь в них. Я ясно выразился?
     - Предельно! - возмущенно начала Элизабет, но Люсинда перебила ее голосом,
дрожащим от гнева:
     - Вы что, сэ-э-эр, предлагаете нам выполнять работу прислуги? Опыт общения
со  светским  обществом,  и  особенно  с Элизабет,  породил  у  Яна  сильнейшее
презрение  ко  всем  амбициозным, мелочным, во  всем  потакающим  себе  молодым
женщинам, весь смысл жизни которых составляли наряды и драгоценности,  которые
они стремились приобрести с минимальными затратами усилий и денег.
     -  Я  предлагаю  вам  в  первый  раз в вашей глупой,  бессмысленной  жизни
позаботиться о себе самостоятельно. За это я, в свою очередь, дам  вам  пищу  и
крышу  над головой до тех пор, пока не смогу доставить вас в деревню.  Если  же
эта  задача кажется вам Невыполнимой, мое первое предложение остается  в  силе:
вот дверь, воспользуйтесь ею.
     Элизабет   уже  знала,  что  этого  человека  бессмысленно   призывать   к
благоразумию, и потому решила не вдаваться в дальнейшие объяснения.
     -  Люсинда,  - сказала она с усталой покорностью в голосе, - не растравляй
себя  попытками  втолковать мистеру Торнтону, что это по его ошибке  мы  сейчас
терпим  неудобства.  Ты  только впустую потратишь  время.  Будь  на  его  месте
настоящий  прирожденный джентльмен, он бы сразу извинился  вместо  того,  чтобы
произносить пламенные обвинительные речи. Но мистер Торнтон не джентльмен,  как
я уже тебе говорила, и ему доставляет удовольствие унижать людей. Поэтому нужно
просто  смириться  с тем фактом, что он будет унижать нас все  время,  пока  мы
будем здесь находиться.
     Элизабет окинула Яна пренебрежительным взглядом и холодно бросила:
     - Спокойной ночи, мистер Торнтон. - Затем повернулась к Джейку, и голос ее
немного потеплел, - Спокойной ночи, мистер Уайли.
     Когда обе женщины удалились в свои спальни, Джейк уныло подошел к столу  и
порылся  в мешке с провизией. Достав оттуда хлеб и сыр, он прислушался к  шагам
наверху,  которые  переместились из кабинета в спальню. Было  слышно,  как  они
ходят по комнатам, готовясь ко сну. Покончив с едой и выпив два стакана мадеры,
Джейк посмотрел на Яна.
     - Тебе нужно что-нибудь съесть, - сказал он.
     -  Я не голоден, - коротко ответил Ян, отрешенно глядя в темноту за окном.
Джейк только пожал плечами.
     Наверху уже с полчаса не было слышно никакого движения, и Джейк чувствовал
себя виноватым, что женщины легли спать голодными. Поколебавшись, он сказал:
     - Может, отнести им чего-нибудь наверх?
     -  Нет,  - сказал Ян. - Если они хотят есть, то прекрасно могут спуститься
сюда и накормить себя сами.
     - Мы не очень-то гостеприимны, Ян.
     -  Негостеприимны? - повторил Торнтон, бросив саркастический взгляд  через
плечо.  - Может быть, ты не понял, что они заняли наши спальни? А это означает,
что нам с тобой придется спать на диване.
     -  Диван слишком короткий. Я лучше пойду спать в сарай. Меня это нисколько
не  смущает.  Я  люблю  запах сена. Твой сторож привел  туда  корову  и  принес
несколько  кур,  как ты просил в письме, так что у нас будут  молоко  и  свежие
яйца. По-моему, единственное, о чем он не позаботился, так это чтобы кто-нибудь
здесь убрался.
     Видя,  что  Ян  не  отвечает и продолжает хмуро  смотреть  в  окно,  Джейк
неуверенно сказал:
     -  Может  быть,  ты  расскажешь мне, как здесь оказались  эти  женщины?  И
объяснишь, кто они такие?
     Ян  издал долгий сердитый вздох, откинул назад голову и помассировал  себе
шею.
     - Я встретил Элизабет полтора года назад на одном из светских приемов. Она
только-только  появилась  в  обществе, но  уже  успела  обручиться  с  каким-то
несчастным  дворянином.  Но, видимо, этого ей показалось  мало,  и  она  решила
испытать свои чары на мне.
     - Испытать на тебе свои чары? Ты же говоришь, она была обручена.
     Нетерпеливо вздохнув, Ян объяснил:
     - Дебютантки - женщины особой породы, ты с такими не сталкивался. Два раза
в  год мамаши привозят их в Лондон и выставляют в течение сезона на балах,  как
лошадей  на  аукционе.  В конце концов их продают в жены  тому,  кто  предложит
большую цену. Почти так же высоко, как и деньги, ценится титул.
     -  Какое  варварство! - возмущенно воскликнул Джейк. Ян иронично посмотрел
на него.
     -  Не  стоит  их  жалеть. Их это вполне устраивает. В браке их  привлекают
платья, драгоценности и возможность иметь тайные связи с теми, кто им нравится,
после  того, как они произведут ни свет законного наследника. Им чужды  понятия
верности, честности и вообще все человеческое.
     Джейк удивленно поднял брови.
     -  Что-то  я  раньше не замечал, чтобы ты так плохо относился  к  женскому
полу,  -  сказал он, вспомнив о женщинах, с которыми Ян был близок за последние
два  года,  среди  них  были  и титулованные особы. Кстати,  о  дебютантках,  -
осторожно  продолжил  Джейк, видя, что Ян не отвечает, - как  насчет  той,  что
наверху?  Это из принципа ты так зол на нее или у тебя к ней какие-то особенные
чувства?
     Ян  подошел  к  столу и налил себе виски. Залпом проглотив его,  он  пожал
плечами и сказал:
     -  Мисс  Кэмерон  более изобретательна и смела, чем ее  пресные  подружки.
Кстати, она первая познакомилась со мной.
     -  Могу  себе  представить, как ты расстроился, - пошутил Джейк,  -  когда
девушка с лицом, как мечта, попыталась соблазнить тебя и испытать на тебе  свои
женские чары. Кстати, они сработали?
     Стукнув по столу стаканом, Ян коротко ответил:
     - Сработали.
     Выбросив  Элизабет из головы, он открыл шкатулку из оленьей  кожи,  достал
оттуда кое-какие бумаги, которые собирался просмотреть, и сел у огня.
     Джейк  попытался  сдержать свое любопытство, но через несколько  минут  не
выдержал:
     - А что было потом?
     Углубившийся  в  чтение  документов  Ян,  не  поднимая  головы,  рассеянно
ответил:
     - Я просил ее выйти за меня замуж, она прислала мне записку с приглашением
встретиться в оранжерее, я пошел туда,  там на нас набросился ее брат и сообщил
мне, что она графиня и уже помолвлена.
     Ян потянулся за пером, лежавшим на маленьком столике рядом с его стулом, и
стал делать пометки на полях контракта.
     - И? - снова спросил Джейк.
     - Что и?
     - Что было потом, после того, как на тебя набросился ее брат?
     - Его взбесило, что человек, не принадлежащий к высшему обществу, собрался
жениться на его сестре, и за это он вызвал меня на дуэль, - ответил Ян и сделал
еще одну пометку в контракте.
     -  А  зачем  она  приехала  сюда? - спросил Джейк,  подивившись  про  себя
неисповедимости путей Господних.
     -  Да Бог ее знает, - недовольно пробормотал Ян. - Судя по ее поведению, я
могу только предположить, что она ввязалась в какую-то очень нехорошую историю,
и теперь ее репутация не подлежит восстановлению.
     - А какое это имеет отношение к тебе?
     Ян  испустил глубокий вздох и так взглянул на Джейка, что тому стало ясно,
что терпение его на исходе.
     -  Я  предполагаю, что ее родственники вспомнили, как я был увлечен ею два
года назад, и предложили ей снова меня окрутить.
     -  А  как  ты  думаешь, это как-нибудь связано с желанием старого  герцога
сделать  тебя,  родного внука, своим наследником? - Джейк ждал  ответа,  но  Ян
углубился  в чтение документов и не ответил. Сделав вывод, что рассчитывать  на
дальнейшие  признания  бесполезно,  Джейк  взял  свечу,  подхватил   одеяла   и
отправился  ночевать  в  сарай. В дверях он задержался, вдруг  осененный  новой
мыслью.
     -  А  ведь  она сказала, что не посылала тебе никакой записки о встрече  в
оранжерее.
     - Она лгунья и к тому же великолепная актриса, - ледяным тоном ответил Ян,
не  отрывая  взгляда от бумаг. - Завтра я подумаю, как поскорее  избавиться  от
нее.
     Что-то в лице Яна заставило Джейка спросить:
     - К чему такая спешка? Ты боишься снова поддаться ее чарам?
     - Едва ли.
     -  Тогда  ты,  должно  быть, сделан из камня, - поддразнил  Джейк.  -  Эта
девушка так красива, что соблазнит любого мужчину, который пробудет с ней  хотя
бы час, не исключая и меня, а ты знаешь, что я не очень-то бегаю за юбками. - о
таком случае остерегайся оставаться с ней наедине, - мягко ответил Ян.
     -  Да  я,  честно  говоря, не имел бы ничего против,  -  засмеялся  Джейк,
покидая комнату.
     
     Тем  временем Элизабет в своей спальне, которая находилась в самом дальнем
конце коридора, за кухней, устало стянула с себя одежду, забралась в постель  и
мгновенно провалилась в глубокий сон.
     В  спальне, расположенной над комнатой, где разговаривали мужчины, Люсинда
Трокмортон-Джонс  готовилась ко сну более тщательно. То,  что  она  протряслась
весь  день  на  телеге с сеном, потом была выставлена из грязного коттеджа  под
дождь,  где  ей пришлось опасаться нападения хищных зверей, и под  конец  грубо
отправлена  спать  без маковой росинки во рту, Люсинда не  считала  достаточным
основанием  для  жалости  к себе и не собиралась нарушать  обычного  распорядка
отхода ко сну. Стянув с себя черное бомбазиновое платье, она вынула шпильки  из
волос,  затем  ровно сто раз медленно провела по ним гребнем,  затем  аккуратно
заплела их в косы и спрятала под белый ночной чепчик.
     Однако   два   обстоятельства  настолько  вывели  Люсинду   из   душевного
равновесия, что, забравшись в постель и укрывшись колючим одеялом, заснуть  она
не смогла. Во-первых, в этой убогой спальне не было таза с кувшином, вследствие
чего  она  лишилась привычных водных процедур перед сном. А во-вторых, кровать,
на  которую  она  уложила свое костлявое тело, была страшно  жесткой  и  вся  в
буграх.
     Поэтому  к  тому Времени, как мужчины внизу начали разговаривать,  Люсинда
все еще не спала, и их голоса доносились до нее тихо, но довольно отчетливо.  И
так  уж  вышло,  что  она  невольно подслушала их разговор.  Вообще-то  Люсинда
Трокмортон-Джонс подслушивала все пятьдесят шесть лет, что жила  на  свете,  но
это не мешало ей сурово осуждать других людей, которые занимались тем же самым.
Об этом знали все слуги в домах, где она жила. Если она заставала его или ее за
подслушиванием  у  дверей или подглядыванием в замочную  скважину,  то  тут  же
безжалостно  выдавала преступника хозяину, независимо от того, какую  должность
занимал провинившийся.
     Однако   в   данном   случае  Люсинда  не  считала,  что   опустилась   до
подслушивания. Она просто слышала.
     Люсинда внимательно прислушивалась к каждому слову Яна, мысленно взвешивая
их  правдивость.  Несмотря на муки, причиняемые неудобным  жестким  ложем,  она
лежала  совершенно спокойно. Глаза ее были закрыты, мягкие белые руки  скрещены
на  плоской груди. Она не вертелась и не копалась в одеялах, не вздыхала  и  не
таращилась  в  потолок, как делал бы любой другой на ее месте. Она  лежала  так
тихо, что если бы кто-нибудь заглянул в комнату и увидел ее неподвижную фигуру,
освещенную  слабым лунным светом, он удивился бы, не обнаружив в  руках  у  нее
распятия и зажженной свечи в ногах.
     Однако  это  впечатление было обманчивым и нисколько не отражало  активной
деятельности  ее мозга, который энергично размышлял над полученной информацией.
Люсинда  проявила  поистине научный подход к этому  делу  и  после  тщательного
анализа  всего  услышанного  стала  прикидывать,  что  можно  предпринять   при
сложившихся  обстоятельствах. Она знала, что Ян Торнтон мог  и  солгать  Джейку
Уайли,  что был влюблен в Элизабет и даже хотел на ней жениться. Он мог сказать
это  лишь  ради  того,  чтобы представить себя в более выгодном  свете.  Роберт
Кэмерон  считал  Торнтона  бессовестным охотником  за  приданым,  беспринципным
соблазнителем  и  говорил, будто тот сам признался ему, что  обольщал  Элизабет
просто из спортивного интереса. Однако в данном конкретном случае Люсинда  была
склонна  думать,  что  Роберт  тоже  солгал,  желая  оправдать  свое  постыдное
поведение  на  дуэли. И кроме того, хотя Роберт и проявлял братскую  заботу  по
отношению к Элизабет, его исчезновение из Англии доказывало, что он трус.
     Более  часа  Люсинда  пролежала  без сна, сортируя  факты  по  степени  их
правдивости. Единственный  факт, который она безоговорочно приняла на веру, это
прямое родство Яна Торнтона с герцогом Стэнхоупом. В отличие от других людей, с
менее  развитой  интуицией,  она ни на секунду не усомнилась  в  том,  что  это
правда.  Как  говорят  некоторые  умные люди, мошенник  может  выдать  себя  за
джентльмена   другому  джентльмену  где-нибудь  в  клубе.  Но  ему   не   стоит
показываться в доме у джентльмена, потому что любой дворецкий с первого взгляда
распознает в нем мошенника.
     Такой  же  способностью обладают и опытные дуэньи, в  обязанности  которых
входит  ограждение  их  воспитанниц  от  мошенников  и  самозванцев.  Но  кроме
интуиции, Люсинда располагала также и некоторыми сведениями. Дело в том, что  в
начале своей карьеры она служила компаньонкой у племянницы герцога Стэнхоупа, и
потому ей было достаточно одного взгляда, чтобы заметить поразительное сходство
Яна Торнтона с герцогом. Сопоставив его возраст и то, что она слышала о разрыве
маркиза Кенсингтонского с семьей из-за женитьбы на простой шотландской девушке,
Люсинда  за тридцать секунд утвердилась во мнении, что Ян Торнтон и  есть  внук
старого  герцога.  Единственное, чего она не знала,  так  это  является  ли  он
законным внуком, поскольку не располагала сведениями о времени его зачатия - до
или  после  заключения  брака между родителями. Но  раз,  по  слухам,  Стэнхоуп
собирается  сделать  Яна  Торнтона своим наследником,  то,  видимо,  вопрос  об
отцовстве является бесспорным.
     Располагая всеми этими данными, Люсинда стала размышлять, выгадает ли что-
либо  Элизабет,  выйдя  замуж  за  будущего  пэра,  человека,  который  в  один
прекрасный день будет носить титул герцога - самый высокий дворянский  титул  в
королевстве. Поскольку выгоды этого брака были очевидны, Люсинда ответила  себе
на этот вопрос положительно.
     Следующий  вопрос, который она себе задала, представлял несколько  большую
трудность.   Дело  в  том,  что  при  теперешнем  положении  вещей   она   была
единственной,  кто  желал этого брака. Кроме того, против нее  работало  время.
Если  только  она  не  ошибается, а Люсинда никогда  не  ошибалась  в  подобных
вопросах, то Ян Торнтон вскоре будет самым завидным женихом в Европе.  Люсинда,
хотя  и жила затворницей в Хэвенхёрсте, связи с остальным миром не теряла.  Она
регулярно переписывалась с двумя другими дуэньями, которые жили за границей.  И
в  своих  письмах  они частенько упоминали имя Торнтона в  связи  с  различными
светскими  мероприятиями.  И  популярность молодого  человека,  которая  начала
стремительно  расти  с  тех пор, как стало известно о его богатстве,  возрастет
стократ,  когда  он  получит  титул своего отца  и  будет  называться  маркизом
Кенсингтонским.  Титул  принадлежал ему по праву, и, принимая  во  внимание  те
горести,  которые  он  причинил ее воспитаннице, Люсинда считала,  что  Торнтон
просто обязан подарить Элизабет корону и обручальное кольцо, не откладывая  это
дело в долгий ящик.
     Когда  Люсинда  пришла  к  этому выводу, ей осталось  решить  только  одну
проблему,  которая являла собой что-то вроде нравственной дилеммы. После  того,
как  она  всю  свою  жизнь посвятила удерживанию молодых людей противоположного
пола   от  возможного  сближения,  ей  предстояло  совершить  нечто  совершенно
противоположное, а именно - свести Яна Торнтона и Элизабет Кэмерон  и  оставить
их  наедине.  Ей  вспомнилась последняя фраза Джейка Уайли:  "Эта  девушка  так
красива, что соблазнит любого мужчину, который пробудет с ней хотя бы  час".  А
насколько  Люсинде  было  известно,  Ян  Торнтон  уже  поддался  однажды  чарам
Элизабет.  И  пусть  Элизабет  уже не такая юная,  как  тогда,  она  стала  еще
красивее,  следовательно, шансы ее только возросли. Более того, Элизабет  стала
умнее  и вряд ли позволит ему зайти слишком далеко, когда они останутся наедине
на  несколько часов. В этом Люсинда была уверена. Сомнение вызывали только  две
вещи: действительно ли Ян Торнтон стал невосприимчив к обаянию Элизабет, как он
утверждает,  и  каким образом ей удастся оставить их наедине.  В  конце  концов
Люсинда  решила  возложить  решение этих проблем в  не  менее  умелые,  чем  ее
собственные, руки Творца и погрузилась в глубокий сон.

                                   Глава 12
     
     Джейк  приоткрыл  один  глаз и тут же сощурился от яркого  света,  бившего
через  высокое окно прямо в глаза. Утратив ориентацию, он перекатился на другую
сторону незнакомой бугристой кровати и оказался лицом к лицу с огромным  черным
животным,  которое прядало ушами и скалило зубы, пытаясь просунуть морду  между
перекладинами стойла и укусить его.
     -  Ах  ты,  чертов людоед! Люциферово отродье! - закричал Джейк  и  врезал
ногой  по  перекладине в отместку за попытку укусить себя. - О,  ччерт!  -  его
босая нога больно ударилась о деревянную перекладину.
     Он  сел  и  провел руками по густым рыжим волосам. На лице  его  появилась
гримаса,  когда он увидел прилипшее к рукам сено. Болела нога, и болела  голова
от выпитой вчера бутылки.
     Поднявшись на ноги, Джейк натянул ботинки н, ежась от утреннего  холода  и
сырости, почистил щеткой свою шерстяную куртку. Пятнадцать лет назад, когда  он
нанялся  на  работу на эту маленькую ферму, он спал в этом сарае  каждую  ночь.
Теперь же, когда Ян удачно вложил его деньги, которые он накопил в совместных с
ним плаваниях, Джейк научился ценить комфорт и страшно тосковал по уюту перовых
матрасов и атласных покрывал.
     -  Из  дворца в коровник, - пробурчал Джейк, выходя из стойла,  в  котором
провел  ночь.  Когда  он  шел мимо стойла Атиллы, тот с силой  выбросил  вперед
копыто,  намереваясь  попасть  в Джейка, но промахнулся,  и  копыто  прошло  на
волосок от его ноги.
     -  Это  тебе будет стоить первого завтрака, - пообещал Джейк и,  испытывая
настоящее  удовольствие, стал насыпать корм другим лошадям на виду у Атиллы.  -
Ты  испортил мне настроение, - жизнерадостно сообщил он, глядя, как черный конь
сердито  встает на дыбы и завистливо косится на чужие кормушки. - Когда  оно  у
меня  улучшится, я, может быть, накормлю тебя, - Джейк замолчал,  заметив,  что
чудесная  гнедая лошадка Яна стоит, как-то странно согнув правое  колено  и  не
доставая правым копытом до земли. - Эй, Майка, - ласково заговорил он, похлопав
ее по атласному боку, - давай поглядим, что там у тебя с копытом.
     Хорошо вышколенная лошадь, которая не проиграла ни одних скачек и получила
звание чемпиона на скачках в Хистоне, не оказала никакого сопротивления,  когда
Джейк поднял ее копыто и озабоченно склонился над ним.
     -  Камень  забился,  -  сказал  Джейк лошади,  которая  навострила  уши  и
внимательно  наблюдала за его действиями умными карими глазами.  Джейк  поискал
взглядом,  чем бы подцепить камень, и остановил свой выбор на старой деревянной
рейке. - Думаю, она подойдет, - пробормотал он, поднимая копыто и ставя  его  к
себе  на  колено.  Он  подцепил камень и облокотился на  перекладины  соседнего
стойла  для  большего упора. - Вот так. - Вытащив камень,  он  издал  довольное
восклицание и сразу же дикий вскрик боли, так как огромные зубы вцепились в его
тело  пониже  талии.  -  Ах  ты, паршивый мешок  с  костями,  -  заорал  Джейк,
отскакивая  назад,  а  потом  набрасываясь на перекладины  стойла  в  отчаянной
попытке Достать проклятое животное. Но Атилла, прекрасно понимая, что его  ждет
возмездие,  уже отошел в дальний угол стойла и оттуда удовлетворенно поглядывал
на  Джейка.  -  Ну ничего, я до тебя еще доберусь, - пообещал он и  потряс  для
доходчивости кулаком.
     Потирая  укушенный зад, Джейк обернулся к Майке и осторожно прислонился  к
стене  сарая. Он еще раз проверил копыто, чтобы убедиться, что оно  чистое,  но
когда он дотронулся до места, где был камень, гнедая болезненно дернулась.
     -  Намяло? - сочувственно сказал Джейк. - Ничего удивительного, камень был
большой  и  острый.  Но ведь ты вчера никак не показала,  что  тебе  больно,  -
продолжил  он, восхищаясь ее терпением и покладистостью. Потом перевел  суровый
осуждающий  взгляд на Атиллу и повысил голос, чтобы тому было лучше  слышно.  -
Конечно,  ты ведь у нас настоящая аристократка, чудесное терпеливое животное  -
не  то что этот несчастный мул, который не достоин даже в одной конюшне с тобой
стоять!
     Если Атиллу и волновало его мнение, то он постарался этого не выдать,  чем
окончательно  взбесил Джейка. В таком скандальном настроении он  и  ворвался  в
коттедж.
     Ян сидел за столом, обняв руками чашку с кофе.
     - Доброе утро, - как обычно, приветствовал он Джейка, будто не замечая его
грозно нахмуренного лица.
     -  Может,  для тебя оно и доброе, только о себе я этого сказать  не  могу.
Ночь,  можно  сказать,  провел на улице и спал бок о бок со  скотиной,  которая
только и думает, как бы сожрать меня. Он уже успел с утра цапнуть меня.
     Джейк  взял оловянный чайник и стал наливать себе кофе в большую  глиняную
кружку.
     - А твоя лошадь, между прочим, хромает! - злорадно сообщил он Яну, который
с улыбкой глядел на него. Усмешка Яна тут же испарилась.
      -Что!?
     - Ей забился камень в копыто, и она теперь припадает на левую переднюю.
     Ян вскочил и, отшвырнув в сторону стул, выскочил из коттеджа.
     -  Мог  бы  и не ходить. Так, небольшой синячок, - сказал после его  ухода
Джейк, наконец успокаиваясь.
     
     Заканчивая умываться, Элизабет услышала внизу мужские голоса. Завернувшись
в  тонкое полотенце, она подошла к сундукам, которые их нелюбезный хозяин  все-
таки  поднял  сегодня утром наверх и оставил за дверью рядом с  двумя  большими
кувшинами воды. Затащив сундуки в спальню, Элизабет подумала, что все ее платья
слишком нарядны и легкомысленны для этого скромного коттеджа.
     Наконец  она  выбрала  наименее вызывающее -  белое  батистовое  платье  с
завышенной  талией. По подолу шла широкая кайма из вышитых  розочек  и  зеленых
листочков, такая же вышивка была на высоких, до локтя, манжетах пышных рукавов.
Поверх  платья  лежала  длинная лента с такими же  розочками  и  листочками,  и
Элизабет  взяла  ленту  в руки, раздумывая, куда ее приспособить,  и  стоит  ли
вообще ее надевать.
     Она  отложила ленту и с трудом влезла в платье. Потом потратила  несколько
минут  на то, чтобы застегнуть длинный ряд мелких пуговок на спине. Справившись
с  этой  нелегкой  задачей,  она  повернулась  к  зеркалу  над  рукомойником  и
вгляделась в свое отражение. Вырез платья, раньше казавшийся довольно скромным,
теперь сильно открывал ее располневшую грудь.
     -  Прекрасно,  - вслух сказала Элизабет, с недовольной гримасой  глядя  на
вырез.  Она  попыталась подтянуть его вверх, но как только отпустила  руки,  он
опять  опустился, и Элизабет смирилась. - Ладно, в этом сезоне носили  декольте
еще ниже, - оправдалась она перед зеркалом и взяла с кровати ленту. Когда она в
последний  раз  надевала  это  платье в Лондоне, Берта  соорудила  ей  какую-то
затейливую  прическу, пропустив эту ленту сквозь локоны. Но в  Хэвенхёрсте  она
отвыкла  от элегантных причесок и носила волосы распущенными или завязывала  их
лентой в простой хвост.
       -  Красив! - воскликнула девушка, потом тряхнула головой в надежде,  что
она  прояснится. - Ну, в таком случае должна тебе сказать, что ты необыкновенно
добра и терпима к этому человеку.
     Люсинда встала и окинула Элизабет одобрительным взглядом.
     -  Я  бы  не  стала характеризовать свое отношение к нему  как  доброе,  -
задумчиво  ответила она. - Скорее его можно назвать практичным. Лиф  тебе,  по-
моему, немного тесноват, но от этого ты смотришься еще привлекательнее. Ну что,
спустимся вниз и позавтракаем?

                                   Глава 13
     
     - Доброе утро, - приветствовал Люсинду и Элизабет сияющий Джейк, когда они
сошли вниз.
     - Доброе утро, мистер Уайли, - сказала Элизабет с милой улыбкой. Потом, не
придумав  ничего лучшего для поддержания разговора, спросила: -  Пахнет  чем-то
замечательным. Что это?
     -  Кофе,  -  грубовато ответил Ян, скользнув по ней взглядом. Собранные  в
хвост волосы делали ее особенно хорошенькой и очень юной.
     - Садитесь, садитесь! - радостно пригласил их Джейк. За ночь кто-то протер
мебель  от  пыли,  но он все-таки достал носовой платок и провел  им  по  стулу
Элизабет, прежде чем дать ей сесть.
     -  Спасибо,  -  девушка благодарно улыбнулась, - но стул и так  достаточно
чистый.  -  Она  с  опаской  взглянула  на  неулыбчивого  человека  напротив  и
приветливо поздоровалась: - Доброе утро.
     В  ответ  он  приподнял  одну бровь, словно спрашивая,  чем  обязан  такой
перемене.
     - Полагаю, вы хорошо поспали?
     - Очень хорошо, - ответила Элизабет.
     -  Как  насчет  кофе? - сказал Джейк и, схватив с плиты  чайник,  налил  в
кружку   остатки   кофе.  Вернувшись  с  ней  к  столу,  он  в  нерешительности
остановился, очевидно, не зная, кому из женщин полагается подать кофе первой.
       -  Кофе, - глухим голосом проинформировала его Люсинда, когда он  сделал
шаг  в  ее  сторону,  -  дикарский  напиток, не  для  цивилизованных  людей.  Я
предпочитаю чай.
     -  А  я  выпью  кофе,  - поспешно сказала Элизабет. Джейк  послал  девушке
благодарную улыбку и поставил перед ней кружку с кофе. Затем вернулся к  плите.
Элизабет,  боясь  встретиться взглядом с Яном, как  зачарованная,  смотрела  на
спину Джейка Уайли.
     Джейк  стоял  у плиты, нервно потирая ладони, и, не зная, с  чего  начать,
переводил неуверенный взгляд с ветчины на яйца и затем на глубокую сковороду  с
длинной ручкой, которая уже начинала дымиться.
     -  Ну  ладно, попробуем вот так, - пробормотал он и, вытянув руки  вперед,
издал  страшный  хруст костяшками пальцев. Затем схватил нож  и  начал  яростно
пилить ветчину.
     Элизабет  заинтересованно  смотрела, как  Джейк  закидывает  на  сковороду
огромные  куски ветчины. Он забил сковороду до самого верха, и через  несколько
минут  по  комнате  распространился чудесный  запах.  В  предвкушении  вкусного
завтрака у Элизабет потекли слюнки. Джейк взял пару яиц, разбил их о край плиты
и  выпустил  в сковороду, полную сырой ветчины. За ними последовало  еще  шесть
яиц, после чего он повернул голову в их сторону.
     -  Как  вы  думаете, леди Элизабет, может быть, следовало подольше  жарить
ветчину, прежде чем разбивать яйца?
     -  Я...  я  точно  не  знаю, - призналась Элизабет, намеренно  не  замечая
удовлетворенной гримасы на загорелом лице Яна.
     -  Может быть, взглянете и скажете, что вы думаете на этот счет? - спросил
Джейк, уже нарезая ломтями хлеб.
     Если  она откажется дать свой непрофессиональный совет, ей придется сидеть
под насмешливым взглядом Яна. Из двух зол Элизабет выбрала меньшее. Она встала,
подошла к мистеру Уайли и заглянула через его плечо.
     - Ну, как вам кажется?
     В неаппетитном растопленном жире плавали огромные яичные желтки.
     - Чудесно.
     Джейк  удовлетворенно  хмыкнул и взял несколько  ломтей  хлеба,  очевидно,
собираясь отправить их туда же.
      - Как вы думаете? - спросил он, занеся руки над сковородой. - Закинуть их
туда?
     - Нет! - с неожиданной силой воскликнула Элизабет. - Я совершенно уверена,
что хлеб следует подавать... ну... как это...
     -  Отдельно, - забавляясь, протянул Ян. Элизабет машинально повернулась на
голос и увидела, что он развернул свой стул и наблюдает за ними.
     - Ну, не совсем отдельно, - поправилась Элизабет, чувствуя, что лучше дать
еще один совет, чем показать, насколько она невежественна в вопросах кулинарии.
- Мы можем подать его... с маслом!
     - Конечно, как я не подумал, - с застенчивой улыбкой сказал Джейк. - Может
быть, вы последите за сковородкой, а я пока сбегаю в погреб и принесу масло.
     -  Конечно,  послежу,  - успокоила его Элизабет, всем  своим  видом  давая
понять,  что  не  замечает, как Ян пронизывающим взглядом сверлит  дырки  в  ее
спине.  Поскольку за эти несколько минут в сковороде не должно  было  произойти
ничего  особенно важного, Элизабет подумала, что сейчас самое время  попытаться
уговорить  Яна  Торнтона  позволить  им  с  Люсиндой  остаться  в  коттедже  на
оговоренные семь дней.
     Она  сцепила  руки  за спиной и стала с беззаботным видом  расхаживать  по
комнате,  разглядывая  паутину на потолке. Вдруг на нее  снизошло  вдохновение.
Может  быть,  это  будет  несколько унизительно, но в то  же  время  все  можно
представить даже как одолжение с ее стороны. Элизабет помедлила с минуту, чтобы
настроиться  и  придать своему лицу нужное выражение, затем резко  остановилась
перед Яном.
     -  Мистер  Торнтон!  -  громко начала она и встретилась  с  его  взглядом,
который  только что закончил прогулку по ее точеной фигурке и поднялся к  лицу.
Зная,  что  ничего  другого  от него ждать не приходится,  Элизабет  решительно
продолжила: - Мне кажется, в этом доме давно уже никто не жил.
     -  Какое  меткое наблюдение! Похвально, леди Кэмерон, - лениво  усмехнулся
Ян,  наблюдая  за игрой выражений на ее лице. Он никак не мог понять,  что  она
здесь  делает  и почему вдруг решила снискать его расположение. Вчера  вечером,
объясняя ее поведение
      Джейку, он полагал, что правильно толкует мотивы ее поступков, но сейчас,
глядя  на  нее,  едва мог поверить в это сам. Но Ян тут же напомнил  себе,  что
Элизабет Кэмерон всегда отнимала у него способность мыслить трезво.
     -  Дома всегда зарастают грязью, когда за ними никто не следит, - добавила
она, глядя на него ясным взглядом.
     - Еще одно очень верное наблюдение. У вас потрясающе острый ум.
     - Ну почему с вами так трудно разговаривать? - воскликнула Элизабет.
     - Простите, - насмешливо извинился Ян. - Продолжайте. Так вы говорили...
     - Я подумала, что раз уж мы с Люсиндой оказались привязаны к этому месту и
помочь нам может только время, возможно, дому не помешает женская рука.
     -  Великолепная мысль! - бурно поддержал ее Джейк, только что  вернувшийся
из  похода  за маслом. Он с надеждой повернулся к Люсинде, но та наградила  его
таким взглядом, который мог бы обратить в прах скалу.
     -  Этому дому не помешает целая армия слуг с совками и марлевыми повязками
на лицах, - безапелляционно заявила жестокая дуэнья.
     -  Тебе  не  придется  помогать  мне, Люсинда,  -  объяснила  ошеломленная
Элизабет.  - Я даже и не думала взваливать это на тебя. Но я могла бы!  Я...  -
она  не  успела договорить, потому что Ян Торнтон вскочил на ноги и  далеко  не
галантно схватил ее за локоть.
     -  Леди  Кэмерон,  -  сказал он. - Я думаю, что нам с вами  нужно  кое-что
обсудить, и лучше всего это сделать наедине. Не возражаете?
     Он  указал ей на открытую дверь и затем практически выволок ее из дома. На
улице он протащил Элизабет еще несколько шагов и только после этого отпустил ее
руку.
     - Ну, теперь давайте послушаем, - сказал он.
     - Что послушаем? - испуганно спросила Элизабет.
     -  Ваши  объяснения - правду, если вы вообще способны ее  говорить.  Вчера
вечером  вы  наставили  на  меня пистолет, а сегодня утром  вас  уже  разбирает
желание привести в порядок мой дом. Я хочу знать причину.
     - Ну... что касается пистолета... вы были слишком несговорчивы!
     -  Я  и  сейчас такой же, - коротко возразил Торнтон, игнорируя  удивленно
поднятые  брови Элизабет. - Я не изменился. И отнюдь не проявлял сегодня  утром
добрую волю и желание помириться.
     Элизабет  отвернулась и стала смотреть на тропинку, пытаясь  найти  какое-
нибудь  объяснение,  не  выдав  при этом, в каком  унизительном  положении  она
оказалась по милости своего дяди.
     -  В ответ я слышу только оглушительное молчание, леди Кэмерон, и это меня
удивляет.  Помнится, в прошлый раз, когда мы с вами виделись, вы  говорили  без
умолку,  пытаясь  выдать мне как можно больше информации, которой  обладали.  -
Элизабет поняла, что он имеет в виду ее монолог о гиацинтах.
     - Видите ли, я просто не знаю, с чего начать, - призналась Элизабет.
     - Начнем с самых вопиющих фактов. Что вы здесь делаете?
     -  Мне  не  совсем  удобно  это объяснять, - ответила  она.  Упоминание  о
гиацинтах  настолько вывело ее из равновесия, что она забыла его вопрос  и  без
всякой  связи сказала: - Дело в том, что сейчас моим опекуном является дядя.  У
него  нет детей, и поэтому все, что он имеет, перейдет к моему ребенку. Но  для
того, чтобы у меня родился ребенок, мне нужно сначала выйти замуж, и поэтому он
хочет  утрясти  это  дело  как  можно скорее и с  наименьшими  затратами  де...
времени,  - быстро поправилась она. - Он очень нетерпеливый человек  и  думает,
что  я  слишком...  засиделась.  Дядя  не понимает,  что  нельзя  просто  найти
несколько человек и заставить кого-то - меня в данном случае, - выбрать из  них
себе мужа.
     - А можно вас спросить: какого черта ему взбрело в голову, что у меня есть
желание на вас жениться?
     Элизабет захотелось провалиться сквозь землю.
     -  Я  думаю,  -  медленно  сказала она, тщательно  подбирая  слова,  чтобы
сохранить  хоть какие-то остатки достоинства, - наверное, это из-за  дуэли.  Он
слышал  о  ней  и неверно истолковал ее значение. Я пыталась разубедить  его  и
объяснить,  что  это просто небольшое приключение, которым это,  несомненно,  и
было, - но дядя и слышать ничего не хотел. Он довольно упрям и... стар, -  тихо
добавила  она.  -  И  поэтому, когда от вас пришло письмо  с  приглашением,  он
заставил меня ехать.
     -  Могу  понять,  что  вам стыдно, что вы зря проездили,  но  это  еще  не
трагедия. Так что возвращайтесь себе спокойно домой.
     Она низко опустила голову, разглядывая прутик, который выковыряла из земли
мыском туфельки.
     -  Честно  говоря,  я  надеялась, что, если это не  доставит  вам  слишком
больших неудобств, вы позволите нам с Люсиндой остаться здесь на оговоренное  в
приглашении время.
     -  Об  этом  не  может быть и речи, - коротко отрезал  Торнтон,  и  сердце
Элизабет  упало. - А кроме того, если мне не изменяет память, к  тому  моменту,
как  мы  познакомились, вы были уже помолвлены - уж наверняка с  кем-нибудь  не
ниже герцога.
     Пристыженная,  рассерженная и испуганная, Элизабет тем не  менее  нашла  в
себе силы гордо вздернуть подбородок и встретить его изучающий взгляд.
     - Он... мы решили, что не подходим друг другу.
     -  Не  сомневаюсь, что без него вам гораздо лучше, - засмеялся он. - Мужья
могут быть ужасно несговорчивыми, когда дело касается так называемых "небольших
приключений"  вкупе  с  тайными  встречами  в  уединенных  коттеджах  и  темных
оранжереях.
     Элизабет стиснула кулаки, и глаза ее заполыхали зеленым огнем.
     -  Я  не  приглашала вас встретиться со мной в оранжерее, и  вы  прекрасно
знаете это!
     -  Хорошо,  давайте доиграем этот отвратительный фарс до конца,  -  устало
согласился Ян. - Если вы не посылали мне записку, то, может быть, скажете,  что
вы там делали?
     -  Я  же говорю вам, что сама получила записку. Я считала, что ее написала
Валери,  моя подруга, и пошла в оранжерею узнать, зачем ей понадобилось  видеть
меня. Я не посылала вам записку о встрече, я сама получила ее. Господи Боже!  -
воскликнула  она, чуть не топнув ногой от негодования, видя, что он  продолжает
смотреть на нее с явным недоверием. - Да я пришла в ужас, увидев вас той ночью!
     Перед  глазами  Яна  вдруг живо предстала картина  -  сказочно  прекрасная
девушка сует ему в руки цветочные горшки, чтобы удержать от поцелуя... и потом,
несколько секунд спустя, тает в его объятиях.
      - Ну, теперь вы верите мне?
     Как  Ян  ни  пытался,  он  не мог с полной уверенностью  ни  обвинить,  ни
оправдать ее. Интуиция подсказывала ему, что Элизабет не говорит всей правды, о
чем-то  умалчивает.  К  тому  же было что-то очень  странное  и  совершенно  не
соответствующее  ее характеру в том, как она стремилась остаться  здесь.  Но  с
другой  стороны,  ему  не раз приходилось видеть отчаявшихся  людей,  и  что-то
говорило ему, что именно в этом состоянии сейчас находится Элизабет Кэмерон.
     - Верю или не верю, это не имеет значения, - начал он и внезапно умолк. Из
открытого  окна потянуло дымом, и они одновременно почувствовали его  запах.  -
Какого  чер...  - Ян быстрыми шагами направился к дому, Элизабет  поспешила  за
ним.
     Он  открыл дверь как раз в тот момент, когда из глубины коттеджа  появился
Джейк.
     - Вот, принес молока, - радостно сообщил он и тут же замолчал, учуяв запах
гари.  Его взгляд оторвался от Яна и Элизабет, влетевших в коттедж, и  упал  на
Люсинду,  которая как ни в чем не бывало продолжала сидеть на  своем  месте  и,
совершенно  не  обращая  внимания  на запах  подгоревшей  яичницы  с  ветчиной,
обмахивалась черным шелковым веером.
      - Я взяла на себя смелость снять эту посудину с плиты, - объявила она им.
-  Однако  это  не спасло ее содержимое, которое, на мой взгляд,  и  не  стоило
спасать.
     - А вы не могли снять ее до того, как все сгорело? - взорвался Джейк.
     - Я не умею готовить, сэр.
     - А обоняние у вас есть? - поинтересовался Ян.
     - Ян, это бесполезно. Видно, придется мне ехать в деревню и нанимать каких-
нибудь  девиц, чтобы они приходили сюда готовить и убираться, а не то мы помрем
тут с голоду.
     -  В точности мои мысли! - вдруг сказала Люсинда, привставая с места. -  Я
пойду с вами.
     - Что-о-о? - ахнула Элизабет.
     - Что? Почему? - эхом отозвался Джейк и упрямо набычился, всем своим видом
давая понять, что не собирается никуда с ней идти.
       -  Потому что выбирать прислугу умеют только женщины. Как далеко  отсюда
деревня?
     Не   будь  Элизабет  так  потрясена,  она  непременно  засмеялась  бы  над
выражением лица Джейка Уайли.
     - Мы могли бы вернуться сегодня к вечеру, если предположить, что в деревне
найдутся желающие здесь работать. Но я...
     -  В таком случае нам лучше поторопиться. - Люсинда окинула Яна задумчивым
оценивающим  взглядом, потом повернулась к своей подопечной: -  Элизабет,  будь
так добра, позволь нам с мистером Торнтоном перекинуться парой слов наедине.
     Во  взгляде  Люсинды было ясно написано: "Положись на меня  и  не  спорь",
поэтому  Элизабет  не оставалось ничего другого, как повиноваться  и  выйти  из
дома.  Оказавшись  на улице, она в полном смятении уставилась  на  деревья,  не
понимая, каким образом Люсинда собирается решить их проблемы.
     В  коттедже  Ян выжидательно смотрел на седовласую гарпию, сверлившую  его
своим убийственным взглядом.
     -  Мистер  Торнтон, - сказала она наконец, - я пришла к  решению,  что  вы
джентльмен.
     Люсинда сделала это заявление с таким видом, словно она королева, дарующая
рыцарское  звание  жалкому недостойному рабу. Величие ее  позы  восхитило  Яна,
однако смысл сказанного его несколько покоробил. Он присел на стол и стал ждать
продолжения,  пытаясь  разгадать,  какую игру  затеяла  эта  женщина,  оставляя
Элизабет на его попечение.
     -  Скажите же мне скорее, - с холодной иронией попросил он, - чем я  сумел
заслужить такое доброе мнение о себе?
     -  Ничем абсолютно, - не колеблясь, ответила она. - Это решение я приняла,
основываясь  на  собственной  интуиции и на том факте,  что  вы  джентльмен  по
рождению.
     - И что же навело вас на подобную мысль? - скучающим тоном поинтересовался
Ян.
     -  Я далеко не дура, мистер Торнтон. А кроме того, я знакома с вашим дедом
- герцогом Стэнхоупом. Я служила в доме его племянницы, когда ваш отец порвал с
ним.  Весть о его самовольной женитьбе произвела тогда настоящий фурор. Другие,
менее  осведомленные люди, могут сомневаться в вашем происхождении, но  у  меня
таких сомнений нет. Ваше родство очевидно: ваше лицо, голос, рост и даже манера
держаться - все говорит о том, что вы его внук.
     Ян  уже  привык к тому, что многие как бы ненароком пытаются вглядеться  в
черты  его лица или задают какие-нибудь наводящие вопросы, он знал, что за  его
спиной  шепчутся и строят предположения, но впервые ему сказали прямо  в  лицо,
кто он такой на самом деле.
     -  Ну  что ж, если вы так говорите, должно быть, так оно и есть, -  сказал
Торнтон, всем своим видом давая понять, что она заблуждается.
     -  Узнаю  снисходительный тон вашего деда, - Люсинда  не  сумела  сдержать
радостной нотки в голосе. - Однако это не имеет отношения к делу.
     -  А могу я узнать, что имеет отношение к делу? - раздраженно поторопил он
ее.
     -  Конечно,  можете.  - Люсинда лихорадочно искала способ  воскресить  его
былое увлечение Элизабет и уколоть его совесть. - Дело в том, что мне прекрасно
известно обо  всем,  что произошло между вами и Элизабет полтора  года  назад.
Однако я не считаю, что всему виной было ваше поведение или недостаточная  сила
воли.  Думаю,  это  произошло от недостатка рассудительности.  -  Он  приподнял
брови,  но  промолчал.  Расценив  его  молчание  как  поощрение  к  дальнейшему
объяснению, она продолжила: - И рассудительности не хватило вам обоим.
     - Неужели? - медленно протянул он.
     -  Конечно,  -  Люсинда  стерла пыль со спинки  стула,  отряхнула  руки  и
состроила    неодобрительную   гримасу.   -   Что   еще,    кроме    недостатка
рассудительности, могло толкнуть семнадцатилетнюю девушку выступить  на  защиту
отъявленного игрока, не побоявшись навлечь на себя всеобщее порицание?
     - В самом деле, что? - с возрастающим раздражением спросил Ян.
     Люсинда старательно отряхивала руки, избегая его взгляда.
     - Кто может знать это лучше вас двоих? Но я не сомневаюсь, что то же самое
чувство толкнуло ее остаться в доме лесника, вместо того чтобы удалиться  в  ту
же  секунду,  как  она  обнаружила ваше присутствие. - Довольная  тем,  как  ей
удалось  выгородить Элизабет, Люсинда снова взяла осуждающий тон,  который  был
для  нее  более естествен и звучал убедительнее. - Как бы там ни было, это  все
дела  прошедших  дней. Элизабет дорого заплатила за свое безрассудство,  и  это
правильно, как справедливо и то, что именно из-за этого она сейчас оказалась  в
таком ужасном положении.
     Люсинда  улыбнулась  про  себя, увидев, что он опустил  взгляд  в  пол,  и
посчитала это признаком раскаяния или хотя бы признания своей вины. Однако  его
последующие слова мгновенно лишили ее этой надежды.
     -  Мадам, я не могу потратить весь день на бесполезные разговоры. Если  вы
хотите мне что-то сказать, говорите, и покончим с этим наконец!
     -  Очень  хорошо, - сказала Люсинда, стиснув зубы, чтобы не сказать  чего-
нибудь  лишнего. - Дело в том, что моим долгом и высокой обязанностью  является
следить за физическим и душевным здоровьем леди Кэмерон и всячески опекать  ее.
В  настоящий момент, учитывая состояние вашего жилища, первое кажется мне более
уязвимым,  тем  более  что при сложившихся отношениях у вас  вряд  ли  появится
желание  выйти за рамки допустимого. Скорее, нужно следить, чтобы вы  не  убили
друг  друга. Тем не менее я считаю своим долгом обеспечить этот дом необходимой
прислугой. И хочу, чтобы вы дали слово джентльмена не оскорблять Элизабет в мое
отсутствие  ни физически, ни морально. Она и так уже достаточно натерпелась  от
своего  дяди. И я никому не позволю сделать ее жизнь еще ужаснее, чем  она  уже
есть.
     - Простите, а что вы подразумеваете под "ужасной жизнью"? - неожиданно для
себя спросил Ян.
     -  Я  не вольна обсуждать с вами ее проблемы, - сказала Люсинда, сдерживая
радость в голосе, - но прошу вас вести себя, как подобает джентльмену. Вы даете
мне слово?
     Поскольку Ян не собирался притрагиваться к ней даже пальцем, так же как  и
вообще тратить на нее свое время, он решительно кивнул,
     - Она будет в полной безопасности от меня.
     - Именно это я и надеялась услышать, - бессовестно солгала Люсинда.
     Через  несколько  минут  Элизабет увидела,  как  Ян  и  Люсинда  вышли  из
коттеджа, но понять по их лицам, о чем они говорили, было невозможно.
       Вообще  единственным человеком здесь, не скрывающим  своих  чувств,  был
Джейк  Уайли,  который  в  эту минуту появился на дворе,  ведя  в  поводу  двух
лошадей.  Элизабет показалось подозрительным, что Джейк, который  ушел  седлать
лошадей мрачный, как туча, теперь светился нескрываемой радостью. С театральным
поклоном  он широким жестом указал на черного коня со старым седлом  на  спине,
беспокойно  поводившего  боками.  - Это для вас,  мэм,  -  сказал  он  Люсинде,
ухмыляясь. - Его зовут Атилла.
     Люсинда  пренебрежительно оглядела коня, затем переложила зонтик в  правую
руку и натянула перчатки.
     - Ничего получше у вас нет?
     - Нет, мэм. Лошадь Яна захворала.
     -  Что  ж, прекрасно, - сказала Люсинда, решительно двинувшись вперед.  Но
как  только  она оказалась в пределах досягаемости, конь внезапно  оскалился  и
лязгнул  зубами. Люсинда, не замедляя шага, хорошенько ударила его между  ушами
своим зонтиком.
     -  Спокойно!  -  скомандовала  она  и, не  обращая  внимания  на  ворчание
испуганного  животного,  обошла вокруг него. - Ты сам виноват,  -  сказала  она
коню.  Джейк придержал Атиллу за морду, а Ян любезно подсадил Люсинду в  седло.
Но  как  только  Джейк  передал ей вожжи, Атилла начал метаться  из  стороны  в
сторону и в раздражении крутиться на месте.
     -  Я  не  терплю своенравных животных, - предупредила Люсинда  коня  самым
строгим  тоном,  но видя, что тот не собирается подчиняться и  продолжает  свои
угрожающие  прыжки, она вдруг резко натянула вожжи, одновременно с силой  ткнув
его  в  бок  зонтиком. Атилла жалобно заржал и вдруг оживленной рысью  послушно
направился к дороге.
     - Вот как с ним надо обращаться! - сказал Джейк, глядя им вслед и переводя
взгляд на Яна. - Это животное не понимает слова "лояльность". - И, не дожидаясь
ответа, Джейк вскочил в седло и пустился вдогонку.
     К  этому времени Элизабет уже полностью утратила способность понимать, что
вокруг  нее происходит. Она искоса глянула на стоявшего рядом с ней  Яна.  Этот
непредсказуемый  человек  смотрел вслед Люсинде,  засунув  руки  в  карманы,  с
сигаретой  в белых зубах, и широко ухмылялся. Элизабет решила, что эта  ухмылка
относится к неожиданной способности Люсинды справляться с упрямыми лошадьми,  и
сказала:
     - Кажется, дядя Люсинды занимается разведением лошадей.
     С видимой неохотой Ян оторвал восхищенный взгляд от прямой спины Люсинды и
перевел его на Элизабет.
     - Поразительная женщина, - покачав головой, сказал он. - Интересно, бывают
ситуации, когда она оказывается не на высоте?
     -  Мне,  во  всяком  случае,  о них неизвестно,  -  засмеявшись,  ответила
Элизабет и сразу же почувствовала себя неловко, так как улыбка внезапно исчезла
с его лица, и оно опять стало сухим и отчужденным.
     Она  глубоко вздохнула и, сцепив за спиной трясущиеся руки, решила сделать
попытку примирения.
     - Мистер Торнтон, - тихо начала Элизабет, - неужели между нами обязательно
должна быть вражда? Я понимаю, что мой приезд сюда... причиняет вам неудобства,
но  ведь  это  ваша  вина... ваша ошибка, - осмотрительно  поправилась  она,  -
явилась  тому  причиной. И вы не можете не видеть, что мы терпим  от  этого  не
меньше неудобств, чем вы. - Ободренная тем, что он не возражает, она уже  более
смело продолжила: - Поэтому, мне кажется, будет лучше всего, если мы попытаемся
пережить это время с наименьшим ущербом друг для друга.
     -  Я  думаю  будет  лучше всего, если я извинюсь за то, что  причинил  вам
"неудобства",  а вы уедете отсюда сразу же, как только я сумею  найти  для  вас
экипаж.
     - Но я не могу уехать! - воскликнула Элизабет.
     - Почему, черт возьми?
     - Потому что... ну... мой дядя, он очень суровый человек и не любит, когда
нарушают его инструкции. Предполагается, что я пробуду здесь полную неделю.
     - Я напишу ему письмо и все объясню.
     -  Нет! - вырвалось у Элизабет. Она представила себе реакцию дяди, если ее
третий  раз  подряд  выдворят раньше срока. Он не так  глуп,  чтобы  ничего  не
заподозрить. - Он обвинит в этом меня, понимаете?
       Несмотря  на  намерение  Яна не вдаваться в ее проблемы,  его  несколько
обеспокоили  очевидный  страх Элизабет перед дядей и характеристика  "суровый".
Учитывая  ее  поведение  полтора года назад, он  не  сомневался,  что  Элизабет
Камерон   сделала  достаточно,  чтобы  заслужить  хорошую  трепку   от   своего
несчастного  опекуна, Но если даже и так, ему все равно не хотелось,  чтобы  ее
нежной кожи коснулся ремень. То, что случилось между ними, было глупостью с его
стороны,  но это было давно. Теперь он уже почти женат на красивой, чувственной
женщине, которая устраивает его во всех отношениях. Почему он должен обращаться
с Элизабет  так, словно у него остались к ней какие-то чувства, пусть даже  и
злость?
     Элизабет почувствовала его колебания и решила закрепить свое преимущество.
     -  Ведь  между  нами  не произошло ничего такого, что  могло  бы  помешать
нормальным отношениям в настоящем. Я хочу сказать, что  если  вдуматься, то это
ведь было не более чем небольшое  загородное приключение, не так ли?
     - Конечно.
     - И никто из нас при этом не пострадал, верно?
     - Верно.
     -  Значит, у нас нет причин относиться друг к другу плохо, правда?  -  она
лукаво  улыбнулась ему. - Боже милостивый, да если бы каждый флирт заканчивался
враждой, в свете все давно перестали бы даже разговаривать друг с другом!
     Элизабет  сумела поставить его в такое положение, что ему оставалось  либо
согласиться  с  ней,  либо  признать, что она  значила  для  него  больше,  чем
"небольшое приключение", и Ян понял это. Он понимал, что эта девушка обвела его
вокруг  пальца,  однако  его  позабавило, как ловко  она  построила  логическую
цепочку, чтобы вынудить его согласиться с ней.
     - Флирт обычно не заканчивается дуэлью, - мягко напомнил он ей.
     - Я знаю, и я ужасно сожалею, что мой брат стрелял в вас.
     Ян  просто  не  смог устоять перед умоляющим взглядом ее огромных  зеленых
глаз.
     -  Забудьте, - сказал он с усталым вздохом, готовый согласиться на все,  о
чем  она  попросит. - Оставайтесь на семь дней. Подавив желание закружиться  от
радости, Элизабет с улыбкой заглянула ему в глаза.
     - Тогда, может быть, заключим перемирие на этот срок?
     - С одним условием.
     - С каким?
     Его брови насмешливо приподнялись.
     - Если вы сумеете приготовить приличный завтрак.
     -  Давайте  вернемся  в  дом и посмотрим, что у нас  есть.  Войдя  в  дом,
Элизабет долго смотрела на яйца, хлеб, сыр и плиту.
     -  Сейчас что-нибудь соорудим, - пообещала она с улыбкой, которая выдавала
ее неуверенность.
     -  Вы  уверены,  что  справитесь с этой задачей? -  спросил  Ян.  Элизабет
ответила  такой  ослепительной улыбкой, что он почти  поверил,  что  она  умеет
готовить.
     -  Я  справлюсь, вот увидите, - храбро сказала она, повязывая вокруг талии
широкое полотенце.
     Она так задорно посмотрела на него, что он отвернулся, чтобы не улыбнуться
ей  в  ответ.  Девушка  была  решительно настроена добиться  успеха,  и  он  не
собирался лишать ее этой веры.
     - Не сомневаюсь, - сказал Ян и вышел, оставив ее у плиты одну.
     Прошел  час.  Элизабет,  с  выступившими на  лбу  каплями  пота,  схватила
кастрюлю,  обожгла  руку, потом догадалась обернуть вокруг  ручки  полотенце  и
таким  образом  снять кастрюлю с плиты. Затем разложила на  большом  деревянном
блюде  ветчину и стала размышлять, что делать с плоским темным куском длиной  в
десять  дюймов.  Она  точно помнила, что положила на противень  четыре  кусочка
печенья.  Наконец она решила не ломать печенье на неровные куски  и,  аккуратно
положив  его  в  центр блюда с ветчиной, отнесла к столу, где уже  сидел  Ян  в
ожидании завтрака. Вернувшись к плите, она попыталась отодрать от дна сковороды
яичницу,  но  та никак не поддавалась, поэтому Элизабет поставила  ее  на  стол
прямо в сковороде.
     - Я... я подумала, может быть, вы сами положите себе, сколько захочется, -
церемонно  сказала  она,  пытаясь не выдать своего ужаса  перед  тем,  что  она
приготовила.
       -  Конечно, - Ян с готовностью поддержал ее светский тон. -  Что  у  нас
здесь? - осведомился он, взглянув на сковороду. Не поднимая глаз, Элизабет села
напротив него.
     -  Яичница,  -  ответила она и устроила целый спектакль из  разворачивания
салфетки и расстилания ее на коленях. - Боюсь, что глазунья не получилась.
     - Ничего страшного.
     Когда   он   взял  лопатку,  Элизабет  изобразила  на  своем  лице   ясную
оптимистичную  улыбку  и  стала  наблюдать, как он  сначала  попытался  поддеть
яичницу,  но  видя,  что это бесполезно, начал просто соскабливать  ее  со  дна
сковороды.
     -  Она немного пригорела, - зачем-то сказала Элизабет, хотя это было и так
ясно.
     -  Да  нет, она просто намертво присохла, - поправил он ее, но по  крайней
мере в его голосе не было злости. Наконец ему удалось отодрать один кусок, и он
положил его к ней на тарелку. Еще несколько минут, и он сумел наскрести кое-что
и себе.
     Памятуя  договор  о  перемирии, они принялись за еду  с  соблюдением  всех
церемоний  и  формальностей. Ян протянул Элизабет блюдо  с  ветчиной  и  комком
печенья.  - Благодарю, - сказала она, взяв себе два черных ломтика ветчины.  Ян
положил  себе три ломтика ветчины и с интересом стал изучать плоский коричневый
предмет, расположенный в центре блюда.
     -  Ветчину  я  узнал, - сказал он, - но как называется это? - спросил  он,
указывая на коричневый объект. - Это выглядит совсем экзотично.
     - Это печенье, - объяснила Элизабет.
     - А-а, - протянул Ян. - Это у него такая форма?
     - Это печенье называется сковородочным, - быстро придумала Элизабет.
     - О-о, название весьма подходящее, - согласился он..- Оно действительно по
форме напоминает сковороду.
     Они замолчали и уставились в свои тарелки, пытаясь определить, есть ли там
что-нибудь съедобное, потом синхронно подцепили ломтики ветчины и впились в них
зубами.  В  комнате  раздался  хруст, какой издают  деревья,  ломаясь  пополам.
Старательно избегая смотреть друг на друга и продолжая хрустеть, они съели  всю
ветчину со своих тарелок. Покончив с ней, Элизабет набралась смелости и взяла в
рот кусочек яичницы.
     По  вкусу  яичница  напоминала  соленую  оберточную  бумагу,  но  Элизабет
мужественно  проглотила  ее.  Ее  желудок сжался  от  унижения,  и  комок  слез
подступил   к   ее  горлу.  Она  ждала,  что  вот-вот  раздастся   какой-нибудь
уничтожающий  комментарий по поводу ее стряпни, и чем дольше он вежливо  жевал,
тем  больше ей хотелось, чтобы он проявил свое неудовольствие. Не доев яичницу,
Элизабет отложила вилку и перешла к печенью. После нескольких неудачных попыток
разломить  его  руками,  она взяла нож и попыталась его распилить.  Наконец  ей
удалось  отпилить  небольшой кусочек. Она положила  его  в  рот  и  попробовала
надкусить,  но  зубы  бессильно  заскользили по  поверхности,  не  в  состоянии
разгрызть  твердый обломок. Она увидела, что Ян смотрит на нее  через  стол,  и
поняла, что сейчас заплачет.
     - Может быть, выпьете кофе? - тонким голосом спросила она.
     - Да, благодарю вас.
     Обрадовавшись,  что может отойти от стола и взять себя  в  руки,  Элизабет
поднялась  и  подошла  к  плите. С полными слез глазами  она  налила  в  кружку
свежезаваренный кофе.
     Несчастный  вид  Элизабет  вызвал у Яна смех  и  желание  утешить  ее,  но
поскольку  процесс жевания требовал определенных усилий, он не мог  сделать  ни
того, ни другого. Проглотив последний кусок яичницы, он наконец проговорил:
     -  Завтрак  был  очень... э-э... сытным. Подумав, что Ян, возможно,  нашел
завтрак  не таким уж плохим, Элизабет подняла к нему побледневшее от  огорчения
лицо.
     -  Я очень мало готовила в своей жизни, - призналась она тихим, сдавленным
голосом.  Он  сделал  большой глоток кофе и затем  с  расширившимися  от  ужаса
глазами начал его... жевать.
     Элизабет вскочила, расправила плечи и хрипло произнесла:
     -  После завтрака я обычно прогуливаюсь. Простите. Продолжая жевать  кофе,
Ян  дождался,  пока она выбежит из дома, и затем с благодарностью  выплюнул  на
тарелку кофейные зерна.

                                   Глава 14
     
     Завтрак,  приготовленный Элизабет, избавил Яна от голода  и  даже  больше:
теперь сама  мысль  о  еде вызывала у него содрогание.  Покончив  с  едой,  он
отправился  в  сарай смотреть ногу Майки. На полдороге он заметил  сидевшую  на
пригорке Элизабет. Она сидела, обхватив руками колени и положив на них  голову,
а  вокруг нее цвели колокольчики. Ослепленный блеском ее золотых волос, Ян  все
же  не  мог не заметить, что поза девушки выражает глубокое уныние. Сначала  он
хотел  уйти  и  оставить ее грустить в одиночестве, но потом, тяжело  вздохнув,
направился к ней.
     Подойдя ближе, Ян увидел, что ее плечи содрогаются от рыданий, и удивленно
нахмурился.  Поскольку  притворяться, что завтрак  был  хорош,  явно  не  имело
смысла, он шутливо сказал:
     -  Я  аплодирую вашей гениальности: просто застрелить меня было бы слишком
гуманно.
     При  звуке  его  голоса  Элизабет испуганно вскинулась  и  отвернула  свое
заплаканное лицо.
     - Вам что-нибудь нужно?
     -  Десерт,  -  усмехнулся он, наклоняясь вперед и пытаясь заглянуть  ей  в
лицо.  Ему  показалось, что ее губы тронула слабая улыбка, и он  добавил:  -  Я
подумал,  что  можно взбить немного сливок и положить их на печенье.  Потом  мы
можем  взять  все, что осталось, смешать с недоеденной яичницей и  использовать
как дранку для крыши.
     Элизабет рассмеялась сквозь слезы и прерывисто вздохнула. Все еще не глядя
на него, она сказала:
     - Меня удивляет, что вы так терпимо к этому отнеслись.
     - Не вижу смысла оплакивать подгоревшую ветчину.
     - Я плакала не из-за нее, - сказала она, чувствуя себя ужасно глупо. Перед
ней  возник  белоснежный носовой платок, девушка с благодарностью взяла  его  и
вытерла мокрое лицо.
     - Тогда из-за чего вы плакали?
     Элизабет   подняла  голову  и,  сжимая  в  руках  платок,  посмотрела   на
простирающиеся перед нею холмы, заросшие боярышником и колокольчиками.
     -  Я плакала из-за собственной несостоятельности и неспособности управлять
своей жизнью, - призналась она.
       Слово  "несостоятельность" навело Яна на мысль, что  для  легкомысленной
искательницы  приключений у нее слишком изысканный лексикон.  Она  перевела  на
него  взгляд,  и  он не смог оторваться от ее глаз цвета мокрой листвы.  Слезы,
сверкающие на длинных загнутых ресницах, волосы, завязанные в детский  хвост  и
пышная  грудь,  не  умещающаяся в тесном лифе платья,  являли  собой  сочетание
обольстительной невинности. Ян отвел глаза от ее груди и сказал:
     -  Я  пойду нарублю дров, чтобы было чем растопить вечером камин. А  потом
отправлюсь  на  рыбалку  -  может быть, удастся  поймать  что-нибудь  на  ужин.
Полагаю, вы сумеете занять себя в мое отсутствие.
     Удивленная его неожиданно сухим тоном, Элизабет кивнула и встала на  ноги,
не  замечая,  что он даже не подал ей руки. Уже отойдя на некоторое расстояние,
он вдруг обернулся и добавил:
     -  И  не  вздумайте заниматься уборкой. К вечеру вернется Джейк и приведет
специально нанятых для этого людей.
     После  его  ухода Элизабет вошла в дом и поискала, чем бы заняться,  чтобы
отвлечься  от  грустных  мыслей и встряхнуться. Для начала  она  решила  убрать
остатки  завтрака  и помыть посуду. Оттирая сковороду, она  услышала  во  дворе
ритмичный стук топора. Откинув прядь волос со лба, Элизабет выглянула в окно и,
покраснев,  отпрянула  назад. Ян Торнтон, обнаженный  до  пояса,  рубил  дрова.
Элизабет ни разу в жизни не видела даже обнаженной мужской руки, не говоря уж о
торсе, и теперь вид полуобнаженного мужчины одновременно привлекал и отталкивал
ее.  Она  отвела  завороженный  взгляд от окна, борясь  с  искушением  смотреть
дальше.  Ее  удивило,  что он так ловко обращается с топором.  До  сих  пор  ей
казалось,  что  вся  жизнь Яна Торнтона состоит из игры  и  посещения  светских
приемов. Но как ни странно, он одинаково естественно смотрелся во фраке на балу
у  Черайз и здесь, с топором в руках, на фоне дикой природы Шотландии. Во  всем
его  облике чувствовались природная жизненная сила и неуязвимость, которые  как
нельзя лучше соответствовали духу этой непокорной страны.
     Элизабет  вдруг вспомнилось, с какой непринужденной грацией он танцевал  с
ней. Очевидно, Ян обладал великолепной приспособляемостью к любой обстановке, в
которую  попадал. Ей не хотелось им восхищаться, но она чувствовала, что  снова
теряет  способность судить о нем трезво. Впервые за прошедшую  неделю  Элизабет
позволила  себе  восстановить  в памяти то, что  произошло  между  нею  и  Яном
Торнтоном,  -  не  сами  события, а их причины. До сих  пор  единственное,  что
помогало  ей  выносить бесчестье, обрушившееся на ее голову, было  категоричное
обвинение во всем случившемся Яна Торнтона, как это сделал Роберт.
     Теперь,  столкнувшись с ним один на один и став старше и мудрее,  Элизабет
уже  не считала его вину бесспорной. Даже его неприязненное отношение к ней  не
могло  служить  достаточным основанием для того, чтобы полностью  возложить  на
него вину.
     Медленно  перемывая  посуду, она вспоминала, какой глупой  и  неосторожной
была тогда, как в порыве своего увлечения забыла про все приличия.
     Стараясь  быть объективной, Элизабет заново пересмотрела свои действия.  И
его  тоже.  Первой  ее ошибкой тогда было безумное желание  защитить  его...  и
побыть хоть немного под его защитой. Во-вторых, в то время как семнадцатилетней
девушке полагалось страшиться даже мысли остаться наедине с мужчиной, она всего
лишь  боялась поддаться тем не объяснимым никакой логикой чувствам, которые  Ян
Торнтон пробуждал в ней своим голосом, взглядом, прикосновениями.
     В  то  время  как ей следовало бояться его, она, видите ли, боялась  себя,
боялась, что забудет ради него о Роберте и Хэвенхёрсте. "И я сделала бы это", -
с  горечью подумала Элизабет. Если бы она провела с ним еще один день, хотя  бы
несколько  часов,  то поступилась бы всем, что ей дорого, и вышла  бы  за  него
замуж. Она и тогда это поняла, потому и послала за Робертом.
     Нет,  поправила себя Элизабет, ей никогда не грозила опасность стать женой
Яна  Торнтона.  Хотя  он  и  сказал ей тогда, что  хочет  на  ней  жениться,  в
действительности он не собирался этого делать, в чем и признался Роберту.
     И как раз в тот момент, когда в ней снова начала закипать злость, Элизабет
вдруг  вспомнила нечто, что произвело на нее неожиданно успокаивающее действие:
впервые  за эти два года она вспомнила предупреждение Люсинды перед ее дебютом.
Люсинда  придавала особое значение умению девушки всегда и во всем дать  понять
мужчине,  что  ожидает от него поведения джентльмена. Очевидно,  она  полагала,
что,  хотя  мужчины, с которыми будет встречаться Элизабет,  условно  считаются
джентльменами, при случае они могут вести себя не по-джентельменски.
     Допуская,  что  Люсинда  была права, Элизабет начала  задумываться,  а  не
виновата ли она сама в том, что случилось в тот уик-энд. В конце концов с самой
первой их встречи она никак не производила впечатление гордой недоступной леди,
которая  ожидает уважительного к себе отношения. Более того, она  обратилась  к
нему  с просьбой пригласить ее на танец. И, может быть, любой другой джентльмен
при  подобных  обстоятельствах вел бы себя точно так же, как Ян?  Возможно,  Ян
посчитал,  что она уже опытная женщина, и решил немного развлечься.  Теперь,  с
высоты  своего  возраста, Элизабет увидела, что Ян Торнтон вел себя  ничуть  не
хуже  любого из светских волокит. Она видела, как замужние женщины флиртуют  на
балах  и  даже  была невольной свидетельницей украдкой сорванных  поцелуев,  но
самым  большим  наказанием, которое за это получал мужчина, был  легкий  шлепок
веером  и  шутливое  предупреждение, чтобы он не делал этого  впредь.  Элизабет
улыбнулась. За свое вольное поведение Ян получил не легкое похлопывание  веером
по   руке,   а  пулю  из  пистолета.  Улыбка  ее  была  вызвана  не   злорадным
удовлетворением, а просто осознанием иронии самой ситуации. До нее вдруг дошло,
что,  если  бы их не увидели тогда в оранжерее, этот уик-энд остался  бы  в  ее
памяти  только как легкое увлечение. Яном Торнтоном. Воспоминание о нем немного
помучило  бы ее, но и только. Теперь Элизабет уже стало казаться,  что  все  ее
беды были следствием ее собственной наивности.
     Как  ни  странно, но ей почему-то стало легче от этих мыслей,  она  словно
сбросила  с  себя  тяжкий  груз, который носила  два  года,  и  теперь  ощущала
необычайную легкость, почти невесомость.
     Элизабет снова взялась за полотенце, но остановилась, подумав, не ищет  ли
она  оправданий для него. "Но с чего бы мне делать это?" - спросила  она  себя,
медленно вытирая глиняные тарелки. Ответ заключался в том, что, избавившись  от
враждебности  к  Яну  Торнтону,  она,  возможно,  легче  справится  со   своими
собственными проблемами. Объяснение казалось настолько разумным и вероятным,
что Элизабет посчитала его правильным.
       Расставив посуду по местам, она выплеснула воду из кастрюли на  улицу  и
стала бродить около дома, размышляя, чем бы себя занять. Потом поднялась в свою
комнату,   достала  письменные  принадлежности  и  спустилась  с   ними   вниз.
Устроившись  за  кухонным  столом,  она  начала  письмо  Александре,  но  через
несколько минут оставила его, чувствуя, что больше не может оставаться в  доме.
На  улице было так чудесно, Ян, должно быть, ушел на рыбалку - стук топора  уже
давно  прекратился.  Отложив перо, Элизабет вышла из дома, наведалась  в  сарай
посмотреть  больную  лошадь и наконец решила прополоть небольшой  садик  позади
дома.   Садик   был   в   запущенном   состоянии,   сорняки   совсем   задушили
немногочисленные  цветы.  Она  вернулась  в  коттедж,  разыскала  пару  мужских
перчаток и полотенце, чтобы подложить его под колени.
     Решительно и безжалостно Элизабет вырывала сорняки, не пускавшие  к  свету
храбрые маленькие анютины глазки. К тому времени, как солнце начало клониться к
закату,   она  уже  выполола  большую  часть  сорняков  и,  накопав  на   холме
колокольчиков, пересадила их в сад, расположив ровными красивыми рядами.
     Время  от времени Элизабет останавливалась передохнуть и смотрела вниз,  в
долину,  где  сквозь деревья была видна тонкая голубая лента воды.  Иногда  она
видела  там небольшое движение - это Ян забрасывал удочку. Все остальное  время
он  просто  стоял,  слегка расставив ноги, и смотрел на  высившиеся  на  севере
скалы.
     Элизабет  не  знала,  сколько прошло времени. Она сидела  на  корточках  и
любовалась  колокольчиками,  которые  пересадила.  Рядом  с  ней  лежала  кучка
компоста,  который  она  сделала,  перемешав прошлогодние  листья  с  остатками
кофейных зерен.
     -  Ну  вот,  - сказала она цветам, подбадривая их, - теперь у вас  есть  и
воздух,  и  еда.  Не пройдет и дня, как вы у меня будете совсем  хорошенькие  и
счастливые.
     -  Вы  разговариваете  с цветами? - спросил у нее за спиной  Ян.  Элизабет
обернулась и смущенно засмеялась.
     -  Они любят, когда с ними разговаривают. - Зная, что это звучит несколько
необычно,  она добавила: - Видите ли, наш садовник говорил, что каждому  живому
существу  необходима любовь, и цветы не исключение. - Она опять  повернулась  к
клумбе  и  разбросала  вокруг цветов компост. Затем встала  и  отряхнула  руки.
Утренние размышления настолько ослабили ее враждебность к Торнтону, что  теперь
она  могла смотреть на него совершенно спокойно. Однако Элизабет понимала,  что
ему  может  показаться  странным, что его гостья занимается  черной  работой  и
копается  в земле. - Надеюсь, вы не против, -- сказала она, кивая на клумбу.  -
Эти  сорняки  так задушили цветы, что им совсем нечем было дышать.  Они  просто
кричали, чтобы им дали немного пространства и света.
     На лице Яна появилось непередаваемое выражение.
     - Вы это слышали?
     -  Нет,  конечно,  -  засмеялась Элизабет. -  Я  взяла  на  себя  смелость
приготовить им кое-какую еду - она называется компостом. В этом году он  им  не
очень поможет, но на следующий год они будут чувствовать себя намного лучше...
     Девушка  умолкла, заметив вдруг, с каким сочувствием он стал  смотреть  на
цветы, после того, как она произнесла слово "еда". - Можете не смотреть на  них
так, словно они сейчас поникнут прямо у вас на глазах, - успокоила она его. - В
отличие от нас им эта еда не повредит. Должна признаться, что садовник из  меня
куда лучший, чем повар.
     Ян отвел глаза от клумбы и посмотрел на нее с каким-то странным задумчивым
выражением.
     -  Пожалуй,  я пойду в дом и приведу себя в порядок, - сказала Элизабет  и
быстро  направилась к коттеджу. Если бы она оглянулась, то увидела бы,  что  Ян
Торнтон повернулся на сто восемьдесят градусов и смотрит ей вслед.
     
     Элизабет налила в кувшин воды, которая подогревалась на плите, и поднялась
к  себе. Ей пришлось спускаться за водой четыре раза, чтобы как следует промыть
волосы.  После вчерашнего путешествия и сегодняшней работы в саду ей  казалось,
что она не мылась уже целую вечность.
     Вымыв  голову,  Элизабет  надела  простое персиковое  платье  с  короткими
пышными  рукавами  и  узким  пояском под грудью.  Сев  на  кровать,  она  стала
расчесывать  мокрые  волосы, чтобы они поскорее высохли, сожалея,  что  все  ее
наряды  так не вяжутся с этим простым шотландским домом. Когда волосы  высохли,
она  встала  перед  зеркалом и зачесала их кверху,  собрав  в  небрежный  узел,
который  рассыпался бы при малейшем дуновении ветерка. Пожав плечами,  Элизабет
опять  распустила волосы, решив ничего с ними не делать. Весь день у  нее  было
какое-то приподнятое настроение, и она чувствовала, что таким оно теперь  будет
все время.
     Ян с пледом в руках выходил из дверей дома, когда Элизабет сошла вниз.
     -  Поскольку  они  еще не вернулись, - сказал он, - я  подумал,  что  надо
приготовить что-нибудь поесть. У нас еще остались сыр и хлеб.
     Элизабет  заметила,  что он переоделся в чистую белую  рубашку  и  светло-
бежевые брюки, а выходя за ним на улицу, увидела, что его темные волосы еще  не
высохли после купания.
     Ян  расстелил  плед  на  траве,  и она присела  на  край,  оглядываясь  по
сторонам.
     -  Как  вы думаете, сколько сейчас времени? - спросила Элизабет, когда  он
сел рядом с ней.
     - Где-нибудь около четырех.
     - А разве им еще не пора вернуться?
     -  Возможно,  оказалось не так просто найти женщин,  которые  захотели  бы
бросить свои собственные дома и заняться нашим.
     Элизабет  кивнула н отдалась созерцанию великолепного вида, открывавшегося
перед  ними. Коттедж располагался на ровном плато, и в том месте, где  кончался
задний  двор,  плато  резко сбегало вниз, к долине, где между  деревьями  бежал
быстрый   ручей.   С  трех  сторон  долина  была  окружена  скалами,   уступами
поднимавшимися  вверх. Скалы были, как ковром, устланы мелкими дикими  цветами.
Элизабет  долго  сидела  молча, очарованная этой дикой  первозданной  красотой,
чувствуя,  как в душе ее воцаряются покой и умиротворение. Вдруг  ей  пришла  в
голову мысль, которая заставила ее озабоченно посмотреть на Яна.
     - Вы что-нибудь поймали?
     - Несколько рыбешек. Я их уже почистил.
     - Да, но вы сможете их приготовить? - с надеждой поинтересовалась она.
     Он не удержался от улыбки.
      -Да.
     - Господи, как вы меня обрадовали,
     Вытянув  одну  ногу, Ян облокотился о колено и с неподдельным любопытством
взглянул на нее.
     -  Скажите,  а  с  каких это пор наряду с прочими светскими  премудростями
дебютанток начали обучать садоводству?
     -  Я уже давно не дебютантка, - ответила Элизабет. Видя, что он ждет более
пространного  объяснения,  тихо  добавила: -  Я  слышала,  что  мой  дедушка  с
материнской  стороны  был  страстным  садоводом,  и,  наверное,   от   него   я
унаследовала такую любовь к цветам и растениям. Наши сады в Хэвенхёрсте -  дело
его рук. А я их еще больше расширила и добавила некоторые новые сорта астений.
     При  упоминании о Хэвенхерсте лицо ее смягчилось, а зеленые глаза  засияли
каким-то  чудесным  волшебным  светом.  Яну  захотелось  услышать  побольше   о
предмете, который, очевидно, имел для нее такое большое значение.
     - А что из себя представляет этот Хэвенхёрст?
     - Это мой дом, - сказала она с тихой улыбкой. - Он принадлежит нашей семье
уже  семь столетий. Сначала это был замок, построенный неким графом. Замок  был
так прекрасен, что многим хотелось отнять его и четырнадцать раз его осаждали и
пытались  взять  штурмом, но попытки эти ни разу не увенчались успехом.  Однако
несколько  веков  спустя замок был разрушен до основания его новым  владельцем,
который  хотел  построить  особняк в греческом стиле. Затем  последующие  шесть
графов  производили в нем улучшения на свой вкус, расширяли  и  модернизировали
его.  Иногда  мне  становится даже страшно, когда я думаю,  что  на  мне  лежит
ответственность за его сохранность, - призналась Элизабет.
     -  Мне  кажется, ответственность за это лежит на вашем дяде или брате,  но
только не на вас.
     - Нет, Хэвенхёрст - мой.
     - Как он может быть вашим? - спросил Торнтон, заинтригованный тем, что она
говорит об этом месте как о чем-то самом дорогом в своей жизни.
     -  По  документам Хэвенхёрст должен переходить к старшему сыну.  Если  нет
сына, он переходит к дочери, а от нее - к ее детям.
       Мой  дядя  не может унаследовать его, так как он младший сын.  Наверное,
поэтому  он  никогда не заботился о Хэвенхёрсте и так скупо выдает средства  на
его содержание.
     - Но у вас есть брат.
     -  Роберт  приходится  мне сводным братом по матери, -  сказала  Элизабет,
настолько  убаюканная притихшей природой, что заговорила с ним совсем свободно.
-  Моя  мать  овдовела, когда ей был всего двадцать один год.  Роберт  был  еще
совсем маленьким. Вскоре она вышла за моего отца. Он усыновил Роберта, но  прав
на наследство он, конечно, не получил. По правилам наследования наследник может
продать  собственность  целиком, но не может передать никому  из  родственников
право  владения ею. Это было сделано для того, чтобы предотвратить вражду между
членами  семьи  и  ее  ветвями,  а также уберечь  наследника  от  обманщиков  и
охотников   за   чужой  собственностью.  Нечто  подобное   случилось   с   моей
прапрабабушкой  в пятнадцатом веке, и тогда по ее настоянию был  добавлен  этот
пункт. Ее дочь влюбилась в юношу из Уэльса, который оказался изрядным негодяем,
-  с улыбкой продолжила Элизабет. - Ему был нужен Хэвенхёрст, а не девушка,  и,
чтобы  он  не  смог  заполучить его, родители добавили  в  завещание  последнее
уточнение.
     -   Какое  же?  -  спросил  Ян,  которому  ее  рассказ  показался   весьма
занимательным.
     -  Оно гласит, что, если наследницей является женщина, -она не может выйти
замуж  без  согласия  своего  опекуна. Теоретически  это  было  сделано,  чтобы
оградить  женщин семьи от посягательств явных негодяев. Видите  ли,  не  всякая
женщина умеет удержать свою собственность при себе.
     Но  Ян  видел  только, что прекрасная девушка, которая  когда-то  с  такой
нежной  страстью  отвечала на его поцелуи, теперь не менее страстно  говорит  о
своей  привязанности не к мужчине, а к какой-то груде камней. Два  года  назад,
узнав,  что  она  графиня,  он пришел в ярость.  А  то,  что  она  была  еще  и
помолвлена,  окончательно  оттолкнуло его от нее.  Ян  решил,  что  Элизабет  -
презренная маленькая кокетка, которая, не успев обручиться с каким-то  щеголем,
в жилах которого течет не кровь, а бледная водица, сразу начала оглядываться по
сторонам в поисках кого-нибудь погорячее, чтобы согреть свою постель. Но сейчас
ему  стало не по себе от того, что она так и не вышла за своего щеголя. Он  уже
собрался спросить, почему она этого не сделала, но Элизабет заговорила первой.
     - Шотландия оказалась совсем не такой, какой я ее себе представляла.
     - И какой же она оказалась?
     -  Более  дикой,  примитивной. Я знала, что у некоторых джентльменов  есть
здесь  охотничьи  домики, но я думала, что в них существуют какие-то  удобства,
прислуга. А каким был ваш дом?
     -  Диким  и примитивным, - ответил Ян. Элизабет подняла на него удивленный
взгляд,  но он не ответил на него, а стал собирать остатки еды с одеяла.  Потом
легко  вскочил  на ноги и добавил с иронией: - Собственно, в нем  вы  сейчас  и
находитесь.
     - Где? - она машинально поднялась вслед за ним.
     - В моем доме.
     Они  молча  смотрели друг на друга, и Элизабет почувствовала,  как  жаркий
румянец  начинает  заливать ее щеки. Она смотрела,  как  ветер  перебирает  его
темные  волосы,  на  его суровое красивое лицо, отмеченное печатью  гордости  и
чувства  собственного достоинства, ощущала грубую природную силу, исходящую  от
его  стройного гибкого тела, и думала, что он и сам так же опасен и суров,  как
мрачные  скалы  его  родины. Она открыла рот, собираясь извиниться,  но  вместо
этого вдруг высказала вслух свои мысли:
     -  Вы подходите друг другу, - тихо сказала она. Элизабет застыла, глядя  в
его  бесстрастное  лицо. Ее золотые волосы тоже трепал ветер,  и  на  фоне  его
высокой  крепкой фигуры она казалась совсем маленькой и хрупкой. Свет  и  тьма,
хрупкость  и  сила, упрямая гордость и железная решимость - как отличались  они
друг  от  друга!  Когда-то  эти  различия  свели  их  вместе,  теперь  они   их
разъединяли.  Они  стали  старше,  мудрее и были  твердо  уверены  в  том,  что
достаточно  сильны,  чтобы  противостоять этому притяжению,  которое  постоянно
возникало  между ними и которое с новой силой потянуло их друг к другу  сейчас,
на этом заросшем травой утесе.
     - Зато он не подходит вам, - так же тихо ответил он.
     Его слова разорвали невидимые нити, протянувшиеся между ними.
     -  Да,  -  не  обидевшись,  ответила Элизабет, сознавая,  каким  тепличным
цветком  она должна ему казаться со своими непрактичными платьями и  тряпичными
туфельками.
       Элизабет  наклонилась и стала сворачивать плед. Ян пошел в дом  и  начал
готовить  ружья  к  завтрашней охоте. Она посмотрела,  как  он  снимает  ружья,
развешанные над камином, потом на свое незаконченное письмо Александре. Ей  все
равно  не  удастся отправить его раньше, чем она вернется домой,  так  что  нет
особых причин торопиться: Но, подумав, что заняться ей больше нечем, она села к
столу и снова взялась за письмо.
     Она  дописала  письмо  до  середины, когда на улице  раздался  выстрел,  и
девушка  испуганно вскочила из-за стола. Не представляя, во что он мог стрелять
совсем  рядом с домом, Элизабет подошла к двери, выглянула на улицу  и  увидела
Яна,  перезаряжающего пистолет. Он поднял его, куда-то прицелился и  выстрелил.
Затем  снова  зарядил  и опять выстрелил. Наконец любопытство  выманило  ее  на
улицу,  и  она  сделала  несколько  шагов  по  направлению  к  Торнтону,  чтобы
посмотреть, что же он там такое подстрелил.
     Боковым зрением Ян уловил светлое пятно ее платья и обернулся.
     -  Попали?  -  спросила она, слегка смущенная тем, что  он  поймал  ее  за
подсматриванием.
     -Да.
     Поскольку  Яну было известно, что Элизабет выросла в деревне  и,  судя  по
всему,  умеет  стрелять,  правила вежливости  требовали  от  него  устроить  ей
небольшое развлечение.
     - Не хотите попробовать сами?
     -  Это  зависит от размера мишени, - ответила она, но сама уже чуть ли  не
бегом  припустилась к нему, довольная, что может заняться чем-нибудь еще, кроме
писания писем. Элизабет всегда считала, хотя и не хотела признаться в этом даже
самой  себе, что, когда у Яна хорошее настроение, находиться в компании  с  ним
необыкновенно приятно.
     - Кто научил вас стрелять? - спросил он, когда она встала рядом с ним.
     - Наш кучер.
     -  Ну  уж  лучше  кучер,  чем ваш братец, - усмехнулся  Ян,  передавая  ей
заряженный пистолет. - Цель - вон та ветка почти без листьев.
     Элизабет  немного  покоробило  его  саркастическое  замечание  о  дуэли  с
Робертом.
       -  Мне  очень  жаль,  что  все так вышло, - сказала  она  и  на  секунду
переключила внимание на маленькую ветку.
     Прислонившись  плечом к дереву, Ян с интересом наблюдал,  как  она  обеими
руками подняла тяжелый пистолет и, кусая губы, прицелилась.
     - Ваш брат оказался очень плохим стрелком, - заметил он.
     Элизабет выстрелила и попала в черенок листка.
     - А я - нет, - с довольной улыбкой сказала она и, поскольку дуэль была уже
делом  прошлым,  лукаво добавила: - И должна вам сказать, что если  бы  на  его
месте была я...
     Он удивленно приподнял брови.
     - Надеюсь, вы дождались бы сигнала стрелять?
     -- Ну разумеется, - ответила Элизабет, но улыбка уже слетела с ее губ.
     Глядя  на  Элизабет, Ян почему-то поверил, что она дождалась  бы  сигнала.
Несмотря  на  все, что он знал о леди Кэмерон, находясь рядом с ней,  он  видел
только  пылкую, мужественную девушку. Она отдала ему пистолет, и он передал  ей
другой, уже заряженный.
     -  Ну  что  ж,  выстрел был не так уж плох, - сказал Торнтон, оставив  без
продолжения  разговор  о дуэли. - Однако целью является  ветка,  а  не  листья.
Кончик ветки, - уточнил он.
     -  По  ветке  вы, должно быть, и сами промазали, - сказала  она,  поднимая
пистолет и тщательно прицеливаясь, - раз она до сих пор на месте.
     -  Верно,  но,  когда  я  начинал стрелять,  она  была  длиннее.  Элизабет
мгновенно забыла о цели и, не веря своим ушам, уставилась на него.
     - Вы хотите сказать, что отстреливали ее по кусочку?
     - Совершенно верно.
     Она снова прицелилась и отстрелила еще один лист.
     - Неплохо, - похвалил он.
     Она  была  прекрасным стрелком, и, когда он вручал ей заряженный пистолет,
его улыбка говорила о том, что он признает это.
     Элизабет покачала головой.
     - Нет, я бы хотела посмотреть, как это делаете вы.
     - Вы мне не верите?
     - Ну, скажем, я просто немного скептически настроена.
       Взяв  пистолет,  Ян  быстро  поднял его и, не  прицеливаясь,  выстрелил.
Двухдюймовый кусочек ветки отвалился и упал на землю. На Элизабет это произвело
такое сильное впечатление, что она засмеялась и захлопала в ладоши.
     -  А знаете, - воскликнула она с восхищенной улыбкой, - до этого момента я
не верила, что вы в самом деле целились в шнурок на ботинке Роберта!
     Ян улыбнулся и передал ей пистолет.
     - Вообще-то меня страшно подмывало выбрать целью более уязвимое место.
     -  Я  не  верю,  что  вы  говорите это серьезно, - сказала  она,  принимая
пистолет и поворачиваясь к ветке.
     - Отчего вы так в этом уверены?
     -  Вы сами говорили, что не считаете возможным убивать людей только за то,
что  они  в  чем-то  не  согласны с вами. - Она подняла пистолет,  прицелилась,
выстрелила и вообще не попала в цель. - У меня очень хорошая память.
     Ян подобрал второй пистолет.
     - Мне странно это слышать, - медленно проговорил он, поворачиваясь к цели,
-  особенно после того, как вы забыли о собственной помолвке. Кстати, а кто был
тот  пижон, с которым вы были обручены? - безразличным тоном спросил он.  Потом
прицелился, выстрелил и попал точно в цель.
     Элизабет в это время перезаряжала пистолет и потому немного задержалась  с
ответом. Его вопрос, заданный невзначай, только подтвердил ее мысль, что  флирт
не  воспринимается  в свете серьезно, и люди, которые ранее состояли  в  связи,
потом могут спокойно вспоминать о ней и даже поддразнивать друг друга. Пока  Ян
заряжал  остальные пистолеты, Элизабет стояла и думала, насколько  же  приятнее
говорить  об этом в легком шутливом тоне, чем лежать по ночам без сна,  изнывая
от тоски и горечи. Какой же она была глупой. И как же глупо она будет выглядеть
сейчас,  если  не  сможет говорить об этом легко и спокойно. Есть  даже  что-то
забавное в том, чтобы говорить на эту тему, перемежая вопросы и ответы грохотом
выстрелов.
     -  Виконт  Мондвэйл был кем угодно, только не пижоном, - наконец  ответила
она, улыбаясь.
      Он был явно удивлен, однако голосом этого не выдал.
     - Это был Мондвэйл?
     -  М-м-м. - Элизабет отстрелила кончик ветки и засмеялась от удовольствия.
- Я попала! Три - один, в вашу пользу.
     - Шесть - один, - поправил он.
     - Все равно - я попала, так что берегитесь!
     Он передал ей пистолет, и она опять прицелилась.
     - Почему вы так и не вышли за него?
     Элизабет на мгновение напряженно застыла, потом постаралась расслабиться и
ответить в том же легком тоне:
     -  Виконту Мондвэйлу показалось немного странным, что его невеста проводит
свободное время, уединяясь с Яном Торнтоном в коттеджах и оранжереях.
     -  И  сколько  претендентов в этом сезоне? - поинтересовался он,  протирая
пистолет.
     Она  знала,  что он имеет в виду претендентов на ее руку,  и  гордость  не
позволила  ей ответить, что в этом сезоне у нее нет ни одного претендента,  так
же, как и в прошлом, и в позапрошлом.
     -  Ну...  -  протянула  она,  стараясь не выдать  выражением  лица  своего
отношения  к  пожилому любителю херувимов. Полагая, что Ян  вряд  ли  бывает  в
высших кругах, она решила, что он не должен его знать.
     - Ну, например, сэр Фрэнсис Белховен.
     На  этот раз он задержался с выстрелом и долго прицеливался. - Белховен  -
старик. - Ян выстрелил, и ветка стала короче еще на один дюйм.
     Когда  Торнтон взглянул на нее, Элизабет показалось, что взгляд  его  стал
более  прохладным,  словно его мнение о ней изменилось к худшему.  Она  сказала
себе,  что  это  ей только показалось, и решила не отходить от  установившегося
между ними шутливого тона. Подошла ее очередь стрелять, и она подняла пистолет.
     - Кто еще?
     Радуясь,  что он не сможет придраться к возрасту ее спортсмена-отшельника,
Элизабет несколько вызывающе и свысока улыбнулась ему.
     - Лорд Джон Марчмэн, - сказала она и выстрелила.
     Смех Яна потонул в грохоте выстрела.
       -  Марчмэн! - воскликнул он, когда она сердито взгляну на него и  ткнула
ему в грудь пистолет. - Вы, должно быть, шутите!
     - Вы испортили мне выстрел, - строго сказала она.
     -  Попробуйте еще раз, - сказал он, глядя на нее насмешливо, недоверчиво и
удивленно.
     -  Нет,  я  не  могу  стрелять,  когда  вы  смеетесь.  Я  буду  вам  очень
признательна, если вы прекратите этот дурацкий смех. Лорд Марчмэн очень хороший
человек.
     - Я это знаю и сам, - сказал Ян, помрачнев. - И вам чертовски повезло, что
вы  так  любите  стрельбу, поскольку он спит с ружьем и удочкой  под  подушкой.
Выйдя за него, вы проведете всю оставшуюся жизнь, таскаясь по лесам и рекам.
     -  А  я  люблю рыбалку, - заявила Элизабет, с трудом владея собой.  -  Что
касается  сэра Френсиса, то, возможно, он и старше меня, но зато  старые  мужья
бывают более добры и терпимы к своим женам, чем молодые.
     - О-о, полагаю, вашему мужу нужно быть либо очень терпимым, либо чертовски
хорошим стрелком, - грубовато бросил Ян, снова переключая внимание на цель.
     Элизабет  рассердила его внезапная атака на нее именно  тогда,  когда  она
решила не принимать всерьез того, что было между ними в прошлом.
     -  Ну,  знаете, я бы не назвала вас очень последовательным! Ян нахмурился,
чувствуя, что их краткое перемирие подходит к концу.
     - Как, черт возьми, это понимать?
     Элизабет  сдержалась  и посмотрела на него так, как и полагалось  смотреть
настоящей аристократке, - пренебрежительно и надменно.
     -  Это  надо понимать так, - спокойно и холодно пояснила она, - что у  вас
нет  морального права вести себя таким образом, словно я причинила вам какое-то
зло,  раз  уж  вы называете случившееся между нами случайным развлечением.  Это
ваши собственные слова, и не пытайтесь отрицать этого!
     Торнтон перезарядил пистолет и только после этого заговорил. В отличие  от
потемневшего лица голос его звучал совершенно бесстрастно.
     - Очевидно, память мне изменяет. Кому я это говорил?
     -   Во-первых,  моему  брату,  -  отчеканила  Элизабет,  возмущенная   его
притворством.
     -  Ах,  да,  досточтимому  Роберту, - с ударением на  слове  "досточтимый"
ответил он. Он снова выстрелил, но пуля пролетела далеко от цели.
     -  Вы не попали даже в дерево, - удивленно констатировала Элизабет. -  Мне
казалось,  вы  собирались  почистить оружие,  -  добавила  она,  видя,  что  Ян
методично убирает пистолеты в кожаные чехлы.
     Когда он поднял голову и посмотрел на нее, ей показалось, что он уже забыл
о ее присутствии.
     - Я решил сделать это завтра.
     Ян  вернулся  в  дом, машинально развесил пистолеты над камином,  потом  в
задумчивости подошел к столу, открыл бутылку мадеры и налил немного  в  стакан.
Nн  говорил  себе, что ему безразлично, какое чувство она испытала, услышав  от
брата эту ложь. Во-первых, тогда она уже была помолвлена, а во-вторых, как  она
сама призналась, для нее их отношения были просто легким флиртом. Возможно,  ее
гордости был нанесен удар (кстати, вполне заслуженный), но и только. К тому же,
подумал  Ян,  я уже почти обручен с красивой женщиной, которая слишком  хороша,
чтобы он продолжал думать об Элизабет Камерон.
     "Виконту  Мондвэйлу показалось немного странным, что его невеста  проводит
свободное  время,  уединяясь  с Яном Торнтоном в  коттеджах  и  оранжереях",  -
вспомнил он слова Элизабет.
     Ян  почувствовал смутное чувство вины из-за того, что ее бросил жених.  Он
бессознательно  налил  себе  еще мадеры, подумав,  что  надо  бы  предложить  и
Элизабет.  Рядом  с бутылкой лежало начатое письмо. "Моя дорогая  Алекс...",  -
начиналось оно. Но Торнтона поразил не сам текст письма, а почерк, которым  оно
было   написано.   Четкий,   ясный   и  красивый.   Такой   почерк   бывает   у
церковнослужителей. Это были не те корявые детские каракули, которые ему  долго
пришлось  расшифровывать, пока он наконец понял, что  она  будет  ждать  его  в
оранжерее.  Качая  головой,  он  снова взял письмо,  и  почувствовал  угрызения
совести. Ян вспомнил, как наступал на нее в той проклятой оранжерее, и  чувство
горького раскаяния буквально оглушило его.
      Он залпом осушил бокал, словно вино могло смыть его недовольство собой, и
медленно  вышел из дома. Элизабет стояла на краю плато, в нескольких  ярдах  от
того  места,  где  они  стреляли. По деревьям пробежал ветерок  и  взметнул  ее
волосы,  окружив  лицо сияющим ореолом. Ян остановился в  нескольких  шагах  от
девушки,  не  отрывая  от нее глаз, но перед мысленным  взором  его  проплывали
видения  той, какой он знал ее когда-то: вот она, точно прекрасная юная богиня,
спускается по лестнице - такая далекая и недоступная в своем царственно простом
синем  платье, вот, словно разгневанный ангел, встает на его защиту в карточной
комнате,  а  вот  обольстительная искусительница стоит у камина и  приподнимает
мокрые  волосы, чтобы они поскорее просохла, и под конец - испуганная  девушка,
которая сует ему в руки цветочный горшок, удерживая от поцелуя.
     Он  глубоко вздохнул и засунул руки в карманы, с трудом сдерживаясь, чтобы
не подойти и не обнять ее.
     - Здесь великолепный вид, - сказала она, поворачиваясь к нему.
     Ян сделал еще один долгий вдох и отрывисто спросил:
     -  Я  бы  хотел, чтобы вы еще раз рассказали мне, что случилось той ночью.
Как вы оказались в оранжерее? Элизабет подавила раздраженный вздох.
     -  Вы знаете, как я там оказалась. Вы послали мне записку. Я подумала, что
она от Валери - сестры Черайз - и пошла в оранжерею.
     -  Элизабет,  я не посылал вам записки, я сам получил ее. Элизабет  пожала
плечами и прислонилась к дереву.
     -  Я не понимаю, к чему нам обсуждать все это снова. Вы не верите мне, а я
не верю вам.
     Она  ожидала услышать в ответ какой-нибудь оскорбительный выпад, но вместо
этого Ян сказал:
     -  Я верю вам. Я видел на столе в коттедже ваше письмо. У вас замечательно
красивый почерк.
     От его серьезного тона и неожиданного комплимента Элизабет растерялась.
     - Спасибо, - зачем-то сказала она.
     - Каким почерком была написана полученная вами записка?
       --  Ужасным.  Кстати,  вы сделали ошибку в слове "оранжерея".  Его  губы
дрогнули в невеселой улыбке.
     -  Уверяю  вас, я знаю, как пишется это слово. И, может быть,  у  меня  не
такой  красивый почерк, как у вас, но каракулями его тоже не назовешь. Если  вы
мне не верите, я буду счастлив доказать вам это, как только мы вернемся в дом.
     Элизабет  видела,  что  он  не  лжет, и ею  постепенно  начало  овладевать
предчувствие какого-то ужасного предательства. Его последние слова окончательно
укрепили ее подозрения.
     -  Мы оба получили записки, которых никто из нас не писал. Значит, кому-то
было нужно, чтобы мы встретились там и чтобы все об этом узнали.
     -  Нет,  люди  не  могут быть так жестоки! - воскликнула  Элизабет,  качая
головой. Ее сердце отказывалось верить тому, что разуму казалось очевидным.
     - Как видите, могут.
     -  Нет,  не  говорите так, - закричала она, не в силах  вынести  еще  одно
предательство.  - Я все равно не поверю! Это, должно быть, какая-то  ошибка,  -
упорно  твердила Элизабет, но сцены из прошлого представали перед ее  мысленным
взором:  Валери  настаивает,  чтобы  именно  Элизабет  уговорила  Яна  Торнтона
пригласить  ее  на  танец.... Валери расспрашивает, где  Элизабет  укрылась  от
дождя...  лакей  передает  ей записку и говорит, что  она  от  Валери.  Валери,
которая  была  ее  подругой. Валери с хорошеньким личиком  и  глазами,  которые
преследовали ее повсюду...
     Боль  осознания  этого  предательства была  такой  сильной,  что  Элизабет
обхватила себя руками и закачалась, чувствуя, что разрывается на части.
     -  Это была Валери, - еле выговорила она. - Я спросила тогда у лакея,  кто
дал  ему  эту  записку,  и  он сказал, что Валери. Столь  низкое  злодеяние  не
укладывалось у нее в голове.
     -  Позже  я  решила,  что вы доверились ей и попросили  передать  мне  эту
записку.
     - Я бы никогда не сделал ничего подобного, - резко ответил
     Торнтон.  -  Я  знал, что вы придете в ужас, если о наших отношениях  кто-
нибудь узнает.
        Даже  Ян  не  смог  отнестись  к  поступку  Валери  со  своей  обычной!
невозмутимостью. Элизабет закрыла глаза и вспомнила Валери, катающуюся в  парке
с  виконтом  Мондвэилом.  Ее жизнь была разбита - и все  из-за  того,  что  та,
которую  она  считала своей подругой, возжелала ее жениха.  Слезы  защипали  ей
глаза.
     -  Это  была  интрига.  Она разрушила мою жизнь,  -  надломленным  голосом
сказала Элизабет.
     - Но почему? - спросил Ян. - Почему она так поступила с вами?
     -  Я думаю, она хотела заполучить Мондвэйла и... - Элизабет почувствовала,
что  расплачется,  если  скажет еще хоть слово,  и,  покачав  головой,  сделала
попытку уйти, чтобы выплакаться где-нибудь в одиночестве.
     Чувствуя, что не может дать Элизабет уйти, даже не попытавшись утешить, Ян
схватил  ее  за плечи и притянул к своей груди, не обращая внимания  на  слабое
сопротивление.
     -  Не  надо, пожалуйста, - прошептал он ей в волосы. - Не уходите. Она  не
стоит ваших слез.
     Оказавшись в его объятиях, Элизабет испытала потрясение не меньшее, чем от
своего  несчастья, и все это вместе парализовало ее волю. Опустив  голову,  она
стояла,  не  шевелясь, из ее глаз текли слезы, тело вздрагивало от сдерживаемых
рыданий.
     Ян еще крепче обхватил ее руками, как будто тем самым мог взять на себя ее
боль.  Но  когда  и это не оказало успокоительного Действия, он  в  совершенном
отчаянии попытался ее рассмешить.
     - Если бы она знала, какой вы хороший стрелок, она ни за что не осмелилась
бы  на это, - прошептал он и поднес руку к ее щеке, стирая слезы. - И потом, вы
всегда можете вызвать ее на дуэль. - Узенькие плечи Элизабет вздрагивали уже не
так  сильно,  и  Ян попытался закрепить успех. - А еще лучше, если  вместо  вас
стреляться  с ней будет Роберт. Он, может быть, и не так хорошо стреляет,  зато
гораздо быстрее...
     У нее вырвался смех сквозь слезы, и Ян продолжил:
     -  Но  с  другой стороны, если вы будете стрелять сами, вам будет  нелегко
сделать выбор...
     Он замолчал, и Элизабет прерывисто вздохнула.
     - Какой выбор? - прошептала она ему в грудь.
     -  Куда  стрелять, - засмеялся он, поглаживая ее по спине. - Роберт  носил
ботинки  со  шнурками, поэтому я выбрал своей целью шнурок. Ну, а вы,  полагаю,
могли бы отстрелить бант с ее платья.
     Элизабет наконец подняла голову и рассмеялась.
     Не  осознавая, что делает, Ян осторожно провел пальцем по ее нижней  губе,
но вдруг спохватившись, убрал руку.
     Элизабет  заметила,  как  неожиданно  посуровело  его  лицо.  Она  сделала
глубокий прерывистый вздох, чувствуя, что еще немного и он поцеловал бы ее,  но
в  последний  момент  почему-то передумал. После всего,  что  она  выяснила  за
последние несколько минут, Элизабет уже не знала, кто ей друг, а кто враг,  она
понимала  только, что чувствует себя в безопасности рядом с Яном Торнтоном,  но
его  лицо  вдруг  снова стало отчужденным, и он попытался разомкнуть  руки.  Не
зная,  что  сказать  и  не  уверенная в том, чего же она  действительно  хочет,
Элизабет  заглянула ему в глаза и дрожащим голосом прошептала одно-единственное
слово, выразив в нем все свое смятение и мольбу понять ее...
     - Пожалуйста...
     Ян вопросительно приподнял брови.
     - Я... - начала она, смутившись под его понимающим взглядом.
     -Да?
     -  Я  не  знаю, как это сказать... - призналась Элизабет. Она была уверена
только в одном: ей хочется еще хоть несколько минут побыть в его объятиях.
     -  Элизабет,  если  вы  хотите,  чтобы я  вас  поцеловал,  вам  достаточно
прижаться своими губами к моим.
     - Что?!
     - Вы слышали меня.
     - Вы самый...
     Он с ласковым упреком покачал головой.
     -  Только избавьте меня от этих девических протестов. Если вам, как и мне,
захотелось вдруг проверить, действительно ли тогда нам было так хорошо  вместе,
как  кажется в ретроспективе, скажите об этом прямо. - Ян сам поразился  своему
нахальству,  но,  поскольку предложение было уже сделано, он не  видел  особого
вреда в том, чтобы обменяться несколькими поцелуями, если ей так этого хочется.
       Упоминание о том, что "им тогда было хорошо вместе", приглушило ее гнев,
усилив беспомощность. Элизабет смотрела на него как зачарованная, чувствуя, как
его руки обхватили ее немного крепче. Ее взгляд бессознательно переместился  на
его  красиво  очерченные губы, которые слегка раздвинулись в легкой  вызывающей
улыбке.  Она  чувствовала, что он дюйм за дюймом притягивает  ее  все  ближе  и
ближе.
     - Вы боитесь? - спросил Ян хрипловатым голосом, который околдовал ее когда-
то  и который точно так же действовал на нее сейчас. Его руки легли на изгиб ее
талии.  -  Ну,  решайтесь,  - прошептал он, и, охваченная  тоской  и  желанием,
Элизабет не выразила протеста, когда он склонил к ней голову. Она вздрогнула от
прикосновения  его  мягких  теплых губ. Оцепенев, она  ждала  той  опустошающей
страсти, с которой он целовал ее когда-то, не понимая, что его страсть  была  в
значительной  мере  вызвана ее ответной реакцией. Замерев  от  напряжения,  она
ждала,  когда  на  нее  снова нахлынет оглушающая волна наслаждения...  ей  так
хотелось  вновь  испытать  это  чувство... хотя  бы  один  раз...  хотя  бы  на
мгновение, как вдруг поняла, что он целует ее, едва дотрагиваясь своими  губами
ее губ, слегка поглаживая их... он дразнил ее!
     Элизабет оттолкнула его, и он разочарованно посмотрел ей в лицо.
     - Да, это не совсем то, что я помнил, - насмешливо протянул он.
     -  И  я  тоже, - ответила она, не понимая, что он имеет в виду  недостаток
участия с ее стороны.
     -  Может,  попробуем  еще  раз? - предложил Ян,  еще  не  утратив  желания
насладиться несколькими минутами разделенной страсти, тем более что  чувствовал
себя в состоянии контролировать ситуацию.
     Спокойный  интерес, прозвучавший в его голосе, вызвал у нее опасение,  что
для него это только игра, своего рода соревнование.
     - Это что - соревнование? - спросила она, шокированная его цинизмом.
     -  А  вам  хочется,  чтобы  это было соревнование?  Элизабет  отрицательно
покачала  головой. Ее воспоминания о бурной страсти и нежности  были  такой  же
иллюзией, как и все остальное. Чувствуя пустоту в душе, она взглянула на него и
с грустью сказала:
      - Не думаю.
     - Отчего так?
     -  Вы играете в какую-то игру, правил которой я не знаю, - устало ответила
она.
     - Правила остались те же. Это та же самая игра, в которую мы уже играли, я
целую вас, а вы, - он сделал многозначительную паузу, - целуете меня.
     Откровенное  напоминание о том, что в прошлый раз она сама  целовала  его,
страшно  смутило Элизабет и одновременно вызвало желание дать ему пощечину,  но
он одной рукой придержал ее руки, а другой начал нежно поглаживать шею.
     -  Покажите мне, как вы запомнили это, - дразнил он, приблизив к ней  свои
губы. Наконец, не выдержав, Ян сам припал к ее губам и, несмотря на насмешливый
тон,  поцелуй  его  был нежным и требовательным. Элизабет качнулась  к  нему  и
наконец  ответила  на поцелуй, ее рука скользнула вверх и  замерла  у  него  на
груди,  она  почувствовала, как его руки сжали ее талию, потом он раздвинул  ей
губы, ее сердце забилось сильными гулкими толчками, и она радостно приняла  это
вторжение.
     Кровь  зашумела  у  Яна в голове, он говорил себе, что  должен  немедленно
отпустить  ее,  и  даже  попытался  сделать  это,  но  Элизабет  бессознательно
притянула к себе его голову, пытаясь хотя бы еще немного продлить те невыразимо
прекрасные ощущения, которые будил в ней его поцелуй. Наконец Ян заставил  себя
оторваться от этих колдовских губ и резко поднял голову.
     -  Ч-ч-черт!  - прошептал он, но руки помимо его воли еще крепче  обвились
вокруг ее тела.
     Сердце  Элизабет билось как маленькая пойманная птичка, она  посмотрела  в
его  глаза,  полыхавшие тайным огнем, и он притянул к себе ее голову,  их  губы
слились  в поцелуе. С яростной настойчивостью он раздвинул ей губы, и  Элизабет
вдруг  прильнула  к  нему,  переполненная  какими-то  незнакомыми  чувственными
желаниями, обняв его руками за шею, она откровенно ответила на его поцелуй. Она
не  стала  протестовать, когда его язык начал ласкать ее рот.  Ее  податливость
вызвала у Яна новый взрыв неудержимого желания, он изо всех сих притянул  ее  к
себе, чего-то дико и настойчиво требуя.
       Она  сделала незаметное движение, приспосабливаясь к нему и  неосознанно
распаляя его желание.
     Его  руки  машинально  скользнули к ее груди, но  вдруг  осознав,  что  он
делает,  Ян  отдернул руки и, оторвавшись от ее рта, поднял голову и  посмотрел
пустым  взглядом  куда-то над ее головой, не зная, целовать ли  ее  дальше  или
попытаться обратить все в шутку. Еще ни одна женщина не возбуждала в нем такого
желания всего после нескольких поцелуев.
     -  Это  было так, как я помнила, - прошептала Элизабет, потрясенная  силой
охватившего ее чувства.
     Это  было  даже  лучше, чем помнил он. На этот раз страсть  была  сильнее,
неистовей... И она не поняла этого только благодаря тому, что он сумел  устоять
перед искушением и не поцеловал ее еще раз. Он только что отверг эту мысль  как
безумную, и вдруг они услышали позади себя мужской голос:
     - Боже правый! Что здесь происходит?
     Элизабет  рванулась  в  безумной панике и увидела бегущего  к  ним  седого
мужчину  средних лет. Ян успокаивающе положил ей руку на талию, и она  осталась
стоять, окаменев от шока.
     - Я слышал стрельбу... - человек прислонился к дереву, держась одной рукой
за  сердце,  грудь  его  тяжело  вздымалась. - Я  слышал  ее  все  время,  пока
поднимался из долины, и подумал...
     Он замолчал, глядя на пунцовую, со спутанными волосами Элизабет. Потом его
взгляд переместился на руку Яна, лежащую на ее талии.
     -  И  что  ты  подумал? - спросил Ян. Для человека, застигнутого  в  столь
пикантной  ситуации, и не кем-нибудь, а шотландским викарием, его голос  звучал
поразительно спокойно.
     Викарий наконец оценил ситуацию, и лицо его стало жестким. Он отделился от
дерева и направился к ним, стряхивая с рукава прилипшие кусочки коры.
     - Я подумал, - с иронией сказал он, - что вы тут убиваете друг друга. Мисс
Трокмортон-Джонс,  -  продолжил  он  уже  более  мягко,  останавливаясь   перед
Элизабет, - считала это вполне вероятным, когда откомандировала меня сюда.
     -  Люсинда? - ахнула Элизабет, все еще не придя в себя. - Вас послала сюда
Люсинда?
      - Совершенно верно, - сказал викарий, опуская укоризненный взгляд на руку
Яна,  покоившуюся на ее талии. Элизабет наконец с ужасом осознала, что все  еще
стоит  в  этом полуобьятии и, оттолкнув руку Яна, поспешно отступила в сторону.
Она  приготовилась  выслушать грозную обвинительную тираду относительно  своего
греховного  поведения,  но  викарий  только  хмурил  седые  кустистые  брови  и
продолжал   вопросительно  смотреть  на  Яна.  Чем  дольше  они  молчали,   тем
невыносимей  становилось это молчание и, чувствуя, что не в  силах  больше  его
выносить,  Элизабет умоляюще посмотрела на Яна. Но к ее величайшему  удивлению,
вместо стыда лицо Торнтона выражало только веселость и некоторое сожаление, что
им помешали.
     -  Ну?  -  спросил  наконец викарий, глядя на Яна. -  Что  ты  можешь  мне
сказать?
     -  Добрый  день, - весело произнес Ян. - Я не ожидал встретиться  с  тобой
раньше завтрашнего дня, дядя.
     - Я это вижу, - с нескрываемой иронией ответил викарий.
     -  Дядя! - вырвалось у Элизабет. Не веря своим ушам, она подняла взгляд на
Яна.  Словно  прочитав ее мысли, викарий посмотрел на Элизабет -  в  его  карих
глазах тоже искрился смех.
     -  Забавно, не правда ли, моя дорогая? Это лишний раз убеждает меня в том,
что Господь не лишен чувства юмора.
     Истерический  смешок вырвался из груди Элизабет. Ян тоже  начал  понемногу
утрачивать  свою  невозмутимость,  по  мере  того  как  его  дядя  ударился   в
перечисление всех горестей, которые принесло ему это родство:
     -  Вы  и представить себе не можете, какая пытка утешать плачущих девушек,
которые  безуспешно расставляют свои сети в надежде поймать его,  -  сказал  он
Элизабет.  -  Но  это  не  идет ни в какое сравнение с тем  случаем,  когда  он
выставил на бега свою лошадь, и один из моих прихожан решил, что именно я  буду
принимать ставки!
     Смех  Элизабет отозвался в горах музыкальным эхом, и викарий,  не  обращая
внимания на недовольный взгляд Яна, безжалостно продолжил:
     -  У меня уже мозоли на коленях - столько часов, недель, месяцев я молился
за спасение его бессмертной души...
       - Дункан, когда ты закончишь перечисление моих грехов, перебил его Ян, -
я представлю тебя моей гостье.
     Викария  ничуть не возмутил легкомысленный тон Яна, наоборот,  он  казался
очень довольным.
     - Конечно, Ян, при любых обстоятельствах нужно соблюдать Приличия.
     В  эту  минуту  Элизабет поняла, что вместо гневной  тирады,  которую  она
ожидала  услышать,  викарий высказал свое мнение относительно  их  поведения  в
мягкой,  но  достаточно  ясной форме. Ей только показалось  странным,  что  все
упреки   он   адресовал   только   Яну.  Но  даже   не   зная   причины   такой
снисходительности,  она  была  благодарна ему за  то,  что  он  избавил  ее  от
дальнейшего унижения.
     Ян, очевидно, тоже это понял, он пожал дяде руку и суховато бросил:
     -  А  ты неплохо выглядишь, Дункан, несмотря на мозоли на коленях. И  хочу
тебя  заверить,  - добавил он, - что твои проповеди всегда производят  на  меня
неизгладимое впечатление, независимо от того, сижу я или стою.
     -  Это оттого, что у тебя прослеживается прискорбная тенденция засыпать на
их середине, - с легким укором сказал викарий, отвечая на рукопожатие Яна.
     Ян повернулся к Элизабет.
     - Позволь представить тебе леди Элизабет Камерой мою гостью.
     Элизабет  подумала, что быть представленной таким образом  еще  хуже,  чем
быть застигнутой в его объятиях, и отрицательно замотала головой.
     - Это не совсем так. Я здесь... а-а...
     От волнения мысли ее разбегались, и викарий снова пришел ей на помощь.
     - Вы здесь вынужденная гостья, - подсказал он. Улыбаясь, он взял ее руки в
свои.  -  Я  прекрасно  понимаю  ваше положение,  поскольку  имел  удовольствие
познакомиться с мисс Трокмортон-Джонс. Она же и направила меня сюда, как я  вам
уже  говорил. Я обещал ей пробыть здесь до завтра или до послезавтра - в общем,
до ее возвращения.
      - До завтра или до послезавтра? Но они собирались вернуться сегодня.
     -  Дело в том, что произошел несчастный случай - совсем незначительный,  -
поторопился  успокоить  ее  викарий. - Джейк говорит,  что  ей  попалась  очень
строптивая лошадь, которая все время норовит лягнуть ее.
     -  Люсинда сильно пострадала? - спросила Элизабет, готовая в ту же  минуту
помчаться к ней на помощь.
     -  Лошадь  лягнула мистера Уайли, - объяснил викарий, - поэтому пострадали
только  его  гордость  и...  нижняя часть тела. Однако  мисс  Трокмортон-Джонс,
справедливо полагая, что некоторые дисциплинарные меры могут призвать лошадь  к
порядку, воспользовалась единственным средством воздействия, которое было в  ее
распоряжении, поскольку зонтик в этот момент лежал на земле. Она  тоже  лягнула
лошадь,  в результате чего эта достойнейшая леди сильно повредила себе лодыжку.
Ей  дали лауданум, и мой конюший занялся ее лечением. Через день, самое большее
два, она уже встанет на ноги.
     Повернувшись к Яну, викарий сказал:
     -  Ян, я прекрасно понимаю, что ты не ожидал моего появления. Однако  если
твоя  месть  не  будет .заключаться в том, что ты лишишь меня своей  прекрасной
мадеры, я готов остаться здесь и после возвращения мисс Трокмортон-Джонс.
     -  Я  пойду  и  принесу стаканы, - сказала Элизабет, понимая, что  следует
оставить их одних. Направляясь к дому, она слышала, как Ян сказал:
     -  Если ты надеялся хорошо поесть, то выбрал не то место. Мисс Кэмерон уже
пыталась сегодня утром принести себя в жертву на алтарь домашнего хозяйства,  в
результате  чего  мы  чудом  избежали смерти. Ужин  за  мной,  но  нет  никакой
гарантии, что он будет лучше завтрака.
     -  Я  попробую помочь вам, - добродушно отозвался викарий. Когда  Элизабет
ушла в дом, Ян тихо спросил:
     - Как сильно пострадала та женщина?
     -  Трудно  сказать. Она была настолько вне себя от ярости,  что  почти  не
чувствовала боли. А может быть, это все из-за лауданума.
     - Что все?
       Викарий помолчал немного, наблюдая за птичкой, шныряющей в листве над их
головами, потом сказал:
     -  Она  находилась  в  очень странном состоянии.  Страшно  рассерженная  и
возмущенная. С другой стороны, она боялась, что ты опять начнешь "нежничать"  с
мисс Кэмерон. Когда я прибыл сюда, мне стало ясно, что она имела в виду. Однако
у  нее  были  и  другие  опасения: она боялась,  что  молодая  леди  попытается
пристрелить  тебя,  как  уже было однажды. Вот почему я  так  испугался,  когда
услышал выстрелы, и помчался сюда со всех ног.
     - Мы стреляли по мишени.
     Викарий кивнул, потом пристально посмотрел на Торнтона.
     - Тебя что-то беспокоит? - спросил Ян, заметив его хмурый взгляд.
     Викарий  поколебался, затем слегка покачал головой, будто не соглашаясь  с
чем-то.
     -  Мисс Трокмортон-Джонс сказала мне кое-что еще, но я отказываюсь  в  это
верить.
     -  Наверное, сказалось действие лауданума, - пожав плечами, ответил Ян, не
выразив желания узнать, что же такое она сказала.
     -  Возможно,  -  ответил  викарий, нахмурив брови.  -  Но  я  не  принимал
лауданума,  и  тем  не  менее мне кажется, что ты собирался  объявить  о  своей
помолвке с одной молодой женщиной по имени Кристина Тэйлор.
     - Да, это так.
     Лицо викария еще более посуровело.
     - В таком случае, какие извинения ты можешь найти тому, что я увидел здесь
несколько минут назад?
     -  Это было помешательство, - коротко ответил Ян. Они вошли в дом: викарий
-  молчаливый и задумчивый, Ян - мрачный, как туча. Неожиданный приезд  Дункана
его  не  беспокоил,  его  волновало безумное влечение к  Элизабет,  которое  он
испытал,  целуя ее. Кем бы ни была она в действительности, в его  объятиях  она
становилась обольстительным ангелом. Слезы, которые Элизабет проливала сегодня,
были  вызваны  предательством подруги. Но два года назад она сама без  малейших
угрызений  совести  изменила Мондвэйлу, а сейчас спокойно  говорит  о  браке  с
Aелховеном  или  Джоном  Марчмэном.  При  атом  уже  через  час  она   страстно
прижимается  к  нему и с жаром отвечает  на его поцелуи. Злость  Яна  сменилась
отвращением.  Ей действительно следует выйти за Белховена, мрачно усмехнувшись,
подумал он. Старый развратник - это то, что ей нужно, получится идеальная пара,
если  не  считать  разницы в возрасте. А Марчмэн заслуживает  лучшего,  чем  ее
видавшее виды неразборчивое тело. Она превратит его жизнь в ад.
     Несмотря  на ангельское личико, Элизабет Кэмерон осталась тем  же,  чем  и
была:  бессердечной  кокеткой,  в которой было  больше  плотской  страсти,  чем
настоящего чувства.
     
     В  чернильном  небе мерцали звезды. Со стаканом виски в руке  Ян  стоял  у
небольшого костерка и следил, как жарится рыба. Ночная тишина и виски успокоили
его.  Сейчас, глядя на маленький веселый костер, он сожалел уже только  о  том,
что приезд Элизабет лишил его мира и покоя, в которых он так нуждался. Весь год
он   работал  в  страшном  напряжении  и,  отправляясь  в  этот  дом,  надеялся
успокоиться и отдохнуть, как это бывало всегда, когда он возвращался сюда.
     Еще подростком он знал, что когда-нибудь покинет родительский дом и пойдет
по  жизни  своей  дорогой.  Но добившись всего, о  чем  мечтал,  Ян  все  время
возвращался сюда, словно именно здесь надеялся обрести то, чего ему не хватало,
нечто  неуловимое, иллюзорное, но, как ему казалось, способное дать  успокоение
его  неприкаянной душе. Теперь он вел жизнь, соответствующую  его  богатству  и
власти,  и  во многом эта жизнь устраивала его. Он уже слишком много повидал  и
слишком  сильно изменился сам, чтобы сделать это место своим постоянным  домом.
Он смирился с этим, когда принял решение жениться на Кристине. Она ни за что не
согласится  жить  здесь,  но  зато в его роскошных особняках  будет  смотреться
прекрасно.
     Кристина  Тэйлор  была  красивой, страстной  и  утонченной.  Они  идеально
подходили  друг другу, иначе он просто не сделал бы ей предложение. Прежде  чем
решиться на это, он обдумал все так же тщательно, как обдумывал свои финансовые
операции,  -  опираясь исключительно на здравый смысл и никогда не  подводившее
его  деловое  чутьё.  Фактически за все последние годы он поступил  необдуманно
только один раз - когда безумно увлекся Элизабет и сделал ей предложение.
       -  Как нехорошо было с вашей стороны заставлять меня готовить, когда  вы
сами  прекрасно  справляетесь с этим, - с улыбкой сказала  Элизабет,  перемывая
оставшуюся после ужина посуду.
     -  Это не совсем так, - мягко ответил Ян. Он налил себе и Дункану бренди и
пересел  ближе к камину. - Я умею готовить только рыбу и только одним способом.
-  Он  открыл  крышку небольшого ящичка, стоявшего на столе,  и  достал  оттуда
тонкую  сигару.  Эти  сигары ему сделали на заказ в  Лондоне.  Он  взглянул  на
Элизабет и на всякий случай спросил: - Не возражаете?
     Элизабет  посмотрела на сигару, улыбнулась и покачала  головой.  Ей  вдруг
вспомнилось,  как  она  встретила Яна два года назад в  саду.  Он  вот  так  же
собирался раскурить сигару, когда увидел ее. Ей так ясно вспомнилась эта сцена,
что  она  даже увидела, как оранжево-золотое пламя спички осветило его чеканные
черты,  когда  он  сложил  руки лодочкой, закрывая огонь  от  ветра.  При  этом
воспоминании слабая улыбка озарила ее лицо, и она перевела взгляд с незажженной
сигары на лицо Яна, мысленно спрашивая, помнит ли и он этот момент.
     Их взгляды встретились, он посмотрел на свою сигару, потом снова на нее, и
в глазах его отразился вежливый вопрос. Она поняла, что он не помнит.
     -  Нет,  я нисколько не возражаю, - ответила Элизабет, пряча разочарование
за улыбкой.
     Викарий,  наблюдавший  этот обмен взглядами и предшествующую  ему  светлую
улыбку на лице Элизабет, подумал, что все это чрезвычайно загадочно, так же как
и непонятное поведение Яна за ужином. Дункан еще ни разу не видел, чтобы Ян так
вел себя с женщиной.
     Дункан уже привык к тому, что все женщины находят Яна неотразимым и что он
никогда  не  отказывается от того, что ему с такой готовностью  предлагают.  Он
смеялся  над их капризами и относился к ним со спокойной снисходительностью.  И
даже  после того как он утрачивал к женщине интерес, он продолжал относиться  к
ней  с неизменным восхищением и галантностью - будь то деревенская девчонка или
дочь графа.
        Поэтому   неудивительно,  что  Дункану  показалось  странным   и   даже
подозрительным, что Ян практически не замечает девушку, хотя два часа назад  он
держал  Элизабет Кэмерон в своих объятиях так, словно в ней заключалось счастье
всей  его жизни. Он был вежлив и предупредителен к своей гостье, но как женщину
- не замечал.
     Дункан  стал наблюдать за Яном, ожидая, что тот бросит на нее взгляд  хотя
бы украдкой, но его племянник взял книгу и стал читать ее с таким видом, словно
и вовсе забыл о существовании Элизабет Кэмерон.
     -  Насколько  я  понимаю, в этом году у тебя дела идут хорошо?  -  спросил
викарий,  чтобы  как-то завязать разговор. Ян оторвался от книги  и  с  улыбкой
ответил:
     - Не так хорошо, как я рассчитывал, но достаточно прилично.
     - Твои рискованные предприятия еще не принесли свои плоды?
     - Не все.
     Элизабет  замерла  на  мгновение, затем с  прежней  старательностью  стала
вытирать  тарелки.  Два года назад Ян говорил, что, если  дела  у  него  пойдут
хорошо,  он будет достаточно богат, чтобы обеспечить ее. Очевидно, его  надежды
не  оправдались,  вот  почему  он  и  поселился  в  этом  коттедже.  Ее  сердце
преисполнилось  сострадания - он строил такие грандиозные планы,  и  ничего  не
вышло.  Но  с  другой  стороны, не так уж и плохо жить в окружении  этой  дикой
горной  природы с ее первозданной красотой, в таком уютном доме, окна  которого
выходят на долину.
     Конечно,  этот коттедж не идет ни в какое сравнение с Хэвенхёрстом,  но  в
нем  тоже есть свое очарование. К тому же на его содержание не требуется  такой
уймы  денег  и  столько слуг, как для Хэвенхёрста, и это  тоже  говорит  в  его
пользу.  Это  она  служила  Хэвенхёрсту, а не он ей.  И  с  этой  точки  зрения
хорошенький  маленький  домик с соломенной крышей и просторными  комнатами  был
просто  замечательным.  Он не требовал от тех, кому  он  давал  кров  и  тепло,
бессонных  ночей  в  думах  о  том, во сколько  обойдется  починка  одиннадцати
дымоходов и заделка щелей в стенах.
     Ян  просто  не знает, как ему повезло, иначе не стал бы проводить  столько
времени  в  клубах, пытаясь нажить состояние игрой. Он жил  бы  здесь,  в  этом
суровом и прекрасном крае, который находился в такой гармонии с ним самим.  Она
настолько  увлеклась этими размышлениями, что уже почти жалела,  что  не  может
здесь жить.
     Покончив  с  посудой, Элизабет решила подняться к себе.  Из  разговора  за
ужином  она поняла, что дядя с племянником давно не виделись, и решила дать  им
возможность обсудить свои дела наедине.
     Она  повесила  полотенце  на  крючок,  сняла  импровизированный  фартук  и
пожелала  мужчинам  спокойной ночи. Викарий улыбнулся  и  пожелал  ей  приятных
сновидений. Ян едва взглянул на девушку и рассеянно бросил:
     - Спокойной ночи.
     После  того  как Элизабет поднялась к себе, Дункан какое-то  время  сидел,
наблюдая за склоненным над книгой племянником и вспоминая, как давал ему уроки,
когда   тот  был  мальчиком.  Как  и  отец  Яна,  Дункан  имел  университетское
образование,  но  к  тринадцати  годам  племянник  уже  "проглотил"   все   его
университетские книги и требовал, чтобы его учили дальше. Его тяга к знаниям не
имела  границ,  а  ум был настолько блестящим, что его отец и  дядя  испытывали
невольный  благоговейный  трепет.  Ян  умел  мгновенно  производить  сложнейшие
математические расчеты в уме, и пока Дункан думал, как подступиться  к  решению
задачи, Ян уже выдавал ответ.
     Эта  способность сильно помогала ему в игре: с поразительной точностью  он
мог  рассчитать, каковы его шансы на взятку или на какой сектор укажет  стрелка
рулетки,  Дункан  считал это бездарным растрачиванием гениальности,  дарованной
ему  Господом. От знатных британских предков Ян унаследовал спокойную  холодную
надменность,  а от шотландцев - горячий гордый нрав и упрямство.  В  результате
получился человек, который решал все сам и уж если принимал решение, то никто и
ничто  не  могло  заставить  его  от  него отказаться.  Да  и  зачем  ему  было
отказываться,  мрачно  подумал викарий, не зная, как подступиться  к  предмету,
который  собирался обсудить с племянником. В большинстве вопросов суждение  Яна
оказывалось верным, и Дункан полагался на его мнение, как ни на чье другое.
     Только  в  одном вопросе, на взгляд Дункана, ясность мысли ему изменяла  -
когда   дело  касалось  его  английской  родни.  Одно  упоминание   о   герцоге
Стэнхоупском  приводило племянника в ярость, и Дункан долго  колебался,  прежде
чем  решиться  в  очередной раз обсудить с ним этот предмет.  Несмотря  на  все
уважение  и  глубокую привязанность, которые Ян питал к Дункану, викарий  знал,
что,  если кто-то сильно заденет его самолюбие или станет лезть к нему в  душу,
Ян может навсегда порвать с этим человеком.
     Дункан  нахмурился, вспомнив, как девятнадцатилетний Ян вернулся из своего
первого  путешествия.  Родителям Яна вместе с его  младшей  сестренкой  так  не
терпелось поскорее увидеть его, что они решили сделать ему сюрприз и поехали  в
Херлок встречать корабль.
     За две ночи до того, как корабль Яна вошел в порт, маленькая гостиница,  в
которой  остановилось счастливое семейство, сгорела до основания,  и  все  трое
погибли  в  огне.  По  дороге  домой Ян проехал мимо  обугленных  развалин,  не
подозревая, что здесь покоится прах его родителей.
     Он приехал в дом, где его ждал Дункан, чтобы сообщить ему ужасную весть.
     -  А где все? - спросил Ян, бросив на пол свое снаряжение, и быстро обошел
дом,  заглядывая в пустые комнаты. Его Лабрадор был единственным, кто  встретил
его дома, - с сумасшедшим лаем он ворвался в коттедж и замер у ног Яна. Тень  -
это имя он получил не за темный цвет шерстив а за свою безграничную преданность
хозяину, которого боготворил с щенячьего возраста.
     -  Я  тоже скучал по тебе, малыш, - сказал Ян, ласково потрепав пса.  -  У
меня есть для тебя подарок.
     Собака терлась головой о его ноги, прижимаясь к его боку, и не отрывала от
лица  хозяина своих умных внимательных глаз. Дункана всегда поражало это  почти
сверхъестественное понимание между человеком и боготворившей его собакой.
     -  Ян,  -  с  болью в голосе сказал викарий, и, уловив в одном 8том  слове
страдание,  Ян оглянулся, и рука, гладившая собаку, замерла. Потом он  медленно
выпрямился, и собака повернулась вместе с ним и встала рядом, глядя на  Дункана
с тем же напряженным вниманием, что и ее хозяин.
     Со  всей  мягкостью, на какую был способен, Дункан рассказал Яну о  гибели
его  семьи  и, хотя ему не раз приходилось утешать убитых горем людей,  никогда
раньше   он   не   видел   такого   сдержанного   проявления   скорби,    какое
продемонстрировал  Ян. На этот раз викарий чувствовал себя  бессильным.  Ян  не
плакал  и  не бранился, он весь словно окаменел, спасаясь от невыносимой  боли,
которая могла испепелить его. В тот вечер, когда Дункан уходил, Ян стоял у окна
и смотрел в темноту, его собака была рядом с ним.
     -  Возьми  ее  с  собой и отдай кому-нибудь в деревне, - сказал  Ян  тоном
окончательным, как смерть.
     Дункан,  не  зная, как реагировать на это, в растерянности  остановился  в
дверях.
     - Кого взять с собой?
     - Собаку.
     -  Но ты же сказал, что останешься здесь по крайней мере на полгода, чтобы
привести все в порядок.
     -  Возьми ее с собой, - отрезал Ян. Дункан наконец понял, что делает Ян, и
испугался за него.
     -  Ян, ради Бога, Тень обожает тебя. И кроме того, с ней тебе будет не так
одиноко.
     -  Отдай  ее Маккарти в Кэлгари, - отрывисто сказал Ян, и Дункан забрал  с
собой  упирающегося Лабрадора. Им пришлось надеть на него ошейник, чтобы увести
из дома.
     На  следующей неделе Тень прибежала с другого конца графства домой. Дункан
в  это  время  был там и с комом в горле наблюдал, как Ян решительно  отказался
признать  ничего не понимающего Лабрадора. На следующий день Ян пошел вместе  с
Дунканом  в Кэлгари и собственноручно передал собаку новому хозяину.  Когда  Ян
вышел  во двор и сел на лошадь. Тень бросилась бежать за ним, но он развернулся
и резко прикрикнул на нее.
     И  Тень  осталась, потому что не могла ослушаться приказа своего  хозяина.
Когда  через несколько часов ушел и Дункан, собака все еще сидела во дворе,  не
отрывая взгляда от поворота дороги. Свесив голову набок, она ждала, потому  что
не могла поверить, что Ян действительно бросил ее навсегда.
     Но  Ян  так никогда и не вернулся за ней. Тогда Дункан впервые понял,  что
при  желании  Ян  мог  задавить  в себе любые чувства.  Он  бесповоротно  решил
избавиться от всего, что было ему дорого, чтобы больше никогда уже не  испытать
боль  утраты.  Он  сложил  в  сундуки все портреты родителей  и  сестры  и  все
принадлежавшие  им  вещи  и убрал на чердак, так что теперь  единственным,  что
могло напомнить ему о них, был дом. И воспоминания.
     Вскоре  пришло  письмо от его деда, герцога Стэнхоупского. Через  двадцать
лет  после того, как он отрекся от своего сына за то, что тот женился на матери
Яна, герцог предложил внуку все, чего он был лишен. Его письмо пришло через три
дня  после пожара. Ян прочитал его и выбросил в корзину, так же он поступал  со
всеми  письмами,  последовавшими за этим. Так продолжалось одиннадцать  лет,  в
течение  которых  Ян оставался таким же неприступным, как его родные  скалы,  и
таким  же  безжалостным, как топкие торфяные болота, заросшие  вереском,  среди
которых он рос.
     Это был самый непреклонный человек, которого знал Дункан. Еще мальчиком он
приводил  родителей  в  замешательство своей спокойной уверенностью,  блестящим
умом  и  своенравным упорством. Его отец однажды пошутил: "Ян позволяет  нам  с
матерью  воспитывать его только потому, что любит нас, а не потому, что считает
нас умнее. Он знает, что умом превосходит нас, но не говорит этого вслух, чтобы
не задеть нашего самолюбия.
     Зная,  как Ян бесповоротно отрекается от тех, кто обидел его, Дункан почти
не  надеялся, что ему удастся изменить отношение Яна к деду, тем  более  что  в
данном  случае  он  даже  не мог воззвать к его чувствам.  Герцог  Стэнхоупский
значил для Яна куда меньше, чем его Лабрадор.
     Погрузившись  в  эти  размышления, Дункан  мрачно  смотрел  на  огонь,  не
замечая, что Ян отложил книгу в сторону и наблюдает за ним. Наконец Ян  нарушил
тишину:
     -  Поскольку я приготовил рыбу не хуже, чем обычно, полагай, у  тебя  есть
какие-то другие причины для такого свирепого вида.
     Дункан  кивнул  и с сильным предчувствием, что ни к чему хорошему  это  не
приведет, встал, подошел к камину и приступил к делу.
     -  Ян,  я  получил письмо от твоего деда, - начал викарий  и  увидел,  как
располагающая улыбка исчезает и лицо Яна превращается в каменную  маску.  -  Он
просит меня походатайствовать за него и уговорить тебя встретиться с ним.
     - Ты зря теряешь время, - стальным голосом ответил Ян.
     - Но ведь он твоя семья, - тихо произнес Дункан.
     -  Вся моя семья в этой комнате, - горько отозвался Ян. - И никакой другой
я не признаю.
     - Ты его единственный наследник, - безнадежно продолжал викарий.
     - Это его проблема.
     - Он умирает, Ян.
     - Я не верю этому.
     -  А я верю ему. И знаешь, Ян, если бы твоя мать была жива, она умоляла бы
тебя помириться с ним. Она всю жизнь мучилась от мысли, что из-за нее твой отец
лишился  семьи  и наследства. Я думаю, тебе не надо напоминать, что  твоя  мать
была  моей  единственной  сестрой. Я любил ее, и если  я  смог  простить  этого
человека  за  ту боль, которую он причинил ей, то, наверное, и ты  мог  бы  это
сделать.
     -  Прощать - твоя профессия, - с сарказмом ответил Ян. - У меня же  другой
принцип: око за око.
     - Говорю тебе, он умирает.
     -  А  я  говорю  тебе, что мне плевать на это! - четко выговаривая  каждое
слово, отрубил Ян.
     -  Даже  если  титул не нужен тебе самому, прими его хотя бы  ради  своего
отца. Этот титул принадлежал ему по праву, так же как будет принадлежать твоему
сыну.  Это последняя возможность одуматься, Ян. Твой дед дал мне еще две недели
на  то,  чтобы  уговорить тебя. По истечении этого времени он  назовет  другого
наследника. Ты приехал сюда на две недели позже, чем собирался, и, может  быть,
сейчас уже поздно....
     -  Поздно было еще одиннадцать лет назад, - с ледяным спокойствием ответил
Ян.  Вдруг  лицо  его  смягчилось, и он стал запихивать бумаги  в  ящик.  Потом
посмотрел на Дункана и с ясной спокойной улыбкой сказал:
     -  Твой  стакан  пуст,  викарий. Выпьешь еще? Дункан  вздохнул  и  покачал
головой.  Все  вышло  так, как он и ожидал: Ян мысленно захлопнул  дверь  перед
своим  дедом, и ничто уже не могло изменить его решения. Дункан знал по  опыту,
что,  когда  Ян  становится  таким  мягким  и  приветливым,  до  него  уже   не
достучаться.  Подумав, что их первый вечер с племянником все  равно  безнадежно
испорчен, Дункан решил заодно обсудить и другой щекотливый предмет.
     - Ян, насчет Элизабет Кэмерон. Ее дуэнья сообщила мне некоторые вещи...
      Опасно ласковая улыбка снова возникла на лице Яна.
     - Можешь не продолжать, Дункан. С этим покончено.
     - С разговором или...
     - Со всем.
     - Но мне вовсе так не кажется! - воскликнул Дункан, выведенный из терпения
раздражающим спокойствием Яна. - То, что я видел...
     - Ты видел конец.
     Дункан  заметил, что он произнес это с той же окончательностью  и  веселой
невозмутимостью,  с которыми говорил о герцоге. Все выглядело  так,  словно  он
решил  эти вопросы как нельзя более благоприятно для себя, и никто и  ничто  не
сможет заставить его пересмотреть свое к ним отношение. Судя по его реакции, Ян
отнес  Элизабет  к  той  же категории лиц, что и герцога Стэнхоупского.  Вконец
расстроенный, Дункан схватил со стола бутылку бренди и плеснул себе в стакан.
     -  Есть  кое-что, о чем я тебе никогда не говорил, - со злостью проговорил
он.
     - И что же это?
     -   Я   ненавижу,   когда  ты  начинаешь  выставлять  серьезные   вещи   в
незначительном  и  забавном свете. Я бы предпочел увидеть  тебя  в  ярости!  По
крайней  мере тогда я хоть знал бы, что могу достучаться до тебя! - в  отчаянии
воскликнул Дункан.
     В ответ на это Ян взял со стола книгу и снова начал читать.

                                   Глава 15
     
     -  Ян,  может  быть,  сходишь  в  сарай и посмотришь,  что  так  задержало
Элизабет?  -  спросил  викарий,  ловко переворачивая  жарившуюся  на  сковороде
ветчину. - Я послал ее туда за яйцами пятнадцать минут назад.
     Ян  бросил у камина охапку дров, отряхнул руки и пошел искать потерявшуюся
гостью.  Сцена,  которую  он  застал в сарае, заставила  его  застыть  в  немом
удивлении. Уперев руки в бока, Элизабет сердито смотрела на сидящих на  насесте
кур, которые хлопали крыльями и яростно кудахтали.
       -  Я  не виновата в этом! - восклицала она. - Я вообще не люблю яйца.  И
даже запаха курятины не выношу. - Она начала красться на цыпочках к насесту,  и
голос  ее  звучал умоляюще. - Если вы только разрешите мне взять четыре  штуки,
обещаю  вам,  что сама не съем ни одного. Послушай, - добавила она,  протягивая
руку к кудахтающей курице, - я побеспокою тебя только на одну секунду. Я только
просуну  туда  руку и... а-ай! - закричала Элизабет и замахала  рукой,  которую
больно клюнула курица.
     -  Вам не требуется получать у нее разрешение, - сказал Ян, приближаясь  к
ней. Элизабет в ужасе обернулась. - Нужно просто показать ей, кто здесь хозяин.
Вы должны решительно подойти - вот так...
     И  без  всяких церемоний он вытащил из-под курицы два яйца, причем  курица
даже  не  сделала попытки клюнуть его, то же самое он проделал с двумя  другими
курами.
     -  Вы  что,  первый  раз  в  курятнике? - спросил Торнтон,  беспристрастно
отметив  про себя, как она прелестна с этими спутанными волосами и пылающим  от
гнева лицом.
     - Да, - коротко ответила Элизабет, - здесь очень плохо пахнет.
     Он засмеялся.
     - Ну тогда все ясно. Они чувствуют ваше к ним отношение - животные и птицы
всегда  это чувствуют.
     Она  быстро  взглянула  на  него  и сразу  ощутила  какую-то  необъяснимую
перемену - он улыбался ей, даже шутил, но его глаза ничего не выражали. До  сих
пор  она видела в них иногда страсть, иногда злость, иногда холод - но это было
проявлением чувств. Сейчас же в этих глазах не было ничего.
     Элизабет не знала в точности, какого отношения к себе ей хочется,  но  она
была  совершенно уверена, что не желает, чтобы на нее смотрели, как на забавную
незнакомку.
     -  Слава  небесам! - сказал викарий, когда они вошли в дом. - Если  вы  не
хотите, чтобы ветчина подгорела, посидите пока за столом и не отвлекайте  меня,
пока я не закончу.
     - Мы с Элизабет предпочитаем подгоревшую ветчину, - пошутил Ян.
      Элизабет слабо улыбнулась в ответ, но тревога ее возросла еще больше.
     -  Как вы относитесь к картам? - спросил ее викарий, когда они заканчивали
завтрак.
     - Я знаю некоторые карточные игры, - ответила девушка.
     -  В  таком случае, когда вернутся мисс Трокмортон-Джонс и Джейк, мы могли
бы как-нибудь вечерком сыграть в вист. Ты присоединишься к нам, Ян?
     Ян, который в этот момент, стоя у плиты, наливал себе кофе, оглянулся и со
смехом сказал:
     -  Ни  в  коем  случае.  - И объяснил Элизабет: - Он мухлюет.  Абсурдность
предположения,  что викарий может мухлевать, вызвала у Элизабет  смех,  который
музыкальным звоном разнесся по комнатам.
     - Я уверена, что викарий не может делать ничего подобного.
     -  Боюсь,  что  Ян  прав,  моя  дорогая, - признался  Дункан,  простодушно
улыбаясь, - но я всегда играю честно, когда у меня есть партнеры. А мухлевать я
себе  позволяю  только  в  том случае, когда играю с  кем-нибудь  воображаемым,
например, с Наполеоном на острове Святой Елены.
     -  Ах,  вот  оно  что!  -  сказала  Элизабет,  с  улыбкой  глядя  на  Яна,
усаживающегося за стол со своей кружкой. - Такое и со мной бывает!
     - Так вы играете в вист? Она кивнула.
     -  Эрон научил меня, когда мне было всего двенадцать лет, но до сих пор он
каждый раз обыгрывает меня.
     - Эрон? - улыбаясь, спросил викарий.
     -  Это  наш кучер, - объяснила Элизабет, радуясь возможности поговорить  о
своей  "семье" в Хэвенхёрсте. - Но в шахматы я играю лучше, этому  меня  научил
Бентнер.
     - А это кто же?
     - Наш дворецкий.
     -  Понятно, - сказал викарий, но что-то заставило его продолжить: - А  как
насчет домино?
     -  О, тут специалист миссис Бодли, наша экономка. Мы довольно часто играли
с  ней, но она всегда выигрывала, потому что относится к игре очень серьезно  и
даже  разработала  свою  систему. А у меня как-то не  вызывают  энтузиазма  эти
плоские  прямоугольнички с точками. Шахматные фигуры, на  мой  взгляд,  намного
интереснее. Вот где действительно серьезная игра.
     Ян  наконец решил присоединиться к беседе. Выразительно посмотрев на дядю,
он с явной иронией объяснил ему:
     -  На  случай, если ты не догадался, Дункан, леди Камерон - очень  богатая
молодая  женщина.  - Этой фразой он охарактеризовал Элизабет  как  избалованную
барышню,  привыкшую к тому, что любое ее желание всегда с готовностью исполняет
целая армия слуг.
     Элизабет  напряженно  выпрямилась,  неуверенная,  намеренно  он  нанес  ей
оскорбление  или  же это вышло у него случайно, а викарий сурово  посмотрел  на
Яна,  видимо, тоже не одобряя если и не смысл фразы, то, во всяком случае, тон,
которым она была сказана.
     Ян  невозмутимо  встретил  его взгляд, но в душе  разозлился  на  себя  за
несдержанность.  Вчера  вечером  он дал себе слово  не  испытывать  к  Элизабет
никаких  чувств,  и это решение было окончательным. Из чего следовало,  что  ее
моральный облик и образ жизни не должны иметь для него никакого значения. И тем
не  менее  сейчас он нарочно обидел девушку, хотя она ничем этого не заслужила,
если  не  считать того, что сидит тут, такая возмутительно хорошенькая  в  этом
светло-желтом  платье и с таким же желтым бантом в волосах.  Ян  был  настолько
недоволен собой, что даже упустил нить разговора.
     -  А  в  какие  игры  вы  играли со своими братьями и сестрами?  продолжал
расспрашивать Дункан.
     - У меня был только один брат, но и тот почти все время проводил вне дома.
Он учился в Лондоне.
     - Но, наверное, по соседству жили другие дети, - предположил викарий.
     Элизабет сделала глоток чая и покачала головой.
     - Вокруг жили арендаторы, которые снимали у нас коттеджи, но у них не было
детей  моего возраста. Видите ли, у нас в Хэвенхёрсте плохо с водой, а отец  не
хотел  тратиться на ирригационные работы. Поэтому большинство наших арендаторов
переехали на более плодородные земли.
      - Тогда с кем же вы проводили время?
     - В основном со слугами, - ответила Элизабет. - И мы очень дружили.
     -  А  сейчас?  - спросил он. - Чем вы занимаетесь там? Викарий  так  ловко
разговорил ее, что девушка отвечала, не задумываясь и не заботясь о том,  какие
выводы он может сделать из ее слов.
     - Да я почти все время занята - нужно следить за домом.
     -  Вы  говорите так, словно получаете от этого большое удовольствие,  -  с
улыбкой заметил Дункан.
     -  Это  и  в  самом  деле доставляет мне удовольствие. И знаете,  что  мне
нравится больше всего? - доверительно спросила она.
     - Понятия не имею.
     -  Больше  всего  я  люблю торговаться, когда закупаю  продукты  и  прочие
необходимые  вещи. Это ужасно забавно, и Бентнер говорит, что  в  этом  деле  я
просто гений.
     - Торговаться? - переспросил пораженный Дункан.
     -  Я  рассматриваю  это как проявление здравого смысла и  как  возможность
помочь  другим  людям  проявить  здравый  смысл,  -  непосредственно  объяснила
Элизабет,  оседлав  своего конька. - Ну, например, если бы  деревенский  пекарь
испек  только  одну булочку, он потратил бы на это... ну, скажем,  час.  Причем
половина  этого  времени  ушла бы на доставание всех необходимых  ингредиентов,
отмеривание исходных продуктов в нужных пропорциях и раскладывание всего  снова
по местам.
     Внимательно слушавший викарий согласно кивнул, и Элизабет продолжила:
     -   Однако  если  бы  он  собрался  испечь  двенадцать  булочек,  ему   не
понадобилось бы на это времени в двенадцать раз больше, ведь так?  -  поскольку
доставать все необходимое ему пришлось бы только один раз.
     - Да, это не заняло бы столько времени.
     -  О чем я и говорю! - радостно сказала Элизабет. - Так почему же я должна
за двенадцать булок платить в двенадцать раз больше, если он не потратил на них
в  двенадцать  раз  больше времени? Из этого следует,  что  если  один  человек
производит какие-либо предметы в большом количестве, а другой человек  закупает
их  в  большом количестве, то за каждый предмет отдельно он платит меньше,  чем
если  бы покупал этот предмет в единственном экземпляре. Во всяком случае,  так
должно быть, если продавец обладает здравым смыслом, - закончила она.
     - Занятная теория. Честно говоря, я никогда-не думал об этом с такой точки
зрения, - признался викарий.
     -  Наш деревенский пекарь, к сожалению, тоже, - засмеялась Элизабет. - Но,
думаю,  скоро  он  к  этому придет. По крайней мере он уже  перестал  при  моем
появлении   прятать   мешки   с  мукой.  Запоздало   испугавшись,   что   такой
проницательный  человек,  как викарий, может догадаться  о  ее  затруднительных
обстоятельствах, она быстро добавила: - И дело не в цене, абсолютно. Здесь дело
принципа, понимаете?
     -  Конечно, - мягко ответил Дункан. - Наверное, вы очень любите свой  дом.
Вы каждый раз улыбаетесь, когда говорите о нем.
     - Да, люблю, - Элизабет не смогла удержаться, чтобы снова не улыбнуться им
обоим  -  и  викарию, и Яну. - Это чудесное место, и куда бы вы ни взглянули  -
везде  красота.  Там очень красивая холмистая местность, а у  нас  еще  парк  и
довольно интересный сад.
     Ян взял свою чашку с блюдцем и встал из-за стола.
     - Насколько я понимаю, у вас большой дом? - осведомился викарий.
     - В нем сорок одна комната, - начала она, но Ян перебил ее.
     -  Готов  спорить, что все они убраны персидскими коврами  и  драгоценными
камнями  величиной  с  вашу ладонь, - сказал он, ставя свою  чашку  в  таз  для
грязной  посуды.  Затем отвернулся к окну, сердито глядя на  свое  отражение  в
темном стекле.
     -  Конечно,  - ответила Элизабет с наигранной веселостью, упрямо  глядя  в
застывшую спину Яна. - На стенах висят картины Рубенса и Гейнсборо, а  дымоходы
проектировал  Адаме. Ковры в самом деле были персидские. - "Когда-то  это  было
правдой,  -  сказала  она кольнувшей ее совести. - Пока  мне  не  пришлось  все
распродать, чтобы расплатиться с кредиторами".
     Ян неожиданно обернулся с каким-то странным выражением на красивом лице и,
встретившись с ее грозным взглядом, неожиданно отступил.
       -  Простите меня, Элизабет, - глухо проговорил он. - Мое замечание  было
неуместным.
     И  на  этой  удивительной фразе он закончил разговор и вышел, сказав,  что
отправляется на охоту.
     Элизабет  отвела  недоумевающий взгляд от закрывшейся  за  ним  двери,  но
викарий еще несколько секунд продолжал смотреть на дверь. Потом перевел  взгляд
на  Элизабет,  и  задумчивая улыбка медленно озарила его лицо и зажгла  веселые
огоньки в карих глазах.
     - Что-то не так? - спросила она. Его улыбка стала еще шире, и он откинулся
в кресле, продолжая смотреть на нее задумчивым ласковым взглядом.
     - Определенно, - удовлетворенно заметил он. - И я очень этому рад.
     Элизабет  подумала,  уж  не  является ли  сумасшествие  их  наследственным
заболеванием, и только хорошее воспитание удержало ее от того, чтобы  высказать
это замечание вслух. Вместо этого она встала и пошла мыть посуду.
     Перемыв  посуду,  она занялась уборкой нижнего этажа и полировкой  мебели,
невзирая на отчаянные протесты викария. На это занятие она потратила почти весь
день,  прервавшись  только  на время обеда. Работа подняла  ей  настроение,  и,
закончив ее, Элизабет встала посреди комнаты, любуясь на плоды своих трудов.
      - Вы сотворили настоящее чудо, - сказал ей викарий. - Но теперь, когда вы
закончили, я просто настаиваю, чтобы вы отдохнули.
       Элизабет  была  бы счастлива принять ванну, но, поскольку  при  Нынешних
обстоятельствах это было невозможно, она согласилась с его предложением и вышла
на  улицу. День был ясный, над головой Ярко-синее небо. Элизабет с наслаждением
вдыхала   бальзамический  воздух,  напоенный  ароматами  трав.  Она  с   тоской
посмотрела  вниз,  на быстрый ручей. Как только Ян вернется домой,  она  пойдет
туда и искупается. До сих пор Элизабет мылась только в уединении своей спальни.
Надо дождаться возвращения Яна, иначе есть риск, что он наткнется на нее, когда
она будет купаться.
     Элизабет побродила по двору, любуясь окружающим видом, но без Яна  все  ей
казалось  каким-то  скучным.  В его присутствии обострялись  все  чувства,  сам
воздух  казался наэлектризованным. Сегодня уборка его дома - дело,  за  которое
она  взялась отчасти от скуки, отчасти из благодарности - неожиданно обернулась
для нее чем-то интимным и даже приятным.
     Стоя  на краю обрыва, девушка обхватила себя руками и, глядя вдаль,  стала
вспоминать  его суровое красивое лицо и янтарные глаза, нежность,  звучавшую  в
низком  глубоком голосе, когда он обнимал ее вчера. Она подумала,  как  бы  это
было,  если  бы  она была за ним замужем и жила в этом маленьком  уютном  доме,
среди  великолепной живописной природы. Элизабет попыталась представить,  какую
женщину  Ян  мог  бы назвать своей женой и привести в этот дом. Она  вообразила
себе  их  вместе,  сидящих в креслах у камина, - они о чем-то  разговаривали  и
мечтали.
     Очнувшись  от  грез, она заставила себя встряхнуться. Она ведет  себя  как
сумасшедшая!  Ведь  именно себя она сейчас вообразила сидящей  рядом  с  ним  у
камина.  Отогнав  эти  мысли, Элизабет попыталась  занять  свой  ум  чем-нибудь
другим.  Бесцельно оглядевшись, она подняла голову и вдруг... увидела  это!  На
огромном старом дереве был устроен большой шалаш. Густые ветви и плотная листва
древнего  дерева  почти скрыли его от посторонних взглядов.  Заинтересовавшись,
она подозвала викария, который прогуливался неподалеку.
     -  Это  шалаш,  - объяснила она ему на случай, если он не понял,  что  это
такое.  - Как вы думаете, ничего, если я залезу туда и посмотрю? Наверное,  вид
оттуда открывается изумительный.
     Викарий  с  сомнением  посмотрел  на ступеньки,  ведущие  наверх,  которые
представляли собой не что иное, как старые доски, привязанные к дереву.
     - Я думаю, это может быть небезопасно,
     -  О-о, об этом не беспокойтесь, - бойко сказала Элизабет. - Элберт всегда
говорил, что я лазаю как обезьяна.
     - Кто такой Элберт?
     -  Это  один  из  наших  грумов, - объяснила она.  -  Он  вместе  с  двумя
плотниками построил мне дома такой же шалаш.
     Викарий  посмотрел в сияющее лицо Элизабет и не смог отказать ей  в  таком
маленьком удовольствии.
     -  Ну  что  ж,  думаю, ничего страшного в этом нет, если вы обещаете,  что
будете осторожны.
      - О, конечно, я обещаю.
     Элизабет сбросила туфли и несколько минут кружила, поднимаясь по дереву, а
потом  исчезла  в вышине - там, где уже не было ступенек. Дункан  был  поражен,
когда  понял,  что она взобралась на дерево без помощи старых  досок.  Он  стал
кричать,  чтобы  она  была  поосторожнее, но  вскоре  понял,  что  в  этом  нет
необходимости - Элизабет уже достигла середины дерева и направлялась к шалашу.
     Элизабет уже добралась до той ветки, где находился пол шалаша, и заглянула
внутрь.  Он  оказался  достаточно высоким, чтобы она могла  стоять  в  нем,  не
сгибаясь,  видимо,  Ян  был  очень высоким даже  подростком.  Она  с  интересом
оглядела старый столик, стул и большой деревянный ящик. Больше в шалаше  ничего
не  было.  Отряхнув руки, девушка выглянула в окно шалаша, и у нее  перехватило
дыхание  от  открывшейся  перед ней красоты - холмы и долины  в  полном  цвету,
вишня, боярышник, колокольчики... Она отвела от окна восхищенный взгляд и снова
осмотрела  небольшое  помещение.  Взгляд ее снова  упал  на  выкрашенный  белой
краской  ящик, и она присела и смахнула с него пыль. Через всю крышку проходила
надпись: "Частная собственность Яна Торнтона. Не открывать - опасно для жизни!"
Но,  видимо, мальчик посчитал словесное предупреждение недостаточным  и  потому
ниже нарисовал череп с костями.
     Элизабет смотрела на ящик и вспоминала свой собственный шалаш, где она  от
одиночества устраивала чаепития со своими куклами. У нее тоже был свой  "сундук
с  сокровищами" - правда, ей не было нужды рисовать на нем череп с  костями.  С
задумчивой тихой улыбкой она попыталась вспомнить, какие же сокровища хранила в
своем  огромном  сундуке  с  блестящими медными петлями  и  замками.  Ожерелье,
вспомнила   она,  подаренное  ей  в  шесть  лет  отцом,  миниатюрный  кукольный
фарфоровый  сервиз, который ей подарили родители в семь лет, ленты -  тоже  для
кукол.
     Она  смотрела  на старый ящик и думала, что этот взрослый сильный  мужчина
когда-то  тоже  был  ребенком и так же, как она, имел свои тайные  сокровища  и
придумывал себе игры.
     Заглушив  угрызения  совести, Элизабет положила руку на  замок.  Наверное,
ящик   пуст,   сказала   она  себе,  поэтому  нельзя  считать   это   настоящим
подглядыванием...
      Девушка подняла крышку ящика и в недоумении уставилась на его содержимое.
Сверху лежало ярко-зеленое перо, должно быть, попугая, подумала она, под ним  -
три  одинаковых  серых камушка, по какой-то причине имевшие для маленького  Яна
особенную важность, так как они были тщательно отполированы и оглажены. Рядом с
камушками  лежала  большая  морская  раковина  с  нежно-розовой  внутренностью.
Вспомнив, как родители тоже однажды принесли ей раковину, Элизабет подняла ее и
приложила  к  уху, слушая монотонный шум моря, потом осторожно  отложила  ее  и
достала  набор  цветных карандашей. Под ними обнаружился небольшой  альбом  для
набросков.   Элизабет  взяла  его  в  руки  и  открыла.  Глаза  ее   восхищенно
расширились, когда она увидела мастерски выполненный набросок красивой  молодой
девушки  на  фоне  моря, с длинными, развевающимися на ветру волосами.  Девушка
сидела на песке, подвернув под себя ноги, и разглядывала большую раковину, точь-
"-точь  такую же, какую только что рассматривала Элизабет. На следующем рисунке
была  изображена та же девушка, которая немного искоса смотрела на художника  и
улыбалась  ему  так,  словно они оба знали какой-то секрет.  Художнику  удалось
изумительно точно поймать позу, выражение лица и настроение девушки. Все детали
были тщательно выписаны, Элизабет даже смогла разглядеть медальон на ее шее.
     Кроме  этих двух, были еще и другие рисунки - не только девушки, но  также
мужчины   и   женщины,  которые,  видимо,  были  родителями  Яна,   встречались
изображения  кораблей  и  даже собаки. Охотничий Лабрадор,  с  первого  взгляда
узнала  Элизабет,  и снова заулыбалась. Собака выставила вперед  уши,  склонила
набок голову, весь вид ее выражал ожидание зова хозяина.
     Элизабет была настолько потрясена мастерством художника и глубиной чувств,
выраженных  в  рисунках,  что долго стояла, пытаясь свыкнуться  с  этим  новым,
незнакомым  ей  образом  Яна. Наконец она очнулась  от  задумчивости  и  решила
рассмотреть  единственный  оставшийся  в  ящике  предмет  -  маленький  кожаный
мешочек.  Несмотря  на  то,  что викарий разрешил ей осмотреть  шалаш,  девушка
чувствовала, что. не имеет права без спроса вторгаться в личную жизнь Яна и что
ей  не следует развязывать этот мешочек. Но соблазн узнать что-то новое об этом
загадочном  человеке  был  слишком велик, и она не  смогла  устоять.  Распустив
тесемки,  Элизабет перевернула мешочек вверх дном, и ей на руку  упало  тяжелое
кольцо.  Не  веря  своим  глазам,  Элизабет поднесла  его  к  свету:  в  центре
массивного  золотого перстня сверкал огромный четырехугольный  изумруд,  внутрь
которого  был заключен замысловатый золотой крест с изображением льва, стоящего
на задних лапах. Она не была знатоком драгоценностей, но и без этого было ясно,
что  перстень был изумительной работы, изумруд - настоящим и стоил кучу  денег.
Она   вгляделась   в   крест,  пытаясь  восстановить   в   памяти   изображения
геральдических  крестов, которые изучала перед лондонским дебютом,  и  хотя  он
казался  ей смутно знакомым, она так и не смогла определить его принадлежность.
Решив,  что крест мог быть и не гербом, а просто декоративной деталью, Элизабет
бросила  перстень  обратно  в мешочек и крепко затянула  тесемки.  Очевидно,  в
детстве  Ян придавал этому перстню не больше значения, чем своим серым камушкам
и раковине, но она не сомневалась, что если бы он увидел его сейчас, то осознал
бы  его  ценность  и  положил бы в более надежное место.  Девушка  поморщилась,
представив,  как он разозлится, когда узнает, что она рылась в  его  вещах.  Но
даже  зная о предстоящем выговоре, она не могла не сказать ему о своей находке.
Альбом  с  набросками она тоже решила захватить с собой. Эти  рисунки  достойны
того,  чтобы  заключить их в рамки и держать на виду, а не на  улице,  где  они
могут испортиться от сырости.
     Закрыв ящик, Элизабет снова поставила его у стены, где он находился, и еще
раз  улыбнулась  при  виде черепа с костями. Ее сердце смягчилось  от  мысли  о
мальчике, который спрятал свои мечты в "сундук с сокровищами". И тот факт,  что
мальчик  вырос  в  холодного и недоступного мужчину, никак не мог  повлиять  на
вспыхнувшую  в ее сердце нежность. Сняв с головы тонкий газовый шарф,  Элизабет
обвязала его вокруг талии, потом засунула за него альбом с набросками и  надела
перстень  на палец, за неимением места, куда его можно было бы спрятать  на  то
время, пока она будет спускаться вниз.
     Ян,  возвращавшийся с западной стороны дома, издалека видел, как  Элизабет
покрутилась вокруг дерева, а потом исчезла. Оставив дичь в сарае, он направился
к дому, но потом изменил направление и пошел к дереву.
       Положив  руки  на  бедра, он встал под деревом, задумчиво  посмотрел  на
заросший  мхом склон холма, спускавшийся к ручью, и нахмурился, не представляя,
как ей удалось здесь спуститься. Однако очень скоро сомнения Яна были развеяны,
когда  над  его головой раздался сильный хруст веток. Он посмотрел  наверх,  но
сначала  ничего  не  увидел. Когда же разглядел, то принял увиденное  за  обман
зрения.  Из ветвей высунулась длинная стройная обнаженная нога, ища  под  собой
опору, затем к ней присоединилась другая нога, и обе они повисли в воздухе.
     Ян хотел было поддержать ее за бедра, к которым были присоединены эти ноги
и  которые,  очевидно,  находились где-то выше в листве,  но  затем  передумал,
решив, что она и сама неплохо справляется.
     - Какого черта вы здесь делаете? - недовольно спросил он.
     -  Спускаюсь  вниз, конечно, - раздался из листвы голос Элизабет.  Наконец
правой  ногой  она нашла прочную ветку, потом, как видел Ян,  готовый  в  любую
минуту подхватить ее, передвинулась на руках немного в сторону, чтобы поместить
на ветке и левую ногу.
     Улыбнувшись ее ловкости и бесстрашию, Ян уже хотел уйти и предоставить  ей
спуститься  самой,  как вдруг подгнивший сук обломился,  и  Элизабет  с  криком
"Помогите!" полетела вниз, где была подхвачена сильными руками Яна.
     Стоя  в  его  объятиях, она чувствовала спиной его твердое  горячее  тело.
Страшно  смущенная и своим неловким падением, и тем, что рылась в его вещах,  и
теми ощущениями, которые испытывала, прижимаясь к его телу, Элизабет прерывисто
вздохнула и попыталась повернуться к Яну лицом.
     -  Я рылась в ваших вещах, - призналась она, поднимая на него свои зеленые
глаза. - Надеюсь, вы не очень рассердитесь.
     - А почему я должен сердиться?
     - Я видела ваши рисунки. - Сердце Элизабет все еще было переполнено какой-
то  щемящей  нежностью к нему, и она восхищенно сказала: -  Они  замечательные,
просто  чудесные!  Вам не следовало становиться игроком. Вы должны  были  стать
художником!  -  Она увидела, как сузились его глаза, и, страстно желая  убедить
его в своей искренности, вытащила из-за пояса альбом и,  сев на траву, раскрыла
его. - Вы только взгляните! - воскликнула она, взглядом приглашая сесть рядом.
     После секундного колебания Ян присел рядом с ней на корточки, глядя не  на
рисунок, а на ее улыбающееся лицо.
     -  Вы  не  смотрите, - мягко упрекнула она и снова взглянула на рисунок  с
изображением девушки. - Я просто не могу поверить, что у вас такой  талант!  Вы
так  точно  сумели  все передать. Я почти чувствую ветер, который  разметал  ее
волосы, и этот смех в глазах...
     Он наконец оторвал взгляд от ее лица и перевел его на рисунок.
     Элизабет  с ужасом увидела, как при взгляде на портрет его загорелое  лицо
исказилось от боли.
     Каким-то чутьем она поняла, что эта девушка умерла.
     - Кто она? - тихо спросила Элизабет.
     Ян быстро пришел в себя и уже с совершенно невозмутимым лицом повернулся к
ней:
     - Это моя сестра.
     Ян  замолчал, и на мгновение Элизабет показалось, что больше он ничего  не
скажет. Когда он снова заговорил, его голос звучал странно, прерывисто,  словно
Ян испытывал его способность говорить об этом.
     - Она погибла при пожаре. Ей было тогда одиннадцать лет.
     -  Простите,  -  прошептала Элизабет, вложив в свой  взгляд  все  тепло  и
сочувствие,  которые  испытывала  к нему. - Мне  действительно  очень  жаль,  -
сказала  она, думая о красивой девочке со смеющимися глазами, которая выглядела
на  рисунке старше своих лет. Отведя глаза от его лица, она попыталась  поднять
его настроение и перевернула страницу. Этот рисунок буквально искрился радостью
и весельем. На большом валуне сидел мужчина и обнимал за плечи молодую женщину.
Он  смеялся,  глядя в ее приподнятое к нему лицо, а она положила  руку  ему  на
плечо,  и оба они, казалось, излучали любовь, распространяя ее на все,  что  их
окружало.
     - А кто эти люди? - улыбаясь, спросила Элизабет.
     - Мои родители, - ответил Ян, и снова в его голосе прозвучало нечто такое,
что заставило Элизабет резко поднять голову.
     - Все тот же пожар, - спокойно добавил он.
      Элизабет отвернула лицо в сторону, чувствуя, как слезы сдавили ей горло.
     -  Это  случилось  много  лет назад, - сказал  он  и  медленно  перевернул
страницу.  Прямо  на  него  глядел  черный Лабрадор.  На  этот  раз  голос  Яна
смягчился. - Если я всегда мог подстрелить дичь, то он всегда мог ее найти.
     Восстановив душевное равновесие, Элизабет взглянула на рисунок.
     -  У  вас  удивительная способность передавать в рисунках самую  суть.  Вы
знаете об этом?
     Он недоверчиво и удивленно приподнял брови, потом перевернул еще несколько
страниц, пока не нашел набросок четырехмачтового парусника.
     -  Я  собирался  когда-нибудь  построить его,  -  сказал  он.  -  Это  мой
собственный дизайн.
     - Правда? - в восторге спросила она.
     -  Правда,  -  подтвердил Ян, улыбаясь ей в ответ. Их лица  были  всего  в
нескольких  дюймах друг от друга, их губы улыбались друг другу,  и  взгляд  Яна
упал на губы Элизабет. Она почувствовала, как сердце ее сразу забилось тяжелыми
толчками, увидела, как он слегка наклонил к ней голову и знала, знала,  что  он
собирается  ее поцеловать, рука ее потянулась, чтобы обнять его за шею,  но  Ян
вдруг  резко  поднял голову и одним движением вскочил на ноги. Лицо  его  снова
стало  непроницаемым. Потрясенная до глубины души, Элизабет  осторожно  закрыла
альбом и тоже встала.
     -  Скоро стемнеет, - сказала Элизабет, пытаясь скрыть смущение. - Я хотела
бы  искупаться  в  ручье,  пока не похолодало. О, подождите,  -  добавила  она,
стаскивая с пальца перстень. - Я нашла его в том же ящике, что и альбом, -  она
положила перстень в его протянутую ладонь.
     -  Его  подарил  мне  отец,  когда  я был  еще  мальчишкой,  -  сказал  Ян
равнодушно. Его длинные пальцы сжались в кулак и переправили перстень в карман.
     -  Я  думаю,  он очень дорого стоит, - сказала Элизабет, воображая,  какие
преобразования  он  мог  бы сделать в своих владениях, если  бы  решил  продать
перстень.
     - Он ничего не стоит, - строго заглянув ей в глаза, ответил Ян.

                                   Глава 16
     
     Ужин превратился для Элизабет в настоящую пытку. Ян как ни в чем не бывало
беседовал с дядей, а она молчала, не зная, как теперь себя с ним вести.  Каждый
раз,  когда  янтарные  глаза Яна обращались на нее, сердце  ее  начинало  гулко
стучать. Когда же он не смотрел на нее, она не могла оторвать глаз от его  губ,
вспоминая,  как вчера вечером они прикасались к ее губам. Когда он подносил  ко
рту  бокал с вином, она смотрела на его длинные сильные пальцы и вспоминала,  с
какой нежностью они проводили по ее щекам и гладили ее волосы.
     Два  года  назад  она поддалась его чарам, на этот раз  она  будет  умнее.
Теперь  она  знает,  какой он безжалостный соблазнитель и чего  от  него  можно
ожидать.  Вчера  ей  показалось, что Ян испытывает к  ней  нечто  большее,  чем
страсть,  что  ему  важно не просто обнимать ее, а чтобы она вообще  находилась
рядом с ним.
     Пустые  надежды, резко одернула себя Элизабет. Опытные соблазнители всегда
создают  у  своих  жертв  впечатление, что испытывают  к  ним  какие-то  особые
чувства.  Они  целуют  женщину с настойчивой страстью,  а  как  только  их  пыл
остынет,  мгновенно  забывают  о ней. Она слышала,  что  эти  обманщики  всегда
поначалу  преследуют  женщину,  а потом, когда она  им  надоедает,  безжалостно
бросают,  не  чувствуя за собой никаких обязательств, -  в  точности  так,  как
поступил  с  ней  Ян. Элизабет страшно хотелось, чтобы ее кто-нибудь  утешил  и
разубедил  в  том,  что она безразлична Яну, но вечер все  тянулся,  а  Ян  по-
прежнему не обращал на нее внимания. Наконец ужин закончился. Элизабет встала и
хотела предложить убрать со стола, как вдруг заметила, что взгляд Яна скользнул
по  ее лицу и остановился на губах. Заметив, что она перехватила его взгляд, он
резко отвернулся, и она начала собирать посуду.
     -  Я помогу, - вызвался викарий. - Это будет только справедливо, поскольку
вы с Яном готовили ужин.
     -  Нет, я и слышать об этом не хочу, - решительно отказалась Элизабет и, в
четвертый  раз  в  жизни повязав вокруг талии полотенце,  начала  мыть  посуду.
Мужчины остались сидеть за столом, разговаривая о людях, которых она не  знала.
И  хотя  оба  они забыли о ее присутствии, она чувствовала себя  до  странности
счастливой и умиротворенной, прислушиваясь к их беседе.
       Покончив  с мытьем посуды, Элизабет повесила полотенце на крючок,  взяла
стул   и   села  поближе  к  огню  у  небольшого  столика.  Оттуда  она   могла
беспрепятственно  наблюдать за Яном. Поскольку других дел у нее  не  было,  она
решила  закончить  письмо  к  Алекс и, взяв перо, сосредоточилась  на  описании
Шотландии и коттеджа. Однако письмо подвигалось медленно, так как все ее  мысли
были  заняты Яном. Элизабет казалось несколько странным, что Ян живет  в  таком
уединенном  месте.  Ведь хотя бы часть времени он должен проводить  в  Лондоне,
посещая  светские рауты и балы, прогуливаясь по аллеям парков  в  своем  черном
вечернем  костюме и заставляя трепетать женские сердца. Улыбнувшись  про  себя,
Элизабет  подумала, что такие люди, как Ян Торнтон, оказывают обществу  большую
услугу - они дают ему возможность любоваться, восхищаться собой и, может  быть,
даже опасаться. Если бы не было таких мужчин, как Ян, женщинам не о чем было бы
мечтать. И сожалеть, резонно заметила она себе.
     Ян, до сей поры ни разуме взглянувший в ее сторону, вдруг обратился к ней,
и Элизабет подпрыгнула от неожиданности.
     -  Сегодня чудесный вечер, Элизабет. Не хотите прогуляться? А письмо можно
дописать и потом.
     -  Прогуляться? - тупо повторила девушка, потрясенная открытием,  что  все
это  время он прекрасно осознавал ее присутствие в комнате. - Но там  темно,  -
сказала она, вопросительно глядя в его бесстрастное лицо. Ян поднялся и подошел
к   ее   стулу.  Он  стоял,  возвышаясь  над  ней,  и  Элизабет  засомневалась,
действительно  ли  ему  хочется с ней прогуляться.  Она  бросила  нерешительный
взгляд на викария, который поддержал предложение племянника.
     -  Прогулка  -  это замечательно, - сказал Дункан, вставая. - Способствует
хорошему сну. Элизабет улыбнулась ему и согласилась.
     -  Я только возьму шаль. Может быть, вам тоже что-нибудь захватить, сэр? -
спросила она викария,
     -  Нет, нет, для меня не нужно, - поморщился Дункан. - Я не люблю вечерних
прогулок.  -  С  опозданием спохватившись, что пренебрегает своими  опекунскими
обязанностями,  он  быстро  добавил: - К  тому  же  у  меня  слабое  зрение.  -
Опровергая  свои же слова, викарий взял книгу и, удобно откинувшись  в  кресле,
стал читать ее при тусклом свете свечей.
     
     Ночной  воздух был прохладным, и Элизабет плотнее закуталась  о  шерстяную
шаль. Ян молчал, и так, в молчании, они медленно обошли дом.
     -  Сегодня  полнолуние, - сказала она через несколько минут,  взглянув  на
огромный  желтый  диск  луны. Ян промолчал, и она  стала  думать,  чем  бы  еще
привлечь  его  внимание, как вдруг, совершенно неожиданно для  себя,  высказала
вслух  свои  мысли:  -  До  сих пор не могу поверить,  что  я  действительно  в
Шотландии.
     - Я тоже.
     Они  зашли  за холм и пошли по тропинке вниз. Видимо, Ян знал  эту  дорогу
наизусть,  так  как прекрасно ориентировался в темноте. Свет из  окон  коттеджа
становился все слабее и наконец исчез совсем.
     Они  еще  несколько минут молча шли по тропинке и неожиданно оказались  на
открытом  месте - впереди и внизу простиралась долина, позади -  пологий  спуск
холма,  слева и справа были небольшие полянки, а над головой - черное покрывало
неба  с вышитыми на нем бриллиантовыми звездами. Ян остановился и, засунув руки
в  карманы, посмотрел вниз, на долину. Не имея представления, о чем  он  сейчас
думает,  Элизабет  прошла  несколько шагов влево  и  тоже  остановилась.  Здесь
казалось холоднее, и она зябко запахнулась в шаль, незаметно следя взглядом  за
Яном.  В лунном свете его профиль казался пугающе резким. Через несколько минут
Элизабет нарушила молчание:
     -  Думаю, нам пора возвращаться. В ответ Ян откинул назад голову и  закрыл
глаза, ей показалось, что в нем происходит какая-то внутренняя борьба.
     - Почему? - спросил он наконец.
     - Потому что больше некуда идти.
     - Мы вышли не для того, чтобы гулять, - ровным голосом сказал он.
     - Нет? - чувство безопасности быстро оставляло ее.
     - Вы сами прекрасно это знаете.
      - Тогда... тогда зачем мы вышли?
     -  Потому что нам хотелось побыть вдвоем, без свидетелей. В ужасе  оттого,
что  он  каким-то  образом  угадал  ее  мысли  за  ужином,  Элизабет  с  трудом
проговорила,
     - А почему вы думаете, что мне хочется побыть с вами наедине?
     Ян  повернул  голову  в  ее сторону, и она встретилась  с  его  неумолимым
взглядом.
     - Идите ко мне, я покажу вам почему.
     При  мысли  о том, что он ей предложил, все ее тело затрясло от желания  и
страха,  но  каким-то  чудом ей все-таки удалось сохранить самообладание.  Одно
дело мечтать, чтобы он поцеловал ее в доме, когда поблизости находится викарий,
и совсем другое - здесь, где уже ничье присутствие не могло его удержать. Здесь
это  было  куда  опаснее и страшнее. Тем не менее она  не  винила  Яна  за  это
предложение,  так  как  сама  дала  ему  повод  считать,  что  его   ласки   ей
небезразличны. Отчаянно сопротивляясь физическому притяжению, которое влекло ее
к нему, она издала долгий прерывистый вздох и попыталась объясниться.
     - Мистер Торнтон...
     -  Меня  зовут Ян, - перебил он ее. - Учитывая наше длительное знакомство,
не  говоря  уже  о  том,  что между нами было, обращение "мистер"  мне  кажется
довольно нелепым.
     Пропустив   это  замечание  мимо  ушей,  Элизабет  постаралась   сохранить
невозмутимость.
     -  Когда-то во всем, что произошло тогда в Англии, я обвиняла только  вас.
Но  теперь  я  смотрю на вещи иначе. Теперь я понимаю, что в тот  вечер,  когда
попросила  вас  пригласить меня на танец, вела себя глупо,  даже  бесстыдно.  -
Элизабет в нерешительности замолчала. Если она расскажет ему, что поступила так
ради  подруг, которые поспорили на него, это послужит ей частичным оправданием,
но,  с другой стороны, Ян может расценить это как оскорбление, а ей хотелось  с
ним  помириться,  а  никак  не ссориться. Поэтому  с  некоторой  задержкой  она
продолжила: - И потом, каждый раз, оказываясь с вами наедине, я вела себя,  как
женщина, не знающая стыда. А потому я не могу винить вас за то, что вы обо  мне
так и подумали.
      - А я так подумал, Элизабет? - ироничным голосом спросил Торнтон.
     Услышав в темноте свое имя, произнесенное его глубоким низким голосом, она
с  внезапной ясностью, почти физически, ощутила расстояние, которое  их  сейчас
разделяло.
     - А ч-что еще вы могли подумать?
     Засунув руки в карманы, Ян повернулся к ней всем телом.
     -  Я  подумал,  -  усмехнулся он, - что вы не только  красивы,  но  еще  и
упоительно  невинны. Если бы тогда в саду мне показалось, что вы  отдаете  себе
отчет в своих действиях, обращаясь с таким предложением к мужчине моих лет и  с
моей  репутацией, я непременно принял бы ваше предложение, но  после  этого  мы
вряд  ли  бы  стали  тратить время на танцы. Скорее всего мы нашли  бы  занятие
поинтереснее.
     - Я вам не верю, - ответила шокированная Элизабет.
     -  Чему  вы  не  верите?  Тому, что мне хотелось утащить  вас  в  кусты  и
заставить млеть в моих объятиях? Или тому, что у меня хватило сил удержаться от
искушения?
     Элизабет изо всех сил боролась с охватившей ее предательской слабостью.
     -  В  таком случае почему у вас не хватило на это сил в доме лесника? Ведь
вы знали, что я не ожидала застать вас там.
     -  А почему остались вы, - в тон ей ответил Ян, - когда увидели, что я все
еще там?
     Элизабет взволнованно откинула со лба прядь волос.
     -  Я  понимала, что мне нужно уйти, - призналась она. - Не знаю, почему  я
этого не сделала.
     - Вы не сделали этого по той же причине, что и я, - мы хотели друг друга.
     - Этого нельзя было делать! Это было опасно и... глупо!
     -  Глупо или нет, - с усмешкой констатировал Ян, - но я хотел вас. И  хочу
сейчас.
     Взглянув  на него, Элизабет сделала ошибку, потому что его янтарные  глаза
мгновенно  парализовали ее волю и снова потянули к себе. Она опустила  руки,  и
шаль соскользнула с ее плеч, но Элизабет даже не заметила этого.
       - Мы оба ничего не выиграем, если и дальше будем притворяться, будто то,
что  произошло между нами в Англии, забыто, - грубовато сказал Ян. - А то,  что
произошло вчера, только подтвердило это, если не подтвердило нечто большее.  Мы
никогда  не  забывали друг друга. Все это время я помнил о  вас,  и  черт  меня
возьми, если я ошибаюсь, но и вы помнили обо мне.
     Элизабет   чувствовала,  что  если  сейчас  станет   отрицать   это,   Ян,
возмущенный ее ложью, немедленно уйдет. Разум говорил ей, что надо солгать,  но
она все-таки не сделала этого. Его признание слишком много значило для нее.
     -  Хорошо,  - дрожащим голосом сказала Элизабет, - вы правы. Я никогда  не
забывала вас. Да и как я могла?! - с возмущением добавила она.
     Ее обвиняющий тон вызвал у Яна улыбку, и голос его смягчился до бархатного
тембра:
     - Иди ко мне, Элизабет.
     - Зачем? - дрожа прошептала она.
     -  Чтобы  мы  могли закончить то, что начали на том уик-энде.  Элизабет  в
ужасе  смотрела на Яна и, несмотря на неистовое желание поддаться его  призыву,
резко мотнула головой:
     - Нет.
     -  Я  не  буду принуждать тебя, - тихо сказал Ян, - так же, как  не  стану
заставлять  тебя  делать  то, чего тебе не хочется,  когда  ты  будешь  в  моих
объятиях.  Подумай хорошенько, - предупредил он, - потому что, если  сейчас  ты
подойдешь  ко мне, то завтра утром не сможешь сказать, что сделала  это  против
своей  воли  и  не знала о том, что должно произойти. Вчера мы не знали  этого.
Теперь знаем.
     Какой-то  настойчивый внутренний голос уговаривал ее согласиться, говорил,
что после того наказания, которое она понесла за несколько часов, проведенных с
ним,  она заслужила по крайней мере несколько тайных поцелуев, если их  ей  так
хочется.  Другой  голос  тихо напоминал ей, что нельзя  нарушать  установленные
правила.
     - Я... я не могу, - тихо проговорила Элизабет.
     -  Нас  разделяют четыре шага и два года, в течение которых нас все  время
тянуло друг к другу, - сказал Ян.
     - А вы не могли бы встретить меня на середине?
       Эта  тихая  мольба едва не поколебала Яна, но он с трудом заставил  себя
покачать головой.
     -  Только  не в этот раз. Я хочу тебя, но не желаю, чтобы завтра утром  ты
смотрела на меня, как на чудовище. Если ты хочешь меня, тебе нужно только войти
в мои объятия.
     - Я не знаю, чего хочу, - воскликнула Элизабет, глядя блуждающим взором на
долину внизу, будто собираясь убежать от него.
     - Иди сюда, - хрипло позвал он, - и ты поймешь, чего хочешь.
     Не  столько  слова,  сколько его голос наконец сломил ее.  Будто  влекомая
неведомой силой, которая была сильнее ее воли, Элизабет пошла вперед и вошла  в
его протянутые руки, которые сомкнулись вокруг нее с неистовой силой.
     - Не думал, что ты решишься на это, - хрипло прошептал он ей в волосы.
     Элизабет  подняла  голову и посмотрела ему в лицо. Его  обжигающий  взгляд
опустился  к  ее  губам,  и  в ту же секунду, как  он  поймал  ее  губы  жадным
требовательным  поцелуем, ей показалось, что все ее тело  охватило  пламя.  Его
руки  впились  ей в спину, истомившиеся от желания губы упивались  ее  сладкими
нежными  губами,  и она с радостью утоляла его жажду. С тихим отчаянным  стоном
Элизабет изогнулась и обвила его шею руками, запустив пальцы в густые волнистые
волосы  у него на затылке. От этого стона по его телу прошла дрожь, и его  губы
смяли  ее рот, требуя открыться ему навстречу и ответить с такой же сокрушающей
страстью, и когда она ответила ему - сначала робко, потом постепенно смелея,  -
он  задохнулся  от наслаждения и сжал ее груди. Она испуганно дернулась  в  его
руках, он хрипло засмеялся ее невинной реакции, в голове у него зашумело, и его
вдруг захлестнула волна такого сумасшедшего желания, что он готов был упасть на
колени,  увлекая  ее  за  собой.  Только инстинктивное  чувство  самосохранения
заставило  его  отнять руки от ее тяжело вздымавшейся груди, но рот  уже  снова
искал  ее  губы  и  целовал  их - но уже не так исступленно,  а  тише,  нежнее,
успокаивая ее... успокаивая себя... а потом все началось сначала.
     Целую  вечность спустя он поднял голову. В ушах шумело, сердце  колотилось
как бешеное, дыхание было прерывистым и тяжелым.
       Дрожа  от пережитого взрыва страсти, Элизабет оставалась в его объятиях,
прижимаясь щекой к его груди.
     До  сих пор Яну удавалось убедить себя, что его воспоминания о вспыхнувшей
между  ними  страсти  тогда,  в  Англии, были иллюзией.  Но  то,  что  они  оба
чувствовали сегодня, превосходило всякое воображение. Это превосходило все, что
он  до  сих  пор  испытал.  Он смотрел в темноту над ее  головой,  стараясь  не
замечать, что Элизабет едва держится на ногах от охватившей ее истомы.
     Элизабет слышала, как биение его сердца становится тише, дыхание ровнее, и
постепенно до нее начали доходить звуки окружающей их природы - шелест ветра  в
высокой  траве, шепот листвы на деревьях, тихий свист летучих мышей. Ян  гладил
ее  по  спине, но она никак не могла прийти в себя после обрушившегося  на  нее
шквала чувств, и слезы удивления и испуга выступили у нее на глазах.
     -  Почему?  -  шепотом  спросила  Элизабет,  не  понимая,  что  же  с  ней
происходит. - Почему?
     Тот  же  самый  вопрос задавал себе Ян. Откуда берется этот взрыв  страсти
каждый раз, когда он дотрагивается до нее? Почему именно эта английская девушка
сводит его с ума?
     -  Не знаю, - ответил он, и собственный голос показался ему незнакомым.  -
Иногда  это просто случается. - Не с тем, с кем надо, и не в том месте, добавил
он  про себя. Тогда, в Англии, он был настолько ослеплен, что дважды за два дня
сделал  ей  предложение. Он до сих пор помнил ее ответ  слово  в  слово.  Через
несколько  секунд  после того, как она таяла в его объятиях и  целовала  его  с
отчаянной страстью - в точности, как сейчас, - он сказал:
     "Я  поговорю с ним. Возможно, у твоего отца будут возражения, даже если он
поймет, что я в состоянии обеспечить твое будущее..."
     Элизабет отклонилась назад в его руках и презрительно улыбнулась.
     "И  что  же вы можете мне предложить, сэр? Можете вы предложить мне  рубин
величиной  с  ладонь,  как обещал виконт Мондвэйл? Или,  как  лорд  Сэйбери,  -
соболя, чтобы моим плечам не было холодно?"
     "Так  вот что вам нужно", - сказал он, не в силах поверить, что она  может
быть такой меркантильной.
       "Конечно, - ответила она. - А разве это не то, чего хотят все женщины  и
что обещают все мужчины?"
     "Следует  отдать ей должное, - подумал Ян, - она была хотя  бы  честна  со
мной  и  не  скрывала своих истинных желаний". Оглядываясь назад, он восхищался
этой  девушкой  -  пусть не ее системой ценностей, но во  всяком  случае  -  ее
смелостью.
     Ян  опустил голову и увидел, что Элизабет смотрит на него своими обманчиво
невинными зелеными глазами.
     -  Не  беспокойтесь, - легким, безразличным тоном сказал он и, взяв ее  за
руку,  повел  к  дому.  - Я не собираюсь делать вам традиционного  предложения,
которое следовало за каждым из наших свиданий. О браке не может быть и речи.  К
тому  же,  помимо всего прочего, в этом сезоне я не заработал дорогих  мехов  и
крупных рубинов.
     Несмотря  на его шутливый тон, Элизабет почувствовала себя ужасно.  В  его
устах  ее же собственные слова звучали отвратительно. Нужно отдать ему должное,
подумала  она,  он  не придал им большого значения. Очевидно,  главное  правило
флирта - ничего не принимать всерьез.
     -  Кому из искателей вашей руки вы отдаете предпочтение в настоящее время?
- все тем же легкомысленным тоном спросил Ян уже на подходе к дому. - Наверное,
кроме Марчмэна и Белховена, есть еще кто-нибудь.
     Элизабет  попыталась переключиться на столь же легкомысленный тон,  но  ей
это давалось не так легко, как ему, и голос выдавал ее смятение.
     -  По  мнению моего дяди, предпочтение следует оказывать обладателю самого
высокого титула, с которым могут поспорить только очень большие деньги.
     -  Ну  конечно,  - сухо сказал он. - В таком случае счастливчиком,  должно
быть, окажется Марчмэн.
     Сердце Элизабет болезненно сжалось от этого демонстративного равнодушия, и
она обиженно вздернула подбородок.
     -  Вообще-то  я  не стремлюсь замуж, - заявила она таким  же  безразличным
тоном,  как  и  он. - Не знаю, как долго мне удастся оттягивать замужество,  но
если  дядя  и  вынудит меня, я, пожалуй, предпочту человека значительно  старше
себя.
       -  А еще лучше слепого, - усмехнулся Ян, - который не будет видеть ваших
романов на стороне.
     -  Я  имела  в  виду, - сурово нахмурившись, сказала она,  что  мне  нужна
свобода. Независимость. А молодой муж вряд согласится мне ее предоставить.
     -  Независимость - это максимум того, что сможет дать вам старый муж, - со
смехом заметил Ян.
     -  Мне  этого достаточно. Я безумно устала от того, что мужчины  постоянно
отталкивают  меня. Единственное, чего я хочу, - это заботиться о Хэвенхёрсте  и
быть самой себе хозяйкой.
     -  Выходите за старика, - посоветовал Ян, - и вы станете последней из рода
Камеронов.
     Она недоуменно взглянула на него.
     - Он же не сможет дать вам детей.
     - Ах, это, - Элизабет несколько растерялась. - Над этой проблемой я еще не
думала.
     -  Когда  вы  займетесь  ею, дайте мне знать, - с  убийственным  сарказмом
ответил   Ян,   который   уже  не  видел  в  Элизабет   ничего   волнующего   и
восхитительного. - На таком открытии можно сделать целое состояние.
     Элизабет  сделала  вид,  что не расслышала последнего  замечания.  Решение
выйти  за старика пришло ей в голову только сейчас, после неожиданной перемены,
произошедшей  с  Яном. Он был нежен с ней, а потом вдруг стал вести  себя  так,
словно  она  была для него лишь минутным развлечением, теперь  же  и  вовсе  не
скрывал  своего. презрения. Все это было слишком непонятно, обидно и больно.  У
нее  был  очень  небогатый опыт общения с противоположным  полом,  но  и  этого
оказалось достаточно, чтобы убедиться, что мужчины совершенно непредсказуемая и
ненадежная  половина рода человеческого, начиная с ее отца  и  брата  и  кончая
Мондвэйлом,  который собирался жениться на ней и раздумал,  и  Яном  Торнтоном,
который  не собирался жениться вообще. Единственным надежным мужчиной, которого
она  знала, был ее дядя. Он по крайней мере был холоден и бессердечен всегда  -
независимо от настроения и времени года.
     Страстно   желая  поскорее  оказаться  в  уединении  собственной  спальни,
Элизабет,  как  только  они подошли к крыльцу, холодно пожелала  Яну  спокойной
ночи,  вошла в дом и почти бегом поднялась к себе, не заметив викария, сидящего
в  большом  кресле-качалке. Естественно, что у викария такое поведение  девушки
вызвало удивление и тревогу.
     -  Надеюсь,  вы  хорошо  погуляли, Ян? - сказал он,  когда  дверь  наверху
захлопнулась.
     Ян,  который наливал в кружку остатки холодного кофе, на мгновение застыл,
потом  оглянулся  через  плечо. С первого взгляда ему стало  ясно,  что  Дункан
прекрасно  понял,  что племянника погнало на улицу отнюдь не  желание  подышать
свежим воздухом.
     - А ты как думаешь? - недовольно спросил Ян.
     -  Я думаю, что ты постоянно и незаслуженно обижаешь Элизабет и что это не
похоже на твою обычную обходительность с женщинами.
     - Элизабет Кэмерон - сама необычная женщина.
     - Совершенно согласен, - улыбнулся викарий. Он закрыл книгу и отложил ее в
сторону. - Еще я думаю, что ты ей очень нравишься и что она нравится тебе.  Это
слишком очевидно, чтобы ты мог это отрицать.
     -  Ну  что  ж,  человеку с такой проницательностью должно быть  совершенно
ясно,  что  мы абсолютно не подходим друг другу, - решительно сказал  Ян.  -  В
любом случае нет смысла это обсуждать, поскольку я женюсь на другой женщине.
     Дункан  открыл  рот, чтобы ответить, но, заметив холодный, предупреждающий
взгляд Яна, передумал и пошел спать.

                                   Глава 17
     
     На  рассвете  Ян  ушел  на  охоту,  и  Дункан  решил  воспользоваться  его
отсутствием,  чтобы выудить у Элизабет какие-нибудь сведения  о  том,  что  его
беспокоило. За завтраком он несколько раз заводил разговор об их первой встрече
a  Яном  в  Англии,  о  том,  как она живет сейчас, и пытался  задавать  прочие
наводящие  вопросы.  Она  отвечала  неохотно  и  явно  хотела  ввести   его   в
заблуждение,  создать  впечатление, что ведет весьма  фривольный  образ  жизни.
Устав  от расспросов, она попыталась переключить его внимание на художественные
таланты Яна.
     В надежде вызвать Элизабет на откровенность Дункан рассказал ей о том, как
Ян  переживал гибель своей семьи и как удалил от себя любимую собаку.  Но  хотя
девушка  была  потрясена его рассказом, рассказывать о себе она  стремилась  не
более чем прежде.
     Элизабет прекрасно понимала, чего добивается викарий, и не могла дождаться
конца  завтрака, чтобы уйти от его испытующих вопросов и взглядов. Несмотря  на
доброту  викария и его шотландскую открытость, она сильно подозревала,  что  за
ними  скрываются настойчивость и острый, проницательный ум и что,  если  Дункан
решит  докопаться до правды, его будет не так-то легко сбить  с  толку.  Быстро
перемыв  посуду, Элизабет ускользнула в сад и пошла к цветнику. Но не прошло  и
нескольких минут, как рядом с ней снова возник викарий. Однако на этот раз  вид
у него был встревоженный.
     -  Там  приехал ваш кучер, - сказал он. - Говорит, что привез вам  срочное
письмо от дяди.
     Страх  сдавил  ей сердце и, вскочив на ноги, она побежала к дому,  где  ее
ждал Эрон.
     -  Эрон?  Что  случилось? Как ты сумел добраться сюда? В ответ  на  первый
вопрос  он  вручил  ей скатанное в трубочку письмо. В ответ  на  второй  угрюмо
сказал:
     -  Вашему дяде так загорелось доставить вас домой, что он велел мне ехать,
не считаясь с расходами, только бы вы вернулись как можно скорее. Я привел сюда
пару  лошадей, для вас и мисс Трокмортон-Джонс, а внизу на дороге ждет коляска,
которая отвезет вас в гостиницу. Там вы пересядете в нашу карету и уже прямиком
отправитесь домой.
     Элизабет  рассеянно кивнула, развернула письмо, прочитала его  и  в  ужасе
упала на стул.
     "Элизабет,  - писал дядя, - возвращайся домой немедленно. Белховен  сделал
тебе  предложение. Нет смысла терять время в Шотландии, так  как  я  все  равно
предпочту  Торнтону  Белховена".  Очевидно,  догадываясь,  что  она  попытается
потянуть  время, он добавлял: "Если ты вернешься в течение недели,  то  сможешь
принять  участие в обсуждении условий брачного контракта. В противном случае  я
все решу сам, на что, как твой опекун, имею полное право".
     Элизабет  скомкала  письмо  и,  чувствуя глухие  удары  своего  сердца,  с
отчаянием  смотрела  на  зажатое  в кулаке письмо.  Через  открытую  дверь  она
услышала  какой-то  шум  во дворе, подняла голову и увидела  Люсинду  и  Джейка
Уайли.  Элизабет подбежала к Люсинде, стараясь держаться подальше от  огромного
черного коня, который уже предупреждающе прижал уши.
     -  Люси!  -  с  облегчением приветствовала она свою  компаньонку,  которая
спокойно ждала, когда Джейк Уайли поможет ей спешиться. - Люси! Случилось нечто
ужасное.
     -  Минутку,  Элизабет, - ответила невозмутимая Люсинда. - Что  бы  там  ни
было,  это может подождать до тех пор, пока мы войдем в дом и удобно устроимся.
Надо  тебе сказать, у меня такое чувство, будто я родилась на этом коне.  Ты  и
представить себе не можешь, чего нам стоило найти подходящих слуг...
     Элизабет  почти  не  слушала  ее. Терзаясь  от  своей  беспомощности,  она
подождала, пока Люсинда спустится с коня, войдет в дом и усядется на диван.
     -   Ну  теперь,  -  сказала  Люсинда,  щелчком  сбив  соринку  с  юбки,  -
рассказывай. Что случилось?
     Не  замечая  присутствия  викария, который стоял  у  камина,  удивленно  и
встревожено наблюдая за этой сценой, Элизабет вручила Люсинде письмо.
     - Прочти. У меня такое впечатление, что он уже принял его предложение.
     Прочитав  письмо, Люсинда побледнела, затем на ее впалых  щеках  появилось
два ярких пятна.
     -  Он  согласился выдать тебя за дьявола, - процедила она сквозь  зубы,  -
потому  что  у  него есть деньги и титул. Хотя, должна признать,  меня  это  не
удивляе.
     -  Я  была  уверена, что сумела оттолкнуть от себя Белховена,  -  чуть  не
плакала Элизабет, яростно терзая подол своего голубого платья. - Я сделала все,
Люси,  - все, что могла, и даже больше. - Волнение снова подняло ее на ноги.  -
Если  мы  поторопимся, то успеем вернуться до подписания  контракта,  и,  может
быть, мне удастся найти способ отговорить дядю Джулиуса.
       Люсинда не вскочила с дивана, как это сделала Элизабет, и не побежала по
лестнице в свою комнату, хлопнув в бессильной ярости дверью. Прямая, как палка,
она встала, медленно повернулась к викарию и сухо спросила:
     - Где он?
     - Ян? - растерянно спросил викарий, обеспокоенный мертвенной бледностью ее
лица. - Он на охоте.
     Не   имея  под  рукой  истинного  виновника,  Люсинда  обрушила  все  свое
негодование на ни в чем не повинного викария. По окончании гневной  тирады  она
схватила  скомканное письмо и бросила его в холодный камин,  сказав  напоследок
голосом, дрожащим от сдерживаемой ярости:
     -  Когда вернется этот отпрыск Люцифера, скажите ему, чтобы с этого дня он
ходил  в панцире, потому что не дай Бог ему встретиться на моей дороге! -  И  с
этими словами она промаршировала по лестнице наверх.
     
     
     Уже  вечерело, когда Ян вернулся с охоты. Дом казался неестественно тихим.
Когда  он  вошел,  Дункан сидел у камина и смотр на него  с  каким-то  странным
сердито-вопросительным  выражен" на лице. Ян невольно оглядел  комнату,  ожидая
увидеть  блестящ золотые волосы и приветливое лицо Элизабет. Не обнаружив  ее,'
повесил ружье над камином и небрежным тоном спросил:
     - А где все?
     - Если ты имеешь в виду Джейка, - сказал викарий, рассерженный тем, что Ян
намеренно  не спрашивает об Элизабет, - то он ушел в сарай, прихватив  с  собой
бутылку  эля,  и сказал, что будет пить до тех пор, пока эль не  смоет  из  его
памяти последние два дня.
     - Так они вернулись?
     -  Джейк вернулся, - поправил его викарий. Ян подошел к столу и налил себе
мадеры. - Служанки придут завтра утром. А Элизабет и мисс Трокмортон-Джонс, как
видишь, здесь нет.
     Ян решил, что они ушли прогуляться, и глянул на дверь.
     - Куда же они отправились в такое время?
     - В Англию.
      Рука Яна застыла, не донеся бокал до рта.
     - Почему? - резко спросил он.
     - Потому что мисс Кэмерон сделали предложение, и ее дядя принял его.
     Со  злорадным удовлетворением викарий смотрел, как Ян опрокинул содержимое
бокала  в  рот,  словно  хотел смыть горечь этого  известия.  Однако  когда  он
заговорил, в голосе его звучал холодный сарказм:
     - И кто же счастливчик?
     -  Насколько  я  понял,  сэр  Фрэнсис Белховен.  Лицо  Яна  исказилось  от
отвращения.
     - Похоже, ты не являешься его почитателем?
     Ян пожал плечами.
     -А  Белховен  старый развратный тип, и по имеющимся у меня сведениям,  его
сексуальные пристрастия, мягко говоря, причудливы.
     Кроме того, он втрое старше ее.
     -  Что  ж,  очень  жаль,  - сказал викарий, без особого  успеха  изображая
безразличие. Он откинулся в кресле и поставил ноги на специальную скамеечку.  -
Потому что этому прекрасному невинному ребенку ничего другого не остается,  как
выйти  за этого старого... развратника. Если она не сделает этого, дядя откажет
ей  в материальной поддержке и она потеряет свой дом. Ее дядя считает этот брак
выгодным,  поскольку  Белховен  обладает  такими  достоинствами,  как  титул  и
богатство.  Насколько я понял, других достоинств у него нет.  И  этой  чудесной
девушке придется выйти за старика - у нее просто нет выхода.
     - Абсурд, - сердито сказал Ян, осушив еще один бокал мадеры. - Насколько я
знаю,  два года назад Элизабет Кэмерон имела бешеный успех в свете. Все только
и  говорили о том, что она получила больше дюжины предложений. Если ее  опекуну
нужны только деньги и титул, кроме Белховена, есть куча других претендентов.
     На этот раз в голосе Дункана прозвучал нескрываемый сарказм:
     -  Это  было до того, как она встретилась с тобой. После этой встречи  все
только  и  говорили, что она уже... как бы это выразиться...девушка,  бывшая  в
употреблении.
     - Как это, черт возьми, понимать?
       -  Это  я хотел бы услышать от тебя, - ядовито сказал викарий. - Пока  я
знаю  лишь версию мисс Трокмортон-Джонс. Когда я услышал ее в первый раз,  мисс
находилась  под  действием лауданума. Сегодня она пребывала в  состоянии  самой
необузданной  ярости, которую я когда-либо видел, И хотя я, возможно,  знаю  не
все,  суть истории мне известна, и если хотя бы половина из того, что я слышал,
-  правда,  то  у тебя, очевидно, нет ни совести, ни сердца! Лично  мое  просто
кровоточит от сознания, что пришлось вынести
     Элизабет два года назад. И когда я думаю о том, как снисходительно  она  к
тебе отнеслась...
     - Что эта женщина тебе наговорила? - перебил его Ян, подходя к окну.
     Его  безразличный  тон окончательно взбесил викария, он вскочил  на  ноги,
подошел к Яну и сердито уставился на него.
     -  Она сказала, что ты безвозвратно погубил репутацию Элизабет Камерон.  И
еще  она  сказала,  что  ты уговорил эту невинную девушку,  которая  всю  жизнь
прожила  в  своем доме в деревне и всего несколько недель провела  в  обществе,
встретиться с тобой в домике лесника, а потом - в оранжерее. И что в  оранжерее
вас  видела целая толпа людей, которые не замедлили распространить слух о вашей
связи  по всему городу. Она сказала, что эти слухи дошли до жениха Элизабет,  и
он  расторг  помолвку.  После его поступка общество окончательно  укрепилось  в
мысли,  что Элизабет совершенно испорченная девушка, и исключило ее  из  своего
круга.  Еще она сказала, что через несколько дней брат Элизабет покинул Англию,
бежав  от  кредиторов. Если бы Элизабет вышла замуж, они сумели бы расплатиться
со  всеми долгами. Но репутация Элизабет была погублена, и брат исчез навсегда.
-  Викарий  с  мрачным удовлетворением заметил, как на шее Яна нервно  забилась
жилка. - Еще она сказала, что Элизабет приехала в Лондон только для того, чтобы
выйти  замуж  и  расплатиться с долгами, а ты лишил ее этого последнего  шанса.
Именно  поэтому  это  дитя  вынуждено теперь связать свою  жизнь  с  человеком,
которого  ты  назвал  старым развратным типом, к тому же втрое  старше  нее!  -
Довольный  тем, что его ядовитые стрелы достигают цели, Дункан нанес  последний
удар:  -  В  результате  твоей  выходки эта  прекрасная  храбрая  девушка  была
опозорена  и  два года прожила в полной изоляции, отторгнутая обществом.  В  ее
доме,  о  котором она рассказывала с такой любовью, остались одни голые  стены,
после  того, как она расплатилась с кредиторами. Тебя можно поздравить, Ян.  Ты
сделал из невинной девушки прокаженную! Нищую! И все это только за то, что  она
имела  несчастье  влюбиться в тебя. После всего, что я узнал,  остается  только
удивляться, что она вообще в тебе нашла!
     Лицо   Яна   окаменело,  однако  он  не  предпринял  попытки  оправдаться.
Вцепившись  в  оконную  раму, он молча вглядывался в  темноту.  Обвинения  дяди
тяжелыми  ударами молота отдавались у него в голове, но он знал еще и то,  чего
не знал Дункан: как был жесток с Элизабет в последние дни.
     Он  видел  ее  такой, какой она была тогда в Англии, храброй и  нежной,  и
слышал  ее  слова:  "Вы  сказали  моему  брату,  что  для  вас  это  было  лишь
незначительным  приключением". Видел, как она прицеливается в мишень,  пока  он
насмехается  над возможными претендентами на ее руку. Видел, как она  стоит  на
коленях в траве и разглядывает его рисунки. "Мне так жаль", - прошептала она  с
глазами, полными слез. И то, как она плакала, осознав предательство подруги, он
тоже вспомнил.
     С  горьким  раскаянием  Ян вспомнил ее доверчивость и  нежность  вчерашним
вечером.  Своей  невинной пылкостью она чуть не свела  его  с  ума  и  в  ответ
получила холодные, жестокие слова:
     "Я  не  собираюсь делать вам традиционного предложения, которое  следовало
после  каждого нашего свидания. О браке не может быть и речи. К тому же в  этом
месяце я не заработал на дорогие меха и крупные рубины".
     Ян  вспомнил и другие свои слова: "А с чего ваш дядя решил, будто я захочу
жениться  на  вас?",  "Леди Кэмерон - очень богатая молодая  женщина,  Дункан",
"Готов  спорить, что все ваши комнаты убраны персидскими коврами и драгоценными
камнями величиной с вашу ладонь".
     А  она  была слишком горда, чтобы сказать ему правду. Как же он был теперь
зол  на  себя за свою глупость и слепоту! Он должен был догадаться -  в  ту  же
минуту, когда она рассказывала, как ловко умеет торговаться с лавочниками -  он
должен  был  догадаться, черт возьми! Все время, что они были знакомы,  он  был
слеп.  Нет,  со  злостью  поправил себя Ян, - тогда, в  Англии,  он  интуитивно
чувствовал,  какая она нежная и гордая, храбрая и невинная и... необыкновенная.
Он  чертовски  хорошо знал, что она вовсе не меркантильная  сердцеедка,  однако
обращался  с ней именно так, а потом и сам поверил в это. И все это  время  она
терпела его безобразное обращение! При этом еще пыталась оправдать его, мучаясь
тем,  что вела себя в Англии как "женщина, не знающая стыда"! Господи, до  чего
же она была добра и снисходительна к нему, если смогла простить его за все это!
     Повисло   напряженное   молчание,  Дункан  не   шевелился,   наблюдая   за
племянником.
     -  Тебе сказала об этом ее компаньонка или это твое собственное мнение?  -
хриплым от волнения голосом спросил вдруг Ян.
     - О чем?
     Тяжело переведя дыхание, Ян повторил вопрос:
     -  Ее  компаньонка сказала, что два года назад Элизабет  была  влюблена  в
меня, или это твое собственное мнение?
     Видимо,  ответ  на  этот вопрос был очень важен для  Яна,  и  Дункан  едва
удержался  от улыбки. Однако в настоящую минуту викарию больше всего  на  свете
хотелось,  во-первых, женить Яна на Элизабет, чтобы возместить  причиненное  ей
зло,  а  во-вторых, помирить его с дедом. Для того, чтобы сделать  первое,  Яну
придется выполнить второе, так как дядя Элизабет ясно дал понять, что на первом
месте  для  него стоит титул. И Дункану так сильно хотелось, чтобы  исполнились
оба  эти  желания,  что  он  солгал бы, если бы угрызения  совести  вовремя  не
удержали его.
     - Мисс Трокмортон-Джонс высказывала такое мнение, когда была под действием
лауданума. Видя отношение к тебе Элизабет, я пришел к такому же выводу.
     Еще  одну невыносимо долгую минуту он пребывал в неизвестности и, зная,  о
чем  сейчас думает Ян, поспешил опередить его. Но чтобы тот не начал возражать,
решил опираться только на твердую логику.
     -  Тебе  не  остается  ничего  другого,  как  избавить  девушку  от  этого
отвратительного брака.
     Приняв молчание Яна как разрешение продолжать, Дункан заговорил увереннее:
       -  Чтобы сделать это, ты должен убедить дядю Элизабет не отдавать ее  за
этого человека. От мисс Трокмортон-Джонс и из прочитанной мною записки я узнал,
что  дядя Элизабет отдаст предпочтение обладателю самого высокого титула. Среди
знати это общепринятое правило, поэтому можешь не питать напрасных надежд,  что
тебе удастся убедить его в неразумности такого подхода. - Заметив, как побелело
лицо  Яна,  Дункан  понял, что достиг своей цели, и пошел ва-банк.  -  Получить
титул  в  твоих силах, Ян. Я знаю, как сильна твоя ненависть к деду, но  сейчас
это  уже  не  имеет  Значения.  Либо  ты  позволишь  Элизабет  выйти  за  этого
презренного Белховена, либо ты помиришься с герцогом Стэнхоупским. Тут или-или,
третьего не дано, и ты знаешь об этом.
     Способность трезво мыслить изменяла Яну каждый раз, когда речь заходила  о
том  примирении с герцогом. Дункан молча наблюдал за ним, понимая, какая борьба
сейчас  происходит  в  его душе, и со страхом ждал ее  результатов.  Ян  упрямо
нагнул свою темноволосую голову и сжал кулаки.
     - Проклятый сукин сын! - наконец вырвалось у него сквозь стиснутые зубы. -
Через  одиннадцать лет он все-таки добился своего. И все из-за того, что  я  не
смог заставить себя не распускать руки и не дотрагиваться до нее.
     Дункана наконец отпустило напряжение, и он с трудом сдержал свою радость.
     -  В  жизни  бывают  вещи  и похуже, чем женитьба  на  прекрасной  молодой
женщине,  которая еще к тому же обладает настолько хорошим вкусом, что полюбила
тебя, - утешил он Яна.
     Ян  хотел  было улыбнуться. Однако это желание тут же прошло,  как  только
реальность обрушилась на него во всей своей сложности и безысходности.
     -  Что бы она ни чувствовала ко мне, все это осталось в прошлом. Теперь ей
нужна только независимость. Викарий удивленно вскинул на него глаза.
     -  Независимость? Действительно? Какое странное желание для женщины. Но  я
уверен, что ты сумеешь избавить ее от этих фантазий.
     - Не рассчитывай на это.
      - Людям свойственно переоценивать значение независимости.
     Дай  ей  эту  независимость,  и  она возненавидит  ее,  -  посоветовал  он
племяннику.
     Но  Ян  едва  слушал  его:  ярость  от сознания  того,  что  ему  придется
капитулировать перед дедом, поднялась в нем с новой силой.
     - Будь он проклят! - проговорил Торнтон сквозь зубы. -
     Гори он в аду вместе со своим титулом.
     Улыбка исчезла с лица Дункана, и он резко сказал:
     -  Возможно, именно страх сгореть в аду, чего ты так пламенно ему пожелал,
и заставил его прилагать столь отчаянные усилия сделать тебя своим наследником.
Однако  подумай,  герцог начал попытки примирения больше  десяти  лет  назад  -
задолго до того, как сдало его сердце.
     -  Он  опоздал  на десять лет! - не унимался Ян. - Мой отец  был  законным
наследником, а этот старый негодяй и не подумал простить его, пока он не умер.
     -  Я  прекрасно  знаю  об  этом. Но сейчас нет смысла  это  обсуждать.  Ты
проиграл  эту  битву и должен принять поражение с достоинством, соответствующим
твоему  высокому  происхождению - так, как это сделал бы твой  отец.  Это  твое
законное  право  -  называться герцогом Стэнхоупским. И ничто  не  может  этого
изменить. Больше того, я просто уверен, что твоей отец простил бы герцога, будь
у  него такая возможность, как сейчас у тебя. В бессильной ярости Ян привалился
к стене.
     - Я не мой отец, - упрямо проговорил он.
     Испугавшись, что Ян засомневался, викарий вновь пошел в наступление:
     -  Сейчас  некогда  терять время на разговоры. Я не  исключаю  вероятности
того, что ты опоздал и твой дед уже назвал другого наследника.
     - У меня также есть неплохой шанс быть посланным ко всем чертям после того
письма, что я написал ему в последний раз.
     - Если ты будешь медлить, то приедешь к Элизабет уже после их с Белховеном
свадьбы.
     Ян  еще  какое-то время колебался, потом коротко кивнул и, засунув руки  в
карманы, нехотя пошел к лестнице.
      - Ян? - позвал его Дункан.
     Тот остановился и повернулся к викарию.
     - Ну что еще? - недовольно спросил он.
     - Напиши мне, как добраться до дома Элизабет. Надеюсь, ты сохранил за мной
право совершения церемонии бракосочетания?
     Племянник кивнул.
     -  Ты поступаешь правильно, - тихо сказал викарий, думая уже о другом.  Он
боялся,  что Ян будет держаться отчужденно, когда приедет к герцогу, тем  самым
оттолкнет его, и тот не станет объявлять его своим наследником.
     -  Независимо  от  того, каким окажется ваш брак, ты  должен  жениться  на
Элизабет. Ты внес хаос в ее жизнь.
     - Кстати, значительно больший, чем тебе кажется, - заметил Ян.
     - Ради Бога, что это значит?
     - Именно из-за меня ее опекуном стал дядя, - с тяжелым вздохом ответил Ян.
- Ее брат сбежал не от долгов и не из-за скандала, как думает Элизабет.
     - Из-за тебя? Но как это могло случиться?
     -  Он  вызвал  меня на дуэль и, когда ему не удалось убить  меня  законным
способом,  пытался сделать это еще дважды, подстерегая меня на  дороге,  причем
оба раза был чертовски близок к осуществлению своей цели. Тогда я похитил его и
отправил на своей "Арианне" в Индию, чтобы немного охладить его пыл.
     Викарий побледнел и буквально упал на диван.
     - Как ты мог пойти на такое?
     - У меня оставалось только два варианта - либо позволить ему проделать мне
дырку  в  спине,  либо  сдать его властям. Мне вовсе  не  хотелось,  чтобы  его
повесили  за слишком сильное желание отомстить за свою сестру, я просто  хотел,
чтобы он убрался с моей дороги.
     - Но два года!
     -  Он  вернулся  бы раньше, чем через год, но "Арианна" попала  в  сильный
шторм  и была вынуждена зайти в Сан-Делора на ремонт. Роберт спрыгнул с корабля
и  исчез.  Я думал, он давно вернулся в Англию. Я и понятия не имел, - закончил
Ян, поднимаясь по лестнице, - что он до сих пор не вернулся, пока мне не сказал
об этом ты.
       - Боже правый! - воскликнул викарий. - Я не смогу осудить Элизабет, если
она возненавидит тебя за это.
     -  Я  не  предоставлю ей такой возможности, - безапелляционно  заявил  Ян,
давая понять, чтобы дядя не вмешивался в это дело. - Я найму сыщика, чтобы  тот
выследил его, и, выяснив, что с ним произошло и где он сейчас находится, все ей
расскажу.
     Чувство  здравого смысла боролось в Дункане с честностью, и  на  этот  раз
честность отступила.
     -  Возможно, так будет лучше, - нехотя согласился он, понимая, как  трудно
будет  Элизабет  простить Яну такой поступок. - Все  это  было  бы  куда  легче
исправить,  -  со  вздохом добавил он, - если бы ты раньше  узнал  о  том,  что
произошло  с Элизабет. У тебя такие знакомства в высшем обществе,  как  же  так
вышло, что ты ничего не знал?
     -  Во-первых, после того уик-энда меня не было а Англии почти год.  А  во-
вторых,  -  с  презрительной усмешкой добавил Ян, - по правилам так называемого
"хорошего  тона"  такие вещи никогда не обсуждаются с человеком,  которого  они
лично  касаются. Эти люди обсуждают подобные ситуации с кем угодно,  желательно
непосредственно у тебя за спиной, ни никогда прямо не скажут об этом тебе.
     Викарий наконец не выдержал и заулыбался.
     -  Если отставить сплетни в сторону, ты находишь свет на удивление гордой,
деспотичной и самоуверенной частью общества, верно?
     -  В  основном да, - коротко ответил Ян, наконец преодолев лестницу. Когда
дверь за ним закрылась, викарий остался один в пустой комнате.
     -  Ян, - сказал он, и его плечи затряслись от смеха, - тебе очень подойдет
этот титул, все необходимые для него качества у тебя есть.
     Однако  через  минуту  лицо его стало серьезным, и он  поднял  благодарный
взгляд к потолку.
     -  Благодарю тебя, - сказал он, адресуя свою благодарность небесам. - Тебе
понадобилось довольно много времени, чтобы ответить на мою первую просьбу, зато
ту,  что  касалась  Элизабет, ты выполнил с быстротой, о которой  можно  только
мечтать.

                                   Глава 18
     
     Через  четыре  дня,  в полночь, Ян подъехал к гостинице  "Белый  жеребец".
Предоставив конюху заняться своей лошадью, он вошел в гостиницу, быстро миновав
общую  комнату,  где  крестьяне  пили ель и  обменивались  новостями.  Владелец
гостиницы  -  полный мужчина в засаленном фартуке, - оценив сшитый  у  дорогого
портного  черный френч и сизо-голубые бриджи, а также твердое  лицо  и  крепкую
фигуру  мистера Торнтона, принял мудрое решение не брать с него  денег  вперед,
зная по опыту, что господ это часто задевает. И уже через минуту поздравил себя
с  этим,  так  как  мистер  Торнтон, заказав в номер  еду,  выказал  интерес  к
великолепному поместью герцога Стэнхоупского.
     - Далеко от вас Стэнхоуп-парк?
     - Час езды верхом, сэр.
     Ян  задумался,  не  зная, пойти ли ему туда завтра без предупреждения  или
предварительно уведомить о своем визите.
     -  Мне  нужно будет отправить туда записку завтра утром, - сказал он после
некоторых колебаний.
     -  Я  пошлю  с  ней своего мальчишку. В какое время ее нужно  доставить  в
Стэнхоуп-парк?
     Ян снова заколебался, но понял, что это неизбежно.
     - В десять часов.
     
     На  следующее  утро Ян сидел в небольшой гостиной своего номера  за  давно
остывшим  завтраком и поглядывал на часы. Прошло уже три часа с  тех  пор,  как
ушел  посыльный,  значит, уже как минимум час назад он должен был  вернуться  с
ответом, если таковой вообще будет. Он положил часы на стол и подошел к камину,
нервно  похлопывая по ноге перчатками для верховой езды. Ян терялся в догадках:
может  быть, герцог живет сейчас не здесь, а в Лондоне, а если здесь, то примет
ли  он его, или, может быть, он уже назвал нового наследника и теперь откажется
встретиться  с  ним в отместку за десять лет бесплодных попыток  примирения.  С
каждой истекшей минутой Ян все больше склонялся к последнему.
     Через какое-то время в дверях появился хозяин гостиницы,
       -  Мой  мальчишка еще не вернулся, хотя давно уж пора  бы.  Если  он  не
появится через час, мне придется взять с вас двойную плату, мистер Торнтон.
     Ян глянул через плечо, испытывая сильное желание свернуть ему шею.
     -  Велите оседлать мою лошадь и вывести ее во двор, - коротко приказал он,
сам  не  зная,  для чего ему это нужно. Ян готов был согласиться  на  публичную
порку,  только бы вернуть назад письмо, которое послал тогда деду. Из-за  этого
дурацкого  письма теперь его вышвырнут, как назойливого просителя, а  это  было
непереносимо.
     Хозяин  гостиницы подозрительно прищурился, разглядывая его спину.  Обычно
он  брал  деньги  вперед,  когда видел, что гость путешествует  без  экипажа  и
камердинера.  В  данном случае он изменил своему правилу, так  как  речь  этого
джентльмена выдавала его знатное происхождение, а костюм был сшит  на  заказ  у
дорогого портного, что он научился определять с одного взгляда. Однако  теперь,
когда  из Стэнхоуп-парка даже не потрудились прислать ответ на его записку,  он
пересмотрел  свое мнение о госте и был твердо намерен не дать ему улизнуть,  не
заплатив по счету.
     Ян наконец заметил, что хозяин до сих пор не ушел.
     - Да в чем дело? - резко спросил он.
     -  Ваш  счет, сэр. Я бы хотел, чтобы вы заплатили сейчас. Его алчные глаза
расширились от удивления, когда гость извлек из кармана толстую пачку  банкнот,
вытащил одну и сунул ему в руку.
     Ян подождал еще полчаса, после чего наконец принял как факт, что ответа не
будет.  В  бешенстве оттого, что впустую потратил время, он вышел из  гостиной,
намереваясь поехать в Лондон и купить согласие дяди Элизабет на брак.  На  ходу
застегивая  перчатки, он прошел через общую комнату внизу, не замечая  внезапно
наступившей  тишины:  крестьяне, которые пили  эль  за  поцарапанными  столами,
раскрыли  рты  и  с  любопытством смотрели то на Яна,  то  на  дверь.  Владелец
гостиницы, который несколько минут назад считал постояльца способным украсть  у
него оловянную кружку, теперь стоял в нескольких шагах от открытой двери, глядя
на Яна с отвисшей челюстью.
     - Милорд! - выговорил он наконец и, не находя больше слов, молча указал на
дверь.
       Ян  застегнул последнюю пуговицу на перчатке и поднял глаза на  хозяина,
склонившегося  в почтительном поклоне, потом посмотрел на дверь  и  увидел  там
двух  лакеев  и  кучера  в зеленых с золотом ливреях, застывших  в  напряженном
молчании.
     Не обращая внимания на крестьян, кучер шагнул вперед, низко поклонился Яну
и откашлялся. Громким монотонным голосом он проговорил устное послание герцога,
которое  не  оставляло сомнений и его реакции на неожиданный  визит  Яна:  "Его
Высочество герцог Стэнхоупский уполномочил меня передать его горячую радость по
поводу прибытия маркиза Кенсингтонского... и сообщить его светлости, что его  с
нетерпением ожидают в Стэнхоуп-парке".
     Отдав  кучеру распоряжение адресоваться к мистеру Торнтону как  к  маркизу
Кенсингтонскому, герцог тем самым публично оповестил Яна и всех присутствующих,
что  этот  титул  отныне и впредь будет принадлежать ему. Ян не  ожидал  такого
жеста, означавшего для него две вещи: первое - дед не держал на него зла за то,
что  он  неизменно  отклонял все его предложения, и второе - старик  достаточно
хитер и понял, что на этот раз победа от него не ускользнет.
     Нахмурившись,  Ян  коротко кивнул кучеру и прошагал  мимо  разинувших  рты
крестьян, которые почтительно приподнимали свои головные уборы перед человеком,
только  что  публично провозглашенным наследником герцога. Выйдя  во  двор,  Ян
увидел  еще одно доказательство того, что он желанный гость в доме деда: вместо
обычного  экипажа герцог прислал за ним закрытую карету, запряженную  четверкой
прекрасных лошадей в серебряной сбруе.
     Хотя  Яну было приятно узнать, что его считают желанным и дорогим  гостем,
он  не собирался растаять от всех этих знаков внимания. Он приехал сюда не  для
того,  чтобы  восстановить родственную связь с дедом, а  чтобы  принять  титул,
который  по  праву  принадлежал его отцу. И кроме этого, ему больше  ничего  не
нужно от старого герцога.
     Несмотря  на  свой  суровый  настрой, Ян тем  не  менее  испытал  какое-то
странное  ощущение нереальности происходящего, когда карета въехала в ворота  и
покатилась  по подъездной дороге к особняку, который его отец до двадцати  трех
лет  называл  своим домом. Это место неожиданно для него самого вызвало  у  Яна
нечто  похожее  па ностальгию, и одновременно в нем опять вспыхнуло  враждебное
чувство  к тирану, который лишил своего сына наследства и дома, где тот родился
и вырос. Критическим взглядом Ян оглядывал ухоженный парк и необъятных размеров
каменный дом с множеством дымоходов на крыше. Любому другому человеку Стэнхоуп-
парк  показался бы величественным и значительным, но для Яна это было  видавшее
виды   здание   без   определенного  архитектурного  стиля  и   с   устаревшими
коммуникациями.  Глядя  на него, Ян подумал, что самый  дешевый  из  его  домов
гораздо красивее, чем этот вычурный особняк.
     Карета  остановилась  у парадного крыльца. Когда Ян вышел,  входная  дверь
была  уже открыта и рядом с ней стоял очень старый худой дворецкий, по традиции
одетый  в черное. Отец редко рассказывал Яну о своем отце, так же как  о  самом
поместье  и землях, но зато частенько говорил о дорогих ему людях из  прислуги.
Поднимаясь по ступенькам крыльца, Ян взглянул на дворецкого и по описанию узнал
в  нем Ормсли. Если судить по рассказам отца, это должен быть тот самый Ормсли,
который  застал его однажды на сеновале с графином лучшего французского бренди,
которое  имелось в поместье. Отцу тогда было всего десять лет. Ормсли  взял  на
себя вину за пропажу ценного напитка, сказав, что он сам выпил бренди, а графин
забыл поставить на место, будучи сильно пьян.
     В  настоящий  момент Ормсли с нежностью смотрел на Яна,  и  его  выцветшие
голубые глаза были полны слез.
     -  Добрый  день,  милорд,  -  официальным тоном приветствовал  его  старый
дворецкий, но у Яна создалось впечатление, что тот едва удерживается, чтобы  не
заключить его в объятия. - И... могу ли я вам сказать... - голос его  охрип  от
волнения,  и  он закашлялся, - могу ли я сказать, как это очень, очень  хорошо,
что вы наконец здесь... - у Ормсли снова сорвался голос, он покраснел, и Ян  на
время забыл о своей обиде на деда.
     -  Добрый  день, Ормсли, - ответил он и улыбнулся, увидев, какой  радостью
озарилось морщинистое лицо дворецкого, когда он понял, что Ян слышал о  нем  от
отца.  Испугавшись, что старый слуга сейчас снова согнется в поклоне, Ян быстро
протянул  ему  руку.  -  Надеюсь, вы уже перестали  злоупотреблять  французским
бренди?
     Выцветшие  старческие  глаза засверкали, как бриллианты,  при  этом  явном
доказательстве того, что отец Яна рассказывал о нем сыну.
       - Добро пожаловать, милорд. Наконец-то вы дома, - осипшим голосом сказал
Ормсли, отвечая на рукопожатие Яна.
     -  Я пробуду здесь всего несколько часов, - ответил Ян и увидел, что глаза
преданного слуги снова повлажнели от огорчения. Однако он справился с  собой  и
повел  Яна  по  просторному обитому дубом холлу. На каждом шагу  им  попадались
лакеи  и  горничные, которые делали вид, что протирают зеркала, мебель и  окна.
Они  бросали  на  Яна долгие любопытные взгляды и обменивались  друг  с  другом
одобрительными  улыбками.  Ян  был настолько поглощен  предстоящей  встречей  с
дедом,  что  не обращал внимания на их повышенный интерес, однако  краем  глаза
заметил, что некоторые из старых слуг украдкой вытирают глаза и носы платками.
     Ормсли  подошел  к  двойным  дверям  в  конце  длинного  коридора,  и   Ян
приготовился  к  встрече  с  дедом, напустив на себя полное  безразличие.  Даже
мальчиком  он  не  позволял  себе поддаться слабости  и  думать  о  нем  как  о
родственнике.  Однако  изредка пытался представить себе,  как  он  выглядит,  и
воображение  рисовало  ему человека, похожего на отца,  -  среднего  роста,  со
светло-каштановыми  волосами  и мягкими ореховыми глазами.  Ормсли  театральным
жестом  распахнул  дверь гостиной, Ян прошел вперед и  подошел  к  стулу,  где,
опершись  на  трость, сидел пожилой человек, который с видимым трудом  поднялся
ему  навстречу.  Когда герцог выпрямился и встал перед ним в  полный  рост,  Ян
обомлел: мало того, что его рост составлял те же шесть футов и два дюйма, что и
у Яна, его лицо, как с неудовольствием отметил про себя Ян, было точной копией,
разве  что с поправкой на возраст, его собственного лица. Теперь Ян еще  больше
сожалел,  что совсем не похож на своего отца. Смотреть на себя постаревшего,  с
седыми волосами, откровенно говоря, было жутковато.
     Герцог  тоже  пристально разглядывал его и, очевидно, пришел к  такому  же
заключению,  хотя его реакция была диаметрально противоположной: он  улыбнулся,
заметив, что Ян потрясен столь разительным сходством.
       -Ты не знал?- спросил герцог сильным низким баритоном, и Яну показалось,
что он слышит свой собственный голос.
     - Нет, не знал, - коротко ответил Ян.
     -  Значит,  у  меня есть преимущество, - сказал он, опираясь на  трость  и
вглядываясь  в  лицо Яна, как вглядывался перед этим Ормсли. -  Как  видишь,  я
знал.
     Ян остался безучастен к затуманившемуся взгляду янтарных глаз деда.
     -  Я буду краток и буду говорить только по существу, - начал он, но герцог
остановил его, подняв свою длинную аристократическую ладонь.
     -  Пожалуйста,  Ян, - охрипшим голосом сказал он, кивая на  стул  напротив
своего.  -  Я ждал этого момента дольше, чем ты можешь себе представить.  Прошу
тебя,  не  лишай  старика  удовольствия  принять  своего  законного  внука  как
полагается.
     - Я приехал сюда не для того, чтобы положить конец семейной вражде, - сухо
ответил Ян. - Будь моя воля, ноги бы моей здесь не было!
     Герцога задел его тон, однако он ничем этого не выдал.
     -  Полагаю,  ты  пришел взять то, что принадлежит тебе по праву,  -  мягко
обратился  он  к  Яну,  но  его  неожиданно  прервал  властный  женский  голос,
раздавшийся  с дивана. Ян резко обернулся и увидел двух престарелых  леди,  чьи
маленькие хрупкие тела были , почти не видны за большими диванными подушками.
     -  В  самом деле, Стэнхоуп, - проговорила одна из них на удивление сильным
для  ее возраста голосом, - как ты можешь рассчитывать, что мальчик будет вести
себя цивилизованно, если сам забыл о хороших манерах? Ты даже не предложил  ему
выпить,  не  говоря уж о том, что забыл сказать о нашем присутствии.  -  Легкая
улыбка   тронула  ее  губы,  когда  она  перевела  взгляд  на   застывшего   от
неожиданности Яна. - Я твоя двоюродная бабушка Гортензия, - сообщила  она  ему,
царственно наклоняя голову. - Нас знакомили в Лондоне несколько лет  назад,  но
ты, я вижу, не запомнил меня.
     Встретившись со своими двоюродными бабушками случайно и больше ни разу  не
видев  их,  Ян  не испытывал к ним ни привязанности, ни неприязни.  Он  вежливо
поклонился  Гортензии, а она кивком головы указала ему на  вторую  седую  леди,
которая, видимо, дремала, так как голова ее была опущена на грудь.
     -  А эта особа моя сестра Чэрити, твоя вторая двоюродная бабушка, которая,
как всегда, дремлет. Сам понимаешь, возраст сказывается.
     Маленькая  седая головка приподнялась, голубые глаза открылись и  обиженно
воззрились на Гортензию.
     -  Я  всего на четыре года старше тебя. Гортензия, и с твоей сторены очень
нехорошо каждый раз напоминать мне об этом, - с упреком воскликнула она,  потом
увидела  Яна,  и  блаженная улыбка расплылась по ее лицу.  -  Ян,  мальчик  мой
дорогой, меня-то ты помнишь?
     - Конечно, мадам, - галантно начал Ян, но Чэрити перебила его.
     -  Вот  видишь. Гортензия, - сказала она, победоносно глядя на  сестру,  -
меня  он помнит, и это потому, что я не состарилась так, как ты, хотя и  старше
тебя. Правда? - с надеждой спросила старушка, поворачиваясь к Яну.
     -  Послушайся моего совета - никому не задавай подобных вопросов,  -  сухо
сказал герцог. - Леди, - он сурово посмотрел на сестер, - нам с Яном нужно кое-
что  обсудить.  Я  обещал вам, что вы увидите его, как  только  он  приедет.  Я
выполнил  свое  обещание  и теперь настаиваю, чтобы вы позволили  нам  заняться
делами. Мы присоединимся к вам за чаем.
     Ян  промолчал, решив не расстраивать их сообщением, что не пробудет  здесь
до чая. Гортензия встала и протянула ему руку для поцелуя. Ян поцеловал ее руку
и уже приготовился поцеловать руку второй леди, как Чэрити подставила ему щеку,
и Яну ничего не оставалось, как подчиниться необходимости.
     Когда  женщины  удалились, вместе с ними ушли и вынужденные  любезность  и
мягкость Яна. Мужчины молча стояли и смотрели друг на друга - совершенно  чужие
люди,  у которых не было ничего общего, кроме разительного внешнего сходства  и
крови,  текущей в их жилах. Герцог застыл в гордой аристократической  позе,  но
глаза   его  излучали  тепло,  Ян  с  холодным  решительным  лицом  нетерпеливо
похлопывал  перчатками  по  ноге.  Герцог не  выдержал  этой  молчаливой  дуэли
взглядов и сдался.
       - Думаю, по такому случаю надо выпить шампанского, сказал он, протягивая
руку  к  сонетке, чтобы вызвать слугу. Резкий циничный ответ Яна остановил  его
руку.
     -  По  такому случаю нужно пить напитки покрепче. - На на то,  что  Ян  не
только не видит повода для праздника, но и находит эту ситуацию неприятной,  не
остался  не замеченным герцогом. Однако он непринужденно улыбнулся и дернул  за
сонетку.
     -   Шотландское  виски,  я  угадал?  -  сказал  он.  Ян  слегка   удивился
осведомленности  старика  о  том, что он предпочитает  шотландское  виски  всем
остальным напиткам, однако он по-настоящему изумился, когда в то же мгновение в
кабинет  вошел  Ормсли, неся на серебряном подносе графин  с  виски  и  бутылку
шампанского.  Либо  дворецкий был ясновидящим,  либо  у  него  были  крылья,  в
противном случае это могло означать только одно поднос был приготовлен  еще  до
прибытия Яна.
     Дворецкий  улыбнулся Яну и так же быстро исчез, как и появился, закрыв  за
собой дверь.
     -  Как  ты  думаешь, мы можем присесть или будем соревноваться,  кто  кого
перестоит?
     -  Мне  бы  хотелось  покончить с этим как можно  быстрее,  ледяным  тоном
ответил Ян.
     Вопреки  ожиданиям Яна Эдвард Эйвери Торнтон не оскорбился, он смотрел  на
своего   внука,  и  сердце  его  переполнялось  гордостью  за  этого   сильного
энергичного человека, который носил его имя. Больше десяти лет он с  презрением
отказывался  от  самого высокого титула Англии, и если любого другого  человека
это  могло  бы привести в ярость, Эдвард видел в гордом упрямстве и высокомерии
внука лишь проявление натуры истинного Торнтона. Правда, в настоящий момент его
упрямство шло вразрез с желаниями герцога, и потому Эдвард приготовился вынести
что  угодно,  лишь  бы  добиться того, чего желал  больше  всего  на  свете,  -
примирения"  со  своим внуком. Он хотел если не любви, то хотя  бы  уважения  и
маленького,  совсем незначительного уголка в его сердце. И прощения.  Это  было
для  него  самым  важным. Герцогу было необходимо, чтобы Ян простил  ему  самую
большую ошибку его жизни и то, что он слишком долго не хотел признавать  ее.  И
ради  этого Эдвард был готов вынести от Яна все что угодно, за исключением  его
немедленного  отъезда. Если он не может получить от внука ничего другого  -  ни
привязанности, ни уважения, ни прощения, - он хотел хотя бы просто побыть с ним
какое-то  время.  Немного  - день или два, или даже  несколько  часов,  которые
остались бы ему на память, несколько воспоминаний, которые он мог бы лелеять  в
своем сердце в оставшиеся до кончины дни.
     -  Возможно,  мне  удастся подготовить бумаги через  неделю,  -  уклончиво
сказал герцог в надежде потянуть время.
     Ян поставил бокал с виски на стол и холодным ясным голосом произнес:
     - Сегодня.
     -  Возникнет уйма юридических проволочек. Ян, который чуть ли не ежедневно
сталкивался с юридическими проволочками, с вызовом посмотрел деду в глаза:
     - Сегодня. Эдвард заколебался, потом вздохнул и кивнул.
     -  Думаю,  мой  юрист  может заняться этим прямо  сейчас,  пока  мы  здесь
разговариваем. Это очень сложное дело и требует больших затрат времени, так что
в любом случае на это уйдет несколько дней.
     Нужно еще решить вопрос с твоими владениями...
     -  Мне  не нужны никакие владения. И деньги тоже, если они есть. Я  возьму
только этот проклятый титул.
     - Но...
     -  Все,  что  требуется от вашего юриста, - это составить четкий  и  ясный
документ,  в  котором будет написано, что вы объявляете меня своим наследником.
На это уйдет не больше четверти часа. Я собираюсь в Бриншир, оттуда - в Лондон.
Я уеду, как только документ будет подписан.
     -  Ян,  -  начал Эдвард, но, взглянув на лицо внука, понял, что упрашивать
бесполезно,  и  замолчал. Гордость и непреклонная воля, решительность  и  сила,
которые  свидетельствовали  о том, что это его внук,  одновременно  делали  его
недосягаемым  для него. Слишком поздно. Удивленный тем, что Ян отказывается  от
богатства  и  согласен взять только титул, старик тяжело  поднялся  и  вышел  и
коридор  сказать юристу, чтобы тот занялся составлением документов,  включив  в
них  все  владения  и доходные предприятия Торнтонов. В конце  концов  он  тоже
Торнтон, и у него тоже есть гордость.
      Пусть через час Ян уедет, но он уедет обладателем всех богатств владений,
которые  принадлежат ему по праву рождения. Когда герцог вернулся, Ян  стоял  у
окна.
     -  Все  готово,  - сказал Эдвард, опускаясь на стул. При  этих  словах  Ян
немного  расслабился - наконец все закончилось. кивнул, налил себе еще виски  и
сел напротив деда.
     После нескольких минут, в течение которых было слышно то ко тиканье часов,
герцог нарушил молчание:
     - Насколько я понимаю, тебя следует поздравить. Ян вздрогнул. О помолвке с
Кристиной, которую он собирался расторгнуть, еще не было объявлено.
     -  Кристина Тэйлор - прекрасная молодая женщина. Я знал ее деда и дядю  и,
конечно, отца - графа Мельбурнского. Она будет тебе отличной женой, Ян.
     - Поскольку двоеженство является в этой стране преступлением, я считаю это
маловероятным.
     Герцог  был  неприятно  удивлен тем, что получил неверную  информацию,  и,
отпив еще один глоток шампанского, спросил:
     - В таком случае могу я спросить, кто же эта счастливая молодая женщина?
     Ян  открыл  было  рот, чтобы послать его к черту, но тот жест,  каким  дед
медленно  поставил бокал на стол, почему-то встревожил его. Он молча  наблюдал,
как старик начал подниматься.
     -  Я  отвык от спиртного, - извиняясь, сказал герцог. - Наверное, мне надо
немного отдохнуть. Если не трудно, позвони, пожалуйста,,
     Ормсли, - севшим голосом попросил он. - Он знает, что делать.
     Ян  позвонил. Буквально через секунду в гостиную вошел Ормсли и, подхватив
герцога,  повел его по лестнице. Немедленно послали за доктором. Через  полчаса
доктор  взбежал  по лестнице, на ходу расстегивая сумку с инструментами,  и  Ян
остался в гостиной ждать, отгоняя от себя мрачные мысли о том, что приехал  как
раз вовремя, чтобы присутствовать при кончине своего деда.
     Однако  доктор,  спустившийся  через некоторое  время  вниз,  рассеял  его
тревогу.
     -  Я  много  раз  предупреждал  герцога, чтобы  он  не  пил  спиртного,  -
возмущенно сказал он. - Спиртное губительно для его сердца. Сейчас он отдыхает.
Часа через два вы сможете повидать его.
       Яну  хотелось быть безразличным. Он говорил себе, что этот  старик,  так
похожий на него самого, ничего для него не значит, и тем не менее вдруг услышал
свой голос, который спрашивал:
     - Сколько ему еще осталось? Доктор развел руками.
     - Кто знает? Неделя, месяц, год, может быть, больше. У него Слабое сердце,
но  сильный дух, и сейчас он сильнее, чем когда-либо, - заметил доктор, надевая
светлый плащ, который подал ему Ормсли.
     -  Что  вы  хотите сказать этим "сильнее, чем когда-либо"? Врач недоуменно
улыбнулся.
     -  То  есть как это что? Я хочу сказать, что ваш приезд очень много значит
для него, милорд. Он произвел на герцога поразительный эффект, я бы даже сказал
-  чудодейственный.  Обычно он ворчит на меня, когда плохо  себя  чувствует,  а
сегодня  едва  не  сжал меня в объятиях, крича, что к нему  приехали  вы.  Если
честно,  мне  было  приказано "пойти взглянуть на вас", - признался  доктор,  -
хотя,  конечно, это нужно было сделать незаметно. - Засмеявшись, он добавил:  -
Он сказал, что вы красивы, как дьявол.
     Ян  постарался заглушить в себе все эмоции и никак не прореагировал на эти
слова.
     -  Всего  доброго, милорд, - попрощался доктор. - Леди, - он повернулся  к
сестрам герцога, которые беспокойно выглядывали в коридор, и приподнял шляпу.
     -  Пойду  погляжу  на  него, - объявила после ухода доктора  Гортензия  и,
повернувшись  к  сестре, сурово предупредила: - Смотри, не надоедай  Яну  своей
болтовней.  И  не вмешивайся, - скрипучим голосом добавила она,  поднимаясь  по
лестнице.
     В  течение  следующего часа Ян мерил шагами комнату, а Чэрити с величайшим
интересом  наблюдала  за ним. Единственным, чего ему сейчас  не  хватало,  было
время,  и  именно  время  он  сейчас терял. При  таких  темпах  к  моменту  его
возвращения  в Лондон Элизабет успеет родить своего первенца. А ведь  до  того,
как  он  сможет  появиться перед ее дядей, ему еще нужно  встретиться  с  отцом
Кристины и сообщить ему о расторжении помолвки.
     -  Ведь  ты  не уедешь сегодня, правда, мой дорогой мальчик? -  неожиданно
спросила Чэрити.
     Сдержав вздох раздражения, Ян покачал головой.
      - Боюсь, мне придется уехать, мэм.
     - Его сердце будет разбито.
     -  Он  выживет,  -  жестко  ответил Ян, подавив желание  сказать  ей,  что
сомневается в том, что там есть чему разбиваться.
     После  этих слов старая леди уставилась на него так пристально, что Ян  не
мог  понять,  то ли она задумалась о чем-то своем, то ли пытается  угадать  его
мысли.  Задумалась,  наконец  решил он, когда она  встала  и  сказала,  что  он
обязательно должен посмотреть рисунок с воробьями, который сделал его отец  еще
мальчиком.
     - Как-нибудь в другой раз, - отказался Ян.
     -  Я  думаю,  это  нужно сделать именно сейчас, - она  по-птичьи  склонила
головку набок.
     Мысленно  проклиная  ее,  Ян  снова начал  отказываться,  но  потом  вдруг
подумал,  что  это поможет ему убить время, и согласился. Она  провела  его  по
длинному коридору в комнату, которая показалась
     Яну  личным  кабинетом  его деда. Войдя туда, Чэрити  задумчиво  приложила
палец к губам.
     -  Где  же  этот  рисунок?  Ах, да, вспомнила,  -  радостно  сказала  она.
Просеменив  к  письменному столу, она провела по дну ящика, будто  ища  скрытый
замок.  -  Тебе  он понравится, я уверена. Где же этот замок? - бормотала  она,
прикидываясь  рассеянной, забывчивой старушкой. - Ах, вот же он! -  воскликнула
Чэрити  и выдвинула ящик. - Он, должно быть, здесь, - сказала она, указывая  на
открытый ящик. - Поройся в бумагах и найдешь.
     Ян   отказался  рыться  в  чужом  столе,  но  Чэрити  не  страдала  особой
щепетильностью. Засунув руки в ящик по локоть, она вытянула толстую пачку бумаг
и бросила на стол.
     -  Так, а какой же из них я искала? - разбирая их, приговаривала она. -  У
меня уже не те глаза, что были раньше. Ян, милый, ты не видишь здесь птичку?
     Ян  оторвал  от часов раздраженный взгляд, чтобы взглянуть на  разложенные
листки,  и остолбенел. Прямо на него со множества рисунков смотрел он сам.  Вот
он стоит за штурвалом своего первого корабля, который положил начало его флоту,
вот  он  идет  мимо  сельской деревушки в Шотландии с  молоденькой  деревенской
девушкой,  которая  подняла к нему смеющееся лицо, вот он шестилетний  -  очень
серьезный, сидит верхом на своем маленьком пони, вот он семи-, восьми-, девяти-
и  десятилетний...  Помимо рисунков, здесь были дюжины подробнейших  отчетов  о
жизни  Яна - начиная с общих описаний и кончая конкретными событиями  с  точным
указанием мест и дат.
     -  Ну  что,  нашел  птичку,  дорогой? - невинно  поинтересовалась  Чэрити,
пристально  изучая не бумаги, разложенные на столе, а самого  Яна,  у  которого
начала пульсировать жилка на шее.
     - Нет.
     -  Тогда  она,  должно  быть, в классной! Конечно, - радостно  прощебетала
старая леди, - она наверняка там. Как это на меня похоже, сказала бы Гортензия,
- сделать такую глупую ошибку.
     Ян оторвал взгляд от этих наглядных доказательств того, что дед пристально
следил за его жизнью почти с самого рождения, во всяком случае, с того момента,
как  он начал выходить за пределы дома на своих собственных маленьких ногах,  и
посмотрел ей в лицо.
     -  Гортензия не слишком проницательна, - улыбнулся он. - На мой взгляд,  у
вас хитрости побольше, чем у лисы.
     Чэрити лукаво улыбнулась и приложила палец к губам.
     -   Только  не  говорите  этого  ей,  ладно?  Гортензии  доставляет  такое
удовольствие думать, что она умнее меня.
     -  Каким образом он добывал все эти сведения? - вопросом остановил ее  Ян,
потому что она уже собралась уйти и оставить его здесь одного.
     -  Многие  из этих рисунков сделала одна женщина, которая жила  в  деревне
неподалеку  от  вас.  А  когда  ты куда-нибудь уезжал,  он  специально  нанимал
художника,  который  должен был ехать туда же и делать зарисовки.  Побудь  пока
здесь - здесь тихо и хорошо, а мне нужно кое-куда сходить.
     Ян  знал, что она уходит, чтобы он мог рассмотреть все это без свидетелей.
Какое-то мгновение он сомневался, нужно ли ему здесь оставаться, потом медленно
опустился  на  стул  и начал просматривать отчеты о самом себе.  Все  они  были
написаны  неким мистером Эдгаром Норвичем, и по мере того, как Ян  просматривал
толстую пачку писем, его злость на деда за столь беспардонное вторжение  в  его
личную  жизнь  начала проходить, и он с увлечением погрузился в летопись  своей
жизни.  Почти каждое письмо начиналось с извинений, из которых явствовало,  что
герцог постоянно упрекал его за недостаточно подробные отчеты.
      Верхнее письмо начиналось так,
     "Прошу Вашу светлость простить мне мое непреднамеренное упущение. Я  забыл
упомянуть, что мистер Торнтон любит иногда выкурить сигару, причем предпочитает
сигары с обрезанными кончиками..."
     Следующее письмо начиналось так:
     "Я  не  предполагал.  Ваша  светлость, что Вы  захотите  узнать,  с  какой
скоростью бежала его лошадь на скачках. Мне казалось достаточным сообщить,  что
она выиграла забег".
     Письма  были затертыми, с загнутыми концами, из чего Ян сделал вывод,  что
их перечитывали неоднократно. Кроме того, из некоторых комментариев на полях он
заключил, что герцог гордился его успехами:
     "Вам  будет приятно узнать. Ваша светлость, что из Яна получился  отличный
выжлятник, как Вы и предполагали..."
     "Я, как и многие другие, совершенно согласен с Вами, что мистер Торнтон  -
настоящий математический гений..."
     "Уверяю  Вас,  Ваша  светлость,  что Ваша тревога  по  поводу  этой  дуэли
совершенно напрасна. Это было всего лишь поверхностное ранение в руку, и ничего
больше".
     Ян  выбирал письма наобум, не замечая, как в баррикаде, которую он воздвиг
между собой и дедом, появляется брешь.
     "Ваша  светлость, - в необычно раздраженном тоне писал Эдгар Норвич, когда
Яну  было одиннадцать, - ваше предложение пригласить доктора, который сумел  бы
тайно осмотреть Яна на предмет его больного горла, совершенно невыполнимо. Даже
если   бы   мне   удалось  найти  такого,  который  согласился  бы  прикинуться
заблудившимся  путником, я не представляю, каким образом он мог  бы  ухитриться
заглянуть мальчику в горло, не возбудив при этом подозрений!"
     Минуты переходили в часы, и Яна все сильнее охватывало смятение. Перед ним
проходила  вся  его  жизнь,  с ее достижениями и прегрешениями.  Ему  регулярно
попадались  упоминания  о  его карточных выигрышах  и  проигрышах,  описания  и
рисунки всех его кораблей, подробные отчеты о его финансовых операциях.
     Ян  медленно  открыл ящик, запихнул бумаги обратно, вышел  из  кабинета  и
пошел в гостиную, где его и нашел Ормсли, чтобы сказать, что герцог желает  его
видеть.
      Когда Ян вошел к деду, тот, облаченный в домашний халат, сидел в кресле у
камина. Вид у него был на удивление бодрый.
     -  Вы  выглядите... - Ян заколебался, недовольный охватившим его  чувством
облегчения  оттого,  что  дед так хорошо выглядит, - поправившимся,  -  коротко
закончил он.
     -  Я  уже  давно не сочувствовал себя так хорошо, - заявил герцог.  Ян  не
знал,  чем  вызвано  это  заявление  -  то ли  его  самочувствие  действительно
улучшилось, то ли это было проявлением силы духа, которой так восхищался  врач.
- Бумаги готовы, я уже подписал их. Я... взял на себя смелость приказать подать
сюда  обед...  в надежде, что ты не откажешься разделить со мной трапезу  перед
отъездом. Ведь тебе все равно придется где-нибудь поесть.
     Ян нерешительно кивнул и увидел, как обрадовало герцога его согласие.
     - Отлично! - С сияющим лицом он вручил Яну бумаги и перо.
     С  тайным  удовлетворением  он  смотрел, как  Ян,  не  глядя,  подписывает
документы,  тем  самым  принимая  не  только  титул,  но  и  сопутствующее  ему
состояние. - Теперь мы можем продолжить разговор, который нам пришлось прервать
внизу, в гостиной. О чем мы там говорили? - спросил он внука, принимая от  него
обратно бумаги.
     Мыслями  Ян все еще пребывал в кабинете - за письменным столом, заваленным
его  портретами и письмами, в которых содержалась история его жизни,  и  потому
рассеянно посмотрел на старика.
     - Ах, да, - вспомнил герцог, - мы обсуждали твою будущую жизнь. Так кто же
эта счастливая молодая леди?
     Закинув ногу на ногу, Ян откинулся в кресле и, немного помолчав, небрежным
тоном спросил:
     - А вы разве не знаете? - он с деланным удивлением приподнял одну бровь. -
Мне  об  этом  известно  уже  пять дней. Или письмо от  мистера  Норвича  опять
запаздывает?
     Дед сразу как-то сжался в своем кресле, будто разом состарился.
     -  Чэрити,  - тихо сказал он. Тяжело вздохнув, он поднял на Яна  умоляющий
взгляд, сумев, однако, при этом не утратить достоинства: - Ты сердишься?
     - Не знаю.
     Герцог кивнул. - Знаешь ли ты, как трудно иногда бывает сказать: "Прости"?
      - И не говорите, - отрывисто бросил Ян.
     Дед издал долгий вздох и снова кивнул, смиряясь с ответом Яна.
     - Хорошо, тогда можем мы просто поговорить? Хотя бы немного?
     - О чем бы вы хотели поговорить?
     - О твоей будущей жене, например, - с теплотой в голосе ответил дед. - Кто
она?
     - Элизабет Камерон.
     -  Элизабет  Камерон? - изумленно переспросил герцог. - Мне  казалось,  ты
покончил с этой историей еще два года назад. Ян подавил угрюмый смешок.
     - Я немедленно пошлю ей свои поздравления, - заявил герцог.
     - Они будут преждевременны, - коротко бросил Ян. Но не прошло и часа, как,
разомлевший от бренди и усталости, убаюканный тонкими ненавязчивыми расспросами
деда,  он нехотя поведал деду, как обстоят дела, и с удивлением обнаружил,  что
ему  не надо рассказывать о тех слухах, которые связаны с именем Элизабет, и  о
ее репутации в свете. Как и сказала Люсинда Трокмортон-Джонс, это было известно
всем, даже его деду.
     -  Поверь  мне,  Ян, - предупредил его герцог, - если ты  думаешь,  что  в
обществе  забудут о ее проступке, простят и примут ее только  потому,  что  она
твоя  жена,  ты  сильно  ошибаешься. Они "не заметят"  твоего  участия  в  этой
некрасивой истории, как, собственно, они уже и сделали, потому что ты  мужчина,
и  мужчина  богатый,  не говоря уж о том, что теперь ты маркиз  Кенсингтонский.
Конечно, они будут терпеть Элизабет, если ты сделаешь ее маркизой, у них просто
не будет выбора, но они не откажутся от малейшей возможности уколоть ее, и как
можно   больнее.  Чтобы  заставить  общество  снова  принять  ее  как   равную,
потребуется  некая  демонстрация  силы  со  стороны  высокопоставленных   особ,
пользующихся особым влиянием. В противном случае она останется парией.
     Что  касается самого Яна, то он совершенно спокойно и без колебаний послал
бы  это  общество  ко всем чертям, но беда в том, что именно  туда  общество  и
отправило Элизабет, а ему хотелось залечить ее раненую гордость. Пока Ян думал,
как ему поступить, дед вдруг решительно заявил:
      - Я поеду в Лондон, чтобы находиться рядом, когда будет объявлено о твоей
помолвке.
     - Нет, - резко ответил Ян и плотно сжал челюсти. Одно дело - отказаться от
ненависти  к этому человеку и совсем другое - позволить ему влезть в его  жизнь
или принимать от него помощь.
     -  Я  понимаю, почему ты отказываешься от моей помощи, - спокойно  ответил
дед.  -  Но я предложил ее не только потому, что это доставит мне удовольствие.
Есть  и  другие  веские  причины: во-первых, моя поддержка  и  горячее  желание
назвать Элизабет своей внучкой сразу же невероятно возвысят ее в глазах  света.
Практически  я  чуть ли не единственный человек, который может склонить  мнение
света  в  ее  пользу.  А  во-вторых, - продолжил  герцог,  ухватившись  за  эту
возможность,  посланную ему Богом, - до тех пор, пока нас  с  тобой  не  увидят
вместе  хотя  бы  один  раз, в обществе по-прежнему будут сомневаться  в  твоих
правах  на  наследство и титул. Другими словами, ты можешь называть  себя  моим
наследником,  но до тех пор, пока в обществе не увидят, что я сам признаю  тебя
таковым,  эти люди так до конца и не поверят в это, что бы ты там ни говорил  и
что  бы  ни  писали  газеты. Таким образом, если ты  хочешь,  чтобы  к  маркизе
Кенсингтонской  относились с должным уважением, то для начала  должен  добиться
своего  собственного  признания  маркизом Кенсингтонским.  Это  неразделимо.  И
действовать  нужно не торопясь, - подчеркнул он, - постепенно,  шаг  за  шагом.
Если  мы будем поступать именно так, никто не посмеет поднять против нас голос,
а впоследствии им придется принять и леди Элизабет.
     Ян  не  знал, что ответить, сотни мыслей роились у него в голове  и  сотни
чувств терзали его сердце.
     - Мне надо подумать, - сказал он.
     -  Понимаю,  -  тихо  отозвался герцог. - На тот случай,  если  ты  решишь
прибегнуть к моей поддержке, я завтра утром поеду в
     Лондон и буду жить в своем городском доме.
     Ян  поднялся,  собираясь  уходить, и герцог тоже встал  с  кресла.  Старик
неловко  протянул  внуку руку и, поколебавшись, Ян протянул  свою.  Рукопожатие
деда оказалось неожиданно крепким.
     - Ян, - с отчаянием в голосе вдруг сказал он, - если бы я мог вернуться на
тридцать два года назад, я бы поступил иначе.
     Клянусь тебе.
      - Не сомневаюсь, - отчужденно произнес Ян.
     -  Как  ты думаешь, - прерывающимся голосом продолжил старик, - ты сможешь
когда-нибудь простить меня?
     - Не знаю, - честно признался Ян. Дед кивнул и отпустил его руку.
     - Я буду в Лондоне через неделю. А когда ты планируешь быть там?
     -  Пока  трудно  сказать. Это зависит от того, сколько  времени  уйдет  на
переговоры  с отцом Кристины и дядей Элизабет. Потом нужно будет объяснить  все
самой Элизабет. Учитывая все это, к пятнадцатому я надеюсь успеть.

                                   Глава 19
     
     Элизабет  медленно  встала,  пальцы ее нервно  сжались  в  кулаки,  и  она
взволнованно  посмотрела  на  Александру  Таунсенд,  прогуливающуюся  по  своей
великолепной просторной гостиной, отделанной в зеленовато-кремовых тонах.
     -  Алекс,  это  безумие! - сердито воскликнула Элизабет. -  Дядя  дал  мне
отсрочку до двадцать четвертого, а сегодня уже пятнадцатое! Как ты можешь звать
меня  сегодня на бал, когда моя жизнь, можно сказать, уже кончена! За  все  это
время мы так ничего и не придумали!
     -  У  тебя есть выход, - уговаривала ее Алекс. - Во всяком случае,  с  тех
пор, как ты приехала, мне приходит в голову только одна идея.
     Элизабет  перестала закатывать глаза к потолку и резко  тряхнула  головой,
решительно  давая  понять,  что Алекс совсем изменил  здравый  смысл.  Элизабет
мчалась  в  Англию как сумасшедшая, надеясь отговорить дядю, но он встретил  ее
радостным сообщением:
     -  Я получил встречное предложение от лорда Марчмэна. У него выше титул  и
больше состояние, поэтому весьма вероятно, что мне не придется давать за  тобой
слишком   много  денег.  В  общем,  я  написал  ему  и  попросил   окончательно
определиться до двадцать четвертого.
     Элизабет  взяла себя в руки и постаралась использовать хорошее  настроение
дяди, чтобы уговорить его отпустить ее до этого времени и Лондон. И дядя, зная,
что  скоро ему наконец удастся сбыть ее с рук, оказался на редкость покладистым
и согласился.
     -  Очень  хорошо.  Сегодня  десятое, ты можешь  пробыть  там  до  двадцать
четвертого. Если Марчмэн сделает официальное предложение, я дам тебе знать.
     -  Я...  я, наверное, захочу посоветоваться с Александрой Таунсенд  насчет
приготовлений  к  свадьбе, - стала на ходу придумывать Элизабет,  надеясь,  что
подруга  сумеет найти способ избавиться и от второго жениха. - Она  весь  сезон
будет в Лондоне, и я могла бы пожить у нее.
     -  Если ты возьмешь с собой своих слуг, то можешь пожить и в моем доме,  -
великодушно предложил дядя. - Да, пожалуй, будет неплохо, если ты поживешь пока
в  Лондоне. И Белховен всегда сможет навестить тебя, если ему захочется с тобой
повидаться.  Кстати,  пока  будешь  в  Лондоне,  можешь  заодно  заказать  себе
свадебное платье. Разумеется, не чересчур дорогое, - нахмурившись, добавил  он.
-  Я  не  вижу смысла устраивать пышную свадьбу в городе, когда можно прекрасно
обойтись скромным венчанием в Хэвенхёрсте. Да и платье, если подумать, не нужно
заказывать  -  ведь  осталось  подвенечное платье  твоей  матери,  которое  она
надевала всего один раз.
     Элизабет  не  стала  напоминать ему, что ее  мать  венчалась  при  большом
скоплении  народа  в  Сент-Джеймской церкви, и на ней было роскошное,  расшитое
жемчугом  платье  со шлейфом длиной пятнадцать футов, и что венчаться  в  таком
платье в скромной деревенской церквушке по меньшей мере нелепо. Кроме того, она
все  еще надеялась, что ей удастся избежать свадьбы. А если не удастся, то  тем
более у нее не было ни малейшего желания обсуждать свой свадебный наряд.
     К  настоящему  моменту  она  прожила у  Алекс  уже  пять  дней,  занимаясь
исключительно тем, что придумывала и отвергала различные способы избавления  от
замужества.  И  вдруг Алекс опять начала разговоры о том,  что  Элизабет  нужно
восстановить  свою репутацию в обществе, да еще решила сделать  это  непременно
сегодня  вечером. Ко всем прочим несчастьям, сэр Фрэнсис Белховен  осаждал  дом
дяди Джулиуса на Променад-стрит, не давая Элизабет проходу.
     -  Элизабет, - сказала Алекс решительным голосом. - Я готова признать, что
еще  не проработала план во всех деталях, поскольку он родился только три  часа
назад  -  у меня просто не было на это времени, как ты понимаешь, - но если  ты
наконец присядешь и согласишься выпить чаю, я постараюсь объяснить тебе, в  чем
его смысл.
     -  Пойти  сегодня  на  бал  - это не выход, - сказала  Элизабет,  послушно
опускаясь на прелестную маленькую кушетку, обтянутую зеленым шелком.  Это...  -
это настоящий кошмар!
     -  Может  быть,  ты  позволишь мне объяснить?  Ты  можешь  сколько  угодно
сопротивляться, но это совершенно бессмысленно, так как я уже задействовала все
имеющиеся  у  меня  возможности и отказываться от этого поздно.  Поэтому  я  не
собираюсь выслушивать никаких возражений.
     Нервным  движением  Элизабет откинула волосы  со  лба  и  нехотя  кивнула.
Александра  указала  глазами  на чашку с чаем,  которую  лакей  поставил  перед
Элизабет, и та со вздохом взяла ее и поднесла ко рту.
     - Объясняй.
     -  Я  думаю, нет смысла напоминать тебе, что в нашем распоряжении осталось
всего девять дней. Девять дней, чтобы подыскать тебе более подходящего мужа.
     Элизабет подавилась чаем.
     - Что? Ты шутишь!
     -  Ничуть, - спокойно возразила Алекс, отпив глоток из своей чашки.  Когда
ты  дебютировала, то получила пятнадцать предложений за четыре недели. Если  ты
тогда  могла  завоевывать по половинке жениха в день,  я  не  вижу  причин,  по
которым сейчас, за полных девять дней, ты не сможешь найти себе хотя бы  одного
жениха,  который был бы тебе приятен. Даже учитывая тот старый скандал.  Сейчас
ты стала еще красивее, чем два года назад.
     При упоминании о скандале Элизабет побледнела.
     - Я не могу, - дрожащим голосом сказала она. - Я не могу снова появиться в
свете и посмотреть людям в глаза. Не сейчас!
     - Возможно, одна ты и не смогла бы этого сделать, но сегодня вечером ты не
будешь  одна.  С тех пор, как мне пришел в голову этот план, я не сидела  сложа
руки.  Сезон  только  начался, и не все еще вернулись в Лондон,  но  я  послала
записку  бабушке своего мужа, чтобы она сразу же, как приедет, заехала ко  мне.
Она  должна  приехать сегодня, и сегодня же собирался вернуться из  Хостонского
поместья  мой муж, правда, он сначала зайдет в какой-нибудь из своих  клубов  и
появится  дома только вечером. Ему я тоже отправила длинное письмо,  в  котором
объяснила  всю  ситуацию и попросила присоединиться к нам на  балу  в  половине
одиннадцатого. И еще я попросила своего зятя Энтони сопровождать тебя на  балу.
Так  что, как видишь, рядом с тобой будут как минимум четверо. Возможно, это  и
не  так много, но ты даже не представляешь, каким громадным влиянием пользуются
мой муж и его бабушка.
     Александра с нежностью посмотрела на Элизабет и ободряюще добавила:
     -  Вдовствующая  герцогиня  Хостонская обладает колоссальным  влиянием  на
общество   и   беззастенчиво  пользуется  этим.  Ей  доставляет  необыкновенное
удовольствие  видеть, как люди подчиняются ее воле. Ты еще не  знакома  с  моим
мужем,  -  с  улыбкой заметила Алекс, - но Джордан пользуется чуть  ли  не  еще
большим  влиянием, чем герцогиня, и он никому не позволит сказать  против  тебя
хоть слово. Если он будет рядом с нами, никто не посмеет даже попытаться.
     - А он... он знает про меня? Ну... я хочу сказать, кто я такая?
     И что обо мне говорят?
     -  Я  вкратце  рассказала ему в письме, что случилось два  года  назад,  и
написала, как много ты для меня значишь. Я бы рассказала ему раньше, но с  того
момента,  как  я  приезжала к тебе в Хэвенхёрст, мы с ним еще не  виделись.  Он
ездил  по нашим поместьям и приводил в порядок дела - ведь нас не было в Англии
целых полтора года.
     Элизабет  почувствовала слабость в ногах при мысли о том, что  муж  Алекс,
вернувшись сегодня вечером в Лондон, сочтет ее неподходящей подругой для  своей
жены  или  скажет,  что  не собирается претворять в жизнь  их  безумные  планы.
Представив  себе  эту  неприятную  и  унизительную  ситуацию,  Элизабет   вдруг
вспомнила,  что  у  нее нет подходящего платья, и с радостью уцепилась  за  это
препятствие.
     - Ничего не выйдет! - облегченно выдохнула она.
     - Почему?
     - Мне нечего надеть!
     -  Ну,  это ерунда. - Алекс небрежно махнула рукой. - Ты наденешь  платье,
которое  я привезла из Франции. - Она подняла руку, чтобы предупредить  протест
Элизабет. - Я все равно не смогу его больше носить, - спокойно сказала она. - Я
уже слишком раздалась в талии.
       Элизабет  бросила недоверчивый взгляд на тонкую талию подруги,  а  Алекс
продолжила:
     -  На  следующий  год оно выйдет из моды, поэтому будет справедливо,  если
хотя бы ты сможешь его надеть. Я уже послала записку Бентнеру, чтобы он прислал
сюда Берту со всем необходимым, - Алекс обезоруживающе улыбнулась, - потому что
на Променад-стрит я тебя сегодня уже не отпущу. У меня есть сильное подозрение,
что  если я сделаю это, то через пару часов ты пришлешь мне записку, что у тебя
разыгралась страшная мигрень и ты лежишь в кровати, обвязав голову полотенцем.
     Несмотря  на  страх и волнение, Элизабет не удержалась и фыркнула,  потому
что именно об этой возможности только что подумала.
     - Я согласна на этот план, - медленно произнесла она, и ее большие зеленые
глаза  твердо встретились с голубыми глазами подруги, - но только в том случае,
если  у  бабушки  твоего  мужа  не  возникнет  против  меня  абсолютно  никаких
возражений.
     Огромный вздох облегчения вырвался из груди Алекс.
     - Предоставь это мне.
     В дверях появился дворецкий и торжественно объявил:
     - Только что прибыла вдовствующая герцогиня, ваша светлость. Я проводил ее
в желтую гостиную, как вы приказали.
     Алекс   поднялась   со   стула  и,  изображая   уверенность,   которой   в
действительности не чувствовала, сказала:
     -  Я только перекинусь с ней парой слов. Мне бы хотелось сначала объяснить
ей  кое-что  наедине.  -  На полпути к двери она остановилась  и,  оглянувшись,
нерешительно добавила: - Мне нужно тебя кое о чем предупредить. Дело в том, что
бабушка моего мужа иногда бывает немного... резковата.
     "Пара  слов", которой перекинулась Алекс с герцогиней, заняла  значительно
меньше  пяти  минут,  но  Элизабет  смотрела на  часы  в  страшном  напряжении,
представляя,  с  каким негодованием и неохотой будет воспринята просьба  Алекс.
Когда  дверь гостиной распахнулась, Элизабет была уже настолько взвинчена,  что
вскочила на ноги и застыла, чувствуя себя неуклюжей и нелепой. Об руку с  Алекс
в  комнату  торжественно вплыла самая величественная женщина, какую она  когда-
либо  видела.  Вдовствующая герцогиня Хостонская обладала царственной  осанкой,
высоким  ростом  и  пронзительными ореховыми глазами. Аристократический  нос  и
надменное   выражение   лица  с  безупречно  гладкой  белой   кожей   усиливали
внушительное впечатление, которое производила эта женщина.
     В  устрашающем  молчании  она подождала, пока Алекс  закончит  официальное
представление и Элизабет присядет в реверансе. Так же молча герцогиня подняла к
своим  холодным  ореховым глазам лорнет и осмотрела Элизабет с головы  до  ног.
Стоя под этим взглядом, Элизабет мысленно уже распростилась с надеждой, что эта
женщина  согласится  оказать  ей покровительство - добровольно  или  поддавшись
уговорам Алекс.
     Когда герцогиня соблаговолила наконец заговорить, Элизабет услышала резкий
завывающий голос.
     - Юная леди! - безо всякого вступления начала она. - Александра только что
объяснила  мне, что хотела бы заручиться моей помощью, чтобы заново представить
вас  свету.  Однако, как я сказала Александре, ей нет никакой  нужды  посвящать
меня  в  детали  скандала,  вызванного  вашими  отношениями  с  неким  мистером
Торнтоном  два  года назад. Они мне прекрасно известны, так  же,  как  и  всему
остальному  обществу.  -  Она  подождала,  пока  это  бестактное  и  неуместное
замечание  произведет свой губительный эффект, задев гордость  Элизабет,  после
чего  вопросила:  - Что я хочу сейчас знать, так это можно ли  ожидать  от  вас
повторения  подобной  истории  в  случае, если я  соглашусь  выполнить  просьбу
Александры.
     Элизабет почувствовала, как в ней закипает возмущение, но все-таки  сумела
сохранить  внешнее спокойствие и не отвести взгляда, и, хотя голос  ее  немного
дрожал, он оставался спокойным и ясным:
     -  Я  не могу сдержать злые языки, ваша светлость. Если бы это было в моей
власти,  я  не стала бы предметом того скандала два года назад. Однако  я  хочу
поставить  вас  в  известность,  что не имею ни малейшего  желания  быть  вновь
представленной этому обществу. У меня до сих пор не зажили шрамы от  последнего
общения  с  высшим  светом. - Вложив в слова "высший  свет"  как  можно  больше
презрения, Элизабет закрыла рот и приготовилась к словесному четвертованию, так
как  вдовствующая  герцогиня  выслушала ее речь, грозно  сдвинув  свои  белесые
брови.  Однако  через  секунду светло-ореховые глаза засветились  чем-то  вроде
одобрения и обратились к Александре. Коротко кивнув ей, герцогиня сказала,
      - Согласна с тобой, Александра. Она обладает достаточной выдержкой, чтобы
пройти  через это испытание. Забавно, не правда ли, - продолжила она, с улыбкой
обращаясь  к  Элизабет,  -  что, с одной стороны, мы, так  называемое  светское
общество,  гордимся своими хорошими манерами, а с другой - большинство  из  нас
предпочитает любым другим развлечениям перемывание друг другу косточек?
     Элизабет медленно опустилась на стул, с которого вскочила несколько  минут
назад, а герцогиня устроилась на кушетке и задумчиво сощурила глаза.
     -  На  балу у Виллингтонов сегодня будет настоящее столпотворение, - через
минуту сказала она. - Возможно, нам это даже на руку - там соберется весь свет,
а   значит,  потом  будет  меньше  разговоров,  так  как  все  увидят  Элизабет
собственными глазами.
     -  Ваша светлость, - начала взволнованная Элизабет, чувствуя необходимость
выразить герцогине свою признательность, - вы необычайно добры, что согласились
на...
     -  Чепуха,  -  недовольно оборвала ее герцогиня. - Я редко  бываю  доброй.
Приятной  -  временами...  - добавила она, и Алекс опустила  глаза,  в  которых
заискрился смех, - даже любезной, когда того требуют обстоятельства, но  доброй
я  бы себя не назвала. Добрая - вообще невыразительное слово. Как теплый чай. А
теперь   послушай  моего  совета,  девочка,  -  она  окинула  взглядом  бледное
заострившееся лицо Элизабет. - Поднимись к себе в комнату и хорошенько отдохни.
У  тебя утомленный вид, и это меня тревожит. А пока ты будешь отдыхать,  -  она
повернулась к Александре, - мы тут разработаем план действий.
     На  безапелляционное приказание герцогини Элизабет отреагировала  так  же,
как реагировали на ее приказы все: после секундного замешательства и побуждения
возразить она сделала то, что ей было велено.
     Алекс поспешно извинилась и пошла проводить Элизабет до ее
     комнаты.  Когда они вошли в спальню, Алекс стиснула Элизабет  в  дружеских
объятиях.
     -  Прости  меня  за  тот  ужасный момент,  она  сказала,  что  хочет  сама
убедиться, хватит ли у тебя мужества, но я и представить себе не могла, что она
сделает это таким способом. И тем не менее, радостно воскликнула Алекс, - я  же
говорила тебе, что ты ей ужасно понравишься, так и вышло!
     Алекс  удалилась,  шурша розовыми юбками, а Элизабет в приступе  внезапной
слабости  прислонилась  к  двери,  спрашивая  себя,  как  же  герцогиня  должна
обращаться с людьми, которые нравятся ей только немного.
     Вдовствующая герцогиня ждала Алекс в гостиной, и на лице ее было  написано
явное замешательство.
     -  Александра,  -  сразу же начала она, подливая себе чаю,  -  мне  только
сейчас  пришло в голову, что есть одно обстоятельство, о котором ты,  возможно,
не знаешь...
     Она умолкла, так как в дверях появился дворецкий.
     -  Простите,  ваша  светлость - обратился он к  Александре,  -  но  мистер
Бентнер очень просит вас выйти к нему. Он хочет вам что-то сказать.
     -  Кто такой мистер Бентнер? - недовольно поинтересовалась герцогиня после
того, как Александра просила немедленно проводить его в гостиную.
     -  Дворецкий  Элизабет, - с улыбкой пояснила Александра. - Он очень  милый
человек и, кстати, обожает романы о разных таинственных происшествиях.
     Секундой  позже в гостиную смело вошел плотный седой человек  в  несколько
заношенном черном костюме. Под резким, осуждающим взглядом герцогини он подошел
к Александре и, даже не извинившись за вторжение, уселся с ней рядом.
     --  В  своей записке вы сообщили, что у вас есть план, как вызволить  мисс
Элизабет из беды, мисс Алекс, - взволнованно заговорил он. - Я сам привез  сюда
Берту, поэтому и знаю об этом.
     -  Надежда очень слабая, Бентнер. В основном наш план состоит в том, чтобы
попытаться восстановить репутацию Элизабет в обществе и заставить всех забыть о
скандале с мистером Торнтоном.
     -  Мерзавец!  - выругался Бентнер. - Когда я слышу его имя,  у  меня  руки
чешутся придушить его. - Бентнер потряс кулаком.
     -  То  же самое чувствую и я, - кивнула головой Алекс. - Так что вот каков
наш план.
     Он  поднялся,  похлопал Александру по плечу и с добродушной фамильярностью
сообщил престарелой леди, которая своей каменной надменностью держала в  страхе
весь свет:
       -  Отличная у вас девушка, ваша светлость. Мы знаем мисс Алекс еще с тех
времен,  когда она была девчонкой и охотилась вместе с мисс Элизабет на лягушек
в нашем пруду.
     Вдовствующая  герцогиня,  возмущенная фамильярным  обращением  Бентнера  с
Алекс,  ничего  не ответила. В ледяном молчании она проводила его  взглядом  до
дверей.
     - Александра, - потрясенно сказала она, но Алекс рассмеялась и взяла ее за
руку.
     - Только не упрекайте меня за то, что я фамильярничаю со слугами, бабушка,
умоляю вас. Я все равно не изменюсь, а вы понапрасну будете расстраиваться. Вы,
кажется, хотели сказать мне что-то важное, когда появился Бентнер.
     Отвлеченная  этим  вопросом  от своего праведного  гнева  на  зарвавшегося
слугу, герцогиня строго сказала,
     -  Ты так беспокоилась о том, чтобы поскорее отвести меня к Элизабет и  не
мучить  ее  неизвестностью, что у меня даже не было времени  обсудить  с  тобой
некоторые  факты, которые имеют прямое отношение к нашему делу и  могут  сильно
тебя огорчить, если ты о них еще не знаешь.
     - Что это за факты?
     - Ты еще не читала сегодняшних газет?
     - Нет, а что?
     - В "Таймс" и "Лондонской газете" пишут, что Стэнхоуп собственной персоной
объявился  в  Лондоне и официально объявил своим законным внуком и  наследником
Яна  Торнтона. В принципе слухи о том, что он его внук, ходили давно,  но  лишь
немногие знали это наверняка.
     -  Я  ничего  не знала, - растерянно сказала Алекс, думая о том,  как  это
несправедливо, что беспринципный обманщик молодых девушек, причинивший  столько
горя  Элизабет, получил огромное состояние и будет жить припеваючи, в то  время
как ее подруге уготована самая жалкая участь.
     - Я вообще впервые услышала его имя шесть недель назад, когда мы вернулись
из путешествия и кто-то из знакомых рассказал мне о скандале.
     -  Ничего  удивительного. До последнего года его имя редко  упоминалось  в
светских  гостиных. Вы с Джорданом уехали в свадебное путешествие до  скандала,
поэтому ты не могла слышать о нем даже в связи с этим происшествием.
     -  Как  такой  негодяй сумел вызвать у кого-то желание сделать  его  своим
наследником? - возмущенно спросила Алекс.
     - Осмелюсь тебе заметить, что никто не "делал" его своим наследником. Он в
действительности является родным законным внуком Стэнхоупа. Несколько лет назад
мне  рассказал  об этом по секрету твой муж. Между прочим, тебе  нелишне  будет
узнать, что Джордан - один из немногих людей, которым Торнтон признался в этом.
     Александру охватили недобрые предчувствия, она опустила голову и поставила
чашку на блюдце.
     -   Джордан?  -  обеспокоено  переспросила  она.  -  Почему  этот  негодяй
разоткровенничался именно с Джорданом?
     -  Ты прекрасно знаешь, Александра, - резко заметила герцогиня, - что твой
муж  далеко  не всегда вел такую праведную жизнь, как сейчас. Во времена  своей
сумасшедшей юности они с Торнтоном вместе шатались по разным злачным  местам  -
играли,  пили  и  занимались  прочими вещами, которыми  занимаются  испорченные
молодые  люди.  Как раз этого я и опасалась - тебе ничего не  известно  про  их
дружбу.
     Алекс, чуть не плача, закрыла глаза.
     -  Я  так  рассчитывала на Джордана. Я думала, он поможет нам восстановить
доброе  имя Элизабет в свете. Я написала ему письмо, в котором рассказала,  как
ужасно  обошелся с ней один бессовестный негодяй, но не упомянула  имени.  Я  и
представить  себе  не могла, что он мог слышать его имя, не говоря  уж  о  том,
чтобы знаться с таким человеком. Я была так уверена, - упавшим голосом добавила
она,  - что как только он познакомится с Элизабет, то сделает все, чтобы помочь
ей.
     Герцогиня дотянулась до руки Алекс и успокаивающе сжала ее.
     -  Мы обе знаем, что Джордан никогда не откажет тебе в поддержке - будь то
его  друг или враг. Однако в данном случае, моя дорогая, он может и не выказать
столь безусловного сочувствия, когда узнает, кто тот бессовестный негодяй.  Вот
об этом-то я и хотела тебя предупредить.
       -  Элизабет не должна ничего знать, - с жаром сказала Алекс. - Если  она
узнает, ей будет непросто общаться с Джорданом, и я не смогу винить ее за  это.
Нет  в  жизни справедливости! - добавила она, бросив взгляд на раскрытый  номер
"Тайме" на журнальном столике. - Если бы она была, то этот совратитель невинных
душ  не стал бы маркизом, в то время как Элизабет не смеет показаться на людях.
Надеюсь,  он  получил только титул? Старый герцог, учитывая его  поведение,  не
должен давать ему ни шиллинга, ни клочка земли. Мне было бы легче, если  бы  он
оставался простым бедным шотландцем или игроком до мозга костей.
     Герцогиня безжалостно фыркнула.
     -  Не надейся, моя дорогая. И если он заставил Элизабет так думать о себе,
то он ее просто одурачил.
     -  Я  больше не хочу ничего слышать, - протестующе замахала руками  Алекс.
Помолчав,  она сердито вздохнула. - Нет, я. все-таки должна знать.  Пожалуйста,
расскажите мне.
     - Ну, рассказывать особенно нечего, - сказала герцогиня, надевая перчатки.
-  Вскоре  после скандала Торнтон исчез с горизонта. Затем, примерно через  год
или  чуть  меньше,  некто,  чье имя долгое время  держалось  в  секрете,  купил
великолепное  поместье  в Тилшире, чудесное место, ты знаешь  его,  назвал  его
Монтмэйн,  реконструировал - говорят, там работала целая армия  плотников  -  и
провел   современные   коммуникации.  Затем  проходит   несколько   месяцев   и
"неизвестный покупатель" приобретает роскошный особняк на Брук-стрит, сразу  же
начинает  переделывать его на современный манер, как и Монтмэйн. Общество  было
заинтриговано, все гадали, кто же владелец, а несколько месяцев  назад  к  дому
номер  одиннадцать на Брук-стрит подъехал Ян Торнтон и хозяином  вошел  в  этот
дом.  Два  года  назад все считали, что, кроме игры, он больше  ни  на  что  не
способен,  и  в  большинстве  уважаемых домов он  был  персоной  нон-грата.  Но
сегодня, с грустью должна тебе сообщить, он богаче царя Креза и желанный  гость
в  любой  гостиной, в которой соизволит появиться. К счастью, он это делает  не
так часто. - Герцогиня поднялась, собираясь уходить, и напоследок нанесла Алекс
последний  удар.  - Думаю, тебе можно сказать и еще кое-что, поскольку  сегодня
вечером ты и сама это поймешь.
       - Что вы имеете в виду? - испуганно спросила Алекс, в тревоге вставая  с
места.
     -  Шансы  Элизабет на успех на сегодняшнем балу значительно уменьшились  в
связи с заявлением Стэнхоупа.
     - Почему?
     -  Причина  очень  проста:  теперь, когда  Торнтон  приплюсовал  к  своему
богатству еще и титул, свет пересмотрит свое отношение к тому давнему  скандалу
и  будет  считать его всего лишь "джентльменским спортом". Однако это не  смоет
пятна с ее репутации. Ты понимаешь, о чем я говорю? - Алекс кивнула. - И еще, -
добавила она устрашающим тоном.
     - Боюсь, что я не выдержу этого. Что?
     -   У  меня,  -  провозгласила  ее  светлость,  -  нехорошее  предчувствие
относительно этого бала!
     То же самое в эту минуту можно было сказать об Алекс.
     -  Тони  согласился  сопровождать Элизабет, и Салли  тоже,  наверное,  там
будет, - неуверенно сказала она, имея в виду своего зятя и его жену, которые  в
настоящий  момент жили в деревне. - Но мне хотелось бы, чтобы рядом с  ней  был
кто-нибудь из холостых мужчин, кто-нибудь, на кого все смотрят снизу  вверх,  а
еще лучше - боятся. Родди Карстерс подошел бы идеально. Я отправила ему записку
с  просьбой посетить меня при первой возможности, но он вернется только завтра,
самое  раннее - сегодня вечером. Только бы мне удалось уговорить  его.  Все  до
смерти боятся его едких выпадов.
     - Меня они тоже до смерти боятся, - с гордостью напомнила герцогиня.
     -  Да,  я  знаю, - тускло улыбнулась Алекс. - Никто не осмелится выступить
против  Элизабет  прямо у вас на глазах, но Родди может запугать  их  до  такой
степени, что заставит по-настоящему принять ее.
     - Возможно. А может быть, и нет. Где и когда мы соберемся сегодня вечером,
чтобы  отправиться на это злополучное мероприятие? Алекс молитвенно  посмотрела
на  небеса,  потом мужественно улыбнулась. - Мы отправляемся  отсюда  в  десять
тридцать.  Я  попросила Джордана присоединиться к нам в холле у Виллингтонов  с
тем, чтобы в бальный зал мы вошли все вместе.

                                   Глава 20
     
     В половине девятого вечера того же дня Ян стоял на крыльце городского дома
дяди  Элизабет  и  с  трудом  подавлял зверское желание  убить  ее  дворецкого,
который,   казалось,  испытывал  столь  же  сильное  желание  нанести  телесные
повреждения Яну.
     -  Я  спрашиваю вас еще раз в том случае, если вы не поняли меня с первого
раза,  -  Ян  говорил  угрожающе ласковым голосом,  от  которого  обычные  люди
начинали бледнеть. - Где ваша хозяйка?
     Бентнер оставался все таким же румяным, разве что стал на тон светлее.
     -  Ее  нет  дома!  -  в который раз повторил он. Он не собирался  сообщать
местонахождение   Элизабет,  которая  впервые  после  полутора   лет   изоляции
отправилась  на  бал в надежде восстановить свое доброе имя, тем  более  он  не
собирался  сообщать  этого человеку, который запятнал  это  имя  и  у  которого
хватило наглости заявиться к ней в дом.
     - Я понял, что ее нет, но разве вы не знаете, где она?
     - Я этого не говорил.
     - Так где же она?
     - Мое дело - знать, а ваше - догадываться. За последние несколько дней Яну
пришлось проделать множество неприятных вещей, включая разъезды по всей Англии,
объяснение  с  возмущенным отцом Кристины и разговор с дядей Элизабет,  который
своей  алчностью  довел  его почти до бешенства. Ян  великодушно  отказался  от
приданого,  как  только  об  этом зашел разговор.  Однако  торгашество,  как  у
торговца  верблюдами, сидело у ее дяди в крови, и он моментально  почувствовал,
что  Яну необходимо получить его подпись на брачном контракте и что ради  этого
он  пойдет  на многое. Поэтому Джулиус Кэмерон решился на неслыханный поступок,
который  в  некотором роде удивил даже его самого, и вынудил Яна выкупить  свою
будущую жену за сто пятьдесят тысяч фунтов стерлингов.
     Покинув этого отвратительного человека, Ян поскакал в Монтмэйн, где пробыл
ровно столько времени, сколько потребовалось, чтобы запрячь лошадей в карету  и
разбудить  камердинера.  Оттуда  он отправился  в  Лондон,  в  своем  городском
особняке выкупался, сменил одежду и отправился по адресу, данному ему Джулиусом
       Камероном. И вот теперь, после всего этого, ему пришлось столкнуться  не
просто с отсутствием Элизабет, а еще и с самым наглым дворецким, какого он имел
несчастье  встречать.  Кипя  от  злости,  Ян  молча  развернулся  и  сбежал  по
ступенькам.  Дверь захлопнулась за ним с вызывающим грохотом.  Он  обернулся  и
утешил себя тем, что завтра этот тип будет уволен.
     Забравшись  в карету, он дал кучеру указание ехать обратно на  Брук-стрит.
Его  собственный  дворецкий открыл ему дверь с должной  почтительностью,  и  Ян
проследовал  мимо него, мрачный как туча. Поднявшись до середины  лестницы,  он
вдруг  подумал, что вечер пройдет быстрее, если он проведет его где-нибудь  вне
дома  и  отвлечется  от  тревожных мыслей о том, как встретит  его  предложение
Элизабет.
     Через  двадцать  пять  минут  он  вышел из  дома,  одетый  специально  для
"фараона" и велел кучеру ехать в "Блэкмор". Все еще хмурясь, он вошел  в  слабо
освещенный холл элитного мужского клуба, где играли по-крупному и в котором  он
состоял уже много лет.
     -  Добрый вечер, милорд, - приветствовал его старший лакей. Ян ограничился
коротким кивком, поморщившись про себя этому подобострастному "милорд".
     Гостиная  была  обставлена элегантно и с той простотой,  которая  отличает
настоящий   хороший   вкус.   Это   место  пользовалось   популярностью   среди
представителей сливок общества, которые предпочитали просто игру пересказыванию
последних  сплетен,  чем грешили зачастую посетители "Уайтса",  а  также  среди
менее  родовитых  людей,  но  со  средствами,  влекомых  в  "Блэкмор"  большими
деньгами. Задержавшись в дверях гостиной, Ян уже собрался перейти в комнату для
игры в "фараон", как слева его окликнул веселый голос:
     -  Для человека, который только что унаследовал небольшую империю, у  тебя
слишком  мрачное лицо, Ян. Не соблаговолите ли выпить со мной и перекинуться  в
картишки, милорд?
     С ироничной улыбкой Ян развернулся, чтобы ответить на приветстие одного из
немногих уважаемых им аристократов, которого он считал своим другом.
     - Разумеется, ваша светлость.
      Джордан Таунсенд рассмеялся.
     - Эти церемонии несколько утомляют, ты не находишь?
     - Более чем.
     Смеясь, друзья пожали друг другу руки и сели. Джордан тоже всего несколько
минут  назад  вошел  в  клуб,  поэтому  им пришлось  подождать,  пока  появится
свободный  столик.  Вскоре администратор усадил их, и мужчины  с  удовольствием
вместе  выпили,  вкратце  пересказав друг другу, что с  ними  произошло  за  те
полтора  года, что они не виделись. Потом они приступили к более  серьезному  и
приятному  занятию  -  игре, лишь изредка обмениваясь  отдельными  замечаниями.
Обычно игра захватывала Яна, но сегодня он был слишком занят другими мыслями, к
тому  же  каждый проходящий мимо их столика считал своим долгом остановиться  и
сказать хотя бы несколько слов.
     -  Видимо,  секрет  популярности состоит  в  том,  чтобы  как  можно  реже
появляться в городе, - пошутил Джордан, выдвигая фишки в центр стола.
     Ян  рассеянно кивнул. У него не выходила из головы Элизабет, которая целых
два года прожила в полной зависимости от своего невыносимого дяди. Этот человек
торговал собственной плотью и кровью - и Ян стал покупателем. Конечно,  это  не
так,  но у него было нехорошее предчувствие, что Элизабет расценит его поступок
именно таким образом, поскольку все было проделано без ее ведома и согласия.  В
Шотландии она навела на него пистолет. Если в Лондоне она выстрелит из него, он
не  посмеет  винить ее за это. В какой-то момент у Яна возникла  мысль  сначала
несколько  дней  поухаживать за ней, а потом уж сообщить, что  они  помолвлены.
Одновременно он задался вопросом, до какой степени отвратительной покажется  ей
мысль  стать  его  женой.  Белховен, может быть, и  отталкивающий  тип,  но  Ян
многократно и смертельно обижал ее.
     - Я далек от того, чтобы критиковать твою стратегию, дружище, - услышал он
голос Джордана и стряхнул с себя оцепенение, - но ты только что поставил на кон
тысячу фунтов, имея на руках карты, которые иначе чем пустышкой я бы не назвал.
     Ян  посмотрел  на свои карты и почувствовал, как краска смущения  заливает
его лицо.
     - Я просто задумался, - объяснил он.
       -  Чем бы это ни было, это уж точно не карты. В противном случае я  буду
вынужден с горечью констатировать, что ты утратил свое знаменитое чутье.
     -  Не  исключено,  - все так же рассеянно ответил Ян, вытянув  под  столом
скрещенные ноги.
     - Ну что, еще одну партию?
     - Боюсь, что не могу себе этого позволить, - устало пошутил Ян.
     Оглянувшись  через плечо, Джордан кивнул лакею, чтобы тот принес  им  что-
нибудь  выпить,  и отодвинул колоду в сторону. Откинувшись на  стуле,  он  тоже
вытянул  ноги  и  посмотрел  на друга. Сейчас эти  двое  являли  собой  образец
мужского товарищества в его праздном варианте.
     -  Ну,  давай еще по одной и я ухожу, - сказал Джордан, бросив  взгляд  на
каминные  часы.  -  Обещал Александре быть сегодня с  ней  на  балу  и  оказать
протекцию ее подруге.
     Яна  забавляло, что каждый раз, когда Джордан упоминает о своей жене,  его
лицо смягчается и весь он начинает светиться.
     - Не хочешь к нам присоединиться?
     Ян покачал головой и взял бокал с подноса, принесенного лакеем.
     - Там будет дьявольская скука.
     -  На  этот  раз скучно не будет наверняка. Моя жена взяла  на  себя  роль
защитницы  своей  подруги  и собирается выступить против  целого  света,  чтобы
восстановить  ее положение в нем. Судя по тому, что она мне писала,  это  будет
настоящий подвиг.
     -  Отчего  так?  -  спросил  Ян больше из вежливости,  чем  из  настоящего
интереса.
     Джордан  вздохнул  и  откинул  назад голову,  не  испытывая  ни  малейшего
восторга от перспективы после нескольких недель напряженной работы идти на  бал
и  выгораживать там некую оступившуюся девицу, которую он и в глаза-то  никогда
не видел.
     - Два года назад эта девушка попалась в лапы какому-то бессовестному типу,
и был страшный скандал. Думая о себе и Элизабет, Ян проговорил:
     - Видимо, это не такое уж редкое явление.
     -  Кажется,  это случай исключительный, во всяком случае, так я  понял  из
письма Алекс.
      - Почему?
     -  Во-первых, все говорит за то, что сегодня вечером как минимум  половина
света  от нее отвернется, а другая половина будет ей покровительствовать. Алекс
для  укрепления  своих позиций привлекла тяжелую артиллерию -  мою  бабушку,  а
также  Тони и меня, что уж, конечно, послабее. Все это сделано для того,  чтобы
подбодрить  девушку,  и  тем  не  менее я ей не  завидую,  Я  был  бы  счастлив
ошибиться,  но,  думается  мне,  злые языки сегодня  растерзают  ее  на  мелкие
кусочки.  Не  знаю  уж, кто был этот негодяй, - закончил Джордан,  осушив  свой
бокал  и вставая со стула, - но она чертовски сильно пострадала по его милости.
Эта  девушка,  о  которой, между прочим, говорят, что она  невероятно  красива,
почти два года была вычеркнута из светской жизни.
     Ян  застыл,  и  только  его  быстрый  взгляд  метнулся  к  лицу  Джордана,
собравшегося уходить.
     - Как зовут эту девушку? - резко спросил он.
     - Элизабет Кэмерон.
     -  О Боже! - вырвалось у Яна. Он вскочил и сорвал со спинки стула смокинг.
- Где они?
     - У Виллингтонов. А что?
     - Да то, - в сердцах ответил Ян, никак не попадая в рукава смокинга, - что
этот негодяй - я. - Он наконец надел смокинг и расправил кружева на рубашке.
     На  лице  герцога Хостонского появилось неописуемое выражение, и он  молча
натянул свой смокинг.
     -  Так  это  ты человек, которого Александра описала мне как "невыносимого
грубияна и низкого соблазнителя невинных девушек"?
     - Да, да, все это и еще хуже, - нетерпеливо ответил Ян, хватая его за руку
и  быстро  шагая  к  дверям. - Значит, так: ты сейчас едешь к  Виллингтонам.  Я
сначала  заеду в одно место, а потом тоже приеду туда. И, ради Бога, не  говори
ничего Элизабет.
     Ян  прыгнул в карету, крикнул кучеру адрес и откинулся на спинку  сиденья,
считая про себя минуты и умоляя Господа, чтобы с ней обошлись не так плохо, как
он  предполагал.  И  ни  на одну секунду ему не пришло в  голову,  что  Джордан
Таунсенд  понятия  не имеет, какие, собственно, мотивы двигают  "совратителем",
вдруг захотевшим встретиться со своей "жертвой" на балу у Виллингтонов.
       Карета остановилась у дома герцога Стэнхоупского, Ян ворвался в холл  и,
едва не сбив с ног бедного Ормсли, который открыл ему дверь, помчался наверх  к
деду. Через несколько минут он сбежал по ступенькам, прошел в библиотеку,  упал
в  кресло  и  уставился  на часы. Он слышал, как наверху началась  суматоха,  -
старый герцог призвал к себе камердинера, дворецкого и лакея. В отличие от  Яна
герцог был на вершине блаженства.
     - Ормсли, я нужен Яну! - ликующе сообщил он дворецкому, расстегивая камзол
и надевая манишку. - Он пришел сюда и прямо так и сказал.
     Ормсли радостно кивнул.
     - Конечно, ваша светлость.
     - Я чувствую себя на двадцать лет моложе.
       -  Это  великий день. - Куда, черт возьми, подевался этот Андерсон?  Мне
нужно  побриться.  И мне нужен вечерний фрак - черный, я  думаю,  и  к  нему  -
брильянтовая булавка и брильянтовые запонки. Господи, перестань ты  совать  мне
эту  трость.  -  Вам  нельзя  перетруждаться, ваша светлость.  Герцог  встал  и
прошелся  по комнате. - Ормсли, - сказал он, - если ты думаешь, что я собираюсь
опираться на эту дурацкую трость в величайшую ночь своей жизни, то ты просто не
в  своем  уме. Я войду туда под руку со своим внуком, и без всякой  посторонней
помощи. Ну где этот чертов Андерсон?
     -  Мы  опаздываем,  Александра, - сказала вдовствующая Герцогиня,  стоя  в
гостиной   Алекс   и  от  нечего  делать  разглядывая  великолепную   статуэтку
четырнадцатого века на столике атласного дерева. - И надо тебе сказать, теперь,
когда  все уже готово, у меня появились еще худшие опасения, чем раньше. А  моя
инуиция меня никогда не подводит.
     Александра закусила губу, стараясь подавить растущее волнение.
     -  Виллингтоны  живут  прямо за углом от нас, - сказала  она,  предпочитая
ответить  на первую реплику, чтобы не обсуждать более грустный предмет.  -  Как
только мы будем готовы, то окажемся у них через несколько минут. Кроме того,  я
хочу, чтобы все уже собрались к тому времени, когда появится Элизабет. И я  все
еще не потеряла надежды, что Родди ответит на мою записку.
     Словно в ответ на ее слова в дверях гостиной появился дворецкий.
     - Родерик Карстерс, ваша светлость, - сообщил он Алекс.
     - Слава Богу! - воскликнула она.
     -  Я  проводил его в голубую гостиную. Алекс мысленно скрестила пальцы  на
счастье.
     -  Вот  и  я,  моя  прелесть, - приветствовал ее Родди  со  своей  обычной
усмешкой,  отвешивая  глубокий ироничный поклон, - явился  по  твоему  срочному
вызову  и... прошу заметить, прежде, чем появиться у Виллингтонов, в  точности,
как было приказано.
     Родди  был  стройным мужчиной атлетического сложения,  ростом  пять  футов
десять  дюймов, с уже редеющими каштановыми волосами и светло-голубыми глазами.
Несмотря на довольно обычную внешность, его всегда можно было выделить в  толпе
благодаря  самым  элегантным  костюмам, а  также  шейному  платку,  который  он
умудрялся  завязывать  так, что его замысловатые складки никогда  не  повисали.
Этой его способности завидовали все без исключения мужчины, однако Родди своими
секретами  не делился. Но самой замечательной его чертой был острый насмешливый
ум, который не щадил никого и не признавал никаких границ.
     - Ты уже слышала о Кенсингтоне?
     -  О  ком?  -  рассеянно спросила Алекс, думая, как бы  ей  уговорить  его
сделать то, что ей нужно.
     -  О  новом  маркизе  Кенсингтонском, когда-то  известном  как  мистер  Ян
Торнтон,  персона нон грата. Забавно, не правда ли, посмотреть, что  сделают  с
ним  богатство и титул? - смеясь, спросил он, внимательно следя за  напряженным
лицом  Алекс. - Два года назад его бы не пустили дальше парадной двери, полгода
назад  прошел  слух, что он разбогател, и мы начали приглашать его  на  приемы.
Сегодня  его  объявили наследником герцогства, и отныне мы будем  охотиться  за
приглашениями на его приемы. И если посмотреть на вещи с этой точки  зрения,  -
усмехнулся  Родди, - то мы довольно неприятная и непостоянная  компания.  Алекс
невольно рассмеялась.
     -  Ох, Родди, - сказала она, запечатлевая поцелуй на его щеке, - ты всегда
заставляешь  меня смеяться, даже когда я нахожусь в ужасных обстоятельствах,  -
как, сейчас, например. И ты мог бы мне очень помочь - если бы захотел.
     Родди приподнял надменно изогнутые брови в ожидании продолжения, глядя  на
Александру подозрительным и одновременно заинтригованным взглядом.
     -  Ты  же  знаешь, я всегда твой покорный слуга, - дурашливо  ответил  он,
снова отвешивая ей поклон.
     Несмотря на это заявление, Алекс отнюдь не была уверена в этом. В то время
как  других  мужчин  боялись из-за горячего нрава или умения  владеть  оружием,
Родди  Карстерса боялись из-за его убийственных реплик и острого языка. И  если
первые  не могли принести с собой на бал шпагу или пистолет, то Родди ничто  не
мешало  воспользоваться своим оружием. Даже добропорядочные  матроны  опасались
поссориться с ним. Алекс было отлично известно, как сильно он может навредить и
как  сильно - помочь, потому что на собственном опыте испытала и то, и  другое.
Когда  она появилась в Лондоне в свой первый сезон, Родди превратил ее жизнь  в
настоящий ад. Позже он вдруг сделал резкий поворот на сто восемьдесят  градусов
и  сам же заставил свет принять и полюбить ее. Он сделал это не по дружбе и  не
из  чувства вины, а просто потому, что ему показалось забавным попробовать свои
силы в восстановлении чьей-то репутации вместо того, чтобы погубить ее.
     -  Ты  мог бы оказать большую помощь одной молодой женщине, имя которой  я
открою тебе через несколько минут, - осторожно начала Алекс. - Ты мог бы помочь
ей так же, как когда-то помог мне.
     -  Одного раза вполне достаточно, - пошутил Родди. - Мне до сих пор стыдно
смотреть людям в глаза, когда я вспоминаю о своем беспрецедентном поступке.
     -  Она  невероятно  красива, - сказала Алекс. И В  глазах  Родди  вспыхнул
некоторый  проблеск  интереса,  но  не больше.  В  отличие  от  других  мужчин,
поклонявшихся  женской красоте, Родди получал удовольствие,  отыскивая  в  этой
красоте  недостатки. Ему нравилось ставить женщин в затруднительное положе-]