Самохвалов Максим / книги / Лошадиное лето



  

Текст получен из библиотеки 2Lib.ru

Код произведения: 9698
Автор: Самохвалов Максим
Наименование: Лошадиное лето


                                        Maxim Samohvalov (c) 2000
  
                         ЛОШАДИНОЕ ЛЕТО 
                   не реалистичное произведение
        
       Лето  казалось  невыносимым.  
       Было  очень  жарко, а отсутствие материализованной мечты в
  виде  благородного  коня, которому я мог задавать овса, чистить
  щеткой, похлопывать по морде - злило меня.
       На станции, в покосившемся клубе, часто показывали фильмы,
  где главные герои постоянно скакали, задавали и похлопывали.
       Я  ходил  на  каждый сеанс, разумеется, бесплатно, так как
  глупо платить деньги за мечту.
       Я  пробирался  в  пристройку,  где  располагалась сельская
  библиотека, а оттуда, по чердаку, проникал в клуб.
       Когда я возвращался через кукурузное поле, то слышал цокот
  копыт  на  большой  дороге.  Но  увидеть  всадников  мне мешали
  огромные, двухметровой высоты, стебли кукурузы.
       Утром  я  ходил на станцию за хлебом. Нам нужно было много
  хлеба,  так  как  бабка скармливала его курам и овцам. А днем я
  ходил за молоком, на эту же станцию. А вечером - в кино.
     Таким образом, я накручивал по двадцать километров за день.
       Поэтому  я  ненавидел  лето и любил лошадей, возможно, как
  хитрую проекцию ненависти к передвижению пешком.
       Утром  я  вставал совершенно разбитый, с гудящими ногами и
  болью в животе. Мне надоела сухая картошка, и сушки с несладким
  чаем! Они не принимались моим организмом, во рту был постоянный
  привкус солидола.
       Так  же  мучилась  моя  сестра.  Хотя  она  и не ходила на
  станцию, но огород выпивал из нее все соки.
       С  девяти  утра  и  до  девяти вечера она что-то постоянно
  полола, сажала, поливала.
       Вечерами  сестра  уходила  за  баню, садилась на трухлявую
  скамейку  и  открывала  одну и ту же книгу - "Бои за карельский
  перешеек".  Я  читал  эту  книгу,  там  красноармейцы  взрывали
  гранитные  надолбы, подавляли огонь из дотов и, в конце концов,
  прорывали неприступную линию Маннергейма.
       Иногда  сестра  отрывалась от книги и смотрела на выгон. Я
  ее понимал и жалел о том, что там никто и никогда не едет.
       Как-то  раз, в  деревню, привезли  хлеб.  Хлеб  возили  на
  скрипучей телеге, где стоял железный короб.
       Лошадь  совсем  не  походила  на  лоснящихся  красавцев из
  фильмов.  У  кобылы  была  слишком  большая  голова и провисшее
  брюхо.
       Лошадь махала хвостом и дергала кожей, пытаясь согнать мух
  и слепней.
       Я  купил  восемь  буханок  хлеба и подошел к животному. От
  лошади пахло мукой и навозом. Большой коричневый глаз уставился
  на  меня и стал равнодушно моргать. Я вытащил буханку из своего
  рюкзака и разломил пополам. Лошадь повернула голову, причем мне
  показалось,  что  это  движется  орудийная  башня на линкоре. В
  ноздрях  кобылы  виднелись сопли, а прилипшая там муха отчаянно
  жужжала.
       Лошадь  принялась  аккуратно  жевать  хлеб. Это впечатлило
  меня,  и  я протянул вторую половинку. Лошадь сжевала и ее. Я с
  сомнением  посмотрел  на  рюкзак,  а  потом скормил ей вторую и
  третью буханки.
       Когда лошадь доела последнюю, восьмую буханку, я оправился
  домой.
       Возница  долго  орала  мне в след, так как лошадь "села" и
  ехать куда-либо решительно отказалась.
       Я  не  знаю,  как это такое может быть, ведь лошади это не
  собаки,  они  должны  стоять или лежать. А если лошадь села, то
  это уже ерунда какая-то, а не лошадь.
        Бабка сразу обнаружила недостачу.
         - Да ты чего это? Эй! 
     Я подошел и виновато уставился на полупустой рюкзак.
         - Тут всего две!
         - Лошадь, -  только  и успел я сказать, потому что бабка
  ударила меня буханкой по голове.
       Вечером  я долго стоял около реки и жевал сухую, черную от
  времени  сушку  (так  как  остался  без  обеда),  не переставая
  мечтать о настоящем коне.
       На  следующий  день я увидел всадника, скачущего по нашему
  выгону.
       Офицер верхом на прекрасном сером коне! Подскакав поближе,
  он строго спросил:
       - Где вяз?
       - Какой  вяз?  -  удивился я, не отводя глаз от коня.  Тот
  высокомерно смотрел на меня и горделиво сгибал переднюю ногу.
       - Тут вяз был, - указал на заросли дикой малины офицер,  -
  куда он делся?
       - Дерево? - спросил я рассеянно. 
       - Дерево,  -  подтвердил офицер, - вот тут стояло  высокое
  дерево! Где оно, дурачок?
       - Было  тут  дерево, - кивнул я, - лет десять уже  прошло,
  как его бабка срубила.
       - Как это, срубила? 
       - На дрова. Оно сухое уже было. 
       - А ну давай свою бабку! -  грозно сказал офицер. 
       Офицер  и  бабка  стали громко ругаться о дереве, которое,
  оказывается, было нанесено на военную топографическую карту как
  отметка о высоте или еще что-то. Коня офицер привязал к бузине.
       Они  с  бабкой  топтали  малину, чтобы разглядеть пенек от
  срубленного  вяза,  а  я  заскочил  на  кухню  и вытащил четыре
  вчерашние буханки.
       Подбежал  к  коню.  Тот  ел аккуратно, не роняя ни крошки.
  Конь съел четвертинку и вопросительно посмотрел на меня.
       Я  ему дал еще одну, затем еще... В общем, когда конь съел
  все  четыре буханки, я опять понесся домой и за печкой взял еще
  пять буханок, которые бабка купила, обнаружив недостачу.
       Конь  с удовольствием ел хлеб и посматривал на меня. Я как
  завороженный  совал  ему,  совал  эти четвертинки... Когда хлеб
  кончился я сбегал к соседям и попросил еще восемь буханок. Съев
  весь  хлеб,  конь отвернул морду и потянулся к маленькой лужице
  под  ногами.  Я  понял,  что  конь  хочет пить, и снова кинулся
  домой.
       На  кухне  стояла  трехлитровая банка киселя, но я резонно
  рассудил,  что  боевому  коню  этого  будет  мало.  Прихватил и
  пятилитровую кастрюлю с холодным бульоном...
       Конь  не  смог  пить  из банки, и я подсунул ему кастрюлю.
  Конь выпил не все, на дне немного осталось.
       Между тем военный куда-то ушел, а бабка опять виднелась на
  огороде.  Наверное,  они решили все вопросы, и военный пошел на
  реку. Я отметил про себя, что сам пить пошел, а коня не повел.
       Я   радовался   тому,   что  представилось  дополнительная
  возможность  пообщаться с животным, гладил коня по морде, а тот
  довольно храпел, шумно выдувая из ноздрей воздух.
       Я  решил,  как  и  мечтал,  расчесать  коню гриву. Схватив
  нетронутую банку с киселем, помчался домой. Ворвался на кухню и
  остолбенел.
       Руки  мои  разжались от неожиданности. Банка упала на пол,
  разлетелись  осколки,  кисель разбрызгался по всей кухне... Моя
  сестра целовалась с офицером! Как в кино!
       Сестра накинулась на меня:
       - Ты  чего  наделал?  -  причем  как-то  яростно, чего  не
  водилось  за  ней  сроду,  наоборот,  она всегда меланхоличная,
  задумчивая.  А  тут  эвон  как  прорвало. Сестра старше меня на
  четыре года, но краснеть не научилась до сих пор.
       - Дай щетку, - сказал я неуверенно. 
       Сестра достала с полки ершик для мойки бутылок и протянула
  мне.
       Офицер  разглядывал  забрызганные  киселем  сапоги, но мне
  кажется,  ему было не до обуви, просто он не мог посмотреть мне
  в глаза, так как полчаса назад обзывался.
       Я  схватил  ершик  и побежал назад, расчесывать коня. Конь
  смотрел  в  землю,  а  когда  увидел  меня - захрипел, думаю от
  радости.
       Минут  сорок  я  расчесывал гриву, слушая, как внутри коня
  булькает кисель с буханками, пока не вернулся офицер.
        Но  далеко  они  не ускакали. 
       Конь захрипел и завалился в заросли крапивы.
       Наверное,  он  обожрался  хлеба  и  перепил  супа.  Сильно
  ушибленный  офицер  лежал  у  нас в сарае целую неделю. Сестра,
  благодарно на меня посматривая, бегала в сарай и что там делала
  - неизвестно.
       Зато  хлопоты  о выздоровлении коня легли на мои плечи. За
  неделю  я  научился  заботиться  о  животном  так, чтобы оно не
  падало в крапиву.
       Через неделю офицер и конь поправились.
     Несмотря на грозные вопли бабки, мы заключили договор.
       Я отдавал офицеру сестру с условием беречь и лелеять, а он
  с  тем  же  самым  условием,  отдавал  мне коня. Меня не мучили
  угрызения совести от факта обмена человека на лошадь.
       Бабка  выла  от бессилия и злобно шинковала крапиву курам.
  От ее власти над нами - ничего не осталось.
       Влюбленные  ушли  к  вечернему поезду, а я, прихватив свой
  деревянный  меч и рюкзачок с вещами, вскочил на коня и поскакал
  в лес.
       Обернувшись, на прощание, я увидел, что бабка рвет на себе
  волосы и бьется головой о пенек от срубленного вяза.
       Так бывает со всеми, кто не ценит чужую мечту. 

                            Конец


--------------------------------------------------------------------
Данное художественное  произведение  распространяется  в электронной
форме с ведома и согласия владельца авторских прав на некоммерческой
основе при условии сохранения  целостности  и  неизменности  текста,
включая  сохранение  настоящего   уведомления.   Любое  коммерческое
использование  настоящего  текста  без  ведома  и  прямого  согласия
владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 09.11.2001 15:24