Код произведения: 9417
Автор: Росоховатский Игорь
Наименование: Ураган
Игорь Росоховатский
УРАГАН
ЙННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННН»
є авт. сб. Ураган - Москва, "Молодая гвардия", 1986, 294 с. є
є OCR and spellcheck by Andy Kay, 07 October 2001 є
ИНННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННННј
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
В Большом космическом архиве об этой планете имелись только обрывки
сообщения, принятого на искусственном спутнике Юпитера: "...следует
остерегаться... аборигены... пещерах... особую опасность... ураганы..."
Корабль, с которого было послано это сообщение, не вернулся на Землю.
Исследуя текст, паузы, длину волны и условия, в которых передача
принималась, ученые предположительно восстановили фразы: "Следует
остерегаться местных жителей. Аборигены ютятся в пещерах. Особую опасность
представляют ураганы".
На планету был послан второй корабль. Его экипаж подробно познакомили с
предупреждением и различными толкованиями текста. Командиром корабля был
избран ветеран звездного флота Петр Колесов, известный еще по прозвищу
Коперник.
ПЕЩЕРА
Ураган приближался. Черные столбы колебались в фиолетовом небе. Все чаще
они освещались изнутри молниями, напоминая земные домны, полные
расплавленного металла. Но вот они стали ломаться, дробиться, извиваться
гигантскими гусеницами.
Кровавое и черное. Сначала больше черного, потом - кровавого. Из вышины
тянулись жадные огненные языки, с которых, шипя, капала слюна. Мохнатые
гусеницы плясали в отблеске молний. Шум урагана переходил в однотонный
нестерпимый вой. Казалось, барабанные перепонки не выдержат и лопнут.
Петр уже понимал, что не успеет добраться до корабля. Надо искать убежище
здесь, в каменистой пустыне, где растут лишь жалкие кустики антисирени - так
назвали это растение космонавты за мелкие пятилепестковые цветки с
неприятным запахом.
Петр подумал, что, пожалуй, одному все-таки не стоило уходить так далеко,
но теперь запоздалые сомнения не помогут. Он побежал, вглядываясь в
расщелины между скалами, в нагромождения больших камней в надежде найти
пещеру.
Почему он остановился у этой скалы? Она ничем не отличалась от других
скал. Но уходить от нее не хотелось. В чем дело?
Петр присмотрелся внимательнее, пристальнее - и увидел отверстие. Значит,
глаз еще раньше заметил его и послал сигнал в подсознание. Космонавт без
промедления направился к отверстию, приготовив на всякий случай лучемет.
Эта мера безопасности не была излишней. Из пещеры вылезло сине-зеленое
чудище. С его головы и плеч свисала густая длинная шерсть, за ним, приросшие
к ногам, тянулись тонкие зеленые нити, напоминающие земные лианы.
Зверь не позволил себя рассматривать. Рыча, он качнулся к человеку.
Петр успел отступить. Глядя в узкие глаза зверя, сказал миролюбиво:
- Убегай, глупыш, не будем ссориться. Зверь щелкнул зубами, фыркнул и
пошел на человека. Петр все еще не стрелял. Он замахнулся лучеметом, как
дубиной. Удар пришелся по носу зверя. Тот взвизгнул и упал на камни. Но и
теперь не удрал, а поднялся и прыгнул на космонавта. Петр едва успел
уклониться. Зубы зверя щелкнули совсем близко от его шеи.
За спиной Петра нарастали грохот и вой. Ураган не давал времени на
раздумье. Единственное укрытие от него - впереди.
Ударом ноги Петр отшвырнул с дороги зверя. Тот завыл и пополз, волоча
задние ноги. Но пополз не в сторону, а за человеком. Его глаза округлились и
злобно горели. Он фыркал и рычал, не оставляя сомнений в своих намерениях.
"Выхода нет", - подумал Петр. Его палец автоматически нажал на тумблер.
Вспышка. Легкий дымок растворился в воздухе на том месте, где только что
находился зверь.
Петр включил нагрудный фонарь и посветил в пещеру. Луч прошел по голой
каменистой стене, затем наткнулся на зеленую жирную плесень.
Петр прислушался. Ни звука. Космонавт надвинул очки, связанные проводом с
фонарем, и перевел рычажок на нижнее деление, включая аппарат инфразрения.
Несколько движений, и он очутился в пещере. Увидел стены, покрытые плесенью,
мхом, вьющимися растениями, подумал: "А ведь словом "аборигены" могли
обозначаться не только животные, но и растения".
В глубине пещеры имелся выступ, напоминающий лежанку. Петр сел на него и
только теперь по-настоящему почувствовал усталость. Болела правая нога. Он
ушиб ее, когда упал на камни.
"Сколько же километров я отмахал?" Посмотрел на часы. Он бежал - около
пятидесяти минут. Вой урагана стал тоньше, пронзительнее. Петр на миг
представил себе, что бы с ним стало, если бы он не нашел укрытия: крохотную
фигурку человека, вознесенную на столбах смерчей. Затем, вероятно, его
всосали бы внутрь себя гигантские "черные гусеницы", чтобы через секунду
выплюнуть невесомую шелуху.
Он поежился, потом неожиданно улыбнулся. Сначала в улыбке принимали
участие только глаза, затем она тронула губы, щеки... Он удобней оперся о
стену. Ему показалось, что камень стал мягче. Может быть, все дело в том,
что он воспринимал пещеру по контрасту с происходящим снаружи, но она была
удивительно уютной, как бы даже доброжелательной к нему, словно комната в
родительском доме. Ему вдруг почудилось, что это и в самом деле детская, и
он слышит шепот матери: "Отдыхай, дружок, тут тебе будет хорошо". Шепот
звучал так настойчиво, что казалось, будто он и в самом деле слышится.
"Чепуха, - подумал Петр. - Шуточки памяти..."
Он вытащил из пакета тюбик с питательной пастой, подкрепился. Отхлебнул
из фляги немного воды. Положив лучемет под руку, Петр прислонился к стене и
постарался расслабиться. Полчаса полного отдыха - и он будет готов к любым
неожиданностям. Петр расслаблялся очень старательно, по системе: сначала
мышцы левой ноги, затем - правой руки, левой руки, шеи... Веки почти
сомкнулись, между ними оставался узкий зазор. Аппарат инфразрения он
выключил: следовало экономить батарейку. Глаза привыкли к темноте и даже
сквозь узкую щель между веками видели светлое пятно там, где был вход в
пещеру. Конечно, он не сможет услышать посторонних шорохов из-за воя
урагана, но если в светлом пятне мелькнет тень, глаза пошлют в мозг сигнал
опасности.
Минуты тянулись медленно. Петр подумал, что товарищи в корабле уже
беспокоятся о нем. Передатчик вышел из строя, когда космонавт упал в
расщелину: повредился стабилитрон, а запасного не имелось. Если бы на месте
Петра был Бен, он бы что-нибудь придумал...
Петр представил узкое лицо добряка Бена, когда тот узнает, что командир
не сумел отремонтировать рацию. Бен по прозвищу Антенна был ворчуном, мог до
бесконечности наставлять, как следовало поступить в подобной ситуации. При
этом он не забывал упомянуть, как поступил бы лично он. Пожалуй, Бен начал
бы так: "Когда мальчику говорят - ходи в радиокружок, а он вместо этого
одурело гоняет мяч, его надо просто-напросто высечь. Скажи честно, что ты
делал в то время, когда твои сверстники занимались в радиокружке?"
Петр улыбнулся. Каких только кружков не посещал он в прошлом, а на
занятиях по радиоделу был не больше пяти-шести раз. И вообще он не любил
технику, а занимался ею лишь по обязанности. Больше всего Петр любил
размышлять. Уютно устроиться в кресле и играть "в построение идеальной
Вселенной". Он рисовал в воображении бесконечное множество звездных систем и
Вселенных, затем выбирал самый лучший вариант. И еще он любил
путешествовать. Видеть новые страны, новые планеты, новых зверюшек - и самое
главное: размышлять над увиденным, отбирать из него детали для "идеальной
Вселенной". А вот чего он очень не любил - так это быть командиром,
притворяться, что знает, как надо действовать, когда другие этого не знают.
Но ведь все равно кому- нибудь приходится быть командиром, от которого
зависит жизнь других.
Петр вспомнил посадку на Арс. Корабль потерял управление, его несло на
скалы. Все космонавты лихорадочно искали выход, действовали, а он размышлял.
Он заставил себя размышлять, ведь так можно было за короткое время перебрать
больше вариантов. И он нашел единственный вариант спасения - посадка на
болото, - вариант, категорически запрещенный инструкциями. Именно он их
спас. А сегодня Петр не нравился себе: он мало размышлял. Конечно, ураган не
оставил ему времени для размышлений. И сине-зеленый зверь - тоже. Поэтому он
и пошел на примитивнейший из вариантов - убийство. И все-таки...
Он размышлял даже тогда, в момент включения АС...
Петр насупился. Он не любил вспоминать тот день, ощущения, ни с чем не
сравнимые: ужас, от которого он не оправился до сих пор; боль, какой он не
чувствовал даже в те мгновения, когда зубчатые колеса передачи дробили его
пальцы. Но и не вспоминать он не мог. Какая-то сила заставляла его
вспоминать, а он, закоренелый упрямец, Коперник, сопротивлялся, пытаясь
обмануть память, извлекая из нее совсем другие воспоминания. Да, лучше он
вспомнит тот день, когда лишился пальцев на правой руке. Тогда ошибся
механик, включил машину запуска на четыре секунды раньше. Надо было во что
бы то ни стало мгновенно остановить ее. От этого зависела жизнь шести
человек. Петр плохо ладил с техникой, но он сумел определить нужный момент и
рычаг, под который следовало сунуть руку. Колеса зубчатой передачи один за
другим размололи его пальцы и остановились. Это отняло две секунды.
Шесть жизней были спасены, шесть, ценой пяти пальцев. Не такая уж большая
плата. Плата. За шесть жизней.
А какие люди...
Петр почувствовал, как начинает раскалываться голова от усилий не
вспоминать то, что не нужно вспоминать, и все же он понял, что его
сопротивление бесполезно. Две буквы - АС - выстукивал в его мозгу невидимый
телеграфный ключ: АС, АС, АС... АС - анализатор среды...
Петр мог бы и не подключать аппарат непосредственно к своему мозгу, в
этом не было крайней необходимости. Более того, это было строго-настрого
запрещено правилами безопасности, 1-й и 2-й инструкциями, Кодексом
командиров и всеми правилами. Если бы Петр подчинился им, то просто меньше
знал бы об атмосфере Арса. Нет, не меньше. Он не знал бы главного: Арс
дышит, вдыхая один газ, а выдыхая другой. Вдох планеты Арс длится ровно
шесть, а выдох - восемь земных часов. За это время происходит перерождение
организмов в атмосфере.
Подсоединяясь к аппарату, Петр смертельно рисковал. Сознание могло не
вернуться к нему после отключения от АС. Ради чего он так рисковал? Ради
того, чтобы сделать одно из величайших открытий в космобиологии?
Он много раз спрашивал себя об этом, но однозначного ответа не находил.
Конечно, дело тут было вовсе не в славе. Просто он хотел знать об Арсе
больше, чем это позволяли системы приборов. Знать - просто знать то, чего
еще не знал никто из людей. В этом стремлении он шел против своего естества,
против природы, никогда не ставившей перед человеком такой абстрактной цели.
Нужны были многие поколения ученых, чтобы появилось своеобразное содружество
людей, желающих вкусить пищу богов.
Может быть, все дело в том, что он с детства был законченным упрямцем. Он
хотел знать то, чего не знали другие.
"Нельзя гулять по улице в грозу. Молнией убить может". Бушевала гроза, а
он, совсем еще мальчонка, сидел на коленях у бабушки. Но почему она говорила
о молнии? Что произошло перед этим?
"Тоже Коперник выискался..." Когда он впервые услышал эти слова? Их
произнес староста кружка юных ракетчиков Васька Сидоряк, когда Петр стал
доказывать, что систему управления ракетой надо строить на других -
принципах. Их спор закончился дракой, а прозвище Коперник намертво
приклеилось к Петру.
В этом прозвище умещались все синяки и шишки, полученные Петром, когда он
лез в драку* против целых компаний мальчишек, и позже - когда шел напролом
там, где проще было бы в обход. Но тогда он что-то потерял бы на обходной
извилистой дороге...
"Ох и дурачок ты у меня, сын. Как можно одному драться с четырьмя?" -
укоряла мать, прикладывая примочки к его ушибам.
Спустя несколько лет, когда он подрос, когда закончил школу и вуз, а она
привыкла к мысли, что его не изменить, пробовала увещевать: "Зачем же лезть
напролом, неразумная головушка? Все равно ничего словами не докажешь.
Пожалей свои нервы, свое здоровье..."
..."Безумство храбрых? - спросила однажды красивая девочка, в которую он
был влюблен вплоть до десятого класса включительно. - Безумство и мудрость?
Это парадоксально. Безумство храбрых может выглядеть великолепно,
оригинально, его можно называть подвигом. Но какая же мудрость может
заключаться в безумстве? Разные слова, разные понятия, противоположные по
значению. "Безумство храбрых - вот мудрость жизни!" - Она умело рассмеялась
рассыпчатым смехом, в котором звенели серебряные камертоны. На ее губах
образовались едва заметные волнующие морщинки.
Тогда-то Петр и разлюбил ее...
Он почувствовал холодное, скользкое прикосновение к ногам. Инстинктивно
отдернул их, вскочил. На его ложе забрались две тоненькие зеленые змейки.
Первое побуждение - уничтожить их. Но он никогда не следовал первому
побуждению. А через секунду уже готов был посмеяться над собой. Зеленые
"змеи" оказались двумя длинными отростками растений, вьющихся по стенам
пещеры.
Впрочем, одной существенной детали Петр не заметил - каждая "змея" имела
на конце несколько мощных чашечек- присосок...
Космонавт сбросил растения со своей лежанки и снова улегся на нее. Тотчас
он услышал немой, но совершенно явственный призыв: "Вспоминай!"
"Кто ты?" - мысленно спросил Петр и услышал ответ:
"Зачем тебе это знать? Тебе здесь хорошо, приятно, безопасно".
"Если не скажешь, кто ты, я не буду вспоминать", - с раздражением
возразил Петр.
"Дурачок, ты снова упрямишься".
Слова были ласковыми, в них чувствовались знакомые материнские интонации.
Любой другой не упорствовал бы. Любой другой, но не Коперник. Петр вложил
всю силу воли в нервное усилие, в приказ памяти: "Не вспоминать!" Ему
показалось, что он чувствует свои нервные волокна, что они напряглись
наподобие мышц. Так продолжалось несколько секунд. Он услышал тот же голос:
"Не знаю, как ответить на твой вопрос. Можно ли черным и белым выразить
разноцветное?"
"Еще бы! - ответил Петр. - Не тяни!"
"Если все упростить, то можно сказать, что я состою из миллионов живых
существ, подобно тебе, состоящему из клеток. Они нуждаются в дополнении друг
другом, в коллективной защите. Достаточно ли тебе того, что ты узнал? А
теперь вспоминай... Ну, вспоминай же!"
Петру почудилось какое-то движение в темноте, показалось, что он здесь не
один. Но это ощущение не испугало, а почему-то даже успокоило его.
Он вспомнил Дом, который оставил на Земле. Уютный Дом на колесах с мощным
двигателем, способным за короткое время доставить его из леса на побережье
моря, где с шумом катятся зеленые валы и каменными волнами застыли горы.
Жаль, что сюда, в пещеру, нельзя было взять Дом, который как бы сросся с
хозяином, стал его панцирем. В трудную минуту Петр всегда мог укрыться в
нем. Собственно, это только так казалось, что всегда. До прошлого года,
точнее - до апреля, еще точнее - до семнадцатого апреля, когда в своем Доме
рядом со своей женой он увидел Виктора. Петр тогда ушел, хотя мог бы не
уходить: они сами могли уйти. Но дом, в котором пахнет предательством, - это
уже не Дом. Он не произнес тогда слова "предательство", хотя подумал именно
так. Конечно, Наташа вольна выбрать другого, полюбить другого. Распоряжаться
своей жизнью как ей угодно. Но почему она выбрала Виктора? По принципу
противоположности? Ловкача и прилипалу? "А может быть, старик, ты предвзято
думаешь о нем? Ну-ка отойди в сторонку от своей беды и присмотрись к Виктору
еще раз".
"Я это уже делал. У каждого из нас своя позиция в жизни. Стоит занять ее
- и дальше она приспосабливает человека к себе, лепит его по-своему,
формирует характер. Позиция Виктора проста, укладывается в четыре слова:
легко и приятно жить. Определяющее слово - легко. Легко - значит, подло.
По-иному не выходит".
Почему же она выбрала Виктора?
"Как полную противоположность мне? Надоели опасности, трудности?
Захотелось легкости?"
"Ты опять усложняешь, старина. Все было гораздо проще. Тебе обидно и
горько это понять, потому что тогда придется по- иному думать о женщине, с
которой прожил столько лет. Ты полюбил ее от тоски, от долгого одиночества в
космосе. Годами ты создавал в своем воображении образ женщины, с которой
тебе не было бы так одиноко в черном пространстве с нарочито незаштопанными
дырами. Их еще называют звездами, сквозь них сияет свет. Тебе удалось
создать желанный образ, тебе стало не так одиноко, и когда ты однажды
вернулся на Землю и встретил девушку, то сначала посмотрел на образ в своём
воображении, а потом уже на нее и быстренько отвел глаза. Если бы ты сделал
это не так быстро, то заметил бы несоответствие. Но тебе не хотелось этого.
И ты научился вовремя переводить взгляд с реальной женщины на воображаемую,
ты успешно делал это много лет и так построил Дом, за стенами которого
укрывался от одиночества. Но однажды ты увидел Виктора, и в нем, как в
зеркале, отразилась женщина - такая, какой была на самом деле. И Дом рухнул.
Итак, кто же предал тебя? Собственное воображение? Оно предавало и
спасало тебя много раз. Оно построило этот Дом. Оно спасало тебя прежде
всего от самого горького, что подстерегает человека, - от одиночества. Оно
было твоим закадычным другом и заклятым врагом. Ты должен был приобрести
самое редкое и самое трудное умение - вовремя звать его и вовремя
отстранять. Если бы ты научился этому, Дом остался бы твоим..."
"Помнишь его?"
Петру показалось, что голос прозвучал на самом деле. Почудилось? Но
почему кому-то так необходимо, чтобы он вспоминал Дом? Что здесь связано с
Домом? И что именно надо вспоминать, ведь Дом - это не просто комнаты,
письменный стол с приспособлениями для каталогов, стереокартина с кусочком
моря, раструбы кондиционеров в нишах...
Петр протянул руку. Ему вдруг показалось, что он находится у себя дома и
может прикоснуться к стене, на которой висит картина. Он действительно
коснулся стены - гладкой, теплой, упругой, неотличимой от стены Дома... Петр
почувствовал себя уверенно, уютно, вытянулся на своем ложе и продолжал
дремать.
Он вспомнил худого злющего человека в серой форме космических метеослужб.
Это был заместитель начальника управления. Петр еще до того, как перешагнул
порог его кабинета, постарался собрать побольше информации об этом человеке.
Так, например, он узнал, что зам не очень умен, очень упрям и чрезвычайно не
любит хвастунов. Поэтому Петр начал свою просьбу с хвастовства. Он подробно
перечислил свои заслуги и не преминул подчеркнуть, что абсолютно не уважает
всяких там чиновников из управлений. Видя, как багровеет лицо зама, он с
удовлетворением думал, что информация оказалась верной.
Петр задумал этот "ход конем" в кабинете Рона, когда пришел просить о
назначении на корабль, стартующий на Арс. Рон сразу почувствовал себя
неловко, стал говорить о перегрузках при посадке на планету, о магнитных
бурях. Он говорил очень быстро, "частил", не давая собеседнику вставить и
слова. Тогда Петр смахнул с его стола несколько карт и, пока Рон поднимал
их, сказал:
- Не крути. Режь напрямик: стар я, гожусь на свалку.
- Ну, ну, не прибедняйся, ишь ты, цену себе набивает, на комплименты
напрашивается, - продолжал игриво Рон.
Он долго юлил и увертывался от прямого ответа, пока Петр не упомянул, что
ему грозит назначение в "тихую глухую заводь" - на метеоспутник. Рон сразу
же ухватился за это: "Поздравляю, старина, ответственное место. Кого же, как
не тебя, с таким опытом..." И потом на все доводы Петра отвечал: "Принеси
мне бумагу, что тебе отказывают в назначении на метеоспутник. Иначе не имею
права". Он-то хорошо знал, что Петру не откажут.
Тогда Петр придумал "ход конем". Он пришел к заму и сказал: "Я -
заслуженный командир корабля, ветеран - не то что какой-нибудь "чайник" из
управления. Я принимал участие в опаснейших экспедициях, я, я, я... Мне
никто никогда не смел отказать..."
Он зорко следил за багровеющим лицом зама, ожидая, когда тот дойдет "до
кондиции". А затем произнес: "Теперь мне надоели полеты. Я узнал, что есть
место на метеоспутнике. Вы же не посмеете мне отказать?"
Петр не может без смеха вспоминать, как зам произнес долгожданное "место
занято!". "Вы не смеете, я буду жаловаться!" - вскричал Петр фразами,
вычитанными в старой книге. "Жалуйтесь!" - бросил в ответ зам, и Петр
определил: готов. "В таком случае напишите отказ на моем заявлении", -
угрожающе произнес он, протягивая заранее приготовленную бумагу.
Петр смеется, и у него возникает ощущение, что кто-то вторит ему или -
наоборот - смеется над ним и над его смехом.
Он вглядывается в полумглу пещеры и видит там нечто, похожее на
письменный стол - точно такой, какой оставил в Доме, Петр медленно встает и
направляется к этому предмету. Но еще раньше, чем успевает рассмотреть его,
он уже знает: предмет ничем не угрожает ему, это выступ, образовавшийся
здесь, чтобы стать его столом.
Петр садится у "стола" на другой выступ со спинкой - "кресло". Он достает
пакет и высасывает остатки питательной пасты из тюбика, допивает воду из
фляги.
Внезапно в его мозгу начинает звучать набат: "Тревожные вести! Тревога!"
Петр хватает лучемет и бросается к выходу из пещеры. Опасность грозит
оттуда.
"Не выходи. Убей его отсюда!" - требует голос.
К пещере приближается зверь. Но теперь он не один. За вожаком следует вся
стая. "Их слишком много. Пещере они не нужны, - знает Петр. - А им нужен
Дом".
Он включает оружие. Звери быстры, но луч еще быстрее. Он испепеляет их и
все, чего коснется: камни, кустарник. Жалости и сомнений нет, ведь он
убивает не ради себя, а ради Дома. А чего только не сделаешь ради него?
Петр счастлив. Он защитил себя и свой Дом. Дом, связанный непосредственно
тысячами живых нитей с его сердцем и мозгом. Что он такое без своего Дома?
Одинокая слабая былинка, которой негде приклонить голову и укрыться от бури
и зверья.
Ураган давно прошел, но Петр знает: выходить не следует. Опасность там,
спасение - здесь. Он понял это, когда нашел Дом, в котором можно жить, и
ощущать его частью себя, и чувствовать его стены, как свою кожу.
Петр опять укладывается на лежанку, вытягивает ноги - он и не замечает,
что она приняла форму, наиболее удобную для его тела. Он вспоминает небо
Земли в тот день, когда стартовал корабль. Он чувствует, что кому-то здесь
необходимы его воспоминания, кому-то нужно, чтобы он вспоминал все новые
подробности, чтобы заполнял чью-то сосущую пустоту. Петр не противится. Он
снова видит плывущие в синеве облака, кувыркающихся птиц, слюдяные блестки
солнца на скалах. Он видит совершенно ясно каждую мелочь, но не может
определить, с кем это происходило, кто там находился и передал свое видение
ему.
Как мог тот человек, которого называли Коперником, вести корабль в
угрожающие мрачные просторы? Зачем?
Существам из Солнечной системы понадобились новые места для размножения?
Нет, не в этом дело. Вернее, не только в этом. Планету для колонизации
можно было найти ближе. Можно было бы избежать лишних парсеков смертельной
опасности: магнитных и гравитационных ловушек, ям искривленного
пространства, метеоритных шквалов, просачивающихся через обшивку жестких
излучений. А ведь были и другие опасности - те, которые они несли в себе и в
своем огнедышащей доме. Эти опасности скрывались в конструкциях механизмов,
в человеческих телах, в их незащищенности, в работе и взаимодействиях
организмов, в отношениях людей со средой.
Зачем же они шли на все это, оставив свои Дома? Ради чего? Неужели ради
познания? Но познание нужно лишь для жизни, существу необходимо знать, как
лучше передвигаться, находить пищу, укрываться от опасности. Для этого
природа снабдила человека мозгом - вычислительной машиной, способной
рассчитать, как найти убежище, пищу, самку. Лишние знания никакому существу
не нужны. Природа предназначила своим детям вполне определенную роль: жрите
и размножайтесь. Поедайте друг друга - пусть победит сильнейший. А что будет
дальше, к чему приведет отбор, тебе, человек, необязательно знать. Это не
твоего ума дело. Эти пути для тебя неисповедимы. Точка. Табу.
Куда же ты идешь, сумасшедший? Ведь с тобой это уже случалось, у тебя
есть горький опыт. Познание ради познания? Может быть, тебе хочется узнать и
то, что скрывается за табу? На этом пути ты найдешь только муку и
неудовлетворенность, тоску и одиночество.
Золотой век уже был - он назывался еще пещерным. Не надо было тебе на
заре цивилизации выходить из пещеры. Яркий свет ослепил тебя и создал
миражи. Вернись обратно в пещеры, назови их уютными гнездышками или как там
хочешь, но поскорее вернись! В этом твое спасение и твое счастье. Устрой там
все, чтобы наилучшим образом выполнять предначертания природы: укрась самку
- и она вызовет желание, образуй в пещере комфорт, натащи туда побольше
пищи. И ни за что не вылезай на свет. Ибо он для тебя опаснее яда. Он
отравит твой ум, вселив в него несбыточные надежды. Ты помчишься за иллюзией
и не заметишь пропасти на своем пути.
А ведь как хорошо жилось в пещере...
Петр закрыл глаза. В синем тумане возник длинный стол, уставленный
бутылками с узкими длинными горлышками и блюдами с пищей. Там лежали,
упакованные в хрустящую корочку цыплята табака и дымящиеся шашлыки,
пробуждающие мужество в душе, особенно если их сдобрить бокалом кисловатого
вина, в котором перебродила солнечная кровь. Там вызывающе краснели помидоры
и нежились синие сливы и желтоватые персики, покрытые легчайшим пухом -
символом созревания. Там лежали в своих гнездах конфеты, воплотившие мечту
человечества о сладости жизни, - с шоколадными, ромовыми, ликерными,
ореховыми начинками.
Бесшумно работали кондиционеры, создавая в комнате то аромат ковыльной
степи, то озонированный воздух послегрозья.
Ждали гостей откидные кресла, принимающие форму тела.
Постой! Но ведь все это есть и здесь! Он нащупал локтем углубление для
локтя, ногой - углубление для ноги. Ему было так хорошо, как никогда. И он
не отдернул ног, когда их коснулись холодные скользкие щупальца лиан. Он
знал: так нужно. Отныне не придется искать пищу и воду - Дом сам накормит и
напоит его через эти зеленые артерии.
Как только щупальца прикрепились к ногам, Петр тотчас почувствовал во рту
вкус изысканных блюд, которые перед тем вспоминал, и вкус новых яств, еще
более изысканных и приятных. Он подумал, что, по сути, никогда не знал
настоящего вкуса пищи и воды, не мог себе представить вершин наслаждения.
Настоящий вкус он узнал только здесь, в своем идеальном Доме.
Он почувствовал на плечах легкие ладони. Прикосновение было знакомым,
привычным, но волновало, как в первый раз. Его губы прошептали имя.
Она опять была с ним - больше, чем она живая, из плоти и крови, которые
часто властвуют над разумом. Сейчас с ним было ее прикосновение, ощущение
ее, которое не предаст и не обманет, не будет спорить по пустякам. У него
было все, что ему нужно от нее, и не было того, что не нужно. Он обманул
судьбу, укравшую ее, унесшую ее руки и стан.
"Неужели, Дом, тебе удалось обмануть органы чувств, инстинкты, само мое
естество? Насколько же простирается твоя власть?" - вопрошал Петр и услышал
ответ. Он не знал, кто отвечает ему - он сам или Дом. Ответ раздался в его
мозгу, и Петр решил, что сам отвечает себе: "Ну, это не так уж трудно.
Немножко больше или немножко меньше какого-нибудь вещества: фермента,
гормона, витамина - и твоя вычислительная машина, помещенная в черепную
коробку, начинает искать, как восполнить недостаток или избавиться от
излишка. Поскольку ты сапиенс, то стараешься не признаваться себе, что
именно командует твоей мыслью. Ты называешь свои поиски и метания красивыми
словами вроде грусти и нежности, а о микродозах вещества, толкающих тебя на
поиски, говоришь: "Самое сокровенное". И тебе кажется, что ты перехитрил
кого-то, а перехитрил ты лишь самого себя.
Но все же ты невероятно усложнился, человек. Ты создал над древней
программой, заложенной в тебе, столько новых программ - психологических,
чисто человеческих, - что иногда можешь заглушить первую - самую древнюю и
самую жесткую. Тогда иллюзии превращаются в реальность, более важную для
тебя, чем сама жизнь.
А потом начинаются мучительные поиски, для которых природа не
предназначала тебя, - поиски Знания..."
Петр почувствовал, как в нем столкнулись две силы - мятежный дух
Коперника, пробужденный воспоминаниями, и нечто спокойное и стоячее, как
болото, убаюкивающее и засасывающее. Оно заставляло вспоминать, и оно же
хотело уберечь его от воспоминаний, поставить предел, плотину, но не знало,
в каком месте ее ставить. Его мышцы напряглись и свивались в пружины. Ему
нужно было немедленно что-то разорвать. Но он не мог понять, что именно.
Необходимо куда-то уйти. Но куда?
"Угомонись, дурачок, - зашептал голос матери. - У тебя достаточно знаний.
Зачем тебе новые? Ты наконец обрел идеальный Дом. Цени его. Он принял тебя в
качестве мозга. Взамен твоего предшественника в этом Доме..."
"Предшественник? - подумал Петр. - Чудовище, которое я уничтожил?"
"Может быть, так, а может быть, нет, - раздался голос. - В любом случае
ты интереснее его. Твои воспоминания оригинальнее. А ведь для меня это самое
главное. Ощущения исчезают, когда насыщаются потребности, а воспоминания
остаются навсегда в живом существе. Это все, что оно приобретает. И неважно
- короткой или долгой была его жизнь. Важны только воспоминания. В них -
смысл жизни. Если воспоминания стоящие, я беру их в свою копилку и храню
вечно".
"Где же находится копилка?" - спросил Петр.
"Вокруг тебя, как черепная коробка вокруг мозга. Но достаточно вопросов!
Почему ты, частица, требуешь ответов от целого?"
"Я - мыслящая частица".
"Ты - дерзкая, упрямая частица. Коперник. Поэтому и страдал ты больше
других. Все новое пробивается с трудом. Все оригинальное проходит проверку
на прочность и должно отстаивать себя в борьбе. Стань неотличимым от других
- и другие не будут бороться с тобой. Но во мне ты нашел свой покой. Ибо во
мне ты - частица из частиц, равноценная другим, такая же, как другие, как
стены и крыша, которые защищают тебя, как мох и плесень, готовящие для тебя
пищу..."
"Вот и ответ на загадку планеты, - думает Петр. - Не "аборигены в
пещерах", а "аборигены-пещеры", симбиоз различных существ - подобие
кораллового рифа. И я включен в это содружество, как клетка в организм.
Более того, я стал мозгом организма, мозгом пещеры. Не к этому ли стремится
человечество? Не мечтает ли оно стать мозгом гигантской пещеры, называемой
Вселенной? Чем же я недоволен?"
Он чувствовал, что эти мысли не полностью принадлежат ему. Что-то
постоянно вторгалось в его мозг, пыталось направить его работу. Может быть,
оно желало счастья ему, но чужого счастья.
"Опять упрямишься? - раздался ласковый голос. - Брось это. Единый
организм, частицей которого ты стал, отторгнет тебя, извергнет в
неустойчивость, в пасть смерти. Помнишь ураган, сметающий все на своем пути?
Может быть, ты хочешь испытать его силу? Ага, испугался! Ну вот, перестань
бунтовать, смирись..."
Нечто огромное и темное, мягкое и усыпляющее надвинулось на Петра, стало
уговаривать: "У тебя есть теперь все, что нужно. Это я накормила и напоила
тебя, удовлетворила твои желания. Это я помогла тебе вернуть то, что не
возвращалось. Я - это ты и больше, чем ты, - твой Дом, уютный домик,
надежный домишко, несокрушимая домовина..."
Пахло травой и сыростью. Он забыл о поисках и метаниях. Он стал простым,
как трава, как мох, покрывающий стены", как плесень. Он стал бесполым
существом, не знающим даже ревности...
Им овладело состояние полной удовлетворенности. Только одно, совсем
крохотное и колкое, как булавка, воспоминание иногда беспокоило его:
когда-то он сидел на коленях бабушки, и она говорила: "Молнией убить
может..." А что было перед этим? Перед этим? Перед этим?..
Петр опустился на ложе. На его губах блуждала блаженная улыбка. Дом давал
ему радость, счастье, покой. Дом служил ему. И он служил своему Дому. Он и
Дом - одно целое. Он, и Дом, и все, что в нем находится: дрожжи, живущие во
мху; покрывающая стены плесень; бактерии, населяющие растения. Даже
кристаллы камня. Он - в них, они - в нем. Полная гармония...
Где-то бродят бури, мечутся бедные существа, ищут что-то... Суета сует...
А здесь - блаженство, благодать...
Слабая приятная пульсация... Тепло... Покой... И вдруг как удар током:
"Тревога! Тревога!" Непосредственно в мозгу: "Тревога! Опасность!" Он
вскочил. Рука нащупала оружие. "Смотри, вон там - враг. Приближается.
Страшный, неведомый. Нет, в нем есть что-то знакомое. Он похож на... Стоп!
Тебе незачем вспоминать, на кого он похож. Главное, что ты знаешь, как
поразить его, сделать неподвижным и неопасным. Стреляй отсюда, из укрытия,
из Своего Дома. Не выходи!"
Петр не соглашался с Голосом, даже отрицательно замотал головой. Нет, он
должен выйти. Только так он сможет распознать врага.
"Зачем тебе это нужно? Достаточно того, что ты знаешь: это - враг. Убей
его!"
Он почувствовал, что не может сопротивляться приказу, волне ненависти,
бушующей в нем, заполнившей его всего; паутине, опутавшей его волю. И тогда
он схватился за тоненькую ниточку, блеснувшую в паутине. Ладно, он
подчинится, он убьет врага. Но убьет не из лучемета. Он внесет самый весомый
вклад в Копилку, покажет, как убивали на Земле в древние времена. Он не
может этого просто вспомнить, ведь сам никогда не убивал голыми руками и
клыками. Но в его организме, в наследственной памяти зверя, каким был его
предок, наверняка хранится запись. Стоит только начать действовать, и она
сама заговорит, расшифруется в действии. Он, Петр, не применит лучемет, а
пустит в ход руки и зубы. О, когда хрустнут кости врага, когда он увидит
дымящуюся кровь, только тогда Копилка узнаёт настоящую радость победы!
Он почувствовал, что уловка удалась. Голос, запрещающий выходить, стал
глуше.
Петр вылез из пещеры и угрожающе зарычал, ожидая услышать в ответ рычание
врага и определить по его громкости и свирепости силу противника.
Но враг не зарычал в ответ, а отступил, изготовившись к бою.
Петр прыгнул к нему, враг сделал маневр - и отрезал путь к пещере. Его
движения были знакомы. Петр знал: сейчас произойдет страшное. И чтобы этого
не случилось, он вскинул лучемет...
поиски
Радиоштурман Бен - его еще называли Бен Радио, Бен Антенна и Добрый Бен -
взглянул на часы и послал сигнал на корабль: "У меня все в порядке,
продолжаю поиски". Прошло уже почти шестнадцать часов, а он не отыскал даже
следов командира. Штурману было известно, что Петр направлялся к озеру,
замеченному при посадке. Космонавтам удалось рассмотреть, что берега озера
покрывали темные пятна растительности. Ее и собирался исследовать Петр.
Особых возражений против его похода не было. Космонавты к тому времени
уже собрали некоторую информацию о планете, до озера было недалеко. Ничего
не предвещало опасности. Если бы только не предупреждение в космическом
архиве! Но оно могло возникнуть в результате любой из трех ошибок: искажение
при посылке сообщения, неточность при приеме, неправильная расшифровка. Во
всяком случае, приборы на корабле и на зондах- разведчиках были достаточно -
чувствительными, но они не обнаружили абсолютно ничего, что подтверждало бы
предупреждение из архива. Вывод был один: на планете нет существ, которые
могли бы представить угрозу для землян. Из крупных животных здесь
встречались только уравы.
Бен дошел уже до того места, с которого в последний раз был получен
сигнал от Петра. Он исследовал небольшое плато и наконец- то наткнулся на
следы командира - клочок пластиковой обертки от шоколада с орехами -
любимого лакомства Петра. Бен ухмыльнулся: командир не любил, чтобы о его
излишней приверженности к сладостям знали другие. Он грозно хмурил брови,
когда на день рождения товарищи приносили ему коробки конфет и торты. И уж
совсем разозлился, когда известная кондитерская фирма выпустила шоколад с
орехами в обертке, на которой был изображен космонавт, очень похожий на
Петра.
Бен тщательно осмотрел расщелину между камнями, около которой нашел
пластик. Вскоре он обнаружил куст антисирени с обломанными ветками. А вот и
вывернутый камень, обросший скользким мхом. Похоже, что Петр поскользнулся
здесь и упал. Скорее всего он падал на правый бок, иначе камень был бы
вывернут в другую сторону. А на правом боку - рация.
Конечно, Бен понимал, что все эти его заключения могут оказаться ложными,
если хоть одно наблюдение истолковано неправильно. Он просто разрабатывал
оптимистический вариант ситуации, при котором Петр не послал сообщения на
корабль только потому, что повредил рацию. Если поломка была серьезной, то
вряд ли Коперник сумел ее устранить. Бен не раз удивлялся нелюбви Петра к
технике: он хорошо знал в ней только то, что ему, как командиру, нельзя было
не знать. Например, систему управления, обеспечения безопасности. Но все это
знал и Бен, хотя ему вовсе не обязательно было знакомиться с этим. А вот в
радиотехнике Петр, что называется, "плавал втемную", полагаясь на помощников
и учебники. И всюду, где руки командира не могли справиться с наладкой
приборов, ему на помощь приходили длинные сильные пальцы Доброго Бена, Бена
Радио. Они, подобно чувствительнейшим приборам, чуяли микроны неточностей и
словно бы сами собой находили наилучшее положение среди путаницы проводов и
тесноты деталей.
Бен часто удивлялся беспомощности и неповоротливости командирских рук и
думал:
"Как завинтить гайку, знает всякий, да не всякий ее завинтит. Простой
вроде бы вопрос: что важнее - знание или умение? Ведь можно приобрести
знание и не уметь применить его в деле. Частенько стали встречаться
"кабинетные ученые", и в Копернике есть что-то от них. И все же, если бы
опять пришлось выбирать командира, я бы голосовал за него. Только за него,
как тут ни прикидывай. К кому же еще пойдешь за советом, когда по-
настоящему "прижмет", а "часы двенадцать бьют"? И лишь он, Коперник, может
тебя понять так, как ты сам себя не понимаешь. Он станет на твою точку
зрения и терпеливо объяснит, в чем твоя ошибка.
Э нет, старина, будь справедлив и к остальным. За что обижаешь, например,
Ива? Он тоже отличный друг и мудрый советчик. А иногда превосходит Коперника
словно бы по всем статьям. Значит, дело не только в умении понять другого.
Что же еще умеет Коперник такого, чего не умеет никто другой из нас?
Шевели мозгами, а не ушами, старина Бен. Тут тебе никто ничего не
подскажет, не разъяснит авторитетно. И как раз вот в этом последнем
словечке, пришедшем тебе на ум, скрыта зацепка. Да, для Коперника не
существует непререкаемых авторитетов и железных истин. Он всегда готов
пересмотреть любой вывод, если окажется, что посылки не верны. Только дай
ему факты, а уж он приспустит свои веки, как шторы, и за считанные секунды
промоделирует в своем мозгу сотни ситуаций, которые тебе и не снились. Он
взвесит каждую и так и этак, прежде чем выбрать единственную. Э да, может
быть, все дело в том, что он умеет думать лучше меня, лучше Ива, лучше
Кирилла... Но и это еще не все...
Он умел нас позлить. И прежде всего тем, что иногда нарочно заострял
отношения с людьми. Но вот что удивительно. Коперник нередко оказывался
неправым в частностях и, как это ни странно, всегда был прав в основном.
Пока это основное доказывалось и утверждалось, проходили годы, и все
успевали забыть о том, кто впервые выступил с новой гипотезой. Он оставался
наедине со своими шишками и синяками, общепризнанным упрямцем, вольнодумцем,
бунтарем, драчуном, попирателем основ, возмутителем спокойствия, одним
словом - Коперником.
И мы тоже относились к нему с настороженностью, с подозрительностью. Он
раздражал нас своей несговорчивостью, казавшейся высокомерием. Мы принимали
за самонадеянность его выступления против корифеев - возможно, потому, что
сами никогда бы не осмелились на такое. А ведь мы не были трусами. И каждый
в глубине' души считал себя не хуже других. Он должен был это понимать и
щадить нас. Но он не щадил никого. И пожалуй, если говорить честно, мы бы не
избрали его ни в Президиум Академии космических полетов, ни в Совет.
Мы невольно изменяли отношение к нему перед полетами, где нас ожидало
Неведомое, где нельзя было понадеяться на Корифеев и Учителей, потому что
никто из них там не был и, значит, ничему научить нас не мог. От командира
корабля зависела жизнь всего экипажа. Потому-то мы и выбрали командиром не
Самого Доброго и не Самого Приятного, а Коперника..."
Рассуждая так, Бен между тем дошел до мягкого грунта. Здесь имелись
явственные - отпечатки рубчатых подошв. На лице Бена расплылась обычная
рассеянная улыбка: он не ошибся в своем предположении, и рация его товарища
замолчала лишь потому, что он не сумел починить ее. А потом начался ураган...
"Командир вынужден был искать укрытие, - подумал Бен. - Но ураган давно
кончился, а его все нет. Вполне можно предположить, что он наткнулся на
нечто очень интересное..."
У Бена крепла уверенность, что очень скоро он найдет своего командира и
получит повод заслуженно отчитать его. Что ж, такое случалось и раньше. Он
скажет: "Когда у человека глиняные руки, он не должен ходить в одиночку..."
Бен настраивал себя на бодрый лад, но тревога не оставляла его. Она
шептала свое, и, чтобы заглушить ее голос, он думал о разном, но мысли
возвращались к одному: "Лучше бы тогда пошел я. Во-первых, я починил бы
рацию. А самое главное - пусть бы лучше командир организовывал поиски, если
бы захотел тратить время на такого ворчуна, как я".
Следы привели Бена к пещере. Он понаблюдал некоторое время за черным
прямоугольником отверстия, вызвал по радио корабль. Оставив радио
включенным, он стал медленно приближаться к пещере.
Ему почудилось, что там, в темноте, происходит какое-то движение. Это мог
быть Петр или тот, кто его пленил. Бен не хотел думать: "убил". Однако на
всякий случай приготовил оружие.
Из пещеры вылезло сине-зеленое чудище. С его головы и плечей свисала
густая длинная шерсть, за ним, приросшие к ногам, тянулись тонкие лианы.
Чудище тащило их за собой, будто каторжные цепи, второй конец которых был
привязан за что-то в пещере.
Бен мгновенно вспомнил о предостережении: "Аборигены ютятся в пещерах".
Выходит, сообщение было принято и расшифровано правильно!
Чудище прыгнуло к нему. Бен отступил и укрылся за большим камнем. Чудище
зарычало и остановилось. Оно стояло на двух задних конечностях, а в одной из
передних держало короткую дубинку. Веки чудища были прикрыты, и Бен не мог
определить, видит ли оно его.
Вот чудище подняло дубинку, из нее ударил луч, задымились камни совсем
близко от радиоштурмана, полыхнуло жаром. Будь на месте Бена Кирилл, он,
пожалуй, ответил бы выстрелом. Ив и Петр подумали бы прежде, чем совершить
непоправимое. А Бена удержала от ответного выстрела не мысль, а нечто иное.
Не зря ведь он назывался Добрым Беном.
"Да у него же в лапе - лучемет. Отнял оружие у Петра? А что стало с
Петром? Только бы он был жив! Но каким образом оно научилось обращаться с
лучеметом? Петр показал? Зачем?"
У Бена закружилась голова. Он услышал тихое повизгивание.
"Раз оно научилось обращаться с лучеметом, то обладает разумом. Попробую
поговорить с ним".
Бен установил на камне маяк-мигалку с набором программ и быстро отполз в
сторону.
Маяк работал недолго. Чудище сожгло его лучом. Оно рычало и бесновалось,
из его пасти обильно летела слюна. Оно искало противника, но живые канаты,
приросшие к лапам, не давали ему свободно передвигаться.
"Бен, немедленно возвращайся на корабль, - заговорило радио. -
Надвигается ураган. Возвращайся".
Бен осмотрел горизонт. Небо было ясным, чистым. Ничто не предвещало
ненастья. Может быть, на корабле ошиблись?
Повизгивание звучало громче, переходило в шепот. Вот уже можно разобрать:
"Не бойся, не бойся..." "А если это оно так разговаривает со мной?" -
думал Бен. У него созрел план действий.
Чудище подошло к тому месту, где раньше стоял маяк. Оно вертело головой,
пытаясь обнаружить противника.
В эти мгновения Бен, извиваясь, как ящерица, прополз между камнями и
юркнул в зияющую пасть пещеры. Он сразу же услышал совершенно явственно
голос Петра: "Вот ты и вернулся! Наконец-то вернулся в свой дом..."
- Петр! - позвал он.
"Отдохни, - звучало в ответ. - Здесь есть все, что тебе нужно. Раньше ты
старался для других. Получай же награду. Здесь тебя ждут".
- Что это за шуточки, Петр? - закричал Бен. - Иди ко мне! "Алло, Бен, ты
нашел командира?" - спрашивало радио. - А вы разве не слышали его голос? -
огрызнулся радиоштурман. "Мы слышим только твои крики. Где ты находишься?"
Он включил фонарик. В пещере, кроме него, никого не было. Но он уже знал,
что ему никто больше и не нужен. Он погасил фонарь и покорно опустился на
камни. Сначала сел, потом лег. Он знал, что поступает правильно.
"Алло, Бен, почему не отвечаешь? Где ты? Надвигается ураган!" -
предостерегало радио.
Бен выключил его. "Ураган мне не страшен. Я пришел в свой Дом, в свою
крепость. Здесь я в полной безопасности".
Он был уверен, что наконец-то нашел свое счастье. Он искал его всю жизнь,
исправно неся службу, повинуясь командирам. Издавна, еще со школьной поры,
он помогал незнакомым людям. Сначала это были автолюбители, застрявшие в
дороге из-за неисправных двигателей машин. Он не ожидал, пока они
"проголосуют", а с беглого взгляда определял нуждающихся в помощи - и
никогда не отказывал в ней. Он помогал им не для того, чтобы обрести чувство
выполненного долга. Он просто делал то, что мог, да, пожалуй; ему еще
доставляло удовольствие ковыряться в проводах, гайках, рычагах. Но никогда
он не представлял, что можно обрести такое удовольствие покоя, воротясь в
свой дом. Если бы только не прорывалось щемящее чувство тревоги. Почему оно
возникает?
Бен узнал: враг приближается к его Дому.
Вскочил. Схватил лучемет и бросился к выходу. Увидел фиолетовое низкое
небо, исчерченное кровавыми сполохами. Завивались черные смерчи. Шел ураган.
Но не это было самым страшным. К его Дому приближался враг. То самое
сине-зеленое чудище, которое он изгнал оттуда. Оглядывалось на смерчи.
Спешило.
Бен нацелил лучемет. Он четко знал, что надо делать. Здесь, в его Доме, -
уют, тепло, спокойствие. Там, снаружи, - бушевание яростных стихий,
неустойчивость. Враг хочет овладеть Домом и выгнать его в ураган.
Бен уже приготовился нажать на спуск, но что-то удерживало его. Крохотный
огонек оставался в нем от прежнего, от Доброго Бена. И он сумел заметить,
что шерсть чудища - вовсе не шерсть, а наросшие на кожу растения, мох.
Радиоштурман предостерегающе крикнул и черкнул лучом по камням. Луч задел
лианы, из них брызнула зеленая жидкость.
Чудище зарычало и попятилось.
- Уходи! - закричал Бен. - Уходи, кто бы ты ни был, иначе уничтожу тебя!
Прочь от моего Дома!
Луч выжег еще одну полосу. Чудище перестало рычать, подняло голову,
прислушалось. Неужели что-то понимает? Его движения, поворот головы кажутся
знакомыми Бену. Радиоштурман не хочет его смерти, он бы даже спас его от
урагана, пустил в свой Дом, если бы в Доме было место для двоих.
Ураган придвинулся почти вплотную к чудищу. Сейчас огненные сполохи
обожгут его - и все закончится. Бен повел стволом лучемета, опасаясь, что
чудище бросится в пещеру.
"Бедный зверь. Огонь сзади. Огонь спереди", - подумал он.
Случилось непредвиденное. Чудище повернулось к нему спиной и шагнуло
навстречу урагану.
"ОСОБАЯ ОПАСНОСТЬ..."
Петр бил лучом, сжигал камни, искал противника, и все время ему казалось,
что он уже когда-то видел этого врага - высокого и тонкого, как жердь.
Пещера вопила: "Убей! Иначе он вторгнется в Дом, отнимет блаженство". По
зеленым артериям, связывающим его с Домом, безостановочно приходили и
питание и приказы одновременно - мощь и ненависть.
Снова и снова Петр нажимал кнопку на рукоятке лучемета, и дрожащий от
нетерпения луч устремлялся вперед, сжигая кусты и почву на своем пути. Но
враг успел куда-то скрыться. Петр поискал за ближайшими камнями и не
обнаружил противника. Глаза резал беспощадный дневной свет, проникающий под
полуопущенные ресницы. Петру хотелось поскорее вернуться в свой Дом, но он
не мог этого сделать, пока враг не найден. Он вынужден был находиться в
чуждом открытом пространстве без стен, где не на что опереться, где со всех
сторон больно жалят стрелы лучей.
"Довольно, возвращайся!" - потребовал голос.
Петр охотно подчинился бы ему, но ведь необходимо узнать, почему враг
казался таким знакомым.
"Возвращайся! - молил голос. - Надвигается ураган!" Ураган? Небо на
горизонте уже было черным... Петр чувствовал жжение в ногах - там, где
приросли зеленые артерии. Голос угрожал: "Вернись, или я отрекусь от тебя и
возьму себе иной мозг. Он есть у меня на примете. Вернись сейчас же!"
Уже можно было различить смерчи. Они казались тонкими дымками,
поднимающимися из труб. Трубы росли, сливались с дымом, вращались. Долетал
вой. Там работали гигантские воронки, всасывающие все, что попадалось на
путл.
Петр повернул к пещере. Еще не доходя до нее, узнал, что в пещеру проник
враг.
"Доигрался, Коперник? - говорила пещера. - А ведь я предупреждала тебя".
Он почувствовал удар по ноге. Силы начали быстро убывать. Враг, проникший
в пещеру, зарычал, и его рычание было знакомым Петру. Когда-то он уже слышал
его, понимал, что оно означает.
Голос пещеры стал почему-то слабеть, перешел на шепот: "Последнее, что я
могу сделать для тебя, - это лишить твоего врага оружия. Убивайте друг друга
руками и зубами, как ты обещал Копилке. Мне очень хочется знать, как это
бывает..."
"Знать? Тебе хочется знать. А мне? Я ведь еще не узнал, почему враг
казался таким знакомым. Но самое главное, что мне надо выяснить - почему
бабушка предостерегала: "Молния убить может"? Что было перед этим?"
"Иди же сюда. Видишь, враг уронил оружие. Убей его - и опять у тебя будет
Дом и все остальное. Помнишь, как хорошо тебе было?"
- Нет! - закричал Петр. - Сначала я кое-что выясню!
Несмотря ни на что, в нем все-таки не умирал Коперник. Оказывается, он
умел возражать не только другим, но даже своему Дому и самому себе. Он
требовал от своей памяти полной ясности прежде, чем вернуться в Дом навсегда.
Смерчи кружились за его спиной, дышали ему в затылок. Петр обернулся.
Черно-кровавые гусеницы угрожали с небес. И вдруг именно в эту минуту ужаса
он вспомнил...
Вспомнил, что было перед тем, как бабушка пыталась его напугать. Ничего
нового. Она пугала его и раньше: "Нельзя гулять в грозу. Молния убить
может". Но он хотел проверить ее слова. Он выскочил на улицу под косые
мощные струи, в громыхание и сверкание огня. И его не убило, он жадно вдыхал
удивительно свежий воздух, он прыгал на одной ноге, хохотал и пел: "Ах,
гроза-егоза, поиграть с тобой нельзя?"
Петр уже предчувствовал, что сейчас сделает, - не может не сделать.
Смертельный страх каменил тело, в ушах выстукивала фраза из предупреждения:
"Особую опасность представляют ураганы". Особая опасность! Особая опасность!
Но Петр отвечал: "Сначала я испробую. Сначала испробую". Он повернулся
лицом к урагану. "Что ты делаешь? Пропадешь!" - послышался вопль пещеры.
Пётр шагнул навстречу урагану. Его ослепило сверкание, он почувствовал
страшный удар, успел подумать: "Конец". Но мучения продолжались. На него
посыпался град ударов, кожу жгло так, что он застонал. Жжение внезапно
сменилось холодом, будто его окунули в ледяную* ванну. Это молнии обожгли
мох на его коже, и мощные струи воды ударили по ней, как очистительный душ.
У него подкосились ноги, и он бы упал, но в этот момент воронка смерча
всосала его, закружила, подняла - ввысь. Петр взлетел, раскинув руки.
Послышался громкий чавкающий звук, будто болото неохотно выпустило жертву.
Перед глазами Петра мелькали полосы, огненные зигзаги. Бешеный ветер
обдувал кожу, срывал остатки мха. Петра словно выворачивало наизнанку,
что-то рвалось внутри, лопались мелкие сосуды. Ему казалось, что он умирает,
и хотелось, чтобы все кончилось поскорей.
Но он не умер. Он летел на столбах, наперегонки с ветром. Тяжесть опала с
его век, и они смогли открыться. Навстречу мчались огненные кольца, не
причиняя ему вреда. Он проходил сквозь них беспрепятственно и чувствовал,
что с каждым новым кольцом силы возвращаются к нему и он становится сам
собой, прежним человеком.
И в эти мгновения он увидел себя и всю свою жизнь, но увидел как бы со
стороны и совсем по-новому. Вспомнил, как страдал от незаслуженных обид, от
ущемленного честолюбия, от недостатка комфорта.
Вспомнил красивую девочку из своего отрочества и услышал ее слова о
"безумстве храбрых", но теперь он вспоминал ее без злости, а с глубокой
жалостью и состраданием, ибо увидел, что с ней стало потом, всю ее
безмятежно-бессмысленную жизнь, полную вещей, комфорта и скуки, окинул он
единым взглядом, и свою бывшую жену увидел он не юной и
дразняще-привлекательной, а поседевшей, с глубокими скорбными складками у
губ и рядом с ней Виктора с перхотью в поредевших волосах, начальника группы
обеспечения, самонадеянного и самовлюбленного, чванливого и вальяжного,
злого на весь мир за свою никчемную жизнь и за доставшуюся ему сварливую
подругу, за то, что не видно конца в этой гонке за престижем и комфортом. А
ведь и он, Петр, мог "удостоиться" подобной участи, и это его большое
счастье, что в нем жил Коперник...
Все его неудачи предстали перед ним, как горные уступы. Он подымался по
ним все выше и выше, учился борьбе и одиночеству, мужеству и трудной
надежде. Он постепенно постигал свое предназначение. Как и другие, он
выбирал меньшее из двух зол, но то, что казалось меньшим другим, часто
виделось большим ему. Он понял, что вся его жизнь была подготовкой к встрече
с ураганом, который показал ему, чего он стоит и что надо бояться не смерти
вне пещеры, а жизни в пещере, которая превращает тебя в свой придаток, в
пещерного человека, и ее темные углы и тени - это все, что в тебе накопилось
темного и тяжкого за многие поколения предков, а ураган проявит твою суть,
высечет искру огня, спрятанную в твоем естестве. А если искру съела плесень,
то это и есть твоя истинная смерть, и ты уже никогда не возродишься, ибо нет
в тебе ничего достойного и пригодного к возрождению.
Он увидел дали, которых не мог видеть раньше. Разорванный туман клочьями
сполз с них, и они сверкали, омытые струями дождя. Пространство больше не
казалось ему чуждым. Оно было похоже на дворец, построенный и приготовленный
для человека. И тогда-то словно сам собой родился ответ на вопрос вопросов,
мучивший его всю жизнь. Он понял, зачем нужны были поиски, боль, упорство,
новые трассы в космосе и мучительно-сладостная жажда познания.
Только благодаря им, благодаря дерзкой мятежной мысли, не признающей
покоя, благодаря все новому знанию обо всех своих вариантах, Вселенная
обретает смысл.
...Он упал у самого входа в пещеру, увидел в темноте за камнями удивленно
раскрытые знакомые глаза, глядящие на него со страхом. Петр легко вскочил на
ноги и закричал:
- Эй, Бен, старина, выходи!
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 08.10.2001 14:34