Сапковский Анджей / книги / Владычица озера, часть 2

Текст получен из библиотеки 2Lib.ru

 
Код произведения: 9790 
Автор: Сапковский Анджей 
Наименование: Владычица озера, часть 2 





Анджей Сапковский. 

            Владычица озера (Часть 2, главы 7-12)

 
                   Сенсационное    приключение     сэра
                 Малькольма     Гатри    из     Бремора
                 стремительно   ворвалось   на   полосы
                 многих  газет. Даже лондонская  "Дэйли
                 мейл" посвятила ему несколько строк  в
                 рубрике  "Bizarre", однако,  поскольку
                 не  все  наши  читатели  знакомятся  с
                 прессой,  издаваемой  южнее  Твида,  а
                 если   и   знакомятся,  то   с   более
                 серьезными,   нежели   "Дэйли   мейл",
                 изданиями,  мы  решили напомнить  суть
                 события...  10  марта  текущего   года
                 мистер  Малъколъм Гатри отправился  на
                 рыбалку  на  озеро  Лох-Гласкарнох.  И
                 там   мистер   Гатри   наткнулся    на
                 возникшую  из тумана и пустоты  (sic!)
                 юную  девушку  с уродливым  шрамом  на
                 лице   (sic!),   ехавшую   верхом   на
                 вороной  кобыле (sic!) в сопровождении
                 белого   единорога   (sic!).   Девушка
                 задала    онемевшему   от    изумления
                 мистеру   Гатри   вопрос   на   языке,
                 который     мистер    Гатри    любезно
                 определил   как,  цитируем:  "Пожалуй,
                 французский    или    какой-то    иной
                 континентальный  диалект".   Поскольку
                 мистер   Гатри  не  владеет  ни   фран
                 цузским,     ни    каким-либо     иным
                 континентальным  диалектом,  разговора
                 не   получилось.   Девушка   и   сопро
                 вождавший  ее  зверинец  исчезли  или,
                 выражаясь   словами   мистера   Гатри,
                 "растаяли как сон златой".
                   Наш    комментарий:   "златой   сон"
                 мистера  Гатри  был, несомненно,  того
                 же  златого цвета, что и виски  single
                 malt, которое мистер Гатри любил,  как
                 нам     стало    известно,    попивать
                 достаточно    часто    и    в    таких
                 количествах,     которые     объясняют
                 появление   белых  единорогов,   белых
                 мышек    и   возникающих   из   ничего
                 чудовищ,  на  озерах.  А  наш   вопрос
                 звучит так:
                   "Что    мистер   Гатри   намеревался
                 делать с удочкой на Лох-Гласкарнох  за
                 четыре   дня  до  окончания   периода,
                 запрещающего рыболовство?"
                       "Inverness Weekly" от 18.03.1906
                                                   года
 
                                                                   ГЛАВА 7
 
 Поднялся  ветер,  небо  на  западе начало  темнеть,  наплывающие  волнами
облака одно за другим гасили созвездия. Погас Дракон, погасла Зимняя Дева,
погасли  Семь  Коз.  Облака  закрыли горящее ярче  и  дольше  других  Око.
Небосклон  вдоль  горизонта осветили короткие  вспышки  молний.  С  глухим
грохотом  прокатился гром. Ветер резко усилился, сыпанул в глаза  пылью  и
сухими листьями.
 Единорог заржал и послал ментальный сигнал. Цири сразу же поняла, что  он
хотел сказать.
 Нельзя  тянуть.  Единственная наша надежда в быстром  бегстве.  В  нужное
место и нужное время. Поспешим, Звездоокая.
 "Я - Владычица Миров, - напомнила она себе самой. - Я - Старшая Кровь,  у
lem власть над миром и пространством. Я - кровь от крови Лары Доррен".
 Иуарраквакс   заржал,   поторопил.  Кэльпи   поддержала   его   протяжным
фырканьем. Цири натянула перчатки.
 - Я готова.
 Шум в ушах. Вспышка и яркость. А потом - тьма.
 
 Воды  озера и предвечерняя тишина несли ругань Короля-Рыбака, который  на
своей  лодке тянул и дергал леску, пытаясь освободить блесну, зацепившуюся
за дно. Глухо плеснуло упущенное весло.
 Нимуэ  нетерпеливо кашлянула. Кондвирамурса отвернулась  от  окна,  снова
склонилась  над акварелями. Особенно притягивал взгляд один  из  картонов:
девушка  с  развевающимися волосами верхом на вздыбленной вороной  кобыле.
Рядом  -  белый единорог, тоже поднявшийся на дыбы. Его грива  развевается
так же, как волосы девушки.
 -   Пожалуй,  только  относительно  одного  этого  фрагмента  легенды,  -
заметила адептка, - мнения историков не разошлись. Они единодушно  считают
его  вымыслом  и  сказочным украшательством либо же  тонкой  метафорой.  А
художники  и  графики  назло  и наперекор ученым  облюбовали  именно  этот
эпизод. Пожалуйста, что ни картинка, то Цири и единорог. Например - здесь:
Цири  и  единорог  на обрыве у приморского пляжа. А тут,  смотри,  Цири  и
единорог  на фоне прямо-таки пейзажа из наркотического транса, ночью,  под
двумя лунами.
 Нимуэ молчала.
 -  Словом,  -  Кондвирамурса отложила картоны на стол,  -  всюду  Цири  и
единорог.  Цири  и  единорог в лабиринте мест. Цири и  единорог  в  бездне
времен.
 -  Цири  и единорог, - сказала Нимуэ, глядя в окно, на озеро, на лодку  и
мечущегося  в ней Короля-Рыбака. - Цири и единорог появляются из  небытия,
как  призраки, висят над гладью вод одного из озер... А может -  одного  и
того  же  озера,  связывающего, как застежка, времена и места  всякий  раз
разные - и все же всегда одни и те же?
 - Не поняла.
 -  Призраки.  - Нимуэ не смотрела на нее. - Пришельцы из иных  измерений,
иных плоскостей, иных мест, иных времен. Видения, изменяющие чью-то жизнь.
Изменяющие  и  свою  жизнь, свою судьбу... Не ведая о  том.  Для  них  это
попросту... очередное место. Не то место, не то время... Снова, в  который
уже раз подряд, не то место, не то время...
 -  Нимуэ,  - вымученно улыбнулась Кондвирамурса. - Напоминаю: здесь  я  -
снящая,  именно я нахожусь тут для того, чтобы наблюдать сонные видения  и
онейроскопии. А ты ни с того ни с сего начинаешь вещать так, словно то,  о
чем говоришь, видела... во сне.
 Королю-Рыбаку,  судя  по  резко усилившейся ругани,  блесну  отцепить  не
удалось,  леска  порвалась. Нимуэ молчала, глядя на  рисунки.  На  Цири  и
единорога.
 -  Все  это,  -  очень спокойно сказала она наконец,  -  я  действительно
видела во сне. Видела во сне множество раз. И однажды видела наяву.
 
 На  поездку  из Члухова в Мальборк при определенных условиях  может,  как
известно,  уйти даже и пять дней. А поскольку письма члуховского  комтура1
Винриху  фон  Книпроде, Великому магистру ордена,  должны  были  дойти  до
адресата не позже, чем в Троицын день, рыцарь Генрих фон Швельборн  тянуть
не  стал, а отправился на следующее утро после праздника Вознесения, чтобы
иметь  возможность  ехать  спокойно и не бояться опоздать.  Langsam,  aber
sicher2.  Такое  поведение рыцаря очень нравилось  его  эскорту  из  шести
конных  стрелков  под  командой  Хассо  Планка,  сына  пекаря  из  Кельна.
Арбалетчики  и  Планк  больше привыкли к таким  господам-рыцарям,  которые
ругались,  орали, погоняли и приказывали гнать во весь опор, а потом,  все
равно  не  успев  к  сроку,  всю вину валили на  несчастных  ландскнехтов,
отговариваясь враньем, недостойным рыцаря, к тому же рыцаря  Ордена.  Было
тепло,  хоть  и пасмурно. Время от времени моросило, яры затягивал  туман.
Поросшие  буйной  зеленью  холмы  напоминали  рыцарю  Генриху  его  родную
Тюрингию,  матушку, а также то, что у него больше месяца не было  женщины.
Едущие   позади  арбалетчики  тупо  напевали  балладу  Вальтера  фон   дер
Фогельвейде. Хассо Планк дремал в седле.
 
                    Wer gute Fraue Liebe hat
                    Der schamt sich aller Missetat3...
 
 Странствие протекало спокойно и, кто знает, может, таковым оставалось  бы
и  до  конца,  если  б  не то, что ближе к полудню рыцарь  Генрих  заметил
неподалеку  от тракта поблескивающий плес озера. А поскольку  завтра  была
пятница  и  имело  смысл заблаговременно запастись постной  пищей,  рыцарь
приказал спуститься к воде и поискать какую-нибудь рыбацкую хибару.
 Озеро было большое и даже обзавелось собственным островом. Никто не  знал
его  настоящего  названия,  но оно, несомненно,  было  Святым.  В  здешней
языческой  стране  - словно в насмешку - каждое второе  озеро  именовалось
Святым.
 Подковы  захрустели по устилающим берег ракушкам. Озеро затягивал  туман,
но  все же было видно, что с людьми здесь жидковато. Ни лодки, ни сетей  и
вообще  ни живой души. "Придется поискать в другом месте, - подумал Генрих
фон  Швельборн.  -  А если нет, ничего не поделаешь. Поедим,  что  есть  в
мешках,  даже  если  это  ветчина,  а в Мальборке  исповедуемся,  капеллан
назначит епитимью и освободит от греха".
 Он  уже  собирался  отдать  приказ, когда  в  голове  под  шлемом  что-то
зашумело, а Хассо Планк дико заорал. Фон Швельборн глянул и остолбенел.  И
перекрестился.
 Перед  ними из ничего возникли две лошади - белая и вороная, а  мгновение
спустя  он  с  ужасом  увидел, что из выпуклого лба  белой  лошади  торчит
закрученный  винтом  рог.  Увидел он также, что на  вороной  кобыле  сидит
девушка с пепельными волосами, зачесанными так, чтобы они заслоняли  щеку.
Мираж, похоже, не касался ни земли, ни воды, а выглядел так, словно  повис
над стелющимся по глади вод туманом.
 Вороная лошадь заржала.
 -  Uuups, - вполне отчетливо произнесла девушка с пепельными волосами.  -
Ire lokke, ire tedd! Squaess'me.
 -  Святая  Урсула,  покровительница, - забормотал  Хассо,  побледнев  как
смерть.   Арбалетчики  замерли,  раскрыв  рты  и  осеняя  себя   крестными
знамениями.
 Фон  Швельборн тоже перекрестился, затем нетвердой рукой вытянул  меч  из
ножен, притороченных под тебеньком.
 - Heilige Maria, Mutter Gottes, - рявкнул он. - Steh mir bei!4
 Рыцарь   Генрих  не  опозорил  в  тот  день  своих  бравых  предков   фон
Швельборнов,  в том числе и Дитриха фон Швельборна, храбро  бившегося  под
Дамьеттой  и  одного  из  немногих, которые  не  убежали,  когда  сарацины
волшебством  запустили на крестоносцев черного демона.  Пришпорив  коня  и
вспомнив неустрашимого предка, Генрих фон Швельборн ринулся на привидение,
разбрызгивая вылетающие из-под конских копыт крошки беззубок.
 - Орден и святой Георгий!
 Белый  единорог  совершенно по-геральдически  поднялся  на  задние  ноги,
черная  кобыла заплясала. Девушка испугалась, это было видно с первого  же
взгляда. Генрих фон Швельборн бурей мчался на них. Как знать, чем  бы  все
кончилось,  если  б  озеро  вдруг не покрыл туман,  а  таинственный  мираж
лопнул,  распался  на  разноцветные  осколки,  словно  витраж,  в  который
швырнули  камнем.  И  все исчезло. Все - белый единорог,  вороная  лошадь,
странная девушка...
 Мерин  Генриха  фон  Швельборна с плеском влетел  в  озеро,  остановился,
мотнул головой, заржал, принялся грызть зубами удила.
 С  трудом усмирив закапризничавшего коня, Хассо Планк подлетел к  рыцарю.
Фон Швельборн глубоко дышал и сопел, чуть ли не сипел, а глаза у него были
выпучены, как у рыбы.
 -  Клянусь мощами святой Урсулы, святой Кордулы и всех одиннадцати  тысяч
кельнских  дев-мучениц... - выдавил из себя Хассо Планк. - Что  это  было,
edier Herr Ritter5? Чудо? Явление?
 -  Teufelwerk,  -  простонал  фон Швельборн,  только  теперь  бледнея  от
изумления  и  щелкая  зубами.  -  Schwarze  Magie!  Zauberey!6  Проклятое,
языческое и чертовское наваждение.
 -  Лучше поедем отсюда, благородный господин. Да поскорее... До Пельплина
недалеко, только бы церковные колокола услыхать.
 У  самого  леса, на возвышенности, рыцарь Генрих фон Швельборн  оглянулся
последний  раз.  Ветер  разогнал туман, в местах,  закрытых  стеной  леса,
 gepj`k|m` поверхность озера поматовела и пошла рябью.
 Над водой кружил огромный орел-рыболов.
 -  Безбожный, языческий мир, - пробормотал Генрих фон Швельборн. - Много,
много   трудов,  работ  и  огня  ждет  нас,  прежде  чем  Орден   Немецких
Госпитальеров наконец изгонит отсюда дьявола.
 
 -  Конек,  -  сказала Цири укоризненно и одновременно  насмешливо,  -  не
хотелось  бы быть назойливой, но я немного тороплюсь в свой мир.  Я  нужна
близким,  ты  же  знаешь. А мы сначала оказываемся  у  какого-то  озера  и
налетаем  на  какого-то смешного простака в клетчатом  костюме,  потом  на
толпу грязных и орущих лохмачей с палицами, наконец на психа с черным крес
том  на  плаще.  Нет, нет! Не те времена, не те места! Очень  тебя  прошу.
Конек, поднатужься как следует. Очень тебя прошу.
 Иуарраквакс  заржал, вскинул рогом и передал ей что-то,  какую-то  мысль.
Цири поняла не до конца. Задумываться не было времени, потому что в голове
у  нее  опять  разлился  холодный свет,  в  ушах  зашумело,  а  в  затылке
похолодало.
 И ее снова поглотило черное бархатное ничто.
 
 Нимуэ, заливаясь веселым смехом, потянула мужчину за руку, они сбежали  к
озеру,  петляя меж невысоких березок и ольшинок, вывороченных с корнями  и
поваленных  стволов. Выбежав на пляж, Нимуэ сбросила сандалии,  приподняла
платьице, зашлепала босыми ногами по прибрежной воде. Мужчина тоже  скинул
ботинки, но в воду входить не спешил, а сбросил плащ и разложил на песке.
 Нимуэ  подбежала,  закинула  ему руки на  шею  и  поднялась  на  цыпочки,
однако,   чтобы   ее  поцеловать,  мужчине  все  равно   пришлось   сильно
наклониться. Не напрасно Нимуэ называли Локотком - но теперь, когда ей уже
исполнилось восемнадцать и она была адепткой магических искусств, называть
ее так могли лишь самые близкие подруги. И только некоторые мужчины...
 Мужчина, не отрываясь от губ Нимуэ, сунул руку в разрез ее платья.
 Потом  все  пошло быстро. Они оказались на расстеленном на  песке  плаще,
платьице  Нимуэ  подвернула повыше талии, ее бедра крепко  охватили  бедра
мужчины, а руки впились ему в спину. Когда он ее брал, как всегда  слишком
нетерпеливо,  она  стиснула  зубы,  но  быстро  нагнала  его,  сравнялась,
подхватила ритм. Опыт и сноровка у нее были.
 Мужчина  издавал  смешные звуки. Поверх его плеч  Нимуэ  видела  медленно
плывущие по небу кучевые облака фантастических форм.
 Что-то  зазвенело - так звонит затопленный на дне океана колокол. В  ушах
зашумело. "Магия", - подумала она, отворачивая голову, чтобы высвободиться
из-под щеки и руки лежащего на ней мужчины.
 На  берегу  озера - повиснув над его поверхностью - стоял белый единорог.
Рядом - вороная лошадь. А в седле вороной лошади сидела...
 "Но  я  же  знаю эту легенду, - пронеслось в мозгу Нимуэ. -  Я  знаю  эту
сказку!  Я  была ребенком, маленькой девчушкой, когда слышала ее  от  деда
Посвиста,  бродячего  сказочника. Ведьмачка Цири.  Со  шрамом  на  щеке...
Вороная кобыла Кэльпи... Единорог... Страна эльфов..."
 Движения  мужчины,  вообще  не  заметившего  появившейся  картины,  стали
резче, издаваемые им звуки - смешнее.
 -  Uuups, - сказала девушка, сидевшая на вороной кобыле. - Опять  ошибка!
Не  то  место,  не  то  время.  Вдобавок,  если  не  ошибаюсь,  совершенно
несвоевременно. Простите.
 Картина  поблекла  и лопнула, лопнула, как лопается раскрашенное  стекло,
вдруг  разлетелась, распалась на тысячи радужных мерцающих искорок, бликов
и мигающих золотинок. А потом исчезла.
 -  Нет!  -  крикнула Нимуэ. - Нет! Не исчезай! Я не хочу! Она  распрямила
колени и хотела высвободиться из-под мужчины, но не могла - он был тяжелее
и сильнее ее. Мужчина застонал и икнул.
 - Ооооох, Нимуэ... Оооох!
 Нимуэ вскрикнула и впилась ему зубами в плечо.
 Они  лежали  на  плаще, возбужденные и жаркие. Нимуэ  смотрела  на  берег
озера,  на  шапки взбитой волнами пены. На наклоненные ветром  камыши.  На
бесцветную, безнадежную пустоту, пустоту, которая осталась от рассеявшейся
легенды.
 По носу адептки бежала слеза.
 - Нимуэ... Что-то случилось?
 -  Случилось.  - Она прижалась к нему, все еще глядя на озеро.  -  Молчи.
Обними меня и ничего не говори. Молчи.
 Мужчина высокомерно улыбнулся.
 - Я знаю, что с тобой, - сказал он хвастливо. - Земля содрогнулась?
 Нимуэ печально улыбнулась.
 - Не только, - ответила она после недолгого молчания. - Не только.
 
 Блеск. Тьма. Следующее место.
 
 Следующее место было мрачным, зловещим и отвратительным.
 Цири инстинктивно сжалась в седле, потрясенная - как в буквальном, так  и
переносном  значении  этого слова. Потому что  подковы  Кэльпи  ударили  с
разбега  во что-то болезненно твердое, плоское и неуступчивое, как камень.
После  долгого  движения  в  мягком небытии ощущение  твердости  оказалось
настолько  неожиданным и неприятным, что кобыла заржала и  резко  кинулась
вбок, выбивая на почве стаккато, от которого зазвенели зубы.
 Второе  потрясение, метафорическое, ей принесло обоняние. Цири  застонала
и  прикрыла  руками рот и нос, чувствуя, как глаза моментально заполняются
слезами.
 Вокруг   стоял  кислый,  ядовитый,  плотный  и  липкий  смрад,   ужасающе
удушливый, не поддающийся определению, не похожий ни на один известный  ей
запах.  Это  была  -  в чем она ничуть не сомневалась -  вонь  разложения,
трупная   вонь  окончательного  разложения  и  распада,  вонь  гниения   и
уничтожения  -  причем  создавалось  впечатление,  что  то,   что   сейчас
прекращало свое земное существование, воняло ничуть не лучше и при  жизни.
Даже в период своего расцвета.
 Цири  скукожилась, и ее вырвало. Сдержаться она не могла. Кэльпи  фыркала
и  трясла головой, сжимала ноздри. Единорог, материализовавшийся  рядом  с
ними,  присел  на  задние ноги, подскочил и брыкнулся.  Твердое  основание
ответило сотрясением и громким отзвуком.
 Вокруг  них  стояла  ночь,  ночь темная и  грязная,  окутанная  липким  и
вонючим покровом мрака.
 Цири  подняла глаза, надеясь отыскать звезды, но наверху не было  ничего,
только  бездна, местами подсвеченная нечетким красноватым заревом,  словно
бы далеким пожаром.
 -  Uuups,  -  сказала она и скривилась, чувствуя, как  на  губах  оседают
кисло-гнилостные испарения. - Фуууу-эх! Не то место, не  то  время.  Ни  в
коем случае не они!
 Единорог фыркнул и кивнул, его рог описал короткую и крутую дугу.
 Скрипящая  под  копытами Кэльпи почва была камнем,  но  камнем  странным,
прямо-таки  неестественно  ровным,  интенсивно  выделяющим  запах  гари  и
грязного  пепла.  Прошло какое-то время, прежде чем Цири  сообразила,  что
перед  глазами  у  нее не что иное, как дорога. Неприятная  и  нервирующая
своей  твердостью.  Цири  направила кобылу на обочину,  очерченную  чем-то
таким, что некогда было деревьями, теперь же лишь отвратительными и голыми
скелетами.  Трупами, увешанными обрывками тряпок, словно бы  действительно
остатками сгнивших саванов.
 Единорог  предостерег  ее  ржанием и ментальным  сигналом.  Но  было  уже
слишком поздно...
 Сразу  же  за странной дорогой и иссохшими деревьями начиналась осыпь,  а
тут  же  под  ней  -  чуть  ли  не отвесный откос,  почти  пропасть.  Цири
вскрикнула,   кольнула  пятками  бока  сползающей  вниз   кобылы.   Кэльпи
рванулась,  перемешивая  копытами то, из чего  состояла  осыпь.  Это  были
отбросы.  В  основном  какие-то  странные сосуды.  Они  не  крошились  под
подковами,  не  хрустели, но лопались отвратительно мягко, клейко,  словно
огромные рыбьи пузыри. Что-то захлюпало и замигало, поднявшаяся вонь  чуть
не свалила Цири с седла. Кэльпи дико ржала, топтала навал мусора, стараясь
выбраться  наверх, на дорогу. Цири, задыхаясь от вони, ухватилась  за  шею
кобылы.
 Удалось.  Неприятную вначале твердость странной дороги  они  встретили  с
радостью и облегчением.
 Цири,  дрожа,  взглянула вниз, на осыпь, оканчивающуюся  в  черной  глади
озера,  заполнявшего  дно  котловины. Поверхность  озера  была  мертвой  и
блестящей. Так, словно это была не вода, а застывшая смола. За озером,  за
свалкой,  за  кучами пепла и отвалами шлака небо краснело далеким  заревом
onf`pnb, прорезаемым полосами дымов.
 Единорог фыркнул. Цири хотела вытереть манжетой слезящиеся глаза, но  тут
же  поняла,  что  весь рукав покрыт пылью. Пыль покрывала ее  бедра,  луку
седла, гриву и шею Кэльпи.
 Вонь удушала.
 -  Жуть,  - забормотала она. - Отвратность... Мне кажется, вся  я  липну.
Выбираемся отсюда... Выбираемся отсюда, да поскорее. Конёк.
 Единорог застриг ушами, захрапел.
 Только ты можешь это сделать. Действуй.
 - Я? Сама? Без твоей помощи?
 Единорог кивнул рогом.
 Цири почесала затылок, вздохнула, прикрыла глаза. Сконцентрировалась.
 Вначале  было  только  недоверие,  отчаяние,  страх.  Но  на  нее  быстро
снизошла  холодная  ясность знания и Силы. Она понятия  не  имела,  откуда
берутся эти знание и Сила, в чем их корни и источник. Но знала, что может.
Что сумеет, если захочет.
 Она  еще  раз  кинула  взгляд  на замершее  и  мертвое  озеро,  дымящиеся
терриконы отбросов, скелеты деревьев. Небо, подсвеченное далеким заревом.
 -  Хорошо,  -  Цири наклонилась и сплюнула, - что это не мой  мир.  Очень
хорошо.
 Единорог многозначительно заржал. Она поняла, что он хотел этим сказать.
 -  Если  даже  и мой, - она вытерла платочком глаза, губы  и  нос,  -  то
одновременно  и  не  мой,  потому  что  далекий  во  времени,  Несомненно,
удаленный во времени. Ведь это прошлое либо...
 Она осеклась.
 - Прошлое, - повторила она глухо. - Я глубоко верю, что это прошлое.
 
 Прямо-таки  прорвавший тучи ливень, под который они  попали  в  следующем
месте,   показался,   им  настоящей  благодатью.  Дождь   был   теплый   и
благоуханный,  в нем смешались запахи лета, трав, грязи и перегноя,  дождь
смывал с них дрянь, очищал, доставляя истинное блаженство и отдохновение.
 Как   всякое   чересчур  долгое  отдохновение,  так  и   это   обернулось
монотонной,  надоедливой и непереносимой нудностью. Вода, которая  вначале
обмывала,  вскоре  начала утомительно вымачивать,  литься  за  воротник  и
опасно  охлаждать. Поэтому они постарались поскорее выбраться  отсюда.  Из
этого чересчур дождливого места.
 Потому что оно тоже не было нужным местом. И нужным временем.
 
 Следующее  место  было  очень теплым, здесь стояла  жара,  поэтому  Цири,
Кэльпи  и  единорог высыхали и исходили паром, словно три кипящих чайника.
Они  находились  на иссушенной солнцем вересковой пустоши  на  краю  леса.
Сразу  же  было видно, что это огромный лес, просто пуща, густые  дикие  и
непроходимые дебри. В сердце Цири забилась надежда - ведь это мог  быть  и
Брокилон, то есть наконец-то место знакомое и соответствующее.
 Они  медленно двинулись вдоль опушки. Цири пыталась рассмотреть хоть что-
нибудь,  что  могло  бы подсказать, где они в действительности  находятся.
Единорог  похрапывал, высоко поднимал голову и рог, осматривался.  Он  был
неспокоен.
 - Думаешь, Конёк, - спросила она, - за нами могут гнаться?
 Храп, понятный и однозначный даже без телепатии.
 - Мы еще не сумели убежать достаточно далеко?
 То,  что  он  в ответ мысленно передал ей, она не разобрала.  "Далеко"  и
"близко"  -  такие  понятия не существуют? Какая  спираль?  Она  не  могла
понять, о чем он. Но его беспокойство передалось и ей.
 Жаркое  вересковье  не  было нужным местом и  нужным  временем.  Это  они
поняли  под  вечер, когда жара стала спадать, а на небе над  лесом  вместо
яркой луны взошли две. Одна большая, другая маленькая.
 
 Следующим  местом  оказался берег моря, крутой  обрыв,  с  которого  были
видны  гривастые,  разбивающиеся о скалы причудливые  волны.  Запах  моря,
ветер,  крики  крачек, чаек, пересмешников и глупышей,  белой  шевелящейся
массой покрывающих выступы обрыва.
 Море уходило за горизонт, затянутый темными тучами.
 Внизу,  на  каменистом  пляже, Цири неожиданно обнаружила  полузаваленный
галькой  гигантский  рыбий  скелет  с чудовищно  огромным  черепом.  Зубы,
rnpw`bxhe в выбеленных временем челюстях, были не меньше трех пядей длины,
а  в  пасть,  казалось, можно въехать на лошади и спокойно, не задевая  за
позвоночник, продефилировать под порталами ребер.
 Существуют ли в ее времени и в ее мире подобные рыбы, Цири не знала.
 Они  проехали по краю обрыва, а чайки и альбатросы совсем не  пугались  и
неохотно  уступали  им  дорогу, более того, пытались  клюнуть  и  ущипнуть
Кэльпи  и Иуарраквакса. Цири сразу же поняла, что здесь никогда не  видели
ни человека, ни лошади, ни единорога.
 Иуарраквакс  фыркал,  тряс головой и рогом, явно беспокоился.  Оказалось,
не напрасно.
 Что-то   затрещало,  совсем  как  раздираемое  надвое   полотно.   Крачки
взлетели, крича и хлопая крыльями, белое облако на мгновение затянуло  все
вокруг.  Воздух  над  обрывом  неожиданно завибрировал,  затуманился,  как
залитое водой стекло, и лопнул. В трещины влилась тьма, а из тьмы высыпали
всадники.   Вокруг   плеч  у  них  развевались  плащи,  красно-амарантово-
кармазинный цвет которых напоминал зарево пожара на небе, освещенном  блес
ком заходящего солнца.
 Dearg Ruadhri, Красные Всадники.
 Еще  не  успел утихнуть гомон птиц и тревожное ржание единорога,  а  Цири
уже  заворачивала лошадь и посылала ее в галоп. Но воздух разорвался, и  с
другой  стороны,  из  разрыва, развевая плащами-крыльями,  вылетели  новые
конники. Полукруг облавы замыкался, прижимая их к пропасти. Цири крикнула,
выхватывая Ласточку из ножен.
 Единорог  призвал ее резким сигналом, врезавшимся в мозг словно игла.  На
этот  раз  она поняла сразу. Он указывал дорогу. Прорыв в кольце.  Сам  же
поднялся на дыбы, пронзительно заржал и ринулся на эльфов, грозно выставив
рог.
 - Конёк!
 Спасайся, Звездоокая! Не дай себя схватить!
 Она прижалась к гриве.
 Двое  эльфов с арканами в руках загородили ей дорогу. Попытались накинуть
арканы  на  шею Кэльпи. Кобыла ловко отвела голову, ни на миг не  замедляя
бега.  Цири  одним  взмахом меча рассекла другую петлю,  криком  подогнала
Кэльпи. Кобыла мчалась как вихрь.
 Но  на  пятки уже наступали другие всадники, она слышала их крики,  топот
копыт,  хлопанье плащей. "Что с Коньком? - подумала она. - Что они сделали
с ним?"
 Рассуждать  было  некогда.  Единорог  прав,  нельзя  им  позволить  снова
схватить  себя. Необходимо нырнуть в пространство, укрыться, затеряться  в
лабиринте мест и времен. Она сконцентрировалась, с ужасом ощущая одну лишь
пустоту и странный звонкий, нарастающий шум.
 "Они  пытаются взять меня заклинаниями, - подумала она. - Связать чарами.
Глупости! У чар есть предел. Я не позволю им приблизиться ко мне!"
 - Быстрей, Кэльпи! Быстрей!
 Вороная  кобыла  вытянула шею и понеслась как ветер.  Чтобы  еще  сильнее
уменьшить сопротивление воздуха, Цири легла ей на шею.
 Крики  за  спиной,  мгновение назад громкие  и  опасно  близкие,  утихли,
заглушенные гомоном испуганных птиц. Потом стали совсем тихими. Далекими.
 Кэльпи мчалась так, что свистело в ушах.
 В  далеких  криках погони послышались нотки ярости. Всадники поняли,  что
им  не справиться. Что они никогда не догонят вороной кобылы, летящей  без
устали, легко, мягко и изящно, словно гепард.
 Цири  не  оглядывалась.  Но  знала, что за ней  гнались  долго.  До  того
момента, когда их собственные лошади начали хрипеть и храпеть, спотыкаться
и  почти до земли опускать ощеренные и покрытые пеной морды. Только  тогда
они сдались, лишь посылая ей вслед проклятия и бессильные угрозы.
 Кэльпи неслась как вихрь.
 
 Место, в которое она сбежала, было сухим и ветреным. Резкий воющий  ветер
быстро осушал слезы.
 Она была одна. Снова одна. Одна как перст.
 Странник,  вечный  путник,  моряк,  затерявшийся  в  бескрайних   морских
просторах, в архипелаге мест и времен.
 Моряк, потерявший надежду.
 Ветер свистел и выл, гнал по истрескавшейся земле шары высохших трав.
 Ветер осушал слезы.
 
 В   черепе  холодная  ясность,  в  ушах  шум,  однообразный  шум,  как  в
закрученном чреве морской раковины. Мурашки по шее. Черное и мягкое ничто.
 Новое место. Другое время.
 Архипелаг мест.
 
 -  Сегодня,  -  сказала Нимуэ, кутаясь в шубу, - будет  хорошая  ночь.  Я
чувствую.
 Кондвирамурса не ответила, хотя подобные заверения слышала  уже  не  раз,
поскольку  не первый вечер они посиживали на террасе. Перед ними  пылающее
закатом озеро, позади - магическое зеркало и магический гобелен.
 С  озера,  усиленная  бегущим  по воде эхом,  доносилась  ругань  Короля-
Рыбака.  Король-Рыбак вообще привык крепким словцом выражать  недовольство
рыбацкими неудачами - неудачными засечками, подсечками и так далее. Однако
в  этот  вечер,  судя по силе и репертуару ругательств, дело  у  него  шло
особенно скверно.
 -  У  времени, - сказала Нимуэ, - нет ни начала, ни конца. Время -  вроде
змея  Уробороса, схватившего зубами собственный хвост. В каждом  мгновении
скрывается вечность. А вечность складывается из мгновений, которые создают
ее. В этом архипелаге плавать можно, хоть навигация чрезвычайно затруднена
и  очень  легко  заблудиться. Хорошо, чтоб был маяк, дающий  свет.  Хорошо
иметь возможность услышать в тумане призыв...
 Она на мгновение умолкла.
 -  Как  кончается интересующая нас легенда? Нам - тебе и мне  -  кажется,
будто  мы знаем как. Но змей Уроборос вцепился зубами в собственный хвост.
То,  как окончится легенда, решается сейчас. В этот миг. Окончание легенды
будет  зависеть  от  того,  сможет  ли  -  а  если  сможет,  то  когда,  -
затерявшийся  в  архипелаге мгновений моряк увидеть свет  маяка.  Услышать
призыв.
 С озера донеслись ругань, плеск, скрип весел в уключинах.
 -  Сегодня  будет  хорошая ночь. Последняя перед  летним  солнцестоянием.
Луна идет на ущерб. Солнце из Третьего Дома переходит в Четвертый - в знак
Козлорыбы.  Самое  лучшее время для дивинаций7. Самое лучшее...  Соберись,
Кондвирамурса.
 Кондвирамурса,  как  и  много  раз прежде,  послушно  сконцентрировалась,
постепенно погружаясь в состояние, близкое к трансу.
 -  Поищи  ее,  -  сказала  Нимуэ. - Она где-то там,  среди  звезд,  среди
лунного  света.  Среди  различных мест. Она там.  Одна,  ждет  помощи.  Мы
поможем ей, Кондвирамурса.
 
 Концентрация,  кулаки  на  висках. В ушах  шум,  идущий  как  бы  изнутри
морской раковины. Вспышка света. И тут же мягкое и черное ничто.
 
 Было  место, в котором Цири видела пылающие костры. Прикованные цепями  к
столбам  женщины  дико  и  пронзительно кричали,  умоляя  пощадить  их,  а
собравшиеся вокруг люди рычали, смеялись и плясали. Было место, в  котором
полыхал огнем огромный город, пламя гудело, с заваливающихся крыш  во  все
стороны  летели  искры,  и  черный дым затягивал  небо.  Было  место,  где
огромные  двуногие ящеры дрались, сцепившись друг с другом, и яркая  кровь
лилась ручьями из-под клыков и когтей.
 Было  место, в котором не было ничего, кроме тьмы, заполненной  голосами,
шепотами и тревогой.
 Были и другие места. Но ни одно из них не было тем, которое она искала.
 
 Перенос  из  места  в  место шел у нее уже так  хорошо,  что  она  начала
экспериментировать. Одним из немногих мест, которых она не  боялась,  были
теплые  вересковые пустоши на опушке дикого леса, над которыми висели  две
луны.  Вызвав в памяти образ этих лун и мысленно твердя, чего  именно  она
хочет добиться, Цири сконцентрировалась, напряглась, погрузилась в ничто.
 Удалось уже со второй попытки.
 Ободренная,  она  решилась на еще более смелый  эксперимент.  Было  ясно,
что,  кроме  различных  мест, она посещала и различные  времена.  Об  этом
говорил  Высогота, говорили эльфы, упоминал единорог. Ведь  она  смогла  -
хоть  и непреднамеренно - однажды уже сделать это! Когда ее ранили в лицо,
 nm`  сбежала от преследователей во время, прыгнула на четыре дня  вперед,
потом Высогота не мог досчитаться этих дней. Ничего у него не сходилось...
 Не в этом ли было ее спасение? Прыжок во времени?
 Она решила попытаться. Пылающий город, к примеру, не мог гореть вечно.  А
если попасть туда до пожара? Либо после него?
 Она  попала  точно в самое сердце пожара, опалив себе брови и  ресницы  и
вызвав  ужасный  переполох  среди  бегущих  из  полыхавшего  огнем  города
погорельцев. И тут же сбежала на дружественное вересковье.
 "Пожалуй,  не стоит так рисковать, - подумала она. - Кто знает,  чем  это
кончится?   С   местами  у  меня  получается  лучше,   а   значит,   будем
придерживаться мест. Попытаемся попасть в места знакомые, такие, которые я
помню, и такие, которые вызывают у меня приятные ассоциации".
 Начала  она  с  храма  Мелитэле,  представив  себе  ворота,  дом,   парк,
мастерские,  общежитие  послушниц и адепток, комнату,  в  которой  жила  с
Йеннифэр. Она концентрировалась, прижав кулаки к вискам, вызывая в  памяти
лица Нэннеке, Эурнэйд, Катье, Иоли Второй.
 Ничего   не  получилось.  Она  попала  на  какие-то  туманные  и  кишащие
москитами  болота,  заполненные  посвистом  черепах  и  громким  кваканьем
лягушек.
 Попробовала  поочередно - не с лучшим результатом - Каэр Морхен,  Острова
Скеллиге, банк в Горе Велене, в котором работал Фабио Сахс. Отказалась  от
Цинтры:  знала, что город захвачен нильфгаардцами. Вместо этого попыталась
попасть  в  Вызиму,  город, в котором она и Йеннифэр когда-то  производили
закупки.
 
 Аарениус  Кранц, ученый, алхимик, астроном и астролог, ерзал  на  жестком
стульчике,  прильнув глазом к окуляру телескопа. Комета первой величины  и
мощности,  которую  можно было почти неделю видеть  на  небе,  заслуживала
того, чтобы ее наблюдать и исследовать. Такая комета - Аарениус Кранц знал
-  с  огненным красным хвостом обычно предвещает большие войны,  пожары  и
резню.  Сейчас,  правда, комета малость припозднилась, поскольку  война  с
Нильфгаардом шла уже полным ходом, а пожары и резню можно было предсказать
вслепую  - и безошибочно, поскольку без них не обходилось ни дня.  Отлично
зная движения небесных сфер, Аарениус Кранц все же надеялся высчитать, ког
да,  через  сколько  лет  или столетий, комета появится  вновь,  предвещая
очередную войну, к которой, если знать, можно подготовиться лучше,  чем  к
теперешней.
 Астроном встал, помассировал ягодицы и пошел облегчить мочевой пузырь.  С
террасы,  через  балюстраду. Он всегда отливал с Террасы прямо  на  клумбу
пионов,  начхав  на замечания экономки. До дворовой уборной  было  далеко,
терять  время  на пустое хождение, во-первых, не пристало ученому,  а  во-
вторых, бросать работу и ходить далеко по нужде - значит растерять  ценные
мысли,  а  уж этого ни один уважающий себя ученый позволить себе  не  мог.
Аарениус Кранц себя уважал.
 Он  встал  у балюстрады, расстегнул штаны, глядя на отражающиеся  в  воде
озера  огни  Вызимы. Облегченно вздохнул, возвел очи горе,  к  звездам,  и
подумал при этом: "Звезды и созвездия - Зимняя Дева, Семь Коз, Жбан.  Если
верить некоторым теориям - никакие это не мерцающие огоньки, а миры.  Иные
миры.  Миры,  от  которых нас отделяет время и пространство...  Я  глубоко
убежден, что когда-нибудь станут возможны путешествия к этим иным мирам, в
эти  иные времена и пространства. Да, наверняка когда-нибудь такое  станет
возможным.  Отыщется  способ.  Но для этого потребуется  совершенно  новый
образ  мыслей,  новая животворящая идея, разорвущая сдерживающий  ее  ныне
жесткий корсет, именуемый рациональным познанием...
 "Ах,  -  думал он, подпрыгивая, - если б это случилось... Если б озарило,
если б напасть на след. Всего лишь одна, неповторимая оказия..."
 Внизу,  под  террасой,  что-то  сверкнуло, ночная  тьма  разорвалась,  из
блеска появилась лошадь. С седоком. Девушкой.
 -  Добрый  вечер,  - вежливо поздоровалась девушка. - Простите,  если  не
вовремя. Нельзя ли узнать, что это за место? И какое это время?
 Аарениус Кранц сглотнул, открыл рот и забормотал.
 - Место, - терпеливо и четко повторила девушка-наездница. - Время.
 - Эээ... Ну... Того... Беее...
 Лошадь фыркнула. Девушка вздохнула.
 -  Ну  что ж, вероятно, я снова не туда попала. Не то место. Не то время!
Mn ответь мне, человек! Хотя бы одним понятным словечком. Ведь не могла же
я  попасть  в  мир, в котором люди утратили способность к  членораздельной
речи?
 - Эээ...
 - Одно словечко.
 - Хэээ...
 - Да чтоб тебя удар хватил, болван, - сказала девушка.
 И исчезла. Вместе с лошадью.
 Аарениус  Кранц закрыл рот. Немного постоял у балюстрады,  вглядываясь  в
ночь,  в  озеро и отражающиеся в нем далекие огни Вызимы. Потом  застегнул
штаны и вернулся к телескопу.
 Комета  быстра обегала небо. Ее следовало наблюдать, не упускать из  поля
зрения  стекла и глаза. Следить, пока она не исчезнет в просторах космоса.
Это был шанс, а ученому нельзя упускать шансы.
 
 "А  может, попытаться по-другому, - подумала она, глядя на две  луны  над
вересковьем, у которых теперь был вид серпов, одного поменьше,  другого  -
побольше  и  не столь серповидного. - Может, не воображать  себе  места  и
лица, а крепко захотеть? Крепко. Очень крепко, изо всех сил...
 Почему б не попробовать?
 Геральт. Я хочу к Геральту. Я очень-очень хочу к Геральту".
 
 - Надо же! - закричала она. - Славно вляпалась, чтоб те провалиться!
 Кэльпи,  бухая  клубами пара из ноздрей и переступая зарывшимися  в  снег
ногами, подтвердила, что думает так же.
 Метель  свистела  и выла, слепила, острые иголочки снега  кололи  щеки  и
руки.  Мороз  прошивал насквозь, хватал суставы будто волк. Цири  дрожала,
сутулилась  и  прятала  шею  за  тонкой и вовсе  не  спасающей  от  холода
преградой поднятого воротника.
 Слева  и  справа  вздымались величественные громады скал, серые  каменные
монументы,  вершины которых скрывались где-то высоко во мгле и метели.  На
дне  котловины  ревела  быстрая, вспучившаяся  река,  густая  от  снега  и
обломков льдин. Кругом было белым-бело. И холодно.
 "Вот  и  все,  на что я способна, - подумала Цири, чувствуя,  как  у  нее
замерзает в носу. - Вот и вся моя Сила. Хороша ж из меня Владычица  миров,
ничего  не скажешь! Хотела попасть к Геральту, а попала в самую сердцевину
какой-то затраханной глухомани, зимы и метели!"
 -  Ну,  Кэльпи,  давай  двигай, не то окостенеешь! -  Она  ухватилась  за
поводья  ничего  не  чувствующими от холода пальцами.  -  Вперед,  вперед,
вороная!  Я  знаю, это вовсе не то место, какое надо. Сейчас я вытащу  нас
отсюда,  сейчас  мы  вернемся  на  наше теплое  вересковье.  Но  мне  надо
сосредоточиться, это требует времени. Поэтому двигай! Ну, вперед!
 Кэльпи пыхнула паром из ноздрей.
 Метель  завывала, снег прилипал к лицу, таял на ресницах. Морозная  вьюга
выла и свистела.
 
 -  Гляньте!  -  заорала Ангулема, стараясь перекричать вихрь.  -  Гляньте
туда! Там следы. Кто-то там проехал!
 -  Что?  -  Геральт  сдвинул  шарф,  которым  обмотал  голову,  чтобы  не
отморозить уши. - Что ты сказала, Ангулема?
 - Следы! Следы лошади!
 -  Откуда  здесь  лошадь?  -  Кагыру  тоже  приходилось  кричать,  метель
усиливалась,  река Сансретура, казалось, шумела и гудела  все  сильней.  -
Откуда бы тут взяться лошади?
 - Смотрите сами!
 -  Действительно,  - бросил вампир, единственный, кто явно  не  окоченел,
поскольку,  совершенно  очевидно, был маловосприимчив  и  к  низким,  и  к
высоким температурам. - Следы. Но лошадиные ли?
 -  Лошадь  исключается. - Кагыр сильно потер щеки  и  нос.  -  Лошадь  на
безлюдье?  Нет.  Следы наверняка оставило какое-то дикое животное.  Скорее
всего муфлон.
 -  Сам  ты  муфлон!  - взвизгнула Ангулема. - Если я  сказала  -  лошадь,
значит, лошадь!
 Мильва,  как  обычно,  предпочла  практику  теории.  Соскочила  с  седла,
наклонилась, сдвинула на затылок лисий колпак.
 -  Девчонка  права, - вынесла она приговор минуту спустя. -  Это  лошадь.
Пожалуй,  даже  подкованная,  но сказать трудно,  метель  заметает  следы.
Поехала туда, вон в то ущелье.
 -  Ха!  -  Ангулема  захлопала в ладоши. - Я знала! Кто-то  здесь  живет!
Неподалеку! Поехали по следам, может, попадем в какую-нито халупу?  Может,
нам позволят обогреться? Может, угостят?
 - Несомненно, - усмехнулся Кагыр. - Скорее всего бель-том из арбалета.
 -  Умнее  будет придерживаться плана и реки, - огласил решение всезнающий
Регис. - Тогда нет опасности заблудиться. А в пойме Сансретуры должна быть
трапперская фактория, там нас угостят с гораздо большей вероятностью.
 - Геральт! Что скажешь?
 Ведьмак молчал, не отрывая глаз от кружащихся в снежном вихре снежинок.
 - Едем по следам, - наконец решил он.
 - Вообще-то... - начал вампир, но Геральт не дал ему договорить.
 - По следам копыт! Вперед!
 Они  подогнали  лошадей, но далеко не уехали. Зашли в ущелье  не  больше,
чем на четверть стае.
 -  Конец, - отметила Ангулема, глядя на гладкий и девственно чистый снег.
- Было - нету! Прям как в эльфьем цирке.
 -  Что  теперь,  ведьмак? - Кагыр повернулся в седле. - Следы  кончились.
Замело их.
 - Их не замело, - возразила Мильва. - Сюда, в яр, метель не доходит.
 - Тогда что же с лошадью?
 Лучница пожала плечами, ссутулилась в седле, втянув голову в плечи.
 -  Куда  подевалась  лошадь? - не сдавался Кагыр. - Исчезла?  Улетела?  А
может, нам просто померещилось? Геральт, что скажешь?
 Метель завыла над ущельем, замела, запуржила снегом.
 - Почему, - спросил вампир, - ты велел ехать по этим следам, Геральт?
 -  Не  знаю, - признался ведьмак после недолгого молчания. - Что-то...  Я
что-то  почувствовал. Что-то меня подтолкнуло. Не важно что. Ты был  прав,
Регис. Возвращаемся к Сансретуре и будем держаться реки, не отходя от  нее
и  не  тыркаясь  в  стороны.  Это  может скверно  кончиться.  Если  верить
Рейнарту, настоящая зима и отвратительная погода ждут нас лишь на перевале
Мальхеур.  Когда  доберемся туда, нам надо быть в полной силе.  Не  стойте
так, возвращаемся.
 - Не выяснив, что произошло с таинственной лошадью?
 -  А  что  тут выяснять? - горько бросил ведьмак. - Замело следы,  вот  и
все. Впрочем, может, это и верно муфлон?
 Мильва посмотрела на него странно, но от комментариев воздержалась.
 Когда  вернулись  к реке, следов уже не было. Их замело, засыпало  мокрым
снегом.  В свинцово-сером потоке Сансретуры густо плыла шуга, крутились  и
вертелись осколки льдин.
 -  Я  вам  кое-что скажу, - проговорила Ангулема. - Но обещайте,  что  не
станете смеяться.
 Они   обернулись.  В  натянутой  на  уши  шерстяной  шапке  с   помпоном,
покрасневшими  от  холода  щеками и носом,  одетая  в  бесформенный  кожух
девушка выглядела забавно. Ни дать ни взять - толстый кобольд.
 -  Я вам кое-что скажу относительно этих следов. Когда я была у Соловья в
ганзе,  то болтали, будто зимой на перевалах гоняет на зачарованном  сивом
коне  Король  Гор, владыка ледовых демонов. Повстречаться с ним  -  верная
смерть. Что скажешь, Геральт? Возможно ли, чтобы...
 -  Все,  - отрезал он, - все возможно. В путь, команда! Нас ждет  перевал
Мальхеур.
 Снегопад  усиливался, колол все сильнее, ветер дул, буран свистел  и  выл
голосами ледовых демонов.
 
 То,   что  вересковье,  на  которое  она  угодила,  не  было  тем   самым
вересковьем, Цири поняла сразу. Не надо было дожидаться вечера, было ясно,
что двух лун она здесь не увидит.
 Лес,  по опушке которого она поехала, тоже был диким и непроходимым,  как
и  тот,  но различия все же имелись. Здесь, например, было гораздо  меньше
берез и гораздо больше буков. Там не видно было и не слышно птиц, здесь же
их  было полным-полно. Там между кустиками вереска проглядывали лишь песок
да  мох,  здесь  же  прямо-таки  коврами  пластался  зеленый  плаун.  Даже
выпрыгивающие  из-под копыт Кэльпи кузнечики были здесь  какие-то  другие.
Ankee привычные. А потом...
 Сердце  забилось  сильнее. Она увидела тропинку, заросшую  и  запущенную.
Уходящую, на первый взгляд, в глубь леса.
 Цири  присмотрелась  внимательнее  и  убедилась,  что  странная  тропинка
дальше  по  вересковью не идет, а обрывается здесь. И что она не  ведет  в
лес,  а  из  него  выходит. Не рассуждая дольше,  она  ткнула  бок  кобылы
каблуком и въехала меж деревьев. "Буду ехать до полудня, - подумала она, -
если  до  полудня ни на что не наткнусь, вернусь и поеду в противоположную
сторону, за вересковье".
 Она  ехала  шагом под сводом крон, внимательно посматривая  по  сторонам,
стараясь не пропустить чего-нибудь важного. Поэтому не прозевала старичка,
выглядывавшего из-за ствола дуба.
 Старичок, низенький, но отнюдь не согбенный, был одет в льняную рубаху  и
штаны из того же материала. На ногах - огромные и смешные лыковые лапти. В
одной  руке - суковатая клюка, в другой - ивовая корзинка. Лица  Цири  как
следует  не разглядела, оно скрывалось за обшарпанными и обвисшими  полями
соломенной   шляпы,  из-под  которых  торчал  обгоревший   нос   и   седая
взлохмаченная борода.
 -  Не  бойся,  -  сказала  она. - Я не сделаю тебе  дурного.  Седобородый
переступил с лаптя на лапоть и снял шляпу. Лицо у него оказалось  круглое,
усеянное  старческими  пятнами, но свежее и не  очень  морщинистое,  брови
редкие,  подбородок маленький и скошенный, длинные седые волосы  заплетены
на  затылке  в  косичку, макушка - совершенно лысая,  блестящая  и  желто-
зеленая, как арбуз.
 Она  видела,  что  старик  смотрит на ее меч, на выступающую  над  плечом
рукоять.
 - Не бойся, - повторила она.
 -  Хо-хо, - промямлил он. - Хо-хо, девушка. Старичок-Лесовичок не боится.
Он не из пугливых, о нет.
 Он   улыбнулся.  Зубы  были  большие,  сильно  выдающееся  вперед   из-за
неправильного прикуса и срезанной челюсти. Вот почему он так мямлит!
 -  Старичок-Лесовичок не боится странников, - повторил он, говоря о  себе
в третьем лице. - Даже разбойников. Старичок-Лесовичок - убогий, горемыка.
Старичок-Лесовичок спокойный, никому не мешает. Хо-хо!
 Он  снова улыбнулся. И когда улыбался, казалось, состоит исключительно из
одних передних зубов.
 - А ты, милая девушка, не боишься Лесовичка?
 - Представь себе - нет, - фыркнула Цири. - Я тоже не из пугливых.
 - Хе-хе-хе! Ишь ты!
 Он  шагнул  к  ней,  опираясь на клюку. Кэльпи  фыркнула.  Цири  натянула
поводья.
 - Лошадь чужих не любит, - предупредила она. - Может укусить.
 -  Хе-ха! Лесовичок знает. Нехорошая, неуважительная кобылка! А откедова,
любопытствую, милая девушка путь держит? И куда, к примеру, направляется?
 - Долгая история. Куда ведет эта тропинка?
 - Хе-хе! Так ты, стало быть, не знаешь?
 -  Будь добр, не отвечай вопросом на вопрос. Куда я приеду по этой тропе?
Что это вообще за место? Какое это... время? Старичок снова выставил зубы,
пошевелил ими, как нутрия.
 -  Хе-хе,  -  промямлил  он. - Гляди-кось! Какое,  говоришь,  время?  Ох,
издалека, видать, прибыла ты, девушка, к Лесовичку-то!
 - И верно, издалека, - безразлично кивнула она. - Из других:
 - ...мест и времен, - докончил он. - Дед знает. Дед догадался.
 -  О  чем? - спросила она с некоторой опаской. - О чем ты догадался?  Что
тебе известно?
 - Лесовичок многое знает. Ему многое известно.
 - Говори!
 -  Ты,  милая  девушка, голодна небось, - выставил  он  зубы.  -  И  пить
хочешь?  И раздражена? Ежели пожелаешь, Лесовичок проводит тебя  в  терем,
накормит, напоит. Угостит.
 У  Цири долго не было ни времени, ни возможности думать об отдыхе и пище.
Сейчас  от  слов  странного старца у нее свело желудок,  кишки  завязались
узлом,  а язык сбежал куда-то далеко. Старец наблюдал за ней из-под  полей
шляпы.
 -  У  Старичка-Лесовичка, - замямлил он, - в хате еда есть. Есть ключевая
bnd`. Есть и сено для кобылки, плохой кобылки, которая хотела доброго деда
укусить.  Хе-хе! В хате у Старичка-Лесовичка есть все. Да  и  поболтать  о
местах и временах можно будет. Тут совсем недалеко, о нет. Воспользуетесь,
девица-скиталица? Не побрезгуете приглашением убогого дедка-горемыки ?
 Цири сглотнула.
 - Веди.
 Лесовичок  развернулся  и пошлепал по едва заметной  стежке  через  пущу,
отмеряя  дорогу энергичными взмахами клюки. Цири ехала следом, то  и  дело
наклоняясь  под  ветвями  и  удерживая  поводьями  Кэльпи,  которая   явно
вознамерилась укусить старичка или, на худой конец, сжевать его шляпу.
 Вопреки  заверениям,  ехать  было вовсе  не  так  уж  близко.  Когда  они
добрались до места, до полянки, солнце уже стояло почти в зените.
 "Терем"  Лесовичка  оказался  красочной  развалюхой,  подпертой  жердями.
Крышу  явно  чинили  часто и с помощью подручного  материала.  Стены  были
обшиты  кожами,  смахивающими  на свиные. Перед  хатой  стояла  деревянная
конструкция  в виде перекладины на двух кольях, невысокий стол  и  пень  с
воткнутым  в него топором. За хатой виднелась печка из камня и  глины,  на
которой стояли большие закопченные чугуны.
 -  Вот и дом Старичка-Лесовичка. - Старичок не без гордости ткнул клюкой.
-  Здесь Старичок-Лесовичок живет-поживает. Здесь спит. Здесь готовит себе
еду.  Если есть из чего готовить. Труд. Великий это труд - добыть  пищу  в
дебрях. А любит ли девушка-странница перловую кашу?
 - Любит. - Цири снова сглотнула. - Девушка-странница любит все.
 - С мяском? С жирком? Со шкварками?
 - Ммм...
 -  А не видать, - Лесовик окинул ее оценивающим взглядом, - чтобы девица-
красавица последнее время часто мяском-то и шкварками баловалась, нет,  не
видать. Худенькая такая, худобущая. Кожа да кости! Хе-хе! А это что такое?
Ну, у девицы-странницы-красавицы за спиной?
 Цири   оглянулась,  позволив  себя  купить  самым  древнейшим   и   самым
примитивнейшим фокусом.
 Страшный  удар  сучковатой  клюкой угодил  ей  прямо  в  висок.  Рефлекса
хватило лишь на то, чтобы поднять руку, рука частично амортизировала удар,
способный раздробить череп, как куриное яйцо. Но все равно Цири оказалась,
на земле - оглушенная, ошарашенная, полностью дезориентированная.
 Старичок-Лесовичок,  ощерившись, подскочил к ней и  прошелся  клюкой  еще
раз.  Цири  снова  успела заслонить голову руками. В результате  обе  руки
бессильно  повисли.  Левая почти наверняка была сломана,  кости  запястья,
вероятно, потрескались.
 Старичок-Лесовичок,  прыгая, подлетел к ней с другой  стороны  и  саданул
клюкой  в  живот. Она крикнула, свернувшись калачиком. Тогда  он  ястребом
кинулся   на  нее,  перевернул  лицом  к  земле,  прижал  коленями.   Цири
напружинилась, резко дернулась назад, промахнулась, нанесла  сильный  удар
локтем. Дед яростно гикнул и треснул ее кулаком по затылку с такой  силой,
что она зарылась лицом в песок. Схватил за волосы и прижал к земле носом и
губами. Она начала задыхаться. Старик наклонился над ней, все еще прижимая
голову  к  земле, сорвал со спины и отбросил в сторону меч. Потом  занялся
своими брюками, отыскал застежку, расстегнул. Цири взвыла, давясь песком и
отплевываясь. Он прижал ее сильней, лишил возможности двигаться,  закрутив
волосы в кулаке. Сильным рывком стянул с нее брюки.
 -  Хе-ха,  -  заныл  он,  со  свистом дыша. - А недурная  попка  попалась
Дедушке-то! Ху, хууу, давненько, давненько Дедушка таких не пользовал.
 Цири,  чувствуя  отвратительное прикосновение его сухой  когтистой  руки,
взвизгнула, сплевывая песок и иголки.
 -  Лежи  спокойно, девка. - Она слышала, как он сопит, слюнявит,  треплет
ее  ягодицы. - Дедушка уже немолод, не сразу, помаленьку... Но не пугайся.
Дедушка  сделает, что требуется, хе-хе! А потом Дедушка перекусит,  хе-хе,
перекусит сытненько...
 Он осекся, зарычал и завизжал.
 Чувствуя,  что хватка ослабевает, Цири дернулась, вырвалась  и  вскочила,
словно распрямляющаяся пружина. И увидела, что произошло.
 Кэльпи,  подкравшись  тихарем,  схватила  Старичка-Лесовичка  зубами   за
косичку  на  затылке  и  почти  подняла в воздух.  Старик  выл  и  визжал,
дергался,  размахивал  и  дрыгал  ногами,  наконец  сумел-таки  вырваться,
оставив  в  зубах  кобылы  длинный седой  клок  волос.  Вознамерился  было
qub`rhr|  свою  клюку,  но Цири пинком выбила ее за пределы  досягаемости.
Вторым  пинком  она  собралась угостить его в  соответствующее  место,  но
движения  сдерживали брюки, стянутые до середины бедер. Время, ушедшее  на
то,  чтобы  их подтянуть. Лесовик использовал превосходно. Он  несколькими
прыжками  подскочил  к пеньку, вырвал топор, взмахом отогнал  все  еще  не
успокоившуюся Кэльпи, зарычал, выставил вперед страшные зубищи  и  кинулся
на Цири, воздевая оружие для удара.
 -  Я  оттрахаю  тебя,  девка, - дико завыл он. - Даже  если  мне  вначале
придется  разрубить  тебя на кусочки! Деду - все  едино:  целиком  или  по
порциям!
 Она  думала, что справится с ним запросто. В конце концов, это был  всего
лишь старый, дряхлый старикан. О, не тут-то было!
 Несмотря  на  чудовищной величины лапти, он крутился волчцом,  скакал  не
хуже кролика, а топором с гнутым топорищем размахивал с ловкостью рубщика.
После  того  как темное наточенное острие несколько раз чуть не скользнуло
по ней, Цири поняла, что единственное ее спасение - бегство.
 Но  спасло  ее не бегство, а стечение обстоятельств. Пятясь,  она  задела
ногой свой меч. И мгновенно подняла его.
 -  Брось топор, - выдохнула она, с шипением вытаскивая Ласточку из ножен.
-  Брось топор на землю, паршивый старикашка. Тогда, может, я подарю  тебе
жизнью. И не рассеку на... порции.
 Он  остановился.  Сопел, хрипел, борода у него была безобразно  оплевана.
Однако  оружия не бросил. Она видела, как он перебирает пальцами топорище.
Видела в его глазах дикую ярость.
 -  Ну! - Она закрутила мечом. - Подсласти мне день... Мгновение он глядел
на  нее, словно не понимая, потом выставил зубы напоказ, вытаращил  глаза,
зарычал  и  кинулся на нее. Цири надоели шутки. Она ушла от удара  быстрым
полуоборотом и резанула снизу по обеим поднятым рукам повыше  локтей.  Дед
выпустил  топор из брызжущих кровью рук, но тут же прыгнул на  нее  снова,
целясь  растопыренными пальцами в глаза. Она отскочила и коротко хлестнула
его  по  шее.  Больше  из жалости, чем по необходимости:  с  перерезанными
венами на обеих руках он и без того неизбежно изошел бы кровью.
 Он   лежал,   невероятно  тяжко  расставаясь  с   жизнью,   несмотря   на
разрубленные  позвонки, продолжая извиваться как червь.  Цири  встала  над
ним.  Остатки  песка все еще скрежетали у нее на зубах. Она  выплюнула  их
прямо ему на спину. Прежде чем кончила отплевываться, он умер.
 
 Странная  конструкция перед хатой, напоминавшая виселицу с  перекладиной,
была  снабжена железными крючьями и талями. Стол и пенек были  скользкими,
липли к рукам от жира, противно пахли.
 Походило на бойню.
 На  кухне  Цири  нашла котел с остатками хваленой перловой каши,  обильно
сдобренной жиром и полной кусочков мяса и грибов. Она была очень  голодна,
но  что-то заставило ее воздержаться, не есть. Она только выпила  воды  из
кувшина, сжевала маленькое сморщенное яблоко.
 За  халупой оказался ледник со ступенями, глубокий и холодный. Там стояли
горшки с жиром. Под потолком висело мясо. Остатки половины тушки.
 Она  выскочила  из ледника, спотыкаясь на ступеньках так, словно  за  ней
гнались демоны. Повалилась в крапиву, вскочила, нетвердыми шагами добежала
до  халупы, обеими руками ухватилась за одну из подпирающих стену  жердей.
Хотя желудок у нее был почти совершенно пуст, ее рвало очень бурно и очень
долго.
 Висевшие в леднике остатки полутушки некогда были телом ребенка.
 
 Идя  на  запах, она нашла в лесу заполненную водой и тиной яму, в которую
заботливый  Старичок-Лесовичок выбрасывал отходы и то,  что  не  удавалось
съесть. Глядя на выступающие из тины черепа, ребра и тазобедренные  кости,
Цири  с  ужасом  поняла,  что  в  живых осталась  исключительно  благодаря
любвеобильности страшного старца и тому, что Лесовику приспичило пошалить.
Если  б  голод  оказался  сильнее похоти, он  предательски  ударил  бы  ее
топором,  а не клюкой. Потом подвесил бы за ноги к деревянной перекладине,
выпотрошил, снял кожу, разложил на столе, разделал и порубил на пенечке...
на порции.
 Хоть  от  головокружения  она  едва держалась  на  ногах,  а  левая  рука
распухла и страшно болела, Цири все же нашла в себе силы оттащить трупик и
qrnkjmsr|  его  в  вонючую тину, туда, где уже лежали кости  жертв.  Потом
вернулась,  завалила ветками и лесным подстилом вход  в  ледник,  обложила
хворостом  жерди,  поддерживающие халупу, столбы и  всю  дедову  провизию,
затем все тщательно подпалила с четырех сторон.
 Вздохнула  только тогда, когда занялось как следует, а огонь разбушевался
и  разгулялся  на славу. Когда уже стало ясно, что никакой кратковременный
дождь не помешает стереть следы этого места.
 
 С  рукой  было не так уж плохо. Правда, она опухла, болела,  но  ни  одна
кость вроде не была сломана.
 Когда  наступил вечер, на небе действительно взошла луна. Одна.  Но  Цири
как-то удивительно не хотелось признавать этот мир своим.
 И торчать в нем дольше, чем требуется.
 
 - Сегодня, - промурлыкала Нимуэ, - будет хорошая ночь. Я это чувствую.
 Кондвирамурса вздохнула.
 Горизонт  пылал  золотом и пурпуром. Пурпурно-золотая полоса  протянулась
на водах озера от горизонта до острова.
 Они  сидели  на  террасе, в креслах, позади было зеркало в раме  красного
дерева  и гобелен, изображающий притулившийся к каменной стене замок,  что
глядится в воды горного озера.
 "Который уже это вечер, - подумала Кондвирамурса, - который уже вечер  мы
сидим  вот  так, до самой темноты и позже тоже, в темноте? Безрезультатно.
Только болтая".
 Похолодало. Чародейка и адептка укрылись шубами. С озера доносился  скрип
уключин,  но  лодки Короля-Рыбака видно не было, она терялась  в  слепящем
зареве заката.
 -  Мне  довольно  часто  снится, - вернулась Кондвирамурса  к  прерванной
беседе,  -  что я в ледовой пустыне, в которой нет ничего, только  белизна
снега  и  навалы искрящегося на солнце льда. До самого горизонта - ничего,
только  снег и лед. И тишина. Тишина, звенящая в ушах. Противоестественная
тишина. Тишина смерти.
 Нимуэ  кивнула,  словно показывая, что знает, о чем речь.  Но  ничего  не
сказала.
 -  И вдруг, - продолжала адептка, - вдруг мне начинает казаться, будто  я
что-то  слышу,  чувствую, как лед дрожит у меня под ногами.  Опускаюсь  на
колени,  разгребаю  снег. Под снегом лед, прозрачный как  стекло,  как  на
чистых  горных  озерах, когда камни на дне и плавающие рыбы  видны  сквозь
саженную  толщу воды. Я в моем сне тоже вижу. Хотя толщина  ледяного  слоя
десятки,  может,  и  сотни  саженей, но это  не  мешает  мне  видеть...  И
слышать...  Людей, взывающих о помощи. Там, внизу, глубоко  подо  льдом...
лежит замерзший мир.
 Нимуэ смолчала и на этот раз.
 -  Конечно,  я  знаю, - продолжала адептка, - в чем источник  этого  сна.
Пророчество Итлины. Знаменитый Час Белого Хлада и Век Волчьей Пурги.  Мир,
умирающий среди снегов и льдов, чтобы, как гласит пророчество, через много
веков возродиться вновь. Чище и лучше.
 -  В  то,  - сухо сказала Нимуэ, - что мир возродится, я глубоко верю.  В
то, что будет лучше, - не очень.
 - Не поняла.
 - Ты слышала, что я сказала.
 -  И  не ослышалась? Нимуэ, Белый Хлад предсказывали уже неоднократно,  и
всякий раз, когда наступала холодная зима, говорили, что вот-де, он, хлад-
то  этот,  и  пришел. Сегодня даже дети не верят, что зима, какая  она  ни
будь, может угрожать миру.
 - Это ж надо! Дети не верят, а я, представь себе, верю.
 -  Исходя  из  каких-то  рациональных соображений?  -  с  легкой  иронией
спросила  Кондвирамурса.  -  Или  исключительно  из  мистической  веры   в
безошибочность эльфьих пророчеств?
 Нимуэ долго молчала, пощипывая мех шубы.
 -  Земля,  -  начала она наконец слегка менторским тоном, -  имеет  форму
шара  и  вращается  вокруг Солнца. С этим ты согласна?  Или,  может,  тоже
входишь в какую-нибудь модную секту, утверждающую нечто противоположное?
 -   Нет.   Не  вхожу.  Я  признаю  гелиоцентризм  и  согласна  с  теорией
шарообразности Земли.
 -  Прекрасно.  Полагаю, ты согласишься с тем, что  ось  вращения  Земного
шара   наклонена,  а  Земля  вокруг  Солнца  движется  не  по   правильной
окружности, а по эллипсу?
 - Я это учила. Но я не астроном, поэтому...
 -  Не надо быть астрономом, достаточно мыслить логически. Поскольку Земля
обегает  Солнце  по эллиптической орбите, постольку в своем  движении  она
оказывается  то ближе, то дальше от Солнца. Чем больше Земля удаляется  от
центрального  светила,  тем  - я думаю, это логично,  -  на  ней  делается
холоднее.  А  чем  меньше ось вращения Земли отклонена от  вертикали,  тем
меньше света достается Северному полушарию.
 - Тоже логично.
 -  Оба  эти  фактора, то есть эллиптичность орбиты и степень наклона  оси
мира,  подвержены изменениям. Считают, что изменения эти цикличны.  Эллипс
может  то  больше,  то  меньше отличаться от окружности,  ось  мира  может
наклоняться  то  менее, то более. Экстремальные условия, если  говорить  о
климате,  вызывает  одновременное проявление этих факторов:  максимального
растяжения  эллипса и минимального отклонения оси от вертикали.  Обегающая
Солнце  Земля  получит в афелии очень мало света и  тепла,  а  ситуация  в
полярных районах усугубится еще и неудачным наклоном оси.
 - Ясно.
 -  Меньше  света  на  Северном полушарии - значит  более  продолжительное
залегание  снегов.  Белый  и  блестящий  снег  отражает  солнечные   лучи,
температура  опускается  еще ниже. Благодаря этому  снег  сохраняется  еще
дольше,  на все больших площадях не тает вообще либо растаивает  на  очень
недолгое  время.  Чем больше снега вообще, тем больше  не  растаявшего,  в
частности,  тем большую площадь занимает белая и блестящая  отражающая  по
верхность.
 - Поняла.
 -  Снег  идет,  идет, идет, и его все больше. Заметь, вместе  с  морскими
течениями  с  юга поступают массы теплого воздуха, которые собираются  над
вымороженным Северным полушарием. Теплый воздух конденсируется и  выпадает
в  виде снега. Чем больше разность температур, тем обильнее снегопады. Чем
обильнее снегопады, тем больше белого, не тающего снега. Тем холоднее. Тем
больше  разность температур и обильнее конденсация влаги,  содержащейся  в
воздушных массах.
 - Поняла.
 -  Снежный  покров  становится  настолько  тяжелым,  что  превращается  в
спрессованный лед. Ледник. На который, как мы уже знаем, продолжает падать
снег,  тем самым еще больше уплотняя его. Ледник растет, он становится  не
только  толще,  но и разрастается вширь, покрывая все большие  территории.
Белые пространства...
 -  ...отражают  солнечные  лучи,  -  кивнула  Кондвирамурса.  -  Холодно,
холоднее, еще холоднее, совсем холодно. Белый Хлад, напророченный Итлиной.
Но  возможен ли катаклизм? Действительно ли есть опасность того, что  лед,
который  лежит  на севере всегда, начнет вдруг двигаться к  югу,  сдвинет,
спрессует и прикроет все? С какой скоростью разрастается ледяная шапка  на
полюсе? На сколько дюймов ежегодно?
 -  Возможно,  тебе  известно, - сказала Нимуэ,  глядя  на  озеро,  -  что
единственный незамерзающий порт в Заливе Праксены - это Понт Ванис?
 - Известно.
 -  Ну  так  пополни  знания: сто лет тому назад не замерзал  ни  один  из
портов Залива. Сто лет назад - тому есть многочисленные свидетельства -  в
Тальгаре  созревали огурцы и тыквы, в Каингорне выращивали подсолнечник  и
люпин.  Сейчас  не выращивают, ибо вегетация названных овощей  и  растений
невозможна,  там просто-напросто холодно. А знаешь ли ты, что  в  Каэдвене
были  виноградники? Вина из тамошнего винограда, правда, были не из  самых
лучших,  о  чем  говорят  их  невысокие цены, известные  по  сохранившимся
документам.  Но  все  равно  их  воспевали каэдвенские  поэты.  Сегодня  в
Каэдвене  виноград не растет вообще. Потому что теперешние зимы в  отличие
от  прежних  стали  гораздо холоднее, а сильный холод убивает  виноградную
лозу.   Не   то  что  замедляет  вегетацию,  а  просто-напросто   убивает.
Уничтожает.
 - Понимаю.
 -  Да,  -  задумалась  Нимуэ.  - Что еще добавить?  Разве  то,  что  снег
выпадает  в Тальгаре в середине ноября и передвигается к югу со  скоростью
qb{xe  пятидесяти миль в сутки? Что в конце декабря - начале января метели
случаются над Альбой, где еще сто лет назад снег был сенсацией? А то,  что
снега  тают, а озера вскрываются у нас в апреле, знает каждый  ребенок!  И
каждый ребенок удивляется, почему же в таком случае этот месяц именуется в
народе "месяцем цветов", то есть "цветнем"? Тебя это не удивляет?
 -  Не  очень, - призналась Кондвирамурса. - К тому же у нас, в  Виковаро,
говорят  не  "цветень",  а  "лжецвет", или,  по-эльфьему,  "бирке".  Но  я
понимаю, о чем ты. Название месяца пришло к нам из древних времен, когда в
цветне-апреле действительно все цвело...
 -  Эти  "древние"  времена - всего сто, сто двадцать  лет.  Почти  вчера,
девушка.  Итлина  была абсолютно права. Ее предсказание  исполняется.  Мир
погибнет  под  слоем  льда. Цивилизация погибнет по вине  Разрушительницы,
которая  могла, имела возможность открыть путь спасения. Как  известно  из
легенды, она этого не сделала.
 -  По  причинам,  о которых легенда умалчивает. Либо поясняет  с  помощью
туманного и наивного моралитета.
 -  Правда.  Но  факт остается фактом. Белый Хлад - это факт.  Цивилизация
Северного   полушария  обречена  на  гибель.  Она   погибнет   под   льдом
разрастающегося  ледника,  под  слоем  вечной  мерзлоты  и  льдом.  Однако
паниковать не следует, потому что впереди у нас еще есть немного времени.
 Солнце  полностью скрылось, с поверхности озера слетел слепящий  отблеск,
и  на воду легла дорожка более мягкого, не режущего глаз света. Над башней
Inis Vitre взошла луна, яркая, как перерубленный пополам золотой талер.
 -   И  долго?  -  спросила  Кондвирамурса.  -  И  долго,  по-твоему,  это
протянется? То есть сколько в нашем распоряжении времени?
 - Много.
 - Сколько, Нимуэ?
 - Каких-нибудь три тысячи лет.
 На озере Король-Рыбак шлепнул по воде веслом и выругался.
 Кондвирамурса громко вздохнула.
 -  Ты  малость успокоила меня, - сказала она, помолчав. - Но  лишь  самую
малость.
 
 Следующее место оказалось одним из противнейших, какие Цири посетила,  и,
бесспорно, вошло в первую десятку, причем в начало десятки.
 Это  был  порт, портовый канал. Она видела лодки и галеры  у  причалов  и
свай,  видела  лес  мачт,  видела паруса, тяжело  обвисшие  в  неподвижном
воздухе. Кругом ползал и клубился дым. Дым вонючий.
 Он  вырывался из-за покосившихся развалюх, приткнувшихся У канала. Оттуда
доносился громкий, захлебывающийся плач ребенка.
 Кэльпи  захрапела, сильно дернула мордой, попятилась, звеня  копытами  по
мостовой.  Цири глянула вниз и увидела дохлых крыс. Они валялись  повсюду.
Мертвые, скрученные в муках грызуны с бледными розовыми лапками.
 "Что-то тут не так, - подумала Цири, чувствуя, как ее охватывает ужас.  -
Что-то тут не так. Бежать отсюда. Бежать как Можно скорее!"
 Под  обвешанным  сетями и веревками столбом сидел мужчина  в  разорванной
рубахе  и  склоненной к плечу головой. В нескольких шагах  от  него  лежал
второй.  Непохоже было, чтобы они спали. Даже не дрогнули,  когда  подковы
Кэльпи  зацокали  по  камням совсем рядом с ними. Цири  наклонила  голову,
проезжая под свисающими с веревок лохмами, выделяющими терпкую вонь.
 На  дверях  одной из лачуг красовался крест, начерченный мелом или  белой
краской.  Из-под  крыши вырывался черный дым. Ребенок  продолжал  плакать,
вдали кто-то кричал, кто-то поблизости кашлял и хрипел. Выла собака.
 Цири  почувствовала, как по руке что-то ползает. Взглянула. Рука,  словно
тмином, была усеяна черными запятыми блох.
 Цири  взвизгнула во весь голос. Сотрясаясь от ужаса и отвращения,  начала
отряхиваться  и  резко размахивать руками. Испуганная Кэльпи  рванулась  с
места  в  галоп. Цири чуть не свалилась. Сжимая бока кобылы  бедрами,  она
обеими руками прочесывала и трепала волосы, отряхивала курточку и рубашку.
Кэльпи галопом влетела в затянутою дымом улочку. Цири вскрикнула от ужаса.
 Она  ехала  сквозь  ад,  сквозь преисподнюю,  сквозь  наикошмарнейший  из
кошмаров. Между домами, помеченными белыми крестами. Между тлеющими кучами
тряпья.  Между  мертвыми, лежащими поодиночке, и теми, что лежали  кучами,
один  на  другом. И между живыми - оборванными полуголыми  привидениями  с
запавшими  от  боли  щеками,  ползающими в  дерьме,  кричащими  на  языке,
jnrnpncn  она  не  понимала,  протягивающими к  ней  исхудавшие,  покрытые
ужасными кровавыми коростами руки.
 Бежать! Бежать отсюда!
 Даже   в  черном  небытии  архипелага  мест  и  времен  Цири  еще   долго
чувствовала тот дым и смрад.
 
 Следующее  место тоже было портом. Здесь тоже были сваи, был  укрепленный
бревнами  канал, на канале коги, баркасы, шхуны, лодки,  а  над  ними  лес
мачт.  Но  здесь,  в этом месте, над мачтами весело покрикивали  чайки,  а
пахло  знакомо и привычно: мокрым деревом, смолой, морем и рыбой  во  всех
трех основных вариантах: свежей, несвежей и копченой.
 На  палубах  ближайшей  коги ругались двое мужчин,  стараясь  перекричать
друг друга возбужденными голосами. Она понимала, что они говорят. Речь шла
о цене на сельдь.
 Неподалеку  была таверна, из ее раскрытых дверей вырывалась затхлая  вонь
и  запах  пива, слышались голоса, звон, смех. Кто-то орал гнусную песенку,
все время одну и ту же строфу.
                    
                    Limed, v'ard t'elaine arse
                    Aen a meath a'il aen sparse!
 
 Она  поняла,  где  оказалась. Еще прежде, чем прочла  на  корме  название
одного их галеасов: "Evall Muire" и порт приписки:
 "Baccala". Да, она знала, куда попала.
 В Нильфгаард.
 Она сбежала раньше, чем кто-либо обратил на нее особое внимание.
 Однако, прежде чем успела нырнуть в ничто, блоха - последняя из тех,  что
ползали  по  ней  в  предыдущем месте и которая  пережила  путешествие  во
времени и пространстве, притаившись в складках курточки, - длинным прыжком
соскочила на портовую сваю.
 В  тот  же  вечер  блоха  поселилась в вылинявшей шерсти  крысы,  старого
самца,   ветерана   множества  крысиных  битв,  о  чем   свидетельствовало
откушенное  у  самого черепа ухо. В тот же вечер блоха и крыса  прошли  на
корабль.  А  уже на следующее утро отправились в рейс. На холке8,  старом,
запущенном и донельзя грязном.
 Холк  назывался "Катриона". Этому названию суждено было войти в  историю.
Но тогда об этом никто еще не знал.
 
 Следующее  место  -  хоть действительно трудно  было  в  это  поверить  -
поразило Цири картиной воистину идиллической. Над спокойной ленивой рекой,
несущей  воды  меж склонившимися над нею ивами, ольхами и  дубами,  совсем
рядышком с мостом, стягивающим берега изящной каменной дугой, среди  мальв
стоял  покрытый  камышами трактир, увитый диким виноградом.  Над  крыльцом
покачивалась вывеска с золочеными буквами. Буквами, совершенно незнакомыми
Цири.  Но на вывеске красовалось вполне удачное изображение кошки, поэтому
она предположила, что трактир называется "У черной кошки".
 Струившийся из трактира аромат еды притягивал как магнит. Цири  не  стала
раздумывать. Поправила меч на спине и вошла.
 Внутри   было   пусто,  только  за  одним  столом  сидели  трое   мужчин.
Деревенские  на  вид. На нее они даже не взглянули. Цири присела  в  углу,
спиной к стене.
 Трактирщица, полная женщина в чистейшем фартуке и рогатом чепце,  подошла
и спросила о чем-то. Ее голос звучал непривычно звонко, но мелодично. Цири
указала  пальцем на раскрытый рот, пошлепала себя по животу, затем срезала
с  курточки одну из серебряных пуговиц и положила на стол. Видя удивленный
взгляд,  она  взялась  было за вторую пуговицу,  но  женщина  удержала  ее
движением руки и слегка шипящими, но приятно звучащими словами.
 Эквивалентом  пуговицы оказалась миска густой овсяной похлебки,  глиняный
горшочек  фасоли  с копченой грудинкой, хлеб и кувшин разбавленного  вина.
Проглотив  первую  ложку,  Цири подумала, что,  пожалуй,  расплачется.  Но
сдержалась. Ела медленно. Наслаждаясь едой.
 Трактирщица  подошла, вопросительно зазвенела, приложив щеку к  сложенным
ладоням. Останется ли гостья на ночь?
 -  Не  знаю,  - сказала Цири. - Возможно. Во всяком случае, благодарю  за
предложение.
 Женщина улыбнулась и ушла на кухню.
 Цири  расстегнула пояс, откинулась спиной к стене. Задумалась, что делать
дальше.  Место  - особенно по сравнению с несколькими предыдущими  -  было
приятным,  вызывало  желание  остаться подольше.  Однако  она  знала,  что
излишняя   доверчивость  может  оказаться  опасной,  а  неосторожность   -
губительной.
 Черная  кошка,  точно  такая, как на вывеске трактира,  явилась  неведомо
откуда, потерлась о ее щиколотку, выгибая спинку. Цири погладила ее, кошка
слегка ткнулась головкой в ее руку, села и принялась вылизывать шкурку  на
груди. Цири глядела.
 Она  видела Ярре, сидевшего у костра в кругу каких-то неприятных  на  вид
оборванцев. Все грызли что-то, что напоминало куски древесного угля.
 - Ярре?
 -  Так  надо, - сказал юноша, глядя в пламя костра. - Я читал об  этом  в
"Истории войн", произведении маршала Пеллигрима. Так надо, когда родина  в
опасности.
 - Что надо? Уголь грызть?
 - Да. Именно так. Родина-Мать зовет. А частично из личных побуждений.
 - Цири, не спи в седле, - говорит Йеннифэр. - Мы подъезжаем.
 На  домах  города,  к которому они подъезжают, на всех дверях  и  воротах
видны  большие  кресты,  нарисованные мелом или  белой  краской.  Клубится
плотный  и  вонючий дым, дым от костров, на которых жгут трупы.  Йеннифэр,
кажется, этого не замечает.
 - Мне надо сделать себя красивее.
 Перед  ее  лицом,  над ушами лошади, висит зеркальце. Гребень  танцует  в
воздухе,  расчесывает  черные локоны. Йеннифер  действует  только  чарами,
совсем не пользуясь руками, потому что...
 Потому что ее руки - месиво застывшей крови.
 - Мамочка! Что они с тобой сделали?
 -  Поднимись,  девочка, - говорит Койон. - Пересиль боль и  поднимись  на
гребень!  Иначе  ты станешь трусить. Ты хочешь до конца жизни  умирать  от
страха?
 Его  желтые  глаза  нехорошо горят. Он зевает. Его  острые  зубки  блещут
белизной. Это вовсе не Койон. Это кошка. Черная кошка...
 Шагает   многомильная  колонна  солдат,  над  ними  колышется  лес   пик,
развевается море хоругвей. Ярре тоже идет, на голове у него круглый  шлем,
на  плече пика, такая длинная, что ему приходится крепко держать ее обеими
руками,  иначе  она  его перевернет. Грохочут бубны,  вопят  дудки,  гудит
солдатское  пение.  Над  колонной  носятся  и  каркают  вороны.  Множество
ворон...
 Берег  озера, на пляже шапки взбитой пены, выброшенные и сгнившие камыши.
На  озере остров. Башня. Зубчатый, топорщащийся наростами навесных  бойниц
донжон.  Над  башней темно-синее вечернее небо, светит луна  -  блестящий,
перерубленный  пополам золотой талер. На террасе в  креслах  две  женщины,
закутанные в шубы. Мужчина в лодке...
 Зеркала и гобелен.
 Цири поднимает голову. Напротив нее за столом сидит Эредин Бреакк Глас..
 -  Ты не можешь не знать, - говорит он, показывая в улыбке ровные зубы, -
что только оттягиваешь неизбежное. Ты - наша, и мы достанем тебя.
 - Аккурат!
 -  Ты  вернешься к нам. Немного поболтаешься по местам и временам,  потом
натолкнешься на Спираль, а на Спирали мы тебя достанем. В свой мир и  свое
время  ты уже не возвратишься никогда. Впрочем, и поздно уже. Тебе  просто
не  к  кому возвращаться. Люди, которых ты знала, давно умерли, их  могилы
поросли бурьяном и провалились. Их имена забыты. Твое, впрочем, тоже.
 - Лжешь! Не верю!
 -  Веришь  -  не  веришь, дело твое. Повторяю: вскоре  ты  наткнешься  на
Спираль,  а я уже буду там ждать. Ведь ты втайне этого желаешь, me  elaine
luned.
 - Ты не иначе как бредишь!
 -  Мы,  Aen Elle, чувствуем такие вещи. Ты была мною увлечена, ты  хотела
меня  и  боялась  своего  желания. Ты хотела меня  и  продолжаешь  хотеть,
Зиреаэль! Меня. Моих рук. Моего прикосновения...
 Когда  он прикоснулся, она резко вскочила, перевернула кубок - к счастью,
пустой.  Хотела  схватиться за меч, но тут же успокоилась.  Она  сидела  в
rp`jrhpe  "У  черной кошки" и, видимо, уснула, задремала за столом.  Рука,
коснувшаяся  ее  волос, была рукой полной хозяйки. Цири терпеть  не  могла
таких  фамильярностей,  но  женщина  прямо-таки  излучала  расположение  и
доброту,  за  которые  нельзя  было отплатить  грубостью.  Цири  позволила
гладить себя по голове, улыбаясь, слушала мелодичную, позванивающую  речь.
Она была утомлена.
 - Мне надо ехать, - сказала она наконец.
 Женщина  улыбнулась, певуче зазвенела. "Как получается, - подумала  Цири,
-  что  во  всех  мирах,  местах и временах, на  всех  языках  и  наречиях
единственно это слово всегда звучит понятно? И всегда похоже?"
 - Да, к маме. Моя мама ждет меня.
 Трактирщица  проводила  ее во двор. Прежде чем Цири  оказалась  в  седле,
женщина вдруг крепко обняла ее, прижала к пышному бюсту.
 -  До свидания. Благодарю за прием. Вперед, Кэльпи! Она направилась прямо
на  дугообразный мост над спокойной рекой. Когда подковы кобылы  зазвенели
по камням, она оглянулась. Женщина все еще стояла перед трактиром.
 Концентрация. Кулаки к вискам. В ушах шум, как изнутри морской  раковины.
И неожиданно мягкое и черное ничто.
 -  Bonne Chanse, ma fillei9 - крикнула ей вслед Тереза Ляпен, трактирщица
из  постоялого двора "Au chat noir"10 в Пон-сюр-Жонн у тракта, ведущего из
Мелуна в Оксерр. - Удачи в пути!
 
 Концентрация,  кулаки  у  висков.  В ушах  шум,  словно  изнутри  морской
раковины. Вспышка. И неожиданно мягкое и черное ничто.
 Место.  Озеро. Остров. Башня, Луна, словно талер, перерубленный  пополам,
его  блеск отражается в воде светлой дорожкой. На дорожке лодка,  в  лодке
мужчина с удочкой...
 На террасе... Две женщины?
 
 Кондвирамурса не выдержала, взволнованно крикнула и тут же  прикрыла  рот
рукой.  Король-Рыбак  с плеском упустил якорь, ворчливо  выругался,  потом
раскрыл рот, да так и замер. Нимуэ даже не дрогнула.
 Прочерченная  лунной дорожкой гладь озера задрожала  и  покрылась  рябью,
как под ударом ветра. Ночной воздух над зеркалом вод лопнул - так лопается
разбитый витраж. Из трещины появилась вороная лошадь. На ней - всадница.
 Нимуэ  спокойно протянула руку, произнесла заклинание. Висящий на  стояке
гобелен  неожиданно  разгорелся,  расцвел феерией  разноцветных  огоньков.
Огоньки  отразились в овале зеркала, заплясали, заклубились в стекле,  как
цветные  пчелы,  и  неожиданно выплыли радужным  призраком,  расширяющейся
лентой, от которой стало светло как днем.
 Вороная  кобыла  поднялась  на дыбы, дико заржала.  Нимуэ  резко  развела
руки,  выкрикнула  формулу. Кондвирамурса, видя возникающее  в  воздухе  и
увеличивающееся  изображение, сконцентрировалась сильнее. Изображение  тут
же набрало резкость. Вырисовался портал. Ворота, за которыми возникло...
 ...плоскогорье,  усеянное остатками кораблей. Замок, приникший  к  острым
скалам обрыва и возвышающийся над черным зеркалом горного озера...
 -  Сюда!  -  пронзительно крикнула Нимуэ. - Вот  дорога,  по  которой  ты
должна идти! Цири, дочь Паветты! Войди в портал, ступай путем, ведущим  на
встречу  с  Предназначением! Да замкнется кольцо времен! Да погрузит  змей
Уроборос зубы свои в хвост свой!
 -  Прекрати  блуждания! Спеши, спеши на помощь близким! Это верный  путь,
ведьмачка!
 Кобыла  заржала снова, снова принялась месить копытами воздух. Девушка  в
седле  крутила головой, глядя то на Нимуэ, то на изображение,  порожденное
гобеленом и зеркалом. Откинула волосы, и Кондвирамурса увидела  у  нее  на
щеке безобразный шрам.
 -  Доверься  мне, Цири! - крикнула Нимуэ. - Ведь ты меня знаешь!  Ты  уже
однажды видела меня!
 - Я помню, - услышала она. - Верю. Благодарю.
 Они  видели,  как  подстегнутая поводьями кобыла легким  танцующим  шагом
вбежала  в свет портала. Прежде чем изображение затуманилось и расплылось,
они  увидели,  как пепельноволосая девушка машет им рукой,  обернувшись  в
седле.
 Потом  все  исчезло.  Поверхность озера успокоилась, разгладилась  лунная
дорожка.
 Было  так  тихо,  что казалось, будто они слышат хриплое дыхание  Короля-
Рыбака.
 Сдерживая  навертывающиеся слезы, Кондвирамурса крепко обняла Нимуэ.  Она
чувствовала, как дрожит миниатюрная чародейка. Так, обнявшись, они  сидели
какое-то  время.  Молчали. Потом обе повернулись туда, где  исчезли  Врата
Миров.
 -  Удачи  тебе,  ведьмачка! - воскликнули они в унисон. - Удачи  тебе  на
пути!
 
                 Неподалеку  от  того  луга,  места   той
               жестокой  сечи, в коей, почитай, вся  сила
               Севера     сошлась    со    всей     мощью
               нильфгаардской, стояли ранее два  рыбацких
               поселения:  Старые Жопки и Бренна.  Однако
               ж  поелику к тому часу Бренна была уже пож
               жена  дотла, то говорили поначалу о  Битве
               под Старыми Жопками. Теперь же говорят  не
               иначе  как  "Битва  под Бренной",  и  тому
               есть   две   причины.  Primo,  отстроенная
               Бренна   стала  ноне  большим  и  цветущим
               поселением, а Старые Жопки многие лета  не
               заселялись  и  след по ним простыл,  зарос
               крапивой, пыреем и лопухами. Secundo, как-
               то   не   личило  такое  название  великим
               достопамятным  и трагическим  боям.  Да  и
               верно,  как  же  так: баталия,  в  которой
               тридесять  с лишком тысяч бойцов  полегло,
               -  и  вдруг  мало  что Жопки,  так  еще  и
               Старые?
                 Так и вышло, что во всей исторической  и
               военной литературе принято стало писать  о
               Битве  под  Бренной, как у нас,  так  и  в
               нильфгаардских источниках, коих,  к  слову
               сказать, гораздо боле, чем нежели наших.
                           Достопочтенный Ярре-старший из
                                               Элландера.
                       Annales seu Cronicae Incliti Regni
                                                 Temeriae
 
                                                                   ГЛАВА 8
 
 -  Кадет  Фиц-Остерлен  -  оценка  неудовлетворительная.  Садитесь.  Хочу
обратить  ваше  внимание, господин кадет, на то, что отсутствие  знаний  о
знаменитых  и  важных битвах в истории своей родины в принципе  недостойно
любого  патриота и доброго гражданина, а для будущего офицера  -  попросту
скандально!  Позволю  себе сделать еще одно небольшое  замечание.  За  все
двенадцать  лет,  кои я преподаю в этом училище, я не припомню  ни  одного
экзамена на офицерское звание, на котором не был бы задан вопрос  о  Битве
под  Бренной.  Посему невежество в этом вопросе практически  перечеркивает
шансы  на  карьеру  в  армии. Впрочем, коли вы барон,  так  вам  вовсе  не
обязательно  быть офицером: можно испробовать свои силы в  политике.  Либо
дипломатии.  Чего  от  всей души вам и желаю, кадет  Фиц-Остерлен.  А  мы,
господа, возвратимся под Бренну. Кадет Путткаммер!
 - Я!
 -  Подойдите  к  карте. Продолжайте. С того места, на  котором  господина
барона покинуло красноречие.
 -   Слушаюсь!   Причиной,   заставившей  фельдмаршала   Менно   Коегоорна
произвести  маневр  и совершить ускоренный бросок на запад,  были  доклады
разведки,  сообщившей, что армия нордлингов идет на выручку  блокированной
крепости Майена. Маршал решил перекрыть нордлингам путь и принудить  их  к
решающему  бою.  Для  этого он разделил силы Группы Армий  "Центр".  Часть
оставил под Майеной, с остальными силами двинулся быстрым маршем.
 -  Кадет Путткаммер! Вы не писатель-беллетрист! Вы - будущий офицер!  Что
за  определение  "остальные силы"? Прошу дать точный ordre  de  bataille11
ударной группой маршала Коегоорна. Используя военную терминологию.
 -  Слушаюсь,  господин  ротмистр!  Под  командой  фельдмаршала  Коегоорна
стояли  две  армии:  Четвертая  Конная Армия  под  началом  генерал-майора
Маркуса Брайбана, патрона нашей школы...
 - Прекрасно, кадет Путткаммер.
 - Подлиза сраный, - прошипел со своей парты кадет Фиц-Остерлен.
 -  ...а  также Третья Армия под командованием генерал-лейтенанта Реца  де
Меллис-Стока.  В  состав  Четвертой  Конной  Армии,  насчитывавшей   более
двадцати  тысяч  солдат,  входили дивизия  "Венендаль",  дивизия  "Магна",
дивизия  "Фрундеберг",  Вторая  Виковарская Бригада,  Седьмая  Даэрлянская
Бригада, а также бригады "Наузикаа" и "Врихедд", а также... хмм... а также
дивизия...
 
 -  Дивизия "Ард Феаинн", - бросила Джулия Абатемарко. - Если, разумеется,
вы чего-нибудь не напутали. У них на прапоре точно было большое серебряное
солнце?
 -   Так   точно,  полковник!  -  твердо  ответил  командир  разведки.   -
Несомненно, было.
 -  "Ард  Феаинн",  -  проворчала Сладкая Ветреница. - Хммм...  любопытно.
Получается, что в трех маршевых колоннах, которые вы якобы видели, на  нас
идет  не  только вся Конная, но и часть Третьей. Нет! На слово не  поверю!
Необходимо   увидеть  собственными  глазами.  Ротмистр,  на  время   моего
отсутствия бандерой12 командуете вы. Приказываю послать связного к  полков
нику Пангратту...
 - Но, полковник, умно ли, лично...
 - Выполняйте!
 - Слушаюсь!
 -  Это  большой риск, полковник! - перекричал командир разведки гул копыт
идущих галопом лошадей. - Можно налететь на разъезд...
 - Не болтай. Веди!
 Отряд  промчался вниз по теснине, вихрем пронесся по долине речки, влетел
в  лес.  Здесь пришлось притормозить. Движение затрудняли плотно  растущие
деревья,  кроме  того,  они  действительно могли  случайно  наткнуться  на
разведывательные разъезды либо передовое охранение, несомненно,  высланные
нильфгаардцами. Правда, разведка кондотьеров заходила неприятелю с фланга,
не  с  фронта,  но фланги наверняка тоже были защищены. Так  что  операция
выглядела  чертовски  рискованной.  Но  Сладкая  Ветреница  любила   такие
спектакли.  И во всей Вольной Компании не нашлось бы солдата,  который  не
пошел бы за ней. Даже в ад.
 -  Здесь,  - сказал командир разведки. - Вот эта башня. Джулия Абатемарко
покрутила   головой.   Башня   была  кривая,  разрушенная,   ощетинившаяся
сломанными  балками, ажурная от проломов и дыр, в которых  западный  ветер
играл,  как  на свирели. Неизвестно, кто и зачем построил на безлюдье  эту
башню. Но что построил давно, было известно.
 - Эта хреновина не обрушится под нами?
 - Наверняка нет, полковник.
 В  Вольной Компании кондотьеры обращались к начальству не "по-господски",
а только по званию.
 Джулия  быстро  взобралась,  почти взбежала на  вершину  башни.  Командир
разведки  присоединился  лишь  через минуту,  а  уж  сопел  словно  бугай,
покрывающий корову. Опершись о кривой парапет, Сладкая Ветреница с помощью
монокуляра осматривала долину, высунув язык и выпятив изящный задок.  Видя
это,  командир  разведки  почувствовал, как его  пробирает  дрожь.  Однако
быстро успокоился.
 -  "Ард  Феаинн",  несомненно, - облизнулась Джулия  Абатемарко.  -  Вижу
также даэрлянцев Элана Трахе, есть там и эльфы из бригады "Врихедд",  наши
старые знакомцы из-под Ма-рибора и Майены... Ага! Вот и черепа. Знаменитая
бригада  "Наузикаа"... Вижу и языки пламени на пропорцах дивизии  латников
"Деитвен"...  И  белую  хоругвь  с черным  алерионом13  -  знаком  дивизии
"Альба"...
 -  Вы  узнаете  их, - буркнул в ответ командир разведки, - действительно,
как старых знакомых...
 -  Я  окончила  военную Академию, - отрезала Сладкая  Ветреница.  -  Я  -
офицер и цензус14. Ладно, все, что хотела увидеть, я увидела. Возвращаемся
в бандеру.
 
 -  На нас идут Четвертая Конная и Третья, - сказала Джулия Абатемарко.  -
Повторяю,  вся  Четвертая  Конная и, пожалуй, вся  кавалерия  Третьей.  За
хоругвями,  которые  я видела, вздымается туча пыли. Там  тремя  колоннами
идут, на мой взгляд, тысяч сорок конников. А может, больше. Может...
 -  Может  быть,  Коегоорн разделил Группу Армий "Центр", - докончил  Адам
"Адью" Пангратт, командир Вольной Компании. - Взял только Четвертую Конную
и  конников из Третьей без пехоты, чтобы идти быстрее. Эй, Джулия, будь  я
на месте коннетабля Наталиса или короля Фольтеста...
 -  Знаю.  - Глаза Сладкой Ветреницы вспыхнули. - Знаю, что бы ты  сделал.
Ты послал бы к ним гонцов?
 - Конечно.
 - Наталис - тертый калач. Возможно, завтра...
 -  Возможно,  -  не дал ей докончить "Адью". - И даже думаю,  что  будет.
Подгони коня, Джулия. Хочу тебе кое-что показать.
 Они  быстро отъехали, значительно обогнав остальную часть войска.  Солнце
уже   почти   коснулось  холмов  на  западе,  леса  и   кустарники   поймы
перечеркивали  долину  длинными  тенями. Но  .видно  еще  было  достаточно
хорошо,  чтобы  Сладкая  Ветреница с ходу поняла, что  хочет  ей  показать
"Адью" Пангратт.
 -  Здесь, - подтвердил он ее догадку, поднимаясь на стременах, - здесь  я
принял бы завтра бой. Если б командовал армией.
 -  Удачное  место,  -  согласилась Джулия Абатемарко.  -  Ровно,  твердо,
гладко...  Есть где построиться... Хммм... От тех вон холмов  до  тех  вон
прудов...  Мили три будет... А лучшего места для командира,  чем  тот  вон
холм, и не придумаешь.
 -  Верно  говоришь. А там, глянь, в середине, еще одно озерко или  рыбный
пруд,  вон,  который  там  блестит...  Можно  использовать...  Речка  тоже
сгодится  для  рубежа, потому что и невелика, и болотиста... Как,  Джулия,
ее?.. Мы ведь там вчера проходили. Помнишь?
 - Забыла. Вроде бы Хохля. Или как-то так...
 
 Кто  тамошнюю округу знает, тот свободно сможет представить себе все, что
происходило, тем же, кои не столь хорошо со всем сим знакомы, поясню,  что
левое крыло королевского войска до того места доходило, где ноне поселение
Бренна  расположение имеет. Во времена же битвы никакого поселения там  не
было, потому как в позатом году эльфами-Белками спалена она была до земли.
Так  вот  там,  именно  что  на левом крыле, стоял  реданский  королевский
корпус,  коим  граф Руйтер руководил. А было в оном корпусе народу  восемь
тысяч в пехоте и коннице преотменной.
 Середина  королевской силы стояла как раз насупротив  холма,  коми  после
Шибеничным - Висельным, стало быть, - поименовали. Там, на холму  на  том,
стояли  король Фольтест со свитою и коннетабль Ян Наталис, на всю битву  с
высокости  холма  обозрение  имевшие. Здесь  главные  силы  войска  нашего
сгруппированы  были  - двенадцать тысяч доблестных темерских  и  реданских
инфантеристов,  в  четыре  огромадных  четверобока  уформованных,  десятью
хоругвями  конницы  охраняемых,  стоявших  аж  до  северного  краю  пруда,
местными  жителями  Золотым именуемого. Серединная  группировка  имела  во
второй  линии резервную рать - три тысячи вызимской и мариборской  пехоты,
коими воевода Бранибор верховодил.
 От  южного  же  края Золотого Пруда по сам ряд садков  рыбных  и  заворот
речки  Хотли на позиции в милю широтой стояло войска нашего крыло  правое,
состоящее из Добровольческой Рати Махакамских краснолюдов, восьми хоругвей
легкой  кавалерии  и  бандеры знаменитой Вольной  Кондотьерской  Компании.
Команду  над  правым  крылом держали кондотьер Адам Пангратт  и  краснолюд
Барклай Эльс.
 Насупротив,  в  миле почитай али двух, на поле голом, за лесом,  построил
нильфгаардское  войско  фельдмаршал  Менно  Коегоорн.  Стоял   там   народ
железный,  аки стена черная, полк при полку, рота при роте,  эскадрон  при
эскадроне, покуда хватал глаз конца им не было. А по лесу хоругев15 и  пик
вообразить себе можно было, что не токмо широкий, но и зело глубокий строй
там устроен. Потому как было того войска сорок и шесть тысячей, о чем в то
время  мало  кто  ведал, и хорошо, потому как иначе  у  многих  наших  при
видимости той нильфгаардской мощи сердце и защемило.
 А  даже  и  у наихрабрейших воинов сердца забились под латами аки  молоты
кузнечные,  ибо  явно  стало, что сечь, да к тому ж  кровавая  теперь  тут
 m`wmerq,  и  мало  кому из тех, что в строях стоят, заход  солнца  дадено
узреть будет.
 
 Ярре,  поддерживая  сползающие с носа очки, еще раз прочитал  написанное,
вздохнул, потер лысину, затем взял губку, немного сжал ее и стер последнюю
фразу.
 Ветер  шумел  в  листьях липы, звенели пчелы. Дети, как  все  дети  мира,
пытались перекричать друг дружку.
 По  ноге старика ударил летящий по траве мяч. Прежде чем он, неуклюжий  и
неловкий,  успел  наклониться,  кто-то  из  его  внучат  пронесся,  словно
маленький  волчонок, и, не останавливаясь, схватил мяч.  Стол  покачнулся.
Ярре  правой  рукой  удержал чернильницу, культей левой  придержал  листки
бумаги.
 Звенели тяжелые от золотых шариков акациевой пыльцы пчелы.
 Ярре продолжил свой труд.
 Утро  было хмурым, но солнце пробивалось сквозь облака и со своей  высоты
явно  о  проходящих часах напоминало. Задул ветер, залопотали  и  зашумели
пропорцы,  словно многих птиц стая, что к полету вспархивает. А Нильфгаард
как  встал,  так и стоял, аж все удивляться почали, почему бы  это  маршал
Менно Коегоорн не дает своим войскам приказа выступать?
 
 -  Когда?  -  Менно  Коегоорн  оторвался от карт,  окинул  военачальников
взглядом. - Когда, спрашиваете, я прикажу начинать?
 Никто  не  отозвался.  Менно  поочередно взглянул  на  своих  Командиров.
Самыми   напряженными  и  встревоженными  выглядели  те,  кому  предстояло
оставаться в резерве: Элан Трахе, командир Седьмой Даэрлянской, и Кеес ван
Ло  из бригады "Наузикаа". Явно нервничал также Удер де Вынгальт, адъютант
маршала,  у  которого было меньше всех шансов принять активное  участие  в
бою.
 Те,  кому предстояло ударить первыми, казались спокойными, более  того  -
явно  скучающими. Маркус Брайбан зевал. Генерал-лейтенант Рец  де  Меллис-
Сток  ковырял мизинцем в ухе, то и дело осматривая палец, словно  и  верно
ожидал  увидеть  на  нем что-то заслуживающее внимания.  Оберштер16  Рамон
Тырконнель,  молодой командир дивизии "Ард Феаинн", тихо  посвистывал,  ус
тавившись  в  одному ему известную точку на горизонте. Оберштер  Лиам  аэп
Муир Мосс из дивизии "Деитвен" листал свой неразлучный томик поэзии. Тибор
Эггебрахт  из дивизии тяжелых копейщиков "Альба" почесывал затылок  концом
хлыста.
 -  Атаку  начнем, - сказал Коегоорн, - как только вернутся патрули.  Меня
беспокоят холмы на севере, господа офицеры. Прежде чем ударить,  я  должен
знать, что там творится, за теми холмами.
 
 Ламарр  Флаут  трусил. Трусил чудовищно, страх ползал у него  по  кишкам,
ему  казалось,  что  в  утробе у него по меньшей  мере  дюжина  скользких,
покрытых  вонючей  слизью угрей яростно пытается отыскать  лазейку,  через
которую  можно было бы выбраться на волю. Час назад, когда патруль получил
приказы  и  отправился  на разведку, Флаут в глубине  души  надеялся,  что
утренний  холод разгонит тревогу, что страх задушит рутина,  отшлифованный
ритуал,  жесткий  и суровый церемониал службы. Он ошибся.  Теперь  же,  по
прошествии  часа и, пожалуй, пяти миль - далеко, опасно далеко  от  своих,
глубоко, опасно глубоко на территории врага, близко, смертельно близко  от
неведомой опасности, - только теперь страх показал, на что он способен.
 Они   остановились   на  опушке  пихтового  леса,  предусмотрительно   не
высовываясь из-за растущих здесь больших можжевеловых кустов. Перед  ними,
за  полосой невысоких елочек, раскинулась широкая котловина. Туман стлался
по верхушкам трав.
 -  Никого,  -  отметил  Флаут.  - Ни живой души.  Возвращаемся.  Мы  уже,
пожалуй, далековато зашли.
 Вахмистр  покосился на него. Далеко? Отъехали едва на  милю.  К  тому  же
ползли, словно хромые черепахи.
 -  Стоило  бы  еще,  -  сказал  он, - заглянуть  за  те  холмы,  господин
лейтенант.  Оттуда,  думается мне, обзор будет  получше.  Далеко,  на  обе
долины.  Если  кто  туда тащится, мы не сможем его не заметить.  Так  как?
Шмыгнем, господа? Тут всего парочка стае.
 "Парочка  стае,  -  подумал  Флаут. - На  открытой  местности,  будто  на
 qjnbnpnde!"  Угри  извивались в животе, настойчиво искали  выход  из  его
внутренностей.  Во всяком случае, один-то уж наверняка. Флаут  определенно
чувствовал, что угорь - на верном пути.
 "Я  слышал  звон  стремян. Фырканье лошади. Там,  в  сочной  зелени,  меж
молодых  пихточек  на  песчаном склоне. Что-то  там  пошевелилось.  Чья-то
фигура?
 Нас окружают?"
 По  обозу  ходил  слух,  что несколько дней назад кондотьеры  из  Вольной
Компании напали из засады на разъезд бригады "Врихедд", взяли живым одного
эльфа.  Говорят, кастрировали его, вырвали язык, обрубили пальцы рук...  А
под  конец выдавили глаза. Теперь-то, насмехались они, никаким манером  ты
не  поиграешь  со своей эльфьей подружкой. И даже не сможешь глянуть,  как
она забавляется с другими.
 - Ну, господин лейтенант, - кашлянул вахмистр. - Сбегаем за холмы-то?
 Ламарр Флаут сглотнул слюну.
 -  Нет,  -  сказал он. - Нельзя терять время. Мы убедились:  здесь  врага
нет. Необходимо доложить командованию. Возвращаемся!
 
 Менно Коегоорн выслушал рапорт, оторвал глаза от карты.
 -  По подразделениям! - приказал кратко. - Господин Брайбан, господин  де
Меллис-Сток. Наступать!
 - Да здравствует император! - рявкнули Тырконнель и Эггебрахт.
 Менно как-то странно посмотрел на них.
 -  По  подразделениям,  - повторил он. - Да осияет  Великое  Солнце  вашу
славу.
 
 Мило  Вандербек, низушек, полевой хирург, известный под прозвищем  Русти-
Рыжик,  жадно  втянул изумительную смесь запахов йода,  нашатыря,  спирта,
эфира  и  магических эликсиров, заполнявших палатку. Он  хотел  насытиться
этим ароматом - здоровым, чистым, невинным, незамутненным, незараженным  и
клинически  стерильным  -  сейчас. Русти  знал,  что  долго  он  таким  не
продержится.
 Взглянул   на   операционный  стол,  девственно  белый,  и  хирургические
аксессуары   -  десятки  инструментов,  вызывающих  уважение   и   доверие
бесстрастным,  грозным величием холодной стали, сияющей чистотой  металла,
порядком и эстетикой расположения.
 При  инструментах возился его персонал - три женщины. "Тьфу,  -  мысленно
поправился  Русти.  -  Одна женщина и две девушки.  Тьфу,  еще  раз:  одна
старая, хоть и прелестно выглядящая баба. И двое детей".
 Магичка  и  знахарка по имени Марти Содергрен, волонтерка Шани, студентка
из Оксенфурта, Иоля, жрица из храма Мелитэле в Элландере.
 "Марти  Содергрен я знаю, - подумал Русти, - работал с этой красоткой  не
раз.  Чуточку нимфоманка со склонностью к истерии, но это не страшно, пока
действует  ее  магия.  Анестезирующие, дезинфицирующие  и  останавливающие
кровотечение чары.
 Иоля.  Жрица,  вернее  -  адептка. Девушка  с  красотой  бесхитростной  и
заурядной как льняное полотно, с большими, сильными крестьянскими  руками.
Храм  позаботился  о  том,  чтобы эти руки не калечила  тяжкая  и  грязная
изнурительная работа в поле. Но не смог скрыть происхождения девушки".
 "Нет,  -  подумал  Русти, - за нее я в принципе не беспокоюсь.  Это  руки
кметки  -  верные руки, им доверять можно. Кроме того, воспитанницы  храма
редко  подводят, в моменты отчаяния не расслабляются, а ищут опоры в своей
вере, в своей мистике. Интересно, что это им помогает".
 Он  взглянул  на  рыжеволосую  Шани, ловко  заправляющую  в  закривленные
иголки хирургическую нить.
 "Шани.  Дитя  зловонных  городских закоулков,  попавшее  в  Оксенфуртский
университет    благодаря   собственной   жажде   знаний   и    невероятным
самоограничениям родителей, оплачивающих ее учебу. Жак. Франтиха.  Веселый
шалопай.  Что  она  умеет?  Иглы заправлять?  Накладывать  жгуты?  Держать
крючки? М-да, вопрос. А что, если она свалится в обморок, упустит крючки и
рухнет носом в распоротый живот оперируемого?"
 "Люди  такие  нежные, - подумал он. - Ведь просил же я,  чтобы  мне  дали
эльфку.  Или  кого-нибудь  из моего народа. Так  нет  же.  Видите  ли,  не
доверяют.
 Мне, впрочем, тоже не доверяют.
 Я - низушек. Нелюдь.
 Чужак!"
 - Шани!
 - Слушаю, господин Вандербек?
 -  Русти.  То есть для тебя - господин Русти. Что это, Шани? И  для  чего
оно?
 - Экзаменуете, господин Русти?
 - Отвечай, девушка.
 -  Это распатор. Для снятия надкостницы при ампутациях. Чтобы надкостница
не  лопалась под зубьями пилы, чтобы получить чистый и гладкий распил!  Вы
удовлетворены? Я угадала?
 -  Тише,  девушка, тише. Шани пятерней пригладила волосы.  "Интересно,  -
подумал он. - Нас здесь четверо медиков. И все рыжие! Фатум, что ли?"
 - Прошу вас, девушки, - бросил он, - выйти из палатки.
 Они вышли, хотя все три фыркнули себе под нос. Каждая по-своему.
 Перед  палаткой, пользуясь последними минутами сладкого безделья,  сидела
группа  санитаров. Русти окинул их суровым взглядом, принюхался, проверяя,
не успели ли уже набраться.
 Кузнец,  огромный  парнище,  пыхтел около напоминающего  пыточную  скамью
стола, упорядочивая инструменты для вылущивания раненых из лат, кольчуг  и
погнутых забрал шлемов.
 -  Там,  -  начал  Русти без предисловий, указывая  на  поле,  -  вот-вот
начнется  бойня.  И  тут же появятся первые раненые. Все  вы  знаете,  что
делать,  каждый  знает свои обязанности и свое место.  Если  каждый  будет
делать то, что делать обязан, ничего плохого случиться не может. Ясно?
 Ни одна из "девушек" не ответила.
 -  Там,  -  продолжал  Русти, снова указывая  на  поле,  -  каких-то  сто
ерундовых тысяч солдат сейчас примутся калечить, уродовать и убивать  друг
дружку. Весьма изысканными методами. Нас, с учетом двух других госпиталей,
двенадцать  медиков.  Мы  ни  за  что  на  свете  не  сумеем  помочь  всем
пострадавшим.  Даже исчезающе малому проценту требующих нашей  помощи.  Да
этого  от нас даже и не ожидают. Но мы будем лечить! Ибо это, простите  за
банальность, суть нашего существования. Помогать страждущим. Так поможем -
банально - стольким, скольким сможем помочь.
 Никто опять не ответил. Русти повернулся.
 -  Мы не сумеем сделать больше, чем в состоянии сделать, - сказал он тише
и  теплее.  -  Но давайте постараемся все, чтобы того, что мы  сделать  не
сможем, было по возможности меньше.
 
 -  Двинулись,  - сказал коннетабль Ян Наталис и вытер вспотевшую  руку  о
бедро.  -  Ваше королевское величество, Нильфгаард двинулся. Они  идут  на
нас!
 Король  Фольтест,  сдерживая танцующего сивого коня  в  расшитой  лилиями
попоне,  показал  коннетаблю  свой прекрасный,  достойный  красоваться  на
монетах профиль.
 -  Стало быть, надлежит принять их достойно. Милсдарь коннетабль! Господа
офицеры!
 -  Смерть  Черным! - в один голос рявкнули кондотьер Адам "Адью" Пангратт
и граф де Руйтер.
 Коннетабль  глянул на них, потом выпрямился в седле и  набрал  воздуха  в
легкие:
 - По хоругвям!
 Вдали  глухо гудели нильфгаардские литавры и барабаны, надрывались рожки,
роги  и  боевые  трубы.  Земля,  по которой разом  ударили  тысячи  копыт,
дрогнула.
 
 -   Сейчас,  -  проговорил  Анди  Бибервельд,  низушек,  старшина  обоза,
откидывая волосы с небольшого остроконечного ушка. - Вот-вот...
 Тара  Хильдебранд,  Диди Хофмайер "Хмельник" и прочие ездовые,  сбившиеся
вокруг  старшины,  покивали головами. Они тоже слышали  глухой  монотонный
топот  копыт,  долетавший из-за холмов и из-за леса. Слышали  нарастающий,
словно  гудение шмелей, рев и глухой гул. Чувствовали, как  дрожит  земля.
Рев и гул резко усилились, подскочили на тон выше.
 -  Первый залп лучников. - У Анди Бибервельда был опыт, он видел, вернее,
слышал не одну битву. - Будет и второй. Он был прав.
 - Теперь-то уж сойдутся!
 -  Ллучч...  ше зза-залеззем под ввозы, - предложил, беспокойно  вертясь,
Вильям Хардботтом по прозвищу Заика, - ггово-рю вввам.
 Бибервельд  и  остальные  низушки поглядели на него  с  сочувствием.  Под
телеги?  Зачем? От места боя их отделяла почти четверть мили. И даже  если
какой-нибудь  разъезд  заберется сюда, к обозу, разве  спасет  кого-нибудь
сидение под телегой?
 Рев и гул нарастали.
 - Все, - сказал Анди Бибервельд.
 И снова оказался прав.
 С  расстояния  в четверть мили, из-за холмов и из-за леса, сквозь  рев  и
лязг  железа о железо до обозников долетел четкий, чудовищный,  вздымающий
волосы на голове звук.
 -  Кавалерия.  -  Бибервельд  облизнул губы. -  Кавалерия  напоролась  на
пики...
 -  Ттт... только, - выдавил побледневший Заика, - ннне зна... в чем у них
тттам лллошади провинились... у кккурвиных ддетей!
 
 Ярре  неведомо  уже  который  раз стер губкой написанную  фразу.  Прикрыл
глаза, вспоминая тот день, тот миг, когда столкнулись две армии. Когда оба
войска,  словно разъяренные сторожевые псы, кинулись друг другу на  горло,
схватились в смертельной хватке.
 Он искал слова, которыми можно было бы это описать.
 Напрасно.
 
 Клин  конницы с разгона врезался в квадрат пехотинцев. Словно  гигантский
кинжал  дивизия  "Альба" крушила все, что защищало доступ  к  живому  телу
темерской  пехоты - пики, копья, алебарды, дротики, рубели,  щиты.  Словно
кинжал дивизия "Альба" врезалась в живое тело, и полилась кровь. Кровь,  в
которой  теперь  топтались и скользили кони. Но  острие  кинжала,  хоть  и
врезавшееся  глубоко,  не  коснулось ни  сердца,  ни  какого-либо  другого
жизненно важного органа. Вместо того чтобы разорвать и разрезать на  части
темерский квадрат, клин дивизии "Альба" вошел в него и споткнулся. Увяз  в
эластичной и вязкой как смола толпе пешего люда.
 Вначале  это  выглядело  неопасно. Голова  и  фланги  клина  состояли  из
элитных  тяжеловооруженных рот. Клинки и мечи ландскнехтов отскакивали  от
щитов  и  блях,  как молоты от наковален, невозможно было добраться  и  до
защищенных ладрами17 лошадей. И хотя то один, то другой латник все же падал
с   коня   (либо  вместе  с  конем),  мечи,  топоры,  чеканы  и  шестоперы
кавалеристов  укладывали  напирающих пехотинцев  прямо-таки  штабелями,  и
увязший было в пехоте клин дернулся и начал вбиваться глубже.
 -  Альбаааа! - Младший лейтенант Девлин аэп Мсара услышал крик  оберштера
Эггебрахта,  прорвавшийся сквозь рев, вой и ржание. - Вперед, "Альба"!  Да
здравствует император!
 Конники  рванулись,  рубя,  давя  и  полосуя.  Из-под  копыт  визжащих  и
хрипящих лошадей летели плеск, скрип и хруст.
 - Альбаааа!
 Клин  завяз  снова.  Ландскнехты, хоть и прореженные и окровавленные,  не
поддались,  нажали,  стиснули конников тисками  так,  что  затрещало.  Под
ударами  алебард,  бердышей  и  боевых цепов  надломились  и  остановились
латники первой линии. Поражаемые двурогами и пиками, стаскиваемые с  седел
крючьями  гизарм и рогатин, безжалостно избиваемые железными  кистенями  и
палицами кавалеристы дивизии "Альба" начали умирать. Врезавшийся в квадрат
пехоты клин - еще недавно грозное, безжалостно калечащее железо, увязшее в
живом  организме,  - теперь больше напоминал ледяную сосульку,  зажатую  в
огромном крестьянском кулаке.
 -  Темерияаааа! За короля, ребяты! Бей Черных! Но ландскнехтам тоже  было
нелегко.  "Альба"  не  давала себя разорвать, мечи и топоры  вздымались  и
падали,  рубили,  кололи,  резали, и каждого сваленного  с  седла  конника
пехота оплачивала немалой кровью.
 Оберштер  Эггебрахт, которого ткнули в щель между пластинами лат  острым,
тонким  как  шило наконечником пики, закричал, покачнулся в седле.  Прежде
чем  ему успели прийти на помощь, страшный удар боевого топора смёл его  с
коня. Пехота сомкнулась над ним.
 Штандарт  с черным алерионом с золотым перисониумом18 на груди покачнулся
 h  упал.  Латники,  а  среди них и младший лейтенант  Девлин  аэп  Меара,
кинулись в ту сторону, рубя, топча, вереща.
 "Хотел  бы  я  знать,  -  подумал Девлин аэп  Меара,  выдергивая  меч  из
разрубленного  капалина  и черепа темерского ландскнехта,  -  хотел  бы  я
знать,  -  подумал он, широким ударом отбивая нацеленный в  него  зубчатый
наконечник гизармы, - хотел бы я знать, зачем все это. Почему все  это.  И
из-за кого все это".
 
 -  Эээ...  И  тогда  собрался  совет великих мэтресс...  Наших  Почтенных
Матерей...  Э...  Память  о которых вечно будет жить  в  наших  сердцах...
Ибо... Э... Мэтрессы из Первой Ложи... установили... Ээээ... Установили...
 - Адептка Абонда. Ты не готова. Оценка - неудовлетворительная. Садись.
 - Но я учила, правда учила...
 - Садись.
 -  На кой ляд нам изучать такие древности? - забурчала Абонда, садясь.  -
Кого  это  сегодня интересует? Кому это сегодня нужно?.. И какая от  этого
польза...
 - Тише! Адептка Нимуэ!
 - Я здесь, госпожа магистр.
 -  Вижу. Ты можешь ответить на вопрос? Если нет, сядь и не отнимай у меня
попусту время.
 - Я могу.
 - Слушаю.
 -  Потому  что  хроники говорят нам, что Совет мэтресс собрался  в  замке
Лысая   Гора,  чтобы  решить,  как  покончить  с  пагубной  войной   между
императором  и  владыками Севера. Почтенная Мать Ассирэ, святая  мученица,
поведала,  что владыки Севера не перестанут воевать, пока как  следует  не
истекут  кровью.  А  Почтенная Мать Филиппа,  святая  мученица,  ответила:
"Дадим  же им великий и кровавый, страшный и жестокий бой, доведем  их  до
такого  боя. Пусть армии императора и войска королей изойдут  в  этом  бою
кровью,  и тогда мы. Великая Ложа, заставим их заключить мир". Так  все  и
вышло.  Почтенные Матери сделали так, что случилась битва под  Бренной.  А
владыки принуждены были заключить цинтрийский мир.
 -  Очень  хорошо, адептка Нимуэ. Я поставила бы тебе оценку  "отлично"...
если  бы  не  твое  "потому  что" в начале изложения.  Фразу  не  положено
начинать  со  слов "потому что". Садись. А теперь о цинтрийском  мире  нам
расскажет...
 Прозвучал  звонок на перемену. Но слушательницы не вскочили,  сопровождая
конец   урока   визгом   и  хлопаньем  парт.  Они   хранили   молчание   и
благовоспитанное спокойствие. Ведь они уже не были детьми, уже  учились  в
третьем классе! Им было по четырнадцать лет.
 А это обязывает.
 
 -  Ну,  здесь  ничего добавить нельзя. - Русти оценил  состояние  первого
раненого,  истекавшего кровью на незапятнанной прежде девственной  белизне
операционного  стола.  - Бедренная кость раздроблена...  Артерия  уцелела,
иначе  б  вы  принесли труп. Похоже на удар топором, причем твердое  крыло
седла выполнило роль пенька дровосека. Извольте посмотреть...
 Шани и Иоля наклонились. Рыжик потер руки.
 -  Как  я сказал, здесь ничего не добавить. Можно лишь отнять. За работу,
Иоля. Жгут, крепче. Шани - нож. Не этот, двусторонний. Ампутационный.
 Раненый  не  сводил бегающего взгляда с их рук, следил за  их  действиями
глазами перепуганного, схваченного в силки животного.
 -  Немножко  магии,  Марти,  если  можно  попросить,  -  кивнул  низушек,
наклоняясь над пациентом так, чтобы полностью перекрыть ему поле зрения. -
Буду ампутировать, сынок.
 -  Нееее!  - заорал раненый, дергая головой и пытаясь увернуться  от  рук
Марти Содергрен. - Не хочуууу!
 - Если не ампутирую, умрешь.
 -  Лучше умереть... - Под влиянием магии целительницы раненый говорил все
медленнее.  -  Лучше умереть... чем быть калекой... Дайте  мне  умереть...
Умоляю... Дайте мне умереть!
 -  Не могу. - Рыжик поднял нож, поглядел на лезвие, на все еще блестящую,
незапятнанную сталь. - Не могу я позволить тебе умирать. Так уж сложилось,
сынок, что я врач.
 Он  решительно  вонзил  острие и сделал глубокий разрез.  Раненый  взвыл.
Дико, нечеловечески.
 
 Гонец  осадил  коня  так  резко,  что  из-под  копыт  брызнул  дерн.  Два
адъютанта  вцепились  в  узду,  удержали покрытого  пеной  жеребца.  Гонец
спрыгнул на землю.
 - От кого? - крикнул Ян Наталис. - Ты от кого?
 -  От  господина де Руйтера... - выдавил гонец. - Мы остановили Черных...
Но у нас очень большие потери... Господин де Руйтер просит помощи...
 -  Нет  помощи, - после краткого молчания ответил коннетабль. - Вы должны
выстоять. Должны!
 
 -  А  здесь, - указал Рыжик с видом коллекционера, демонстрирующего  свою
коллекцию, - взгляните, дамы, прекрасный образчик удара в живот...  Кто-то
нас немного выручил, осуществив на несчастном любительскую лапаротомию19...
Хорошо,  что  его  несли  заботливо,  не  растеряли  по  дороге  важнейших
органов... То есть я предполагаю, что не растеряли. Как считаешь, Шани?  А
почему вдруг такая мина, девочка? До сих пор ты знала мужчин исключительно
снаружи?
 - Поврежден кишечник, господин Русти.
 -  Диагноз  столь  же  точный, сколь и очевидный! Здесь  даже  осмотр  не
нужен, достаточно понюхать. Иоля, платок. Марта, все еще много крови, будь
любезна, удели нам еще толику своей бесценной магии. Шани, зажим.  Поставь
сосудистую клемму, ты же видишь, что льется. Иоля, нож.
 -  Кто  берет  верх? - неожиданно совершенно здраво,  хоть  и  не  совсем
членораздельно,  спросил  оперируемый,  вращая  вытаращенными  глазами.  -
Скажите... кто... побеждает?
 -  Сынок,  -  Рыжик  наклонился над раскрытой,  кровавой  и  пульсирующей
брюшной  полостью,  -  поверь,  это самое  последнее,  о  чем  я  стал  бы
беспокоиться, оказавшись на твоем месте!
 
 ...завязался  тогда  на крыле левом и в середине  линии  бой  жестокий  и
кровавый, но тут, хоть и велики были ярость и напор Нильфгаарда, разбились
их  ряды  о королевское войско, как волна морская разбивается, налетев  на
скалу,  ибо  отборный стоял здесь королевский солдат, боевые  мариборские,
вызимские  и  третогорские  хоругви  латников,  а  такоже  велъми  стойкий
темерский   ландскнехт,  профессиональный  наемник,   коего   конница   не
устрашила.
 Так  там  и воевали, воистину как море со скалою суши, такой шел  бой,  в
коем  не  угадаешь, кто верх берет, поелику хоть волны в  скалу  неустанно
бьют,  не  слабеют, а отступают затем лишь, чтобы ударить снова,  а  скала
стоит, как стояла, все ей средь волн бурных видать.
 Иначе шло дело на королевского войска крыле правом.
 Будто  опытный ястреб, коми знает, куда упасть и насмерть клюнуть, так  и
фельдмаршал Менно Коегоорн знал, где удар нанесть. Собрав в кулак железный
свои  отборные дивизии, копейщиков "Деитвен" и латников "Ард Феаинн",  уда
рил  он  в  стык  линии повыше Золотого Пруда, туда,  где  стояли  хоругви
бруггенские. Бруггенцы геройское сопротивление оказывали, однако  послабее
показались и оружием, и духом. Не сдержали нильфгаардского напору.  Вскачь
помчались  им  на  поддержку  две  бандеры  Вольной  Компании  под  старым
кондотьером Адамом Панграттом и Нильфгаард остановили, обильно, однако же,
заплатив  за это своею кровию. Но стоящим на правом фланге краснолюдам  из
Добровольческой  Рати страшная угроза окружения глянула  в  очи,  а  всему
королевскому войску разорванием рядов загрозила.
 Ярре  погрузил  перо  в  чернильницу. Внучата  в  глубине  сада  пискливо
кричали, их смех звенел словно стеклянные колокольчики.
 Однако  же приметил грозящую опасность чуткий навроде журавля Ян Наталис,
в  миг  единый  уразумел,  что там светит. И  не  мешкая  гонца  послал  к
краснолюдам с приказом полковнику Эльсу...
 
 При  всей  своей  семнадцатилетней наивности  корнет  Обри  понимал,  что
добраться  до  правого  крыла,  передать  приказ  и  снова  вернуться   на
командирский холм можно самое большее за десять минут. Ни в коем случае не
дольше. Конечно, на Чиките, кобыле изящной и быстрой как лань.
 Однако еще прежде, чем он домчался до Золотого Пруда, корнет понял,  что,
 bn-первых, неизвестно, когда он доберется до правого крыла, и, во-вторых,
неизвестно, когда ему удастся вернуться. И еще он понял то, что ему  очень
даже пригодится резвость Чикиты.
 На  поле,  к  западу  от  Золотого Пруда, кипел  бой.  Черные  секлись  с
бруггенской  конницей,  защищающей боевые  порядки  пехоты.  На  глазах  у
корнета  из  скопища людей и коней внезапно, словно искры, словно  осколки
разбитого витража, выпали и беспорядочно рванулись к речке Хотли фигурки в
зеленых, желтых и красных плащах. За ними черной рекой разливалась  поводь
нильфгаардцев.
 Обри  резко осадил кобылу, рванул поводья, готовый развернуться и бежать,
сойти  с  дороги  беглецов и преследователей. Однако чувство  долга  взяло
верх. Корнет прильнул к конской шее и пошел головокружительным галопом.
 Вокруг  стояли  крик  и  рев,  мелькали,  как  в  калейдоскопе,  фигурки,
сверкали  мечи,  неслись  звон  и  грохот.  Некоторые  припертые  к  пруду
бруггенцы  отчаянно  сопротивлялись, сбившись  в  кучу  вокруг  знамени  с
якорным  крестом.  На поле Черные добивали рассеянную, лишенную  поддержки
пехоту.
 Неожиданно все заслонил черный плащ со знаком серебряного солнца.
 - Evgyr, nordling!
 Обри  крикнул,  поднятая криком Чикита сделала прямо-таки олений  прыжок,
спасая  ему  жизнь и вынося за пределы досягаемости нильфгаардского  меча.
Над  головой  засвистели стрелы, завыли бельты, в глазах снова  замелькали
разноцветные фигурки.
 "Где я? Где свои? Где враг?"
 - Evgur, morv, nordling!
 Грохот, стук, ржание лошадей, крик.
 - Стой, молокосос! Не туда!
 Женский   голос.   Женщина  на  вороном  жеребце,  в   доспехах,   волосы
развеваются, лицо забрызгано кровью. Рядом - конники в латах.
 - Ты кто? - Женщина размазала кровь рукой, в которой держала меч.
 -  Корнет  Обри...  Флигель-адъютант коннетабля  Наталиса...  С  приказом
полковникам Пангратту и Эльсу...
 -  Тебе не добраться туда, где дерется "Адью". Давай к краснолюдам.  Я  -
Джулия Абатемарко... Вперед, черт побери! Нас окружают! Галопом!
 Он не успел возразить. Да и смысла не было.
 Через  две-три минуты сумасшедшего галопа из пыли возникла масса  пехоты,
квадрат,  наподобие черепахи прикрытый панцирем из деревянных щитов  и  на
манер   подушечки   для  иголок  ощетинившийся  копьями.   Над   квадратом
развевалось большое золотое знамя со скрещенными молотами, а рядом  с  ним
торчал шест с конскими хвостами и человеческими черепами.
 На  квадрат,  наскакивая и тут же отбегая, словно псы,  рвущиеся  укусить
размахивающего палкой деда, бросались нильфгаардцы. Дивизию  "Ард  Феаинн"
из-за  огромных солнц на их плащах невозможно было перепутать ни  с  какой
другой.
 -  Бей, Вольная Компания! - крикнула женщина, закрутив мечом мельницу.  -
Отработаем дукаты!
 Конники  -  а  с  ними и корнет Обри - ринулись на нильфгаардцев.  Стычка
длилась  всего  несколько  минут.  Но  была  жуткой.  Потом  стена   щитов
раскрылась  перед  ними. Они оказались внутри четырехугольника,  в  толпе,
среди краснолюдов в кольчугах, шлемах с бармицами и остроконечных шоломах,
среди  реданской пехоты, легкой бруггенской кавалерии и закованных в  латы
кондотьеров.
 Джулия   Абатемарко  (Сладкая  Ветреница,  кондотьерка,   только   теперь
сообразил  Обри)  потянула его к пузатому краснолюду в шишаке,  украшенном
красной  шкофией20, неуклюже сидящему на нильфгаардском коне в  ладрах,  в
седле  пикинеров с большими луками, на которое он взобрался,  чтобы  иметь
возможность смотреть по-над головами пехотинцев.
 - Полковник Барклай Эльс?
 Краснолюд  одобрительно кивнул шкофиеи, заметивши кровь,  что  забрызгала
корнета   и   его  кобылу.  Обри  невольно  покраснел.  Это   была   кровь
нильфгаардцев, которых кондотьеры рубили рядом с ним. Сам он не успел даже
меча вытянуть.
 - Корнет Обри.
 - Сын Анзельма Обри?
 - Младший.
 -  Ха!  Я  знаю  твоего  отца! Что там у тебя от  Наталиса  и  Фольтеста,
корнетик?
 -  Центру  группировки  грозит прорыв... Господин коннетабль  приказывает
Добровольческой Рати как можно скорее свернуть фланг и отойти  к  Золотому
Пруду и речке Хотле... Чтобы поддержать...
 Слова корнета заглушили рев, храп и визг коней. Обри вдруг сообразил,  до
чего  бессмысленные  он привез приказы. Как мало они  значат  для  Барклая
Эльса,   для   Джулии   Абатемарко,   для   всего   этого   краснолюдского
четырехугольника под золотым знаменем с молотами, развевающимся над черным
морем окружающих, штурмующих со всех сторон нильфгаардцев.
 - Я опоздал, - простонал он. - Я прибыл слишком поздно...
 Сладкая Ветреница фыркнула. Барклай Эльс оскалился.
 - Нет, малыш, - сказал он. - Просто Нильфгаард пришел слишком рано.
 
 -   Поздравляю  дам  и  себя  с  удачной  резекцией  тонкого  и  толстого
кишечника,  спленектомией21 и сшивкой печени. Обращаю внимание  на  время,
понадобившееся  нам, чтобы ликвидировать последствия  того,  что  за  доли
секунды  было  сотворено  нашему пациенту  во  время  боя...  Советую  это
воспринять как материал для философских размышлений. А теперь мазель  Шани
зашьет нам пациента.
 - Но я этого еще никогда не делала, господин Русти.
 -  Когда-то надобно начинать. Шейте красное с красным, желтое  с  желтым,
белое с белым. Так наверняка будет хорошо...
 
 -  Это  ж  надо!  -  рванул бороду Барклай Эльс. - Что ты  говоришь?  Что
говоришь  ты,  младший сын Анзельма Обри? Что мы тут, получается,  баклуши
бьем?  Мы,  курва его мать, не дрогнули даже под напором!  Ни  на  шаг  не
отступили! Не наша вина, что эти му... эээ... из Бругге не сдержали!
 - Но приказ...
 - Задом я давлю такие приказы!
 -  Если  мы  не  закроем  брешь, - перекричала рев Сладкая  Ветреница,  -
Черные прорвут фронт. Фронт прорвут! Раскрой мне ряды, Барклай! Я ударю! Я
прорвусь!
 - Вырежут вас, прежде чем доберетесь до пруда! Погибнете там зазря.
 - Так что ты предлагаешь?
 Краснолюд выругался, сорвал с головы шишак, хватанул им о землю. Глаза  у
него были дикие, налитые кровью, страшные.
 Чикита,  напуганная  криками,  плясала под корнетом  насколько  позволяла
теснота.
 -  Давай  сюда  Ярпена Зигрина и Денниса Кранмера! Мигом! Оба  краснолюда
вырвались из яростного боя, это было видно с первого же взгляда. Оба  были
в  крови.  Стальной наплечник одного носил след настолько  сильного  удара
мечом,  что  пластины  встали  торчком. У  другого  голова  была  обвязана
тряпицей, сквозь которую проступала кровь.
 - Все в порядке, Зигрин?
 - Интересно, - вздохнул краснолюд, - почему все об этом спрашивают?
 Барклай  Эльс  отвернулся,  отыскал взглядом  корнета  и  впился  в  него
глазами.
 -  Стало быть так, самый младший сын Анзельма, - прохрипел он. - Король и
коннетабль  приказывают нам прийти и поддержать их? Ну, так раскрой  глаза
шире, корнетик. Будет на что посмотреть.
 
 -  Холера!  - рявкнул Русти, отскакивая от стола и размахивая скальпелем.
- Почему? Чертов хрен, почему так должно быть?
 Никто  ему  не  ответил.  Марта  Содергрен только  развела  руками.  Шани
наклонила голову. Иоля шмыгнула носом.
 Пациент,  который  только  что умер, глядел  вверх,  глаза  у  него  были
неподвижные и стеклянные.
 
 - Бей-убивай! На погибель сволочам!
 -  Равняйсь! - рычал Барклай Эльс. - Держи шаг! Держи строй!  И  плотней!
Плотней, мать вашу так-растак!
 "Мне  не  поверят,  - подумал корнет Обри. - Ни за что  мне  не  поверят,
когда  я  стану  об  этом  рассказывать. Этот  квадрат  дерется  в  полном
окружении... Охваченный со всех сторон кавалерией, разрываемый  на  части,
 ecn рубят, давят, колют... И этот квадрат идет. Идет ровный, плотный, даже
со  щитами.  Идет, переступая через трупы и топча их, толкает перед  собой
конницу, толкает перед собой элитную дивизию "Ард Феаинн". И идет".
 - Бей!
 -  Держи  шаг!  Держи  шаг! - рычал Барклай Эльс. - Держи  строй!  Песню,
курва ваша мать, песню! Нашу песню! Вперед, Махакам!
 Из   нескольких   тысяч   краснолюдских   глоток   вырвалась   знаменитая
махакамская боевая песня.
 
                         Ху-у! Ху-у!
                         Строй держи! Печатай шаг!
                         Мы прикроем ваш бардак!
                         Нам не греться на печи!
                         В бой! Вперед, бородачи!
                         Ху-у! Ху-у!
 
 -  Бей-убивай!  Вольная Компания! - В грозный рев краснолюдов  врезалось,
словно   тонкое  жало  мизеркордии,  высокое  сопрано  Джулии  Абатемарко.
Кондотьеры,  вырываясь из строя, нападали на атакующих  квадрат  конников.
Все   это  граничило  с  самоубийством.  На  наемников,  лишенных   защиты
краснолюдских алебард, пик и щитов, обрушилась вся мощь нильфгаардского на
пора.  Рев,  крик  людей,  конский визг заставили  корнета  Обри  невольно
скорчиться в седле. Кто-то ударил его в спину, он почувствовал, как вместе
с   увязшей   в   толпе  кобылой  движется  в  сторону  самого   страшного
столпотворения, самой жуткой резни. Обри крепче сжал рукоять меча, которая
вдруг показалась ему скользкой и ужасно неудобной.
 Через  мгновение, вынесенный перед линией щитов, он уже  рубил  налево  и
направо, как безумный, и орал, как спятивший.
 -  Еще раз! - услышал он дикий крик Сладкой Ветреницы. - Еще одно усилие!
Держитесь,  парни! Бей-убивай! За дукаты, что как солнце золотые!  Вольная
Компания!
 Нильфгаардский конник без шлема, с серебряным солнцем на плаще,  ворвался
в  строй, поднялся на стременах, страшным ударом топора повалил краснолюда
вместе  со щитом, рассек голову другому. Обри вывернулся в седле и рубанул
наотмашь.  С головы нильфгаардца отлетел большой покрытый волосами  кусок,
сам  он  рухнул  на землю. В тот же момент корнет тоже получил  чем-то  по
голове  и  свалился  с  седла. Из-за давки он  не  сразу  оказался  внизу,
несколько  секунд висел, тонко визжа, между небом и землей и  боками  двух
лошадей.  Но хоть он досыта набрался страха, боли почувствовать не  успел.
Когда  же  наконец  упал, подкованные копыта почти тут же  размозжили  ему
череп.
 
 Спустя шестьдесят пять лет старушка, которую попросили рассказать  о  том
дне,  о Бренненском поле, о краснолюдском квадрате, двигавшемся к Золотому
Пруду  по трупам друзей и врагов, усмехнулась, еще сильнее сморщив  уже  и
без  того сморщенное и темное, как сушеная слива, лицо. Раздраженная  -  а
может,  только  прикидывающаяся  раздраженной,  -  она  махнула  дрожащей,
костлявой, чудовищно скрученной артритом рукой.
 -  Никак, - зашепелявила она, - ни одна сторона не могла одолеть  другую.
Мы-то  были  внутри.  В  окружении. Они - снаружи.  И  мы  просто-напросто
убивали друг друга. Кхе-кхе-кхе... Они нас, мы их...
 Старушка с трудом сдержала приступ кашля. Те из слушателей, которые  были
ближе,  заметили на ее щеке слезу, с трудом пробивающую себе дорогу  среди
морщин и старых шрамов.
 -  Они  были  такими  же мужественными, как и мы, -  бормотала  бабулька,
которую  некогда звали Джулией Абатемарко, Сладкой Ветреницей  из  Вольной
Кондотьерской Компании... - Кхе-кхе-кхе... Мы были равно мужественными.  И
мы, и они.
 Старушка  замолчала. Ненадолго. Слушатели не торопили ее, видя,  как  она
улыбается  своим  воспоминаниям.  Своей  храбрости.  Маячившим  в   тумане
забвения  лицам  тех,  что  геройски  погибли.  Лицам  тех,  что  геройски
выжили...  Для  того, чтобы потом их подло прикончила водка,  наркотики  и
туберкулез.
 -  Да,  мы  были равно мужественны, - закончила Джулия Абатемарко,  -  ни
одной   стороне  не  удавалось  набрать  столько  сил,  чтобы  быть  более
lsfeqrbemmni.  Но  мы...  Нам удалось быть мужественными  на  одну  минуту
дольше.
 
 -  Марти, очень тебя прошу, дай нам еще малость своей чудесной магии! Еще
совсем  немного!  В  животе  у  этого  бедолаги  сплошная  каша,  вдобавок
приправленная множеством проволочных колечек от кольчуги! Я ничего не могу
сделать,  он дергается, словно рыба, которую потрошат живьем!  Шани,  черт
побери, держи крючки! Иоля! Спишь, язви тебя? Зажим! Зааажим!
 Иоля  глубоко  вздохнула,  с  трудом сглотнула  слюну,  заполнявшую  рот.
"Сейчас  я  грохнусь  в обморок, - подумала она. - Не выдержу,  не  вынесу
больше  этой  вони,  этой чудовищной мешанины запахов - крови,  блевотины,
кала,   мочи,  содержимого  кишок,  пота,  страха,  смерти.   Не   выдержу
непрекращающегося крика, воя, скользких окровавленных рук, цепляющихся  за
меня,  словно я и верно их спасение, их бегство, их жизнь...  Не  перенесу
бессмысленности  того,,  что мы здесь делаем. Потому  что  это  бессмыслен
ность. Одна огромная, гигантская, бессмысленная бессмысленность.
 Не перенесу усилий и усталости. Приносят все новых... И новых...
 Я  не выдержу. Сейчас меня начнет рвать. Сейчас я потеряю сознание. Какой
позор..."
 -  Салфетку!  Тампон! Кишечный зажим! Не этот! Мягкий зажим! Смотри,  что
делаешь!  Еще раз ошибешься, дам тебе по рыжей башке! Слышишь?  Тресну  по
рыжей башке!
 "Великая Мелитэле! Помоги мне! Помоги мне, богиня!"
 -  Ну,  извольте!  Сразу исправилась! Еще один зажим,  жрица!  Клемму  на
кишки! Хорошо! Хорошо, Иоля, так держать! Марти, оботри ей глаза и лицо. И
мне тоже...
 
 "Откуда  эта  боль? - подумал коннетабль Ян Наталис. -  Что  у  меня  так
болит?
 Ах да!
 Стиснутые кулаки!"
 
 -  Мы  их  доконаем! - крикнул, потирая руки, Кеес ван Ло. -  Дожмем  их,
господин  маршал!  Линия  разваливается  на  стыке.  Ударим!  Ударим,   не
оттягивая, и, клянусь Великим Солнцем, они не выдержат! Разбегутся!
 Менно  Коегоорн  нервно погрыз ноготь, сообразил, что  на  него  смотрят,
быстро вынул палец изо рта.
 -  Ударим,  - повторил Кеес ван Ло спокойнее, уже не так взволнованно.  -
"Наузикаа" готова...
 -  "Наузикаа" должна стоять, - отрубил Менно. - Даэрлянская  тоже  должна
стоять. Господин Фаоильтиарна!
 Командир  бригады  "Врихедд", Исенгрим Фаоильтиарна по прозвищу  Железный
Волк, обратил к маршалу страшное лицо, обезображенное шрамом, идущим через
лоб, бровь, основание носа и щеку.
 - Ударьте, - указал булавой Менно, - в стык Темерии и Редании! Туда!
 Эльф  отдал честь. Искалеченное лицо не дрогнуло, не изменилось выражение
больших глубоких глаз.
 "Союзники,  -  подумал  Менно. - Альянты. Боремся вместе.  Против  общего
врага.
 Но я их вообще не понимаю, этих эльфов.
 Они совсем другие.
 Совсем чужие".
 
 -  Интересно. - Русти попытался вытереть лицо предплечьем, но  предплечье
тоже  было в крови. На помощь пришла Иоля. - Любопытно, - снова проговорил
хирург,  указывая  на пациента. - Его ткнули вилами или какой-то  двузубой
разновидностью гизармы... Один зуб пробил сердце. Вот, извольте взглянуть.
Камера, несомненно, пробита, аорта почти отделена... А он еще минуту назад
дышал. Здесь, на столе. Получив в самое сердце, он дотянул до стола...
 -  Вы  хотите  сказать,  - угрюмо спросил конник из  легкой  волонтерской
кавалерии, - что он умер? И мы напрасно тащили его к вам с поля боя?
 -  Никогда  не  бывает напрасно, - не отвел взгляда  Русти.  -  А  правду
говоря - да, он мертв. Увы. Exitus22. Забирайте... Эх, холера... Киньте-ка
глаз, девушки.
 Марти  Содергрен,  Шани  и  Иоля наклонились над  трупом.  Русти  оттянул
 slepxels веко.
 -  Вам  когда-нибудь доводилось видеть подобное? Девушки дрогнули,  потом
ответили.
 - Да, - сказали они одновременно, переглянувшись слегка удивленно.
 -  Я тоже видел, - сказал Русти. - Это ведьмак. Мутант. Вот почему он жил
так  долго...  Это  был  ваш брат по оружию, люди?  Или  вы  принесли  его
случайно?
 -  Это был наш друг, господин медик, - угрюмо подтвердил другой волонтер,
детина  с перевязанной головой. - Из нашего эскадрона, доброволец,  как  и
мы. Уж и мастер был с мечом обращаться! Койон - имя ему.
 - Ведьмак?
 - Ага. Но несмотря на все, порядочный был парень.
 -  Да,  -  вздохнул  Русти, видя четырех солдат, несущих  на  набухшем  и
капающем  кровью плаще очередного раненого, очень молодого, судя по  тому,
как  тонко  он  выл.  - Да, жаль... Охотно взялся бы  за  вскрытие  этого,
несмотря  на  все,  порядочного парня. И любопытство жжет,  и  диссертацию
можно было бы написать, если б заглянуть ему внутрь. Но времени нет! Долой
труп  со  стола!  Шани,  воды.  Марти - дезинфекция!  Иоля,  полей...  Эй,
девушка, опять слезы льешь? А теперь-то что?
 - Ничего, господин Русти. Ничего. Все уже в порядке.
 
 -  Я  чувствую  себя,  - повторила Трисс Меригольд, -  так,  словно  меня
ограбили.
 Нэннеке  долго  не отвечала, глядя с террасы на храмовый сад,  в  котором
жрицы и адептки копошились, занимаясь весенними работами.
 -  Ты  свой выбор сделала, - сказала она наконец. - Ты избрала свой путь,
Трисс. Свою судьбу. Добровольно. И жалеть не о чем.
 -  Нэннеке, - опустила глаза чародейка. - Я действительно не могу сказать
тебе больше, чем сказала. Поверь - и прости.
 - Кто я, чтобы прощать? И какая тебе польза от моего прощения?
 -  Я  же  вижу, - взорвалась Трисс, - как ты на меня смотришь! Ты и  твои
жрички! Вижу, как глазами спрашиваете:
 "Что  ты  тут  делаешь,  магичка? Почему ты не там,  где  Иоля,  Эурнэйд,
Катье? Мирра? Ярре?"
 - Преувеличиваешь, Трисс!
 Чародейка  смотрела  вдаль, на лес, синеющий за стенами  храма,  на  дымы
далеких  костров.  Нэннеке молчала. Мыслями она была не  здесь.  Там,  где
кипела битва и лилась кровь. Она думала о девушках, которых послала туда.
 - Они, - проговорила Трисс, - отказали мне во всем.
 Нэннеке молчала.
 -   Отказали   во  всем,  -  повторила  Трисс.  -  Такие  мудрые,   такие
рассудительные, такие логичные... Как им не верить, когда они говорят, что
есть проблемы более важные и проблемки менее важные... что от менее важных
надо  отказываться  не раздумывая, без тени сомнения,  полностью  посвятив
себя  более важным. Что нет смысла спасать людей, которых знаешь и любишь,
потому  что  это  всего лишь единицы, а судьбы единиц  не  сказываются  на
судьбах мира. Что бессмысленно вставать на защиту чести и идеалов, ибо все
это  пустые  слова.  Что  истинное поле боя за  судьбы  мира  находится  в
совершенно  ином месте, и именно там-то будет идти борьба.  А  я  чувствую
себя ограбленной. Меня ограбили, не позволили совершать безумные поступки.
Я  не  могу сломя голову, как безумная, поспешить на помощь Цири, не  могу
как  безумная  мчаться,  чтобы спасти Геральта и Йеннифер.  Не  могу  даже
участвовать  в войне, в той войне, на которую убежал Ярре, на  которую  ты
послала своих девочек... Мне отказали в возможности подняться на Холм. Еще
раз  встать там. Но только на этот раз - полностью осознавая продуманность
и правильность такого решения.
 -  У  каждого - свое решение и свой Холм, - тихо сказала первосвященница.
- У каждого. И ты от своего не убежишь.
 
 У  входа в палатку образовалась толкучка. Принесли очередного раненого  в
сопровождении нескольких рыцарей. Один, в полной латной броне, покрикивал,
командовал, подгонял:
 - Двигайтесь, санитары! Живее! Несите его сюда, сюда! Эй ты, фельдшер!
 -  Я  занят.  -  Русти  даже головы не повернул. - Положите  раненого  на
носилки. Я займусь им, как только закончу...
 -  Ты  займешься  им  сейчас, дурной медикус!  Ибо  это  сам  благородный
господин граф Гаррамон!
 -  У  этого  госпиталя, - Русти повысил голос, потому что  застрявший  во
внутренностях  раненого  наконечник бельта снова  выскользнул  у  него  из
щипцов,  -  у  этого  госпиталя очень мало общего с  демократией.  Сюда  в
основном приносят именно баронов, графов, маркизов и разных других всяких,
что повыше рангом. А вот о раненых, что рангом пониже, мало кто заботится.
Но все же некоторое равенство существует и здесь! Здесь, а именно - у меня
на столе!
 - Э! Не понял?
 -  Не  имеет значения, - Русти снова сунул в рану зонд и щипцы, - хам  ли
тот  бедняга,  у  которого я сейчас пытаюсь вытащить из бебехов  железяку,
дворянин ли древнего рода, аристократ, или скартебель23. Он лежит у меня на
столе. А у меня, позволю себе заметить, князь стоит шута.
 - И что?
 - А то, что ваш граф подождет своей очереди.
 - Ах ты, низушек затраханный!
 -  Помоги  мне, Шани. Возьми другие щипцы. Осторожнее с артерией.  Марти,
еще немного магии, если можно попросить. У нас здесь ужасное кровотечение.
 Рыцарь шагнул вперед, скрежеща зубами и латами.
 - Я прикажу повесить тебя! Повесить прикажу, ты, нелюдь!
 -  Молчи,  Пепербок, - с трудом, кусая губы, проговорил раненый  граф.  -
Молчи. Оставь меня здесь и возвращайся на поле боя...
 - Нет уж, граф! Никогда!
 - Это приказ.
 Из-за  полотна  палатки  долетели грохот и звон железа,  конский  храп  и
дикий вой. Раненые выли в лазарете на разные голоса.
 -  Прошу взглянуть. - Русти поднял щипцы и продемонстрировал вытянутый  с
таким   трудом   зазубренный  наконечник  бельта.  -  Эту  цацку   выковал
профессионал,  который  получает  за  свой  труд  плату,  позволяющую  ему
содержать  многочисленную  семью  и  попутно  помогать  развитию   мелкого
производства,   а   стало   быть,   содействовать   повышению    всеобщего
благосостояния  и  не  менее  всеобщего счастья.  А  способ,  которым  эта
прелесть  держится  в  человеческих  внутренностях,  несомненно,   защищен
патентом. Да здравствует прогресс!
 Он  небрежно бросил окровавленный наконечник в ведро, глянул на раненого,
потерявшего в ходе операции сознание.
 -  Зашить  и  унести,  -  прошипел он. - Если посчастливится  -  выживет.
Давайте следующего в очереди. Того, у которого разрублена голова.
 -  Он,  -  спокойно сказала Марти Содергрен, - очередь освободил.  Только
что.
 Русти  втянул  и выпустил воздух, без лишних замечаний отошел  от  стола,
склонился  над раненым графом. Руки у него были испачканы, халат забрызган
кровью, словно у резника. Даниель Эччеверриа, граф Гаррамон, побледнел еще
больше.
 -  Ну-с,  - просопел Русти, - очередь свободна, светлейший граф.  Давайте
его  на  стол.  Так. Что тут у нас? Хо, от этого сустава уже  не  осталось
ничего, что можно было бы спасать. Каша! Пульпа! Чем вы там дубасите  друг
друга, милсдарь граф, что до такой степени раздалбливаете себе мослы?  Ну-
с,  будет немного больно, милостивый государь. Немножко поболит. Но  прошу
не  волноваться.  Будет  совсем как в бою.  Жгут!  Нож!  Ампутируем,  ваша
милость.
 Даниель  Эччеверриа,  граф  Гаррамон, до сих пор  державшийся  с  должным
достоинством,  взвыл волком. Прежде чем успел стиснуть  от  боли  челюсти,
Шани  быстрым движением сунула ему в рот между зубами затычку из  липового
сучка.
 
 - Ваше королевское величество! Господин коннетабль!
 - Говори, парень!
 -  Добровольческая Рать и Вольная Компания держат перешеек около Золотого
Пруда...  Краснолюды  и  кондотьеры стоят  твердо,  хоть  все  в  крови...
Говорят,  "Адью"  Пангратт убит. Фронтин убит. Джулия Абатемарко  убита...
Все, все убиты. Дорианская хоругвь, что шла им на помощь, уничтожена...
 -  Резерв,  милсдарь коннетабль, - тихо, но четко проговорил Фольтест.  -
Если  хотите знать мое мнение, пора вводить резервы. Пусть Бронибор бросит
 m` Черных свою пехоту! Сейчас же! Немедленно! Иначе они разрубят наш стык,
а это конец.
 Ян  Наталис не ответил, уже издалека видя очередного связника,  мчащегося
к ним на лошади, разбрасывающей клочья пены.
 - Отдышись, парень. Отдышись и говори складно!
 -  Фронт  прорвали... эльфы из бригады "Врихедд"...  Господин  де  Руйтер
сообщает вашим превосходительствам...
 - Что сообщает? Говори!
 - Что пора спасать жизнь. Ян Наталис воздел очи горе.
 -  Бленкерт!  - сказал он глухо. - Да явится Бленкерт! Или  да  опустится
ночь.
 
 Земля   вокруг   палатки  задрожала  под  копытами,  полотно,   казалось,
вспучилось от конского ржания и громких криков. В палатку ворвался солдат,
вслед за ним два санитара.
 -  Бегите  все!  - зарычал солдат. - Спасайтеся! Нильфгаард  бьет  наших!
Гибель! Гибель! Поражение!
 -  Клемму.  -  Русти  отвел  лицо от струйки крови,  энергичным  и  живым
фонтаном бьющей из артерии. - Зажим! И тампон! Зажим, Шани! Марти, сделай,
пожалуйста, что-нибудь с этим кровотечением...
 Совсем  рядом  с  палаткой  кто-то  взвыл  зверем.  Отрывисто.  Завизжала
лошадь, что-то рухнуло на землю со звоном и грохотом. Бельт из арбалета  с
треском  прорвал  полотно, зашипел, вылетел с противоположной  стороны,  к
счастью, слишком высоко, чтобы угрожать лежащим на носилках раненым.
 -  Нильфгаард!  -  снова  крикнул солдат  высоким,  дрожащим  голосом.  -
Господа  фершела!  Не слышите, что ль, что говорю-то?  Нильфгаард  прорвал
королевскую линию, идет и крошит! Бегииитя!
 Русти взял у Марти Содергрен иглу, сделал первый стежок. Оперируемый  уже
долгое время не двигался. Но сердце билось. Это было видно.
 -  Не  хочу умирать! - заорал кто-то из находившихся в сознании  раненых.
Солдат  выругался,  прыгнул  к выходу, что-то  крикнул,  рухнул  назад  и,
разбрызгивая кровь, свалился на глинобитный пол. Иоля, стоявшая на коленях
у носилок, вскочила на ноги, попятилась.
 Неожиданно стало тихо.
 "Скверно,  -  подумал  Русти,  увидев, кто входит  в  палатку.  -  Эльфы.
Серебряная Молния. Бригада "Врихедд". Прославленная бригада "Врихедд".
 -  Мы здесь, получается, лечим, - отметил факт первый из эльфов, высокий,
с  удлиненным,  красивым,  выразительным  лицом  и  большими  васильковыми
газами. - Лечим?
 Никто  не отозвался. Русти чувствовал, как у него начинают дрожать  руки.
Он   быстро  отдал  иглу  Марти.  Увидел,  что  у  Шани  побелели  лоб   и
переносица...
 -  Как  же  так? - сказал эльф, зловеще растягивая слова. - Зачем  же  мы
там,  в  поле, раним? Мы там, в бою, раним для того, чтобы из-за этих  ран
умирали. А вы, стало быть, лечите? Я вижу в этом полное отсутствие логики.
И единства интересов.
 Он  сгорбился  и,  почти не размахиваясь, вонзил меч  в  грудь  раненого,
лежащего  на  носилках, что ближе стояли к входу. Другой  эльф  пригвоздил
второго  раненого шпонтоном. Третий раненый, бывший в сознании,  попытался
отвести удар левой рукой и толсто перебинтованной культей правой.
 Шани  крикнула.  Тонко,  пронзительно. Заглушая  тяжелый,  нечеловеческий
стон  убиваемого  калеки.  Иоля,  кинувшись  к  носилкам,  прикрыла  собой
следующего  раненого.  Лицо побелело у нее как ткань  бинта,  губы  начали
непроизвольно дрожать. Эльф прищурился.
 -  Va  vort,  beanna! - пролаял он. - Иначе я продырявлю  тебя  вместе  с
твоим Dh'oine!
 -  Вон  отсюда! - Русти тремя прыжками подскочил к Иоле, заслонил  ее.  -
Вон  из  моей палатки, убийца! Выматывайся отсюда туда, на поле. Там  твое
место. Среди других убийц. Можете поперебивать друг друга там, если вам не
терпится! Но отсюда - вон!
 Эльф  глянул  вниз.  На трясущегося от страха пузатого низушка,  макушкой
курчавой головы достающего ему лишь чуточку выше пояса.
 - Bloede Pherian, - зашипел он. - Людской лакей! Прочь с дороги!
 - Ну уж нет. - Зубы низушка стучали, но слова были четкими.
 Второй  эльф подскочил, подтолкнул хирурга древком шпонтона.  Русти  упал
m` колени. Высокий эльф грубым рывком стащил Иолю с раненого, занес меч.
 И  замер,  видя  на черном, свернутом под головой раненого  плаще  язычки
серебряного пламени дивизии "Деитвен". И полковничьи знаки различия.
 -  Yaevinn!  - крикнула, влетая в палатку, эльфка с темными, заплетенными
в косу волосами. - Caemm, veloe! Ess'evgyriad a'Dh'oine a'en va! Ess'tedd!
 Высокий  эльф  несколько  секунд  глядел на  раненого  полковника,  потом
перевел   взгляд   на  слезящиеся  от  ужаса  глаза  хирурга.   Посмотрел,
развернулся на каблуках и вышел.
 Из-за полотна палатки снова донеслись топот, крик и звон железа.
 -  Вперед на Черных! Бей-убивай! - орали тысячи глоток. Кто-то взвыл  по-
звериному, вой перешел в чудовищный хрип. Русти попытался встать, но  ноги
не слушались его. Руки тоже не очень.
 Иоля,  сотрясаемая  спазмами  сдерживаемых рыданий,  скорчилась  рядом  с
носилками раненого нильфгаардца. В положении плода.
 Шани  плакала, не пытаясь скрыть слезы. Но крючки держала. Марти спокойно
шила, только губы у нее двигались в каком-то немом, беззвучном монологе.
 Русти, все еще не в силах встать, сел. Встретился взглядом с вжавшимся  в
угол палатки санитаром.
 -  Плесни мне водки, - с трудом проговорил он. - Только не говори, что  у
тебя нет. Знаю я вас, шельмецов. У вас всегда есть.
 
 Генерал  Бленгейм Бленкерт поднялся на стременах и вытянул шею  на  манер
журавля, прислушиваясь к звукам боя.
 -  Развернуть  строй, - приказал он командирам. - А  за  тем  вон  холмом
сразу  в рысь. Из слов разведчиков следует, что мы выйдем прямо на  правое
крыло Черных.
 -  И  покажем  им, где раки зимуют! - тонко крикнул один из  лейтенантов,
юноша с шелковистыми и еще очень редкими усиками.
 Бленкерт косо глянул на него.
 -  Отряд со штандартом вперед! - приказал он, вынимая меч. - А при  атаке
кричать  "Редания!".  Кричать  что есть  мочи!  Пусть  парни  Фольтеста  и
Наталиса знают, что идет подмога.
 
 Граф  Кобус  де  Руйтер  рубился во множестве битв  четырнадцать  лет,  с
шестнадцатого годка жизни, и у него в генах, несомненно, выработалось что-
то  такое, что позволяло ему, Кобусу де Руйтеру, воспринимать рев, крик  и
ор  битвы как симфонию, концерт для барабана с оркестром, хотя для  любого
другого  боевой  рев и ор были не чем иным, как все заглушающим  криком  и
грохотом.
 Вот  и  сейчас граф де Руйтер моментально различил в концерте новые ноты,
аккорды и оттенки.
 -  Уррра,  парни!  - зарычал он, размахивая булавой. -  Редания!  Редания
идет! Орлы! Орлы!
 С  севера,  из-за  холмов, к полю боя катился вал  конницы,  над  которой
плескались амарантовые флажки и большой гонфалон24 с серебряным  реданским
орлом.
 - Помощь! - рявкнул Руйтер. - Помощь идет! Уррррааа! Громи Черных!
 Будучи   солдатом   в   восьмом  поколении,  он  мгновенно   засек,   что
нильфгаардцы   сворачивают   фланг,  пытаясь  развернуть   его   навстречу
наступающей коннице плотным фронтом. Он знал, что этого допустить нельзя.
 -  За  мной,  - прокричал граф, вырывая из рук хорунжего штандарт.  -  За
мной! Третогорцы, за мной!
 Они   ударили.   Ударили   самоубийственно,   страшно.   Но   действенно.
Нильфгаардцы  из  дивизии "Венендаль" сломали  строй,  и  на  них  с  ходу
налетели реданские хоругви. В небо вознесся страшный гул.
 Кобус де Руйтер уже не видел и не слышал этого. Шальной бельт угодил  ему
прямо  в  висок.  Граф  повис  в седле и упал  с  лошади,  словно  саваном
накрывшись штандартом. Восемь поколений де Руйтеров, полегших  до  него  в
боях  и  следивших  сейчас  за битвой из иного мира,  одобрительно  кивали
головами.
 
 -  Можно  сказать, господин ротмистр, нордлингов в тот день спасло  чудо.
Либо  стечение  обстоятельств, которого никто не мог  предвидеть.  Правда,
Рестиф  де  Монтолон  пишет  в своей книге, что маршал  Коегоорн  совершил
ошибку  при  оценке сил и намерений противника. Что пошел на неоправданный
 phqj,  разделив Группу Армий "Центр" и двинув кавалерийский  резерв.  Что
рискованно  принял  бой, не обладая по крайней мере троекратным  превосход
ством. И что пренебрег разведкой, не обнаружил реданской армии, идущей  на
помощь.
 -  Кадет  Путткаммер! Сомнительной ценности "произведения"  господина  де
Монтолона нет в программе нашей школы! А его императорское величество даже
изволили  весьма  критически отозваться об этой книжонке!  Посему,  кадет,
извольте не цитировать ее здесь. Вы меня просто удивляете. До сих пор ваши
ответы  были вполне хорошими, очень точными, и вдруг вы, кадет,  начинаете
толковать  нам  о  чудесах и стечениях обстоятельств и наконец  позволяете
себе  критиковать  способности  командиров  Менно  Коегоорна,  одного   из
крупнейших  военачальников,  каких породила империя.  Кадет  Путткаммер  и
остальные господа кадеты, соизвольте намотать себе на несуществующие у вас
усы  и  запомнить,  если  вы всерьез думаете сдать цензовый  экзамен,  что
решающую  роль  в битве под Бренной сыграли никакие не чудеса  или  случай
ности, а заговор! Враждебные диверсионные силы, подрывные элементы, подлые
возмутители  порядка,  космополиты,  политические  банкроты,  предатели  и
изменники!  Язва,  которую  впоследствии выжгли  каленым  железом!  Однако
прежде,  чем это случилось, подлые предатели собственной нации плели  свои
паучьи  сети  и готовили силки подвохов. Именно они одурманили  и  предали
тогда  маршала  Коегоорна, обманули его и ввели в  заблуждение!  Это  они,
подлецы без чести и веры, привыкшие...
 
 -  Сукины  дети, - повторил Менно Коегоорн, не отрывая глаз от  подзорной
трубы.  -  Просто-напросто сукины дети. Но я вас отыщу,  погодите,  я  вас
научу  заниматься  разведкой!  Де Вингальт!  Ты  лично  разыщешь  офицера,
командовавшего  патрулем  за  холмами  на  севере.  Всех,  весь   патруль,
прикажешь повесить.
 -  Слушаюсь!  -  щелкнул  каблуками Удер де Вингальт,  адъютант  маршала.
Откуда  ему было знать, что Ламарр Флаут, тот самый офицер патруля, именно
в  этот момент умирает под копытами лошадей атакующего с фланга секретного
резерва нордлингов, того самого, которого он не обнаружил. Де Вингальт  не
мог также знать, что и ему самому жить осталось всего два часа.
 -  Сколько  их  там,  господин Трахе, - Коегоорн по-прежнему  не  отрывал
подзорной трубы от глаз, - по-вашему?
 -  Не меньше десяти тысяч, - сухо ответил командир Седьмой Даэрлянской. -
В  основном  реданцы, но я вижу также шевроны Аэдирна.  Есть  и  единорог,
значит, там же и Каэдвен... В количестве не меньше хоругви...
 
 Хоругвь шла галопом, из-под копыт летели песок и гравий.
 -  Вперед,  Бурая! - орал пьяный, как всегда, сотник Полугарнец.  -  Бей-
руби! Каэдвееен! Каэдвееен!
 "Язви  его, ссать хоцца, мочи нет! - подумал Зывик. - Надыть было  отлить
загодя перед боем... Теперича могу не успеть!"
 - Вперед, Бурая!
 "Вечно   Бурая!   Ежели   где  хреново,  так  -  Бурая!   Кого   посылали
экспедиционным  корпусом в Темерию? Бурую. Завсегда  Бурая.  А  мне  ссать
хоцца".
 Подлетели.  Зывик рявкнул, вывернулся в седле и рубанул от уха,  разрубив
наручье  и  плечо  коннику  в  черном плаще  с  серебряной  восьмиконечной
звездой.
 -  Бурая!  Каэдвеееен! Бей-убивай! С грохотом, лязгом и  звоном,  в  реве
людей  и  визге  лошадей  Бурая,  она же -  Медвежья,  хоругвь  сбилась  с
нильфгаардцами.
 
 -  Де  Меллис-Сток и Брайбан справятся с их подмогой, -  спокойно  сказал
Элан  Трахе, командир Седьмой Даэрлянской Бригады. - Силы уравнены, ничего
плохого пока не случилось. Дивизия Тырконнеля уравновешивает левый  фланг,
"Магна"  и  "Венендаль" сдерживают правый. А мы... Мы в  силах  перевесить
чашу, господин маршал...
 -  Ударить  в  стык, исправить положение после эльфов, - сразу  же  понял
Менно  Коегоорн.  -  Выйти на тылы, вызвать панику. Правильно!  Так  мы  и
поступим,  клянусь  Великим  Солнцем! По  частям,  господа!  "Наузинаа"  и
Седьмая, пришел ваш час!
 - Да здравствует император! - крикнул Кеес ван Ло.
 -  Господин  де  Вингальт, - повернулся маршал, - возьмите  адъютантов  и
эскадрон  охраны.  Хватит им бездельничать! Идем в бой  вместе  с  Седьмой
Даэрлянской.
 Удер де Вингальт слегка побледнел, но тут же взял себя в руки.
 -  Да  здравствует император! - крикнул он во весь голос. И голос у  него
почти совсем не дрожал.
 
 Русти  резал,  раненый  выл  и скреб стол. Иоля,  героически  сражаясь  с
головокружениями, смотрела за повязками, жгутами и зажимами.  От  входа  в
палатку доносился возбужденный голос Шани:
 - Куда? Вы что, сдурели! Тут живые ждут спасения, а вы претесь с трупом?
 -  Но  это  же  сам  барон Анзельм Обри, лично, мазель  фершелша!  Это  ж
командир хоругви!
 -  Был  командир хоругви. А сейчас - покойник! Вам удалось притащить  его
сюда одним куском только потому, что у него плотные латы! Забирайте! Здесь
лазарет, а не морг!
 - Но, мазель фершелша...
 -  Не  загораживайте вход! Видите, несут такого, который  еще  дышит.  Во
всяком  случае,  мне кажется, что дышит. Потому что это  могут  быть  лишь
пер... э... газы выходят.
 Русти хмыкнул, но тут же насупился.
 -  Шани!  Немедленно  ко мне! Запомни, девчонка, - проговорил  он  сквозь
стиснутые  зубы,  наклонившись  над разрубленной  ногой.  -  Хирург  может
позволить себе быть циничным только после десяти лет практики. Запомнила?
 - Ага, господин Русти.
 -  Бери  респиратор и оттяни надкостницу... А, дьявольщина, надо  бы  еще
немного обезболить... Где Марти?
 -  Блюет  за  палаткой,  господин Русти, - без всякого  цинизма  ответила
Шани. - Как обожравшаяся кошка.
 -  Чародеи,  - Русти взял пилу, - чем выдумывать бесчисленные заклинания,
страшные и могущественные, лучше б сосредоточились на придумывании одного-
единственного.  Такого,  которое позволило бы  им  наводить  мелкие  чары.
Например, обезболивающие. Но - запросто. И без блевания.
 Пила заскрипела и захрустела на кости. Раненый выл.
 - Туже повязку, Иоля.
 Кость наконец поддалась. Русти обработал ее долотом, отер лоб.
 -  Сосуды и нервы, - сказал он машинально и напрасно, потому что,  прежде
чем  успел  докончить  фразу,  девушки уже  зашивали.  Он  снял  со  стола
ампутированную  ногу  и  бросил  в угол,  на  кучу  других  ампутированных
конечностей. Раненый уже какое-то время не ревел и не выл.
 - Обморок или умер?
 - Обморок, господин Русти.
 -  Хорошо.  Зашей культю, Шани. Давайте следующего! Иоля, пойди  проверь,
Марти уже все... выблевала?
 -  Интересно, - тихонько сказала Иоля, не поднимая головы,  -  а  сколько
лет практики у вас, господин Русти? Сто?
 
 После  нескольких  минут форсированного, удушающего пылью  броска  ругань
сотников  и  десятников наконец остановила и развернула в линию  вызимские
подразделения. Ярре, задыхаясь, как рыба ловя воздух ртом, увидел  воеводу
Бронибора,  красовавшегося  перед строем на  своем  изумительном  жеребце,
покрытом  пластинами ладр. Сам воевода тоже был в полных  латах,  покрытых
голубыми полосками, благодаря чему казался огромной жестяной макрелью.
 - Ну, как дела, недотепы?
 Шеренги пикинеров ответствовали гудливым, как далекий гром, бурчанием.
 -   Попердываете,   значит,   -   констатировал   воевода,   разворачивая
выряженного в ладры коня и двигаясь вдоль строя. - Стало быть,  чувствуете
себя  хорошо. Потому что, когда вы чувствуете себя скверно, то не  пердите
вполголоса, а воете и скулите, словно вас вот-вот повесят. По мордам вижу,
что  вы  так  и рветесь в бой, что мечтаете о битве, что уже  не  в  силах
дождаться  нильфгаардцев! Ну что, вызимские разбойники?  У  меня  для  вас
добрая весть! Ваши мечты через минуту исполнятся. Через малюсенькую, я  бы
сказал, мгновенную минутку.
 Пикинеры  снова  загудели. Бронибор доехал до  конца  строя,  завернул  и
продолжал, постукивая булавой по изукрашенной луке седла:
 -  Нажрались  пыли, пехтура, за латниками идучи! М-да,  пока  что  вместо
славы  и  добычи вы нюхали конскую бздень. Еще б немного, и даже  сегодня,
когда возникла большая необходимость, вы не попали бы на поле боя. Но  вам
посчастливилось,  поздравляю  вас  от  всего  сердца!  Здесь,  у  деревни,
название которой я позабыл, вы наконец-то покажете, на что способны и чего
стоите  как  войско.  Туча, которую вы видите в поле,  это  нильфгаардская
конница,  намеревающаяся раздолбать нашу армию фланговым ударом, столкнуть
нас  и  утопить  в  болотах речки, название которой я позабыл  тоже.  Вам,
славным  вызимским  пикинерам, по милости короля  Фольтеста  и  коннетабля
Наталиса  выпала честь закрывать бреши, которые возникнут в наших стройных
рядах.  И  эти  бреши вы закроете собственными, я бы так сказал,  грудями,
сдержите  нильфгаардскую атаку. Ну как, ликуете,  кумовья?  Распирает  вас
гордость, а? Распирает, спрашиваю?
 Ярре,  стискивая древко пики, осмотрелся. Никаких признаков ликования  по
поводу  перспективы близкого боя видно не было, а если солдат и  распирала
гордость в связи с доверенной им честью закрывать бреши собственными,  как
выразился  воевода,  грудями,  то  "пехтура"  весьма  умело  эту  гордость
скрывала.  Мэльфи,  стоявший по правую руку  от  Ярре,  бормотал  под  нос
молитвы. Слева посапывал, сквернословил и нервозно кашлял профессиональный
служака Делакс.
 Бронибор завернул жеребца, выпрямился в седле.
 -  Не  слышу!  -  рявкнул  он. - Я спрашивал, распирает  ли  вас,  курва,
гордость?
 На  сей  раз пикинеры, не видя другого выхода, заорали в один голос,  что
их, да, распирает. Ярре тоже орал. Ежели все, так уж все. Чего там!
 -   Ладно!  -  Воевода  остановил  жеребца  перед  строем.  -  А   теперь
построиться  как  подобает!  Сотники, чего ждете,  мать  вашу  так-растак!
Выстроить  квадраты! Первая шеренга на одно колено, вторая - стоять!  Пики
выставить.  Да  не тем концом, идиоты! Да, да, тебе говорю,  ты,  обросшее
чудо  лесное.  Выше,  выше  наконечники, мужики!  Сомкнуть  ряды,  теснее,
плотнее, плечо к плечу! Ну, теперь прилично! Почти совсем как войско!
 Ярре  оказался во второй шеренге. Он крепко уперся концом пики  в  землю,
стиснул  древко  вспотевшими от страха руками. Мэльфи непрерывно  бормотал
слова  молитвы  за  упокой  души погибающих. Делакс  неразборчиво  ворчал,
твердил  бесконечно,  мусолил  одни и  те  же  слова,  касающиеся  деталей
интимной  жизни  нильфгаардцев, кобелей, королей,  коннетаблей,  воевод  и
матерей всех вышеперечисленных вместе взятых.
 Туча в поле росла.
 -  Эй,  не  пердеть  там, не стучать зубами! - рявкнул Бронибор.  -  Если
думаете своей вонью напугать нильфгаардских лошадей, то ошибаетесь.  И  не
обольщайтесь! То, что на нас прет, называется бригада "Наузикаа" и Седьмая
Даэрлянская, известные боевые, прекрасно выученные воины! Их не испугаешь!
Их не победишь! Их надо поубивать! Выше пики, мать...
 Издали  уже  доносилась тихая, но быстро усиливающаяся  барабанная  дробь
копыт. Задрожала земля. В туче пыли засверкали, словно искры, мечи.
 -  На ваше засранное счастье, вызимские герои, - снова заревел воевода, -
пехотная  пика  нового модернизированного образца имеет в  длину  двадцать
один  фут!  А  в нильфгаардском мече всего три фута с половиной.  Надеюсь,
считать-то вы умеете? Так знайте, они тоже умеют. Но рассчитывают  на  то,
что  вы не устоите, что из вас выпрет наружу ваше истинное. естество и тем
самым  подтвердит  и покажет, что вы засранцы, трусы и  паршивые  овцы!  Я
четко излагаю? Ну, ладно! Проще сказать. Черные рассчитывают на то, что вы
отбросите свои жерди и кинетесь бежать, а они станут вас нагонять на  поле
и долбать по хребтам, задницам и шеям, сечь с удобствами и без трудностей.
Запомните, стервецы, что, хоть страх придает пяткам прямо-таки невероятную
летучесть, от конников вам не убежать. Кому жизнь дорога, кому мила  слава
и  добыча,  тот  должен стоять! Стоять твердо! Стоять  стеной!  И  смыкать
строй!
 Ярре  оглянулся.  Стоявшие за линией пикинеров  арбалетчики  уже  крутили
рукоятки,  внутренняя часть квадрата ощетинилась остриями гизарм,  рансер,
алебард,  глевий, кос, рунков и вил. Земля дрожала все сильнее,  в  черной
стене  надвигающейся  конницы уже можно было  различить  отдельные  фигуры
наездников.
 - Мама, мамочка, - повторял дрожащими губами Мэльфи. - Мама, мамочка...
 - М... мать твою, - бурчал Делакс.
 Топот  нарастал. Ярре хотел облизнуть губы, но не сумел.  Язык  отказался
вести  себя нормально, сделался твердым, как инородное тело, и  сухим  как
щепка. Топот нарастал.
 -  Сплотиться!  -  рявкнул Бронибор, выхватывая меч. - Чувствовать  плечо
соседа!  Помните,  ни  один из вас не дерется в одиночку!  А  единственное
средство против страха, который вы чувствуете, это пика в кулаке! Готовься
к бою! Пики - на грудь лошади! Ну, что будем делать, вызимские разбойники?
Я спрашиваю!
 -  Стоять  твердо,  - проорали в один голос пикинеры.  -  Стоять  стеной!
Держать строй!
 Ярре  тоже  орал. Уж ежели все, так все. Чего уж! Из-под  копыт  мчащейся
клином  конницы вырывались песок, щебень и дерн. Атакующие орали  не  хуже
демонов, размахивали оружием. Ярре нажал на пику, втянул голову в плечи  и
крепко зажмурился.
 
 Ярре,  не  отрываясь от работы, резким движением культи отогнал  кружащую
над чернильницей осу.
 Ничего  не дала задумка маршала Коегоорна, его фланговый отряд остановила
героическая вызимская пехота под командованием воеводы Бронибора, заплатив
большою  кровью за свое геройство. А пока вызимцы отпор ставили, на  левом
крыле  нильфы  рассыпались - одни кинулись в бегство, другие  сбивались  в
кучи и кучами же оными защищались, со всех сторон окруженные. Почти то  же
деелось  и  на правом крыле, где ярость краснолюдов и кондотьеров  вконец,
над  императором  Нильфгаарда верх взяли. На всем фронте  возвился  единый
крик  триумфа,  а  в  сердце  королевских рыцарей  новый  дух  вступил.  В
нильфгаардцах же дух пал, руки их занемели, и наши принялись их лущить, из
панцирей   ихних  выколачивая  навроде  гороха,  так  что  прям-таки   эхо
прокатилося.
 И  понял фельдмаршал Коегоорн, что баталия проиграна, увидел, как  гибнут
и разваливаются вокруг него бригады.
 И  тут  прибежали к нему офицеры, а такоже рыцари, коня подводя  свежего,
взывая,  дабы  уходил  Коегоорн, спасал свой живот.  Но  неустрашимо  было
сердце  в  груди  нильфгаардского  маршала.  "Негоже,  -  воскликнул   он,
протянутые  ему  поводья отвергаючи. - Негоже, дабы я, будто  трус  какой,
сбежал  с  поля  боя, на коем под моею командою столько  добрых  мужей  за
империю жизнь свою отдали!" И добавил мужественный Менно Коегоорн...
 
 -  Уж  некуда бежать, - спокойно и рассудительно добавил Менно  Коегоорн,
осматривая поле. - Окружили нас со всех сторон.
 -  Дайте ваш плащ и шлем, господин маршал. - Ротмистр Сииверс отер со лба
кровь  и  пот.  -  Берите  мои! Слезьте с жеребца,  возьмите  моего...  Не
возражайте!  Вы  обязаны  жить! Вы необходимы империи,  незаменимы...  Мы,
даэрлянцы,  ударим по нордлингам, притянем их на себя,  а  вы  попытайтесь
пробиться туда, вниз, пониже рыбного пруда...
 -  Не  выбраться  вам  отсюда,  -  проворчал  Коегоорн,  хватая  поданные
поводья.
 -  Это  честь,  -  выпрямился в седле Сииверс. - Я - солдат.  Из  Седьмой
Даэрляндской! Ко мне, друзья! Ко мне!
 -  Успеха вам, - буркнул Коегоорн, набрасывая на плечи даэрлянский плащ с
черным скорпионом на плече. - Сииверс!
 - Я здесь, господин маршал.
 - Нет, ничего. Удачи тебе, парень.
 - И вам да сопутствует счастье, господин маршал. По коням, друзья!
 Коегоорн  глядел  им  вслед. Долго. До тех пор, пока  группа  Сииверса  с
гиком  и  грохотом не столкнулась с кондотьерами. С численно превосходящим
отрядом,  которому  к тому же на подмогу тут же поспешили  другие.  Черные
плащи  даэрлянцев  исчезли,  скрылись  среди  кондотьерской  серости.  Все
утонуло в пыли.
 Коегоорна  привело в себя нервное покашливание де Вингальта и адъютантов.
Маршал   поправил  стременной  ремень  и  тебеньки,  усмирил  неспокойного
жеребца, скомандовал:
 - По коням!
 Вначале  им  везло.  У выхода ведущей к реке долинки  яростно  оборонялся
быстро  тающий, сбившийся в ощетинившееся остриями кольцо отряд  недобитых
бойцов бригады "Наузикаа", на котором нордлинги сейчас сосредоточили  весь
m`onp и всю силу, стараясь пробить брешь в их кольце.
 Совсем,  однако,  просто  у небольшой группы маршала  дело  не  прошло  -
приходилось прорубаться сквозь лавину легкой волонтерской конницы, судя по
знакам - бруггенской. Бой был короткий, но зверски яростный. Коегоорн  уже
растерял  и  отбросил последние крохи патетического геройства,  сейчас  он
хотел  только  одного - выжить. Не оглядываясь на секущийся с  бруггенцами
эскорт, прижавшись к конской, шее, он с адъютантами помчался к реке.
 Путь  был  свободен,  за речкой, за кривыми вербами,  раскинулась  пустая
равнина, на которой не было видно и следа вражеских войск. Мчавшийся рядом
с Коегоорном Удер де Вингальт тоже увидел это и торжествующе вскрикнул.
 Рановато.
 От  ленивого  и мутного гечения речки их отделял заросший ядовито-зеленым
горецом  луг.  Когда  они на полном галопе влетели туда,  кони  неожиданно
провалились в трясину по животы.
 Маршал  перелетел через голову лошади и шлепнулся в болото. Вокруг  ржали
и визжали лошади, кричали барахтающиеся в грязи и покрытые зеленым горецом
люди.   Среди  этого  хаоса  он  неожиданно  услышал  другой  звук.  Звук,
означающий смерть.
 Шипение перьев.
 По  бедра  в  вязкой трясине, Коегоорн пытался пробиться  к  руслу  реки.
Продирающийся  рядом  адъютант  вдруг  рухнул  лицом  вниз,  маршал  успел
заметить  бельт,  торчащий у него в спине по самые перья.  В  тот  же  миг
почувствовал  страшный удар в голову. Покачнулся, но не упал,  завязнув  в
тине  и трясине. Хотел крикнуть, но смог только захрипеть. "Жив, - подумал
он, пытаясь выбраться из объятий липкого месива. Вырывающийся из топи конь
ударил  его по шлему, вдавленный глубоко металл разбил щеку, выбил зубы  и
покалечил язык... - Исхожу кровью... глотаю кровь... Но живу..."
 Снова  щелчок  тетивы,  шипение перьев, звон и скрежет  пробивающих  латы
бельтов, визг и ржание лошадей, хлюпанье, брызги крови. Маршал оглянулся и
увидел  на  берегу  стрелков:  маленькие, плотные,  коренастые  фигурки  в
кольчугах,  шлемах  с  бармицами и островерхих  шоломах.  "Краснолюды",  -
подумал он.
 Щелчок  тетивы,  свист  бельта. Визг обезумевших  лошадей,  крики  людей,
заглушаемые водой и топью.
 Обернувшийся  к  стрелкам  Удер  де Вингальт  высоким  писклявым  голосом
завопил, что сдается, умолял спасти, упрашивал оставить его в живых. Видя,
что  никто  не  понимает его слов, он поднял над головой меч,  схватил  за
клинок. Международным, почти всекосмическим жестом подчинения протянул меч
в  сторону  краснолюдов. Но не был ими понят или  же  был  понят  неверно,
потому  что два бельта тут же угодили ему в грудь с такой силой, что  удар
просто вырвал его из трясины.
 Коегоорн  сорвал  с  головы вдавленный в нее шлем. Он  достаточно  хорошо
знал всеобщий язык нордлингов.
 -  Я  маршал Коегоорн... - забормотал он, отплевываясь кровью, - малал...
Коогоо... Сдаюсь... Профу... Плофтите...
 - Чего он там плетет, Золтан? - удивился один из краснолюдов.
 - А хрен их поймет с их трепом! Видишь шитье на плаще, Мунро?
 -  Серебряный  скорпион! Хо-хо! Ребяты, а-ну, давай  в  сукина  сына!  За
Калеба Страттона!
 - За Калеба Страттона!
 Щелкнули  тетивы. Один бельт угодил Коегоорну в грудь, второй - в  бедро,
третий  в  ключицу.  Фельдмаршал Нильфгаардской  Империи  перевернулся  на
спину,  повалился в жидкое месиво, горец и топь поддались под его тяжестью
"Кто,  -  успел  он еще подумать, - такой этот Калеб Страттон?  Никогда  в
жизни не слышал ни о каком Калебе..."
 Мутная,  густая,  кроваво-грязная вода речки  Хотли  сомкнулась  над  его
головой и ворвалась в легкие.
 
 Она  вышла из палатки, чтобы глотнуть свежего воздуха. И тут увидела его,
сидевшего на земле возле скамейки кузнеца.
 - Ярре!
 Он поднял на нее глаза. В глазах была пустота.
 - Иоля? - спросил он, с трудом шевеля пересохшими губами. - Откуда ты...
 -  Во,  вопросик! - тут же перебила она. - Лучше скажи, откуда  ты  здесь
взялся?
 - Мы принесли нашего командира... Воеводу Бронибора... Раненого...
 -  Ты  тоже  ранен.  А ну, покажи руку. О богиня! Ты же изойдешь  кровью,
парень!
 Ярре глядел на нее, а Иоля вдруг усомнилась в том, что он ее видит.
 -  Идет  бой,  -  сказал юноша, слегка постукивая зубами. -  Надо  стоять
стеной... Сомкнув ряды. Легко раненные должны носить в лазарет... раненных
тяжело. Приказ.
 - Покажи, говорю, руку.
 Ярре   коротко  взвыл,  зубы  принялись  отбивать  дикое  стаккато.  Иоля
поморщилась.
 -  Ого-го. Скверно это выглядит... Ох, Ярре, Ярре... Вот увидишь, матушка
Нэннеке будет недовольна... Пошли со мной.
 Она  заметила, как он побледнел, когда увидел, когда почувствовал висящую
под полотном палатки вонь. Покачнулся. Она поддержала его. Видела, что  он
смотрит на залитый кровью стол.
 На  лежащего там человека. На хирурга, маленького низушка, который  вдруг
подпрыгнул, затопал ногами, грубо выругался и бросил на землю скальпель.
 -  Черт!  Курва!  Почему? Зачем все так? Кому это  нужно?  Никто  ему  не
ответил.
 - Кто это был?
 -  Воевода  Бронибор,  - еле слышно пояснил Ярре,  глядя  вперед  пустыми
глазами. - Наш командир... Мы стояли твердо в строю. Приказ. Как стена.  А
Мэльфи убили...
 -  Господин  Русти, - попросила Иоля. - Этот парень - мой знакомый...  Он
ранен...
 -  На  ногах  держится,  - холодно бросил хирург.  -  А  тут  один  почти
умирающий ждет трепанации. Здесь никакие знакомства не имеют значения...
 В  этот  момент  Ярре  с  большим чувством  драматизма  ситуации  потерял
сознание и повалился на глинобитный пол. Низушек фыркнул.
 -  Ну  хорошо.  На  стол его, - скомандовал он. - Ого, неплохо  разделали
руку.  На  чем это, интересно, держится? Пожалуй, на рукаве?  Жгут,  Иоля!
Тугой! И не вздумай плакать! Шани - пилу.
 Пила  с  отвратительным  скрежетом  вгрызалась  в  кость  выше  локтевого
сустава.  Ярре очнулся и заревел. Ужасно, но коротко... Потому что,  когда
кость поддалась, он тут же снова потерял сознание.
 
 Так  вот и получилося, что могущество Нильфгаарда приказало долго жить  в
пыли  и  прахе  на бренненских полях, а на движении империи на  север  был
положен  окончательный  крест. Убитыми и взятыми в плен  империя  потеряла
людей  сорок  и  четыре тысячи. Полег цвет рыцарства,  элитная  кавалерия.
Полегли,  попали  в  плен и неволю, либо без вести пропали  воители  таких
величин,  как Менно Коегоорн, Брайбан, де Меллис-Сток, ван Ло, Тырконнель,
Эггебрахт и другие, имена коих не сохранились в наших архивах.
 Так  оборотилася Бренна началом конца. Но следует тут отметить, что битва
та была лишь малым камушком в строении, и невелик был бы ее вес, коли б не
то,  что  были  мудро использованы плоды виктории. Надобно напомнить,  что
заместо  того, чтобы почить на лаврах и разрываться от гордости, а такозке
почестей и наград ждать, Ян Наталис, почитай без передыху, двинулся на юг.
Отряды  конников под командой Адама Пангратта и Джулии Абатемарко  разбили
две  дивизии Третьей Армии, кои шли с запоздалой помощью Менно  Коегоорну.
Наталис  разгромил  их  так,  что nuntius cladis25.  При  известии  о  сём
оставшаяся  часть Группы Армий "Центр" срамно тылы показала и за  Яругу  в
поспешности  ретировалася,  а  поелику Фолътест  и  Наталис  на  пятки  им
наступали, потеряли имперские все свои обозы и все свои штурмовые  машины,
коими  намеревались  в  неизбывной гордыне  своей  Вызиму,  Горе  Белен  и
Новиград добыть.
 И  како лавина, с гор мчащая, все сильнее снегом обрастающая и через  это
возрастающая,  тако  и  Бренна  все более  суровые  приносила  Нилыргаарду
последствия.  Трудные времена пришли для Армии "Вердэн" под  командованием
де  Ветта,  коей моряки со Скеллиге и король Этайн из Пидариса  великие  в
партизанской войне неудобства чинили. Когда же де Ветт о Бренне доведался,
когда  весть  до  него дошла, что форсированным маршем  движется  на  него
король  Фольтест  со Наталисом, то тоже приказал он поворот  трубить  и  в
панике за реку в Цинтру сбежал, трупами путь своего бегствия усеявши,  ибо
при   вести   о  нильфгаардских  поражениях  восстание  в  Вердэне   вновь
 bngcnpeknq.  Токмо  в  Настрого, Розроге и Будроге,  не  взятых  нильфами
крепостях,  могучие остались гарнизоны, откуда оне лишь после цинтрийского
мира с почестью и штандартами вышли.
 В  Аэдирне же весть о Бренне к тому привела, что враждебные дружка дружке
короли  Демавенд  и Хенсельт один другому правые руки подали  и  совместно
супротив  Нильфгаарда выступили. Группа Армий "Восток", что  под  командой
герцога  Ардаля  аэп  Даги  к  долине  Понтара  направлялася,  не   сумела
воспротивиться  партизанам королевы Мэвы, кои тылы нилъфгаардские  жестоко
рвали.  Демавенд  и  Хенсельт  загнали  Ардаля  аэп  Даги  под  самый  под
Альдерберг.  Герцог  Ардаль  хотел было  бой  принять,  но  дивной  судьбы
случайностию неожиданно вдруг животом захворал, откушавши чего-то.  Колики
его  прихватили и понос дизентерийный, так что в два дня скрутило оного  в
болях  великих, и отдал он богам душу. А Демавенд с Хенсельтом, не мешкая,
по  нильфгаардцам ударили, в хороброй битве наголову оных разбили, хотя  ж
по-прежнему у Нильфгаарда значительный перевес числом был. Так вот  дух  и
искусство над силою тупой и грубой торжествовать обвыкли.
 Надобно  и  еще  об  одном  написать:  что  под  Бренной  с  самим  Менно
Коегоорном сталось, того никто не ведает. Одни говорят, полег он,  а  тело
не  распознали и в общей погребли могиле. Другие толкуют, мол, живым ушел,
но императорского убоявшися гневу, в Нильфгаард не вернулся, но сокрылся в
Брокилоне,  посреди дриад, и там пустынником стал, бороду до  самой  земли
отпустил. И посередь дриад же от огорчений и забот преставился.
 Кружит промеж люду простого предание, будто возвращался маршал ночами  на
бренненское поле и ходил меж курганов, стеная: "Верните мне мои легионы!",
но  в конце концов повесился на осине на том холме, который с той поры так
и именуется - Шибеницкий. И ночью можно призрак старого маршала средь иных
встретить призраков, разгромное поле сообща навещающих.
 - Дедушка Ярре! Дедушка Ярре!
 Ярре поднял голову, поправил сползающие с вспотевшего носа очки.
 -  Дедушка  Ярре! Бабушка Люсьена велела сказать, что хватит  на  сегодня
штаны просиживать да напрасные каракули разводить и что ужин на столе!
 Ярре тщательно сложил исписанные листки и заткнул пробкой чернильницу.  В
культе руки билась боль. "К перемене погоды, - подумал он. - Будет дождь".
 - Дедушка Ярре!!!
 - Иду! Да иду же, Цири. Иду.
 
 Когда  они  занялись  последним  раненым, была  глубокая  ночь.  Операцию
проводили  уже при свете, вначале обычном, от лампы, а позже и магическом.
Марти Содергрен пришла в себя после кризиса и, все еще бледная как смерть,
замедленная,  неестественная в движениях как голем,  чаровала  исправно  и
эффективно.
 Наконец  все  четверо  вышли  из  палатки  и  присели,  прислонившись   к
полотнищу.
 Равнину  заполняли  огни.  Различные. Неподвижные  -  бивуачных  костров,
движущиеся  - лучин и факелов. Ночь гремела далеким пением, восклицаниями,
разговорами, победными криками.
 Вокруг  них  ночь  тоже  жила  отрывистыми  криками  и  стонами  раненых.
Мольбами и вздохами умирающих. Привыкшие к звукам страдания и смерти,  они
уже  не слышали этого. Эти звуки были для них обычными, естественными, так
же вплавленными в ночь, как пение цикад в акациях у Золотого Пруда.
 Марти  Содергрен лирично молчала, прислонившись к плечу низушка.  Иоля  и
Шани,  обнявшись  и  прижавшись друг к дружке, то и дело  прыскали  тихим,
совершенно бессмысленным смехом.
 Прежде  чем  выйти  из  палатки, они выпили по мензурке  водки,  а  Марти
угостила  всех  своим  последним заклинанием: веселящими  чарами,  которые
обычно   применяла  при  экстрагировании  зубов.  Русти  чувствовал   себя
обманутым:  усиленный магией напиток вместо того, чтобы  расслабить,  лишь
одурманил,  вместо того, чтобы снять утомление, еще больше усилил.  Вместо
того, чтобы дать забыться, напоминал.
 "Похоже,  -  подумал  хирург, - только на Иолю и Шани  алкоголь  и  магия
подействовали, как было задумано".
 Он   отвернулся  и  при  лунном  свете  увидел  на  лицах  обеих  девушек
блестящие, серебристые следы слез.
 -  Интересно,  - сказал он, облизывая онемевшие, бесчувственные  губы,  -
кто победил в этой битве? Кто-нибудь это знает?
 Марти  повернулась к нему, но продолжала лирично молчать. Цикады пиликали
в  акациях,  вербах и ольхах над Золотым Прудом. Квакали лягушки,  стонали
раненые, умоляли, вздыхали. И умирали. Шани и Иоля хохотали сквозь слезы.
 
 Марти  Содергрен  скончалась через две недели после боя.  Она  сошлась  с
офицером из Вольной Кондотьерской Компании. Отнеслась к приключению  легко
и   даже   легкомысленно.  В  противоположность  офицеру.   Когда   Марти,
любительница перемен, связалась потом с темерским ротмистром, спятивший от
ревности  кондотьер  пырнул  ее ножом. Кондотьера  повесили,  целительницу
спасти не удалось.
 Русти  и  Иоля  скончались через год после битвы, в  Мариборе,  во  время
жуткой  вспышки кровавой лихорадки, заразы, которую называли также Красной
Смертью,  или  -  по  названию корабля, на которой ее  завезли,  -  "Бичом
Катрионы". Тогда из Марибора бежали все медики и большинство жрецов. Русти
и  Иоля,  конечно,  остались. Они лечили, ибо были лекарями.  То,  что  от
Красной  Смерти  не было лекарств, значения для них не имело.  Оба  зарази
лись.  Он умер у нее на руках, в крепких надежных объятиях ее деревенских,
больших,  некрасивых,  прекрасных рук. Она умерла  четыре  дня  спустя.  В
одиночестве.
 Шани  прожила  после битвы семьдесят два года. Ушла из жизни  знаменитой,
всеми  уважаемой  - деканом кафедры медицины Оксенфуртского  университета.
Многие  поколения  будущих хирургов повторяли ее знаменитую  шутку:  "Сшей
красное  с  красным,  желтое  с желтым, белое  с  белым.  Наверняка  будет
хорошо".
 Мало  кто  замечал,  как,  произнося эту истину, госпожа  декан  украдкой
утирала слезы.
 Мало кто.
 
 Лягушки  квакали, цикады пиликали среди верб над Золотым Прудом.  Шани  и
Иоля хохотали сквозь слезы.
 -  Интересно, - повторил Мило Вандербек, низушек, полевой хирург,  больше
известный под именем Русти. - Интересно, кто победил?
 -  Русти,  -  лирично  сказала  Марти  Содергрен.  -  Поверь,  это  самое
последнее, о чем я стала бы беспокоиться на твоем месте.
 
                 Одни  язычки пламени были  высокими  и
               сильными, светили ярко и живо, другие  -
               маленькими  и зыбкими, а свет  их  то  и
               дело  тускнел  и замирал.  На  самом  же
               конце  был один огонек, совсем маленький
               и  такой слабый, что он едва тлел,  едва
               теплился,   то   с   величайшим   трудом
               разгорался, то почти совсем угасал.
                 -  Чей это угасающий огонек? - спросил
               ведьмак.
                 - Твой, - ответила Смерть.
                   Флоуренс Деланной. Сказки и предания
 
                                                                   ГЛАВА 9
 
 Плоскогорье почти до самых дальних, синеющих в тумане горных вершин  было
совсем  как  каменное  море,  тут  и там  вздымающееся  горбами,  ребрами,
ощетинившееся   острыми  зубьями  рифов.  Впечатление   усиливали   остовы
кораблей.  Десятки  остовов:  галер,  галеасов,  ког,  каравелл,   бригов,
буксирчиков,  драккаров. Некоторые выглядели так, словно  появились  здесь
недавно,  другие  - кучи с трудом распознаваемых досок и шпангоутов,  явно
находившихся здесь десятки, если не сотни лет.
 Некоторые лежали килями кверху, иные, повалившиеся набок, выглядели  так,
словно  их выбросили сатанинские шквалы и штормы. Третьи, казалось, плыли,
маневрируя  среди  опасностей, поджидающих в каменном океане.  Они  стояли
ровно  и  прямо, гордо выпятив борта, направив в зенит мачты,  на  которых
развевались остатки парусов, болтались ванты и штаги. У них даже были свои
призрачные  экипажи  - заклиненные в прогнивших досках  и  запутавшиеся  в
линях скелеты мертвых моряков, навеки ушедших в бесконечное плавание.
 Напуганные  появлением всадника, всполошенные стуком копыт, с мачт,  рей,
khmei,  скелетов  с криком сорвались тучи черных птиц.  На  мгновение  они
закрыли небо, закружились стаей над краем пропасти, на дне которой,  серое
и  гладкое  как  ртуть, лежало озеро. На обрыве, частично  возвышаясь  над
кладбищем  кораблей, частично нависая над озером вплавленными  в  отвесную
скалу  бастионами,  виднелась сторожевая башня, темная и  угрюмая.  Кэльпи
заплясала,  зафыркала, застригла ушами, косясь на остовы, на  скелеты,  на
весь  пейзаж  смерти. На каркающих черных птиц, которые уже  возвращались,
снова  рассаживались  на потрескавшихся мачтах и  салингах,  на  вантах  и
черепах. Птицы поняли, что одинокого всадника бояться нечего. А если здесь
кто-то и должен чего-то бояться, так только сам всадник.
 -  Спокойно, Кэльпи, - проговорила изменившимся голосом Цири. - Это конец
пути. Это - нужное место и нужное время.
 
 Она  появилась  перед воротами неведомо откуда, вынырнула,  будто  мираж,
среди  остовов. Стражи у ворот, встревоженные карканьем воронов,  заметили
ее  первыми.  Теперь  они  кричали, жестикулировали  и  указывали  на  нее
пальцами, созывая других.
 Когда  она  подъехала  к  надвратной  башне,  здесь  уже  была  давка.  И
возбужденный гомон. На нее глазели все: те немногие, которые, как и Бореас
Мун и Дакре Силифант ее уже видели и знали, и те, кто только слышал о ней,
-   новозавербованные  люди  Скеллена,  наемники  и  просто  разбойники  и
грабители  из  Эббинга. Теперь они изумленно пялились  на  пепельноволосую
девушку  со  шрамом  на  лице, с мечом за спиной. На изумительной  красоты
вороную кобылу, высоко держащую голову, похрапывающую и звенящую подковами
о плиты двора.
 Гомон и галдеж улеглись. Стало очень тихо. Кобыла ступала, поднимая  ноги
как  балерина,  подковы  звенели, как молоты о наковальню.  Прошло  немало
времени, пока наконец ей преградили путь, скрестив гизармы и рунки. Кто-то
неуверенно и испуганно протянул руку к узде. Кобыла храпнула.
 - Проводите меня, - звучно сказала девушка, - к хозяину замка.
 Бореас  Мун, сам не зная почему, поддержал ей стремя и подал руку. Другие
придержали перебирающую ногами и фыркающую кобылу.
 -  Ты  не узнаешь меня, милостивая государыня? - тихо спросил Бореас Мун.
- Ведь мы уже встречались.
 - Где?
 - На льду.
 - Я не глядела тогда на ваши лица, - равнодушно бросила она.
 -  Ты  была Владычицей Озера. - Он серьезно покачал головой. -  Зачем  ты
приехала сюда, девушка? Зачем?
 - За Йеннифэр. И за своим Предназначением.
 -  Вернее  -  за смертью, - прошептал Мун. - Это замок Стигга.  На  твоем
месте я бежал бы отсюда как можно скорее и дальше.
 Она  взглянула  снова. Бореас тут же понял, что она хотела  сказать  этим
взглядом.
 Появился  Стефан Скеллен. Долго рассматривал ее, скрестив руки на  груди.
Наконец энергичным жестом велел следовать за ним. Они пошли молча, со всех
сторон сопровождаемые вооруженными людьми.
 - Странная девка, - буркнул Бореас. И вздрогнул.
 -  К  счастью,  это  уже  не наша забота, - язвительно  проговорил  Дакре
Силифант.  -  Меня  удивляет, что ты с ней так  запросто  болтал.  Она  же
ведьма, убила Варгаса и Фриппа, а потом Оля Харшейма...
 -  Харшейма  убил  Филин, - отрезал Бореас, - не она.  Она  подарила  нам
жизнь,  там,  на  ледяном  крошеве, хотя могла зарезать  и  потопить,  как
щенков. Всех. Филина тоже.
 -  Само  собой.  -  Дакре сплюнул на плиты двора.  -  Нонче  он  зараз  с
чародеем и Бонартом наградит ее за ейную милость. Поглядишь, Мун, уж  они-
то ее обработают за милую душу. Они с нее шкуру тонкими полосками сдерут.
 -  Что  сдерут, в это, пожалуй, поверю, - буркнул Бореас.  -  Потому  как
живодеры они. Да и мы тоже не лучше, коль у них служим.
 - А выход-то у нас есть? Нету!
 Кто-то   из   наемников  Скеллена  неожиданно  тихо   вскрикнул,   кто-то
подхватил. Кто-то выругался. Кто-то вздохнул. Кто-то молча указал рукой.
 На  зубцах,  консолях  и  треугольных фронтонах над  окнами,  на  сточных
трубах, горгульях и машкаронах сидели, куда ни глянь, сидели черные птицы.
Тихо, не каркнув, они слетелись сюда с кладбища кораблей и теперь сидели в
rhxhme и ожидании.
 - Смерть чуют, - бухнул кто-то из наемников.
 - И трупы, - добавил другой.
 - Нет у нас выхода, - машинально повторил Силифант, глядя на Бореаса.
 Бореас Мун глядел на птиц.
 - Может, пора, - ответил он тихо. - Заиметь...
 
 Они  поднялись наверх по большой лестнице с тремя площадками, прошли мимо
статуй,  стоящих  в  нишах вдоль длинного коридора, затем  -  по  галерее,
окружающей  вестибюль. Цири шагала смело, не чувствуя тревоги.  В  ней  не
вызывали  страха ни оружие, ни разбойничьи физиономии сопровождающих.  Она
лгала, сказав, что не помнит лиц людей с замерзшего озера. Она помнила. По
мнила, как Стефан Скеллен, тот самый, что сейчас с угрюмой миной вел ее  в
глубь этого страшного замка, дрожал и стучал зубами на льду.
 Теперь,  когда  он  то и дело оглядывался и испепелял  ее  взглядом,  она
чувствовала,  что  он  по-прежнему немного  побаивается  ее.  Она  глубоко
вздохнула.
 Они  вошли  в  холл,  под  высокий, поддерживаемый  колоннами  звездчато-
ребристый  купол, под огромные паукообразные жирандоли. Цири увидела,  кто
ждет  ее  там. Страх вонзил в нее когтистые лапы, стиснул грудь, рванул  и
закрутил.
 Бонарт  тремя шагами оказался рядом. Обеими руками схватил за  куртку  на
груди, поднял, притянул к себе, приблизил ее лицо к своим выцветшим рыбьим
глазам.
 -  Ад,  - прохрипел он, - должен быть действительно ужасным, если ты  все
же предпочла меня.
 Она не ответила. В его дыхании ощущался алкоголь.
 -  А  может,  не  пожелал тебя ад принять, маленькая зверюга?  Может,  та
дьявольская башня с отвращением изрыгнула тебя, отведав твоего яда?
 Он притянул ее еще ближе. Она отвернулась, отводя лицо.
 -  Правильно,  - тихо сказал он. - Ты не напрасно опасаешься,  это  конец
твоего пути. Отсюда ты уже не сбежишь. Здесь, в этом замке, я выпущу  тебе
кровь из жил.
 - Вы закончили, господин Бонарт?
 Она  сразу узнала того, кто это сказал. Чародей Вильгефорц, тот,  что  на
Танедде сначала был закованным в кандалы узником, а потом преследовал ее в
Башне Чайки. Тогда, на острове, он выглядел пристойнее. Сейчас в его  лице
что-то изменилось, что-то сделало его некрасивым и страшным.
 -  Разрешите, господин Бонарт. - Чародей даже не пошевелился в похожем на
трон  кресле.  -  Я  возьму на себя приятную обязанность приветствовать  в
замке  Стигга  нашу гостью, мадемуазель Цириллу из Цинтры,  дочь  Паветты,
внучку Калантэ, потомка знаменитой Лары Доррен аэп Шиадаль. Приветствую. И
прошу подойти ближе.
 В  последних  словах чародея уже не чувствовалось скрываемой  под  маской
вежливости насмешки. Были в них только угроза и приказ. Цири сразу поняла,
что  не  сможет  противостоять этому приказу. Ощутила  страх.  Чудовищный,
парализующий страх.
 - Ближе, - прошипел Вильгефорц.
 Теперь  она  увидела,  что  не так в его лице. Левый  глаз,  который  был
значительно  меньше  правого, моргал, яблоко дергалось  и  вертелось,  как
дикое, в сморщенной и синей глазной впадине. Картина была кошмарная.
 -  Поведение бравое, на лице ни следа страха, - сказал чародей,  наклонив
голову. - Одобряю. Если только отвага не есть следствие глупости. Я  сразу
же  рассею  возможные  иллюзии. Отсюда, как справедливо  заметил  господин
Бонарт,  ты  не  убежишь. Ни телепортом, ни при помощи  твоих  собственных
особых способностей.
 Она  знала,  что  он прав. Раньше она убеждала себя, что  в  случае  чего
всегда,  пусть  даже в последний момент, сумеет убежать и  скрыться  среди
времен   и   мест.  Теперь  же  знала,  что  эта  надежда  -   обманчивая.
Неосуществимая.  Замок прямо-таки дрожал от зловещей,  враждебной,  чуждой
магии.  Чуждая  и враждебная магия пронизывала ее, исследовала,  паразитом
ползала по внутренностям, по извилинам мозга. Она ничего не могла  с  этим
поделать. Она была во власти вражьей силы. Она была бессильна.
 "Что  делать?  -  думала она. - Я знала, на что иду,  что  делаю.  Знала,
зачем  сюда пришла. Все остальное - действительно было фантазией. А, пусть
asder что будет".
 -  Браво,  -  сказал Вильгефорц. - Точная оценка ситуации. Будет,  что  и
должно  быть.  Точнее, будет так, как решу я. Интересно, догадываешься  ли
ты, изумительная моя, как и что я решу?
 Она    хотела   ответить,   но   не   успела   преодолеть   сопротивление
перехваченного   спазмой   и  сухого  горла.   Он   опять   опередил   ее,
проконтролировав мысль.
 -  Ну,  конечно, догадываешься. Владычица Миров, Владычица Времен и Мест.
Да-да,  изумительная  моя, ты не застала меня врасплох  своим  визитом.  Я
просто-напросто знаю, куда и каким образом ты сбежала с озера. Я  знаю,  с
кем  и с чем ты там столкнулась. Знаю, как попала сюда. Единственное, чего
я  не  знаю,  так  это - долгим ли был путь? И достаточно  ли  много  было
впечатлений?
 Ах,  -  зловеще  усмехнулся  он, снова опережая  ее.  -  Тебе  нет  нужды
отвечать. Я знаю, что было интересно и увлекательно. Видишь ли, я не  могу
дождаться  испробовать  это лично. Страшно завидую твоему  дару.  Придется
тебе  со мной поделиться, изумительная моя. Да, "придется" - нужное слово.
Пока ты не поделишься со мной своим даром, я просто не выпущу тебя из рук.
Ни днем, ни ночью не выпущу из рук.
 Цири  наконец  поняла, что горло перехватил ей не только  страх.  Чародей
давил и душил ее магически. Издевался. Унижал. На глазах у всех.
 -  Выпусти...  Йеннифэр, - прохрипела она, корчась от усилий.  -  Выпусти
ее... А со мной можешь сделать что захочешь.
 Бонарт  зашелся  смехом,  сухо рассмеялся и  Стефан  Скеллен.  Вильгефорц
почесал мизинцем уголок своего чудовищного глаза.
 -  Ты не можешь быть настолько глупа, чтобы не понимать, что я и без того
могу  сделать с тобой все, что захочу. Предложение твое патетично, а стало
быть, жалостно и смешно.
 -  Тебе  нужна  я... - Цири подняла голову, хоть это потребовало  от  нее
значительных  усилий. - Чтобы иметь от меня ребенка. Все этого  хотят,  ты
тоже. Да, я в твоей власти, я сама пришла сюда... Ты меня не поймал,  хотя
гонялся  по всему миру. Я пришла сюда сама и сама себя отдаю тебе.  Взамен
на  Йеннифэр. За ее жизнь. Тебе смешно? Ну, так попытайся сделать со  мной
ребенка...  насильно...  Увидишь, что  у  тебя  тут  же  пропадет  желание
смеяться.
 Бонарт  подскочил  к ней, замахнулся нагайкой. Вильгефорц  сделал  внешне
небрежное,  всего лишь слабое движение рукой, но и этого было  достаточно,
чтобы  нагайка  вырвалась из бонартовых рук, а сам он  завертелся,  словно
получил удар тележкой с углем.
 -  Господин  Бонарт,  -  сказал Вильгефорц, массируя  пальцы.  -  У  вас,
похоже,  все  еще сложности с пониманием обязанностей гостя. Соблаговолите
запомнить:  находясь в гостях, не ломают мебель и произведения  искусства,
не  крадут  мелкие предметы, не пачкают ковры и труднодоступные места.  Не
насилуют и не избивают других гостей. Последнее действует по крайней  мере
до тех пор, пока не закончит насиловать и избивать гостей сам хозяин, пока
он  не  даст  знак, что теперь бить и насиловать уже можно. Из только  что
сказанного должна сделать соответствующие выводы и ты, Цири. Не сумеешь? Я
помогу. Ты отдаешься мне сама и покорно соглашаешься на все, ты позволяешь
мне  делать с тобой все, что мне заблагорассудится. И думаешь, что с твоей
стороны это невероятная жертва. Ты глубоко заблуждаешься. Суть в том,  что
делать  с тобой я буду не то, что мне хочется, а то, что сделать вынужден.
Пример: я желал бы в порядке реванша за Танедд вырвать у тебя хотя б  один
глаз, а не могу, ибо опасаюсь, что ты этого не переживешь.
 Цири   поняла,   что  либо  сейчас,  либо  никогда.  Она  вывернулась   в
полуобороте,  выхватила Ласточку из ножен. Весь замок вдруг  завибрировал,
она  почувствовала, что падает, болезненно стукнулась коленями. Согнулась,
чуть  ли  не  касаясь  лбом пола, борясь с позывами.  Меч  выскользнул  из
одеревеневших пальцев. Кто-то его поднял.
 -  Та-а-ак, - протянул Вильгефорц, положив подбородок на сложенные  будто
для  молитвы  ладони.  -  Так  на чем мы остановились?  Ах  да,  на  твоем
предложении.  Жизнь и свобода Йеннифэр взамен... За что?  За  то,  что  ты
отдашься  добровольно,  с желанием, без насилия и  принуждения?  Печально,
Цирилла.  Для  того,  что я с тобою сделаю, насилие и  принуждение  просто
необходимы.
 Да-да,  -  повторил  он, с интересом присматриваясь к тому,  как  девушка
uphohr,  пускает  слюни  и  пытается очистить желудок.  -  Без  насилия  и
принуждения  просто  не  получится. На то, что я  сделаю,  ты  никогда  не
согласишься  добровольно,  уверяю  тебя.  Стало  быть,  как  видишь,  твое
предложение  по-прежнему остается жалким и смешным, а  сверх  того  еще  и
бессмысленным.  Поэтому  я  его отвергаю.  Ну,  возьмите  ее.  И  сразу  в
лабораторию.
 
 Лаборатория  мало  чем отличалась от той, которую  Цири  знала  по  храму
Мелитэле  в  Элландере. Она тоже была ярко освещена,  в  ней  тоже  царила
идеальная  чистота. И в ней тоже стояли длинные столы,  покрытые  листовым
металлом.  На  столах  громоздились стекла,  заполненные  чем-то  баночки,
реторты,  колбы,  пробирки, трубки, линзы, шипящие и  бурлящие  перегонные
кубы  и другие удивительные приборы. Здесь, как и там, в Элландере,  резко
пахло  эфиром, спиртом, формалином и чем-то еще, что нагоняло страх.  Даже
там, в дружественном храме, рядом с дружественными жрицами и дружественной
Йеннифэр,  Цири испытывала в лаборатории страх. А ведь там,  в  Элландере,
никто  не  загонял ее в лабораторию насильно, никто не усаживал  грубо  на
скамью,  никто  не  держал  за  плечи и  руки  железной  хваткой.  Там,  в
Элландере, посредине лаборатории не было страшного стального кресла,  сади
стская форма которого была совершенно очевидна. Не было там одетых в белое
и   наголо   обритых  типов,  не  было  там  Бонарта,  не  было  Скеллена,
возбужденного,  раскрасневшегося и нервно облизывающего губы.  И  не  было
Вильгефорца  с  одним нормальным и другим маленьким и  кошмарно  подвижным
глазом.
 Вильгефорц  повернулся  к  столу и долго раскладывал  на  нем  вызывавшие
страх инструменты.
 -  Видишь ли, изумительная моя, - начал он, подходя к Цири, - ты для меня
ключ   к  могуществу  и  власти.  Власти  не  только  над  здешним  миром,
представляющим собой мерзопакостную мерзость, обреченную, кстати  сказать,
на  скорую гибель, но и над всеми мирами. Над полной гаммой мест и времен,
возникших после Конъюнкции. Ты наверняка понимаешь меня. Некоторые из этих
мест и времен ты уже посетила.
 Меня,  -  продолжил  он  через  минуту,  подворачивая  рукава,  -  стыдно
признаться,  страшно привлекает власть. Это тривиально, знаю,  но  я  хочу
быть  властелином.  Владыкой, которому будут бить поклоны,  которого  люди
станут  боготворить  и благословлять только за то,  что  он,  то  есть  я,
существует,  и  воздавать  ему, то есть мне, божественные  почести,  если,
скажем,  я  пожелаю  избавить мир от катаклизма. Даже если  я  сделаю  это
только  ради  собственного каприза. Ох, Цири, сердце мое ликует,  когда  я
думаю,  сколь  щедро  я  стану  награждать верных  и  как  жестоко  карать
непослушных  и  непокорных. Медом, сладкой патокой  для  моей  души  будут
возносимые целыми поколениями молитвы ко мне и за меня, за мою  милость  и
мою  ласку.  Целые  поколения  Цири, целые  миры.  Послушай  как  следует!
Слышишь?  Они  будут молиться за то, что Всевышний,  то  есть  я,  дал  им
воздух,  избавил от голода, огня, войны и гнева Вильгефорца, то есть  меня
же!
 Вильгефорц  пошевелил пальцами у нее перед лицом -  и  резко  схватил  за
щеки.  Цири  вскрикнула, рванулась, но ее держали крепко. У нее  задрожали
губы.
 Вильгефорц нервно захохотал, в уголках рта забелели пятнышки пены.
 -  Дитя  Предназначения,  - не мог остановиться он,  -  священная  эльфья
Старшая  Кровь...  Qen Hen Ichaer... Теперь уже только моя,  принадлежащая
только мне...
 Он резко выпрямился, отер губы.
 -  Всяческие  глупцы и мистики, - проговорил уже своим  обычным  холодным
тоном,  -  пытались  подогнать,  как-то  приспособить  тебя  к  небылицам,
легендам  и  предсказаниям, выискивали ген, который  ты  носишь,  наследие
предков.  Путая  небо  со  звездами,  отраженными  в  поверхности   пруда,
мистически  положили,  что ген, от которого зависит осуществление  великих
возможностей,  будет  эволюционировать дальше и полной  мощи  достигнет  в
твоем  ребенке  либо  в ребенке твоего ребенка. Так и ширилась  окружающая
тебя  магическая аура, извивался дымок кадил. А истина столь же  банальна,
сколь  и  прозаична. Я бы сказал: органически прозаична.  Важна,  прелесть
моя,  твоя  кровь.  Но  в  прозаически буквальном, отнюдь  не  поэтически-
возвышенном значении этого слова.
 Вильгефорц  взял  со  стола  стеклянный шприц  по  меньшей  мере  полфута
длиной.  Шприц  оканчивался  тонким,  слегка  изогнутым  капилляром.  Цири
почувствовала,  как у нее начинает сохнуть во рту. Чародей осмотрел  шприц
на свет.
 -  Через  минуту, - заявил он сухо, - тебя разденут и усадят  на  кресло.
Именно то, на которое ты взираешь с таким любопытством. На этом кресле  ты
проведешь  - правда, в неудобном положении, - некоторое время. А  вот  при
помощи   этого   прибора,  который,  как  я  вижу,   тебя   также   весьма
заинтересовал, ты будешь оплодотворена. Это вовсе не так уж страшно, почти
все  время  ты  будешь пребывать в полуобморочном состоянии от  эликсиров,
которые я стану вводить тебе в сосуды, чтобы правильнее закрепить плодовое
яйцо  и  исключить внематочную беременность. Тебе нечего бояться,  у  меня
есть  опыт,  я проделывал это уже сотни раз. Правда, моими подопытными  ни
разу  не были избранницы судьбы и Предназначения, но не думаю, чтобы матка
и  яичники  избранниц кардинально отличались от маток и  яичников  обычных
девочек.
 А  теперь  - самое главное. - Вильгефорц явно наслаждался своими словами.
-  Это  может  тебя огорчить, а может - утешить, но знай, что  ребенка  ты
рожать не будешь. Как знать, возможно, это и был бы величайший избранник с
невероятными способностями, спаситель мира и властелин народов. Однако  га
рантировать  этого  не может никто, а кроме того, я не намерен  ждать  так
долго. Мне необходима кровь. Точнее, кровь плацентная. Как только плацента
оформится,  я  извлеку  ее из тебя. Последующие  мои  планы  и  намерения,
изумительная моя, тебя уже, как ты сама понимаешь, касаться не будут,  так
что нет смысла информировать тебя о них, это было бы излишней фрустрацией.
 Он  умолк,  сделал эффектную паузу. Губы у нее задрожали - и  поделать  с
собой она уже ничего не могла.
 -  А теперь, - театрально кивнул Вильгефорц, - приглашаю в кресло, мазель
Цирилла.
 -  Хорошо было бы, - сверкнул зубами из-под седых усов Бонарт, - чтоб  на
это поглядела сука Йеннифэр. Она того заслужила!
 -  А  и  верно.  -  В уголках улыбающихся губ Вильгефорца снова  появился
белый   шарик  пены.  -  Оплодотворение,  как  ни  говори,  дело   святое,
возвышенное  и  торжественное,  сие  есть  мистерия,  при  которой  должна
присутствовать  вся ближайшая родня. А ведь Йеннифэр - ее квазимать,  а  в
примитивных  культурах  таковые прямо-таки активно  участвуют  в  проводах
дочерей к брачному ложу. А ну! Приведите-ка ее сюда!
 -  Что  же  до  оплодотворения,  - Бонарт наклонился  над  Цири,  которую
выбритые  до блеска аколиты чародея уже начали раздевать, - то нельзя  ль,
господин Вильгефорц, сделать это более привычно? Традиционно? По-божьему?
 Скеллен  фыркнул,  покачал головой. Вильгефорц  слегка  насупился,  потом
холодно возразил:
 -  Нет,  господин Бонарт. Нельзя ль. Цири, словно только теперь  уразумев
серьезность ситуации, пронзительно закричала. Раз, потом второй.
 -  Но,  но,  - поморщился чародей. - Храбро, с гордо поднятой  головой  и
мечом,  вошли мы в логово эльфа, а теперь испугались маленькой  стеклянной
трубочки? Стыд, моя девочка. Стыд и позор.
 Цири,  наплевав  на  стыд  и позор, заорала в третий  раз,  да  так,  что
зазвенела лабораторная посуда.
 А замок Стигга неожиданно ответил криком и воплями ужаса.
 
 -  Будет  беда,  сынки, - повторил Клочень, выковыривая окованным  концом
рунки засохший навоз из щелей между камнями двора. - Ох, увидите, беда нам
будет, горемыкам.
 Он  посмотрел  на  дружков, но ни один из стражников ничего  не  ответил.
Смолчал  и  Бореас Мун, оставшийся со стражниками у ворот. По  собственной
воле,  не  по  приказу.  Он  мог,  как Силифант,  пойти  за  Филином,  мог
собственными  глазами  поглядеть, что станется с Владычицей  Озера,  какая
судьба  постигнет  ее.  Но  Бореас не хотел на это  смотреть.  Предпочитал
остаться  здесь,  во дворе, под голым небом, подальше от  комнат  и  залов
верхнего этажа, куда забрали девушку. Он был уверен, что сюда до  него  не
долетит даже ее крик.
 -  Дурной  это знак, птицы эти черные. - Клочень движением головы  указал
на воронов, все еще сидящих на стенах и карнизах. - Скверный энто знак, та
молодица, что на вороной кобыле прискакала. В скверном, говорю я  вам,  мы
rsr`  деле Филину служим. Балакают, мол, сам Филин уже не коронер вовсе  и
никакой  не  важный  господин,  а в розыске  пребывает,  како  и  мы.  Что
инператор на него зол, аж жуть. Как нас, сынки, инперские разом прихватят,
будет нам беда, горемыкам.
 -  Да  уж! - добавил второй стражник, усач в колпаке, украшенном  перьями
черного аиста. - Да уж! Скверно, ежели инператор злой.
 -  А,  хрен  с имя, - вставил третий, прибывший в замок совсем недавно  с
последней завербованной Скелленом партией наемников. - Инператору могет до
нас  времени  недостать. У его теперича навроде бы другие  неразберихи-то.
Побил нордлинг инператора-то наголову.
 -  Стал-быть, - сказал четвертый, - могет быть, и не так уж паршиво,  что
мы тута с Филином-та? Завсегда лучше при том, который наверху.
 -  Оно и верно, - проговорил новичок, - что лучшее. Филин, мнится мне,  в
гору пойдет. А при нем и мы выплывем.
 -  Ox,  сынки,  -  оперся  о рунку Клочень, -  глупы  ж  вы,  яко  хвосты
конские...
 Черные птицы взвились с оглушительным шумом и карканьем, перекрыли  небо,
тучей окружили башню.
 - Какого черта? - ахнул один из стражников.
 - Отворите ворота!
 Бореас  Мун  неожиданно почувствовал пронзительный  запах  трав,  шалфея,
мяты  и  тмина.  Он сглотнул, тряхнул головой, закрыл и открыл  глаза.  Не
помогло. Худощавый, седовласый, похожий на сборщика податей тип, возникший
вдруг  рядом с ним, и не думал исчезать. Он стоял и улыбался, не  разжимая
губ. Волосы Бореаса чуть не подняли шапку.
 -  Прошу  отворить ворота, - повторил улыбающийся тип. - Незамедлительно.
Без проволочек. Поверьте, так будет лучше.
 Клочень,  со  звоном упустив рунку, стоял неподвижно и беззвучно  шевелил
губами. Глаза у него были совершенно пустые. Остальные стражники подошли к
воротам,  двигаясь  одеревенело и неестественно,  будто  глиняные  големы.
Сняли балку, отодвинули засовы.
 На  двор,  гремя подковами, ворвалась четверка лошадей со  всадниками.  У
одного  волосы  были  белые как снег, в руке молнией сверкал  меч.  Второй
оказался светловолосой женщиной, на скаку натягивающей тетиву лука. Третья
наездница, совсем юная девчонка, размашистым ударом рассекла Клочню висок.
 Бореас  Мун  подхватил  упущенную рунку,  заслонился  древком.  Четвертый
наездник  неожиданно возвысился над ним. К его шлему с обеих  сторон  были
прикреплены крылья хищной птицы. Блеснул занесенный меч.
 -  Перестань, Кагыр, - резко сказал беловолосый. - Береги время и  кровь.
Мильва, Регис - туда...
 -  Нет!  -  крикнул Бореас, сам не зная, почему это делает. - Не  туда...
Там  только  тупик между стенами. Туда вам дорога, вон по тем ступеням.  В
верхний  замок.  Ежели  хотите  спасти Владычицу  Озера,  то  надобно  вам
поспешить.
 -  Благодарю, - сказал белоголовый. - Благодарю тебя, незнакомец.  Регис,
слышал? Веди!
 Через  минуту  на  дворе остались только трупы. И  Бореас  Мун,  все  еще
опирающийся  на  древко  рунки, которого не мог  отпустить  -  так  сильно
тряслись у него ноги.
 
 Вильгефорц   выслушал  сообщение  прибежавшего  наемника  со   стоическим
спокойствием  и  каменным лицом. Но бегающий и беспрерывно  мигающий  глаз
выдавал его.
 -  Помощь в последний момент? - проскрежетал он. - Невероятно. Такие вещи
так  просто  не  случаются.  Либо  случаются,  но  в  скверных  ярмарочных
представлениях,  что,  впрочем, одно на одно  выходит.  Окажи  любезность,
добрый человек, и скажи, что все это ты придумал, скажем так, шутки ради?
 -  Я  не выдумывал! - возмутился солдат. - Правду говорю! Ворвались  сюда
какие-то... Цельная армия...
 -  Ну ладно, ладно, - прервал чародей. - Я пошутил. Скеллен, займись этим
лично.  Есть  случай показать, чего в натуре стоит твое  войско,  нанятое,
кстати, на мое золото.
 Филин подпрыгнул, нервно размахивая руками.
 -  Не  слишком ли просто ты на это смотришь, Вильгефорц? - крикнул он.  -
Ты,  похоже,  не представляешь себе серьезности ситуации!  Если  на  замок
m`o`kh, так это же армия Эмгыра! А значит...
 -  Ничего  это  не  значит, - отрезал чародей. - Но я  знаю,  о  чем  ты.
Хорошо,  если  тот  факт,  что  у тебя за спиной  стою  я,  поправит  твое
моральное состояние, пусть будет так. Пошли. Вы тоже, господин Бонарт. Что
до  тебя,  - он уставился на Цири страшным глазом, - то оставь надежды.  Я
знаю,  кто сюда явился со своей достойной дешевого фарса помощью. И уверяю
тебя, я этот дешевый фарс оберну ужасом.
 -  Эй,  эй!  -  крикнул  он  слугам и аколитам.  -  Заковать  девчонку  в
двимерит,  запереть  в  келье на три засова, шагу  не  ступать  от  двери!
Головой за нее отвечаете! Ясно?
 - Так точно, господин!
 
 Они  влетели в коридор, из коридора - в другой зал, полный статуй.  Никто
не преградил им пути. Мелькнули лишь несколько слуг, тут же скрывшихся при
их приближении.
 Вбежали  по  лестнице. Кагыр ударом ноги вышиб дверь. Ангулема  ворвалась
внутрь  с боевым криком, одним махом сабли снесла шлем со стоящих у дверей
лат, которые приняла за стража. Поняла ошибку и залилась хохотом.
 - Ха-ха-ха! Вы только гляньте...
 - Ангулема, - утихомирил ее Геральт. - Не стоять! Дальше!
 Перед  ним  отворились  двери,  за  ними  замаячили  фигуры.  Мильва,  не
раздумывая,  натянула  тетиву и послала стрелу.  Кто-то  вскрикнул.  Двери
захлопнулись. Геральт слышал, как звякнул засов.
 - Дальше! Дальше! - крикнул он. - Не стоять!
 -  Ведьмак,  -  сказал Регис. - Глупо и бессмысленно  бегать  вслепую.  Я
пойду... Полечу на разведку.
 - Лети.
 Вампир исчез, словно ветром сдуло. Геральту некогда было удивляться.
 Они  снова  натолкнулись  на  людей, на этот  раз  вооруженных.  Кагыр  и
Ангулема с криком кинулись к ним, а люди бросились бежать, скорее всего из-
за Кагыра и его шикарного шлема с крыльями.
 Вбежали  на  окружающую внутренний дворик галерею. От  ведущего  в  глубь
здания портика оставалось шагов, может, двадцать, когда на противоположной
стороне  галереи  появились люди. Разлетелись  эхом  крики.  И  засвистели
стрелы.
 - Прячься! - крикнул ведьмак.
 Стрелы  сыпались  градом. Фурчали перья, наконечники  высекали  искры  из
каменного  пола,  отбивали  штукатурку со  стен.  Мелкая  пыль  штукатурки
осыпала ведьмака и его команду.
 - Падайте! За перила!
 Они  упали, прячась кто как мог за резными столбиками перил. Но  избежать
ранений  не удалось. Ведьмак слышал, как вскрикнула Ангулема, увидел,  как
она хватается за плечо, за мгновенно набухший кровью рукав.
 - Ангулема!
 -  Ничего!  Прошла  сквозь  мякоть! - крикнула девушка  немного  дрожащим
голосом,  подтвердив  то,  что  он  уже знал:  если  б  наконечник  стрелы
раздробил кость, Ангулема потеряла бы от шока сознание.
 Лучники  с противоположной стороны галереи стреляли непрерывно,  кричали,
призывали  подкрепление. Несколько человек отбежали вбок,  чтобы  поражать
противника  под более острым углом. Геральт выругался, оценил  расстояние,
отделяющее их от аркады.
 Дело  выглядело  неважно.  Но  оставаться там,  где  они  были,  означало
смерть.
 - Прыгаем! - крикнул он. - Внимание! Кагыр, помоги Ангулеме.
 - Они нас уничтожат!
 - Прыгаем! Так надо!
 - Нет! - крикнула Мильва, поднимаясь с луком в руке.
 Она  выпрямилась,  заняла  стрелецкую позу,  истинная  статуя,  мраморная
амазонка с луком. Лучники на галерее заорали.
 Мильва спустила тетиву.
 Один  из  лучников  отлетел  назад, ударился спиной  о  стену,  на  стене
расцвел  кровавый  разбрызг, напоминающий огромного осьминога.  С  галереи
долетел крик, рев гнева, злобы и угрозы.
 - Великое Солнце... - простонал Кагыр. Геральт сжал ему плечо.
 - Прыгаем! Помоги Ангулеме.
 Стрелки  с галереи сосредоточили весь обстрел на Мильве. Лучница даже  не
шелохнулась, хотя вокруг нее клубилась пыль от штукатурки, летели  осколки
мрамора  и  щепки  ломающихся стрел. Она спокойно спустила  тетиву.  Опять
вскрик,  второй  противник  рухнул  как тряпичная  кукла,  обрызгал  своих
соседей кровью и мозгом.
 -  Сейчас! - крикнул Геральт, видя, как стражники прыгают с галереи,  как
падают  на каменный пол дворика, скрываясь от неминуемых Мильвиных  стрел.
Продолжали стрелять лишь трое самых отважных.
 Наконечник  стрелы  ударился о столб, запудрив Мильву  пылью  штукатурки.
Она сдула падающие на лицо волосы, натянула лук.
 -  Мильва!  -  Геральт, Ангулема и Кагыр подскочили к  аркам.  -  Оставь!
Беги!
 - Еще разочек, - сказала лучница, держа перья стрелы у уголка губ.
 Зазвенела  тетива.  Один  из тройки отважных стрелков  взвыл,  перегнулся
через  перила и рухнул вниз, на плиты дворика. Остальных тут  же  покинула
отвага. Они повалились на пол и прижались к нему. Подбежавшие на помощь не
спешили  выходить на галерею и подставлять себя под убийственные  Мильвины
стрелы.
 За исключением одного.
 Мильва  поняла и оценила его сразу. Невысокий, щуплый, седой. С протертым
до блеска наплечником на левом предплечье, с лучничьей перчаткой на правой
руке.  Она  видела,  как  он  подбрасывает  красивый  композитный  лук   с
профилированным  резным  седлищем, как мягко его натягивает.  Видела,  как
полностью  натянутая  тетива пересекает его загорелое  лицо,  видела,  как
красное перо стрелы касается его щеки. Она видела, что он целится верно.
 Она  подкинула  лук,  мягко  натянула тетиву, прицелилась  уже  во  время
натяжения. Тетива коснулась ее лица, перо стрелы - уголка губ...
 
 -  Сильней,  сильней,  Маришка! До мордашки. Скручивай  тетиву  пальцами,
чтобы стрела не свалилась с седлища. Руку крепче к щеке. Целься. Оба глаза
открыты! Теперь сдержи дыхание. Стреляй!
 Тетива,   несмотря  на  шерстяной  защитник,  болезненно  укусила   левое
предплечье.
 Отец  хотел  что-то  сказать, но на него напал  кашель.  Тяжелый,  сухой,
болезненный кашель. "Он кашляет все страшнее, - подумала Маришка  Барринг,
опуская лук. - Все страшнее и все чаще. Вчера раскашлялся, когда метился в
козла.  И на обед из-за этого была вареная лебеда. Терпеть не могу вареной
лебеды. Ненавижу голод. И нужду".
 Старый Барринг, хрипя, со стоном втянул воздух.
 -  В  пяди от середки прошла твоя стрела, девка! В целой пяди! А  ведь  я
говорил,  чтобы  так не дергать, спуская тетиву! А ты скачешь  так,  будто
тебе  червяк  заполз между полужопками. И целишься слишком долго.  Усталой
рукой стреляешь! Только стрелы изводишь!
 - Так я ж попала! И вовсе даже не в пяди, а всего полпяди от середины.
 - Не пищи! Наказали ж меня боги, вместо парня девку-растяпу послав.
 - И вовсе не растяпа я!
 -  Еще  увидим. Стрельни еще разок. И помни, что я сказал.  Стоять  надо,
словно в землю врытая. Целиться и стрелять быстро. Ну, чего морщишься?
 - Потому что наговариваете на меня!
 - Имею право. Я - отец. Стреляй.
 Она натянула лук, надувшаяся и готовая разреветься. Он заметил это.
 - Я люблю тебя, Маришка, - сказал он глухо. - Помни об этом всегда.
 Она отпустила тетиву, как только перо коснулось губ.
 - Хорошо, - сказал отец. - Хорошо, дочка. И закашлялся жутко, хрипло.
 
 Смуглый  лучник на галерее погиб на месте. Стрела Мильвы угодила ему  под
левую  подмышку  и  вошла  глубоко, больше чем на половину  древка,  ломая
ребра, разрывая легкие и сердце.
 Выпущенная  долей  секунды  раньше красноперая  стрела  смуглого  стрелка
угодила  Мильве низко в живот и вышла сзади, разбив таз, разорвав кишки  и
артерию. Лучница упала на пол, словно ее ударили тараном.
 Геральт  и Кагыр закричали в один голос. Не обращая внимания на  то,  что
увидевшие  падение  Мильвы стрелки с галереи снова взялись  за  луки,  они
выскочили  из-за  прикрывающего их портика, схватили лучницу  и  вытащили,
презирая  град  стрел. Одна из стрел зазвенела, ударив  по  шлему  Кагыра.
Dpsc`, Геральт поклялся бы, прочесала ему волосы.
 Мильва  оставила за собой широкую блестящую полосу крови.  В  том  месте,
где ее положили, мгновенно разлилась по полу огромная лужа. Кагыр ругался,
руки  у него тряслись. Геральт чувствовал, как его охватывает отчаяние.  И
ярость.
 - Тетечка! - крикнула Ангулема. - Тетечка, не умирай! Тетечка!
 Мария  Барринг  открыла  рот,  ужасно  кашлянула,  выплевывая  кровь   на
подбородок.
 - Я тоже люблю тебя, папка, - сказала она совершенно отчетливо.
 И скончалась.
 
 Бритые  аколиты  не  могли справиться с вырывающейся и  орущей  Цири,  на
помощь  поспешили прислужники. Один, которого она ловко пнула, согнулся  в
три  погибели  и упал на колени, обеими руками хватаясь за  промежность  и
лихорадочно ловя ртом воздух.
 Но  это  только  разъярило  остальных.  Цири  получила  кулаком  по  шее,
раскрытой ладонью по лицу. Ее перевернули, кто-то крепко пнул в бедро, кто-
то  уселся  на лодыжки. Один из бритых аколитов, молодой, со злыми  желто-
зелеными  глазами, придавил коленями ее грудь, вцепился в волосы и  крепко
рванул. Цири взвыла.
 Аколит  тоже взвыл. И вытаращился. Цири увидела, как из его бритой головы
фонтаном  брызнула  кровь,  пачкая  белый  лабораторный  халат  чудовищным
рисунком.
 В следующее мгновение в лаборатории разверзся ад.
 Загрохотала  выворачиваемая мебель. Пронзительный звон и хруст  бьющегося
стекла  слился  с  безумным воем людей. Разливающиеся  по  столам  и  полу
декокты,  фильтры,  эликсиры,  экстракты и  другие  магические  субстанции
перемешивались  и  соединялись, некоторые  при  соприкосновении  шипели  и
взрывались  клубами  желтого дыма. Помещение мгновенно  заполнил  ядовитый
смрад.
 Сквозь  дым, сквозь проступившие от вони слезы Цири с ужасом видела,  как
по  помещению  с невероятной быстротой мечется что-то черное, напоминающее
гигантского нетопыря. Видела, как нетопырь на лету задевает за людей,  как
те,  кого  он  задевает, с криком валятся на пол. На ее глазах пытавшегося
бежать прислужника подхватило с пола и швырнуло на стол, где он извивался,
брызгал  кровью  и  хрипел,  окруженный разбитыми  ретортами,  перегонными
кубами, пробирками и колбами.
 Разлившиеся  смеси брызнули на лампу. Зашипело, завоняло, и в лаборатории
неожиданно  вспыхнул огонь. Волна жара развеяла дым. Цири  стиснула  зубы,
чтобы не закричать.
 На  стальном  кресле, том, что предназначалось для нее,  сидел  худощавый
седовласый, одетый в элегантный черный костюм, мужчина. Он спокойно грыз и
сосал   шею  перекинутого  через  колено  бритого  аколита.  Тот  тоненько
попискивал  и  конвульсивно подрагивал. Напряженные ноги  и  руки  у  него
ритмично подергивались.
 Мертвенно-синие  язычки  пламени плясали по металлической  крышке  стола.
Реторты и колбы с гулом взрывались одна за другой.
 Вампир  оторвал  острые клыки от шеи жертвы, уставился на  Цири  черными,
как агаты, глазами.
 -  Бывают  обстоятельства,  -  проговорил он менторским  тоном,  слизывая
кровь  с  губ,  -  когда просто невозможно не напиться. И  не  пугайся,  -
улыбнулся  он,  видя ее мину. - Не пугайся, Цири. Я рад, что  нашел  тебя.
Меня зовут Эмиель Регис. Я, сколь странным это ни покажется, друг ведьмака
Геральта. Прибыл вместе с ним, чтобы тебя спасти.
 В   пылающую  лабораторию  влетел  вооруженный  наемник.  Друг   Геральта
повернул к нему голову, зашипел и выставил клыки. Наемник дико взвыл.  Его
вой долго еще не стихал вдали.
 Эмиель  Регис  сбросил  с колена неподвижное, обмякшее  как  тряпка  тело
аколита, встал и совсем по-кошачьи потянулся.
 -  И  кто  бы  мог подумать? - проговорил он. - Такой хмырь,  а  до  чего
шикарная  в нем была кровь. Это называется "скрытые достоинства". Разреши,
Цирилла, проводить тебя к Геральту.
 - Нет, - буркнула Цири.
 - Тебе незачем меня бояться.
 -  А я и не боюсь, - возразила она, героически сражаясь с зубами, которые
ophmkhq| было отбивать дробь. - Не в этом дело. Но где-то здесь в  узилище
находится  Йеннифэр. Я должна ее как можно скорее освободить. Я  боюсь  за
Йеннифэр... Пожалуйста, господин...
 - Эмиель Регис.
 -  Предупредите,  добрый господин, Геральта, что  здесь  Вильгефорц.  Это
чародей. Могущественный чародей. Пусть Геральт будет внимательным.
 
 -  Тебе  следует  быть  внимательным, - повторил  Регис,  глядя  на  тело
Мильвы.  -  Потому  что  Вильгефорц  -  могущественный  чародей.   А   она
освобождает Йеннифэр.
 Геральт выругался.
 -  Дальше!  -  крикнул он, чтобы криком поднять у своих  упавший  дух.  -
Вперед!
 -  Я чувствую в себе, - зашипел вампир, жутко улыбаясь, - такую силу, что
мог  бы, наверное, весь этот замок развалить! Ведьмак подозрительно глянул
на него.
 -  Ну,  вряд  ли надо так-то уж, - сказал он. - Но пробейтесь на  верхние
этажи  и  наделайте  немного  шума, чтобы  отвлечь  от  меня  внимание.  Я
попытаюсь  отыскать Цири. Не нравится мне, ох не нравится, что ты  оставил
ее одну, вампир.
 -   Она  потребовала,  -  спокойно  объяснил  Регис,  -  таким  тоном   и
поведением, которые исключали дискуссию. Признаться, она меня удивила.
 -  Знаю.  Идите на верхние этажи. Держитесь! Я попробую ее  отыскать.  Ее
либо Йеннифэр.
 Он нашел, к тому же очень быстро.
 Налетел  на  них случайно, совершенно неожиданно, выбежав из-за  поворота
коридора. И увидел. И картина эта вызвала такой приток адреналина,  что  у
него прямо-таки закололо в сосудах на кончиках пальцев.
 По  коридору несколько верзил волокли Йеннифэр. Чародейка была  избита  и
закована  в  цепи,  что,  однако, не мешало  ей  вырываться,  брыкаться  и
ругаться не хуже портового грузчика.
 Геральт  не  дал верзилам очухаться от неожиданности. Ударил только  один
раз,   только  одного,  коротко,  от  локтя.  Мужик  заскулил  по-собачьи,
завертелся  и с грохотом и звоном врезался головой в стоящие в нише  латы,
сполз по ним, размазывая кровь по пластинам.
 Остальные  -  их  было  трое  -  отпустили Йеннифэр  и  отскочили.  Кроме
четвертого, который схватил чародейку за волосы и приставил ей нож к горлу
над самым двимеритовым ошейником.
 - Не подходи, - заорал он. - Я зарежу ее! Я не шучу!
 -  Я тоже. - Геральт закрутил мечом мельницу и заглянул дылде в глаза. То
не  выдержал. Отпустил Йеннифэр и присоединился к дружкам. У всех в  руках
уже  было оружие. Один сорвал со стенного паноплия древнюю, но грозную  на
вид   алебарду.   Все,  ссутулившись,  не  могли  решить:   нападать   или
обороняться.
 -  Я  знала,  что  ты придешь, - сказала Йеннифэр, гордо  выпрямляясь.  -
Покажи, Геральт, этим мерзавцам, на что способен ведьмачий меч.
 Она  высоко  подняла скованные руки, натянув связывающую наручники  цепь.
Геральт  схватил сигилль обеими руками, немного наклонился,  примерился  и
рубанул. Так быстро, что никто не заметил движения клинка. Оковы со звоном
упали  на  пол. Кто-то из наемников громко выдохнул. Геральт  крепче  сжал
рукоять, положил указательный палец на эфес.
 -  Стань тверже, Йен. Голову немного набок, пожалуйста. Чародейка даже не
дрогнула. Звон металла, по которому ударил меч, был едва слышен.
 Двимеритовый  ошейник упал рядом с кандалами. На шее у Йеннифэр  расцвела
одна - одна-единственная! - красная капелька.
 Она  засмеялась,  массируя кисти. И повернулась к мужчинам.  Ни  один  не
выдержал ее взгляда.
 Тот,  что  держал  алебарду, осторожно, словно  опасаясь,  чтобы  она  не
зазвенела, положил древнее орудие на пол.
 -  С  такими, - проворчал он, - пусть Филин дерется сам. А мне моя  жизнь
дорога.
 -  Нам  приказали, - забормотал, пятясь, другой. - Велели  нам...  Мы  по
приказу...
 -  Я  ж  ничего  не сделал, - облизнул губы третий, - вам,  госпожа...  В
вашей камере... Заступитесь за нас...
 -  Пошли  вон,  -  бросила Йеннифэр. Освобожденная от двимеритовых  оков,
выпрямившаяся,  с  гордо  поднятой  головой,  она  смотрелась  как  сестра
титанов. Черной растрепанной гривой она, казалось, касается потолка.
 Верзилы  исчезли. Уменьшившись до нормальных размеров, Йеннифэр  кинулась
Геральту на шею.
 -  Я знала, что ты придешь за мной, - мурлыкала она, отыскивая губами его
губы. - Что ты придешь в любом случае.
 -  Пошли,  -  сказал он минуту погодя, с трудом ловя воздух. -  Теперь  -
Цири.
 -  Цири,  - подтвердила она. А через миг в ее глазах разгорелось пугающее
фиолетовое пламя. - И Вильгефорц.
 
 Из-за  угла  выскочил  детина с арбалетом, крикнул, выстрелил,  целясь  в
чародейку.  Геральт  прыгнул,  как подброшенный  пружиной,  махнул  мечом.
Отраженный  бельт пролетел над самой головой арбалетчика так  близко,  что
тот  аж  скорчился.  Раскорчиться он уже  не  успел  ведьмак  подскочил  и
разделал  его, как карпа. Дальше в коридоре стояли еще двое,  у  них  тоже
были  арбалеты,  они тоже выстрелили, но у них слишком уж  тряслись  руки,
чтобы попасть. В следующий момент ведьмак был рядом с ними, и оба умерли.
 - Куда, Йен?
 Чародейка прикрыла глаза, сосредоточилась.
 - Туда. По лестнице.
 - Ты уверена?
 - Да.
 Разбойники  Скеллена напали на них сразу за изломом коридора,  неподалеку
от  украшенного архивольтом портала. Их было больше десятка  -  с  пиками,
алебардами  и  корсеками. Кроме того, они были решительны  и  ожесточенны.
Несмотря  на  это,  дело пошло быстро. Одного Йеннифэр сразу  же  поразила
выпущенной из руки огненной стрелой. Геральт завертелся в пируэте,  влетел
меж  остальными,  краснолюдский  сигилль  мелькал  и  шипел  змеей.  Когда
свалились  четверо, остальные сбежали, звоном и топотом  пробуждая  эхо  в
коридорах.
 - Все в порядке, Йен?
 - Более чем!
 Под архивольтом стоял Вильгефорц.
 -  Это  впечатляет, - сказал он спокойно и звучно. - Я восхищен.  Честное
слово, я восхищен, ведьмак. Ты наивен и безнадежно глуп, но техникой своей
действительно можешь вызвать восхищение.
 -  Твои  разбойники, - так же спокойно ответила Йеннифэр,  -  только  что
ретировались, бросив тебя на нашу милость. Отдай мне Цири,  и  мы  подарим
тебе здоровье.
 -   Знаешь,  Йеннифэр,  -  осклабился  чародей,  -  это  уже  второе   за
сегодняшний  день столь великодушное предложение. Благодарю, благодарю.  А
вот и мой ответ.
 -  Берегись!  -  крикнула  Йеннифэр, отскакивая. Геральт  отскочил  тоже.
Вовремя.  Вырвавшийся  из  рук чародея огненный  шар  превратил  в  черную
шипящую жижу то место, где они только что стояли. Ведьмак смахнул  с  лица
сажу  и  остатки бровей. Увидел, что Вильгефорц протягивает  руку.  Нырнул
вбок, припал к полу за основанием колонны. Громыхнуло так, что закололо  в
ушах, а замок задрожал до основания.
 
 Грохот эхом прокатился по замку, задрожали стены, зазвенели жирандоли.  С
грохотом упал большой выполненный маслом портрет в позолоченной раме.
 У  прибежавших со стороны вестибюля наемников в глазах стоял дикий  ужас.
Стефан  Скеллен остудил их грозным взглядом, привел в порядок воинственной
миной и решительным голосом.
 - Что там? Говорите!
 -  Господин  коронер,  - прохрипел один. - Ужасть там!  Это  ж  демоны  и
дьяволы... Из луков бьють без промашки... Рубять страшно... Смерть  там...
Все красное от кровищи!
 -  С десяток пало... Может, и поболе... А там... Слышите? Загудело снова,
замок задрожал.
 -  Магия, - пробормотал Скеллен. - Вильгефорц... Ну, посмотрим. Поглядим,
кто кого.
 Прибежал еще один солдат, бледный и опорошенный штукатуркой. Он долго  не
lnc  выговорить  ни  слова,  а когда наконец заговорил,  то  руки  у  него
тряслись и дрожал голос.
 -  Там...  Там... Чудовище... Господин коронер... Все равно как  огромный
черный  летучий  мышь! У меня на глазах головы людям  отрывал...  Кровь  -
фонтаном. А он свистить и хохочеть... Во-от такие у него зубищи!
 - Не сносить нам голов... - прошептал кто-то за спиной у Филина.
 -  Господин  коронер, - решился заговорить Бореас Мун.  -  Это  упыри.  Я
видел... молодого графа Кагыра аэп Кеаллаха. А ведь он мертв.
 Скеллен молча взглянул на него.
 -  Господин Стефан... - еле внятно пробормотал Дакре Си-лифант. -  С  кем
нам здесь воевать досталось?
 -  Это  не  люди, - простонал один из наемников. - Адские черти они,  вот
кто! Не одолеет их человеческая сила...
 Филин  скрестил  руки  на  груди, повел по  солдатам  смелым  и  властным
взглядом.
 -  Значит,  не  станем, - заявил он громко и отчетливо, -  вмешиваться  в
конфликт  адских  сил! Пусть себе дерутся демоны с демонами,  чародейки  с
чародеями,  а  упыри  - с восставшими из могил мертвяками.  Не  станем  им
мешать! Мы спокойно переждем здесь результат боя.
 Лица наемников посветлели. Самочувствие их заметно поправилось.
 -  Эта лестница, - громко продолжал Скеллен, - единственная. Другого хода
нет. Подождем здесь. Посмотрим, кому придет нужда по ней спускаться.
 Наверху  раздался ужасающий грохот, со свода шумно посыпалась штукатурка.
Запахло серой и гарью.
 -  Слишком здесь темно! - воскликнул Филин громко и храбро, чтобы поднять
дух своему войску. - Быстро зажечь, что только можно! Факелы, лучины! Надо
толком видеть, кто появится на лестнице! Заполнить чем-нибудь горючим  вон
те железные корзины!
 - Каким горючим, господин? Скеллен молча показал каким.
 - Картинами? - недоверчиво спросил наемник. - Изображениями?
 - Именно! - фыркнул Филин, - Ну, что вы смотрите! Искусство умерло!
 В  щепки превратились рамы, в тряпки - полотна. Хорошо просохшее дерево и
промасленная материя занялись сразу, взвились ярким пламенем.
 Бореас Мун смотрел. Он для себя уже все решил. Окончательно.
 
 Загудело,  сверкнуло, колонна, из-за которой они успели выскочить  прямо-
таки   в   последний  момент,  развалилась.  Ствол  колонны   переломился,
украшенная  аканфом  капитель  грохнулась о  паркет,  раздробив  на  части
терракотовую  мозаику. В их сторону с шипением понеслась  шаровая  молния.
Йеннифэр отбила ее, выкрикнув заклинание и жестикулируя.
 Вильгефорц шел прямо на них, его плащ развевался драконьими крыльями.
 -  Ну,  Йеннифэр меня не удивляет, - говорил он на ходу. - Она - женщина,
существо  в  эволюционном  смысле более низкое,  управляемое  гормональной
неразберихой,  сумбуром.  Но  ты-то, Геральт,  ты  же  не  просто  мужчина
рассудительный   от  природы,  но  к  тому  же  еще  и  мутант,   эволюции
неподвластный.
 Он  взмахнул рукой. Загудело, блеснуло. Молния отскочила от вычарованного
Йеннифэр щита.
 -   Несмотря  на  свою  рассудительность  и  рассудочность,  -  продолжал
Вильгефорц,  переливая  из руки в руку огонь,  -  в  одном  ты  проявляешь
поразительную и глупейшую последовательность: тебя постоянно  тянет  плыть
против течения и мочиться против ветра. Это должно было кончиться скверно.
Знай же, что сегодня, здесь, в замке Стигга, ты мочился против бури.
 Где-то  на нижних этажах кипел бой, кто-то жутко кричал, скулил,  выл  от
боли.  Что-то горело. Цири вдыхала дым и запах гари, чувствовала дуновение
теплого воздуха.
 Громыхнуло  с такой силой, что задрожали поддерживавшие потолок  колонны,
а со стен посыпался алебастр.
 Цири  осторожно выглянула из-за угла. Коридор был пуст. Она быстро и тихо
пошла  вдоль  стоящих справа и слева в нишах скульптур. Когда-то  она  уже
видела эти скульптуры.
 В снах.
 Выходя  из  коридора,  наткнулась  на  человека  с  дротиком.  Отскочила,
готовая  к  сальто и вольтам. И тут же сообразила, что это  не  человек  с
дротиком,  а  седая, худая и согбенная женщина. И что в  руках  у  нее  не
dpnrhj, а метла.
 -  Где-то  здесь  держат  чародейку, -  откашлялась  Цири,  -  с  черными
волосами. Где?
 Женщина с метлой долго молча шевелила губами, словно что-то жевала.
 -  Откедова  ж  мне-то знать, голубица? - промямлила  она  наконец.  -  Я
туточки  токмо  прибираюсь.  Ничего  боле,  токмо  прибираю  опосля  их  и
прибираю, - повторила она, вообще не глядя на Цири. - А они хучь  бы  што,
токмо поганють и поганють. Глянь-кось сама, голубица.
 Цири  глянула.  На  полу  извивалась размазанная зигзагом  полоса  крови.
Через несколько шагов полоса обрывалась около скорчившегося у стены трупа.
Дальше  лежали  еще два - один свернувшийся клубком, другой  -  совершенно
противоестественно раскинувшийся крестом. Рядом с ними валялись арбалеты.
 -  Ничего  боле, как токмо пачкають да пачкають. - Женщина взяла  ушат  и
тряпку,  опустилась на колени, принялась вытирать. - Грязь и  ничегошеньки
боле,  токмо  грязь, грязь да грязь. А ты тут, понимаешь,  убирай  и  мой.
Когда-нито будет тому конец?
 - Нет, - глухо сказала Цири. - Никогда. Таков уж этот мир.
 Женщина перестала вытирать. Но головы не подняла.
 -  Я  токмо  убираюсь,  -  сказала она. -  Ничегошеньки  боле.  Но  тебе,
голубица, скажу, что тебе надыть прямо идтить, а опосля налево.
 - Благодарю.
 Женщина еще ниже опустила голову и принялась за свое дело.
 Она была одна. Одна, одинокая, затерявшаяся в путанице коридоров.
 - Госпожа Йеннифэ-э-эр!
 До  сих  пор  она  блюла  тишину, боясь привлечь  людей  Вильгефорца.  Но
теперь...
 - Йеннифэ-э-эр!
 Ей показалось, будто она что-то услышала. Да, конечно!
 Она  вбежала на галерею, оттуда - в большой холл со стройными  колоннами.
В ноздри снова полез запах горелого.
 Бонарт,  словно дух, вышел из ниши и ударил ее по лицу. Она  покачнулась,
а  он  ястребом  кинулся на нее, схватил за горло,  предплечьем  прижал  к
стене.  Цири  глянула  в  его  рыбьи глаза  и  почувствовала,  как  сердце
опускается у нее вниз, под живот.
 -  Я  б  тебя не нашел, если б ты не орала, - прохрипел Бонарт. -  Но  ты
орала, к тому же тоскливо! Уж не по мне ли ты тосковала, милочка?
 Продолжая прижимать ее к стене, он запустил ей руку в волосы на  затылке.
Цири  дернула  головой. Охотник ощерился. Проехал рукой по  плечу,  груди,
грубо схватил за промежность. Потом отпустил, толкнул так, что она сползла
по стене.
 И  бросил ей под ноги меч. Ее Ласточку. А она мгновенно поняла,  чего  он
хочет.
 -  Я  предпочел бы на арене, - процедил он. - Как завершение,  как  финал
множества превосходных представлений. Ведьмачка против Лео Бонарта. Эх,  и
платили  бы людишки, чтобы увидеть нечто подобное. Ну же! Подними железяку
и вытащи ее из шагрени!
 Так  она  и  сделала. Но не вытянула меч из ножен, только  перевесила  за
спину так, чтобы до рукояти можно было дотянуться.
 Бонарт отступил на шаг.
 -  Я думал, - сказал он, - что мне достаточно будет натешиться видами тех
процедур,  которые  готовит  для  тебя  Вильгефорц.  Я  ошибся.  Я  должен
почувствовать, как твоя жизнь стекает по моему клинку. Плевать я хотел  на
чары и заговоры, на предназначения и предсказания, на судьбы мира. Плевать
я  хотел на старшую и младшую кровь. Что мне все эти ворожбы и чары? Какой
мне от них прок? Никакого! Ничто не может сравниться с удовольствием...
 Он  осекся.  Она  видела, как он стиснул зубы, как зловеще  блеснули  его
глаза.
 -  Я выпущу из тебя кровь, ведьмачка, - зашипел он. - А потом, прежде чем
ты  окоченеешь, мы отпразднуем свадьбу. Ты - моя. И умрешь моей.  Доставай
оружие.
 Послышался далекий грохот, замок задрожал.
 -  Вильгефорц, - пояснил с каменным лицом Бонарт, - делает  там  фарш  из
твоих ведьмачьих спасителей. Ну, давай, девка, доставай меч.
 "Бежать,  -  подумала она, коченея от ужаса. - Бежать в  другие  места  и
другие  времена,  только  бы подальше от него, только  бы  подальше".  Она
nysrhk` стыд. Как же так - бежать? Бросить на произвол судьбы, оставить  в
их  руках  Йеннифэр  и  Геральта?  Но рассудок  подсказывал:  "Мертвая,  я
ненамного им сгожусь..."
 Она  сконцентрировалась,  прижала кулаки  к  вискам.  Бонарт  моментально
понял,  что ему светит, кинулся к ней. Но поздно. В ушах у Цири  зашумело,
что-то сверкнуло. "Получилось", - подумала она торжествующе.
 И  сразу  же поняла, что торжествовала преждевременно. Поняла это,  слыша
яростные  крики и ругань. Виной фиаско была, вероятно, злая, враждебная  и
парализующая  аура  этого  места.  Она перенеслась,  но  недалеко.  Совсем
недалеко от Бонарта. Но все же за пределы досягаемости его рук и меча.  По
крайней мере - на какое-то время.
 Подгоняемая его ревом, она повернулась и побежала.
 
 Она  пробежала  по  длинному широкому коридору,  сопровождаемая  мертвыми
взглядами  алебастровых  канефор26,  поддерживающих  арки.  Свернула  раз,
другой. Намеревалась скрыться и обмануть Бонарта, а кроме того, спешила на
звуки боя. Туда, где шла драка, где были ее друзья.
 Влетела  в  большое  круглое  помещение, посреди  которого  на  мраморном
постаменте  возвышалась статуя женщины с прикрытым лицом, скорее  всего  -
богини.  Отсюда  выходили два коридора, оба довольно  узкие.  Она  выбрала
наугад. И конечно, выбрала плохо.
 - Эй, девка! - рявкнул бандюга. - Попалась!
 Их  было слишком много, чтобы ввязываться в бой даже в узком коридоре.  А
Бонарт,  вероятно,  уже  близко.  Цири развернулась  и  бросилась  бежать.
Влетела в зал с мраморной богиней. И остолбенела.
 Перед  ней  стоял  рыцарь  с огромным мечом,  в  черном  плаще  и  шлеме,
украшенном крыльями хищной птицы.
 Город  горел.  Она слышала рев огня, видела извивающиеся  языки  пламени,
чувствовала  опаляющий  жар пожара. В ушах стояло  ржание  лошадей,  вопли
убиваемых...  Крылья  черной птицы неожиданно  захлопали,  прикрыли  собою
все... На помощь!
 "Цинтра, - подумала она, приходя в себя. - Остров Танедд! Он настиг  меня
даже  здесь. Это демон. Меня окружают демоны, кошмары моих снов. Позади  -
Бонарт, впереди - он".
 Слышались крики, топот подбегающих прислужников.
 Рыцарь  в шлеме с перьями неожиданно шагнул к ней. Цири переборола страх.
Выхватила из ножен Ласточку.
 - Ты не коснешься меня!
 Рыцарь  сделал еще шаг, и Цири с изумлением увидела, что за  его  спиной,
прикрытая  плащом,  прячется  светловолосая  девушка,  вооруженная  кривой
саблей.
 Девушка  рысью  промчалась рядом с Цири, ударом сабли распластала  одного
из  прислужников. А черный рыцарь - о диво! - вместо того чтобы напасть на
Цири,  могучим  ударом  разрубил второго наемника. Остальные  отступили  в
коридор.
 Светловолосая  девушка  кинулась к дверям, но не успела  их  запереть.  И
хотя  она грозно крутила саблей, прислужники вытолкнули ее из-под портала.
Цири  увидела, как один ткнул ее сулицей, увидела, что девушка  падает  на
колени,  и прыгнула, от уха взмахнув Ласточкой, с другой стороны, ужасающе
размахивая длинным мечом, подбежал Черный Рыцарь. Светловолосая,  все  еще
стоя  на коленях, вытащила из-за пояса топорик и метнула, попав одному  из
наемников  в  лицо.  Потом подскочила к дверям, захлопнула  их,  а  рыцарь
опустил засовы.
 - Фу, - Выдохнула девушка. - Дуб и железо! Не сразу они пробьются.
 -  Они  не  станут терять времени, поищут другой путь, - деловито  бросил
Черный  Рыцарь  и  тут же нахмурился, видя, как штанина  девушки  набухает
кровью. Девушка махнула рукой - мол, ерунда.
 -  Бежим  отсюда! - Рыцарь снял шлем, взглянул на Цири. -  Я  Кагыр  Маур
Дыффин, сын Кеаллаха. Пришел вместе с Геральтом. Тебе на спасение, Цири. Я
знаю, что это кажется тебе невероятным.
 -  Я  видела  и  более  невероятное, - буркнула Цири.  -  Дальний  же  ты
проделал путь... Кагыр... Где Геральт?
 Он  глядел  на  нее.  Она помнила его глаза по Танедду.  Темно-голубые  и
мягкие как атлас. Красивые.
 - Спасает чародейку, - ответил он. - Ту.
 - Йеннифэр. Идем.
 -  Да!  -  сказала светловолосая, перехватывая ногу на бедре.  -  Надобно
прикончить еще несколько задниц! За тетечку!
 - Идем, - повторил рыцарь. Но было уже поздно.
 -  Бегите,  -  шепнула Цири, видя, кто приближается по  коридору.  -  Это
воплощение  дьявола.  Но  ему  нужна только  я.  Вас  он  преследовать  не
станет... Бегите... Помогите Геральту...
 Кагыр покачал головой.
 -  Цири, - мягко проговорил он, - ты поражаешь меня. Я ехал сюда  с  края
света, чтобы отыскать тебя, спасти и защитить. И ты хочешь, чтобы теперь я
бежал?
 - Ты не знаешь, с кем имеешь дело.
 Кагыр   подтянул  перчатки,  скинул  плащ,  обернул  его  вокруг   левого
предплечья. Взмахнул мечом, завертел так, что зашипел воздух.
 - Сейчас узнаю.
 Бонарт, заметив троицу, остановился. Но только на секунду.
 -  Так!  -  сказал он. - Помощь прибыла! Твои дружки, ведьмачка?  Славно.
Двумя меньше, двумя больше, какая разница? Цири неожиданно осенило.
 -  Прощайся  с жизнью, Бонарт! - взвизгнула она. - Это твой конец!  Нашла
коса на камень!
 Она  немного  перебрала, он уловил фальшь в голосе.  Остановился,  глянул
подозрительно.
 - Ведьмак? Серьезно?
 Кагыр закрутил мечом, встал в позицию. Бонарт не дрогнул.
 -  Оказывается,  чаровница предпочитает более молодых,  чем  я  думал,  -
зарычал он. - Глянь сюда, молокосос.
 Он распахнул рубашку. Блеснули серебряные медальоны. Кот, гриф и волк.
 -  Если  ты  и вправду ведьмак, - скрежетнул он зубами, - то  знай,  твой
личный знахарский амулет сейчас украсит мою коллекцию. Если же не ведьмак,
то будешь трупом прежде, чем успеешь моргнуть. Поэтому умнее было бы сойти
с  моей дороги и бежать куда глаза глядят. Мне нужна эта девка, на тебя  у
меня аппетита нет.
 -  Силен  ты  в  речах,  - спокойно проговорил Кагыр,  вертя  клинком.  -
Проверим, не только ли. Ангулема, Цири. Убегайте!
 - Кагыр...
 - Бегите, - поправился он, - на помощь Геральту.
 Они побежали. Цири поддерживала хромающую Ангулему.
 -  Ты сам того хотел. - Бонарт прищурил белесые глаза, сделал шаг, вращая
меч.
 -  Я  сам  того хотел! - глухо повторил Кагыр Маур Дыффин аэп Кеаллах.  -
Нет. Того хочет Предназначение!
 Они  бросились навстречу друг другу, сошлись быстро, окружили себя дикими
розблесками  клинков.  Коридор  наполнился звоном  металла,  от  которого,
казалось, дрожит и колеблется мраморная скульптура женщины.
 -  Недурно, - кашлянул Бонарт, когда они разошлись. - Недурно, парень. Но
никакой  ты  не  ведьмак, маленькое змейство обманула  меня.  Конец  тебе.
Готовься умереть.
 - Силен ты в речах.
 Кагыр  глубоко  вздохнул. Стычка убедила его, что победить рыбоглазого  у
него  шансов  мало. Этот тип был слишком быстр, слишком  силен  для  него.
Надеяться можно было лишь на то, что противник спешил догнать Цири. И явно
нервничал.
 Бонарт  напал  снова. Кагыр парировал удар, сгорбился,  прыгнул,  ухватил
противника  за  пояс, толкнул на стену, ударил коленом между  ног.  Бонарт
схватил  его за лицо, сильно саданул в висок оголовком меча, раз,  другой,
третий.   Третий  удар  отшвырнул  Кагыра.  Он.  увидел  розблеск  клинка.
Машинально парировал.
 Слишком медленно.
 
 Существовала   строго   соблюдаемая   традиция   рода   Дыффинов:   около
покоящегося  в  замковом арсенале тела усопшего родственника  все  мужчины
рода  проводили сутки. Женщины же, собравшись в дальнем крыле замка, чтобы
не мешать мужчинам в их молчаливом предпохоронном бдении, не рассеивать их
мысли  и не нарушать сосредоточения, в это время рыдали и падали в  обморо
ки.  Когда  их  приводили  в  себя,  они  вновь  начинали  всхлипывать   и
hqrephweqjh рыдать. И da capo27.
 Истерики   и  слезы  даже  у  женщин,  виковарских  дворянок,   считались
неприятной  бестактностью и бесчестием. Но у Дыффинов именно  такова  была
традиция, и никто ее не отменял. И отменять не собирался.
 Десятилетний  Кагыр, младший брат павшего в Назаире и лежащего  сейчас  в
дворцовом  арсенале  Аиллиля,  мужчиной  считаться  еще  не  мог.  Его  не
допустили  в собравшееся у открытого гроба мужское общество, не  позволили
сидеть  и  молчать  вместе с дедушкой Груффыдом, отцом  Кеаллахом,  братом
Дераном,  а также кучей дядьев, родных и двоюродных братьев. Рыдать  же  и
терять  сознание рядом с бабушкой, матерью, тремя сестрами и уймой тетушек
и  кузин  ему,  естественно,  тоже дозволено не  было.  Вместе  с  прочими
малолетними родственниками, прибывшими в Дарн Дыффа на панихиду,  похороны
и тризну, Кагыр бездельничал и проказничал на стенах замка. И вел кулачные
бои с теми, кто считал, что отважнейшими из отважных в боях за Назаир были
именно их отцы и старшие братья, а вовсе не Аиллиль аэп Кеаллах.
 - Кагыр! Иди сюда, сынок!
 На  галерее  стояла  Маур,  мать Кагыра, и ее  сестра,  тетя  Кинеад  вар
Анагыд.  Лицо матери было красным и настолько опухшим от слез,  что  Кагыр
прямо-таки  испугался. Его потрясло, что даже столь красивую женщину,  как
его мать, плач мог превратить в такое чудовище. И он крепко-накрепко решил
не плакать никогда-никогда.
 -  Помни, сынок, - зарыдала Маур, прижимая мальчугана к подолу так, что у
него  перехватило  дыхание. - Запомни этот день. Помни, кто  .лишил  жизни
твоего  брата  Аиллиля.  Ты  должен  ненавидеть  их  всегда.  Это  сделали
проклятые нордлинги. Твои враги, сыночек. Ты должен ненавидеть их  всегда,
ненавидеть эту проклятую преступную нацию!
 -  Я  буду их ненавидеть, мама, - пообещал Кагыр, немного удивленный. Во-
первых,  его брат Аиллиль пал в честном бою, достойной и завидной  смертью
бойца, так над чем же слезы лить? Во-вторых, не было секретом, что бабушка
Эвива, мать Маур, была родом из нордлингов. Папе во гневе не раз случалось
назвать бабушку "северной волчицей". Конечно, когда она не слышала.
 Но коли теперь мать велит...
 -  Я  буду  их  ненавидеть, - горячо поклялся он. - Я их уже ненавижу!  А
когда  вырасту большой и у меня будет настоящий меч, то пойду на  войну  и
головы им поотрубаю! Вот увидишь, мама!
 Мама  набрала  воздуха в легкие и принялась рыдать с  новой  силой.  Тетя
Кинеад поддержала.
 Кагыр  сжал кулаки и дрожал от ненависти. От ненависти к тем, кто  обидел
его маму, заставив ее стать такой некрасивой.
 
 Удар  Бонарта  рассек  ему  висок,  щеку,  губу.  Кагыр  выпустил  меч  и
покачнулся,  а  охотник с полуоборота рубанул его между шеей  и  ключицей.
Кагыр  рухнул под ноги мраморной богине, и кровь, словно языческая жертва,
омыла цоколь статуи.
 
 Загрохотало,  пол  задрожал под ногами, со стенного  паноплия  со  звоном
свалился  щит. По коридору ползли клубы ядовитого дыма. Цири отерла  лицо.
Светловолосая девушка тянула ее не хуже мельничного жернова.
 - Быстрее... Бежим быстрее...
 -  Я не могу быстрее, - проговорила девушка и вдруг тяжело повалилась  на
пол.  Цири  с  ужасом  увидела, как из-под ее  набухшей  штанины  начинает
сочиться кровь и расти красная лужа.
 Девушка была бледна как труп.
 Цири  упала  на  колени рядом с ней, стянула с нее  шаль,  потом  поясок,
попыталась сделать перетягивающую повязку. Но рана была слишком велика.  И
слишком близко располагалась к паху. Кровь лилась не переставая.
 Девушка схватила ее за руку. Пальцы были холодны как лед.
 - Цири...
 - Да?
 -  Я - Ангулема. Я не верила... Не верила, что мы тебя отыщем. Но я пошла
за Геральтом... Потому что за ним нельзя не идти. Ты знаешь?
 - Знаю. Таков уж он.
 -  Мы  отыскали тебя. И спасли. А Фрингилья насмехалась над нами... Скажи
мне...
 - Помолчи, пожалуйста.
 -  Скажи... - Губы Ангулемы шевелились все медленнее. - Скажи, ведь ты  -
королева...  В  Цинтре... Мы будем у тебя в милости, правда?  Ты  сделаешь
меня... графиней? Скажи, но не лги... Сделаешь? Ну, скажи!
 - Помолчи. Береги силы.
 Ангулема  вздохнула,  неожиданно наклонилась вперед  и  оперлась  лбом  о
плечо Цири.
 -  Я  знала...  - сказала она совершенно отчетливо. - Знала,  курва,  что
бордель в Туссенте был самой моей лучшей придумкой, чтобы выжить...
 Прошла долгая, очень долгая минута, прежде чем Цири поняла, что держит  в
объятиях мертвую девушку.
 
 Она  увидела  его, увидела, как он приближается, сопровождаемый  мертвыми
взглядами  поддерживающих арки алебастровых канефор. И неожиданно  поняла,
что  бегство  невозможно,  что от него нельзя убежать.  Что  ей  предстоит
сразиться с ним. Она знала об этом.
 Но страх перед ним все еще был слишком велик.
 Она выхватила оружие. Клинок Ласточки тихо запел. Она знала это пение.
 Она  пятилась  по  широкому коридору, а он наступал  на  нее,  держа  меч
обеими руками. Кровь стекала по лезвию, тяжелыми градинами падала с эфеса.
 -  Труп, - бросил он, переступая через тело Ангулемы. - Вот и хорошо. Тот
мальчишка тоже готов.
 Цири  почувствовала,  как  ее  охватывает  отчаяние.  Почувствовала,  как
пальцы до боли стискивают рукоять Ласточки.
 Она пятилась.
 -  Ты  обманула  меня, - цедил Бонарт, следуя за ней. - У парня  не  было
медальона. Но внутренний голос говорит мне, что отыщется в замке и тот,  у
кого такой медальон есть. Отыщется где-то рядом с ведьмой Йеннифэр. Старый
Лео  Бонарт даст голову на отсечение - отыщется. Но первое дело - главное!
- ты, змея! Прежде всего - ты. Ты и я. И наше обручение.
 Цири  решилась.  Выкрутила Ласточкой короткую  дугу,  встала  в  позицию.
Пошла полукругом, все быстрее, принуждая охотника вертеться на месте.
 -  Последний раз, - процедил он, - тебе не очень-то помог такой  фортель.
В чем дело? Ты не умеешь учиться на ошибках?
 Цири  увеличила  темп,  плавными, мягкими  движениями  клинка  обманывала
противника и вводила в заблуждение, манила и гипнотизировала.
 Бонарт проделал мечом шипящую мельницу.
 -  Это  на  меня не действует, - буркнул он. - И мне от этого  становится
скучно.
 Он двумя быстрыми шагами сократил дистанцию.
 - Жарь, музыка!
 Он  прыгнул,  резко ткнул. Цири вывернулась в пируэте, подскочила,  мягко
опустилась на левую ногу, ударила сразу, не занимая позиции, и еще прежде,
чем  клинок  столкнулся  с  защитой Бонарта,  она  уже  кружилась,  гладко
подныривая  под  свистящие удары. Рубанула еще  раз,  не  замахиваясь,  из
неестественного,  застающего  врасплох  сгиба  локтя.  Бонарт   парировал,
инерцию парирования он использовал для того, чтобы тут же рубануть  слева.
Она ожидала этого, ей достаточно оказалось лишь слегка подогнуть колени  и
качнуться  корпусом,  чтобы  мгновенно  выскользнуть  из-под  острия.  Она
ответила  тут  же  коротким ударом. Но теперь уже он  ждал  ее  и  обманул
финтом. Не встретив ответа, она чуть было не потеряла равновесие, спаслась
мгновенным  отскоком,  но  все  равно меч  задел  ей  плечо.  Сначала  она
подумала,  что  острие  перерубило только подватованный  рукав,  но  через
мгновение почувствовала под мышкой и на руке тепло.
 Алебастровые  канефоры  наблюдали  за  ними  равнодушными  глазами.   Она
отступала,  а он шел за ней, сгорбившись, выделывая мечом широкие  косящие
движения. Как костлявая смерть, которую Цири видела на картинах  в  храме.
"Танец скелетов, - подумала она. - Идет, идет, курносая".
 Она попятилась. Теплая кровь уже текла по предплечью и кисти.
 -   Первая  кровь  -  мне,  -  проговорил  он,  видя  капли,  звездочками
разбрызгивающиеся по паркету. - Кому будет вторая? Милая моя?
 Она пятилась.
 - Обернись. Это конец.
 Он  был  прав. Коридор оканчивался ничем, провалом, на дне которого  были
видны  запыленные, грязные и разбитые доски пола нижнего этажа. Эта  часть
замка  была  разрушена. Здесь, где они сейчас находились, вообще  не  было
onk`.  Осталась  только  ажурная  несущая  конструкция  -  столбы,  балки,
перекладины.
 Она,  не раздумывая, ступила на балку, начала пятиться по ней, не упуская
Бонарта из виду, следя за каждым его движением. Это ее спасло. Потому  что
он  вдруг  ринулся  на  нее  бегом по балке, рубя  быстрыми  перекрестными
ударами,  размахивая мечом в молниеносных финтах. Она  знала,  на  что  он
рассчитывал:  неловкая  защита  или  ошибка  в  финте  выбили  бы  ее   из
равновесия, и она свалилась бы с балки на разрушенный пол нижнего этажа.
 На  этот  раз  Цири не дала обмануть себя финтами. Совсем даже  наоборот.
Она  ловко вывернулась и сама приготовилась к удару справа, а когда он  на
долю  секунды задержался, мгновенно рубанула из декстера, да так сильно  и
мощно, что Бонарт покачнулся, парируя удар. И упал бы, если б не его рост.
Вытянутой вверх левой рукой он сумел ухватиться за перекладину и  удержать
равновесие.  Но  на  долю секунды расслабился, и Цири  этой  доли  секунды
хватило. Она рубанула из выпада, сильно, на всю длину руки и клинка.
 Он  даже  не  дрогнул, когда острие Ласточки с шипением прошлось  по  его
груди  и  левому  плечу. Ответил тут же, удар перерубил бы  ее,  наверное,
пополам,  если  б  она  не  перепрыгнула  на  соседнюю  балку,   упав   на
полусогнутые и держа меч горизонтально над головой.
 Бонарт  глянул на свое плечо, поднял левую руку, уже помеченную плетением
карминовых змеек. Посмотрел на густые капли, падающие в провал.
 - Ну-ну, - сказал он. - Однако ты умеешь учиться на ошибках...
 Его  голос дрожал от ярости. Но Цири знала его достаточно хорошо. Он  был
спокоен, собран и готов к смерти. Перепрыгнул на ее балку, кося мечом, шел
на  нее  словно ураган, ступал уверенно, не колеблясь, даже не  глядя  под
ноги. Балка потрескивала, пылила и сыпала песок.
 Он  напирал,  рубя крестом. Заставил ее идти спиной вперед.  Нападал  так
быстро, что она, боясь рисковать, не могла ни прыгнуть, ни сделать сальто,
а вынуждена была все время парировать и делать вольты.
 Увидев блеск в его рыбьих глазах, она поняла, в чем дело. Он припирал  ее
к столбу, к крестовине над перекладиной. Толкал ее туда, откуда невозможно
сбежать.
 Надо было что-то делать. И тут вдруг она поняла - что.
 Каэр Морхен. Маятник.
 Оттолкнувшись  от  маятника, ты получишь инерцию.  К  тебе  перейдет  его
энергия, необходимая, чтобы нанести удар. Ясно?
 "Ясно, Геральт".
 Неожиданно, с быстротой нападающей змеи, она перешла от защиты  к  удару.
Клинок Ласточки застонал, столкнувшись с мечом Бонарта. В тот же миг  Цири
оттолкнулась  от  столба и прыгнула на соседнюю балку.  Опустилась,  чудом
удержала  равновесие. Пробежала несколько легких шагов и  прыгнула  снова,
опять на балку Бонарта, оказавшись у него за спиной. Он вовремя обернулся,
ударил  широко, почти вслепую, туда, куда ее должен был перенести  прыжок.
Промахнулся  на  волос,  сила удара покачнула его.  Цири  налетела  словно
молния.  Рубанула  на  выпаде,  падая на полусогнутые.  Ударила  сильно  и
уверенно.
 И  замерла с мечом, отведенным в сторону. Спокойно глядела, как  длинное,
косое,  ровненькое сечение на его кафтане начинает вспухать  и  наливаться
густым кармином.
 - Ты... - Бонарт покачнулся. - Ты...
 Он  кинулся  на нее. Но он был уже медлительным, вялым. Она ушла  прыжком
назад,  а  он,  не в состоянии удержать равновесия, упал на колено,  но  и
коленом  не попал на балку. А дерево было уже мокрым и скользким. Какое-то
мгновение он глядел на Цири. Потом упал.
 Она  видела, как он рухнул на искореженные доски провала в фонтане  пыли,
штукатурки  и  крови, видела, как его меч отлетел в сторону  на  несколько
саженей.  Бонарт лежал неподвижно, раскинув руки и ноги, огромный,  худой.
Раненный и совершенно безоружный. Но по-прежнему страшный.
 Понадобилось  некоторое  время,  чтобы он  наконец  вздрогнул.  Застонал.
Попытался  поднять голову. Пошевелил руками. Пошевелил ногами. Придвинулся
к  столбу,  оперся о него спиной. Застонал снова, обеими  руками  ощупывая
окровавленную грудь и живот.
 Цири  прыгнула.  Упала  рядом с ним на разрушенный  пол  в  полуприсесте.
Мягко, как кошка. Она видела, как его рыбьи глаза расширились от ужаса.
 -  Ты  выиграла...  -  прохрипел  он, глядя  на  острие  Ласточки.  -  Ты
b{hcp`k`, ведьмачка. Жаль, что это не на арене... Было бы зрелище...
 Она не ответила.
 - Я дал тебе этот меч, помнишь?
 - Я помню все.
 -  Думаю,  меня...  -  он  застонал, - ты не  дорежешь,  а?  Не  сделаешь
этого... Не добьешь поверженного и безоружного... Ведь я тебя знаю,  Цири.
Для этого ты... слишком благородна.
 Она  долго  смотрела  на  него.  Очень долго.  Потом  наклонилась.  Глаза
Бонарта  расширились  еще  больше. Но она только  сорвала  у  него  с  шеи
медальоны - волка, кота и грифа. Потом отвернулась и пошла к выходу.
 Он  бросился  на  нее с ножом. Гнусно и предательски.  И  беззвучно,  как
летучая мышь. Лишь в последний момент, когда нож уже вот-вот должен был по
гарду войти ей в спину, он зарычал, вкладывая в этот рык всю ненависть.
 Она  ушла  от  предательского  удара быстрым  полуоборотом  и  отскочила,
отвернулась  и  ударила сама - ударила быстро и широко,  крепко,  со  всей
руки,  увеличивая  силу  удара  разворотом  бедер.  Ласточка  свистнула  и
резанула,  рассекла  самым кончиком клинка. Зашипело  и  чавкнуло.  Бонарт
схватился за горло. Его рыбьи глаза вылезли из орбит.
 -  Я  же  сказала,  -  холодно бросила Цири,  -  что  помню  все.  Бонарт
вытаращил  глаза еще больше. А потом упал. Перегнулся и рухнул  на  спину,
вздымая  пыль.  И  лежал  так,  большой,  тощий  как  скелет,  на  грязном
полуразрушенном полу среди сломанных досок и паркетных клепок. И продолжал
зажимать  горло,  спазматически, изо всех сил.  Но  хоть  зажимал  крепко,
вокруг его головы быстро расползался огромный черный ореол.
 Цири  встала  над ним. Молча. Но так, чтобы он видел ее как  следует.  Он
задрожал,  заскреб доски каблуками. Потом издал такой звук,  какой  издает
воронка, когда из нее уже выльется все.
 И это был последний звук, который он издал.
 
 Грохотнуло, с гулом и звоном вылетели витражи.
 - Осторожнее, Геральт!
 Они  отскочили.  В  самое  время. Ослепительная  молния  пробила  пол,  в
воздухе  засвистели  осколки терракоты и острые  кусочки  мозаики.  Вторая
молния  попала в колонну, за которой укрылся ведьмак. Колонна  развалилась
на три части. От свода отвалилась половина арки и с оглушительным грохотом
рухнула на пол. Геральт, прижавшись животом к полу, прикрыл голову руками,
понимая,  сколь  эфемерна  такая защита от  падающих  на  него  пудов.  Он
приготовился  к  худшему, но было вовсе не так плохо.  Он  вскочил,  успел
увидеть  над  собой блеск магического щита и понял, что спасла  его  магия
Йеннифэр.
 Вильгефорц повернулся к чародейке, разбил в пыль колонну, за которой  она
укрылась.  Яростно  крикнул, прошил тучу дыма  и  пыли  огненными  нитями.
Йеннифэр успела отскочить, ответила, пустив в чародея собственную  молнию,
которую,  однако,  Вильгефорц без всяких усилий и почти  играючи  отразил.
Ответил ударом, швырнувшим Йеннифэр на пол.
 Геральт  бросился  на  чародея, смахивая с  лица  штукатурку.  Вильгефорц
уставился на него и протянул руку, из которой с шипением вырвалось  пламя.
Ведьмак машинально заслонился мечом. О диво! Покрытый рунами краснолюдский
клинок защитил его, разрубив огненную полосу пополам.
 -  Хо!  Прекрасно,  ведьмак!  А что скажешь на  это?  Ведьмак  ничего  не
сказал,  а  отлетел так, словно по нему ударили тараном,  упал  на  пол  и
проехался,  остановившись только у цоколя колонны. Колонна  раскололась  и
развалилась  на мелкие кусочки, опять прихватив с собой часть  купола.  На
этот раз Йеннифэр не сумела прикрыть его магическим щитом. Огромный кусок,
отвалившийся  от  арки, попал ему в бок, свалил с ног. Боль  на  мгновение
парализовала его.
 Йеннифэр, скандируя заклинания, швыряла в Вильгефорца молнию за  молнией.
Ни  одна  не достигла цели, все бессильно отражались от защищающей чародея
магической сферы. Вильгефорц неожиданно вытянул руки, быстро развел  их  в
стороны. Йеннифэр вскрикнула от боли, поднялась в воздух. Вильгефорц  свел
руки  так, словно выжимал мокрую тряпку. Чародейка пронзительно завыла.  И
начала скручиваться.
 Геральт  прыгнул,  превозмогая  боль.  Но  его  опередил  Регис.   Вампир
появился  неведомо откуда в теле гигантского нетопыря и беззвучно свалился
на  Вильгефорца.  Не успел тот заслониться чарами, как  Регис  хватил  его
jncrlh  по  лицу,  не  попав в цель исключительно  потому,  что  глаз  был
ненормально  маленьким. Вильгефорц зарычал, замахал руками.  Освобожденная
Йеннифэр с душераздирающим стоном рухнула на кучу обломков. Кровь из  носа
полилась ей на лицо и грудь.
 Геральт был уже близко, уже заносил для удара сигилль, но Вильгефорц  еще
не был побежден и капитулировать не собирался. Ведьмака он отбросил мощной
силовой волной, а в напавшего вампира запустил ослепительное белое  пламя,
перерезавшее  колонну, словно горячий нож масло. Регис ловко увернулся  от
пламени, материализовался в нормальную фигуру рядом с Геральтом.
 -  Осторожнее! - крикнул ведьмак, пытаясь разглядеть, что с  Йеннифэр.  -
Берегись, Регис!
 - Беречься? - ахнул вампир. - Мне? Не для того я сюда прибыл!
 Невероятным,  молниеносным,  истинно  тигриным  прыжком  он  кинулся   на
чародея и схватил его за горло. Сверкнули клыки.
 Вильгефорц взвыл от ужаса и ярости. Какое-то мгновение казалось, что  ему
конец.  Но  всего лишь казалось. У чародея в запасе было оружие  на  любой
случай; И против любого противника. Даже против вампира.
 Руки,  схватившие Региса, запылали раскаленным железом.  Вампир  крикнул.
Геральт,  видя,  что чародей буквально раздирает Региса, закричал  тоже  и
метнулся  на выручку, но не успел. Вильгефорц бросил разорванного  вампира
на  колонну, с малого расстояния из обеих рук колдуна вырвалось белое  пла
мя.  Регис закричал, закричал так, что ведьмак заткнул уши руками. С гулом
и звоном вылетели последние витражи. А колонна просто расплавилась. Вампир
оплавился вместе с нею, превратился в бесформенную глыбу.
 Геральт  выругался, вложив в проклятие всю ярость и отчаяние.  Подскочил,
занес сигилль для удара.
 Ударить  он  не  успел.  Вильгефорц развернулся и хватил  его  магической
энергией.  Ведьмак  пролетел через весь зал, с размаху врезался  в  стену,
сполз  по ней. Лежал, как рыба, хватая воздух. Думать ему надо было  не  о
том,  что у него сломано, а о том, что уцелело. Вильгефорц шел к  нему.  В
его руке материализовался железный стержень длиной футов в шесть.
 -  Я  мог  бы  испепелить тебя заклинаниями, - сказал  он.  -  Я  мог  бы
превратить  тебя  в  стекло, как только что проделал с тем  чудовищем.  Но
тебе,  ведьмак,  суждено  подохнуть иначе. В  борьбе.  Может,  не  слишком
честной, но все же - борьбе.
 Геральт не верил, что ему удастся встать. Но он встал. Выплюнул кровь  из
разрубленной губы. Сильнее стиснул меч.
 -  На  Танедде, - Вильгефорц подошел ближе, завертел стержнем, - я только
малость поломал тебя. Немного и аккуратно, потому что хотел лишь проучить.
Однако, поскольку урок не пошел на пользу, сегодня я поломаю тебя со  всем
старанием,  разделаю  на  малюсенькие косточки. Так,  чтобы  уже  никто  и
никогда не сумел тебя собрать заново.
 Он напал. Геральт не отступил.
 Геральт принял бой.
 Стержень  мелькал  и  свистел, чародей прыгал вокруг пляшущего  ведьмака.
Геральт  уходил от ударов и наносил их сам, но Вильгефорц ловко парировал,
и тогда жалобно стонала сталкивающаяся со сталью сталь.
 Чародей был быстр и ловок, как демон.
 Он  обманул  Геральта поворотом туловища и ловким ударом  слева  хлестнул
снизу  по  ребрам. Прежде чем ведьмак снова обрел равновесие и восстановил
дыхание, он получил по плечу так, что даже присел. Отскоком защитил  череп
от  удара сверху, но не избежал ответного удара снизу, чуть выше бедра. Он
покачнулся и ударился спиной о стену, сохранив, однако, достаточно  сообра
зительности,  чтобы  упасть на пол - ив самую пору,  потому  что  железный
стержень  скользнул по его волосам и врезался в стену  так,  что  полетели
искры.
 Геральт  перекатился, стержень выбивал искры из пола совсем рядом  с  его
головой.  Второй удар пришелся по лопатке. Сотрясение, парализующая  боль,
опускающаяся в ноги слабость. Чародей занес стержень. В его глазах  горело
торжество победителя.
 Геральт стиснул в кулаке медальон Фрингильи.
 Стержень  опустился с такой силой, что зазвенело. Ударился в пол  в  футе
от  головы  ведьмака.  Геральт  вскочил и быстро  встал  на  одно  колено.
Вильгефорц  подскочил, ударил. Стержень снова прошел в  нескольких  дюймах
мимо  цели. Чародей недоверчиво покрутил головой, на мгновение растерялся.
Onrnl  вздохнул,  неожиданно поняв. Глаза у него  сверкнули.  Он  прыгнул,
одновременно замахнувшись.
 Поздно.
 Геральт  молниеносно резанул его по животу. Вильгефорц взвизгнул, упустил
стержень, отступил, согнувшись пополам. Ведьмак был уже рядом. Послал  его
ударом  ботинка на обломки раздробленной колонны, рубанул  с  размаху,  от
ключицы  к  бедру. Кровь хлынула на пол, вырисовывая на нем  зыбкий  узор.
Чародей  закричал,  упал на колени. Опустил голову, поглядел  на  живот  и
грудь. Долго не мог оторвать взгляда от того, что увидел.
 Геральт  спокойно  выжидал, стоя в боевой позиции с сигиллем,  готовым  к
действию.
 Вильгефорц душераздирающе застонал и поднял голову.
 - Гера-а-а-альт...
 Ведьмак не дал ему закончить.
 Долгое время было очень тихо.
 -  Не  знала  я, - сказала наконец Йеннифэр, поднимаясь с кучи  обломков.
Вид  у  нее  был  страшноватый. Кровь текла из носа,  заливая  подбородок,
стекая  на  грудь. - Вот уж не думала, - повторила она, видя  непонимающий
взгляд  Геральта,  - что ты знаешь иллюзионные чары. К тому  же  способные
обмануть Вильгефорца...
 - Не я. Мой медальон.
 -  Ах, - подозрительно взглянула она. - Любопытно. Но все равно - за  то,
что мы живы, надо благодарить Цири.
 - Не понял.
 -  Его  глаз.  Он  не вполне восстановил координацию. Не всегда  попадал.
Однако в основном я обязана жизнью...
 Она  замолчала, глянула на остатки расплавленной колонны, в которой можно
было угадать контуры фигуры...
 - Кто это был, Геральт?
 - Друг. Мне будет его недоставать.
 - Он был человеком?
 - Он был воплощением человечности. Что у тебя. Йен?
 -  Несколько  поломанных ребер, сотрясение мозга,  тазобедренный  сустав,
позвоночник. А все остальное - прекрасно. А у тебя?
 - Примерно то же.
 Она  равнодушно взглянула на голову Вильгефорца, лежавшую точно в  центре
мозаики на полу. Маленький остекленевший глаз чародея поглядывал на них  с
немым укором.
 - Хорошая композиция, - сказала Йеннифэр.
 -  Факт,  -  согласился Геральт, немного помолчав. - Но я уже насмотрелся
досыта. Ты сможешь идти?
 - С твоей помощью - да.
 
 И  они  встретились  втроем  там,  где сходились  коридоры.  Под  арками.
Встретились под мертвыми взглядами алебастровых канефор.
 - Цири, - сказал ведьмак и протер глаза.
 - Цири, - сказала поддерживаемая ведьмаком Йеннифэр.
 - Геральт, - сказала Цири.
 - Цири, - ответил он, преодолевая неожиданный спазм. - Рад тебя видеть.
 - Госпожа Йеннифэр.
 Чародейка  высвободилась  из-под  руки ведьмака  и  с  величайшим  трудом
распрямилась.
 -  Как  ты выглядишь, девочка! - сурово сказала она. - Ты только посмотри
на себя. Как ты выглядишь? Поправь волосы. Не сутулься. Подойди-ка сюда.
 Цири   подошла,  окостеневшая,  будто  автомат.  Йеннифэр  поправила   ей
воротничок,  попыталась  стереть уже засохшую кровь  с  рукава.  Коснулась
волос. Приоткрыла шрам на щеке. Крепко обняла. Очень крепко. Геральт видел
ее  руки  на  спине Цири. Видел изуродованные пальцы. Он не чувствовал  ни
гнева,  ни  жалости,  ни  ненависти.  Только  усталость  и  дикое  желание
покончить со всем этим.
 - Мамочка...
 - Доченька...
 -  Пошли, - решился наконец он. Но решился не сразу. Цири громко хлюпнула
носом,  вытерла его тыльной стороной ладони. Йеннифэр осуждающе  взглянула
на  нее, протерла глаз. Видимо, в него что-то попало. И немудрено. Ведьмак
ckdek  в  коридор, из которого вышла Цири, словно ожидал, что оттуда  вот-
вот появится кто-нибудь еще. Цири покачала головой. Он понял.
 - Пошли отсюда.
 - Да, - сказала Йеннифэр. - Я хочу увидеть небо.
 - Я вас никогда больше не оставлю, - глухо сказала Цири. - Никогда.
 - Пошли отсюда, - в третий раз сказал Геральт. - Цири, поддержи Йен.
 - Незачем меня поддерживать!
 - Разреши мне, мамочка.
 Перед  ними  была  лестница,  гигантская  лестница,  тонущая  в  дыму,  в
мерцающем  свете факелов и огня в железных корзинах. Цири вздрогнула.  Она
уже видела эту лестницу. В снах и видениях.
 Внизу, далеко, ожидали вооруженные люди.
 - Я устала, - шепнула Цири.
 - Я тоже, - признался Геральт, доставая сигилль.
 - Хватит с нас убийств.
 - С меня тоже.
 - Отсюда есть другой выход?
 -  Нет. Только эта лестница. Что делать, девонька? Так надо... Йен  хочет
увидеть небо. А я хочу видеть небо, Йен и тебя.
 Цири  оглянулась,  посмотрела на Йеннифэр, которая  оперлась  о  поручни,
чтобы не упасть. Вытащила отнятые у Бонарта медальоны. Кота повесила  себе
на шею, волка протянула Геральту.
 - Надеюсь, ты знаешь, - сказал он, - что это всего лишь символы?
 - Все в жизни всего лишь символы.
 Она вытянула Ласточку из ножен.
 - Идем, Геральт.
 - Идем. Держись ближе ко мне.
 Внизу,  с  оружием во вспотевших руках, ожидали наемники Скеллена.  Филин
быстрым   жестом  послал  на  лестницу  первую  группу.  Кованые   ботинки
загрохотали по ступеням.
 - Помедленнее, Цири, не спеши. И ближе ко мне.
 - Да, Геральт.
 -  И  спокойнее,  девочка,  спокойнее.  Помни,  никакой  злости,  никакой
ненависти. Просто мы должны выйти и увидеть небо. А все, вставшие у нас на
пути, должны умереть. Не сомневайся.
 - Я не сомневаюсь. Я хочу видеть небо.
 До первой площадки они дошли без помех. Наемники отступали, удивленные  и
сбитые с толку их спокойствием. Но через мгновение трое прыгнули к ним,  с
криком размахивая мечами. Они умерли тут же.
 -  Все  разом!  -  орал снизу Филин. - Прикончить их! Прыгнули  следующие
трое.  Геральт  быстро шагнул навстречу, обманул финтом,  прошелся  одному
снизу  по горлу. Развернулся, пропустил Цири под правую руку. Цири  гладко
хлестнула второго под пах. Третий хотел спастись прыжком через перила.  Не
успел. Геральт отер с лица брызги крови.
 - Спокойнее, Цири.
 - Я спокойна.
 Следующая  тройка.  Просверк клинков, крик, смерть. Густая  кровь  капала
вниз,  стекала  по  ступеням. Наемник в изукрашенной латунью  разбойничьей
одежке  прыгнул к ним с длинной списой. Глаза у него были дикими от  нарко
тиков.  Цири  быстро ударила наискось, отбросила древко. Геральт  рубанул.
Отер лицо. Они шли вниз, не оглядываясь. Вторая площадка была уже близко.
 - Убить! - орал Скеллен. - Вперед! На них! Все вместе! Убить!
 На ступенях топот, крик. Сверкание клинков, рев. Смерть.
 - Хорошо, Цири. Но спокойнее. Без эйфории. И ближе ко мне.
 - Я всегда буду рядом с тобой.
 - Не тычь от плеча, если можно - от локтя. И осторожнее.
 - Я осторожна.
 Сверк клинка. Крик, кровь.
 Смерть.
 - Хорошо, Цири.
 - Я хочу увидеть небо.
 - Я очень тебя люблю.
 - Я тебя тоже.
 - Осторожнее. Уже близко.
 Вспышка  клинков. Вой. Они шли, догоняя стекающую по ступеням кровь.  Шли
bmhg, все время вниз, по лестнице замка Стигга.
 Нападающий  поскользнулся на окровавленных ступенях, упал  им  под  ноги,
завопил, умоляя смилостивиться, обеими руками прикрывал голову. Они прошли
мимо, не глядя.
 До самой третьей площадки никто не решился преградить им путь.
 -  Луки!  -  орал снизу Стефан Скеллен. - Хватайте арбалеты!  Бореас  Мун
должен был принести арбалеты! Где он?
 Бореас  Мун - о чем Филин знать не мог - был уже весьма далеко. Он мчался
прямо  на восток, прижав лоб к конской гриве, выжимая из коня все, что  он
мог дать.
 Из остальных посланных за луками и арбалетами вернулся только один.
 У  отважившегося  стрелять дрожали руки и слезились  от  фисштеха  глаза.
Первый бельт едва скребнул балюстраду. Второй попал в ступени.
 - Выше! - надрывался Филин. - Поднимись выше, идиот! Стреляй вблизи!
 Арбалетчик   прикинулся,  будто  не  слышит.  Скеллен  грязно  выругался,
выдернул  у  него из рук арбалет, прыгнул на лестницу, опустился  на  одно
колено  и  прицелился.  Геральт быстро заслонил  собою  Цири.  Но  девушка
мгновенно вывернулась из-за него, а когда щелкнула тетива, она уже  стояла
в  позиции. Вывернула меч в верхнюю кварту, отразила бельт с такой  силой,
что он долго вертелся, прежде чем упасть.
 -  Очень  хорошо,  - буркнул Геральт. - Очень хорошо, Цири,  девочка.  Но
если ты еще раз сделаешь подобное, я выпорю тебя.
 Скеллен бросил арбалет. И вдруг понял, что остался один.
 Все  его  люди, сбившиеся в кучу, были в самом низу. Ни один  не  решался
ступить  на  лестницу. Их было вроде бы поменьше, опять несколько  человек
куда-то побежали. Не иначе как за арбалетами.
 А  ведьмак  и  ведьмачка спокойно, не убыстряя и не  замедляя  шага,  шли
вниз,  вниз по залитым кровью ступеням лестницы замка Стигга. Рядом, плечо
к плечу, гипнотизируя и обманывая противника быстрыми движениями клинков.
 Скеллен  попятился. И пятиться не переставал. До самого низа.  Оказавшись
среди   своих  и  увидев,  что  отступление  продолжается,  он   бессильно
выругался.
 -  Парни! - крикнул он, а голос сфальшивил и надломился. - Смелее! Вперед
на них! Разом! Вперед, смелее! За мной!
 -  Идьте  сами,  - проворчал кто-то, поднося к носу ладонь  с  фисштехом.
Филин ударом кулака запорошил ему наркотиком лицо, руки и грудь кафтана.
 Ведьмак и ведьмачка спустились со второй площадки.
 -  Когда  они окажутся внизу, - зарычал Филин, - их можно будет окружить.
Смело, парни! За оружие!
 Геральт  глянул  на Цири. И чуть не взвыл от ярости, увидев  в  ее  серых
волосах  беленькие, блестящие серебром прядки. И тут же взял себя в  руки.
Сейчас не время было злиться.
 - Осторожнее, - сказал он глухо. - Ближе ко мне.
 - Я всегда буду рядом с тобой.
 - Внизу будет жарко.
 - Знаю. Но мы - вместе.
 - Мы вместе.
 -  Я  с  вами, - сказала Йеннифэр, спускаясь следом за ними по  ступеням,
красным и скользким от крови.
 - Держаться! Держаться! - ревел Филин.
 Некоторые  из тех, что бегали за арбалетами, возвращались. Без арбалетов.
И очень напуганные.
 Из  всех  трех  ведущих  к лестнице коридоров донесся  грохот  выбиваемых
бердышами дверей, звон железа и топот тяжелых шагов. И неожиданно из  всех
трех  коридоров  вывалились солдаты в черных шлемах,  латах  и  плащах  со
знаком  серебряной саламандры. Услышав громкие и грозные окрики,  наемники
Скеллена со звоном побросали на пол оружие. В менее решительных нацелились
арбалеты,  острия  глевий  и рогатины, их поторопили  еще  более  грозными
криками. Теперь послушались все, поскольку стало ясно, что черные  солдаты
прямо-таки сгорают от желания кого-нибудь прикончить и только ждут повода.
Филин стоял у колонны, скрестив руки на груди.
 -  Чудотворная  помощь? - проворчала Цири. Геральт  отрицательно  помотал
головой. Арбалеты и копья нацелились и в них.
 - Gideddyvan vort!
 Сопротивляться  было  бессмысленно. От черных солдат  было  черно  внизу,
qknbmn  от скопища муравьев, а Геральт и Цири слишком устали. Но мечей  не
бросили.  Аккуратно  положили на ступени. Потом сели.  Геральт  чувствовал
теплое плечо Цири, слышал ее дыхание.
 Сверху,   обходя   трупы   и  лужи  крови,  показывая   черным   солдатам
невооруженные  руки,  шла  Йеннифэр. Тяжело  уселась  рядом,  на  ступени.
Геральт почувствовал тепло и другим плечом. "Жаль, - подумал он, - что так
не может быть всегда".
 И знал, что не может.
 Людей  Филина связывали и выводили по одному. Черных солдат  в  плащах  с
саламандрами  становилось  все  больше.  Неожиданно  среди  них  появились
высокие  рангом  офицеры, которых легко было узнать по  белым  султанам  и
серебряной  окантовке  лат.  И по уважению, с которым  расступались  перед
ними.
 Перед  одним  из  офицеров,  шлем которого был  особенно  богато  украшен
серебром, расступались с исключительным почтением. Даже с поклонами.
 Именно  он остановился перед застывшим у колонны Скелленом. Филин  -  это
было  видно даже в мерцающем свете лучин и догорающих в железных  корзинах
картин - побледнел, стал белым как бумага.
 -  Стефан  Скеллен, - громко проговорил офицер звучным,  зазвеневшим  под
сводами холла голосом. - Пойдешь под суд. Будешь наказан за предательство.
 Филина  вывели,  но  рук,  как  его  подчиненным,  не  связывали.  Офицер
обернулся.  От  гобелена  наверху  оторвалась  пылающая  тряпка  и  упала,
вращаясь  огромной огненной птицей. Свет загорелся на серебряной окантовке
лат, на прикрывающих половины щек заслонах шлема, выполненных - как у всех
Черных Солдат - в форме жуткой зубастой челюсти.
 "Пришел  наш  черед",  - подумал Геральт и не ошибся.  Офицер  глядел  на
Цири, а его глаза сверкали в прорезях забрала, замечая и регистрируя  все.
Ее  бледность.  Шрам  на  щеке. Кровь на рукаве и руке.  Белые  струйки  в
волосах. Потом нильфгаардец перевел взгляд на ведьмака.
 -  Вильгефорц?  - спросил он своим звучным голосом. Геральт  отрицательно
покачал головой.
 - Кагыр аэп Кеаллах?
 Опять отрицательное движение головы.
 -  Бойня, - сказал офицер, глядя на лестницу. - Кровавая бойня. Ну что ж,
кто с мечом пришел... Кроме того, ты облегчил задачу палачу. Далекий же ты
проделал путь, ведьмак.
 Геральт  не  ответил.  Цири громко хлюпнула носом и  вытерла  его  кистью
руки. Йеннифэр неодобрительно глянула на нее. Нильфгаардец заметил и  это.
Усмехнулся.
 -  Далекий  же  ты  проделал путь, - повторил он. - Явился  сюда  с  края
света.  За  ней  и  ради  нее. И уже хотя бы за это  ты  что-то  заслужил.
Господин де Ридо!
 - Слушаюсь, ваше императорское величество.
 Ведьмак не удивился.
 -  Найдите  отдельную  комнату, в которой  я  смогу  без  помех  спокойно
поговорить  с  господином Геральтом из Ривии. А пока мы будем  беседовать,
прошу обеспечить все удобства и услуги обеим дамам. Разумеется, под чуткой
и неусыпной охраной.
 - Слушаюсь, ваше императорское величество.
 -   Господин  Геральт,  соблаговолите  пройти  со  мной.  Ведьмак  встал.
Взглянул  на Йеннифэр и Цири, чтобы успокоить их, предостеречь  от  каких-
нибудь  глупостей.  Но  в  этом не было нужны.  Обе  чудовищно  устали.  И
смирились с судьбой.
 -  Далекий же ты проделал путь, - в третий раз сказал, снимая шлем, Эмгыр
вар  Эмрейс  Аддан ын Карн аэп Морвудд, Белое Пламя, Пляшущее на  Курганах
Врагов.
 -  Не  думаю,  -  спокойно ответил Геральт, - что короче был  твой  путь,
Дани.
 -  Ты  узнал  меня,  -  улыбнулся  император.  -  А  ведь,  казалось  бы,
отсутствие бороды и характер поведения совершенно изменили меня. Из тех, с
кем мы раньше встречались в Цинтре, многие потом побывали в Нильфгаарде  и
видели меня на аудиенциях. И никто не узнал. А ты видел всего один раз,  к
тому же шестнадцать лет назад. Неужто я так врезался тебе в память?
 -  Я  не  узнал бы, ты действительно очень изменился. Я просто догадался.
Уже  некоторое время тому назад, не без посторонней помощи и  подсказки  я
dnc`d`kq,  какую роль сыграл инцест в семье Цири. В ее крови. В  одном  из
кошмарных  снов  мне приснился инцест самый страшный, самый отвратительный
из возможных. И, пожалуйста, вот он ты, собственной персоной.
 -  Ты  едва  держишься на ногах, - холодно сказал Эмгыр. - А  через  силу
выдавливаемые дерзости заставляют тебя качаться еще сильнее. Можешь  сесть
в   присутствии  императора.  Этой  привилегией  ты  будешь   пользоваться
пожизненно.
 Геральт  с  облегчением сел. Эмгыр продолжал стоять,  опершись  о  резной
шкаф.
 -  Ты  спас  жизнь моей дочери, - сказал он. - Несколько  раз.  Благодарю
тебя за это. От своего собственного имени и от имени потомков.
 - Ты меня обезоруживаешь.
 -  Цирилла, - Эмгыр не отреагировал на колкость, - поедет в Нильфгаард. В
соответствующее  время  она станет женой императора.  Точно  так  же,  как
становились и становятся королевами десятки девочек. То есть почти не зная
своего  супруга.  Зачастую - не составив о нем достаточно хорошего  мнения
после  первой встречи. Часто - разочаровавшись первыми днями  и...  ночами
супружества. Цирилла будет не первая.
 Геральт воздержался от комментариев.
 -  Цирилла,  - продолжал император, - будет счастлива, как и  большинство
королев, о которых я говорил. Это придет со временем. Любовь, которой я от
нее  вовсе  не требую, Цирилла перенесет на сына, которого она мне  родит.
Эрцгерцога,  а  впоследствии императора. Императора, который  родит  сына.
Сына, который станет владыкой мира и спасет мир от уничтожения. Так гласит
пророчество, точное содержание которого знаю только я.
 -  Разумеется,  -  снова  заговорил Белое Пламя,  -  Цирилла  никогда  не
узнает, кто я. Эта тайна умрет. Вместе с теми, кто ее знает.
 - Ясно, - кивнул Геральт. - Ясно даже и ежу. О, пардон!
 -  Ты  не можешь не видеть, - проговорил после некоторого молчания Эмгыр,
-  десницы  Предназначения, стоящего за всем этим.  За  твоими  действиями
тоже. С самого начала.
 -  Во  всем  этом  я вижу скорее руку Вильгефорца. Ведь именно  он  тогда
направил  тебя в Цинтру, правда? Когда ты еще был Заколдованным Йожем.  Он
сделал так, что Паветта...
 -  Ты блуждаешь в тумане, - резко прервал Эмгыр, забрасывая на плечо плащ
с  саламандрой. - Ты ничего не знаешь и знать не должен. Я пригласил  тебя
не  для  того, чтобы рассказать историю своей жизни. И не для того,  чтобы
перед  тобой оправдываться. Единственное, что ты заслужил, это  заверение,
что  с  девушкой  не случится ничего скверного. Перед  тобой  у  меня  нет
никаких долгов и обязательств, ведьмак. Никаких.
 -  Есть!  -  Геральт  прервал  так же резко.  -  Ты  нарушил  заключенное
соглашение.  Не выполнил данное тобою слово. Солгал. Это долги,  Дани.  Ты
нарушил  клятву,  будучи князем, и у тебя есть долг как  у  императора.  С
императорскими процентами. За десять лет!
 - Только-то и всего?
 -  Только-то и всего. Потому что лишь столько мне полагается, не  больше.
Но  и  не  меньше! Я должен был явиться за ребенком, когда ему  исполнится
шесть  лет.  Ты не стал ждать обещанного срока. Ты надумал украсть  его  у
меня  прежде, чем наступит срок. Однако Предназначение, о котором  ты  все
время  толкуешь, посмеялось над тобой. Все следующие десять лет ты пытался
с  ним  бороться.  Сейчас ты ее получил, получил Цири,  собственную  дочь,
которую  некогда  по-сволочному и подло лишил родных и  с  которой  теперь
собираешься   по-сволочному  и  подло  наплодить   детей,   не   убоявшись
кровосмешения. Не требуя от нее любви. Между нами говоря. Дани, я не знаю,
как ты сможешь глядеть ей в глаза.
 -  Цель оправдывает средства, - глухо сказал Эмгыр. - То, что я делаю,  я
делаю ради потомков. Ради спасения мира.
 -  Если миру предстоит уцелеть таким образом, - поднял голову ведьмак,  -
то  пусть  лучше этот мир сгинет. Поверь мне, Дани, лучше будет, чтобы  он
сгинул.
 -  Ты  сильно  побледнел, - сказал почти мягко Эмгыр  вар  Эмрейс.  -  Не
нервничай так, а то, чего доброго, грохнешься в обморок.
 Он  отошел  от  шкафа,  отодвинул  стул, сел.  У  ведьмака  действительно
кружилась голова.
 -  Обернуться  Железным Йожем, - начал спокойно и тихо император,  -  был
edhmqrbemm{i  способ принудить моего отца сотрудничать с узурпатором.  Все
происходило после переворота. Отца - низложенного императора -  арестовали
и  пытали. Однако он не позволил себя сломить. Тогда испробовали другой ме
тод:  на  глазах отца нанятый узурпатором чародей обратил меня  в  чудище.
Чародей немного добавил по собственной инициативе. А именно - юмора. Эмгыр
-  на  нашем языке значит "Еж", или, как ты меня называешь, - "Йож". Отец,
как  я  сказал,  не дал себя сломить, и его убили. А меня под  насмешки  и
хохот  выпустили в лес и натравили собак. Жизнь я сохранил, меня не  очень
активно  преследовали, поскольку не знали, что чародей работу спортачил  и
по  ночам  ко  мне  возвращался человеческий  облик.  К  счастью,  я  знал
нескольких  человек, в преданности которых мог быть  уверен.  А  было  мне
тогда, к твоему сведению, тринадцать лет.
 Из  страны  мне пришлось бежать. А то, что освобождения от чар  мне  надо
было  искать  на Севере, за Марнадальскими Ступенями, вычитал  по  звездам
один  чуточку  спятивший  астролог по имени Ксартисиус.  Потом,  уже  став
императором,  я  подарил  ему за это башню и  оборудование.  До  того  ему
приходилось работать на взятом напрокат инструментарии.
 О  том,  что  случилось в Цинтре, ты знаешь сам, нечего  напрасно  терять
время,  чтобы углубляться в эти дела. Однако я не согласен с  тем,  что  к
этому как-то причастен Вильгефорц. Во-первых, я тогда его еще не знал, во-
вторых, я питал сильную антипатию к магикам. Впрочем, не люблю их  до  сих
пор.  Да, чуть было не упустил: обретя престол, я отыскал того волшебника,
который лизал зад императору и истязал меня на глазах отца. Я тоже проявил
чувство  юмора. Магика звали Браатенс, а на нашем языке это  звучит  почти
как "жареный".
 Однако  достаточно  воспоминаний, возвратимся к  делу.  Вильгефорц  тайно
навестил меня в Цинтре вскоре после рождения Цири. Назвался агентом людей,
которые  в  Нильфгаарде  были  мне  по-прежнему  верны  и  скрывались   от
узурпатора. Он предложил помощь и вскоре доказал, что помочь действительно
может.  Когда,  все  еще не очень ему доверяя, я спросил,  почему  он  это
делает,  он  откровенно сказал, что рассчитывает на благодарность.  На  ми
лость,   привилегии  и  власть,  которыми  одарит  его  великий  император
Нильфгаарда. То есть я, могущественный владыка, подчинивший себе  половину
мира,  человек, потомок которого станет властелином мира. Рядом  с  такими
великими  владыками,  заявил он не смущаясь, он и  сам  надеется  взлететь
высоко. Тут он достал перевязанные змеиной кожей свитки и предложил  моему
вниманию их содержание.
 Таким  образом  я  познакомился с предсказанием. Узнал о  судьбе  мира  и
вселенной.  Узнал,  что  должен сделать,  и  пришел  к  выводу,  что  цель
оправдывает и венчает средства.
 - Ну конечно.
 -  Тем временем в Нильфгаарде, - Эмгыр пропустил иронию мимо ушей, -  мои
дела  шли все лучше. Мои сторонники обретали все большее влияние; наконец,
поддержанные группой линейных офицеров и кадетским корпусом, они  решились
на  государственный переворот. Однако для этого был необходим я.  Законный
наследник  престола и короны империи, истинный Эмрейс  -  кровь  от  крови
Эмрейсов, собственной персоной, мне предстояло стать чем-то вроде  знамени
революции. Между нами говоря, многие революционеры питали надежду  на  то,
что ничем сверх того я не буду. Те из них, которые еще живы, до сих пор не
перестают об этом сожалеть.
 Но,   как   было  сказано,  оставим  отступления.  Мне  необходимо   было
возвратиться  домой.  Пришла пора Дани - лжепринцу  из  мехта  и  липовому
цинтрийскому  герцогу  - напомнить о своих правах на  трон.  Однако  я  не
забывал  о предсказании. Вернуться надо было обязательно вместе с Цири.  А
меж тем Калантэ внимательно, очень внимательно следила за моими руками.
 - Она никогда тебе не доверяла.
 -  Знаю.  Думаю, что-то знала о той ворожбе. И сделала бы все, чтобы  мне
помешать,  а в Цинтре я был в ее власти. Значит, необходимо было вернуться
в Нильфгаард, но так, чтобы никто не догадался, что я - Дани, а Цири - моя
дочь. Развязку подсказал Вильгефорц: Дани, Паветте и их ребенку предстояло
умереть. Сгинуть без следа.
 - При организованном вами кораблекрушении.
 -  Именно.  При  переходе  из  Скеллиге в Цинтру  Вильгефорц  намеревался
втянуть корабль магическим насосом, когда тот будет проплывать над Бездной
Седны.  Я,  Паветта  и  Цири  должны  были  предварительно  запереться   в
qoevh`k|mn защищенной каюте и выжить. А экипаж...
 -  Выжить был не должен, - докончил ведьмак. - Так начался твой  путь  по
трупам.
 Эмгыр  вар Эмрейс некоторое время молчал. Наконец заговорил, и голос  его
звучал сухо:
 -  Он  начался  раньше. К сожалению. В тот момент, когда  оказалось,  что
Цири на борту нет.
 Геральт поднял брови.
 -  К сожалению, - лицо императора ничего не выражало, - в своих планах  я
недооценил  Паветту.  Эта  малохольная девица с вечно  опущенными  глазами
разгадала меня и мои намерения. Перед тем как подняли якорь, она  отослала
ребенка  на сушу. Меня охватило бешенство. Ее тоже. У нее начался  приступ
истерии.  Во  время разразившегося скандала она свалилась за борт.  Прежде
чем я успел прыгнуть за ней, Вильгефорц втянул корабль своим всасывателем.
Я ударился обо что-то головой и потерял сознание. Выжил чудом, запутавшись
в линях. Очнулся весь в бинтах. У меня была сломана рука...
 -  Интересно,  - холодно спросил ведьмак, - как чувствует  себя  человек,
прикончивший собственную жену?
 -  Паршиво,  -  немедленно ответил Эмгыр. - Я чувствовал и чувствую  себя
паршиво и чертовски отвратительно. И тут ничего не меняет тот факт, что  я
ее  никогда не любил. Цель оправдывает средства. Однако я искренне сожалею
о ее смерти. Я этого не хотел и не планировал. Паветта погибла случайно.
 -  Лжешь,  -  сухо  сказал Геральт, - а императорам  лгать  не  пристало.
Паветту  нельзя было оставлять в живых. Она бы тебя разоблачила. И никогда
б не допустила того, что ты намеревался сделать с Цири.
 -  Она  жила  бы...  -  возразил  Эмгыр,  -  где-нибудь...  далеко.  Есть
достаточно замков... Хотя бы Дарн Рован... Я не смог бы ее убить.
 - Даже ради цели, которая оправдывает средства?
 -   Всегда,  -  император  потер  лицо,  -  можно  найти  какое-то  менее
драматическое средство. Их множество.
 - Не всегда, - сказал ведьмак, глядя ему в лицо. Эмгыр отвел глаза.
 -  Именно  это я имел в виду, - кивнул Геральт. - Закончи рассказ.  Время
уходит.
 -  Калантэ стерегла малышку как зеницу ока. О том, чтобы ее похитить, я и
думать не мог. Мои отношения с Вильгефорцем сильно охладели, другие магики
все  еще  вызывали  у меня антипатию... Но военные и аристократия  активно
подталкивали меня к войне и нападению на Цинтру. Клялись, что этого жаждет
народ,  что  народу требуется жизненное пространство, что  следование  vox
populi28  будет чем-то вроде императорского испытания. Я решил убить  двух
зайцев  одной стрелой. Одним махом заполучить и Цинтру, и Цири.  Остальное
ты знаешь.
 -  Знаю, - кивнул Геральт. - Благодарю за беседу. Дани. Но дольше  тянуть
невозможно.  Я очень устал. Я нагляделся на смерть друзей, которые  пришли
сюда со мной с края света. Они шли, чтобы спасти твою дочь. Они ее даже не
знали. Кроме Кагыра, никто не знал Цири. Но они пошли, чтобы спасти.  Пото
му что были в них порядочность и благородство. И что? Они нашли смерть.  Я
считаю,  что это несправедливо. И если хочешь знать, не согласен  с  этим.
Потому  что  плевал я на такую историю, когда порядочные люди  умирают,  а
паршивцы  продолжают жить и творить свое гнусное дело. У меня  больше  нет
сил, император. Зови людей.
 - Ведьмак...
 -  Тайна  должна умереть вместе с теми, кто ее знает. Твои слова. Другого
выхода  у тебя нет. Неправда, будто у тебя их множество. Я убегу из  любой
тюрьмы.  Отберу у тебя Цири. Нет такой цены, какую я не заплачу, чтобы  ее
отнять. Ты прекрасно знаешь.
 - Прекрасно знаю.
 - Йеннифэр ты можешь позволить жить. Она тайны не знает.
 -  Она,  -  серьезно  сказал Эмгыр, - заплатит любую цену,  чтобы  спасти
Цири. И отомстить за твою смерть.
 -  Факт, - кивнул Геральт. - Действительно, я забыл, как сильно она любит
Цири. Ты прав, Дани. Ну что же, от Предназначения не убежишь. Есть у  меня
просьба.
 - Слушаю.
 - Позволь мне с ними проститься. Потом - я в твоем распоряжении.
 Эмгыр подошел к окну, уставился на вершины гор.
 - Не могу тебе отказать. Но...
 -  Не  бойся.  Я  не скажу Цири ничего. Я нанес бы ей смертельную  обиду,
сказав,  кто  ты. А я не в силах ее обижать. Эмгыр долго молчал,  все  еще
глядя в окно.
 -  Может,  и  есть у меня перед тобой какой-то долг, - повернулся  он.  -
Послушай,  что  я  предложу тебе в порядке оплаты.  Давно-давно,  в  очень
давние  времена,  когда  у людей еще были честь, гордость  и  постоянство,
когда они ценили свое слово, а боялись исключительно бесчестья, случалось,
что осужденный на смерть человек, чтобы избежать позорящей его руки палача
или  наемного убийцы, ступал в ванну с горячей водой и вскрывал себе вены.
Можно ли...
 - Прикажи наполнить ванну.
 -  Можно  ли  рассчитывать на то, - спокойно продолжил император,  -  что
Йеннифэр пожелает сопровождать тебя в таком купанье?
 -  Я  почти  уверен.  Но все же спросить не помешает. Йеннифэр  -  натура
довольно бунтарская.
 - Знаю.
 
 Йеннифэр согласилась сразу.
 -  Круг  замкнулся, - добавила она, глядя на кисти рук. -  Змей  Уроборос
вонзил зубы в собственный хвост.
 
 -  Я не понимаю! - Цири зафыркала, как разозленная кошка. - Я не понимаю,
зачем я должна с ним идти? Куда? Почему?
 -   Доченька,   -  мягко  сказала  Йеннифэр.  -  Таково,  девочка,   твое
Предназначение. Пойми, иначе просто не может быть.
 - А вы?
 -  У нас, - Йеннифэр взглянула на Геральта, - иное Предназначение. Просто
так должно быть. Иди сюда, доченька. Обними меня покрепче.
 -  Они  хотят вас убить, верно? Я не согласна! Я едва отыскала  вас!  Это
несправедливо!
 -  Поднявший  меч,  -  глухо проговорил Эмгыр вар Эмрейс,  -  от  меча  и
погибнет. Они сражались со мной и проиграли. Но проиграли достойно.
 Цири  тремя шагами оказалась рядом с ним, а Геральт молча втянул  воздух.
Услышал вздох Йеннифэр. "Хрен тебя побери, - подумал он, - ведь это же все
видят! Ведь все его черное воинство видит то, что скрыть невозможно! Та же
осанка, те же горящие глаза, тот же изгиб губ. Так же скрещенные на  груди
руки. К счастью, к великому счастью, пепельные волосы она унаследовала  от
матери. Но все равно, стоит приглядеться и сразу видно, чья это кровь..."
 -  Так  ты... - сказала Цири, испепеляя Эмгыра огненным взглядом.  -  Ты,
значит, выиграл? И считаешь, что выиграл достойно?
 Эмгыр  вар Эмрейс не ответил. Только удовлетворенно усмехнулся, глядя  на
девушку. Цири стиснула зубы.
 -  Столько людей погибло. Столько людей погибло из-за тебя. Они проиграли
достойно?  Их смерть - достойна? Только зверь может так думать.  Из  меня,
хоть  я видела смерть вблизи, рядом, тебе сделать зверя не удалось.  И  не
удастся.
 Он не ответил. Смотрел на нее, казалось, поедая ее взглядом.
 -  Я  знаю, - прошипела она, - что ты удумал. Что хочешь со мной сделать.
И  скажу  тебе  сейчас, сразу, здесь: я не позволю к себе прикоснуться.  А
если меня... Если меня... То я убью тебя. Даже связанная. Когда ты уснешь,
я перегрызу тебе глотку.
 Император быстрым жестом успокоил нарастающее среди офицеров ворчание.
 -  Будет  то, - процедил он, не спуская с Цири глаз, - что предназначено.
Попрощайся с друзьями, Цирилла Фиона Элен Рианнон.
 Цири  взглянула  на  ведьмака.  Геральт ответил  отрицательным  движением
головы. Девушка вздохнула.
 Они  с  Йеннифэр  обнялись  и  долго  шептались.  Потом  Цири  подошла  к
Геральту.
 - Жаль, - тихо сказала она. - Все обещало быть лучше.
 - Гораздо лучше, - подтвердил он. Они обнялись.
 - Будь мужественной.
 -  Он меня не получит, - шепнула она. - Не бойся. Я сбегу от него. Я знаю
способы...
 - Ты не должна его убивать. Запомни, Цири. Не должна.
 -  Не  бойся.  Я  и не думала убивать. Знаешь, Геральт, я уже  достаточно
наубивала. Слишком много этого было.
 - Слишком. Прощай, ведьмачка.
 - Прощай, ведьмак.
 - Только не вздумай реветь.
 - Тебе легко говорить.
 
 Эмгыр  вар Эмрейс, император Нильфгаарда, сопровождал Йеннифэр и Геральта
до  самой  ванны,  почти  до  обрамления  огромного  мраморного  бассейна,
заполненного ароматной парящей водой.
 -  Прощайте,  -  сказал  он. - Торопиться не обязательно.  Я  уезжаю,  но
оставляю здесь людей, которых проинструктирую и отдам нужные распоряжения.
Когда вы будете готовы, крикнете, и лейтенант подаст вам нож. Но повторяю,
торопиться не обязательно.
 -  Мы  должным  образом оцениваем оказанную милость, -  серьезно  кивнула
Йеннифэр. - Ваше императорское величество?
 - Слушаю.
 -  Прошу  по  возможности не обижать мою дочку. Не хотелось  бы  умирать,
зная, что она плачет.
 Эмгыр  молчал  долго.  Очень долго. Прислонившись к  дверному  косяку.  И
отвернувшись.
 -  Госпожа  Йеннифэр,  - проговорил он наконец, и лицо  у  него  было  на
удивление странное. - Будьте уверены, я не обижу вашей и ведьмака Геральта
дочери. Я топтал трупы друзей и плясал на курганах врагов. И думал, что  в
силах  сделать  все. Но то, в чем меня подозревают, я  просто  сделать  не
могу. Теперь я это знаю. И благодарю вас обоих. Прощайте.
 Он вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Геральт вздохнул.
 -  Разденемся?  - Он взглянул на парящий бассейн. - Правда,  не  очень-то
меня радует мысль, что нас выволокут отсюда в виде голых трупов...
 -  А  мне,  представь,  без  разницы, какой меня  выволокут.  -  Йеннифэр
скинула  туфли и быстро расстегнула платье. - Даже если это мое  последнее
купание, я не намерена бултыхаться в воде одетой.
 Она  стянула рубашку через голову и вошла в бассейн, энергично расплескав
воду.
 - Ну, Геральт. Что стоишь как вкопанный?
 - Я забыл, насколько ты прекрасна.
 -  Быстро  же  ты  забываешь. А ну, лезь в воду. Как только  он  оказался
рядом,  она  тут же закинула ему руки на шею. Он поцеловал  ее,  гладя  ее
талию над водой и под водой.
 - А это, - спросил он порядка ради, - подходящее время?
 -  Для этого, - замурлыкала она, погружая в воду одну руку и касаясь его,
-  любое  время  подходящее. Эмгыр дважды повторил, что нам торопиться  не
обязательно. Как ты предпочел бы провести отпущенные нам последние минуты?
В стенаниях и плаче? Недостойно. В расчетах с совестью? Банально и глупо.
 - Не об этом я.
 - Так о чем же?
 -  Если  вода  остынет, - проворчал он, лаская ее груди, - разрезы  будут
болезненными.
 -  За  удовольствие, - Йеннифэр погрузила другую руку, - стоит  заплатить
болью. Ты боишься боли?
 - Нет.
 -  Я  тоже  нет.  Сядь на край бассейна. Я люблю тебя, но,  черт  побери,
нырять не хочу.
 -  О-хо-хо,  - сказала Йеннифэр, откидывая голову так, что ее влажные  от
пара  волосы расплылись по бордюру маленькими черными змейками. -  О-хохо-
хохошеньки...
 
 - Я люблю тебя, Йеннифэр.
 - Я люблю тебя, Геральт.
 - Пора. Кликнем их?
 - Кликнем.
 Они  кликнули.  Сначала кликнул ведьмак, потом кликнула Йеннифэр.  Потом,
не дождавшись ответа, кликнули вместе:
 - Ну-у-у-у! Мы готовы! Давайте нож! Э-э-эй! Черт побери! Вода же стынет!
 -  Ну так вылазьте из нее, - сказала Цири, заглядывая в ванную. - Они все
sxkh.
 - Что-о-о?
 -  Я же сказала: ушли. Кроме нас троих, тут нет ни живой души. Оденьтесь.
Голышом вы выглядите ужасно смешно.
 
 Когда  они  одевались, у них начали дрожать руки. У обоих.  С  величайшим
трудом они управлялись с пряжками, застежками и пуговицами. Цири болтала.
 -  Уехали.  Просто взяли и уехали. Все, сколько их было.  Забрали  отсюда
все, уселись на лошадей и уехали. Аж пыль столбом.
 - И никого не оставили?
 - Никогошеньки.
 - Непонятно, - шепнул Геральт. - Это непонятно.
 - Может, случилось что? - откашлялась Йеннифэр.
 - Нет, - быстро ответила Цири. - Ничего.
 Она лгала.
 
 Вначале  она  держала фасон. Выпрямившись, гордо подняв голову  и  сделав
каменное  лицо,  она оттолкнула затянутые в перчатки руки черных  рыцарей,
смело  и вызывающе взглянула на ужасающие забрала и нащечные прикрытия  их
шлемов.  Больше они к ней не прикасались. К тому же их удерживало ворчание
офицера, плечистого парняги с серебряными галунами на латах и белым  султа
ном из перьев цапли.
 Она  направилась  к  выходу, эскортируемая с обеих сторон.  Гордо  подняв
голову. Гудели тяжелые сапоги, позвякивали кольчуги, звенело оружие.
 Сделав  несколько  шагов,  она  обернулась  в  первый  раз.  Сделав   еще
несколько  - второй. "Ведь я их уже никогда, никогда не увижу, - ужасающим
и  холодным  светом забилась у нее под темечком мысль. - Ни  Геральта,  ни
Йеннифэр. Никогда".
 Осознание  этого  мгновенно, одним махом стерло маску притворной  отваги.
Лицо  у  нее сморщилось и искривилось, глаза наполнились слезами, из  носа
потекло. Она боролась изо всех сил, но впустую. Поток слез прорвал запруду
притворства.
 Нильфгаардцы  с  саламандрами на плечах глядели на  нее  молча.  Молча  и
изумленно. Некоторые видели ее на окровавленных ступенях, все -  во  время
разговора  с императором. Ведьмачку с мечом, непобедимую ведьмачку,  смело
глядящую   в   глаза   самому  императору.  И  теперь   удивлялись,   видя
всхлипывающего и плачущего ребенка.
 Она  понимала  это.  Их взгляды жгли ее огнем, кололи  как  шпильки.  Она
боролась,  но  безуспешно. Чем сильнее сдерживалась,  тем  сильнее  лились
слезы.
 Она  замедлила  шаг,  потом  остановилась.  Эскорт  тоже.  Но  только  на
мгновение. Выполняя ворчливую команду офицера, кто-то схватил ее железными
руками под мышки, за кисти. Цири, всхлипывая и глотая слезы, обернулась  в
последний  раз.  Потом ее потащили. Она не сопротивлялась. Но  всхлипывала
все громче, все отчаяннее.
 Остановил  их император Эмгыр вар Эмрейс, тот темноволосый человек,  лицо
которого пробуждало в ней странные, неясные воспоминания. Они отпустили ее
по его резкому приказу.
 Цири  хлюпнула  носом,  вытерла глаза рукавом.  Видя,  что  он  подходит,
сдержала  плач,  снова вскинула голову. Но сейчас -  она  понимала  -  все
выглядело просто смешно.
 Эмгыр  долго и молча глядел на нее. Подошел. Протянул руку. Цири,  всегда
в  ответ  на  такие  движения  механически пятившаяся,  сейчас,  к  своему
величайшему  изумлению,  не отреагировала. С еще  большим  изумлением  она
отметила,  что его прикосновение ей вовсе не отвратительно. Он прикоснулся
к  ее  волосам,  как бы пересчитывая беленькие как снег  прядки.  Коснулся
изуродованной  шрамом  щеки. Потом привлек к себе, гладил  по  голове,  по
спине.  И  она, сотрясаемая рыданиями, позволяла ему делать  это,  а  руки
держала неподвижно, словно пугало для воробьев.
 -  Удивительная  это  штука - Предназначение, -  услышала  она  шепот.  -
Прощай, дочка.
 
 - Как он сказал?
 Лицо Цири слегка искривилось.
 - Он сказал: va faill, luned. На Старшей Речи: "Прощай, девочка".
 - Знаю, - кивнула Йеннифэр. - И что потом?
 -  Потом...  Потом  он  отпустил меня, повернулся и ушел.  Приказал  всем
уйти.  И  все  ушли.  Проходили  мимо меня  совершенно  равнодушно,  топая
сапогами  и бренча латами и кольчугами так, что эхо шло по коридору.  Сели
на  лошадей и уехали, я слышала ржание и топот. Никогда в жизни  не  пойму
этого. Потому что, если задуматься...
 - Цири...
 - Что?
 - Не задумывайся.
 
 -  Замок  Стигга, - повторила Филиппа Эйльхарт, глядя сквозь  ресницы  на
Фрингилью  Виго.  Фрингилья  не покраснела. За  прошедшие  три  месяца  ей
удалось  составить магический крем, сужающий кровеносные сосуды. Благодаря
этому румянец не выступал на лице, даже если ей было невыразимо стыдно.
 -  Укрытие  Вильгефорца  было в замке Стигга, -  подтвердила  Ассирэ  вар
Анагыд,  - в Эббинге, над горным озером, название которого мой информатор,
простой солдат, не в состоянии был запомнить.
 - Вы сказали "было", - обратила внимание Францеска Финдабаир.
 -  Было,  -  подхватила Филиппа. - Потому что Вильгефорц  мертв,  дорогие
коллеги.  Он  и его сообщники, вся их шайка уже грызет землю.  Эту  услугу
оказал  нам  не  кто  иной, как наш хороший знакомый, ведьмак  Геральт  из
Ривии.  Которого мы недооценили. Ни одна из нас. В отношении которого  оши
бались. Все мы.
 Чародейки,  как  по  команде, взглянули на Фрингилью,  но  крем  и  верно
действовал  безотказно.  Ассирэ  вар Анагыд  вздохнула.  Филиппа  хлопнула
ладонью о стол.
 -  Хоть нас и оправдывает, - сказала она сухо, - завал занятий, связанных
с  войной  и  подготовкой  мирных  переговоров,  все  же  следует  считать
поражением Ложи тот факт, что в деле Вильгефорца нас опередили и выручили.
Больше такое не должно с нами случаться, милые дамы.
 Ложа  -  за  исключением  бледной как смерть Фрингильи  Виго  -  согласно
кивнула головами.
 - В данный момент, - заговорила Филиппа, - ведьмак Геральт находится где-
то  в  Эббинге.  Вместе с Йеннифэр и Цири, которых освободил.  Надо  будет
подумать, как их отыскать...
 -  А  замок?  -  прервала Сабрина Глевиссиг. - Ты ни  о  чем  не  забыла,
Филиппа?
 -  Нет,  не  забыла. Легенда, если таковая возникнет, должна  иметь  одну
правильную версию. Я хотела просить об этом именно тебя, Сабрина. Возьми с
собой Кейру и Трисс. Покончите с этим так, чтобы и следа не осталось.
 
 Гул  взрыва  был  слышен даже в Мехте. Свет - поскольку  все  происходило
ночью - виден даже в Метинне и Гесо. Серия вызванных взрывом тектонических
колебаний была ощутима еще дальше. На действительно далеких краях света.

_______________________________
1 командор (историч.).
2 Медленно, но верно (нем.).
3 Кто любит прекрасную женщину,
  тот стыдится всяческих злодеяний (нем.).
4 Святая Мария, Матерь Божия, молись за нас! (нем.)
5 высокородный господин рыцарь (нем.).
6 Чертовщина. Черная магия! Колдовство! (нем.)
7 вдохновение (devinatio, лат.).
8 Холк (или - хулк) - большой, обычно трехмачтовый торговый парусник.
9 Удачи, девочка! (фр.).
10 "У черной кошки" (фр.)
11 порядок прохождения битвы (фр.).
12  Бандера,  хоругвь  -  воинское  подразделение  всех  типов  кавалерии,
насчитывающее 100-200 человек; оно же - рота.
13 Алерион - геральдический орел без клюва и когтей.
14 выпускник, сдавший специальный экзамен на офицерское звание.
15 Хоругвь (здесь), пропор - флаг, флажок и т.д.
16  Оберштер  (оберстер)  - в прежних полках немецкой  и  польской  пехоты
полковник (в настоящее время - оберет).
17 защитные пластины. Могут быть и металлическими (нем. leder - кожа).
18 полукруглая полоска на груди геральдического орла либо алериона.
19 вскрытие брюшной полости (мед.).
20 небольшой султан на шлеме или военной шапке.
21 удаление селезенки (мед.).
22 Кончина, смерть (лат.).
23 рыцарь низшего класса, имеющий право пользоваться лишь частью дворянских
привилегий (средневековое, лат.).
24  большое знамя, укрепленное короткой стороной на поперечине  и  имеющее
вырез в свисающей стороне (gonfalone, ит.).
25 Здесь: дальше некуда (лат.).
26  участницы торжеств в честь богов, несущие на головах корзины с утварью
(греч.).
27 до конца (и так далее) (лат.).
28 глас народа (лат.).


 
                  КОНГРЕВ,  Эстелла,  она  же  Стелла,
                дочь   барона   Оттона  де   Конгрева,
                выданная  замуж за престарелого  графа
                Лиддерталя,  после кончины  оного  по-
                деловому  распорядилась  имуществом  и
                средствами,    приведя    имение     в
                благосостояние  немалое.  Пребывая   в
                большой  милости  у императоры  Эмгыра
                вар      Эмрейса     (см.),     весьма
                значительною особою при дворе была.  И
                хотя   должностей  не  имела  никаких,
                ведомо  было, что голос  и  мнение  ее
                император      с      почтением      и
                уважительностью воспринимать  изволил.
                Благодаря  сочувствию  и  расположению
                великому  к  юной императрице  Цирилле
                Фионе    (см.),   кою    ровно    дочь
                собственную   любила,   была   шуточно
                     именована.
                Пережив обоих, как императора,  так  и
                императрицу,   преставилась   в   1331
                годе,  а  преогромное ее  володение  в
                дальшем     наследовании     досталось
                родственникам   по   побочной    линии
                Лиддерталей,  Белыми  именуемым,   оно
                же,     людьми    малосерьезными     и
                шалопайными    будучи,    до     доски
                последней оное порастратили.
                                   Эффенбах и Тальбот.
                   Encyclopaedia Maxima Mundi. Том III
 
                                                                  ГЛАВА 10
 
 Подкравшийся к бивуаку человек, надо отдать ему должное, был ловок и  по-
лисьему  хитер.  Менял место быстро, а двигался так скрытно  и  тихо,  что
любой  дал бы застать себя врасплох. Любой - но не Бореас Мун. Бореас  Мун
обладал солидным опытом по вопросам .
 -  Вылезай, человек! - крикнул он, стараясь придать голосу уверенность  и
грубость. - Впустую все твои фокусы! Я тебя вижу. Вон ты где.
 Один  из больших камней, которыми был усыпан склон холма, дрогнул на фоне
звездного темно-синего неба. Пошевелился и принял форму человека.
 Бореас  покрутил  вертел с жарившимся на нем мясом,  потому  что  запахло
горелым.  Делая вид, будто небрежно опирается на локоть, положил  руку  на
держало лука.
 -  Невелик  мой  скарб.  - В нарочито спокойный  тон  он  вплел  шершавую
металлическую нить предостережения. - Не так уж много у меня пожитков.  Но
я к ним привязан. И буду защищать не на жизнь, а на смерть.
 -  Я не бандит, - глубоким голосом сказал мужчина, который подкрадывался,
маскируясь под менгир. - Я пилигрим.
 Пилигрим был высок и крепко сколочен, роста не меньше семи футов, а  если
б  его  взвесить,  то Бореас пошел бы на спор, что в качестве  противовеса
понадобилось  бы  не  меньше  десяти пудов. Пилигримский  посох  -  дубина
толщиной  с оглоблю - в его руке казался тросточкой. Бореаса Муна искренне
удивило,  каким  таким  чудом  этот огромный  бычок  ухитрился  так  ловко
подкрадываться.   И   немного   обеспокоило.   Его   лук   -   композитная
семидесятифунтовка, из которой он за полсотни шагов мог  уложить  лося,  -
показался ему вдруг маленькой и хрупкой детской игрушкой.
 - Я пилигрим, - повторил могучий мужчина. - У меня нет дурных...
 - А второй, - быстро прервал Бореас, - тоже пусть выйдет.
 -  Какой  вто...  - начал было пилигрим и осекся, видя, как  из  мрака  с
противоположной  стороны  бесшелестно,  словно  тень,  возникла   стройная
фигура.  На этот раз Бореас Мун ничуть не удивился. Второй мужчина  -  то,
как он двигался, выдало опытному следопыту мгновенно, - был эльфом. А дать
застать себя врасплох эльфу - не позорно.
 -  Прошу  прощения,  - сказал эльф странно неэльфьим, слегка  хрипловатым
голосом.  -  Я прятался от вас не с дурными намерениями, а от  страха.  Я,
пожалуй, повернул бы вертел.
 -  И верно, - сказал пилигрим, опираясь на посох и громко сопя. - Мясо на
этой стороне уже вполне...
 Бореас повернул вертел, вздохнул, кашлянул. Снова вздохнул.
 -  Соблаговолите  присесть, - решился он наконец. - И подождать.  Скотина
того  и  гляди допечется. Да, полагаю, плох тот, кто поскупится  покормить
странников на тракте.
 Жир с шипением потек в огонь, огонь взвился, стало светлее.
 На  пилигриме  был  фетровый  колпак с  широкими  полями,  тень  которого
довольно  успешно прикрывала лицо. Эльфу головной убор заменяла  чалма  из
цветного  материала, лица не скрывавшая. Увидев его при свете костра,  оба
вздрогнули.  И Бореас, и пилигрим. Но даже тихого вздоха не издали,  когда
увидели,  что  лицо  это,  некогда, вероятно, по-эльфьему  красивое,  было
обезображено чудовищным шрамом, пересекающим лоб, бровь, нос и щеку до  са
мого подбородка.
 Бореас Мун кашлянул, снова повернул вертел.
 -  Этот  запашок,  - отметил, а не спросил он, - привел  господ  к  моему
бивуаку? Или нет?
 -  Верно.  -  Пилигрим  покачал полями шляпы,  а  голос  у  него  немного
изменился.  -  Я  унюхал  жаркое издали. Однако  соблюл  осторожность.  На
костре, к которому я неосмотрительно приблизился два дня тому, поджаривали
женщину.
 -  Это  правда,  -  подтвердил эльф. - Я побывал там на  следующее  утро,
видел человеческие кости в пепле.
 -  На  следующее утро, - протяжно повторил его слова пилигрим,  а  Бореас
мог  бы  поспорить,  что  на его скрытом тенью лице  мелькнула  неприятная
усмешка. - И давно ты скрытно идешь по этому следу, уважаемый эльф?
 - Давно.
 - И что не позволяло тебе показаться?
 - Рассудок.
 -  Перевал  Эльскердег, - Бореас Мун повернул вертел и  прервал  неловкую
тишину, - место, действительно пользующееся не самой лучшей славой. Я тоже
видел  кости  в кострах, скелеты на кольях. Повешенных на деревьях.  Здесь
полным-полно диких жестоких культов. И существ, которые только и ждут, как
бы тебя сожрать. Кажется.
 -  Не  кажется, - поправил эльф, - а наверняка. И чем дальше в горы,  тем
хуже будет.
 -  Вашим  милостям тоже на восток дорога? За Эльскердег? В Зерриканию?  А
может, еще дальше, в Хакланд?
 Ни  пилигрим, ни эльф не ответили. Да Бореас в общем-то и не ждал ответа.
Во-первых, вопрос был бестактным. Во-вторых, глупым. С того места, где они
находились, идти можно было только на восток. Через Эльскердег. Туда, куда
направлялся и он.
 -  Жаркое  готово. - Бореас легким и не лишенным театральности  движением
раскрыл свой складной нож. - Прошу, господа. Не смущайтесь.
 У  пилигрима  был  охотничий нож, а у эльфа - кинжал, на  вид  отнюдь  не
кухонный. Но все три служившие явно для более серьезных дел лезвия сегодня
пошли  в  ход для вполне мирных действий - разделки мяса. Некоторое  время
слышны  были  только  работа  челюстей и шипение  отбрасываемых  в  уголья
обглоданных костей.
 Пилигрим удовлетворенно отрыгнул.
 -  Чудная зверушка, - сказал он, рассматривая лопатку, которую обглодал и
облизал  до  такой степени, что теперь она выглядела так,  будто  три  дня
пролежала в муравейнике. - На вкус - козел, но мягкое, как крольчатина. Не
припоминаю, чтобы когда-нибудь ел подобное.
 -  Это был скрекк, - сказал эльф, с хрустом разгрызая хрящи. - Я тоже  не
помню, чтобы когда-нибудь его ел.
 Бореас  тихо  кашлянул.  Едва  слышная  нотка  сарказма  в  голосе  эльфа
говорила:  он  знал,  что ел мясо огромной крысы  с  кровавыми  глазами  и
страшенными  зубищами, один только хвост был в три локтя длиной.  Следопыт
вовсе не охотился специально на гигантского грызуна, а застрелил в порядке
самообороны.  Однако решил его испечь. Он был человеком  рассудительным  и
практичным. Конечно, есть крысу, питающуюся на свалках и помойках,  он  бы
me стал. Но до перевала Эльскердег, до ближайшего способного продуцировать
отходы  сообщества  было  добрых  триста  миль.  Крыса,  или,  как  больше
нравилось  эльфу,  - скрекк, должна была быть чистой и  здоровой.  Она  не
контактировала с цивилизацией. Так что не могла ни замарать, ни заразить.
 Вскоре  последняя,  самая  маленькая, дочиста  обглоданная  и  высосанная
косточка  полетела  в костер. Луна выплыла над зубчатым  хребтом  Огненных
Гор.  От раздуваемого ветром костра сыпались искры, улетали в небо и гасли
среди мерцающих звезд.
 -  Ваши  милости, - рискнул задать очередной малотактичный вопрос  Бореас
Мун, - давно ль в пути? Здесь, на Пустошах? И давно ли, осмелюсь спросить,
оставили позади Врата Сольвейг?
 -  Давно,  недавно, - сказал пилигрим, - понятия относительные. Я  прошел
Врата на второй день после октябрьского полнолуния.
 - А я, - сказал эльф, - на шестой.
 -  М-да, - продолжал Бореас, ободренный реакцией. - Удивительно,  как  мы
там  не  сошлись,  ведь и я там в то время шел, вернее, ехал,  потому  как
тогда у меня еще была лошадь.
 Он  замолчал,  отбрасывая неприятные воспоминания,  связанные  с  потерей
лошади.  Он  был  уверен, что и его случайные собеседники  сталкивались  с
подобными приключениями. Передвигаясь все время пешком, они ни за  что  не
догнали бы его здесь, под Эльскердегом.
 -  Отсюда я делаю вывод, - продолжал он, - что ваши милости отправились в
путь уже после войны, после заключения цинтрийского мира. Мне, разумеется,
нет  до  этого никакого дела, но осмелюсь предположить, что вашим милостям
не по душе пришелся порядок и картина мира, созданного и установленного  в
Цинтре.
 Тишину,  довольно  надолго  повисшую  у  костра,  прервал  далекий   вой.
Вероятно, выл волк. Хотя в районах перевала Эльскердег никогда и ни в  чем
нельзя было быть уверенным до конца.
 -  Если  быть  откровенным,  -  неожиданно заговорил  эльф,  -  то  после
цинтрийских соглашений у меня не было оснований любить установленный мир и
его картину. Не говоря уж о порядке.
 -  В  моем случае, - сказал пилигрим, скрещивая на груди могучие руки,  -
все  было  аналогично.  Хотя убедился я в этом, как  бы  сказал  один  мой
знакомый, post factum.
 Тишина стояла долго. Умолкло даже то, что выло на перевале.
 -  Вначале,  -  начал пилигрим, хотя Бореас и эльф могли бы  побиться  об
заклад,   что  он  этого  не  сделает,  -  вначале  казалось,  что   после
цинтрийского  мира произойдут полезные изменения и установится  достаточно
сносный порядок. Если не для всех, то по крайней мере для меня...
 -  Короли,  - кашлянул Бореас, - съехались в Цинтру, если мне  память  не
изменяет, в апреле?
 -  Точно  второго апреля, - уточнил пилигрим. - Было, как  сейчас  помню,
новолуние.
 
 Вдоль  стен, пониже темных балок, поддерживающих галерейки, рядами висели
щиты,   украшенные   геральдическими  эмблемами  и  гербами   цинтрийского
дворянства.  С первого взгляда бросалась в глаза разница между несколькими
поблекшими  гербами старинных родов и гербами тех, кто получил  дворянство
уже в новые времена, в правление Дагорада и Калантэ. Те, что поновее, блис
тали  живыми, не потрескавшимися еще красками, на них не заметно было дыр,
проделанных древоточцами.
 Самые  же  роскошные  цвета были у добавленных  совсем  недавно  щитов  с
гербами  нильфгаардских  дворян, отмеченных  во  время  захвата  города  и
императорского правления.
 .
 ,  -
подумал шпион, сам удивляясь тривиальности своих мыслей.
 .
 Прошу,  -  махнул  рукой Кирус Энгелькинд Хеммельфарт, иерарх  Новиграда,
которого,  принимая  во  внимание его возраст  и  всеобщее  уважение,  per
acclamationem1 избрали председателем переговоров. - Прошу занимать места.
 Расселись,  отыскивая обозначенные табличками кресла за  круглым  столом.
Мэва,  королева Ривии и Лирии. Фольтест, король Темерии, и король  Вензлав
из  Бругге - его ленник. Король Этайн из Цидариса. Юный король Кистрин  из
Вердэна.  Герцог  Нитерт,  глава реданского  Регентского  Совета.  И  граф
Сигизмунд Дийкстра.
 .
 Руководитель   нильфгаардской  делегации,  барон   Шилярд   Фиц-Эстерлен,
которому  за  круглым  столом  досталось место  точно  напротив  Дийкстры,
приветствовал шпиона вежливым дипломатическим поклоном.
 Видя,  что  все  расселись, иерарх Новиграда  сел  тоже.  Не  без  помощи
служек, поддерживавших его под трясущиеся руки. Иерарх сел в кресло, много
лет  назад  изготовленное специально для королевы Калантэ. У  кресла  была
удивительно  высокая, украшенная изумительно красивой резьбой спинка,  что
выделяло его среди остальных кресел.
 Круглый  стол  -  стол, конечно, круглый, но должно же  быть  видно,  кто
здесь самый важный.
 
 
 -   Присаживайтесь,  милые  дамы,  -  поторопила  Филиппа   Эйльхарт,   с
некоторого  времени внимательно присматривавшаяся к Трисс. - Владыки  мира
вот-вот  начнут  один  за другим произносить инаугурационные  речи,  я  не
хотела бы упустить ни слова.
 Чародейки, прервав кулуарные сплетни, быстро заняли свои места. Шеала  де
Танкарвилль в боа из серебристых лис, придающем женственность  ее  строгой
мужской одежде, Ассирэ вар Анагыд в платье лилового шелка, чертовски тонко
сочетающем  в  себе  скромную простоту и шикарную элегантность.  Францеска
Финдабайр  -  царственная как всегда. Ида Эмеан  аэп  Сивней,  как  всегда
таинственная,  Маргарита Ло-Антиль, как всегда - воплощение достоинства  и
серьезности. Сабрина Глевиссиг в бирюзе, Кейра Мец в зеленом и нарциссово-
желтом.  И  Фрингилья  Вито. Удрученная. Грустная.  И  бледная  прямо-таки
смертельной, болезненной, какой-то даже призрачной бледностью.
 Трисс  Меригольд сидела рядом с Кейрой, напротив Фрингильи.  Над  головой
нильфгаардской  чародейки  висла картина: наездник  мчится  галопом  среди
рядов  ольх, ольхи протягивают к нему чудовищные руки-ветви, издевательски
скалятся страшными пастями дупел. Трисс невольно вздрогнула.
 Стоящий   посреди  стола  трехмерный  коммуникатор  действовал.   Филиппа
Эйльхарт заклинанием повысила резкость изображения и звук.
 -  Как  вы  видите и слышите, - сказала она не без ухмылки, -  в  тронном
зале  Цинтры, этажом ниже, точно под нами, владыки мира сейчас принимаются
решать  судьбы  именно этого мира. А мы здесь, этажом выше, присмотрим  за
тем, чтобы мальчики не очень-то резвились.
 
 К  воющему на Эльскердеге существу присоединились другие. Бореас  Мун  не
сомневался: это не волки.
 -  Я  тоже, - сказал он, чтобы оживить замершую было беседу, - мало  чего
ожидал от цинтрийских переговоров. И вообще никто из тех, кого я знал,  не
надеялся, что из них будет что-нибудь путное.
 -   Важен   был,  -  спокойно  возразил  пилигрим,  -  сам  факт   начала
переговоров.  Простой и прямой человек - а я, с вашего  позволения,  такой
человек  и  есть  -  думает  просто и прямо. Простой  человек  знает,  что
дерущиеся короли и императоры настроены друг против друга так воинственно,
что,  будь у них достаточно силы, они просто поубивали бы один другого.  А
ведь перестали убивать и вместо этого уселись за круглый стол. Почему?  Да
потому что силенок-то уже нет. Проще говоря, они бессильны. И из-за  этого
бессилия  их  солдаты не нападают на дома простых людей,  не  убивают,  не
калечат,  не сжигают хаты, не режут детей, не насилуют жен, не  угоняют  в
неволю. Нет. Вместо этого владыки солдат столпились в Цинтре и совещаются.
Возликуйте же, о едоки хлеба. Возрадуйтесь!
 Эльф  поправил  прутиком  стреляющее  искрами  полено  в  костре,  искоса
взглянул на пилигрима.
 -  Даже  простой  и прямой человек, - сказал он, не скрывая  сарказма,  -
даже  радующийся,  да что там, прямо-таки ликующий, должен  понимать,  что
политика - та же война, только малость по-иному ведущаяся. Должен понимать
и  то,  что  переговоры  -  тот же торг. У них одинаковый  самодействующий
приводной  механизм. Достигнутые успехи обусловливаются  уступками.  Здесь
выгадываешь  - там теряешь. Иными словами, чтобы одних можно было  купить,
других необходимо продать.
 -  Воистину, - сказал после недолгого молчания пилигрим, - это  настолько
просто и очевидно, что поймет любой человек. Даже очень простой и прямой.
 
 -  Нет, нет и еще раз нет! - взревел король Хенсельт, дубася кулаками  по
столу  так,  что  повалился  кубок  и подскочили  чернильницы.  -  Никаких
дискуссий  на этот счет! Никаких торгов по этому вопросу! Конец,  schlus3,
deireadh!
 -  Хенсельт,  - спокойно, трезво и дружелюбно проговорил Фольтест,  -  не
усложняй.    И    не   компрометируй   нас   своим   ревом    перед    его
превосходительством.
 Шилярд    Фиц-Эстерлен,   участвовавший   в   переговорах   в    качестве
представителя империи Нильфгаард, поклонился с лживой улыбкой, коия  имела
целью дать понять, что фокусы каэдвенского короля нимало его не волнуют  и
не занимают.
 -  Мы  договариваемся с империей, - продолжал Фольтест, - а  между  собой
вдруг начинаем грызться, словно псы? Стыдись, Хенсельт.
 -  Мы  договорились  с Нильфгаардом по таким сложным вопросам,  как  Доль
Ангра и Заречье, - с кажущимся равнодушием проговорил Дийкстра, - было  бы
глупо...
 -  Я  не  позволю делать себе подобные замечания! - заревел Хенсельт,  на
этот  раз так, что не всякому буйволу удалось бы его перемычать.  -  Я  не
желаю  слушать такие замечания, тем более от шпиков всяческих  мастей!  Я,
курва вас побери, король!
 - Оно и видно, - фыркнула Мэва.
 Демавенд,   отвернувшись,   изучал  гербовые   щиты   на   стенах   зала,
легкомысленно  при этом улыбаясь, совсем так, будто не о  его  королевстве
шла речь и торг.
 -  Достаточно,  -  засопел  Хенсельт, поводя  вокруг  диким  взглядом.  -
Достаточно, клянусь богами, потому как меня сейчас кровь зальет. Я сказал:
ни  пяди земли. Никаких, то есть абсолютно никаких возвратов захваченного!
Я  не  соглашусь  на уменьшение моего королевства даже на  пядь,  даже  на
полпяди  земли!  Боги доверили мне часть Каэдвена, и  только  богам  я  ее
уступлю!  Нижняя  Мархия - наши земли... Эти... Эти... Энти...  А,  курва,
этнические, во! Нижняя Мархия веками принадлежала Каэдвену...
 -  Верхний  Аэдирн, - снова заговорил Дийкстра, - принадлежит Каэдвену  с
прошлого  лета. Точнее, с двадцать четвертого июля прошлого  года.  С  той
минуты, как туда вступил каэдвенский оккупационный корпус.
 -  Убедительно  прошу, - сказал Шилярд Фиц-Эстерлен, хотя  его  никто  не
спрашивал,  -  запротоколировать ad futurum  rei  memoriam4,  что  империя
Нильфгаард не имела ничего общего с данной аннексией.
 - Если не считать того, что именно в это время она грабила Венгерберг.
 - Nihil ad rem5!
 - Да неужто?
 - Господа! - напомнил Фольтест.
 -  Каэдвенская  армия, - прохрипел Хенсельт, - вступила в  Нижнюю  Мархию
освободительницей! Моих солдат встречали там цветами! Мои солдаты...
 -  Твои  солдаты... - Голос короля Демавенда был спокоен, но по его  лицу
было видно, чего ему стоит это спокойствие. - Твои разбойники, ворвавшиеся
в  мое  королевство с бандитскими воплями, убивали, насиловали и  грабили.
Господа!  Мы  собрались  здесь и сидим уже неделю, размышляя,  как  должна
выглядеть  картина  будущего мира. О боги, неужели это будет  мир  преступ
лений  и  грабежей?  Неужели  сохранится бандитское  status  quo?  Неужели
награбленное добро останется в руках разбойников и грабителей?
 Хенсельт  схватил  со  стола карту, разорвал ее и  швырнул  в  Демавенда.
Король Аэдирна даже не шелохнулся.
 -  Моя  армия,  - прохрипел Хенсельт, а его лицо налилось цветом  доброго
старого  вина,  - отвоевала Мархию у нильфгаардцев. Твое, прости  господи,
королевство  тогда уже прекратило существование, Демавенд.  Скажу  больше,
если  б  не моя армия, у тебя сегодня вообще никакого королевства не  было
бы.  Хотелось  бы  взглянуть, как без моей помощи ты изгоняешь  Черных  за
Яругу и Доль Ангру. Поэтому можно без особых преувеличений утверждать, что
ты  остался  королем  по  моей  милости. Но здесь  и  сейчас  моя  милость
кончается!  Я сказал: не отдам даже пяди моей земли! Не позволю  уменьшить
мое королевство!
 - А я - мое! - встал Демавенд. - Нам не договориться!
 -  Господа,  -  примиряюще сказал Кирус Хеммельфарт, иерарх Новиграда.  -
Наверняка возможен какой-то компромисс...
 -  Империя  Нильфгаард, - снова заговорил Шилярд Фиц-Эстерлен,  обожавший
встревать  ни с того ни с сего, - не примет такого договора, коий  нанесет
вред  Стране Эльфов в Доль Блатанна. Если это необходимо, я еще раз прочту
господам содержание меморандума...
 Хенсельт,   Фольтест   и   Дийкстра  фыркнули.   Демавенд   взглянул   на
императорского посланника спокойно и почти доброжелательно.
 -  Ради общего блага, - заявил он, - и ради мира я признаю автономию Доль
Блатанна. Но не как королевства, а как княжества. При условии, что княгиня
Энид  ан Глеанна принесет мне ленную присягу и обязуется уравнять в правах
и  привилегиях людей и эльфов. Я готов на это, как уже сказал, pro publico
bono.
 - Вот, - произнесла Мэва, - речи истинного короля.
 -  Salus  publica  lex  suprema est6, - сказал  иерарх  Хеммельфарт,  уже
долгое    время    ждавший   оказии   продемонстрировать    свое    знание
дипломатического сленга.
 -  Однако  добавлю, - продолжал Демавенд, глядя на надувшегося Хенсельта,
-   что  уступка  в  отношении  Доль  Блатанна  не  прецедент.  Это   есть
единственное  нарушение целостности моих земель, на которое я  соглашаюсь.
Никакого  другого  раздела либо захвата я не приемлю.  Каэдвенская  армия,
вторгшаяся в пределы моего королевства агрессором и захватчиком, должна  в
течение  недели  покинуть  беззаконно оккупированные  укрепления  и  замки
Верхнего  Аэдирна. Таково условие моего участия в переговорах. А поскольку
verba  volant7, мой секретарь приложит к протоколу официальный  демарш  по
данному вопросу.
 - Хенсельт? - Фольтест выжидательно взглянул на бородача.
 -  Никогда!  - заревел король Каэдвена, переворачивая кресло и вскакивая,
будто  ужаленный шершнем шимпанзе. - Никогда не отдам Мархии! Только через
мой  труп!  Не  отдам! Ничто не заставит меня сделать это!  Никакая  сила!
Никакая, курва вас задери, сила! А чтобы доказать, что и он не лыком шит и
кое-чему научился, взвыл:
 - Non possumus!8
 
 -  Покажу  я  ему  поп  possumus, старому  дуралею!  -  фыркнула  Сабрина
Глевиссиг  в комнате этажом выше. - Можете не сомневаться, милые  дамы,  я
заставлю этого идиота признать требования, касающиеся возврата территорий,
захваченных в Верхнем Аэдирне. Каэдвенские войска уйдут оттуда  за  десять
дней.  Это  ясно. Двух мнений быть не может. Если кто-либо из  вас,  дамы,
сомневается, то я, поверьте, имею право чувствовать себя задетой за живое.
 Филиппа  Эйльхарт и Шеала де Танкарвилль выразили свое одобрение кивками.
Ассирэ вар Анагыд поблагодарила улыбкой.
 -  На  сегодня,  -  сказала  Сабрина, -  осталось  решить  проблему  Доль
Блатанна.  Содержание меморандума императора Эмгыра мы знаем. Короли,  что
сидят под нами, еще не успели обсудить этот вопрос, но уже высказали  свое
мнение.   Занял  определенную  позицию  также  наиболее,  я  бы   сказала,
заинтересованный: король Демавенд.
 -  В позиции Демавенда, - сказала Шеала де Танкарвилль, кутаясь в боа  из
серебристых  лис,  - просматриваются признаки далеко идущего  компромисса.
Это  позиция  позитивная, продуманная и взвешенная. Шилярду  Фиц-Эстерлену
придется  трудновато, если он пожелает добиваться референдума  и  заявлять
протесты.  Он  будет  препираться по меньшей мере сутки.  А  потом  начнет
отступать.
 - Нормально, - отрезала Сабрина Глевиссиг. - Нормально и то, что наконец-
то  они  где-то встретятся, о чем-то договорятся. Однако не будем ждать  и
сейчас  же  решим,  что  позволить им в конечном итоге.  Францеска!  Молви
слово! Речь же идет о твоей стране.
 -  Именно  поэтому, - обворожительно улыбнулась Маргаритка  из  Долин.  -
Именно поэтому я и молчу, Сабрина.
 -  Перебори гордость, - серьезно сказала Маргарита Ло-Антиль. - Нам  надо
знать,  что  можно дозволить королям. Францеска Финдабаир  улыбнулась  еще
обворожительнее.
 -  Ради  мира  и  блага  народа,  - проговорила  она,  -  я  соглашусь  с
предложением  короля  Демавенда. Можете,  милые  девушки,  с  этой  минуты
перестать  именовать  меня Наисветлейшей, достаточно будет  просто  .
 -  Эльфьи  шуточки,  -  поморщилась Сабрина, -  меня  ничуть  не  смешат,
вероятно, потому, что я их не понимаю. Как с другими условиями Демавенда?
 Францеска трепыхнула ресницами.
 -  Я согласна на реэмиграцию поселенцев-людей и возвращение их имущества,
- сказала она серьезно. - Гарантирую также равные права всем расам...
 -  Побойся  богов, Энид, - рассмеялась Филиппа Эйльхарт. - Не  соглашайся
на все-то! Поставь хоть какие-нибудь условия!
 -  Поставлю.  -  Эльфка  вдруг посерьезнела. - Я не  согласна  на  ленную
присягу.  Я хочу полностью распоряжаться Доль Блатанна. Никаких вассальных
повинностей,  кроме  обещания сохранять лояльность  и  не  наносить  вреда
сюзерену.
 -  Демавенд не согласится, - кратко бросила Филиппа. - Он не откажется от
доходов и рент, которые давала ему Долина Цветов.
 -  По этой проблеме, - Францеска подняла брови, - я готова к двусторонним
переговорам   и  убеждена,  что  мы  достигнем  консенсуса.  Алодиум9   не
принуждает к уплатам, но ведь не запрещает и не исключает их.
 -  А  что  с фидеикомиссом10, - не сдавалась Филиппа Эйльхарт.  -  Как  с
примогенитурой11? Соглашаясь на алодиум, Фольтест захочет получить гарантии
нераздельности княжества.
 -  Фольтеста, - снова улыбнулась Францеска, - действительно могли  ввести
в заблуждение моя кожа и фигура, но ты-то меня удивляешь, Филиппа, Далеко,
очень  далеко  я  уже ушла от того возраста, когда могла бы  забеременеть.
Относительно примогенитуры и фидеикомисса Демавенду опасаться нечего.  Это
я  буду ultimus familiae12 рода владык Доль Блатанна. Однако, несмотря  на
кажущуюся выгодной для Демавенда разницу в возрасте, проблему наследования
после  меня  мы  обсуждать будем не с ним, а скорее всего с  его  внуками.
Заверяю вас, дамы, в этом вопросе спорных пунктов не будет.
 -  В  этом  не  будет,  - согласилась Ассирэ вар Анагыд,  глядя  в  глаза
эльфьей чародейки. - А как со скоя'таэлями? С эльфами, которые дрались  на
стороне империи? Если не ошибаюсь, речь идет в основном о твоих подданных,
госпожа Францеска?
 Жемчужина  из  Долин  перестала улыбаться. Взглянула  на  Иду  Эмеан,  но
молчаливая эльфка с Синих Гор избегала ее взгляда.
 -  Pro  publica bono... - начала и осеклась Ассирэ, тоже очень серьезная,
и тут же кивнула: дескать, понимает. - Что делать, - сказала она медленно.
- Всему своя цена. Война требует жертв. Мир, оказывается, тоже.
 
 -  Совершенно верно, - задумчиво повторил пилигрим, глядя на  опустившего
голову  эльфа.  -  Мирные переговоры - торг, базар. Ярмарка.  Чтобы  одних
 lnfmn  было  купить,  других надо продать. По таким колеям  катится  мир.
Главное, не купить слишком дорого...
 - И не продать слишком дешево, - докончил эльф, не поднимая головы.
 
 - Предатели! Сволочные паршивцы!
 - Сукины дети!
 - An'badraigh aen cuach!
 - Нильфгаардские псы!
 -  Ти-и-хо!  -  рявкнул  Гамилькар Данза,  саданув  закованной  в  железо
пятерней  по  перилам балюстрады. Стрелки на галерее  навели  арбалеты  на
столпившихся внизу эльфов.
 -  Ти-и-хо!  -  еще  громче  прокричал Данза. - Достаточно!  Успокойтесь,
господа офицеры! Где ваши честь и достоинство?!
 -  И  у тебя хватает наглости говорить о чести и достоинстве, висельник?!
- крикнул Коиннеах Да Рео. - Мы проливали за вас кровь, проклятые Dh'oine!
За  вас,  за вашего императора, который принял от нас присягу на верность.
Вот  как вы отблагодарили? Выдаете нас палачам с Севера! Как преступников!
Как предателей!
 -  Я сказал - довольно! - Данза опять ударил пятерней по перилам так, что
прокатилось  эхо. - Примите к сведению свершившийся факт,  господа  эльфы!
Подписанные  в  Цинтре  соглашения, являющиеся условием  заключения  мира,
налагают    на    империю   обязательство   выдать   нордлингам    военных
преступников...
 -  Преступников?  -  крикнул  Риордаин. - Преступников?  Ах  ты  гнусный,
паршивый Dh'oine!
 -  Военных  преступников, - повторил Данза, не обращая  внимания  на  гул
внизу. - Офицеров, в отношении которых доказана их причастность к террору,
уничтожению  гражданского населения, истязаниях и убийству  военнопленных!
Лишению жизни раненых в лазаретах...
 -  Вы сволочи! - рявкнул Ангус Бри-Кри. - Да, мы убивали, потому что  шла
война!
 - Убивали по вашим же приказам!
 - Cuach'te aep arse, bloede Dh'oine!
 -  Это  дело  решенное!  - повторил Данза. - Ругань  и  крики  ничего  не
изменят.  Прошу  по  одному подходить к кордегардии и  не  сопротивляться,
когда вас будут заковывать в железо.
 -  Надо  было  остаться, когда они бежали за Яругу, -  скрежетнул  зубами
Риордаин.  -  Надо  было остаться и продолжать биться в  командах.  А  мы,
дурни,  глупцы,  идиоты,  держали  верность  солдатской  присяге!  Вот   и
додержались!
 Исенгрим  Фаоильтиарна, Железный Волк, славнейший, уже почти  легендарный
командир  скоя'таэлей - Белок, ныне имперский полковник, с каменным  лицом
сорвал с рукава и наплечников серебряные молнии бригады , швырнул
их  на  плиты двора. Другие офицеры последовали его примеру. Глядевший  на
это с галереи Гамилькар Данза насупился.
 -  Глупая, несерьезная демонстрация, - сказал он. - Кроме того, на  вашем
месте  я  бы  не стал так легкомысленно освобождаться от имперских  знаков
различия.  Я  считаю  себя  обязанным  сообщить  вам,  господа,  что   при
обсуждении   условий   мира  вам  как  имперским  офицерам   гарантированы
справедливые   судебные  разбирательства,  легкие   приговоры   и   скорая
амнистия...
 Столпившиеся внизу эльфы, словно сговорившись, залились громким,  гудящим
меж окружающих двор стен хохотом.
 -  Обращаю также ваше внимание, - спокойно добавил Гамилькар Данза, -  на
то, что мы выдаем нордлингам только вас. Тридцать двух офицеров. Не выдаем
ни одного солдата, которыми вы командовали. Ни одного.
 Смех внизу утих словно отсеченный ножом.
 
 Ветер  дунул  в  костер,  взметнул веер искр, ударил  в  глаза  дымом.  С
перевала снова долетел вой.
 -  Торговали  всем,  - прервал молчание эльф. - Все  было  выставлено  на
прилавки.    Честь,   верность,   слово   дворянина,   присяга,    простая
порядочность... Все это просто-напросто был товар, имеющий  ценность  лишь
до  тех пор, пока на него существовал спрос и соответствующая конъюнктура.
А когда спрос кончился, цена всему стала грош, и товар пошел на свалку. На
b{apnq. На помойку.
 -  На  свалку истории, - кивнул пилигрим. - Вы правы, господин эльф.  Так
это  выглядело там и тогда - в Цинтре. У всего была своя цена. Все  стоило
ровно  столько, сколько можно было получить в качестве эквивалента. Каждое
утро  начинались  торги. И как на настоящей бирже,  то  и  дело  возникали
неожиданные  хоссы  и  бессы13.  И как на  настоящей  бирже,  трудно  было
отделаться от ощущения, что кто-то дергает за веревочки.
 
 -  Верно  ли  я  слышу? - протяжно спросил Шилярд Фиц-Эстерлен,  миной  и
тоном выказывая недоверие. - Не обманывает ли меня слух?
 Беренгар  Леуваарден,  императорский посланник по особым  поручениям,  не
потрудился  ответить.  Раскинувшись  в  кресле  и  покручивая  фужер,   он
продолжал наслаждаться переливами вина.
 Шилярд   нахохлился,  а  затем  натянул  на  лицо   маску   презрения   и
превосходства,  говорящую: .
 -  Стало быть, мне следует понимать, - сказал он, задрав нос, - что после
далеко  идущих уступок по пограничным вопросам, относительно военнопленных
и  возврата добычи, а также касательно офицеров бригады  и команд
скоя'таэлей император приказывает мне пойти на согласие и одобрить  неверо
ятные претензии нордлингов в смысле репатриации поселенцев?
 -  Вы  прекрасно поняли, барон, - ответил Беренгар Леуваарден, характерно
затягивая слоги. - Я искренне восхищен живостью вашего ума.
 -  Клянусь Великим Солнцем, господин Леуваарден, задумываетесь ли вы там,
в  столице, над последствиями ваших решений? Нордлинги уже сейчас  шепчут,
что  наша  империя - лишь колосс на глиняных ногах! Уже сейчас они  вопят,
что  победили,  побили, изгнали! Да понимает ли император,  что  пойти  на
дальнейшие уступки означает принять их наглые, явно завышенные и  чуть  ли
не ультимативные требования?! Понимает ли император, что они воспримут это
как   проявление  слабости,  последствия  чего  в  дальнейшем  могут  быть
плачевными. Наконец, понимает ли император, какая судьба ждет тысячи наших
поселенцев в Бругге и Лирии?
 Беренгар Леуваарден перестал покачивать фужер и впился в Шилярда  черными
как угольки глазами.
 -  Я передал вам, господин барон, императорский приказ, - процедил он.  -
Когда  вы,  господин  барон, выполните его и вернетесь  в  Нильфгаард,  вы
сможете  лично  спросить  императора, почему он столь  неразумен.  Сможете
высказать императору свое возмущение. Накричать на него. Обругать.  Почему
бы и нет? Но лично. Не используя в качестве посредника меня.
 .
 -  Ну что ж, - начал он на первый взгляд свободно и даже доверительно.  -
Горе  побежденным! Но императорский приказ ясен и конкретен, а  значит,  и
выполнен  он  будет  точно  так же. Кроме того, я  постараюсь,  чтобы  все
выглядело как результат переговоров, а не как полная капитуляция. В  таких
вещах  я разбираюсь. Я дипломат уже тридцать лет. И в четвертом поколении.
Моя семья - одна из знатнейших, богатейших... и наиболее влиятельных...
 -  Знаю-знаю,  а  как  же, - слегка усмехнувшись, прервал  Леуваарден.  -
Потому-то здесь и я.
 Шилярд поклонился. И терпеливо ждал.
 -  Сложности  во взаимопонимании, - начал посланник, покачивая  фужер,  -
возникли  потому, что вы, дорогой барон, изволили считать, будто победа  и
завоевание  основываются на бессмысленном геноциде. На том,  чтобы  где-то
там  в  пропитавшуюся кровью землю вбить древо знамени, объявив при  этом:
 Таковое мнение,  увы,  довольно
широко  распространено. Для меня же, как и для людей, меня уполномочивших,
победа  и завоевание основываются на диаметрально противоположном.  Победа
должна  выглядеть  так:  побежденных  следует  заставить  покупать  блага,
производимые победителями, более того, они должны делать это  с  желанием,
ибо  продукты,  изготовляемые победителями,  лучше  качеством  и  дешевле.
Валюта  победителей крепче, чем валюта побежденных, и побежденные доверяют
ей  значительно  больше, нежели собственной. Вы понимаете  меня,  господин
барон Фиц-Эстерлен? Теперь вы начинаете понемногу отличать победителей  от
 onaefdemm{u? Понимаете ли вы, кому действительно горе?
 Представитель  императора на переговорах наклоном головы подтвердил,  что
да, он понимает.
 -  Но  чтобы  победу  закрепить  и  узаконить,  -  продолжил  Леуваарден,
растягивая  слоги минуту спустя, - надобно заключить мир. Быстро  и  любой
ценой.  Не  какое-то  там  перемирие или  временная  приостановка  военных
действий, а мир! Творческий компромисс, согласие, кое созидает и не вводит
хозяйственных блокад, таможенных ограничений и протекционизма в торговле.
 Шилярд  и на этот раз кивком подтвердил, что да, он понимает, о чем  идет
речь.
 -  Мы  неспроста  подорвали  их сельское хозяйство  и  промышленность,  -
продолжал спокойным, тягучим и бесцветным голосом Леуваарден. - Мы сделали
это  для того, чтобы из-за нехватки собственных товаров они вынуждены были
покупать  наши. Но через враждебные и закрытые границы наши купцы  и  наши
товары  не  пройдут.  И что тогда? Я скажу вам, дорогой  барон.  Возникнет
кризис  перепроизводства, поскольку наши мануфактуры  работают  на  полном
ходу,  рассчитывая на экспорт. Крупные потери понесут совместные  компании
морской  торговли,  в которые вошли Новиград и Ковир.  В  этих  компаниях,
дорогой барон, вашей влиятельной семье принадлежит немалая доля. А  семья,
как вы, вероятно, знаете, есть основная ячейка общества. Знаете ли вы это,
дорогой барон?
 -  Знаю. - Шилярд Фиц-Эстерлен понизил голос, хоть комната была абсолютно
звуконепроницаема и подслушать ведущиеся в ней разговоры было  невозможно.
-  Понимаю.  Да, конечно, понимаю. Однако хотелось бы иметь уверенность  в
том,  что  я  выполняю приказ императора... А не какой-то... корпорации...
Совместной компании...
 -  Императоры приходят и уходят, - процедил Леуваарден, - а корпорации  и
совместные  компании остаются. И выживают. Но это трюизм. Я  понимаю  ваши
опасения,  барон.  Можете не сомневаться - вы исполняете приказ,  отданный
императором и имеющий целью благополучие и интересы империи. Отданный,  не
возражаю, в результате советов, данных императору некой корпорацией.
 Посланник по специальным поручениям расстегнул ворот кафтана и рубашки  и
продемонстрировал золотой медальон с изображением вписанной в  треугольник
звезды, охваченной языками пламени.
 -  Прекрасная  вещица. - Шилярд с легким поклоном улыбнулся, подтверждая,
что  да,  понял.  -  Весьма  ценная... И элитная...  Можно  ли  где-нибудь
приобрести нечто подобное?
 -  Нет, - с упором ответил Беренгар Леуваарден. - Приобрести нельзя. Надо
заслужить.
 
 -  Если  милостивая  государыня и милостивые государи позволят,  -  голос
Шилярда  Фиц-Эстерлена  окрасился специфическим, уже  знакомым  участникам
переговоров  звучанием, свидетельствующим о том, что сейчас будет  сказано
нечто  невероятно значительное, - если государыня и государи не возражают,
я зачитаю присланную мне aide memoire14 его величества Эмгыра вар Эмрейса,
по милости Великого Солнца императора Нильфгаарда...
 -  Ну  нет! Все сначала, - скрежетнул зубами Демавенд, а Дийкстра  только
вздохнул, что не ушло от внимания Шилярда, ибо уйти не могло.
 -  Документ  достаточно  длинный, - согласился он.  -  Поэтому  я  просто
перескажу  его содержание вместо того, чтобы зачитывать. Его императорское
величество  выражает  колоссальное  удовлетворение  ходом  переговоров  и,
будучи человеком искренне миролюбивым, с радостью воспринимает достигнутые
компромиссы  и  договоренности. Его императорское величество  желает  пере
говорам  дальнейших успехов и надеется на их окончание к  обоюдной  выгоде
договаривающихся сторон.
 -  Поэтому  беремся за дело, - тут же проговорил Фольтест. - Да  поживее!
Покончим к обоюдной выгоде и по домам!
 -  Справедливо, - проговорил Хенсельт, которому до дому было дальше всех.
- Давайте закругляться, не то нас тут зима застанет! Если будем тянуть.
 -  Нас  ждет еще один компромисс, - напомнила Мэва. - И проблема, которой
мы  несколько раз едва-едва коснулись. Вероятно, опасаясь, как бы  она  не
вбила  между нами клинья. Пора перебороть страх. Только от того,  что  эта
проблема нас пугает, она не исчезнет.
 -  Верно,  -  сказал Фольтест. - Итак, за дело. Установим статус  Цинтры,
вопрос наследования престола и наследства после Калантэ. Проблема сложная,
 mn, надеюсь, мы с нею управимся. Не так ли, ваше превосходительство?
 -  Ах,  -  дипломатично  и таинственно улыбнулся Шилярд  Фиц-Эстерлен.  -
Уверен, проблема наследования престола Цинтры будет нами разрешена с ходу!
Это проблема гораздо более проста, нежели господа и дама предполагают.
 
 -  Ставлю на обсуждение, - заявила не подлежащим обсуждению тоном Филиппа
Эйльхарт,   -   следующий  проект:  мы  превратим  Цинтру  в  подмандатную
территорию. Мандат же на управление вручим Фольтесту из Темерии.
 -  Слишком уж вырастает этот Фольтест, - поморщилась Сабрина Глевиссиг. -
Слишком уж велики у него аппетиты. Бругге, Содден, Ангрен...
 -  Нам  необходимо сильное государство в устье Яруги. И на  Марнадальских
Ступенях.
 -  Не  возражаю, - кивнула Шеала да Танкарвилль. - Нам-то это необходимо.
Нам  -  да,  но  не  Эмгыру вар Эмрейсу. А наша цель -  компромисс,  а  не
конфликт.
 -   Несколько   дней  назад  Шилярд  предложил,  -  напомнила   Францеска
Финдабаир,  -  провести  демаркационную линию, разделив  Цинтру  на  сферы
влияния, на Северную и Южную зоны...
 -  Глупости и ребячество, - возмутилась Маргарита Ло-Антиль.  -  В  таких
разделах нет ни крупицы смысла, одни лишь зародыши конфликтов.
 -   Я  думаю,  -  сказала  Шеала,  -  что  Цинтру  следует  превратить  в
кондоминиум  с совместным управлением Северными королевствами  и  империей
Нильфгаард.  Город  и  порт Цинтра получат статус  вольного  города...  Вы
хотели  что-то  сказать,  дорогая госпожа  Ассирэ?  Прошу.  Признаться,  я
предпочитаю диспуты, складывающиеся из полных, завершенных высказываний, а
не отдельные реплики, но извольте. Мы слушаем...
 Магички,  не  исключая и бледной как привидение Фрингильи  Виго,  впились
глазами в Ассирэ вар Анагыд. Нильфгаардская чародейка не торопилась.
 -  Я предлагаю, - проговорила она приятным и мягким голосом, - обратиться
к  другим проблемам. А Цинтру оставить в покое. Мне совсем недавно кое-что
сообщили,  но я еще не успела вас, милые дамы, проинформировать.  Проблема
Цинтры, уважаемые единомышленницы, уже разрешена, и с нею покончено.
 -  Да?  -  прищурилась  Филиппа.  - И что  же  это,  позвольте  спросить,
означает?
 Трисс  Меригольд вздохнула. Она уже догадалась, уже знала, что это  могло
означать.
 
 Ваттье   де  Ридо  пребывал  в  тоске  и  печали.  Его  прелестная,   его
неповторимая  в  телесном  общении  любовница,  златоволосая   Кантарелла,
покинула  его  вдруг и внезапно, не приведя обоснования и объяснений.  Для
Ваттье  это  был  удар.  Удар  страшный,  после  которого  он  ходил   как
пришибленный,  нервничал, был рассеянным и словно  одуревшим.  Теперь  ему
следовало  быть очень осторожным, особо внимательным, чтобы не  попасться,
не  ляпнуть какой-нибудь глупости в разговоре с императором. Времена  боль
ших перемен не любят людей нервных и некомпетентных.
 -  Купеческую  гильдию, - начал, морща лоб, Эмгыр вар Эмрейс,  -  мы  уже
вознаградили  за  неоценимую  помощь. Мы  предоставили  купцам  достаточно
привилегий.   Гораздо  больше,  чем  они  получили  от   предыдущих   трех
императоров  вместе  взятых.  Что касается Беренгара  Леуваардена,  то  мы
обязаны  ему за неоценимую помощь в раскрытии заговора. Он получил высокую
и  прибыльную  должность.  Однако если выявится его  некомпетентность,  то
независимо  от заслуг он вылетит как из пращи. Желательно,  чтобы  он  это
знал.
 -  Я  позабочусь, ваше величество. А как с Дийкстрой? И его  таинственным
информатором?
 -  Дийкстра  скорее  умрет, чем выдаст своего  человека.  Его  же  самого
действительно   следовало  бы  отблагодарить  за  совершенно   неожиданную
весть... Но как? Дийкстра от меня ничего не примет.
 - Если ваше величество позволит...
 - Говори.
 -  Дийкстра  примет информацию. О том, чего не знает, а знать  бы  хотел.
Ваше величество может отблагодарить его информацией.
 - Браво, Ваттье.
 Ваттье  де  Ридо  облегченно  вздохнул.  Чтобы  вздохнуть,  он,  согласно
этикету,  отвернулся.  Поэтому  первым заметил  приближение  дам.  Графиню
Khddepr`k| - Стеллу Конгрев - и ее подопечную, светловолосую девушку.
 -   Они  идут,  -  указал  он  движением  бровей.  -  Ваше  императорское
величество,  позволю  себе  напомнить...  Благо  государства...   Интересы
империи...
 -  Перестань,  - недовольно прервал Эмгыр вар Эмрейс. -  Я  же  сказал  -
подумаю.  Обдумаю проблему и приму решение. А потом сообщу  тебе,  каковым
оно будет.
 - Слушаюсь, ваше императорское величество.
 -  Что  еще? - Белое Пламя Нильфгаарда нетерпеливо хлыстнул перчаткой  по
бедру  мраморной  нереиды,  украшающей цоколь  фонтана.  -  Почему  ты  не
удаляешься, Ваттье?
 - Проблема Стефана Скеллена...
 -   Не   помилую.  Смерть  предателю.  Но  после  честного  и  детального
разбирательства.
 - Слушаюсь, ваше императорское величество.
 Эмгыр даже не взглянул на кланяющегося и пятящегося Ваттье.
 Он  смотрел  на  Стеллу  Конгрев.  И на светловолосую  девушку.  
 -  Благородные  дамы, - поклонился он первым. Вне пределов тронного  зала
уважительность  и  вежливость в общении с женщинами были обязательны  даже
для императора.
 Дамы  ответили  глубокими реверансами и наклоном головы. Перед  ними  был
вежливый, но все же император.
 Эмгыру надоел протокол.
 -  Останься  здесь, Стелла, - сухо приказал он. - А ты,  девушка,  будешь
сопровождать  меня на прогулке. Вот моя рука. Выше голову. Хватит,  хватит
мне твоих реверансов. Это всего лишь прогулка. Не более того.
 Они  пошли  по  аллейке,  извивающейся меж едва зазеленевшими  кустами  и
живыми  изгородями.  Императорская охрана, солдаты из элитной  гвардейской
бригады  ,  знаменитые Саламандры, держались  поодаль,  но  всегда
наготове. Они знали, когда не следует императору мешать.
 Миновали   садок,   пустой   и  грустный.  Столетний   карп,   запущенный
императором  Торресом,  издох  два  дня  назад.  .
 Задумавшись,  он почти забыл о девушке, которую держал под  руку.  О  ней
ему  напомнило тепло, аромат ландыша, интересы империи. Именно в такой,  а
не иной последовательности.
 Остановились   около   садка,   посреди  которого   высился   над   водой
искусственный островок с каменным садиком, фонтаном и мраморной фигурой.
 - Знаешь, что это?
 -  Да,  ваше  императорское величество, - не сразу ответила  она.  -  Это
пеликан,  раздирающий  клювом собственную грудь,  чтобы  кровью  выкормить
детей. Аллегория благородного самопожертвования. А также...
 - Я внимательно слушаю.
 - А также неизбывной любви.
 -  Ты  думаешь, - повернул он ее к себе, стиснув зубы, - что  раздираемая
грудь от этого болит меньше?
 -  Не  знаю... - не сразу ответила она. - Ваше императорское  величество,
я...
 Он  взял  ее за руку. Почувствовал, как она вздрогнула, дрожь  прошла  по
его ладони, запястью, предплечью, плечу...
 -  Мой  отец,  -  сказал  он,  -  был великим  владыкой,  но  никогда  не
прислушивался к легендам и мифам, у него никогда не было на это времени. И
он  вечно  их путал. Всегда, помню как сейчас, каждый раз, когда он  водил
меня  сюда,  в  парк,  он  говорил,  что скульптура  изображает  пеликана,
bngmhj`~yecn  из  пепла. Ну, девочка, улыбнись хотя  бы,  когда  император
рассказывает  байки. Благодарю. Так гораздо лучше. Мне было  бы  неприятно
думать, что тебя не радует общение со мной. Взгляни мне в глаза.
 -  Я  рада...  имея  возможность... быть здесь... с  вашим  императорским
величеством.  Это честь для меня... я знаю... Но и огромная  радость...  Я
счастлива...
 -  Серьезно?  Или, может быть, это всего лишь придворная  лесть?  Этикет?
Хорошая школа Стеллы Конгрев? Слова, которые Стелла приказала тебе заучить
наизусть? Признайся, девушка.
 Она молчала, потупившись.
 -  Твой  император спросил тебя, - повторил Эмгыр вар Эмрейс. -  А  когда
император  спрашивает, никто не осмеливается молчать.  Лгать,  разумеется,
тоже никто не осмеливается.
 -  Действительно, - мелодично ответила она. - Я действительно рада,  ваше
императорское величество.
 - Я тебе верю, - сказал, помолчав, Эмгыр. - Верю. Хоть и удивляюсь.
 - Я тоже... - прошептала она. - Я тоже удивляюсь.
 - Не понял. Пожалуйста, смелее.
 -  Я  хотела  бы  чаще... прогуливаться. И беседовать.  Но  я  понимаю...
Понимаю, что это невозможно.
 -  Ты  правильно  понимаешь.  - Он закусил  губу.  -  Императоры  владеют
империями,  но  двумя  вещами  владеть не могут:  своим  сердцем  и  своим
временем. И то, и другое принадлежит империи.
 - Я знаю об этом, - шепнула она, - слишком даже хорошо.
 -  Я  пробуду  здесь  недолго,  - сказал  он,  немного  помолчав.  -  Мне
необходимо   поехать  в  Цинтру,  почтить  своим  присутствием   торжество
подписания  мирного  договора. Ты вернешься в Дарн Рован...  Выше  голову,
девочка.  Ну  нет, ты уже второй раз хлюпаешь носом в моем присутствии.  А
что  в  глазах?  Слезы?  О,  это  серьезное  нарушение  этикета.  Придется
высказать  графине  Лиддерталь мое величайшее  недовольство.  Я  просил  -
подними голову.
 -   Я   прошу   вас...  простить  госпожу  Стеллу...  ваше  императорское
величество.  Виновата  я.  Только  я.  Госпожа  Стелла  учила  меня...   И
подготовила хорошо...
 -  Я  заметил  и  оценил.  Не беспокойся, Стелле Конгрев  не  грозит  моя
немилость. И никогда не грозила. Я пошутил. Неудачно.
 -   Я  заметила,  -  шепнула  девушка,  бледнея,  пораженная  собственной
храбростью. Но Эмгыр только рассмеялся. Немного искусственно.
 - Вот такую тебя я предпочитаю, - сказал он. - Поверь. Смелую, как...
 Он  осекся. , - подумал он. Чувство вины рвануло как
укус собаки.
 Девушка  не  опускала глаз. .
 -  Дай  мне руку. - Это был приказ, произнесенный строгим тоном.  Но  при
этом он не мог отделаться от ощущения, что его приказ был исполнен охотно.
Без сопротивления и принуждения.
 Ее рука была маленькой и холодной. Но уже не дрожала.
 - Как тебя зовут? Только не говори, что, мол, Цирилла Фиона.
 - Цирилла Фиона.
 - Мне хочется тебя наказать, девушка. Сурово.
 -  Знаю, ваше императорское величество. Я это заслужила. Но я... Я должна
быть Цириллой Фионой.
 -  Похоже, - сказал он, не отпуская ее руки, - ты сожалеешь о том, что ты
- не она.
 - Сожалею, - шепнула она. - Сожалею, что я - не она.
 - Ты серьезно?
 -  Если  б я была... настоящей Цириллой... император смотрел бы  на  меня
милостивее.  Но  я  всего  лишь  подделка. Имитация.  Двойник,  ничего  не
стоящий. Ничего...
 Он  резко обернулся, схватил ее за плечи. И тут же отпустил. Отступил  на
один шаг.
 -  Ты жаждешь короны? Власти? - Он говорил тихо, но быстро, прикидываясь,
будто   не  видит,  что  она  отрицательно  крутит  головой.  -  Почестей?
Великолепия? Роскоши?
 Он  замолчал, глубоко вздохнул, продолжая делать вид, будто не  замечает,
что девушка по-прежнему крутит головой, отрицая новые обидные упреки, даже
еще более обидные из-за того, что они не были высказаны.
 Он снова вздохнул. Глубоко. И громко.
 - Знаешь ли ты, маленький мотылек, что перед тобой - пламя?
 - Знаю, ваше императорское величество.
 Они долго молчали. Аромат весны неожиданно вскружил им головы. Обоим.
 -  Быть  императрицей, - наконец глухо проговорил Эмгыр, -  это,  вопреки
видимости, нелегкий кусок хлеба. Не знаю, смогу ли я полюбить тебя.
 Она  кивнула, показывая, что знает и это. Он увидел слезу на ее щеке. Как
тогда,  в замке Стигга, он почувствовал, как зашевелился засевший в сердце
осколок холодного стекла.
 Он  обнял  ее,  крепко  прижал к груди, погладил  по  волосам,  пахнувшим
ландышем.
 -  Бедный  ты  мой... - сказал он не своим голосом. - Маленький  ты  мой,
несчастный... интерес государства.
 
 По  всей Цинтре звонили колокола. Величественно, гулко, торжественно.  Но
при этом как-то на удивление грустно.
 .
 .
 .
 .
 .
 .
 .
 .
 Портрет наконец занял положенное место. Слуги забрали лестницы. Унесли.
 Во  втором  ряду  потемневших и несколько запыленных  изображений  владык
Цинтры,  за  коллекцией  Кербинов и Корамов,  за  Корбеттом,  Дагорадом  и
Регнером,  за  гордой Калантэ, за меланхолической Паветтой, висел  портрет
последний.  На  нем была изображена милостиво властвующая  ныне  королева.
Наследница трона и королевской крови.
 Портрет  худощавой  девушки  со светлыми волосами  и  грустным  взглядом.
 Nderni в белое платье с зелеными рукавами.
 Портрет Цириллы Фионы Элен Рианнон.
 Королевы Цинтры и императрицы Нильфгаарда.
 ,  -  думала Филиппа Эйльхарт, чувствуя  на  себе  взгляд
Дийкстры.
 .
 Колокола Цинтры звонили, распугивая чаек.
 
 -  Вскоре после завершения переговоров и подписания цинтрийского мира,  -
продолжал  свое  повествование пилигрим, -  в  Новиграде  устроили  шумный
многодневный  праздник,  фестиваль,  венцом  которого  был  многолюдный  и
торжественный парад войск. День, как пристало первому дню новой эпохи, был
действительно прекрасный...
 -  Надо думать, - саркастически поинтересовался эльф, - ваша милость  там
были? На том параде?
 -  Правду-то сказать, я немного припозднился. - Пилигрим был явно из тех,
кого сарказм не задевает. - День, как я сказал, был прекрасный. С рассвета
обещал быть таким.
 
 Васконье,  комендант форта Дракенборг, до недавнего времени - заместитель
коменданта по политчасти, нетерпеливо ударил нагайкой по голенищу.
 -  А-ну, быстрее там, - подгонял он. - Другие ждут. После заключенного  в
Цинтре мирного договора у нас тут куча работы!
 Палачи,  накинув осужденным петли на шеи, отошли. Васконье снова хватанул
нагайкой по голенищу.
 -  Если  кому-то из вас есть что сказать, - бросил он сухо, - теперь  для
этого последняя возможность.
 - Да здравствует свобода, - сказал Каирбр аэп Диаред.
 -  Суд  был тенденциозным, - сказал Орестесо Коппа, мародер, грабитель  и
убийца.
 - Поцелуйте меня в задницу, - сказал Роберт Пильх, дезертир.
 -  Передайте  господину  Дийкстре, что я сожалею,  -  сказал  Ян  Леннер,
агент, осужденный за взяточничество и разбой.
 -  Я  не  хотел...  Я действительно не хотел, - зарыдал,  покачиваясь  на
березовом  пеньке,  Иштван  Игалффи,  бывший  комендант  форта,  снятый  с
должности  и поставленный перед трибуналом за деяния, которые  допускал  в
отношении узниц.
 Солнце,  ослепительное, как расплавленное золото, взвилось над  палисадом
форта.  Столбы шибеницы отбрасывали длинные тени. Над Дракенборгом вставал
новый, прекрасный день.
 Первый день новой эпохи.
 Васконье ударил нагайкой по голенищу. Поднял и опустил руку.
 Пеньки выбили из-под ног осужденных.
 
 Все  колокола  Новиграда били, их глубокий и стонущий звон  отражался  от
крыш  и  мансард  купеческих домов, расплывался эхом  по  улочкам.  Высоко
взлетали  шутихи и ракеты. Толпа ревела, орала, бросала цветы, подкидывала
шапки, махала платочками, шарфами, флажками, да что там, даже штанами.
 - Да здравствует Вольная Компания!
 - Да здравствует!!!
 - Да здравствуют кондотьеры!
 Лоренцо   Молля   отдавал   честь  толпе,  посылал   поцелуи   прелестным
горожанкам.
 -  Если  вознаграждать  они  будут так  же  щедро,  как  приветствуют,  -
перекричал он всеобщий гомон, - то мы - богачи!
 -  Жаль, - сказала, пересиливая спазм в горле, Джулия Абатемарко. - Жаль,
Фронтин не дождался...
 Они  ехали шагом по главной улице города - Джулия Абатемарко, Адам 
Пангратт и Лоренцо Молля - во главе компании, празднично одетой, по четыре
в  ряд,  ровненько, так что ни одна из очищенных и прочесанных щетками  до
блеска  лошадей  не  высовывала из строя носа даже на дюйм.  Кондотьерские
лошади  были,  как  и их хозяева, спокойны и горды, не  пугались  выкриков
толпы,  лишь  легкими, почти незаметными движениями голов  реагировали  на
сыпавшиеся на них венки и цветы.
 - Да здравствуют кондотьеры!
 - Да здравствует  Пангратт! Да здравствует Сладкая Ветреница!
 Джулия  украдкой  смахнула  слезу, поймав  на  лету  брошенную  из  толпы
гвоздику.
 -  Даже  не  мечтала... - сказала она. - Такой триумф...  Как  жаль,  что
Фронтин...
 -  Романтическая ты натура, - улыбнулся Лоренцо Молля. -  Ты  умиляешься,
Джулия.
 -  Умиляюсь.  Слушай  команду!  Равнение налево!  Солдаты  выпрямились  в
седлах,  повернули  головы  к  трибуне и установленным  на  ней  тронам  и
креслам.  
 
 -  Да  здравствуют  кондотьеры! Да здравствует Джулия Абатемарко!  Виват,
 Пангратт! Виват, Лоренцо Молля!
 - Да здравствует коннетабль Наталис!
 -   Да   здравствует   королева!  Фольтест,  Демавенд,   Хенсельт...   Да
здравствуют!
 - Да здравствует господин Дийкстра! - взревел кто-то, видать, подхалим.
 -  Да здравствует его святейшество! - рявкнули из толпы несколько платных
клакеров.
 Кирус  Энгелькинд  Хеммельфарт, иерарх Новиграда,  не  без  труда  встал,
помахал  толпе и дефилирующей армии ручкой, не очень вежливо  повернувшись
задом  к королеве Гедвиге и несовершеннолетнему Радовиду, заслонив их  при
этом полами своего одеяния.
   -  подумал  заслоненный
солидным  задом иерарха королевич. - Никто даже не взглянет в мою сторону.
Никто  не  крикнет в честь моей матери. И даже не вспомнит моего отца,  не
возгласит  криком  ему  славу. Сегодня, в день триумфа,  в  дни  согласия,
примирения, к которому отец, как ни говори, тоже причастен. Поэтому его  и
убили>.
 И  тут он почувствовал затылком взгляд. Нежный, как что-то такое, чего он
не  знал  либо  знал,  но  только в мечтах. Что-то  такое,  что  было  как
прикосновение  мягких  и  жарких женских губ. Он повернул  голову.  Увидел
впившиеся в него темные, бездонные глаза Филиппы Эйльхарт.
 .
 Тогда  никто  не  мог  предвидеть и угадать,  что  этот  тринадцатилетний
мальчик,  не  имеющий  ни  веса, ни значения в стране,  которой  управляли
Регентский  Совет и Дийкстра, повзрослев, станет королем и, отплатив  всем
за  нанесенные ему и его матери обиды, войдет в историю как Радовид  Пятый
Свирепый.
 Толпа  выкрикивала приветствия. Под копыта кондотьерских лошадей сыпались
цветы.
 
 - Джулия...
 - Слушаю, .
 - Выходи за меня. Стань моей женой.
 Сладкая  Ветреница долго не отвечала, приходя в себя от изумления.  Толпа
орала.  Иерарх  Новиграда,  вспотевший, хватающий  ртом  воздух  наподобие
огромного  жирного сома, благословлял с трибуны горожан,  парад,  город  и
мир.
 - Но ведь ты женат, Адам Пангратт.
 - Я ушел от нее. Развожусь.
 Джулия  Абатемарко  не  отвечала. Отвернулась. Удивленная.  Опешившая.  И
очень счастливая. Неведомо почему.
 Толпа  вопила  и  кидала  цветы. Над крышами  домов  с  хрустом  И  дымом
взрывались фейерверки.
 Колокола Новиграда заходились стоном.
 
 .
 -  Дебора, - продолжала перечислять Эурнейд тихо, но уверенно,  -  умерла
от  тифа  в  лагере  под  Майеной. Мырру убили эльфы-скоя'таэли  во  время
нападения на лазарет под Армерией...
 Катье...
 - Говори, дитя мое... - мягко подбодрила Нэннеке.
 -  Катье,  - откашлялась Эурнэйд, - познакомилась в госпитале  с  раненым
нильфгаардцем.  После заключения мира, когда обменивались  военнопленными,
она пошла с ним в Нильфгаард.
 -  Я всегда утверждала, - вздохнула полная жрица, - что для любви нет  ни
границ, ни кордонов. А что с Иолей Второй?
 - Жива, - поспешила заверить Эурнейд. - Она в Мариборе.
 - Почему не возвращается?
 -  Она  не  возвратится в храм, матушка, - тихо сказала адептка, наклонив
голову.  -  Она  работает в больнице господина Мило  Вандербека,  хирурга-
низушка.  Сказала, что хочет лечить. Что всю себя посвятит  этому.  Прости
ее, матушка Нэннеке.
 - Простить? - покачала головой первосвященница. - Я горжусь ею.
 
 -  Ты запоздал, - прошипела Филиппа Эйльхарт. - Ты опоздал на торжество с
участием королей. Какого черта, Сигизмунд! Твое пренебрежение к протоколам
достаточно известно. У тебя не было нужды так нахально проявлять его.  Тем
более сегодня, в такой день...
 -  У  меня  были причины. - Дийкстра ответил поклоном на взгляд  королевы
Гедвиги  и  осуждающее движение бровей иерарха Новиграда. Поймал  взглядом
кривую  гримасу  на физиономии жреца Виллемера и усмешку  на  лице  короля
Фольтеста, достойном того, чтобы его профиль чеканили на монетах.
 - Мне необходимо поговорить с тобой, Филь. Филиппа подняла брови.
 - Небось с глазу на глаз?
 -   Хорошо  б.  -  Дийкстра  едва  заметно  улыбнулся.  -  Впрочем,  если
пожелаешь,  я  соглашусь  на несколько дополнительных  пар  глаз.  Скажем,
прекрасных глаз дам из Монтекальво.
 - Тише, - прошипела чародейка улыбающимися губами.
 - Когда можно получить аудиенцию?
 -  Я  подумаю  и  дам знать. А сейчас оставь меня в покое. Здесь  крупное
торжество. Здесь великий праздник. Напомню, если ты сам этого не заметил.
 - Великий праздник?
 - Мы стоим на пороге новой эпохи, Дийкстра.
 Шпион пожал плечами.
 Толпа  выкрикивала  приветствия.  В небо взметались  ракеты,  рассыпались
огни  фейерверков. Колокола Новиграда били, вещая о триумфе, о  славе.  Но
звучали они как-то на удивление грустно.
 
 -  Подержи-ка вожжи, Ярре, - сказала Люсьена. - Проголодалась я, перекушу
малость. Давай обмотаю тебе ремень на руке, я знаю, тебе одной неудобно.
 Ярре  чувствовал, как щеки ему заливает румянец стыда и унижения. Он  еще
не  привык.  Ему все казалось, будто всему миру нечего больше делать,  как
только  пялиться на его культю, на подвернутый и зашитый рукав.  Что  весь
мир   думает   только  об  одном:  заметить  увечье,  а  потом   лицемерно
сочувствовать  и  неискренне сожалеть, а в глубине души  брезговать  им  и
считать,  что он некрасиво нарушает красивый порядок своим убогим,  наглым
существованием. Что вообще смеет существовать.
 Люсьена  -  нельзя было не признать - явно отличалась  в  этом  от  всего
остального  мира.  Она не прикидывалась, будто ничего не  замечает,  в  ее
глазах не было признаков унизительного сочувствия и еще более унизительной
жалости.  Ярре готов был признать, что светловолосая возница  относится  к
нему  совершенно естественно и вполне нормально. Но отгонял  от  себя  эту
мысль. Не принимал ее.
 Потому что никак не мог привыкнуть воспринимать самого себя нормально.
 Везущая  инвалидов  телега скрипела и тарахтела. После  краткого  периода
дождей  наступила  жара,  пробитые военными  обозами  выбоины  на  дорогах
высохли  и  застыли  гребнями  и горбами фантастических  форм,  и  телеге,
которую  тянула  четверка  лошадей, все время  приходилось  переваливаться
через   эти  выбоины  и  колдобины.  На  самых  больших  выбоинах   телега
подскакивала,  трещала,  раскачивалась не хуже корабля  во  время  шторма.
Тогда  искалеченные  -  в основном безногие - солдаты  ругались  столь  же
`prhqrhwmn, сколь и жутко. А Люсьена - чтобы не свалиться - прижималась  к
Ярре  и  обнимала его, щедро одаривая своим волшебным теплом, удивительной
мягкостью  и  возбуждающей смесью аромата лошадей, ремней,  сена,  овса  и
молодого, ядреного девичьего пота.
 Телега  соскочила  в очередной ухаб. Ярре уже выбрал слабину  закрученных
вокруг  локтя  вожжей.  Люсьена, откусывая  попеременно  хлеб  и  колбасу,
притулилась у его бока.
 -   Ну-ну,   -   заметила  она  его  латунный  медальон   и   бессовестно
воспользовалась тем, что одна рука у него была занята вожжами.  -  И  тебя
тоже  провели? Амулет-незабудка? Ох и пройдоха же тот, кто эти финтифлюшки
выдумал.  Большой был на них спрос во время войны, больше, чем  на  водку,
пожалуй. И какое же там внутри имя девчачье, а ну, глянем...
 -  Люсьена. - Ярре залился пурпуром, чувствуя, что еще секунда - и  кровь
хлынет  у  него  из  щек.  -  Я должен тебя попросить...  чтобы  ты...  не
открывала... Прости, но это очень личное. Я не хочу тебя обижать, но...
 Телега подпрыгнула, Люсьена прижалась, а Ярре замолк.
 -  Ци...  рил... ла, - прочитала возница с трудом, но все  равно  удивила
Ярре,  который  никак  не ожидал от деревенской девушки  столь  выдающихся
способностей.
 -  Она  о  тебе  не  забудет.  - Люсьена защелкнула  медальон,  отпустила
цепочку,  глянула  на  юношу. - Цирилла, стало  быть.  Если  действительно
любила.  Чепуха  все  эти  чары  и  амулеты.  Ерунда  и  глупистика.  Если
действительно любила, то не забыла, была верной. И ждет.
 - Этого? - Ярре поднял культю.
 Девушка слегка прищурила глаза, голубые как васильки.
 -  Если по-настоящему любила...- твердо повторила она, - то ждет,  а  все
остальное - чепуховина чепуховая. Я-то знаю.
 -  Такой  уж у тебя солидный в этом деле опыт? Так сказать, много  ль  ты
экспериментировала?
 -  Не твое дело, - теперь настал черед Люсьены слегка зарумяниться,  -  с
кем и что у меня было. И не думай, будто я из тех, которым только мигни, и
они  уже готовы какие-то там сперементации на сеновале вытворять.  Но  что
знаю  - то знаю. Ежели парня любишь, то всего разом, а не по частям. И  не
имеет значения, если даже какой-никакой части недостает.
 Телега подпрыгнула.
 -  Ты  здорово упрощаешь, - проговорил сквозь стиснутые зубы Ярре,  жадно
вдыхая  аромат  девушки.  -  Здорово  упрощаешь  и  сильно  идеализируешь,
Люсьена.  Не хочешь замечать одной мелочи. Пойми, для того, чтобы  мужчина
мог достойно содержать жену и семью, он должен быть, я так скажу, в полном
комплекте! Калека на это не способен.
 -  Но-но-но! - резко перебила она. - Нечего сопли распускать. Голову тебе
Черные  не  оторвали,  а ведь ты головастый, головой  работаешь.  Ну  чего
уставился? Я - деревенская, но глаза-то у меня есть, да и уши тоже. Вполне
хорошие,  чтобы  заметить  такую мелочишку, как способ  говорения  истинно
господских и ученых. А к тому ж...
 Она наклонила голову, кашлянула.
 Ярре тоже кашлянул. Телега подскочила.
 -  А к тому ж, - закончила девушка, - слышала я, что другие говорили. Что
ты,  мол,  писарь.  И жрец из храма. Сам, значит, видишь,  что  рука-то...
Тьфу, плюнуть и растереть.
 Телега  какое-то  время  не подпрыгивала, но Ярре  и  Люсьена,  казалось,
вовсе этого не замечали. И им это вовсе не мешало.
 -  Надо  ж, - сказала она после долгого молчания. - Везет мне на  ученых.
Был  один  такой...  Когда-то... Подъезжал... Ученый  был  и  в  академиях
учился. По имени одному можно было усечь.
 - И как же его звали?
 - А Семестром...
 -  Эй,  девка! - закричал у них за спиной ефрейтор Деркач, здоровенный  и
угрюмый, покалеченный во время боев за Майену. - А-ну, стрельни-тко  коняг
бичом над задницами, ползет твоя фура словно сопля по стене!
 -  Будто  черепаха, - добавил другой калека, почесывая выглядывающую  из-
под  отвернутой штанины культю, на которой поблескивали пятна затянувшихся
рубцов. - Осточертела уже энта пустошь! По корчме затосковал, потому  как,
взаправду говоря, пива хоцца. Нельзя ль порезвее ехать-то?
 -  Можно.  - Люсьена обернулась на козлах. - Но только ежели на колдобине
nq| иль ступица полетят, то неделю, а то и две не пиво, а воду дождевую да
сок березовый лакать будете, подводы ожидаючи. Сами не уйдете, а я вас  на
закорки не возьму.
 -  А жаль, - осклабился Деркач. - Потому как мне по ночам снится, что  ты
меня  на  себя громоздишь. Со спины, то бишь с заду. Я так шибко люблю.  С
заду-то! А ты, девка?
 - Ах ты, голяк хромой! - взвизгнула Люсьена. - Хрен вонючий! Ты...
 Она  осеклась,  видя,  как  лица сидящих на телеге  инвалидов  неожиданно
покрываются мертвенной бледностью.
 - Матка, - заплакал кто-то. - А так недалече было до дому...
 -  Пропали  мы, - сказал Деркач тихо и совсем без эмоций. Просто  отмечая
факт.
 .
 Конников  было  шестеро. Но при внимательном взгляде  стало  ясно:  шесть
было лошадей, а конников - восемь. Две лошади несли по паре всадников. Все
ступали как-то жестко, неровно, низко опустив головы. Выглядели скверно.
 Люсьена громко выдохнула.
 Эльфы приблизились. Выглядели они еще хуже, чем их лошади.
 Ничего  не  осталось  от  их  заносчивости,  от  их  отработанной  веками
высокомерности,  харизматической  инности.  Одежда,  обычно  элегантная  и
красивая  даже у партизан из команд Белок, была грязной, рваной,  покрытой
пятнами. Волосы, краса и гордость эльфов, растрепаны, свалялись от  липкой
грязи  и запекшейся крови. Большие глаза, обычно надменно лишенные какого-
либо выражения, стали безднами паники и отчаяния.
 Ничего  не  осталось  от  их инности. Смерть,  ужас,  голод  и  мытарства
привели к тому, что они стали обыкновенными. Слишком обыкновенными.
 Перестали вызывать страх.
 Несколько  мгновений  Ярре  надеялся,  что  эльфы  проедут  мимо,  просто
пересекут тракт и исчезнут в лесу по другую сторону, не удостоив телегу  и
ее  пассажиров даже взглядом. И останется от них только этот совершенно не
эльфий,  противный, отвратительный запах, запах, который Ярре знал слишком
даже хорошо по лазаретам, - запах мучений, мочи, грязи и гниющих ран.
 Они миновали их не глядя.
 Не все.
 Эльфка  с  темными,  длинными,  слипшимися  от  засохшей  крови  волосами
задержала   лошадь   у  самой  телеги.  Она  сидела   в   седле   неуклюже
перекосившись,  оберегая руку, висящую на пропитавшейся  кровью  перевязи,
вокруг которой кружили и звенели мухи.
 -  Toruviel,  -  сказал,  повернувшись, один из эльфов.  -  En'ca  digne,
luned.
 Люсьена  моментально  сообразила, поняла, в  чем  дело.  Поняла,  на  что
эльфка  смотрит. Крестьянка, она с детских лет свыклась с притаившимся  за
углом  халупы  синим  и  опухшим призраком голода.  Поэтому  отреагировала
инстинктивно и безошибочно. Протянула эльфке хлеб.
 -  En'ca  digne, Toruviel, - повторил эльф. Лишь у него на правом  рукаве
запыленной куртки серебрились молнии бригады .
 Инвалиды  на  телеге,  до той минуты окаменевшие и  застывшие  от  ужаса,
вздрогнули,  словно  возвращенные к жизни  магическим  заклинанием.  В  их
протянутых  эльфам  руках  как  по мановению волшебной  палочки  появились
краюхи хлеба, кусочки круглого сыра, солонины и колбасы.
 А эльфы, впервые за тысячи лет, протянули руки людям.
 А  Люсьена и Ярре были первыми людьми, видевшими, как эльфка плачет.  Как
давится  рыданиями,  даже  не пытаясь вытирать текущие  по  грязному  лицу
слезы. Тем самым полностью отрицая утверждение, будто у эльфов вообще  нет
слезных желез.
 - En'ca digne, - ломким голосом повторил эльф с молниями на рукаве.
 А потом протянул руку и взял хлеб у Деркача.
 -  Благодаря  тебе,  - сказал он хрипло, с трудом приспосабливая  язык  и
губы к чужому языку. - Благодаря тебе, человек.
 Спустя  немного, увидев, что все уже кончилось, Люсьена чмокнула лошадям,
щелкнула вожжами. Телега заскрипела и затарахтела. Все молчали.
 Было   уже   здорово  к  вечеру,  когда  тракт  заполнился   вооруженными
конниками.   Командовала   ими  женщина  с  совершенно   седыми,   коротко
остриженными волосами и злым, суровым лицом, обезображенным шрамами,  один
hg  которых  пересекал щеку от виска до краешка рта,  а  другой  подковкой
охватывал  глазную  впадину. У женщины не было значительной  части  правой
ушной  раковины,  а  ее  левая  рука  пониже  локтя  оканчивалась  кожаным
цилиндром с латунным крючком, за который были зацеплены поводья.
 Женщина,  осматривая  их  злым, полным застывшей мстительности  взглядом,
спросила  об эльфах. О скоя'таэлях. О террористах. О беглецах,  недобитках
команды, рассеянной два дня тому назад.
 Ярре,  Люсьена  и  инвалиды, избегая взглядов  беловолосой  и  одноглазой
женщины, неразборчиво отвечали, что-де, нет, никого не встречали и  никого
не видели.
 .
 
 - Уррррааа! Да здравствуют краснолюды! Ура, Барклай Эльс!
 - Да здравссствуууют!
 Новиградская   брусчатка  гудела  под  коваными  сапожищами   служак   из
Добровольческой   Рати.  Краснолюды  шагали  типичным  для   них   строем,
пятерками, штандарт с молотами реял над колонной.
 - Да здравствует Махакам! Виват, краснолюды!
 - Хвала им! Слава!
 Неожиданно  кто-то из толпы рассмеялся. Несколько человек  поддержали.  А
через минуту хохот охватил уже всех.
 -  Какой афронт... - выдохнул иерарх Хеммельфарт. - Какой скандал...  Это
непростительно...
 - Паршивые нелюди! - рыкнул жрец Виллемер.
 - Прикиньтесь, будто не замечаете, - спокойно посоветовал Фольтест.
 -  Нечего  было экономить на продовольствии, - кисло сказала  Мэва,  -  и
отказывать в снабжении.
 Краснолюдские   офицеры  были  серьезны  и  выдержанны,  перед   трибуной
выпрямились  и  отдали честь, а вот фельдфебели и солдаты  Добровольческой
Рати   показали  свое  отношение  к  сокращению  ассигнований   на   Рать,
осуществленному   королями  и  иерархом.  Одни,  проходя   мимо   трибуны,
демонстрировали королям согнутые в локте руки, другие изображали второй из
своих любимых жестов: кулак с торчащим вверх средним пальцем. Этот жест  в
академических  кругах назывался digitus infamis16. Плебс называл  его  еще
обиднее.
 Появившиеся  на  лицах королей и иерарха пятна доказывали,  что  оба  эти
названия им известны.
 -  Не  надо  было  скупиться.  Это  их оскорбило,  -  повторила  Мэва.  -
Краснолюды - гордый народец.
 
 Ревун  на  Эльскердеге завыл, вой перешел в жуткое пение. Однако сидевшие
у костра не повернули голов.
 Первым после долгого молчания заговорил Бореас Мун:
 - Мир изменился. Справедливость восторжествовала.
 -  Ну,  насчет  справедливости,  конечно,  перебор,  -  слабо  усмехнулся
пилигрим.  -  Однако  я,  пожалуй,  соглашусь  с  тем,  что  мир  как   бы
приспособился к основному закону физики.
 -  Интересно,  -  протянул эльф, - не об одном ли  и  том  же  законе  мы
думаем?
 - Любое действие, - сказал пилигрим, - вызывает противодействие.
 Эльф прыснул, но это был вполне доброжелательный звук.
 - Одно очко - в твою пользу, человек.
 
 -  Стефан  Скеллен,  сын  Бертрама Скеллена,  бывший  имперский  коронер,
встань. Высокий Трибунал вечной по милости Великого Солнца Империи признал
тебя   виновным   в   преступлениях  и  деяниях  незаконных,   а   именно:
государственной  измене и участии в заговоре, имеющем целью  предательское
покушение  на  установленный  порядок, а также  особу  его  императорского
величества  лично.  Вина  твоя, Стефан Скеллен, подтверждена  и  доказана.
Трибунал   не  усматривает  смягчающих  обстоятельств.  Его  наивеличайшее
императорское величество не соизволил воспользоваться правом помилования.
 -  Стефан  Скеллен,  сын Бертрама Скеллена, из зала заседаний  ты  будешь
 oepebegem в Цитадель, откуда по истечении соответствующего времени будешь
выпровожден.  Однако  поскольку ты есть не что  иное,  как  предатель,  ты
недостоин  ступать по земле Империи, а посему будешь уложен на  деревянные
волоки  и  на  волоках оных лошадьми приволочен на площадь Тысячелетия.  А
поскольку  как  предатель ты воздухом Империи дышать недостоин,  постольку
будешь  ты на площади Тысячелетия рукою палача повешен за шею на  шибенице
между небом и землею. И будешь там висеть до тех пор, пока не умрешь. Тело
твое будет сожжено, а пепел развеян на четырех ветрах.
 -  Стефан  Скеллен,  сын Бертрама, предатель. Я, председатель  Верховного
Трибунала Империи, осуждаю тебя, в последний раз произношу твое имя. С сей
минуты да будет оно предано забвению.
 
 -   Получилось!  Получилось!  -  крикнул,  влетая  в  деканат,  профессор
Оппенхойзер.  -  Успех,  господа!  Наконец-то!  Наконец!  И  все-таки  оно
вертится! И все-таки оно действует! Действует! Оно действует!
 -  Серьезно?  - спросил нагловато и довольно скептически Жан  Ла  Вуазье,
профессор  химии, прозванный студентами Углеодородом17. -  Этого  быть  не
может. Интересно, а что именно действует?
 - Вечный двигатель!
 -   Perpetuum  mobile?  -  заинтересовался  Эдмунд  Бамблер,  престарелый
преподаватель зоологии. - Действительно? А вы не преувеличиваете, коллега?
 -  Нисколько!  -  воскликнул  Оппенхойзер и  подпрыгнул  козликом.  -  Ни
капельки!  Действует! Двигатель... э... движется! Я  его  запустил,  и  он
работает! Работает беспрерывно! Безостановочно! Постоянно! На веки  веков!
Это  невозможно  рассказать,  коллеги, это нужно  увидеть!  Идемте  в  мою
лабораторию! Живее!
 -  Я  завтракаю, - запротестовал Углеодород, но его протест утонул в шуме
и всеобщей спешке. Профессора, магистры и бакалавры поспешно накидывали на
тоги  плащи  и делии, бежали к выходу, ведомые продолжающим выкрикивать  и
жестикулировать Оппенхойзером. Углеодород показал им вслед digitus infamis
и вернулся к своей булке с паштетом.
 Группа  ученых,  по  дороге разрастающаяся за  счет  все  новых  и  новых
желающих   узреть   плоды  тридцатилетних  усилий   Оппенхойзера,   быстро
преодолела   расстояние,  отделяющее  деканат  от  лаборатории  известного
физика.  Они  уже вот-вот должны были открыть дверь, когда земля  внезапно
содрогнулась. Внезапно и ощутимо. Более того - весьма ощутимо. И еще более
того - очень даже ощутимо.
 Это   был   сейсмический  толчок,  один  из  серии   толчков,   вызванных
разрушением замка Стигга, укрытия Вильгефорца. Разрушения, осуществленного
чародейками.  Сейсмическая волна дошла от далекого Эббинга  даже  сюда,  в
Оксенфурт.
 Со  звоном  вылетело несколько стеклышек из витража на  фронтоне  Кафедры
Изящных Искусств. С исчерканного неприличными словами цоколя свалился бюст
Никодемуса  де  Боота,  первого  ректора Академии.  Со  стола  в  деканате
свалилась  кружка с травяным настоем, которым Углеодород запивал  булку  с
паштетом.  Свалился с паркового платана студент первого курса  физического
факультета  Альберт Цвейштейн, забравшийся на дерево, чтобы  покрасоваться
перед студентками-медичками.
 A  perpetuum  mobile  профессора  Оппенхойзера,  его  легендарный  вечный
двигатель, крутанулся еще раз-другой и остановился. На веки веков.
 И уже никогда больше его никому запустить не удавалось.
 
 - Да здравствуют краснолюды!
 .
 
 .
 
 .
 
 Дряхлый  полосатый  кот, из-за масти прозванный людьми  Рыжиком,  умирал.
Умирал чудовищно. Дергался, напрягался, царапал землю, его рвало кровью  и
слизью,  сотрясали  конвульсии. К тому же у него был  кровавый  понос.  Он
мяукал, хотя это было ниже его достоинства. Мяукал жалостно, тихо.  Быстро
слабел.
 Рыжик знал, почему умирает. По крайней мере догадывался, что его убило.
 Несколько  дней  назад  в  цинтрийский порт  заглянул  странный  корабль,
старый  и  очень  грязный  парусник,  вконец  запущенная  рухлядь,   почти
разваливающийся остов.  - гласила едва проглядывающая надпись на
носу  парусника. Надписи этой Рыжик - естественно - прочитать не умел.  Из
странного  плашкоута, воспользовавшись швартовкой, выползла на  набережную
крыса.  Только одна. Вылинявшая, запаршивевшая, еле двигающаяся. У нее  не
было одного уха.
 Рыжик  загрыз крысу. Он был голоден, но инстинкт не позволил ему  сожрать
эту  мерзость.  Однако  несколько блох, больших блестящих  блох,  которыми
кишмя кишела шерсть грызуна, успели перебраться на Рыжика и угнездиться  в
его шубке.
 - Что с ним?
 - Не иначе - кто-то отравил. Или сглазил.
 -  Тьфу,  какая  мерзость! Ну и воняет, сволочь! Убери  его  с  лестницы,
женщина!
 Рыжик напрягся и беззвучно раскрыл рот.
 Он  уже  не  чувствовал  ни  пинков, ни ударов  метлы,  которыми  хозяйка
благодарила его за то, что он одиннадцать лет ловил мышей. Выброшенный  со
двора,  он  умирал  в пенящейся мылом и мочой канаве. Умирал,  желая  этим
неблагодарным людям заболеть тоже. И страдать так, как страдает он.
 Его   пожеланию  предстояло  вскоре  исполниться.  Причем  в   гигантских
масштабах. Воистину гигантских масштабах.
 Женщина,  выбросившая  Рыжика  со двора,  остановилась,  задрала  юбку  и
почесала ногу под коленом. Зудило.
 Ее укусила блоха.
 
 Звезды  над Эльскердегом светились ярко. Мерцали. Искры костра блекли  на
их фоне.
 -  Ни  цинтрийский  мир,  -  сказал эльф, - ни тем  более  проведенный  с
большой  помпой новиградский парад нельзя считать отметинами и  верстовыми
камнями.  Что  за  понятия  такие? Политическая власть  не  может  творить
истории  с  помощью  актов или декретов. Не может  она  и  давать  истории
оценку,  выставлять  баллы или раскладывать по полочкам,  хотя  в  гордыне
своей  ни  одна власть таковой истины не признает и не приемлет. Одним  из
pw`ixhu   проявлений   вашего  человеческого   зазнайства   является   так
называемая  историография,  попытки судить и выносить  приговоры,  как  вы
говорите, . Для вас, людей, это типично и проистекает
из   того   факта,   что  природа  наделила  вас  эфемерной,   муравьиной,
мотыльковой, смешной жизнью однодневок, не дотягивающей и до сотни лет. Вы
же к своему существованию насекомых пытаетесь подстраивать весь мир. А меж
тем  история  -  процесс  непрерывный и бесконечный.  Невозможно  поделить
историю  на  кусочки - отсюда и досада - от даты до даты.  Историю  нельзя
декретировать  и  тем  более изменить королевскими указами.  Даже  выиграв
войну.
 -  Я  философствовать не стану, - сказал пилигрим. - Как было сказано,  я
человек  простой, прямой и некрасноречивый. Однако осмелюсь  заметить  вот
что:  во-первых, короткая как у насекомых жизнь защищает  нас,  людей,  от
декадентства,  склоняет  к  тому, чтобы, ценя  жизнь,  жить  интенсивно  и
творчески,  использовать  каждую минуту жизни и  радоваться  ей.  А  когда
потребуется, без сожаления отдать ее за нужное дело. Я говорю и мыслю  как
человек, но ведь точно так же мыслили долгожители эльфы, когда шли  биться
и умирать в командах скоя'таэлей. Если я не прав, пусть меня поправят.
 Пилигрим выждал соответствующее время, но никто его не поправил.
 -  Во-вторых,  - продолжал он, - мне кажется, политическая  власть,  хоть
она  и не способна изменить историю, может своими действиями создать вовсе
не  плохие  иллюзии  и видимости такой способности.  Для  этого  у  власти
имеются методы и инструменты.
 -  О  да, - ответил эльф, отворачиваясь. - Здесь вы попали в самую  суть,
господин  пилигрим. У власти есть методы и инструменты. Такие, с  которыми
невозможно дискутировать.
 
 Галера  ударила бортом по обросшей водорослями и ракушками свае.  Бросили
сходни. Загремели крики, проклятия, команды.
 Кричали  чайки,  подхватывающие отбросы, что  покрывали  зеленую  грязную
воду порта. Побережье кишело людьми. В основном в военной форме.
 -  Конец рейса, господа эльфы, - сказал нильфгаардский командир конвоя. -
Мы в Диллингине. Выбирайтесь! Вас тут ждут!
 Их действительно ждали.
 Ни  один  из  эльфов - и уж конечно, не Фаоильтиарна, - ни на секунду  не
поверил  заверениям  о  справедливых судах и амнистиях.  У  скоя'таэлей  и
офицеров  бригады  не было никаких иллюзий относительно ожидающей
их  за  Яругой  судьбы.  В  большинстве своем они  уже  смирились  с  нею,
воспринимали стоически, даже безразлично. Вероятно, думали, что ничто  уже
их не удивит.
 Они ошибались.
 Их  вытолкали с галеры, звенящих и бряцающих кандалами, погнали  на  мол,
потом  на  набережную,  где стояли ряды вооруженных  солдат.  Были  там  и
гражданские.  Из тех, чьи острые глазки быстро моргали, бегая  от  лица  к
лицу,  от  фигуры к фигуре. , - подумал Фаоильтиарна.  И  не
ошибся.  На  то,  что  его  изуродованное  лицо  прозевают,  он,  конечно,
рассчитывать не мог. И не рассчитывал.
 -   Господин   Исенгрим  Фаоильтиарна?  Железный  Волк?  Какая   приятная
неожиданность!  Извольте,  извольте!  Солдаты  вытащили   его   из   строя
кандальников.
 -  Va  faill!  -  крикнул  ему Коиннеах Да Рео, которого  тоже  узнали  и
вытащили другие военные, носившие ринграфы с реданским орлом. - Se'ved  se
caerme dea!
 -  Встретитесь,  - прошипел штатский, отделивший Фаоильтиарну,  -  но,  я
думаю,  в  аду.  Его  там уже ждут, в Дракенборге.  А-ну  постойте-ка!  Да
случаем это уж не господин ли Риордаин? Взять его!
 Всего  из  колонны  вытащили троих. Только троих. Фаоильтиарна  понял,  и
внезапно (он даже удивился) его охватил страх.
 -  Va  faill!  -  крикнул друзьям вытянутый из ряда Ангус Бри-Кри,  звеня
кандалами. - Va faill, fraeren!
 Солдат грубо толкнул его.
 Далеко  их не увели. Только до одного из сараев вблизи пристани. Рядом  с
гаванью, над которой покачивался лес мачт.
 Штатский подал знак. Фаоильтиарну толкнули к столбу, к балке, на  которую
закинули веревку. К веревке начали привязывать железный крюк. Риордаина  и
@mcsq` усадили на два стоящих на глинобитной площадке табурета.
 -  Господин Риордаин, господин Бри-Кри, - холодно проговорил штатский.  -
На  вас  распространяется указ об амнистии. Суд решил проявить милосердие.
Справедливость,  однако,  должна  восторжествовать,  -  добавил   он,   не
дождавшись  реакции. - А за то, чтобы так произошло, заплатили семьи  тех,
кого вы убили, господа. Приговор вынесен.
 Риордаин  и  Ангус  не успели даже крикнуть. Сзади  им  на  шеи  накинули
петли, их стянули, повалили вместе с табуретами, потащили по утрамбованной
земле. Когда скованными руками они тщетно попытались сорвать врезающиеся в
тело  веревки,  исполнители  уперлись им коленями  в  грудь.  Сверкнули  и
опустились  ножи,  брызнула кровь. Теперь даже петли не в  состоянии  были
заглушить   криков,  визга,  от  которого  волосы  вставали   дыбом.   Это
продолжалось долго. Как всегда.
 -  В приговоре, вынесенном вам, господин Фаоильтиарна, - сказал штатский,
медленно  поворачивая  голову,  - имеется дополнительная  клаузула.  Нечто
особенное...
 Фаоильтиарна не собирался ожидать . Замок  оков,  над
которым  эльф  трудился уже два дня и две ночи, упал с его кистей  как  по
мановению  волшебной  палочки. Страшный удар  тяжелой  цепи  повалил  двух
стерегущих его солдат. Фаоильтиарна в прыжке ударил третьего ногой в лицо,
хлестнул  кандалами штатского, прыгнул прямо в затянутое  тенетами  оконце
сарая, вылетел из него вместе с рамой и коробкой, оставив на гвоздях кровь
и  обрывки  одежды.  С  грохотом повалился на  доски  мола.  Перевернулся,
перекатился  и  плюхнулся в воду между рыбацкими лодками и баркасами.  Все
еще  прикованная  к правой кисти тяжелая цепь тянула на дно.  Фаоильтиарна
боролся. Изо всех сил боролся за жизнь, которая, как он считал еще  совсем
недавно, не имела для него никакой ценности.
 - Хватай! - орали выскакивающие из сарая солдаты. - Хватай! Убей!
 - Там! - кричали другие, подбегая по молу. - Там, вот там он нырнул!
 - По лодкам!
 -  Стреляйте!  - зарычал штатский, обеими руками пытаясь сдержать  кровь,
текущую из глазницы. - Убейте его!
 Щелкнули  тетивы  арбалетов.  Чайки с криком  взмыли  в  воздух.  Грязно-
зеленая вода между баркасами закипела от бельтов.
 
 -  Виват!  - Шествие продолжалось, толпа жителей Новиграда уже хрипела  и
проявляла признаки усталости. - Да здравствуют!
 - Урррааа!
 - Слава королям! Слава!
 Филиппа  Эйльхарт оглянулась, удостоверилась, что никто  их  не  слушает,
наклонилась к Дийкстре:
 - О чем ты хотел поговорить?
 Шпион тоже осмотрелся,
 - О покушении на короля Визимира в июле прошлого года.
 - И что?
 -  Полуэльф,  совершивший  это убийство, - Дийкстра  еще  больше  понизил
голос, - вовсе не был сумасшедшим, Филь. И действовал не в одиночку.
 - Да что ты говоришь?
 - Тише, - усмехнулся Дийкстра. - Тише, Филь.
 - Не называй меня . У тебя есть доказательства? Какие? Откуда?
 -  Ты  удивишься, Филь, если я скажу откуда. Когда можно ждать аудиенции,
милостивая государыня?
 Глаза Филиппы Эйльхарт были словно два бездонных черных озера.
 - Вскоре, Дийкстра.
 Били  колокола.  Толпа хрипло орала. Армия маршировала.  Лепестки  цветов
словно снег покрывали новиградскую брусчатку.
 
 - Все пишешь?
 Ори  Ройвен  вздрогнул и посадил кляксу. Он служил Дийкстре  девятнадцать
лет,  но  так  и  не привык к беззвучным движениям шефа, к его  появлениям
неведомо откуда и каким образом.
 - Добрый вечер, кхе-кхе, ваше превос...
 ,  -  прочитал Дийкстра титульный лист  рукописи,  который
бесцеремонно  поднял  с  пола.  - ... Ох,  Ори,
Nph. Старый мужик, а такие глупости...
 - Кхе-кхе...
 - Я пришел попрощаться, Ори.
 Ройвен удивленно взглянул на него.
 -  Видишь  ли,  верный  друг,  -  продолжал  шпион,  не  дожидаясь,  пока
секретарь  прокашляет что-нибудь путное, - я тоже стар, и получается,  что
тоже глуп. Вякнул одно слово одной особе. Только одной и только одно...  И
оказалось,  что это на одно слово и на одну особу больше, чем требовалось.
Послушай как следует, Ори. Ты их слышишь?
 Ори   Ройвен,  широко  раскрыв  удивленные  глаза,  отрицательно  помотал
головой. Дийкстра минуту молчал.
 -  Не  слышишь,  значит. А я слышу. Во всех коридорах.  Крысы  бегают  по
третогорскому  граду,  Ори.  Идут сюда. Приближаются  на  мягких  крысиных
лапках.
 
 Они  возникли  из тени, из тьмы. Черные, в масках, проворные  как  крысы.
Стражники  и  охранники из вестибюля свалились, не застонав, под  быстрыми
ударами  стилетов  с  узкими  гранеными клинками.  Кровь  текла  по  полам
третогорского  замка, разливалась по паркету, пачкала его,  впитывалась  в
дорогие венгербергские ковры.
 Они шли по всем коридорам, оставляя за собой трупы.
 -  Он  там, - указав на дверь, сказал один. Черный шарф, закрывающий лицо
до  глаз,  приглушал толос. - Туда он вошел! Через канцелярию,  в  которой
работает Ройвен, вечно кашляющий хрыч.
 -  Оттуда  нет  выхода.  - Глаза другого, командира,  горели  в  прорезях
черной  бархатной маски. - Из комнаты за канцелярией другого  выхода  нет!
Там нет даже окон.
 -  Остальные коридоры под охраной. Все двери и окна. Он от нас не  уйдет.
Он в ловушке.
 - Вперед!
 Двери поддались под ударами ног. Сверкнули стилеты.
 - Смерть! Смерть кровавому палачу!
 -  Кхе-кхе?  -  Ори  Ройвен  поднял над  бумагами  голову  с  близорукими
слезящимися глазами. - Слушаю вас. Чем могу, кхе-кхе, быть полезен?
 Убийцы  с ходу разбили дверь в личные апартаменты Дийкстры, пробежали  по
комнатам,  словно  крысы  обнюхивая закоулки. Со стен  полетели  гобелены,
картины и панно, кинжалы рассекали шторы и обивку.
 - Его нет! - крикнул один, влетая в канцелярию. - Нет его!
 -  Где?  - крикнул вожак, наклоняясь над Ори и сверля его взглядом сквозь
прорези в черной маске. - Где этот кровавый пес?
 - Нету его, - спокойно ответил Ори Ройвен. - Сами же видите.
 - Где он? Говори! Где Дийкстра?!
 - Разве, - кашлянул Ори, - сторож я, кхе-кхе, брату своему?
 - Подохнешь, старик!
 -  Я  человек старый, больной и страшно уставший. Кхе-кхе. Я не боюсь  ни
вас, ни ваших ножей.
 Убийцы выбежали из комнаты. Исчезли так же быстро, как и появились.
 Ори  Ройвена  не  убили. Они были заказными убийцами. А в полученных  ими
приказах об Ори Ройвене не было ни слова.
 Орибастус  Джианфранко Паоло Ройвен, магистр права, провел  шесть  лет  в
различных  тюрьмах,  его  непрерывно допрашивали сменяющиеся  следователи,
выпытывали  о  самых  различных, зачастую вроде бы бессмысленных  вещах  и
делах.
 Через  шесть  лет  освободили.  К тому времени  он  уже  был  совершенной
развалиной.  Цинга  лишила его зубов, анемия - волос, глаукома  -  зрения,
астма - дыхания. Пальцы обеих рук ему сломали на допросах.
 На  воле он прожил неполный год. Умер в храмовом приюте. В нужде. Забытый
всеми.
 Рукопись  книги  
пропала без следа.
 
 Небо   на  востоке  посветлело,  над  взгорьями  разлился  белый   ореол,
предвестник зари.
 У  костра уже долгое время стояла тишина. Пилигрим, эльф и следопыт молча
глядели на умирающий огонь.
 Тишина  стояла  и  на  Эльскердеге.  Воющий  упырь  замолк,  наскучившись
напрасным воем. Воющему упырю пришлось наконец понять, что трое сидящих  у
костра  мужчин  за  последнее  время видели слишком  много  ужасов,  чтобы
обращать внимание на вой какого-то там упыря.
 -  Если  нам  предстоит странствовать вместе, - неожиданно сказал  Бореас
Мун,  глядя  в  рубиновые уголья костра, - то надо кончать  с  недоверием.
Давайте оставим позади все, что было. Мир изменился. Впереди новая  жизнь.
Что-то кончилось, что-то начинается. Впереди...
 Он  осекся.  Кашлянул.  Он  не привык к таким  речам,  боялся  показаться
смешным. Но его случайные спутники не смеялись. О, Бореас чувствовал прямо-
таки исходящую от них доброжелательность.
 -  Впереди перевал Эльскердег, - закончил он уже более уверенно, -  а  за
перевалом - Зеррикания и Хакланд. Перед нами дальний и опасный путь.  Если
мы пойдем вместе... Отбросим недоверие. Я - Бореас Мун.
 Пилигрим  в  шляпе  с  широкими полями встал,  выпрямился  во  весь  свой
гигантский рост, пожал протянутую ему руку. Эльф встал тоже. Его чудовищно
изувеченное лицо странно искривилось.
 Пожав руку следопыту, пилигрим и эльф протянули друг другу правые руки.
 -  Мир  изменился,  -  сказал пилигрим. - Что-то кончилось...  Я  -  Сиги
Ройвен.
 -  Что-то начинается. - Покрытое шрамами лицо эльфа искривило что-то, что
по всем признакам было улыбкой. - Я - Вольф Исенгрим.
 Их   рукопожатия   были   краткими,   крепкими,   можно   сказать,   даже
взволнованными. Какое-то мгновение это походило более на рукопожатие перед
боем, нежели на жест согласия. Но всего лишь мгновение.
 Догорающее   полено  в  костре  выстрелило  искрами,   скрепляя   событие
радостным фейерверком.
 -  Сожри меня черти, - Бореас Мун широко улыбнулся, - если это не  начало
настоящей дружбы.
                  
                  ...как  и других Верных, так  и  св.
                Филиппу  оклеветали,  приписав   оной.
                будто    действует   она    во    вред
                королевству,  якобы подстрекает  народ
                к   беспорядкам   и   мятежам,   будто
                будоражит  люд  и  готовит  переворот.
                Вильмериус,    еретик    и    сектант,
                первосвященником    себя    самозванно
                поименовавший,     святую     схватить
                повелел  и в узилище темное и  ужасное
                бросил  и  там мучил хладом и смрадом,
                требуючи,  дабы  она  в  грехах   оных
                призналась  и  выдала  бы  тех,   коих
                поучала.  И  показал  Вильмериус   св.
                Филиппе  струментарий  различный,  для
                пыток   предназначенный,  и   грозился
                зело.  Святая  же  токмо  в  лицо  ему
                плюнула и в содомии его обвинила.
                  Повелел  тогда еретик от  одежды  ее
                освободить  и  нагую  бычьими   жилами
                сечь  без  пожаления и под ногти  иглы
                вбивать.  И  все пытал и взывал,  дабы
                от  веры своей и богини отреклася.  Но
                токмо     рассмеялася     святая     и
                присоветовала ему удалиться.
                  Повелел тогда оный еретик святую  на
                пыточную лавку укласть, по всему  телу
                железными  острогами и крючьями  рвать
                и  бока  ее  свечами палить.  Но  хоть
                была  она таковыми жестокостями  мучае
                ма,  являла  святая  в  смертном  теле
                бессмертную терпеливость.  И  ослабели
                палачи,   и   с   превеликим   страхом
                отступилися,   но  Вильмериус   грозно
                оных  сгромил и велел, дабы оне  далее
                lswhkh  и  десницы  свои  зело  крепко
                прилагали.   И  тогда  почали   святую
                Филиппу  железами раскаленными палить,
                члены  из  суставов выбивать  и  груди
                женские  клещами  рвать.  И  в   муках
                таковых,  не  признавшись  ни  в  чем,
                скончалась святая мученица Филиппа.
                  А  Вильмеруса, еретика-распутника, о
                чем  у отцов святых читай, такая  кара
                опосля   настигнула,   что   весь   он
                прогнил  и  от того издох.  И  смердел
                аки пес, так что его без погребения  в
                воды речные бросить пришлося.
                  За   то   св.   Филиппе   слава    и
                мученический   венец,  Матери   Богине
                великой  во  веки веков слава,  а  нам
                научение и предупреждение. Аминь.
                  
                  Житие  святой  Филиппы  Мученицы  из
                Mons   Calvus,   в  старину   писарями
                мученическими       писанное,        в
                Третогорском  Требнике  собранное,  от
                многих  святых отцов позаимствованное,
                кои ее в писаниях своих восславляют.
 
                                                                  ГЛАВА 11
 
 Они  мчались  во  весь  опор, как сумасшедшие. Ехали  несколько  бурлящих
весною дней. Кони неслись галопом, а люди, распрямляя согбенные над землей
спины  и  шеи,  глядели им вослед, не понимая, что  это:  живые  люди  или
призраки.
 Они  ехали  и ночами, темными и влажными от теплого дождя, а проснувшиеся
в  своих  кроватях  люди изумленно крутили головами,  борясь  с  удушающей
болью,  вздымающейся у них в груди. Вскакивали, прислушивались к  хлопанью
ставней,  плачу разбуженных детей, вою собак. Приникали к оконным пленкам,
не понимая, что это: живые люди или призраки.
 По Эббонгу пошли рассказы о трех демонах.
 
 Трое  конников  появились неведомо как, неведомо откуда и неведомо  каким
чудом,  застав Хромушу врасплох и не позволив ему бежать. Помощь звать  не
было  смысла. От самых последних домишек калеку отделяли добрые пять сотен
шагов.  И даже будь они ближе, вряд ли кто из жителей Ревности откликнулся
б  на  призыв. Было время послеобеденной сиесты, начинавшейся  в  Ревности
обычно  ранним  предполуднем и оканчивающейся ранним  вечером.  Аристотель
Бобек по прозвищу Хромуша, здешний нищий и философ, прекрасно знал, что  в
часы сиесты обитатели Ревности не реагируют ни на что.
 Их  было трое. Две женщины и мужчина. У мужчины - белые волосы, за спиной
меч.  У  женщины, той, что повзрослее, одетой в черно-белое, волосы  цвета
воронова  крыла  завивались локонами. У молодой с пепельно-серыми  прямыми
волосами   левую  щеку  уродовал  отвратительный  шрам.  Сидела   она   на
изумительной красоты вороной кобыле. Хромуше показалось, что  когда-то  он
уже такую кобылу видел.
 Именно молодая заговорила первой.
 - Ты местный?
 -  Я  не  виноват!  - защелкал зубами Хромуша. - Я тута строчки  собираю!
Помилуйте, не забижайте калеку...
 -  Ты  местный? - повторила пепельноволосая, и ее зеленые глаза угрожающе
сверкнули. Хромуша скуксился.
 -  Ага,  светлейшая госпожа, - с явным усилием пробормотал он. :- Здешние
мы.  В  Бирке, стало быть, в Ревности, народился. И тута верняком помереть
доведется...
 - Летом и осенью прошлого года был здесь?
 - А где ж мне ишшо-то быть бы?
 - Отвечай, когда спрашиваю.
 - Был я, был, светлейшая.
 Вороная  кобыла тряхнула головой, застригла ушами. Хромуша чувствовал  на
себе колющие как ежовые иглы взгляды двух других конников - черноволосой и
белого. Беловолосого он боялся больше всего.
 -  Год  назад,  - начала девушка со шрамом, - в сентябре, точно  девятого
сентября,  в  первую  четверть луны, здесь убили шестерых  молодых  людей.
Четырех парней... и двух девушек. Припоминаешь?
 Хромуша  сглотнул. Вначале он только предполагал, теперь же  знал  точно,
был уверен.
 Девушка изменилась. И изменил ее не только шрам на лице. Теперь она  была
совсем  другой,  нежели тогда, когда выла, привязанная к столбу  коновязи,
когда  глядела, как Бонарт отрезает головы убитым Крысам. Точно, она  была
не такой, как тогда, когда в корчме  охотник раздел ее
и бил. Только вот эти глаза... Глаза не изменились.
 - Отвечай! - резко прикрикнула черноволосая. - Тебе задали вопрос.
 -  Помню,  милостивые  государыни... А чего ж бы не помнить-то?  Шестерых
молодых убили. Помню, в прошлом годе это было. В сентябре.
 Девушка  долго  молчала,  глядя  не на него,  а  куда-то  вдаль  над  его
плечами.
 -  Значит, должен знать, - с трудом сказала она наконец. - Должен  знать,
где  тех  парней и девушек закопали. Под каким забором... На какой помойке
или  свалке...  А если тела сожгли... Если вывезли в лес, кинули  лисам  и
волкам... Так ты покажешь мне это место. Проводишь туда. Ты понял?
 -  Понял, светлейшая госпожа. Чего ж не понять-то? Извольте за мной.  Это
и вовсе недалече.
 Он  захромал,  чувствуя спиной горячее лошадиное дыхание. Не оглядывался.
Что-то говорило ему: оглядываться не следует.
 -  Вот  тута, - указал он наконец. - Энто наш жальник ревностный, в энтой
роще.  А  те, о которых вы спрашиваете, светлая мазелька Фалька, так  вона
тамотки они и упокоются.
 Девушка   громко  вздохнула.  Хромуша  взглянул  украдкой,  увидел,   как
изменилось  ее  лицо.  Беловолосый и черноволосая молчали,  лица  их  были
словно высечены из камня.
 Девушка   долго  смотрела  на  холмик  -  складный,  ровный,   ухоженный,
обнесенный  обломками  песчаника, плитками шпата и сланца.  Лапы  ельника,
которыми когда-то украсили холмик, порыжели. Цветы, которые здесь когда-то
положили, пожелтели и высохли.
 Девушка спрыгнула с лошади.
 - Кто? - глухо спросила, все еще не поворачивая голову.
 -  Ну,  ети...  - откашлялся Хромуша. - Многие из Ревности  помогали.  Но
более  всех  вдова Гуле. И молодой Ныкляр. Вдова завсегда  была  доброй  и
сердешной  бабой...  А Ныкляр... Его сны жутко мучили.  Покою  не  давали.
Допокудова энтим забитым приличных погребин не устроил...
 - Где их найти? Вдову и того Ныкляра? Хромуша долго молчал.
 -  Вдова  лежит  вона  там,  за той кривой березкой,  -  сказал  наконец,
бесстрашно  глядя  в  глаза девушки. - От легочного воспаления  померла  в
зимнюю  пору.  А  Ныкляр завербовался кудай-то на чужбину...  Говорят,  на
войне полег.
 -  Я  забыла,  -  шепнула она, - Забыла, что ведь обоих судьба  свела  со
мной.
 Она  подошла к холмику, опустилась, вернее - упала на колени. Наклонилась
низко,  очень  низко,  почти коснувшись лбом камней у  основания.  Хромуша
видел,  как беловолосый сделал движение, словно хотел слезть с лошади,  но
черноволосая женщина схватила его за руку, удержала жестом и взглядом.
 Лошади похрапывали, трясли головами, позвякивали кольцами мундштуков.
 Долго,  очень долго оставалась она у холмика, низко склонившись,  и  губы
ее шевелились в какой-то беззвучной литании.
 Вставая,  она покачнулась. Хромуша невольно поддержал ее. Она вздрогнула,
вырвала  локоть, сквозь слезы зловеще взглянула на него. Но не  произнесла
ни  слова.  Даже поблагодарила кивком головы, когда он поддержал  для  нее
стремя.
 -  Да,  светлая мазелька Фалька, - решился он. - Странными путями  судьба
ходит.  Вы в жестоком тогда были положении, в тяжелом, значицца. Мало  кто
из  нас  тута, в Ревности, думал, что цельной из его выйдете... Ан, глянь-
кось,  вы  нонче в здоровье, а Гуле и Ныкляр на том свете...  Некого  даже
поблагодарствовать, э? Отблагодарить за холмик-то...
 -  Меня  зовут не Фалька, - резко проговорила она. - Меня зовут  Цири.  А
что до благодарности...
 -  Считайте,  что она оказала вам честь, - холодно вставила черноволосая,
и в ее голосе было что-то такое, что Хромуша задрожал. - За этот холмик, -
медленно  проговорила  она, - за вашу человечность, за  ваше  человеческое
достоинство  и  порядочность удостоились вы,  весь  ваш  поселок  милости,
благодарности  и...  награды. Вы даже не знаете, не  можете  знать,  сколь
огромных.
 
 Вскоре  после полуночи девятого апреля первых жителей Клармона  разбудило
мерцающее  зарево,  красный свет, ворвавшийся в окна из  домов.  Остальных
подняли с постели крики, рев и громкий тревожный звон набата.
 Горел  только один дом. Большое деревянное здание бывшего храма,  некогда
посвященного  божеству, имени которого не помнил уже  никто,  кроме  самых
древних старух. В храме, теперь превращенном в амфитеатр, время от времени
давали цирковые представления, проводили бои и другие рискованные зрелища,
способные  взбудоражить городок Клармон. Встряхнуть, вырвать на  время  из
болота скуки, хандры и сонного отупения.
 Именно  этот  амфитеатр  сейчас  полыхал  ревущим  пламенем,  сотрясаемый
взрывами. Изо всех его окон вырывались рваные, длиной в несколько  саженей
языки огня.
 -   Гааасить!   -  вопил  хозяин  амфитеатра  купец  Хувенагель,   бегая,
размахивая руками, тряся могучим брюхом. Он был в ночном колпаке,  тяжелой
делии  из выпороток, накинутой прямо на ночную рубашку. Босые ноги  месили
навоз и грязь улочки.
 - Гааасите! Люююди! Воооды!
 -  Это кара божья, - безапелляционно заявила одна из старух. - За потехи,
кои в этом владении устраивали.
 - Да-да, госпожа. Несомненно, за это!
 От  ревущего  в  огне  театра полыхало жаром, в  лужах  парила  и  воняла
конская моча, шипели искры. Неведомо откуда налетел ветер.
 -  Туууушиите!  - дико выл Хувенагель, видя, что огонь перекидывается  на
пивоварню и амбары с зерном. - Люююди! За ведра! За ведра!
 Недостатка  в  охотниках  не  было. Более  того,  у  Клармона  даже  была
собственная  пожарная  команда,  вооруженная  и  содержащаяся  на   деньги
Хувенагеля. Гасили с жаром и энтузиазмом. Но впустую.
 -  Не справиться... - бормотал брандмейстер, вытирая покрывшееся пузырями
лицо. - Это не обычный огонь... Не простой... Это огонь дьявольский!
 - Черная магия, - задыхался от кашля в дыму другой топорник.
 Из  амфитеатра  донесся  страшный  треск  рушащихся  стропил,  коньков  и
столбов. Грохотнуло, громыхнуло, сломалось, в небо взметнулся могучий сноп
огня  и  искр,  крыша переломилась и завалилась внутрь, на  арену.  Здание
накренилось,   словно  поклонилось  публике,  которую  в   последний   раз
повеселило и порадовало эффектным, воистину пламенным бенефисом.
 А потом стены рухнули.
 Усилиями   пожарных   и  спасателей  удалось  сохранить   лишь   половину
зернохранилища и примерно четвертую часть пивоварни.
 Занимался смертельный рассвет.
 Хувенагель  сидел в грязи и пепле, в опаленной делии из выпороков.  Сидел
и жалостливо рыдал, всхлипывал точно малое дитя. Принадлежавшие ему театр,
пивоварня и зернохранилище были, конечно, застрахованы. Проблема  состояла
в  том, что страховая компания тоже была собственностью Хувенагеля. Ничто,
даже  какая-нибудь  афера с налогами, не в состоянии  была  хоть  в  малой
степени восполнить потери.
 
 -  Куда  теперь?  -  спросил Геральт, глядя на столб  дыма,  расплывчатой
лентой   пачкающий  розовеющий  зарею  горизонт.  -  Кого  ты  еще  хочешь
навестить, Цири?
 Она  взглянула на него, и он тут же пожалел о своем вопросе.  Ему  ужасно
захотелось  обнять ее, держать в объятиях, прижимать к  себе,  гладить  ее
волосы.  Защитить. Никогда-никогда не допускать, чтобы  она  оставалась  в
одиночестве.  Чтобы с ней не случилось что-нибудь худое, чтобы  ей  больше
никому и ничему не захотелось мстить.
 Йеннифэр молчала. Последнее время Йеннифэр вообще много молчала.
 -  Теперь,  -  очень  спокойно сказала Цири, -  мы  поедем  в  поселок  с
m`gb`mhel  Говорог.  Это название идет от опекающего  поселок  соломенного
единорога, смешной, бедной, убогой куколки. Я хочу, чтобы в память о  том,
что там произошло, жители получили... Ну, если не более ценный, то хотя бы
с  большим вкусом выполненный тотем. Рассчитываю на твою помощь, Йеннифэр,
потому что без магии...
 - Знаю, Цири. А дальше что?
 -  Болота Переплюта. Надеюсь, попаду... К хате на болотах, среди  трясин.
Там  мы  найдем  останки  человека. Я хочу, чтобы  эти  останки  почили  в
приличной и достойной его могиле.
 Геральт продолжал молчать. И не опускал глаз.
 -  Потом,  -  продолжала  Цири,  запросто выдерживая  его  взгляд,  -  мы
заглянем в Дун Дар. Тамошнюю корчму скорее всего спалили, не исключаю, что
корчмаря  убили. По моей вине. Меня ослепили ненависть и мстительность.  Я
попытаюсь как-то отблагодарить его родных.
 - Вряд ли, - проговорил он, все еще глядя на нее, - это получится.
 -  Знаю, - сразу же ответила она, твердо, почти зло. - Но я явлюсь к  ним
с  повинной.  Запомню выражение их глаз. Надеюсь, память  об  этих  глазах
охранит меня от подобных ошибок. Ты понимаешь это, Геральт?
 -  Понимаю,  Цири,  -  сказала Йеннифэр. - Оба мы, поверь,  очень  хорошо
понимаем тебя, доченька. Едем.
 
 Лошади  неслись  как ветер. Как магический ветер. Встревоженный  мчащейся
тройкой  наездников,  поднимал голову путник на  тракте.  Поднимал  голову
купец  на  телеге с товарами, преступник, бегущий от правосудия,  бродяга-
поселенец,   изгнанный  политиками  с  земли,  на  которой  он  поселился,
доверившись  другим  политикам.  Поднимали  головы  бродяги,  дезертир   и
пилигрим  с  костылем.  Пораженные, напуганные, не уверенные  в  том,  что
видели.
 По  Эббингу  и  Гесо  начинали кружить рассказы. О  Диком  Гоне.  О  трех
призрачных всадниках.
 Рассказы  придумывали и повествовали вечерами в пропахших топленым  жиром
и  жареным  луком избах, в светлицах, задымленных корчмах,  трактирах,  на
хуторах  и  заимках.  Рассказывали,  выдумывали,  трепались.  О  войне.  О
геройстве  и  рыцарственности.  О дружбе и справедливости.  О  подлости  и
предательстве. О любви верной и истинной. О всегда торжествующей дружбе  и
привязанности.  О  преступлении и наказании, которое непременно  настигает
преступников. О правосудии, всегда справедливом и правом.
 О правде, которая на манер масла всегда всплывает наверх.
 Выдумывали, радуясь выдумке. Сказочному обману. Ибо вокруг-то,  в  жизни,
все делалось навыворот.
 Легенда  росла и ширилась. Слушатели в благостном трансе глотали, вбирали
в  себя  высокопарные  и  возвышенные  слова  сказителей,  повествующих  о
ведьмаке  и  чародейке. О Башне Ласточки. О Цири, ведьмачке со  шрамом  на
лице. О Кэльпи, зачарованной вороной кобыле.
 О Владычице Озера.
 Все это случилось спустя многие годы. Спустя многие, многие годы.
 Но  уже  теперь, как набухшие после теплого дождя семена, легенда  давала
ростки и пускала корни в людских душах.
 
 Незаметно   пришел   май.  Вначале  -  ночами,  которые   разгорались   и
разблескивались   далекими   огнями  Беллетэйна.   Когда   Цири,   странно
возбужденная, вскочила на Кэльпи и помчалась к кострам, Геральт и Йеннифэр
воспользовались  случаем,  выпавшей минутой одиночества.  Раздевшись  лишь
настолько,  сколько было абсолютно необходимо, они любили  друг  друга  на
брошенном  на земле кожушке. Спеша и самозабвенно, молча, не произнося  ни
слова. Быстро и кое-как. Только бы больше и больше.
 А  когда  пришло успокоение, оба, дрожа и сцеловывая с лиц друг  у  друга
слезы,  ужасно  удивились, сколько же счастья дала им  такая,  в  общем-то
невесть какая, любовь.
 
 - Геральт...
 - Слушаю, Йен.
 - Когда я... Когда мы не были вместе, ты бывал с другими женщинами?
 - Нет.
 - Ни разу?
 - Ни разу.
 - У тебя даже голос не дрогнул. Не понимаю, почему я тебе не верю.
 - Я всегда думал только о тебе, Йен.
 - Теперь верю.
 
 Незаметно  пришел  май.  Пришел и днями. Осот  обрызгал  желтизной  луга,
деревья в садах распушились и потяжелели от цветов. Дубравы величественно,
чтобы не спешить, все еще оставались темными и голыми, но уже затягивались
зеленым туманом, а опушки искрились зелеными пятнышками березы.
 
 В  одну  из  ночей,  когда они остановились в заросшей  ивами  котловине,
ведьмака  разбудил сон. Кошмар, в котором он видел себя  парализованным  и
безоружным,  а  огромная серая сова рвала ему когтями лицо,  искала  глаза
острым  кривым клювом. Он проснулся. И не понял, не перенесся ли из одного
кошмара в другой.
 Над  их  бивуаком клубился свет, на который косились фыркающие лошади.  В
свете было видно что-то вроде подпертого черной колоннадой замкового зала.
Геральт видел огромный стол, вокруг которого сидели десять человек. Десять
женщин.
 Слышал голоса.
 ...привести ее к нам, Йеннифэр. Мы приказываем.
 Вы  не  можете мне приказывать. Не можете приказывать ей! У вас  нет  над
ней власти! Никакой!
 Я  их не боюсь, мама. Они ничего не могут мне сделать. Если они хотят,  я
явлюсь к ним.
 ...собирается  первого  июня,  в  новолуние.  Мы  приказываем  вам  обеим
явиться. Предупреждаем, что за непослушание будем наказывать.
 Я сейчас прибуду, Филиппа. Она пусть еще побудет с ним.
 Пусть  он  не остается один. Только несколько дней. Я прибуду немедленно.
Как добровольная заложница.
 Выполни мою просьбу, Филиппа. Пожалуйста.
 Свет замигал. Лошади дико захрапели, забили копытами.
 Ведьмак проснулся. На этот раз по-настоящему.
 
 Наутро  Йеннифэр подтвердила его опасения. После долгой и  проведенной  в
сторонке беседы с Цири.
 -  Я  ухожу,  -  сказала она сухо и без предисловий.  -  Я  должна.  Цири
останется  с тобой. Еще на какое-то время. Потом я вызову ее, и  она  тоже
уйдет. А потом все мы встретимся снова.
 Он  кивнул.  Неохотно. Ему надоело молчаливо поддакивать. Соглашаться  со
всем,  что она ему сообщала, со всем, что решала. Но он кивнул.  Он  любил
ее, как бы там ни было.
 -  Это  приказ, - сказала она мягче, - которому противостоять невозможно.
Откладывать тоже нельзя. Необходимо просто выполнить. Впрочем, я делаю это
и ради тебя. Ради твоего блага. А особенно ради блага Цири.
 Он кивнул.
 -  Когда  мы встретимся, - сказала она еще мягче, - я вознагражу тебя  за
все,  Геральт. И за твое молчание. Слишком много молчания было между нами,
слишком много, А теперь, вместо того чтобы кивать, обними меня и поцелуй.
 Так он и сделал. Он любил ее, как бы там ни было.
 
 -  Куда  теперь?  -  тихо спросила Цири вскоре после того,  как  Йеннифэр
скрылась в розблеске овального телепорта.
 -  Река...  -  Геральт откашлялся, превозмогая боль в  груди,  не  дающую
дышать.  -  Река, вверх по течению которой мы идем, называется Сансретура.
Она  ведет в страну, которую я обязательно хочу тебе показать. Потому  что
это сказочная страна.
 Цири насупилась. Он видел, как она стиснула кулаки.
 -  Все сказки, - процедила она, - оканчиваются скверно. А сказочных стран
нет вообще.
 - Есть. Увидишь.
 
 Был второй день после полнолуния, когда они увидели Туссент, утопающий  в
зелени  и  солнечных  лучах.  Горы, склоны, виноградники.  Черепицы  башен
замка, горящие после утреннего дождика.
 Картина не подвела. Впечатляла. Она впечатляла всегда.
 -   Какая  красотища,  -  восхищенно  сказала  Цири.  -  Охо-хо!   Словно
игрушечные замки... Словно глазурь на торте... Так и хочется лизнуть!
 -  Архитектура самого Фарамонда, - мудро пояснил Геральт. - Погоди,  пока
не увидишь вблизи дворец и сады Боклера.
 - Дворец? Мы едем во дворец? Ты знаешь здешнего короля?
 - Княгиню.
 -  А  может, - кисло спросила она, внимательно посматривая на него из-под
челки, - у этой княгини зеленые глаза? И короткие черные волосы?
 -  Нет,  - отрезал он, отводя взгляд. - Она выглядит совсем иначе. Откуда
ты взяла...
 - Перестань, Геральт, ладно? Так как там со здешней княгиней-то?
 -  Я  сказал, что знаю ее. Немного. Не очень хорошо... и не очень близко,
если  тебя  интересует это. Зато я очень хорошо знаком со здешним  князем-
консортом,  а может, пока еще кандидатом в князья-консорты.  Ты  его  тоже
знаешь, Цири.
 Цири тронула Кэльпи шпорой, заставила танцевать.
 - Не мучай меня больше!
 - Лютик.
 - Лютик? Со здешней княгиней? Каким чудом?
 -  Долгая  история.  Мы  оставили его здесь,  рядом  с  любимой.  Обещали
навестить, возвращаясь, когда...
 Он замолчал и нахмурился.
 -  Ничего не поделаешь, - тихо сказала Цири. - И не мучайся, Геральт. Это
не твоя вина.
 .
 - Едем, Цири.
 - В этих одеждах? - кашлянула она. - Во дворец?
 -  Не вижу ничего зазорного в наших одеждах, - обрезал он. - Мы едем туда
не верительные грамоты вручать. И не на бал. А с Лютиком можно встретиться
хотя  бы  в  конюшнях. Впрочем, - добавил он, видя, как  она  надулась,  -
сначала  я поеду в городок, в банк. Возьму немного наличных, а в  суконных
рядах на рынке сколько угодно портных и модисток. Купишь, что захочешь,  и
оденешься по желанию.
 - Так много, - она насмешливо поморщилась, - у тебя наличных?
 -  Купишь, что захочешь, - повторил он. - Хотя бы горностаев. И  туфельки
из  василиска.  Я  знаю сапожника, у которого на складе  еще  должны  быть
такие.
 - На чем ты столько заработал?
 - На убийствах, Цири. Едем, времени жаль.
 
 В  филиале  банка Чьанфанелли Геральт поручил сделать перевод  и  открыть
аккредитив, получил банковскую чековую книжку и немного наличных.  Написал
письма, которые должны были подоспеть к курьерской экспресс-почте,  идущей
на  Яругу.  Вежливо  отказался  от обеда, которым  его  хотел  попотчевать
услужливый и гостеприимный банкир.
 Цири  ожидала  на  улице,  присматривая за лошадьми.  Улица,  только  что
пустая, уже кишела народом.
 -  Похоже,  мы  попали на какой-то праздник. - Цири  головой  указала  на
толпы, тянущиеся к рынку. - Может, ярмарка... Геральт быстро глянул.
 - Это не ярмарка.
 - Ох... - Она тоже взглянула, поднявшись на стременах. - Неужто опять...
 -  Казнь,  -  сказал он. - Самое популярное из послевоенных  развлечений.
Что мы с тобой уже видели, Цири?
 -  Дезертирство,  предательство, трусость перед  лицом  врага,  -  быстро
перечислила она. - И экономические преступления.
 -  Поставка  заплесневевших сухарей для армии, - кивнул  ведьмак.  -  Ох,
тяжела в военное время доля предприимчивого купца.
 -  Здесь  будут  рубить голову не купцу. - Цири натянула поводья  Кэльпи,
уже  погрузившейся в толпу, как в волнующее поле пшеницы. - Только  глянь,
помост  накрыт  сукном, а на палаче новый и чистейший  колпак.  Тут  будут
казнить  кого-то  важного, по меньшей мере барона. Все-таки,  пожалуй,  за
rpsqnqr| перед лицом врага.
 -  У  Туссента, - покачал головой Геральт, - не было армии, ибо  не  было
никаких  врагов. Нет, Цири, думаю, это снова экономика. Казнят кого-то  за
мошенничество в торговле их знаменитым вином, основой здешнего  хозяйства.
Едем, Цири. Не станем глядеть.
 - Едем. Но как?
 Действительно,  дальше ехать было невозможно. Не успели  они  оглянуться,
как увязли в собравшейся на площади толпе, оказались в толчее, нечего было
и  думать  продраться на другую сторону рынка. Геральт скверно  выругался,
оглянулся.  Увы, возвратиться тоже было невозможно, вливающаяся  на  рынок
человеческая  волна  полностью  закупорила улочку  позади  них.  Несколько
мгновений толпа несла их будто река, но движение прекратилось, как  только
люди наткнулись на окружающую эшафот плотную стену алебардистов.
 -  Едут!  -  крикнул кто-то, а толпа зашумела, заволновалась и подхватила
крик. - Едут!
 Цокот  копыт и тарахтенье телеги утонули и затерялись в шмелином  гудении
толпы.  Потом они совершенно неожиданно увидели пару лошадей,  тянущих  из
закоулка  обрешеченный  воз,  на котором, с трудом  удерживая  равновесие,
стоял...
 - Лютик!!! - ахнула Цири.
 Геральт вдруг почувствовал себя скверно. Очень скверно.
 - Это Лютик, - не своим голосом повторила Цири. - Да, это он.
 
 -  Это  не  может  быть  Лютик, - сказал он глухо, уставившись  на  гриву
Плотвы.
 - Это Лютик, - повторила Цири. - Геральт, мы должны что-то сделать.
 -  Что?  -  горько спросил он. - Скажи, что? Ландскнехты сняли  Лютика  с
телеги,  обращаясь с ним на удивление почтительно, без  грубости,  даже  с
уважением  -  максимальным,  на какое были способны.  Перед  ведущими,  на
эшафот ступенями ему развязали руки. Поэт бесцеремонно почесал себе зад  и
без посторонней помощи ступил на ступени.
 Одна  из  ступенек  вдруг затрещала, а изготовленный из ошкуренной  слеги
поручень прогнулся. Лютик с трудом удержал равновесие.
 -  Черт побери! - воскликнул он. - Это необходимо исправить! Вот увидите,
кто-нибудь когда-нибудь убьется на этой лесенке! И случится несчастье!
 На  помосте  Лютика приняли двое помощников палача в кожаных куртках  без
рукавов. Палач, широкий в плечах как донжон, глядел на осужденного  сквозь
отверстия  в капюшоне. Рядом стоял типчик в богатом, хоть и траурно-черном
одеянии. Мина у него тоже была траурная.
 -  Уважаемые господа и горожане Боклера и округи! - возгласил он громко и
печально,  уставившись  в развернутый пергамент.  -  Доводится  до  вашего
сведения, что Юлиан Альфред Панкрац, виконт де Леттенхов, он же Лютик...
 - Панкрац - что? - шепотом спросила Цири.
 -  ...приговором  Верховного княжеского суда  признан  виновным  во  всех
приписанных  ему преступлениях, грехах и проступках, а именно: оскорблении
величества,  государственной измене, а сверх того оскорблении  достоинства
благородного состояния путем клятвопреступления, пасквилянтства, клеветы и
наветов,   а   также   кутежей,  непристойных   дебошей,   иначе   говоря,
блудничества. Посему Трибунал решил виконта Юлиана et cetera, et  cetera18
покарать, primo19, ущерблением герба, путем нанесения на щит черной  косой
полосы,  secundo20, конфискацией имущества, земель, имений, лугов,  боров,
замков...
 - Замков, - простонал ведьмак, - каких еще замков?
 -  Tertio21:  главная кара. Предусмотренную за перечисленные преступления
кару  волочением коньми, колесованием и четвертованием милостиво  правящая
нами  Анна  Генриетта,  сиятельная княгиня Туссента и  владелица  Боклера,
соблаговолила  заменить  отъятием головы от тела  при  помощи  топора.  Да
восторжествует правосудие!
 Толпа ответила несколькими нестройными выкриками. Стоявшие в первом  ряду
бабы принялись лицемерно завывать и неискренне всхлипывать. Детей взяли на
руки  либо  на  плечи,  чтобы  они не упустили  ничего  из  представления.
Помощники  палача  выкатили  на  середину  эшафота  пень  и  накрыли   его
скатертью. Возникло небольшое замешательство, поскольку оказалось, что кто-
то  свистнул  ивовую корзинку для отрубленной головы, но быстренько  подыс
кали другую.
 Под  эшафотом четверо оборванцев растянули платок, чтобы поймать на  него
кровь.  Был  солидный спрос на такого типа сувениры, на  этом  можно  было
недурно заработать.
 -  Геральт!  -  Цири не поднимала опущенной головы. -  Мы  должны  что-то
сделать... Он не ответил.
 - Я хочу обратиться к народу, - гордо заявил Лютик.
 - Только покороче, виконт.
 Поэт встал на край помоста, поднял руку. Толпа зашелестела и утихла.
 - Эй, люди! - закричал Лютик. - Что слышно нового? Как делишки?
 -  Ну,  живем  кое-как, - ответил после долгой тишины кто-то  из  дальних
рядов.
 -  Ну  и  славно,  -  кивнул поэт. - Весьма рад.  Ну,  теперь  уже  можно
начинать.
 -  Мэтр, - сказал с выспренней торжественностью траурный тип. - Приступай
к своим обязанностям.
 Палач  подошел,  в  соответствии со стародавним обычаем  опустился  перед
осужденным на колени, склонил прикрытую капюшоном голову.
 - Отпусти мне грех, добрый человек, - попросил он замогильным голосом.
 - Я? - удивился Лютик. - Тебе?
 - Эге.
 - Да ни в жисть.
 - Эээ?
 -  Ни за что не отпущу. Чего ради? Видели фокусника? Через минуту он  мне
голову отсечет, а я должен ему это простить? Смеешься надо мной, что ли? В
такой момент?
 -  Но  как  же  так,  господин? - опешил палач. - Ведь таков  закон...  И
обычай  такой... Осужденный обязан прежде всего отпустить палачу. Простить
вину. Отпустить грех...
 - Нет.
 - Нет?
 - Нет.
 -  Я  не  стану  его обезглавливать, - угрюмо заявил палач, поднимаясь  с
колен. - Пусть отпустит, этакий сын, иначе не отсеку. И все тут.
 -  Господин  виконт.  - Грустный чиновник взял Лютика  за  локоть.  -  Не
усложняйте.  Люди собрались как-никак. Ждут... Отпустите ему грех,  он  же
вежливо просит...
 - Не отпущу - и точка...
 -  Мэтр!  -  Траурный  типчик подошел к палачу.  -  Обезглавьте  его  без
отпущения, а? Я вас вознагражу.
 Палач  молча  протянул огромную как сковорода ладонь. Траурный  вздохнул,
полез  в  кадету и насыпал в руку монет. Мэтр несколько секунд  глядел  на
них, потом сжал кулак. Глаза в прорезях капюшона зловеще сверкнули.
 -  Ладно,  -  сказал  он, пряча деньги в карман и обращаясь  к  поэту.  -
Опуститесь  на  колени,  упрямец.  Положите  голову  на  пень,  зловредный
господин. Я тоже, если хочу, могу быть зловредным. Буду рубить вам  голову
в два приема. А если получится, то и в три.
 - Отпускаю! - взвыл Лютик. - Прощаю!
 - Благодарю вас.
 -  Ну, коли отпустил, - грустно сказал траурный чиновник, - гоните деньги
взад.
 Палач отвернулся и занес топор.
 -  Отодвиньтесь, милостивый государь, - сказал он зловеще глухим голосом.
- Не нойте над оружием. Вы же знаете, где головы рубят, там уши летят.
 Чиновник быстро попятился, чуть было не свалившись с эшафота.
 -  Так  хорошо? - Лютик опустился на колени и вытянул шею на пне. - Мэтр!
Эй, мэтр!
 - Ну. Чего?
 - Вы ведь пошутили, правда? За один прием отрубите-то? За один замах? А?
 Палач сверкнул глазами.
 -  Неожиданность,  -  буркнул  он  зловеще.  Толпа  вдруг  заволновалась,
уступая дорогу ворвавшемуся на площадь наезднику на взмыленном коне.
 -  Стоять!  - крикнул наездник, размахивая огромным, обвешанным  красными
печатями  свитком  пергамента.  -  Задержать  казнь!  Я  везу  помилование
осужденному!
 -  Снова?  -  проворчал  палач, опуская уже  занесенный  топор.  -  Снова
помилование! Это становится скучным.
 -  Помилование!  Помилование!  -  зарычала  толпа.  Бабы  в  первом  ряду
принялись  голосить еще громче. Многие, в основном малолетки,  свистели  и
недовольно выли.
 -   Успокойтесь,  уважаемые  господа  и  горожане!  -  крикнул  траурный,
разворачивая  пергамент.  - Вот воля ее милости Анны  Генриетты!  В  своей
неизбывной  доброте  и  в  ознаменование  заключенного  мира,  коий,   как
сообщается,  был  подписан  в городе Цинтра, ее  милость  прощает  виконту
Юлиану  Альфреду  Панкрацу де Леттенхофу, он же Лютик, его  провинности  и
освобождает его от казни...
 - Милая Ласочка, - сказал Лютик, широко улыбаясь.
 -  ...одновременно приказывая вышеупомянутому виконту Юлиану Панкрацу  et
cetera  незамедлительно  покинуть столицу и пределы  княжества  Туссент  и
никогда сюда не возвращаться, поскольку он немил ее милости и смотреть  на
него ее милость не может! Вы свободны, виконт.
 -  А мое имущество? - крикнул Лютик. - А? Мое добро, мои рощи, дубравы  и
замки можете оставить себе, но отдайте, чума на ваши головы, лютню, лошадь
Пегаса,  сто сорок талеров и восемьдесят геллеров, плащ, подбитый енотами,
перстень...
 -  Заткнись! - крикнул Геральт, расталкивая лошадью обманутую и  неохотно
расступающуюся толпу. - Заткнись, слезай и иди сюда, болван! Цири,  тарань
ему дорогу! Лютик! Ты слышишь, что я тебе говорю?
 - Геральт? Ты?
 - Не спрашивай, а слезай поскорее! Ко мне! Прыгай на лошадь!
 Они  продрались  сквозь толчею, галопом помчались по узкой  улочке.  Цири
впереди, за ней Геральт и Лютик на Плотве.
 -  К  чему такая спешка? - проговорил бард из-за спины ведьмака. -  Никто
нам не угрожает. Никто не гонится.
 -  Пока  что. Твоя княгиня обожает менять свое отношение и как бы попутно
отменять то, что решила раньше. Согласись, ты знал о помиловании?
 -  Не  знал,  -  проворчал Лютик. - Но, признаюсь, рассчитывал  на  него.
Ласочка любвеобильна, и у нее доброе сердечко.
 -  Заткнись  ты  со  своей Ласочкой, черт побери.  Ты  только  что  чудом
выкрутился от обвинения в оскорблении величества, а теперь хочешь подпасть
под статью ?
 Трубадур   замолчал.   Цири  остановила  Кэльпи,  подождала   их.   Когда
поравнялись, она взглянула на Лютика и вытерла слезы.
 - Эх ты... - сказала она. - Ты... Панкрац...
 -   В  путь,  -  поторопил  ведьмак.  -  Покинем  этот  город  и  пределы
прелестного княжества. Пока еще можем.
 
 Почти на самой границе Туссента, в том месте, откуда уже была видна  гора
Горгона, их догнал княжеский гонец. Он тянул за собой оседланного  Пегаса,
вез  лютню,  плащ  и  перстень  Лютика. Вопрос  о  ста  сорока  талерах  и
восьмидесяти  геллерах  он  пропустил мимо ушей.  Просьбу  барда  передать
княгине поцелуй выслушал не моргнув глазом.
 Они  поехали вверх по течению Сансретуры, теперь уже малюсенькой и  юркой
струйки. Обошли стороной Бельхавен.
 На  ночлег  остановились в долине Неви. В том месте,  которое  помнили  и
ведьмак, и бард.
 Лютик  держался  долго и вопросов не задавал. Но в конце концов  пришлось
рассказать   ему   обо  всем.  И  присоединиться   к   его   молчанию.   К
отвратительной, гноящейся как язва тишине, наступившей после рассказа.
 
 В  полдень следующего дня они были на стоках, под Ридбруном. Вокруг стоял
мир,  лад  и  порядок.  Люди  были  доверчивы  и  работящи.  Чувствовалась
безопасность.
 Повсюду  стояли  тяжелые  от висельников шибеницы.  Они  обошли  стороной
cnpnd, направляясь к Доль Ангре.
 -  Лютик! - Только теперь Геральт заметил то, что должен был заметить уже
давно.  - А твоя бесценная туба? Твои полвека поэзии? У гонца их не  было.
Они остались в Туссенте?
 -  Остались,  -  равнодушно поддакнул бард. - В  гардеробе  Ласочки,  под
кучей платьев, трусов и корсетов. И пусть себе там остаются на веки веков.
Аминь.
 - Объясни.
 -  А чего тут объяснить? В Туссенте у меня было достаточно времени, чтобы
внимательно прочесть все, что я написал.
 - И что?
 - Напишу еще раз. Заново.
 -  Понимаю,  -  кивнул  Геральт. - Короче говоря, ты  оказался  таким  же
никудышным писателем, как и фаворитом. А говоря обиднее: к чему бы  ты  ни
прикоснулся, испоганишь. Но если свои  ты еще имеешь  возможность
исправить,  то  с  княгиней Анарьеттой у тебя такие же шансы  вновь  стать
возлюбленным,  как  у  дерьма снова сделаться  хлебом.  К  примеру.  Тьфу!
Любовник,  которого  с позором изгнали. Да-да, нечего  гримасничать.  Быть
князем-консортом в Туссенте не тебе писано, Лютик.
 - Еще посмотрим.
 - На меня не рассчитывай. Я на это смотреть не намерен.
 -  А  никто  тебя  и  не просит. Однако скажу, что  у  Ласочки  доброе  и
всепрощающее  сердечко. Правда, ее малость занесло, когда  она  прихватила
меня  с  юной  баронессочкой Никвой... Но теперь уже наверняка  охолонула.
Поняла,  что  мужчина не создан для моногамии. Простила меня  и  наверняка
ждет...
 -  Ты  безнадежно  глуп,  -  отметил Геральт, а  Цири  энергичным  кивком
подтвердила, что думает точно так же.
 -  Не  стану я с вами спорить, - надулся Лютик. - Тем более что дело  это
интимное.  Повторяю еще раз: Ласочка меня простит. Напишу  соответствующую
балладу либо сонет, перешлю ей, а она...
 - Смилостивься, Лютик.
 -  А  и  верно, чего с вами болтать. Поехали дальше! Гони, Пегас!  Мчись,
летун быстроногий!
 Они ехали. Стоял май.
 
 -  Из-за  тебя,  -  укоризненно сказал ведьмак, -  из-за  тебя,  любовник
отлученный,  мне  тоже  пришлось  бежать  из  Туссента,  словно  какому-то
изгнаннику или преследуемому. Я даже не успел увидеться с...
 -  С  Фрингильей Виго? И не увиделся бы. Она вскоре после вашего отъезда,
еще в январе, отбыла в неизвестном направлении. Попросту исчезла.
 -  Не  ее  я  имел в виду, - кашлянул Геральт, видя, как Цири с интересом
прислушивается.  -  Я  хотел встретиться с Рейнартом.  Познакомить  его  с
Цири...
 Лютик уставился в гриву Пегаса.
 -  Рейнарт  де  Буа-Фресне, - пробормотал он, - где-то  в  конце  февраля
погиб  в  стычке с партизанами на перевале Сервантеса, в районе сторожевой
башни Ведетта. Анарьетта посмертно почтила его орденом...
 - Заткнись, Лютик.
 Лютик заткнулся, на удивление послушный.
 
 Май   длился,   разгорался.  С  лугов  сбежала  яркая   желтизна   осота,
сменившаяся пышной, немного припыленной и летучей белизной одуванчиков.
 Было  зелено  и очень тепло. Воздух, когда его не освежала краткая  буря,
был плотным, жарким и липким, как крупник22.
 Двадцать  шестого мая пересекли Яругу по новенькому, беленькому пахнущему
смолой  мосту.  Остатки  старого моста, черные, закопченные  и  обугленные
балки, виднелись в воде и на берегу.
 Цири сделалась неспокойной.
 Геральт  знал.  Знал  ее  намерения, знал о планах,  о  договоренности  с
Йеннифэр. Он был готов. И все-таки мысль о расставании болезненно  уколола
его. Будто там, в груди, внутри, за ребрами, дремал и неожиданно проснулся
маленький вредный скорпион.
 
 За  руинами сожженной корчмы, на развилке дорог за деревней Укропня стоял
 W  возрастом,  пожалуй, за сто лет - раскидистый черешневый дуб,  сейчас,
весной, усыпанный маленькими паучками цветов. Население всей округи,  даже
далекой   Спалли,  привыкло  использовать  огромные  и  достаточно   низко
расположенные  ветви дуба, чтобы вешать на них досочки и  таблички,  содер
жащие  различную  информацию. По этой причине дуб, выполняющий  для  людей
роль связующего звена, именовался Дубом Познания Добра и Зла.
 -  Цири, начни с той стороны, - скомандовал Геральт, слезая с лошади, - а
ты. Лютик, посмотри с той.
 Развешанные  на ветках досочки колебались на ветру, сталкивались,  словно
колотушки.
 В  основном  здесь  сообщалось об обычных после войны  поисках  пропавших
родных.  Много  было  объявлений  типа  ,  немало
извещений  об  эротическом массаже и подобного рода  услугах  в  окрестных
селах  и  городках, много объявлений и торговых реклам. Была  любовная  пе
реписка,  были  доносы и анонимные заявления, подписанные доброжелателями.
Попадались  также досочки, содержащие философские взгляды их авторов  -  в
основном кретинско-бессмысленные либо омерзительно непристойные.
 -  О!  -  воскликнул  Лютик. - Замку Растбург срочно  требуется  ведьмак.
Оплата   высокая,  ночлег  по  высшему  классу  и  экстраординарный   стол
гарантируются. Воспользуешься, Геральт?
 - Ни в коем случае.
 Сообщение, которое они искали, нашла Цири.
 И тут же сказала ведьмаку то, чего он ожидал уже давно.
 
 -  Я  еду  в  Венгерберг, Геральт, - повторила она. - Не хмурься.  Ты  же
знаешь, я должна. Она ждет меня там.
 - Знаю.
 - Ты едешь в Ривию, на встречу, из которой все время делаешь секрет.
 - Сюрприз, - поправил он. - Сюрприз, а не секрет.
 -  Ладно,  пусть будет сюрприз. А я покончу в Венгерберге  со  всем,  что
полагается,  заберу  Йеннифэр, и мы будем в  Ривии  через  шесть  дней.  И
незачем прощаться. Не навек расстаемся. Всего на шесть дней. До свидания!
 - До свидания, Цири.
 - Ривия, через шесть дней, - повторила она еще раз, заворачивая Кэльпи.
 И  сразу  пошла  галопом. Скрылась очень быстро, а Геральт  почувствовал,
как какая-то страшная, холодная, костистая лапа стискивает ему желудок.
 -  Шесть  дней,  -  задумчиво повторил Лютик. - Отсюда до  Венгерберга  и
обратно до Ривии... В сумме почти двести пятьдесят миль... Это невозможно,
Геральт. Конечно, на той адской кобыле, на которой девочка может двигаться
со  скоростью  курьера  в  три  раза быстрее нас,  теоретически  -  только
теоретически - можно за шесть дней покрыть такое расстояние.  Но  даже  ее
дьявольской кобыле необходимо отдыхать. Да и на таинственное дело, которое
Цири  собирается  завершить, тоже ведь уйдет какое-то время.  Стало  быть,
невыполнимо...
 - Для Цири, - сжал губы Геральт, - нет вещей невыполнимых.
 - Неужто...
 - Она далеко не та девочка, которую ты знал, - оборвал Геральт. - Не та.
 Лютик долго молчал.
 - У меня странное ощущение...
 - Замолчи. Не говори ничего. Очень тебя прошу.
 
 Май  кончился. Близилось новолуние, луна шла на ущерб и была  уже  совсем
тоненькой. Они ехали к маячившим на горизонте горам.
 
 Ландшафт  был  типично  послевоенный.  Посреди  полей  то  тут,  то   там
вздымались  могильные холмики и курганы, в буйной весенней  зелени  белели
черепа  и  скелеты.  На  придорожных  деревьях  болтались  повешенные,  на
дорогах,  в  ожидании голодной смерти, сидели нищие. У леса,  в  ожидании,
когда нищие ослабеют, сидели волки.
 Отстраивались  деревни  и поселки, от которых остались  лишь  закопченные
трубы  печей,  стучали молотки, визжали пилы. Неподалеку от развалин  бабы
дырявили сожженную землю мотыгами. Некоторые, спотыкаясь, тянули бороны  и
плуги,  а  холщовые шлеи врезались им в исхудавшие плечи. В бороздах  дети
охотились на личинок и дождевых червей.
 -  У  меня неясное ощущение, - сказал Лютик, - что здесь что-то  не  так,
wecn-то недостает... Тебе не кажется, Геральт?
 - А?
 - Что-то здесь ненормально.
 - Все здесь ненормально, Лютик. Все.
 
 Ночью,  теплой,  черной  и  безветренной, освещенной  далекими  вспышками
молний  и  заполненной неспокойным ворчанием громов, отдыхающие после  дня
езды  Геральт и Лютик увидели, как горизонт на западе расцветился  красным
заревом пожара. Это было недалеко, поднявшийся ветер принес запах  гари  и
дыма. Принес он и обрывки звуков. Они слышали - хоть и не желали слушать -
крики убиваемых, вой женщин, наглый и торжествующий рев банды.
 Лютик молчал, то и дело тревожно косился на Геральта.
 Но  ведьмак даже не дрогнул, даже не повернул головы. А лицо у него  было
как из латуни.
 Утром  двинулись дальше. На поднимающиеся над лесом струйки дыма даже  не
смотрели.
 А потом столкнулись с колонной поселенцев.
 
 Они шли длинной колонной. Медленно. Несли маленькие узелки.
 Шли  в полной тишине. Мужчины, юноши, женщины, дети. Шли без вздохов, без
плача, без слова жалобы. Без криков, без отчаянных рыданий.
 Крик  и отчаяние стояли у них в глазах. Пустых глазах обездоленных людей.
Ограбленных, избитых, изгнанных.
 -   Кто   это?  -  На  Лютика  не  подействовала  враждебность  в  глазах
сопровождавшего колонну офицера. - Кого вы гоните?
 -  Нильфгаардцев,  -  ответил  с  высоты  седла  поднаместник23,  румяный
парнишка,  встретивший самое большее восемнадцать весен. -  Нильфгаардских
поселенцев, приползли, понимаешь, на нашу землю словно тараканы. Вот мы их
будто  тараканов и выметаем. Так решено в Цинтре, и так записано в  мирном
договоре.
 Он наклонился, сплюнул.
 -  А  я, - продолжал, вызывающе глядя на Лютика и ведьмака, - будь в моей
власти, их отсюда живьем бы не выпустил, подлецов.
 -  А  я,  -  протяжно  бросил  седоусый  унтер-офицер,  кинув  на  своего
командира  взгляд,  явно  лишенный почтения, - будь  это  в  моей  власти,
оставил  бы  я  их  в  покое на их фермах. Не стал бы изгонять  из  страны
хороших кхметов. Радовался бы, что сельское хозяйство у них процветает.  И
есть, что в рот положить.
 -  Глупы вы, вахмистр, будто сапог валяный, - проворчал поднаместник... -
Это  ж  нильфгаардцы!  Не  наш  язык, не наша  кровь,  не  наша  культура.
Сельскому-то  хозяйству мы радовались, а на сердце своем  змею  согревали.
Предателей, готовых ударить в спину... Может, думаете, меж нами и  Черными
уже навсегда согласие? Нет, пускай идут откуда пришли... Эй, солдат! Там у
одного тележка. А-ну, сбегай-ка, живо!
 Приказ  был  выполнен  с запалом. С применением не  только  палки,  но  и
каблуков.
 Лютик кашлянул.
 -  А  вам  что, может, не нравится? - Мальчишка-поднаместник  смерил  его
взглядом. - Может, вы - нильфгаардец?
 - Упаси боже, - сглотнул Лютик.
 У  многих идущих мимо них пустоглазых, двигающихся словно автоматы женщин
и  детей была рваная одежда, опухшие, в синяках лица, бедра и бока покрыты
засохшими  струйками  крови. Многих приходилось  поддерживать,  чтобы  они
могли идти. Лютик глянул на Геральта, и ему стало страшно.
 - Пора нам, - пробормотал он. - Бывайте, господа солдаты.
 - Бывайте, господа путники, - ответил вахмистр.
 Поднаместник  даже  головы  не  повернул, увлеченный  высматриванием,  не
несет  ли  кто из поселенцев багажа побольше, чем установлено  цинтрийским
миром.
 Колонна поселенцев двигалась.
 Послышались высокие, отчаянные, полные боли крики женщины.
 -  Геральт!  Нет!  -  простонал Лютик. - Не делай  ничего,  умоляю...  Не
вмешивайся...
 
 В  одну  из ночей, беспокойную, то и дело рассекаемую молниями,  ведьмака
 qmnb`  разбудил сон. На этот раз он тоже не был уверен, что не  попал  из
одного сна в другой.
 Снова  над  последними  тлеющими  угольями  костра  вздымалась  мерцающая
ясность, пугающая лошадей, снова в ясности этой был огромный замок, черные
колонны, стол, сидящие за ним женщины.
 И две женщины, стоявшие у стола. Черно-белая и черно-серая.
 Йеннифэр и Цири.
 Ведьмак застонал во сне.
 
 Йеннифер была права, отсоветовав Цири надевать мужскую одежду. В  мужской
одежде,  похожая на мальчишку, Цири чувствовала бы сейчас себя по-дурацки.
Здесь,  в этом зале. По сравнению с шикарными, сверкающими драгоценностями
женщинами. Она была рада, что позволила одеть себя в сочетание  черного  и
серого,  ей  льстили одобрительные взгляды, которые бросали  эти  шикарные
женщины  на  ее  разрезные  рукава с буфал и  высокую  талию,  на  бархат,
украшенный небольшой бриллиантовой розой.
 - Подойдите ближе.
 Цири  слегка  вздрогнула.  И не только от звука  этого  голоса.  Йеннифэр
оказалась  права еще в одном, когда не советовала делать декольте.  Однако
Цири заупрямилась, и теперь ей чудилось, что сквозняк прямо-таки гуляет по
ее маленькой груди, а бюст чуть не до пупка покрылся гусиной кожей.
 -  Еще  ближе,  -  повторила темноволосая и темноглазая женщина,  которую
Цири  знала, помнила по острову Танедд. И хотя Йеннифэр сказала, кого  они
застанут в Монтекальво, описала всех и сообщила их имена, эту женщину Цири
с первого мгновения начала мысленно именовать .
 -  Приветствуем вас, - сказала госпожа Сова, - в Ложе Монтекальво, мазель
Цири.
 Цири поклонилась так, как советовала Йеннифэр, почтительно, но больше по-
мужски,  без  девичьего книксена, не опуская скромно  и  по-девичьи  робко
глаз.  Ответила  улыбкой  на  искреннюю и милую  улыбку  Трисс  Меригольд,
немного более глубоким наклоном головы - на дружеский взгляд Маргариты Ло-
Антилль. Выдержала восемь остальных взглядов, хоть они больше походили  на
проникающие до глубины сознания сверла. Колющие острия копий.
 -  Прошу  сесть, - истинно королевским жестом пригласила госпожа Сова.  -
Нет,  Йеннифэр,  не ты. Только она. Ты, Йеннифэр, не приглашенный  в  Ложу
гость,  а  обвиняемая, вызванная для осуждения и наказания. Пока  Ложа  не
вынесет решения о твоей судьбе, ты будешь стоять.
 Для Цири протокол мгновенно окончился.
 -  В  таком  случае и я буду стоять, - сказала она отнюдь не  тихо  и  не
смиренно.  -  Я  тоже  не  считаю себя здесь каким-то  гостем.  Меня  тоже
вызвали,  чтобы  объявить мою судьбу. Как она, так  и  я.  Нас  невозможно
разорвать. При всем к вам уважении.
 Маргарита  Ло-Антилль улыбнулась, глядя ей в глаза. Скромная, элегантная,
с  немного  крючковатым носом, - явно нильфгаардка! -  Ассирэ  вар  Анагыд
покачала головой, слегка постукивая пальцами по крышке стола.
 -   Филиппа,  -  проговорила  женщина,  шею  которой  охватывало  боа  из
серебристых   лис.  -  Мне  кажется,  нам  не  следует   быть   столь   уж
принципиальными.  Во всяком случае, не сегодня, не в  данный  момент.  Это
круглый  стол  Ложи.  За  ним  мы сидим как равные.  Я  считаю,  мы  можем
согласиться с тем, чтобы...
 Она  не  договорила,  обвела взглядом остальных чародеек.  Те  поочередно
кивали,  выражая  согласие: Маргарита, Ассирэ, Трисс,  Сабрина  Глевиссиг,
Кейра Мец, обе прекрасные эльфки. Только вторая нильфгаардка, черноволосая
Фрингилья  Виго,  сидела неподвижно, очень бледная,  не  отрывая  глаз  от
Йеннифэр.
 -  Будь  по-вашему, - махнула унизанной перстнями рукой Филиппа Эйльхарт.
-  Сядьте  обе.  Хоть  я и возражаю. Однако единство  Ложи  прежде  всего.
Интересы  Ложи  - прежде всего. И превыше всего. Ложа - все,  остальное  -
ничто. Надеюсь, ты понимаешь это, Цири.
 -  Прекрасно понимаю. - Цири и не думала опускать глаз. - Тем  более  что
именно я и есть то самое ничто.
 Францеска Финдабаир, изумительной красоты эльфка, рассмеялась жемчужно  и
звучно.
 -  Поздравляю, Йеннифэр, - сказала она завораживающим мелодичным голосом.
- Узнаю пробу золота. Узнаю школу.
 -  Нетрудно распознать. - Йеннифэр прошлась по лицам огненным взглядом. -
Ибо это школа Тиссаи де Врие.
 -  Тиссая  де Врие умерла, - спокойно сказала госпожа Сова. - Ее  нет  за
этим  столом.  Тиссая  де  Врие умерла, траур по  ней  закончился.  Будучи
одновременно  рубежом  и  поворотным пунктом. Ибо  началось  новое  время,
пришла  новая  эпоха, грядут большие перемены. А тебе, Цири,  коя  некогда
была  Цириллой  из  Цинтры, судьбой предназначена в этих переменах  важная
роль. Вероятно, ты уже знаешь какая.
 -  Знаю, - чуть ли не гавкнула Цири, не обращая внимания на успокаивающие
взгляды  Йеннифэр.  -  Мне  это  разъяснил  Вильгефорц!  Готовясь  всадить
стеклянный  шприц  между ног. Если в этом состоит мое  предназначение,  то
благодарю покорно.
 Темные  глаза Филиппы разгорелись холодным гневом. Но заговорила не  она.
Заговорила Шеала де Танкарвилль.
 -  Ты еще многому должна будешь научиться, дитя, - сказала она, кутаясь в
боа  из  серебристых лис. - От очень многого, насколько я  вижу  и  слышу,
придется тебе отвыкать самой либо с чьей-то помощью. За последнее время ты
набралась,  видимо,  массы  скверных знаний, несомненно,  испытала  зло  и
научилась  ему.  Сейчас,  в твоем ребяческом упрямстве,  ты  отказываешься
замечать  добро,  отвергаешь добрые намерения. Топорщишь иглы  словно  еж,
неспособная  увидеть тех, кто заботится именно о твоем благе.  Фыркаешь  и
выпускаешь  когти, будто дикий котенок, не оставляя нам  выбора.  Придется
взять тебя за загривок. И мы сделаем это, дитя, не медля ни минуты. Ибо мы
старше  тебя,  мудрее  тебя, знаем все о том, что было,  что  есть.  Знаем
многое  о том, что будет. Мы возьмем тебя за загривок, котенок, для  того,
чтобы  ты  когда-нибудь, скоро, уже став опытной  и  мудрой  кошкой,  села
здесь,  за этот стол, вместе с нами. Одной из нас. Нет! Ни слова! Не  взду
май открывать рот, когда говорит Шеала де Танкарвилль!
 Голос  ковирской чародейки, резкий и пронзительный, словно  скребущий  по
железу  нож, неожиданно завис над столом. Съежилась не только Цири,  легко
дрогнули и втянули головы в плечи даже другие магички из Ложи, ну,  может,
за исключением Филиппы, Францески и Ассирэ.
 И Йеннифэр.
 -  Ты была права, - проговорила Шеала, кутаясь в боа, - полагая, что тебя
вызвали  в  Монтекальво, чтобы ознакомить с судьбой.  Но  не  была  права,
полагая, что ты - ничто. Ибо ты - все, ты - будущее мира. В данный момент,
конечно,  ты этого не знаешь и не понимаешь. В данный момент ты  не  более
чем  взъерошенный  и  фыркающий котенок, ребенок, переживший  травмирующие
события,   в  каждом  видящий  Эмгыра  вар  Эмрейса  либо  Вильгефорца   с
осеменителем  в  руке.  И бессмысленно сейчас, в данный  момент,  пытаться
объяснить  тебе, что ты ошибаешься, что речь идет о твоем  благе  и  благе
мира.   Придет  время  для  таких  пояснений.  Когда-нибудь.   А   сейчас,
взъерошенная, ты все равно не захочешь услышать голос рассудка, сейчас  на
каждый  наш  аргумент ты будешь искать ответный удар  в  виде  ребяческого
упрямства  и  крикливого ожесточения. По сему случаю сейчас  тебя  просто-
напросто  возьмут  за  шкирку. Я кончила. Сообщи  девушке,  что  ее  ждет,
Филиппа.
 Цири  сидела  неподвижно, поглаживая головы сфинксов, украшающие  поручни
кресла.
 -  Ты  поедешь, - прервала тягостно-мертвенную тишину госпожа Сова, -  со
мной и Шеалой в Ковир, в Понт Ванис, летнюю столицу королевства. Поскольку
ты уже никакая ни Цирилла из Цинтры, ты будешь на аудиенции представлена в
качестве  адептки  магии, нашей подопечной. На аудиенции  познакомишься  с
очень  мудрым  королем,  Эстерадом Тиссеном, истинно  королевской  кровью.
Познакомишься  с его супругой, королевой Зулейкой, личностью  невероятного
благородства  и  доброты.  Познакомишься также с сыном  королевской  четы,
принцем Танкредом.
 Цири, начиная наконец понимать что к чему, широко раскрыла глаза. Это  не
ушло от внимания госпожи Совы.
 -  Да,  - кивнула та. - Прежде всего ты должна произвести впечатление  на
принца Танкреда. Ибо станешь его наложницей и родишь ему ребенка.
 -  Если  б  ты  по-прежнему  была Цириллой из  Цинтры,  -  после  долгого
молчания продолжала Филиппа, - если б ты по-прежнему была дочерью  Паветты
и  внучкой Калантэ, мы сделали бы тебя законной супругой Танкреда. Вначале
княгиней,   затем  -  королевой  Ковира  и  Повисса.  Увы,  к  величайшему
qnf`kemh~,  судьба  лишила тебя всего. В том числе и будущего.  Ты  будешь
всего лишь любовницей Танкреда. Фавориткой.
 -   Номинально,  -  вставила  Шеала,  -  и  формально.  Потому   что   мы
постараемся, чтобы практически рядом с Танкредом ты пользовалась  статусом
княгини,  а потом, не исключено, даже королевы. Конечно, потребуется  твоя
помощь  и  добрая воля. Необходимо держать себя так, чтобы Танкред  всегда
хотел  видеть  тебя рядом. Днем и ночью. Мы научим тебя, как подпитывается
такое желание. Но от тебя зависит, пойдет ли обучение впрок.
 -  Вообще-то  это мелочи, - сказала госпожа Сова. - Важно, чтобы  ты  как
можно скорее забеременела от Танкреда.
 - Яснее ясного, - буркнула Цири.
 -  Будущее и положение твоему ребенку, - Филиппа не спускала с нее темных
глаз,  -  обеспечит Ложа... Да будет тебе известно, что речь идет о  делах
действительно серьезных. Впрочем, ты не окажешься в стороне, поскольку тут
же  после  рождения  ребенка  примешь участие в  наших  собраниях.  Будешь
набираться  опыта. Ибо ты, хоть сегодня это скорее всего  тебе  непонятно,
одна из нас.
 -   Здесь  нет  никакого  противоречия,  -  раздался  мелодичный,  словно
журчание  ручейка, голос Энид ан Глеанна, Жемчужинки из Долин.  -  Мы,  me
luned,  все есть не что иное, как чудовища. Каждая по-своему. Не  так  ли,
госпожа Сова?
 Филиппа пожала плечами.
 -  Неприятный  шрам  на  лице,  -  снова  заговорила  Шеала,  механически
пощипывая боа, - мы замаскируем иллюзией. Ты будешь выглядеть прекрасно  и
таинственно, а Танкред Тиссен, уверяю тебя, просто свихнется  от  любви  к
тебе.  Надо  будет  придумать тебе имя и легенду.  Цирилла,  конечно,  имя
красивое  и не столь уж редкое, чтобы от него отказываться ради сохранения
инкогнито.  Но тебе нужна фамилия. Я не стану возражать, если ты  выберешь
мою.
 -  Либо мою, - сказала госпожа Сова, усмехнувшись уголками губ. - Цирилла
Эйльхарт - тоже звучит недурно.
 -  Ее  имя,  -  в  зале  опять  заиграл  серебряным  колокольчиком  голос
Маргаритки из Долин, - звучит недурно в любом обрамлении, И каждая из  нас
хотела  бы иметь такую дочь, как ты, Зиреаэль, ласточка с глазами  сокола,
ты  -  кровь и плоть Лары Доррен. Каждая из нас пожертвовала бы всем, даже
этой Ложей, даже судьбой королевства и всего мира, чтобы только заполучить
такую  дочь,  как  ты. Но это, увы, невозможно. Мы знаем, что  невозможно.
Поэтому так завидуем Йеннифэр.
 -  Благодарю вас, госпожа Филиппа, - проговорила после минутного молчания
Цири,  сжимая  пальцы на головах сфинксов. - Я также польщена предложением
госпожи  де  Танкарвилль носить ее фамилию. Однако, поскольку  получается,
что  фамилия - единственное, что в данном случае зависит от меня  и  моего
выбора, единственное, что мне не навязывают, я вынуждена поблагодарить вас
обеих, милостивые государыни, и выбрать сама. Я хочу, чтобы меня именовали
Цири из Венгерберга, дочь Йеннифэр.
 -   Ого!   -  сверкнула  зубами  черноволосая  чародейка,  которую,   как
догадалась  Цири,  звали Сабрина Глевиссиг из Каэдвена. -  Танкред  Тиссен
окажется  круглым  идиотом,  если не свяжет  себя  с  ней  морганатическим
браком.  Если  же  позволит вместо нее подсунуть себе в жены  какую-нибудь
,  то  будет  просто  дурнем  и  слепцом,  не  умеющим
распознать  бриллианта  среди  россыпи  стекляшек.  Поздравляю,  Йенна.  И
завидую. А ты знаешь, сколь искренней бывает моя зависть.
 Йеннифэр поблагодарила наклоном головы. Не улыбнувшись.
 - Итак, - сказала Филиппа, - с этим покончено.
 - Нет, - сказала Цири.
 Францеска  Финдабаир  прыснула  в кулак.  Шеала  де  Танкарвилль  подняла
голову, а лицо у нее недобро закаменело.
 -  Мне необходимо все обдумать, - заявила Цири. - Поразмышлять. Разложить
все  сказанное по полочкам. В себе. В спокойной обстановке. Как  только  я
это  сделаю, я вернусь сюда, в Монтекальво. Стану перед вами.  Скажу  вам,
милостивые государыни, что решила.
 Шеала  пошевелила губами так, словно у нее во рту оказалось что-то такое,
что следует немедленно выплюнуть, но промолчала.
 -  Я,  -  подняла  голову  Цири, - договорилась встретиться  с  ведьмаком
Геральтом  в городе Ривия. Я пообещала ему, что встречусь с ним  там,  что
opheds  туда вместе с Йеннифэр. Я сдержу обещание при вашем согласии  либо
без  него.  Присутствующая здесь госпожа Рита знает, что я,  когда  иду  к
Геральту, всегда отыщу щель в стене.
 Маргарита Ло-Антиль улыбнулась и кивнула.
 -  Мне  необходимо поговорить с Геральтом. Попрощаться.  И  признать  его
правоту. Потому что, милостивые государыни, одно вам следует знать.  Когда
мы  уезжали из замка Стигга, оставляя за собой трупы, я спросила Геральта,
конец  ли уже, победили ли мы, пало ли уже зло, восторжествовало ли добро.
А  он  только  улыбнулся как-то так странно и грустно. Я  думала,  это  от
усталости, из-за того, что всех его друзей мы похоронили там, у замка Стиг
га.  Но теперь понимаю, что означала его улыбка. Это была улыбка сожаления
о  наивности  ребенка, думавшего, будто перерезанные глотки Вильгефорца  и
Бонарта  означают торжество добра над злом. Я обязательно  должна  сказать
ему, что я поумнела и поняла. Я должна обязательно ему это сказать. Должна
убедить в существенном и принципиальном отличии того, что намерены сделать
со  мной  вы,  от  того,  что  собирался  проделать  со  мной  при  помощи
стеклянного осеменителя Вильгефорц. Должна попробовать объяснить ему,  что
есть  разница между замком Монтекальво и замком Стигга, хотя и  Вильгефорц
заботился о благе мира, и вы, благородные дамы, также заботитесь  о  благе
того же мира. Я знаю, нелегко будет мне убедить такого старого волка,  как
Геральт.  Геральт  скажет,  что  я - соплячка,  что  меня  легко  задурить
видимостью благородства, что все разговоры о предназначении и благе мира -
глупые  фразы. Но я должна попытаться. Очень важно, чтобы он это  понял  и
одобрил. Это очень важно. Для вас также.
 -  Ничего  ты не поняла, - резко сказала Шеала де Танкарвилль. -  Ты  все
еще   остаешься  ребенком,  от  фазы  сопливого  рева  и  топанья  ножками
переходящего  к  сопливому нахальству. Единственное, что вселяет  надежду,
так  это  живость ума. Ты будешь учиться быстро, вскоре,  поверь  мне,  ты
станешь  смеяться,  вспоминая глупости, которые возглашала  здесь.  А  что
касается  поездки  в Ривию, изволь, пусть выскажется Ложа.  Я  лично  кате
горически против. Из принципиальных соображений. Чтобы доказать тебе,  что
я, Шеала де Танкарвилль, никогда не бросаю слов на ветер. И сумею склонить
твою строптивую головку. Надо, ради твоего же собственного блага, приучить
тебя к дисциплине.
 -  Давайте покончим с этим. - Филиппа Эйльхарт положила руки на  стол.  -
Прошу вас, дамы, высказаться. Можем ли мы позволить непокорной мазель Цири
поехать  в Ривию? На встречу с неким ведьмаком, которому вскоре  не  будет
места в жизни? Можем ли мы допустить, чтобы в ней взрастал сентиментализм,
от   коего  вскоре  ей  предстоит  избавиться  полностью?  Шеала   против.
Остальные?
 -  И  я  против,  -  заявила Сабрина Глевиссиг. - Тоже из  принципиальных
соображений.  Девушка  мне  нравится, что уж  говорить.  Мне  нравится  ее
категоричность  и вспыльчивая дерзость. Я предпочитаю это чуть  тепленьким
галушкам.  Я не стала бы возражать против ее поездки, тем более  что  она,
несомненно,  возвратится. Такие, как она, слова  не  нарушают.  Но  девица
отважилась  угрожать  нам.  Так пусть знает, что  такие  угрозы  нас  лишь
забавляют.
 -  Я  -  против,  -  сказала  Кейра Мец, - из  практических  соображений.
Девушка и мне нравится, а упомянутый Геральт нес меня на Танедде на руках.
Во  мне  нет ни крохи сентиментальности, но тогда мне было ужасно приятно.
Была   бы   возможность  отблагодарить  его.  Но  нет!  Ибо  ты,  Сабрина,
ошибаешься.  Девушка - ведьмачка и пытается нас по-ведьмачьи  перехитрить.
Короче говоря - сбежать.
 -  Кто-то  здесь,  -  спросила  Йеннифэр,  зловеще  растягивая  слова,  -
осмеливается подвергнуть сомнению слова моей дочери?
 -  Ты, Йеннифэр, помалкивай, - прошипела Филиппа. - Помалкивай, пока я не
потеряла терпения. У нас два голоса против. Слушаем дальше.
 -  Я  голосую за то, чтобы позволить ей ехать, - сказала Трисс Меригольд.
-  Я  знаю  ее  и ручаюсь за нее. Я хотела бы также, если она  согласится,
сопровождать ее. Помочь, если она согласится, рассуждать и взвешивать.  И,
если согласится, разговаривать с Геральтом.
 -  Я  также голосую , - улыбнулась Маргарита Ло-Антиль. - Вас  удивит
то,  что я скажу, но я делаю это в память Тиссаи де Врие. Будь она  здесь,
она  возмутилась  бы,  услышав, будто ради удержания  единства  Ложи  надо
применять принуждение и ограничивать личную свободу.
 -  Я  голосую , - сказала Францеска Финдабаир, поправляя  кружево  на
декольте. - Причин множество, выявлять их я не обязана и не стану.
 -  Голосую , - столь же лаконично проговорила Ида Эмеан аэп Сивней. -
Ибо так велит мне сердце.
 -  А я , - сухо заявила Ассирэ вар Анагыд. - Мною не руководят ни
симпатии,  ни  антипатии или принципиальные поводы. Я  опасаюсь  за  жизнь
Цири.  Под  опекой Ложи она в безопасности, на ведущих же в Ривию  трактах
станет легкой добычей. А я опасаюсь, что найдутся такие, которые, отняв  у
нее даже имя и личность, все еще посчитают, что этого мало.
 -  Итак,  нам  осталось, - довольно ядовито сказала Сабрина Глевиссиг,  -
узнать  мнение госпожи Фрингильи Виго. Хотя оно-то, пожалуй,  сомнений  не
вызывает. Позволю себе напомнить вам, дамы, замок Рыс-Рун.
 -  Благодарю за напоминание. - Фрингилья Виго гордо подняла голову.  -  Я
отдаю  голос за Цири. Чтобы доказать уважение и симпатию, которые питаю  к
девушке.  А прежде всего - ради Геральта из Ривии, ведьмака, без  которого
этой  девушки сегодня не было бы здесь. Который ради спасения Цири шел  на
край  света,  борясь со всем, что вставало у него на пути,  даже  с  самим
собой. Было бы подло отказывать ему теперь во встрече с нею.
 -  Слишком  мало,  однако,  было бы подлости, - цинично  сказала  Сабрина
Глевиссиг,   -   и   чрезмерно   много   сентиментальности,   той    самой
сентиментальности,  которую мы собираемся искоренить в  этой  девушке.  О,
здесь  даже  шла речь о сердечности. А результат? В результате чаши  весов
уравновесились.  Замерли  в  мертвой точке.  Мы  ничего  не  решили.  Надо
голосовать снова. Предлагаю - тайно.
 -  А  зачем?  -  неожиданно для всех сказала Йеннифэр. - Я все  еще  член
Ложи.  Никто  не  лишил  меня  членства. На мое  место  не  принят  никто.
Формально я имею право голоса. Думаю, ясно, как я голосую. Таким  образом,
голоса  перевешивают, и вопрос решен.
 -   Твоя  наглость,  -  сказала  Сабрина,  сплетая  унизанные  ониксовыми
перстнями  пальцы,  -  того  и  гляди выйдет  за  пределы  хорошего  тона,
Йеннифэр.
 -  На  вашем месте, - серьезно добавила Шеала, - я бы покорно молчала.  В
преддверии голосования, предметом которого вскоре станете вы сами.
 -  Я поддержала Цири, - сказала Францеска, - но тебя, Йеннифэр, вынуждена
призвать  к порядку. Ты выбыла из Ложи, сбежав и отказавшись сотрудничать.
У  тебя  нет  никаких  прав. Зато есть обязанности,  долги,  которые  надо
заплатить, и приговор, который надобно выслушать. Если б не это,  тебя  не
пустили бы на порог Монтекальво.
 Йеннифэр  удержала  Цири,  явно  готовую вскочить  и  кричать.  Цири,  не
сопротивляясь,  опустилась в кресло с поручнями в виде  голов  сфинксов  и
уставилась  на  госпожу  Сову, Филиппу Эйльхарт, поднимающуюся  со  своего
кресла и нависающую над столом.
 -  Йеннифэр, - громко заявила она, - не имеет права голоса. Это ясно.  Но
я  -  имею.  Я выслушала всех присутствующих и наконец, мне кажется,  могу
голосовать сама?
 - Что ты хочешь этим сказать? - нахмурилась Сабрина.
 Филиппа  Эйльхарт глянула через стол. Нащупала глазами Цири и погрузилась
в них.
 
 Дно  бассейна выполнено из разноцветной мозаики, плитки играют всяческими
цветами  и  кажутся подвижными. Вода дрожит, переливается. Под  огромными,
как  блюда, листьями кувшинок, среди зеленых водорослей мелькают караси  и
ельцы.  В воде отражаются огромные темные глаза девочки, ее длинные волосы
касаются поверхности воды, плавают по ней.
 Девочка,   забыв   обо   всем,  водит  руками   меж   стеблей   кувшинок,
перевесившись  через  обрамление фонтана. Ей так  хочется  прикоснуться  к
одной  из  красных и золотистых рыбок. Рыбки подплывают к ручкам,  шныряют
вокруг, но схватить себя не дают, неуловимые как призраки, как сама  вода.
Пальцы темноглазой девочки ловят только воду.
 - Филиппа!
 Самый  любимый голос. И все-таки девочка отзывается не сразу.  Продолжает
смотреть в воду, на рыбок, на кувшинки, на свое отражение.
 - Филиппа!
 
 -   Филиппа!   -  Резкий  голос  Шеалы  де  Танкарвилль  вырвал   ее   из
g`dslwhbnqrh. - Мы ждем.
 Из  раскрытого  окна повеяло холодным весенним ветром.  Филиппа  Эйльхарт
вздрогнула. .
 -  Ложа, - наконец уверенно, громко и отчетливо проговорила она, -  будет
решать  судьбу  мира. Поэтому Ложа - все равно что мир, она  его  зеркало.
Здесь  в  равновесии  оказались рассудок, не  всегда  означающий  холодную
подлость  и  расчетливость, и сентиментальность, которая не всегда  бывает
наивной.  Ответственность, железная, даже навязанная  силой  дисциплина  и
отвращение   к   насилию,   мягкость  и  доверчивость.   Деловитый   холод
всемогущества... и сердце.
 Я,  -  продолжала  она  в наступившей в колонном зале  замка  Монтекальво
тишине,  -  отдавая свой голос последней, учитываю еще одно. То,  что,  не
уравновешиваясь ни с чем, уравновешивает все.
 Следуя  за  ее взглядом, женщины повернули головы к стене, к мозаике,  на
которой собранный из маленьких разноцветных плиточек змей Уроборос ухватил
зубами свой собственный хвост.
 -  Это, - продолжала чародейка, впиваясь в Цири своими темными глазами, -
Предназначение. В которое я, Филиппа Эйльхарт, не так давно начала верить.
Которое я, Филиппа Эйльхарт, недавно начала понимать. Предназначение -  не
приговор  Провидения, не свитки, написанные рукой демиурга,  не  фатализм.
Предназначение  - это надежда. Будучи исполнена надежды,  веря,  что  все,
чему  суждено случиться, - случится, я отдаю свой голос. Отдаю  его  Цири,
Дитя Предназначения. Дитя надежды.
 Долго  стояла тишина в погруженном в мягкую светотень колонном зале замка
Монтекальво. Из-за окна долетел крик кружащего над озером орла-рыболова.
 - Госпожа Йеннифэр, - шепнула Цири. - Значит ли это...
 -  Идем, доченька, - тихо ответила Йеннифэр. - Геральт ждет нас,  а  путь
неблизкий.
 
 Геральт  проснулся и вскочил. Крик ночной птицы все еще стоял  у  него  в
ушах.
                  
                  ...Потом    чародейка   и    ведьмак
                справили  шумную свадьбу. Я  там  был,
                мед-пиво  пил. И жили потом счастливо,
                но  очень  недолго. Он умер легко,  от
                сердечного   приступа.   Она    умерла
                вскоре  после него, а от чего,  о  том
                сказка не говорит. Толкуют, что,  мол,
                от  горя и тоски, да только кто станет
                верить сказкам?
                           Флоуренс Деланной. Сказки и
                                              предания
 
                                                                  ГЛАВА 12
 
 На шестой день после июньского новолуния они добрались до Ривии.
 Выехали  из  лесов  на склоне холма, и тотчас перед ними  внизу  блеснула
зеркальная гладь озера Лок Эскалотт, имеющего форму руны, от которой оно и
получило  название.  Озеро искрилось в котловине. В зеркало  вод  смотрели
поросшие  пихтами  и  лиственницами холмы Крааг  Рос,  выступающие  вперед
предгорья массива Махакам. И красные крыши башен стоящего на озерном  мысу
толстостенного замка Ривия, зимней резиденции королей Лирии. А  у  залива,
на   южном  конце  озера  Лок  Эскалотт,  лежал  ривский  град,  блестящий
соломенным  пригородом, темнеющий домами, словно опята покрывающими  берег
озера.
 -  Ну, похоже, доехали, - отметил факт Лютик, прикрывая глаза ладонью.  -
Так  вот  и  замкнулся круг: мы в Ривии. Удивительно, ох и удивительно  же
петляют  судьбы...  Что-то не вижу я на башнях замка бело-голубого  флага,
значит, королевы Мэвы в замке нет. Впрочем, не думаю, чтобы она припомнила
тебе твое дезертирство...
 -  Поверь,  Лютик, - прервал Геральт, направляя лошадь вниз по склону.  -
Мне глубоко безразлично, кто и что обо мне помнит.
 Неподалеку   от   града,  ближе  к  рогатке,  стояла   цветная   палатка,
напоминающая  кулич.  Перед палаткой на палке висел белый  щит  с  красным
xebpnmnl.  Под  поднятым пологом стоял рыцарь в полных  доспехах  и  белой
яке24,  украшенной таким же гербом, что и щит. Рыцарь внимательно и весьма
подозрительно  присматривался  к  проходящим  мимо  бабам   с   хворостом,
дегтярникам  с  баклагами  товара, пастухам, разносчикам  товара  и  нищим
старцам.  Заметив приближающихся Геральта и Лютика, он с надеждой сверкнул
глазами.
 -  Дама  вашего сердца, - Геральт ледяным тоном развеял тщетные  ожидания
рыцаря,  -  кем  бы  она  ни была, несомненно, самая  прекрасная  и  самая
желанная девица от Яруги до Буйны.
 -  Слово  чести,  -  пробурчал рыцарь. - Вы абсолютно  правы,  милостивый
государь.
 
 Светловолосая  девушка  в  кожаной, густо усеянной  серебряными  кнопками
куртке  изрыгала посредине улицы все ранее съеденное и выпитое, согнувшись
в  три  погибели и держась за стремя кобылы цвета непромытой  гречки.  Два
дружка девицы, точно так же выряженные, с мечами на спинах и повязками  на
лбах,  нечленораздельно осыпали ругательствами проходящих мимо людей.  Оба
были более чем нетрезвы, нетвердо стояли на ногах, бились о бока лошадей и
перекладину установленной перед заезжим двором коновязи.
 -  А  нам обязательно туда входить? - спросил Лютик. - Внутри этого,  хе-
хе,   может оказаться множество столь же милых отроков
и отроковиц.
 -  Я  условился  здесь. Забыл? Это и есть заезжий двор  , о котором говорилось в табличке на .
На дубе том.
 Светловолосая  девушка  согнулась снова, рыгнула спазматически  и  весьма
обильно. Кобыла громко фыркнула и дернулась, повалив хозяйку и протащив ее
через рвотину.
 -  Ну,  чего таращишься, лаптежник? - пробормотал один из парней.  -  Ты,
седой мерин?
 -  Геральт,  - шепнул, слезая с лошади. Лютик. - Пожалуйста,  не  наделай
глупостей.
 - Не боись. Не наделаю.
 Они  привязали  лошадей  к  коновязи по другую  сторону  ступеней.  Парни
перестали обращать на них внимание, принялись ругать и поносить проходящую
по  улице горожанку с ребенком. Лютик бросил взгляд на лицо ведьмака.  То,
что он увидел, ему явно не понравилось.
 Первое,  что бросилось в глаза после того, как войдешь в помещение,  было
объявление:  . Второе - большая  картина,  намалеванная  на
сколоченном   из   досок  щите,  изображающая  бородатое   страховидло   с
окровавленным  топором  в руках. Подпись гласила: .
 Лютик  опасался  не  без  оснований.  Практически  единственными  гостями
заезжего  двора - кроме нескольких достаточно набравшихся пьянчуг  и  двух
тощих  проституток  с  синяками под глазами  -  были  несколько  одетых  в
сверкающие  кнопками кожи  с мечами на спинах.  Их  было  восемь,
обоего  полу, но шум от них стоял как от восемнадцати. При этом они  всеми
силами старались перекричать и пересквернословить друг друга.
 -  Узнаю  вас  и  знаю, кто вы такие, господа, - сказал хозяин,  едва  их
увидел.  -  И  есть  у меня для вас сообщение. Вам надобно  отправиться  в
Вязово, в корчму .
 - Ооо, - повеселел Лютик. - Это славно.
 -  Кому  славно,  тому славно. - Хозяин снова взялся  протирать  фартуком
кубки.  -  Брезгуете моим заведением? Воля ваша. Но я вам скажу: Вязово  -
краснолюдский квартал, нелюди там обретаются.
 - Ну и что с того? - прищурился Геральт.
 -  Оно,  конечно.  Вам,  может, и все равно, - пожал  плечами  хозяин.  -
Потому  как  тот, что вам известие оставил, краснолюд был. А  ежели  вы  с
такими якшаетесь... ваше дело. Ваше дело, чья вам компания мильше.
 -  Мы  не особо привередливы в смысле компании, - бросил Лютик, движением
головы  указывая  на орущих и хватающих друг друга за грудки  мальчишек  в
черных курточках с перевязанными платками прыщавыми лбами. - Не такая, как
эта, нам не очень по душе.
 Хозяин отставил протертый кубок и окинул их неприязненным взглядом.
 -  Надо  быть  снисходительными, - бросил он поучающе.  -  Молодежи  надо
 b{xsler|q.  Есть  у нас такое выражение: молодежи надо  дать  вышуметься.
Война их обидела. Отцы погибли...
 -  А  матери  гуляли,  - договорил Геральт голосом,  ледяным  как  горное
озеро.  -  Понимаю  и полон снисходительности. По крайней  мере  стараюсь.
Пошли отсюда, Лютик.
 -  Ну  и  идите,  мое вам почтеньице, - сказал без всякой  почтительности
хозяин.  - Но чтоб потом не вякали, дескать, я вас не упреждал. В нонешние
времена в краснолюдском районе запросто можно шишку набить. При случае.
 - При каком случае?
 - А я больно знаю? Мое это дело, шишки, что ли?
 -  Пошли,  Геральт,  - поторопил Лютик, краем глаза видя,  что  обиженные
войной  юнцы,  те, которые еще сохранили толику сознания, посматривают  на
них слезящимися от фисштеха глазами.
 -  До  свидания,  хозяин. Как знать, может, еще когда-нибудь  забежим  на
минутку. Когда уже не будет при входе этих надписей.
 -  И  которая же из них не пришлась вашим милостям по вкусу? -  насупился
хозяин, задиристо подбоченясь. - Э? Может, та, что о краснолюдах?
 - Нет, та, что о кухаре.
 Трое  ,  заметно  покачиваясь, поднялись  из-за  стола  с  явным
намерением загородить им дорогу. Девушки и два парня в черных курточках. С
мечами за спиной.
 Геральт  не  замедлил шага, шел, а лицо и глаза у него  были  холодные  и
совершенно равнодушные.
 Сопляки   почти  в  последний  момент  расступились,  попятились.   Лютик
почувствовал, как от них несет пивом, потом и страхом.
 -   Надо   привыкать,  -  сказал  ведьмак,  когда  они  вышли.   -   Надо
подлаживаться.
 - Иногда трудно.
 - Это не аргумент. Не аргумент. Лютик.
 Воздух был горячим, плотным и липким. Как крутой бульон.
 
 Снаружи  перед  заезжим  двором два парня  в  черных  курточках  помогали
светловолосой   девушке  умыться  в  корыте.  Девушка  фыркала,   невнятно
утверждала,  что  ей уже лучше, и заявляла, что должна напиться.  Что  да,
конечно,  она  пойдет  на  базар,  чтобы там  ради  потехи  переворачивать
прилавки, но сначала ей необходимо выпить. В смысле - напиться.
 Девушку  звали  Надя  Эспозито. Это имя записано в  анналах.  И  вошло  в
историю.
 Но ни Геральт, ни Лютик этого знать еще не могли.
 Девушка тоже.
 
 Жизнь  на  улочках,  окружающих центральную городскую часть  Ривии,  била
ключом,  причем  ключом  этим был всеобщий торг, без  остатка  поглощающий
жителей  и гостей столицы. Создавалось впечатление, что все здесь  торгуют
всем  и  все  пытаются обменять свое барахло на другое,  лучшее.  Отовсюду
гремела и разливалась какофония криков - товар рекламировали, самозабвенно
торговались,  безбожно врали друг другу, громогласно  обвиняли  в  обмане,
воровстве,  шельмовстве  и  других  грехах,  в  принципе  с  торговлей  не
связанных.
 Прежде  чем Геральт с Лютиком добрались до Вязова, им пришлось отказаться
от  массы  заманчивых предложений, например, астролябии,  жестяной  трубы,
комплекта  столовых  приборов, украшенных гербом  рода  Франгипани,  акций
медного  рудника,  баночки пиявок, обшарпанной  книги  с  названием  ,  пары  белых  кроликов,   эликсира,
повышающего  потенцию, а также - в порядке совмещения - не шибко  молодой,
не шибко худой и не шибко свежей женщины.
 Чернобородый  краснолюд  до  невозможности нахально  пытался  всучить  им
дешевенькое  зеркальце в рамке из томпака, долдоня, что это-де,  волшебное
зеркало Кабускана, когда вдруг брошенный камень выбил у него товар из рук.
 -  Паршивый  кобольд! - заорал, убегая, босой и грязный  беспризорник.  -
Нелюдь! Козел бородатый!
 -  А  чтоб  у тебя кишки сгнили, говно человечье! - зарычал краснолюд.  -
Чтоб сгнили и через задницу вытекли!
 Люди посматривали в угрюмом молчании.
 
 Квартал Вязово протянулся вдоль озера, у залива, среди ольх, плакучих  ив
и, конечно же, вязов. Здесь было гораздо тише и спокойнее, никто ничего не
покупал  и  не желал продать. От озера тянуло ветерком, особенно  приятным
после душного и смрадного, полного мух города.
 Корчму   искать пришлось недолго. Первый же прохожий  указал
ее не задумываясь.
 На  ступенях  увитого  горошком  и дикой  розой  крылечка,  под  навесом,
обросшим зелененьким мхом и облепленным ласточкиными гнездами, сидели  два
бородатых краснолюда, потягивающих пиво из прижатых к животам кубков.
 -  Геральт и Лютик, - сказал один и приветственно отрыгнул. - Долго же вы
заставляете себя ждать, паршивцы. Геральт слез с лошади.
 - Привет, Ярпен Зигрин. Рад тебя видеть, Золтан Хивай.
 
 Они  были  единственными  посетителями корчмы, крепко  пропахшей  жарким,
чесноком, травами и чем-то еще - неуловимым, но очень приятным. Сидели  за
массивным  столом  у  окна с видом на озеро, которое  сквозь  подкрашенные
стекла  в  свинцовых  переплетах выглядело таинственно,  привлекательно  и
романтично.
 - Где Цири? - без вступлений спросил Ярпен Зигрин. - Неужто...
 -  Нет,  - быстро прервал Геральт. - Приедет сюда. Вот-вот. Ну, бородачи,
рассказывайте, что у вас слышно.
 -  Ну,  не говорил я? - насмешливо бросил Ярпен. - Не говорил я,  Золтан?
Возвращается  с края света, где, если верить слухам, бродил  по  колена  в
крови, истребляя драконов и повергая в прах империи, а нас спрашивает, что
у нас слышно. Одно слово - ведьмак.
 - Ага, - подхватил Золтан Хивай. - Ведьмак, он и в Вызиме ведьмак.
 - Чем это тут, - вставил Лютик, - так вкусно пахнет?
 -  Обедом, - сказал Ярпен Зигрин. - Мяском. А-ну, Лютик, спроси:  откуда,
дескать, у вас мясо?
 - Не спрошу, потому что знаю эту шутку.
 - Не будь свиньей, спроси.
 - Так откуда же у вас мясо-то?
 -  А  само  приползло... А теперь серьезно. - Ярпен отер  слезы,  которые
проступили от смеха, хотя шутка, правду сказать, была с большой бородой. -
С  едой  положение критическое, как всегда после войны. Мяса  не  найдешь.
Даже  птицы, и той нет. С рыбой тоже - швах... Плохо с мукой и  картошкой,
горохом  и бобами. Фермы пожжены, склады разграблены, пруды спущены,  поля
пустуют...
 -  Торговый оборот приказал долго жить, - добавил Золтан. - Привоза  нет.
Функционирует  только ростовщичество да натуральный обмен.  Базар  видели?
Рядом  с  бедняками, распродающими и выменивающими остатки добра, набивают
мошну спекулянты...
 -  Если  вдобавок  ко  всему еще случится неурожай,  зимой  народ  станет
помирать с голоду.
 - Неужто так скверно?
 -  Когда  ты  ехал  с  юга, должен был видеть деревни  и  селения.  А-ну,
вспомни, ты во многих слышал собачий лай?
 -  Ядрена вошь! - хватил себя по лбу Лютик. - Я ж чуял... Ведь говорил  я
тебе,  Геральт,  что  это  было ненормально! Что чего-то  недоставало!  О!
Теперь понимаю: собак не было слышно! Нигде...
 Он  вдруг осекся, взглянул в сторону ароматящей чесноком и травами кухни,
и в его глазах засветился испуг.
 -  Не  трусь,  - фыркнул Ярпен. - Наше мяско не из лающих, мяукающих  или
кричащих  .  Наше  мяско  совсем  другое.  Прямо  сказать   -
королевская пища.
 - Ну, скажи наконец, краснолюдище!
 -  Когда мы получили вашу цидульку и стало ясно, что встретимся именно  в
Ривии,  мы  с  Золтаном  долго ломали голову:  чем  бы  вас  тут  удивить.
Комбинировали,  комбинировали,  аж нам от этого  комбинирования...  писать
захотелось.  Тогда зашли мы в приозерную рощицу ольховую.  Глядим,  а  там
прям-таки  неимоверность  виноградных  улиток.  Ну,  взяли  мы   мешок   и
насобирали этих миленьких моллюсков, сколько в тот мешок влезло...
 -  Многие сбежали, то бишь сползли, - покачал головой Золтан Хивай. -  Мы
были малость подшофе, а они чертовски юркие... улитки-то.
 Оба   краснолюда  снова  поплакали  от  смеха  над  очередным   бородатым
`mejdnrnl...
 -  Вирсинг, - Ярпен указал на копошащегося у печи корчмаря, -  мастер  по
приготовлению улиток, а дело это, чтоб вы знали, требует немалых талантов.
А  он  -  прям-таки  кухмистр от бога. Пока не овдовел, содержал  с  женой
трактир  в Мариборе с такой кухней, что сам король принимал у него гостей.
Щас поедим, поверьте!
 -  А  для  начала,  -  кивнул  Золтан, - перекусим  свежекопченым  сигом,
пойманным на наживку в бездонных пучинах тутошнего озера. И запьем сивухой
из бездонных пучин тутошних подвалов.
 - И рассказывайте, друга, - напомнил Ярпен, наливая. - Рассказывайте!
 
 Сиг  был еще теплый, жирный, пахнущий дымом ольховых стружек. Водка  была
холодная, аж челюсти сводило.
 Вначале    рассказывал   Лютик.   Цветисто,   гладко,    с    лирическими
отступлениями, красноречиво расцвечивая повествование такими  вычурными  и
фантазийными орнаментами, которые почти заслоняли и прикрывали  выдумки  и
фантастические  построения. Потом рассказывал  ведьмак.  Рассказывал  одну
правду  и говорил так сухо, скучно и бесцветно, что Лютик не выдерживал  и
то и дело встревал, что вызывало у краснолюдов нескрываемое недовольство.
 А потом повествование закончилось, и наступила долгая тишина.
 -  За  лучницу  Мильву! - Золтан Хивай откашлялся,  поднял  бокал.  -  За
нильфагаардца.  За Региса-травника, который в своей хате угостил  путников
мандрагоровым  самогоном. И за ту Ангулему, которой я не  знал.  Пусть  им
земля  будет  пухом.  Всем. Пусть у них там, в ином  мире,  будет  вдоволь
всего, чего в этом недоставало. И пусть имена их живут в песнях и легендах
во веки веков. Выпьем.
 - Выпьем, - глухо повторили Лютик и Ярпен Зигрин.
 , - подумал ведьмак.
 
 Вирсинг,   седовласый  мужчина,  бледный  и  худой  как   щепка,   прямая
противоположность привычному стереотипу корчмаря и мэтра кухонных таинств,
поставил на стол корзину белого ароматного хлеба, потом огромное блюдо, на
котором  на подстилке из листьев хрена лежали улитки, шипящие и брызгающие
чесночным маслом. Лютик, Геральт и краснолюды прытко взялись за дело. Пища
была  исключительно  вкусна  и  к  тому же невероятно  забавна,  поскольку
приходилось ловко манипулировать странными щипчиками и вилочками.
 Ели,  причмокивали,  подхватывали на хлеб  вытекающее  масло.  Добродушно
поругивались,  когда  то  у одного, то у другого улитка  выскальзывала  из
щипчиков.  Два  котенка от души веселились, гоняя и катая по  полу  пустые
раковинки.
 Запах, шедший их кухни, говорил о том, что Вирсинг жарит вторую порцию.
 
 Ярпен  Зигрин  вяло  махнул  рукой, прекрасно  понимая,  что  ведьмак  не
отстанет.
 -  У  меня,  - сказал он, высасывая ракушку, - в принципе ничего  нового.
Немного  повоевал...  Немного починовничал, меня ведь помощником  старосты
избрали.  Придется делать карьеру в политике. В любом другом деле  большая
конкуренция.  А  в  политике  -  дурак на взяточнике  сидит  и  грабителем
погоняет. Легче выбиться.
 -  У  меня,  -  сказал  Золтан Хивай, размахивая  прихваченной  щипчиками
улиткой,  -  на  политику смекалки нету. Я водяно-паровой металлургический
заводишко варганю в компании с Фиггисом Мерлуццо и Мунро Бруйсом. Помнишь,
ведьмак, Фиггиса и Мунро?
 - Не только их.
 -  Язон  Варда  полег под Яругой, - сухо сообщил Золтан. - По-дурному,  в
одной из последних стычек.
 - Жаль парня. А Персиваль Шуттенбах?
 -  Гном-то?  Ну,  у  этого  все  в порядке.  Хитер,  бродяга.  От  набора
отбрехался, какими-то древнейшими гномовскими законами прикрылся, дескать,
ему  религия воевать запрещает. И ведь отвертелся-таки, хоть каждой собаке
известно, что он всех богов и богинь за одну маринованную селедку заложит.
Сейчас у него ювелирная мастерская в Новиграде. Знаешь, купил у меня  попу
гая, Фельдмаршала Дуба, и сделал из несчастной птицы живую рекламу, научив
кричать:  И, представь себе, клюет народишко-то.
У гнома клиентов до пупка и выше, полны руки работы и набитые карманы. Да-
d`, это ж Новиград. Там деньги на улицах валяются. Потому и мы наш заводик
собираемся в Новиграде запустить.
 -  Люди станут тебе двери дерьмом мазать, - сказал Ярпен. - Камнями  окна
вышибать.  И  зачуханным карликом обзывать. И ничуть тебе не поможет,  что
ты,  мол,  фронтовик, что за них, мол, дрался. Будешь парией в  том  своем
Новиграде.
 -  Как-нито выдюжу, - весело сказал Золтан. - В Махакаме слишком  большая
конкуренция. И сверх плеши политиков. Выпьем, ребяты? За Калеба Страттона.
За Язона Варду.
 - За Регана Дальберга, - добавил Ярпен, грустнея.
 Геральт покачал головой:
 - Реган тоже?
 -  Тоже.  Под  Майеной.  Одна осталась старая дальбергова  жена...  А,  к
чертям собачьим! Хватит, довольно, кончим об этом, выпьем! И поторопимся с
улиточками, Вирсинг снова тащит.
 
 Краснолюды, распустив пояса, выслушали повествование Геральта о том,  как
княжеский   роман   Лютика   окончился  на  эшафоте.   Поэт   прикидывался
оскорбленным и не комментировал. Ярпен и Золтан ревели и пускали от  смеха
ветры и слезы.
 -  Да,  да, - наконец осклабился Ярпен Зигрин. - Как говорится  в  старой
песенке,  !  Несколько
прекрасных примеров справедливости этой истины собрались сегодня за  одним
столом. Взять хотя бы Золтана Хивая. Повествуя о своих новостях, он  забыл
сказать,  что  женится.  Вскоре, в сентябре. Счастливую  избранницу  зовут
Эвдора Брекекекс.
 -   Бре-кен-риггс,   -   проговаривая  каждый  слог,   поправил   Золтан,
насупившись.  -  Сколько раз можно повторять? Надоедает  ведь,  Зигрин.  И
давай  поосторожней, ибо, когда мне что-то начинает надоедать,  я  могу  и
приперчить как следует!
 -  Где  свадьба?  И  когда  точно?  - примирительно  подхватил  Лютик.  -
Спрашиваю, потому что, может, заглянем. Если пригласишь, ясное дело.
 -  Еще  не  решено,  что,  где  и  вообще  ли,  -  буркнул  Золтан,  явно
сконфуженный.  -  Ярпен  опережает  события.  Вроде  бы   мы   с   Эвдорой
уговорились,  но  как  знать,  что будет? В  наши-то,  курва,  беспокойные
времена?
 -  Второй  пример бабской всесильности, - продолжал Ярпен Зигрин,  -  это
Геральт из Ривии, ведьмак... и лыцарь, хе-хе.
 Геральт  делал  вид,  что  целиком  поглощен  поглощением  улитки.  Ярпен
фыркнул.
 -  Чудом  отыскав свою Цирю, - заявил он, - ведьмак позволяет ей  уехать,
соглашается на новое расставание. Снова оставляет ее одну, хотя, как  кто-
то здесь справедливо заметил, времена, курва, не из самых спокойных. И все
вышесказанное вышеупомянутый ведьмак делает лишь потому, что  так,  видите
ли, желает некая женщина. Ведьмак все и всегда делает так, как того желает
оная женщина, известная народу под именем Йеннифэр из Венгерберга. И ладно
бы,  если  б  вышеупомянутый ведьмак хоть что-то от этого имел!  А  он  не
имеет.  Воистину, как говаривал король Дезмонд, заглянув в  ночной  горшок
после того, как освободил желудок: .
 -  Предлагаю, - Геральт с обаятельнейшей улыбкой поднял кубок, - выпить и
сменить тему.
 - О, вот это то, что надо, - дуэтом ответили Лютик и Золтан.
 
 Вирсинг  поставил на стол третье, а потом четвертое блюдо с  виноградными
улитками.  Не  забыл,  разумеется, о хлебе и водке. Едоки  уже  достаточно
насытились  едой,  поэтому неудивительно, что тосты произносились  немного
чаще. Неудивительно также, что в разговоры все чаще пробиралась философия.
 
 -  Зло,  с  которым  я  боролся, - повторил ведьмак, -  было  проявлением
действий  Хаоса, рассчитанных на то, чтобы нарушать Порядок. Ибо там,  где
ширится  Зло,  Порядок  воцариться не может, все,  что  возведет  Порядок,
рухнет,  не  устоит.  Огонек мудрости и пламечко  надежды,  костер  тепла,
вместо  того чтобы разгореться, погаснут. Опустится тьма. И во тьме  будут
клыки, кости и кровь.
 Ярпен  Зигрин погладил бороду, жирную от вытекающего из улиток  чесночно-
opmncn масла.
 -  Оч-ч-чень это даже хорошо сказано, ведьмак, - согласился он. - И,  как
сказала  молоденькая Керо королю Вриданку при их первом общении, .
 -   Суть   существования,  -  ведьмак  не  улыбался,   -   и   оправдание
существования ведьмаков поколеблены, поскольку борьба Добра со Злом теперь
идет  на  другом  поле боя и ведется совершенно иначе. Зло перестало  быть
хаотичным. Перестало быть слепой и стихийной силой, против которой призван
был выступать ведьмак, мутант, столь же убийственный и столь же хаотичный,
как  и само Зло. Сегодня Зло правит законами - ибо законы служат ему.  Оно
действует  в  соответствии с заключенными мирными договорами, поскольку  о
нем, Зле, подумали, заключая эти договоры.
 - Ты видел поселенцев, которых гнали на юг, - догадался Золтан Хивай.
 - Не только, - серьезно добавил Лютик. - Не только.
 -  Ну  и  что? - Ярпен Зигрин уселся поудобнее, сложил руки на животе.  -
Каждый  что-нибудь  да  видел.  Каждого что-нибудь  когда-нибудь  достало,
каждый  когда-нибудь ненадолго или надолго потерял аппетит. Или  сон.  Так
бывает. Так бывало. И так будет. Больше философии, как и сока из этих  вот
ракушек,  сколь ни жми, не выжмешь. Потому как больше там и нет. Что  тебе
не  нравится,  ведьмак? Перемены, которые совершаются  в  мире?  Развитие?
Прогресс?
 - Возможно.
 Ярпен  долго  молчал, глядя на ведьмака из-под кустистых бровей.  Наконец
сказал:
 -  Прогресс - навроде стада свиней. Так и надо на этот прогресс смотреть,
так  его  и  следует расценивать. Как стадо свиней, бродящих  по  гумну  и
двору. Факт существования стада приносит сельскому хозяйству выгоду.  Есть
рульки,  есть солонина, есть холодец с хреном. Словом - польза!  А  посему
нечего нос воротить потому, мол, что всюду насрано.
 Какое-то  время все молчали, взвешивая на весах души и совести  различные
серьезные вопросы и проблемы.
 - Надо выпить, - сказал наконец Лютик. Возражений не последовало.
 
 -  Прогресс,  -  проговорил в тишине Ярпен Зигрин, - будет,  по  большому
счету,  рассеивать  тьму.  Тьма отступит перед  светом.  Но  не  сразу.  И
наверняка не без борьбы.
 Геральт, глядевший в окно, улыбнулся собственным мыслям и мечтам.
 -  Тьма, о которой ты говоришь, - сказал он, - это состояние духа,  а  не
материи.  Для  борьбы  с подобным необходимо вышколить  совершенно  других
ведьмаков. И самое время начать.
 - Начать переквалифицироваться? Ты это имел в виду?
 -  Совсем  не это. Меня лично ведьмачество больше не интересует.  Я,  как
говорится, ухожу на заслуженный отдых.
 - Как же, уходишь!
 - А вот так же! Я покончил с ведьмачеством. Совершенно серьезно.
 Наступила  долгая тишина, прерываемая яростным мявом котят,  которые  под
столом  царапались  и грызлись, верные законам своего рода,  для  которого
игра без боли - не в радость.
 -  Ты покончил с ведьмачеством, - протяжно повторил наконец Ярпен Загрин.
-  , как сказал король  Дезмонд,
когда  его прихватили на шулерстве. Но подозревать можно наихудшее. Лютик,
ты  с ним странствуешь, много с ним разговариваешь. У него наблюдаются еще
какие-нибудь признаки паранойи?
 -  Ладно,  ладно.  -  У Геральта лицо было словно высечено  из  камня.  -
,  как  сказал обожаемый тобою  король  Дезмонд,  когда
посреди  пиршества гости неожиданно принялись синеть и помирать. Я  сказал
все, что имел сказать. А теперь за дело.
 Он снял меч со спинки кресла.
 -  Вот  твой сигилль, Золтан Хивай. Возвращаю с благодарностью  и  низким
поклоном. Он сослужил свою службу. Помогал. Спасал жизни. И отнимал жизни.
 -  Ведьмак... - Краснолюд поднял руку в оборонительном жесте. - Меч твой.
Я его тебе не одалживал, а подарил... Подарки...
 -   Замолчи,  Хивай.  Я  возвращаю  тебе  твой  меч.  Он  мне  больше  не
пригодится.
 -  Как  же,  не  пригодится! - передразнил Ярпен. - Налей-ка  ему  водки.
K~rhj,  потому  что он начинает заговариваться, как старый  Шрадер,  когда
тому  в  рудничном шурфе кирка на голову свалилась. Геральт,  я  знаю,  ты
натура  глубокая  и  душа у тебя возвышенная, но не выдавай,  прошу  тебя,
такие  хилые шуточки, потому что в аудитории, как легко заметить,  нет  ни
Йеннифэр, ни какой другой из твоих чародейских наперсниц, а сидим лишь мы,
матерые  волки. Не нам, матерым волкам, вешать лапшу на уши,  толкуя,  что
меч  боле  не требуется, ведьмак боле не требуется, что мир, мол,  бяка  и
воще, то да се... Ты - ведьмак и ведьмаком останешься...
 -  Нет,  не  останусь, - мягко возразил Геральт. - Вероятно, вас  удивит,
матерые  волки,  но  я пришел к выводу, что глупо мочиться  против  ветра.
Глупо  подставлять шею за кого-то. Даже если этот кто-то  тебе  платит.  И
никакого  отношения к сказанному не имеет философия бытия. Вы не поверите,
но  собственная шкура с некоторых пор стала мне удивительно мила и дорога.
Я пришел к выводу, что глупо подвергать ее опасности, защищая других.
 -  Я  это  заметил,  -  кивнул  Лютик. - С одной  стороны,  это  умно.  С
другой...
 - Другой стороны нет.
 -  Твое решение, - чуть погодя спросил Ярпен, - как-то связано с Йеннифэр
и Цири?
 - И не как-то...
 -  Тогда все ясно, - вздохнул краснолюд. - Правда, не очень понимаю,  как
ты,  мастер  меча, собираешься существовать, как намереваешься  обеспечить
себе  приличную жизнь. Я никак, хоть ты меня режь, не вижу тебя в роли,  к
примеру,  этакого  овощевода,  занимающегося  выращиванием,  опять  же,  к
примеру, капусты, однако, что делать, выбор следует уважать. Хозяин, поди-
ка  сюда. Вот меч, махакамский сигилль из кузни самого Рундурина. Это  был
подарок.  Получивший  более им пользоваться не  желает,  подаривший  же  -
обратно принять не может. Так прими его ты и прикрепи над печью. Переменуй
корчму  в  . И пускай здесь в долгие зимние  вечера
текут повествования о сокровищах и чудовищах, о кровавой войне и нерушимой
дружбе.  Об отваге и о чести. Пусть меч этот создает настроение слушателям
и  ниспосылает  вдохновение бардам... А теперь налейте-ка, други,  в  этот
сосуд  водки,  поскольку  я  намерен продолжать  свою  речь  и  расположен
возглашать  глубокие  истины  и сеять перед  вами  многочисленные  жемчуга
философских мыслей, в том числе касающихся существования.
 Водку  разлили  по кубкам в тишине и возвышенности духа.  Взглянули  друг
другу  искренне в глаза и выпили. С не меньшей возвышенностью духа.  Ярпен
Зигрин  откашлялся,  обвел  взглядом слушателей,  удостоверился,  что  все
достаточно сосредоточенны и возвышенны.
 -  Прогресс, - проговорил он торжественно, - будет освещать мрак, ибо для
того прогресс и существует, как, к примеру, жопа для... сранья. Будет  все
светлей,  все меньше мы будем бояться темноты и притаившегося в  ней  Зла.
Придет, быть может, и такой день, когда мы вообще перестанем верить, что в
этой темноте что-то затаилось. Будем высмеивать такие страхи. Называть  их
ребячеством.  Стыдиться их! Но всегда, всегда будет существовать  тьма.  И
всегда в темноте будет Зло, всегда в темноте будут клыки и когти, убийство
и кровь. И всегда будут необходимы ведьмаки.
 
 Они  сидели задумчивые и молчаливые, погруженные в мысли так глубоко, что
не  обратили  внимания  на  неожиданно усилившийся  шум  и  гомон  города,
гневный, зловещий, набирающий силу, как гудение растревоженных ос.
 Почти  не  заметили,  как  по  тихому и пустынному  приозерному  бульвару
пронеслась одна фигура, вторая, третья.
 В  тот момент, когда над городом взвился рев, двери корчмы  с
треском  распахнулись и внутрь влетел молодой краснолюд, весь  красный  от
усилия и с трудом хватающий воздух.
 -  В  чем  дело? - поднял голову Ярпен Зигрин. Краснолюд, все  еще  не  в
силах  набрать воздуха, указал рукой в сторону городского центра. Глаза  у
него были дикие.
 - Вдохни поглубже, - посоветовал Золтан Хивай. - И говори, в чем дело?
 
 Впоследствии  говорили, что трагические события  в  Ривии  были  явлением
совершенно  случайным, что это была реакция спонтанная, внезапная  вспышка
праведного гнева, которую невозможно было предвидеть, порожденная взаимной
враждебностью  и  взаимным нерасположением людей,  краснолюдов  и  эльфов.
Cnbnphkh, что не люди, а краснолюды напали первыми, что агрессия  началась
с их стороны. Что краснолюдский перекупщик оскорбил молодую дворянку, Надю
Эспозито, послевоенную сироту, что применил к ней силу. Когда же на защиту
дворянки  кинулись  ее друзья, краснолюд-де, скликал своих  соплеменников.
Началась  потасовка, потом драка мгновенно охватила весь базар.  Драка,  а
затем  битва  переродились  в бойню, в массированное  нападение  людей  на
занимаемую нелюдьми часть пригорода в районе Вязово. За неполный час  -  с
момента бойни на базаре и до вмешательства магов - погибли сто восемьдесят
четыре жителя, причем половину жертв составляли женщины и дети.
 Аналогичную  версию  случившегося  приводит  в  своей  работе   профессор
Эммерих Готтшальк из Оксенфурта.
 Но  были  и  такие,  которые  утверждали  совсем  другое.  Какая  уж  тут
спонтанность, какая уж тут неожиданная и непредвиденная вспышка, вопрошали
они,  если  за  несколько минут до событий на базаре на  улицах  появились
телеги, с которых людям принялись раздавать оружие? Какой уж тут внезапный
и  праведный  гнев, если фюрерами толпы, самыми заметными и  активными  во
время  резни  были люди, которых никто ранее не знал и которые  прибыли  в
Ривию  неведомо откуда лишь за несколько дней до событий? А потом  исчезли
неведомо куда.. Почему армия вмешалась так поздно? И вначале так вяло?
 Другие  ученые  пытались отыскать в ривских событиях след  нильфгаардской
провокации,  а  были и такие, которые утверждали, будто все  это  устроили
сами  краснолюды на пару с эльфами. Что сами нарочно поубивали друг друга,
чтобы очернить людей.
 Среди  голосов  серьезных  ученых  совершенно  затерялась  весьма  смелая
теория  некоего молодого и эксцентричного магистра, который - пока его  не
утихомирили  -  утверждал,  будто  события  в  Ривии  были  следствием  не
заговоров  и  не  деятельности тайных сообществ,  а  обычнейших  и  весьма
распространенных свойств местного населения: темноты, ксенофобии,  хамской
жестокости и глубочайшего скотства.
 А потом история надоела всем, и о ней вообще перестали говорить.
 
 -  В  подвал!  -  повторил  ведьмак, беспокойно  прислушиваясь  к  быстро
приближающемуся реву и крикам толпы. - Краснолюды - в подвал. К черту ваше
дурацкое геройство!
 -  Ведьмак! - охнул Золтан, сжимая топорище. - Я не могу... Там  погибают
мои братья...
 -  В  подвал! Подумай об Эвдоре Брекекекс. Хочешь, чтобы она овдовела еще
до свадьбы?
 Аргумент  подействовал. Краснолюды спустились в подвал. Геральт  и  Лютик
прикрыли  вход  соломенной рогожкой. Вирсинг, обычно бледный,  теперь  был
белый. Как сметана.
 -  Я  видел  погром в Мариборе, - выдохнул он, глядя на вход в подвал.  -
Если их там найдут...
 - Отправляйся на кухню.
 Лютик   тоже   был   бледен.  Геральт  не  очень   этому   удивлялся.   В
нечленораздельном и монотонном до того реве, доходившем до них,  зазвучали
отдельные ноты. Такие, при звуке которых волосы вставали дыбом.
 - Геральт, - простонал поэт. - Я немного похож на эльфа...
 - Не будь идиотом.
 Над   крышами   расцвели  клубы  дыма.  А  с  улочки  вылетели   беглецы.
Краснолюды. Обоего полу.
 Двое,  не  раздумывая,  прыгнули в озеро и поплыли,  резко  буравя  воду,
прямо на плес. Остальные разбежались. Часть свернула к корчме.
 Из  улицы  выперла  толпа.  Она  бежала быстрее  краснолюдов.  Эту  гонку
выигрывала жажда убийства.
 Крики  убиваемых сверлили уши, зазвенели цветные стекла в  окнах  корчмы.
Геральт почувствовал, как у него начинают дрожать руки.
 Одного  краснолюда буквально разорвали на части. Другого, поваленного  на
землю,  за несколько секунд превратили в кровавое месиво. Женщину закололи
вилами   и  пиками,  ребенка,  которого  она  защищала  до  конца,  просто
растоптали, раздавили ударами каблуков.
 Трое  -  краснолюд и две женщины - бежали прямо к корчме. За ними гналась
ревущая толпа.
 Геральт глубоко вздохнул. Поднялся. Встал. Чувствуя на себе полные  ужаса
взгляды  Лютика  и  Вирсинга,  снял  с полки  над  камином  сигилль,  меч,
b{jnb`mm{i в Махакаме, в кузнице самого Рундурина.
 - Геральт... - душераздирающе застонал поэт.
 -  Ладно, - сказал ведьмак, направляясь к выходу. - Но это последний раз!
Пусть меня удар хватит, это действительно будет последний раз!
 Он  вышел  на  крыльцо, а с крыльца уже прыгнул, быстрым  взмахом  рассек
надвое  верзилу  в  одежде каменщика, замахнувшегося на  женщину  кельмой.
Следующему  отсек  руку,  вцепившуюся в волосы  другой  женщины.  Топчущих
поверженного на землю краснолюда разделал двумя резкими косыми ударами.
 И  пошел  в  толпу.  Быстро, извиваясь в полуоборотах.  Рубил  специально
широко,  на  первый  взгляд беспорядочно, зная,  что  такие  удары  бывают
особенно  кровавыми и более зрелищными. Он не хотел убивать. Хотел  только
как следует покалечить.
 - Эльф! Эльф! - раздался дикий голос из толпы. - Убить эльфа!
 .
 Он  высмотрел того, который кричал, кажется, солдата, потому что тот  был
в  бригантине25  и  высоких  сапогах.  Ввернулся  в  толпу  угрем.  Солдат
заслонился  древком копья, которое держал обеими руками. Геральт  прошелся
мечом  вдоль древка, отрубив солдату пальцы. Закружился, очередным широким
ударом вызвав крик боли и фонтаны крови.
 -  Пощади! - Расчохранный парнишка с ошалевшими глазами упал перед ним на
колени. - Смилуйся!
 Ведьмак  смилостивился, удержал руку, а предназначенный для  удара  напор
использовал  для  разворота.  Краем глаза  увидел,  как  юнец  вскакивает,
увидел, что у него в руках. Геральт переломил оборот, чтобы развернуться в
обратный вольт. Но увяз в толпе. Всего на долю секунды увяз в толпе.
 И мог только видеть, как на него летит трезубец вил.
 
 Огонь  в топке огромного камина погас, в холле сделалось темно. Веющий  с
гор ветер свистел в щелях стен, выл, врывался сквозь неплотные ставни окон
Каэр Морхена, Ведьмакова Пристанища.
 -  Дьявольщина! - Эскель не выдержал, встал, отворил буфет. -  или
водку?
 - Водку, - в один голос ответили Койон и Геральт.
 -  Ну  конечно, - проговорил сидящий в тени Весемир. - Ну конечно,  ясно!
Утопите свою глупость в сивухе! Идиоты чертовы!
 -  Это  был  несчастный случай... - бухнул Ламберт. - Она уже справлялась
на гребне...
 -  Заткнись, дурень! Слышать тебя не хочу! Говорю тебе, если  с  девочкой
что-нибудь случилось...
 -  Она  же  прекрасно  себя  чувствует, - мягко  прервал  Койон.  -  Спит
спокойно.  Глубоко  и здорово. Проснется немного побитая,  вот  и  все.  О
трансе, о том, что случилось, вообще не будет помнить.
 -  Лишь  бы вы помнили, - засопел Весемир. - Головы еловые! Налей и  мне,
Эскель.
 Молчали долго, вслушиваясь в вой метели.
 -  Надо  кого-нибудь позвать, - сказал наконец Эскель. -  Надо  притащить
сюда какую-нибудь магичку. То, что творится с девочкой, - ненормально.
 - Уже третий раз такой транс.
 - Но в первый она говорила членораздельно...
 -  Повторите  мне  еще раз, что она говорила, - приказал  Весемир,  одним
духом осушив кубок. - Слово в слово.
 -  Слово в слово не получится, - сказал Геральт, уставившись на уголья. -
А смысл, если вообще есть смысл искать смысл в ее словах, таков: я и Койон
умрем.  Зубы будут нашей гибелью. Обоих нас убьют зубы. Его - два. Меня  -
три.
 -  Вполне вероятно, - хмыкнул Ламберт, - что нас загрызут. Любого из  нас
в  любой  момент могут погубить зубы. Однако если ее вещание действительно
вещее, то вас двоих прикончат какие-то особенно щербатозубые чудовища.
 -  Либо  гнойная  гангрена  от гнилых зубов, -  покачал  головой  Эскель,
сохраняя серьезность. - Только зубы-то у нас не гниют, вот какая штука.
 - Я, - сказал Весемир, - повременил бы ехидничать.
 Ведьмаки молчали.
 Метель выла и свистела в щелях стен Каэр Морхена.
 
 Расчохранный  парнишка, словно испугавшись содеянного,  выпустил  из  рук
древко,  ведьмак закричал от боли, согнулся, древко воткнувшихся  в  живот
трехзубых вил перевесило, а когда он упал на колени, зубья выскользнули из
тела,  упали  на  брусчатку. Кровь хлынула с шумом и  плеском,  достойными
водопада.
 Геральт хотел было подняться с колен. Вместо этого перевернулся на бок.
 Окружающие  его звуки сделались громче и раскатистее, он слышал  их  так,
словно  голова  его была под водой. Видел тоже нечетко,  перспектива  была
нарушенной, геометрия окружающего пространства - ложной.
 Но  он видел, как толпа пятится. Видел, как отступает перед теми, кто шел
ему  на  выручку: Золтаном и Ярпеном с топорами, Вирсингом с  тесаком  для
рубки мяса и Лютиком, вооружившимся метлой.
 
 Но крикнуть не смог. Голос задавил поток крови.
 
 Дело  шло  к  полудню, когда чародейки добрались до  Ривии  и  внизу,  на
продолжении  большака, сверкнула зеркалом поверхность озера Лок  Эскалотт,
загорелись красные крыши замка и города.
 -  Ну,  приехали,  -  отметила факт Йеннифэр. - Ривия.  Удивительно,  как
петляют и сплетаются судьбы.
 Цири,  долгое  время  очень  возбужденная,  заставила  Кэльпи  плясать  и
отбивать дробь копытами. Трисс Меригольд незаметно вздохнула. То  есть  ей
казалось, что незаметно.
 -  Ну-ну.  -  Йеннифэр  скосила на нее глаза. - Какие-то  странные  звуки
вздымают твою девственную грудь, Трисс. Цири, поезжай вперед, проверь, что
там к чему.
 Трисс  отвернулась,  полная решимости не провоцировать  сама  и  не  дать
спровоцировать  себя. Впрочем, на эффект она не рассчитывала.  Уже  долгое
время  она ощущала в Йеннифэр злость и агрессию, усиливающиеся по мере  их
приближения к Ривии.
 -  Ты,  Трисс, - ядовито бросила Йеннифэр, - не красней, не  вздыхай,  не
распускай  слюни и не верти задом в седле. Думаешь, почему я поддалась  на
твою  просьбу,  согласилась,  чтобы ты поехала  с  нами?  Согласилась,  на
чреватую шикарным обмороком твою встречу с бывшим любовником? Цири,  я  же
просила - продвинься немного вперед. Дай нам побеседовать!
 -  Это  монолог,  а  не беседа, - дерзко ответила Цири,  но  под  грозным
взглядом  Йеннифэр  тут  же  капитулировала, свистнула  Кэльпи  и  галопом
помчалась по большаку.
 -  Ты не едешь на встречу с любовником, Трисс, - продолжала Йеннифэр. - Я
не  настолько благородна и не столь глупа, чтобы предоставить  тебе  такую
возможность,  а  ему  искушение. Только  один  раз,  сегодня,  а  потом  я
позабочусь,  чтобы у вас обоих не было ни искушений, ни  возможностей.  Но
сегодня я не откажу себе в сладком и извращенном удовольствии. Он знает  о
сыгранной тобой роли. И поблагодарит за это своим знаменитым взглядом. А я
буду  смотреть на твои дрожащие губы и трясущиеся руки, буду слушать  твои
неловкие  извинения и оправдания. И знаешь что, Трисс?  Я  буду  млеть  от
удовольствия.
 -  Я знала, - буркнула Трисс, - что ты этого не забудешь, что станешь мне
мстить.  Я  пошла  на это, потому что действительно виновата.  Но  одно  я
должна  тебе  сказать, Йеннифэр. Не очень-то рассчитывай на то,  что  тебе
удастся млеть от удовольствия! Он умеет прощать.
 -  То, что сделано ему, верно, - прищурилась Йеннифэр. - Но он никогда не
простит тебе того, что вы сделали Цири. И мне.
 -  Возможно,  - сглотнула Трисс. - Возможно, и не простит. Особенно  если
ты  приложишь к этому руку. Но измываться не будет наверняка. До этого  он
не унизится.
 Йеннифэр  хлестнула  лошадь нагайкой. Лошадь  заржала,  встала  на  дыбы,
заплясала так, что чародейка покачнулась в седле.
 -  Хватит  препираться, - проворчала она. - И будь скромнее,  ты,  наглая
шантрапа!  Это  мой  мужчина,  мой, и только мой!  Понимаешь?  И  прекрати
разговоры  о  нем,  и  перестань думать о нем, и  кончай  восхищаться  его
благородным характером... Сейчас же, немедленно! Ох, до чего ж мне хочется
схватить тебя за твои рыжие космы...
 -  Только  попробуй! - крикнула Трисс. - Только попробуй, обезьяна,  и  я
b{v`p`o`~ тебе глаза! Я...
 Они  замолкли, увидев Цири, мчащуюся к ним во весь опор в  туче  пыли.  И
сразу, еще прежде, чем Цири подъехала, поняли, что их ожидает.
 Поверх  домишек  уже близкого пригорода взвились красные  языки  пламени,
клубами  повалил  дым. До чародеек долетел далекий крик, гул,  похожий  на
бренчание  назойливых  мух, на гудение обозленных шмелей.  Крик  разбухал,
усиливался, контрапунктируемый отдельными высокими выкриками.
 -  Что  там,  язви их, происходит? - Йеннифэр поднялась на  стременах.  -
Нападение? Пожар?
 -  Геральт... - вдруг простонала Цири, становясь белее веленевой  бумаги.
- Геральт!
 - Цири! Что с тобой?
 Цири подняла руку, и чародейки увидели кровь, стекающую по ее ладони,  по
линии жизни.
 -  Круг  замкнулся, - прошептала девушка, закрывая глаза. -  Меня  ранила
игла  из  Шаэрраведда, и змей Уроборос вонзил зубы в собственный хвост.  Я
еду, Геральт! Я еду к тебе! Я не оставлю тебя одного!
 Прежде  чем чародейки успели запротестовать, девушка развернула Кэльпи  и
моментально пошла в галоп.
 Им  достало  ума  тут же послать вперед своих лошадей. Но  их  лошади  не
могли состязаться с Кэльпи.
 - Что такое?! - крикнула Йеннифэр, глотая ветер. - Что происходит?
 - Ты же знаешь! - рыдала Трисс, мчась рядом. - Гони, Йеннифэр!
 Не  успели  они еще влететь в узкие улочки пригорода, не успели  миновать
бегущих  навстречу  первых паникующих обитателей города,  а  Йеннифэр  уже
совершенно  четко представила себе, что происходит впереди, знала,  что  в
Ривии  не пожар, знала, что на Ривию не напали вражеские войска. Нет!  Она
знала,  что в Ривии бушует погром. Йеннифэр знала уже, что предчувствовала
Цири, куда - и к кому - она мчится. Знала Йеннифэр и то, что не сможет  ее
догнать.  Это  было исключено. Через массу сбившегося в  паникующую  толпу
народа,  перед которой им с Трисс пришлось так резко осадить лошадей,  что
они  лишь чудом не перелетели через конские головы, Кэльпи просто-напросто
перемахнула. Копыта кобылы сбили при этом несколько капюшонов и шапок.
 - Цири, стой!
 Они  и  сами  не заметили, как оказались уже в лабиринте улочек,  забитых
мечущейся и воющей толпой. С мчащейся во весь опор лошади Йеннифэр  видела
валяющиеся  в канавах тела, видела убитых, повешенных за ноги на  столбах,
балках.  Видела корчащегося на земле краснолюда, которого пинали ногами  и
били  палками,  видела  другого,  которого  уродовали  донышками  разбитых
бутылок.  Слышала  рев  истязающих, крики и вой  истязаемых.  Видела,  как
сомкнулась толпа над выброшенной из окна женщиной, как замелькали колья  в
руках обезумевших, потерявших человеческий облик людей.
 Толпа  густела, рев нарастал. Чародейкам показалось, что расстояние между
ними  и  Цири  уменьшается. Очередной преградой на пути  Кэльпи  оказалась
группка  растерявшихся  алебардистов, которых вороная  кобыла  приняла  за
ограду  и перемахнула через них, сбив с одного плоский каплан26. Остальные
присели от страха.
 Не  сбавляя скорости, они вылетели на площадь. Здесь было черным-черно от
людей.   И  дыма.  Йеннифэр  сообразила,  что  Цири,  безошибочно  ведомая
пророческим  инстинктом,  направляется  к  самому  ядру,  в   самую   гущу
происходящего.  В  самый огонь пожаров, туда, где бушевало  и  буйствовало
убийство.
 На  улице, в которую они свернули, шел яростный бой. Краснолюды  и  эльфы
защищали  наваленную  наспех баррикаду, обороняли уже обреченные  позиции,
падали  и  погибали под напором наваливающейся на них воющей  толпы.  Цири
вскрикнула,  прижалась к лошадиной шее. Кэльпи взвилась и  перелетела  над
баррикадой, как гигантская черная птица.
 Йеннифэр  ворвалась  в  толпу,  резко  осадила  лошадь,  сбив  при   этом
нескольких  человек. Ее стащили с седла прежде, чем она  сумела  крикнуть.
Получила чем-то по спине, по крестцу, по затылку. Упала на колени, увидела
волосатого типа в сапожническом фартуке, собирающегося ее пнуть.
 Йеннифэр уже была по горлышко сыта такими субчиками, которые пинают.
 Из  ее растопыренных пальцев вырвался синий шипящий огонь, бичом прошелся
по  лицам,  телам  и  рукам окружающих людей. Запахло  горелым  мясом,  на
мгновение сквозь общий рык и гвалт пробились рев и визги боли.
 - Ведьма! Эльфья ведьма! Чародейка!
 Второй  тип  подскочил к ней с занесенным топором. Йеннифэр  ударила  его
огнем прямо в лицо, глазные яблоки лопнули, закипели и с шипением вылились
на щеки.
 Немного поредело. Кто-то схватил ее за руку, она рванулась, готовая  жечь
и палить, но это была Трисс.
 - Бежим отсюда, Йенна... Бе... жим...
 .
 Пальцы,  которыми  Трисс  вцепилась в  ее  рукав,  были  будто  стальные.
Йеннифэр с величайшим трудом высвободилась от их хватки.
 -  Хочешь  - беги! - крикнула она. - Схоронись за юбками твоей Ложи!  Мне
есть  что  защищать!  Мне есть кого защищать! Я не оставлю  Цири  одну!  И
Геральта!
 -  Прочь,  голодрань! С дороги, если вам шкура дорога! Толпа,  отсекающая
Йеннифэр  от лошади попятилась перед молниями, вылетающими из  ее  глаз  и
рук.  Йеннифэр  тряхнула  головой, рассыпала  черные  локоны.  Теперь  она
превратилась в фурию, в ангела смерти, карающего ангела смерти с  огненным
мечом.
 -  Вон,  прочь с дороги, пошли по домам, хамы! - взвизгнула она,  иссекая
толпу пламенным бичом. - Прочь! Иначе искромсаю огнем, как скотов!
 -  Это всего одна ведьма, люди! - раздался из толпы звучный металлический
голос. - Единственная психованная эльфья колдунья!
 - Она одна! Вторая-то сбежала! А ну-ка, ребя, живо за камнями!
 - Смерть нелюдям! Горе чаровнице!
 - Бей-убивай!
 Первый  камень  просвистел у нее рядом с ухом.  Второй  ударил  по  руке.
Йеннифэр  покачнулась. Третий попал прямо в лицо. Боль вспыхнула  огнем  в
глазах и накрыла все черным бархатом.
 
 Она  очнулась,  застонала от боли. Оба предплечья и кисти  рук  разрывала
боль. Она потянулась, ощущая толстый слой бинтов. Снова застонала - глухо,
отчаянно. От обиды, что это не сон. И от обиды, что ничего не получилось.
 - Не получилось, - сказала сидящая рядом с кроватью Тиссая де Врие.
 Йеннифэр  хотела пить. Ей так хотелось, чтобы кто-нибудь хотя  бы  смочил
ей губы, покрытые липким налетом. Но не просила. Гордость не позволяла.
 -  Не  получилось, - повторила Тиссая де Врие. - Но не потому, что ты  не
старалась. Ты резала хорошо и глубоко. Поэтому я и сижу сейчас рядом. Если
б это был всего лишь кукольный театрик, дурацкая и дурная демонстрация, то
я могла бы лишь презирать тебя. Но ты резала глубоко. И всерьез.
 Йеннифэр тупо глядела в потолок.
 -  Я  займусь  тобой,  девочка. Мне кажется,  дело  стоит  того.  А  ведь
придется над тобой поработать, ох, придется. Придется не только выпрямлять
позвоночник и лопатку, но и вылечить руки. Перерезая сосуды, ты перерезала
и сухожилия. А руки чародейки - серьезный инструмент, Йеннифэр.
 Влага на губах. Вода.
 -  Будешь жить. - Голос Тиссаи деловой, серьезный, даже суровый. - Еще не
пришло твое время. Когда придет, ты вспомнишь этот день.
 Йеннифэр жадно высасывала влагу с обернутой мокрым бинтом палочки.
 -  Я займусь тобой, - повторила Тиссая де Врие, мягко касаясь ее волос. -
А  теперь... Мы здесь одни. Без свидетелей. Никто не увидит, а я никому не
скажу. Плачь, девочка. Выплачься. Выплачься последний раз. Потом тебе  уже
нельзя будет плакать. Нет зрелища более жалкого, чем плачущая чародейка.
 
 Она  очнулась, раскашлялась, отхаркнула, выплюнула кровь. Кто-то  волочил
ее  по  земле. Трисс. Она узнала по аромату духов. Неподалеку  звенели  по
брусчатке  подковы, дрожал крик. Йеннифэр увидела наездника в  доспехах  и
белой  накидке  с красным шевроном, с высоты копейного седла  охаживающего
толпу  кнутом.  Летящие  из толпы камни бессильно  отскакивали  от  лат  и
g`ap`k`. Конь ржал, рвался.
 Йеннифэр   чувствовала,  что  вместо  верхней   губы   у   нее   огромная
картофелина.  По  крайней мере один передний зуб  был  сломан  или  выбит,
болезненно царапал язык.
 - Трисс... - еле выговорила она. - Телепортируй нас отсюда!
 - Нет, Йеннифэр. - Голос у Трисс был очень спокойный. И очень холодный.
 - Нас убьют.
 -  Нет,  Йеннифэр. Я не убегу. Не спрячусь за юбки Ложи. И не  бойся,  не
свалюсь в обморок от страха, как под Содденом. Я переломлю это в себе. Уже
переломила!
 Недалеко от начала улочки, в изломе обомшелых стен, громоздилась  большая
куча  перегноя,  навоза и отбросов. Солидная была куча.  Можно  сказать  -
холм.
 Толпе наконец удалось зажать и лишить подвижности рыцаря и его коня.  Его
со страшным грохотом повалили на землю, толпа заползла на него, будто вши,
прикрыла копошащейся массой.
 Трисс,  втянув  за  собой Йеннифэр, поднялась на кучу  отбросов,  воздела
кверху  руки.  Прокричала заклинание, прокричала с настоящей яростью.  Так
пронзительно, что толпа на долю секунды замерла и утихла.
 - Нас убьют. - Йеннифэр сплюнула кровь. - Точно...
 -  Помоги  мне! - Трисс на мгновение прервала декламацию. -  Помоги  мне,
Йеннифэр. Пустим на них Перон Альзура...
 .
 Она присоединилась. Теперь они кричали вдвоем.
 Толпа  несколько мгновений таращилась на них, но быстро  пришла  в  себя.
Вокруг  чародеек  снова  засвистели камни. Совсем  рядом  с  виском  Трисс
пролетело брошенное копье. Трисс даже не шелохнулась.
 
 Она  готова  была остановиться, сконцентрировать остатки  сил  на  каком-
нибудь  другом заклинании, способном либо телепортировать их  обеих,  либо
угостить  напирающий  сброд - пусть даже только на  секунду  -  чем-нибудь
малоприятным. Но оказалось, что в этом нет нужды.
 Небо  внезапно  потемнело, над городом заклубились тучи. Стало  чертовски
мрачно. И повеяло холодом.
 - Эй, - простонала Йеннифэр, - похоже, наделали мы дел.
 
 -  Разрушительное Градобитие Меригольд, - повторила Нимуэ. - В принципе -
название  неформальное,  это волшебство никогда не  было  зарегистрировано
официально, потому что после Трисс повторить его не удавалось  никому.  По
самым  прозаическим  причинам. У Трисс тогда  был  искалечен  рот,  и  она
произносила  слова неразборчиво. Кроме того, злые языки утверждают,  будто
язык у нее заплетался от страха.
 -  В  это,  -  надула  губы  Кондвирамурса, - как  раз  поверить  трудно.
Примеров  мужества  и отваги почтенной Трисс вполне достаточно.  Некоторые
хроники даже называют ее Бесстрашной. Но я хотела спросить о другом.  Одна
из  версий легенды говорит, что Трисс была не одна на Ривийском Холме. Что
с нею была и Йеннифэр.
 Нимуэ  смотрела на акварель, изображающую черный, крутой, острый как  нож
холм  на  фоне  подсвеченных темно-синих туч. На вершине  холма  виднелась
стройная   женская  фигурка  с  распростертыми  руками  и   развевающимися
волосами.
 Из  затягивающего поверхность озера тумана долетел ритмичный  стук  весел
лодки Короля-Рыбака.
 -  Если кто-нибудь там и был с Трисс, - сказала Владычица Озера, - то  не
оставил отпечатка в видении художника.
 
 - Ох, наделали мы дел, - повторила Йеннифэр. - Осторожней, Трисс!
 Из  клубящейся  над Ривией черной тучи обрушился на город град,  граненые
ледяные  шарики размером с куриное яйцо. Градины били так  сильно,  что  с
грохотом разваливались черепицы на крышах домов. Били так плотно, что  вся
okny`d|  мгновенно  покрылась  их толстым  слоем.  Толпа  забурлила,  люди
падали,   прикрывали   головы,  заползали  один  под   другого,   убегали,
переворачивались, теснились в подворотнях и подъездах, жались под стенами.
Не  всем  это  удавалось.  Некоторые  оставались,  валялись  как  рыбы  на
окрашенном темной кровью льду.
 Град  валил  так, что дрожал и готов был вот-вот лопнуть  магический  щит
над   головами,  который  почти  в  последний  момент  успела  выколдовать
Йеннифэр.  Других заклинаний она даже не пыталась выкрикивать. Знала,  что
сотворенное  остановить невозможно, что совершенно случайно они  разбудили
стихию, которая должна - и вскоре иссякнет - сама.
 Во  всяком случае, Йеннифэр на это надеялась. Полыхнуло, громыхнул  гром.
Протяжно, раскатисто. Так, что задрожала земля. Град колотил по  крышам  и
брусчатке, вокруг летали осколки разваливающихся градин.
 Небо  слегка пояснело. Пробившийся сквозь тучи луч солнца хлестнул  город
будто плеть. Из горла Трисс вырвался не то стон, не то всхлип.
 Град  все  еще барабанил по брусчатке, покрывая ее толстым слоем  ледяных
шариков, сверкающих словно бриллианты. Но градины падали уже не так плотно
и  заметно  медленнее.  Йеннифэр поняла это по тому,  как  изменился  звук
ударов  о магический щит. А потом град прекратился. Сразу. Как не  бывало.
На площадь ворвались вооруженные люди, захрустели по льду подковы. Толпа с
ревом кинулась бежать, подхлестываемая нагайками, избиваемая древками  пик
и обрушивающимися плашмя мечами.
 -  Браво,  Трисс, - прохрипела Йеннифэр. - Не знаю, что  это  было...  но
получилось у тебя здорово.
 - Было что защищать, - прохрипела Трисс Меригольд, Героиня с Холма.
 - Защищать всегда есть что. Бежим, Трисс. Пожалуй, это еще не конец.
 
 Однако  это уже был конец. Град, обрушенный чародейками на город, остудил
горячие  головы. Остудил настолько, что армия отважилась ударить и навести
порядок.  До  того  солдаты робели. Они знали,  чем  грозит  нападение  на
озверевшую чернь, на опоенную кровью и убийством толпу, не боящуюся ничего
и  не  отступающую  ни перед чем. Однако вмешательство неукротимой  стихии
усмирило чудовищную стоглавую гидру, а армия доделала остальное.
 Град  нанес  городу ужасный урон. И вот уже тот человек,  который  только
что  убил  краснолюдскую женщину, а голову ее ребенка размозжил  о  стену,
теперь всхлипывал, теперь рыдал, теперь глотал слезы и сопли, видя то, что
осталось от крыши его дома.
 В  Ривии  воцарились  мир и покой. Если б не почти  двести  изуродованных
трупов  и несколько сожженных домов, можно было бы сказать, что ничего  не
случилось. В районе Вязова, у самого озера Лок Эскалотт, над которым  небо
расцветилось изумительной дугой радуги, плакучие ивы картинно отражались в
гладкой  словно  зеркало  поверхности  вод.  Пели  птицы,  пахло  влажными
листьями. Все здесь выглядело вполне идиллически.
 Даже  лежащий  в  луже  крови  ведьмак, над  которым,  стоя  на  коленях,
склонилась Цири.
 
 Белый как мел Геральт был без сознания и лежал неподвижно, но, когда  они
остановились рядом, он начал кашлять, хрипеть, отплевываться  кровью.  Его
стало  трясти  и он принялся дрожать так, что Цири не могла удержать  его.
Йеннифэр опустилась рядом. Трисс видела, что у нее трясутся руки. Она сама
почувствовала себя слабым ребенком, у нее вдруг потемнело в глазах. Кто-то
поддержал ее, не дал упасть. Она узнала Лютика.
 -  Это  на него совсем не действует, - услышала она полный отчаяния голос
Цири. - Твоя магия его вообще не лечит, Йеннифэр.
 -  Мы  пришли... - Йеннифэр с трудом шевелила губами. - Мы пришли слишком
поздно.
 -  Твоя магия не действует, - повторила Цири, словно не слыша. - Грош  ей
цена, всей твоей магии.
 .
 -  Мы  послали  за  медиком,  - хрипло сказал стоявший  рядом  с  Лютиком
краснолюд. - Но его что-то не видать...
 -  Поздно  звать  медика,  -  сказала Трисс, сама  удивляясь  спокойствию
собственного голоса. - Он умирает.
 Геральт  снова  вздрогнул, выплюнул кровь, напружинился и  замер.  Лютик,
поддерживающий   Трисс,  отчаянно  вздохнул,  краснолюд  начал   ругаться.
Йеннифэр застонала, лицо у нее вдруг изменилось, сморщилось и стало ужасно
некрасивым.
 -  Нет  зрелища  более жалкого, чем плачущая чародейка, -  резко  бросила
Цири.  -  Ты  сама  учила  меня этому. Но сейчас ты  жалка  по-настоящему,
Йеннифэр. Ты и твоя магия, которая ни на что не годится.
 Йеннифэр   не   ответила.   Она   обеими   руками   держала   бессильную,
выскальзывающую   из   рук  голову  Геральта,  ломким   голосом   повторяя
заклинания. По ее ладоням, по щекам, по лбу ведьмака плясали синие огоньки
и   потрескивали  искорки.  Трисс  знала,  какой  энергии  требуют   такие
заклинания.  Знала  также, что эти заклинания здесь не помогут.  Она  была
более   чем   уверена,   что   ничего   не   дали   бы   даже   заклинания
специализировавшихся  на  этом  целительниц.  Было  слишком  поздно.  Чары
Йеннифэр  только  изнуряли  ее.  Трисс даже удивлялась,  что  черноволосая
чародейка так долго это выдерживает.
 Она  перестала  удивляться, когда Йеннифэр умолкла на середине  очередной
магической формулы и опустилась на брусчатку рядом с ведьмаком.
 Один  из  краснолюдов  снова  выругался. Другой  стоял,  опустив  голову.
Лютик, все еще поддерживающий Трисс, хлюпал носом.
 Вдруг  резко  потемнело.  Поверхность озера  задымилась,  словно  ведьмин
котел, затянулась испарениями. Туман прибывал, клубился над водой, волнами
наползал  на  берег,  окутывая  все густой  белой  млечностью,  в  которой
затихали и умирали звуки, исчезали контуры, расплывались формы.
 -  А  я,  -  медленно  сказала  Цири, так и не  вставая  с  окровавленной
брусчатки, - когда-то отказалась от своей Силы. Если б не отказалась, я бы
сейчас  его  оберегала. Вылечила бы его, я знаю. Но -  слишком  поздно.  Я
отказалась  и  теперь  ничего не могу сделать. Все получается  так,  будто
именно я его убила.
 Тишину  разорвало сначала громкое ржание Кэльпи. Потом глухое восклицание
Лютика.
 Все остолбенели.
 
 Из  тумана  возник  белый единорог. Он бежал легко,  воздушно,  бесшумно,
изящно  неся  свою  красивую голову. В этом-то  как  раз  не  было  ничего
необычного, все знали легенды, а те были едины в том, что единороги бегают
легко,  воздушно  и  бесшумно,  а  головы  держат  с  только  им  присущим
изяществом. Если что-то и было странно, так лишь то, что единорог бежал по
озерной глади, а гладь даже не морщинилась.
 Лютик  икнул,  на  этот  раз от изумления. Трисс  почувствовала,  как  ее
охватывает эйфория возбуждения.
 Единорог зацокал копытцами по брусчатке бульвара. Тряхнул гривой.  Заржал
протяжно, мелодично.
 - Иуарраквакс, - сказала Цири. - Я так надеялась, что ты придешь.
 Единорог подошел ближе, заржал снова, скребнул копытом, сильно ударил  по
брусчатке.  Наклонил голову. Торчащий из его выпуклого лба рог  неожиданно
запылал резким светом, блеском, который на мгновение развеял туман.
 Цири коснулась рога.
 Трисс  глухо  вскрикнула,  видя, как глаза  девушки  разгораются  млечным
пламенем,  как ее охватывает огненный ореол. Цири не слышала  ее,  она  не
слышала  никого.  Одной  рукой она держалась за рог  Иуарраквакса,  другую
направила  на  неподвижного  ведьмака. Из  ее  пальцев  заструилась  лента
мерцающего, горящего как лава света.
 
 Никто  не  мог сказать, как долго это продолжалось. Потому  что  все  это
было нереально.
 Как сон.
 
 Единорог,  почти растворяясь в густеющем тумане, заржал, ударил  копытом,
несколько  раз  мотнул  головой, словно указывая на  что-то  рогом.  Трисс
взглянула. Под балдахином свисающих над озером ивовых ветвей она увидела в
воде темную тень. Лодку.
 Единорог указал рогом снова. И начал быстро таять в тумане.
 - Кэльпи, - сказала Цири. - Иди с ним.
 Кэльпи  захрапела.  Задергала  головой.  Послушно  пошла  за  единорогом.
Ondjnb{  несколько  мгновений  звенели  по  брусчатке.  Потом  звук  резко
оборвался. Так, словно кобыла улетела, исчезла, дематериализовалась.
 Лодка  стояла  у самого берега. В те мгновения, когда туман  развеивался,
Трисс  четко  видела  ее.  Это была примитивная плоскодонка,  неуклюжая  и
угловатая, словно огромная колода для свиней.
 - Помогите мне, - сказала Цири. Голос был уверенный и решительный.
 Вначале  никто не понимал, о чем она говорит, какой помощи  ждет.  Первым
сообразил Лютик. Может, потому, что знал эту легенду, когда-то читал  одну
из  ее  поэтизированные версий. Он поднял на руки все еще находящуюся  без
сознания  Йеннифэр. И удивился, какая она маленькая и легкая. Он  поклялся
бы, что кто-то помогает ему нести чародейку. Он поклялся бы, что чувствует
рядом  со  своей  рукой  плечо Кагыра. Уголком глаза  он  поймал  промельк
светлой косы Мильвы. Когда укладывал чародейку в лодку, мог бы поклясться,
что видел поддерживающую борт руку Ангулемы.
 Краснолюды  подняли ведьмака, им помогала Трисс, поддерживая ему  голову.
Ярпен  Зигрин  даже заморгал, потому что несколько мгновений  видел  обоих
братьев  Дальбергов. Золтан Хивай поклялся бы, что укладывать  ведьмака  в
лодку  ему  помогал  Калеб Страттон. Трисс Меригольд  голову  дала  бы  на
отсечение,  что  чувствует  аромат духов Нейд по  прозвищу  Коралл.  И  на
протяжении нескольких ударов сердца видела в толще испарений желто-зеленые
глаза Койона из Каэр Морхена.
 Вот  такие  штучки проделывал с органами чувств туман, плотный туман  над
озером Эскалот.
 - Готово, Цири, - глухо сказала чародейка. - Твоя лодка ждет.
 Цири откинула волосы со лба, хлюпнула носом.
 -  Извинись перед дамами из Монтекальво, Трисс, - сказала она. - Но иначе
быть  не  может. Я не могу остаться здесь, если Геральт и Йеннифэр уходят.
Попросту не могу. Дамы из Ложи должны это понять.
 - Должны.
 - Ну, прощай, Трисс Меригольд. Будь здрав, Лютик. Счастья вам всем.
 - Цири, - шепнула Трисс. - Сестренка... Позволь мне уплыть с вами...
 - Ты сама не знаешь, о чем просишь, Трисс.
 - Быть может, когда-нибудь я тебя еще...
 - Наверняка, - решительно прервала Цири.
 Она  вошла в лодку, которая покачнулась и тут же стала уплывать. Таять  в
тумане.  Оставшиеся на берегу не слышали ни всплеска, не видели ни  волны,
ни движения воды. Словно это была не лодка, а призрак.
 Совсем-совсем  недолго они еще видели маленькую воздушную  фигурку  Цири,
видели, как длинным шестом она отталкивается от дна, как подгоняет  и  без
того быстро плывущую лодку.
 А потом был лишь туман.
 
 - Что-то кончилось, - проговорил изменившимся голосом Лютик.
 -  Что-то  начинается,  - подхватил Ярпен Зигрин.  Откуда-то  со  стороны
города послышалось громкое пение петуха.
 Туман начал быстро подниматься.
 
 Геральт открыл глаза. Его дразнила сквозь веки игра света и тени.  Увидел
над  собой листья, калейдоскоп мерцающих на солнце листьев. Увидел тяжелые
от яблок ветви.
 На  висках  и  щеках  чувствовал мягкое прикосновение  пальцев.  Пальцев,
которые знал. Которые любил до боли.
 Болел  живот,  грудь,  болели ребра, а тесный корсет бандажа  убедительно
говорил о том, что город Ривия и трезубые вилы не были ночным кошмаром.
 -  Лежи спокойно, любимый, - мягко сказала Йеннифэр. - Лежи спокойно.  Не
шевелись.
 - Где мы, Йен?
 - Разве это важно? Мы вместе. Ты и я.
 Пели птицы - зеленушки или скворцы. Пахло травами, цветами, яблоками.
 - Где Цири?
 - Ушла.
 Она  переменила  положение, мягко высвободила  руку  из-под  его  головы,
прилегла  рядом  на  траву, чтобы видеть его глаза. Она  глядела  на  него
жадно,  так,  словно  хотела насытиться, словно  хотела  насмотреться  про
g`o`q, на всю вечность. Он тоже смотрел, а грусть стискивала ему горло.
 -  Мы  были с Цири в лодке, - вспомнил он. - На озере. Потом на реке.  На
реке  с  быстрым течением. В тумане... Ее пальцы нащупали его руку, крепко
сжали.
 -  Лежи  спокойно,  любимый.  Лежи  спокойно.  Я  рядом.  Не  важно,  что
случилось,  не важно, где мы были. Сейчас я рядом с тобой. И  уже  никогда
тебя не покину. Никогда.
 - Я люблю тебя, Йен.
 - Знаю.
 - И тем не менее, - вздохнул он, - хотелось бы знать, где мы?
 - Мне тоже, - сказала Йеннифэр, тихо и не сразу.
 
 - И это, - спросил немного погодя Галахад, - конец истории?
 -  Ну  да!  -  возразила Цири, потирая ступню о ступню и стирая  высохший
песок,  прилипший  к пальцам и подошвам. - Ты хочешь, чтобы  повествование
окончилось так? Аккурат! Я бы не хотела!
 - Так что ж было дальше?
 - Все было нормально, - фыркнула она. - Они поженились.
 - Расскажи.
 -  А  что  тут рассказывать? Была громкая свадьба. Съехались все:  Лютик,
матушка  Нэннеке, Иоля и Эурнэйд, Ярпен Зигрин, Весемир, Эскель...  Койон,
Мильва, Ангулема... И моя Мистле... И я там была. А они, то есть Геральт и
Йеннифэр,  завели  потом  собственный дом и были счастливы.  Очень,  очень
счастливы. Все равно как в сказке. Понимаешь?
 - Почему ты плачешь, о Владычица Озера?
 - И вовсе я не плачу. Просто глаза слезятся от ветра. Вот и все!
 Они  долго  молчали,  глядя, как раскаленный до  красноты  солнечный  шар
касается горных вершин.
 -  Действительно, - нарушил наконец тишину Галахад. - Преудивительная это
была  история, ох удивительная. Воистину, госпожа Цири, необычен  мир,  из
которого ты прибыла.
 Цири громко засопела.
 -   Да,   -  продолжал,  несколько  раз  откашлявшись,  Галахад,   слегка
обескураженный  ее  молчанием.  -  Но  и  здесь,  у  нас,  тоже  случаются
преудивительнейшие  истории.  Например,  та,  что  приключилась  с   сэром
Гавейном  и  Зеленым  Рыцарем... Или с моим дядей, сэром  Ворсом  и  сэром
Тристаном...  Понимаешь,  госпожа Цири, сэр Боре  и  сэр  Тристан  однажды
отправились  на  запад, в Тинтагель... Дорога их шла через  леса  дикие  и
опасные.  Едут  они, значит, едут, глядят - стоит лань белая,  а  рядом  -
дама, в черное одетая, ну прямо черней черного и во сне не увидишь.  А  уж
такая  прекрасная  та дама, что прекраснее на целом свете  не  сыщешь,  ну
разве  что  королева  Гвиневра... Узрела та дама, что возле  лани  стояла,
рыцарей, рукой махнула и такими словами обратилась к ним...
 - Галахад...
 - Что?
 - Замолчи.
 Он  закашлял,  захрипел,  умолк. Оба молчали, глядя  на  солнце.  Молчали
очень долго.
 - Владычица Озера...
 - Я же просила не называть меня так.
 - Госпожа Цири...
 - Слушаю.
 -  Поедем  со мной в Камелот, а, госпожа Цири? Король Артур, вот увидишь,
окажет  тебе  честь  и  уважение... Я же... Я буду тебя  всегда  любить  и
почитать...
 -  Немедленно  поднимись с колен! Или нет. Раз уж  ты  там,  разотри  мне
ступни.  Страшно замерзли. Спасибо. Ты очень мил. Я же сказала  -  ступни!
Ступни оканчиваются на щиколотках!
 - Госпожа Цири...
 - Я все время здесь.
 - Солнце к закату клонится...
 -  Верно.  - Цири защелкнула застежки ботинок, встала. - Седлаем лошадей,
Галахад.  Есть  тут  неподалеку какое-нибудь  место,  где  можно  было  бы
переночевать? О, по твоей мине вижу, что здешние места ты знаешь не  лучше
меня.  Но  не страшно, отправляемся, а уж если придется спать под открытым
meanl, так лучше где-нибудь подальше, в лесу. От озера холодом тянет... Ты
что  так смотришь? Ага, - догадалась она, видя, как он покраснел.  -  Тебе
мнится ночлег под ореховым кустом, на ковре из мхов? В объятиях чародейки?
Послушай, малыш, у меня нет ни малейшего желания...
 Она  осеклась,  глядя на его румянец и горящие глаза. В  принципе  вполне
нормальное  лицо. Что-то стиснуло ей желудок и все, что было ниже.  И  это
был не голод.
 
 -  Ну,  волокита! - почти крикнула она. - Седлай мерина!  Когда  они  уже
были в седлах, она глянула на него и громко рассмеялась. Он глянул на нее,
и взгляд у него был изумленный и вопрошающий.
 -  Нет-нет, ничего... - легко сказала она. - Мне просто кое-что пришло  в
голову. Ну, в путь, Галахад.
 
 - Госпожа Цири...
 - Да?
 - Поедешь со мной в Камелот?
 Она  протянула ему руку. Он протянул ей руку. Они соединили  руки,  едучи
бок о бок.
 .
 - Госпожа Цири...
 - Давай не будем об этом сейчас. Едем.
 Они  ехали  прямо  на закат. Позади оставалась темнеющая  долина.  Позади
оставалось  озеро,  озеро  заколдованное, озеро  голубое  и  гладкое,  как
отшлифованный сапфир. Позади оставались камни на озерном берегу. Сосны  на
склонах.
 Это было позади.
 А впереди у них было все.
_______________________________
1 единогласно (лат.).
2 отвратительный тип (лат.).
3 конец (нем.).
4 для будущего (лат.).
5 Ничего подобного (лат.).
6 Благо народа превыше всего (лат.).
7 слова улетают (лат.).
8 Не можем! (лат.) - форма категорического отказа.
9 Земля, являющаяся личной собственностью рыцаря.
10  Фидеикомисс  (fideicomiss  -  лат.)  -  система  наследования  крупной
собственности.
11  Примогенитура (средневек.-лат.) - право первенства наследования трона,
собственности и т.п.
12 последний представитель (лат.).
13  Хоссы  и  бессы (hausse, baisse - фр. ) - повышение и понижение  курса
ценных бумаг.
14 памятная записка (лат.)
15 Судьба (тюркск. )
16  (лат.) - что-то вроде российского .
17 Углеодород - , от уголь+одор. Одор - вонь, залах, зловоние
(лат.).
18 и так далее, и так далее (лат.).
19 во-первых (лат.).
20 во-вторых (лат.).
21 в-третьих (лат.).
22 горячая водка с медом и пряностями.
23  устаревшее  воинское звание в кавалерии, примерно соответствует  подхо
рунжему (польск.).
24  цветная, чаще всего с вышитым на ней гербом туника, накинутая на  латы
(jacet - нем.).
25  разновидность  простых лат - кожаная куртка,  густо  покрытая  металли
ческими плитками (от brigante - разбойник. - ит.).
26 каска с широкими, опущенными вниз полями, напоминающая шляпу (capeline -
фр. ).